Бесплатный фрагмент - Боргезия

Часть I

Человек с шарфом, скрывающим нижнюю часть лица, переходит по ветке дерева на балкон, вырезает отверстие в стеклянной двери, просовывает руку со вспыхнувшей на мгновение опаловой запонкой на манжете и проникает в спальню.

* * *

— Проснитесь! — тормошит посетитель лежащего ничком человека на постели. — Проснитесь же, наконец!

Голова лежащего неожиданно отваливается, но посетитель успевает ее подхватить. Когда он распрямляется, в его затылок упирается дуло револьвера. Хозяин дома обыскивает его и приказывает:

— Можете повернуться.

Не отпуская головы, пришелец поворачивается:

— Фу-ух, как вы меня напугали.

— Это я должен пугаться, — говорит хозяин квартиры, — вы влезли ко мне.

— Вы не из пугливых, как я посмотрю, и все же… поосторожней с оружием.

— Я во всем осторожен, потому-то и жив до сих пор.

— Вы меня узнаете? — спрашивает посетитель.

— Еще бы, господин ротмистр! Представителей власти нужно знать в лицо. Особенно тех, кто является без спроса, через окно.

— Простите, господин Грин, я и звонил, и стучал, но никто не открыл, хотя я знал, что вы дома. Мне нужно с вами поговорить. Наедине, соответственно. Здравствуйте, мадмуазель, — обращается ротмистр к женщине, стоящей в проеме двери в другую комнату.

— Мари, — оборачивается Грин, — ты бы оделась, а то господин ротмистр смущается.

— Отнюдь, отнюдь, — заявляет посетитель. — Прелестнейшее создание! У вас хороший вкус, господин Грин. Экий вы, право, затейник! Мне нужно сообщить вам, но… давайте перейдем в другую комнату, чтобы нас никто не услышал. Вы не догадываетесь, что вам хотят поручить?

— Я не пророк, не Нострадамус какой-нибудь.

— Хм! В самую точку попали. Все говорят: у вас интуиция. Да, вот… — вертится он, не знаю, куда деть голову, — э… заберите-ка эту гадость.

— Если бы не эта голова… обратите внимание на дырку в затылке, я не смог бы сейчас разговаривать с вами. Какое-то пристрастие преступники имеют к моему балкону.

— Ветка соблазнительно близко к окну расположена.

— И к тому же парадная дверь у меня вечно закрыта. Не понимают, что это ловушка.

— Вы предусмотрительный человек: похвально. Я тоже предусмотрительный. Поскольку вы человек монархических убеждений, мне поручено тайно связаться с вами.

— Что… — спрашивает Грин, убирая голову в комод, — ваши агенты не справляются?

— Справляются, хорошо справляются, за что их убивают.

— Не ищите ли вы книгу Нострадамуса с предсказаниями о России.

— Ну вот: все тайное становится явным. Откуда вам стало известно?

— Ну, к тому же. Слухами земля полнится. Я журналист и сыщик-любитель и к тому же. Расскажите подробнее.

— Его величество велел отыскать утерянные пророчества Нострадамуса о России, которые считаются апокрифами. Необходимо собрать все, что содержится в них, и сравнить с предсказаниями монаха Авеля о нашем времени.

— Стало быть, всех, кто участвует в поисках, убивают?

— Всех, ни всех, за это или за что-то другое… Трех следователей, во всяком случае…

— Не считая свидетелей, — указывает Грин на голову, которая внимательно смотрит на происходящее.

— Откуда вы знаете о свидетелях?

— Легко догадаться.

— Да уберите вы эту чертову голову с глаз долой!

— Хорошенькое дельце вы предлагаете мне. Сами-то вы верите в возможность предсказывать будущее?

— По правде сказать — нет.

— Скажите, вы — монархист?

— По долгу службы.

— А если императора свергнут?

— Я буду служить той власти, которая будет у власти.

— Сомнительно, чтобы будущие властители оставят вас на службе.

— Я, конечно, революционерам не сочувствую, но их уже столько… Жена собственная и дети, а-а… — машет он рукой в досаде. — Так вы согласны участвовать в поисках?

— Чтобы меня тоже убили?

— Вы будете со стороны наблюдать за процессом поисков, которыми будет заниматься следователь Кони.

— Родственник адвоката?

— Однофамилец. Здесь треть гонорара, — бросает ротмистр пачку на стол.

— Ого! За такую треть можно и в пекло залезть.

— Вот и… соответствуйте.

— Залезть в пекло легко! Как только выйти?

— Мадмуазель, скажете, что я поручил вам проследить за женой. Кстати, и проследите.

— Есть основания?

— На всякий случай… э… для маскировки. Честь имею.

* * *

— Милый, — спрашивает сидящая на чемоданах Мари, — зачем ты взялся за такое опасное дело?

— Видишь ли, Мари, я, конечно же, циник, да, циник, но и… патриот. Сейчас наше лживое общество так не любят царя, что… именно сейчас его величество и нужно поддержать.

— Только начала жить по-человечески… — утирая слезы, едва произносит она. — Кстати, могу дать адрес любовника жены ротмистра Обузова.

— Все-все, иди… иди, иди. Сам справлюсь. Отправляйся в Финляндию от греха подальше. Я купил для тебя домик и деньги в банке оставил. Будут поступать каждый месяц в течение года, пока ты не выучишься на швею. Только не возвращайся к прежней профессии. Выходи через черный ход выход, а ко мне посетитель…

* * *

— Я Кони, — сообщает брюнет с густыми баками и мохнатыми бровями и, не ожидая приглашения, проходит в прихожую.

— Вы Кони, и что? — спрашивает Грин.

— Мы должны с вами встреться, — усевшись в кресло посетитель нахально оглядывает обстановку в комнате, — не так ли? Неплохо устроились, Феликс Батькович. Огонька не найдется? — достает он сигарету из лежащей на столе коробки.

— Что-то я не припомню, что я договаривался с вами о встрече.

— Не вы, не вы, разумеется, ротмистр Обузов. Смешная фамилия. Вот еще тоже смешная Окуров. Уздечкин еще смешнее. Что-то лошадиное есть, не правда ли? Он называл вам мою фамилию? Дело не терпит отлагательства. Я решил сразу явиться к вам без приглашения. Книга, о которой пойдет речь, находится…

— Простите, милейший. Какое отношение какая-то книга имеет к жене г-на Обузова?

— Какая жена?

— Вы хотите предоставить мне информацию о любовнике госпожи Обузовой?

— Зачем? — закуривает посетитель сигару. — Причем тут жена и любовник?

— Ну да, муж, жена и любовник… под кроватью. «Вечный муж». Рассказ Достоевского.

— Вы думаете, информация зашифрована в книге Достоевского? — замирает посетитель, сбрасывая пепел в пепельницу.

— Может быть, вы меня с кем-то спутали?

— Отнюдь, — прищуривается посетитель, — отнюдь. Известная вам книга находится…

— Имеет ли упоминаемая вами книга какое-то отношение к супруге г-на Обузова?

— Ах, вот оно что! Должно быть, я перепутал адрес. Прощайте.

— Минуточку, сударь, — останавливает его Грин, — а компенсация? Первичный прием у меня стоит пятьдесят рублей вне зависимости от результата встречи. С вас сто пятьдесят.

— Откуда лишняя сотня набралась? — пытается ретироваться гость.

— Отступные за попытку выудить конфиденциальную информацию.

— У меня всего пять рублей, — протягивает посетитель мятые кредитки на ладони. — Оставьте хотя бы пару рублей.

— Ладно, забирай свои рублики и проваливай.

— Тогда пропустите.

— Пропущу, если скажешь, о какой книге шла речь. Я весь внимание… Кони.

— Хорошо, я все вам скажу. Я актер…

— Играешь Гамлета?

— Как вы догадались? Да-да, играю, только отца Гамлета.

— Которого зовут тоже Гамлет.

— Да-а? — удивляется посетитель. — Я не знал.

— Хорош актер: сам не знает, кого играет.

— Меня наняли сыграть некоего Кони.

— Адвоката?

— Нет-нет, не его. Следователя, однофамильца оного. Слыхали о нем?

— Вопросы я здесь задаю. Ты понял, артист? Что тебя просили узнать и… кто?

— Меня подрядил некий господин узнать, о чем г-н ротмистр с вами беседовал. Кони ищет какую-то книгу. Неизвестный поручил мне узнать под видом Кони, о чем вы говорили с ротмистром.

— И в каком же театре ты подвизался, артист? — говорит Грин с усмешкой.

— В театре, в театре, в настоящем театре! Рубикон, вот!

— Что за гадюшник?

— Приличное заведение. Театр магии и спиритизма.

— Магии, говоришь, и скептицизма?

— Спиритизма. Ну, я пойду…

— Ты не все сказал, артист.

— Что еще?

— Где находится книга?

— На кладбище.

— На каком?

— Вот этого я и не знаю. Как узнаю, скажу.

* * *

— И после всего дал вам пинка под зад? — спрашивает кто-то артиста из глубины кареты. — Стыдно было, должно быть?

— Что стыд? Больно было. В театре частенько пинают под зад, но там-то игра, а здесь…

— Не заметил фальши в его поведении?

— Больно было и даже обидно.

— Стало быть, не заметил?

— Нет, не заметил.

— Отсутствие результата — тоже результат. Проследи-ка, милейший, будет ли он следить за женой ротмистра. Господин Грин сообщит, разумеется, господину Кони о посещении и… так или иначе будет втянут в дело.

* * *

— Да уберите газету, г-н Кони, — говорит Грин, подходя к столу в ресторане, — все уж раскрыто.

— О вас больше пекусь. Третьего следователя по этому делу убили недавно.

— Кого сейчас только не убивают!

— А вы, стало быть, не боитесь?

— Бояться накладно, — говорит Грин, усаживаясь.

— Наслышан о ваших способностях обращаться с пистолетом и шпагой… но, –подчеркивает Кони, — наше с вами общее дело отличается тем, что нам будут стрелять в спины.

— Будем ходить спина к спине.

— Вы шутник, как я погляжу, а дело серьезное.

— Фактически мы ищем незнамо чего.

— Мы ищем определенную книгу…

— … которой, возможно, и не существует. Хотя… если следователей убивали, значит, они что-то нашли. За просто так не убивают. Зачем убивать следователей, спрашивается?

— Чтоб неповадно было искать.

— Где они производили расследования?

— Десятки агентов рыскали по всем антикварным лавкам и музеям Европы. Набралось некоторое количество текстов. Там обрывок страницы, там цитата из какого-то манускрипта с упоминанием, якобы, искомой книги. Фотография стенки монастыря в Испании со стихами…

— Катренами.

— Да-да, катренами Нострадамуса, якобы. Начали складывать найденные фрагменты, и тут погиб первый следователь. Назначили второго. Его тоже убили. Третий оказался кладбище.

— На каком?

— Когда полиция прибыла на кладбище, он лежал на могильной плите какого-то немца бездыханный.

— Книги при нем, конечно же, не оказалось. Что можно сказать о покойнике?

— Следователь был человеком скромным, но…

— Нет-нет, я не о том покойнике. О том самом немце.

— А? Немец умер за пятьдесят лет до того.

— Что за немец?

— Грегуар — так звали покойника. На монументе было изображение Бафомета в рыцарских латах с пальцем у рта. Судя по знакам на могильной плите, покойник состоял в масонском обществе.

— В каком? — настаивает Грин.

— Что-то связанное с тамплиерами. Следователь в морге пришел в себя, хотя и не совсем, так что пришлось отправить его в сумасшедший дом.

— Итак…

— Надо с чего-нибудь начинать, да только ума не приложу с чего.

— Начнем с допроса сумасшедшего.

— От нормального человека толку бывает мало в свидетельских показаниях, а уж от сумасшедшего — и подавно. Тем не менее, мы его допросили.

— Допросим еще раз.

* * *

— Входите, господа, входите, — говорит врач в кабинете, — он тихий, спокойный. Бормочет под нос ерунду.

— Какого характера?

— Несет околесицу. Будущее все более предсказывает.

— Это не ерунда, — останавливается на мгновение Грин. — В нашем деле, во всяком случае. Суммировать можете?

— У нас есть санитар, который ему верит.

— Зовите санитара.

— Да вот же он.

— Скажи-ка, милейший, упоминал ли ваш подопечный какую-нибудь книгу?

— Библию все время цитирует. Будущее предсказывает. Японцам, мол, мы проиграем войну…

— Это и так ясно.

— Немцам — тоже.

— Так! Вот с этого места подробней.

— Будет, мол, с немцами две войны. Одну проиграем, а в другую до Берлина дойдем.

— Не впервой! Что еще?

— Все больше про судьбу императора и семьи пророчит. Лютую смерть, мол, все они примут. И стрелять будут в них, и штыками, колоть, и в шахту живыми бросать. И детей, и слуг, и придворных. Потом офицеров всех постреляют.

— Офицеров? Кто же страну будет тогда защищать, — вновь оборачивается Грин к сумасшедшему, кивающему головой, — от тех же немцев?

— Голодранцы, кто же еще, — продолжает санитар. — Всех дворян расстреляют и купцов, и промышленников, и казаков, священников, и даже богатых крестьян.

— М-да, да, хотя… чем черт не шутит. Скажи-ка, милейший, а не упоминал ли больной Нострадамуса?

— Постродамус… пострадамус… — начинает бормотать больной. — Книгу… книгу… книгу не раскрывайте.

— Почему? — спрашивает Грин, обращаясь к санитару.

— Грегуар, Грегуар, — бормочет больной, — Грегуар там сидит.

— Грегуар, говоришь? — восклицает Грин, вновь обращаясь к больному. — И где ты, милейший, такого навиделся?

— В дыму, — отвечает больной.

* * *

— Что вы выяснили из разговора с больным? — спрашивает Кони, выходя из больницы.

— Из всего того, что он наговорил, я вынес только одно: книгу раскрывать опасно. Дух от нее, мол, исходит тлетворный и тошнотворный. Ну, это и так ясно.

— Ясно-то оно, конечно, ясно, да ничего не ясно. Наши дальнейшие действия?

— Театр Рубикон, — указывает Грин на извозчика.

* * *

— Бить будете? — лежа под ногой Грина на пустой сцене, бормочет актер, изображавший Кони. — Нет надобности. Я, господа, со всеми предельно откровенен. Спрашивайте, расскажу, что хотите.

— Слуга двух господ?

— Всех… всех господ.

— Вот и говори, — нажимает Грин ногой, — что знаешь.

— Ой, больно! Я и так все скажу, только не жмите. Мне было сказано, если полиция будет хватать за грудки, говори все, как есть. Когда про цели организации спросят, велели сказать: ныне, мол, все хотят конституцию. Но вам я вся правду скажу. Мне дают такие странные поручения, не приведи Господь! И даже преступные.

— Кто?

— Масоны проклятые, кто же еще!

— Господин хороший, — выходя из-за кулис обращается к Грину старый-престарый актер, — почему вы наступили на грудь нашему актеру?

— Такая игра.

— А, игра?! Какую репе-ти-пируете пьесу?

— Гамлет. Только мы не репетируем, а играем на сцене.

— На сцене? — удивляется тот, указывая на пустой зрительный зал. — А зрители где?

— Вы и есть наш зритель. Гамлет выловил Призрака и наступил гаду на грудь.

— А-а? — входит в понятие актер. — Так он-таки его выловил? Кем оказался?

— Выясняем.

— Ну-ну… — кивает головой актер и уходит.

— Как тебя прозывают в театре, милейший.

— Тень… Тень, меня все называют. Не потому, что тень отца Гамлета изображаю, а по фамилии: Тенин.

— Кто у вас главный?

— Человек, который отдает приказы, болярин известный. Он там не пешка, как я, но и не ферзь, и не король.

— И кто в вашей шайке король?

— Его сиятельство, вроде бы, ан нет…

— Та-ак… — нажимает Грин ногой.

— Его сиятельство — известный масон.

— Кто сейчас — не масон? — усмехается Кони.

— Вы, ваше благородие, и вот он, — указывает Тенин на Кони. — Ой, больно!

— Что у них там происходит на сходках?

— Чудят, господа, чудят!

— И все? — вопрошает Грин наставительно.

— Да меня, пешку, в ту самую ложу на порог не пускают. Когда его сиятельство подозвал однажды меня, в карете рядом с ним сидел человек в маске.

— Что за человек?

— Человек ли?

— И кто он? — настаивает Грин.

— Боюсь, не поверите.

— И все же?

— Дэмон, а може — сам черт.

— Хм! — качает головой Кони.

— Я же вам говорил — не поверите. Он чин чином сидел: во фраке и… в маске! Только меж рукавом и перчаткой ничего не было.

— Протез у него был стеклянный, болван, — говорит Кони.

— Я, может быть, и болван, но шеи у него тоже не было.

— Врет он все, зубы нам заговаривает.

— Я чистую правду сказал!

— О черте, стало быть, нечистую?

— Ваше благородие, не цепляйтесь к словам.

— Как князь обращался к нему?

— Грегуаром его обзывал.

— Стало быть, у черта есть имя, — говорит Грин. — Где искать книгу?

— На кладбище, я же вам говорил.

* * *

— Что скажете, Сергей Алексеевич? — спрашивает Грин, выходя из театра.

— Ерунда это все, — машет рукой Кони. — Врал безбожно, а вы уши развесили.

— Вот тут-то вы и ошибаетесь. Он не врал.

— Да? — удивляется Кони.

— Просто не договаривал.

— Про черта тоже не врал?

— Скорее всего. Привирал, может быть.

— А зачем? — приостанавливается Кони. — Пугал что ли?

— У них есть какой-то замысел.

— Но какой? Тексты Нострадамуса мы не можем найти.

— Кое-что все же нашли, — настаивает Грин.

— Да, нашли, но ничего определенного по ним нельзя выяснить.

— А если найдем еще больше, то…

— Нас убьют, — разводит руками Кони.

— Хорошенькую перспективу вы описали, однако все, может быть, гораздо сложнее. Нас подготавливают.

— К нахождению фальшивого текста?

— Не знаю, не знаю, — раздумывает Грин. — Пока не знаю. Будем искать.

— Где?

— На кладбище, где же еще?

— Да уж искали…

— Осмотрим еще раз.

* * *

— Ваше сиятельство, — спрашивает Тенин, стоя перед раскрытой дверью кареты, — я понимаю, когда поляки, студенты, евреи, да голодранцы всяческие, вроде меня, хотят свергнуть царя, но вам-то зачем?

— Ты нам за что служишь? За идею или за деньги?

— Немного, конечно, беру, но не за деньги.

— За что же? За страх или за совесть — за убеждения, то есть?

— За страх и… за совесть.

— Вот и служи. Тебе понимать ничего не надо. Спать плохо будешь, если думать начнешь.

— Я, конечно же, дурак… по сути и должности, но про судьбу герцога Орлеанского знаю.

— И что же ты про него знаешь?

— А то, что ему после революции, за которую он так сильно радел, сотоварищи голову сняли с него. Как бы и вам головы не лишиться…

— Ты лучше о своей голове подумай?

— Все, не буду, не буду задавать лишних вопросов.

— Иди и смотри у меня! — грозит ему пальцем фрачник из кареты.

— Ухожу, уже ухожу… — пятится задом Тенин.

* * *

— Аркадий Францевич, слыхали, какие вопросы задает наш актер? — раздается голос собеседника из глубины кареты.

— Слыхал, разумеется. Ведь меня он и спрашивал.

— Слишком много стал знать. Убейте его. Мавр сделал свое дело.

— Я тоже немало знаю.

— Вы во внутреннем круге, а этот…

— Понятие круга столь неопределенное…

— Вы получили то, что хотели?

— Еще бы!

— Вот и служите.

— Разумеется, служу и не за страх, а за совесть.

— Совесть понятие странное, ненадежное, страх надежнее. Страх лучшее средство от глупости.

* * *

— Вот, что я подумал, Сергей Алексеевич, — говорит Грин, подходя к могиле. — Как уже говорил, я верю нашему призраку отца Гамлета. Если он имеет какое-то отношение к дьяволу… сделаем такое предположение… то сие существо является правдолюбцем.

— Отец лжи — правдолюбец? Впервые слышу такое.

— Я имею в виду тех правдолюбцев, кои, бревна в своем глазу не замечая, умудряются на расстоянии узреть соринку в чужом бокале. Заметьте, как точен в деталях наш подопечный. Что ни спроси, на все он имеет ответ. Давайте отталкиваться от его признаний. Он утверждает, искомая книга находится на кладбище. Вы вскрыли могилу и, ничего не обнаружив, зарыли, правильно?

— Правильно.

— Смотрите, — указывает Грин на плиту, — как будто обложка какой-то книги с надписью на латыни.

— Перевели надпись?

— Н-нет, — хмурится Кони, — полагаете, надо было? Мое упущенье, мое. Послать за переводчиком?

— Не нужно… смотрите. Буквы разбросаны по всему полю орнамента. Соберите их все, — указывает Грин тростью. — Что получается?

— Нострадамус!

— Вот вам и книга, — указывает Кони на могильную плиту, — а вот Бафомет, — указывает он на монумент, — держит палец у рта, что означает…

— … тайну, которую мы, мол, не сможем раскрыть.

— Где вы искали?

— В гробу и под ним.

— Вы не там искали. Смотрите, вот она книга.

— Но это только титульный лист, — разводит руками Кони.

— Нет, это обложка.

— Обложка каменной книги!?

— Вот именно! — восклицает Грин. — Видите, здесь одна плита вставлена в другую. Поскольку все заросло мхом, шва не видно. Вы сдвигали плиту, а нужно было ее раскрывать. Подайте-ка мне вот эту железку.

Грин поддевает плиту. Под ней раскрывается страница каменной книги.

— Странный запах исходит от книги.

— Запах тлена.

— Нет, это что-то другое. Кстати, этого рыцаря или, как там его, тамплиера, зовут Грегуар. Вспомните, о чем говорил сумасшедший.

— Ну, это, может быть, совпадение.

— Сколько здесь страниц? Пять страниц каменной книги. Что-то не нравится мне этот запах. Что-то не то происходит. Сергей Алексеевич, да вы ли это?

— А, догадался? — говорит Кони не своим голосом, достает револьвер и направляет его на Грина. — Догадливый был ты всегда.

— Так это вы — мой убийца? Смотрите, они уже здесь, — показывает Грин куда-то в сторону.

Кони на мгновенье отводит взгляд от Грина, и тот в два шага оказывается за ближайшим памятником. Из-за других памятников появляются люди в черном с револьверами. Начинается перестрелка.

* * *

Грин выскакивает из ворот кладбища и, отстреливаясь на ходу, заскакивает на подножку трамвая и неожиданно оказывается в поезде. Он проходит по коридору пустого вагона и входит в вагон-салон.

— Вы кто? — спрашивает Грин, оглядывая фрачников, собравшихся за овальным столом.

— Минуточку, — выставляя палец, объявляет похожий на Кощея фрачник, — мне нужно сообразить. Плохо думается, словно во сне. Во сне плохо думается, как известно.

— Во сне? Кто во сне, я или вы, или оба, а, может быть, все?

— Вопросы, вопросы, вопросы… скажите, господин…

— Грин.

— А-а, старый знакомый!

— Что-то я вас не припомню.

— Господа, перед вами некто Грин, человек, с которым я буду иметь дело лет эдак через несколько, а точнее в двадцать девятом году.

— Не знаю, кто вы, но мне почему-то кажется, вас зовут Файнс.

— Совершенно верно! — восклицает председатель. — Хотите в нашу ложу вступить?

— Название у вашей ложи имеется?

— Название… — с удивлением разводит руками Файнс, — названия нет. А зачем вам название?

— Всякая вещь и… явление… должна быть обозначено каким-нибудь именем, не так ли?

— Мы безымянные, безымянные для… — оглядывается Файнс по сторонам в поисках поддержки, — для конспирации, вот!

— Что вы скрываете, позволю спросить?

— Вы вступаете в ложу?

— Зачем?

— Чтобы, — ищет Файнс поддержки у окружающих, — чтобы…

— Неуместный вопрос, — помогают ему, наконец.

— И все же? — вопрошает Грин.

— Вступивши к нам в ложу, — с большим достоинством говорит один из участников, — вы можете научиться видеть то, что сводит с ума. Вы хотите узнать то, что сводит с ума?

— Как ни странно, хочу.

— Вы готовы подписать чистый лист для вступления в ложу?

— Что я буду за это иметь?

— Все! Все, что пожелаете.

— Так уж и все?

— Что ответить? — вновь обращается Файнс к присутствующим.

— Обещайте все, что угодно.

— Хотите власти?

— Над кем? — усмехается Грин.

— Деньги ему обещайте, деньги верней! — предлагает очередной фрачник.

— Деньги хотите?

— У меня и своих предостаточно.

— Впервые встречаю человека, — выражает удивление Файнс, — у которого достаточно денег. Более того: предостаточно!

— Может быть, женщину ему предложить, — подсказывают ему, — самую красивую в мире.

— У кого что болит, — провозглашает Файнс, — тот о том и говорит. Таких не бывает. Все они на одно лицо, кого ни возьми. А у вас, что болит? Мы многое можем устроить. Вы подпишите, и мы горы свернем для вас! Хотите, избавим страну от тирана?

— Какую страну? — спрашивает Грин.

— Австро-Венгрию, разумеется! Мы же в Праге находимся.

— Долой тирана! — восклицает свита. — Хотя лучше застрелить наследника, старик сам скоро помрет.

— Да вы — заговорщики, господа.

— Заговорщики? — удивляется Кощей. — Разумеется, и что?

— А то, что я вас разоблачил, — достает Грин револьвер, — и сейчас избавлю человечество от заразы.

Он стреляет пока не кончаются патроны. Когда дым рассеивается, Грин оказывается на кладбище. Он подходит к могиле, вынимает из решетки ограды железное копье и поддевает вырванным плиту с надписью: «Здесь покоится рыцарь Грегуар». В гробу изразцовый рыцарь с раскрытой книгой на груди.

Грин втыкает копье в грудь рыцаря.

— О-о-ох, — глухим неестественным голосом отзывается Грегуар. — Не убивай меня, Гри-и-ин… не убивай меня, Гри-и-ин…

Грин несколькими ударами разбивает книгу, затем и всего рыцаря превращает в обломки.

— Заче-е-ем ты убил меня, Гри-и-ин… — продолжают канючить обломки.

— Тьфу, чтоб тебе пусто было! — отбрасывает Грин копье в сторону и уходит.

С сухим каменным треском обломки соединяются и встают. Идол делает несколько шагов и хохочет, но от хохота разваливается на части и рассыпается по траве. Обломки вновь складывается, и Грин начинает стрелять в них из револьвера.

* * *

Кони тормошит Грина на кладбище.

— Что, что случилось? — вскакивает Грин.

— Ничего, слава Богу, — отвечает Кони.

— Мы живы?

— Я сам удивляюсь.

— Кажется, мы стреляли друг в друга.

— Они подложили какое-то зелье между страницами книги.

— Да, книга, книга! Где книга? — вскакивает Грин.

— Книга? Книга разбита, — поднимает Кони обломок с несколькими буквами, — хотя можно… можно попытаться ее восстановить. Я очнулся немногим раньше вас. На меня зелье меньше подействовало, и я первый очнулся.

— А вам, что казалось?

— Не приведи Господь, — крестится Кони, — чтобы такое случилось на самом деле.

— Вы знаете, Сергей Алексеевич, а у меня револьвер разряжен!

— У меня — тоже.

— Мне показалось, что вы — черт знает кто. К тому же вы наставили на меня револьвер.

— Мне показалось, вы хотите убить меня.

— А мне показалось, — вы. Кажется, мы стреляли не только во сне. Как же мы живы остались?

— Я сам в недоумении.

— Коварное зелье.

— Коварная книга.

— Книгу разбита… — размышляет Грин, — но восстановить ее можно… по вашим словам.

— Частично, во всяком случае.

* * *

— Перед нами разыграли спектакль, — указывает Грин на разложенные на столе обломки каменных страниц. — Нас хотели убедить, что мы идем по верному следу, и нас за то убивают.

— А на самом деле?

— Нам дали возможность прочесть настоящий текст или часть его только.

— Для чего?

— Чтобы мы передали его императору.

— Но для чего, если до того убивали?

— Убивали для того, чтобы придать тексту значимость. По-видимому, они ожидали наступления события, которое, судя по тому, что мы еще живы, произойдет в ближайшее время.

— Если они что-то готовят, то зачем им сообщать императору подробности трагической участи? Обычно такие дела готовятся втайне.

— Чтобы лишить его величества воли, когда события начнут совпадать с предсказаниями.

— И какие события, как вы считаете?

— Неудача в военной компании, бунт, покушение на семью, дворцовый переворот. Да мало ли что! Все перечислено в предсказаниях.

— Зачем такой сложный путь?

— У черта, пардон, Грегуара, своя логика.

— Неужели не существует другой оптимистический вариант развития событий?

— Ох, сомневаюсь, — качает головой Грин. — Полагаю, нам подставляют крайне пессимистические варианты.

— Каковы наши действия?

— Кажется, мы подошли к той черте, за которой убивали всех предыдущих следователей.

— Я должен донести до государя всю информацию.

— Если вы не отправите информацию по назначению, вас за это убьют, а если доставите, вас убьют, чтобы показать подлинность книги. Что выбираете?

— Я, пожалуй, рискну. Я передам все материалы его величеству с докладной запиской.

— Как хотите. Я не стал бы этого делать.

* * *

Император стоит у окна и барабанит пальцами по стеклу.

— Ваше величество, — говорит за его спиной сановник, — неприятное известие.

— Как будто есть в наше время иные. Что там у вас?

— Следователя, который передал вам бумаги, убили.

— Этого следовало ожидать. При каких обстоятельствах?

— Вышел он из дворца, взял извозчика. Тот отвез его метров сто от дворца, обернулся и застрелил из двух револьверов.

— У-би-ли, — качает император головой. — Стало быть, предсказания подлинные.

— Ваше величество, завтра…

— Завтра меня не будет: уезжаю в монастырь.

— Надолго?

— На неделю, как минимум.

— Но на девятое января… это уже послезавтра… назначена демонстрация рабочих петицией. Как бы чего не вышло.

— Я приму ходоков в Царском Селе двенадцатого числа.

— А демонстрация?

— Отмените.

— Стоит ли?

— Я, надеюсь, вы помните, что идет война с Японией? Демонстрация в центре города во время войны! Ни к чему хорошему подобные мероприятия не могут привести.

— Левые радикалы могут воспользоваться ситуацией.

— Вот именно! Усильте охрану дворца и постарайтесь не доводить до эксцессов.

— Но если толпа…

— Раздайте солдатам холостые патроны.

* * *

— Ваше сиятельство, — догоняет сановник карету, — он приказал отменить демонстрацию.

— Отлично!

— Патроны велел раздать холостые.

— Еще лучше: сам себе роет могилу. Велите солдатам выдать по одному холостому патрону, а все остальные боевые. Первый залп только раззадорит толпу.

— Будет сделано.

— Водку рабочим раздайте. Водка никогда еще не подводила. Стрелять в ответ начинайте сразу после первого залпа холостыми.

— А если толпа подчинится приказу остановиться.

— Пустите этих дураков с образами вперед, а ваших расположите сзади, чтобы они напирали. Толпу понесет на солдат и…

— На обломках самовластья напишут наши имена!

— Ваши — может быть, мои — нет! — раздается скрипучий голос сидящего в глубине кареты фрачника. — Ибо мои имена сокрыты от всех… для конспирации, — говорит он, на мгновение попадая в свет фонаря, отчего становится видно, что у него между фраком и маской на лице — пустота. — Я не тщеславен, кхе-кхе-кхе…

Часть II

Идет отпевание в церкви. Родственники плачут в платочки, но кое-кто и хихикает. Постепенно почти все они исчезают. Остается только несколько полицейских чинов в форме, пара агентов в штатском, нищий с протянутой рукой, священник и дьякон. Полицейские с недоумением переглядываются.

Из стоящего посреди церкви гроба раздаются выстрелы. Все падают на пол, только один из агентов в штатском выхватывает свой револьвер и стреляет в гроб. Нищий остается стоять с протянутой рукой и вывалившимся языком. Между гробом и агентом в штатском идет перестрелка.

* * *

— Ну, что тут у вас? — входя в церковь, спрашивает ротмистр Обузов, оглядывая нищего, так и застывшего с перекошенной рожей и протянутой рукой.

— Покойник ожил, — отвечает следователь.

— Час от часу не легче.

— Это еще кто такой? — указывая на Грина, обращается следователь к Обузову. — Это же писака, журналист газеты этой, как ее…

— «Враки», — подсказывает Грин. — Прошу любить и жаловать, — приподнимает он шляпу.

— Он… это со мной, — с раздражением отмахиваясь Обузов рукой. — Я за него ручаюсь. Рассказывайте.

— Привезли, стало быть, нынче утром покойного, — говорит следователь, недоверчиво поглядывая на Грина. — Покойный смердит уже, все как полагается. Лазарем, кстати, зовут, то есть звали. Из террористов, после повешения.

— Повешения?

— Уголовники задушили в тюрьме.

— Хм, плохо вешали, что ли?

— Смердит говорю. Отпевают его…

— Террориста отпевали?

— Вот то-то и оно! Отпевают покойника, все как положено. Уже стали гроб заколачивать, как вдруг из него раздались выстрелы. Ну, тут паника, соответственно, началась. При том присутствующий агент полиции, не растерялся и в ответ разрядил свой револьвер.

— Сколько выстрелов было со стороны покойного? — спрашивает Грин.

— Одна пуля попала батюшке в крест, другая дьякону в Евангелие, а третья в икону угодила в руках у сторожа, четвертая застряла в стене, а пятая в гробу. Все остались живы — здоровы, если не считать самого покойного. Но это не в счет. А вот и наш агент… мы зовет его Тилем — стреляет уж больно метко… он сейчас все объяснит. Ты, стало быть, выпалил всю обойму и воскресшего, было, Лазаря отправил назад в преисподнюю.

— Выходит, что так. Только я выпустил в него все шесть пуль. Пять мы нашли, а одна пропала.

— Пуля пропала, а раненых нет? — спрашивает Грин.

— Нет, — с неудовольствием отвечает следователь.

— А откуда тогда этот кровавый след из-под гроба? — указывает Грин на пол.

— А вот мы и сами гадаем, откуда?

— Все ясно, — говорит Грин.

— Что вам ясно? — спрашивает следователь.

— Ясно, во всяком случае, — говорит Грин, — то, как было совершено преступление. Террорист был привязан под гробом ремнями, я уверен вы обнаружите их под покрывалом… посмотрите.

— И точно, — говорит следователь.

— Вот что произошло, — говорит Грин, — террорист стрелял из-под покойника, да не ожидал, что нарвется на ответные выстрелы, а потому выстрелил всего раза три или четыре. Получивши рану, упал под покров, а затем выкатился в сторону. Поскольку все попадали с перепугу, на него никто не обратил внимания. Отполз в сторону, сюда вот идет след, встал и пулю с собой унес. Все очень просто.

— Хм, просто! — передергивается агент.

— Но для чего такое дикое преступление? — спрашивает Обузов. — Я понимаю еще отомстить полиции, а здесь полный абсурд?

— Про мышь, подброшенную в икону, читали у Достоевского в «Бесах»?

— Так то-ж — литература…

— А это житейский вариант случая, описанного в литературе. Впрочем, не мне делать выводы.

— Выводы… выводы… хм, — машет головой Обузов. — Я специально вас пригласил, — обращается он к Грину, — памятуя ваши заслуги перед отечеством в деле с проклятыми книгами. Хочу встретиться с вами в приватной обстановке для обсуждения еще одного не менее странного дела.

* * *

Столики в оранжерее расставлены вокруг небольшого бассейна, в котором плавают две голые девицы с русалочьими хвостами. Сидя на пальме пьяный человек во фраке раскачивается, дирижируя оркестром.

— Добрый вечер, ротмистр! — говорит Грин.

— Полковник уже.

— Вы всегда в штатском…

— И… не на виду.

— С вашей профессией в наше время лучше не высовываться.

— Да, наше время, наше время…

Человек с пальмы плюхается в бассейн.

— Как они мне надоели, эти смутьяны, террористы, декаденты, распутники! — возмущается Обузов, отряхивая капли воды с рукава.

— Это что! Купчишки, бывало, в бассейн напускали шампанское, и девицы должны были, используя рот лишь, сорвать «катьку» с рыболовного крючка. Девицы промахивались, ныряли в шампанское, пьянели…

— Не продолжайте, не продолжайте. Мне в моей работе сумасшедшие вот здесь уже сидят! — проводит он по горлу. — Кабы не жгли бы нынче поместья, сидел бы себе в деревне подальше от всех этих весельчаков…

— Что на сей раз?

— Голова, — разводит руками полковник.

— В прямом смысле «голова» или же… в переносном?

— В прямом: голова Гоголя.

— Что с ней?

— Пропала.

— Есть подозреваемые?

— Не только подозреваемые, но и виновные есть.

— Опять какой-нибудь великий князь, которого трогать не велено.

— Нет, на сей раз простой заводчик, однако известный.

— Полагаю Бакрушин.

— Я поражаюсь на вас, — удивляется полковник. — Прямо в точку попали.

— Известнейший коллекционер, — кивает Грин, — фетишей редких.

— Как вы понимаете, трогать его также нельзя.

— Еще бы, — усмехается Грин, — крупнейший производитель оружия.

— Гоголь, конечно, — известный писатель, национальное достояние, можно сказать, однако производитель оружия нынче нужней.

— Да и подумаешь, — взмахивает Грин рукой, — череп! Экая невидаль!

— Расследование, однако, необходимо провести.

— Кому поручили?

— Антипову.

— Опытный следователь.

— Да, опытный… даже слишком.

— Что… докопался до истины?

— Ну, истина… не истина, да и что есть Истина? Влез, однако, в такие дебри, что лучше официально в них не входить.

— Понимаю, понимаю… — кивает Грин. — Тем более Антипову, человеку опытному, но рационально мыслящему.

— Вам нужно узнать, если не Истину, то получить хотя бы какое-нибудь правдоподобное объяснение случившемуся.

— Ну, хорошо, а что с головой? Ее надо вернуть?

— Что голова!? Ерунда! Нужна информация. Что, где, когда, почему, для чего? В коллекции голов у Бахрушина появилась новая голова, только без верхней части.

— Понятно.

— Что вам понятно? — раздражением вопрошает полковник.

— Из черепа сделан был кубок.

— Мне, например, непонятно.

— Потому-то вы ко мне и обратились.

— Несмотря на репутацию скандалиста и…

— … афериста, — вставляет Грин.

— … правильно… не стоит придавать происходящему какой-то значительный смысл.

— Но это уже моя задача, выяснить смысл, раз уж вы мне поручаете.

— Прежде, однако, вам нужно поговорить с Бакрушиным, что не у всех получается.

— Попытаюсь взять у него интервью для газеты «Враки».

* * *

— Да, у меня есть черепа, — говорит Бакрушин, пропуская Грина вперед себя в кабинет. — Штук эдак сто или более… да вы проходите… костяные — из слоновой кости и человеческой, соответственно, серебряные, золотые, хрустальные.

— Какая обширная коллекция! А где настоящие?

— А вот и настоящие, — указывает Бакрушин на отдельный стенд. — Тридцать шесть штук, и все с предысторией!

— Который из них Гоголя?

— За кого вы меня принимаете?

— Есть подозрение, что вы его умыкнули.

— Здесь все старые экземпляры. Последний раздобыл полтора года назад.

— Поскольку определить принадлежность черепа нельзя, можно просто вынуть один из старых экземпляров и подставить на его место новый.

— Стоит только завести коллекцию, как на тебя начинают все кражи навешивать.

— Вы, я как погляжу, ни одни черепа, а и все, что блестит, собираете, — указывает Грин на обстановку в комнате.

— Как ворона, ха-ха-ха-ха… — смеется Бакрушин. — Да вы — шутник! Я и сам люблю пошутить, а шутник шутнику глаз не выколет.

— Шутник шутнику рознь.

— Вы знаете, Грин, почему я согласился встретить с вами?

— Чтобы дать интервью для нашей газеты.

— Как называется, кстати, ваша газета?

— Газета «Враки». Мы такие же шутники, как и вы.

— Ха-ха-ха, — смеется Бакрушин. — Это как раз мне в вас и нравится больше всего, поэтому я согласился дать интервью. Несмотря на сомнительную репутацию человека, разделяющего монархические убеждения, вы сделали нам немало полезного.

— Вам, это — врагам монархии?

— Нет, друзьям конституции.

— Не боитесь, если узнаю что-нибудь лишнее, опасное для вашего общества?

— Близко око, да зуб неймет, — усмехается Бахрушин. — Может быть, вы попытаетесь определить, какая из этих голов Гоголя?

— Никакая: ее здесь нет.

— Это — само собой разумеется.

* * *

— Каковы результаты? — раздается голос позади Грина на улице.

— А, господин Антипов! Какими судьбами?

— Не притворяйтесь, мне все известно. Вам поручили выполнить за меня наиболее щекотливую часть расследования.

— Не выполнить за вас, а помочь вам.

— Вы уж постарайтесь, голубчик.

— Головы в коллекции нет, но то, что она у него, нет сомнения.

— Это мне и без вас известно, — кривится Антипов. — Голова в сейфе, должно быть.

— Если вам это известно, то заберите голову у него, и делу конец.

— Которую из них?

— На то вы и сыщик, чтобы знать какую.

— Ладно, не будем ссориться, — соглашается Антипов.

— Все не так просто, как кажется. Голова — лишь часть головоломки. Мало того, что Бакрушин — коллекционер, он еще и игрок.

— А также — слуга царю и…

— Масонам, — добавляет Грин. — Вы все еще в раздражении пребываете, а так дело не делается.

— Дело! Закрывать надо это дело дурацкое. Шалят господа, шалят.

— Можно, конечно, закрыть, да только какое объяснение вы представите начальству?

— Ладно, выкладывайте вашу версию.

* * *

— Дело в том, что в последнее время участились случаи бессмысленных преступлений, — продолжает Грин в ресторане. — Открываем газету, читаем.

— Но это же ваша газета «Враки»! Надо же придумать такое название!

— Давайте возьмем другую газету. Криминальная хроника. Читайте. Вот здесь: убита медведица…

— Сегодня какой-то гражданин выкупил у бродячего артиста медведицу Кроху и на глазах у толпы ее застрелил. И что? — возмущается Антипов.

— Толпа стала бить мерзавца, и кто-то насмерть пырнул его ножом.

— Не вижу связи.

— Связь есть, но очень далекая. Имейте терпение. Берем другую газету. У бродячего артиста была выкуплена обезьянка, которая, сидя у него на плече, играла полонез Агинского. Человек, который выкупил обезьянку, достал пистолет и застрелил ее. Толпа бросилась избивать проходимца, и кто-то насмерть зарезал его ножом в спину. Связь намечается?

— Между двумя этими преступлениями — да! — соглашается Антипов. — Но к нашему делу это не имеет никакого отношения.

— Имейте терпение: слушайте. Каким-то образом рядом оказалась съемочная группа.

— Ну, оказалась! Что из того?

— Стоит отметить то, что съемочная группа в обоих случаях оказывалась на месте в нужный момент.

— Преступный замысел на лицо, но…

— … какое отношение он имеет к Бакрушину, спросите вы? Имеет: на столе в его кабинете лежала газета с отчеркнутым текстом. Я запомнил число и проверил, отчеркнуто было именно это происшествие. Там были и другие газеты с отчеркнутыми местами: краем глаза я скользнул по названиям. Аналогичные преступления описаны в каждой из этих газет.

— Бакрушин, по-видимому, имеет пристрастие к сценам подобного рода. Испорченная натура.

— Бакрушин был дружен с убиенным князем Велиховским.

— Мало ли кто с кем дружит!

— И оба они состояли в одной и той же ложе.

— Ложные связи, ложные, — отмахивается Антипов. — Притянутые за уши факты.

— Вот еще одна заметка, — достает Грин вырезку из газеты. — По слухам имеются закрытые клубы, в которых, якобы — подчеркиваю, совершают охоту на людей в каком-то загородном доме.

— Слухи, хм! — возмущается Антипов. — Слухи, к тому же беспочвенные.

— Стреляют из арбалетов в людей, изъявивших желание покончить с собой. И будто бы лучшим стрелком оказался сын княгини Велиховской, которую вы допрашивали в связи с шуткой отрока, ставшей причиной смерти священника. Что там случилось?

— Священник открыл библию, и из нее выскочил бумажный складной черт. «Кто же тебе научил такому?» — спрашиваю мальчика. А он мне, представляете: «Так предложил Заратустра», — и пальцем постучал по книге.

— Начитанный мальчик.

— И какой мы сделаем вывод?

— Я не все перед вами выложил. Одно преступление следует за другим. Не улавливаете связи?

— Нет

— Есть еще один факт, который нужно проверить. К нам приезжает фон Мерц.

— Кто таков? — настораживается Антипов.

— Это уже дело полиции разузнавать, кто приезжает к нам из Берлина.

— Откуда узнали?

— Из газет, откуда еще!

— Чем же вас привлек этот фон Мерц?

— Портрет на стене в кабинете Бакрушина с посвящением по-немецки: «Ученику от учителя».

— Ну… и… что?

— Вот и узнайте, чему научил этот немец Бакрушина.

* * *

— Здравствуйте, Феликс Игнатьевич, — говорит Тенин, подходя к Грину на улице.

— О, призрак отца Гамлет! Какими судьбами?

— Какая судьба может быть у призрака? Бродить по пространствам.

— Поговаривали, будто бы вас убили.

— Убили… убили!

— По вашему виду не скажешь.

— Я дважды убитый: меня отравили и утопили в реке. Переусердствовали! Одно нейтрализовало другое. Я наглотался воды, меня вырвало — тем самым очистился от отравы и скверны.

— Кто же с вами так обошелся, враги?

— Нет, друзья. Масоны.

— Что так? За что?

— Чем-то не угодил. Много вопросов задавал, полагаю. Пришлось перейти на положение призрака. Долго, однако, не удалось пребывать. Отыскали и велели к вам обратиться.

— Ко мне? — удивляется Грин. — Для чего?

— Чтобы разведать, что вам известно.

— И ты так в открытую…

— Я для всех завсегда открыт всей душой.

— Стало быть, снова на службе у прежних хозяев?

— У прежних, у прежних! Слава Богу, простили.

— Что именно простили?

— Что выжил, — гордо отвечает Тенин.

— И ты верою и правдою им служишь теперь?

— Я всякому служу, перед кем предстаю.

— Отомстить не желаешь друзьям?

— Ох, как хочу, но не могу.

— Боишься? — усмехается Грин.

— Да я к ним всей душой прикипел, а они со мной эдак!

— Что они нынче готовят? Какие преступления?

— Вы спросите, отвечу.

— Что знаешь про голову Гоголя?

— У Бакрушина голова. Он с ней не расстается, возит с собой в саквояже.

— Для чего?

— Сказывают, будто приезжий француз или немец вставит череп в какое-то магическое устройство. На толпу, мол, направит, и народ под гипнозом пойдет куда надо.

— Тебя тоже гипнотизировали? — спрашивает Антипов, подходя к ним.

— Я сам безо всякого гипноза готов масонам служить.

— Почему именно Гоголя череп? — спрашивает Антипов.

— Знаменитый был медиум, мол. Впитал в себя многие духи.

* * *

— Слыхали? — спрашивает Грин. — Что скажете?

— Мог бы сказать бред, но не скажу.

— Сказали уже. На первый взгляд кажется бред, да?

— Врет он все.

— Он не врун, а переносчик ложной информации.

— Ложной! — подчеркивает Антипов. — Вот: сами согласны!

— Да, ложной, но именно той, которой на первый взгляд не стоит пользоваться.

— Понимаю, но можно, ее исключив, использовать что-то другое. Чем неизвестно, однако.

— В том то и дело, что они под видом ложной информации подсовывают нам настоящую.

— Так уж и настоящую! — иронизирует Антипов.

— Близкую к настоящей.

— Как же отделить правду от вымысла?

— Есть один способ, хотя тоже сомнительный.

— Все сомнительно, что с вами связано. Что за устройство? Где здесь хотя бы толика правды?

— Скажите, вы верите в Бога?

— Верю, — крестится Антипов.

— Может быть, вы и верите в нечто, что ждет человека после смерти, а здесь вы не видите ни того, что исходит от Бога, ни того, чем соблазняет нас дьявол.

— Не имею привычки задумываться о явлениях подобного рода.

— Вот именно, — подчеркивает Грин, — не задумывались! Если б задумались, мир предстал перед вами иным. Хотите, я назову вам следующий шаг наших противников?

— Сделайте милость.

— Следующим объектом осквернения будет голова Иоанна Крестителя.

— Доказательства!

— Вот доказательства, — раскрывает Грин газету. — Читайте.

— Синод наложил запрет на спектакль «Саломея» с великолепной Идой Рубинштейн в роли Саломеи.

— Вы считаете, Ида Рубинштейн связана с преступниками?

— Нет, я так не считаю, просто преступники тоже читают газеты. Вся их логика довольно легко читается. Скажите, Филипп Филимонович, давно ли у вас роман с прекрасной незнакомкой?

— Откуда узнали?

— У вас под глазами круги. Как там говорится… шурша шелками и туманами…

— Вам не откажешь в наблюдательности.

— Делаю вывод: если такой серьезный человек, как вы, в разгар следствия впадает во все тяжкие с женщиной, жди пагубы. Не ожидал от вас такого легкомыслия. Раньше, как мне известно, за вами такого греха не водилось.

— Честно говоря, меня это самого смущает. Ничего подобного я еще не испытывал. Нечеловеческое удовольствие.

— А-а… — машет рукой Грин, — все ясно.

— Опять вам все ясно!

— Удовольствие, говорите, нечеловеческое? Знаете, что это такое?

— Страсть…

— Нет, афродизиак.

— Но я ничего не употреблял, не пил и не ел из ее рук.

— Руки тут не причем. Отрава на губы наносится и на прочие места. На соски, например.

— Пожалуй, вы правы, — соглашается Антипов. — Вкус у губной помады был странный.

— Две-три встречи с упоительным созданием, и вы ни с кем уже, кроме нее, не сможете иметь отношений. Вы ее раб на всю оставшуюся жизнь.

— Умеете вы вовремя вылить ушат холодной воды за шиворот!

— Она интересовалась вашими делами?

— Нет.

— Хитра, ох, и хитра. Кто такая?

— Княгиня Велиховская.

— Удивляюсь я на вас. Это же надо, связаться со свидетельницей вашего недавнего дела. И это с вашим-то опытом!

— Ч-черт попутал!

— Вот именно, черт, а скорее чертовка.

* * *

Раздается выстрел из пушки. На тротуар под ноги изумленного мраморного сатира падает бронзовая голова.

* * *

Антипов на ходу выскакивает с коляски у места происшествия, а вслед за ним — Грин.

— Что вы на это скажете?

— Вы что, мысли читаете их? — изумляется Антипов.

— Нет, они — наши.

— Не укладывается в голове.

— Ваша газета? — спрашивает Грин, подавая газету.

— Да моя, но…

— Я подсунул вам в карман газету с отчеркнутой заметкой о «Саломеи» и тем самым спровоцировали их на безобразие? Что вы на это скажете?

— Не знаю, что и сказать.

— Знаете, — спрашивает Грин, — где была взята голова Олоферна?

— В одной церкви за городом. Чудак помещик привез из Европы скульптурное изображение. Пропало на днях.

— Что там еще пропало?

— Крест деревянный, довольно большой.

— А, крест! — восклицает Грин. — Ждите, скоро всплывет.

— Типун вам на язык. И что означает появление еще одной головы, по-вашему?

— То, что мы следим за ними, а они — за нами.

— Кто, они? — спрашивает Антипов.

— Бакрушин, к примеру, сотоварищи!

— А что Бакрушин? Похитил голову для коллекции. Что из того?

— Сплетается орнамент, в центре которого находится голова Гоголя. Скажите, что за история произошла с пароходом Бахрушина, который утонул под Херсоном?

— Большевики… — с досадой отвечает Антипов, — в девятьсот пятом году на японские деньги купили в Англии партию оружия, как доносили агенты. Другие агенты доносили, что оружие с заводов Бахрушина. Его должны были отвезти куда-то в Европу, но не увезли, а оставили в Черном море. Пароход несколько дней пребывал в нейтральных водах, а потом затонул по непонятным причинам.

— Понятно. Бакрушин велел своим клевретам потопить корабль в случае, если революция пойдет на убыль.

— Ох, как не хочется принимать вашу точку зрения.

— Придется, — кивает Грин.

— И все-таки это предположение, не более того.

— Ваше благородие, — обращается полицейский к Антипову, — разрешите обратиться?

— Обращайся, голубчик.

— Полковник Обузов велел передать. Крест… крест плывет по реке.

— Что-о…

— С… собакою.

— Накаркали, — оборачивается Антипов к Грину.

Тот разводит руками.

— Откуда вы все знаете?

— Интуиция.

* * *

По Неве плывет деревянный крест, на котором мечется привязанная на поводке собака.

— Видали, — указывает полицейский на балкон с господами во фраках, которые разглядывает крест в театральный бинокль, — расселись, будто в театре.

— Они и так в театре, — говорит Грин. — Места заранее были раскуплены.

— Не верю, — машет головой Антипов, — совпадение.

— Вы лучше велите своим агентам проследить за присутствующими. Уверяю: окажутся все приятели нашего Бахрушена. Удивляюсь, почему его там нет.

— Бакрушина спрашиваете? — обращается к ним полицейский к неудовольствию Антипова. — Он в доме. Прошел тут недавно.

* * *

Двое казаков спускаются на лошадях в воду, набрасывает на крест веревку и тащит к берегу. Толпа поднимает крест и с пением несет мимо балкона с господами, молча наблюдающими за представлением.

— Оружие на дьявола крест свой дал еси нам, — начинают петь стихиру обыватели, собравшиеся на набережной, — трепещет бо и трясется, не моги взирати на силу его, яко мертвые воскрешает и смерть упразднил есть, сего ради кланяемся кресту твоему и воскресению…

— Не слышу аплодисментов, — обращается сотник, гарцующий на лошади перед балконом.

Один из фрачников оборачивается к кому-то, находящемуся за стеклянной дверью и, получив подтверждение, бросает одну за другой две золотые монеты спасителям.

* * *

— Ишь, как золотом разбрасываются! — возмущается Антипов.

— Противник претерпел сокрушительное поражение от народа. Надо воспользоваться его растерянностью.

— Знать бы еще, кто противник.

— Да вы их только что видели всю ложу их в ложе, — указывает Грин тростью на балкон.

— Вам бы все в бирюльки играть со словами. Куда нам этот шаг делать? В какую сторону? — показывает Антипов руками по сторонам. — О, призрак отца Гамлета!

— Здравствуйте, господа. Я тут поблизости был.

— Поблизости к кому?

— К хозяину.

— И кто у тебя хозяин? — вмешивается Антипов.

— О-о! Имя ему легион!

— Что ты знаешь о бароне фон Мерц? — спрашивает Грин.

— Вы, Феликс Игнатьевич, прямо в точку попали. Сказывают, будто бы он — «сенжермен».

— Сен Жермен? — кривится Антипов.

— Нет, то не имя. Степень такая в масонстве имеется. А лет ему, будто бы, сто пятьдесят.

— По паспорту, что ли?

— В пачпорт я не заглядывал, но сказывают. О, нем такое еще говорят, не поверите…

* * *

— Ну-с, покажите-ка вашу голову, — раздается скрипучий голос, обращенный к Бакрушину, сидящему в кресле. Проверить надо на подлинность.

Бакрушин раскрывает саквояж и достает из футляра чашу, сделанную из черепа. Фон Мерц проводит над ней рукой, и в камнях перстней на его руке начинается свечение.

— Подлинный, поздравляю. Не пытались у вас отнять или украсть?

— Да я из рук саквояж не выпускаю.

— Правильно, правильно, не выпускайте.

— Не лучше ли вам передать?

— Пускай пока будет при вас. Настоящий в сейф положите, а копию носите в саквояже

— Я, конечно, не против, да только… э… зачем?

— Чтобы набрался энергии, во-первых, а во-вторых, как приманка для вашего Грина.

— Ко-ва-ар-нейший субъект!

— Вот именно: то что нужно. Когда Грин появится, объясните ему положение его на доске, — говорит фон Мерц, переставляя фигуры. — Он будет пешкой в нашей игре, фигурой Присутствия.

* * *

— А, Феликс Игнатьевич, — восклицает Бакрушин, — корреспондент газеты «Враки». Пришли взять еще одно интервью.

— Нет, на сей раз явился разведать очередную тайну.

— Ха-ха-ха, как и в прошлый раз. Здесь много скрывается тайн. Голова Сократа, к примеру, — указывает Бахрушин на мраморный бюст с шахматной доской на голове. Квадраты на ней не нарисованы, а вырезаны уступами. — Необычные шахматы. Фигуры ходят не так, как положено, а повинуясь положениям звезд. Вот, кстати, и вы, — указывает он на фигуру. — Похожи? Узнаете себя?

— Фигура похожа на рыцаря…

— Без страха и упрека. Ходит там, где захочет без спросу.

— Как называется фигура? — указывает Грин на себя в зеркало.

— Фигура Присутствия. Все будете видеть, все слышать, обо всем догадываться, но сделать ничего не сможет. Умеете медитировать?

— Пришлось один раз, когда мне сотоварищи ваши, масоны, подставили книгу с наркотиком промеж страниц.

— Когда захотите еще раз войти в транс, воспользуйтесь этой картиной, — снимает Бакрушин миниатюру со стены.

— Это что, Петербург?

— Да, но иной, в него можно войти, но только в видениях.

— Мрачноватое место.

— Зато можно увидеть все, что пожелаете.

* * *

— Они объявили меня Фигурой Присутствия, — заявляет Грин.

— Что еще за фигура?

— Фигура Присутствия служит для насыщения терафима энергией.

— С ума можно с вами сойти, — взмахивает Антипов рукой. — Что за терафим?

— Череп Гоголя.

— И что?

— Центральная часть магического действа.

— Ладно, выслушаю еще одну ахинею. Продолжайте. Как вы будете насыщать серафима энергией?

— Безуспешной охотой на терафима.

— Мудрено-мудрено, весьма, — усмехается Антипов. — А если череп украсть?

— Они только того и ждут, чтобы мы подменили череп. Они наведут нас на ложный череп, мы подменим его, и они долго будут смеяться над нами, заряжаясь энергией.

— Что же делать тогда, хотя я во все это не верю. Выслушиваю из любопытства, куда могут суеверия людей привести. Фигура сопротивления понятна, а что за фигура присутствия?

— Еще более изощренная фигура. Я буду каким-то образом присутствовать при их преступлениях или видеть, во всяком случае, а сделать ничего не смогу. Они вновь будут смеяться надо мной и тем самым еще более заряжаться энергией.

— Из всего того, что вы мне здесь наплели, я понял только одно, — тычет пальцем перед собой Антипов, — череп Гоголя нам не вернуть. Спрашивается, что делать? Пойти туда, не знаю куда.

— О, вот и вы стали шутить, но я знаю куда.

— Все-то вы знаете! И куда?

— В Карелии есть один шаман… — улыбается Грин.

— Я, конечно, человек верующий, но весь мой опыт человека пожившего и криминалиста восстает против ваших методов. К тому же — шаман! Я понимаю, к старцу какому-нибудь обраться, чтобы он помолился Богу.

— Говорят, он общается с Богом.

— На Бога надейся, а сам не плошай.

— Вот именно, — соглашается Грин, — пока я съезжу, вы похитите ложный череп.

— А почему, не настоящий, если он возит его с собой.

— Нет, нам нужно уверить их, что мы не догадываемся. Поэтому вы сделаете копию чаши из черепа обезьяны. Мол, мы над ними так посмеялись.

— Лучше все-таки настоящий похитить.

— У Бакрушина три чаши, сделанные из черепов. Как вы определите, какой из них настоящий?

— Тот, что особенно тщательно охраняется.

— Они на это и рассчитывают.

— Они! Кто такие они? Пока мы подозреваем только Бакрушина в краже черепа. Все остальное…

— От лукавого, — добавляет Грин.

— Правильно, нет-нет-нет: вовсе неправильно, — начинает злиться Антипов. — Все остальное — совершенно уже туманные предположения вашего горячечного воображения. Одно только обращенье к шаману стоит того, чтобы с вами больше не иметь никаких дел. Если предположить, что шаман станет на вашу сторону, что весьма сомнительно, как вы скроете свой визит от наших противников? За нами следят, как вы утверждаете, тщательно.

— Я и не скрываюсь. Пока они будут искать шамана, вы стащите копию из саквояжа.

— Феликс Игнатьевич, вы знаете почему, я с вами общаюсь?

— Знаю: вам не с кем больше общаться.

* * *

— Да, — берет телефонную трубка фон Мерц. — К шаману, говорите, отправился? Ваш Грин, — опуская трубку, обращается он Бакрушину, — за подмогой к шаману отправился.

— От Грина чего угодно можно ждать.

— М-да, м-да, — продолжает голос. — Это вносит некоторые неудобства в наше налаженное предприятие.

— Шаману те же духи внимают, что и нам, э, как будто…

— Духи, они капризные и… непредсказуемые. Если найти подход к достаточно опытному колдуну, можно многое что сотворить вопреки даже воле самих духов.

— Что тогда делать?

— Ждать! Все равно еще рано. Что там поделывает Антипов? Бьюсь об заклад, пытается подобраться к чаше.

— Моего ювелира заставил изготовить копию, а тот изготовил две. Я настоящий череп в сейфе держу, а копию, не выпуская из рук, ношу с собой.

— Правильно! Как я и предполагал, Грин убедил его подменить чашу. Желательно пристегивать саквояж наручниками.

— Тогда он не сможет похитить.

— Сможет, если захочет.

— Вам видней.

— Что-то я стал хуже видеть, — бормочет себе под нос фон Мерц поводя рукой над хрустальным шаром. — Неужели шаман уже действует? В какую сторону направился Грин?

— Мы его упустили.

— Ничего-ничего, это не ваша вина. Крепкий орешек, крепкий, ваш Грин. Знает, что проиграет, а все равно дергается в сетях и тем самым еще более запутывается. Ему некоторое время будет казаться, что он на полшага опережает нас. Однако, это иллюзия. А, вижу!

— Что видите?

— Вижу, как у вас одну копию чаши подменили на другую.

— Во сне?

— Вы не заметили?

— Неужели уже стащили? Не может этого быть. Была, правда, толкотня при выходе из отеля, но я не выпускал саквояжа из рук.

— Ваш Антипов — тоже не промах. Хотя, может быть, и шаман постарался. Стало быть, вы не заметили?

— Н-нет. Не могу понять. Все как будто на месте: чаша та же самая, футляр точно такой же. Все на месте.

— У вас только ручка на месте, а саквояж уже подменен.

— Как? Каким образом?

— Саквояж был заранее подготовлен к мгновенному отсоединению от ручки.

— Когда же они успели?

— Слуг подкупили, должно быть. Теперь все на месте. Можно начинать.

* * *

— Что с шаманом? — спрашивает Антипов. — Вы же к шаману отправлялись — как будто.

— Отправлялся, чтобы по дороге свернуть к одному старцу на Чудском озере.

— А зачем мне про шамана сказали? Не доверяете, что ли?

— Наоборот — доверяю. Думаю, что вы своей барышне проронили в сердцах, что я, мол, — сумасшедший, потому как до шаманства дошел, и информацию ложную тем самым подсунули.

— Ах, так… — вспыхивает Антипов.

— А разве не так? Они ведь вранье сразу чувствуют, а вы правду сказали.

— Да, что же это такое: опять я попался! Не разу она от меня никакой информации не получила, а тут меня занесло…

* * *

— Милый, ты чем-то расстроен? — спрашивает княгиня Велиховская.

— Партнер мой по делу, — отвечает Антипов, — которое мы сейчас ведем, свихнулся уже окончательно: к шаману решил обратиться.

— К шаману? Что-то я за последнее время не видела в Петербурге шамана.

— Говорит, где-то в Карелии есть.

— Это тот самый следователь, который меня оклеветал?

— Нет, он — хороший человек, но фантазер.

* * *

— Вы — сумасшедший, конечно, но всегда почему-то правы.

— Считайте, что это интуиция, тем более: так оно и есть.

— М-да. Что делать дальше? Что посоветовал батюшка?

* * *

— Вот вам, батюшка, голова, — подает Грин священнику череп. –Захороните ее, но так, чтобы никто не знал места.

— Это можно.

— И благословите на проведение очередного этапа расследования.

— Ох, не нравится мне эти ваши этапы. Ну, зачем тебе знать, что за мерзость будет там происходить?

— Профессия обязывает.