Бесплатный фрагмент - Большая игра в маленьком городе

Часть 1. Ловушка

Пролог

Люди думают, что играют судьбой, а на деле оказывается, что это судьба играет ими. Мы бьёмся о стену, чтобы получить желаемое, а дверь вдруг сама отворяется перед нами. Что ждёт нас за ней — дар или испытание? И если это дар, то окажемся ли мы его достойными? А если испытание, то в состоянии ли мы выдержать его с честью? Но как же мало нас волнуют последствия, когда на кону стоит заветная мечта!

Верхний Зареченск, или в обиходе просто Зареченск, был похож на десятки других крупных провинциальных городов начала «нулевых» и в то же время от них отличался. Похож укладом жизни, общественным устройством, застройкой — элитный современный район, типовые «скворечники» -многоэтажки и островки частных домовладений, — стандартной социальной инфраструктурой и набором развлечений. А отличался прочным и устойчивым механизмом управления: когда в других городах постоянно происходили конфликты и распри между представителями нескольких политических сил, в Зареченске власть пребывала в одних руках. Точнее, в руках одной правящей коалиции, своеобразного делового союза двух самых влиятельных в городе семейств, Левандовских и Черняевых. Официально городом руководили Левандовские: вот уже более десяти лет кресло мэра принадлежало младшему из двух братьев, Игорю. Старший, Николай Александрович, замкнул на себе семейный бизнес, который за последнее десятилетие стал весьма обширен: крупнейшая строительная компания, недвижимость, средства массовой информации, включая телерадиокомпанию, а также «Городской коммерческий банк» — предмет особой гордости и личных надежд Николая Левандовского. Черняевы владели некогда мощным заводом по производству полимеров. Потом, правда, из-за всеобщего экономического кризиса завод потерял свою значимость и немалую часть работников, частично перепрофилировался, а сам клан Черняевых помимо прочего обзавёлся агрохозяйством и торговой сетью. Глава семейства Виктор Черняев, честолюбивый, жёсткий, неуступчивый и наглый, олицетворял собой, пожалуй, самого неудобного партнёра и в прежние времена вряд ли бы вообще пошёл на какое-либо партнёрство. Но финансовые трудности и вытекающие из них неизбежные имиджевые потери сделали его более гибким, что и поспособствовало формированию союза с быстро поднимающимися и набирающими силу Левандовскими, заинтересованными в нейтрализации своего главного конкурента. Пошатнувшееся же здоровье, вдобавок ко всему, вынудило Черняева практически отойти от дел, передав и экономические и политические рычаги дочери Регине — впрочем, под его строгим контролем и наблюдением.

Оба семейства поладили между собой, благоразумно придя к пониманию, что намного выгоднее договориться и мирно сосуществовать, пользуясь всеми выгодами собственного положения, чем тратить силы на изматывающее и затратное противоборство. В этом на первый взгляд абсолютно взаимовыгодном союзе был лишь один недостаток: постепенное ослабевание одного участника на фоне укрепления другого медленно, но неуклонно разрушало их паритет, то есть саму основу и смысл договоренностей. Однако выстроенная система функционировала и приносила плоды: Левандовские и Черняевы процветали, город развивался — в интересах своих «хозяев», а все недовольные и несогласные с положением вещей были настолько слабы и неорганизованы, что не несли никакой реальной угрозы. Так было. И казалось, так будет очень долго. Но всё внезапно изменилось одним дождливым сентябрьским вечером, когда Виктор Черняев пригласил к себе Николая Левандовского и заявил, что положение вещей его больше не устраивает и он требует корректировки. Дескать, сотрудничество — сотрудничеством, но Левандовские прибрали к рукам власть, полагая, видимо, что она принадлежит им навсегда и безраздельно, но теперь, после своего затянувшегося правления, должны отдать кресло мэра тем, с кем сформировали коалицию. В подтверждение союза Черняев потребовал от Николая Левандовского, чтобы ни Игорь, ни кто-либо другой из членов его семьи не баллотировались на предстоящих выборах, предоставив и участие, и победу самим Черняевым. В противном же случае всякие союзнические договорённости незамедлительно станут утратившими силу. По сути это было объявление войны. Даже нет — это было её фактическое начало, ведь не составляло труда понять, что Черняев сознательно идёт на разрыв, только обставляет всё так, чтобы инициатива разрыва легла на союзника.

Подобного Левандовский не ожидал: не сейчас, не вот так — без предупреждения и разумного повода, не настолько грубо — когда прямо по ходу партии фигуры попросту сметают с шахматной доски. Напрасно он пытался объяснять преимущества существующего распределения ролей, напрасно упирал на управленческий опыт брата, его авторитет в вышестоящих кругах и среди горожан. Недавний союзник, а по существу уже враг, оставался непреклонен: либо Левандовские сдадут полномочия добровольно, либо сдадутся, потому что проиграют, и не только пост мэра — Черняев не скрывал агрессивных намерений. «Не уйдёте по-хорошему — уйдёте по-плохому» — этими словами он закончил свою воинственную тираду, и даже много повидавшему Николаю Александровичу стало не по себе: соперник из Черняева был опасный. Но и капитулировать под первым же натиском Левандовский отнюдь не собирался, и не только из эгоизма, просто договариваться заново с этим человеком виделось ему совершенно бессмысленным. Он и раньше не особо верил ему, теперь же только убедился, что был прав: тот всегда жаждал личного господства и только выжидал момент, когда нанести удар. Черняеву не нужны новые договорённости — ему надо убрать соперников, и он постарается сделать это любой ценой, при любом раскладе, даже если бы вдруг Левандовские согласились на его требования. Но согласиться — значит, заведомо обречь себя на крах. Нет, оставался только один выбор: борьба. Война, если так хочется Черняеву. Он примет вызов! И ещё неизвестно, кто в этом противостоянии выйдет победителем. Далеко не всегда объявивший войну её выигрывает.

Левандовский дал свой ответ, не раздумывая и даже не советуясь с братом, — он был уверен, что тот его поймёт и поддержит. Черняев, которого не столь уж неожиданная, в общем-то, развязка тем не менее привела в бешенство, повторил, сорвав с себя последнюю маску вежливости: война будет без пощады, без жалости, до победного конца! До того дня, когда Левандовские не окажутся повержены и отправлены в забытье. Ставки были сделаны, условия определены. Разговор завершился — как и тихая, размеренная жизнь городка. Отныне ему предстояло забыть о спокойствии и привыкать к новой обстановке: нервной, напряжённой, непредсказуемой. Но пока что публично борьба велась лишь на уровне газет, принадлежащих враждующим сторонам, да периодически выливалась в мелкие, но неприятные стычки. Противники накапливали силы и пробовали позиции друг друга.

1

— Ну что? Как настроение — в норме?

С такими словами улыбающийся Николай Левандовский бодрым шагом вошёл в свой кабинет, обставленный богато, но не безвкусно. Преобладающие и в декоре, и в предметах мебели золотистые оттенки охры делали комнату, может быть, чересчур «дорогой», но зато светлой и ещё более просторной, чем она была на самом деле. Стены украшали несколько картин-абстракций и гравюр. Наибольшее же впечатление производила хрустальная люстра — роскошное произведение искусства богемских мастеров. Николая Александровича уже дожидались несколько человек: его брат Игорь со своим заместителем Любовью Арефьевой, заместитель директора компании «Строй-Модерн» Андрей Бардин и редактор газеты «Салон» Неонила Виллард. Обычно в отсутствие хозяина в кабинет никто, кроме секретаря, не входил, но для Игоря делалось исключение. Он же привёл с собой и остальных, поскольку всех их связывала общая проблема. Гости, до этого момента пребывающие в подавленном расположении духа, поспешно натянули улыбки.

— По-всякому, — за всех ответил Игорь.

Будучи на семь лет младше брата, он выглядел полноватым, и полнота соответствовала его добродушному лицу. Николай Александрович, чуть выше ростом и худее, отличался чёткими чертами, жёсткой линией рта и волевым подбородком. В свои пятьдесят пять он не утратил классической мужской привлекательности, а обаяние, периодически вспыхивающее яркими искрами, усиливало этот эффект.

— По-всякому — это как? Неважно?

— У нас не было поводов веселиться, — с готовностью включился в разговор Бардин. — Но мы старались не впадать в уныние!

— Хорошо, хоть старались, — с лёгкой насмешкой заметил старший Левандовский. — А дамы что такие хмурые?

Арефьева промолчала, улыбаясь загадочно, как Мона Лиза, а Неонила сообщила:

— Да потому и хмурые, что у дамы, — она жестом указала на себя, — неприятные новости.

— Что ещё случилось? — Левандовский сел во главе стола для переговоров и принял серьёзный вид.

— Вот. — Неонила протянула ему газету.

Левандовский пробежал глазами ту страницу, которая была открыта, после чего сразу же вернул газету редактору.

— Я говорил вам, что писать, просто чтобы не молчать, не имеет смысла. Вот и подтверждение моих слов. Если хотите отвечать на выпады в свой адрес, то по делу и фактами. А рассуждать и читать морали — глупо. Я имею в виду, глупо в данном случае: Черняевым мораль до одного места, знаете ли.

С начала конфликта между Левандовскими и Черняевыми прошло восемь месяцев, и всё это время последние целенаправленно разжигали ситуацию. Война пока велась преимущественно на информационном поле. Главным оружием Черняевых была газета «Прожектор» — популярная ещё лет двадцать назад, когда писала о перестройке и вскрывала связанные с нею же проблемы общества (отсюда происходило и характерное для того времени название), а затем окончательно выдохшаяся и почти задаром выкупленная Виктором Черняевым — на всякий случай. Газета, главным образом, славила своего владельца, его полуживой завод, фермы и магазины. Однако когда коалиция с Левандовскими рухнула, «Прожектор» был срочно преобразован в боевой листок Черняевых, наполнившись оскорбительными заявлениями в адрес Левандовских и его приближенных. Примечательно, что после этого газета приобрела былую популярность среди той части горожан, которые видели в ней едва ли не единственный рупор правды, хотя именно правды там как раз и не было: из-за подтасовки и передёргивания фактов, намеренных искажений и манипуляций общественным сознанием.

В ответ Левандовские были вынуждены активно задействовать «Салон», учредителем которого являлся «Строй-Модерн». Для этого «Салону» также пришлось преобразоваться: прежде газета освещала городские события, светскую жизнь и публиковала материалы культурно-развлекательной тематики, теперь же к его ванильно-карамельному вкусу пришлось добавить остроты. Результат получился так себе. Изданию не хватало хлёсткой резкости — чего было в переизбытке у «Прожектора», — актуальности и злободневности: «Салон» будто всё время боялся уронить лицо, потерять напыщенное достоинство, продемонстрировать недостаточный уровень воспитания и ответить противнику в его же духе. Вместо этого редактор газеты выбрала поучающий, назидательный тон, едва ли не призывая команду «Прожектора» устыдиться своего хамства. И всякий раз получала в ответ ещё более ядовитые, разгромные либо издевательские заметки. Больше всего доставалось Игорю — его склоняли в каждом номере, зачастую по надуманным поводам: на данном этапе целью ставилось сделать мэра карикатурной персоной и объектом всеобщих насмешек. Второй по объёму негатива шла Неонила — частично из-за того, что именно она обслуживала интересы Левандовских, но в большей степени Неонилу травили, считая её «перевёртышем», ведь во времена союза двух семейств она сочиняла оды в честь Черняева точно так же, как и его «придворные» журналисты. На этом её и поймал «Прожектор», представив в одном из материалов сравнительный анализ написанного в настоящее время и годом ранее. Контраст был впечатляющий: Неонила почти в каждом слове противоречила сама себе годичной давности. Неделю же назад редактор по личной инициативе и вопреки позиции Николая Левандовского выступила на страницах своей газеты с отповедью из гнева, обиды и высокопарных фраз. Ответ ей содержался как раз в том выпуске «Прожектора», который она принесла своему шефу: на сей раз Неонилу высмеяли, назвав «салонной» барышней, а заодно и ловко ввернув фразы про древнейшую профессию и журналистику.

— В общем, этого и надо было ожидать, — подвёл итог старший Левандовский. — Зачем с ними объясняться?! Вести какие-то дискуссии!.. Подумать только — с кем?!

— Но Нилу оскорбили. Может, ей подать в суд, как думаете? — спросил Игорь. При посторонних, даже приближённых сотрудниках, они с братом всегда обращались друг к другу на «вы» и по имени отчеству. — За оскорбление достоинства.

— А какой смысл подавать в суд на бульварную жёлтую газетёнку? Привлекать к ней внимание, поднимать ей рейтинг? Много им чести. Мы уже ответили в газете, и что? К чему это привело?

— Так если не получается через газету, значит, надо ставить их на место через суд! — Неонила широко распахнула глаза и в возмущении едва не воздела к небу руки. Достаточно молодая — ей едва исполнилось тридцать, — она от природы была эмоциональна, а характерная для неё тяга к театральности только усиливала эту особенность. — Николай Александрович! Нам надо действовать! И судиться в том числе. Они ведь выиграли у нас суд за ту статью об их магазине! А ведь там и близко не было ничего такого, как в этой сегодняшней статье.

— Ах вон оно что! — Левандовский с деланным простодушием чуть приподнял брови. — Ну да, действовать надо. Только вот получается у нас это как-то беззубо. Вкривь и вкось. Про магазин написали — получили моральный ущерб. На критику ответили — получили порцию грязи. Давайте теперь в суд подадим — ещё получим. Это ведь мы судебное разбирательство не можем обернуть себе на пользу, осветить его так, чтобы выглядеть в нужном свете. — Левандовский сказал «мы», но все поняли, что себя он сюда не включает. — А они смогут, не сомневайтесь. Там, — он кивнул на лежавшую перед ним газету, — у Черняева такие работают, что всё могут, что он им прикажет. Так что нет уж! Хватит, обойдёмся без суда. Потому что если не умеешь — не стоит и браться.

Вспыхнувшая Неонила опустила голову.

— Но ведь в «Прожекторе» действительно написали гадости, — встал на её защиту Бардин. — «Салонная барышня»… «Девица на полном обеспечении»… Это оскорбительно! Низко! И я уверен, что вы со мной сейчас согласитесь.

— Так это их уровень! — Левандовский в раздражении пожал плечами. — Дурак написал по команде другого дурака. Ну давайте повесимся теперь с горя все вместе. Скажи мне лучше, Нила: ты эту переписку с ними затеяла, чтобы спровоцировать их, а потом подать в суд?

Однако вместо редактора заговорила молчавшая до того Арефьева, дородная женщина с пышной укладкой.

— Николай Александрович! Да, получилось, конечно, неудачно. Но Неонилу тоже можно понять. Сколько её уже унижали? И не только в этих статьях. Черняев даже собаку её именем назвал. — На губах Арефьевой играла тонкая, не лишённая лукавства улыбка. — Помните?

Левандовский немного растерялся: он совершенно позабыл о собаке, — но затем снова пришёл в раздражение.

— Так ты что же, из-за этого с ними связалась? — обратился он к Неониле. — Из-за собаки?

— Нет, — ответила та, но по глазам можно было усомниться в правдивости её слов. — Просто не хотела больше молчать. Мы всё время отмалчиваемся. Почему бы нам не огрызнуться?

— Огрызаться мы не будем, — бескомпромиссно пресёк её попытку Левандовский. — И не станем опускаться до уровня черняевских писак! Я говорил это и повторяю ещё раз. Если вас облаял на улице пёс, вы же не станете лаять на него в ответ?

На этот раз никто не возразил, и Левандовский, будучи человеком вспыльчивым, но не злым, заметил уже примирительным, хотя и решительным тоном:

— Наша реакция на «Прожектор» должна быть другой. Если отвечать, то не тем же манером, что они. В общем, с судом мы пока что повременим. А ты, Нила, успокойся и не бери дурного в голову. Не на всё, что происходит, нужно обращать внимание. Цирк мы устраивать не будем, и не будем клоунами, как хочется Виктору Романовичу. Я знаю Черняева, ему только и надо, чтобы нас выставлять дураками и провоцировать на глупости. Но это надо ему — не нам! А нам нужно не вязнуть в болоте, а идти вперёд, своей дорогой, и всем вместе работать на результат.

Игорь энергично поддержал брата:

— Всё правильно! Пора просыпаться, друзья! Вы сами видите, мы теряем время! Черняев, скорей всего, уже начал готовить свою дочку к выборам. — В узких кругах настойчиво ходило мнение, что кандидатом в мэры будет объявлена именно Регина. — А мы всё никак не раскачаемся! Включайтесь в работу. Давайте наработки по предвыборной программе, агитации, контрагитации. В общем, полный расклад

— Андрей Иванович! — Левандовский взглянул на своего заместителя. — Наших сотрудников тоже подключайте. Я имею в виду рекламную службу. Нам нужно как можно больше предложений. Любой проект должен быть рассмотрен. Это всех касается.

Бардин кивнул, сосредоточенно делая пометки в блокноте. Остальные тоже с озабоченным видом уткнулись в свои ежедневники.

— В общем, очень вас прошу: займитесь тем, что я сказал. Сейчас главное — это идеи. Игорь Александрович, координация за вами, как за самым заинтересованным лицом. Хотя, — директор «Строй-Модерна» обвёл глазами сидящих за столом, — все должны быть заинтересованы не меньше.

Не будь войны за власть, за год до выборов Левандовские могли бы не испытывать особого беспокойства: на самом деле управляли Зареченском они не так уж плохо, и даже простое сравнение с соседними населенными пунктами подтверждало это. Город, раскинувшийся на холмах и пролегавших между ними низинах, не выглядел убого, особенно с учётом своего провинциального статуса. Центральную часть городские службы отделали будто картинку — с поистине роскошным парком, прилегающим к современному гостиничному комплексу, с фонтанами, с декоративными аллеями и Старой площадью, сохранившей отреставрированные следы прежних времён: дорогой, мощёной брусчаткой, улицей, отстроенной в строгом духе классицизма, ротондой и часами с боем на башне здания, занятого ныне городским банком. Отдалённые районы не могли похвастаться ни изысками, ни роскошью, но и сказать, что им вовсе не уделялось внимания, было бы нечестно: по мере сил и возможностей мэр обновлял городское хозяйство, заботился об озеленении и поддерживал в рабочем состоянии дороги.

Но неожиданно вспыхнувшее соперничество с Черняевыми спутало все карты и создало целый ряд сложностей, к которым толком никто не был готов. Во-первых, теперь любые политические действия требовали грамотной стратегии; во-вторых, к новым условиям ведения предвыборной борьбы с большим трудом приспосабливалась команда; в-третьих, сама эта борьба обещала стать не только энергоёмкой, но и ресурсозатратной. Однако главная проблема состояла в том, что Черняевы нашли-таки уязвимое место противника: ею, как ни парадоксально, как раз и оказалась его деловая успешность. Черняевы подчёркивали, что «местные олигархи» уровня Левандовских не в состоянии понять беды рядовых горожан, и эта мысль находила определённый отклик в массах. Лишь собственный аналогичный статус «местных олигархов» не позволял Черняевым во всю мощь использовать своё оружие: в городе уже и так окрестили это противостояние «войной кланов», что вполне соответствовало его сути. Избирательная кампания в любом случае обещала быть крайне злой, скандальной и безжалостной, и это оставалось только принять как неизбежность.

2

Лизе Сориной исполнилось двадцать четыре, и она не сомневалась, что на жизнь надо смотреть решительно: если тебе предоставляется удачная возможность — пользуйся ею, откажешься — и всё потеряешь. Это как в игре: выпала одна цифра на кубике — и ты продвинулся на несколько ходов вперёд, а то и сорвал «банк», выпала другая — и ты прогорел, возвращайся на исходную позицию. С тем, что неудачи случаются, Лизе уже довелось столкнуться, однако это не охладило её пыл — скорее, лишь подстегнуло её целеустремленность и честолюбие. Профессиональный успех, признание и статус в обществе — вот что входило в число жизненных приоритетов Лизы. Ни замужество, ни рождение детей её не привлекали, во всяком случае, не в ближайшей перспективе. Умная, гибкая, решительная, лишённая кокетства она без проблем общалась с мужчинами, рассматривая их сугубо как друзей и партнёров — как поклонники они её мало занимали. Впрочем, и они отвечали ей в основном тем же: держались на некотором расстоянии. Одни привыкли к изначально сложившимся чисто приятельским отношениям и принимали это как должное, других отпугивала её внешняя сдержанность и интуитивно угадываемая внутренняя отстранённость Лизы: каждый, кому не хватало уверенности в себе, ни за что бы не решился сделать к ней лишний шаг — из опасения, и небезосновательного, натолкнуться на неприступную стену, острую, как лезвие бритвы, реплику и такой же взгляд. Не меняла ситуацию и её холодная красота. Волосы цвета тёмного шоколада и прозрачные светло-зелёные глаза изумительно сочетались между собой. Идеально правильный овал лица, тонкие черты, хрупкое изящество фигуры — всё это могло бы приводить в трепет сердца, если бы было разбавлено хотя бы каплей тёплой женственности, которой Лизе всё же не хватало. Тем не менее, она не была обделена расположением мужского пола, тогда как с полом женским всё складывалось куда сложнее.

По большому счёту и настоящая подруга у Лизы была только одна — Катя Левандовская, дочка мэра их родного Зареченска. Знакомые с детства, они вместе учились в школе и сохраняли тёплые отношения на протяжении многих лет. Правда, с некоторых пор девушек разделило значительное расстояние: едва окончив второй курс университета, Катя неожиданно бросила учёбу и вопреки протестам родителей уехала за границу покорять далёкий и манящий мир высокой моды. В этом мире она и обосновалась в итоге, начав в качестве модели, а продолжив стилистом, и возвращаться в родные края не собиралась, меняя одну за другой страны: Греция, Италия, Австрия… В настоящий момент Катя обосновалась в Праге, но где бы она ни жила, пару раз в год неизменно наведывалась домой, навестить родственников и многочисленных друзей.

В отличие от взбалмошной Кати прагматичная Лиза отнеслась к собственному образованию куда более взвешено. Своей специальностью она выбрала престижную отрасль, способную быстро принести отдачу, — рекламу и пиар, училась с большим рвением и проявила отличные способности. После университета Лизе, хоть и не без труда, удалось устроиться в рекламное агентство «Профессионал», с которым она сотрудничала ещё студенткой, и это на тот момент была работа её мечты: агентством предоставлялся обширный комплекс услуг, а среди клиентов нередко попадались звучные и денежные, заказывающие долгосрочные проекты по раскрутке и поддержанию брендов. Обладая стратегическим мышлением и способностью к нестандартным решениям, Лиза справлялась с новыми задачами без проблем, превосходя многих более опытных коллег, и ждала соответствующей отдачи в виде роста авторитета и карьерных перспектив. Однако вопреки её ожиданиям ничего похожего не последовало. Никто не собирался делиться с ней зонами влияния, никто не спешил принимать её в негласный круг равноправных партнёров. В сложных многогранных проектах на первых ролях всегда значились вовсе не те люди, кто корпел над исполнением, продумывая и предлагая детали. Однажды, особо уязвлённая тем, что после весьма успешного и прибыльного заказа её в очередной раз бесцеремонно оставили без лавров и даже без упоминаний перед заказчиком, Лиза высказала своё несогласие хозяйке компании и директору в одном лице. Однако сей рискованный разговор привёл не к признанию заслуг и способностей, а к обострению отношений едва ли не со всеми старожилами коллектива, посчитавшими её наглой зарвавшейся выскочкой, не уважающей коллег и посягающей на устои фирмы. Теперь Лизу затирали ещё бесцеремоннее и откровеннее, чем прежде. Ситуация накалялась, и без того туманные перспективы таяли на глазах. Стоило ли держаться за такую компанию? Лиза, высоко оценивающая себя, однозначно сочла, что нет. Правда, теперь нужно было найти новую работу и, само собой, как минимум не хуже предыдущей. Но как ни удивительно, именно с работой не возникло проблем! Как раз в этот момент свой очередной визит домой нанесла Катя, и Лиза поведала ей о своих несчастьях. Конечно же, та не могла не откликнуться и пообещала выяснить у отца, занимающего пост мэра, нет ли в подчинённых ему структурах подходящей вакансии. Игорь Левандовский, обожающий дочь и знакомый с её подругой, согласился поспособствовать решению вопроса. Уже к отъезду Кати дело было улажено наиболее простым способом: Лизу приняли менеджером по информации и рекламе в компанию «Строй-Модерн», с момента основания возглавляемую братом мэра. Расставание с агентством «Профессионал» прошло холодно и без взаимных сожалений.

В новом коллективе, несмотря на его сложность — здесь каждый считал, что принадлежат к городскому «высшему сословию», — Лиза прижилась на редкость легко. Частично потому что, в общем-то, сходилась в мировоззрении с остальными, частично — потому что слух о том, по чьей протекции она попала в эту организацию, разошёлся ещё до её появления. Коллега Лизы по отделу, Наталья Васильевна, оказалась намного старше неё, но они отлично сработались. Как выяснилось, та была знакома с Николаем Левандовским ещё со времён их общей молодости, когда они оба занимались общественной и партийной деятельностью. Рядом с умудрённой опытом, спокойной и интеллигентной Натальей Васильевной Лиза буквально олицетворяла собой свою эпоху и саму молодость — стремительную, дерзкую, иногда вызывающе самоуверенную, но прагматичную, рациональную и мыслящую вне рамок. Этими качествами она как раз и дополняла свою коллегу, создавая с ней своеобразный уравновешенный тандем.

Долгое время рекламой в «Строй-Модерне» занимались постольку поскольку: особой нужды в этом не было, предприятие в городе и без того хорошо знали. Однако по мере того как Левандовские отвоёвывали всё новые сферы влияния и в политике, и в экономике, потребность в целенаправленном формировании имиджа стала проявляться отчётливее — по этой причине братья обзавелись и собственной газетой, и местной телекомпанией. Когда же разгорелся конфликт с Черняевыми, и пиар, и средства массовой информации вообще вышли на первый план по значимости. Работу информационно-рекламной службы курировал Андрей Бардин, и Лиза, в полной мере понимая, что именно выборы мэра могут стать для неё карьерным трамплином, упорно старалась заручиться его поддержкой в данном вопросе. Впрочем, Бардин, уже оценивший несомненные способности своей подопечной, и сам считал нужным задействовать её в предвыборном процессе — как раз накануне Лиза получила задание разработать собственную концепцию избирательной кампании Левандовских. Именно этим она и планировала заняться в ближайшее время. Но сейчас был перерыв, и Лиза, пройдя через коридор, заглянула в один из кабинетов.

— Уже обед! Ты не забыла, мы договаривались?

— Да-да! Иду! — Из кабинета торопливо вышла Алёна, приятельница Лизы по работе. — Прости! Не забыла, но срочный звонок: надо было уточнить детали с клиентом.

— Понятно. Пообедаем в кафе?

— Да, как обычно. Возьмем по пицце. И подышим свежим воздухом.

Болтая, девушки вышли из здания. Возле крыльца стояла машина — безупречно стильный чёрный BMW, припаркованный почти под самые ступеньки. Эту машину знали все в офисе, ведь принадлежала она Эдуарду Левандовскому, сыну генерального директора. Алёна покосилась на автомобиль, сияющий полировкой, а Лиза по-свойски заметила:

— О, Эдик приехал к отцу.

— Надо же, как мило! — шутливо поддела Лизу Алёна. — Значит, для всех сын директора — Эдуард Николаевич, а для тебя — всего лишь Эдик?

— Да ладно! Как будто ты не знаешь, что мы с ним давние знакомые!

— Я знаю, что вы давние знакомые с его двоюродной сестрой.

— Ну да, но её брата тоже я знаю.

— Первый парень на деревне, — со смехом заметила Алёна и тут же поправилась: — Ой, нет: в городе! У него, кажется, есть девушка? Я слышала что-то такое.

— Ага, — фыркнула Лиза. — По-моему, у него всегда есть девушки. Даже не представляю, бывал ли он обделён вниманием? Помню ещё по школе! Я-то была маленькой, не интересовались любовью. Но старшие девчонки по нему с ума сходили! Если он с кем-то гулял, все остальные умирали от зависти, а та самая избранница задирала нос выше некуда. На школьные вечеринки они, по-моему, вообще приходили только ради него. Могу догадываться, что творится сейчас.

— Сейчас тоже самое, только котировки выросли. Может выбрать себе любую.

— Да. И выбрал он Ирку Березину.

— Березину? Это ту, что ли, которая раньше вечно зависала в «Северном Сиянии»?

«Северным Сиянием» — именно так, каждое слово с большой буквы, — назывался самый известный и самый шикарный в городе ночной клуб.

— Ту самую. Видимо, у неё тоже высокие котировки, — иронично хмыкнула Лиза.

— У неё-то? Ну да, куда выше? С кем там она уже переспала?

— Только с самыми денежными. Так что она престижная девушка.

— Да уж! Нет, это несправедливо! — Алёну так задела новость, что она от души возмутилась: — Почему всегда везёт таким, как Березина?! Что в ней может нравиться, чтобы на неё велись?

— Что, думаешь, если б не она, у тебя бы тоже был шанс? — теперь уже поддела подругу Лиза.

— Нет, но всё равно. Просто обидно! — с жаром воскликнула та, но добавила со смехом. — За всех приличных девушек!

— Значит, у приличных девушек такая судьба: довольствоваться тем, что им оставят неприличные. Хотя, может, это не так уж и плохо. — Они вышли за ворота, и Лиза спросила: — Как — посидим немного на бульваре или пойдём сразу обедать?

— Пойдём обедать, а если останется время — посидим.

3

Лиза не исказила истину, когда сказала, что знает Эдуарда Левандовского практически с детства, тем не менее, знакомы они были лишь поверхностно, и связующим звеном между ними всегда являлась Катя — даже разговаривали наедине они от силы пару раз. Эдуард был старше Лизы на два с половиной года — разница вроде бы небольшая, но весьма существенная в детском и подростковом возрасте, то есть как раз в тот период, когда они пересекались наиболее часто. К своей двоюродной сестре Эдуард с детства относился с истинно братской теплотой, нередко навещал её в школе, выказывая своё покровительство, но никогда особо не интересовался теми её «девчачьими» забавами, в которых участвовала Лиза. У них были разные компании, разные увлечения, и по мере взросления это расхождение проявлялось всё более явственно. Когда ему исполнилось семнадцать, Лизе ещё было четырнадцать и несмотря на первые порывы пробуждающейся юности во многих своих проявлениях она по-прежнему оставалась ребёнком — объединять их всерьёз в тот момент ничего не могло. После школы он поступил в университет, потом вообще перебрался в Европу… Пару лет назад Эдуард вернулся в Зареченск, где с головой ушёл в новую жизнь, недоступную Лизе, так что их связь, и без того едва уловимая, прервалась почти полностью. Правда, они виделись в редкие приезды Кати домой, но, как и раньше, просто обмениваясь приветствиями и какими-нибудь незначительными фразами. Да иногда, тоже не так уж часто, сталкивались в коридорах «Строй-Модерна» после того, как Лиза устроилась сюда работать.

Эдуард, единственный сын Николая Левандовского и его жены Лилии, рос избалованным вниманием и собственным привилегированным положением, ощущать которое начал довольно рано. Родители обеспечили его широкими возможностями, недоступными для многих, стараясь воспитать глубокой многогранной личностью, но и природа наградила его талантами с редкой щедростью. Он обладал живым и быстрым умом, позволяющим на лету схватывать всё новое, отличался яркими аналитическими способностями и прекрасным художественным вкусом. Ему легко давались иностранные языки. Он увлекался спортом, и у него неплохо получалось, но ещё больше он увлёкся фортепиано (хотя и с подачи матери), и это получалось у него на удивление хорошо.

Со своей одарённостью Эдуард мог бы добиться успехов во многих сферах деятельности, но остановился на финансах и, окончив учёбу, пришёл на отцовское предприятие. Какое-то время он занимался там всем — и ничем конкретно, выполняя поручения, требовавшие максимального доверия к исполнителю: организовывал встречи, которые не хотели афишировать, решал вопросы, не подлежавшие разглашению, готовил предварительные договоренности и занимался некоторыми вопросами безопасности семейного бизнеса. Когда же Левандовские выступили соучредителями «Городского коммерческого банка», Николай Александрович откомандировал сына представлять интересы семьи в наблюдательном совете. Вот уже два года именно банк был его основным занятием, хотя при этом Эдуард по-прежнему значился в «Строй-Модерне» помощником генерального директора по финансовым вопросам и так же, как прежде, в отдельных специфических случаях вёл дела отца. Приятный и располагающий в личном общении, вне этой атмосферы Эдуард оказывался совсем иным. Люди, которым приходилось иметь с ним дело, за исключением близких и друзей, боялись его и откровенно не любили. Железная уверенность в себе, самолюбие и властность стали его отличительными чертами. Он никогда не демонстрировал свою исключительность и превосходство напрямую, но отлично знал себе цену и держался так, что и другие были вынуждены признавать её тоже. Кроме того, он жил на широкую ногу, многое мог позволить и слишком сильно отличался от окружающих, чтобы вызывать у них тёплые чувства.

Старшие Левандовские не исключали, что Эдуард способен проявить себя и в политике — определённые задатки у него действительно были, — и постепенно начали приобщать его и к этому виду деятельности. В результате с некоторых пор он стал обычным гостем не только в «Строй-Модерне», но и в муниципалитете. Для большинства сотрудников визиты Эдуарда стали сущим наказанием: обладая отменной реакцией и острым языком, своими замечаниями — иногда уместными, иногда нет — он без усилий загонял в угол почти любого собеседника. К тому же он на собственный лад и с полной убеждённостью судил о том, о чём далеко не всегда имел представление, считал в порядке вещей раздавать указания и требовать их выполнения, даже если они были невыполнимы в принципе. С этим приходилось мириться, поскольку Игорь Левандовский неизменно поддерживал племянника. Складывалось впечатление, что дядя намеренно даёт ему возможность упражняться в командном мастерстве, чем тот сполна пользовался.

В этот раз всё происходило так, как и обычно: Эдуард вошёл в приёмную мэра, поздоровался и спросил, сопровождая вопрос движением руки в сторону кабинета Игоря:

— У себя?..

Секретарь улыбнулась.

— У себя.

Она была одной из немногих здесь, кто общался с Эдуардом непринуждённо, и кому он отвечал тем же. Объяснялась это не столько взаимной симпатией, сколько здравым смыслом: он знал, что Игорь доверяет ей, в силу специфики работы посвящённой во многое, о чём не подозревают остальные. Секретарь, в свою очередь, просто понимала, что повышенная обходительность с ним будет весьма кстати.

Он подошёл к двери, но, прежде чем открыть, решил уточнить:

— А кто у него?

— Пархоменко, дорожная служба. Насчёт ремонта.

— А!.. Хорошо.

Информация удовлетворила Эдуарда, и он решительно шагнул внутрь. Кабинет Игоря был достаточно большой, но обставленный в духе минимализма: не считая пейзажа работы местного художника, статуэтки слона на тумбочке и большого фикуса в углу — ни особого убранства, ни безделушек. Мэр и два представителя городской дорожной службы что-то оживлённо обсуждали. Обменявшись с присутствующими приветствиями и рукопожатиями, Эдуард подсел к ним, но поближе к дяде, и вслушался в разговор. Говорили о состоянии дорог, которые после зимы требовали ремонта. Начальник службы бодро перечислял места, где ремонт уже был выполнен. Игорь Левандовский то и дело останавливал его, что-нибудь уточняя. Пархоменко объяснял, сверяясь со своими записями: там — ямочный ремонт, там — капитальный, а вот здесь достаточно только подлатать тротуар. Мэр спросил про одну из улиц, начальник службы ответил, что там работы были выполнены ещё осенью, но согласился, что за зиму образовалась одна выбоина.

— Да там не одна выбоина! — заметил Эдуард. — Там их полно.

— Да нет! — Пархоменко попробовал возразить, правда, не слишком настойчиво. — Я же говорю, мы недавно ремонтировали. Там не может такого быть.

Эдуард иронично усмехнулся.

— Не может? Я вчера только там проезжал. Вся дорога разбита.

— Нет, ну как?.. — Пархоменко с деланным недоумением пожал плечами.

— Ну так. — Усмешка не сходила с лица Эдуарда. — Поехали со мной: я покажу, где там ещё выбоины, если вы не знаете.

Его собеседник смешался, не находясь, как лучше ответить, любые возможные варианты ответов выглядели неудачно.

— Я знаю, что на том участке не идеально, — наконец, проговорил Пархоменко. — Просто там мы работали, а есть адреса, где мы ещё не приступали.

— И что теперь? Оставить как есть только потому, что в прошлом году вы там были? И почему после ваших работ уже через полгода разрушился асфальт?

К разговору снова подключился Игорь, обращаясь к Пархоменко:

— Так что там на самом деле? Какое состояние?

— Ну, более-менее нормальное.

— Плохое, — продолжал стоять на своём Эдуард. — Какое нормальное? Дождь пройдёт, кто-нибудь в лужу вскочит — без колёс останется.

Игорь вопросительно посмотрел на Пархоменко, и тот в сердцах выпалил.

— Да всё равно на этот участок в нынешнем году финансирование не заложено!

Теперь уже рассердился и Игорь: он не выносил, когда подчинённые указывали ему на ограниченность возможностей местной власти. Возможности на самом деле были ограниченными, но судить об этом вслух позволялось только самому главе города.

— Что значит «не заложено»?! А с чего его закладывать, если вы действительно там работали? Значит, в асфальт деньги зарыли или разворовали?! Ну? Хотите, чтобы я сам разобрался? Так я разберусь!

— Просто там такое дело…

— Когда ремонт делали, уже была поздняя осень. — Перепуганные ремонтники побледнели и начали неуклюже оправдываться, поддерживая друг друга. — Раньше, чем мы думали, выпал снег…

— Ну и вот… Не всё получилось качественно…

— А когда готовили бюджет, почему вы не сказали, что получилось некачественно?! Думали так оставить? Или что не заметит никто?

— Нет, мы обсуждали! С финуправлением. Нам сказали, что в этом году пока так…

Начальник службы принялся путано объяснять, как пытался выбить финансирование, как он управляется с вверенным хозяйством, несмотря на трудности, и как всё сложно решается — только мэр, он один, кто понимает ситуацию и всегда вникнет. К кому всегда можно обратиться. Вот как сейчас! И вообще всё делается только благодаря мэру — это все знают! А уж он сам сколько раз в том убеждался. Игорь Левандовский немного смягчился, выпустив пар. Обсуждение фронта работ продолжилось — до того момента, пока Эдуард не вклинился снова с собственным видением дел. На сей раз, правда, Пархоменко не упорствовал и сразу же с ним согласился: да, всё верно, проблемы есть. И только в одном случае возразил, будучи на сей раз стопроцентно уверен в своей правоте.

— Липовая Аллея? Ну, Эдуард Николаевич! Аллея в порядке! Это мы можем и с вами вместе проехать, если хотите.

— Нет, не надо никуда ехать. — На этот раз Эдуард был благосклонен. — Просто выглядит она как-то непредставительно. А ведёт в центр города! — Липовая Аллея вела ещё и к «Городскому коммерческому банку». — Хорошо бы её реконструировать. Или опять нет финансирования?

— Да нет, здесь не это. Она у нас пока даже в плане не стоит.

— А этот план возможно как-то откорректировать? — Эдуард перевёл вопросительный взгляд с Пархоменко на дядю. Тот ответил:

— Откорректировать, конечно, можно, если есть необходимость. Ты считаешь, она есть?

— Просто спросил. Раз уж работы идут в этом районе…

— По большому счету, у нас всеми районами надо заниматься. Другое дело, что охватить всё сразу не получается. Но в общем, ты прав, Эд: есть смысл запланировать реконструкцию Липовой Аллеи. — Он взглянул на Пархоменко. — Отметьте себе, вернёмся к этому вопросу чуть позже.

Наконец, спустя ещё полчаса дорожников отпустили. Пархоменко и его помощник вышли в приёмную, вид у них был весьма потрёпанный. Секретарь, в одиночестве коротавшая время, окинула их любопытствующим взглядом.

— Ну что, всё?

— Да всё, слава богу! — Начальник дорожной службы вытер лоб.

— Получили задания?

— Получили. И не только задания.

Она засмеялась.

— А чего ты хотел? Работа у тебя такая, чтобы получать. От Эдика тоже?

— А как же! Само собой. Вспомнил мне все улицы, по которым он ездит.

— Вот как? Хорошо бы, чтоб он по всем улицам ездил: тогда бы вы их вовремя ремонтировали. А то правда: ну что у нас за дороги?

— Ещё и ты, Таня! Только что ведь объяснял: мы делаем, сколько денег дают.

— Так, может, вам и денег будут давать больше, раз Эдику надо?

— Да ну тебя! — Пархоменко в сердцах махнул рукой и вышел под её негромкий смех.

4

Как ни цинично это звучало, но Лиза, обладающая способностью прозорливо смотреть вперёд, была, возможно, единственным человеком в «Строй-Модерне», кого новость о развернувшейся «войне» заставила испытать не тоску по уходящим спокойным временам, а азарт и оживление: она увидела тот шанс, которого ждала. Как полководец обретает славу на полях сражений, так и пиарщик обретает её в пылу битв идей и приёмов их реализации. Сама она, исходя из собственного опыта, претендовала на агитационное направление в составе руководства избирательного штаба Левандовских. Лиза отнюдь не рассчитывала, что оно свалится на неё без всяких усилий. Нет, она была готова работать на свою цель и работала, впечатляя настойчивостью и самоотдачей. Однако, разобравшись во внутренних раскладах и хитросплетениях, Лиза также поняла, что одного профессионализма и стараний недостаточно: она слишком легковесна, чтобы хоть как-то противостоять конкуренткам. Таковых обнаружилось две — Арефьева и Неонила. Но если первая в силу занимаемой должности, авторитета и прочности положения возвышалась почти нерушимой скалой, то вторую Лиза надеялась отодвинуть. При внимательном изучении у Неонилы обнаружился ряд уязвимостей: во-первых, её переполняла самовлюблённость, мешающая верно оценивать ситуацию. Во-вторых, в вопросах пиара она была очевидно слаба, и, когда со всей остротой возникнет необходимость именно в такой работе, Неонила вряд ли сможет предложить что-нибудь дельное. В-третьих, ходили слухи, что она получила и удерживала редакторскую должность благодаря Андрею Бардину, и значит, стоит ей потерять его протекцию, как её позиции пошатнутся.

И в «Строй-Модерне», и за его пределами Бардин пользовался симпатией и уважением окружающих. Он толково мыслил, умел ладить с людьми, редко кому отказывал в помощи, не имел привычки перекладывать на других собственную ответственность и обладал чувством юмора. Импозантная же внешность успешного зрелого мужчины ещё больше добавляла ему привлекательности. Женщины его обожали — он знал это, но к своей чести, не пользовался их слабостью к своей персоне. Однако сам он, несмотря на то, что уже двадцать пять лет был женат, тоже имел свои слабости в лице отдельных представительниц женского пола. Его увлечением последнего времени как раз и значилась Неонила Виллард.

С какого-то момента Неонила, тогда ещё рядовой корреспондент «Салона», начала освещать деятельность «Строй-Модерна», работая непосредственно с Бардиным, что моментально придало ей напыщенной важности. А уже через год с небольшим в результате какой-то склоки в редакции и последовавшей за ней внутренней перетасовки, она вдруг получила должность редактора. Поскольку никакими блестящими способностями Неонила не обладала (яркой в ней была разве что внешность — не классическая, но интересная), то причину её карьерного взлета многие сразу же усмотрели исключительно во вмешательстве Бардина. После того же, как он стал открыто ей покровительствовать, помогая упрочить положение в коллективе, сомнения развеялись даже у самых отъявленных скептиков. По-настоящему успешного редактора из Неонилы не получилось, в творческом плане с её назначением газета больше проиграла, чем выиграла, что иногда отмечал и сам Николай Левандовский. Однако, вопреки всему, Неонила по-прежнему занимала редакторское кресло. В новых политических условиях её главным козырем стала самозабвенная преданность «семье» и готовность беспрекословно выполнять поставленные новые задачи. Неониле сильно доставалось от Черняевых: они уже дважды судились с ней из-за неосторожных публикаций (причём оба раза выиграли суд) и подвергали её насмешкам и оскорблениям, изыскивая способы, как сделать это максимально болезненно. Ей же приходилось всё сносить, следуя диктуемой свыше политике. Левандовские, понимая, что сами подставляют её под удар, чувствовали себя в какой-то мере ей обязанными и делали скидки на недоработки редактора. Вопросом оставалось, как долго продлится нынешняя ситуация, и не выйдет ли однажды на первый план потребность в компетентности, что автоматически понизит котировку чистой лояльности. Именно на ожидании этого строился, главным образом, расчёт Лизы, знающей свои преимущества перед Неонилой. Вместе с тем, наблюдая за соперницей, она пришла к выводу, что ей и самой не помешало бы содействие какого-нибудь авторитетного лица. Не располагая другими вариантами, она также обратила свой взор на Бардина: как её непосредственный начальник он вполне мог — а частично уже и делал это! — обеспечить ей поддержку. В частности, не единожды брал её в помощники там, где мог бы выбрать кого-то другого, и выступал на её стороне в дискуссиях с Арефьевой, которая со стороны городской администрации отвечала за официальную пропаганду.

Между ними очень быстро установились отношения, близкие к дружественным, в чём сама Лиза, легко заводившая дружбу с мужчинами, не видела ничего для себя необычного. Спустя некоторое время она стала подозревать, что нравится Бардину, и вероятно, нравится больше чем просто толковый работник, однако не придала этой догадке особого значения: ну какой серьёзный интерес может быть у него к ней? Он вот тоже нравится ей — как руководитель и как человек, и что с того? Нет, внимание взрослого солидного мужчины было лестно, но она рассматривала это как приятную, ни к чему не обязывающую игру и со своей, и с его стороны. Для неё он был кем-то вроде личного наставника — умного, грамотного, заинтересованного и доброжелательного. Больше всего ей хотелось оправдать его ожидания и доказать, что он в ней не ошибся, что она способна добиваться результата. В свою очередь, Бардин, словно в подтверждение её мыслей, всегда держал себя по-джентельменски вежливо и корректно, в рамках негласно предложенных ею правил. В обход субординации он позволял ей достаточно много свободы, и её приятельская манера обхождения с ним, не оставшаяся незамеченной окружающими, породила кривотолки. Впрочем, ни она, ни тем более он не обращали на разговоры особого внимания.

«Будь я не такая щепетильная в подобных вопросах, — рассуждала Лиза, — я бы могла попросту увести его у Нилки — не потому, что он мне нужен, а чисто ради собственной выгоды. И оставить её ни с чем! Только зачем мне это? Так что пусть радуется, пока ситуация в её пользу, а я предложу ей партию, в которой она полный профан, и обставлю её. Она освободит мне дорогу, и тогда все увидят, чего я в действительности стою».

Но то всё было в отдалённом будущем. Пока же бороться за свои позиции приходилось не с Неонилой, а с Арефьевой: именно её одобрение требовалось получить для предвыборной концепции, предложенной Лизой и согласованной Бардиным. Дискуссия с участием всех троих как раз и проходила в кабинете заместителя директора «Строй-Модерна». Отношения Лизы с Арефьевой были полной противоположностью её отношениям с шефом, охарактеризовать их можно было кратко: острая взаимная неприязнь. Непосвящённому, тем не менее, заметить это было бы очень непросто, если вообще возможно: обе они не вступали в открытый конфликт и казались просто олицетворением любезности. Объяснялось такое лицемерие тем, что никаких видимых причин для вражды не существовало — только инстинктивная настороженность, предчувствие затаившейся опасности. За время своего знакомства с Арефьевой Лиза уже успела убедиться, что та не слишком жалует молодёжь, в перспективных видя выскочек, заслуживающих превентивных мер наказания, в неперспективных — заведомых неудачников, недостойных внимания. На «превентивные меры» она сама уже нарывалась неоднократно, однако ни робеть, ни заискивать не собиралась. Наоборот, закулисные происки соперницы только подстегивали её, усиливая желание действовать ещё более решительно и гибко.

— То, что вы предлагаете, очень интересно. — Арефьева посмотрела сначала на Бардина, потом на Лизу, и в её глазах действительно отразился интерес. — Необычно и по-новому. Но, с другой стороны, в этом есть риск! Будет такая структура успешно работать? — Она подождала его реакции, но поскольку он не спешил отвечать, продолжила. — Вы ведь не хуже меня знаете, Андрей Иванович, какая в городе обстановка. Так можем ли мы сейчас позволить себе эксперименты?

Лиза собралась возразить, но Бардин остановил её выразительным взглядом и ответил сам.

— Мы, безусловно, понимаем всю сложность сложившейся политической ситуации. — Иногда он любил выражаться книжным языком, чтобы деморализовать собеседника. — Объяснять нам это не нужно. Но мы также допускаем, что неординарная ситуация как раз и требует неординарных мер. Поэтому и предлагаем отойти от привычных стандартов.

— Конечно, то, что вы говорите, не лишено смысла. Проблема только в том, не обойдутся ли нам подобные меры слишком дорого? — Теперь и Арефьева заговорила по-книжному.

Лиза слушала разворачивающийся диалог с удвоенным вниманием. Это был типичный образец того, как Бардин дискутировал с оппонентом, направляя разговор в нужное для себя русло и незаметно контролируя собеседника.

— Дорого нам могут обойтись любые меры, — сказал он, — если на каком-то участке работы будет сбой. Но если вся система работает слаженно, то она должна дать результат. Так что проблема, я думаю, лишь в том, как мы наладим функционирование штаба. Сама по себе структура — это только форма, более или менее удобная, которую нужно наполнить содержанием.

Арефьева кивнула, соглашаясь, но тут же заметила:

— Да, но и от формы зависит функциональность!

— Вы абсолютно правы. — Бардин одарил её улыбкой с едва различимым оттенком снисходительности. — Телега на четырёхугольных колёсах не поедет. Но давайте вернёмся к обсуждению, а то мы что-то слишком увлеклись абстрактными формулировками. Лиза, — обратился он к своей подопечной, — объясни, пожалуйста, из чего ты исходила в разработке.

— Конечно. — Она открыла записи.

Бардину нравилось, как грамотно, ясно и убедительно она умеет говорить, — это не было для неё секретом: при каждом подходящем случае он давал ей возможность блеснуть способностями. Поэтому у неё и создалось впечатление, что он видит в ней не только свою ученицу, но и возможную преемницу. Такое доверие подстёгивало её к действиям.

— Я исходила, в первую очередь, из того, что на всём протяжении избирательной кампании нам нужна оперативность, мобильность и маневренность, — ответила Лиза. Её голос звучал ровно и уверенно — возможно, даже несколько более уверенно, чем следовало, чтобы не вызывать скрытого противодействия. — Этого как раз и требует ситуация. Поэтому я предлагаю создать два равноправных самостоятельных подразделения. Одно — отвечающее за организационные вопросы, другое — за агитацию и контрагитацию.

— Кто же замкнёт на себе эти направления? — Арефьева вскинула брови.

— Руководитель избирательной кампании: к нему сходятся обе линии. Вот, посмотрите, — Лиза пододвинула к ней листок со схемой, — всё выглядит таким образом.

Арефьева внимательно рассмотрела компьютерную графику и наконец признала:

— Да, логика здесь есть. Но две непересекающиеся структуры там, где они должны быть слиты в одно целое… Не знаю, правильно ли это.

— Они работают не изолированно, а параллельно, — подал голос Бардин. — По-моему, это разумно — что обязанности и ответственность обозначены очень конкретно. Общую же координацию и взаимодействие осуществляет руководитель.

— Ну, в принципе, может быть и так — я не исключаю. Но у меня есть и другой вопрос: почему главенствующую роль в ведении агитации вы отдаёте редакции газеты?

— Тут всё очень просто. — Лиза улыбнулась. — Потому что в каком-то смысле будущие выборы — это война газет. Да, в общем, она и сейчас идёт. А кто может эффективно бороться с одной газетой, если не другая? Именно газета располагает массовой аудиторией и имеет влияние на её мнение.

Несмотря на разнообразие источников информации, главенствовали в Зареченске и впрямь газеты. Кто-то из горожан выбирал «Салон», кто-то — «Прожектор», кому-то было достаточно официального «Городского вестника»… Но почти все интересующиеся местной жизнью граждане ориентировались на печатные издания. Радиоэфир, заполненный музыкой, привлекал молодёжь, местное телевидение, пропахшее нафталином и отдающее откровенной скукой, интересовало преимущественно пенсионеров в возрасте. Лиза обозначила существующее положение дел, и Арефьева подтвердила её слова:

— С этим я спорить не буду. Пусть газета занимается агитацией, если согласится. И если справится. Кем в этой схеме видите себя вы? — чуть вздёрнув брови, быстро спросила она у Бардина.

Было очевидно, что её беспокоит его возможная ключевая функция. Но он опроверг эти опасения.

— Я не претендую на штабные должности. Тем более, у нас есть, кому их занимать: вот молодёжь тоже интересуется. — Он с улыбкой посмотрел на Лизу.

Арефьева поймала его взгляд и мгновенно отреагировала вопросом:

— Лиза, ты вроде раньше не занималась выборами?

— Нет. Но я занималась организацией пиар-кампаний.

— У выборов есть своя специфика.

— Лично я не вижу препятствий, — пришёл на выручку своей воспитаннице Бардин. — Всему можно научиться. К тому же иногда свежий взгляд бывает хорошим дополнением многолетнему опыту. Вы согласны со мной, Любовь Александровна?

— Почему нет? Вполне. Мне нравится, когда можно поделиться с кем-нибудь своим опытом. — Арефьева очень натурально изобразила доброжелательность. — Я всегда за то, чтобы поддержать молодые кадры. Так что, Лиза, будем работать в одной команде.

— Конечно. — Против команды Лиза не возражала — главное, как распределятся номера между её участниками.

— Вот и хорошо. Первая задача нами выполнена, не так ли? — Бардин с улыбкой посмотрел на своих собеседниц. — Начало положено.

— Первая задача — это такая малость! — Арефьева улыбнулась, покачав головой. — Но вы правы: самое сложное — начать, а дальше всё покатится.

Ещё некоторое время они обсуждали текущие события. Потом Арефьева ушла, забрав с собой проект Лизы («для более тщательного изучения») и пообещав вскорости дать свою окончательную оценку. Если оценка будет положительной, то разработка попадёт на рассмотрение Игоря Левандовского. Лиза хотела высказаться на этот счёт, но Бардин опередил её, заговорив первым:

— Ну что? Твой дебют состоялся.

— Разве это он и был? — Она изобразила удивление.

— На сцену-то ты уже вышла!

— Теперь осталось дождаться реакции критиков: забросают цветами или помидорами?

Бардин рассмеялся.

— Надо полагать, вперемешку. Не жди одних только оваций. А вообще, критика должна быть! Для того и существуют обсуждения, чтобы увидеть проблему с разных позиций. Так что воспринимай её спокойно.

— Что за предубеждение имеет Арефьева к газете? — поинтересовалась Лиза.

— Не предубеждение, а осторожность. Ты же понимаешь, — сказал он с подчёркнутой выразительностью, — твоя идея выглядит достаточно непривычно. К тому же надо учитывать наших противников: они очень хорошо подготовлены к противостоянию.

— Правда, что за редакцией «Прожектора» стоит Регина? Я не один раз такое слышала.

— Скорее всего, да: похоже, что это больше её игрушка, чем самого Черняева. Хотя во всём своём хозяйстве, включая газету, последнее слово всё равно имеет он.

— Значит, вот с кем предстоит воевать! Почему вы не хотите участвовать в избирательной кампании? — спросила она, резко меняя тему. — Я имею в виду штаб.

Лиза с ожиданием смотрела в лицо Бардину. Он выдержал её взгляд и улыбнулся.

— Я буду участвовать, но у меня немного другие задачи. Так сказать, не штабные.

— Жаль: я бы предпочла работать с вами!

— Приятно слышать. — Он продолжал улыбаться. — Но не нужно комплиментов.

— Это правда, — возразила Лиза и добавила с шутливым упрёком. — Я надеялась на вас, а вы меня бросаете!

— Я не бросаю тебя. — Бардин покачал головой. — Я же всё равно буду в курсе всех дел. И ты в любой момент можешь рассчитывать на мой совет.

— Хорошо, хоть так. Но я рассчитывала на другое.

— Ты справишься и без меня. Чтобы чему-то научиться, самостоятельность — лучший способ.

— Да уж. Тем более, вы не оставляете мне выбора! — Она усмехнулась и поднялась, взяв в руки блокнот: главный вопрос выяснен, задерживаться больше не за чем.

— Просто я в тебе уверен, — ответил Бардин, и Лиза так и не поняла — шутит он так же, как она, или говорит серьёзно.

5

На вечер пятницы в планах Лизы значилось отдохнуть и развлечься. Возвращаясь с работы, она не рассчитывала застать дома мать, но та по какой-то причине вернулась непривычно рано. То, что наводить красоту теперь приходится в её присутствии, привело Лизу в лёгкое раздражение: куда удобнее делать это без посторонних. Небрежно бросив в кресло простую белую сумку, с которой она ходила на работу, Лиза достала из шкафа другую, нарядно декорированную цветами — подарок Кати. В прихожей перед зеркалом на трюмо она распустила по плечам тёмные волосы и брызнула на себя парфюмом.

— Ты куда-то собралась? — Мать остановилась на пороге комнаты.

— В «Северное Сияние», — ответила Лиза её отражению в зеркале.

— По какому-то поводу?

— Нет, просто так. Хочу развеяться.

— С кем идёшь?

— Ни с кем. В смысле, меня будут ждать уже там.

— И когда вернёшься?

— Не знаю. — Она чуть дёрнула плечом. — Наверное, поздно. Там главное веселье начинается ближе к ночи.

— Ладно, но не слишком задерживайся, — сказала мать, исчезая в спальне. Просьба прозвучала как формальность — по крайней мере, в восприятии Лизы.

— Ну, я постараюсь. — Её собственный ответ получился в той же степени формальным.

Она грустно вздохнула: всё как всегда… Ей не хватало матери, не хватало её тепла и участия, но едва только — в редкие моменты — та проявляла это участие, как Лиза тут же приходила в смятение и раздражение. Почему мать задаёт вопросы, почему вдруг пытается вмешиваться в её дела, если обычно занята своими? С чего это внезапное внимание? Просто чтобы продемонстрировать неравнодушие? Вовсе и не нужно! — делала вывод Лиза и замыкалась. Наталкиваясь на неприятие, мать отступала и закрывалась тоже.

Родители Лизы развелись, когда ей едва исполнилось семь лет: по их собственным словам, они просто оказались слишком разными людьми. Стремились к разным целям, расходились во взглядах и мироощущении и в какой-то момент, устав от противоречий, сочли за лучшее расстаться. Случай не столь уж редкий, но, в отличие от многих, их расставание получилось на удивление мирным. Они не делили имущество, не конфликтовали из-за дочери — отец навещал её при любой возможности, — не поливали один другого грязью и не стали врагами. Однако после развода каждый пошёл своей дорогой. Сергей Сорин довольно скоро снова женился, Алиса же замуж больше не вышла, не стремилась к этому и вообще не завела никаких новых отношений. Насколько могла судить Лиза, мать раз и навсегда закрыла для себя данную сторону жизни, с головой уйдя в другие её проявления и закрывая тем самым зиявшую после развода пустоту. Искусствовед по специальности, она всегда хотела реализоваться в этой области и осуществила желаемое, посвятив себя частной художественной галерее. Владелица, подруга Алисы ещё по институту искусств, бывала в Зареченске лишь наездами и передала ей всё оперативное руководство. Выставлялись в основном работы современных художников, но регулярно организовывались и экспозиции того, что считалось классикой, — в этом смысле хозяйка галереи вкладывала в своё детище и деньги, и душу.

Поглощённая галереей Алиса разве что не ночевала на работе, нередко обходясь вообще без выходных. Что касается Лизы, то её воспитанием она занималась как-то мимоходом, в перерывах между одной выставкой и подготовкой следующей. Не то чтобы она обделяла дочь заботой — она позаботилась о том, чтобы дать ей качественное образование, разностороннее развитие и обеспечивать материально, — но уж точно обделила материнским теплом и лаской. Складывалось впечатление, что в отношении дочери она руководствуется только лишь долгом, необходимостью и привязанностью, а не любовью. По какой-то не вполне понятной Лизе причине она попала в список второстепенных для Алисы категорий, — возможно, как горькое напоминание о неудачном замужестве, ставшим самым большим разочарованием в её жизни. Будучи подростком, Лиза злилась и ревновала мать к картинам, к художникам, к посетителям галереи, которым в своей совокупности доставалось куда больше внимания, чем ей самой. Повзрослев, она стала реагировать менее остро, но зато начала отвечать матери собственной демонстративной холодностью и упрямо держать дистанцию. Не в отместку, а просто приняв такое поведение за модель. Лиза не сомневалась, что Алиса её не понимает и не сможет понять: ей не до того, да и уж слишком они непохожи — честолюбивая, напористая, устремлённая к своим целям дочь и сдержанная, несущая себя с прохладным достоинством классической аристократки, мать. Иногда она удивлялась, что они вообще родные люди: «Мы живём, как соседи по коммуналке. Увиделись утром — поздоровались и разбежались, увиделись вечером — пожелали спокойной ночи и разошлись по своим углам. Кажется, ей достаточно знать, что я жива, здорова и не испытываю нужды». Втайне Лизе страстно хотелось иного. Вплоть до порыва самой сделать первый шаг. И всякий раз, как и сегодня, привычка, сомнения и глубоко затаённая, въевшаяся в душу обида вставали перед ней непреодолимым препятствием. Будет ли когда-то иначе? Риторический вопрос повис в воздухе и растворился.

Закончив сборы и бросив напоследок ещё один оценивающий взгляд в зеркало, — чёрная свободного кроя блузка из атласа и узкие брюки по фигуре смотрелись отлично, — Лиза поспешно покинула квартиру.

Ночной клуб «Северное Сияние» находился на выезде из города. Такое расположение было призвано не только отсекать любопытствующих прохожих, но и создавать лёгкую, расслабленную и настраивающую на отдых атмосферу, однако, чтобы добраться туда, требовалось брать такси. Лиза выбралась из доставившей её машины и направилась к нарядному светлому зданию за высоким стрельчатым забором на фундаменте из природного камня. Контраст светлых стен и затемнённых тонированных окон вкупе с угольно-чёрным мраморным крыльцом не резал глаз, как можно было ожидать, но создавал элемент холодной роскоши и стиля. Клубный вечер уже начал потихоньку набирать обороты: на стоянке было припарковано несколько иномарок, за столиками на террасе кафе и в беседках, спрятанными за лозой дикого винограда, можжевельником и пышными розовыми кустами, расположились пока ещё немногочисленные посетители с сигаретами или прохладительными напитками. Окружающее пространство заполнял чувственный женский вокал, в музыкальном сопровождении льющийся из мощных динамиков. Войдя внутрь, Лиза на ходу кивнула охраннику и по боковой лестнице, прячущейся за поворотом, поднялась на второй этаж: в этом крыле коридора размещалась администрация. Она секунду помедлила у самой внушительной двери, но потом решительно толкнула её и шагнула в кабинет.

— Можно? — Ярко накрашенные губы Лизы растянулись в ироничной улыбке.

— Блин, Лиза! Ты бы хоть стучалась! А если бы я был не один? — Мужчина чуть за тридцать с нарочито богемной внешностью вышел из-за просто громадного письменного стола и направился к ней. — Заходи.

Впрочем, позволение было запоздалым: она и так уже вошла. С Дмитрием Тарановым, владельцем ресторана и клуба, Лиза поддерживала те непринуждённые отношения, которые позволяли ей держаться по-свойски.

Он поцеловал ее в щёку.

— Деловой этикет тебе, конечно, неведом, — насмешливо заметила она. — Дима, в рабочий кабинет не принято стучаться! Даже если ты не один, это твои проблемы: на работе обычно принято заниматься делами, а не чем-нибудь ещё.

— Это смотря какая работа! — Он коротко хохотнул. — На твоей, может быть, и да. А моя имеет несколько иной характер. К тому же рабочий день уже закончился.

— Я не знала, что ты работаешь с восьми до пяти.

— Ладно, не придирайся. Ну да, мы здесь не так строго придерживаемся этикета. Или нет: у нас свой этикет. Так что лучше бы ты всё-таки учла мою просьбу. Будешь что-нибудь? Чай, кофе? Или может, шампанское? — Таранов подмигнул ей. — Мартини?

Она улыбнулась.

— Я не пью мартини, мог бы и запомнить. Давай что-нибудь полегче. Какой-нибудь сок, только не очень сладкий.

— Ладно. Грейпфрут подойдёт?

— Вполне.

Пока Таранов по телефону отдавал распоряжение принести фрэш, Лиза уселась на кожаном диване, чувствуя, как утопает в его глубине. Положив трубку, хозяин кабинета расположился напротив своей гостьи — в кресле из одного комплекта с диваном.

— Ну, что расскажешь?

— А я рассчитывала, что это ты мне будешь рассказывать.

— Что же ты хочешь услышать?

— Да есть кое-что. — Она немного помолчала, прежде чем продолжить. — Меня интересует Регина Черняева.

— Хорошее начало разговора! — Таранов громко и заливисто засмеялся, откинувшись в кресле. После чего потянулся к столу, взял с него пачку сигарет и, вытряхнув одну, закурил. Глотнув дым, Лиза поморщилась. Таранов заметил это, поднялся и подошёл к окну, распахнув его пошире.

— У тебя вечно какие-то странные идеи. Зачем тебе понадобилась Регина?

— Просто она вроде как задаёт тон газете, а для меня это важно: я ведь тоже делаю ставку на газету. Значит, мне надо знать своих противников.

— Да уж, нашла ты себе противника! Не позавидую тебе.

— Неужели всё так ужасно?

Девушка из бара принесла сок и, поставив графин и стаканы, вышла.

— Ну, хорошего мало. Я не хочу говорить о ней плохо, и вообще не хочу говорить о ней: это не очень — обсуждать своих бывших. Но могу тебя предупредить, что противостоять ей будет нелегко. Регина считает, что противники для того и существуют, чтобы быть уничтоженными, а для этого все средства хороши.

— Вот как? Суровая дама! — Лиза глотнула сок.

— Просто она ставит себя в центр всего, и уверена, что остальные должны думать так же. — Он вернулся в кресло и погасил недокуренную сигарету в пепельнице на своём громадном почти пустом столе. — Но характер у неё правда тяжёлый. Радость моя, ты бы подумала хорошенько, стоит ли тебе с этим связываться. Или подыскала бы себе занятие поспокойнее.

— Я уже подумала. Мне нужно именно это занятие, чтобы чего-то добиться. Газета — мой козырь: наша нынешняя редактор, Неонила, просто мокрая курица. Я вполне могу составить ей конкуренцию и подняться на этой волне.

— А что «святое семейство»? Они тоже так думают?

С лёгкой руки Таранова между собой они называли семью Левандовских «святым семейством».

— Не могу ничего сказать. Они, похоже, ещё ничего об этом не думали. Хотя движение началось: Игорь уже озадачил всех выборами. И я всё же надеюсь, что мой сценарий сработает. — Лиза допила сок и отставила стакан.

— Тот, где ты отводишь себе главную роль? — Таранов хитровато поднял бровь.

— Не главную, но и не последнюю.

— И когда же кастинг? Я так понимаю, есть и другие претенденты.

— Есть. Та же Неонила и ещё некоторые… Всё так неопределённо, что я даже не хочу сейчас об этом говорить.

— И как ты планируешь обскакать нынешнюю редакторшу?

— Я же говорю, всё пока слишком неопределённо! Планировать я буду, когда хоть что-то прояснится.

— Тогда будет поздно. Тебе надо заранее заручиться поддержкой Левандовских.

— Ага, я же встречаюсь с ними каждый день за чашечкой чая и обсуждаю текущие дела, — иронично заметила Лиза.

— Ну, значит, встреться. И обсуди. Тогда у тебя будет самый реальный шанс. Я тоже немного знаю эту кухню: всё-таки много вопросов приходится решать с властями, и как они работает, я представляю.

Она усмехнулась.

— Буду иметь в виду: как только — так сразу.

— Я серьёзно. Для тебя же будет лучше. Подумай, как к ним подкатить.

— Надеюсь, если что, ты не откажешь мне в помощи?

— Ты меня обижаешь! Конечно, нет — но с расчётом на взаимность.

— Что?

— Я говорю, что рассчитываю на ответную выгоду. — Таранов подошёл к ней и, наклонившись к её лицу, приобнял за плечи. — А ты что подумала?

— То и подумала. — Она увернулась, выскользнув из его некрепкого объятия. — Что если мы друзья, то должны помогать друг другу. Или ты не согласен?

— С чем именно? — Он пристально, хотя и с насмешкой, смотрел на неё, и его слишком откровенный взгляд заставил её почувствовать неловкость. — С тем, что мы друзья, или с тем, что должны помогать друг другу?

— И с тем, и с тем, — пробормотала Лиза, глядя на стену с золотистыми обоями. Иногда он позволял себе такие вольности, которые она считала дурачеством, чтобы подразнить её.

— Согласен. — Его игривость улетучилась, и он снова стал таким, как был до этого. — Если ты подбросишь задание, которое будет мне по силам, я тебе помогу.

— Ловлю тебя на слове. Может быть, пойдём вниз? — Внизу располагался ресторан.

— Можно. Поужинаем, до того как начнётся программа. Как ты смотришь?

— Я, если честно, не отказалась бы от ужина.

— Ну, значит, так и сделаем.

Он пошёл вперед и открыл дверь, она поднялась и заторопилась за ним.

Со стороны могло показаться, что они знают друг друга давно и достаточно близко, однако это не соответствовало действительности: их знакомство длилось около года и не было отмечено никакой иной близостью, кроме дружеской. Впервые в клуб «Северное Сияние» Лиза попала только прошлой весной, в последний приезд Кати в Зареченск: кто-то расхваливал здешние вечеринки, и она загорелась на них побывать. Осуществить задуманное ей помог двоюродный брат, как оказалось, хорошо знакомый с хозяином клуба. Именно Эдуард попросил Таранова организовать для сестры и её подруг хороший отдых, что тот в полной мере и сделал. Все, включая «светскую львицу» Катю, остались довольны. Похвалы гостей польстили Таранову, хотя он, по всей вероятности, и не ожидал ничего иного, однако его клуб действительно заслуживал высокой оценки. «Северное Сияние» не походило на другие провинциальные заведения подобного типа: здесь всё было по-настоящему шикарно и качественно. Музыка, ди-джеи, коктейли, танцы приглашённых девушек-профессионалок, освещение, интерьер — ничего не отдавало дешёвой имитацией роскоши. Осматриваясь вокруг, Лиза невольно задавалась вопросом, сумму со сколькими нулями всё это могло стоить? Было очевидно, что Таранов высоко поднял планку и стремится держать эту высоту. В какой-то момент вся девичья компания вдруг разлетелась, и Лиза осталась за столом одна с хозяином клуба. Она растерялась: его взлохмаченные в художественном беспорядке волосы, блестящий пиджак, браслет и цепи, небрежность в жестах, подчёркнуто раскованная манера держаться выглядели непривычно. Однако он улыбнулся ей широкой дружелюбной улыбкой и немного придвинулся: громкая музыка сильно затрудняла разговор.

— Хорошо провела время?

— Да, отлично!

— Я рад это слышать. Не удивляйся: мне нравится радовать своих гостей. Потому я и сделал именно такой клуб, где бы все отдыхали с удовольствием.

Она кивнула.

— Ты бывала здесь раньше?

— Нет, не приходилось.

— Ну, я надеюсь, теперь ты придёшь ещё? — Он сопроводил свои слова всё той же подкупающей улыбкой, и она не удержалась, чтобы не улыбнуться ему в ответ.

— Наверное. — На самом деле ходить сюда она не планировала: её смущали вероятные расходы — и плата за вход, и бар. Сама она зарабатывала не так много, а просить деньги на развлечения у матери не считала правильным.

Его ответ оказался ответом на её мысли:

— Приходи, как будет настроение. Скажешь на входе, что ты по моему личному приглашению, и тебя пропустят свободно.

— Этого будет достаточно? — Лизу удивили и насторожили его слова: какое личное приглашение? И с чего вдруг её станут впускать бесплатно?

— Конечно. У меня так заведено. — Таранов посмотрел в её лицо и, догадавшись, о чём она думает, поспешил развеять её сомнения. — Да нет же! Это ни к чему тебя не обязывает: личное приглашение — это просто свободный вход. Клуб приносит достаточно прибыли, чтобы мои гости отдыхали свободно. Я обеспечу тебе приём не хуже сегодняшнего, это тоже моё правило. И не только тебе: можешь взять себе в компанию кого-нибудь из знакомых, чтобы было веселее.

— Спасибо. — Теперь она улыбнулась искренне. — Постараюсь выбраться.

Прошло две недели, Катя уехала, и в какой-то момент, Лиза, заскучав, вспомнила о том, что ей говорил Таранов. Сначала она колебалась, но потом вдруг подумала: а почему, собственно, не воспользоваться его приглашением? Тем не менее, пойти одна Лиза не рискнула и позвала с собой одну из приятельниц. Таранов, как и обещал, уделил девушкам достаточно внимания. Его болтовня была лёгкой, но в то же время разумной: несмотря на «богемность», он оказался весьма здравомыслящим. Одолеваемая любопытством, Лиза не поленилась навести о нём справки, расспросив своих знакомых, и вот что узнала. Он был на десять лет старше неё, материально обеспечен, разведён, имел дочь (бывшая жена с ребёнком после развода уехала из города) и образ жизни вёл весьма свободный — за несколько лет в его любовницах успели походить многие. Поговаривали и о Регине — впоследствии выяснилось, что это было правдой. Последней его пассией на тот момент значилась Ирка Березина, двадцатиоднолетняя местная звезда «полусвета», с которой Таранов то ли расстался, то ли намеревался расстаться, — слухи на этот счёт противоречили друг другу. Рассказывали также о его конфликте с Виктором Черняевым, о каких-то тёмных делах, творящихся под прикрытием клуба, связях с местным криминалом, но, с одной стороны, хозяину «Северного Сияния» вроде как покровительствовали Левандовские, с другой — никто не поймал его за руку на чём-то нечистом, так что разговоры оставались разговорами.

Лиза стала наведываться в клуб, чтобы провести время и пообщаться с хозяином, потому что с ним было весело: обладая бездной артистического обаяния, он не стеснялся вести себя как шут, — собственно, таковым его часто и считали. Да и вообще по части организации развлечений Таранов был мастер. Однако общение с ним оказалось не только приятным, но и полезным. От Таранова Лиза узнавала новости, которые не узнала бы ни от кого другого: у него было немало эксклюзивной информации практически о каждом известном человеке в городе. Время от времени она тоже делилась с ним сведениями о событиях, и обычно он давал или свою оценку, или какой-нибудь совет. При этом она изучила его характер и не питала насчёт него больших иллюзий: Таранов отличался эгоизмом, любил порисоваться, во всём искал выгоду, а окружающих людей словно делил на касты, каждая из которых предполагала соответствующее к себе отношение. Тех, кто был ему безразличен в силу своей ненадобности, он не отличал от стенки, а уважал только тех, от кого зависел сам. К тому же он был не чужд хамства к тем, кого ставил ниже себя. На далеко не лучшие характеристики своего нового друга Лиза закрыла глаза из-за его весёлого нрава и изворотливой изобретательности ума: последнее в её глазах было особенно ценным качеством. Лиза полагала, что по его градации она близка к высокой «касте», потому что симпатична ему — он сам не раз ненавязчиво давал ей это понять. Какое-то время ей втайне хотелось, чтобы они по-настоящему начали встречаться — пусть бы ей позавидовали, но потом сочла такое развитие событий ненадёжным: вряд ли он бы стал удерживать её долго. И она решила не поощрять его к сближению, пусть будет так, как есть.

6

Если бы у Эдуарда спросили, почему в его жизни присутствует именно эта девушка, он, скорей всего, и сам бы затруднился с ответом: пламенных чувств у него к ней не было, прочной привязанности тоже. Тем не менее, они провели друг с другом уже почти год. Точнее сказать, провели год, встречаясь более-менее регулярно. Довольно часто она оставалась у него дома, но больше чем на два дня обычно не задерживалась, не считая совместно проведённого отдыха.

Он познакомился с Ириной Березиной в «Северном Сиянии», куда иногда захаживал по делам: она подсела к нему, но при всём том не набивала себе цену и не навязывалась, как бы давая ему возможность самому решить, как поступить дальше. Ему пришлось по душе такое её поведение. А после нескольких встреч, присмотревшись, Эдуард решил, что не против постоянных отношений с ней. Всё это было бы вполне обыденно, если б не одно обстоятельство: на момент знакомства Ирина ходила в статусе любовницы владельца этого же клуба, Дмитрия Таранова. Таких подробностей Эдуард тогда не знал, а когда узнал, всё уже само собой сложилось, и бойкая девушка перекочевала от Таранова к нему, пояснив, что «бывший» ей наскучил, и вообще она подумывала о расставании. Позже, однако, выяснилась ещё одна деталь: отношения между Ириной Березиной и Тарановым к тому моменту были не безоблачны, и она, ещё не лишившись благ нахождения при нём, поспешила подняться на следующую ступеньку, отчего и направила взор больших и круглых, как у Барби, глаз на нового избранника. Таранов отнёсся к своей потере так же спокойно, как и Эдуард — к своему приобретению. Ирина, в свою очередь, легко отказалась от первого ради второго, но и от второго отказалась бы так же легко, откройся перед ней новая заманчивая перспектива. В общем и целом, «обмен» прошёл спокойно и без осложнений.

Эдуард никогда не считал, что она чем-то держит его, просто в данный конкретный момент с ней было приятно и удобно: без скандалов, ревности и раздражающих капризов. Для лёгкой, ни к чему не обязывающей связи Ирина подходила идеально. Однако для прочных отношений она была слишком уж недалёкой: из той категории женщин, для которых единственное развлечение — это ночной клуб, а единственное переживание — выгодная распродажа. Как личности Ирине катастрофически не хватало глубины. Тем не менее, Эдуард относился к ней с приязнью и теплотой. Её же в нём больше всего привлекала присущая ему решительная твёрдость в сочетании с мягкостью его с ней обращения.

Как это обычно бывало, он заехал за ней после работы, однако, устав за день, предпочёл провести вечер дома, а не за светскими развлечениями. Телевизор показывал всякую ерунду: смешное видео, сплетни из жизни шоу-бизнеса, кулинарную передачу — количество каналов не гарантирует качества их продукции. Эдуард приглушил звук кнопкой на пульте и поудобнее устроился на широком диване. Ирина, сидевшая рядом, потянулась движением, не лишённым грации. Она была, безусловно, хороша и сразу приковывала к себе внимание: длинные, искусно выкрашенные в нежные кремовые оттенки волосы, мягкие скулы, выразительный рот, по-кукольному круглые тёмно-серые глаза. Одежда — джинсовые шорты, кружевной белый топ и белая же кофточка, отороченная смешным, чересчур лохматым искусственным мехом — оттеняла золотистый загар, результат регулярных посещений солярия, и подчёркивала стройную, ладную фигуру.

— Маше подарили собачку, тойтерьера. — Маша была старшей сестрой Ирины. Кроме неё, была ещё младшая сестра Алла. Все три отличались яркой внешностью и не особым благочестием — своеобразная семейная черта: мать девочек, старший администратор загородной гостиницы, также не характеризовалась строгостью нравов, на чём и построила карьеру, а теперь тем же способом намеревалась пристроить дочерей. — Она назвала его Мэтти. Такой хорошенький! Эд, может, и мы заведём собаку? — У Ирины загорелись глаза.

Эдуард улыбнулся.

— Тойтерьера?

— Ну, можно какую-нибудь другую. — Она не заметила доли иронии в его вопросе и осталась серьёзной. — Но не очень большую.

— Подозреваю, что собаке будет с нами скучно, Ириша. Ей нжно внимание и забота. А меня целыми днями нет дома, и ходить с тобой по магазинам она не сможет: собаки не интересуются шопингом.

На этот раз Ирина весело засмеялась, представив себе картину: она в модном магазине с собакой на поводке. Перестав смеяться, она вздохнула.

— Да, жалко. Тогда, может, кота?

— Думаешь, коту одному будет веселее, чем собаке?

— Наверное, нет. — Подумав немного, Ирина сообщила. — Но когда Маша переедет к Славику, я всё-таки заведу кота! А то сейчас как они уживутся с Мэтти?

— Если ты заведёшь котёнка, то они, скорее всего, уживутся нормально. Мэтти же тоже маленький? В смысле, щенок?

— Да, ему всего три месяца. Совсем малыш!

— Тогда они должны поладить. А может, и подружиться.

— Не знаю даже: Маша вряд ли согласится, она так переживает за своего Мэтти. Лучше потом!

— Она собирается переехать?

— Да вроде. Они обсуждали это со Славиком. Он сам ей предложил съехаться.

— Если они так решили, то конечно.

— Ну да, они уже два года вместе! Сейчас у него ремонт — он хочет всё поменять: и технику, и мебель… Маша выбрала керамику для ванной. Такую классную! Золотистую, розовую… Будет красиво. После ремонта она и переселится.

«Другая на её месте уже начала бы нытьё: а может, и мы тоже? Мы же с тобой долго встречаемся, давай попробуем жить вместе. А Ирка в этом смысле вполне благоразумна: ни с чем таким не надоедает и не пытается устанавливать свои правила», — с удовлетворением подумал Эдуард. За эту покладистость он её и ценил: редко какая девушка будет довольствоваться тем, что есть, ничем не досаждая. Хотя справедливости ради нужно было заметить, что Ирина отнюдь не оказывалась внакладе и получала своё сполна: Эдуард был неизменно щедр к ней, без придирок и нравоучений оплачивая её расходы на наряды, салоны и развлечения. Прижимистость вообще не являлась его чертой, к деньгам он относился легко и тратил их без сожаления, особенно зная, что это кому-то доставит удовольствие.

— Как вы вчера погуляли с сестричками? — спросил он.

— Ой, всё супер! Сделали выход в свет.

— И куда ходили?

— Ну, сначала заглянули в пару бутиков, я купила серьги и сумку… Завтра покажу. Потом посмотрели что-нибудь на лето для мамы. Аллочка подобрала ей платье. Такое, вишневое, и с контрастным принтом… ну, как носят в этом сезоне. Алла очень стильная, она никогда не ошибается с нарядом! А потом мы пошли в «Венецию». Эд, там так классно! — восторженно протянула она, закатив глаза. — Ну вот просто отпад! Хорошо, что мы туда сходили. И в рекламе сказали всё правильно! Представляешь, это правда обалденно шикарный спа-салон. Бассейн с джакузи — это что-то! Так расслабляет!..

— Тебе понравилось?

— Очень!

— Ну, и отлично. Молодец, что сходила.

— Я хочу ещё туда пойти.

— Конечно, пойди, раз там так хорошо.

— Ага! Совсем как в Италии.

— Даже так? — Он добродушно усмехнулся. — Ну надо же!

— Да. — Она посмотрела на него наивным бесхитростным взглядом своих круглых глаз. — Венеция — это же Италия? Или то Флоренция? Я опять перепутала?

— Нет, не перепутала. И Венеция, и Флоренция — это всё Италия.

— Подожди… А Милан?

— И Милан.

— Правда? Обалдеть! — Ирина не без удивления покачала головой. — Ты столько всего помнишь, а у меня сразу всё из головы вылетает! Но видишь, Венецию я тоже запомнила!

— Ирка! — Эдуард рассмеялся. — Да это серьёзный успех! Может, нам с тобой его стоит как-нибудь отметить? — Он обнял её, приблизившись к её лицу.

— Да, мой сладкий. — Полуприкрыв глаза, она с готовностью подставила ему губы для поцелуя и томно вздохнула. — Обожаю тебя.

7

Почти всё утро Бардин провёл в мэрии у Игоря Левандовского. Правда, на этот раз его привела сюда не политика, а совещание по городскому строительству. Обсуждение затянулось, заняв больше времени, чем ожидалось. Наконец, ближе к обеду все самые горящие вопросы были рассмотрены, и участники совещания начали расходиться. Бардин вышел в приёмную, тоже собираясь уходить, когда его окликнула Арефьева. Её кабинет был напротив кабинета мэра, и она, похоже, специально дожидалась, когда он освободится, оставив открытой свою дверь.

— Да, Любовь Александровна! — Он дежурно изобразил любезную улыбку.

— Андрей Иванович! — Арефьева поспешно подошла к нему. — Хотела с вами кое-что обсудить. Можно вас задержать на минуточку?

— На дольше вряд ли получится: я тороплюсь. Но на минуточку можно.

— Тогда пройдёмте.

Она вернулась в кабинет, увлекая его за собой. Из дипломатических соображений, подчёркивая своё равенство с ним, а не превосходство, она села не за свой стол, а за приставной, Бардин расположился там же, напротив неё.

— Я что хотела сказать… — начала она, но тут же остановилась. — Правда, дело деликатное. Я надеюсь, вы отнесётесь с пониманием?

— Вы сомневаетесь во мне? — улыбнулся он. — Постараюсь развеять ваши сомнения. Меня не так легко шокировать, как вам, возможно, показалось. Конечно, я с пониманием отнесусь к вашему деликатному делу.

— Оно не совсем моё, вот в чём вся тонкость. Скорее, даже больше ваше.

— Так вы сейчас проявляете заботу обо мне? Неожиданный поступок, должен заметить! — Усмешка давала понять, что в благородство её намерений он ни на грамм не верит. — Тогда я выслушаю вас вдвойне внимательно.

— И всё-таки не сочтите, что я лезу, куда не следует! — Он кивнул, выражая согласие, и она продолжила. — Я тут размышляла над ситуацией с предвыборным штабом, и обратила внимание на одну вещь. Ваша подчиненная, эта Сорина, она не слишком вызывающе себя держит? Много хочет, много требует?

— Да, она высоко метит. Но кто из нас не был таким в её возрасте? А кто-то остается таким и в зрелости. — Намёк был на саму Арефьеву. — Я не против высоких запросов молодости: они создают хороший стимул для работы.

— Не спорю. Но всякие амбиции несут в себе потенциальную опасность для остальных. Эта девушка, несомненно, карьеристка.

— Я не считаю это грехом. А в чём, собственно, вопрос? Мы здесь, чтобы поговорить о карьеризме Сориной?

— Не только. И не столько. Вы, конечно, согласитесь с тем, что она метит на более высокое место, чем занимает. А вам не приходило в голову, на чьё?

— Неужели на моё? — В его усмешке была неприкрытая ирония. — Или, упаси Бог, на ваше?

— Нет, — Арефьева улыбнулась, — ни на моё и ни на ваше. Пока, во всяком случае. А вот на место Виллард — да. Она хочет стать редактором газеты, я на девяносто девять процентов уверена в этом.

Усмешка сошла с его лица: разговор действительно принимал серьёзный оборот.

— Почему вы так решили?

— Просто попыталась поставить себя на её место и понять, чего она добивается. Подумайте, с чего вдруг Сорина предусмотрела для редактора роль руководителя агитационного направления? Разве она так старается ради Неонилы? У них, кажется, достаточно напряжённые отношения — до меня долетают кое-какие слухи.

— Да, у них непростые отношения, — согласился Бардин. — Они не слишком жалуют друг друга, но, согласитесь, это вполне естественно: две женщины, обе молодые и честолюбивые, работают, так сказать, на одном поле…

— Вот именно. Женщин две, а руководящая должность одна. За это они и дерутся.

— Я могу согласиться, что Лиза хочет отвоевать себе больше полномочий. И даже могу это понять. Но сейчас редактор — Нила. Чем ей может помешать Лиза?

— Вы недооцениваете эту девочку. — Арефьева с улыбкой покачала головой.

— А мне кажется, вы её переоцениваете.

— Вот увидите: моя оценка окажется более точной.

— Может быть, потому что видите в ней себя? — снова поддел Арефьеву Бардин.

Та, однако, не ответила на колкость и продолжила развивать свою мысль.

— Сорина приложит все силы и сделает всё для того, чтобы получить это место: когда ей ещё представится такой случай? А вы её на это же и провоцируете своей поддержкой.

— Я поддерживаю её в делах, а не в интригах, — сухо заметил Бардин. — Вы знаете, я сам этого не люблю, и тем более не буду потворствовать другим.

— Совсем не обязательно интриговать. Открытые методы тоже иногда способны давать результат. Например, проявляя себя в работе. Разве Неонила настолько прочно сидит в своём кресле, чтобы в один прекрасный момент из него не вылететь?

— Ну, настолько прочно в своих креслах не сидим даже мы с вами. Под любым оно может зашататься.

— Оно зашатается ещё быстрее, если этому креслу подпилить ножки.

Некоторое время Бардин обдумывал то, что услышал, потом сказал:

— Я, конечно, не могу полностью отбросить ваши аргументы. Но и не уверен, что всё именно так, как вы говорите.

— Я и не собиралась вас ни в чем убеждать. Просто хотела поделиться своим мнением. А дальше решать вам, соглашаться со мной или нет, и чью сторону принять. Если вы хотите протолкнуть вперёд Лизу, тогда подогревайте и дальше её стремления. А если хотите защитить Неонилу, тогда обезопасьте её от конкурентки.

— Считаете, конкуренция носит угрожающий характер?

— Вы же помните последнее совещание у Левандовского: он был недоволен. Неонила провалилась — с неудачной статьёй, и с этими собаками… — Он промолчал, что реплику о собаках вбросила именно она, тем самым обострив ситуацию. — А ещё и проигранные суды!.. Нила делает много ошибок, чтобы не опасаться за свою карьеру. Но вы можете её подстраховать — если, конечно, захотите.

Бардин поднял на неё глаза.

— А почему вы так беспокоитесь за Нилу? Ведь не ради же неё самой? Какой вам интерес?

— Чисто профессиональный.

— В смысле? Поясните.

— Я хочу спокойно работать. Мне не нужны лишние сложности. А эта Сорина… — Арефьева покачала головой, подбирая нужное определение. — Она потенциальный источник многих проблем. И если этому можно воспрепятствовать — я воспрепятствую.

— А может, всё проще? Вы не любите таких, как она?

— О, если бы я руководствовалась этим!.. — Она негромко засмеялась. — Нет, я умею работать с разными людьми. Хотя и предпочитаю с теми, с кем удобно. Главное, что я вас предупредила.

— Что ж, спасибо за предупреждение. — Он взглянул на часы. — Вы задержали меня несколько больше, чем обещали.

— Ну, извините! — Арефьева развела руками. — Я старалась, но — как получилось!

Приехав в «Строй-Модерн», Бардин попросил, чтобы его не беспокоили, и заперся у себя. Хотя он не признался в этом Арефьевой, её слова показались ему справедливыми: скорей всего, она верно уловила суть. Предстояло только решить, стоит ли вмешиваться и если да, то чью сторону принять. Это было трудное решение.

Ему нравилась Лиза. Нравилась её активность, целеустремлённость, и ещё больше — кошачья цепкость и готовность стоять за себя. Нередко он сам бросал её в ситуации, где требовалось сражаться, и всякий раз с удовольствием наблюдал, как она с этим справляется. Она не боялась ни чьих-то заслуг, ни авторитетов, ни перед кем не робела и шла напропалую, если видела перед собой цель. Безусловно, она была умна, а он предпочитал умных людей и многое мог им простить. Была неординарна и перспективна. Но также она была красива. Бардин и сам не вполне мог определить суть своей симпатии к Лизе. Иногда он видел в ней напоминание о собственной ушедшей молодости, которую всё ещё хотелось удержать, пусть даже таким путём — соприкоснувшись с ней. Иногда он смотрел на неё как отец — с гордостью и радостью: всё-таки в какой-то мере она и его воспитанница, почему бы ему ею не гордиться? Его собственная дочь, на пять лет старше Лизы, не отличалась ни честолюбием, ни твёрдым характером. Она рано вышла замуж, родила сына, из неё вышла хорошая жена и заботливая мать, и он любил её, всячески поддерживал. Но ему, как человеку, ценящему общественное признание, хотелось, чтобы она отметилась и на профессиональном попроще, стала заметной фигурой хотя бы для Зареченска. Но к сожалению, это было неосуществимо: у неё нет пристрастия к подобному. А в Лизе всего в избытке. В те моменты, когда в нём говорило только здравомыслие и ничего больше, он действительно видел в ней специалиста, способного добиться успеха, покоряя новые вершины. Как бы ни было, в любом из собственных проявлений — мужчины, отца или начальника, он испытывал к ней непреодолимую симпатию.

Поскольку он ей благоволил, у них сложилось почти приятельское общение. Всё это время Бардин поддерживал Лизу, приобщая к множеству вопросов, давал ей различные поручения, радуясь, что она справляется со своими задачами. Он проявлял к ней столько участия, что в «Строй-Модерне» о них начали сплетничать. Однако Бардин совсем не был уверен, что Лиза придаёт значение его участию в её судьбе. Размытость ролей — её и его — и то, что она не помогает ему более чётко их обозначить, останавливали его, не давая к ней приблизиться. Наверное, если бы она хотя бы намёком прояснила своё отношение к нему, и если бы это отношение дало ему хоть каплю надежды, он бы бросился к ней очертя голову, забыв об условностях, здравомыслии и осторожности. Но она никак себя не проявляла, ничем его к себе не подталкивала. Так какое он имеет право рваться в её жизнь? Пытаться ей навязываться? Вымаливать крохи внимания? Ведь он давно не мальчишка: то, что простительно молодости, для зрелости — смех и позор. Нет, он не станет выставлять себя на смех, прежде всего перед нею же, без цели и смысла.

Но то была только одна чаша весов, тогда как существовала и вторая. С Неонилой Бардин поддерживал связь уже пару лет. Их отношения не отличались стабильностью: они ссорились, вроде бы расставались, но через время мирились и сходились снова. Она была несколько вычурной, но страстной и эмоциональной, и это его полностью устраивало. Но ещё она была пылко в него влюблена, и это усложняло их связь. Собственно, и все их ссоры рождались отсюда: периодически Неонила начинала требовать то повышенного внимания, то горячего проявления чувств, что неизбежно обернулось бы для него более прочными узами, а он не собирался ничем себя сковывать и отказывал ей в этих настойчивых просьбах. Она начала ревновать его к Лизе, он жестоко высмеял её, и они снова рассорились. Но потом, в очередной раз столкнувшись с безразличием Лизы, выплеснул своё недовольство уже на неё и опять повернулся к Неониле — такой получился своеобразный треугольник. Слава Богу, что жена смотрела на его похождения сквозь пальцы, вполне удовлетворяясь тем, что имела благодаря ему, — положением в обществе и деньгами. Так что хотя бы дома не приходилось сталкиваться со скандалами и истериками.

Неониле Бардин тоже покровительствовал: его стараниями она стала редактором, пользовалась авторитетом и могла теперь позволить себе держаться так вольно, как держалась. В отличие от Лизы, которая любые проявления заботы воспринимала как должное или не замечала вовсе, Неонила ценила его поддержку и не скупилась на выражения признательности. Верная, всецело ему преданная и влюблённая — на неё всегда можно было рассчитывать, не опасаясь, что однажды она, помахав на прощание, сбежит к другому, более высокому покровителю. А Лиза? Не будучи в ней полностью уверен, Бардин не мог целиком полагаться на Лизу. Конечно, она интересная личность и во всех смыслах необычайно притягательна. В ней есть что-то элитное, высокое, какой-то утончённый аристократизм, тогда как Неонила, в этом смысле ничем не примечательная, и крепостью телосложения, и своими слишком крупными кистями рук больше напоминает крестьянку, но так ли это принципиально на самом деле?

Сопоставляя одно с другим, он всё отчетливее понимал, что Арефьева по-своему права: Лиза — это возможный источник нестабильности и проблем не только для неё и Неонилы, но и для него. Можно просто отойти в сторону, дав женщинам самим выяснить, кто из них чего заслуживает. Но ведь потом они сами разыграют его, поставив на кон в своей борьбе! Нет, наблюдать со стороны — плохой вариант. Значит, надо всё-таки вмешаться. Бардин шёл на это с тяжёлым сердцем, но оправдывался тем, что так диктует необходимость. «Я должен позаботиться о собственной безопасности — это абсолютно нормально. И это разумно, тогда как иное — глупость. Ничем не оправданная глупость», — сказал он себе. Тем не менее, его не оставляло чувство, что сейчас он совершает свой далеко не самый лучший поступок…

Бардин снял трубку внутреннего телефона.

— Лиза, зайди, пожалуйста.

Пока она шла к нему, он подыскивал не столько слова для неё, сколько новые доводы для себя и ненавидел в этот момент Арефьеву, из-за которой делает то, что делает. «Чёртова баба! — со злостью подумал он. — Вот же где пропасть зла! И так всё у неё обставлено, что не подкопаешься! Сделает гадость, а как будто милостью одарила».

Дверь открылась, и она вошла. В короткой клетчатой юбочке, чёрном джемпере по фигуре и в туфлях-«балетках», с волосами, собранными в «хвост», Лиза напоминала старшеклассницу. Несомненно, она умела перевоплощаться под влиянием настроения либо ещё каких мотивов, воплощая в своём облике то яркую изысканную элегантность, то естественную непосредственность юности. В данный момент перед ним была очаровательная, милая девочка, смотрящая на мир с ожиданием наград, которые должны пасть к её ногам. И непременно падут: когда-нибудь она всё равно возьмёт своё — с его помощью или без.

— Привет, — поздоровался он с ней, как будто был её ровесником.

Она улыбнулась и ответила нарочито официально.

— Здравствуйте, Андрей Иванович.

— Присаживайся.

Лиза села, сложив на столе свои тонкие изящные руки, и всё с той же улыбкой выжидающе смотрела на него. Он незаметно вздохнул.

— А у меня есть для тебя новости. — После этого сообщения её взгляд стал чуть более напряжённым, но совсем чуть-чуть. — Я говорил сегодня с Арефьевой, так вот, она всё-таки не решилась полностью одобрить твою схему. Она ей кажется излишне рискованной… — Бардин неловко замялся и поправился. — Даже нет: потенциально дестабилизирующей при всей своей привлекательности.

От его слов она сникла.

— Вы тоже так считаете?

— Возможно — в отдельных моментах. В какой-то степени. Хотя в целом, в этой разработке есть много позитива — я говорил это сразу, и не отказываюсь от своих слов. Но у неё своё мнение, и к нему тоже есть смысл прислушаться. Тем более, на её стороне опыт в подобных делах.

— Но ведь это не окончательное решение?

— Нет, конечно. Окончательное будет приниматься ближе к избирательной кампании. И опять же, не нами. Так что всякое ещё может быть! — добавил он ободряюще. — В любом случае, не рассматривай всё как своё поражение: это твой первый проект подобного рода, естественно, в нём могут быть недочёты.

— В чём же конкретно вы их видите?

— Да хотя бы в той же редакции! Я не уверен в её способности вытянуть на себе агитационное направление.

— А может, в способности редактора?

Её откровенная насмешка вывела его из себя.

— Дело не в персоналиях! Дело в самом подходе, — с напором проговорил он. — Как бы ни было, агитация — не задача прессы. Пресса — сама всего лишь инструмент агитации, она внутри процесса, а не над ним. Путая элементы и функции, мы ломаем всю систему.

— Если это так, почему же вы сразу мне не сказали?

— Потому что по сути ты права, и я обратил внимание именно на это. Да, я переоценил твою схему. И что касается концепции в целом — здесь всё нормально, проблема в отдельных деталях. Кстати, Арефьева считает так же.

— Я так понимаю, главная проблемная деталь — редакция?

— Главная проблемная деталь — подход. Ты нарушила последовательность элементов.

— И всё же я не могу с вами согласиться. — Лиза продолжала упорствовать.

— Я не требую, чтобы ты соглашалась. Тем более я не требую, чтобы ты отказалась от своих идей. Давай так: ты ещё подумаешь над этой схемой и попробуешь её доработать. Пойми, — сказал он уже мягче, — оформление структуры может быть каким угодно, но оно не должно идти в ущерб содержанию. У тебя получится, я не сомневаюсь в твоих способностях.

— Я тоже в них не сомневаюсь.

— Тогда не останавливайся на достигнутом. Знаешь, как говорят: нет предела совершенству. Вот и стремись к самосовершенствованию — оно вознаградится.

Он верил в то, что сказал, и его слова прозвучали искренне.

8

Вот уже третий день Николай Левандовский был в деловой поездке в Германии. Никто из его подчинённых не знал, когда ожидать возвращения «генерального»: в принципе, он мог вернуться в любой момент, а мог задержаться ещё на какое-то время. Как шёпотом и по большому секрету сообщала секретарша Ксюша, у Левандовского вроде бы были ещё какие-то личные дела, и вполне возможно, что после встречи с партнёрами он устроил себе непродолжительный отпуск.

— Лиля, в смысле, Левандовская, отдыхает, сколько хочет, по четыре раз в год ездит на курорты. А что же наш директор? Ему тоже хоть иногда надо развеяться! — Ксюша отлично умела в любой ситуации преподнести себя самой рьяной защитницей и радетельницей шефа. В принципе, с её стороны это было вполне оправдано, поскольку сама она была вхожа в дом Левандовских и поддерживала с Лилией приятельские отношения. — Так что пусть он там не торопится, всё благополучно решает, и просто отдохнёт: нам всем от этого будет только лучше.

Тем временем, пользуясь отсутствием руководителя, народ в «Строй-Модерне» тоже чувствовал себя довольно расслабленно. Бардин, замещавший Левандовского, похоже, и сам ушёл в загул: на работе бывал лишь наскоками, подписывал текущие документы, устраивал пару-тройку «разгонов» для острастки и снова исчезал. Для работников фирмы не было тайной, что о времени приезда шефа Бардин узнает первым, после чего молниеносно придаст себе соответствующе озабоченный вид, а заодно и весь коллектив поставит на уши, дабы наглядно продемонстрировать, что никто не бездельничал. Но пока этот момент не наступил, можно было не слишком напрягаться: рабочие дни текли неспешно и лениво, ровно же в пять часов — момент его официального окончания — жизнь в офисе попросту прекращалась.

Лиза, не тревожимая Бардиным, решила воспользоваться представившимся благоприятным моментом и заняться тем, чем собиралась уже давно, но из-за занятости не находила возможности: изучить содержимое газеты Черняевых за последний год. Понимание, что она пока не преуспела в соперничестве с Неонилой, не вынудило Лизу опустить руки, а наоборот добавило ей азарта: настоящая борьба только начинается. Исследуя страницы «Прожектора», она с головой ушла в этот процесс. Пробило пять, по коридору шумно пронеслись спешащие домой сотрудники, попрощавшись, ушла Наталья Васильевна, но Лизе не хотелось бросать начатое. «Задержусь ещё минут на пятнадцать», — решила она. Пятнадцать минут растянулись на тридцать. Потом и тридцать тоже остались позади. Часы показывали почти шесть вечера, когда она оторвалась от подшивки и устало расправила плечи: пожалуй, ей всё-таки тоже пора уходить, тем более что работы оставалось ещё не на один час.

В безлюдном офисе стояла необычная, давящая тишина, которая вкупе с подступающей со всех сторон пустотой заставила Лизу почувствовать себя неуютно: будто её забросили на пустынную планету. Она протерла влажными салфетками руки, очистив их от газетной пыли и следов типографской краски, убрала в стол бумаги, повесила на плечо сумку и, мыслями всё ещё блуждая по страницам «Прожектора», вышла из кабинета в уверенности, что находится в полном одиночестве. Она повернулась, чтобы замкнуть дверь, как вдруг увидела недалеко от себя чью-то фигуру. То был Эдуард Левандовский — он шёл в её сторону по пустому коридору. Однако прежде чем Лиза поняла, кто это, она оказалась настолько застигнутой врасплох и сбитой с толку его внезапным появлением, что от неожиданности резко вздрогнула и замерла. Рука сама собой разжалась, и ключи со звоном упали к её ногам. В полной растерянности, Лиза стояла едва ли не с открытым ртом и смотрела на Эдуарда со смесью испуга и изумления в широко распахнутых глазах. Он шагнул к ней, наклонился и поднял валявшиеся на полу ключи.

Она немного пришла в себя, но по-прежнему не сводила с него растерянного взгляда: бледно-голубая рубашка и брюки цвета «мокрого асфальта» с кожаным ремнём, светлые пепельные волосы зачесаны назад и чуть набок. Она видела его нечасто, но давно уже обратила внимание, что он носит по-настоящему дорогую, изысканную одежду и тщательно следит за своей внешностью. Однако при всём при этом ему удавалось сохранять непринуждённую лёгкость и свободу движений — в самой его манере держаться присутствовало то, что принято называть «небрежностью роскоши». В нём не было выраженной брутальности, однако и сомневаться в его мужской природе не приходилось.

— Я не привидение, — с улыбкой сказал он, протягивая ей ключи. — В первый раз вижу, чтобы моё появление произвело такое сильное впечатление.

У Эдуарда был приятный выразительный голос.

Принимая у него ключи, Лиза непроизвольно отметила взглядом часы на его слегка загорелом запястье — тоже дорогие, массивные, но не лишённые изящества. Ей всегда импонировали наручные часы, в особенности у мужчин: она видела в этом элемент стиля, — в то время как их отсутствие воспринималось ею пусть как и несущественное, но всё же упущение.

Её испуг уже окончательно отступил, и она смогла рассмеяться.

— Дело не в тебе. Я просто не ожидала кого-нибудь здесь увидеть. И вообще я, похоже, немного перетрудилась.

— Помочь в этом может только одно средство, зато безотказное: отдых.

— Именно этим я и планировала заняться. — Она замкнула кабинет. — Почему ты здесь так поздно? Всё равно ведь никого уже нет.

— Нужно было оставить документы для бухгалтерии к завтрашнему утру. А ключ от приёмной у меня есть. Так что это не проблема. А тебя что так задержало?

— Доделывала одно дело: не хотелось бросать на полпути.

— Как видишь, иногда лучше уйти вовремя, чтобы потом не оказаться в безлюдном коридоре наедине с какой-нибудь подозрительной личностью.

— Я учту это. — Его самоирония ей понравилась, и она улыбнулась ему с искренней теплотой.

— Ты домой? — спросил он. — Могу подвезти, чтобы реабилитироваться.

— Не откажусь.

Они спустились вниз и вышли на улицу. Его шикарный чёрный BMW был припаркован как обычно — не на общей стоянке, а прямо возле крыльца. Пискнула сигнализация, и машина приветливо мигнула фарами. Эдуард открыл Лизе переднюю дверцу.

— Садись.

— Спасибо.

Усевшись, она поправила подол своего летнего светло-оранжевого с крупными белыми цветами платья.

Эдуард сел за руль и завёл машину, мягко и почти бесшумно тронувшуюся с места.

— Тебе куда сейчас?

— Даже не знаю… — Она пожала плечами. — Вот думаю: если уж отдыхать, так может, выпить где-нибудь кофе? Не составишь мне компанию?

— Почему нет? Ничего не имею против.

— Тогда куда-нибудь на твоё усмотрение. Как дела у Кати?

— У неё всё, как всегда: полно всяких бурных событий.

— Давно с ней не виделись! Она не собирается приехать домой?

— Не могу сказать ничего определенного. Планы моей сестры неизвестны даже ей самой. Ты же знаешь, какая она непредсказуемая. По-моему, все решения она принимает на ходу.

— Да уж! Я помню, как она меня ошарашила своей новостью, что уезжает, чтобы поступить в какую-то школу моделей. Бросила из-за этого университет! Я была в шоке. — Вместе со спокойствием, окончательно вернувшимся к Лизе, на неё нахлынула чрезмерная разговорчивость — как следствие недавнего стресса.

— Не только ты. Можешь представить себе, что за переполох случился дома: какие модели?! Родители очень хотели, чтобы она стала финансистом.

— Понимаю их состояние. Как они только согласились?

— О, — он усмехнулся, — понадобился длительный и трудный процесс переговоров. Конечно, сестру интересовала только какая-нибудь европейская страна, и это создавало дополнительную трудность. Но, к общему счастью, всё разрешилось.

— Это хорошо, что разрешилось. Если честно, я не совсем представляю Катю в роли финансиста.

— Если честно, то я тоже — с её непосредственностью и любовью к развлечениям!.. Так что хорошо, наверное, что она сделала по-своему. Вся это ей точно подходит больше.

Одной рукой Эдуард без усилий чуть повернул послушный руль. Машина мгновенно откликнулась на это его движение и на неспешном мягком ходу плавно вошла в поток машин в центральной части города с её широким проспектом, упирающимся в Старую площадь.

— В развлечениях Катя с детства знала толк: с ней никогда не было скучно, она постоянно придумывала какие-то игры… Вроде бы абсурдные, но такие захватывающие! Я помню, мы играли в «Бабу-Ягу», а потом ещё в «дом на дереве». Залезали на дерево и сидели там часами. Что-нибудь рассказывали, пели песни. — Эдуард слушал Лизу, чуть улыбаясь, и она продолжала болтать. — Самого дома, правда, вообще не было, но мы представляли, что он есть. И как ни странно, нам было ужасно весело! Даже не знаю, как с Катей могло бы быть не весело. Летом мы часто просто сидели на качелях и ели какие-нибудь фрукты, и всегда при этом покатывались со смеху. Зато когда она уезжала с родителями отдыхать, мне её ужасно не хватало. Да и сейчас тоже не хватает!.. Если будешь с ней разговаривать, скажи, пожалуйста, что я по ней соскучилась и очень хочу её увидеть.

— Обязательно скажу, — пообещал он. — То, что с ней не заскучаешь, это уж точно! Она и сейчас не очень-то изменилась.

Эдуард остановил автомобиль у кафе с претенциозной обстановкой, соответствующей его названию, — «Орхидея». Хотя только недавно начался июнь, солнце палило не хуже июльского. Однако внутри кафе, где работал кондиционер, было вполне комфортно. Уютные диванчики с малиново-розовой плюшевой обивкой будто приглашали располагаться поудобнее и, уж конечно, не отказываться от десерта. Лиза заказала пирожное и кофе, Эдуард ограничился чашкой «американо».

Она вернулась к прерванному разговору, мысленно подивившись тому, насколько свободно чувствует себя в его обществе. Вероятно, к этому располагала его манера держаться: как будто в самом их общении заключено что-то особенно доверительное, то, что есть только между ними двоими, и никем больше. Да, конечно, это только иллюзия, но создать такую иллюзию — редкий дар.

— Ты ведь тоже учился на финансовом? Катя говорила, что вы вроде должны были учиться вместе, и шутила ещё, что под твоим присмотром ей предписано продолжить семейную традицию.

— Была такая задумка. — Эдуард улыбнулся. — Мы учились на одном факультете, правда, в отличие от неё, я его закончил. Хотя и не скажу, что я посвящал учёбе очень много времени — тоже больше бездельничал и развлекался. Просто учиться мне как-то всегда давалась без проблем. А у тебя какая специальность?

— Реклама и пиар. Для меня это очень интересно! Я два года занималась рекламными кампаниями в агентстве — до того как перешла в «Строй-Модерн» с содействия Кати, за что я очень ей признательна. Мне не очень там нравилось: хоть и работа по профилю, и фирма известная в своей области, но сложные отношения в коллективе, неравные возможности, отсутствие перспектив… Вот и не сложилось. А ты начал работать у отца сразу после университета?

— Да, и это даже не обсуждалось. Ещё когда я поступал учиться, я знал, что буду работать с отцом.

— Тебе это нравится? Многие говорят, что родственникам тяжело работать вместе. — Лиза отделила ложечкой кусочек пирожного.

— Меня устраивает то, чем я занимаюсь. Может, потому что у меня есть достаточная широта и свобода действий. Если я что-то и переношу с трудом, так это рутину и скуку — мне нужно свободное пространство. Да, обычно считается, что родственникам сложно вместе работать, но у меня это не вызывает особых затруднений. Ощущение общности… Мне нравится знать, что я причастен к семейному делу, что я могу быть полезен своей семье и привносить в неё что-то.

— И у вас не происходит разногласий?

— Нет, почему же? У нас тоже случается всякое — и споры, и разногласия. Просто они не имеют определяющего значения.

— Как раз насчёт семьи. Так сложилось, что мне часто приходилось чувствовать себя недооценённой — так, как будто от меня ничего не требуют, но и ничего не ждут. С одной стороны, это подхлёстывает, но с другой — угнетает. У тебя такого нет?

— Не то, что нет… — он несколько замялся. — Или даже не то, что я чувствую себя недооценённым… Наверное, неправильно было бы так говорить. Может быть, точнее сказать, что я хочу, чтобы и отец, и Игорь относились ко мне на равных, а не с высоты возраста и опыта. Не знаю, насколько это достижимо. Но в этом смысле я бы хотел в чём-нибудь проявить себя так, чтобы доказать свою состоятельность. Ты понимаешь, о чём я?

— Да, конечно я тебя понимаю, потому что я сама постоянно доказываю свою состоятельность — себе и другим. Хотя мне кажется, что те, кому мы что-то доказываем, не всегда хотят нас увидеть и услышать.

— Может, и так — в силу сложившегося положения вещей. Или мы приводим не те аргументы. Но, наверное, какая-нибудь встряска могла существенно изменить расклады.

— Скажи, а ты хорошо знаком с Черняевыми? — полюбопытствовала она.

— Конечно. Я часто пересекался с ними до этой «войны». Правда, в основном, с Региной — она бывала и у отца, и в банке. — Он усмехнулся. — С ней тяжеловато, но можно найти подход. Ей всегда нужно командовать, требовать, упорствовать, лишь бы показывать, что она главная. То, что она делает сейчас, вполне в её характере. И ещё больше в характере её отца.

— Как с ней в таком случае ладил Таранов?

— Таранов? — Эдуард засмеялся. — Он поладит и с чёртом, если ему это будет выгодно. Но здесь, кажется, и он просчитался: Регина тоже не промах. Хотя я не вдавался в подробности их отношений.

— Нет, я спросила об этом не из интереса к подробностям, — поспешно пояснила Лиза. — Просто я занимаюсь сейчас анализом ситуации с Черняевыми в разрезе выборов. Как раз сегодня пришлось просматривать все выпуски «Прожектора» за последний год, потому и застряла на работе. Пытаюсь понять, как они поведут себя дальше.

— Дальше? Они пойдут на выборы против Игоря. Думаю, что кандидатом будет Регина: вряд ли сам Черняев захочет в это ввязываться. Он оставит себе бизнес, а её попробует толкнуть во власть.

— Да, я слышала эту версию. Вероятно, так и будет. Но это общая линия, а мне бы хотелось разгадать их стратегию. В смысле, на что они будут ориентироваться, на чём будут строить агитацию. От этого нам следовало бы отталкиваться в собственной избирательной кампании. Поэтому меня и интересует Регина.

— Не могу сейчас подсказать тебе что-то конкретное. Раньше, до этого конфликта, она никогда не выставляла себя именно как претендента на мэра. Она жёсткая, амбициозная, как и её отец, сама атакует, а не обороняется, и если заводится, идёт напролом, любыми средствами. Чего-то такого и нужно ожидать от их тактики. Ей нужна эта власть не только, чтобы оправдать надежды отца, но и для удовлетворения собственного тщеславия.

— Все говорят, что бороться с такой конкуренткой будет нелегко.

— Но придётся, и нет другого выхода. Черняевы могли сохранить прежнюю коалицию: она давала им достаточно. Даже очень много. Но они пошли на раскол, потому что захотели взять себе всё.

— Я думаю, они решили ударить первыми. Боялись, что иначе это сделаете вы.

— Возможно — хотя мы не имели таких планов. Но теперь и мы заинтересованы отодвинуть их как можно дальше и лишить влияния. Иначе они не оставят нам места.

Лиза молчала, в задумчивости вертя ложечку.

— Эд, а ты не думал, что эти выборы как раз и могли бы стать тем твоим шансом проявить себя, о котором ты говорил? — вдруг спросила она. Мысль, некоторое время назад мелькнувшая у неё в голове слабым лучиком, вдруг начала обретать очертания, пока не вполне ясные.

— Шансом для меня? Но я не собираюсь баллотироваться в мэры, — засмеялся Эдуард.

— Можно обойтись и без того. Просто на волне выборов, да ещё с учетом всех обстоятельств, ты бы как раз и мог проявить себя больше, чем от тебя ожидают. Например, взять на себя какую-то серьёзную роль. Это был бы и твой вклад в семью, и возможность для собственного роста.

Эдуард бросил на неё быстрый испытывающий взгляд, и хотя сразу вслед за этим он опустил глаза, Лиза успела заметить в них неподдельный, острый интерес — подброшенная ею идея его зацепила. С её стороны сказать то, что она сказала, было пробным шаром, но теперь она удостоверилась, что он достиг цели.

— Может быть, и да, — сказал он. — Не знаю пока. Я как-то не думал об этом.

Он произнёс это подчёркнуто небрежно, явно не желая показывать заинтересованность, что натолкнуло Лизу на ещё одно предположение: вероятно, её слова отвечали его собственным мыслям. На самом деле он хочет возвыситься намного больше, чем об этом говорит. Хотя, с другой стороны, почему он должен ей об этом говорить? Он и без того сказал достаточно много. А свои честолюбивые стремления, вполне возможно, не озвучивает даже себе. Интересно, так настолько ли он на самом деле отличается от Регины Черняевой?

В любом случае, с этого момента Лиза знала, что у него есть тайная уязвимость, и что на этой уязвимости можно сыграть в собственных интересах. Она начала рассуждать: «У меня тоже есть цели и честолюбие. И мне нужен союзник. Он бы мог стать им — если я буду направлять его к этому. Он самолюбивый, амбициозный и при этом влиятельный — намного влиятельнее всех, с кем мне приходится сталкиваться. И Арефьева, и Бардин стоят ниже него в этом ранжире. И его семья в его распоряжении, а значит, при умелом обращении в какой-то степени могла бы быть и в моём. Если он захочет подняться наверх, он вытянет и меня. Точнее, я сама сделаю всё для того, чтобы подняться с ним вместе. Только нужно не дать ему уйти от меня сейчас — потом я буду держать его достаточно крепко».

Каждый из них размышлял о чём-то своем, и за столом повисло молчание. Лиза прервала его первой.

— Я ведь и дальше буду заниматься вопросами выборов. — Эдуард посмотрел на неё, но теперь его взгляд снова был спокойным. — Для меня это просто-таки захватывающе! Я занималась разными пиар-кампаниями, но не избирательными. Кому-то может казаться, что это тяжело и скучно, но я вижу здесь новый профессиональный опыт и пространство для самореализации. Работать в полсилы я не стану: для меня это не имеет смысла. Нет, чтобы добиваться успеха, нужна полная самоотдача. А успех — это победа на выборах. Если у меня появятся какие-нибудь соображения насчёт стратегии, тактики и всего прочего, мне бы хотелось иметь возможность с тобой поделиться. Иногда для объективности и точности суждений нужно ещё чьё-нибудь мнение, кроме своего, — сказала она и добавила с простодушным видом. — Конечно, только если ты сам не будешь против того, чтобы я тебя отвлекала по такому незначительному поводу.

«Если он под каким-нибудь предлогом скажет „нет“, то он либо дурак, либо я ошиблась в своём понимании ситуации относительно него, — подумала она. — И то, и другое будет означать, что обо всех моих планах можно сразу же забыть».

— Нет, я не буду против. Ты всегда можешь ко мне обращаться. — В сопровождение своих слов Эдуард подарил ей самую чарующую улыбку за весь вечер. Но тут же сменил тон, снова разбавив его лёгкой небрежностью. — Просто скажешь, когда тебе будет нужно, а я постараюсь найти время послушать твои соображения.

Она поняла, что они играют в одну и ту же игру. Больше у неё не осталось никаких сомнений: «Он далеко не дурак. Возможно, он даже умней, чем я думала. Тем лучше! И я не ошиблась в предположениях. А это значит, что у меня появится шанс отодвинуть всех, кто мне мешает!». Стараясь, как и Эдуард, внешне оставаться бесстрастной, внутренне Лиза ликовала. Её мысли принимали более чёткое направление. Теперь требовалось облечь их во что-то конкретное, но конкретика тоже начинала просматриваться. Под влиянием своих размышлений Лиза оказалась слишком взвинченной, чтобы оставаться в кафе дольше. Ей срочно требовался покой, а ещё лучше — освежающий душ, способный остудить не только тело, но и разгорячённый разум: вода всегда благотворно действовала на неё. К тому же она опасалась, что Эдуарда насторожит её неумеренно возбуждённый вид, прятать который становилось совсем нелегко.

— Спасибо тебе, Эд. — Она тоже ему улыбнулась. — Отвезёшь меня домой? Мне уже пора, я совсем засиделась!

— Да, конечно, отвезу. Кстати, мне тоже пора. — Он бросил взгляд на часы.

На обратном пути они говорили мало и в основном о всяких пустяках вроде установившейся жары и музыки, негромко льющаяся из радиоприёмника через стереофоническую систему. Сменяющие друг друга мелодии сами собой устраняли необходимость в разговоре. Отрешённо глядя в лобовое стекло, Лиза мысленно подводила итог: день, изначально не обещавший ничего кроме обычной работы, открыл ей возможность фантастической удачи — а в то, что перед ней маячит именно удача, она поверила безоговорочно.

9

Мобильник в спальне звонил громко и настойчиво.

— Ир, принеси мой телефон! — Эдуард снял с плиты кипящий кофейник. — И в субботу нет покоя.

— Сейчас, дорогой. — В дверях кухни появилась Ирина в розовом атласном халатике. — Держи. Это твой папа.

— Да, пап, привет. Что? …Нет, не видел я ничего. …Сейчас что ли? …Ну, ладно… Ладно, я же сказал. Приеду.

Он отключил телефон и налил кофе в чашку.

— Отец просил приехать.

— Что-то случилось?

— Да непонятно. — Эдуард с сомнением пожал плечами. — Он ничего не объяснил. Что-то там про газету Черняевых говорил… Видел я сегодняшний номер или нет.

— Кажется, твой отец думает, что утро должно начинаться с этой паршивой газеты. — Она вылила остатки кофе из кофейника себе в чашку и сделала глоток. — Почему ты на меня не заварил? Дай мне булочку.

— Ириш, мне некогда. Возьми сама. — Эдуард наспех допил кофе. — Но он правильно говорит: мы не можем игнорировать эту газету. Хотя она и правда паршивая.

— Так ты что, уходишь? — Она чуть поджала губы.

— Да, я обещал отцу.

— И когда вернёшься?

— Не знаю. Как освобожусь.

— Эдик! Ты мне тоже обещал. Ты обещал, что мы проведём эти выходные вместе, помнишь?

— Помню. Сейчас только утро, у нас ещё будет время.

— Ты говорил, что мы поедем на корт. — Ирина подошла к нему почти вплотную и, заглядывая ему в глаза, начала игриво гладить его плечи. — Я так ждала этой поездки.

Он усмехнулся и слегка обнял её.

— Ты всё равно не умеешь играть.

— Но ты же умеешь! А я буду на тебя смотреть. Мне нравится смотреть на тебя.

— Я закончу дела — и мы съездим на корт. Пойду переоденусь.

Эдуард вышел, забрав с собой телефон.

— Вот так всегда. Все планы теперь меняй! — Она сполоснула кофейник и крикнула. — Ну хотя бы возвращайся побыстрей!

Николай Левандовский уже ждал сына в своём домашнем кабинете, когда тот приехал.

— Наконец-то! Долго спишь, — иронично заметил он вместо приветствия.

— Ничего не долго. Я что, в пять утра должен был встать?

Несмотря на этот обмен колкостями, они по-родственному обнялись.

— А ничего бы с тобой не случилось. Если нужно, то и в пять люди встают.

— А что, было нужно? Что всё-таки произошло?

— Ничего особенного — кроме того, что про тебя в газете пишут. На, почитай. — Левандовский протянул Эдуарду «Прожектор». — А я вот сегодня совсем не выспался: плохо спал. Наверное, с дороги.

— Что это? — Эдуард с недоумением кивнул на развёрнутую газету. — Что за бред?

— Ну, ты же видишь: «сенсационные разоблачения». — Николай Александрович напустил на себя подчёркнуто ядовитую язвительность, адресованную то ли сыну, то ли автору статьи.

— Какие разоблачения?! Это что, Шибаев, что ли, разоблачает? Эта поганая сволочь?

— Ну, сволочь не сволочь, а наговорил он про тебя с три короба. И про всех нас тоже наговорил. Сейчас Игорь подъедет. Обсудим все вместе. — Левандовский поднялся и начал ходить по комнате, заложив руки за спину.

— А что обсуждать? Черняевы пишут про нас не в первый раз — уже почти год как пишут. Ты же сам говорил не обращать внимания!

— Не обращать внимания — да. Но ещё я говорил не провоцировать их на то, чтобы о нас писали. Не подкидывать им темы! И что? Кто меня слушает? То Неонила, теперь ты…

— Хочешь сказать, что это я подкинул им тему?

— А ты хочешь сказать, что нет? Разве не ты устроил разнос с пристрастием этому м***у?

— Он то и заслужил, — хмуро ответил Эдуард.

— Ну да. А подумать о последствиях для начала можно было? Что он тут говорит?.. — Николай Александрович снова развернул «Прожектор» и пробежал глазами материал. — «Младший Левандовский уволил, а, говоря своими словами, вышвырнул честного сотрудника с принципиальной позицией». Или вот: «Под «крышей» Эдуарда Левандовского практикуются неоднозначные операции с кредитами для малого бизнеса…», «интересы семьи на первом месте, но всё ли так однозначно, если мэр — тоже из семьи?»… Что это?! Не ты подтолкнул его к этим «откровениям»?

— Да он мразь последняя! Я что, любоваться на него должен был? Или слова ему поперёк не сказать?

— Просто не надо было делать так, как ты сделал! Ну, мразь он, ну, выкинул ты его, и что в итоге? Чем он пострадал? Он ещё бабла себе отхватил за это! А пострадал ты!

— Что за шум, что за крики? Доброе утро всем! — только что вошедший Игорь Левандовский поздоровался с братом и племянником. — Чего вы кричите? Аж во дворе слышно — я сейчас шёл, слышал.

— Обсуждаем последние новости. — У Эдуарда был всё тот же хмурый вид. — Отец не в духе.

— Конечно! Потому что отцу приходится за всех отдуваться! — Старший Левандовский повернулся к брату. — Вот, опять в «Прожекторе» херню написали. Про банк, про Эда почти страница… Тот дурачок, которого уволили недавно, там ещё скандал был, помнишь?.. Ну, он написал. В смысле, интервью дал. Рассказывает, как банк работает, типа, он раскрыл схемы кредитования малого бизнеса… Тебя там вспомнил, Игорь: что предпринимателей вроде как наклоняют у нас кредиты брать. Бред, в общем… Кто их наклоняет?

— Ну да. — Игорь энергично потёр ладонью лоб и поднял глаза на остальных. — Заказной материал. Однозначно. Черняевы купили этого, как его?.. Шибаева?

— Купили, конечно! Ты потом почитаешь, там много всего, не хочу пересказывать.

— Ладно, я возьму с собой. Почитаю. Что ты думаешь, Коля?

— А что думаю… Что Черняев идёт во атаку и расширяет фронт. До этого они только про город писали — то не так и это… Ну, тебе доставалось, — он кивнул на брата.

— Да я уже привык.

— А теперь всем достанется, это первый звоночек. Пройдутся по каждому.

— Значит, и вы скоро привыкнете. Чего ты его выгнал вообще, кренделя этого? — Игорь обернулся на племянника. — И чего он скулит? Выходное пособие не получил?

— Всё он получил! Сам же и сидел на кредитном департаменте! И сам же левые схемы пытался мутить: думал, что самый умный. Люди приходили, рассказывали, что он перегибает палку. Паша с «Телекоммуникаций» жаловался, ещё другие. Ну что за херня?! Я сказал Шибаеву, чтобы прекратил это и не выделывался. Он мне начал: «да я всё знаю, у вас разные типы клиентов, одних можно трогать, других нельзя, а у меня собственная политика, и я прибыль приношу». Своих людей в отдел поставил… Потому и решили отдел его вычистить. А он пришёл скандалить: не трогайте меня, вам же будет хуже. Сука.

— «Разные типы клиентов»… Надо же! Да, паскудный малый.

— Да если бы я мог всё переиграть, я бы всё равно его выгнал!

— Откуда он взялся там вообще у вас?

— Он с самого начала работает… работал. Вроде был нормальный. А потом, когда освоился, стал наглеть. Денег захотел.

— Черняевы сориентировались, а? — подмигнул Игорь. — Быстро его подобрали. Это когда он от вас ушёл?

— С неделю назад.

— Хорошо сработано!

— Да он, скорее всего, сам к Регине побежал! Ещё как только узнал, что может вылететь.

— Ну, ребята, случилось — так случилось. — Игорь не терял присущей ему бодрости духа. — Конечно, здесь можно было сделать и поаккуратнее: Эдик, какого хрена ты ввязался в эту разборку? Есть же управляющий!.. Пусть бы он и занимался.

— Да я Эду сразу говорил: не светись ты в этом паскудном деле! — вклинился Левандовский. — Это что, твой вопрос? Нет. Так чего самому было пачкаться?

— Я ввязался, потому что он прикрывался нами же!

— Ладно, проехали. И с другой стороны, — продолжил Игорь, — раз это была такая сволочь — то избавились и хорошо. Давайте лучше решать, что дальше делать. Понятно же — ты правильно говоришь, Коля, — что эта газетка теперь с нас не слезет.

— Что бы мы с ней ни сделали, завтра скажут, что мэр давит журналистов в угоду своим родственникам. Как сказали про банк. Чего мы добьёмся? Ничего, только сплетни плодить.

— Ну, а что тогда? Что предлагаешь, Коля?

— Да пока… — Левандовский замялся. — Как-то себя подавать поактивнее, проработать это. А с ними, я думаю, не связываться — самое лучшее. Не пороть горячку. И на будущее надо быть осторожнее. — Он со значением посмотрел на Эдуарда.

Тот, скривив губы, отвернулся и также, не глядя, проговорил:

— Прости, что подбросил тебе проблем.

Николай Александрович снова вскинулся, готовый броситься в атаку. Видя, что конфликт грозит новой вспышкой, Игорь поспешил предотвратить её и перевёл разговор в более мирное русло:

— Вы вообще как, друзья, завтракали уже, нет?

— Я нет, — отозвался Эдуард.

— Я малость перекусил, но с этими проблемами что-то снова аппетит разыгрался.

— О, животрепещущий вопрос! — Старший брат иронично усмехнулся, но обстановка действительно несколько разрядилась.

— Ну, а как ты хотел, Коля? На голодный желудок оно как-то и не думается!

— И правда, пап! — теперь улыбнулся и Эдуард. — Война войной, а обед по расписанию.

— Какой же ты умный у меня бываешь! Лиля! — Левандовский позвал жену, выглянув в коридор. — Ты занята? Организуй, пожалуйста, что-нибудь поесть.

***

Лиза отличалась замечательной способностью не просто анализировать ситуацию, но и из множества самых разных событий, причин, следствий и сопутствующих им факторов создавать в голове некую финальную картину — итог, к которому можно прийти. Научным языком это принято называть стратегическим мышлением; Бардин, заметивший в ней сей талант, со своей склонностью к образности назвал его «умением видеть свет в конце тоннеля». Такое его определение отличалось достаточной точностью: она действительно могла обозначить конечную цель, иногда весьма неожиданную, но отнюдь не лишённую смысла. А вот увидеть в деталях тот путь, который мог бы привести к этой цели, давалось ей намного труднее, если давалось вообще: в дополнение к хорошему стратегу обычно требуется не менее хороший тактик. Действуя в одиночку, Лиза нередко сталкивалась с ситуацией, когда не могла чего-то добиться как раз из-за своей тактической слабости. Она путалась в вариантах решений, не зная, чему отдать предпочтение, и, поняв, что ошиблась в расчётах, увязала где-нибудь посреди дороги. Однако в случае с Эдуардом Левандовским совершенно неожиданно всё произошло совсем по-другому. Да, изначально Лиза, как и всегда, увидела свою цель — сделать из него союзника в борьбе за собственное максимально высокое положение. Но буквально вслед за тем ей вдруг со всей ясностью представился и путь, который вёл к этой цели наиболее успешным образом.

Фантазия, нарисованная ею в кафе «Орхидея», была столь невероятной, что даже напугала Лизу. Первым её порывом было отогнать возникшую мысль как абсолютную глупость. В общем, она так и поступила, запретив себе выдумывать. Тем не менее, через время, уже в спокойном состоянии та же самая мысль появилась снова и маячила, словно призрак, оказывая на неё всё более сильное воздействие. Постепенно эта навязчивая идея перестала быть пугающей и начала казаться даже привлекательной. В конце концов, Лиза решила дать себе ещё несколько дней: возможно, её стремление действовать пойдёт на спад, а возможно, события примут новый оборот и перечеркнут расчёты.

События, тем временем, и в самом деле приняли непредвиденный оборот.

В силу своих рабочих обязанностей Лизе полагалось читать и анализировать каждый выпуск «Прожектора» сразу после его выхода. Нередко получалось так, что в розничной продаже через сеть черняевских магазинов газета появлялась раньше, чем доставлялась в почтовые отделения. Поэтому газету Лиза обычно покупала. Вот и этим субботним утром она, как обычно, приобрела в ближайшем продуктовом минимаркете свежий выпуск злосчастного «Прожектора» вместе с булочкой для бургера и пакетом йогурта себе на завтрак и направилась в сквер неподалёку. Выбрав скамейку в тени деревьев, она уселась и развернула «боевой листок» Черняевых в поисках очередной провокации. Уже на первой полосе ей бросилось в глаза фото Эдуарда Левандовского и заголовок, набранный внушительным шрифтом: «Пауки в банке». Ниже шла аннотация, чуть помельче: «Сенсационное разоблачение местных банкиров незаконно уволенным сотрудником — читайте на следующей странице».

Она заглянула на указанную страницу. Там была ещё одна фотография — теперь Эдуард был запечатлен вместе с Игорем Левандовским, а подпись под ней поясняла: «Мэр и его племянник. Как делать деньги на городе». Половину площади второй страницы занимало интервью с неким Шибаевым, которого, как сообщалось, неделю назад «вышвырнул на улицу» Эдуард Левандовский. Якобы по причине несогласия этого Шибаева с кредитной политикой, проводимой «Городским коммерческим банком». Охваченная волнением Лиза пробежала глазами статью и поняла: новый поворот дел не только не перечёркивал её намерения, но и давал фундамент, на котором можно развернуться.

Теперь уже точно она должна была действовать, ведь только что сама судьба одобряюще прошептала ей: «Да!».

10

После той публикации в газете Лиза приступила к обдумыванию реализации своего плана. Ей не хотелось никого в это посвящать, однако получалось так, что одна она бы никак не смогла осуществить задуманное — ей требовался помощник. Таковым мог стать Таранов: ушлый, хитрый, амбициозный, беспринципный и безбашенный — он отлично подходил на отводимую ему роль. К тому же Лизе был нужен человек, не просто способный выполнить свою часть дела, но и вызывающий доверие, а в этом плане кроме как на Таранова ей было не на кого рассчитывать. Хотя и по нему у неё возникало множество вопросов: его сильные стороны легко оборачивались недостатками, а с доверием вообще всё выглядело сомнительно. Где гарантия, что он не соскочит в самый неподходящий момент или, воспользовавшись самой Лизой, не попытается повернуть ситуацию в свою сторону? Но всё-таки соблазн был слишком большим, чтобы из-за одного лишь Таранова отказаться от задуманного. Во-первых, собственный план виделся ей почти идеальным, во-вторых, с Димкой они как никак считались друзьями, да и прежде он не подводил её, в-третьих, возможный успех сулил ей новые, совершенно необъятные перспективы. И в конце концов она отважилась рискнуть.

Выяснив, что Таранов весь день собирается провести на работе, Лиза отправилась в «Северное Сияние». Его она нашла в пустом зале ночного клуба, где он в дневные часы предпочитал принимать гостей: там было тихо, никто не мешал, и разговаривать можно было без свидетелей. В каком-то растянутом пёстром, как лоскутное одеяло, свитере, с всколоченными волосами и тусклыми запавшими глазами Таранов произвёл на неё не лучшее впечатление. Может, ей всё-таки не стоило бы с ним связываться? Не хватало ещё, чтобы он ушел в депрессию или загул — неизвестно, что хуже.

— Привет. — Он поднял на неё глаза от мобильного телефона, с которым возился с равнодушным видом.

— Здравствуй. Что с тобой? — Она отодвинула стул и села напротив. — Ты случайно не заболел?

— Нет, всё нормально.

— Ты уверен? У тебя неважный вид.

— Вчера пришлось прокантоваться всю ночь в клубе: люди одни заезжали стоящие. Был разговор. Ничего, — он улыбнулся, — посплю и буду в форме.

— Если ты сейчас совсем не в форме, я оставлю тебя в покое: зайду в другой раз.

— Как я могу отказать даме? Для женщин я в форме всегда.

Его шутка приободрила её: вроде бы он не настолько плох.

— Чего-нибудь хочешь? Ну, там, поесть, выпить?..

— Пожалуй, воды. — Лиза промокнула лоб бумажной салфеткой. — На улице, наверное, все тридцать пять.

— Девчонки! — Он повернулся в сторону служебных помещений. — Принесите минералки!

Одна из девушек прибежала на его зов и так же быстро исчезла.

Лиза скрестила пальцы под подбородком.

— Я пришла не просто так.

— Могла бы и просто так.

Таранов отложил телефон.

— Как-нибудь в другой раз. Мне нужно поговорить с тобой. Очень серьёзно.

— Серьёзно так серьёзно. Не возражаешь?.. — Он достал новую пачку сигарет и распечатал её, придвинув к себе пепельницу.

— Вообще-то возражаю.

— Не сердись. Зато я буду слушать тебя очень внимательно.

— Хотя бы не дыми на меня. — Она недовольно поморщилась и, напряжённо сжавшись, замолчала.

Повисла пауза.

Таранов посмотрел на Лизу, в его глазах явственно читался вопрос. Она собралась с духом и бросилась с места в карьер.

— Дима, я хочу выйти замуж за Эдуарда Левандовского.

Таранов поперхнулся сигаретным дымом и закашлялся. Вид у него был совершенно опешивший. Наверное, взорвись сейчас в зале граната, это произвело бы на него меньшее впечатление, чем заявление Лизы.

— Я всё правильно услышал? — спросил он, приходя в себя. — За кого ты хочешь замуж?..

— За Левандовского.

Теперь он начал смеяться — громко и заливисто, тем мальчишеским смехом, который каким-то странным образом сохранился при его пристрастии к сигаретам. Она подождала, пока он замолчит, и сердито сказала:

— Хватит ржать. Мне не до шуток.

Таранов уставился на неё как на не вполне вменяемую.

— Да ты в своём уме, радость моя? В этом замечательном городишке ещё как минимум несколько сотен очаровательных юных барышень только и мечтают, как бы выйти замуж за Левандовского. Ты хочешь влиться в их ряды? Но зачем?

— А ты не понимаешь? Мне до смерти надоело перебиваться на вторых и третьих ролях только потому, что передо мной непробиваемой стеной стоят всякие авторитеты, родственники, любовницы, друзья и просто нужные люди. Так было на моей прежней работе, так получается и здесь. Я уже думала: честным путём их не сдвинешь с места. Значит, нужно идти в обход. Я ведь мозговой центр, Дима. Это я разрабатываю стратегии! И что же? Все пользуются моими трудами, но как только доходит до распределения доходных или престижных мест, я оказываюсь на задворках! Негласно мы готовимся к выборам, ты знаешь. Я из кожи вон лезу, чтобы отвоевать себе нормальное место. Это ведь я им придумала всю схему по организации предвыборного штаба! И естественно, я ждала вознаграждения в виде руководящей должности: кто мог бы лучше воплотить то, что существует в моей голове? Но никто и не думает давать мне такую должность. Меня даже не рассматривают на неё! Не потому что я неспособна, а потому что есть другие, которым это нужнее.

Лиза выговорилась, выложив всё, что накопилось, и умолкла. Таранов не подгонял её, но по его глазам Лиза поняла, что он ждёт продолжения, и сказала тем тоном, которым сообщают окончательно принятое решение.

— Если я стану его женой и войду в их семью, я получу то, что мне надо, и достигну таких высот, как никто другой! Я переверну этот город. И я добьюсь этого!

Он внимательно посмотрел на неё.

— Ну, в общем-то, я могу тебя понять. Я и сам через многое прошёл, прежде чем чего-то добился, и шёл к этому разными путями — не всегда они были безупречными. Но то, что ты затеваешь… Не проще ли попробовать получить руководящую должность по-другому? Неужели никак нельзя?

— Можно. Например, потратив на это десятилетия. Когда я буду в возрасте Арефьевой, я, само собой, получу место у кормушки. И, вероятно, превращусь в такую же старую крысу, с аппетитом пожирающую молодых конкуренток. Она же на дух меня не выносит! И я трачу кучу времени на то, чтобы разгадывать и нейтрализовывать её интриги. Но я ни капли не сомневаюсь: получи я фамилию Левандовская — и Арефьева в тот же день сама предложит мою кандидатуру в руководство штаба!

— Но выйти замуж за Эда… Честно, я не знаю, как это можно сделать!

— Зато я знаю! Я всё продумала — это тоже часть избирательной стратегии. — Она усмехнулась. — Но мне нужна твоя помощь, Дима! Без этого мой план не сработает.

Он покрутил в руках пачку с сигаретами, однако так и не закурил очередную.

— И чем же я могу тебе помочь?

— Очисти мне дорогу. Убери от него Березину.

— Что?! — вскричал Таранов, подскочив на месте. — Ты понимаешь, что ты говоришь? Как я её уберу?!

— Не паникуй, я не имею в виду радикальные меры. — Лиза усмехнулась и попила воды. — Просто придумай что-нибудь, чтобы в ближайшее время её здесь не было. Пусть она исчезнет: уедет, улетит, испарится — всё равно. Но если её не будет нигде поблизости, с остальным я справлюсь сама.

— Ты считаешь, что я имею на Ирку такое влияние?

— Считаю. Ты знаешь её как никто, и найдёшь, чем её взять.

— Ну ладно. Пусть так. Ты хочешь обеспечить своё будущее. Но мне-то это зачем? Почему ты решила, что я стану тебе помогать, рискуя собственной головой?

— Потому что ты тоже хочешь обеспечить своё будущее, — сказала она, мило улыбаясь. — Я ведь не ошибаюсь, нет? У нас с тобой общая проблема, Дима. Ты ведь тоже прокладываешь себе дорогу к «святому семейству». У тебя вроде бы получается, но не преувеличен ли твой успех? Ты ведь и сам задумываешься об этом. — Он смотрел на неё, а она говорила — спокойно и убедительно, как проповедник перед новообращенным. — Ты точно также разбиваешься в лепёшку, доказывая свою лояльность, но ты всё равно не стал для них стопроцентно своим. К тебе нет полного доверия. А значит, тебя легко могут подставить и сбросить со счетов. Это ты цепляешься за них, Дима, а не они за тебя. Им не страшно тебя потерять, а тебе их — совсем наоборот. Сейчас ты вроде бы нужен, но когда превратишься в балласт, они с лёгкостью от тебя избавятся, не так ли?

— Допустим. Ну, допустим, ты права, — сказал он осевшим голосом и глотнул из её стакана. — Но что даст твой брак с Эдом мне?

— Я предлагаю тебе сделку. Если ты поможешь мне добиться своей цели, я тоже помогу тебе. Подумай: как жена Левандовского я буду владеть какой-то внутренней информацией. Я буду входить в узкий круг, а значит, по мере возможности смогу информировать и тебя. Ты обезопасишь себя тем, что будешь получать информацию из первых рук и сможешь избежать некоторых сложностей. Плюс новые возможности. Я предлагаю тебе работать в команде. И ты не можешь не понимать всей выгоды этого — если только не будешь прятаться, как страус.

Таранов обхватил голову руками. Он находился в сомнении, но Лиза чувствовала, что он всё-таки проглотил наживку: её речь произвела на него то впечатление, на которое она и рассчитывала.

— Может, и так. Подожди! — Он упреждающе вскинул руку. — Я ещё ничего не говорю. Это просто рассуждения вслух, не больше. Может, и так, как ты сказала. Но я не могу поверить, что ты сможешь настолько войти в их круг доверия, что они станут с тобой делиться даже частью информации.

— А почему нет? Во-первых, я не подам повода к подозрениям. А во-вторых, какая-то часть информации станет мне доступна сама по себе, даже без моего участия. Это просто неизбежно! И что же, ты не заинтересован в таком варианте?

— Я должен всё обдумать. Не знаю.

— Ты сомневаешься во мне или в успехе того, что я задумала?

— Я хочу оценить все моменты. То, что ты предлагаешь, достаточно опасно. И тебе я бы посоветовал ещё раз обо всём подумать. Ты работаешь у Левандовских, но не знаешь их с той стороны, о которой сейчас говоришь.

— Не сочти это самомнением, но я не думаю о поражении. С такими мыслями лучше вообще не браться за дело. А оно обещает слишком большие преимущества, чтобы вот так запросто от него отказаться.

— Может, твой план и работоспособен, но проясни мне ситуацию. — Он ещё отхлебнул воды и снова наполнил стакан минералкой. — Ты правда считаешь, что если я уберу Ирку, Эд женится на тебе?

— Есть такая вероятность. У них же там не любовь?

— Да ну! Они и не живут вместе. Ну, привозит он её к себе периодически, бывают иногда они где-нибудь. Весной вместе отдыхали… В Италии, что ли. Но ничего больше. Это любовь?

— Вроде нет. Я бы, пожалуй, не смогла разрушать настоящие отношения.

— Ничего себе, какая сентиментальность! — Он засмеялся. — Ты меня даже удивила.

— Я не такое чудовище, каким ты меня представляешь. Он же не будет её удерживать, если она надумает уехать?

— Вот насчёт этого я просто уверен, что нет. Не слышал, чтобы он кого-то удерживал.

— Ну и хорошо. Главное, чтобы она согласилась: тогда и мне путь открыт.

— Хочешь, что ли, «залететь» от него? — Таранов хмыкнул.

— Фу! — Лиза скривилась. — Ты дурак вообще?

— Имей в виду, моя радость: даже «залёт» тебе ничего не гарантирует. Очень сомневаюсь, что Эд на это поведётся.

— Я же сказала, что я не собираюсь ни от кого «залетать»! Это вообще будет фиктивный брак.

— В смысле?

— Я просто предложу ему сотрудничество.

— Как и мне? — Он снова хмыкнул. — Но мне ты брак не предложила.

— Иногда брак — это наиболее подходящая форма. Я сделаю ему выгодное предложение, понимаешь?

— Предложение, от которого он не сможет отказаться? Ну-ну. Допустим. Но чем ты сможешь его заинтересовать?

— У меня есть кое-что в запасе. — Она лукаво прищурилась. — Ты забываешь: я ведь по специальности рекламный агент. А значит, какая моя задача? Рекламировать и продавать. Именно это и сделаю. Я предложу ему идею — идею жениться. Я сделаю ей самую лучшую рекламу, и если мой профессионализм меня не подведёт, он её купит, вот увидишь!

— Прости, но в данном случае я не верю во всесилие твоего профессионализма. Это авантюра.

Лиза и сама знала, что он прав. Но не подала виду, что согласна с ним: тогда он точно не станет ей помогать.

— Давай проверим. Хочешь поспорить? Что ты готов поставить на неверие в меня?

— Да всё что угодно! У тебя ничего не выгорит, я знаю этого человека.

— И что же ты такое знаешь?

— Много чего. Даже такое, что неизвестно другим. Он ведь бывал у меня в клубе.

— И что, устраивал там оргии? — Она вспомнила Эдуарда в кафе. Светлые глаза, пепельные волосы. Обаятельная улыбка. Мягкий голос, подчёркнуто правильная речь. Какой же он в действительности?

— Нет, — качнул головой Таранов. — Оргий не было. Было… кое-что другое.

Он замолчал, и она, заинтригованная, смотрела на него, напряжённо ожидая продолжения рассказа. Лизе хотелось попросить его не томить её, но она опасалась, что любопытство вызовет обратный эффект, и он ничего не станет рассказывать. Таранов собрался с мыслями.

— То, что я говорю тебе сейчас, не знает никто. Это должно было остаться между мною и им. Но… — он махнул рукой, как человек, решившийся на что-то, — то уже прошлое. В общем, Эд приходил в «Сияние» не только отдыхать. Первый раз он обратился ко мне, по-моему, года три назад. Я помню, потому что тогда он не так давно занимался делами, но уже стал известен своими нестандартными подходами, — усмехнулся Таранов. — Так вот. У меня в клубе есть девочки. Ну, ты понимаешь. Те, которые ходят с определённой целью, не просто развлечься и найти себе парня, а заработать. Они есть почти в любом подобном заведении, и моё — не исключение. Конечно, всё это незаконно, но такой уж «задний двор» бизнеса развлечений. Мы всегда знаем тех девиц, которые трудятся здесь постоянно, они как бы находятся под нашим покровительством. Короче, Эдуарда интересовали девушки такого рода. Не для себя, нет, — он отрицательно качнул головой, отвечая на мелькнувший в её глазах вопрос. — Он сказал, что для них есть работа: не постоянная, а периодическая, на непродолжительное время. Обслуживать некоторых вип-персон, как правило, заезжих — то ли партнёров, то ли конкурентов Левандовских. В общем, типа «группы сопровождения». Я не видел причин для отказа: девочки не против, им всё равно нужно работать, а платить им обещалось хорошо. Он сам выбрал несколько, самых толковых. Может, ты удивишься, но среди них тоже есть достаточно толковые. Дальше, насколько я знаю, он не общался с ними непосредственно — отношения поддерживал только с главной. Девочек привлекали не так часто, в каких-то случаях с особыми гостями: разрядить обстановку. А попутно они должны были или незаметно что-нибудь выведать, или просто понаблюдать за «клиентом»: привычки, особенности, разговоры. Такой себе бизнес-шпионаж. Признаться, то была грамотная идея, хотя мне и неизвестно, кто её автор.

— И что, это был успешный проект? — помолчав, спросила Лиза. Она не знала, как отнестись к услышанному. По его ремарке, она ожидала чего-то ужасного, а это так ли ужасно? Эти девицы всё равно занимались бы тем же самым. И участвовать согласились добровольно, их ни к чему не принуждали. Скорее, просто обратная сторона большого бизнеса и жизни ночного клуба.

— Никто не говорил со мной об успешности, а сам я в эти дела не влезал, и работали они не здесь. Но я думаю, какие-то результаты должны были быть. Иначе к чему всё затевалось?

Таранов снова умолк, и Лизе показалось, что на этом он намерен прекратить свои откровения. Она не удержалась, чтобы не спросить:

— А что же дальше?

— Да ничего. Постепенно всё пошло на спад. А потом у Левандовских ещё и начались проблемы с Черняевыми. За ними стали внимательнее следить, пошли разговоры о смене власти. В общем, ситуация осложнилась, и лавочка закрылась.

— Эти девушки — они что, и сейчас здесь работают?

— Надеюсь, ты не намерена с ними встретиться? — Он иронично вскинул брови.

— Нет. Просто интересно узнать, чем всё закончилось.

— Я не слежу за их судьбой. Но сейчас конкретно тех девиц здесь нет. Кажется, кто-то из них уехал, кто-то завязал… Думаю, им дали понять, что они должны уйти в тень и нигде не светиться.

— Ты сказал, он не интересовался такими девицами для себя. — Лиза не смогла не поднять вопрос, который не давал ей покоя.

— Я не видел, чтобы они его интересовали.

— А как же Березина?

— Что Березина? А, ты в смысле, что и она?.. Нет, это несколько другое. — Таранов хмыкнул. — Ей нужен не клиент, а партнёр-спонсор. Тоже, кстати, вариант сотрудничества. — Он подмигнул Лизе.

— На что ты намекаешь?

— Только на то, что сотрудничество порой принимает самые неожиданные формы.

— Тогда я не понимаю, чем тебя так удивил мой вариант, — пожала она плечами и вернулась к прежней теме. — Но Левандовский у тебя с ней познакомился?

— Ну да. Я же часто мотаюсь по делам, бывает, по несколько дней отсутствую, а Ирка всё время болталась здесь — то в клубе, то в сауне. Наверное, в один подходящий момент она его и подцепила.

— Тебя это задело? — полюбопытствовала Лиза.

— Почти нет. — Таранов зажёг сигарету и затянулся. — Она уже начала становиться обузой. Может, потому и ушла, что сама это понимала и не хотела затягивать.

— Я помню Березину, когда только познакомилась с тобой. Видела её как-то здесь. Кажется, она была хорошо навеселе, с какими-то своими подругами в таком же состоянии.

— С сёстрами. У неё же две сестры. Такие же, как и она. В то время, когда они тусовались здесь всей компанией, клуб превратился в бардак. Они так распоясались, что портили репутацию заведения, так что я был не так уж против избавиться от неё.

— Когда я их видела, они визжали, смеялись, пытались танцевать, а сами еле стояли на ногах. Судя по количеству бутылок на столе, они вылакали, наверное, по литру вина каждая.

— Ирка не была запойной пьяницей. Но иногда уходила в полный отрыв.

— Ты, случайно, не скучаешь по ней? — рассмеялась она.

— Да ну, на фиг! Тоже мне потеря. Таких, как она, найти не проблема. — Таранов стряхнул пепел с сигареты, задумчиво глядя на пустое пространство стола, но потом поднял на неё глаза. — Лиза, может, ты всё-таки выберешь какого-нибудь другого кандидата в мужья? А я обещаю тебе помочь! Правда.

— Дим, но зачем мне другой?

— Даже после того, что я рассказал тебе, ты не хочешь отказаться от своей идиотской задумки?

— Да мне это всё равно! Я же объяснила тебе, что хочу выйти за него не из-за любви. Я хочу добиться своей цели. А для этого мне нужен именно он, — сказала она и посмотрела на него в упор. — Помоги мне сейчас. Убери от него Березину.

Он ещё раз затянулся и с нажимом затушил недокуренную сигарету о дно пепельницы.

— Я не знаю, с какой стати должен тебе в этом помогать.

— С той, что тебе тоже выгодно, чтобы он стал моим мужем. Мы оба выиграем от этого, хотя выигрыш будет у каждого свой. Подумай об этом, только недолго. Скажем, до завтра.

— Не слишком ли ты торопишься в ад, дорогуша?

— В этом направлении тоже нужно не опоздать на проходящий поезд. Другого может и не быть.

— Ты дура, Лиза. — Он взглянул на неё с сожалением. — Хотя и умная.

— Я позвоню тебе завтра. — Она встала, взяв свою сумочку. — И не вздумай не брать трубку. Пока.

Таранов смотрел ей вслед, откинувшись на спинку стула. Её фигура исчезла в дверном проеме. Он потянулся за пачкой и вытряхнул оттуда очередную сигарету, вложил в губы и попытался зажечь. Рука с зажигалкой не слушалась, сигарета не зажигалась.

— Вот же дура!.. — процедил он сквозь зубы, щёлкая зажигалкой. Наконец, кончик сигареты засветился красным огоньком. — Аня! Света! — сердито крикнул Таранов, зовя официанток. — Уберите, наконец, пепельницу! Что, б***, за обслуживание!.. Выгоню всех на х***!

***

Идея с фиктивным браком родилась у Лизы ещё в тот момент, когда она болтала с Эдуардом в «Орхидее», и столь сильно взбудоражила её. Нет, сначала она подумала о политическом союзнике в лице сына Левандовского, но какой это должен быть союз, чтобы придать ей нужный вес? Такой вес, который будет способен своей мощью устранить с её пути всех, кто ей сейчас препятствует? Вот ему вообще и усилий особых прилагать не требуется, и всё благодаря фамилии, а ей… А ей тоже нужна его фамилия. Всего лишь! Как просто, оказывается, открывался ларчик! Подумав так, Лиза попыталась представить: что если она будет жить с ним? Просто жить в одном доме. И иногда разыгрывать для посторонних, что они муж и жена. Созданные её воображением картины «совместной жизни» шокировали своей неожиданностью, но тем не менее, к собственному удивлению Лизы, не породили отторжения. Эдуард обладал приятной внешностью, обаянием и был умён — именно умён, а не только хорошо образован. В его словах со всей очевидностью угадывалось направляющее движение мысли, а не хаоса, не ограниченности, не узости, и это произвело на Лизу сильное впечатление. Он, в любом случае, стоял никак не ниже неё по своим умственным характеристикам, а она мало кого оценивала так высоко. Он был влиятелен. Она сама не раз видела, как те, кто ещё минуту назад не могли сложить себе цену, с его появлением сразу лишались всей своей дутой значимости, тогда как ему даже ничего не требовалось делать, чтобы дать почувствовать собственное положение — оно и так не вызывало сомнений. И при всём при том он был к ней расположен — значит, она могла бы на него рассчитывать. Точнее, не рассчитывать на него было бы глупо: как можно упустить такую на редкость благоприятную возможность? Последним и решающим доводом в его пользу стало то, что Эдуард не вызывал у неё подсознательных опасений, она чувствовала себя с ним свободно и полагала, что без проблем сможет направлять его действия в собственных интересах.

Чем больше она взвешивала все «за» и «против», тем больше убеждалась в рациональности своей задумки. Собственно, а почему нет? Почему не заключить с ним договор и не расписаться на пару месяцев — что она теряет? Ничего! Зато автоматически приобретает полный набор всего, что ей нужно. А главное, она сделает всех — и Арефьеву, и Нилку и… остальных, кто в ней сомневался, включая того же Бардина. Пусть потом посмотрят, как они её недооценили! Пусть ищут её снисхождения, когда у неё власти будет больше, чем у них всех вместе взятых! Если она станет женой Эдуарда и невесткой Николая Левандовского, пусть даже формально (кто об этом будет знать?), за полгода она укрепится настолько, что потом справится и без них. Да и, в конце концов, ей надо от них совсем мало — только раскрученное имя, ничего другого она не потребует. Как раз и придя к такому заключению, Лиза отправилась искать помощи у хозяина «Северного Сияния».

11

Таранов не сомневался: по своей наивности Лиза звала его ходить по лезвию ножа. Подставить подножку Эдуарду с его репутацией весьма опасного человека, а заодно и всей его влиятельной родне? Конечно, они не спустят такое на тормозах! Левандовские влиятельны, могущественны и считают себя правящей городской знатью, провинциальным королевским двором, в котором судьбы подданных вершатся на их усмотрение. Условия, в которых они прошли свой путь к положению, деньгам и власти — условия периода первичного накопления капитала, экономического хаоса, социальной нестабильности и правового беспредела — либо ломали, либо закаляли. Для населения экстремальные реформы стали испытанием, требующим экстренно освоить все азы выживания в совершенно новых и непривычных условиях. Человеческих судеб за это время было исковеркано немало, а те, кто успешно остался на плаву, научились выживать, прагматично приспосабливаясь к любой ситуации и выжимая из неё по максимуму в свою пользу. К таковым относились и братья Левандовские.

На волне реформаторской стихии они открыли строительную фирму буквально на обломках обанкротившегося предприятия. Тогда это казалось проектом заведомо проигрышным: ну кому при царившей почти поголовной нищете и безденежье будет нужно что-то строить? Однако Левандовским благодаря собственным усилиям, давним, ещё доперестроечным, связям и определённому везению удалось отыскать клиента: один из крупных и влиятельных новоявленных дельцов затеял строительство агрокомплекса. Проект оказался очень удачным и прибыльным, Левандовские прозвучали, а дальше всё поехало и покатилось. Конечно, то была лишь видимость лёгкого успеха — на деле за ним стоял ежедневный изнурительный труд, и финансовые потери, и угрозы краха, и бандитские «наезды», и вынужденная малоприятная необходимость заручаться поддержкой влиятельных лиц, которые сменяли друг друга, будто картинки в калейдоскопе. Все фундаментальные технические и финансовые функции в этом семейном бизнес-начинании лежали на старшем брате, дипломированном инженере с опытом общественной деятельности, тогда как Игорь взял на себя задачу пилота-гонщика, маневрирующего в стремительно движущемся потоке, моментально ориентирующимся в переменчивой реальности и принимающим тактические решения, от которых существование фирмы зачастую зависело больше, чем от всех остальных факторов. Респектабельный, авторитетный, решительный, жёсткий Николай Александрович и гибкий, пластичный, цепкий Игорь, умеющий оценивать обстоятельства, лавировать и располагать к себе людей, одновременно дёргая за нужные нитки, составили тот жизнеспособный тандем, который и привёл их в конечном итоге к нынешнему успеху.

И вот теперь с этими людьми пытается играть в свои детские игры Лиза? Глупость! Таранов мысленно хохотнул от её идеи. Что бы там она ни рассказывала, никакой большой выгоды ей не светит. Просто тешит себя сладкими иллюзиями: типа, да я вот выйду замуж за самого крутого парня в городе и сама стану вся такая же крутая. Но, во-первых, Эдуард Левандовский вряд ли попадётся на её удочку, во-вторых, даже если и попадётся каким-то невероятным образом, то не придаст ровно никакого значения фиктивному браку, так что рассчитывать на что-нибудь посерьёзнее одной только фамилии Лизе отнюдь не придётся. Ну а в третьих, и это уже железобетонно, его родня уж явно не поймёт и не одобрит такой его шаг, как бракосочетание с рядовой подчинённой отца. Так что провал её авантюры, можно сказать, предрешён, а значит, и помогать ей в том, что выглядит безнадёжным, не имеет большого смысла.

Однако Таранов испытывал к Лизе некоторую слабость, что мешало сразу и без оговорок ей отказать. Обычно он не заводил дружбу с женщинами и вообще не понимал её смысла, но те отношения, которые у него сложились с этой девушкой, можно было назвать именно дружескими. С ней было приятно общаться и проводить время. С ней можно было обсудить местные новости и выслушать её достаточно разумное мнение. Заодно с ней можно было и порисоваться, расхваливая свои деловые успехи: она воспринимала эти самовосхваления благосклонно и, кажется, не сомневалась в его талантах бизнесмена. К тому же ему нравилось ощущать себя нужным ей как старший брат и товарищ, который может прийти на выручку советом или ни к чему не обязывающей услугой. Он познакомился с ней, руководствуясь тем, что она подруга Кати Левандовской, да к тому же симпатичная, а, узнав её лучше, заинтересовался ею как личностью: она не была ни смазливой пустышкой, ни хитрой стервой, как большинство окружавших его женщин, зато отличалась напором, честолюбием и ясным логическим умом. Таранов не исключал, что Лиза способна далеко пойти, и хотел бы увидеть, чего она, в конце концов, добьётся — преодолеет условности и рамки или же окажется ещё одной жертвой стандартов и болота.

Но этот удобный устоявшийся характер их взаимоотношений внезапно и решительно разрушило её заявление о том, что она хочет выйти замуж за Эдуарда Левандовского. Выслушав её, в первое мгновение Таранов даже не поверил, что Лиза говорит серьёзно, но поняв, что она действительно не шутит, он запаниковал. Сначала то была интуитивная паника, но, покопавшись в себе глубже, он понял, что это ревность. С какой стати он должен дарить её кому-то, если вполне мог бы оставить себе? Он нравится ей, это заметно, — конечно, может, не до умопомрачения, но в какой-то степени она им увлечена. И она ему тоже нравится, как давно уже с ним не бывало: не просто как девочка для утех, а как умная, хваткая и надёжная союзница. Пусть то и не любовь, но и не заурядное вожделение. В попытке отговорить её Таранов нарушил даже собственное железное правило и рассказал тёмную историю из жизни клуба с участием Эдуарда. На Лизу его рассказ не произвёл сильного впечатления — она осталась при своём мнении. И Таранов оказался перед выбором: помочь ей в расчёте, что у неё ничего не выйдет с Левандовским, и она, несчастная и разочарованная, всё равно придёт к нему, чтобы выплакаться (нужно только быть наготове с жилеткой), или же признаться ей в чувствах иного рода и таким образом попытаться её удержать. В признании, однако, крылся большой риск: если она ответит взаимностью, так ли ему нужно это? Готов ли он взвалить на себя новый груз? И он со всей тщательностью оценивал оба варианта, размышляя, что же предпочесть. Впрочем, был и ещё один момент, оказывавший влияние на его решение: в глубине души, никому не признаваясь в этом, Таранов ненавидел Эдуарда. Он убеждал себя, что эта ненависть — реакция на несправедливость мироустройства (почему одни люди рождаются любимцами фортуны без всяких на то заслуг, тогда как другим надо буквально вымаливать каждую едва различимую улыбку судьбы?), а не порождение зависти. Тем не менее, определяющими здесь были не причины неприязни, а её последствия. Именно они задавали направление его мыслям. Именно они должны были подвести его к окончательному выводу.

***

— Ну что, подумал? Какой твой ответ? — спросила Лиза едва не с порога, проигнорировав попытку Таранова поцеловать её в щёку в знак приветствия. Весь день она провела как на иголках в ожидании того, что он ей скажет, и примчалась к нему, как только смогла вырваться с работы.

Лиза с удовлетворением заметила, что сегодня Таранов выглядит действительно лучше и одет по-божески — вместо вчерашнего клоунского наряда. У него же её поведение вызвало раздражение.

— Послушай, Лиза, я думал, ты остынешь за ночь и откажешься от своей задумки.

— Это и есть то, что ты намерен мне ответить?

— Я ещё ничего тебе не ответил. Но мне не нравится твоя спешка! Это что, вопрос сегодняшнего дня?

— Может, и сегодняшнего. Как ты не поймёшь? Если что-то затеваешь, то начинать надо в подходящий момент, а не когда придётся. Для моего плана сейчас как раз и есть самое подходящее время.

Они сидели за тем же столиком в дальнем углу пустого зала, что и вчера, однако на этот раз официантка возникла перед ними уже спустя минуту, с заученно любезной улыбкой. Бросив на неё безразличный взгляд, Таранов отрицательно качнул головой, и она молча исчезла, оставив их вдвоём перед всё той же проблемой.

— С чего ты взяла, что именно сейчас подходящее время? — спросил он, возвращаясь к прерванному разговору.

— Ну так я готовилась, наверное! Не на пустом же месте я это задумала! — Теперь уже и она пришла в раздражение.

— Успокойся.

— Ты срываешь мне все планы и говоришь «успокойся»?!

— Разве я сказал, что я отказался?

— Да ты вообще ничего конкретного не говоришь! Просто морочишь мне голову! Я не сплю ночами, у меня план в деталях, момент самый удобный… Я не могу всё вот так бросить. Если ты откажешься, я всё равно не откажусь. Я переработаю свой план, но не откажусь. А ты оставайся ни с чем.

Он подождал, пока она перестанет бушевать, и, наконец, изрёк, глядя на неё со значением.

— Я вообще-то хотел сказать, что, в принципе, мог бы тебе помочь.

— Неужели? — В голосе Лизы не было слышно особой радости. — Почему же сразу не сказал, а начал читать мне лекцию о спешке?

— Потому что я уточнил: «в принципе» и «мог бы».

— Ну и в чём загвоздка?

— Не злись. Давай просто спокойно обсудим, и всё — я дам тебе окончательный ответ. Только проясним несколько обстоятельств. Знаешь, Лиза, я сталкиваюсь с Левандовскими уже давно, и не в том свете, в каком имеешь с ними дело ты. Было время, когда я ничего для них не значил — ничего, просто пустое место! Но поскольку в этом городе — так уж сложилось — надо принадлежать или к группе Левандовских, или к группе Черняевых, мне пришлось немало потрудиться, чтобы войти в их общество. Да, ты права: я хочу закрепиться там, хочу повысить своё значение. И в этом смысле твоё предложение мне интересно. Но я повторю тебе ещё раз, что по той же причине опасаюсь интриговать против Левандовских.

— Я же не боюсь! А моя роль посерьёзнее твоей! — Лиза бросила на Таранова насмешливый взгляд из-под опущенных ресниц.

— Ну и напрасно! Я бы на твоём месте не был таким самоуверенным. Твой Эдик просто бандит, несмотря на весь свой внешний блеск. А ты сама лезешь в пасть тигру.

— Боже, какие страсти!

— Не смешно. Думаешь, сумеешь с ним договориться? Как я тебе уже объяснил, он не слишком щепетилен в делах, ни в личных, ни в профессиональных. Были такие и до тебя: думали, что сумеют его пленить своими прелестями. Ну, и где они? Он давно и думать о них забыл!

— Я не собираюсь никого пленять никакими прелестями! — оборвала его она. — Сколько можно об этом?!

— Конкретно под твоими прелестями я имел в виду ум. Ты же считаешь себя самой умной? Ты там ещё говорила о сотрудничестве. Так вот, с сотрудничеством может статься так же глухо. Рассчитывать на Эда — бесперспективно. Даже бесперспективнее, чем с его отцом. Даже чем с Игорем, хотя именно Игорь — креатура девяностых, он прошел огонь, воду, медные трубы и пронять его очень сложно. Но Эд ещё меньше ищет всяких возможных партнёров-нахлебников, чем его отец и дядя. Сотрудничество он ведёт только с теми, в ком заинтересован сам.

— Ну, так вот, ты сам и дал ответ: он должен стать заинтересован во мне.

— Легко фантазировать, когда не знаешь реальности.

Она не ответила, и он, подождав немного спросил.

— Так что, ты всё-таки не хочешь остановиться?

— Не хочу. Чего ты боишься, Дима? Ты же только сплавишь Ирку. Никто и знать не будет о том, что ты в чём-то участвуешь.

— Но я фактически подсуну им тебя. Мы ведь будем в сговоре.

— Но и выигрыш потом тоже будет общий.

Таранов по привычке закурил, пуская дым в сторону от неё.

— Ты обещаешь мне информацию? — уточнил он.

— Да, — кивнула она. — Я буду держать тебя в курсе событий и постараюсь, чтобы тебя привлекали к делам Левандовских.

— Хорошо, ты будешь меня поддерживать по ходу дела. Но ведь мы не знаем, выгорит ли оно. Что если ты ничего не добьёшься? Или попадёшься? А я-то всё равно окажусь замешан, независимо от результата. Я сильно рискую.

Она пока не вполне понимала, к чему он ведёт. На категоричный отказ это было не похоже. Но тогда что? Таранов, тем временем, продолжал.

— Поэтому у меня есть ещё одно условие, — сказал он, глядя на неё со значением. — В какой-то момент, если возникнет некая чрезвычайная ситуация, ты тоже поможешь мне. Считай, что я выиграл у тебя спор на «американку»: когда мне понадобится, ты выполнишь то, что я тебе скажу. Вот в обмен на это я тебе и помогу.

— Ничего себе! Да ты охренел, что ли? — Она не удержалась от грубости, услышав его требование. — А не слишком ли ты многого хочешь?

— Нет. Я беру ровно столько, сколько полагается. Не согласна — разговор закрыт. Это моё условие. Хочешь — можешь подумать, до завтра. — Он повторял её вчерашние слова и, похоже, полагал, что она начнёт сомневаться в целесообразности своего предприятия. Однако к его удивлению она произнесла всё с той же твёрдостью.

— Мне не о чем думать — только зря терять время. Я согласна, хотя ты просто редкостный подлец.

— Я подлец?.. — его брови поползли вверх в изумлении. — Я соглашаюсь помогать тебе в какой-то мутной афере, и я же ещё и подлец?

— Ну, а кто ты? — она пожала плечами. — Хочешь выжать из меня всё до последней капли и считаешь, что это по-дружески?

— По-дружески — это то, что я делаю для тебя! А с твоей стороны по-дружески будет просто согласиться на мои условия, без глупых комментариев.

— А я что, разве не согласилась? Чёрт возьми, Дима!.. И тебе не стыдно? Вот уж не ожидала от тебя!

— Раз я соглашаюсь подставляться, то и оплату за свои услуги беру максимальную.

— Это даже не максимальная! Это просто сверхнаглость.

— Ну, у меня монополия на данный вид услуг, не так ли? Тебе же больше не к кому обратиться? И потом, я сделал тебе вполне приличное предложение. Будь я действительно подлец, — он засмеялся, — я бы взял с тебя и кое-что другое.

— Да пошёл ты!.. — устало отмахнулась она. — Можешь считать, что я не оценила твоё великодушие.

— Я и не рассчитывал, что ты оценишь. Ладно уж, буду подлецом.

— Ты ещё и хам.

— Может, я просто твоё отражение? — спросил он не без иронии. — Тебе не кажется?

— Хватит умничать. Думай лучше, что ты скажешь Березиной. У тебя на это очень мало времени.

Он досадливо поморщился.

— Да уж придумаю. Не одна ты у нас такая творческая натура.

12

После обещания Таранова Лизе пришлось запастись терпением, однако ожидание её нервировало. К тому же, хорошенько обдумав, Лиза сочла разумным не пересекаться с Эдуардом до того, как решится вопрос с Березиной, и теперь ей приходилось всячески избегать любой случайной встречи. Однако если прежде он бывал в «Строй-Модерне» не так уж часто, то теперь, как назло, появлялся в офисе отца почти каждый день: она видела его машину и спешила куда-нибудь скрыться из виду, чтобы вдруг не столкнуться с ним. Так прошёл день, два, неделя… Ситуация становилась довольно глупой, и Лиза, не выдержав, позвонила Таранову, однако того только рассердил её звонок.

— Ты что думаешь, провернуть это так легко?! Не дёргай меня без толку, если хочешь, чтобы я вообще не отказался!

Ей пришлось оправдываться.

— Я только хотела узнать, есть ли у тебя какие-нибудь новости. Но ты ведь тоже должен понимать! Я сижу без всякой информации от тебя, что я должна думать?

— Из-за тебя я ввязался чёрт знает во что! Да только встретиться с Иркой так, чтобы это прошло никем не замеченным, целая головоломка! А убедить эту упёртую девку? А подготовить отъезд, если я её всё-таки уломаю? Ты подумала об этом?! Самое паршивое, что я должен её куда-нибудь пристроить, хотя лично мне это на хрен не надо! Повесила проблему мне на шею, так будь добра: имей терпение.

Для Лизы снова потянулись дни в ожидании.

Но если в личном плане у неё всё словно замерло, то в профессиональном — жизнь по-прежнему кипела, принимая новые формы и направления. Избирательная кампания временно отошла на второй план, уступив место участию «Строй-Модерна» в одном из рейтингов популярности предприятий и их руководителей. Подобно многим другим, этот раскрученный рейтинг с пресловутым вручением статуэток носил сугубо коммерческий характер: места в нём попросту выкупались номинантами. Каждого, кто внёс официально предусмотренный взнос в «благотворительный фонд», организаторы отмечали в какой-либо номинации. Так что награды были гарантированы, а конкурс попросту превращался в фикцию. Естественно, сей момент оставался тайной для рядовой публики, которой награды победителей преподносилось исключительно как заслуженное признание высоких заслуг.

Ранее Левандовские избегали участия в подобных проектах, однако теперь, когда их жёстко прессовали конкуренты, пришлось действовать иначе. «Строй-Модерн» подал заявку на участие в рейтинге «Золотой стандарт», претендуя на звание «лучшей социально ориентированной коммерческой организации», — таким образом предполагалось поправить несколько пошатнувшуюся репутацию компании. Эта номинация, до того отсутствовавшая в рейтинге, была учреждена конкретно для Николая Левандовского и по его заказу — за специально установленную надбавку к обычному «благотворительному взносу». Кроме того, Левандовские не поскупились и приобрели ещё и печатную площадь в роскошно оформленном журнале, напрямую сотрудничающим с «Золотым стандартом». Подготовкой регистрационных документов, презентации на конкурсе и статьи для журнала руководил Бардин, Лизе была отведена роль главного исполнителя. Это стало бальзамом для её самолюбия, а заодно и заставило отвлечься от собственных проблем. Значительную часть времени ей теперь приходилось проводить у своего непосредственного шефа. После того как он отказался поддержать её концепцию организации штаба, между ними возникло ощутимое охлаждение. Однако кризис был недолгим, и отношения Лизы с Бардиным снова выровнялись. Для конкурсных материалов требовалось множество разной информации и от структурных подразделений фирмы, и от городских социальных служб. Чтобы координировать процесс, Бардин ежедневно проводил с их руководителями оперативные совещания. На одном из них Лиза получила СМС Таранова, впервые отозвавшегося после своего затянувшегося молчания. Сгорая от нетерпения, она прочла послание — оно оказалось насколько лаконичным, настолько же неясным: «Виделся с И.». Возмущённая Лиза недоумевала: то, что он наконец-то встретился с Березиной, это хорошо, но каков же результат? Мог хотя бы намекнуть, вместо того чтобы и дальше держать её в неведении. Погружённая в свои мысли, она отвлеклась от происходящего, но вернулась к реальности, почувствовав на себя пристальный взгляд: на неё в упор смотрел Бардин.

— Что, мало спала сегодня ночью, если спишь сейчас?

Кто-то засмеялся, и она не преминула отпустить ответную колкость:

— Пусть мой ночной сон вас не беспокоит.

Её реплика тоже вызвала одобрительный сдержанный смех. Все с любопытством ждали продолжения, и Бардин отпарировал:

— Он беспокоит меня только в той степени, в какой ты компенсируешь его на работе.

— Как жаль.

— Не о том думаете. — Он с усмешкой взглянул на неё.

Лиза поняла, что, пожалуй, перегнула палку. Опять пойдёт волна сплетен о том, как бессовестно она соблазняет своего шефа. О них и так уже вовсю болтают из-за конкурса: сначала — что он назначил именно её своим помощником, потом — что она слишком часто и подолгу у него бывает. Теперь уж им точно припишут связь: кому ж ещё позволено так язвить, если не любовнице? И дёрнул же чёрт за язык! В общем-то, она сказала это, потому что он сам всегда поощрял её остроты, но ведь сейчас они были не наедине. Ей следовало бы не выставлять в глупом свете ни себя, ни его. Лизе стало неловко за свою несдержанность. Помимо всего прочего его замечание было вполне справедливо: она на самом деле витала в облаках.

— Прошу извинить меня, Андрей Иванович: я действительно думаю не о том, — произнесла она с искренним раскаянием.

Однако помимо её воли извинение получилось весьма двусмысленным. Это снова вызвало всеобщий смех, а Лизу заставило покраснеть и спрятать глаза, избегая встретиться с кем-либо взглядом.

Бардин ничего не ответил и только укоризненно покачал головой.

Выскочив из его кабинета после совещания, она помчалась в холл перед актовым залом, где никто не мог её слышать, и, спрятавшись за огромной пальмой в кадке, набрала Таранова. Вызов шёл так долго, что она уже засомневалась, ответит ли он вообще. Наконец он взял трубку.

— Что-то мне подсказывало, что ты мне позвонишь.

— Дима, что за фигня?! Где ты ходишь? И почему не сообщил, как у вас прошло?! Я тут с ума схожу от неизвестности!

— Радость моя, зачем столько эмоций? Я заеду за тобой в пять. Дождись меня, и всё узнаешь.

— И это всё, что ты можешь мне сказать?

— Увидимся — и я скажу тебе больше.

Его скрытность навела её на мысль о том, что сказать ему просто нечего: наверняка, у него не получилось с Березиной. Да, скорей всего, он не смог убедить эту девицу, что, впрочем, не так уж удивительно. Таранов был прав, когда сомневался в её плане. В самом деле, только при фантастическом везении могло бы что-нибудь получиться. «Это слишком невероятно, чтобы стать правдой. Очень много факторов! Тот же Димка. Если и провалился, что с него взять? Даже его интерес куда меньше моего! Я чересчур многого ждала, а надо быть реалисткой», — подвела итог Лиза. Совсем отказываться от идеи сотрудничества с Эдуардом она всё же не собиралась, просто теперь придётся придумывать что-то новое. Но чувствовала Лиза себя подавленной.

Когда она вышла из офиса после работы, внушительная «Тойота Прада» Таранова уже стояла чуть поодаль «Строй-Модерна». Она подошла, и он распахнул перед ней дверцу, заметив:

— Что-то ты опаздываешь. — Лиза посмотрела на электронные часы панели управления. Да, действительно, она задержалась на десять минут. — Всё время мне рассказывала, как тебе срочно это надо, а сама даже прийти вовремя не можешь.

— Да что теперь. — Она пожала плечами.

— Да уж, конечно! Когда дело сделано, что теперь! Поехали, отвезу тебя домой, по дороге как раз и поговорим.

Они выехали со стоянки.

— Почему ты ничего мне не сказал по телефону?

— Потому что это не телефонный разговор. Тебе, может, и всё равно, а я не хочу, чтобы кто-нибудь услышал.

— Считаешь, что машина — самое надёжное место?

— По крайней мере, здесь стопроцентно только мы вдвоём. Что такая кислая?

— Устала: ты помотал мне нервы.

— Ничего себе! И это вместо слов благодарности?

— Может, ты хоть что-нибудь мне расскажешь?

— Ладно, слушай уже. В общем, пообщался я с Иркой. Это такая морока! Я чуть не угробился, пока она вообще согласилась меня слушать, а потом — пока уговаривал её. Мало того, что дура, так еще и упёртая, как пень! Вбила себе в голову, что всё это дешёвый развод. Как будто мне делать больше нечего — только бегать за ней, чтобы разводить как лохушку.

— Я так и догадалась.

— Ты проявляешь чудеса проницательности, — бросил он не без ехидства. — Может, ты догадалась, чем всё закончилось?

— Тем, что она послала тебя?

— Она меня послала?.. Вот такого ты обо мне мнения? Да, не ожидал! Просто нож в сердце.

— Прости. Скажи сам: я уже не знаю, что думать.

— Думай, как будешь выполнять то, что мне обещала! Ирка согласилась.

— Березина согласилась?! — вскричала Лиза, не веря своим ушам. Значит, она поторопилась настроиться на провал операции?

— Ну, Ирка, конечно, повыламывалась! — Таранов расхохотался. — Но в конечном итоге, я её убедил: она готовится уехать. Радость моя, я выполнил свою часть обязательств, так что ты теперь, между прочим, моя должница!

— А вдруг она опять будет выламываться? Вдруг она передумает?

— Не передумает: ей уже нравится моя идея. И я сам купил ей билет. Через четыре дня она улетает. Вся в мечтах о новой жизни.

— Ничего себе! — теперь Лиза окончательно воспрянула духом. — И куда ты её отправляешь?

— В столицу России, — ответил он с усмешкой. — Ну а дальше посмотрим.

— Замечательно! А Эд?… Он точно не против?

— О господи! Даже Ирку не озаботила эта проблема — потому что проблемы просто нет! А ты не перестаёшь меня доставать своим вопросом.

Лиза помолчала, пытаясь заново осмыслить то, что произошло. Теперь у неё возникло странное ощущение: будто она запустила некий механизм, действие которого не может контролировать.

— Но что ты ей предложил? — полюбопытствовала она.

— У меня тоже есть свои профессиональные секреты. Владелец центра развлечений не может не уметь подобрать ключи к даме. Блин, ну и задала ты мне задачу!

— Но ты же справился!

— Не справился бы, если б не старые связи: спасибо, добрые люди пошли навстречу. А то бы вообще ничего не получилось!

— Ты что, подсунул её какому-то олигарху? — Она хихикнула.

— Ну, с этим-то Ирка справится намного лучше меня! Для неё главное, чтобы ей предоставили возможность, а уж свой кусок пирога она отхватит и без посторонней помощи. Кстати, в этом вы с ней просто сёстры по духу.

— Что за чушь? Чем мы можем быть с ней похожи?

— Да вот как раз общее между вами и наблюдается! Вы обе используете мужиков. Правда, Березина при этом расплачивается за оказанные ей услуги, а ты просто динамишь.

— Что?! — Она даже подскочила от возмущения. — «Динамишь»?! И это говоришь ты, который раскрутил меня даже на «американку»?

— Я сейчас не о себе.

Таранов наслаждался произведённым эффектом. Ей хотелось ответить ему такой же обидной колкостью, но он был нечувствителен вообще к любым поддёвкам.

— Что, жалеешь Левандовского? — Лиза снова уселась, немного успокоившись.

— Скорее, сочувствую.

— Не переживай за него. К тому же я всё равно вряд ли в его вкусе. Да и он не в моём.

— Странные вы, бабы. Вот он не в твоём вкусе, а ты собираешься жить с ним в одном доме.

— Ты правильно сказал: только в его доме — ничего больше.

— Ну, я ж и говорю: динамишь, — усмехнулся он.

— Может, хватит уже цепляться ко мне?

— Я не цепляюсь — я даже горжусь тобой. Не хочешь запатентовать свою придумку? Пополнила бы список идей «Как окрутить миллионера».

— Я отдам её тебе. Хочешь — запатентуй. В счёт моей оплаты.

— Если у тебя что-нибудь выгорит, я, пожалуй, воспользуюсь твоей щедростью. Но только в качестве дополнительного бонуса.

13

Николая Левандовского не приводил в восторг слишком уж свободный образ жизни сына. Лучше бы он слегка умерил пыл, остепенился и завёл стабильные отношения, чем метаться от юбки к юбке и иметь сомнительную славу ветреника. Тем не менее, Левандовский понимал, что со своим положением и внешностью Эдуард просто обречён на успех у женщин, и был готов закрывать глаза на его похождения, пока они не выходят за определённые рамки. Это было его главное и единственное требование к сыну, особенно ужесточившееся с началом противостояния с Черняевыми.

— Я, конечно, всё понимаю: тебе хочется и погулять, и развлечься, — сказал он как-то при подходящем случае. — Но я тебя очень прошу: развлекайся так, чтобы обошлось без скандалов.

Замечание задело Эдуарда: он не видел в своём поведении ничего предосудительного. Что такого страшного в том, что у него нет стойких привязанностей в отношении девушек? Лучше так, чем ложь и лицемерие для поддержания глупых иллюзий. Зато никакими явными глупостями он не страдает, к развлечениям относится лишь как к развлечениям, а не смыслу жизни. Да и вообще твёрдая способность контролировать и себя, и ситуацию была одной из его отличительных особенностей, на которую полагались даже его друзья.

— Пап, я умею думать!

— Да, но и напомнить не лишнее. Иногда из какой-нибудь чепухи возникают такие последствия, что никогда бы не подумал! Ты сам видишь, что сейчас происходит: Черняевы только и ищут, на чём бы нас поймать. Любая промашка попадёт в газету, а… — он подумал, как бы выразиться, — любая пикантная ситуация — это вообще для них подарок.

— Пикантная ситуация? Разве я такая скандальная личность?

— Я говорю, как есть, Эд. В жизни всякое бывает. Ты молодой, свободный… Девушки тоже попадаются разные — с разной моралью и принципами. Сейчас не время для ошибок, и я только попросил тебя об осторожности.

Эдуард предпочёл не вступать в спор с отцом, разумно полагая, что препирательства не пойдут ему на пользу. Насколько одарённый, настолько и амбициозный, он был полон честолюбивых замыслов и не хотел понапрасну терять возможность их осуществления, когда сама жизнь тому способствовала. Как раз в это время Левандовские затеяли большой проект по «Городскому коммерческому банку», налаживая партнёрство с немецкими инвесторами. Для Эдуарда это был исключительный шанс проявить себя: поскольку он свободно владел немецким и после окончания университета год обучался в Германии, получив достаточно полное представление об этой стране, ему доверялась значительная часть подготовки переговорного процесса. В случае же успешной реализации намеченного именно он смог бы вести данное направление в дальнейшем. Помимо этого, отец обещал задействовать его в избирательной кампании, предоставив официальные полномочия и познакомив, таким образом, с политическим закулисьем. И доверие родных, и открывающиеся разноплановые перспективы подогревали самолюбие Эдуарда, усиливая уверенность в своей исключительности. Единственное, что от него сейчас требовалось для осуществления блестящих планов, — это не подводить отца и результатами работы демонстрировать способность справляться с поставленными задачами, а в своём скором и непременном успехе Эдуард ни в коей степени не сомневался. Впрочем, несмотря на карьерные устремления, он не считал необходимым отказываться от остальных радостей жизни и, распрощавшись с Ириной, сполна пользовался представившейся свободой.

Сообщение Березиной, что её пригласили аж в Москву якобы на фотосъёмку для модного каталога (кто-то из бывших любовников вернул старый должок?) и она никак не может отказаться от такой редкостной удачи, прозвучало неожиданно, но не слишком огорчило Эдуарда. К её профессиональным способностям он отнёсся скептически, однако оставил своё мнение при себе и ни отговаривать, ни поощрять её не стал: пусть делает так, как считает нужным. Наверное, это его отсутствие интереса задело Ирину, но вряд ли сильно: во-первых, сама она по причине собственной поверхностности была неспособна на глубокие переживания, во-вторых, её сразу же поглотили радужные мечты о столичной жизни. В итоге расстались они достаточно прохладно, без лишних эмоций и сожалений, и всё свободное время после отъезда бывшей подружки Эдуард проводил то с друзьями, то в теннисном клубе — ещё одном объекте семейной собственности.

***

Ракетка метнулась вверх, ударив по подлетающему мячу. Удар вышел вскользь, и мячик, спружинив, упал на газон в нескольких метрах. Эдуард опустил ракетку и вытер вспотевший лоб. Партия на послеполуденном солнце продолжалась больше часа, и он ощущал усталость.

— Может, перерыв?

Его партнёр по игре и давний приятель Антон Пригоров отозвался с противоположной стороны корта.

— Можно и перерыв. Передохнём?

— Да. Ты иди, я сейчас подойду.

Эдуард прошёл в раздевалку, открыл электронный замок отделения камеры хранения и нашёл среди своих вещей мобильный телефон: вдруг звонил отец? На экране значилось два пропущенных вызова, но номер, с которого звонили, был ему неизвестен, и он не стал перезванивать. Положив телефон в нагрудный карман лёгкой «адидасовской» теннисной куртки, он вернулся на корт. Антон сидел в синем пластиковом кресле и пил спортивный напиток из бутылки. Эдуард придвинул другое кресло и тоже сел. Антон протянул ему ещё одну бутылку с напитком.

— Держи, я и на тебя взял. Где ты ходишь?

— Да мобилу забрал. — Он открыл бутылку и с жадностью глотнул.

— Смотри, какие, а? — Антон глазами указал на двух девчонок, на вид лет восемнадцати-двадцати, старательно разминавшихся рядом с кортом.

Девочки, подобные этим, помимо собственно тенниса были ещё одной из причин, почему теннисный клуб привлекал посетителей мужского пола. Эдуард и сам не однажды заводил здесь знакомства с юными красотками, ждущими приятной компании и развлечений.

— Ага, ничего так. Особенно та высокая, да?

— Ну! Классная фигурка.

Почувствовав, что их заметили, девушки засмеялись и стали разминаться ещё усерднее.

— Да, вполне, — согласился Эдуард.

— А вторая как тебе?

— Тоже ничего, но блондинка интереснее.

— Ага, буфера больше! — хохотнул Антон.

У Эдуарда зазвонил телефон. Он достал его — снова тот же неизвестный номер.

— Алло.

— Привет, Эд. — Женский голос в трубке был ему знаком, но он не мог вспомнить, кто его обладательница. Та сама ответила на этот вопрос. — Это Лиза Сорина.

— Привет, Лиза.

— Я не сильно тебя отвлекаю?

— Нет. — Он продолжал разглядывать девушек, которые слали парням ослепительные улыбки. — Что у тебя? Рассказывай.

— Помнишь, ты говорил, что если будет надо, мы можем поговорить. Если это ещё в силе, я бы хотела увидеться с тобой.

— Ну, давай увидимся. Завтра ты сможешь?

— Думаю, да.

— Я буду весь день на работе, хочешь — приезжай ко мне ближе к вечеру. Часов так после четырёх.

— Хорошо, я постараюсь. Но ты точно будешь у себя?

— Конечно. Если что-то изменится, я тебе позвоню.

— Спасибо, Эд. Тогда до завтра.

— Давай, пока. — Эдуард отключил телефон.

Антон посмотрел на него с насмешкой.

— И зачем тебе после этого блондинка? — спросил он.

— Ну, эта же брюнетка. — Эдуард подмигнул ему, указывая на свой мобильник.

***

С момента выхода первой публикации про «Городской коммерческий банк» прошёл месяц. За это время в «Прожекторе» напечатали ещё две статьи, в которых он снова упоминался. Правда, теперь это были не интервью, а короткие обозрения, вроде бы проливавшие свет на некоторые аспекты работы банка, но на самом деле больше чернившие Эдуарда. В связке с ним шёл и Игорь, которого газета традиционно преподносила как главного местного злодея. От семьи Левандовских не последовало никакой официальной реакции на эти материалы, но сотрудники «Строй-Модерна» почувствовали на себе их отголоски: последние несколько недель генеральный директор был не в духе, вспыльчив, чрезмерно придирчив и периодически устраивал своим подчинённым разносы по пустячным поводам. По утрам к нему часто приезжал брат, они подолгу о чём-то совещались — иногда вплоть до обеда, но обстановка оставалась накалённой.

В офисных «массах» росло недовольство, и люди всё больше ворчали.

— Понятно, что у них неприятности, но чего на нас отыгрываться? Лучше бы сына своего на место поставил. Левандовский сам его приучил, что с него спроса никакого, всегда прикроют. Привык считать, что всё ему позволено и что так всегда и будет. Пусть хоть раз получит по заслугам, может, меньше самомнения будет! Давно его надо было поставить на место.

Некоторые были лаконичны:

— У Эдика одни бабы и «бабки» на уме. А что с него взять? Живёт, как у бога за пазухой, на всём готовом — ни забот, ни хлопот.

Однако что бы конкретно не говорилось, в любом случае объектом сдерживаемой агрессии неизменно выступал Эдуард — даже когда он появлялся в офисе «Строй-Модерна», на него смотрели с оттенком неприязни. Разговоры, само собой, долетали и до Николая Левандовского, что только усиливало его раздражённую взвинченность.

Лиза тоже слышала, что болтали об Эдуарде. На её собственном мнении о нём это не сказалось: будучи давно знакома с ним, она не относилась к нему критично. Куда в большей степени её заботили собственные задачи, а вся эта масса негатива вокруг, скорее, только давала ей в руки новые карты. Именно сложность положения Эдуарда должна была подкрепить её аргументы в переговорах с ним: чем слабее его позиции, тем прочнее они у неё, и тем больше вероятность, что она окажется ему нужной. Березина уже неделю как отсутствовала. Таранов лично сообщил Лизе, что посадил Ирку в самолёт, ещё раз заверив, что никаких осложнений со стороны Эдуарда по поводу её отъезда не возникло. И Лиза, ещё раз всё взвесив, пришла к выводу, что пора браться за осуществление своих планов.

Она попробовала позвонить Эдуарду — в тот вечер, который они провели в «Орхидее», он дал ей свой номер телефона. Но он не брал трубку, и она уже почти отчаялась, когда ещё одна её попытка вдруг увенчалась успехом. Лиза не ожидала, что он пригласит её к себе в банк, ведь проще всего было бы увидеться в «Строй-Модерне». Однако его вариант оказался даже ещё лучше: по крайней мере, никто из сотрудников офиса не будет знать, что она с ним разговаривает и, соответственно, не станет об этом трепаться. К её радости, Бардин в назначенный день уехал по делам сразу после обеда, и она, отпросившись с работы на час раньше, отправилась к Эдуарду.

14

— Красивая обстановка! — Лиза улыбалась, глядя ему в глаза.

— Спасибо.

— Нет, правда. Мне очень нравится. Это дизайнерская разработка?

— Да — но с моим участием.

Его просторный кабинет и впрямь был впечатляющим — не столько из-за очевидно дорогой обстановки, сколько из-за исключительной подобранности всех составляющих, их гармонии и удачной цветовой гаммы, сочетающей разные зелёные оттенки с примесью светло-коричневого дерева. К тому же в интерьере присутствовали некоторые достаточно неизбитые идеи. Например, рабочий стол размещался не традиционно у стены, а в нескольких метрах от неё, в то время как свободное пространство сзади было занято декоративными комнатными растениями — какие-то диковинные лианы вились до самого потолка. Всё вместе это напрочь отметало ощущение холодной строгости, свойственное деловым помещениям, и создавало впечатление причудливого зимнего сада. Проводить время здесь, наверное, действительно было приятно — хоть в работе, хоть в праздности.

Лиза перевела взгляд дальше. Под зашторенными окнами размещался журнальный столик с двумя глубокими креслами тёмного цвета мха.

— У тебя прекрасный вкус. — Эдуард собрался что-то ей ответить, но Лиза опередила его. — Поверь, я в этом кое-что понимаю! Говорю тебе как дочь искусствоведа. Моя мама руководит галереей «Арт-проспект».

— Вот как?

— Да.

— Я бывал там.

— Неожиданно. — Она опять улыбнулась. — А что ты предпочитаешь в живописи?

— Разное. Например, импрессионизм.

— В самом деле? Мне кажется, сейчас это просто модно.

— Не веришь, что у меня может быть своё мнение?

Лиза рассмеялась.

— Прости, Эд, я не то имела в виду. Не конкретно тебя. Просто любовь к импрессионистам во многом сегодня просто тенденция, а не порыв души, вот и всё.

— Говоришь это как дочь искусствоведа? — В его глазах искрился смех.

— Ты меня поймал быстрее, чем я тебя. — Она наигранно вздохнула и опустила руки.

— Нет, Лиза, я понимаю, о чём ты. И даже согласен с тобой. Но насчёт себя могу точно сказать, что это не дань моде. Я люблю Моне. «Кувшинки», «Цветущее апельсиновое дерево», «Маковое поле» — разве это не замечательно? А ван Гог? «Звездная ночь над Роной»?

— Трудно возразить. Мне тоже нравятся «Кувшинки» и «Маковое поле», хотя я не считаю себя специалистом в этом течении. Но с другой стороны, здесь вообще не так просто судить как эксперт: импрессионистов, скорее, всё же надо чувствовать и воспринимать.

— Непременно. Восприятие присутствует уже в самом названии. И оно же лежит в основе картин.

— Могу сообщить тебе, если в «Арт-проспекте» будет выставка работ импрессионистов.

— Буду признателен. Садись. — Эдуард подвинул ей вертящееся кресло, после чего сел за свой стол.

Однако Лиза не стала спешить следовать его приглашению, ещё раз обведя комнату глазами, а на самом деле давая ему возможность рассмотреть себя саму. Она специально оделась так, чтобы уже своим видом расположить его к себе: её костюм светлого мятного оттенка был очень ей к лицу, а узкая юбка намного выше колена открывала красивые длинные ноги. Эдуард действительно посмотрел на неё, но ничего не сказал.

Лиза села.

— Что тебя привело ко мне? Наверное, всё-таки не одно только желание поговорить об импрессионистах?

— Ты прав: не только это. На самом деле, куда более прозаические вещи.

— Проза всегда неизбежна. Я слушаю тебя.

— Я хотела поделиться с тобой кое-какими соображениями. Я рассказывала тебе, что пытаюсь анализировать наши стартовые позиции на выборах. — Он кивнул. — Так вот… С чего лучше начать? Меня в большей степени интересовали наши возможные слабые места. Их нужно знать, чтобы обезопасить себя. Я пересмотрела, о чём пишет «Прожектор», в каком направлении, на что они обращают главное внимание. В общем, попыталась на том, что есть, выстроить тенденции — тогда можно предполагать, чего ждать дальше. И так получается, что одна из целей, по которым они, вероятно, будут метить, — это ты.

— Я? — Он искренне удивился. — Разве не Игорь Александрович? Какой им интерес ко мне?

— Для них как раз есть такой интерес: иногда окружным путём можно зайти дальше, чем прямым. Игоря Александровича они и так не оставят в покое. Но этого мало, потому что это — очевидность. В политической войне нужны ещё неожиданные действия, причём болезненные. Мэр — лицо публичное, он должен быть готов к критике и неприятию, и ему в любом случае есть чем ответить. Даже если его очень уж критиковать, у него останутся и сторонники, и аргументы в свою пользу. А если бить по другому человеку, но так, чтобы это отражалось на главном объекте? Типа ударной волны. Это даёт намного более сильный эффект! Как мужчина ты знаешь военную тактику, вероятно, лучше меня. Что приносит больше проблем — постоянные удары по одной главной цели или ковровые бомбардировки? Безусловно, по значимости результата важнее первое, но в качестве средства общей деморализации, беспорядочных разрушений и постоянного напряжения — второе несравнимо сильнее. Ни одна армия не откажется от этого вида ведения войны.

— Ничего не могу тебе возразить. Больше того: я приятно удивлён широтой твоих познаний. Немного необычно для девушки — изучать военную тактику и иметь подобные рассуждения. Но я всё же не могу понять, почему предпочтение в качестве дополнительной цели для бомбёжки должно отдаваться именно мне, а не, скажем, моему отцу или Бардину? Или хотя бы руководителю банка?

— Потому что у тебя меньше способов себя защитить. И потому что ты — не постороннее лицо. Вот про тебя написали уже три статьи. Что ты можешь по ним ответить?

— Почему я вообще должен по ним отвечать? — она уловила в его голосе раздражение. — Какой-то идиот, у которого самого рыльце в пушку, наговорил обо мне всяких гадостей. На идиотов не обращают внимания!

— Для начала надо знать, что это идиот, а многие ли об этом знают, кроме тебя?

— Я не стану перед ним оправдываться.

Лиза откинулась на спинку кресла. Говорить с ним оказалось непросто, но она и не надеялась на лёгкую беседу.

— Я не говорю об оправданиях — по крайней мере, не в данном случае. Даже «Прожектору» твои оправдания не нужны. Им нужно вызвать у людей неприязнь и отторжение к вам, вот и всё. Для данной задачи ты подходишь. Больше, чем твой отец и чем Бардин — извини.

Он, чуть сощурившись, посмотрел в сторону. Она испугалась, что оскорбила его — это было бы самой большой ошибкой. Не хватало ещё, чтобы он прекратил разговор!

— Не обижайся на меня! То, что я сейчас сказала, я не говорила никому. И не скажу. Но я сказала тебе, потому что это касается тебя. И ты говорил, что хочешь быть полезен своей семье. Поэтому я и посчитала нужным поделиться своими мыслями!

— Я не обижаюсь. — Теперь он тоже откинулся в кресле, положив локти на широкие подлокотники и сцепив пальцы рук, и пытливо взглянул в её лицо. — То есть ты считаешь, что именно я — наиболее подходящий объект для ненависти?

— Разве я это сказала? — Лиза чуть приподняла брови в деланном удивлении. — Эд, так считаю не я, а те, кто заказывает эти статьи и оплачивает вашу антирекламу. Что касается лично меня, то я не вижу никаких причин для ненависти. Но у кого-то могут быть другие взгляды.

Какое-то время он молчал, глядя прямо перед собой. Она ждала, что он ответит, пытаясь понять, удалось ли ей хотя бы немного убедить его в своей правоте, — а в данном случае она не манипулировала фактами.

— Скажи мне, — наконец заговорил Эдуард, — а если бы тебе платили за то, чтобы вести нашу антирекламу, если бы ты работала на противоположной стороне, кого бы ты избрала своей целью?

Лиза невольно закусила губу. Нет, как всё-таки ловко он попытался прижать её! Но и она не так податлива, чтобы сразу быть сбитой с толку.

— Если бы я была на противоположной стороне, я бы искала свой путь, которым бы и следовала. Они тоже нашли удобный для себя путь и ничего не станут менять — я не верю в это. А я — поскольку работаю на вашей стороне — должна уведомить тебя о своих выводах.

— Ну, хорошо. — Он качнулся вперед и выпрямился. — Допустим, ты права в том, что я и есть их цель. Что в таком случае я должен делать?

Это было ближе к тому, чего она ждала изначально. Кажется, постепенно они всё же начали двигаться в нужном направлении, и Лиза воспрянула духом.

— Естественно, не оправдываться — в этом ты абсолютно прав. И не уподобляться вашим противникам.

— Противники бы подали в суд, — усмехнулся Эдуард.

— Я не юрист, а пиарщик. Со своей позиции могу сказать, что суд, наверное, можно выиграть, но это не поменяет ситуацию.

— Тогда скажи как пиарщик.

Он не скрывал своего любопытства.

— Тебе нужно всего лишь самое простое: поменять свой имидж. Я имею в виду не внешний облик, а представление о себе.

Эдуард не удержался от того, чтобы не рассмеяться, и она улыбнулась ему в ответ.

— Лиза, я, конечно, далеко не идеальный, но меня вполне устраивает то, кем я есть. Я не хочу меняться.

— Ну так и не меняйся. Но люди вокруг должны думать, что ты изменился — этого будет достаточно. Подбрось им что-нибудь, что повлияло бы на их мнение.

— Может, ты объяснишь подробнее?

— Постараюсь. Надо определить те характеристики, которые не идут тебе в плюс в глазах окружающих. Обыватели не любят успешных людей, и ещё больше тех, кто, как им кажется, успеха не заслуживает. Так вот, они считают, что тебе всё далось без усилий, просто свалилось по рождению. К твоему отцу и Игорю Николаевичу многие относятся по-другому, потому что они добивались своего положения сами, а ты просто получил готовое. Это одно. Второе — это впечатление о лёгкости твоей жизни. Люди смотрят на тебя и думают: ну какие у него проблемы? Да никаких, живет безбедно, в своё удовольствие. А они — нет, но их злит не столько собственное положение, сколько твоё. Третье — это то, что выходит из первого и второго. Ты не похож на других, Эд. По своему положению, по образу жизни, по мировосприятию, и это отталкивает от тебя. Ты для них чужой, а чужих не любят и ничего им не прощают. Отсюда вывод: стань им чем-нибудь ближе. Удиви их, заставь их посмотреть на тебя по-другому. Сделай что-нибудь такое, позволь им понять тебя, и тогда кто-то из них уже не сможет тебя ненавидеть.

— И что конкретно ты мне предложишь? Что такого я мог бы сделать, чтобы на меня посмотрели по-другому?

Лиза уже вплотную подобралась к своей цели и начала нервничать, хотя и изо всех сил пыталась не подать виду и справиться с нервами.

— Ну… — Она подняла глаза в потолок, изображая напряжённую задумчивость. — Не знаю даже… Что же такое не слишком сложное и быстрое? Нам ведь нужен быстрый эффект! Хм. Послушай! А ты бы мог, например, жениться!

— Что сделать?

Он был удивлён, но, как ей показалось, воспринял её слова как шутку.

— Жениться. — Невозмутимо повторила Лиза. — Положение женатого человека поднимает статус, а это как раз то, что тебе и надо. Эд, а ведь действительно! — Она убедительно изобразила восторг, якобы нашедший на неё из-за удачной случайной идеи. — Семейные ценности никто не отменял, на общественное мнение такие вещи всегда действуют положительно!

— Лиза, я не собираюсь жениться ради общественного мнения.

Его насмешка несколько покоробила её. После всего, что она ему рассказала, ей всё же хотелось бы, чтобы он ставил её суждения выше.

— Подожди, ты не понял. Я упустила один момент, а он и есть самый важный. Это совсем не обязательно должен быть полноценный брак — достаточно фиктивного. Я же говорила тебе, нет необходимости менять что-то на самом деле, важнее видимость перемен.

— Фиктивный брак?

— Ну да. Можно просто с кем-нибудь договориться на этот счёт и расписаться. Пройдут выборы — и вы разведётесь.

Он смотрел на неё так, словно она мастерски его разыграла, в серо-голубых глазах Эдуарда искрился смех. Ей стало не по себе от подозрения, что он, чего доброго, разгадал её намерения. Какой позор! Таранов был прав. И почему она не послушала его?! Столь блестящее начало разговора неумолимо двигалось к плачевному финалу. Лиза сделала ещё одну отчаянную попытку хоть немного спасти ситуацию.

— Это не моя придумка. Это стандартный ход! Разные «звёзды» прибегают к подобному. Они ведь не всегда на самом деле создают семью: иногда это чистый пиар. Им нужно, чтобы о них заговорили и чтобы увидели в новом свете. А что так кардинально меняет представление о человеке, как ни свадьба и развод? Если это ещё и обставлено правильно, то вообще супер! Людей всегда интересует чья-то личная жизнь, и на этом многие играют. Кольцо — это только кольцо, но оно подсознательно вызывает доверие, даёт ощущение надёжности.

Эдуард пожал плечами.

— По-моему, это глупо.

— Это не глупо, потому что результативно. А к тому же просто и без издержек. Всего лишь инсценировка, зато какая отдача! Ну скажи, разве ты не согласен со мной?

— Я не говорю, что не согласен в принципе. Кто хочет — пожалуйста. Пусть женятся, разводятся… Но лично мне это неинтересно.

Лиза поняла, что этот раунд проиграла. Вот же упрямый, как баран! Ну ладно, ей тоже не занимать упрямства! Так легко она не сдастся. Надо попробовать подойти с другой стороны — обидеться. Женская обида обычно сильно действует на мужчин.

— Знаешь что! — Вид у неё был глубоко расстроенный, причём совершенно искренне. — Я пытаюсь быть тебе полезной, что-то посоветовать, сама проявляю инициативу, хотя мне это могло бы быть абсолютно всё равно. И что я получаю в ответ? Ничего. Ты смеёшься и даже не хочешь меня слушать. — Она опустила глаза на свои открытые колени и похлопала ресницами.

Это возымело свой эффект. Он слегка растерялся — видимо, испугавшись, что она, чего доброго, может расплакаться. К тому же ему явно было неловко, что он стал причиной её расстройства.

— Ну подожди. Не обижайся, ладно? Я слушаю тебя. Просто то, что ты сказала… Это по крайней мере очень неожиданно. И потом, я не думаю, что из-за статей в бульварной газете нужно идти на какие-то радикальные меры. Те же «звёзды», о которых ты говоришь, — они даже не обращают внимания на то, что про них пишут злопыхатели! Поэтому я и отнёсся так к твоей идее. Всё нормально? — Он улыбнулся ей.

— Нормально.

— Вот и хорошо. Рассказывай, что ты там хотела сказать про этот договор.

— Эд! Ну, то был не лучший вариант.

— Но у тебя ведь пока нет другого. Давай уже тот, какой есть.

— Ладно. Здесь нет ничего сложного — я читала про подобные техники, потому и вспомнила об этом. Нужно всего лишь договориться с какой-нибудь хорошо знакомой тебе умной и порядочной девушкой — понятно ведь, что девушка должна производить очень хорошее впечатление. Ну, и конечно, такой, которой можно доверять — чтобы она не проболталась никому, не наделала ещё каких-нибудь глупостей и честно выполнила свою часть обязательств. Сыграла твою жену. Естественно, всё это должно быть в тайне от всех, иначе не будет достоверности. Смысл как раз в том, чтобы всё выглядело максимально правдоподобно и убедительно. Дальше идёт официальная регистрация брака и полная иллюзия семейной жизни, включая совместное проживание. Для посторонних глаз, конечно, а там уж как договоритесь. Ну и определиться, на какой срок заключается такой союз. Потом брак просто расторгается, и всё.

— И что это даст?

— То, что люди в своей массе по-разному смотрят на тех, у кого есть семья, и тех, кто ведёт холостяцкий образ жизни. К первым больше доверия и расположения. Иначе почему практически нет холостых политиков? Думаешь, у них у всех счастливые семьи и любящие жены? Нет. В ряде случаев это не более чем шоу. Они и не разводятся только поэтому — ради своей репутации. Когда я училась, нам рассказывали, что есть негласное правило: политику нужно иметь семью. Или хотя бы её видимость.

— Наверное, в этом смысле ты права. Но правило — не догма. И я не политик. Лиза, я не представляю, как то, что ты рассказала, соотносится со мной.

— Ты, конечно, как хочешь, но я всё равно считаю, что брак мог бы изменить к тебе отношение. — Она пожала плечами. — Может, тебя мало волнует данный вопрос, потому что ты не слышишь, что о тебе говорят. А я слышу.

— Да ну, пусть себе говорят. Ты думаешь, что если я распишусь с кем-нибудь, обо мне сразу начнут говорить только хорошее? Нет. По-моему, самое простое — вообще не брать в голову чужие разговоры. В любом случае, спасибо за попытку помочь. Правда спасибо.

— Извини, что попытка оказалась неудачной. Может, у меня получится придумать что-нибудь более подходящее.

— Не сомневаюсь, что получится. Мне будет интересно послушать.

Она попрощалась с ним с тяжёлым сердцем. Столько усилий — и всё напрасно! Даже ни малейшего колебания в нужную сторону. Хорошо ещё, что ей удалось не дать ему заподозрить себя! Да, Таранов не преувеличивал, когда сомневался в её способностях, а вот сама она сильно переоценила свои силы. Поражение было неприятно, однако Лиза не жалела о том, что ввязалась в это дело: всё равно место возле Эдуарда вакантно, а если она войдёт в его доверие, из этого ещё может что-нибудь выгореть — пусть и не в том варианте, как она предполагала изначально. Важнее, чтобы в ответ на её поддержку он тоже начал поддерживать её, а добиться его расположения ей, похоже, уже удалось, хоть и отнёсся он к ней не слишком серьёзно. Она больше не рассчитывала завоевать Эдуарда кавалерийским наскоком, отдав предпочтение осторожным и постепенным действиям. Однако главная её задача — стать необходимой ему — осталась неизменной.

15

Несмотря на довольно поздний час, для Бардина рабочий день ещё не закончился. Он не так уж редко задерживался на работе: с женой они давно жили вместе только по привычке и из обоюдного прагматизма, дети, дочь и сын, выросли и неплохо обходятся без него. Торопиться домой не было нужды. Сотрудники, вынужденные разделять с ним сверхурочные часы, считали его законченным трудоголиком, от странностей которого и другим нет покоя. На самом же деле таким образом он прогонял одиночество. В этот раз общество ему составила Неонила. Бардин пригласил её к себе и сейчас они, сидя вдвоём в его кабинете, обсуждали недавние события. В последнее время их отношения без всяких видимых причин заметно расстроились — впрочем, как и обычно, когда они теплели с Лизой. Неониле казалось, что он к ней охладел, но то, что он сам позвал её, обнадёживало. Она сидела перед ним — как всегда очень прямая, с чуть вздёрнутой головой — и изо всех сил пыталась держаться гордо и отстранённо. В общем, как и подобает редактору газеты, а не любовнице собственного куратора, связь с которым вообще с некоторых пор под вопросом. Бардин же наоборот был вполне расслаблен и несколько небрежен. Он даже не сидел, а, скорее, полулежал в своем вместительном кожаном кресле и лениво смотрел на неё из-под полуопущенных век.

— Какие планы на следующий номер? — спросил он.

— Традиционные, — коротко ответила она и поджала губы, что должно было выражать чувство собственного достоинства.

— А подробнее?

— Ну, что подробнее? Материал про ход ремонта в школах и интервью с начальником управления образования, отчёт об исполнении городского бюджета, сообщения от коммунальных служб — кстати, будет про ремонт дорог, наконец-то выбила информацию из Пархоменко. Я каждый раз столько бьюсь с ним, что просто ужас! — Жесты и мимика, сопровождающие её слова, были театрально выразительны. — Вот. Что ещё? Конечно, передовица…

— Про передовицу в деталях.

— Я даю отчёт о сессии городского совета.

— Вы написали? — Он чередовал обращения «вы» и «ты» в зависимости от контекста. Сейчас он подчёркнуто держал дистанцию. — Я прочту.

— Вы что, не доверяете мне?

— А вы? — Его глаза упёрлись в неё холодным насмешливым взглядом. — Доверяете мне?

Неонила пришла в неловкость, поняв, что допустила промашку.

— Конечно, я вам доверяю.

— Тогда к чему такие вопросы? Я стараюсь вам помочь. Вам уместнее быть разумнее и вежливее.

Она вздрогнула как от пощёчины и едва заметно склонила голову.

— При вас передовица? Оставите. Я верну утром.

— Хорошо.

— Нила, сейчас не время показывать характер. Ты ведь должна сама понимать это. — Его «ты» демонстрировало благосклонное попечительство. — Две головы лучше, чем одна, даже такая светлая, как твоя. — На его губах появилась улыбка.

— Разве у меня такая уж светлая голова? — спросила она не без язвительности, поднося руку к своим тёмно-рыжим волосам.

— У тебя волосы рыжие, а не голова. Не путай понятия. Ладно, не злись. — Он поднялся в кресле из своего полулежачего положения и сел, опёршись на спинку. — Я не просто так вмешиваюсь: шеф недоволен вами. — И снова «вы». — Понятно? Все эти статьи в «Прожекторе»… Он хочет чего-нибудь ответного. Но не грязи и не пустой болтовни — адекватной реакции. Есть идеи?

— Можно дать взвешенный обзор всего, что делается городским руководством.

— А насчёт Эдуарда?

— А что насчёт Эдуарда? Про него тоже я должна писать?

— Ну а кто? Давай я напишу, если ты не хочешь. Честное слово… — он в раздражении отодвинул от себя бумаги.

— Я просто не знала, что это тоже надо, — сказала она, неуклюже попытавшись оправдаться.

— Пора бы уже и знать.

— Хорошо, я учту.

— Вот так. Имейте это в виду. Так что думаете насчёт Эдуарда?

— Ну, наверное, что-то про «Городской коммерческий банк»? Взять интервью на тему кредитных программ? — неуверенно предложила она.

— Нет, про банк не пойдёт… — Бардин в задумчивости подпёр голову рукой. — И про кредиты тем более — это будет выглядеть знаешь как? По пословице: «На вору шапка горит». Нужно что-то другое.

— Я не готова вот так сразу сказать. Может, у вас есть какие-нибудь зацепки? Чего хочет шеф?

— Нет, Нила. В том-то и дело, что у меня нет зацепок. И шеф не знает, чего хочет… — Он снова пришёл в раздражение, как и обычно от всего, связанного с Эдуардом. — Надо что-то такое, положительное…

— Положительное? — ярко накрашенный чувственный рот Неонилы искривился в ядовитой ухмылке. — Что в данном случае это могло бы быть?

Он посмотрел на неё долгим взглядом, не лишённым лукавства, но вслух произнёс другое.

— Ну-ну, спокойнее. Подумай, собери мысли.

— Хорошо. Я обещаю подумать, но не обещаю, что из этого что-то получится. Всё-таки столь неоднозначный герой публикации… — Её отношение к Эдуарду также не отличалось доброжелательностью. Во-первых, в его присутствии она терялась. Во-вторых, он её злил — может, как раз оттого, что она терялась. А может, из-за того, что он, при всей своей увлечённости женским полом, не проявлял к ней особого внимания. Неужели она настолько скучна? Или стара для него? Так она старше, кажется, всего на пять лет и отлично выглядит. В общем, не любить его у неё было достаточно причин.

— Надо, чтобы получилось, — ответил Бардин на её язвительное замечание. — Ты же хочешь оставаться редактором? Вот и потрудись. У тебя лимит времени до утра.

— Ну и задача! Я что, Царевна-Лягушка?

— Если не будет решения, рискуешь остаться без «царевны».

Неонила вздохнула.

— Весёлая перспектива.

— Да с перспективами вообще не очень, Нила… Я вот думаю, есть ли смысл на что-то рассчитывать после выборов?

Ей чрезвычайно польстило, что он делится с ней своими мыслями, и она потеплела, впервые за вечер переходя на неофициальный тон:

— Что ты хочешь сказать? У тебя есть другие варианты?

— Пока туманные. Нет смысла о них говорить раньше времени. Но думать — есть смысл. Мне не нравится ситуация.

— Что, всё настолько плохо?

— Похоже, что да. Нас крепко берут в оборот — ты же видишь, как всё складывается. Напоминает осаду. Долгую и изнурительную.

— Разве у нас нет шансов? — Она посмотрела на него с удивлением и недоумением. — По-моему, мы не так слабы, чтобы сдаться без боя.

— Можно сдаться и с боем — всё зависит от того, кто в этом бою окажется победителем. — Бардин помолчал и, вздохнув, проронил. — Не знаю, Нила, чем это закончится.

— Но ведь прошлые выборы тоже были сложные?

— Прошлые выборы покажутся детской дракой в песочнице по сравнению с нынешними. Что нам тогда угрожало? Выдохшиеся, обессилившие коммунисты? Кто-то из мелкого бизнеса? Так то другой уровень. И другие деньги. С Черняевыми тягаться будет намного сложнее.

— Почему они начали эту войну?

— Потому что обычно в какой-то момент в партнёрах перестают нуждаться.

— Перестают нуждаться? — Она встревожено посмотрела на него, подразумевая в его словах намёк на него и себя. Он догадался о смысле её взгляда.

— В бизнес-партнёрах, — пояснил Бардин. — В партнёрах не нуждаются те, кто хочет всем владеть самостоятельно. И не забудь оставить мне статью, — напомнил он, заканчивая деловую часть разговора.

16

У Эдуарда на этот вечер были твёрдые намерения заняться банковскими делами, однако его планы шли вразрез с планами Антона, который именно сегодня надумал устроить вечеринку и даже уже успел пригласить на неё гостей.

В прошлый раз в теннисном клубе парни всё-таки познакомились с теми двумя девчонками. Однако при непосредственном общении Эдуарда они не впечатлили: блондинка показалась слишком скучной, напарница же просто во всём её копировала и тем более не вызывала интерес. Антона, не требующего многого, напротив — всё устраивало, и он усиленно клеил подружек, приглашая их «нескучно провести время». Девушки не слишком ломались и вроде бы были согласны продолжить знакомство, но потом вдруг включили задний ход: блондинка, по всей видимости, решила поднять себе цену и внезапно вспомнила, что сегодня они никак не могут больше задерживаться и должны спешно уехать. Правда, она дала понять, что в другой раз у них ещё обязательно будет возможность вместе «не скучать», и оставила номер телефона вместе с обещанием ждать звонка, но Антон был разочарован: такой облом, когда всё уже практически не вызывало сомнений! Эдуард отшутился, что девушки того и не стоили, однако его приятель не хотел соглашаться.

— Потеряли из-за этих куриц целый вечер! — возмущался он. — Знал бы, подцепил бы каких-нибудь других, которые бы меньше выделывались.

Но неудача заставила его проявить упорство, и вот теперь он вытащил этих девиц, а вместе с ними и ещё кучу какого-то народа на затеваемую вечеринку. По этому поводу он как раз и приехал в «Городской коммерческий банк» к Эдуарду. Антон имел свой бизнес в торговле бытовой техникой, однако не упускал ни одной возможности повеселиться. Сегодняшнее гулянье предполагалось за городом, в гостинице «Золотая рыбка», пристроившейся на объездной автотрассе: сначала в ресторане, который действительно был неплох, а дальше — как пойдёт.

— Так как? Ты с нами или нет? — настойчиво допытывался Антон, но Эдуард по-прежнему не проявлял ожидаемого от него энтузиазма.

— Нет, не получается у меня сегодня, говорю же тебе. Давай в другой раз.

— Ну что в другой раз?! Другой раз — само собой, а сегодня? Эх, ты меня подводишь!

— Да ладно, вы и без меня справитесь, — ухмыльнулся Эдуард, раскачиваясь из стороны в сторону в вертящемся кресле.

— Справимся, а то! Думаешь, нет? Но я ж для тебя хотел, как лучше! Такие тёлки будут, Эд! Ты сейчас отказываешься от больших возможностей. — Антон лукаво смотрел на приятеля.

— Не от последних же.

— Да какая разница?

— Ну, правда: я уже договорился с людьми.

— Блин, что там у тебя? Так серьёзно?

Эдуард утвердительно кивнул.

— Серьёзные люди, меня просили с ними встретиться. Там гора документов, а мне надо подготовиться.

— Вот херня!..

— Ладно, развлекайтесь там сами. Я ж не в претензии.

— Ага. Если что — я тебя пригласил. Слушай, — у Антона появилась новая идея, — а ты не отвезёшь меня вечерком с моей девочкой в «Золотую рыбку»? Я тут подумывал начать отдыхать чуть раньше. Буду не в кондиции, чтобы сесть за руль.

— Ну, в принципе… — Эдуард пожал плечами с некоторым сомнением. — Если только я сразу обратно.

— Конечно, я же понял! Так как, сможешь подъехать ко мне часов в семь? И потом чисто до гостиницы. Выручи друга!

— Хорошо, я заеду.

— Спасибо, Эд! Буду тебе должен. Ты это, если вдруг передумаешь — можешь остаться с нами погулять, имей в виду!

Антон умчался, мыслями уже весь на вечеринке, но Эдуард и в самом деле не сожалел, что не смог к нему присоединиться: ему не слишком была по душе ни подобравшаяся компания, ни сама затея с «Золотой рыбкой». Не то чтобы он был против развлечений, просто столь откровенно светиться такими делами в своём городе казалось, по меньшей мере, недальновидным. Так что если бы и не предстоящая встреча с учредителями банка, к которой его просил подготовиться Игорь, он всё равно вряд ли бы согласился участвовать. У Эдуарда не было и особого желания везти в гостиницу Антона, но они не однажды по-приятельски выручали друг друга, и он не видел причин нарушать сложившуюся традицию.

***

Многочисленные дела никак не отпускали Николая Левандовского из офиса. Он позвал к себе на разговор Неонилу и Бардина, но из-за накопившихся вопросов смог принять их только довольно поздним вечером.

— Извини, Нила, что заставил ждать, — сказал он, приглашая гостей за стол для переговоров. — Столько всего! Не знаешь, за что хвататься. С одной бухгалтерией почти два часа совещались, только закончили, а тут уже следующие на очереди. Чаю бы тебе хоть предложить…

Он попросил секретаршу Ксюшу сделать чай и подсел за стол к Бардину и Неониле.

— Нила, я, собственно, вот что хотел. Я знаю, у вас там в редакции свои планы, что и когда писать. Но ты бы организовала что-нибудь насчёт Эдика! Подходящий материальчик. Понимаешь, да, о чём я?

Неонила, бросив благодарный взгляд на Бардина, с готовностью повернулась к Левандовскому.

— Думаю, понимаю. Вы имеете в виду ответ на те статьи в «Прожекторе»?

— Ну да. — Левандовский поморщился. — Оно, конечно, вся эта грязь… Пишут всякую мерзость, чёрт-те что просто. Но люди ж читают! Вот я и думаю, что нам тоже надо что-то своё дать. Можешь предложить?

Эдуард всегда был для него на первом месте. В этом была его сила — чтобы защитить его, он готов был идти с голыми руками на вооружённого врага. Но это же делало его уязвимым: чтобы больнее сделать отцу, ударить надо было по сыну. Именно такой манёвр к нему и применили сейчас. Левандовский долго обдумывал, как ему быть в ситуации, когда холодному разуму политика противостояли горячие чувства отца, но в конце концов отцовская любовь сказала своё решающее слово: он пришёл к выводу, что должен чем-то ответить противнику, задействовав собственную газету. Эдуард не был безупречным героем и при всех своих бесспорных талантах и остроте ума не имел таких заслуг, которые стоило бы оглашать под звуки фанфар. Тем не менее, Левандовский не сомневался, что какое-то приемлемое решение существует.

Неонила сделала широкий жест руками, давая понять, что на самом деле возможно всё.

— Ну, предложить всегда что-то можно. Вот так на вскидку, это могло бы быть интервью. Я бы сама подготовила весь материал, Эдик только почитает и поправит. Потом, как вариант, отзывы клиентов «Городского коммерческого банка» — естественно, самые положительные.

Её ответ, похоже, оказался не таким, как ожидал Левандовский.

— Да? — с сомнением протянул Левандовский. — Здесь надо хорошенько посоображать. Все варианты брать во внимание, а потом уже определить, что оптимально. А то, знаете, опять в «Прожекторе» докопаются до чего-нибудь, выйдет только хуже. Кстати, — он перевёл взгляд на Бардина, — Андрей Иванович, а что наши рекламщики думают на этот счёт?

— Да я пока не давал такого задания.

— Так дайте. Чего ждать? Надо всем включаться, понимаете? Не только по этому вопросу, а вообще! И быстрее всем шевелиться. Время такое, что ждать некогда! А мы спим. — Он не повысил тон, но его недовольство было очевидным. — Некогда больше спать, пора просыпаться. Нила, ну ты поняла, да? Все варианты! Разные. И ты, Андрей Иванович, займись тоже. Мы всё время пробуксовываем там, где другие идут вперёд.

Вошла Ксюша с чаем, начав свой обход с Левандовского. У того зазвонил телефон. Он подошёл к внушительному письменному столу с дубовой столешницей и взял трубку.

— Слушаю, Игорь. Что?! Что за … — он едва не выругался, но, мельком глянув на Неонилу, сдержался. — Что за дела такие? Обалдеть!.. Нет, ну, это уже не в какие ворота не лезет! Ладно, я буду у тебя сейчас. Да, оставайся на месте. Эдику позвони, хорошо? Пусть тоже к тебе подъедет. Давай, увидимся.

Он положил телефон в карман пиджака и повернулся к собравшимся. Взгляд его был растерянный и напряжённый, голос тоже почти звенел от напряжения:

— Мне уехать надо срочно. Игорь звонил… Игорь Николаевич. Говорит, его машину угрожали взорвать.

Женщины как по команде вскрикнули. Бардин стремительно поднялся.

— Но всё обошлось?

— Да вроде… — Левандовский неуверенно пожал плечами.

— Может, мне с вами поехать?

— Пока не знаю. Хотя нет — оставайся здесь, Андрей Иванович: может, что нужно будет. Я тогда позвоню. Ладно, я уехал!

Левандовский поспешно выскочил из кабинета, оставив всех в испуге и недоумении.

Брата он застал возле здания мэрии: тот разговаривал с начальником городского отдела милиции и ещё с кем-то из правоохранителей. Вокруг было полно разного официального народа и множество машин — милицейских, гражданских и МЧС. Левандовский подошёл к Игорю.

— Ну как ты? Нормально? — спросил он, встревоженно вглядываясь в лицо брата, быстро обняв его и пожимая руки милиционерам.

Игорь был встревожен и несколько бледнее обычного, но в целом выглядел достаточно бодро для такой ситуации.

— Да вот, как видишь. Бог миловал.

— А что хоть произошло? Скажи толком.

— Похоже, розыгрыш, — отозвался начальник городской милиции. — Уже провели обыск и в машине, и на территории. Ничего нет. — Он развел руками.

— А оцепление?

— Сняли.

— То есть всё чисто?

— Здесь — да. Сапёры дали гарантию. Я вас оставлю, Игорь Николаевич, если не возражаете. Вы тоже можете заниматься другими делами. Можно заходить в здание. Если что — будем на связи.

Левандовские вошли внутрь и поднялись в кабинет мэра.

— Да, брат! Дела… — Игорь покачал головой и как-то виновато пожал плечами.

— Ну, что ты? — Старший Левандовский легонько встряхнул Игоря, будто стараясь вернуть ему обычную уверенность. –Ты-то здесь ни причём! Не от большого ума кто-то делает подобные вещи.

— Да уж.

— Рассказывай, что там было? А то я и сам перепугался за тебя, и других напугал. Надо позвонить Бардину, сказать, что мы в порядке.

— Позвони. А я пока налью по сто грамм коньячка. — Он достал из столового шкафа уже начатую бутылку и бокалы, плеснув в них янтарной жидкости. — В себя прийти… Что-то трухануло меня!..

— Немудрено.

Они выпили. Переведя дух, Игорь начал говорить. Его рассказ сводился к следующему. Немного задержавшись после работы, он вышел на стоянку, но только приблизился к служебной машине, как ему позвонили на мобильный телефон и сказали, что автомобиль заминирован, механизм запущен и что это только первое предупреждение — бомбы будут ещё. Игорь вызвал милицию и МЧС, те взяли территорию в оцепление — хорошо, что рабочий день закончился, сотрудники в основном уже разошлись, и полномасштабная эвакуация не потребовалась. Ничего не было обнаружено ни в машине, ни во дворе, ни в здании. Где и когда будут ещё бомбы, оставалось непонятным, так же как непонятно было и то, что в действительности представляло собой случившееся.

— Это получается, следили за тобой? Раз позвонили, когда ты подошёл к машине.

— Получается, что так. Да я давно знаю, что за мной периодически следят! И на хвосте сидят, для морального давления. Помнишь, ещё возле дома кто-то ошивался? Тоже, наверное, из той же банды. Так что слежка есть однозначно.

— А прослушка?

— Да хрен его знает. Наверное, есть и прослушка.

— Надо будет проверить. Как думаешь, кто это? — помолчав, спросил Николай Александрович.

— А ты сам как думаешь? — взглянул на него Игорь.

— Да разные мысли… — Тот обвёл стены глазами и в задумчивости подпёр голову рукой. — Слушай, а где Эдик? Ты звонил ему?

— Звонил. Но не дозвонился. Может, телефон забыл? Или связи нет.

— Как связи нет? А сам он где?

— Без понятия. Я сейчас на городской наберу. Он вроде дома должен быть, я просил его по немецкой компании подготовить бумаги — послезавтра же эти немцы будут. — Он набрал со своего рабочего телефона, но и дома никто не отвечал.

— Что, нет?

— Нет. Давай тебе домой позвоню.

Лилия Левандовская взяла трубку, но ответила, что сын сегодня не отзывался.

— Где его носит? — Левандовский начал злиться. — А то, что они говорили про ещё какие-то бомбы?.. Слушай, не нравится мне это!

— Не накручивай себя. Всё с Эдиком нормально.

— Говорил же ему: носи с собой телефон! Нет, он его где-то бросил! Опять с б*** какими-нибудь где-то таскается!

— Ну, с б***. Что теперь? Дело молодое.

— Да нет, ты понимаешь, Игорь! Я же предупреждал его: не делай глупостей! Забудь свои похождения хотя бы до выборов! Вот так он меня послушал.

Игорь усмехнулся.

— Хорошо, моя Катя далеко. Может, она тоже не особо слушает мои советы, но я даже не знаю, где она и что делает. Могу тешить себя надеждами.

— Твоя Катя давно научилась отвечать за себя сама, — возразил Николай Александрович. — А мой привык, что я его зад прикрою, если что! Даже думать не хочет!

Игорю снова позвонили из милиции, и он надолго застрял у телефона. Потом пришли очередные посетители — на этот раз МЧСники. Николай Александрович слушал вполуха, нервничал, курил в окно, расхаживал по кабинету в ожидании вестей от Эдуарда, но их не было, и он всё больше выходил из себя. Сильнее всего в этой ситуации его оскорбляло столь откровенное, как ему представлялось, пренебрежение сына к отцовской заботе, равнодушие ко всем просьбам. «Люди правы, — думал он. — Не зря говорят, что я распустил его донельзя. Все это видят, только я один не понимал. Я всегда ни в чём ему не отказывал, выполнял его прихоти, принимал его сторону, и что теперь получаю в ответ? То, что ему наплевать на меня? Вот она, благодарность! Дождался. Надо было раньше гайки закручивать, а не ждать, что он повзрослеет и образумится — всё равно без толку».

Стемнело. Игорь предложил поехать к нему домой и подождать там. Николай Александрович согласился: домой ему не хотелось, чтобы не волновать раньше времени жену. Был двенадцатый час ночи, когда раздался ещё один звонок — то был управляющий «Золотой рыбки». После долгих расшаркиваний и извинений за беспокойство перед Левандовским, поверхностно ему знакомым, он, наконец, перешёл, к сути дела.

— Хотел предупредить, Николай Александрович, чтобы вы были в курсе. У нас тут молодёжь устроила вечеринку, и ведут они себя… — он осторожно кашлянул, — ну, немного бурно. Привлекают к себе внимание. Мне сообщили, что вашего сына тоже здесь видели. Я так понимаю, вам ведь не нужна огласка? Думаю, в наших общих интересах, чтобы вы сами уладили этот вопрос — вдруг поднимется шум.

— Да, спасибо вам, очень признателен за информацию. Ну что ж, я в долгу перед вами. — Левандовский закончил говорить, отшвырнул мобильник и взорвался. — Как же меня всё это за***! Это ж надо так меня подставлять, просто мордой в грязь! Выставить перед людьми идиотом! И это за всё, что я для него делаю?! Ну, нах*** его туда понесло, вот скажи мне?

— Увидишь его и спросишь. Только успокойся. — Игорь сказал это скорее по инерции, сам понимая бессмысленность своих слов. — Главное, что он жив и здоров.

— Да уж, здоровее не бывает!

— Ну что, надо ехать в ту «Рыбку»! Пока туда не приехали из «Прожектора» и не привезли с собой съёмочную группу. А то завтра нас будет ждать ещё одна «бомба».

— Да уж конечно! Мне же больше нечем заняться, как его вытаскивать.

Но уехать он не успел: в это время наконец-то позвонил Эдуард.

17

Взбешённый Левандовский, едва услышав в телефонной трубке голос сына, немедленно потребовал его к себе и после появления Эдуарда в доме Игоря обрушился на него со всей яростью, накопившейся за этот шальной вечер. Эдуард, не сразу понявший, в чём его обвиняют, был вынужден оправдываться, что не приносило никакого результата: казалось, отец уже окончательно сделал для себя выводы и вовсе не нуждается ни в каких объяснениях, а лишь хочет выплеснуть собственное недовольство. Не находя ни понимания, ни даже минимальной возможности быть услышанным, сын тоже всё больше раздражался, раздражение переходило в озлобленность. В итоге пропасть, разделившая стороны этого семейного конфликта, стремительно ширилась и углублялась.

— Да не было меня в этой гостинице! Сколько тебе повторять?!

— Ты можешь повторять, сколько тебе влезет, это ничего не меняет! Сначала ты пропадаешь так, что мы весь вечер тебя не можем найти, а потом мне сообщают, что ты развлекаешься на этой б***ой попойке. Почему я должен выслушивать от посторонних людей, как ты на объездной шлюх снимаешь?!

— Какие шлюхи? Какая попойка? — Эдуард был искренне возмущён, но всё-таки не оставлял попыток убедить отца в несправедливости обвинений. — Что ты говоришь?! Я вообще весь вечер был дома!

— Не ври хотя бы мне в глаза! Тебе звонили домой, там никто не отвечал.

— Я уезжал на полчаса!

— Куда?

Эдуард отвёл в сторону глаза, поняв, что в ловушке, и сквозь зубы бросил:

— В «Золотую рыбку».

— Так значит, всё-таки в «Золотую рыбку»! — Левандовский зло торжествовал. — Значит, ты был там, хоть и доказываешь мне тут обратное!

— Но я не был в самой гостинице! Я только отвёз туда знакомых!

— Да что ты говоришь?! Тебя видели там! Видели, как ты заходил вместе со своими знакомыми! Мне сказали это люди из самой гостиницы!

— Да, но потом я вышел! Об этом они тебе случайно ничего не сказали?

— Ничего они мне не сказали! Они вообще не обязаны мне были что-то говорить! Завтра бы об этом рассказали по телевизору, а послезавтра написали в газете! Делаешь из меня дурачка, полного идиота! — Левандовский выдохся от этой тирады и перевёл дух. — Да твою мать, что же ты вытворяешь?! Есть у тебя хоть капля мозгов?!

— Хватит на меня орать! — огрызнулся Эдуард.

— Ты заслужил, чтобы на тебя орали! И не только это заслужил! И всё, что ты заслужил, ты от меня получишь! Имей это в виду.

Левандовский, раскрасневшийся от гнева, с глазами, сверкающими яростью, нервно зашагал по комнате, но потом остановился и снова повернулся к Эдуарду. Правда, теперь его речь стала спокойнее.

— Почему ты не отвечал на звонки? Я сто раз звонил тебе на мобильный.

— Потому что он разрядился, и я поставил его на зарядку, а потом уехал.

— А когда приехал? Ты же говоришь, что сразу приехал! Чего ж ты тогда не позвонил?

— Да я вообще забыл про него! Когда вспомнил, тогда и посмотрел. Увидел, что ты звонил, и набрал тебя.

— Больше ты ничего не забыл? Я тут с ума схожу, пока ты шляешься хрен знает где!..

Эдуард перебил его, язвительно заметив:

— А никто тебя не просил сходить с ума!

Оскорблённый этим замечанием Левандовский на секунду умолк, но вслед за тем впал в новый приступ бешенства. Если до этого он был просто очень сердит, то теперь обида превзошла гнев.

— Меня никто не просил?! Зато я тебя просил: вести себя нормально, пока против нас идёт война! Просил не вытворять дурацких выходок! А ты вот так запросто подставляешь меня? Ну и неблагодарный же ты! — Он покачал головой. — Я в лепёшку разбиваюсь, решаю твои проблемы, которые ты даже не думаешь решать, и я же ещё и виноват?

— Я сам в состоянии решать свои проблемы.

— Я вижу, в каком ты состоянии! Тебе же на всё наплевать! Тебе на меня наплевать, на Игоря наплевать, на то, что за нами охоту ведут и следят уже открыто. На что ты сам способен?! На что — кроме как шляться по девкам и дурью маяться? Ты что, способен о семье заботиться? Или ты способен пахать, как люди в твоём возрасте пашут? Вкалывать за копейки, чтобы выжить? Ты мне рассказываешь, какой ты крутой, хочешь заправлять делами на выборах, а делаешь что? Чем ты мне помог? Что в тебе есть кроме безответственности?

Эдуард зло прищурился.

— Ты зря так думаешь обо мне! И ты сильно ошибаешься.

— Так докажи мне обратное! Тогда я, может, и буду думать по-другому! Я уже сомневаюсь, что тебе можно что-то доверить — не то что выборы, а вообще хоть что-нибудь! Хоть что-то, с чем бы ты справился без посторонней помощи. Не так? Тогда докажи, что ты мужик не только потому, что на тебя бабы вешаются!

— Ну, так я тебе это докажу. Ты ещё увидишь!

Однако Левандовский принял это заявление как неудачную шутку.

— Ты прямо напугал меня! Ну, а если мужик, то пообещал — и доказывай, а не языком трепись. И знаешь что? — добавил он под впечатлением новой идеи, показавшейся ему весьма рациональной. — Раз ты такой умный, вот пока не докажешь — ничего больше не получишь. Ни должностей, ни полномочий, ни поддержки, ни выборов. Понял?

— Я понял, — кивнул Эдуард и добавил с решимостью и угрозой. — Но скоро и ты поймёшь. Поймёшь, как ты ошибался.

— Если я пойму, то извинюсь и возьму свои слова обратно. Я даже дам тебе все возможности — все! А пока вот так, — развёл руками Левандовский, давая понять, что разговор окончен.

***

Эдуард действительно не врал отцу, хотя тот и не поверил: просто в этот вечер всё было словно против него. Ему изначально не понравилась затея с вечеринкой — в ней интуитивно ощущался какой-то подвох, — однако он даже представить себе не мог, чем она для него обернётся, тем более, без всякой вины и даже без его участия! Все обстоятельства сложились так, будто некая высшая сила с неведомой целью направляла их своей твёрдой рукой.

Закончив дела в банке, он уехал домой, и у него в самом деле разрядился мобильный, который он поставил на зарядку и забыл про него, когда отправился, как и обещал, к Антону. Увидев приятеля, Эдуард понял, что интуиция его не обманула, и события обещают быть бурными: Антон был хорошо навеселе, видимо, он напился, стараясь довести «до кондиции» свою даму — ту самую блондинку с корта. Впрочем, она была ещё более пьяной и, бессмысленно смеясь, едва стояла на ногах.

— Моя красавица готова на всё! — чуть заплетающимся языком довольно объявил ему Андрей. — Я-таки уломал её!

Та захихикала, цепляясь за его шею.

Здесь же была ещё одна пара из числа участников вечеринки, — не намного в лучшем состоянии. Остальные обещались прибыть сразу в «Золотую рыбку», отель на окружной дороге, спроектированный и обставленный как раз для кутежа: тенистые аллеи, ресторан с мангалом, закрытые беседки и небольшие, но уютные номера в современном трехэтажном здании. С трудом усадив изрядно захмелевшую компанию к себе в машину, Эдуард отвёз всех в гостиницу. Но настоящие проблемы только начинались: по дороге блондинка совсем отключилась. Она едва не рухнула на колени прямо на асфальт, когда по приезду попыталась выйти. Он успел подхватить её, но теперь она повисла уже на его шее. На них начали пялиться окружающие. Вместе с Антоном они кое-как дотащили её до холла, где усадили на диван.

— Я сниму номер, она сейчас свалится, — буркнул сразу протрезвевший Антон.

Эдуард усмехнулся.

— Ты перестарался, когда уламывал её. На хрена ты её так напоил? Она ж невменяемая!

— Да она и выпила не так много! Откуда я знал, что её развезёт?!

Он направился к администратору, а Эдуард, чтобы не маячить и дальше рядом с пьяной в хлам девицей, присоединился к остальным в ресторане. Именно этот период времени вместе со сценой на ресепшене подвёл его в дальнейшем, когда связались с отцом, но тогда Эдуард, естественно, и подозревать ни о чем таком не мог. Вскоре в ресторан пришёл и Антон, заявив, что всё уладил. После этого Эдуард наконец-то смог, к своему облегчению, оттуда убраться.

Дома он, чтобы отвлечься от неприятных впечатлений, немного посмотрел клипы на видео, после чего взялся за перевод документов, совершенно не думая о заряжающемся в другой комнате телефоне, который, как назло, оказался ещё и на беззвучном режиме. Конечно же, он не мог слышать никаких звонков и про телефон вспомнил, только когда тот попался ему на глаза — со списком пропущенных звонков отца и Игоря. Он позвонил отцу и…

Дальше случилось то, что случилось.

Эдуард понимал, что отец под давлением обстоятельств, в принципе, имел основания проявлять недовольство, но то, что он отказался верить ему и вообще не захотел его слушать, оказалось для него неприятной неожиданностью. Ещё более неприятным стало то, как легко отец составил о нём настолько неприглядное мнение. Как будто заранее имел под рукой соответствующую заготовку! У них и раньше случались разногласия, в том числе и жёсткие, но слышать о себе от отца нечто подобное?.. Нет, такого ещё не случалось. Казалось, он хочет повесить на него все пороки: лживость, распущенность, эгоизм, безответственность, неблагодарность… Даже никчемность! Слушать это было ужасно. Уже по ходу разговора в Эдуарде заговорило желание отомстить за нанесённую жестокую обиду — отомстить, безоговорочно доказав несправедливость обвинений, заставив отца сожалеть о сказанном, — и в какой-то момент его осенило, как это сделать. Конечно же, у него есть чем ответить! Как кстати оказалась Лиза со своей идеей, на первый взгляд, такой нелепой. А выходит, что она была полностью права: если даже родной отец считает его безответственным ничтожеством, что же тогда говорить об остальных? Они уж точно ни в грош его не ставят! Осознание этого стало для него унижением, но ещё большим унижением будет принять такое своё положение. И решение сложилось окончательно: фиктивный брак.

Отец хотел от него ответственности? Прекрасно! Жениться — что может быть ответственней?! Он хотел самостоятельности? Да куда уж самостоятельней! Говорил, что он не сможет заботиться о семье? И это утверждение рухнет само собой. Упрекал его в беспорядочных связях? Ничего подобного, у него будет жена, какие уж тут связи. Он «не заслуживает доверия»? Тоже неувязочка: та, что выходит за него, уж, наверное, ему доверяет. А он в глазах окружающих будет очень хорошим мужем, никто ни в чём не сможет его упрекнуть! Пусть и отец, и другие посмотрят на него по-другому, ведь действительно: семейные ценности ещё никто не отменял. Что ж, он докажет, что «мужик» — если у отца есть сомнения. Отец пообещал ему дать всё и сразу, если он сможет переубедить его. Что ж, пусть получит то, чего добивался, а потом выполнит обещанное: должности, полномочия, поддержка, выборы. Идеальный сценарий! Оставалось только найти ту, которая сыграет в этом спектакле главную женскую роль.

Конечно, желающих нашлось бы предостаточно. Но для такого серьёзного дела кто попало не подойдёт. Он постарался восстановить в памяти разговор с Лизой: девушка должна быть порядочной, честной, надёжной… Вызывать доверие. Не болтать лишнего. Быть умной, чтобы не наделать глупостей, и чётко понимать свою задачу. Всё, кажется. Хотя он сам добавил бы ещё: «быть красивой». Его жена, настоящая или мнимая, не может быть иной. С ней должно быть приятно появиться в обществе: вот, познакомьтесь, — моя жена. И все сразу смотрят с восхищением и завистью: конечно, это ведь жена Эдуарда Левандовского! Ну, и она, само собой, не должна предъявлять претензий и требований во время «брака», а после без проволочек и осложнений пойти на развод.

Правда, девушек с этими характеристиками, свободных и незамужних, которые на сто процентов справятся с не самой простой ролью супруги, не досаждая ему капризами, а потом безболезненно согласятся развестись, среди знакомых было не очень много. Точнее, он понял, что после отъезда Ирины может рассчитывать, пожалуй, только на одну — саму Лизу. Во-первых, она в курсе сути дела и ему не придётся ничего ей объяснять, что многократно облегчает задачу. Во-вторых, она умна, образованна, элегантна и умеет держаться. В-третьих, она по-своему красива. Ей, конечно, не хватает мягкой женственности, отчего и красота кажется слишком холодной, но главное то, что она производит впечатление. Она вроде бы неплохо к нему относится — значит, можно на неё полагаться. В её порядочности тоже нет видимых оснований сомневаться: сестра всегда о ней очень тепло отзывалась и до сих пор считает её своей лучшей подругой. И вообще она оригинальная, с ней вряд ли окажется скучно.

Но согласится ли Лиза? И как её убеждать? Логикой и аргументами — так их попросту нет. Не рассказывать же ей о ссоре с отцом! Материальной выгодой — для этого он её мало знает. Она может подумать, что он её покупает, и оскорбится. Остаётся только его обаяние, искренность и надежда на её отзывчивость. Правда, её придётся просить, возможно, с упором на жалость, а он не привык ни жаловаться, ни выступать в роли просителя. Однако сейчас он был готов отступить от некоторых своих правил. Подстёгиваемый оскорблённым самолюбием, не чуждый авантюризма, избалованный успешностью Эдуард затевал рискованную игру, но рассчитывал исключительно на блестящую победу.

18

Вчерашняя история с машиной мэра наделала много шума — об этом говорил весь Зареченск, а «Строй-Модерн» гудел, как растревоженный улей. Казалось, ни о чём другом никто не мог даже думать. Горожане были не то что напуганы, но озадачены: одно дело — карикатуры в газете, но угроза взорвать машину — событие совсем другого плана, даже если это злая шутка, а не чьё-то реальное намерение. Однако главная интрига была в том, кто за этим стоит. Первыми, на кого падало всеобщее подозрение, были Черняевы: слишком уж сильно они скомпрометировали себя своими предшествующими действиями. И «война кланов», и крутой нрав Александра Черняева вкупе с беспринципностью только подкрепляли предположения о его причастности к инциденту. Никто не отрицал, что у Левандовских, вероятно, есть и другие конкуренты, способные на самые жёсткие действия, но все они до сих пор оставались в тени, а потому и сама эта версия выглядела слишком уж туманно. Вариант с чьей-то неудачной «шалостью» всерьёз не рассматривался.

Пролить свет на ситуацию могла бы официальная позиция мэра или его брата, но публичных заявлений от них не последовало. Застигнутые врасплох непредвиденными событиями Левандовские оказались попросту не готовы что-то комментировать, более того — не были уверены, нужно ли это делать вообще. Отсутствие чёткой программы действий вынуждало их бездействовать. Проведя всё утро за обсуждением в узком кругу внезапно возникшей проблемы, они сочли за лучшее промолчать: ничего не сказав, не сделаешь хуже, тогда как любое ошибочное слово способно привести к плачевным последствиям. Молчание также должно было засвидетельствовать, что случившееся не выбило их из колеи и не сказалось на твёрдости позиций. Не было у братьев и однозначного ответа на вопрос об инициаторе вчерашнего преступного розыгрыша. Они не исключали Черняева, но считали такой элемент политической игры бессмысленным. Чего мог добиться Черняев, идя на подобный шаг? Абсолютно ничего, кроме испорченного вечера своих противников и ещё одного жирного пятна на собственной репутации. Вряд ли глупая шутка того стоила. Правдоподобнее представлялось другое: каша заварилась из-за планируемого передела в банке. Планы Левандовских по привлечению иностранного капитала могли не устраивать кого-то из крупных акционеров, и мнимая бомба в таком случае становилась не нелепой попыткой напугать, а реальным предупреждением, так же как и слова звонившего, что вчерашнее — не конец, а только начало. Но и это было всего лишь предположение. В конце концов, то действительно могло быть всего лишь розыгрышем какого-нибудь бездельника.

Игорь отбыл из офиса «Строй-Модерна» в мэрию только ближе к обеду, и к Николаю Левандовскому зашёл давно дожидавшийся его Бардин. Сразу после приветствия он поинтересовался последними новостями.

— Да глухо всё. По телефону звонившего ничего, даже номер не установлен. Чушь какая-то… Вряд ли что-то удастся обнаружить, — хмуро заметил шеф, но тут же сменил тон на подчёркнуто бодрый. — Ничего, справимся! У нас другого выхода просто нет. Армейскую поговорку помнишь?

Бардин с хитрецой усмехнулся.

— Про то, что мы крепчаем?

— Вот-вот. Сейчас, секундочку, потом поговорим с тобой, Андрей Иванович… Один звонок нужно сделать. — Левандовский набрал с рабочего телефона редакцию. — Нила? Здравствуй. Да нет, всё нормально, не переживай. Я чего звоню. То, что я тебя вчера просил насчёт статей — да, по Эдуарду, — ты тормозни пока, хорошо? Если будет нужно, я тебе скажу. — Он положил трубку. — Ты тоже, кстати, тормозни, Андрей. Отложим это дело.

Николай Александрович тяжело переживал вчерашний конфликт с сыном: настолько серьёзно они ещё не ссорились. Действуя под влиянием удручающей обстановки, отголосков многочисленных сплетен и собственного подавленного настроения, он, тем не менее, не планировал доводить разборку до крайней точки, всё вышло само собой. Левандовский никак не предполагал, что Эдуард будет так упорствовать, отрицая свою вину, — ведь, казалось бы, всё очевидно. Но чем больше тот ожесточался, тем сильнее распалялся он сам, незаметно для себя перейдя с обсуждения конкретной ситуации на личность сына, и закончив обещанием лишить его своей поддержки и перспектив.

Однако отец всё же надеялся, что сын остынет и образумится. Ну да, парень ошибся, с кем не бывает? Ну, наговорили друг другу сгоряча! Но можно ведь всё уладить — что страшного в том, чтобы признать свою ошибку? Достаточно просто прийти и извиниться, не чужие ведь люди. Он ждал Эдуарда с самого утра, но ожидание оказалось напрасным: тот не приходил и не звонил. Теперь от Левандовского требовалось принципиальное решение, как быть со своими угрозами: дать им ход или же сделать вид, что ничего такого не было? С одной стороны, в действительности он не хотел давить Эдуарда. С другой — если ничего не предпринять, тот так и не сделает выводов, пребывая в уверенности своей безнаказанности. Что ж, он хотел что-то там доказать? Пусть для начала попробует обходиться без опоры на отца — может, хоть это ему вправит мозги. И Николай Александрович, уже не колеблясь, позвонил Неониле.

***

Напряжённый день Лизы вылился в бесцветный вечер. Матери, как обычно, дома ещё не было, и она коротала время в одиночестве: полистала оставленную на столе газету, переключила несколько каналов телевизора, полила цветы на подоконнике и отправилась на кухню. В задумчивости она постояла перед открытым холодильником: пожалуй, можно поджарить яичницу с колбасой. Готовка никогда не была её любимым занятием, и особо мудрить с ужином Лиза не собиралась. От стряпни её оторвал приглушённый звук телефонного звонка. Выключив плиту, она поспешила в спальню, обежала глазами комнату, но телефона нигде не увидела. Посмотрела в прихожей — тоже нет, но мелодия вызова продолжала звучать с неутомимой настойчивостью.

— Кто там ещё?.. — раздражённо бросила она, вслушиваясь, откуда идёт звук. Ну конечно, из сумки! Она забыла достать мобильный.

Лиза бросилась к своей сумочке, по пути обо что-то споткнулась и с досадой выругалась. Дёрнув молнию, она, наконец, достала телефон, светившийся надписью: «Эдуард». Это привело её в недоумение: по их последнему разговору она бы никак не предположила, что он станет ей звонить. Чего ему вдруг понадобилось?

— Алло.

— Привет, Лиза! Это Эд. Я помешал тебе?

Она поняла, что ответила не слишком доброжелательно, и попыталась исправить это впечатление.

— Да нет, всё нормально. Я просто не сразу услышала звонок. Привет.

— Ты можешь говорить?

— Да, конечно.

Он показался ей каким-то странным — во всяком случае, не таким как обычно. Может, у него что-то случилось?

— Лиза, тут такое дело… — Эдуард осёкся. — В общем, мне надо с тобой встретиться. Ты могла бы завтра?

— Завтра? Наверное, да.

— Хорошо. Тогда я зайду к тебе.

— Во сколько?

— Во второй половине дня, точнее пока не знаю. Я перезвоню. До завтра.

Ничего не понимая, она посмотрела на телефонную трубку в своей руке.

***

Он появился на пороге её кабинета около двух часов дня. Он не позвонил ей заранее, как обещал, и она не ждала его, полагая, что или они встретятся ближе к вечеру или он вовсе передумал. Поздоровавшись с изумлённой его появлением Натальей Васильевной, Эдуард сразу же направился к Лизе.

— Ты могла бы сейчас поехать ко мне на работу? Мне очень нужно с тобой поговорить, — сказал он и добавил. — Пожалуйста.

Лиза взглянула на него, пытаясь разобраться, что же всё-таки происходит. Эдуард заметно нервничал, но её поразило даже не это, а его голос с откровенно просящей интонацией. Ей не доводилось слышать, чтобы он так говорил — ни с ней, ни с кем-либо ещё. Это заинтриговало её.

— Ну, ладно. — Она пожала плечами. — Давай поговорим. А как быть с Бардиным? Он ведь должен отпустить меня.

— Скажи ему, что я попросил тебя.

Она улыбнулась.

— Эд, это для тебя всё просто, а для меня — несколько сложнее. Боюсь, он не поймёт, если я скажу ему такое. Может, ты сам ему это скажешь?

У Бардина с Эдуардом были напряжённые отношения. Хотя это и не афишировалось, но и не заметить их взаимную неприязнь было бы сложно. По должности Эдуард стоял ниже Бардина, заместителя генерального директора, однако то было де-юре. Де-факто же Эдуард никогда никому кроме отца не подчинялся, и Бардина не слишком принимал в расчёт. Тому, в свою очередь, оставалось только смириться с таким положением, не имея возможности что-либо изменить. Но, видимо, в качестве компенсации самому себе при любом подходящем случае Бардин намекал, что младший Левандовский — всего лишь самовлюблённый выскочка, всем обязанный только отцу. То, что Эдуард предлагал Лизе, было допустимо для него самого, но никак не для неё. А при том, насколько болезненно Бардин воспринимал всё, что связано с сыном Николая Левандовского, её уход вместе с ним посреди рабочего дня грозил ей ещё большими неприятностями.

Кажется, Эдуард и сам понял абсурдность своих слов.

— А! Ну да. Конечно, я скажу.

Он подвинул к себе её телефон и набрал Бардина. Лиза слушала, как он вежливо просит отпустить её «ненадолго» и «по делу», представляя, в каком недоумении и бешенстве должен сейчас пребывать её непосредственный начальник. Чего доброго, он сочтёт это вызовом с её стороны. Сказать он ей, конечно, ничего не скажет, но у него и без того найдутся десятки возможностей продемонстрировать своё недовольство. Плюс эти сплетни… После сегодняшнего случая, который, уж конечно, не останется тайной ни для кого в офисе, все придут к выводу, что она обнаглела вконец, если даже к сыну генерального подбивает клинья.

Тем временем, Эдуард закончил разговор и положил трубку.

— Ну, всё, он не возражает. Пойдём? — мягко спросил он.

— Да, конечно.

Лиза поднялась и взяла сумочку. У двери она обернулась на так и не пришедшую в себя Наталью Васильевну и сказала, чтобы как-то сгладить странную ситуацию:

— Я скоро буду.

Они вышли на улицу и сели в его машину. В салоне почти моментально стало прохладно от работающего кондиционера, из приёмника тихо лилась мелодия. Удобное сиденье будто обнимало тело. Но на этот раз Лиза не замечала подобных приятных мелочей, охваченная недоумением: что же всё-таки случилось? Она ожидала, что Эдуард заговорит с ней об этом, но они проехали пару кварталов, а он по-прежнему ничего не говорил. Его молчание приводило её в полное замешательство. Может, ей самой завести разговор? Однако о чём? Она искоса посмотрела на него — у него был отрешённый вид человека, занятого размышлениями, и она не нашла, что ему сказать.

Они свернули на Липовую Аллею, когда Эдуард всё-таки обратился к ней.

— Я надеюсь, у тебя не будет проблем с Бардиным. Он вроде бы отнёсся нормально.

— Я тоже надеюсь на это.

— Ты извини, что я так тебя вытащил. Просто у меня много дел — позже вряд ли получилось бы увидеться.

— Ничего. Я не в претензии.

Он снова замолчал — разговор оборвался, не успев толком начаться.

«Первый городской банк» разместился в светло-сером здании с соответствующей вывеской, сложенной из крупных золотых букв. Здание относилось к старой застройке и представляло собой особую ценность благодаря башне с часами, извещавшими время мелодичным наигрышем. В городе ходила ироничная поговорка, что только Эдику Левандовскому могла перепасть такая замысловатая историческая ценность. Тем не менее, при реконструкции архитекторам пришлось потрудиться, чтобы придать сооружению тот внушительный и одновременно элегантный вид, который оно имело ныне. Охранник на входе поприветствовал Эдуарда с подчёркнутой почтительностью, он рассеянно ответил и кивком позвал Лизу. Вместе они проследовали дальше, на второй этаж, по хорошо освещенному коридору. Эдуард шёл впереди, Лиза за ним, но он держался правее неё, и это подсознательно сокращало дистанцию. В своём уютном зелёном кабинете он прошёл не к рабочему столу, а к стеклянному журнальному столику с двумя глубокими креслами. Пододвинув ей одно, Эдуард занял другое. Лиза села, по-прежнему ничего не понимая, и столкнулась с его напряжённым взглядом. Наконец он заговорил.

— Лиза, я вот что хотел… Я тут думал над тем, что ты мне прошлый раз говорила. Ну, тогда, когда ко мне приходила. Наверное, ты всё сказала правильно. В смысле, я сейчас думаю, что правильно. — Он говорил, то и дело глядя куда-то мимо неё и периодически запинаясь, что совсем не напоминало его привычную чёткую, хорошо поставленную речь. Только теперь она поняла, как сильно он взволнован. — Правда, я не сразу это понял: ты помнишь, да? Я тогда отнёсся… ну, прохладно. Но потом, ты знаешь, я посмотрел на всё с другой стороны и понял, что ты права. В общем, я согласен с тем, что ты говорила насчёт того… этого самого… Ну, фиктивного брака.

— Правда?..

Она бы однозначно подумала, что он с ней шутит, если бы не его странная нервозность и сбивчивость, которая никак не вязалась с шутками.

— Да, — подтвердил он. — Я думаю, это именно то, что сработает так, как надо.

Теперь уже занервничала и сама Лиза: всё выглядело как-то подозрительно. С чего вдруг он кардинально поменял своё мнение, если всего несколько дней назад буквально высмеял её предложение? И зачем он привез её сюда? Сказать о своих размышлениях можно было ещё вчера по телефону. Она почувствовала себя в полном смятении. Нужно же как-то не слишком нагло предложить себя на роль его подставной жены, а она к этому оказалась совсем не готова! А что, если он уже подобрал кого-то себе на роль подставной жены и хочет обсудить с ней кандидатуру, как с автором идеи? Это предположение раскалённой иглой пронзило её мозг: тогда вся её затея — просто яма, старательно вырытая себе же.

— Ну… Хорошо. Я рада, что ты всё же оценил моё предложение, — кисло произнесла Лиза. — Но?.. — Она замолчала на полуслове, глядя на него полными растерянности глазами.

— Я оценил, да… — Эдуард замялся, как будто никак не мог решиться продолжать. — Но проблема в том, как это осуществить. В смысле, кому можно предложить такой брак. Ты правильно говорила, что это должна быть девушка с хорошей репутацией. Она должна быть способна всё сделать, как надо. И быть очень надёжной. Ну, и мы с ней, конечно же, должны друг другу доверять. Лиза, так получается, что мне особо некому довериться. В общем, у меня есть всего один вариант. — У неё упало сердце. — Я подумал, раз уж это ты предложила мне такой ход, ты в курсе всего этого, тебе не надо ничего объяснять, и ты подруга моей сестры… — Он снова споткнулся, но овладел собой. — Не знаю, насколько уместно у тебя спрашивать, но я всё же спрошу. Может быть, это могла бы быть ты?

То, что она только что услышала, было на грани нереальности: наплевав на здравомыслие, рассудительность и осторожность, она сделала ставку на «зеро» — и сорвала «банк». Её авантюра — чистейшей воды авантюра — каким-то непостижимым образом вдруг сама собой начала обретать вполне реальные очертания. Это было потрясающе, невероятно. Это было почти чудо. Но вместо радости Лиза испытала шок. Она молчала, будучи не в силах произнести ни слова. У неё словно отнялся язык.

Эдуард, истолковав её шоковое состояние как склонность к отказу, снова заговорил, стараясь её убедить, — однако теперь уже не путано и неуверенно как до того, а связно и страстно. Страх потерпеть неудачу вернул ему красноречие.

— Лиза, я понимаю, что тебе это не нужно, что это всё звучит очень странно. Особенно после того, как я отнёсся к твоим советам. Но я всё-таки выслушал тебя тогда, и ты тоже меня, пожалуйста, послушай. Обстоятельства заставляют меня пойти на такой брак. Если ты не согласишься, значит, ничего и не будет. Потому что с тобой — моя единственная возможность. Если же согласишься, это ни к чему особенному тебя не обяжет, наоборот — я буду очень тебе благодарен и выполню любую твою просьбу! Всё будет так, как решишь ты. Считай, что от тебя сейчас зависит очень многое в моей жизни, — это правда. Я не могу ни на чём настаивать, я могу только просить тебя, и я прошу: пожалуйста, помоги мне!

В его светлых серо-голубых глазах действительно была отчаянная просьба, и это вызвало у Лизы искреннее сочувствие. Даже если бы у неё не было никаких заранее разработанных планов, ей вряд ли бы хватило жестокости сказать ему «нет». Хотя и сразу же сказать «да» казалось не вполне уместным. Она улыбнулась ему.

— Если я соглашусь, многое изменится и в моей жизни тоже… На ближайшее время. Это не отказ, но я должна хорошо подумать.

Напряжение, делавшее жёстким его лицо, после её слов сменилось облегчением.

— Спасибо, Лиза! Конечно, ты можешь думать, сколько тебе нужно. Я тебя не тороплю.

— Я постараюсь не слишком затягивать, — пообещала она.

Он отвёз её обратно в «Строй-Модерн» и уехал, не заходя в офис. На лестнице Лиза, всё ещё глубоко потрясённая, столкнулась с Бардиным. Она внутренне сжалась, ожидая, что он сейчас что-нибудь скажет или спросит, но он только пристально посмотрел на неё и прошёл мимо.

Часть 2. Эксельсиор

1

Потрясение Лизы уступило место радостному возбуждению, но и оно продлилось недолго — уже утром следующего дня её охватило лихорадочное беспокойство: не таится ли в происходящем подвох? Не сломается ли всё, не успев начаться? И не передумает ли Эдуард? Не найдёт ли другое, менее радикальное решение своей внезапной неизвестной проблемы? Или же сама проблема потеряет актуальность? Слишком много вопросов, чтобы чувствовать себя расслабленно, а каждая новая минута промедления с ответом несла в себе потенциальную угрозу. Договор с Эдуардом нельзя откладывать в долгий ящик — это очевидно, но и спешить, несясь навстречу, значит как минимум выглядеть глупо, а то и заронить подозрения. Здравомыслие подсказывало Лизе выдержать паузу, и она отложила объяснение на день: во-первых, завтра будет суббота, что удобно для встречи и обсуждения. Во-вторых, таким образом, она даст себе возможность обдумать свою речь дабы выторговать максимум желаемого. А в-третьих, если уж начинанию суждено сорваться, то оно сорвётся, вопреки расчётам и стараниям, — либо же осуществится, если судьбе будет угоден именно такой вариант. Но даже подготовив себя к любой развязке, Лиза была как на иголках, почти не сомкнула глаз ночью и подхватилась ни свет ни заря. В десять утра — более-менее приличное время для звонка в выходной день, — она набрала номер Эдуарда и сообщила, старательно скрывая тревогу:

— Я подумала над тем, что ты предложил. Но, по-моему, нам было бы лучше поговорить не по телефону.

Он согласился с ней, и это её обнадёжило: во всяком случае, он не передумал. Оставшееся до встречи время Лиза со всем усердием потратила на сборы. Ей хотелось быть красивой и одновременно не вызывающей и не дерзкой, а уверенной, сияющей и исполненной достоинства. Не такой, как его обычные девицы, куколки-кокетки, но и не хуже них — просто другой. После длительных колебаний между платьем и брюками она всё же остановилась на брюках: они выигрышно подчёркивают её длинные ноги, да и вообще платья больше подходят для романтических свиданий, а не для деловых переговоров. Однако волосы она оставила свободными: пусть намёк на лёгкость всё же присутствует. Даже Алиса, бывшая этим утром дома, подивилась, для какого события сей изысканный образ? Но Лиза, по-прежнему опасаясь отпугнуть удачу, ограничилась пояснением, что у неё крайне важная встреча.

Местом для разговора Эдуард выбрал ресторан «Клеопатра», также принадлежащий Левандовским. Лизе доводилось здесь побывать раньше вместе с Катей. По сравнению с клубом Таранова, рассчитанным на обеспеченную молодёжь, данное заведение было куда более сдержанным, солидным и пафосным. Разудалые вечеринки с участием «звёзд» и модных ди-джеев здесь не проходили, мартини и шампанское не лилось рекой, бесшабашное веселье не выплескивалось через край, но зато вся респектабельная публика города традиционно собиралась именно в этом месте — и на торжества, и на деловые обеды. Попадая сюда, создавалось ощущение, будто попал во дворец какого-нибудь мифического фараона: золочёная керамическая плитка с узорами в духе Древнего Египта, статуэтки, тяжёлые шторы, орнаментная роспись на паркетном полу, арочные дверные проёмы и светильники на стенах, напоминающие факелы… Позолота казалась бы кричащей, если бы не была выполнена с поистине филигранной точностью, позволяющей не перейти тонкую грань, отделяющую роскошь от вульгарности. И всё же чувствовать себя по-домашнему уютно в этом египетском тронном зале было довольно сложно.

«Клеопатра» встретила Лизы и Эдуарда экспрессивной третьей частью «Лета» Вивальди, как нельзя более точно иллюстрирующей ситуацию. Проходя мимо зеркальной стены в светлом холле, Лиза не удержалась от искушения бросить пристальный оценивающий взгляд на отражение и осталась удовлетворенной увиденным. «Мы неплохо смотримся вместе. Хотя бы внешне из нас выйдет отличная пара! Если выйдет вообще, — поспешно одёрнула она себя. — Вот только роста мы почти одинакового». Впрочем, хрупкое сложение Лизы всё равно не позволило бы ей казаться крупной, даже несмотря на небольшую разницу в росте. Эдуард — видимо, по случаю выходного дня — был не в костюме, как она привыкла видеть, а в белой свободной рубашке, светлой бежевой просторной безрукавке и такого же цвета брюках. Одежда подчёркивала его стройность и придавала почти юношеский вид. Очки от солнца он непринуждённо зацепил за V-образный вырез безрукавки, а люксовые чёрные часы заменил электронными, более сочетающимися с его сегодняшним неформальным стилем, и Лиза сделала вывод, что деталями он не пренебрегает. Официант подошёл к ним, едва они переступили порог зала, и с уже знакомой ей подчёркнутой предупредительностью проводил в глубину, к столикам с мягкими стульями, скорее напоминающими кресла. Ресторан только начал дневное обслуживание, и посетителей почти не было.

— Что ты будешь? — спросил Эдуард.

— Пожалуй, я бы просто выпила что-нибудь освежающее. — И от зноя, и ещё больше от волнения она испытывала жажду.

— В таком случае, я бы посоветовал тебе ещё десерт, ананас с мятой. Он тоже отлично освежает. Как смотришь?

— Ну… — Лиза замялась: ананас прозвучал крайне соблазнительно, однако ей не хотелось выглядеть так, словно она пришла поесть деликатесов. Да и как быть с оплатой? Этот вопрос привёл её в замешательство. Предполагать, что расплатится он? Будет выглядеть так, будто она решила полакомиться за его счёт! А заплатить самой — выходит вроде как заплатить ему, ведь это же его ресторан! Тоже довольно двусмысленное начало доверительного партнёрства.

Видя её растерянность, Эдуард взял инициативу на себя.

— Позволь мне угостить тебя на свой вкус, — улыбнулся он. Лиза с благодарностью улыбнулась ему в ответ, приятно удивлённая тем, как изящно и непринуждённо он разрешил её затруднение. — Принесите нам зелёный чай с жасмином на двоих, две порции ананаса и мороженое с клубничным соусом — для моей спутницы. — Эдуард подождал, пока отойдёт официант, и всё с той же улыбкой произнёс. — А теперь я жду твой ответ.

Ей нравилось, как он владеет собой: вряд ли он мог быть полностью уверен в её положительном решении и умеренности встречных требований, однако волнение практически не отражалось ни на его лице, ни на поведении. Она вспомнила, каким смятенным и нервным он был позавчера, когда обращался к ней за помощью, — похоже, то был весьма редкий, если не единственный, подобный момент.

— Ну, что же… Могу сказать, что я готова принять твоё предложение — правда, на нескольких условиях. Думаю, в них нет ничего выходящего за рамки разумного.

— Спасибо, что не отказалась. — Бурного проявления радости со стороны Эдуарда тоже не последовало, но его признательность выглядела абсолютно искренне, как и улыбка. — А насчёт условий, я думаю, мы договоримся. Итак?..

— Одно условие мы уже обсуждали и вроде бы пришли к согласию: это то, что об истинном характере нашего брака не должен знать никто. Вообще никто, кроме нас двоих: ни друзья, ни родные, ни в твоей, ни в моей семье, я не хочу себя опозорить. Следующее, в продолжение предыдущего: в наши отношения все должны поверить. На публике мы должны разыгрывать влюблённых с такой достоверностью, насколько это приемлемо. Так будет уместнее для дела. — Лиза ощутила неловкость из-за того, что только что сказала. Тем не менее, она не сомневалась, что данные её требования вполне оправданны.

Он кивнул, соглашаясь с ней.

— Я и сам в этом больше всего заинтересован — чтобы всё выглядело натурально. Внешне наш брак ничем не будет отличаться от настоящего, гарантирую тебе. Никому и в голову не придёт что-нибудь заподозрить.

— Приятно слышать, что ты так к этому относишься. Следующий момент, — продолжила она, — по-моему, вообще абсолютно естественный, но всё же я не могу о нём не вспомнить: между нами возможны только дружеские отношения. Никакой близости и никаких претензий на близость.

— Само собой. Я ни в какой мере не претендовал на близкие отношения, когда предлагал тебе этот союз. Можешь не беспокоиться: я не стану на тебя набрасываться, как только мы останемся вдвоём.

Лиза оценила его самоиронию и засмеялась.

— Что ж, я тоже обещаю быть скромной и вести себя прилично.

На что он шутливо заметил:

— Ну, тогда, я думаю, мы сможем ужиться в одном доме.

— Эд, я и не сомневаюсь в тебе, иначе бы просто ни на что такое не согласилась! Но все пункты нашего соглашения должны быть оговорены, ты ведь понимаешь. И ещё одно моё условие — только я прошу понять меня правильно. — Над данным самым существенным пунктом Лиза как раз и думала весь день и вечер, что были в её распоряжении. — Ты идёшь на этот брак из своих интересов, правда? У меня, раз я на это соглашаюсь, тоже есть свои. И я бы хотела, чтобы мне вся наша затея тоже принесла определённую выгоду.

— Я понимаю. И говорил, что отблагодарю тебя. Что ты хочешь?

— Всего лишь твою поддержку. Правда, в одной конкретной ситуации. Я хочу получить должность редактора «Салона». — Эдуард посмотрел на неё вопросительно, и она принялась объяснять, стараясь, чтобы её монолог прозвучал как можно яснее и убедительнее. — Я хочу этого не просто так. Дело в том, что я разработала схему нашей избирательной кампании: она строится на том, чтобы разделить функции между двумя самостоятельными, но взаимосвязанными подразделениями. Одно — публичное: это редакция, на которую возлагается агитация и контрагитация. Другое — «теневое»: по работе с избирательными комиссиями, наблюдателями и юридическим обеспечением. Это направление не афишируется, и предположительно его будет вести кто-то из администрации. Я выделила редакцию прежде всего в противовес «Прожектору», который является главной ударной силой Черняевых. Такой расклад — когда газета становится элементом избирательного штаба — обеспечит нам наибольшую свободу и оперативность действий. Мой план уже обсуждался и предварительно был принят, но потом вдруг завис. Точнее, ему просто решили не давать ход. Причина исключительно в личностях: Неонила как действующий редактор не вытянет новую задачу, но её прикрывает Бардин. А с Бардиным не хочет портить отношения Арефьева и подыгрывает ему. Конечно, я считаю, что как автор идеи имею право претендовать на её реализацию. Но я бы смирилась с Неонилой, если бы она справлялась со своими обязанностями в соответствии с ситуацией. И что же? Этого нет даже сейчас! Ей было поручено просто разработать темы для статей по последним событиям, а она провалилась: я точно знаю, потому что Бардин лично перепоручил это мне! Что, в таком случае, ей делать во время выборов? Я же, в отличие от неё, при вашей поддержке справлюсь и с газетой, и с агитацией. И я обещаю тебе, что всё сделаю для вашей победы. Залог этого — не только наш брак: может быть, он и не вызовет у тебя большого доверия. Но я уже говорила, насколько важен для меня профессиональный опыт и репутация — в этом ты можешь не сомневаться. Вот и вся суть моей главной просьбы.

Он подумал, прежде чем что-либо сказать.

— А есть ещё какие-нибудь способы решить эту проблему? Просто в том, что ты рассказала, я вижу логику, и я не думаю, что её не увидел бы мой отец.

— Способы, наверное, есть, но мне они недоступны. К сожалению, я не обладаю достаточным влиянием, чтобы противостоять сразу трём авторитетам. Даже чтобы просто донести эту логику.

— Хорошо, Лиза, — наконец ответил он. — Я не могу тебе ничего стопроцентно гарантировать — полагаю, ты сама это понимаешь. К тому же я не вполне владею всей ситуацией, потому что особо в неё не вникал, и для начала мне нужно хотя бы немного разобраться. Но после этого я обещаю тебе сделать всё, что в моих силах, чтобы помочь решить твой вопрос в наших общих интересах.

Его ответ оказался весьма разумным и дипломатичным. Лиза ещё раз, как и раньше в «Орхидее», отметила, что он весьма умён вопреки всей той ерунде, которую о нём болтают. Рассчитывать на большее, чем то, что он только что ответил, с её стороны было бы самонадеянной глупостью. К тому же его обещание — это в любом случае хоть что-то в сравнении с тем, что есть сейчас, и она поблагодарила его, удовлетворившись его словами.

— Ну, что же, я согласен на твои условия, — сказал Эдуард, когда с обсуждением было покончено. — Со своей стороны я возьму на себя материальную сторону нашей вроде как совместной жизни, пусть тебя не беспокоят эти вопросы. Не пойми меня неправильно — я не подразумеваю твою финансовую несостоятельность и не хочу тебя этим как-то задеть. Но для полной достоверности этого брака так будет убедительнее, да и не составит мне особых трудностей.

Лиза не стала возражать, и Эдуард перешёл к завершающей части.

— Тогда подведём итог. Кроме оговоренных частных обязательств, мы оба должны максимально поддерживать и уважать друг друга, действовать во взаимных интересах, для общей пользы и соблюдать тайну этого соглашения. Наш брак просуществует до выборов, после чего мы расторгнем его в наиболее подходящий момент. При разводе никто ни на какое имущество претендовать не будет: разойдёмся с тем, с чем пришли. Со свадьбой, если ты не против, не будем тянуть — распишемся в последних числах августа. Что-нибудь добавишь?

Лиза качнула головой.

— Нет. Всё верно.

— В таком случае, будем считать наше соглашение вступившим в силу. Я предлагаю обойтись без всяких компрометирующих бумаг, полагаясь на взаимную честность и порядочность.

— Конечно. Без честности и порядочности даже не стоило бы всё это затевать.

— Ну, тогда поздравляю тебя с новым статусом моей невесты.

— Я тоже тебя поздравляю — с тем, что у тебя такая невеста.

Эдуард от души рассмеялся.

— Кажется, в этом месте спектакля я должен вручить тебе кольцо?

— Кажется, да, — улыбнулась она.

— Кольца у меня при себе нет, но это нетрудно исправить: купим его сейчас. Хотя нет, не сейчас, — он подмигнул ей и налил в чашки чай из заварного чайничка, — твоё мороженое тает. Так что давай сначала поедим.

Она, конечно, могла ошибаться, но ей показалось, что он счастлив.

2