К юбилею моей мамы
Сладковой Аллариады Леонидовны
«Деление сердец на капли…»
(о книге и поэзии вообще Маргариты Сладковой)
Её слово, как магическое заклинание, тягучее, загадочное. В попытке поймать конкретную мысль понимаешь, что ловишь не то, что главным оказывается скрытая мелодия, поток ощущений. И лишь когда набираешься смелости и входишь в этот поток, появляется наконец-то ясность, что вот они и смыслы, и цели, и вообще определяющие настройки бытия.
«…И по закону выбывшего времени, застывшие без света и движения,
затягиваются нехотя в спиральные воронки…»
Играть словами и в слова нас учит время. От прошлого к будущему через настоящее — но это лишь видимый вектор и потому очень простой и привычный. «Время — река» — многовековой штамп сознания. С той только разницей, что «не войти в одну и ту же реку дважды», а «время вспять не поворотить». Аксиомы, ставшие краеугольными камнями в понимании нашей собственной истории от глобальной до личной. И как следствие — массовый фатализм и поклонение Судьбе. А что если время, как клубы дыма, состоит из бесконечного числа маленьких закручивающихся торнадо, в целом двигающихся в одном направлении, но при определённой сноровке и приложении усилий можно двигаться в совершенно любом направлении, даже против течения. Или от будущего к прошлому с полным погружением. Так как это делают на больших извилистых реках Сибири ханты и лесные ненцы — которые при необходимости, сплавляясь вниз по течению, вдруг оказываются чуть ли не у истоков реки. Это делают немногие. Но и путешествовать по времени могут только избранные…
«…Но бесконечность мёрзлой прозы проседает…»
Мне нравится разгадывать её головоломки — они как кирпичики странного, но такого притягательного мира — другого, неаналогичного. Существующего, отличного от моего, но безумно заманчивого. Наши собственные бесконечные миры соприкасаются, пересекаются и никогда не смогут поглотить друг друга. Но… те крупицы истины и понимания, которые ловлю при пересечениях наших путей, уже становятся моими, а вместе с ними моя бесконечность насыщается, заполняясь обогащённой рудой. Вот что творит общение через поэтическое слово. Вот что формирует истинный опыт мудрости времени. И я совершенно уверена в том, что у Поэзии гораздо больше сил и возможностей на такое воздействие. И ещё так остры ощущения при постижении другого через противопоставление… через частицу — НО…
«…Как будто тишина, но ясно слышу — есть
звучание листвы в движенье голых кружев…»
Тонко вывязанные образы — пленяют. Они расцвечивают мир и позволяют окончательно оформить собственные ещё неясные восприятия и оценку. С ними соглашаешься с радостью, потому что не важно, что первым этот образ чуда обозначил кто-то другой. Он сразу же при прочтении подсознательно присвоен: «Ага! Вот оно! Это мои мысли, это мои чувствования…» И в итоге появляются любимые запомнившиеся строки, любимые стихотворения, и поэт становится близким-близким, сумевшим выстроить тропинку именно к твоему сердцу. Но! Бедный поэт, сколько сил у него уходит на это строительство.
«Ты должен был исчезнуть (не сопротивляйся, бесполезно).
Пункт так и назван «исчезновение (испарение искушения)»
Эти потрясающе-удачные попытки расширения границ слова синонимами, уточнениями вызывают тихую зависть к бесстрашию поэта, потому что это он сам до последнего скрипа, до надлома прочных косяков распахивает дверь в свою душу, в своё сердце. А иначе станет страшно от предчувствия внутреннего взрыва. Инстинкт самосохранения? Возможно… Только тут спасение едино и для говорящего слово, и для слушающего его.
«…Теперь не влезаю в одежду из собственной кожи —
накачаны мышцы души…»
Это — интуитивная подсказка. Надо отпустить личные страхи, и с ростом собственной души нужно просто менять свои внутренние одежды. И либо делать это чаще, либо вообще отдать предпочтение свободным струящимся потокам, главное чтобы они были чистыми, может быть светлыми, может быть радужными. В идеале — белыми. Но, как это сложно! Как просто испачкаться…
«И многократно приближаемая ложь
невыносимо жжёт и разъедает зрачки и ноздри…»
Поэт — как камертон точности и правильности настройки мировой музыки. Обнажённость, это не способ доверия миру, это — отчаянная и вроде бы бесперспективная попытка сделать этот мир чище. Но вот что странно — в радиусе ауры поэта, его книг, его стихов, этот процесс всё-таки идёт. И потому так нужны личные встречи и книжные тиражи.
«…это — бесконечно далёкое прошлое только что договорённого слова и ужас пропасти между ним и следующим». («Я-отражения»)
Вот она — острота Слова и чувства ответственности за сказанное. Увы, большинство бед сегодня как раз от недостачи этого чувства… Ответственности… За собственные слова… И получается, что эти стихи — не угода модному сегодня выставочному показу собственного «Я», не уход в мир собственного эмпирея, не наивные философствования, а глубоко прожитая, прочувствованная боль от происходящих процессов разрушения личности человека, когда его бесконечность вдруг начала терять свою целостность и стремится к съёживанию в одной маленькой точке.
Так никто не пишет, кроме неё. В этом и плюс, и минус. Плюс — потому что заставляет воспринимать как достаточно уникальное явление, и видеть «лица необщего выражения». Минус, потому что очень сложно пробивать устоявшуюся косность восприятия и ожидания от того, что принято называть «поэзией». Эта проблема лежит в природном устройстве человеческой психики. Чаще, устоявшейся натуре легче выжить. Но… Гении рождаются только там, где есть склонность к постоянному обновлению, к пластичности. Рискованно, опасно, но зато таит невероятные возможности.
Однако у «минуса» есть возможность перейти в противоположное качество, когда стена привычного восприятия рухнет под напором мыслей и смыслов, заложенных в строки этих стихов. И тогда эта глубина становится собственной, и этот опыт постижения жизни превращается в личный. Мне очень близок и дорог поэтический мир под именем Маргарита Сладкова. Надеюсь, что и тебе, читатель, захочется обогатить своё внутреннее пространство тонкими наблюдениями и выстраданными истинами этого удивительного поэта.
Татьяна Юргенсон, член СПР.
ВРЕМЕНА ГОРОДА
***
Новых признаний
летящими взглядами.
Улиц всё новой и новой геометрией.
Талыми сказками.
Белыми строками.
Очарованьем суровых мерностей.
Золота чернью.
Оби пробуждением.
Саженцев упрямым бытованием.
Превращением
города в лестницу и
колеса обзора квантованием.
***
Я этот город.
Место встречи.
Осиновые колья вех.
Безумства, бегства и паденья.
Деление вины на всех.
Деление ветвей на сучья.
Деление сердец на капли
слёз ли, крови — ни одно не лучше.
Поможет это? Вряд ли.
Периодическое забытьё
усилий воли.
Периферическое мнимое кино
немое… не моё… не мне… не он…
И снова липнет маска-клон.
И снова силы (ниоткуда).
Как будто новый день…
Но осень. Осень. Сень. Синь. Сон.
***
Занесённый мёрзлым сахарным песком двор,
сам себя разлюбивший от недостатка света…
Отёкшие оконные линзы заняты только
преломлением зеркал души…
И более чем неважно, с чем сочетается
юбка из кожи невнятно-болотного цвета —
планка, в принципе не состоящая из ступеней,
упала. Пиши-не-пиши…
И только тонкий слой застывшего желтка,
с трудом высосанный жадным глазом
щекочет загривок, солнечное сплетение и,
собственно, Даньтянь. Зараза.
***
Камень. Стекло. Обезличенный блик.
Дуновение сна…
Вдоль. Поперёк. Беспросветный тупик.
Временна'я дыра…
Вдрызг и вразлёт брызжет мысль из дупла
беспощадных ос…
Звон… И слова исключений из «правил» —
безнадёжное «sos»…
Вечный вопрос льётся мутным вином,
обещая дно…
Где же — она?! Или — Он? Или — оно?
Потоки
Размыты пунктиры, разрезаны просевшие линии живущих в затерянных дебрях…
Стекают в никуда, в беспочвенную глубь не ставшие живыми густые силикатно-матовые капли, не в силах ни расползтись, ни поглотиться…
И по закону выбывшего времени, застывшие без света и движения, затягиваются нехотя в спиральные воронки…
А взгляды ищут выпирающие новые, тоже вопиющие, ландшафтные детали и линии над привычной лесо-полосой…
И звуки изменённых состояний дают пространству плотное количество вопросов и тихую надежду.
(п. Локосово)
Апрель, — 16
(16+)
Метёт.
Хмельной полёт в неясной перспективе…
Зима развязным хохотом бросает вызов в лицо
горстями талой пыли колкие насмешки.
Но бесконечность мёрзлой прозы проседает…
Война за рубежи сменяется затишьем
на самой глубине разменянного сердца
и ожиданием беспечных чистых звуков
в ответ на учащённое биенье мысли.
Но это всё потом… Сейчас
взгляд жадно тычет времени завесу —
«Ещё!»
Времена года по-сургутски
Временной коридор.
Бледнокожий террор северян.
Лето жжёт.
Слишком малое время
в этом сквере пространном
лавки сухие.
Рыбаки в замешательстве —
лёд не окрепший.
Зима опоздала!
А весна — это сон
с бесконечной погоней за ней.
Душа в нетерпенье.
Покрылись золотой пыльцой одежды лета.
Богатством цвета возгордясь, взорвались светом!
И в переполненных теплом эмоций душах,
звучат оркестрами сердца в концертах «Лучшее…»
Воззрел, сказал или запел от чуда жизни каждый.
Так мастером, поэтом, мудрецом становятся однажды.
Первый снег удивляет
последнюю зелень морозной опушкой…
Охлаждено погладив «по шерсти»
«пургу» шепчет в ушко,
воркует ванильно-ватно о скорой близости
тепла, солнца света…
Но всем понятно — песенка лета спета.
Тебе уже тепло и запах поздних трав
ты хочешь отпустить на волю, в небо.
И белый пух зимы — земное покрывало
тихонечко сползло на время в небыль…
Откуда этот звук? Никто его не спел,
и явно слух его не обнаружил.
Как будто тишина, но ясно слышу — есть
звучание листвы в движенье голых кружев…
Наверное, капель малиново звенит,
а может, ветерок выводит свой этюд органный.
И вместе всё собой меня к себе манит,
пьянит, как миг любви, как образ долгожданный.
Прощально оплывает серый снег,
народ со смело непокрытыми головами,
весенний ветер, вызывающий солнца свет,
и всё это вперемешку с твоими словами.
Звуки громче, ярче, чётче силуэты…
Зима? Это уже из прошлой жизни.
Дыхание сливается с дыханием планеты
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.