Бесплатный фрагмент - Боги поневоле. Наследие Зевса

Они заметили меня сразу же. Они ждали меня — это я понял, едва приблизившись. Должно быть, мои расследования не остались в секрете от них, они догадывались, что рано или поздно я попытаюсь подобраться поближе.

И вот это произошло. Я не успел даже взглянуть в окно, не успел толком ничего увидеть, как меня схватили и заломили руки.

— Любопытный журналистишка, — услышал я чей-то насмешливый голос, — Хотел увидеть, чем мы занимаемся? Сейчас посмотришь.

Голос у меня пропал. Надо было что-то сделать, попытаться как-нибудь освободиться, что-то сказать, хотя бы солгать, что я вовсе не журналист и вообще попал сюда по ошибке, но я не находил слов. Для человека моей профессии это вообще странно — обычно нужные фразы сами просятся на язык, но сейчас я бы слишком испуган.

Они затащили меня в шаткий домишко, в окно которого я пытался заглянуть и толкнули на пол перед одним из своих — по-видимому, главным. Ему даже не потребовалось ничего объяснять.

Он окинул меня презрительным взглядом и, не успел я даже попытаться встать, присел на корточки, сжимая, словно тисками, мою нижнюю челюсть и изучая мое лицо.

— Симпатичная мордашка, — наконец, вынес он вердикт и резко оттолкнул мою голову, — Султан будет доволен. Эй, — он выпрямился и, глянув на кого-то из подручных, щелкнул пальцами, затем указывая на меня. Меня снова скрутили.

В шею вонзилась игла, должно быть, заранее подготовленного шприца, я вскрикнул… и потерял сознание.

…Пришел в себя я от опрокинувшегося мне на голову ведра воды или, может быть, целого чана — ощущение было такое, будто я попал под водопад. Я закашлялся, задергался и попытался для начала протереть руками лицо… не получилось. Руки были прочно связаны за спиной; возможности двигаться я был лишен.

В сердце мигом вспыхнула ярость, толкающая на подвиги; я распахнул глаза и одним движением сел, упершись пальцами в пол позади, а правой ногой — в какую-то поперечную балку на полу. Вода продолжала тихонько капать мне на голову и я, отгоняя от себя мысли о китайской пытке, попытался оглядеться.

Увиденное, надо признать, утешительным не казалось ни в коей мере.

Я находился в странном, довольно большом помещении, небрежно заставленном разнообразными ящиками, как закрепленными, так и болтающимися сами по себе (хорошо, что ни один из последних не упал мне на голову!), с вогнутыми стенами и полом. Последний, ко всему прочему был изборожден поперечными… шпангоутами?.. Так, если мои познания верны — я нахожусь в трюме корабля.

Блеск. Мало того, что меня схватили, мало того, что накачали какой-то дрянью, так еще и похитили, и теперь решили куда-то там доставить водным путем! Пешочком домой уже не вернуться.

На макушку упало несколько тяжелых капель холодной воды, сменившихся на тоненький ручеек. Я недовольно тряхнул головой и поморщился. Болело все — начиная с той самой головы, которой я столь опрометчиво тряхнул, и заканчивая пальцами ног. Про руки можно было даже не вспоминать — их сводило так жутко, что я вообще сомневался, что сумею потом распрямить их. Перед глазами все как-то странно расплывалось, очень болела шея в месте укола, а в дополнение ныло плечо, которым я, кажется, ухитрился удариться. Возможно, случилось это, когда меня швыряли в трюм — вряд ли эти твари уложили меня сюда аккуратно.

Корабль мотнуло, затем тряхнуло, будто от взрыва. Мне даже почудился глухой звук, сопроводивший последний, но я тотчас же оправдал это для себя ударом волны в борт. Впрочем, разницы здесь не было решительно никакой, ибо результат был однозначен — от резкого движения судна я завалился на бок, опять ударившись плечом и, шипя и плюясь, попытался кое-как вернуться к прежнему положению.

Как ни странно, мне это удалось, но еще одно резкое движение заставило меня согнуться, практически утыкаясь носом в свои колени, силясь не упасть еще раз.

В ноздри забились какие-то непонятные рюши, белые мелкие кружева, и я непонимающе заморгал. Так-так-так, это что за фигня? Я же ткнулся носом в собственные колени, а не в ножки какой-то невнятной барышни, так почему же…

Еще один ушат холодной воды за ворот вынудил содрогнуться и, окончательно придя в себя, сделать сразу несколько чрезвычайно неутешительных выводов.

Во-первых, я в трюме корабля и крепко связан. Во-вторых, одет я в идиотское женское платье, розовенькое, с кружевами, ужасно омерзительное и раздражающее. Как-то сразу стали понятны намеки на мою «симпатичную мордашку» и какого-то султана — меня, судя по всему, решили вырядить девкой и продать тому самому султану в гарем. Блеск!

Хотя, возможно, до гарема я и не доживу. Потому что третьим, и самым неутешительным выводом был тот факт, что судно, на котором меня перевозят, по-видимому, терпит сейчас бедствие, прыгая по волнам, как солнечный зайчик, а в обшивке его, на пару метров выше моей головы, красуется внушительная пробоина. Именно из нее вода то и дело окатывала меня, пробираясь внутрь при излишне сильном крене судна, именно благодаря ей пресловутой жидкости на дне трюма собралась уже вполне внушительная лужа…

Вообще, странная, должен заметить, была лужа.

Впрочем, вокруг вообще творилось что-то невообразимое — корабль буквально ходил ходуном, трещал, казалось, по всем швам, метался из стороны в сторону и мне чудилось, что вода из пробоины обливает меня раз за разом, все сильнее и активнее… Но в трюме воды почему-то не пребывало. Количество ее ограничивалось той самой лужей, почему-то не уходящей вниз через доски, а растекающейся по ним ровным, плотным слоем. Странная это была лужа — казалась подвижной, вязкой, и производила впечатление скорее расстелившейся по доскам всем своим существом гигантской медузы.

Что ж, может быть, оно и к лучшему — если бы трюм заполнился водой, я бы погиб наверняка. Все-таки, будучи связанным, запертым в замкнутом помещении, я бы не смог и через пробоину наружу вылезти, а если бы и смог, не выгреб бы.

Я попытался встать. Чертово платье мешало неимоверно, мучительно хотелось сорвать его с себя и заткнуть им пробоину, оставаясь в неглиже, но дееспособным и со свободными руками. Я кое-как уперся последними в борт судна позади (а может, это был один из больших ящиков, болтавшихся по трюму — кто знает?) и, с трудом перебирая ими, принялся кое-как приподниматься на ногах.

Три раза я срывался, падая обратно, один раз даже загнал занозу в палец. На четвертый раз мне удалось встать и осторожно попятиться от «медузы», не давая ей меня коснуться. Почему-то близко знакомиться с ней очень не хотелось.

Корабль продолжал неистово метаться по волнам, отскакивая от одной к другой, словно теннисный мячик между игроками. «Медуза» неспешно колыхалась в такт этой качке, переползая из стороны в сторону. Несколько раз она, как бы невзначай, коснулась моих ног, и у меня почему-то возникло крайне неприятное впечатление, что эта водяная живность изучает меня. Присматривается. Приноравливается…

Судно накренилось на бок, и вода вновь начала подбираться ко мне. Честно стараясь не паниковать, уговаривая себя не обращать внимания на выходки какой-то там жидкости, я, осторожно пошатываясь (ну не морской я человек, к качке не приучен!), сделал шаг назад. Корабль содрогнулся всем своим деревянным телом, и я, запнувшись об один из шпангоутов, полетел на доски.

Вода, видимо, только этого и ждала. Совсем неглубокая, еле прикрывающая дно лужица вдруг нахлынула на меня, окатила с головой и, не успел я толком вдохнуть или хотя бы просто осознать происходящее, буквально поволокла меня к дыре, зияющей в корпусе судна.

Теперь сомнений в том, что в трюм попало какое-то живое существо, уже не оставалось, как и в том, что чем-то я этому существу не понравился. А может, наоборот, понравился? Может, оно хочет утащить меня в качестве трофея?

Волокло оно меня не быстро, но настойчиво и, видя, как приближается дыра, я ощутил волну ледяного, парализующего ужаса. За дырой, снаружи судна меня ждал океан — беспощадная, огромная масса бушующей воды, с которой и матерому моряку-то было бы справиться в одиночку непросто… А я не моряк. Плаваю, как все, особыми рекордами похвастаться не могу. Кроме того, у меня связаны руки.

Стараясь отдалить неминуемую погибель, я засучил ногами, силясь или упереться во что-то или за что-нибудь зацепиться.

«Медузе» это определенно не понравилось. Продолжая волочь меня к импровизированному выходу, она, словно по воле безумных волн, швырнула меня на какую-то бочку, хорошо приложив о нее виском. В голове на секунду помутилось.

Когда я пришел в себя, дыра была уже совсем близко, и меня тянуло, выпихивало, выталкивало в нее безжалостное полужидкое существо. Еще миг — и я, извиваясь, как уж, проскользнул между острых краев пролома, покидая корабль.

Внутреннюю сторону правого запястья запоздало пронзило болью. Терпимой и, честно говоря, на фоне происходящего почти незаметной. Я лишь порадовался, что еще что-то чувствую.

Сбоку мелькнула темная громада корабля и практически сразу исчезла, видимо, отброшенная очередной волной.

Я остался один. Один посреди беснующейся, беспощадной пучины, несколько оглушенный и потерянный… приговоренный.

Океан, пожалуй, можно смело назвать самым страшным эшафотом. Чувствуя, как медленно погружаюсь в неизмеримую глубину, не взирая на отчаянные, практически беспомощные попытки выгрести ногами, я сознавал это в полной мере. До сей поры мне еще никогда не доводилось ощущать дыхание смерти так близко, как сейчас, не приходилось понимать, сознавать со всей остротой, что жить осталось лишь каких-то жалких несколько секунд, быть может минут, что жизнь уходит…

Далеко-далеко наверху, сквозь толщу воды, синело потрясающе прекрасное небо. Я дернулся всем телом, пробуя подняться к нему, и почувствовал, как меня сковывает смертная слабость. Воздух в легких закончился, вода бетонной плитой давила на грудную клетку. Голова начала болеть; перед глазами замелькали какие-то пятна… Я понимал, что умираю.

Резкая боль, вновь пронзившая мою руку, заставила немного прийти в себя. Недоумевая, чем она могла быть вызвана на сей раз, я сделал неловкую попытку обернуться… и похолодел.

Мое запястье совершенно явственно ощупывали чьи-то пальцы.

Трудно сказать, что было сейчас более ужасным — утонуть вот так, сгинуть в пучине, неведомо ни для кого, распрощаться с жизнью, еще недавно такой яркой и полной смысла, или… ощутить на такой глубине чью-то руку на своей руке.

Кто это может быть? Что это? Пальцы ангела-хранителя? Или холодная длань смерти, явившейся ко мне в облике другого утопленника? Или же это все не более, чем предсмертные галлюцинации, вызванные погружением на такую…

Сильный, резкий удар, кажется на несколько мгновений выбил из меня вместе с мыслями и откуда-то взявшиеся в легких остатки воздуха.

Совершенно не понимая, что происходит, уже абсолютно уверенный, что умру и мысленно прощающийся со своей загубленной юностью, я зажмурился, фактически отдавая себя на волю жестокого произвола и… вздохнул.

Воздух, живительный, невероятно сладкий, не взирая на пронизывающую его соль, наполнил мои легкие столь внезапно, что я едва не захлебнулся им и, закашлявшись, неуверенно приподнял веки.

Ослепительное солнце больно резануло по глазам, я поспешно зажмурился, напряженно втянул воздух еще раз и, успев лишь смутно ощутить сильный удар обо что-то твердое, благополучно отключился.

***

Меня грубо тряхнули за плечо, потом ударили по щеке. Потом, видимо, решив, что мягкие методы со мной не работают, пнули.

Я закашлялся, отплевываясь от неприятного привкуса соли во рту и, больше всего на свете опасаясь обнаружить себя вновь в океане, открыл глаза.

Реальность набросилась со всех сторон столь стремительно, что для полноценного ее осознания потребовалось время. Поначалу же я просто выхватывал отдельные ее куски, отмечая их для себя.

Лежал я на чем-то твердом, лицом к высоченной каменной стене с по-прежнему связанными за спиной руками. Правое запястье немилосердно жгло, хотя причины этого я пока не понимал.

Постепенно к этому прибавилось неприятное ощущение облепившей тело мокрой одежды и некоторой прохлады, вызванной то ли ветерком, то ли самим фактом моего пребывания на каменных плитах без особого подогрева. Яркое солнце в небе на роль обогревателя сейчас годилось мало — его тепла мне не хватало.

Я неуверенно приподнял голову и потряс ею. Слух возвращался очень медленно и мне подумалось, что это из-за попавшей в уши воды. Практика показала, что я был прав.

А еще практика показала, что одет я по-прежнему в идиотское женское платье натурального цвета фламинго, с какими-то невнятными оборками и кружевами, что меня тошнит и при этом хочется есть, и что нахожусь я возле высокой стены не один.

Обнаружив рядом с собой две крепкие мужские фигуры, я попытался повернуться на спину или сесть, или принять хоть сколь-нибудь более удобное положение.

Ко мне обратились на незнакомом языке, весьма грубо и неприветливо. Я покачал головой, показывая, что не понимаю.

Люди переглянулись и, не мудрствуя лукаво, цепко ухватили меня, как говорится, «под белы руки», ставя на ноги.

Резкая смена положения на моем состоянии сказалась не лучшим образом — ноги мои начали подкашиваться, дыхание почему-то сбилось, а перед глазами все пустилось в неспешный хоровод. С огромным трудом, сквозь пелену накатывающей дурноты я кое-как сумел различить два смуглых лица, чьи обладатели, бывшие, замечу, не самого высокого роста — я возвышался над ними на целую голову, даже не взирая на то, что едва стоял, — принадлежали совершенно точно не к европеоидной расе, являясь скорее азиатами.

Один из них что-то пробурчал и довольно бесцеремонно ткнул пальцем мне в грудь.

Мне понадобилось немало времени, чтобы сообразить, что я, не взирая ни на что, все-таки был принят за девушку, и сейчас мужчина выражает, по-видимому, недовольство недостаточным объемом моей груди.

Я закашлялся, тряхнул головой, подбирая нужные слова и стараясь не дать себе разозлиться и, наконец, решительно и несколько гневно выдохнув через нос, все-таки подал голос.

— Ребят, я не девушка, — голос прозвучал хрипло и как-то простужено. Горло, сговорившись с голосовыми связками, демонстрировало недовольство от чересчур близкого знакомства с соленой океанской водой.

Как бы там ни было, а слова мои эффект возымели совершенно неожиданный — оба незнакомца шарахнулись от меня, как от чумного, и тотчас же, переглянувшись, вдруг вновь подались вперед. Крепкие руки пребольно стиснули мои плечи чуть ниже плечевого сустава, и я, почувствовав, что меня куда-то волокут, откровенно занервничал.

— Куда вы… Эй, да стоп!.. Дайте хотя бы…

Один из «сопровождающих» очень выразительно цыкнул на меня, и я ошарашено умолк.

Нда, не на такое отношение к несчастному, чуть не утонувшему человеку я рассчитывал, совсем не на такое… Сейчас очень явственно начинали сбываться скорее опасения мои, нежели надежды, и все, что мне оставалось — это уповать на то, что конец пути каким-то чудом окажется хоть чуть лучше начала. В конце концов, вдруг они волокут меня к переводчику? Или хотя бы даже к своему начальнику, который говорит на других языках… Или сразу на плаху.

При последней мысли я помрачнел и, отвлекшись от дороги, споткнулся о чуть выступающую из каменного пола плиту, снова невольно повисая в руках сопровождающих меня людей. Слуха моего коснулось недовольное ворчание, и я откровенно вознегодовал.

Нет, ну ничего себе наглость, да? Волочь меня к черту на рога, и еще проявлять недовольство тем, что я идти нормально не могу! Бессовестные. Если меня ведут к начальнику — я подам на них рапорт.

А если все-таки на плаху?.. Черт возьми, да я счастливчик — из океана прямо в руки непонятно настроенных типов!

Путь внезапно завершился. Попытка шагнуть в практически полной темноте вперед привела лишь к тому, что я нелепо дернулся в крепких руках сопровождающих и, остановившись, завертел головой, надеясь разглядеть хоть что-то.

Тот, что был справа, вытянул едва различимую во мраке руку вперед и глухо стукнул во что-то три раза.

Мне снова стало не по себе. Вся эта таинственность, сумрак, странно одетые и непонятно говорящие люди — все это, безусловно, могло показаться мне интересным и захватывающим, но только в одном случае: если бы я сидел в кресле кинотеатра, а это все происходило на экране. Но вот выступая в главной роли представления, не имея ни малейшего понятия о том, что ждет дальше, теряясь в догадках, и сходя с ума от беспокойства, получить удовольствие я как-то не мог.

Впереди послышался скрип и тяжелая створка, в которую, оказывается, и стучал мой сопровождающий, неспешно распахнулась.

В первый миг я, вынужденный зажмуриться от волны яркого света, не увидел решительно ничего. Только почувствовал, что меня опять волокут вперед и, рефлекторно переставляя ноги, часто-часто заморгал, пытаясь быстрее восстановить зрение. Вот меня опять дернули, останавливая и я, наконец обретший возможность видеть, недоуменно огляделся.

Признаюсь, взглянуть было на что.

После какого-то мокрого, грязного дока, после темного коридора с неровным полом и блужданий во мраке, я вдруг очутился в зале совершенно сказочного, будто сошедшего со страниц историй Шахерезады, дворца.

Озарялся он тремя неправдоподобно огромными, похоже, хрустальными люстрами, свисающими с высокого потолка и расположенными так низко, что, казалось, стоило поднять руку и можно было дотронуться до спускающихся с них граненых стекляшек. Свет их, несколько рассеянный, отражаясь от натертого до блеска пола, усиливался многократно, озаряя все немалое пространство. (Замечу в скобках, что целевое назначение такого ярого освещения мне лично было абсолютно непонятно — на улице ярко сияло солнце, свет его проникал в огромные, от пола до потолка, окна в правой стене и дальнем от меня конце зала, поэтому смысла в дополнительной трате электричества не было ни малейшего).

Меня толкнули в спину, и я, очень четко ощутив себя пленником, сделал несколько неуверенных шагов вперед, с определенным трудом переступая по скользкому полу. Под ногами мелькнуло что-то черное. Я опустил доселе совершенно некультурным образом задранную к потолку голову, закрыл по-идиотски открытый рот и обратил внимание на то, что внизу.

Рот тотчас же открылся снова.

Цвета помещения, где я находился сейчас, вполне соответствовали его восточному облику — люстры свисали с покрытого лазоревой краской или обтянутого материалом того же цвета потолка, с идущей по его краю бордово-красной каймой, от которой к собственно люстрам тянулись длинные, немного выпуклые линии того же цвета. Видимо, из люстр пытались изобразить сразу три красных солнышка.

Поверх лазоревой краски все это было покрыто золотистого цвета витиеватыми изгибами и узорами, среди которых мне на миг почудилась какая-то надпись.

Пол, на который обратить внимание пришлось, чтобы не полететь кубарем, поскользнувшись, был цвета слоновой кости. Производил впечатление мраморного, но имел в шаге от стен кайму глубокого черного цвета, каждый угол которого знаменовался завитушками, похожими на те, что вились по потолку; в центре же его имелось весьма стилизованное изображение не то звезды, не то солнца с шестью конусообразными лучами. В звезду был почему-то вписан треугольник, указующий своей вершиной на дальний конец зала; в треугольнике, очень боясь задеть макушкой низко нависшую люстру, гордо выпрямившись и озираясь по сторонам, стоял я.

Зал был полон народа. Нет, я не мог бы характеризовать количество присутствующих как «толпу», однако, достаточное их число все-таки наблюдалось и было представлено, в основном, стражей, замершей вдоль стен, как раз на небольшом пространстве между черной каймой на полу и стеной. Одеты они были ничуть не менее странно, чем те, что вели меня, но как мне показалось, более богато, и более… грозно. Во всяком случае, на изыскано расшитых поясах, поддерживающих штаны-шаровары, у многих виднелись кривые ятаганы, почему-то лишенные ножен, а у стоящих по углам над головами грозно возвышались пики.

Настороженные и суровые взоры их были обращены ко мне, внушая невольный трепет и вызывая общее, весьма неприятное и очень неуютное ощущение.

Моего слуха коснулся чей-то негромкий, быстрый говор, и я сразу забыл о страже, обращая внимание на то, что находилось в дальнем конце зала, и что рассмотреть было трудно из-за падающего из окон позади яркого света.

Смутно сумел я разглядеть небольшое возвышение, прищурившись, различил низкий диван на нем, заваленный невероятным количеством мягких подушек, и фигуру, вальяжно расположившуюся на них.

Возле дивана стоял невысокий сухощавый человечек, от которого мне виден был только длиннополый халат и шаровары, и что-то негромко объяснял на непонятном мне языке той самой фигуре.

Реакции последней я не слышал, да и не видел тоже. А вообще, говоря начистоту, я уже и не хотел ничего видеть. Ситуация действовала на нервы все больше и больше, мокрое платье противно липло к телу, ни одного слова из произносимых здесь я не понимал, и во мне начала подниматься горячая волна дикого раздражения, граничащего с бешенством.

— Эй! — я уже не хотел сдерживаться, позволяя злости свободно выплескиваться наружу, — Может, и на меня кто-нибудь посмотрит? Или вы по-человечески вообще не понимаете?

С дивана на возвышении взметнулась в останавливающем жесте кажущаяся против света довольно узкой и темной, длань, и бормочущий что-то информатор мигом умолк. Незнакомец с интересом подался вперед, сцепляя руки в замок и складывая их на коленях. Лица его я все еще не мог различить, но тюрбан, венчающий голову, стал заметен, из чего я сделал логичный вывод, что смотрю ни на кого иного, как на правителя этих мест — султана, пашу́ или еще что-то аналогичное.

— Так ты из Англии?

Я опешил. Признаюсь, обратившись в столь непочтительной манере к венценосному незнакомцу, я не предполагал получить ответ на своем родном языке. Огрызнуться, правда, не преминул.

— Нет, из Индии! Что, разве не похоже?

Слуха моего коснулся мягкий, совершенно бархатный смех. Судя по всему, султана мое высказывание позабавило и, вместо того, чтобы рассердить, доставило удовольствие.

— А у тебя острый язычок. Как же зовут тебя, девица?

Раздражение, владевшее мною, вмиг обратилось яростью и я, зарычав в бессильном бешенстве, красноречиво сплюнул себе под ноги.

— Ответишь мне за «девицу»! Я парень, ясно тебе?! П-а-р-е-н-ь!! — я зло дернул плечом и прошипел, — Будь у меня свободны руки, я бы доказал тебе…

Собеседник расхохотался и, вновь воздев руку, дважды дернул пальцем, подзывая стражу, после чего указал на меня.

— Устроишь драку? — все еще посмеиваясь, осведомился он, и я передернул плечами, неприязненно и настороженно следя за тем, как ко мне приближаются два человека, отделившиеся по велению султана от стены.

— Как пойдет.

Стража приблизилась и, остановившись за моей спиной, принялась что-то делать с веревками, удерживающими мои руки. Спустя несколько мгновений я, к великому своему изумлению, ощутил свободу и, недолго думая, принялся стаскивать вниз дурацкое платье, стремясь избавиться от него хотя бы частично.

Мужчина, внимательно следящий за мной, внезапно перевел взгляд на отходящих стражников, сжимающих мои путы в руках, и произнес несколько резких слов. Стража переглянулась и что-то быстро-быстро залопотала на своем странном наречии, тыча пальцами мне за спину и, видимо, имея в виду тех, кто меня сюда привел. Султан гневно окликнул их.

За спиной моей послышался виноватый и неуверенных говор, походящий не то на токование глухаря, не то на трещотку. Несколько секунд венценосный властитель позволял им трещать, после чего жестом остановил и снова воззрился на меня.

Я, уже некоторое время как ждущий сей великой милости, развел руки широко в стороны, ощущая странную тянущую боль в правом запястье.

— Вопросы исчерпаны? Или, может, тебе еще продемонстрировать, что у меня ниже пояса?

Платье было стащено практически до бедер, сверху под ним, на мое счастье, ничего не было, и собеседник мог вполне убедиться, что видит пред собою существо мужского пола. Уж в том, что в полуобнаженном (а тем более в обнаженном) виде на девушку я совсем не похож, я не сомневался.

Султан окинул меня внимательным взглядом — свет люстр, отраженный от пола, сверкнул яркой искрой в его глазах, — и сделал уверенный отрицательный жест рукой. В голосе его, обращенном ко мне, зазвучала некоторая насмешка.

— Как тебя зовут?

Я тяжело вздохнул, помолчал и, снова набрав в грудь побольше воздуха, отозвался с удивившей меня самого обреченностью:

— Марк. Марк Слеттер.

Преддверие

— Слеттер?.. — мужчина нахмурился, явно что-то вспоминая, — Марк… Слеттер… — он перевел взгляд на стоящего рядом человека, ища в нем подсказку, перевел взгляд на стражу и рассеянно пробормотал, — Какая-то знакомая фамилия… Слеттер, Слеттер… — султан дважды стукнул себя пальцем по губам и, озаренный внезапной догадкой, вновь устремил взгляд к собеседнику, — Погоди-ка… М. Слеттер? Так значит, ты — тот самый журналист-разоблачитель? Ну, мне нравятся твои статьи, ты хорошо пишешь. Жаль только, редко.

Молодой человек, стоящий посреди зала, насмешливо фыркнул и, скрестив руки на груди, сделал неловкую попытку отставить ногу в сторону. Узкое и мокрое платье сделать этого ему не позволило, посему юноша вынуждено ограничился тем, что переступил с ноги на ногу.

— Ты, вероятно, будешь сильно удивлен, но преступники не всегда горят желанием быть разоблаченными, — он тяжело вздохнул, — Да, я тот самый. Счастливчик-разоблачитель, угодивший в плен к тому, кого хотел разоблачить…

— М? — властитель, внимательно глядящий на своего внезапного гостя и вслушивающийся в его слова, чуть склонил голову набок, позволяя падающему из окон за спиной свету озарить правую сторону его лица, и поправил тюрбан, — Любопытно. Надеюсь, не преминешь поделиться этой историей? Уверен, она будет очень интересна.

— Мне что, сказки тебе на ночь рассказывать? — Марк, постепенно замерзающий в мокром, да еще и стащенном до пояса платье, раздраженно дернул плечом, силясь скрыть легкий озноб, — Нашел Шахерезаду! История длинная, скучная, и вообще… — он поморщился и, еле удержавшись, чтобы вновь не сплюнуть, буркнул, — Лучше бы свое имя назвал. А то говорю как с болванкой коронованной…

По залу прокатился мягкий, бархатистый смех, смутно напоминающий негромкое рычание большой хищной кошки. Его сложно было назвать однозначно искренним, однако и деланым он не казался и, навевая странное ощущение нереальности, окунал одновременно в ледяной холод и в иссушающий зной.

— Пол.

Отголоски смеха еще не успели утихнуть, еще плескались где-то под сводами высокого потолка; Марк все еще находился под впечатлением этого хохота, поэтому прозвучавшее слово на миг сбило его с толку.

— Чего, прости?

— Ты спрашивал мое имя, — теперь властитель прекрасного места заговорил так, что у молодого журналиста создалось смутное чувство, будто его приняли за идиота, — Я назвал его. Мое имя Пол. Ты — Марк, я — Пол, понимаешь?

— Не дурак, — мрачно отреагировал абсолютно не обрадованный таким тоном беседы юноша, — Только имя-то не султанское… Пол. В антураж не вписывается, облику не подходит… И зачем ты мне врешь?

Ответом ему послужил как будто бы искренне утомленный вздох.

— Предположим, я не совсем уроженец здешних земель… — негромко, с нотками странной, непонятной грусти отозвался мужчина и внезапно махнул рукой, прибавляя несколько коротких слов на незнакомом Марку языке. Потом вновь обратился к нему.

— Эта история не менее длинна и не менее скучна, чем та, что мне отказываешься рассказать ты. Полагаю, ты узнаешь ее несколько позже. Пока же мне… тебе необходим отдых.

— Тебе? — журналист, не сдержавшись, саркастически изогнул бровь, — Ну да, это же тебя носило по океану, это же ты чуть не утонул!.. — мимолетный запал кончился, и парень, выдохнув, поднял руки, — Ладно-ладно, прости. Значит, ты предоставишь мне… ммм… возможность отдохнуть?

Пол, никак не реагируя на небольшую вспышку собеседника, тонко улыбнулся и сделал кому-то знак двумя пальцами. Крепкие руки незаметно отделившихся от стены стражей с ятаганами на поясах, уверенно подхватили Слеттера подмышки.

Ощутив, что его настойчиво, хотя и не так грубо, как прежде, влекут куда-то, парень заволновался.

— Эй-эй!.. — он попытался высвободиться из крепкой хватки, — Что еще?.. Куда?!

— Не нужно так нервничать, — султан, по-прежнему скрытый светом за своей спиной, вновь откинулся на диван и, утонув на нем в подушках, почти пропал из поля зрения журналиста, — Я скоро навещу тебя.

— На казнь мою смотреть явишься? — вопрос прозвучал довольно ядовито, да Марк и не пытался смягчить это — негодование, вперемешку с невольным и вполне объяснимым страхом, вновь охватило его, собеседника хотелось задеть, зацепить… но ответа на его слова не последовало.

Султан, развалившись на диване и не видя смысла что-то говорить, мысленно отнес вопрос молодого человека к глупостям юности, и предпочел просто молча наблюдать, как его подчиненные практически волокут неловко переступающего в узком платье парня к сводчатым аркам большого прохода в левой стороне зала.

***

Это был самый прекрасный дворец, какой ему только доводилось видеть. Особенно при учете того, что дворцов видеть ему прежде вообще не доводилось никогда.

Его волокли по длинным коридорам, по лестницам, протаскивали сквозь роскошные покои, а он только вертел головой, открыв в немом восхищении рот.

Что за место! Потрясающие цвета — красные, синие, золотистые, — покрытые поверх восточными завитушками; тяжелые люстры под высокими потолками; шелковистые ткани, обтягивающие стены! Каждый проход — сплошные арки, вверху стилизованные под волны; каждый цвет — целая палитра удивительных красок, сочетающихся столь изящно, что просто захватывает дух!

Его проволокли из зала по коридору в подобие холла, и потащили наверх по широкой лестнице. Лестница! Витые перила, пологие ступени, красный ковер, устилающий ее, и два пролета, расходящихся в стороны от площадки!

— Всегда приятно иметь выбор, — не удержался журналист и, не будучи понят, предпочел вновь уделить внимание окружающей роскоши.

На верхней части лестницы, в верхнем холле, огороженном резными перилами, произошла маленькая заминка — стражи заспорили, куда его вести, тыча пальцами в разные стороны.

— Только не разорвите меня, — опять не сдержался парень, и опять же был проигнорирован. Наконец, спор завершился и его вновь подхватили, увлекая в узкий коридор, застеленный красно-золотым ковром. Через три ступеньки в его конце парня просто перетащили и, подведя к большим двустворчатым дверям, охраняемым стражей, вновь остановились.

Короткий разговор, четкий приказ — и вот уже двери распахнулись, а юношу втолкнули в них, почти забросили, как мешок с картошкой.

Пробежав по инерции несколько шагов, он остановился, лишь уцепившись за красивый столик в виде шестиконечной звезды, каким-то чудом не напоровшись на один из острых краев и, резко выдохнув, упал в стоящее рядом кресло. Правое запястье опять пронзило болью, неприятной, тянущей, и парень недоуменно покосился на него. Странно, странно… вели-то его под руки, запястья даже не касались. А на коже, тем не менее, видны следы запекшейся крови. Очень странно… Хотя рука, кажется, и в зале уже болела, так что продолжить удивляться можно потом.

Куда же его привели…

Марк начал, было, оглядываться, но скрип двери отвлек его. Вошла женщина, замотанная, в лучших традициях Востока, с ног до головы в какое-то мешковатое одеяние, с практически скрытым лицом и тусклыми глазами. В руках ее был поднос, уставленный разнообразными мисками и тарелками с умопомрачительно пахнущей пищей.

Она подошла к столику, водрузила поднос на него, и так же безмолвно удалилась, оставляя гостя (или пленника?) султана в одиночестве.

Марк сглотнул. При запахе ароматной пищи есть сразу же захотелось зверски, но здравый рассудок такой глупости воспротивился категорически. А ну, как его здесь отравить хотят? Конечно, султан казался приветливым, но кто вообще знает местные традиции гостеприимства, а уж тем более — заскоки аборигенов и их вождя? Ну ее на фиг, эту еду, лучше быть голодным, но живым.

Так куда же его все-таки затащили? Журналист приподнялся в кресле, с любопытством оглядываясь.

Да, хоромы! Какие-то покои, чуть ли не принадлежащие самому султану, изящные, великолепные, потрясающие…

«Достало уже это великолепие», — мрачновато подумал молодой человек и с тяжелым вздохом принялся изучать обстановку.

Так, два кресла у шестиконечного столика, глубокие, мягкие и низкие, обиты бархатом темно-голубого цвета с позолотой. За столиком диван из того же комплекта. Ближе ко входу — кресло побольше, перед ним стол. Там, наверное, хорошо сидеть и читать какую-нибудь… Хм. А вон и книга на столе лежит.

Слева от входа в стене виднеется проем, закрытый тонкой занавеской из отдельных нитей. Прямо напротив входа стена образует выступ, видимо, скрывая еще одно помещение — вход в него тоже закрыт занавеской из отдельных нитей.

Что еще… Балкон — огромные стеклянные двери, сквозь которые видно чудесную зелень на улице. Красота! И воздуха много, и сидеть удобно… и есть хочется. Тьфу.

Он снова постарался отвлечься, цепляясь взглядом за все подряд, ища какой-то подвох в этой прелести и, кажется, находя…

«А чего это здесь так много треугольников?» — Марк нахмурился, изучая взглядом стены, покрытые незамысловатым геометрическим узором; столик, по центру которого был выведен треугольник и, наконец, люстру, которая тоже свисала конусом с потолка. Похоже, у местного населения тут какой-то культ треугольника!

Парень недовольно поморщился и, задрав голову, принялся рассматривать потолок. Ай, красота! Обтянутый тканью, собирающейся складками к центру, и вдоль складок какие-то над… писи… Что за черт? Слеттер нахмурился, всматриваясь пристальнее. Среди хитросплетения восточных завитушек ему вдруг почудилась собственная фамилия.

Скрипнула дверь, снова отвлекая его, и парень, мигом забывая о странном мираже, повернул голову.

Вошел султан, бережно несущий в руках какие-то тряпки. Марк негромко вздохнул и, нарочито медленно подняв руку, небрежно сжал золотистые резные завитушки на кресле.

— Тут в светлицу входит царь! — нараспев продекламировал он и, пожав плечами, прибавил, — Стороны той государь.

Султан остановился, безмолвно глядя на развалившегося в кресле наглеца, и тот, смутившись, поспешил подняться на ноги.

— Здрасте, господин султан. Надеюсь, не казнить меня явились?

— Лично — ни в коем случае, — спокойно отозвался султан, мягко кладя принесенные вещи на спинку большого кресла и вновь устремляя взгляд к собеседнику, — А характеристика хорошая. Твой слог не перестает восхищать.

Слеттер поморщился и поспешил отмежеваться от навешиваемых лавров.

— Это не мои слова, это строки одного великого русского поэта. Я думал, ты более образован.

— Вспомнить вовремя нужные строки — тоже искусство, — последовал легкий ответ, и мужчина предпочел уделить внимание нетронутой пище. Левая бровь его приподнялась.

— Ты думаешь, что я хочу тебя отравить?

— Понятия не имею, — совершенно искренне отозвался журналист и, зябко обняв себя руками, недовольно шмыгнул носом, — Откуда мне знать, как у вас тут принято гостей привечать! И вообще… лучше бы шмотки мне какие-нибудь принес, насточертело в этой мокрой пакости ходить!

— Я и принес, — султан удивленно пожал плечами, указывая взглядом на лежащие на спинке кресла вещи, — Можешь переодеться. Только ответь мне сначала на вопрос, Марк, будь так любезен… — дождавшись внимания собеседника, он нахмурился, — Была ли на твоей руке кровь, когда тебя нашли?

Марк вновь растерянно покосился на свое запястье. Ответа он не знал.

— Да я… я-то откуда знаю? Руки у меня были связаны за спиной, я вообще без понятия, когда и кто меня… — память услужливо подсунула нужный момент, и парень нахмурился сам, — Хотя, кажется, руку мне оцарапало или когда выкидывало из корабля, или уже в воде. Так что да, наверное, была. Почему ты спросил?

— Размышляю, готовить ли плаху для приведших тебя слуг, — безмятежно отозвался султан и, бросив взгляд на вещи, повторил, — Переодевайся.

— Прямо здесь?! — журналист негодующе всплеснул руками, — У тебя на глазах?! Нет уж, знаешь, я лучше подожду, когда ты выйдешь — не хочу, чтобы ты все-таки решил записать меня к себе в гарем!

Пол быстро улыбнулся, изображая вполне приветливое удивление.

— Только появился здесь и хочешь занять при мне столь высокое положение?

Марк примолк. Да, похоже, этому человеку палец в рот не клади — язвительности ему не занимать. Что ж, при таком раскладе дел вариантов может быть только два — или они станут злейшими врагами или закадычными друзьями. И, судя по всему, султан нацелен скорее на второе.

— К слову, в зале стягивать платье ты не стеснялся, — очень вежливо напомнил венценосный властитель, — Заба-авно. Там ванная, — он вытянул руку, указывая на проем в стене слева от входа, потом указал другой рукой на второй проем, — А там спальня. Можешь переодеться, где душе угодно, я подожду. Все покои в твоем распоряжении.

Марк легко передернул плечами, глядя, как султан хладнокровно подходит к большому креслу и обстоятельно усаживается в него.

— «Покои», — беззлобно передразнил он и, подняв глаза к потолку, воздел и руки, — О, великие боги Олимпа, благодарю вас за такую потрясную милость! Какую же жертву обязан я, смиренный, принести вам, чтобы громко проорать свое большое «спасибо»?

— В моем дворце жертвоприношения не приветствуются, — султан чуть дернул уголком губ, — Я не люблю пачкать пол кровью.

На этот раз Марк не нашелся, что ответить и ограничившись красноречивым фырканьем, схватил вещи, чеканным шагом направляясь переодеваться в ванную.

Теперь к роскоши он был готов, поэтому ни мраморная облицовка, ни небольшой круглый бассейн, над которым на четырех мраморных же столбах-колоннах покоилась крыша, ни даже вмонтированная в крышу пластина с многочисленными в ней дырочками — своеобразная душевая лейка — не смогли его удивить. Единственным, что искренне шокировало парня, оказался самый обыкновенный выключатель — классика современной электрификации — как-то совсем неожиданный здесь. Журналист вежливо кашлянул и, мельком оглянувшись на хладнокровно-самодовольного султана, уверенно хлопнул по выключателю рукой. Показывать изумление ему не хотелось.

Уже переодеваясь, положив вещи на небольшую лавочку рядом с мини-бассейном или макси-ванной, парень задумался о странном сочетании прогресса и диких нравов в этом месте. Даже сам султан этот, уж на что говорить по-человечески умеет, а и тот… А, кстати.

— Господин султан! — парень с неохотой натянул штаны-шаровары и выпрямился, беря в руки рубашку, — А скажите…

— Мне казалось, что я называл тебе свое имя, — отвечающий голос звучал, как показалось Марку, откуда-то от входной двери, — Буду признателен, если ты будешь использовать его.

— Щепетильности хоть отбавляй, — журналист передернул плечами и, бросив рубашку, принялся завязывать матерчатый пояс непривычных и неудобных штанов, — Господи, как они только в этом ходят… Ладно. Пол. Соблаговолишь ты ответить несчастному узнику?

Из комнаты донесся негромкий смешок, потом быстрые шаги.

— Вот как раз узникам с султаном беседовать не полагается, — спокойно известил венценосный, и тут же прибавил, — Однако, ты — гость здесь. Что ты хочешь узнать?

Марк, серьезнея, опять взялся за рубашку и, сунув руки в широкие рукава, начал застегивать безумное количество оригинальных пуговиц.

— Ты действительно убил бы тех людей, поцарапай они мне руку? — голос его прозвучал тихо. Ответ был важен.

Пол хмыкнул.

— О, ну, конечно же, нет, — говорил он почти с издевкой, и слушателю стало не по себе, — Я вообще никого и никогда не убиваю, Марк. Зачем султану пачкать руки? Для этого есть палачи.

— За жалкую царапину! — Марк в негодовании оторвал одну из бесчисленных пуговиц, — Это жестоко! А меня бы ты тоже убил, если бы я тебе чем-то не потрафил?!

Ответивший ему голос прозвучал одновременно безмятежно, хладнокровно и почему-то грустно.

— Меня многие полагают жестоким, хотя причины этого для меня загадка. Особенно в этом случае — что плохого в том, чтобы наказать слугу, причинившего вред гостю? Или там, откуда ты родом, слугам дозволено все?

— Начнем с того, что слуг у нас нет, — мрачно огрызнулся парень и, бросив застегивать пуговицы, оставив рубашку наполовину расстегнутой, покинул ванную комнату. Он остановился и, уперев одну руку в бок, предпочел сменить тему.

— Так понимаю, обувь у вас тут — лишние детали?

Султан безмолвно указал глазами куда-то на пол, чуть левее ног собеседника. Марк недоверчиво опустил взгляд… и, присев на корточки, поднял за ремешок одну из сандалий, прибывших сюда, похоже, прямиком из Древней Греции.

— Пол… — голос гостя зазвучал несчастно, — Ну, ты что, хочешь сказать, здесь все носят вот это?

Султан закинул ногу на ногу и слегка покачал изящной туфлей, похоже, свистнутой под шумок у старика Хоттабыча.

— Ну, быть может, не все… — в голосе его звучала искренняя задумчивость, — Но к тем вещам, что я принес, эта обувь подходит как нельзя более кстати. Между прочим, ты забыл надеть жилетку.

— Здесь, во-первых, жарко, а во-вторых, я не хочу смахивать на Синдбада-морехода, — огрызнулся журналист и, подхватив сандалии, без особого желания направился к креслам у столика. На последнем по-прежнему благоухала еда, и парень едва не застонал.

— Ты слишком не любишь море, чтобы быть мореходом, — отметил султан и, поднявшись из одного кресла, пересел в другое, как раз напротив гостя. Лицо его неожиданно вытянулось; глаза широко распахнулись.

— Вот это да… — и, не дожидаясь реакции недоумевающего юноши, мужчина воскликнул, — С тебя же можно картины писать!

Нельзя сказать, чтобы Пол хоть сколько-нибудь преувеличивал. Журналист, оказавшийся здесь столь странным образом, были и в самом деле красив, а худощавость придавала ему изысканности. Ко всему прочему он был высок, лишь немногим не дотягивая до полных двух метров; довольно бледен, что, в целом, было типично для представителей его нации; имел черные, как смоль, волосы, которые, ниспадая на высокий чистый лоб античного мыслителя, лишь подчеркивали белизну кожи, и светло-серые, но бесконечно глубокие глаза, сверкавшие звездами на тонком лице. Черты последнего были аккуратны, красивы и особенно четки, словно бы их долго и старательно вырезал из мрамора искусный скульптор. Черные, как и волосы, густые, но не широкие, изящно расположенные над глазами брови довершали портрет — лицо Марка и в самом деле буквально просилось на холст, и Пол, получивший в свое время прекрасное эстетическое воспитание и начисто лишенный современных предрассудков, просто не мог не заметить этого. До сей поры полноценно рассмотреть гостя ему не удавалось, он видел его все только сбоку или снизу, или еще под каким-нибудь неправильным углом, а теперь… Теперь султану почудилось, что к его порогу волны прибили какое-то неведомое божество, ибо от людей такой красоты ждать не приходилось.

Марк, сполна сознающий и признающий достоинства собственной внешности, в ответ на его слова только непонимающе сдвинул красивые брови.

— Чего?

Пол устало вздохнул и раздосадовано закатил глаза. Мимолетное очарование художника испарилось как сон, и неземное божество развеялось вместе с ним — в кресле снова сидел самый обычный парень, уже порядком утомивший своей дерзостью. Подумав, что в этом случае высокий лоб ума обладателю явно не добавляет, султан окинул его недовольным взглядом.

— Так красив, и так безнадежно глуп! — он прищелкнул языком и сочувственно покачал головой, — Марк, может, тебе врача вызвать? По-моему, после пережитого, ты несколько ослаб разумом.

Марк на мгновение лишился дара речи, открывая и закрывая рот в немом возмущении и пытаясь подобрать достойный ответ. Ему, журналисту, это всегда было просто, колкие слова сами прыгали на язык… но чертов султан постоянно сбивал его с нужного настроя.

— Знаешь, что!.. — гневно выдохнул, наконец, молодой человек и, резко затянув последний ремешок уже второй сандалии, рывком вскочил на ноги, — Сам с себя картины пиши!

Вряд ли Марк сознавал это, но, говоря так, он был ничуть не менее прав, чем сам султан, давая характеристику его внешности.

Пол был высок, выше своего гостя, которого, как известно, природа не обидела ростом, хотя до двух метров все равно не дотягивал. Тем не менее, Марку, стоящему рядом, приходилось взирать на державного властителя несколько снизу, что абсолютно ему не нравилось.

Султан был строен, хотя и не столь худощав, как его пленник, подтянут и заметно силен — рельефная мускулатура выделялась даже под тканью оригинального костюма. Кожа его казалась смуглой, однако, стоило лишь приглядеться, как становилось ясно, что это не естественный ее цвет, а всего лишь загар — следствие частого пребывания под безжалостным солнцем.

Что же до черт его лица, то все они были немного «чересчур» — глаза чуть великоваты, нос немного длинноват, да и губы, пожалуй, полноваты. Однако, в сочетании с довольно узким овалом, все это создавало столь умопомрачительный тандем, что для создания гарема сутану было бы достаточно просто выйти на улицу и поманить любую понравившуюся барышню пальцем. Девушки вверенного ему государства шли за своим владыкой беспрекословно, рвались к нему в гарем сами… В немалой степени этому способствовал и его взгляд.

Глаза мужчины, сами бывшие цвета темного шоколада, но с ореховыми искорками в них, кои имели обыкновение становиться ярче в минуты переживания им сильных эмоций, сводили слабый пол с ума совершенно. В темных очах владыки в такие минуты словно бушевало живое пламя.

Пожалуй, вздумай несостоявшийся художник писать портрет с себя, он бы вышел куда как более оригинальным и привлек бы куда как больше внимание, нежели изображение точеной красоты Марка.

Последний же, между тем, не прекращал негодовать.

— При своих подданных ты прикидывался вежливым! В чем дело? Куда делось королевское воспитание великого властителя? Совсем стыд потерял — хамит наедине, как свинья, а перед другими изображает вежливость! Лицемер!

— М-да? — султан, видимо, искренне озадачился, — Ах, какая непростительная ошибка с моей стороны. Я постараюсь исправиться.

Журналист подозрительно прищурился. Что-то подсказывало ему, что теперь султан начнет хамить и в присутствии подданных.

— Бедные слуги, — юноша сочувственно покачал головой, — Какое великое разочарование в господин и повелителе… Пол, зачем ты пришел? За вещи спасибо, да и за жизнь с тобой поболтать прикольно, но мне кажется, что тебе что-то нужно. Что?

Журналистское чутье не обмануло. Султан тонко улыбнулся и, не отрицая догадки собеседника, неспешно склонил увенчанную тюрбаном голову.

— Я хочу услышать, — негромко вымолвил он, — Хочу узнать историю, о которой ты умолчал в зале. Ты сказал, что попался в руки тем, кого хотел разоблачить. Кто это был?

Марк примолк, изучая собеседника внимательным, пристальным взглядом. Отвечать или нет, он пока не знал, стоит ли сообщать этому человеку то, что он хочет узнать — тем более. В конечном итоге, кто ему султан? Так, мимолетный знакомый, по какой-то причине проявивший благоволение и даже заботу.

Тряпки принес, еду велел подать… если, конечно, последняя все-таки не отравлена. А как пахнет, как пахнет! Ух, зараза.

Парень подавил голодный спазм и заставил себя отвлечься.

— Я расскажу… — неспешно вымолвил он, следя за реакцией собеседника, — Но только после того, как ты ответишь, зачем тебе это. Праздный интерес или у тебя есть более глубокие причины?

Султан на секунду задумался.

— Скажем так… — наконец, неспешно вымолвил он, едва заметно улыбаясь, — Я любознателен от природы, но у моего любопытства есть и скрытые причины. Я хочу узнать как можно больше о своем госте. Ты против?

Марк неопределенно пожал плечами. Против ли он? Пожалуй, что и да, конечно, хотя… Что с того, что султан узнает его историю? Может, и стоит рассказать, пусть действительно знает. Только зачем ему? Ох, подсказывает чутье, что не все тут так просто…

— Хорошо, — после почти минутной паузы ответствовал, наконец, юноша, — Я расскажу тебе. В любом случае, вряд ли тебе удастся использовать это против меня.

— О, Великий Зевс и все боги Олимпа, — Пол закатил глаза и, усмехаясь, покачал головой, — Да на кой ты мне сдался, использовать что-то против тебя? Мне просто любопытно, что привело к порогу дворца моего друга.

— Друга?.. — таких заявлений журналист, конечно, не ждал. Сам он считать султана другом пока не спешил, даже и думать о таком не пытался, а тут вдруг… Ай, ладно, с этим можно потом разобраться.

— Ну, ладно, — он кашлянул и решительно кивнул, — Если так хочешь записать меня в Шахерезады… слушай. Только сказочка-то и вправду скучная, так что смотри, не засни ненароком. Итак… — парень набрал в грудь побольше воздуха и, наконец, начал, — Для тебя не секрет, что в своих статьях я разоблачаю преступников, причем преступников, неизвестных широкой публике. Собственно, поэтому меня и зовут разоблачителем… В общем, вот. Однажды я мельком услышал, что в моем собственном городе есть банда, которая занимается не только мелкой контрабандой — это бы не заинтересовало читателя, — но и промышляет ни чем-нибудь, а работорговлей.

Брови Пола взметнулись вверх, едва ли не теряясь под тюрбаном. Судя по всему, ничего подобного услышать он не ждал, может и вообще не подозревал о существовании таких страшных преступлений в современном мире. Однако, говорить ничего он не стал, внимая рассказчику, а тот, не глядя на слушателя, продолжал.

— Я слышал, что эти мерзавцы похищают людей и переправляют их другим мерзавцем, которые буквально заказывают желаемый «товар». Когда я узнал об этом впервые, поначалу, конечно, испытал омерзение, а потом почувствовал некоторый страх. Что, если бы им вдруг пришло в голову похитить вот так же и меня, вдруг бы я подошел по описанию под какой-нибудь «заказ»? Судя по тому, что я узнал, разницы между людьми они не делали — никто не мог бы считать себя в безопасности! И мне стало страшно. Раньше дела преступников, которые я раскрывал, лично меня коснуться не могли, а вот это… Я не мог остаться в стороне, они сами вынуждали меня вычислить их, раскрыть и представить на людской суд, — юноша перевел дух и, сжав сильнее сцепленные в замок руки, продолжил, — Ты был прав, говоря, что пишу я медленно. Чтобы все выяснить, чтобы найти и разузнать, нужно время… Я исках их четыре месяца. Собирал информацию, сопоставлял, выслеживал… Муторная, конечно, работа, но я был убежден, что оно того стоит. И вот, наконец, я почти случайно наткнулся на информацию о том, где находится их база, их главный штаб, если так можно выразиться — место их постоянных встреч. Это был старый, заброшенный док на отшибе от любых населенных пунктов. Добираться туда было трудно, тем более, что ехать на машине я не рискнул — если бы они прослеживали местность вокруг, незнакомый автомобиль, несомненно, попал бы под подозрение. Не стану рассказывать, как добирался — это неинтересно. Важно, что когда я оказался там, был уже вечер, сгущались сумерки, — парень вздохнул и явственно помрачнел, — Голоса я услышал, едва подойдя к сараю. Стало ясно, что информация оказалась верной, и эти твари действительно собираются здесь. До завершения моего расследования оставалось всего несколько шагов, я уже видел небольшое слуховое окошко, через которое мог бы подслушать их разговор… И тут меня ударили по затылку. Перед глазами все потемнело, я перестал понимать, где нахожусь и что происходит… — голос Марка стал глухим, более отстраненным — вспоминать о случившемся журналисту было, мягко говоря, неприятно. Да и голова при воспоминании об ударе вновь начинала противно ныть.

— Когда я очнулся, я был, судя по всему, как раз внутри того сарая, к которому подкрадывался. Вокруг меня находилось несколько людей, которые изучали меня с насмешливым интересом. Не помню, что они говорили, да они и говорили-то немного… Один назвал меня любопытным, другой сказал что-то о том, что «такая симпатичная мордашка понравится султану» и указал другому на меня. Мне сделали укол в плечо… или в шею, и я снова отключился. Когда я снова очнулся, я был уже в трюме корабля. Голова раскалывалась, плечо болело, руки были связаны за спиной, да еще и сам я оказался обряжен в женское платье. Вспомнив о султане, которого они упоминали, я откровенно перепугался — меня, должно быть, собирались продать в гарем под видом девушки. И что со мной сделают, когда раскроют обман… даже думать было об этом страшно. Я попытался придумать, как выкрутиться, но ничего сообразить не успел — когда я пришел в себя, снаружи бушевал шторм, в борту судна была пробоина, в нее заливалась вода, ну и, в общем… было не до того. В эту пробоину-то меня и вытолкнуло. Я думал, что утону, даже не так — я тонул, но вода внезапно вынесла меня на какую-то пристань. Там меня обнаружили твои слуги, приволокли к тебе, и остальное ты знаешь. Ах, и да, когда меня проталкивало сквозь пробоину, мне определенно чем-то оцарапало запястье, так что твои головорезы тут ни причем.

Султан, впечатленный и пораженный рассказом, наверное, в не меньшей степени, чем переживший это рассказчик, молча переваривал полученную информацию. Марк, ожидая его реакции, периодически вздыхал, борясь со вновь нахлынувшим ужасом неизбежной гибели.

Наконец, Пол заметил это и, поднявшись на ноги, взял с принесенного подноса небольшой кувшин, наливая из него немного рубиново-красного вина в стоящий тут же бокал. Засим протянул его своему гостью.

Тот, как-то сразу растерявшись, бокал неуверенно принял и, обнаружив в обращенном к нему взоре искреннее сочувствие, слабо улыбнулся с нескрываемой благодарностью. А потом, отбрасывая глупые подозрения о попытке отравления, сделал уверенный, медленный глоток.

Почему-то взгляд венценосного правителя, это искреннее сочувствие в нем, это явное желание поддержать, окончательно убедили его в том, что зла здесь ему не желают, что поверить и довериться целиком и полностью этому человеку можно… Тем более, что, быть может, судьба и вправду предназначила его ему в друзья.

— Знаешь… — задумчиво проговорил парень, глотнув еще вина и немного отвлекшись от неприятных воспоминаний, — Вообще-то, было кое-что еще. Довольно странное…

— Сама по себе эта история уже странна, — заметил Пол, присаживаясь вновь в свое кресло, — Я и подумать не мог, что сегодня могут существовать работорговцы, что может произойти такое… Неужели было что-то более странное?

— Так, об этом после, — Марк, хмурясь, немного подался вперед, — Как это ты не знал о работорговле? А как же твой гарем? Можно подумать, туда девушки по своей воле попадают!

Мужчина сморщился и так энергично замотал головой, что тюрбан, не выдержав столь резких движений, сполз довольно низко ему на лоб.

— Ты удивишься, — отозвался он, поправляя головной убор, — Но ко мне в гарем девушки и в самом деле стремятся попасть. Я бы не потерпел, если бы сюда их затаскивали насильно, мне претит насилие! Но они совсем не против, и я рад… Так что же было странного?

Журналист откинулся вновь на спинку кресла и, ухмыльнувшись, одним глотком опустошил бокал.

— А ты от скромности не умрешь, как я погляжу, — заметил он, и поставив бокал на столик, глубоко вздохнул, продолжая свое повествование, — А странной была вода. В трюме. Ты знаешь, это было что-то… как-то… — он неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, и попытался объяснить, — Когда в борту образовалась пробоина, воды внутрь попало почему-то совсем мало. Корабль был деревянным, по идее, ей следовало быстренько просочиться сквозь доски вниз и утечь… но она почему-то продолжала бултыхаться на дне. И более того! — парень на миг умолк, потом серьезно взглянул на своего внимательного слушателя, — Пожалуйста, не считай меня сумасшедшим, хорошо? Мне тогда и самому казалось, что я рехнулся, но… Я готов поклясться, что вода была живой. Она скорее напоминала огромную медузу, чем жидкость, она не бултыхалась — она ползала! А потом подхватила меня и выпихнула в пробоину, — молодой человек вновь замолчал, пытливо глядя на султана, силясь угадать его реакцию, но лицо мужчины оставалось непроницаемым. Лишь глаза смотрели внимательно и серьезно, настолько, что можно было сказать определенно — за сумасшедшего собеседника он не принял.

— Ну, и еще кое-что, — без особой охоты продолжил юноша и, приподняв оцарапанную руку, царапины на которой сейчас были скрыты рукавом, вздохнул, — Ты же спрашивал, откуда у меня кровь на руке? Так вот, сейчас я вспоминаю, что произошло это, когда меня уже вышвырнуло в океан, когда я тонул и не ждал спасения, когда я уже начал терять сознание… Тогда меня что-то царапнуло по руке, и от этого я пришел в себя. Мне казалось, что чьи-то пальцы ощупывают запястье… Ну, а потом меня как будто что-то вытолкнуло на поверхность. Ударило пару раз волнами, а потом и швырнуло на пристань… Выводы делай сам, я не знаю, что думать.

Пол нахмурился, в раздумье покусывая губу. Сообщенная ему информация была действительно странной, можно даже сказать — загадочной, и, собственно, что думать, он не знал и сам. С одной стороны, вывод о психической неполноценности гостя напрашивался как-то сам собой, но с другой — психом парень не выглядел. Да и обижать гостя султану не хотелось.

— Ну, какой я могу сделать вывод… — вымолвил он после недолгого молчания, — Конечно, все это может быть списано на совпадение — скажем, из корабля тебя выкинуло в момент сильного крена судна, руку оцарапало все-таки, когда миновал пробоину, а от соленой воды рану защипало, вот ты и пришел в себя… Но что-то тут не вяжется, — он задумчиво потер подбородок, — И, если все действительно было так, как ты говоришь, то ты прав — это очень странно. Выходит, кто-то или что-то сначала попыталось тебя утопить, а потом оцарапало руку и спасло?

— Да, но кто? — Марк недовольно взмахнул раненой рукой, — Ни у медузы, ни у воды когтей быть не может, согласись. Да и вообще, что это за непостоянная такая живность? То топит, то…

Пол внезапно поднялся на ноги и прошелся по комнате, заставляя собеседника, умолкнув, непонимающе воззриться на него.

— Ты чего?

— Да так… — мужчина еще раз куснул себя за губу и, остановившись напротив собеседника, внимательно взглянул на него, — А что, если оно пыталось не спасти тебя, а погубить? Только уже не само… — и, видя недоумение собеседника, он мрачновато закончил, — А моими руками.

— Твоими? — парень, фыркнув, закинул руку за голову, сжимая завитушки верхней части спинки кресла, — Ты не похож на палача.

— Внешне может быть, — совсем помрачнел его собеседник, — Однако, я слышал… Обо мне идет дурная слава как о тиране, палаче и мучителе… Возможно, до этого тоже доходили подобные слухи, поэтому оно и отправило тебя ко мне? Должно быть, ему не было известно, что я не люблю казнить без разбора, что мне нравятся твои статьи и что мне нужен друг.

Марк, за время небольшой речи султана успевший сильно посерьезнеть, хмуро глянул на него.

— Хорошо… Но если все действительно так, как ты говоришь, возникает логичный вопрос — что это такое и с какой радости вдруг вознамерилось меня убить?

— А вот на этот вопрос нам с тобой и предстоит найти ответ, друг мой, — мужчина тяжело вздохнул и медленно опустился в кресло напротив собеседника, — А еще мне очень интересно, почему твои похитители говорили о султане, и кого именно они имели в виду.

— Да кто их знает, собирались продать меня кому-то, — парень усмехнулся, но усмешка у него вышла какой-то безрадостной, — Интересно, что с ними стало после шторма…

— Надеюсь, море не было милостиво к ним, как и твой загадочный недоброжелатель, — Пол чуть улыбнулся в ответ и, меняя тему, перевел взгляд на поднос, — Ты ешь. Даю клятву, что травить тебя я не разрешу.

Марк хмыкнул и, наглядно демонстрируя возникшее в его душе доверие, подвинул кресло ближе к столику. Столовые приборы на подносе имелись, поэтому проблем с процессом питания не возникло.

Султан некоторое время молча наблюдал за своим гостем, а потом вздохнул.

— И все-таки однажды я обязательно тебя нарисую… Или сыграю.

Молодой человек, прервавшись от неожиданности, удивленно глянул на него, дожевывая на ходу кусочек изумительно вкусного, приготовленного на углях болгарского перца.

— Сыграешь?.. — недоуменно повторил он с набитым ртом и, торопливо глотнув, прибавил, — В каком это смысле — сыграешь?

Мужчина легко повел плечами и, откинувшись на спинку кресла, расслабленно улыбнулся.

— Я всегда был уверен, что музыкой можно изобразить что угодно. И что каждому человеку соответствует своя музыка, знаешь… Не звучащая в его душе, нет, ее рождает само его существо. Она может быть не слышна самому человеку, не заметна другим, но все же она есть. И сыграть ее возможно, я уверен. Твою мелодию я обязательно сыграю.

***

Утро началось с негромкого, но весьма настойчивого стука в дверь. Марк недовольно замычал и, не открывая глаз, нехотя приподнял голову, отрывая ее от подушки. Одеяло, приподнявшись вместе с ним, образовало небольшую шторку, и парень, наконец подняв веки, раздраженно откинул его в сторону, нехотя садясь на кровати.

Стук повторился. Марк широко зевнул и, на ходу поправляя неудобные штаны, в которых спал за неимением лучшего, побрел к дверям, чтобы взглянуть в глаза нетерпеливому визитеру.

Путь предстоял неблизкий, да и непростой — чтобы добраться, наконец, до двери и распахнуть ее, юноше надлежало не только покинуть спальню, но и пересечь маленькую гостиную, к ней прилегающую.

Споткнувшись спросонок о какое-то из кресел, едва не упав и окончательно проснувшись, журналист, в очередной раз мысленно радуясь, что жив и даже может ходить и спотыкаться, наконец добрался до конечной цели своего пути и, старательно изображая живую претензию, распахнул дверь.

И сейчас же, наткнувшись на знакомый тюрбан и широкую улыбку под ним, обреченно вздохнул, опуская плечи. После чего отвернулся и недовольно побрел к одному из кресел, предоставляя возможность султану зайти в комнату.

— Вот не знал, что в твои обязанности входит будить меня ни свет, ни заря, — проворчал он, уже опускаясь на мягкое сидение. Пол, зашедший в покои и прикрывший за собою дверь, изумленно вскинул брови.

— Ни свет, ни заря?.. Марк, вскоре будут подавать обед.

— И что? — молодой человек немного сполз в кресле, скрещивая руки на груди и недовольно зевнул в сторону садящегося напротив султана, — У меня стресс. Я его отсыпаю.

— Стресс у тебя был больше недели назад, — хладнокровно напомнил собеседник и, удобно устроившись в глубоком кресле, сложил по, как уже успел понять Марк, давно устоявшейся привычке, пальцы домиком, — Или ты теперь планируешь отсыпать его всю оставшуюся жизнь?

— Стресс сам себя не отоспит… — элегически вымолвил журналист, бездумно созерцая потолок и низко свисающую люстру, — А ты что, пришел опять развлекать меня игрой в шашки или шахматы? Или нет, что это было-то в прошлый раз… мм… ну, то, что палец мне прищемило?

Султан негромко фыркнул.

— Нарды. Я же не знал, что ты сунешь палец, когда я буду закрывать коробку! Впрочем, нет, ты не угадал. Сегодня я намерен предложить нечто менее… травмоопасное.

— Интригует, — абсолютно равнодушно откликнулся Марк, — И что же это? Карты? Позовем девчонок и будем играть в дурака на раздевание? — он зевнул и безнадежно махнул рукой, — Хотя у тебя тут и девчонок-то особо нет…

Пол невозмутимо повел плечами, и поправил немного сползший тюрбан.

— Могу вернуть тебе платье, сделаем вид, что девчонки здесь все-таки есть.

Молодой журналист, этим предложением явственно не воодушевленный, медленно опустил голову, сменяя объект созерцания с потолка на собеседника. Потом, немного помолчав и выдержав паузу, необходимую, чтобы султан осознал степень и глубину своего морального падения, нарочито неспешно и очень проникновенно осведомился:

— А если я дам тебе в морду, меня казнят?

Собеседник довольно расхохотался.

— Ну, казнить-то, быть может, и не будут, но темница тебе обеспечена точно. Хотя, кажется, за это еще полагается и руку отрубать, не помню точно — надо с законами свериться, — мужчина бросил быстрый насмешливый взгляд на весьма кислую физиономию собеседника и с коварной улыбкой прибавил, — Так что, полагаю, тебе было бы разумнее согласиться на роль девочки.

Марк скривился. Подобные шутки после пережитого недавно приключения вызывали у него зубную боль.

— Тоже мне, нашел, блин, Мальвину. Девочка с серыми глазами, ага… — он зябко передернул плечами и, недовольно отвернувшись, буркнул, — Буду очень признателен, если избавишь меня от подобных шуток.

Пол мягко улыбнулся в ответ. Шутить в обществе нового друга его тянуло почти всегда, совершенно на любые темы, однако, обижать своего гостя он ни в коем случае не собирался. Поэтому, видя, что очередная остро́та собеседнику неприятна, он мигом капитулировал.

— Постараюсь, — спокойно и совершенно серьезно произнес он и мгновенно поменял тему, — Признаться, я хотел предложить тебе небольшую прогулку. Мне почему-то думается, что это тебе много интереснее игр, или я не прав?

Марк, честно гонящий из мыслей планы кровавой мести за опрометчивое оскорбление, удивленно приподнял бровь. Потом окинул взглядом изукрашенный золотыми узорами халат султана, его туфли — совершенно не приспособленные для прогулок по улице, — посмотрел на тюрбан…

— Ты это что, серьезно? После почти двух недель домашнего ареста мне будет дозволено выглянуть на воздух? С чего это ваша милость решила мне оказать такую… милость?

Собеседник журналиста с самым независимым видом пожал плечами и, тая ухмылку, перевел взгляд на окно.

— Ах, какая чудесная погода пропадает без твоего общества! Жаль, жаль, но если ты так категорически возражаешь…

— Ну, хватит, — юноша недовольно фыркнул и резко вскочил с кресла, — Пошли. Я слишком гуманен, чтобы заставлять чудесную погоду страдать.

…Бывать в саду Марку еще не доводилось. На протяжении всего времени, проведенного здесь, он действительно находился под своеобразным домашним арестом и на чудесную флору, окружающую дворец султана, мог смотреть разве что из окна, да иногда — с балкона.

Сейчас же, шествуя по роскошному, как и все здесь, коридору с высокими сводчатыми потолками, изукрашенными восточными завитушками, идя между резных колонн, образующих бесконечную анфиладу, завершающуюся свободным выходом в зеленые кущи, он ощущал, как восторг наполняет легкие. Он просачивался туда вместе с воздухом, вместе с запахом волшебных цветов, сплетенным с легким цитрусовым ароматом, полный свежести, полный прелести нового утра.

В саду все казалось свежим, жаркая летняя зелень сражала очарованием изумрудного сияния, а дыхание близящейся осени окутывало каждое дерево золотистой волшебной дымкой. Высокие деревья — преимущественно цитрусовые, — ломились от плодов; под ногами расстилался ковер самых разнообразных цветов — амариллисы, магнолии, хризантемы, орхидеи, гибискусы и фиалки, просвечивающие разноцветными огоньками сквозь листву более высоких своих собратьев. Весело чирикали птицы, ветерок тихо шумел в густых еще кронах деревьев, шевеля их листву, а откуда-то издалека доносился хрустальный перезвон фонтана.

Послышался шорох и из гущи цветов, окружающих тропу, ведущую сквозь сад, чинно выступил крупный павлин. Медленно прошествовал до середины тропы и, заметив посторонних, как-то нахохлился, всем видом выражая крайнюю степень недовольства, потом распустил роскошный хвост и деловито зашагал дальше.

— Бессменный страж сада, — с улыбкой проговорил султан, провожая пернатого красавца взглядом. Молодой человек рядом с ним вздрогнул от неожиданности, неуверенно поднимая взгляд. Очарованный садом, он не нашелся, что ответить и предпочел ограничиться слабой улыбкой, даже не осознавая слов, а отвечая больше на интонацию.

Пол, видя восторг гостя, быстро облизал губы, подавляя смешок.

— Как погляжу, и журналистам не чужда эстетика, — негромко отметил он и, куснув себя за губу, натянул на лицо серьезное выражение, подхватывая Марка под руку, — Идем же, я звал тебя не для того, чтобы ты стоял на пороге.

Журналист, приведенный в себя действиями значительно быстрее, чем словами, недовольно высвободился и, поморщившись, взъерошил волосы, гордо поднимая подбородок.

— Мне никогда не было чуждо эстетическое восхищение, — с легким оттенком надменности известил он и, вновь вдыхая полной грудь аромат знакомых и незнакомых цветов, уверенно зашагал вперед. Пол, ухмыляясь, предпочел не отвечать и, следуя за гостем, с искренним интересом следил за его знакомством с садом.

Они шли, и трава стелилась шелковым ковром им под ноги. Марк, совершенно забыв о надменной дерзости, бывшей, казалось, неотъемлемой частью его характера, не мог скрыть восхищения. Его приводил в восторг каждый куст, усыпанный неизвестными ягодами или поздними цветами, источающими дурманящий аромат; он изумлялся каждому фонтану, коих в саду оказалось великое множество, и каждый из которых являл собою целое произведение искусства.

Он поднимал глаза к небу и радовался, как ребенок, любуясь его полупрозрачной синевой, он с упоением вдыхал волшебный воздух, а порой просто раскидывал руки в стороны и замирал, наслаждаясь свободой, окружающей его. После дней, проведенных взаперти в покоях, пусть даже изысканных и довольно просторных, на природе молодой человек чувствовал, что оживает, ощущал, как к нему возвращается сила, как расцветает в душе почти покинувшая его надежда.

Будучи заперт в роскошной тюрьме, Марк уже начинал думать, что судьба его — провести всю жизнь в этом треклятом дворце, общаясь с одним только султаном и не имея возможности покинуть его, возвращаясь к прежним делам и заботам. А может быть, даже изменить жизнь, заняться чем-то новым, чем-то не столь рискованным и опасным, как ремесло журналиста-разоблачителя.

Сейчас, с восторгом вдыхая воздух — такой свежий, такой нежный и мягкий, — он вновь обретал веру. Веру в то, что вскоре все вернется на круги своя, веру в то, что жизнь его скоро изменится к лучшему!

Забегая вперед, скажем, что молодой журналист не мог и предположить, насколько скоро и как резко изменится его жизнь…

Нога поехала на небольшом склоне, и юноша, увлеченный созерцанием прекрасного сада, едва не свалился в небольшой, очень уютный прудик, по которому с чинным умиротворением плыли два великолепных лебедя. Вспугнутые резким движением, они всполошено замахали крыльями и, окатив парня каскадом брызг, отправились искать менее беспокойное место. Марк же, фыркая, как случайно принявший ванну кот, торопливо отошел от кромки воды, выпрямляясь во весь рост и с улыбкой озираясь.

— Да… здесь красиво, — признал, наконец, он, оглянувшись через плечо на своего спутника. Тот созерцал его с выражением родителя, выведшего впервые на прогулку неразумное дитятко и теперь любующегося его проказами.

— Я знаю, — Пол кивнул и, сам окинув взглядом окрестности, указал глазами на изящную лавочку, мирно укрывшуюся в тени большого дерева недалеко от воды, — Присядем, или хочешь еще искупаться?

— На сегодня водных процедур с меня достаточно, — журналист, не желая, чтобы слова расходились с делом, направился к указанной лавочке первым, стараясь, правда, ступать теперь более аккуратно. Древнегреческие сандалии, выданные ему под видом обуви, определенно не были предназначены для таких прогулок — подошва их оказалась на редкость скользкой, ремни, сдавливая ногу, несколько стесняли движение, поэтому передвигался молодой человек чуточку неуклюже. Среди теплой неги, царящей вокруг, сам себе он казался конькобежцем на льду, и тихо злился, не подавая виду, порою бросая завистливые взгляды на ноги султана. Тому, в шитых золотом и изукрашенных драгоценными камнями туфлях шлось не в пример лучше.

Марк, который все-таки ухитрился добраться до лавочки первым, замер, не решаясь присесть и аккуратно потрогал ее. Деревянное сидение покоилось на ужасающе изогнутых ножках, конструкция, чудилось, вот-вот соскользнет в пруд вместе с опрометчиво решившим присесть человеком.

Юноша потрогал лавочку еще раз, попытался пошатать и даже столкнуть самостоятельно и, лишь убедившись в совершенно наплевательском отношении странного сооружения к его действиям, осторожно сел.

— Наигрался? — султан, уже несколько секунд как с любопытством наблюдающий эксперименты благоприобретенного друга, приподнял бровь, присаживаясь рядом, — Если хочешь покачаться, могу сопроводить тебя к качелям, здесь они есть.

— Просто не хочется скатиться на ней в воду, как в аква-парке, — отозвался молодой человек и, удовлетворившись тем, что в пруд отправится теперь не один, откинулся на спинку, расслабленно вздыхая. Взгляд его, вмиг заволокшийся мечтательной дымкой, бесцельно заскользил по ветвям деревьев вокруг.

Пол молчал, в раздумье созерцая воду. Прошло несколько минут.

— Напрасно ты спугнул лебедей, — султан, до сей поры облокачивающийся на свои колени, со вздохом последовал примеру спутника, откидываясь назад, — Сидеть здесь и любоваться ими приятнее, чем смотреть на пустую воду.

— В ней наверняка водятся рыбешки, — отмахнулся парень, и с неожиданным интересом покосился на собеседника, — А ты часто гуляешь здесь?

Ответ оказался на удивление коротким.

— Часто.

— И всегда один?

Мужчина, по-видимому, таких вопросов все-таки не ожидавший, удивленно повернулся к парню.

— Знаешь, в мой дворец как-то не каждый день непонятным образом попадают незваные гости. Ты не боишься?

Марк недоуменно моргнул. Вопрос был действительно неожиданным и казался совершенно не соответствующим ни обстановке, ни мирной прогулке как таковой.

— Чего?

— Воды, — голос Пола прозвучал тихо, с каким-то скрытым сочувствием, — После того, что с тобой было… Я хочу сказать — мы ведь не знаем, где может скрываться то, что едва не погубило тебя.

— Ты думаешь, оно следит за мной, контролирует, убил ты меня или нет? — юноша, фыркнув, скрестил руки на груди и покачал головой, — Ну, нет, пресной воды я не боюсь. То было морское.

— Если что-то… или кто-то мог управлять морской водой… — начал, было, мужчина, но тотчас же замолчал, не желая продолжать. Запугивать друга он не хотел, как и выплескивать на него все свои соображения и подозрения, однако, Марк насторожился.

— Кто-то?.. Пол, ты… Глупо спрашивать, но ты что, подозреваешь кого-то конкретного? — он почесал в затылке и неуверенно предположил, — Какой-нибудь… колдун, или… Я не знаю, черт из преисподней?

— Морской бог, — голос Пола прозвучал мрачно. То, что султан не шутит, ощущалось так ясно, серьезность его была до такой степени понятна, что молодой человек невольно проникся ею.

— Морской бог?.. — неуверенно переспросил он и, помолчав, с еще большей неуверенностью прибавил, — Ты хочешь сказать… ты думаешь, на меня ополчился Нептун?

— Нептун или Посейдон, Ахелон или Нерей — у него много имен, — Пол вновь облокотился на свои колени и сцепил руки в замок, — Называли его по-разному, но суть одна — бог, повелевающий водой, управляющий ею… — он вздохнул и, тряхнув головой, неожиданно махнул рукой, — Хотя это слишком глупо, чтобы быть правдой. Ожившая мифология — это как-то… Нереально.

— То, что со мной было, тоже нереально, — сумрачно отозвался Марк и, сам тяжело вздохнув, почесал оцарапанную при столкновении со странной субстанцией руку, — Хотя не хотелось бы думать, что меня за что-то возненавидело морское божество… Я же не Одиссей, в конце концов!

— Да ты, кажется, и с циклопами не общался, — Пол, продемонстрировав хорошее знание греческой мифологии, скупо усмехнулся и внезапно поднялся на ноги, — Ладно, давай пока закроем тему. Я тоже не слишком-то уверен в претензиях к тебе Посейдона, но, знаешь… Быть может, все-таки стоит отойти подальше от воды?

— Кажется, вопрос о моем страхе был с подтекстом, — Марк, ухмыляясь, тоже встал, насмешливо выгибая бровь, — Воды боишься ты, а не я… Пол, ну нельзя же быть таким впечатлительным, честное слово! Султану это не подобает.

Мужчина, уже шагнувший, было, вперед, остановился и медленно обернулся к собеседнику.

— Скажешь еще раз что-то подобное, — тихо и очень весомо вымолвил он, — И я повешу тебя на первом же встречном дереве.

— Вот об этом я и говорю, — совершенно не испугался журналист, — Для подобных поручений тебе бы надлежало позвать кого-нибудь, а ты все рвешься сам делать… Я неожиданно стал тебе настолько ненавистен?

— Мне ненавистны слова, которые ты произнес, — сумрачно отозвался султан, возобновляя путь в глубины сада, удаляясь от пруда и призывая жестом собеседника следовать за собой, — Если бы ты знал, сколько раз я слышал их с тех пор, как меня привезли сюда! Султан должен то, султану не подобает се…

— Стоп-стоп-стоп, — Марк, легко нагнавший своего венценосного приятеля, и теперь уверенно шагающий рядом с ним, удивленно приподнял брови, — Привезли? Ты разве не родился здесь?

— Кажется, я говорил, что не уроженец местных земель, — напомнил мужчина, позволяя себе слабую усмешку, — Меня привезли сюда, когда мне было шесть лет. Что было прежде, как я жил до этого — не знаю, я не помню ни единой детали. Смутно вспоминается, что по приезду мне дали что-то выпить… После этого я, должно быть, все и забыл, — он слегка развел руками и, вздохнув, несколько сник, — Конечно, лестно быть султаном, правителем целого острова, носить эту дурацкую шапку… — он ткнул большим пальцем в тюрбан, — Но, признаюсь тебе, Марк, что иногда я тоже ощущаю себя пленником здесь.

— Но ты же можешь уехать? — журналист, теперь и сам посерьезневший, внимательно вгляделся в собеседника. На губах того отразилась кривая, довольно мрачная улыбка.

— Если бы я мог уехать, то не называл бы себя пленником, — в голосе объясняющего столь очевидные вещи султана явственно прозвучало бесконечное терпение гения, беседующего с идиотом, и юноша, моментально уловив его, недовольно сморщился.

— Но кто тебе мешает? Пол, я действительно не понимаю — если ты султан, ты правишь здесь всеми…

— Глупый мальчик. Кто сказал тебе, что ими правлю я? — мужчина, внезапно остановившись, повернулся к парню, насмешливо выгибая бровь, — Да, я ношу тюрбан, да, меня именуют султаном и, — да! — все приказы принимаются от моего имения и подписаны моей рукой. Но, признаться, чаще всего я даже не читаю их. Во-первых, это скучно, да и к тому же для такого есть целый штат приближенных министров, возглавляемых главным советником. Ну, а во-вторых… — он вздохнул и, быстро облизав губы, понизил голос, — Некоторые приказы мне запрещают читать. Велят поставить подпись — я ставлю, но что подписываю, читать не смею. Пойми, Марк… — султан сдвинул брови, — Это не я даю им позволение сделать что-либо. Это они разрешают или не разрешают мне то или иное. Мне приходится испрашивать дозволение совершить что-то, пойти куда-то, сделать нечто, выходящее за рамки закона… Например, оставить в живых парня, непонятно каким образом попавшего на этот остров, — Пол быстро улыбнулся упомянутому парню, и неожиданно насторожился. Марк, не замечая этого, в раздумье куснул себя за губу.

— Так вот, значит, как… Вот кто ты, да? — парень хмыкнул и чуть повел головой, — Политическая марионетка — ни больше и ни меньше! О, Пол, я даже не знаю, сочувствовать тебе или нет, честное слово. Правь ты этим островом, у тебя было бы, наверное, куда как больше головной боли, но зато… — он пожал плечами, — Тебя бы, может, не считали жестоким. Ты чего?

Султан, практически не слушая слов своего гостя, серьезный и нахмуренный, ухватил того за рукав и уверенно, настойчиво потянул к выходу из сада.

— Разве ты не слышишь?

— Не слы… — Марк нахмурился и честно прислушался, — Я слышу ветер, птиц и… — брови его медленно поползли вверх; молодой человек, не веря себе, изумленно воззрился на собеседника, — Женщин? Я думал, они у тебя здесь не водятся.

— А про гарем ты забыл? — мужчина недовольно поморщился и еще раз потянул недавно обретенного друга за собой, — Идем, нам не следует оставаться здесь. Если кто-либо из обывателей увидит хотя бы одну из моих жен…

— Да ты шутишь! — юноша, возмущенный и изумленный сверх всякой меры, решительно высвободил рукав из пальцев спутника, — Где-то в двух шагах от меня, возможно, находятся самые прекрасные женщины, каких только видел свет, а ты предлагаешь мне уйти?? Где они?

— Они… — султан, на миг забывшись, бросил быстрый взгляд на расположенное на некотором отдалении от них странное каменное сооружение, смутно напоминающее древнеримский Колизей, с чьей крыши срывался серебрящийся, переливающийся на солнце водопад и, тотчас опомнившись, замотал головой, — Это неважно, тебе не… Марк!

Журналист, внезапно испытавший острую потребность в совершении безрассудных действий, заметив красноречивый взгляд собеседника, уже метнулся в сторону того самого «Колизея» с водопадом. Он успел пробежать несколько шагов, прежде, чем был вынужден остановиться, услышав оклик.

— Да я только одним глазком, — он невинно улыбнулся, — Ну, что ты такой жадный? Мне же интересно.

— Тебе твой глаз надоел? — сумрачно осведомился Пол, скрещивая руки на груди, — Или, может, оба сразу? Марк, никто не должен видеть жен султана, кроме самого султана! Нарушителя ждет кара и кара жестокая, а я не хочу…

Юноша закатил глаза и, начиная испытывать некоторое раздражение, упер одну руку в бок.

— Но мне ты их покажешь сам! Это уже совсем другое, у тебя есть…

— Право? — мужчина, безрадостно усмехнувшись, приблизился к своему неразумному собеседнику, насмешливо глядя на него, — Единственное право, какое у меня есть — это лишиться головы после такого фокуса, парень. А мне она, как ни удивительно, очень дорога, хоть и украшена этой дурацкой шапкой, — он дернул головой, от чего тюрбан едва не слетел с нее.

Марк несколько сник. Надежда хоть как-то разнообразить безмятежное существование в стенах дворца начинала казаться эфемерной, стремясь обрести статус несбыточной мечты.

— Но… — он все еще пытался отстоять свое смутное право полюбоваться на гарем, — Там же есть водопад… Если я аккуратненько загляну сквозь него, меня же никто не заметит! Я хочу сказать — за водопадом же есть проход?

— Есть, — отстраненно отозвался султан, опять переводя взгляд на пресловутое здание с водопадом, и потирая подбородок. На лице его отразилась странная задумчивость, и гость его, немного выпрямившись, насторожился. Несбыточная мечта вновь неуверенно ступила на пьедестал надежды, начиная потихоньку топтаться на нем.

Пол размышлял. Появление чуть больше недели назад в его окружении шебутного журналиста уже успело переиначить весь привычный и, не скроем, довольно скучный уклад жизни венценосного правители и, признаться, ему это нравилось. Настроенный поначалу в его отношении несколько враждебно, Марк быстро стал ему самым настоящим другом, другом, которого у султана никогда не было, о котором он мечтал всю свою сознательную жизнь… Другом, которого хотелось сберечь.

Сейчас этот самый друг предлагал приключение, быть может, рискованное, а в перспективе даже и опасное, но в целом довольно захватывающее и интригующее. Самому Полу прежде тоже не доводилось подсматривать за своими супругами исподтишка, выглядывая — кто бы мог подумать! — из-за струй водопада. Что-то в предложении журналиста определенно было, и султан, в полной мере сознавая грозящую им обоим опасность, тем не менее, уже начинал склоняться к согласию на это безумное предложение.

Марк, пристально за ним наблюдающий, немного склонил голову набок. Мысли султана проступали у него на лице, будто отпечатываясь жирным шрифтом, лицо его навевало ассоциации, ни больше и ни меньше, как с газетной передовицей, и все сомнения, побеждаемые естественной (как полагал парень) жаждой риска, были видны так ясно, что юноша, следя за ним, мысленно уже поставил своей надежде уютный стульчик и приготовил ее к произведению в чин уверенности.

Наконец, Пол решительно тряхнул головой. Тюрбан от этого движения немного съехал, и мужчина, чертыхнувшись сквозь зубы, поправил его, чуть приподнимая подбородок.

— Хорошо, — вымолвил он и, подтверждая свои слова, еле заметно кивнул, — Я бы сказал — под твою ответственность, но, увы, ответственность все равно ляжет на мои плечи. Только, Марк, я предупреждаю — без опрометчивых действий! Ясно?

— Ясно, — молодой человек, не скрывая улыбки, воодушевленно кивнул.

— И мы только посмотрим, никакого близкого знакомства!

— Само собой, — парень, старательно напуская на себя вид оскорбленной невинности, легко пожал плечами.

— И ты должен слушаться меня, если скажу — уходим немедленно!

— Я на все согласен, — Марк поднял руки, демонстрируя капитуляцию, — Вообще говоря, я просто надеюсь за счет твоих жен разнообразить свои сны. А то надоело и днем, и ночью играть с тобой в шахматы… — он хмыкнул и решительно двинулся вперед, слегка обгоняя султана.

За последнюю неделю сны его и в самом деле обрели довольно явственный оттенок затасканности и серой скуки. Пол, силясь развлечь гостя, все пытался обучить его какой-нибудь настольной игре, приволакивал то нарды, то шахматы, то шашки и, при учете того, что кроме шахмат парню пока ничего не давалось, веселил игрой в последние. Шахматы Марку осточертели до зубного скрежета и, вероятно, именно по этой причине, уже третью ночь являлись ему и во снах.

Мужчина вздохнул и, прибавив шагу, поспешил нагнать прыткого приятеля, дабы не позволить ему совершить чего-нибудь глупого и опрометчивого.

«Колизей» находился относительно недалеко и, ввиду быстрого шага, который Марк, к тому же, так и норовил ускорить, добрались они до него довольно скоро. Журналист замер, осторожно подкрадываясь к кустам, растущим по бокам от водопада и, вытянув шею, постарался заглянуть в проем, скрытый массой ниспадающей воды. Султан, не желая оставлять парня ни на секунду, последовал его примеру. Подсматривать за собственными женами ему еще не доводилось и, говоря откровенно, необычность и непривычность этого занятия мужчину интриговала.

Из-за стены, пробиваясь сквозь шум водопада, донесся веселый звонкий смех, рассыпавшийся вокруг сотней серебристых отголосков.

— Да-да, тот сероглазый красавец! — смеясь, проговорила, на удивление, по-английски, какая-то девушка, обращаясь, видимо, к другой, — Я его видела как-то мельком — картинка!

— Еще скажи, что он лучше господина, — фыркнула в ответ другая. Первая вновь весело рассмеялась.

— Не берусь судить, но он… — она неожиданно перешла на неизвестный Марку язык, и парень, приосанившийся, было, снова ссутулил плечи. Тем не менее, беседы девушек о, без сомнения, его персоне, ему польстили.

— Слышал? — он ухмыльнулся, подмигивая стоящему рядом султану, — Похоже, твои жены готовы уйти ко мне.

— Тогда вас казнят всех вместе, — меланхолично отозвался Пол и, бросив взгляд на несколько размытые водой женские фигуры, поморщился, — Пойдем?

— Но я же их еще не видел! — «сероглазый красавец», крайне недовольный попытками так скоро нарушить его полное удовольствия созерцание, чуть сильнее вытянул шею, — Сейчас, я только… — голос у него пропал.

Совсем рядом с проемом, за которым он прятался, прошла девушка и молодой человек, глупо заулыбавшись, как-то сразу забыл, что собирался сказать.

Красавица, не заметив его, мимолетно провела тонкими пальчиками по воде, набравшейся в подобие маленького бассейна с той стороны, и удалилась. Марк, не скрывая восхищенной улыбки, проводил ее взглядом.

Его спутник, значительно больше следящий за самим юношей, чем за девушками, коих видел многократно, сморщился, будто прожевав до крайности горькую таблетку. Столь явный интерес Марка к его женам султану не нравился, причем не столько по причине естественной в такой ситуации ревности собственника, сколько из-за беспокойства за жизнь и здоровье глупого наблюдателя.

Время длилось и длилось, совершенно не собираясь заканчиваться. Пол, скрестив руки на груди, созерцал Марка, а тот, восторженный, как мальчишка, не мог оторвать взгляда от скрытых за пеленой воды девушек. В целом, реакция его была закономерна и вполне объяснима — в гареме султана действительно были собраны самые прекрасные цветы со всех концов земли, но самому венценосному господину ситуация нравилась все меньше и меньше. Каждую секунду он опасался, что стража, призванная ограждать от посягательств этих женщин и девушек, обнаружит здесь двух любопытных; каждое мгновение вздрагивал от любого мимолетного звука.

— Кто это?.. — голос Марка, прозвучавший уже не столько восторженно, сколько растерянно и тихо, вырвал его из невеселых размышлений о том, то случится, если их схватят.

— Где? — Пол, удивленно взглянув на своего спутника, перевел вновь взгляд на струи водопада, силясь рассмотреть ту «кто», о которой шла речь. Журналист, не говоря ни слова, вытянул руку вперед, указывая на сидящую на краю каменного пьедестала, в нише которого и образовывался неглубокий бассейн, юную девушку с длинными черными волосами и удивительной красоты синими глазами. Она и в самом деле была очаровательна, вся дышала свежестью молодости, вся словно светилась изнутри — прекрасная, изысканно-нежная, изумительная, — пожалуй, едва ли не самая чудесная роза в этом цветнике. Нежный овал ее лица, аккуратные его черты, тонкие, четкие, словно высеченные рукою скульптора из живого мрамора, чем-то напоминали лицо самого Марка, но были куда как прелестнее и нежнее; яркие губы и едва-едва тронутая загаром кожа, кою девушка старательно прятала от солнца, дабы сохранить ее белизну, вкупе с огромными глазами в обрамлении густых ресниц дополняли портрет работы великой художницы — самой природы, и уступали место творению не менее талантливого скульптора, высекшего стройную, точеную фигурку.

— А, это… — султан нахмурился, припоминая имя красавицы — одной из многих, что проходили перед его взглядом каждый день, и, наконец, вспомнив, буркнул, — Мара.

— Мара… — на губах молодого журналиста возникла мягкая, мечтательная, нескрываемо влюбленная улыбка, и мужчина, заметив ее, всерьез заволновался.

— Довольно! — он резко дернул парня за рукав, решительно оттаскивая его от тайного проема в стене «Колизея», — Нам пора возвращаться. И не вздумай спорить! — он воздел указательный палец и погрозил им юному неслуху, — Мы отправляемся во дворец и точка. Живо!

***

Марк с размаху упал в кресло возле столика и, потянувшись, запрокинул голову, мечтательно улыбаясь потолку.

— Значит… Мара… — медленно проговорил он и, влюбленно вздохнув, серьезно глянул на застывшего неподалеку с недовольным видом султана, — Предупреждаю, Пол — я ее украду, и мы вместе сбежим.

Мужчина сардонически усмехнулся и, скрестив на груди руки, с самым независимым видом уселся напротив, закидывая ногу на ногу.

— Сколько угодно. Я помашу тебе ручкой, когда будешь подниматься на эшафот.

Парень поморщился. Перспектива лишиться жизни, пусть даже и из-за столь восхитительной девушки, прельщала его мало, поэтому план побега, по-видимому, приходилось отложить.

— Уже и помечтать нельзя… — он насупился и, вздохнув на этот раз грустно и недовольно, прибавил, — Друг, называется — лишь бы на корню рубить мои надежды!

Султан заинтересованно приподнял бровь, насмешливо созерцая собеседника. То, что он наконец-то признал венценосного своим другом, было, безусловно, очень приятно, но вот случай, по которому это было сделано, совершенно не радовал.

— Ты предлагаешь мне собственноручно срубить вместо надежд твоих, твою дурную голову?

— Да что сразу дурную! — Марк, совсем обидевшись, недовольно отвернулся к балкону и, созерцая природу снаружи, тихо прибавил, — Я просто никогда не видел таких девушек, как она… Я… я не думал, что любовь с первого взгляда существует, но…

— Марк, — Пол вздохнул и, потерев висок, хотел прибавить что-то еще, но парень перебил его, печально улыбаясь.

— Я понимаю, что ты не отдашь мне ее. Она слишком хороша, но…

— Марк! — султан, хмурясь, немного подался вперед, опираясь на колени, — Дело не в том, что она дорога мне, пойми же! Будь моя воля — я бы отдал тебе полгарема своих жен, подарил бы их тебе, но я не могу!.. Есть законы, коих не смеет нарушить даже султан, и неприкосновенность гарема — это один из них. Я итак позволил тебе безумную вольность — дал увидеть…

— Чтобы я теперь страдал, — огрызнулся молодой человек, как-то забывая, что идея полюбоваться девушками исходила от него самого, и отнюдь не была предложена Полом.

— Да кто ж тебя заставляет страдать? — мужчина, хмыкнув, снова откинулся на спинку кресла, делая приглашающий жест рукой, — Плаха свободна, а у палача работы мало, так что…

— Извини, мне не хочется заботиться об обеспечении досуга палача, — Марк сморщился, будто отведав кислого и, устало вздохнув, поднялся на ноги, подходя к балкону. Там зеленела природа, вероятно, та самая, среди которой он гулял несколько минут назад (куда выходят окна отведенных ему покоев парень пока не разобрался), и где, должно быть, гуляла сейчас его внезапная любовь. А он вновь сидел в золотой клетке, в обществе вредного султана, прочащего ему казнь при попытке взглянуть на красавицу, и строил несбыточные планы ее похищения. Строил, даже не зная, согласилась бы она пойти с ним… Ну, кто знает, вдруг она по уши влюблена в своего господина! Девушки же там щебетали что-то о том, что султан великолепен и вряд ли даже «сероглазый красавец» сравнится с ним.

— Скажи… — парень вздохнул и, не сводя взгляда с зелени за окном, неуверенно продолжил, — Пол… ты был с ней?

Пол недоуменно моргнул. За мыслями своего гостя уследить он успевал далеко не всегда и столь внезапный вопрос поставил его сейчас в откровенный тупик.

— В каком смысле «был»?

— В том самом смысле! — Марк, раздраженно обернувшись, гневно выдохнул. Задавать такие вопросы ему было до невозможности неприятно, ответа он боялся, но все-таки о девушке, так зацепившей его, хотел знать все.

— В том самом, Пол… — парень несколько сник и, вздохнув, изобразил вполне невнятную гримасу, — В физическом. Я хочу сказать, она же в твоем гареме, значит, ты…

— Да ты с ума сошел, парень! — мужчина, до которого наконец дошел смысл слов и намеков приятеля, в крайнем негодовании вскочил с кресла, — Ей лет семнадцать от силы, она ребенок! А я не так испорчен, чтобы заниматься любовью с детьми.

Марк, несколько приободренный, хотя и смущенный известием о возрасте прекрасной девушки, чуть улыбнулся.

— А разве султан не должен удовлетворять… ну, весь гарем?

Пол фыркнул и, махнув рукой, опять опустился в кресло.

— Я очень признателен тебе за столь высокое мнение о моих… репродуктивных способностях, но моих сил вряд ли достанет на всю сотню девушек, что гуляют сейчас у фонтана. Тем более, что должен открыть страшную тайну — далеко не каждая из них приводит меня в восторг. Я признаю их красоту, но, если речь заходит о любви… плотской любви, мне вполне хватает некоторых из них.

— Ты меня успокоил, — парень, повеселев и заулыбавшись шире, вернулся к своему креслу и с размаху упал в него, воодушевленно кивая, — Ну, тогда точно — я ее украду, и мы сбежим вместе. Может, и тебя заодно прихватим, если попросишь, конечно.

Султан неожиданно сник, опуская увенчанную тюрбаном голову и тяжело вздохнул.

— Да может, и попрошу… — негромко молвил он, — Знаешь, Марк… Я ужасно устал от навязываемой мне власти, ненастоящей, искусственной, устал от этой идиотской роли! Мне надоело быть марионеткой, бесправным правителем, который живет и действует по чужой указке, я хочу жить сам и принимать решения лично! — он дернул плечом и сморщился, словно куснул лимон, — Мне опротивел этот «райский» уголок, этот остров. Если бы я мог его покинуть, я бы это сделал не задумываясь, но мне не дают… Мне не позволяют даже общаться с простыми людьми, с теми, кто населяет это маленькое государство, если его вообще можно так назвать. Клянусь, я был потрясен и очень обрадован, когда мне вдруг дозволили оставить в живых тебя, когда мне разрешили иметь друга, и я не хочу теперь этого друга лишиться! — Пол вскинул голову; глаза его странно блеснули, — Среди всей этой роскоши, что окружает меня, ты — самое драгоценное сокровище, сокровище, исполненное крамольными мыслями, абсолютно отличное от всех этих чертовых снобов вокруг. Поэтому, знаешь, что я скажу… Если ты попытаешься бежать один — тебе отрубят голову. Если возьмешь с собой еще кого-то — головы отрубят и им. Поэтому, если ты действительно решишь тайно покинуть дворец, я пойду с тобой. Пусть головы отрубят нам обоим, умирая, я хотя бы буду знать, что не предал первого и единственного друга в своей жизни.

Марк, потрясенный этими словами до глубины души, медленно, неуверенно кивнул. Лишь сейчас, слушая отчаянные слова собеседника, глядя на его лицо, исполненное самой безрассудной решимости, безумной готовности умереть, но покинуть это место, парень вдруг с болезненной ясностью осознал, как одинок его благоприобретенный друг. Как сильно он ненавидит все то прекрасное, что окружает его на протяжении всей жизни, как он устал от навязанной ему власти!

А еще он понял, что не покинет его, не оставит страдать в золотой клетке, одинокого и практически лишенного смысла жизни. Зная этого человека всего несколько дней, предать его Марк уже не мог.

***

Сегодняшний день обещал быть скучным с самого утра. Ничего нового в нем для султана не ожидалось — условно ранний подъем, привычные утренние обряды, вроде чистки зубов или одевания; завтрак в гордом одиночестве, потому что Марк предпочитал вставать значительно позже, и, наконец, исполнение правительственных обязанностей.

Каждый день, с утра и до полудня, султану вменялось сидеть в большом зале, том самом, где он впервые встретил Марка, и делать вид, будто он правит своим государством. Иногда в эти часы ему подносили законы, принятые и составленные без его ведома, дабы он дал милостивое одобрение на их исполнение, поставив подпись. Особенно примечательным здесь было то, что не одобрить предоставляемые законы Пол попросту не мог, не имел права, ибо сие находилось вне его компетенции. Наверное, поэтому султан, некогда пытавшийся хоть как-то повлиять на развитие событий во вверенном ему государстве, уже давно плюнул на это дело, и всю корреспонденцию, подаваемую ему, подмахивал, не глядя.

Хотя сегодня даже законов никаких не принимали.

Султан расслабленно полулежал на своем диване, утопая в подушках и лениво скользил взглядом по страже, стоящей вдоль стен, размышляя, не велеть ли им поменять форменную одежду на что-то более удобное. Периодически он, не успевший выспаться из-за затянувшегося за полночь вчерашнего разговора с Марком, задремывал, что, впрочем, оставалось незамеченным.

Во всем зале царила сонная, умиротворяющая тишина, событий никаких не предвещалось, и некоторые стражники тоже потихоньку начинали клевать носом.

День постепенно клонился к полудню. Пол, изредка бросающий тоскливые взгляды на большие песочные часы, отмеряющие минуты его каторги, испытывал безмерное желание забраться на небо и подтолкнуть солнце к зениту.

До заветного часа оставалось всего несколько минут, когда двери зала внезапно распахнулись, пропуская несколько гневных стражей. Между ними шел, с трудом переставляя ноги, какой-то человек со связанными за спиной руками и надетым на голову мешком.

Султан, выныривая из сладкой дремы, нахмурился, недоуменно созерцая сию процессию. Появления преступников в пределах своего дворца он решительно не ожидал, а последний виденный им нарушитель суверенных границ сейчас должен был мирно сидеть в отведенных ему покоях.

— О, великий властитель!! — предводитель стражников, сделав знак процессии остановиться, сам сделал несколько шагов вперед и, замерев на почтительном расстоянии, склонил голову, — Неприятные вести принес я тебе. Мы схватили мерзавца, осмелившегося подсматривать за твоими женами, посмевшего любоваться их прелестями! Наказание за это…

Пол взмахом руки велел говорливому предводителю стражи умолкнуть и, хмурясь, вгляделся в фигуру нарушителя. Стоило ему услышать обвинение, как страшная догадка пронзила султана. Он медленно, недоверчиво покачал головой и негромко вздохнул.

— Я хочу видеть его лицо.

Предводитель стражи, быстро обернувшись, сделал знак подвести пленника ближе и, лишь это было исполнено, сам толкнул его вперед, на пол, ставя пред венценосным властителем на колени. И только тогда резким движением сорвал с головы преступника мешок.

Пол еле удержался, чтобы не закрыть лицо рукой.

Взъерошенные черные волосы, гневно сверкающие серые глаза, изящные, тонкие черты молодого лица — этот человек был знаком ему, знаком слишком хорошо, но, видимо, не настолько, чтобы предугадать такой безрассудный поступок.

— О, великий Зевс и все боги Олимпа… — сорвался с его губ тихий шепот и, поймав себя на том, что слова эти произнес по-английски, мужчина мысленно поморщился. Пленник же, напротив, воспрянул духом и, насколько это было возможно в его положении, приосанился.

— Скажи, чтобы в следующий раз мешок на голову мне не надевали. У меня клаустрофобия.

Султан, ощущая, как его переполняет праведный гнев, медленно опустил взор на обращающегося к нему, показавшего себя крайним глупцом, друга.

— Заткнись, — вежливо приказал он и, помолчав с мгновение, прибавил, — Преступник.

Марк от неожиданности умолк и, опустив взгляд на пол перед собой, уперся, было, в него ладонями (руки ему развязать тоже успели, хоть и без приказа султана), намереваясь встать… Но затем покосился на окружающих его стражников, бросил быстрый взгляд на султана и вставать быстренько раздумал. Вообще, почему бы и не посидеть, не отдохнуть, пока Пол будет придумывать, что с ним делать? В случае чего, на коленях и о милости удобнее молить…

Тем временем, венценосный властитель действительно размышлял, как же ему поступить. С нарушителем столь великого и важного закона, с негодяем, который осмелился нарушить и смутить покой жен султана, следовало поступать вполне конкретным образом, но этого Пол допустить не мог. Терять друга, тем более его увечить, он не желал всей душой, всем сердцем, однако проучить наглеца все же хотел. Просто, чтобы глупый мальчишка впредь был более осмотрителен.

— Ты знаешь, где обитает этот человек все дни, что живет здесь? — обратился он к предводителю стражи. В том, что Марк был узнан и признан как близкий друг, как фаворит султана, сомнений быть не могло.

Предводитель неуверенно опустил подбородок в знак согласия, и сейчас же поторопился ответить как можно более вежливо и почтительно:

— Да, о великий, мне известно это, как известно и всем нам. Он обитает в маленькой спальне, в ваших покоях, в вашем дворце…

— Прекрасно, — Пол решительно прервал поток излияний и позволил себе быструю улыбку, — Отведи его в занимаемые им покои, и запри там. Через некоторое время я приму решение, как покарать его.

Марк, не понимающий из этой беседы ни слова, ощутимо напрягся. В серых глазах его отразился ничем не прикрытый страх — не зная, что приказывает султан, юноша вполне обоснованно опасался за жизнь свою и здоровье.

Предводитель стражи, замявшись, неуверенно оглянулся по сторонам, безмолвно испрашивая совета у своих подчиненных; переступил с ноги на ногу, явственно не решаясь следовать словам владыки и, наконец, неловко кашлянул.

— Молю о прощении, мой повелитель… но такое преступление предусматривает наказание лишь одно…

— Мне это известно, — султан нахмурился, решительно воздевая руку в повелительном жесте, — Но равно известно мне и что я по сию пору султан и твой повелитель, и твой единственный долг — повиноваться моим приказам. Быть может, ты смеешь оспаривать это? — глаза его опасно сверкнули; в них, как бывало в минуты гнева, словно вспыхнуло пламя, и собеседник попятился.

— П-прости меня, о мой повелитель… мой господин… — он поспешил склониться в глубоком поклоне, продолжая робко лепетать, — Все… все будет исполнено, как ты желаешь, мой владыка… Все в точности, как ты велишь, о венценосный…

— Иди, — мужчина, не желая более любоваться раболепством, повелительно махнул рукой.

Марк, которого по этому знаку вмиг подхватили подмышки, ставя на ноги, занервничал.

— Ку… куда меня?.. Пол! Что происходит? Куда ты велел им меня оттащить?!

Султан промолчал, отводя взгляд.

Говорить своему юному другу о том, что скорее сам голову на плаху положит, чем позволит причинить ему вред, он сейчас не хотел. В конце концов, Слеттер совершил действительно непростительную глупость. И, если казнить или вредить его здоровью Пол, безусловно, не собирался, то проучить его он был намерен крепко. И почему-то совсем не сомневался, что путь в неизвестность в окружении решительно настроенных стражников, причиняя узнику немалый страх, окажется достойным наказанием за дозволенную дерзость. Тем более, что мальчишка и в самом деле начал позволять себе чересчур многое, видимо, ощутив собственную безнаказанность. Преподать ему урок, довольно жестокий по своей сути, но очень мягкий в сравнении с тем, что ему угрожало, казалось султану хорошей идеей.

— Пол!!.. — растаял под сводами зала удаляющийся крик перепуганного журналиста, и султан, тяжело вздохнув, потер переносицу, мысленно уже начиная делать ему выговор.

Между тем, Марк, повиснув в руках крепко держащих его стражей и почти теряя сознание от ужаса, беспомощно озирался, боясь представить, какую участь уготовил ему разгневанный султан. В том, что Пол рассержен, сомнений быть просто не могло — своего недовольства он не скрывал, да и накануне вполне недвусмысленно сообщил, что думает насчет увлечения друга одной из его жен. И даже предупредил о возможном, вполне вероятном, почти стопроцентно гарантированном жестоком наказании…

И вот теперь его куда-то волокут по приказу султана, а куда — он не имеет ни малейшего представления. Еще и говорили властитель и главный стражник на неизвестном языке… И что теперь с ним сделают?

Главнокомандующий этот, похоже, пытался поспорить с Полом, а тот что-то решительно ответил и махнул рукой. Ну, вот что это должно было означать? Может, султан по милости своей разрешил ему всего лишь выколоть один глаз вместо того, чтобы казнить или ослепить полностью? Марка передернуло. Нет уж, на фиг надо такие расклады, лучше смерть… Вот только его мнением почему-то не интересуются.

Его приподняли над полом и начали поднимать по лестнице. Марк, паникующий от собственных мыслей все больше и больше, насторожился. Путь был ему определенно знаком, вызывал даже дежа-вю и, как помнилось, в прошлый раз ничем страшным не завершился.

Хотя радоваться, конечно, пока рановато.

Идти сам парень отказался категорически. Мысль о том, что по этой прекрасной, изящной лестнице его ведут на эшафот, была до такой степени неприятна ему, что облегчать стражам задачу он не пожелал. И это не взирая на то, что несли его — поначалу над ступенями, а потом и над полом, — действительно очень знакомым путем.

— Может быть, кто-нибудь из вас все-таки знает английский?

Робкая попытка завязать непринужденную беседу и выяснить, на что его обрекли, благополучно разбилась, как волна о железный мол, о каменные лица бравых вояк султана. Английского, видимо, никто из них не знал.

Свернули в прекрасно знакомый юноше коридор, проволокли его до ступенек перед дверным проемом и, наконец, остановились у дверей тех самых покоев, куда он был приведен в первый день пребывания здесь.

Марк, не веря своему счастью, неуверенно потянул носом воздух, не желая слишком уж заметно показывать облегчение.

Двери распахнулись, и его весьма бесцеремонно, как мешок с картошкой, практически швырнули в отведенные ему покои. Марк по инерции пробежал несколько шагов, опять чудом не врезался в симпатичный столик и, чертыхнувшись, упал в кресло, с невероятным облегчением вытягивая ноги.

Дверь хлопнула, закрываясь; щелкнул замок. Парень покосился в ее сторону и расслабленно улыбнулся, равнодушно махнув рукой. Что ж, если казнь будет для него заменена домашним арестом, он не против. Даже более — согласен отсидеть в этих покоях взаперти, в полной изоляции столько, сколько будет угодно его султанскому величеству, только бы остаться в живых.

Состояние полного умиротворения, величайшего счастья охватило его, и молодой журналист, прикрыв глаза, чуть сполз в кресле, расслабляясь. Как непредсказуема жизнь! Еще несколько мгновений назад ему, казалось бы, грозила неминуемая гибель — и вот уже он помилован! Душа пела, сердце, которому было позволено продолжать биться, ликовало, и состояние это не омрачала даже мысль о том, что скоро сюда придет недовольный его выходкой Пол. Даже ругаться, наверное, будет… Ай, да какая разница! Он жив, он счастлив, и даже успел-таки увидеть прекрасную Мару до того, как его схватили, — разве может вообще что-то испортить столь безоблачный момент?

Ответ пришел мгновенно. Правую руку в районе запястья внезапно кольнуло болью, и парень, ойкнув от неожиданности, недоуменно открыл глаза. Люди, что тащили его сюда, запястье не трогали, сам ни за что не задевал, не ударялся… Да и боль какая-то странная.

Удивленно хмурясь, он решительно задрал рукав не слишком удобной рубашки и, повертев руку из стороны в сторону, вдруг замер, пристально глядя на внутреннюю сторону запястья. На лицо его медленно наползало самое, что ни на есть, мрачное выражение.

***

В покои друга, который отныне вновь получил статус пленника, Пол пришел минут двадцать спустя после состоявшегося в большом зале разговора. Лицо его было непроницаемо, однако, ощущалось, что султан пребывает в весьма скверном расположении духа. Предстоящий разговор, необходимость ругать собственного друга, ссориться с человеком, которым он искренне дорожил, гнела мужчину и одновременно сердила все сильнее и сильнее.

Он резко распахнул отпертые по его приказу двустворчатые двери и, захлопнув их за собой, чеканными шагами прошел внутрь комнаты, сверля взглядом сидящего в кресле молодого человека.

Тот был мрачен. Взгляд его был прикован к рукам, губы шевелились, и Пол, которому очень хотелось надеяться, что свою вину приятель понимает, вообразил, что он придумывает слова оправдания.

— Знаешь, я даже не хочу слышать, что ты собираешься мне сказать, — он скрестил руки на груди, останавливаясь в двух шагах от кресла друга, и нахмурился, силясь сделать взгляд как можно более грозным и гневным, — Как ты мог поступить так безрассудно, Марк?! Мы ведь обсуждали все это, мы говорили, я предупреждал! И что теперь я, по-твоему, должен делать? Закон велит сперва ослепить тебя, а потом убить, и как отменить это предписание, я себе даже представить не могу! Я велел страже запереть тебя здесь, велел им охранять двери, чтобы ты не мог ускользнуть, но они недовольны моим решением — я слышу, кожей чувствую, что они ропщут! Это беспрецедентный случай, на такую наглость еще никто не осмеливался, и, Марк… Марк, ты вообще слушаешь меня?!

Журналист медленно поднял голову. На лице его, отражаясь как в зеркале, смешались потрясение, почти шок, и страх, но не страх возможной казни. Парень был напуган, безусловно, но боялся чего-то другого, более… можно сказать, глубокого, чем игры людей.

— Нет, не слушаю, — тихо произнес он, в упор глядя на откровенно растерявшегося от такой наглости, да и от вида собеседника, султана, — Прости. Я понимаю, я совершил глупость, поступил очень опрометчиво, но… Если честно, сейчас меня куда больше беспокоит другой вопрос.

— Больше твоей жизни? — Пол приподнял бровь, выражая некоторое удивление словами друга и, хмыкнув, сделал приглашающий жест рукой, — Ну-ну, и что же это, позволь узнать, за вопрос?

Марк, не отвечая, медленно поднял правую руку, поворачивая ее тыльной стороной запястья к собеседнику. Тот непонимающе нахмурился.

На бледной коже, совершенно не покрывшейся загаром за все время пребывания здесь, отчетливо проступали три ярко-алые царапины, складывающиеся в знак, смутно напоминающий росчерк молнии.

— Вот это? — мужчина недоверчиво покачал головой, — Несколько царапин для тебя важнее собственной жизни?

— А ты уверен, что эти царапины моей жизни не угрожают? — юноша опустил руку, вновь бросая на нее неприязненный, подозрительный взгляд, — Разве ты не видишь символ, в который они складываются?

— Молния? — султан ухмыльнулся и насмешливо кивнул, — Да-да, прямо как у того мальчика из книжки… этой… как это… «Гарри Поттер»?

— Ну, надо же, какое глубокое знание современной детской литературы! — Марк фыркнул и, скользнув пальцами другой руки по царапинам, покачал головой, добавляя на порядок тише, — Я не думаю, чтобы это была молния, Пол. Это… скорее руна. «Соулу».

Пол равнодушно пожал плечами и, сознавая, что поругать собеседника уже не удастся, хладнокровно уселся напротив него.

— В рунном алфавите я не так силен, как в детской литературе. Знаю, что каждая руна что-то да значит, и это… что это?

— «Солнце», — журналист глубоко вздохнул, продолжая неуверенно водить тонкими пальцами по запястью, — Она означает солнце. Успех, удачу… много чего хорошего.

— Тогда надо радоваться, что она у тебя на запястье, а не грустить! — мужчина непонимающе развел руки в стороны, — Что такого ужасного в знаке, означающем солнце?

Марк примолк, продолжая водить пальцами по своему запястью и, кусая губы, изучать символ на нем.

Прошло несколько секунд.

— Сколько я у тебя здесь? — голос юноши прозвучал как-то приглушенно, но султан вздрогнул.

— Ну… — он растерянно почесал в затылке, немного сдвигая тюрбан вперед, — Недели две, может, меньше… а что?

— А то, что руку я оцарапал в миг, когда меня вышвырнуло из корабля, — парень медленно поднял взгляд и снова повернул запястье к собеседнику, — С тех пор прошло без малого две недели. По-твоему, царапины должны выглядеть так?

Пол промолчал. До него медленно начинала доходить причина беспокойства собеседника и волнение уже просачивалось и в его душу. Он неуверенно подался вперед и, взяв друга за руку, поднес его запястье ближе к глазам, внимательно вглядываясь в царапины.

Тонкие, красные от запекшейся, проступившей на поверхности крови. Кожа вокруг почему-то не покрасневшая, а бледная, и царапины выделяются особенно ярко, словно их нарисовали специально.

Мужчина еще раз вгляделся в них. Две недели… Да разве такое возможно?

— Если бы не знал совершенно точно, что ты говоришь правду… — медленно проговорил он, — Я бы тебе не поверил. Выглядит так, будто руку ты расцарапал самое позднее вчера.

— В том-то и дело, — Марк горько усмехнулся и, накрыв запястье ладонью левой руки, поднял взгляд к собеседнику, — По-твоему, это не должно беспокоить меня, волновать? Я не знаю, не понимаю, что это за знак, почему он так выглядит, я… вообще ничего не понимаю! Знаешь, на фоне этого казнь меня пугает куда как меньше — от нее хотя бы понятно, чего ожидать. А чем мне грозит вот это… — он сжал губы и, не в силах продолжать, еще раз качнул головой. Потом встал и подошел к балкону, глядя сквозь стеклянную дверь на залитый солнцем прекрасный сад.

Пол молчал, не имея ни малейшего представления, как реагировать; пытаясь сообразить, придумать хоть какое-то успокаивающее объяснение… В голову, как назло, ничего не приходило. Разряд молнии, обозначенный кровавыми царапинами на руке его молодого друга, скорее всего, не предвещал ничего хорошего, а пугать Марка еще больше султан не хотел.

Молодой человек продолжал стоять у балкона, бездумно созерцая природу за ним. Лицо его было мрачно — ни следа, ни тени улыбки не было заметно на нем, и мужчина, привыкший чаще видеть друга веселым, все больше мрачнел и сам.

Надо было что-то сказать, хоть как-нибудь успокоить, быть может, выдумать что-то, придумать, солгать…

— Марк, слушай…

— Пол, — журналист, продолжая неотрывно смотреть куда-то в заоконную даль, неожиданно прервал собеседника, — Извини, конечно, за глупый вопрос, но… в этих широтах бывают цунами?

Султан, сбитый внезапным вопросом с толку, пару раз моргнул, теряя все заготовленные слова.

— Ну… раньше как-то не бывало. А что?

— Да так, ничего особенного, — парень хладнокровно пожал плечами, — Просто прямо сейчас на остров надвигается гигантская волна, и если это не цунами, то я не знаю, как еще ее назвать.

Пол, такого, конечно, не ждавший, испуганно вскочил, пошатнулся от собственной резкости, вновь упал в кресло и, вскочив еще раз, бегом бросился к Марку, взволнованно выглядывая в окно.

Пейзаж, представший его взгляду, был все так же великолепен, все так же роскошен и даже более того, но ввиду некоторых особенностей ужасал. Венценосный правитель, приоткрыв рот, замер, теряясь и не зная, что предпринять.

За окном раскинулся сад, полный буйной зелени, птичьих песен и благоухания цветов; дальше, за ним, там, где заканчивались границы дворца султана и прилегающих к нему территорий, смутно виднелись крыши домов его подданных, а за ними, еще дальше, синела широкая водная гладь.

Вот только гладкой сейчас она не была.

Море дыбилось, море восставало и поднималось, и чудилось, будто вся водная толща в одно мгновение обернулась гигантской, невероятной по своим размерам волной, увенчанной великолепным пенным гребнем.

В покоях неотвратимо темнело: волна застила собою солнце, возвышаясь и наливаясь с каждым мигом все больше и больше.

— Пол… — Марк медленно облизал губы, — Отойди от окна…

— Что? — султан недоуменно нахмурился. Он полагал, что будучи правителем острова, обязан контролировать все, происходящее на нем, даже стихийное бедствие. Пусть даже в обязанности ему это не вменялось.

— Отойди от окна! — рявкнул журналист и, схватив друга за шиворот, сам потащил его к выступу стены, где располагалась дверь в спальню, — Цунами, может, и собирается медленно, но нахлынет в одно мгновение! Нас снесет и расплющит о стену, если останемся у окна!

— Такая волна и стену прошибет… — Пол растерянно покрутил головой. С цунами до сих пор его жизнь не сталкивала, и сейчас мужчина совершенно не знал, что делать и как вести себя.

— Уверен, что от нее вообще можно скрыться?..

— Если спрячемся за стеной, есть хоть призрачный шанс выжить, — Марк нахмурился и, осторожно выглянув из-за стены, испуганно отпрянул назад, — Началось! Держись!

Рев разгневанной стихии обрушился на дворец и его окрестности, на весь остров, как меч карающего божества. Крики людей, внезапно долетевшие сюда, в отгороженное от них место, пробившиеся сквозь окна, слились в одно целое, обращаясь сплошным душераздирающим, захлебывающимся воплем.

Пол закрыл голову руками, прижимаясь спиной к стене. Человеком он был не трусливым, даже смелым, всегда был готов встретить опасность с высоко поднятой головой, но как противостоять стихии, не представлял и потому трепетал пред нею.

Марк, сам прижавшись к стене, тяжело и испуганно дышал. Уже второй раз за короткое время приходилось ему сталкиваться с агрессивно настроенной водной стихией и страх его поэтому был едва ли не больше, чем страх султана.

Его подозрения насчет скорости цунами, увы, оказались оправданы.

Волна нахлынула на обреченный остров сплошной массой, сметая все на своем пути, руша дома, убивая людей, подмывая самый остов бывшей султанской империи.

Грохот моря мешался с треском ломаемого дерева, людскими криками и звоном разбитого стекла. В саду, истерично крича, метались перепуганные птицы, и все обилие звуков смешивалось в такую безумную какофонию, что оба приятеля даже не услышали, как вода подкралась ко дворцу.

Сильный удар в стену, словно толкнувший здание, отдавшийся во внутренней перегородке, отбросил их от укрытия. Зазвенели выбитые стекла, затрещали рамы. Волна ворвалась внутрь покоев, переворачивая мебель, срывая люстру и, подхватив двух людей, потащила их в разные стороны друг от друга.

— По!.. — журналист, захлебываясь, попытался дотянуться до друга, уже не думая о себе, опасаясь за его жизнь, и вдруг ощутил, что вода волочит его вперед.

Их сшибло друг с другом с огромной силой. Друзья, не замечая боли, вцепились друг в друга, не желая вновь быть разлученными, и в следующий миг вдруг очутились возле входных дверей, крепко запертых, к несчастью.

Стихия ударила их о деревянные створки и, выбив, выломав двери, ринулась в коридор.

Пол, успевший в последнюю секунду уцепиться за косяк, другой рукой крепко стиснул правое, оцарапанное запястье Марка, не позволяя воде унести его за собой. Сзади по спине ударило проносящееся мимо кресло; царапнуло щеку осколком стекла. Пронесся мимо столик, на крутом повороте крепко приложивший султана по затылку.

Пол сам не знал, как ему удалось не лишиться сознания. Безумие для него смешалось в сплошной водоворот событий, он только и мог, что цепляться одной рукой за косяк, а другой держать тоже ухватившегося за него друга, только и знал, что напрягал мышцы в отчаянной борьбе со стихией.

Тюрбан с него сорвало и куда-то унесло; мокрые волосы облепили лицо. Роскошные туфли давно утонули; прекрасный халат, намокнув, стал неподъемно тяжелым, вызывая сплошное раздражение.

Он держался. Держался изо всех сил, из последних сил, он не хотел позволить стихии одолеть себя.

— Ка… кажется, пронесло… — хриплый, задыхающийся голос Марка над ухом привел султана в чувство. Он огляделся и, обнаружив, что уже не тонет, что стоит по пояс в холодной соленой воде и по-прежнему крепко сжимает запястье стоящего рядом друга, медленно перевел дух.

Журналист, мокрый с ног до головы, с одним полностью оторванным рукавом и с другим, оторванным только наполовину, тяжело дышал, но выглядел вполне жизнеспособно.

— Живы… — выдохнул Пол и, рефлекторно подняв руку, чтобы поправить тюрбан, с некоторым удивлением провел ладонью по мокрым волосам. Друг его, тоже обратив внимание на отсутствие атрибута власти на голове султана, одобрительно хмыкнул.

— А без этой дурацкой шапки ты выглядишь совсем иначе. Даже помолодел как-то… и на европейца стал похож.

— Не время для комплиментов, — мужчина нахмурился, с некоторым трудом отрывая руку от косяка и, потерев ушибленный затылок, огляделся, — Надо посмотреть… надо понять, кто выжил и, наверное, как-то помочь…

Марк вскинулся.

— Точно! Мара!..

— Я волнуюсь за всех, — отрезал султан, — Во дворце много людей, я боюсь, что и пострадать могли многие… А за тебя я беспокоюсь в первую очередь, Марк. Не нравится мне, что на тебя так ополчилась вода.

Журналист побледнел. Сам он к такому выводу прийти еще не успел, и сейчас был буквально сражен наповал.

— Ты… ты что, ты думаешь… это все из-за меня? — он напряженно провел рукой по лицу, — Все это безумие… сотни человеческих жизней… и… и это моя…

— Это не твоя вина, — оборвал его друг, — Это вина того, кто натравливает на тебя воду, и мы найдем его, я тебе обещаю! Но сначала давай посмотрим… что за черт? Мне кажется, я слышу звон оружия…

Марк, все еще придавленный осознанием собственной вины, медленно повернулся лицом к коридору и, скользнув взглядом по воде, напряженно сглотнул.

— Ну… я не уверен… — промямлил он, — Но мне кажется, кто-то решил помочь стихии добить обитателей дворца. Во всяком случае… наводнение кинжалами не пользуется.

Пол, ухватившись за его плечо, торопливо выглянул в коридор… и остановив взгляд на плавающем неподалеку трупе, одетом в форму стражника с кривым кинжалом в спине, тяжело вздохнул. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше.

— Не знал, что во дворце готовится восстание, — пробормотал мужчина и со злостью стукнул кулаком по косяку, — Нет, как удачно! И цунами им на помощь, и сами не пострадали и не растерялись… Пошли!

Он рванулся, было, вперед, однако, Марк, поспешно ухватив друга за пояс мокрого халата, не дал ему сделать и шага.

— Пол! — он нахмурился, — Опомнись! Остынь! Куда ты рвешься — ты ведь даже не вооружен! Там, судя по звукам, идет бой не на жизнь, а на смерть, и ты ринешься в самую его гущу? На нож напороться мечтаешь?

По коридорам дворца пронесся пронзительный женский визг, и журналист, на миг застыв, сам ринулся вперед. На сей раз уже султан перехватил безрассудного друга.

— Ты вооружен не больше, чем я, — коротко бросил он, — Но делать что-то надо. Так что пойдем вместе, постараемся не привлекать внимания… А там, глядишь, да и сумеем вытащить пару невиновных.

— Или украсть у кого-нибудь в суматохе оружие, — подхватил парень и вдруг, пораженный какой-то мыслью, удивленно прибавил, — Или даже… бежать из дворца.

Султан, уже начавший кое-как пробираться вперед сквозь толщу воды, остановился, медленно оборачиваясь и слегка приоткрывая рот. Вода вокруг, слова Марка — все это натолкнуло его на мысль, идею, которая и в самом деле могла выгореть.

— Я знаю, где тайная пристань… — хрипловато молвил он, — Та, на которой тебя нашли. Можем попытаться добраться до нее, я знаю ход! Если только, конечно, дворец уже не спасти…

Марк на три секунды замер, обдумывая этот поворот событий, а потом, сжав губы, резко опустил подбородок.

— Хорошо! Сначала взглянем, что там и, если в самом деле восстание, может… ну, не знаю, попытаемся помешать. А потом спасем Мару, и ходу из дворца! — он задумчиво облизал губы, — Как знать… может, цунами нам действительно принесет пользу.

***

Где-то на середине коридора, ведущего к лестнице вниз, на них неожиданно обрушился сверху поток воды. Пол замер, однако, его друг, не растерявшись, поспешил выдернуть султана из-под «душа», оттаскивая подальше. Потом поднял голову и неприязненно воззрился на потолок.

— Боюсь, дворец долго не простоит, — голос из-за учащенного дыхания немного срывался, но Марк пытался все-таки донести свою мысль до спутника, — Видимо… затопило его… сильно, вода собралась на крыше и теперь… разрушает перекрытия! Надо уходить, Пол, надо к черту бежать отсюда, если хотим остаться в живых!

Мужчина не ответил. Взгляд его был прикован к воде внизу, плавал, тонул в ней, одновременно испуганный и безучастный.

— Пол… — Марк осторожно тронул друга за плечо. Бросать его здесь и искать тайный ход в одиночку парень не собирался.

Мужчина вздрогнул и, подняв голову, чуть шевельнул дрожащими губами, пытаясь из себя что-то выдавить. Затем сглотнул и, напряженно указывая рукой вниз, пролепетал:

— Кровь…

Марк опустил взгляд. Спадать вода пока не собиралась, хотя ее потоки и неслись куда-то, но страшным было не это. Страшным было то, что вода была окрашена красным, что стояли они по пояс в реке крови, и испугаться тут было действительно не мудрено.

— Господи… — сорвался с губ журналиста напряженный вздох, — Скольких же… уже убили?..

Пол тяжело сглотнул и только покачал головой, скользя взглядом вдоль коридора. То тут, то там на воде виднелись жуткие темные пятна — тела убитых стражей, между которыми надлежало пробираться.

— Неужели и вправду восстание… — султан прижал руки к груди и напряженно сжал губы. На лицо его легла тень страха.

— Ты… ты понимаешь, что это значит?

Парень, уже начавший более или менее уверенно продвигаться вперед, равнодушно пожал плечами.

— Чего ж тут понимать-то. Восстания всегда ведут к одному и тому же — передел власти, захват…

— Они ведут к убийству прежнего правителя! — султан медленно потянул носом воздух и, немного выпрямившись, огляделся, — Нам нужно оружие. Ну-ка… — мимо как раз проплывал очередной труп, и мужчина поспешил воспользоваться этим. Превозмогая ужас, преодолевая отвращение, он ухватил тело за ворот и торопливо зашарил по нему свободной рукой.

— Безоружен… — слетел с его губ безнадежный вердикт, и тотчас же глаза радостно вспыхнули, — А, нет, что-то есть! Ну-ка… — он дернул и, выпустив тело несчастного стража, пустил его плавать дальше, победоносно демонстрируя спутнику короткий кривой нож.

— Негусто, — Марк поморщился, — Ты гигант, Пол, я морально не готов обыскивать трупы. Хочется надеяться, что мы не нарвемся на захватчиков, и что первый этаж не полностью затоплен… Дьявол, у меня голова кругом идет! Надо спуститься вниз, надо пройти мимо убийц к тайному ходу, а потом выбраться к тайной пристани и надеяться, что там есть лодка! Да даже если она там и есть, — парень неожиданно сник, — Куда мы на ней денемся? Остров затоплен, а вокруг него только чертов океан…

— Значит, постараемся пересечь этот чертов океан! — Пол, немного повысив голос, решительно ухватил собеседника за руку повыше локтя и буквально толкнул его вперед, — Идем, Марк, идем! Если все получится, мы еще можем спастись, мы можем освободиться — оба освободиться! Ты избавишься от плена, а я от этой чертовой власти… Только не вздумай раскисать, понял?! Я… напуган не меньше, но у нас сейчас просто нет выхода! Надо покинуть дворец, несмотря ни на что.

Марк, слегка растерявшийся под таким напором, кивнул и, глубоко вздохнув, сдвинул брови, шагая вперед. В конечном итоге, как знать, может, Пол и прав, и от такой долгожданной и желанной свободы их отделяет только шаг… Так надо же сделать этот шаг!

Ближе к лестнице вода немного спала — основная ее масса привольно устремлялась по наклонной поверхности вниз, наверху оставалось лишь то, что обрушилось с крыши, — и идти стало немного легче.

По ступеням спустились, хватаясь за наполовину разломанные волнами перила и друг за друга и, очутившись внизу, удивленно переглянулись. Здесь воды по какой-то причине было еще меньше — сбегая по ступеням, она растекалась по полу и, видимо, просачивалась сквозь него, уходя куда-то вниз. Во всяком случае, на первом этаже она едва доходила до щиколоток.

— Сюда, — Пол уверенно дернул друга за руку и указал на коридор, совершенно противоположный тому, что вел к большому залу. Марк, помнящий, что его от тайной пристани привели почти прямым путем именно в зал, изумленно вскинул брови.

— А… я думал, мы… надо в зал?

— Мне казалось, ты хочешь спасти Мару, — говорил султан, отвернувшись, и голос его звучал приглушенно, — Гарем в той стороне. И путь к тайной пристани, кстати говоря, тоже там, тебя вели не им. Она хоть и тайная, но выхода имеет два — один более или менее официальный, другой скрытый. Идем.

Этот коридор, по сравнению с верхним, выглядел, с одной стороны, лучше, а с другой — много хуже. Трупов здесь не валялось, но неподалеку слышались крики и бряцанье оружия; вода покрывала пол не больше, чем сантиметров на пятнадцать, но с потолка текла целыми ручьями, а треск перекрытий яснее ясного давал понять, что потолок скоро не выдержит. Следовало торопиться.

К мужским возгласам иногда примешивались женские стоны, визг, плач, и у впечатлительного журналиста каждый раз замирало сердце. Ему страшно было подумать, что очередной плачущей женщиной может оказаться Мара.

Показался поворот. Султан прибавил шагу, спеша поскорее разделаться с обязанностями по спасению невинных и, наконец, заняться спасением себя и… замер, как громом пораженный. Здесь, на этом участке коридора, битва, по-видимому, развернулась вовсю и восстание шло полным ходом. Здесь стражники, крича, отбивались от неизвестных людей в масках, со странными знаками на спинах темной одежды — треугольник с тремя волнистыми линиями внизу, перечеркнутый знаком, похожим на разряд молнии на руке Марка, — здесь лежали тела павших, и кровь их, мешаясь с водой, заливала коридор. Среди тел стражников иногда мелькали, к ужасу властителя, и женские одежды — видимо, жен султана мерзавцы тоже не щадили.

Марк, выскочив из-за поворота следом за другом, на миг замер, в ужасе шаря по полу взглядом… и вдруг, издав не стон, а почти вой, бросился вперед, отталкивая спутника и игнорируя битву.

— Мара!.. Нет!!!

Пол шагнул вперед.

Она лежала, погребенная под телами двух тяжелых стражей и одного захватчика, и лишь черная шевелюра ее плыла по воде, пачкаясь в крови. Прекрасные глаза были широко распахнуты, губы приоткрыты, а под грудью торчала рукоять ножа.

Султан обессиленно закрыл глаза. Ее не пощадили, не сжалились над прелестью юности… Ее лишили жизни, а заодно лишили жизни и его друга, безумно влюбленного в эту девочку. Что теперь делать? Как спасти, как вытащить отсюда Марка, склонившегося над телом своей бездыханной любви и целующего мокрые пряди ее волос?

Битва словно куда-то исчезла. Кругом кричали, бесновались люди, а Пол просто стоял и смотрел на плачущего парня, не могущего сдержать эмоций в эту ужасную минуту. Он ведь так любил ее… Он так верил, так надеялся на их совместное будущее, и сейчас султан понимал, что сделал бы все, лишь бы повернуть время вспять! Сделал бы все, лишь бы эти двое были вместе… Но судьба распорядилась иначе.

Резкий, неприятный треск привел его в чувство, заставляя невольно поднять голову. Вода хлынула на лицо потоком, и мужчина, отплевываясь от нее, с ужасом заметил, что массивная плита потолка над головой Марка начинает поддаваться тяжести воды, начинает падать.

Он рванулся вперед.

— Марк! — позволить другу умереть рядом с возлюбленной Пол все-таки намерен не был и, видя, что тот не реагирует, одним рывком ухватил его за ворот, против воли оттаскивая назад. Журналист, захлебываясь слезами и отчаянием, задергался, силясь высвободиться.

— Пусти, пусти! Я не могу!.. Я не оставлю!.. Я не… — его слова потонули в грохоте. Плита все-таки рухнула, погребая под собою и Мару, и стражей, лежащих поверх нее.

Пол прижал Марка к стене, сдвигая брови.

— Ее нет, Марк! Мне жаль, это очень печально, но ее больше нет, а ты, черт тебя дери, должен жить! Не вздумай хоронить се…

— Сзади! — парень, от горя соображающий и в самом деле плохо, но все-таки успевший заметить угрозу, дернул друга в сторону, уклоняясь сам. В стену, там, где мгновение назад была его голова, ударился клинок.

Один из захватчиков, обнаружив новых противников (а может быть, жертв?) воодушевленно набросился на них, очевидно, полагая легкой добычей. Пол, не медля, оттолкнул друга в сторону и, выхватив нож, позаимствованный у покойника, немыслимым образом извернулся, всаживая его под ребра нападающему.

Тот упал, рыча проклятия на неизвестном обоим друзьям языке. Марк, глубоко вздохнув, повернулся, бросая еще один взгляд на каменную могилу несчастной девушки… и вдруг взвыл от боли.

Проклятый захватчик, уже умирая, ухитрился вырвать из своего тела нож и с размаху всадил его в правую лодыжку парня.

Пол, сориентировавшись мгновенно, ударом ноги отшвырнул мерзавца, предоставляя его на попечение смерти и, подхватив друга, торопливо подтащил его к стене, присаживаясь рядом на корточки. Нож, по счастью, не был оставлен в ране — он выпал из рук нападавшего, когда султан ударил его, — но сама рана оказалась довольно серьезной. Кровь вытекала толчками, ступить на ногу Марк не мог и был, можно сказать, совершенно недееспособен.

Мужчина зарычал и, оглядевшись, схватил валяющийся неподалеку нож, с его помощью отрезая, отдирая полу своего халата. Медиком он никогда не был, искусством оказания первой помощи не владел, но сейчас сознавал необходимость оказать ее и действовал, пожалуй, на уровне инстинктов.

Ногу парню он перевязал крепко, надеясь этим хоть немного уменьшить кровотечение и, завершив свою работу, не говоря ни слова, подхватил друга, заставляя его подняться на ноги.

— Здесь недалеко, — это он произнес, уже увлекая его вперед. Марк, едва передвигающийся, бледный больше обычного, мотнул головой.

— Я не дойду…

— Дойдешь! — мужчина скрипнул зубами и, пройдя еще несколько шагов, резко свернул к сплошной, казалось бы, стене. Потянул за подсвечник, сохранившийся на ней. Часть стены отъехала в сторону, открывая тайный проход. Пол, не дожидаясь ни преследователей, ни дальнейших возражений друга, поспешил юркнуть в него. Марк, практически висящий на плече друга, кое-как полз рядом, почти прыгал на одной ноге, не в силах ступить на другую.

— Осталось чуть-чуть, — прохрипел султан и, проникнув в тайный ход, толчком локтя в ближайший камень заставил стену встать на место.

— Там… люди… — журналист, с трудом оглянувшись, качнул головой, — Что за люди… надо помочь?..

— Надо спасаться! — рявкнул Пол и, искренне радуясь, что сам невредим, попытался приподнять друга над полом. Потом плюнул и, действуя решительно и резко, наклонился, взваливая его на плечо.

Так идти было не в пример тяжелее, но при этом и удобнее — все-таки еле шевелящийся Марк сильно замедлял движение. Султан торопливо, насколько это было возможно, шагал, стремясь как можно быстрее миновать тайный ход, с опаской поглядывая иногда на потолок. Здесь вода не лилась ручьями, она сочилась по капле, что, безусловно, вселяло надежду, но задерживаться все равно не стоило.

Марк безучастно висел на его плече, прикрыв глаза и тяжело, хрипло дышал. О чем он думал в этот момент, его друг не знал, да и не задумывался — это выяснить можно было позже.

Он не знал, как долго продолжался их путь. Плечо оттягивала тяжелая ноша, душу грызла скорбь о погибших, а разум толкал вперед, к спасению.

Вот уже и светлое пятно выхода. Еще несколько шагов — и пристань, наконец-то, тот самый тайный причал!

— Лодка… — Пол чуть встряхнул Марка, пытаясь привести его в чувство. Журналист слабо пошевелился.

— Хорошо…

— Садиться в нее тебе придется самому, — мужчина, осторожно поддерживая друга, поставил его на твердый камень пристани и нахмурился, — Я не смогу забраться с тобой на плече. Сможешь?

— Куда я денусь, — последовал совершенно безжизненный ответ. Парень помолчал, затем неуверенно прибавил:

— Только помоги…

— Конечно! — султан, торопливо бросившись к лодке, подтянул ее ближе и, сообразив, что друга бросил без опоры, тотчас же выпустил, возвращаясь к нему. Помог дойти до края пристани, снова подтянул лодку, подумал и перебрался в нее сам. Затем, удерживаясь одной рукой за кнехт, обхватил второй Марка за пояс и кивнул.

— Держу.

Парень стиснул зубы, и не шагнул, а почти прыгнул в спасительную посудину, цепляясь за плечи своего друга и избавителя. Лодка шатнулась, немного черпнула бортом, но все-таки удержалась, и Пол с облегчением перевел дыхание.

Осторожно устроив раненного друга на банке, он уверенными движениями отвязал швартов и, оттолкнувшись от пристани, принялся налаживать весла, вставляя их в уключины.

Марк некоторое время молча следил за ним. Он, судя по всему, находился в некотором шоке после всего произошедшего, и пока еще только начинал приходить в себя. Султан не торопил его. Он прекрасно понимал, что парню сейчас должно быть очень тяжело — увидеть своими глазами смерть любимой девушки, из-за которой совсем недавно едва не лишился головы, получить такую страшную рану и все-таки сбежать из рушащегося на глазах дворца… А немногим ранее обнаружить на руке своей странные царапины, неизвестно что означающие, пережить очередную схватку с водной стихией, сразиться с захватчиками — и все это в один день! Тут у любого крыша поедет.

— Не так, — неожиданно подал голос журналист и, с видимым трудом подавшись вперед, поправил весло. Потом тяжело вздохнул.

— Ты умеешь грести?

— Учился в юности, — мужчина пожал плечами и приналег, было, на установленные весла… Как вдруг остановился и присвистнул.

— Гляди-ка!

Марк повернул голову и удивленно приподнял бровь. По воде, метрах в трех от них, мягко покачиваясь, плыл тюрбан султана, вероятно, вынесенный сюда водой.

— Он что, решил вернуться к тебе?

— Да боже упаси! — Пол недовольно плеснул по воде веслом, отгоняя атрибут власти подальше, — Я не желаю возвращаться к былому! Эту дурацкую шапку я всю жизнь ненавидел, она ужасно неудобная, некрасивая и вообще… — он пожал плечами и вновь налег на весла, — И вообще, друг, замечу тебе, что после всего случившегося, я больше не султан. Категорически снимаю с себя все обязанности, и если кто-то вдруг захочет править наполовину затопленным островом — флаг ему в руки.

— Так как же тебя теперь называть, «не-султан»? — парень слабо усмехнулся. Веселиться ему все еще не хотелось, но адекватное состояние все-таки постепенно возвращалось на свое законное место. Мужчина еще раз пожал плечами.

— Пол. Просто Пол, и никаких титулов, — он неожиданно широко улыбнулся, — Если бы ты знал, как давно я мечтал это сказать!

***

Марк без особого энтузиазма оглядел пропитанную кровью повязку на ноге и тяжело вздохнул. Боли он больше не чувствовал — он вообще не чувствовал ногу, она как будто онемела, отнялась и как теперь быть, парень не знал.

— И как быть? — Пол, заметив, что друг изучает перевязанную конечность, ненадолго прекратил грести. Парень неловко пожал плечами.

— Я же не медик. Надо бы в больницу, наверное, похоже, крови я потерял порядочно… Странно, что в остальном чувствую себя довольно неплохо. По крайней мере, физически.

Мужчина помрачнел. Намек понять труда для него не составило.

— Слушай… Марк, насчет Мары…

— Я не хочу об этом говорить, — голос журналиста звучал очень ровно и спокойно: все указывало на то, что парень уже успел взять себя в руки, — Мне жаль, что ты видел меня плачущим.

— В такой ситуации любой бы заплакал, — экс-султан вздохнул и мотнул головой, — Я не собираюсь лезть к тебе в душу, извини. Лучше подумать, как нам быть с твоей раной…

— С раной? — парень скривился, — Пол, а ты не хочешь подумать, как нам вообще быть? Мы с тобой одни среди океана, в легкой лодочке, которую перевернет первый же шторм, без еды и воды! Мы, конечно, отсрочили свой конец, но мне очень интересно было бы узнать, насколько. Что ты думаешь делать?

Гребец развел руки в стороны.

— Плыть по течению, и надеяться, что встретим какой-нибудь корабль. Проплывают же они ввиду моего острова иногда!

Марк демонстративно огляделся, приставив руку козырьком к глазам.

— Пока что ни один не плывет, увы, увы. Все, что я вижу — это наполовину затопленный остров вдали, и… — он повернулся в другую сторону, и уже хотел сказать «океан», как вдруг замер, словно громом пораженный. Всмотрелся внимательнее, недоверчиво моргнул, еще раз всмотрелся…

— И какую-то башню вон там, — голос молодого человека прозвучал заморожено и отстраненно, — И, кажется, она стоит на земле…

— Отлично! — воодушевленный Пол вновь схватился за весла, — Значит, туда и будем править! Если есть земля — значит, есть и люди, а если есть люди…

— Есть шанс, что нас добьют, — мрачно продолжил Марк и, тяжело вздохнув, немного поник, — Мы же не знаем, откуда взялись захватчики. Может, как раз из этой странной башни, с островка… или островок вообще необитаем, и тогда все, что мы там можем сделать — немного отдохнуть.

— Все польза, — рассудительно заметил мужчина и, не слушая возражений друга, уверенно налег на весла.

…Земли было мало. Практически всю поверхность острова занимало то, что издалека друзья приняли за башню — старинный храм, посвященный неизвестному божеству. Над входом его, обозначенным двумя колоннами, виднелся тот же знак, что на спинах отдельных захватчиков — круг с тремя волнистыми линиями понизу. Что он означает, понятно до сих пор не было.

Лодка мягко ткнулась носом в каменистую отмель, и экс-султан, радуясь земле, как старому другу, выскочил на берег. Потом осторожно помог выбраться спутнику — практически перетащил его через борт суденышка и, не найдя, к чему бы последнее прикрепить, постарался, по крайней мере, максимально вытащить его на берег.

Марк, тем временем, кое-как хромая, подошел ко входу в храм и, задрав голову, принялся рассматривать знак над ним. Услышав за спиной шаги приближающегося друга, он обернулся и пожал плечами.

— Понятия не имею, что это значит.

— Я тоже, — Пол выглядел на удивление довольным, — Но какая, к чертям, разница? Знак похож на тот, что был на захватчиках, значит, они отсюда. По крайней мере, некоторые из них. Да и на одежде других вот такие волнистые линии я видел. Никаких признаков пребывания человека сейчас не заметно — значит, храм они оставили! А если так, то есть маленькая надежда найти здесь и еду, и даже, быть может, медикаменты. Жили же они здесь как-то!

— Может, у них тут была перевалочная база, — сварливо отозвался парень и, тяжело вздохнув, оперся о плечо друга, — Ладно, пошли… Может, там хоть найдется, куда присесть.

Мужчина воодушевленно кивнул и, подхватив спутника, повлек его вперед.

Двери загадочного храма распахнулись легко, без скрипа — или ими часто пользовались, или они в принципе были всегда готовы принять гостей. Друзья зашли; Пол скрупулезно прикрыл дверь за собой.

Первое помещение впечатления особенного на них не произвело — по-старинному роскошное, удивительное, изящное и так далее, оно было для них совершенно бесполезно, поэтому друзья предпочли проследовать к двери в левой стене этого холла.

Здесь их ждала некоторая радость — комнатка оказалась маленькой, и служила, судя по всему, чем-то вроде подсобного помещения при храме. Здесь в обилии имелись свечи, грудой лежали какие-то медальоны, виднелись балахоны и, что особенно порадовало Марка — стояла бочка с пресной водой, возле которой покоилось свернутое в рулон чистое белое полотно. По форме и ширине оно вполне могло заменить бинт, а если учесть, что помимо прочего здесь имелась и неширокая скамеечка, то счастье парня оказалось почти полным.

Пол, мигом поняв, что к чему, аккуратно усадил друга на скамейку и протянул ему свернутый рулон полотна. Потом огляделся и, обнаружив старинного вида не то кружку, не то какой-то фиал для святой воды, без излишних церемоний зачерпнул им воду и вволю напился. После чего вновь наполнил чашу и протянул ее Марку.

— Спасибо, — парень кивнул и, сделав несколько глотков, глубоко вздохнул, склоняясь над раненой ногой, — Я постараюсь перевязать рану понадежнее, а ты пока осмотрись, идет?

— Если увидишь что-то не то — кричи, — напутствовал друга мужчина и, задержавшись на несколько мгновений, убедившись, что с поставленной перед собой задачей журналист вполне справится, покинул комнатку.

Куда идти, он примерно представлял — кроме дверцы, ведущей в подсобное помещение, мужчина успел заметить и большие двустворчатые двери, почти ворота, находящиеся в дальнем конце холла и теперь хотел узнать, что скрывается за ними.

Марк, между тем, склонился над раненой ногой, неприязненно осматривая ее. Тряпка, обрывок султанского халата, которым рана была перевязана, вся пропиталась кровью и парень, представив, как будет отклеивать ее от кожи, невольно поморщился.

Впрочем, выбора у него все равно не было. Труднее всего оказалось развязать узелок, затянутый Полом на совесть — журналист даже начал думать, что было бы легче разрезать ткань, если бы было чем, но в конечном итоге все-таки справился.