Бесплатный фрагмент - Блесна

Блесна

От станции вглубь леса вела асфальтированная дорожка, вдоль которой через каждые двадцать-тридцать метров стояли ржавые фонари с разбитыми плафонами. Глядя на них, я почему-то вспомнил притчу о том, как ученик приставал к мастеру дзен с бесконечными вопросами. И в конце концов мастер сказал ему: «Твой путь к Истине не может быть освещен кем-то другим. Ты хочешь взять взаймы мой фонарь. Я же хочу научить тебя, как сделать свой собственный».

Пока я безуспешно пытался вспомнить, где я прочитал эту притчу и кто ее автор, дорожка слилась с бетонированным шоссе, которое метров через сорок уперлось в зеленые металлические ворота, украшенные якорями и звездами. С якорями все было нормально, но вот приваренные к металлическим листам звезды почему-то оказались синего цвета. На проходной я предъявил направление в часть и новенькое офицерское удостоверение небритому, с недобрым взглядом мичману. Его засаленная форменная куртка внезапно вызвала у меня сомнения. Пока мичман вполголоса переговаривался с кем-то по телефону, в голове пронесся целый вихрь мыслей. Я и раньше почти не сомневался, что начальник курса — малодушная сволочь и это его распределение на суперсекретный объект, на который не смогли прорваться даже генеральские сынки, окажется чем-то жутко обыденным и отвратительным. Тем более трудно было поверить, что есть еще в нашей военно-бюрократической системе такие объекты, на которые нельзя прорваться ни за деньги, ни по блату. Но отступать было поздно.

— Добро пожаловать на 32-ю базу тыла ВМФ, товарищ лейтенант, — прохрипел мичман, складывая мои документы в большой бумажный желтый пакет. Взамен он выдал мне похожий на театральный номерок с цифрой восемь и сказал, что вестовой проводит меня до штаба.

До штаба несколько сотен метров мы шли вдоль желтой линии, нарисованной на огромном плацу, и пересекли ее прямо перед самим зданием.

Штаб напоминал жилой корпус пионерского лагеря — зеленое, сколоченное из досок строение барачного типа. Доведя меня до дерматиновой двери без таблички, вестовой, ни слова не говоря, вяло поплелся назад. Я постучал и, не дожидаясь ответа, потянул тяжелую дверь на себя. Дальше все вышло как-то автоматически. Сделав несколько строевых шагов, я подошел к замершему посреди комнаты (похоже, он знал, что я войду именно в этот момент) человеку в черной морской форме и доложил: «Товарищ капитан второго ранга, представляюсь по случаю прибытия к новому месту службы, лейтенант Жеребов».

«– Поздравляю с прибытием, Сергей», — сказал капитан второго ранга, приглашая жестом сесть. — И еще, давай сразу договоримся: зови меня просто — Марат Аидович, а при начальстве можно товарищ старший помощник.

Сидя в кожаном кресле, я осознал, насколько внутренняя отделка помещения отличается от внешнего вида штаба. Кабинет старшего помощника походил на каюту капитана Немо. Стены и потолок отделаны деревом, по левой стороне вместо окон — декоративные иллюминаторы-аквариумы, в каждом из которых плавали экзотические тропические рыбы. О связи с вооруженными силами напоминали лишь три фотографии в рамках на стене. На первой, которая висела прямо над столом Марата Аидовича, был изображен молодой человек в солдатской форме времен Великой Отечественной войны с одинокой медалью на груди. На двух других, справа и слева от солдата, красовались Путин и Медведев в форме подводников. Вероятно, снимки сделаны во время предвыборных пиар-компаний этих меняющих друг друга главнокомандующих.

Марат Аидович достал бутылку рома и два стакана.

— Ну, рассказывай Сергей, что они тебе говорили про нашу часть в твоем космическом институте, — сказал он, заполнив до краев граненые стаканы.

— Говорили, что секретная часть рядом с Москвой, работа практически по моей специальности. Платят специальные надбавки. Но мне кажется, они про вашу часть и сами толком ничего не знают.

— Так и есть, — сказал Марат Аидович и выпил сразу полстакана рома, что никак не увязывалось с его интеллигентной внешностью.

— Послушай, что я тебе скажу, Сергей, — продолжил Марат Аидович. У каждого человека есть право выбора, и принуждать служить у нас тебя никто не будет. Но скажу прямо, ты нам подходишь. Мы за тобой давно наблюдаем и основную проверку ты прошел еще на пятом курсе, когда подрабатывал в том пидорском баре официантом.

Я понял, что эти люди в морской форме знают обо мне если не все, то очень многое. Внимательные глаза сидящего напротив меня старпома как бы подтверждали мое неприятное открытие.

— Теперь по условиям, — неожиданно повеселев, сказал Марат Аидович. — Телеметрией космического пространства в прямом смысле на этой должности заниматься тебе не придется. Мы предлагаем тебе оклад в 20 раз больше средней лейтенантской зарплаты с перечислением средств в надежный швейцарский банк, а также бонус после окончания контракта. Если с ним грамотно поступить, должно хватить на долгие годы.

Видимо, я побледнел, потому что Марат Аидович, резко встав, панибратски хлопнул меня по плечу и прошептал в самое ухо:

— Да ты не волнуйся, никакой опасности для твоей жизни не будет, да и убивать никого не придется. Служба у нас хоть и специфическая, но интересная. Так что считай, что тебе крупно повезло.

— А можно поконкретнее узнать, что делать надо будет? — спросил я, немного придя в себя и отпив рома.

— Все детали только после подписания контракта, — ответил Марат Аидович. А вот, кстати, и наш главный штурман — Сергей Сергеевич, он и расскажет.

Обернувшись, я заметил, что прямо за моей спиной стоит молодой капитан-лейтенант.

Комната Сергея Сергеевича тоже напоминала каюту, но была гораздо меньше, чем у Марата Аидовича. Сразу было видно, что он тут не только работает, но и живет.

— У тебя только два варианта выбора, — сказал Сергей Сергеевич, — глядя поверх очков. У него был очень холодный взгляд, в сочетании с ранней сединой на висках это предавало ему слегка демонический вид.

— Если отказываешься — даешь подписку о неразглашении и едешь на Новую Землю любить Родину, если соглашаешься — даешь подписку о неразглашении и добро пожаловать на борт! — сказал Сергей Сергеевич и неприятно засмеялся.

— Согласен, — неожиданно для себя ответил я. — Что подписывать-то надо?

— С этим не торопись, время до утра у тебя есть, — сказал Сергей Сергеевич. — Даже если согласен, ответ дашь только утром — такая традиция.

Спустя две минуты морской пехотинец проводил меня в небольшую комнату в подвале, которая напоминала привокзальное кафе. На ужин мне дали макароны по-флотски, салат из морской капусты и чуть теплый чай. Пока я ел, морпех за соседним столом молча разгадывал кроссворд из «Красной звезды». После ужина он проводил меня по подвальному коридору в небольшой кубрик, в котором стояло шесть двухъярусных солдатских кроватей, несколько тумбочек и телевизор. Морпех показал мне, что соседняя дверь ведет в душ с туалетом, продемонстрировал, как включается свет и где лежит пульт от телевизора. После этого он попросил меня никуда не отлучаться до утра и пожелал спокойной ночи.

Оставшись один, я понял, что очень устал, и повалился на ближайшую кровать. Полежав немного, ради интереса открыл соседнюю тумбочку. Помимо обмылка в ней нашелся потрепанный томик Шопенгауэра «Мир как воля и представление». В книге лежала закладка, сделанная из фантика от конфеты «Арктика». В середине страницы несколько строк были подчеркнуты карандашом. Перед тем как провалиться в сон я прочитал: «…Поэтому мы со своим интеллектом как орудием воли везде наталкиваемся на неразрешимые проблемы в стенах собственной темницы. Кроме того, можно допустить, по крайней мере гипотетически, что на эти вопросы невозможен ответ ни для какого познания вообще, то есть никогда и нигде; что эти отношения непостижимы не только условно, но и абсолютно; что их не только никто не знает, но они сами по себе непознаваемы и вообще не входят в формы познания».

Меня разбудила песня. Бодрый мужской голос с надрывом пел: «Прощайте, красотки, прощай, небосвод. Подводная лодка уходит под лед». Так как окон в комнате не было, я не сразу понял, где нахожусь и что уже наступило утро. Также меня насторожило, что я не мог вспомнить, как я раздевался вчера. Вроде бы заснул прямо с книгой в руках.

Свет в комнате зажегся, и вчерашний морпех поздравил меня с добрым утром.

— Вот, примерьте, должно подойти, — сказал он, зацепив за спинку соседней кровати вешалку с черной морской формой.

Я обнаружил, что моя старая форма пропала, а все, что было в карманах — расческа, носовой платок, бумажник, использованный билет на электричку и номерок с цифрой восемь, — аккуратно лежало на тумбочке. Новая форма и ботинки оказались как раз моего размера. Как только я умылся, мой знакомый морпех зашел опять и пригласил меня завтракать.

Выйдя на улицу, я сощурился от летнего утреннего солнца. Завтрак был накрыт в беседке, где расположились Марат Аидович, Сергей Сергеевич и неизвестный мне капитан третьего ранга с очень красным лицом.

— Познакомься, Сергей, — сказал Марат Аидович, здороваясь. — Это Иван Иванович. Ты, наверное, слышал, что на западных подводных лодках есть капелланы, а на наших — политработники. Иван Иванович совмещает обе эти должности в нашей команде.

Иван Иванович — красномордый капитан третьего ранга — сказал, что перед подписанием особых условий контракта он должен прочитать мне краткую лекцию о современной обстановке.

— Сегодня подавляющей части нашего народа приходится каждый день созерцать картину внутреннего гниения общества, сказал он. — С одной стороны, люди стали жить лучше, чем, скажем, десять лет назад, но с другой — сегодня над Россией довлеет обстановка вечного страха и неуверенности за собственную жизнь. Наш народ не только подсознательно боится рецидивов прошлого, но и с опаской смотрит в будущее. Оно все больше представляется нашему коллективному разуму в виде окончательной бездны. Не обошлось тут, конечно, и без происков врагов, которые умело пытаются выбить ментальную почву из-под фундамента российской государственности.

— Один поэт выразил это следующими словами, — подключился к лекции Сергей Сергеевич. — «Под нашими ногами клочок земли стремительно тает под напором мочи».

— Как-то так, — задумчиво подтвердил Иван Иванович и продолжил: — Ты, наверное, слышал, Серега, что был такой ученый Карл Густав Юнг. Однажды он случайно заметил, что многим пациентам психиатрических клиник снятся одинаковые сны. На основе этого наблюдения было открыто коллективное бессознательное. Так вот, именно в глубины этого подсознательного и погружаются военнослужащие нашей части, которую, кстати, мы зовем подлодкой. И поверь, это не только метафора.

После подписания контракта Марат Аидович пожал мне руку и вручил офицерский кортик, попросив вытащить его из ножен. На лезвии были выгравированы латинские буквы.

— Что дозволено Юпитеру, не позволено быку, — пояснил их значение Иван Иванович. — Ты у нас теперь вроде как в команде Юпитера.

Лето выдалось аномально жарким, и заняться мне было практически нечем. По словам Сергея Сергеевича, первое погружение должно было состояться не раньше конца августа. Целыми днями я валялся в своей офицерской каюте, смотрел телевизор или блуждал по бескрайним просторам Рунета. Дни тянулись чудовищно медленно. Вскоре Марат Аидович уехал в отпуск, а Сергей Сергеевич практически все свое время проводил на втором подземном уровне нашей части, в который у меня пока не имелось допуска. Единственный человек, с которым я общался каждый день, был наш замполит Иван Иванович.

Обычно он заходил за мной около пяти вечера, и мы ходили гулять вдоль забора части. Каждый раз он начинал разговор с обсуждения событий в стране и мире. По его просьбе я смотрел ежедневные новости и делился с ним своим мнением обо всех ключевых событиях. Сам Иван Иванович держался в разговоре предельно просто и никогда не скупился на красное словцо. «Педераст мебельный или «говноед из ранних питерских» были его любимыми выражениями в адрес высокого начальства из Министерства обороны, которое иногда мелькало в новостях.

За обсуждением политобстановки мы успевали дойти до ларька у проходной, где брали по бутылке теплого пива, которое пили, сидя на трубе у пожарного водоема. Иван Иванович часто рассказывал мне смешные случаи из своей флотской службы. Половина этих историй строилась вокруг его любимого слова «отпетрушить».

Как-то раз, когда Иван Иванович был в особенно приподнятом настроении, я осторожно попытался расспросить его поподробнее о предстоящем погружении.

Гладя в темные воды пруда, он сказал мне, что работа коллективной психики российского народа напоминает принцип двух сообщающихся сосудов. Психическая энергия в одном сосуде создает отрицательный потенциал, в другом — симметричный. Один из этих сосудов можно назвать обыденным уровнем мышления, а другой — бессознательным. После того как люди сосредоточивают интерес на конкретных вещах, их коллективный абстрактный разум истощается, а мы, россияне (это слово он всегда произносил с издевкой), испытываем эмоциональный голод. Активность высших слоев психики сменяется активностью бессознательного.

— Секретов у меня от тебя нет, Серега, — сказал он. — Твоей задачей будет погружение в самые древние, архаичные слои психики. Ты будешь нашими глазами и ушами в самом сердце русской национальной души.

Я поинтересовался, как именно я буду туда попадать.

— Об этом не беспокойся, — сказал он, — у нас есть спецтехника, позволяющая ввергать человека в состояние глубокого осознанного сновидения. Никаких психотропных средств мы не применяем, поэтому опасности для твоего физического здоровья нет.

— А для чего все это нужно? — спросил я.

— Мы подошли с тобой к самому главному вопросу, — ответил замполит, погрустнев, — грубо говоря, твоя работа нужна, чтобы котел под названием «русская национальная душа» не взорвался. Когда мы получаем сигнал, что в сосуде бессознательного возникает излишнее давление, путем специальных мер в телеэфире создается разряжение в сосуде обыденного сознания и избыточная энергия перетекает туда. Но тебе я советую об этом не думать. Думай лучше о том, что с бонусом делать будешь через пять лет. За миллион долларов можно практически любую мечту воплотить в жизнь. Другим офицерам — твоим ровесникам такие возможности даже и не снились.

— Да, но вы ведь говорили, что сосуды сообщающиеся, зачем тогда?..

— Так-то оно так, но уже скоро будет лет двадцать, как на соединяющий сосуд в Кремле краник поставили. Так что теперь судьба России будет в твоих руках. Я говорю это в прямом, а не в переносном смысле слова.

От объяснений Иван Ивановича мне сделалось тоскливо. Еще недавно я представлял свое будущее совсем другим, и сколько ни пытался думать о миллионе долларов, ничего, кроме идеи купить золотой «Мерседес» и врезаться на полном ходу в придорожный столб, в голову не приходило.

Примерно через неделю в обед Иван Иванович впервые пригласил меня к себе в каюту. Он намекнул, что предстоит обсуждение очень важного вопроса — нравственной темы.