Бесплатный фрагмент - Благословенный край

Посвещается героическим защитникам Крыма и всем, кто сражался за Родину.

Глава 1

Cнова взрывы. Или это только во сне? Да, сделаем вид, что это последствия последних недель, всех этих ужасов. Да, это сон, можно перевернуться, и тотчас на смену этому плохому сну тут же придет другой, приятный и легкий, где у него все оплучается легко и непринужденно.

Рядом звучал уже знакомый храп его случайного знакомца, Архипа, и это окончательно убедило Алексея, что это просто плохой сон, но как назло, в палатку нырнула кудрявая голова их еще одного попутчика, Абрама, который прибился к их группе совсем недавно.

— Вы чего спите?! Немцы снова налет устроили! Подъем!

Не открывая глаз, Алексей проворчал:

— Какие немцы? Это же во сне. Нам что, одинаковый сон снится?

Абрам пнул его довольно сильно носком сапога, от чего тот взвился.

— Ну чего тебе?!

— Немецкие самолеты! Буди этого таежного медведя и в укрытие быстро! Сейчас они снова прилетят!

Они втроем выскочили и спрятались в придорожной канаве. Конечно, если бы по правилам, то здесь должны быть обустроены укрытия для личного состава, землянки, и должны были действовать уже зенитки и истребители, но этого ничего не было, что и не удивительно.

Они сидели в канаве довольно долго, пока такие же, как и они, кто беженцы, а кто солдаты и командиры разбитых армий, не стали вылезать и деловито собирать свои вещи. Следует двигаться дальше. Немцы уже обнаружили их, и теперь начнутся непрерывные авиацмонные атаки.

Они быстро собрали свои вещи и двинулись с колонной дальше на юг. Конечно, можно было, как и многие солдаты, передвигаться по железной дороге, но стоило врагу увидеть хоть один поезд, то к нему слетались со всех сторон стальные стервятники, и участь людей на земле становилась предрешенной. Лучше двигаться пешком, так медленней, но безопасней. Обычно, немецкие летчики не обращают внимание на мелкие лагеря беженцев, наверное, и эти атаковал так, больше для порядка, и улетели искать более интересную цель.

Они пока старались держаться вместе: Алексей, скульптор из Ленинграда, Архип с Алтая, и Абрам, часовщик из Бобруйска. Все они волей судеб оказались вместе в это тревожное время. Когда началась война, Алексей организовывал выставку в недавно присоединившемся к Советсткому Союзу Львове. В первый день, когда бомбы начали рваться на улицах древнего города, он как раз руокводил разгрузкой произведений, отправленных из Эрмитажа. Первой мыслью было бросить все и срочно уезжать домой, в Ленинград, но на железных дорогах вскоре уже было военное положение, и всем распоряжались военные. Путь домой был отрезан.

После сложной истории, которая заслуживает отдельного изложения, он оказался в военном комиссариате, куда доставляли всех практически силой, и он снова оказался в армии. Алексей уже давно остлужил и думал, что никогда не вспомнит этот период свой жизни, а вон оно как обернулось.

Их часть, сколоченная из таких же, как и он случайных людей и прочих резервистов, загрузилась в вагоны и двинулась на восток. Сердце Алексея горестно сжималось, когда они проезжали очередной город, лежащий на неправильном пути, не на север, не на берега Невы.

Затем, на каком-то полустанке, когда только занималась ласковая летняя заря, в небе что-то необычно зашумело. Они не успели поднять головы, как на них смертоносным ливнем посыпались бомбы. Их эшелон был разгромлен полностью. Здесь-то, наконец, Алексей и столкнулся с настоящей войной. Раньше это было будто какая-то дурацкая игра, или съемки фильма. Но сейчас, когда он, шокированный, обозревал чудовищную картину, с сотнями убитых и раненных, до него, до подсознания дошел тот факт, что это все реально.

Кое-как организовав помощь и дождавшись помощи из соседнего городка, их часть, изрядно уже поредевшая, двинулась дальше, теперь уже пешком. Командиров с ними было мало, да и те знали не больше их самих. Придя в очередной городок, они узнавали новости, совсем неутешительные. Конечно, в газетах писали, что враг терпит поражение за поражением и наши войска уже собрали сил для стратегического контрнаступления, но, поскольку всегда в конце мелким шрифтом печатался ужасающий список оставленных городов, можно понять цену победным реляциям.

В каждом городе они поступали под командование очередного майора, который сам не очень представлял, что с ними делать. Наступление врага здесь, на Украине, развивалось очень медленно, совсем не так, как в Беларуси и Прибалтике, поэтому их, как резервную часть, отправляли все больше на строительство укреплений вокруг городов, а не на фронт. Им оставалось много свободного времени, они перезнакомились друг с другом. Оосбенно Алексей сдружился с Абрамом.

Тот приехал из Беларуси, чтобы поступить в Львовский университет, чтобы осуществить старую мечту отца, знатного часовых дел мастера. Однако, стать юристом Абраму было не суждено.

На одной из станций им, наконец-то, выдали оружие. Кое-кто в армии были довольно давно, а некоторые с самой Гражданской не брали в руки оружие, поэтому, провели небольшое занятие. Выданные трехлинейки были старше многих собравшихся, но что и говорить, этому оружию сносу не было, главное, обслуживай ее, и оно не откажет. Да, если и не обслуживать, то вряд ли подведет.

Видимо, распечатали какие-то старые склады, поскольку и патронов и военной формы было в изобилии, а тем, кто имел хоть какой-то опыт выше базового, дали пару пулеметов.

Непосредственно ими командовал молоденький лейтенант по фамилии Кривошеев, сам вряд ли старше Алексея, с тоненькими усиками, чем-то напоминающий белогвардейцев той, прошлой войны. Забавно было видеть, как он, столкнувшись с очередной проблемой, начинал суетиться вокруг, открывать потертый устав и пытается понять, что ему делать.

Когда пересекали Днепр, случилась очередная неприятность. Когда еще на Левобережье не перешли все отступающие силы и огромные массы беженцев, выяснилось, что на всякий случай саперы накануне взорвали единственный мост в округе, хотя немцев пока и близко не было. Люди растерянно толкались у кромки воды и бессильно смотрели друг на друга. Лодки в ближайшей деревушке, конечно, были, но какая от них польза для тысяч людей?

Толпа на берегу стремительно увеличивалась, кое-где начинались уже ругань и драки. Кто-то начинал поносить партию и Сталина, и дело могло закончиться очень печально, если бы один сообразительный мужичок. Он заметил, что мост взорван очень неумело, впопыхах, и отремонтировать его хотя бы так, чтобы прошли люди, не очень сложно.

Он тут же организовал работу, инструменты дали местные, и к утру следующего дня по восстановленному мосту уже потек тонкий ручеек людей. Беженцы не попали в плен, и не умерили от голода и бесчеловечных опытов, отступающие армейские части не очутились в очередном котле и смогли организоваться и продолжить борьбу за свою Родину.

Но по документам мост остался числиться, как взорванный, и в Москве справедливо полагали, что выйди враг к этой точке, это его задержит на несколько дней.

Не задержало.

Потом НКВД разыскал этого мужичка, который спас тысячи людей, обвинило в работе на врага, что благодаря этому мосту немцы прорвались в тыл и уничтожили наши дивизии, и расстреляли в тот же день.

Лейтенант Кривошеев продолжал вести свою группу дальше. Никто особо не обратил внимание, как к ним присоединился Архип. Он, в отличие от них, как раз проходил срочную службу, когда началась война, и даже поучаствовал в боях. Затем, его послали сопровождать одного майора в штаб округа. Когда они прибыли, и майору было выделены определенные ресурсы, он исчез. Архип, не особо понимая, что в таком случае требуется делать, попытался вернуться в свою часть, но оказалось, что там уже немцы. Решил обратиться в штаб, там ему дали направление в другой полк, по прибытии в ту деревню оказалось, что никакого полка здесь нет, и никогда не было. Так и оказался каким-то путями Архип в той огромной толпе народа, которая стояла на берегу Днепра и смотрела на взорванный мост.

Однажды, когда они уже подходили к Крыму, Алексей увидел, как Абрам, сидящий у костра, плачет.

— Ты чего? Что случилось?

Тот молча дал газету, которую подобрал в последнем селе. Алексей пробежал глазами по заголовкам.

— Ну и что? Да, пока немцы наступают, но товарищ Сталин готовит хитрый ход, который разом сокрушит эту гитлеорвскую сволочь.

— Они заняли мой родной город, -всхлипнув и утерев нос рукавом ответил Абрам. Посмотри на список оставленных городов.

Действитенльо, он там значился.

— Ну, твои родители эвакуировались, я уверен. Потом вспомнил про взорванный мост и тысячи оставленных на волю судьбы людей и замолк.

— Вот-вот, и я вспомнил. Если они бросили столько народа на берегу Днепра, думаешь, будут эвакуировать маленький городок? А мама очень болеет, она не сможет предвигаться пешком.

Алексей не нашелся, что ответить и молча присел к костру.

— Как думаешь, скоро все закончится? Скоро мы разобьем немцев? Только честно, без лозунгов и прочих политруков.

Пока Алексей обдумывал ответ, чтобы не обманывать нового приятеля и не выдавать пораженческие настроения, к костру подошел Архип, только сменившийся из караула.

— Вы чего не спите? Протопали сколько верст и еще завтра весь день идти, а вы спать не хотите.

— Отстань, -бросил Алексей. Кстати, вот ты, житель Сибири, с более чистыми мозгами, чем мы в городах, скажи, как скоро наши побьют немцев?

— Я тоже из города, чтобы ты знал. Небольшого, но у нас и школы есть, и почта.

— Ну, если школы есть, тогда да, цивилизация, -улыбнулся Алексей. Так все-таки, твои мысли?

— Непросто. Думаю, скоро. Россия очень большая, чтобы удержать все никаких немцев не хватит. Вон, нам в школе рассказывали. Наполеон был каким полководцем, всю Европу захватил, в Россию вторгся, Москву взял. И что? Помогло ему?

— Думаешь, Гитлер тоже сможет взять Москву?, -чуть слышно спросил Абрам.

— Вряд ли. Хотя… Нашим главное продержаться до зимы. Конечно, тут, в России, зимы совсем не такие, как у нас в Сибири, но тоже бывает холодно.

— Но пока мы отступаем. И сам видишь, какой бардак.

— На то он и враг, -усмехнулся сибиряк, -чтобы делать нам всякие гадости и подлости. Это только в книжках так, тебе объявляют войну, дают время собрать силы. Мой отец, вон, воевал в японскую войну. Там точно так же началось, враг напал неожиданно, без всяких там объявлений. Просто атаковал и начал стрелять. Так и тут.

— Тогда это вопрос, -прицедил сквозь зубы Абрам, -почему наше мудрое руководство и тогда и сейчас оказалось не готово к войне. Нам говорили, товарищ Сталин все знает, обо всем думает, партия большевиков готова ко всему. А теперь? Обосрались, и еще вопрос, не потеряем ли Родину.

— Ты бы потише тут, -понизил голос Алексей. Политрука у нас нет, конечно, но командиры имеются. Сдадут тебя, как паникера.

— А мне-то что? Мой город уже под немецкой властью. Моя семья или погибла, или где-то скитается, или при фашистской администрации. А там, говорят, евреям очень несладко живется.

— Ну, все равно, мы же не виноваты, что твоя семья оказалась западнее, чем наши.

— Да вы и не виноваты. Твой Ленинград-то в безопасности, до него немцы не дойдут. А до архипкиной Сибирии тем более. Слишком там холодно, а немец боится мороза.

— Да эвакуировали всех, чего ты переживаешь. Как прибудем на место, там и попробуешь найти своих. Мои тоже, кстати, не знают, куда я пропал. Поехал со своими скульптурами и исчез. Что со мной, где я? Думаешь, мои переживают меньше?

— А насчет японской войны мне папаня сказывал, -подал голос с другой стороны костра Архип. Азиаты нас победили, тут нечего спорить. Можно спорить, почему и как. Что Куропаткин специально проигрывал все бои и отовсюду отступал. Что как только наладили снабжение из России и развернули нормально армию, тут же царь и попросил мира. Но батя потом служил в торговом флоте и бывал уже после войны в Японии. Говорил, что япона-мать потеряла гораздо, чем мы, солдат, и страна осталась разоренной. Так что, тут еще нужно посмотреть.

— И началась у нас Революция, -язвительно стаивл Абрам. Действиетльно, победа так победа.

— Это которая Революция, -наморщил лоб сибиряк. Которая с Лениным и Чапаем?

Абрам сплянул и уставился в огонь.

Алексей, как самый старший из них, решил сменить тему на более веселую.

— А у меня в Ленинграде невеста осталась.

Его собеседники оживились.

— Красивая? Как зовут?

— Виктория. Вика. Красивая, очень. Она работает в Эрмитаже, там и познакомились.

— А фотокарточка есть?

У него была карточка, но показывать совершенно не хотелось. Это ведь в каком-то смысле означало делиться своей невестой с этими двумя.

— Нет, нету. Поехал, вот, во Львов с этой дурацкой выставкой, не хотел, но заставили. Вот приеду, думал, сделаю предложение Вике.

Те оба разочарованно махнули рукой.

— Так еще не сделал предложение? Она еще не знает, что твоя невеста?

— Она не знает, я знаю.

— Ну, это, друг мой, не считается. Может, для нее ты просто мальчик, чтобы погулять было с кем.

— Дурак ты. Вот, доберемся до места и дам своим весточку в Ленинград, чтобы не волновались, и чтобы Вика меня ждала. А там, чем черт не шутит, и попробую добраться до Ленинграда.

— Мужики, -подал голос Архип. Наш штабс-капитан идет, кончай болтать всякую чушь.

Штабс-капитаном они называли за спиной своего лейтенанта за его тонкие усики и манерную привычку держаться. Было только пока не понятно, это у него от родителей, небось, каких-то командиров царской армии, или свое личное, характерное, так сказать.

Из полумрака вынурнула фигура Кривошеева.

— Туши костер и всем спать. Завтра долгий переход и вы болтаете почем зря. Завтра в Крыму уже будем.

— Товарищ лейтенант, -обратился Алексей и показывает ноги в ужасных мозолях и волдырях. А долго будем еще идти?

— Сколько Родина скажет, столько и будете. Поступит приказ идти на Камчатку — пойдете и туда.

Ковыляя к палатке, Алексей быстро оберунлся на лейтенанта. По его лицу все было ясно: он и сам ничего не знает.

Глава 2

Андрей Домовой проснулся, и его рука автоматически нырнула под подушку. Пистолет был на месте, и это немного успокоило его. Рядом во сне недовольно заворчала жена и перевернулась на другой бок. Что же его разбудило?

Наверное, взвизгнувшие колеса проехавшей мимо машины. В квартире все было тихо. Он сел на край старенькой кровати, поправил на шее массивный крест и крепко задумался.

Подумать было о чем, и в целом, и частности. Любому было видно, что страна, великая и могучая Империя, созданная для всеобщего социального равенства и благополучия, постепенно разваливается. Это было видно всем даже не разумом, а какой-то особой мистической зоной организма, которую видные западные психиатры называют социальным отделом коллективного бессознательного, а в народе — просто жопой. Ведь несколько десятилетий назад, когда умерл великий Тиран, все сразу поняли, что то, чего вчера было нельзя и о чем они даже не думали, сегодня казалось само собой разумеющимся. Так именно это чувство сигнализировало каждому, что грядут большие перемены, конечно, не политические, ведь Империя создалась на века и ничего не предвещало изменений, но, скорее всего, изменится социальный строй. Везде уже вовсю открывались какие-то компании, которые ничего не делали, а только продавали друг другу все, что угодно, от вагонов яблочного сока, до дефицитных джинсов и металлолома. А некоторые, особо успешные и поймавшие струю, работали в валютном секторе или с другими странами, что приносило им в старой Империи, которая так же беззаветно и истерично строила танки и пулеметы, где был тотальный дефицит от туалетной бумаги до калькуляторов, неслыханные барыши.

Вернувшись из армии Андрей долго думал, что ему теперь делать. Жил он с родителями, в небольшой, но сакральной, области старой Империи, острове Мангерым. Область была ничем особо не примечательной, ни теплого красивого моря, ни ресурсов, ни особого стратегического месторасположения, однако все люди знали, что в седой древности именно отсюда пошла цивилизация, поэтому здешняя земля всегда находилась на особом положении.

Андрей, как и все вокруг, был уверен, что устоявшийся порядок в целом если и будет изменен, то фундаментальные положения Империи непоколебимы. Друзья вокруг начинали «крутиться», это такое новое слово, обозначавшее делать все, что угодно, но по-новому. Они все звали его в свой бизнес, это, кстати, тоже было новое слово, действующее, как заклинание на всех людей старой Империи, а жителям блистательного в прошлом, но сейчас захолустного Мангерыма, и вообще бывшее синонимом жизни миллионеров из американских фильмах на видеокассетах. Бизнес был по сути простой торговлей, но с налетом успешности и флера грядущих пачек долларов. Надо было ездить в приграничные города по ту сторону забора, скупать там все, что продают в магазинчиках, покупать секонд-хэнд, на полностью завитых хламом грузовичках привозить сюда и продавать это внутри умирающей старой Империи, где люди, обалдевшие от цветастых этикеток с неродными буквами, сметали все.

Однако, Андрей решил, что пока не суетиться не стоит. Он поступил в военное училище в надежде сделать карьеру в армии. Ведь, рассуждал он, как бы не трясло старую Империю, армия — это основа любой власти, правители приходят и уходят, а защищать Родину надо всегда.

Как только он начал учиться, где ему очень нравилось, ведь не надо думать, на все есть приказ вышестоящего начальства или Устав, Альфа и Омега служащего, а чего нет в Уставе, то и не существенно для жизни. Но как назло, на втором курсе, как только он осмотрелся и понял, что к чему, старая Империя, еще пару лет назад наводившая ужас на всю планету, взяла и развалилась на несколько маленьких частей. Все случилось настолько внезапно и обыденно, что казалось каким-то дурным сном, хотя люди, которые очумело переходили от мировоззрения «Мир! Труд! Май!» к бессмертному «Homo homini lupus est» почти и не заметили разницы.

Так случилось по невообразимому кульбиту истории, что Мангерым очутился не в составе наследника старой, новой тоже Империи, невероятно более слабой, но признававшейся всеми, как законный правопрееник, а в другой стране, нелепой и искуственной, как драки в старых индийских фильмах. Эта страна называлась Бабуина, и с самого начала она возвела в государствунную политику противодействие новой Империи. В Бабуине жил тот же самый народ, что и раньше, однако, та, старая Империя, основанная на принципах дружды народов, искуственно создавала различия. Она создала на территории Бабуины свою культуру, свои традиции и свои особенности, такие же смешные и глупые, как и язык этой страны. Ведь, если родители имеют двух сыновей, старшему из которых постоянно говорят, что он всем должен, а младшему все должны, то когда они вырастут, можно будет заметить четкие различия. Если новая Империя говорила, что снег белый, то Бабуина утверждала, что он белый только для грязных варваров, а для всех цивилизованных стран он благородно черный с синим отливом. Когда новая Империя давала ресурсы просто так, в память о совместном прошлом и братском происхождении, то Бабуина брала деньги, но возмущалась, почему так мало, ведь ее все прежние годы притесняли и выкачивали жизненную силу. Доходило до смешного. Когда новая Империя отговаривали Бабуину есть дерьмо, что это неэстетично, вредно и вообще, никто этого не делает, то последняя радостно отвечала, что так может говорить только несостоявшеяся страна, которая тоскует о своем прошлом, в развитых странах это считается верхом изыска, и вообще, почему еще не дали денег?!

Новая империя печально вздыхала и давала последние деньги, наивно надеясь на то, что Бабуина перерастет свои детские комплексы, и скоро они снова станут одной дружной семьей.

Вот как раз в Бабуине и оказался Мангерым. В те сложные годы люди Мангерыма не раз предпринимали попытки уйти домой, в новую Империю, но сначала одно мешало, потом другое, затем третье. Бабуина сама не особо влезала в дела острова, прекрасно понимая его особое положение и представляя себе, что если начнутся какие-то движения, то вялотекущее желание вернуться у островитян легко может вылиться в военные действия, тем более, что новая Империя оставила в Мангерыме своего троянского коня, город-Базу, которая была прославленной даже по Имперским меркам.

Так и жили. Бабуина не лезла в дела Мангерыма, Мангерым не заявлял громко о своем особом статусе, новая Империя присматривала за всеми. Все были при деле и все были довольны.

Со временем те люди, которые звали Андрея в бизнес, изрядно поднялись и купили вишневые девятки, а те, кто сделал головокружительную карьеру, и вовсе обзавелись дряхлыми черными BMW и считались королями тихого и сонного Мангерыма. Но он все так же упорно учился и хотел сделать карьеру военного. Как грибы после дождя возникали настоящие дворцы даже у тех людей, которые при старой Империи были на особом учете, как бездельники и тунеядцы. Так бы и продолжил Андрей свой путь, но однажды его судьба сделала первый резкий поворот. Учась на последнем курсе, он случайно увидел, как его преподаватель, полковник в отставке, торгует на рынке какими-то эксклюзивными торговыми порошками и женсиким прокладками из самой Светочи демократии. После этого Андрей понял, что с армией ему не по пути и решил сойти с этой колеи.

Cперва он начинал, как и все его знакомые несколько лет назад — крышевал рынки и собирал дань с торговцев. Да, он немного задержался на старте, но теперь делал карьеру с впечатляющей скоростью. В этом ему сильно помогали две вещи: то, что он раньше активно занимался борьбой и вырос в здоровенного амбала (кличка Бугай была дана не просто так), и то, что благодаря особенностям внешности, как когда-то Данте, им пугали детей, да и взрослые мужчины нередко вздрагивали, когда к ним подходил такой шкаф с плотоядным лицом.

Как бы там ни было, то, где ему была суждена пыльная нищета, было заменено на дело, где как легко зарабатывались капиталы, так же легко и расставались с жизнью. Сначала он был в одной структуре, которая контролировала рынки, что считалось низшей ступенью бизнесмена. Затем, не поделив деньги, он ушел, как ни странно, живым и здоровым, к другой группе. Она занималась уже более солидным бизнесом и собирала дань со всех грузоперевозок, которые проходили через Мангерым. Это было уже немного лучше и почетнее, чем рынок, и Андрей смог купить свою первую машину, которой страшно гордился. Однако, вскоре, этой почетной жизни пришел конец. На одной из трасс из автомата была расстрелена машина с руководителем этого бизнеса, и их сфера деятельности перешла к другим людям.

Страсти и события раздирали новую Империю, которая еще не поняла, зачем она в принципе существует и каково ее место в мире, да и людям, честно говоря, было не до того. Кто более ловкий, тот делал деньги из воздуха, большинство же ждало руководящей и направляющей роли государства и не могло поверить, что теперь они могут положиться только на себя. В Бабуине же, в силу исторической местечковости и провинциальности, тоже кипела жизнь, но интенсивность была на порядок ниже. Там сразу определились со стратегией, и почти сразу после образования страны новые командиры, которые еще пару лет назад драли горло во славу мировой идеалогии всеобщего равентсва и справедливости, теперь выступали на митингах и шествиях с мудрым и неприклонным видом и убедительно вещали, что именно они, бабуинцы, являются вершиной творения Господа, что именно в их песнях и национальных одеждах записана вся мудрость вселенского мира, и что их предки основали все религии и построили пирамиды, а старые времена, когда им дурили головы, наконец, закончились.

Жители страны с радостью воспринимали эти речи и совсем не замечали, когда мучные изделия под своей тяжестью начинали ломать их ушные хрящи. Ведь каждому приятно осознать, что он и его кум являются Особенным и Избранным, совсем как Нео, только с правильной наследственностью и великими предками, чьи достижения гнусно замалчивала старая Империя. Выступающие говорили, что надо потерпеть еще пять лет и начнут жить, как владельцы плантаций из мексиканских сериалов, ходить на балы и ухаживать за прекрасными дамами с большой грудью, пока на сборе хлопка или пшеницы работают жители новой Империи.

— Надо только потерпеть, -говорили с трибун. Ведь вы сами знаете, как старая Империя выкичивала все соки из нашей Бабуины!

Бабуинцы, которым всегда всего было мало, согласно кивали. Это же факт! У них самая лучшая земля и самый красивый язык в мире, это признано всеми, написано в столичной газете. А почему ни не живут еще как в Светочи? Понятное дело, это Те виноваты.

С трибун говорили еще много правильных и дельных вещей, а потом, по какому-то волшебству, все то, что построила старая Империя, внезапно переходило из общей собственности в собственность каких-то непонятных компаний на далеких теплых островах. Но людям это было неважно. Ведь порт или завод стоит, как и стоял, нормально работает, людям хоть какую, но выплачивают зарплату. А что там начальники решают, кому какое дело? Ведь им четко сказали, что надо немного потерпеть и исправить все, что сломали специально Те, и потом у них будет Светоч, у каждой семьи особняк, несколько машин, а сиськатые доярки, которые одевали чистые платья только в деревенский клуб, будут каждый день носить черные вечерние платья с элегантной нитью жемчуга.

Пока в Бабуине ждали наступления всеобщего богатства, в сонном Мангерыме было еще более тоскливо. Крупных активов, которые можно было приватизировать в междусобойчике, здесь особо не было. Те порты и заводы, если они еще работали, ушли политикам в Бабуину, а местным оставалось только драться за жалкие крохи, которые со своего стола бросали им высокомерные потомки победителей атлантов. Единственный актив Мангерыме, единственный, за который можно было сражаться и который очередным росчерком приватизационной комиссии было не получить, была земля у моря.

А дело тут было вот в чем. Старая Империя имела довольно холодный климат, располагалась практически у полюса и так исторически сложилось, что единственным местом, где люди мои погреть свои промерзшие косточки, были пляжи острова Мангерым, поэтому, каждое лето многие миллионы шахтеров, строителей, нефтяников и военных, слетались туда. Из-за этого, владелец любой собачьей будки у моря за теплые месяца зарабатывал огромные деньги и готов был порвать всех, кто покусится на его курочку, несущую золотые яйца.

Старая Империя канула в Лету, но привычка людей ехать в Мангерым осталась, и все бы ничего, пока какой-то очередной политик, глаза которого горели от гордости за бабуинцев, не захотел передать в дар эти золотые земли невнятной ассоциации, по какому-то стечению обстоятельств принадлежавшей его жене. Однако, чиновники старой Империи, зачастую отцы нынешних бабуинских политиков, которые привыкли после Войны иметь несколько запасных планов и предусматривать даже самые невероятные вещи, каким-то чудом предусмотрели и эту ситуацию. Земли острова, особенно, самые дорогие, были оформлены так хитро, и их передача была сопряжена со столькими сложностями, что разочарованные чиношенники, осознавшие масштаб и длительность работ, просто уходили искать более легкую добычу, благо, в Бабуине проклятая старая власть настроила столько всего, что хватило бы стать первым государством на всем континенте.

Вот в эту очень привлекательную, но и крайне опасную тему, и решил залезть Андрей. Сперва, когда его небольшая банда, действовавшая под вывеской экспортно-импортной компании «Взлет», занималась отдаленными районами Мангерыма, все было тихо. Все, что было создано старой Империей, развалилось, те, у кого не хватало кругозора, растаскивали все на лом и земли оставались ненужными. Зачастую и документов не оставалось в водовороте тех времен, поэтому, за скромное вознаграждение оголодавшие местные чиновники, увидевшие волшебную зеленую банкноту, готовы были выдать какой угодно документ за какой угодно датой и с любыми печатями, даже главного бабуинца.

Все шло своим чередом, но образование и стратегическое мышление, приобретенное в военном училище, играли свою положительную роль. До тех пор, пока не знавший ни одного поражения Андрей, который к тому времени отошел от прежней структуры и создал свою фирму с преферансом и мадмуазелями, не решил влезть в игру, в которую играли уже совсем большие дяди без чувства юмора. Он решил поучаствовать в дележке берега моря.

Конечно, он был наслышан о том, что делают в этом бизнесе с непрошенными гостями, да и самого немного пугали время от времени находившиеся на свалках куски тел претендентов. Но амбиций у Андрея хватало, а старые связи в мире спорта нередко служили добрую службу. К тому же, часто по вечерам он смотрел в окно в своей небольшой хрущевки и думал, что неужели это его потолок — оформлять на бомжей бывшие колхозные земли, чтобы потом продавать еще более темным личностям, чем он сам.

Так или иначе, он стал проникать в новую сферу. Сперва у него неплохо получалось, удалось даже получить староимперский санаторий, который числился на балансе непонятно кого, а по факту зарплату сотрудникам платила местная канализационная станция в обмен на разрешение сливать особо токсичные отходы на его территории. Андрей даже подобрался к земле Базы новый Империи в Мангерыме, а земли там всегда считались самыми дорогими и престижными во всей стране, но тут красивый полет гордого альбатроса ожидаемо прервал выстрел.

Однажды к нему в офис, который обставили по последнему писку моды, пришел невыоский очкарик с большими залысинами и представился координатором «Межрегионального наблюдательного совета по демократическим реформам».

— Чего? — удивленно выдохнул Андрей, на секунду даже прекратив перебить свою новую золотую цепь в два пальца толщиной. Какой демократии?

— Наш совет, — невозмутимо продолжил очкарик, — предлагает вашей организации изменить модель развития и вернуться к прежней стратегии по импорту Светочных технологий к нам, в Бабуину.

Ничего из этих мудреных слов Андрей не понял, однако тут же получил сигнал откуда-то из района копчика или даже простаты, что сейчас происходит «наезд».

— Ты, …, кто такой вообще?, — Андрей угрожающе начал подниматься из-за своего стола из нарофоминской фанеры, который ему продали, как флорентийский красный кедр. Леночка, — он нажал кнопку на аппарате рядом, чем ненавязчиво всегда хвастался перед гостями, — это что за козлорогий муфлон тут?! Ты чего эт его пустила?! А ты, профессор херов, чего вылупился? Ты вообще знаешь, кто я такой?! Хочешь стрелку забить, так назначай. Я подтяну своих пацанов, они быстро тебе объяснят кто ты такой по жизни и почему не прав.

Андрей, который к тому времени успел надеть маску Бугая, решил уже спустить незванного гостя с лестницы, но тот вежливо улыбнулся, встал и вышел из кабинета.

Решив, что это был очередной не в своем уме, коих в последние годы было немало, недавний военный курсант через минуту забыл о нем и занялся своими делами.

Андрей, несмотря на свой не самый светлый ум, понимал, что мало сделать бизнес, надо его легализовать и отложить на черный день там, где бы не нашли коллеги, которые, узнай, что он их обманывает и забирает себе львиную долю, сделали бы с ним такое, что и не снилось врагам. Поэтому, некоторое время назад, через своего отца, бывшего партийного работника в Мангерыме, он познакомился с одним евреем, который уехал из старой Империи на свою историческую родину много лет назад. Иосиф, так его звали, помог менять ничего не стоящие бабуинские деньги на солидную зелень, которая оседала на одном банковском счету в государстве, жители которого кроме океана, моря и кокосов больше ничего и не знали.

Андрей и Иосиф сотрудничали недолго, но довольно продотворно. Еврей, скорее всего, вел не только его одного, клиентами были и многочисленные другие руководители экспортно-импортных компаний, но это не имело особого значения.

Иосифа в Мангерыме никто не знал, поскольку по каким-то причинам он не выезжал из своей страны уже многие годы. О нем не знала даже жена Андрея. Да никто не знал, кроме самого Дикого и его отца. Тем удивительнее случилось следующее.

Однажды, через несколько недель после визита странного очкарика, про которого Андрей уже и забыл, он зашел в свой кабинет, сел в кресло и уставился на небольшую коробку из-под обуви.

Коробка? Он ее сюда не клал. Может, это подарок секретарши или коллеги решили как-то разыграть.

Факт нахождения коробки на его столе так удивил Андрея, что он несколько минут стоял и смотрел на нее. Действительно, как можно поместить нечто чужеродное туда, куда без его ведома поместить ничего не возможно? А он видит эту коробку первый раз.

Андрей аккуратно открыл коробку, в последнюю секунду подумав, а не бомба ли там. Внутри лежала кисть человека с почти стертой наколкой «Север». Это была рука Иосифа. Они хоть и встречались всего один раз, но Андрей хорошо запомнил эту наколку и вспомнил свои детские мечты, что когда вырастет, то точно сделает себе такую же крутую штуку.

Он бросился к телефону и начал набирать по только ему известному номеру. Но на той стороне ответил незнакомый голос с довольно сильным аксентом, который представился сотрудником полиции, который расследует исчезновение человека. Андрей тут же бросил трубку.

Естественно, все его деньги пропали, и от страха перед тем очкариком, Андрей тут же бросил все дела на побережье. Он попытался вернуться на свою старую делянку, но землей в глубинке уже занимались другие люди, очень похожие на него, которые популярно объяснили, что он никто и звать его никак.

Пришлось Андрею возвращаться к старту, к тому, чем он занимался в начале своей коммерческой карьеры, а именно вытаскивать магнитофоны из машин, рэкетировать бабушек на рынках, торгующих петрушкой, а если повезет, то останавливать дальнобойщиков ночью, избивать их и грабить фуру.

Он ничего не говорил жене, но еще долгие месяцы ему везде мерещился улыбчивый очкарик, который стоит за углом и ждет. Поэтому, и той ночью Андрей так резко вскочил и потянулся за оружием, которое теперь по ночам было к нему ближе, чем жена. Ему показалось, что очкарик залез на балкон и теперь стоит немым укором хваленым службам безопасности охраны офисов.

Глава 3

Их полк уже бесконечные дни и недели шагал по степи. Сперва им, как непривычным к здешней красоте, все было интересно, и яркие цветы, и медленные ленивые жучки и быстрые хищные птицы и мелкие зверьки, которые постоянно шуршали каждые несколько метров, но когда идешь бесконечно долго, то нападает такое-то отупение, разум отключается и человек представляет собой машину.

Шаг… еще… еще шаг… еще шаг… обойти ямку на дороге… еще шаг… шаг. И так растянуто по времени в невообразимую даль.

Иногда им приказывали остановиться и окопаться, чтобы отбить атаку немцев. Пару раз немцы действительно появлялись, и даже завязывался бой, но, видимо, это были какие-то авангардные части или войсковая разведка, потому, что едва получив минимальный отпор, они тут же отходили назад.

Редко, но все же в небе раздавался гул самолетов, однако ни разу по ним никто не ударил. И было не понятно, чьи же это самолеты, наши или фашисткие. Но если фашистсике, то почему не атаковали? Неужели, их походная колонна выглядит настолько жалкой, что вражеские летчики не стали даже тратить боеприпасы? В любом случае, судя по всему, основные бои разыгрывались где-то на севере, далеко от них.

Идти на своих двоих каждый день десятки километров по раскаленной степи было не самое большое удовольствие, на привале все пытались соорудить или найти хоть какую-то тень, чтобы сварившиеся от дурноты мозги хоть немного остыли, однако, сделать это было практически нереально. Это лето было особенно жарким и жестоким, и, казалось, насмехалось на словами Архипа, что главное дождаться зиму, и видно будет чья возьмет.

Снабжение работало на удивление хорошо. Несколько дней назад им подвезли свежие продукты и, наконец, побаловали уже чем-то другим, нежели опостылевшие всем каши. Сразу после форсирования Днепра в одном из городков выдали полное обмундирование, потому, что многие еще шли в гражданской одежде и напоминали шайку каких-то бандитов с оружием. Так же, полк получил более солидное оружие, чем трехлинейки. Появились и противотанковые ружья, и ППШ, и гранаты. Солдаты приосанились, и уже не так боялись появления немецких танков или самолетов.

Одно смущали, как и резервистов, так и кадровых военных. Они постоянно двигались в тыл. И если у молодых этот ропот можно было списать на юношескую горячность и героизм, то у взрослых солдат были мысли другого рода.

— Чего отходим-то? До самой Москвы будем отступать?

— Мы уходим, а наши города остаются? А там бабы, детишки. Что, оставить все супротивникам?

— Хватит уже нам уходить. Вон, все заводы оставляем Гитлеру. Чем воевать-то будем? Шашками?

Раздавались призывы больше не идти никуда, а укрепиться хорошенько и дать немцам бой. А что, говорили, оружия у нас хватает, припасов тоже. Людишки в наличии. Так чего отутспаем?

Наконец, когда страшное лето незаметно стало переходить в не менее страшную осень, им объявили приказ.

— Командование поручило нам, как первым прибывшим в Крым, окопаться на Перекопе и готовить линии обороны для тех полков, которые идут за нами. У нас есть всего несколько дней. Поэтому, терять время нельзя. Надо оформить три линии окопов, пулеметные точки, подготовить места для зениток и артеллерийских батарей. Когда-то давно здесь, — глаза говорившего полковника затуманились, — мы с товарищем Фрунзе штурмовали эти позиции, а дрались против нас белые под командование Врангеля. Кто бы мог подумать, что пройдет двадцать лет, и теперь уже я будут защищать эти укрепления, но с другой стороны. Ну да ладно, это все лирика.

Солдаты полагали, что после стольких дней пешего марша им дадут хоть немного восстановить силы, но они ошиблись. Да, теперь их ноги отдыхали, однако, взамен на ближайшие сутки нечеловеческую нагрузку получили руки и спины. Где только было можно, насколько это было возможно, их лопатки вгрызались в каменистую здешную землю. Это было неимоверно тяжело, выше всяческих людских сил. Некоторые сачковали. Они, не побывав еще в настоящем бою, легкомысленно полагали, что окопы — это все глупости и бесполезное дело, лучше лишние пару часиков поспать, чем зарабатывать новые кровавые мозоли на ладонях.

Начинало чувствоваться дыхание осени. Ночью, еще совсем недавно мягкой и душистой, теперь становилось очень холодно, и солдаты старались поддерживать костер всю ночь. Кто-то уже стал одевать зимнюю шинель, хотя, старослужащие и отговаривали их.

Как и говорили командиры, на следующий день начали подходить подкрепления. Однако, не сзади, из тыла, а спереди, уходя от наступающего врага. Кто же бьется с врагом, читался у многих немой вопрос, если все уходят. Было видно, что эти части, в отличие от них, побывали в боях. Было много раненых, без оружия, ехали санитарные машины, какие-то грузы, судя по всему, эвакуировавшиеся в тыл. Много бумаг вывозили с территории, которая уже была или будет только захвачена немцем. Но часто проезжали и грузовики, доверзу набитые ценностями. Мебель, какие-то картины, статуи, сейфы. Один раз видели толстяка, который ругал их всех, а у самого в кузове машины стояли декоративные пальмы.

Еще через пару дней, когда основные наметки грамотной обороны были сделаны, в небе стали появляться немецкие самолеты. У вновь прибывших часто не было личного оружия, а боеприпасов не было почти совсем. Про тяжелое вооружение можно и не говорить. Их командиры ругались по телефону с кем-то из Севастополя, требуя доставить противотанковые пушки и пулеметы, но когда начались первые бомбардировки, внезапно, как и приход зимы в СССР, выяснилось, что нет ни одной зенитки.

Солдаты сами, по собственной инициативе начали устанавливать противотанковые ружья и редкие пулметы вверх, чтобы хоть как-то защититься от пикировщиков, но, конечно, это помогало не сильно.

Зато, опять не понятно почему, к ним доставили огромную партию седел, имея в виду, что за последние несколько дней солдаты не видели ни одной лошади, и несколько бочек кислой капусты. За капусту, коенчно, поблагодарили, хотя и заметили, что лучше бы прислали еще боеприпасов.

В тылу развернули госпиталь, и за несколько дней налетов там очутились уже сотни раненых и тяжелый запас спирта, крови и гниения начал проникать на километры вокруг.

Еще до подхода основных сил, немцы только силами авиации, играючи, уже нанесли тяжелый урон оборонявшимся. Если бы полку дали еще недельку-другую на подготовки и организацию обороны, вполне возможно, что немцы получили достойный отпор, однако, когда однажды утром вдалеке раздался грохот танков, советские командиры и солдаты оказались, как ни странно, абсолютно не готовы к бою.

Глава 4

Одному в те смутные времена было никак не выжить, поэтому, Андрей примкнул к одной организации. Поскольку его знали многие по прошлому резкому взлету и падению, то опасались иметь дело, ведь, скорее всего, он разозлил важных людей, да и никому не хочется общаться с неудачником. Только после того, как ему помог отец, бывший партийний работник и уважаемый человек в Мангерыме, Андрею дали небольшую должность куритора рыбного рынка в небольшом городке, зажатого между склоном горы и морем. Банда называлась «болгары» из-за национальности пахана, который при старой Империи сидел в облсовете по национальной квоте, а потом сколотил стартовый капитал, импортируя с исторической родины невиданные подержанные иномарки.

Новую работу Андрей ненавидел. Ходить каждый день по провонявшему рынку, ржавых павильонов и слушать крикливых торговок, по рынку, который своим беспросветным видом почему-то напоминал его же печальную жизнь. Следить за порядком и своим грозным видом показывать, что тут есть власть, которая вершит правосудие быстрее и жестче, чем далекий закон.

Он ненавидел запах, который проник в каждую клеточку его тела, ненавидел грязь, которая всесезонно отвратительно хлюпала и доставала до лодыжек в самых чистых местах, ненавидел ментов, которые тоже курировали этот рынок, а по сути, рэкетировали «болгар». Каждую неделю Андрей отдавал оговоренную сумму, и правоохранители носа не совали на рынок.

Он все мечтал о старом масштабе, когда налаженная система сама собой каким-то мистическим насосом давала ему деньги, а он с видом туркестанского бая, пресыщенного удовольствиями, думал, куда бы еще их потратить.

Однажды, случилось событие, которое вытащило его из пучин самобичевания и несбывшихся мечт. На рынке завелись наркоманы, безобидные, которые подрабатывали разнорабочими. Их не гнали, терпели, хотя и немного опасались. Так в один из осенних особо тоскливых дней, кайфанувший нарик не рассчитал дозу и впал в кому. И когда его, обосравшегося и обблевавшегося вытаскивал на улицу Андрей, то для себя твердо решил, что создан не для такой жизни и требуется резко все поменять.

Но сказать проще, чем сделать. Надо было как-то проявить себя, показать главному, что он, Андрей, не такой, как остальные безмозглые бандиты, а человек идейный и толковый. Но как это ыло сделать?

У всех бывает такое, что в ответственный момент мы будто и не контролируем свое тело, будто кто-то другой, гораздо более умный сел за рычаги управления, отключил сознание и делает только то, что требуется. Мы всегда поражаемся этому и стараемся никому не рассказывать, ведь окружающие могут счесть нас неадекватными или еще чего похуже.

Так случилось и с Андреем на одной из стрелок. Когда Болгарин разговаривал на повышенных тонах с каким-то залетным авторитетом, а стоящие за их спинами группы поддержки свирепо сверлили друг друга глазами, вдруг у Домового внезапно отключился мозг и ноги сами понесли вперед.

Братва, с той и другой стороны, испытав когнитивный диссонанс, стояли и смотрели на такое вопиющее нарушение всех правил и традиций, которые уходили корнями в дремучую древность, когда вожди выясняли отношения только между собой, а для подчиненных фигура начальника была неприкосновенна.

Андрей подлетел к гастролеру, взял за грудки и швырнул на землю. После чего своими огромными кулачищами, похожими на пивные кружки, стал избивать того, приговаривая, что он никто, звать его никак, его мать — куртизанка невыоской ценовой категории и вообще, Андрей за такого хорошего руководителя может порвать любого голыми руками.

Болгарин и две банды стояли в шоке и смотрели, как еще секунду назад грозный человек в кожаной куртке и норковой шапке начинает превращаться в месиво.

Наконец, Андрей встал, и, обращаясь ко всем сразу, произнес недлинную речь. Если заменить нецензурную брань и междометия, звучала она так:

— Если вы, презервативы, восстановленные после нарушения целостности, еще раз хоть попробуете усомниться в мудрости, доброте и чести нашего начальника, который кормит и поит хороших людей, а так же следит, чтобы не было никаких нарушений порядка, то с вами будет произведен нетрадициооный секс с использованием подручных предметов. И сделано это будет не только с вами, но и с вашими родными, собаками и даже деревьями на дачном участке.

Пришлая банда, не ожидавшая такого беспредела, молча села в битые автомобили с тонированными стеклами и уехала.

Через пару дней, немного отойдя от шока, гости снова обратились к Болгарину с просьбой принять их. Поскольку их пахан был надолго выведен из строя и потерял хоть какой-то авторитет в сфере, а на родину мы было нельзя. Недолго думаю, Болгарин согласился. По правде говоря, он и сам не отошел от этого представления и побавивался Андрея, хотя и ценил его за безжалостность.

Так он снова начал свой карьерынй рост. Андрей теперь был практически правой рукой Болгарина, вместе ездили с ним по разборкам и теркам, пытались подмять какие-то дополнительные финансовые потоки, потому, что гнет со стороны государственных органов усиливался, необходимо было заносить уже не только милиции, но и прокуратуре, налоговой и даже службе безопасностисти Бабуины.

Их организация уже перестала брезговать даже банальными ограбления прохожих, делами, которыми даже в худшие дни своего одиночества Андрей бы не стал заниматься, но чтобы выжить пришлось переступить не только через свои моральные принципы, но и сломать в себе некий стержень. Он ломался и не единожды.

И вот, в один из ясных Мангырымских вечером, которые особо хороши, ехали они вдвоем на раздолбанной иномарке и мрачно думали каждый о своем. Болгарин размышлял, как бы сделать дембельский аккорд, который в его представлении заключался, чтобы взять в долг большую сумму или кредит или товар, кинуть всех и сбежать туда, где никогда не станут искать. Андрей же прикидывал варианты, чтобы перебраться в новую Империю. Тут были свои плюсы и минусы. Положительные моменты в том, что новая Империя была на порядок мощнее Бабуины и, соответственно, там вращались другие деньги. А плохо то, что там и местные бандюганы валили друг друга гораздо активнее, а к пришельцам из других осколков старой Империи почему-то относились совсем уж нетерпимо.

Они уже подъезжали к городу, как дорогу им перегородил старый жигуленок, по виду, на каких ездят дачники и мешками картошки.

— Что такое еще?, — недовольно произнес Болгарин. Какой-то старый пердун мне будет дорогу перегораживать?!

Тут из жигуленка выскочили две фигуры в черных масках с автоматами и открылы огонь по их автомобилю.

Глава 5

Их полк дальше двигался на юг. После того, как начались серьезные бои на Перекопе, прошло уже немало времени. Сперва они держались, практически не получая снабжения из тыла.

Первые атаки немцев оказались, как говорится, «на дурачка». Они пытались силами небольших авангардов прощупать, насколько крепка оборона Крыма и стойки части его защищающие.

Сначала все было ничего, спасибо той небольшой передышке, за которую солдаты успели буквально вгрызться в каменистую землю. Первые атаки были легко отбиты, а когда пошли слухи, что со стороны Севастополя идут подкрепления, то моральных дух сразу улучшился и начались разговоры о контрнаступлении.

Но продолжалось это недолго. Как только немцы подтянули уже серьезные силы, их тщательно выстроенная оборона рухнула в течение одного дня.

Было много пропавших без вести, еще больше убитых, и совсем какое-то запредельное количество раненых, которые умирали еще до того, как им будет оказана помощь. Выяснилось, что госпитальная служба не развернута, а кое-где работающие врачи осуществлляли просто чудеса мастерства не имея под рукой практически никаких инструментов и лекарств.

Теперь Крым оказывается практически отрезан от остальной территории страны, потому, что с севера был враг, а через Керченский пролив особо не переправишь, во-первых потому, что весь небольшой Черноморский флот сейчас пытался удержать Одессу, а румынские и немецкие самолеты и подлодки топили всех, кто попадался в поле зрения.

Одно было хорошо, если так можно представить. После взлома обороны немцы тоже понесли большие потери и сейчас остановились на севере полуострова для отдыха и пополнения.

Полк двигался дальше на юг. И шли они по дороге, все так же вместе, трое боевых товарищей.

— Уф, жара-то какая, — Алексей снял гимнастерку и вытер лицо от пота. Это что ж за начало осени такое? У нас в Ленинграде-то уже свежо и самая хорошая погода. Идешь по Невскому, там все красивые девушки, детишки мороженое едят, автомобили блестящие и важные ездят. Красота.

У него последние пару дней было отличное настроение, которое не смогло омрачить даже непрерывное отступление с редкими боями. Дело в том, что смог передать письмо домой, чтобы не родные не беспокоились, потому, что с первого дня войны они не знали, что с ним случилось и где он находится.

Алексей так и не узнал, что на следующий день почтовый вагон, где находилось его письмо, попал под налет немцев и целиком сгорел.

— А тут идешь и идешь себе. Когда жара в этой проклятой степи загончится, — буркнул под нос Абрам. Он в последнем бою проявил себя геройски и благодаря твердой руке и хорошему глазомеру с помощью противотанкового ружья подбил один танк и был представлен к награде.

— Наверное, в Симферополь идем, — с готовностью откликнулся Алексей. Главный город Крыма не можем не защитиить, сейчас фрицев заманим немного, а потом отрежем их самих с севера.

— Не думаю, — подал голос обычно немногословный Архип. Вон мужики из соседнего полка рассказывали, что недавно были в штабе дивизии и слышали, что наши сейчас попали в котел под Киевом, а другие откатываются к Ростову. Кажется, у нас тут еще более-менее спокойная обстановка.

— Главное, чтобы мои ушли с армией, — тихо прошептал Абрам. Плевать на дом и хозяйство, главное, чтобы живыми ушли.

— Мужики, — Архип сбавил шаг и огляделся. Давайте потихоньку сходить на обочину. Вон, кажется, нам подготовили место для привала. Да, точно. И полевая кухня вон туда повернула. Потише идите, кто прибудет первыми, ротные отправят дрова рубить.

Архип, служивший в армии не так давно, судя по всему, быстро понял военные традиции и порядки, и теперь старался побыть подальше от начальства и поближе к кухне везде, где это только было возможно.

— А что давать-то будут, не в курсе?

— Черт его знает. Кашу снова, наверное.

После обеда еще до того, как двинуться дальше, они закурили и подошли к группе людей, в центре которой сидел пожилой солдат и рассказывал истории, а сидящие вокруг желторотики, многие младше них самих, завороженно, как кобра факира, смотрели на него.

— Да это ничего, внучки, это разве марш? Вот я воевал в японскую войну, вот так, ей-богу, марши были смертоубийственные. Такая земля есть, Маньчжурия, наподобие нашего Крыма, только больше в сто раз и везде сопки, сопки, сопки. Вот там мы и воевали с японцами. Командир у нас был генерал Куропаткин, слышали небось?

Пара человек кивнули.

— Дык, это совсем говорящая фамилия была. И мужества в нем было, как в куропатке. Как только враг появляется, он тут же приказывал отступать. Наших и больше, и орудия есть, и снаряды подвезли, нет, только заметит в бинокль японца — сразу дает приказ отходить. Вот мы и ходили по всей Манчжурии, туда-сюда, сюда-туда. Тыщу верст за месяц исходили, искали, где супротивника нет. Не нашли.

— А почему ж его слушались все, отец? Неужели, все командиры такие были?

— Почему же все? Не все. Многие были честные и толковые командиры. Только, слухи ходили, что у Куропаткина были крепкие связи в Санкт-Петербурге, на самом верху. Поговаривали, сама императрица ему покровительствует. Вот и было ему полное доверие. Другие командиры каждый день говорили ему, отец, мол, родной, да пусти ты хоть казачков по тылам японским. Враг таких фокусов не знает, а наш брат еще со времен Давыдова Дениса Васильевича ох как любил партизанить по тылам. Нет, напросно все. Никогда не давал порезвиться казачкам.

— Так что ж, предателем он был? Японцы подкупили его или немцы?

— Тут все не так просто, внучки, — дед глянул в сторону комбата, который шел от них, наверное, для получения новых инструкций из штаба. Вздохнул, и, понимая, что минут дсять на привал у них есть, снова начал забивать свою старую трубку табаком. Не думаю, что он был предателем. Может и был, но об этом не известно. Тут дело вот в чем. До японской войны Россия жила долгие годы при царе Александре Миротворце, и ни с кем не вела никаких войн, и, слава Богу. А когда нет супротивника, а деньги выделяются на армию большие, то карьеру начинают делать не толковые командиры, наподобие Александра Васильевича Суворова, который с самих низов поднялся до генералиссимуса, а штабные специалисты, которые очень красиво умеют составлять отчеты начальству, интересно писать, почему они самые лучшие и как распорядиться тылом. Вот и получилось, что когда началась война, армией командовали не боевые командиры, а знатоки парадов и учений, которые жутко боятся самоличной ответственности и все важные решения пытаюстя переложить на других.

Вот случай был у нас, в начале похода, когда пытались снять осаду с Порт-Артура. Один полковник очень уж ему, Куропаткину то есть, докучал, просил выделить силы, чтобы занять высоту, откуда японцы из орудий расстреливали наш корпус. Ну, генерал дал устный приказ, да такой мудреный, что никто ничего не понял. Командиры покумекали, решили, если нет запрета, значит, разрешено.

Высоту заняли, но потеряли много людей и несколько орудий. А потом, чтобы оправдаться перед царем, Куропаткин написал рапорт, что этот полковник действовал самоуправно и его неразумные действия заставили всю армию отступить.

Полковника, забыл его фамилию, зараза, толковый командир, кстати, был, я против него в Гражданскую воевал, отдали под трибунал. Куропаткину дали награду, что правильно бережет солдатушек и казенное добро.

— И отступили?, — не веряще спросил один из сидящих.

— Отступили, -кивнул дед. И оставили очень много наших в Порт-Артуре без надежды на снятие блокады. Вот что-что, а отступать он был мастер, ничего не скажу. Прям по всем правилам военного дела, не к чему придраться.

— А сейчас-то как, отец? Похожа эта война на ту?

— Нет, — дед надолго задумался. Это на войну с Наполеоном похоже больше, там тоже отступали долго. Но и разница большая. Там мы отступали без боев и потерь, а теперь… Сами знаете.

Уже чуть позже, ближе к вечеру, с Алексеем поравнялся дед-рассказчик и негромко произнес:

— Нет, не в Симферополь.

— Что, — не понимающе откликнулся тот. Куда?

— Ты говорил, что Симферополь защищать будем. Нет, не будем. Он плоский город, как стол, его не получится защитить, уж поверь моему Геогрию. Дед достал из-за пазухи старый выцвевший ордин и с любовью на него посмотрел.

— Почему?, — не понимал все равно Алексей. А куда идем тогда?

— Слыхал я, гражданских из Симферополя эвакуируют в Керчь и дальше, на Кубань. Оставляем город, внучок. Дальше идем.

— Я не внучок, — неожиданно жестко ответил тот. А рядовой Витовтов Алексей Валерьевич.

— Будь по-твоему, рядовой Витовтов Алексей Валерьевич, — добродушно улыбнулся дед. А я — рядовой Колыванов Руслан Юрьевич.

— Так куда идем-то, отец? Неужто, сразу в море топиться?

— Зачем в море?, — удивленно воззарился тот. Идем в город русских моряков.

Глава 6

Очнулся Андрей уже в больнице. Попытался вспомнить, как сюда попал, однако, последнее, что ему отложилось в памяти, была поездка с Болгарином на машине. Авария?

Дико болел живот и грудь, которые были перемотаны невероятными слоями бинтов.

Их расстреляли. Точно. А он выжил. Интересно, а как там Болгарин? Тоже повезло, как и ему или он вытащил черную масть из колоды Судьбы. Андрей не то, чтобы слишком переживал о своем начальнике, просто прикидывал шансы на неблагоприятное развитие событий, если тот будет убит или серьезно ранен, и как это отразится на его положении и благосостоянии.

Ближе к вечеру к нему пришли коллеги по работе.

— Ну, ты эта, типа, Андреич, в натуре, — пытался начать разговор один из младших в фирме бойцов. Поздравляем тебя, что остался живой. Везунчик ты, короче. Жить будешь, врач сказал.

Бедняга вытер выступивший пот на лбу, и было заметно, что ему непросто далась эту сложная ободряющая речь.

— Нашли, кто это сделал?

— Ищем. Но Болгарина нет, и не знаем кого прессануть.

Значит, начальник их убит. Андрей не ощущал никаких чувств по этому поводу, только немного масляно сверкнули его глаза, как и всегда, когда он чувствовал, что ему дается шанс.

— Там это. Пацаны волнуются. Если главного завалили, спрашивают, что им делать. Разбегаемся или что? Кто держать теперь будет комерсов и им зарплаты платить?

— Вам только пожрать!, — огрызнулся раненый. Вон в войну в Ленинграде люди крыс жрали, но не сдались, а вы, ссыкуны, сразу заднюю давать?!

— Так то в войну, — потупил глаза бандит. А сейчас на сигареты и бензин нет даже.

— Скажи всем, ничего не сворачивается. Все по-старому остается, я теперь главный. Деньги через пару дней будут. Поправлюсь, и будем бизнес дальше делать.

Улыбка осветила лицо гостя, он радостно кивнул и поспешно вышел, еще раз пожелав скорейшего выздоровления.

Андрей не просто так сделал такое смелое заявление. Он, как будучи первым помощником Болгарина, знал его бизнес-связи и примерную бухгалтерию, а так же имел в надежном месте все документы, которые касались их дел. Конечно, Андрей не все себе заберет, немного с барского плеча отсыпет и вдове с сиротками убитого, но по праву сильного намерен был стать новым вожаком.

— Угу, по праву сильного, — пробормотал он, прикидывая, как будет ходить в туалет. И получилось именно то, чего он в тайне больше всего боялся. Его ближайшим другом на недели стала металлическая утка.

Второй посетитель был не столь благожелательно настроен, однако, его мысли можно было прочитал еще проще.

Пришел милиционер, чтобы допросить о расстреле. По быстро бегающим глазам и сладкому голосу можно было делать его наглядным пособием «Как определить человека, который вымогает взятку».

— Ну что, Андрей Петрович, как здоровье?

— Спасибо. Врачи говорят, скоро выпишут домой.

— Может, раскажите, кто тот злодей, который убил вашего попутчика и так нехорошо рассправился с вами?

— Ничем не могу помочь нашей доблестной бабуинской милиции. Рад бы, чтобы вы поймали этих негодяев, чтобы они правопорядок не нарушали. Помню только, что остановились на какой-то грязной машине, выскочили двое с автоматами и начали стрелять. Очнулся здесь.

— И ничего больше вспомнить не можете?

— Да нет, вроде, — Андрей задумчиво поглядел в окно и подумал, что его красили, наверное, еще в старой Империи. Наверное, спутали нас с кем-то. Таких машин в Мангерыме полно, да и смеркалось уже.

— Ну что ж, — погрустневший милиционер встал и выдал печальный вздох. Хорошо играет, чертяка, — подумал Андрей, небось, театральное заканчивал. Тогда, Андрей Петрович, вынужден вам объявить, что вы считаетесь подозреваемым по семи статьям уголовного кодекса Бабуины, в том числе, в разбое, рэкете, вымогательстве, наркоторговле, убийстве, подделке документов и так далее, а самое главное, в участии в преступной группировке под названием «Болгары». Как вы знаете, сейчас наше бабуинское правительство взяло курс на непримиримую борьбу с нарушителяим закона, а вы столько всего нарушили, что суд прогремит на всю страну.

Конечно, милиционер врал. Таких, как они, по всему Мангерыму было несколько десятков, а остров был очень средненькой по ресурсам и размеру поляны. Другое дело, что, похоже, действительно, попался он капитально и все может законистя очень неприятно.

Однако, гость все мялся на месте и медлил уходить, все поглядывая на раненого и будто ожидал от него ответа.

Андрей прикрыл глаза.

Для того, чтобы дело спущено на тормозах, а документы были съедены крысами в старых и грязных подвалал местной милиции, Андрей был вынужден отдать почти все свои деньги и даже драгоценности жены.

Когда он вышел из больницы, изрядно похудевший и осунувшийся, то, конечно, уже никакой фирмы не было. Пацаны разбежались по другим бандам, а офис, бывший их неофициальной базой, оказался разграбленным настолько, что сняли даже обои. Таковы были нравы в ту смутную эпоху накопления первоначального капитала, и низвержение вчерашних кумиров происходило довольно часто и обыденно.

Пришлось Андрею снова, очередной раз, начинать все с нуля. Семейная жизнь не дала трещину, но была очень близка к этому. Верная жена, уставшая от постоянных крушений мужа, уже собиралась подать на развод, но в последний момент передумала.

Андрей решил очередной раз попробоваться в своей родной сфере. Благо, время перестрелок на улице, золотых цепей и кожанок, сшитых из боксерских перчаток, постепенно уходило, общественное имущество в основном оказалось поделено, и теперь требовалась некая легализация. Красные директора, прошедшие партийную школу и умевшие выполнять и перевыполнять спущенный сверху план, оказались не столь эффективными в новой конкурентной экономической ситуации. Поэтому, требовались люди новой формации, особые люди, которые могли продать негру крем для загара, да еще со стопроцентной чистой прибылью.

Андрей, подняв все старые связи, предъявил к оплате старые счета Болгарина и очередной раз подключив отца, который что при старой, что при новой власти железобетонно сидел в местном парламенте, открыл новую фирму. Теперь он старался не иметь особых дел с откровенным криминалом, а действовал более тонко, экономическими методами. Занимался импортом компьютерной техники (вышел на людей в таможне и налоговой, и товары не то, что не облагались пошлинами и налогами, так еще и государство доплачивало ему по «Программе модернизации высиилительных сетей региональных банков») и виртуальным экспортом продукции местных машиностроительных заводов, которые при старой Империи производили сложную оптику для спутников-шпионов, в теперь посуду. Виртуальным потому, что товар никуда и не узжал, а пройдя все процедуры, государство возвращало НДС, товары же прямо с заводов напрямую отгружались местным бандюганам, которые держали бытовые магазины.

Все было намного более безопасно, чем раньше. К пистолету Андрей почти не прикасался, а все больше погружался в бухгалтерские отчетности и банковские выписки. Сотрудники силовых структур, которые ходили к нему за зарплатой, были почти все местные, мангерымские, со многими он был знаком с дества, поэтому, никаких недопониманий не возникало.

Периодически, когда в регион приезжали какие-то пришлые, из столицы Бабуины, то сразу включалась круговая порука и родственные связи, и сколько ни пытался пришелец накопать какой-то компромат на кого-то из местных и покормиться на новой поляне, всегда уезжал несолоно хлебавши.

Деятельность Андрею не то, чтобы нравилась, просто ему больше по душе была активная работа. Когда выдавалась редкая возможность какого-то конкурента или журналиста засунуть в багажник и вывести на пустынный берег моря, незнакомый туристам, то он с радостью вспоминал былые деньки и делал даже то, что было явно лишним. Андрей нередко избивал тщедушных сотрудников местных газет, которые осмеливались провести расследование, почему посуда, которая по документам уезжала в Правильные Хорошие страны, где Демократия и сериалы про аристократические семьи, практически сразу с конвеера оказываются на местных рынках.

— И запомни, — приговаривал Андрей, нависая огромным шкафом над избитым задохликом, -еще раз попытаешься лезть не в свое дело, останешься на этом же берегу. Это конечно, — Андрей поднял глаза на великолепный вид со скалы на море, — тоже неплохо, но, думаю, ты больше хочешь пожить. Правда ведь?

Тот истерично кивал головой.

Со временем, не быстро, когда, на удивление всем, новая Империя под руководством нового Гаранта, начала укрпляться и посматривать, что такого интересного происходит по ее границам, фирма Андрея постпенно достигла пика своего развития и стала довольно влиятельной во всем Мангерыме. Можно было, конечно, расти дальше, в Бабуине, но там сидели свои Андреи и они очень не любили конкуренции. Конечно, снаряд два раза в одну и ту же воронку не падает, но пытать счастья и нарываться на еще один расстрел машины или исчезновения своего казначея, ему совершенно не хотелось.

И тогда ему посоветовали попытать счастье в местной политике. Сначала Андрей нашел предложение смешным, но чем дальше размышлял, тем более находил ее очень неплохой. Ведь если создашь, возглавишь или просто войдешь в какую-то партию, то не только получишь авторитет, как идейного человека и познакомишсья со всеми влиятельными лицами региона, но и если начнут прследования, то всегда можно собрать прессу, иностранные СМИ, и, внеся определенные средства лично руководителям, представить дело так, что его, честного человека, защитника обездоленных и несчастных, пытаются закрыть и подвергунть гонениям, как старых диссидентов.

Оставалось выбрать направление партии и ее название. Людей тошнило от абстрактвных идей, вроде, социал-капитализма или патриот-либерализма, а хотели внятную и четкую политическую платформу, чтобы не разбираться в тонкостях идеалогии и что там написал Ленин в девятом томе и как это согласуется к фразой Марка из пятого тома второго переиздания. Тут дело обстояло сложнее, и чтобы немного разобраться, следует немного обратиться к истории.

Сам по себе остров Мангерым был невероятно древней областью, где испокон веков солились разные народы, смешивались, строили цивилизации, исчезали, приходили новые, абсолютно другие, адсорбировали в себя остатки старых, изменялись и так далее. За век до описываемых событий на острове образовались четыре устойчивых группы. Первая и основная — берские. Это главный народ и старой и новой Империи, которые, по сути, и создали цивилизацию в этих краях. Вторая по численности и значимости — бабуинцы. Это были почти берские, и вообще, отличия состояли только в чуть другом произношении и одежде, поэтому, многие ученые не разделяли эти два народа. Третья группа — валары. Валары были потомками довольно старой державы, но среди них иногда возникали сумасшедшие, которые призывали к восстановлению Мангерымского банства. На них особо внимания не обращали, как на юродивых, но секретные службы держали на карандаше, потому, что все-таки валары кардинально отличались во всем и от берских, и от бабуинцев. И четвертая группа, остатки разных народов, которые в древности населяли Мангерым. Они ни на что особо не претендовали и всегда поддерживали берских, как защитников их прав и свобод.

Во время Войны, когда старая Имеприя была как никогда близка к катастрофе, было немало сообщений от многих источников, что валары активно поддерживают врага, и когда Тиран освободил Мангерым, то он собрал остатки валар, сильно уменьшившиеся из-за боевых действий и отправил их жить на далекий север, прямо к белым медведям. Действительно ли он были массово колаборационистами или нет, сказать трудно, и зависит это заангажированности человека в ту или иную сторону, но факт высылки был зафиксирован. И когда старая Империя шаталась, потомки высланных, расплодившиеся, как Гог и Магог на краю Земли, вернулись назад в благословенный Мангерым, то оставшиеся на острове были не очень рады возвращению, как они считали, предателей.

Так или иначе, валары все прибывали в Мангерым, образовали свое параллельное правительство и органы власти, и всеми правдами и неправдами начали занимать земли. Что подкидывало дровишек в слабо тлеющий этнический конфликт на благословенном острове.

Андрей, долго думал над этой ситуацией, как обыграть ее на пользу создаваемой партии. Прикидывал и так, и эдак, но получалось или ужасно вальгурно, или с каким-то отрицанием и негативом. Решил уже было прибегнуть к помощи политтехнологов из большой Бабуины, как ему пришла в голову мысль.

«За берскую правду!».

Название было простым и ясно выражало политическую программу. Любой берский, взглянув на мужественный волевой профиль Андрея, устремившего неприклонный взгляд вдаль, сразу понимал, что он лично отремонтирует обоссаный подъезд, заставит работодателя минимум в два раза повысить зарплату, уговорит Люську из соседнего ларька выпить в детском садике паленку, а главное, вычеситит всю жидовскую мафию из страны.

Неожиданно для всех, и в том числе для себя, Андрей обнаружил еще один талант — он мог бесконечно долго говорить на митингах и выступлениях, конкурирую даже с самим Троцким. Его контингент составляли в основном пенсионеры, которым было скучно сидеть дома и они регулярно ходили на разнообразные митинги, на которых платили или даже кормили. Это была стандартная практика в Бабуине, где политических партий было настолько много, они появлялись из ниоткуда, чтобы так же резко исчзнуть, как только была выполнена коммерческая цель основателя. Пенсионеры каждый день ходили на какие-то акции, а особо ловкие успевали за день отметиться на противоположных митингах, клеймя толпу, где сами были всего полчаса назад. А когда были выборы, в Бабуине они происходили ежегодно, очередные или внеочердные, пенсионеры могли заработать двойную и даже тройную сумму.

Так или иначе, Андрей начинал входить в политическую элиту Мангерыма. Пока его партия была совсем крошечная, и местные авторитеты не прибегали к нему за помощью, иммунитетом и лоббизмом, однако, примелькавшись в региональных и даже государственных СМИ, неутомимимые организаторские и ораторские способности постепенно стали капитализироваться, и если поначалу скудный ручеек средств едва хватал на аренду офиса и печать листовок с плакатами, то по прошествию нескольких месяцев он превратился в солидный поток, куда вливались совершенно разные источники.

Андрей сменил удобный тренировочный костюм и кожанку на респектабельную тройку, сперва очень непревычную. На выборах сумел добиться, уплатив, конечно, определенную сумму серьезным людям, прохода в парламент Мангерыма и стал уважаемым местным политиком.

Вверх он старался не лезть по двум причинам, во-первых, там действительно начиналась серьезная политика, и были фигуры другой весовой категории, а у него, кроме собственных ресурсов, по большому счету ничего и не было. А во-вторых, там начинали действовать уже правила, сходные с его прошлыми, только без трупов в багажниках. С его-то сомнительной биографией и очень нехорошими следами по всему региону любой политический противник смог бы вылить такой танкер компромата, что на всю оставшуюся жизнь не отмыться.

Шли годы. Ситуативно он примыкал то к одной мощной силе, то к другой, в зависимости от изменяющихся коммерческих интересов. То Андрей выводил своих пенсионеров с лозунгами, что берские могут обрести социальную справедливость только в Бабуине, которая идет верной дорогой в цивилизованный мир. Когда погода менялась, он немного изменял свои тезисы и теперь призывал к усилению особого статуса Мангерыма и тесному сотрудничеству с новой Империей. Наконец, когда мангерымские валары, которые паслись на своей поляне, оформляли в собственность подконтрольных ему фирм, тут же, естественно, исчезавшие в юридических черный дырах Бабуины, определенные участки земли, то Андрей говорил, что берские — братья с валарами и только в союзе и взаимопомощи можно достичь процветания острова. Это была обычная практика страны, и он ничем не выделялся среди десятков и сотен таких же политических образований.

Андрей со временем набрал еще больше веса, как физического, так и политического, и стал совсем уж грозной фигурой во всех смыслах. Он чувствовал, что находится на своем месте и совсем не стремился что-то менять, когда совершенно неожиданно для всех жителей Бабуины, новой Империи, да и всего мира, произошло Событие.

Глава 7

Когда их полк подходил уже к Севастополю, то многие из их полка, никогда ранее не видившие море, ошеломленно остановились и смотрели на великолпеную картину.

Внизу открывался вид на две большие бухты, Северную и Южную, и так же на ряд мелких, а сам город жался к морю, будто черпая жизненную силу из него.

Все море, насколько хватало взгляда, до горизонта было в кораблях. Здесь были самые разные: огромные линкоры и крейсеры, небольшие, но крайне опасные эсминцы, юркие торпедные катеры, таинственные подводные лодки, но больше всего было заметно, естественно, транспортов. Десятки их выгружались у причалов, какие-то наоборот загружались чем-то неведомым, несколько стояли на рейде под охраной конвоев и ждали своей очереди.

Никто в городе, насколько сверху можно было судить, не слонялся без дела, все куда-то шли или выполняли свои обязанности. По узким извилистым улочкам, которые петляли серпантином, без устали гоняли грузовики. В общем, было заметно, что город готовится к серьезной обороне.

Руслан Юрьевич, или как его любовно называли в роте Дед, правильно сказал им, что в Симферополе они долго не задержались. Остановились на отдых всего на пару дней, после длительного марша и двинулись дальше. Город Алексей с товарищами особо не расмотрел, но показался ему совершенно обычным южным райцентром, где частные дома без какого-то порядка или плана раскинулись на огромные территории по плоской, почти как его Ленинград, местности.

После этого, их полк, как нестойкий, находился в резерве, когда советские войска пытались, потеряв уже Перекоп, не пустить немцев дальше вглубь Крыма. Сражение проходило на равных, но в самый ответственный момент немцы бросили свежие дивизии и оборона рухнула. Но это был лучший из худших варинатов: противник тоже понес тяжелые потери, к тому же, как говорили им штабные, сейчас разворачиваются решающие бои в районе Москвы и фашисты перебрасывают все мало-мальски боеспособные подразделения туда.

За прошедшие недели Архип зарекомендовал себя отличным бойцом, ему был дан пулемет, коим он страшно гордился.

Их определили в один из домов, где, по всей видимости, при царе был какой-то пансион или гимназия и до сих пор кое-где сохранилась великолепнейшая отделка.

— Все, пешие прогулки кончились, — утомленно пробормотал Абрам, стаскивая сапоги с израненных ног. Сколько мы прошли-то, а?

— Черт его знает, — Алексей блаженно растянулся на кровати. Мы не отдыхали как люди сколько не знаю сколько времени. Недели? Да, больше, месяцы.

— Да, — протянул Абрам, поглядывая в окно, где даже по южным меркам было заметно, что вступает в свои права осень.

Настроение друзей последнее время улучилось. Им удалось написать письма и отправить в Москву, чтобы постарались найти их близких. Насколько это было эффективным сказать сложно, но какую-то маленькую победу они ощущали. Пусть родные, где бы они сейчас ни были, узнают, что их защитники не погибли, и не в плену, а пусть и отступают, но бьются с врагом.

— Ну что, Архипка, где твои победы? Война сколько длится-то уже? Три месяца? Враг уже под Москвой, всю Украину и Беларусь занял, Прибалтику. Где мудрость партии и товарища Сталина.

Несмотря на то, что кроме них и Деда в комнате пока никого не было, они старались говорить вполголоса, потому, что тема была очень опасная.

— Где все те сталинские соколы и тысячи танков?

Сибиряк долго думал, наконец вздохнул:

— Да, война оказывается тяжелее, чем все думали. Но нас застали врасплох! Кто же знал, что враг нападет.

— Так на то оно и руководство, чтобы постоянно думать и быть начеку. Вот даже я, простой скульптор, когда читал газеты, всегда думал. Вот Гитлер, да? Завоевал всю Европу. Этой весной даже Югославию и Грецию. Дальше он куда пойдет?

— Мы думали, что в Англию. А он, подлец, на нас повернул.

— А что это кардинально меняет, — подал голос Абрам. Ну, взял бы он Англию и Черчилля и короля за мягкое место. Дальше что? Думаешь, остановился бы?

— Ну, а почему ты думаешь, что ему постоянно надо расширять свою власть? Вся Европа под ним. Кого завоевывать еще? Испанию? Да там и так его союзники-фашисты. Швецию? Там холодно и кроме руды ресурсов особо нет, да и там тоже союзники. Турцию? Думаю, последнее, что хочет Гитлер — это влезать на Восток.

— То есть, наша власть, наша великая партия, оказалась не готова?

— Получается, так.

— Значит, товарищ Сталин не безгрешен?

— Ну, он не может быть везде и делать все. Для этого и партия есть.

Алексей начинал заводиться.

— Погоди. А какой тогда прок от партии? Они должны управлять страной, а в итоге все сводится к решениям товарища Сталина. Ты с ними как-то взаимодейтсвовал? Я вот в свое время от них намучлася до смерти.

— Как же?

— Они постоянно говорили нам творить в духе соцреализма, с учением великого Ленина и не забывая заветы Сталина. Мы сами-то не дураки, понимаем что и как.

— Ну и что тебе не нравится? Или твоя тонкая душа страдала от несправедливости, как у буржуазных поэтов?

— Нет, я человек простой, могу так и эдак. Только, когда я закончил отличную композицию, которую похвалили все мои коллеги и знатоки искусства, приходит такой жлоб, закончивший только один класс до Революции и до сих пор читающий по слогам, и начинает распекать меня, что это не социалистическое искусство и вообще, надо бы меня проверить потому, что какое-то вредительствое влияние чувствуется.

Архип подавился.

— Да брось ты перегибать палку. Какое вредительство может быть от твоих статуй? Если, конечно, какой-то карикатуры на лидеров партии нет.

— Ничего там нет такого. Или, например, думаю, ладно, выполню работу, наподобие той, которая была признана нашими партийнми начальниками. Сделал, вроде, отлично даже получилось. Заключение пишет дедушка старый, патриарх нашего брата, котоырй уже еле ходит от древности и который еще царю Александру Второму выполнял заказы. Что бы ты думал? Арестовали его. На основании какой-то анонимки, в которой написано, что в революцию девятьсот пятого года он помогал находить большевистских провокаторов и уже в наше время неоднократно неодобрительно отзывался о власти и называл начальников идиотами.

— Ну, а зачем он так говорил? И вообще, чего люди искусства лезут в политику? Занимались бы своим творчеством. А то, всегда так, — Архип тоже начал распаляться, — влезут, куда не надо, им по шапке надают, а потом удивляются, за что они получили. Вон у нас, в нашей деревне, лет десять назад, или около того, была учительница. Ее уважали все сильно, она детей грамоте учила, географии и геометрии, а кто изъявлял желание — и французскому языку. Так это дуреха, представь себе, стала последними словами ругать товарища Сталина и Калинина, говорит, что они извратили учение Ленина и только товарищ Троцкий правильно несет знамя коммунизма по планете. Сначала думали, пусть говорит, у нас страна свободная, все имеют право на свое мнение, к тому же, уважаемый и весьма редкий кадр в нашей губернии. А потом ею заинтересовались ответственные товарищи из центра. Прислали человечка, который бы проверил данные о ней. Учительнице нет, чтобы при чужаке-то хоть не говорит свои речи, нет, она с удвеонной силой начала. Ну, ее в итоге и арестовали.

— Не вернулась?

— Нет. Уже лет десять. Может, отпустили, и она переехала, может, до сих пор сидит. Может, умерла. Кто знает. После ареста приехали, собрали вещи в ее доме и увезли. Истории конец.

— По крайней мере, — заметил Абрам, — тут какая-то хоть причина была. А с твоим дедушкой-патриархом что случилось?

— Он подписал признание, что работал на разведку Японии. Только потому, что во время путеешствия цесаревича Николая Александровича в эту страну сопровожда его, и потом несколько раз он дал проводил свои выставки. Где он сейчас? Не знаю. В Эрмитаж не вернулся. Может, поселился где-то. А ты, Архип, — Алексей повернулся к здоровяку, — не понимаю, почему ты так стоишь за партию. У вас что, в Сибири, какая-то другая партия? В коллективизацию все спокойно прошло и люди с радостью пошли в колхозы?

— Нет, конечно, — тот спокойно и твердо смотрел в глаза собеседника, — кому понравится отдавать все, что он заработал годами не разгибая спину, соседу-балагуру, который всю жизнь не пойми чем занимается. У нас и при продразверстке, если что, деревни брались за оружие и не отдаывали ни зернышка. Но я считаю, что только так можно поднять наше хозяйство. Когда вокруг враги, которые только и мечтают, чтобы снова барствовать, это единственный шанс.

— К тому же, — к ним придвинулся Дед, внимательно уже некоторое время прислушивающихся к разговору, — думаешь, сынок, при царе так здорово жилось? Про неурожаи слыхал? Так они были регулярные, почти каждый год, и очень много людей умирало от голода. Да, мы много выращивали, пшеницу и прочее, да и почти все гнали в другие страны. Да, каждый мог отделиться от общины и начать сам хозяйствовать, только почти никто не делал.

— Почему же? Я читал, что многие в Сибирь как раз ехали, там землю давали бесплатно.

— Так-то оно так, внучки, — Дед задумчиво смотрел в сторону. Только, какую ему дадут землю по приезду? Повезет, если хорошую, родящую. А если болота какие-то или тайгу? Что он будет делать-то с ней? Откажется и назад поедет? У него денег нет, да и с семьей приехал, с дитятьками и жонкой. Да и что он один сможет?

— Выделялись, вроде, какие-то деньги, — неуверенно произнес Алексей. И немалые.

— Выделялись, тут твоя правда, — Дед достал свою неразлучную трубку и начал забивать табак. Только учти, милок, что часть этих денег шла на переезд, цены в Сибири были ох как другие, чем в Вологде или Симбирске, да и что с этими деньгами делать посрели леса? От медведей отбиваться? А купцы в больших городах, как только видели, что приехал новый поселенец, да еще и с семьей, тут же цены ему ставили в три раза выше, чем местным. Да он и не откажется, детки-то плачут, кушать хотят.

— Если ли на тебе крест, окаянный, — ошеломленные от цен спрашивали переселенцы.

Крест был. Купцам тоже нужна прибыль, им доставить товары тоже денег стоит.

Так что, внучки, и сейчас непросто, и тогда была жизнь не сахар. А мы, простой народ, держимся и не унываем.

Он подмигнул и затянулся трубкой.

Появился Кривошеев и недовольно осмотрел их.

— Чего бездельничаете? За мной, работы много. Пока немец не пришел, будете копать столько, сколько видите.

Их повели на один холмов, столь многочисленные вокруг города. Продвигаясь, как ни странно, на грузовике вверх по склону, Абрам удивленно заметил:

— А в городе кроме нас еще солдаты есть?

— Точно, — озадаченно почесал в затылке Алексей. Только сейчас понял. Я ни одного не видел. Моряков, краснофлотцев — да, много, но простых пехотинцев или бронетанковых войск нет.

— Наверное, пока все защищают подходы к городу. Это только нас, больных, увечных и скульпторов, чтобы понапрасну не посылать на гибуль, отвели в тыл для того, чтобы подготовили оборону.

— Я вот что скажу, — вмешался Архип. Город-то совсем небольшой, я думал, что это огромный порт, по рассказам. Но даже для такого размера сил очень мало. Как думаете, сколько всего в городе защитников?

Они переглянулись.

— Трудно сказать, конечно, мы только приехали, и, считай, ничего не видели.

— Да, так. Но, в любом случае, если бы и были силы какие-то серьезные, так или иначе мы бы их увидели. Или на причалах, или на работах. Думаю, в целом, с учетом нас и других, которые, рассказывают, небольшими группами приходят, дивизия, или две. Если можно с таким расчетом подходить.

— Моряки, бравые ребята, но их слишком мало, чтобы защищаться, когда придут немцы. Наверное, командование имеет и запасной план, в случае опасности отведет нас на восток, в сторону Феодосии и Керчи.

Их привезли практически за город, на одну из возвышенностей, где уже кипела работа.

Кривошеев им и еще нескольким солдатам, бывшим под его командование, приказал поступить в распоряжение инженера. Тот в целом обрисовал задачу, им требовалось копать окопы и готовить места для зенитных батарей, которые подвезут позднее.

Несколько дней их рота под проклятым солнцем вгрызалась в скалы Севастополя. Место их расположения было такое, что они постоянно видели дорогу, ведущую с севера. Если в самом начале к городу двигались отдельные подразделения, то вскоре это были мощные колонны, в основном безоружных и раненых.

— Видать, дела у наших на севере совсем плохо, — мрачно прокомментировал Архип.

Затем их перебросили на другой участок, где располагались огромные орудия, то ли снятые с серьезных морских кораблей, то ли специально созданные для Севастополя. Несколько дней они укрепляли этот пункт. По вечерам их отвозили обратно в казарму, где успевали только добраться до кровати и тут же выключиться. Кормили в целом очень неплохо, во всяком случае, гораздо лучше, чем на марше, видимо, тыловые службы за несколько месяцев оправились от первоначального шока и организовали свою работу.

— Сколько на берегу моря, а все ни разу не плавали на корабле, — однажды вздохнул Алексей.

— А знаешь, что плавает, — с бывалым видом спросил Абрам, которого самого недавно на этом поймали моряки. Говно в проруби! А корабли по морю ходят.

Как-то, когда они уже заканчивали установку и окапывание очередного орудия, примчался взмыленный Кривошеев и сказал Алексею идти в штаб полка. Тот удивился, чем он, простой солдат, может заинтересовать штабистов, но пошел.

Временный штаб располагался на склоне одной из балок, где была разбита большая палатка и стояла чуть позади полевая командирская кухня.

Внутри сидел за столом майор средних лет, с практически полностью седыми волосами и ухоженными усами, которыми тот, скорее всего, очень гордился.

— Садись, Алексей. Ты уж извини, я к тебе буду по имени, звание твои да и возраст такие, что пока не заслужил отчества. Ну ничего, — он улыбнулся, — какие твои годы, еще все впереди.

Где-то в сердце Алексея кольнула неприязнь. Ему было уже почти тридцать, а то, что к нему по имени-отчеству обращались очень уважаемые люди в Ленинграде и Москве, деятели культуры и один весьма высокопоставленный партийный чин, этому майору, наверное, было неизвестно.

Он сел и внимательно и выжидающе смотрел на пригласившего.

У того было очень неприятное лицо. Оно улыбалось и играло дружелюбием, манеры и речь тоже была направлены на то, чтобы расположить к себе, но все портили глаза. Его глаза были не просто холодными, а демонсративно ненавидели все, на что падал взгляд, будь то человек, чайник или какой-либо документ. И мало того, что просто ненавидели, а давали понять, что человек пытается использовать всех вокруг для собственной пользы и выгоды. Наверное, за всю жизнь ему так и не удалось научиться втираться в доверие, и он не понимал почему.

— Знаешь, зачем я тебя пригласил?

Алексей решил, что просто так к особисту не вызывают и пока занять острожную тактику, ведь, в самом деле не чувствовал за собой никаких грехов.

— Никак нет, товарищ майор.

— Плохо, — огорченно произнес тот. Ходят слухи, что у вас в роте какие-то вредительские разговорчики ходят, ругают партию и лично товарища Сталина. Как думаешь, правда это или нет?

Неужели все так просто, изумленно подумал Алексей. Разговоры всегда ходят, и из-за этого ничтожного повода вызывать его? Странно. Ну, противостоять таким поползновениям он научился еще в Ленинграде, где красная интеллигенция, не в пример более коварная, чем этот майор, постоянно пыталась сожрать всех и подмять под себя ресурсы. И этот особист со своими деревенскими подходами не более опасен Алексею, чем младенец.

— Разговоры, — одевая маску недалекого, но преданного партии человека, отвечал он. Дайте подумать. Нет, — после секундного раздумья, — я бы сразу сообщил лейтенанту Кривошееву. Да и что тут думать, страна ведет тяжелую борьбу против врага, а кто затевает вредительские речи, тот, значит, действует на пользу немцам и сам враг.

— Я рад, что встретил здесь надежного человека, — лицемерно обрадовался майор, но глаза опять смазали весь эффект и ясно давали понять, с каким презрением он относится к солдату, сидящему перед ним. Ты прав, Алексей, вся страна под руководством товарища Сталина ведет войну против коварного врага, который воскользовался нашим миролюбием и нанес внезапный удар. Но у нас есть запасной план, я уверен, и скоро, может, весной или даже зимой будем выковыривать Гитлера из его логова в Берлине.

Алексей возбужденно закивал, и, должно быть, немного переиграл, потому, что майор посмотрел на него с сомнением. Но потом отвернулся и закурил.

Только этого мне тут еще не хватало, — подумал Алексей. Не хочется совсем на войне танцевать танго с этим конъюнктурщиком, кто кого обманет. В своих способностях он ни капли не сомневался, однако, был по горло сыт интригами и подковерной борьбой в Эрмитаже и совсем не радовался возможному повторению здесь.

— А как, думаешь, бывает такие разговоры?

Алексей пожал плечами. И подумал, что майор проводит такие разговоры с солдатами в каждой роте, потому, что везде идут такие размышления о партии и ее руководителе. Не могут не идти.

— Наверное, раз вам сообщают. Не думаю, что вам бы врали. Да и, — он понизил голос, — думаю, что не всех врагов Родины мы нашли. Некоторые спрятались, притворяются честными советскими людьми, а сами вредительством занимаются и помогают врагу.

Майор согласно кивнул и счел свою задачу наполовину выполненной. Потом снова встал и налил чая себе и Алексею.

— Бери сахар, не стесняйся. Поди, такой белых сахар никогда не пробовал.

Алексей благодарно потупил глаза и положил еще ложечку в чай, а про себя подумал:

Тупое животное, ты всех деревенских парней так подкупаешь сахаром? Поди, про горячий шоколад, которым я регулярно угощал сотрудников в Ленинграде, ты и не слышал никогда. Только, почему ты меня именно выбрал? Наугад? Тогда, почему не ознакомился с делом и не узнал, что я не простой ленинградский мальчик, а уважаемый деятель искусств?

— Нравится тебе твоя служба, Алексей?

— Как сказать, — он отставил чай и посмотрел в сторону. Жаловаться не на что, начальство хорошее, кормят неплохо, оружие есть. Бери да служи. Претензий не имею.

— Но хотел бы большего, согласись, — вкрадчиво произнес майор и подмигнул.

— Ну, а кто не хотел бы, — он улыбнулся понимающе и кивнул.

— В общем, так. Я могу посодействовать твоему росту по службе. Станешь старшиной, будешь при штабе, сытно есть, сладко спать, а там, чем черт не шутит, пойдешь в командиры. Как скажешь, нравится?

Точно, или мое дело не прислали, или он спутал меня с кем-то. Иначе, чего ради мне делать такие посулы, которые я в гробу видел. Да, оставлю экспозиции и должность директора филиала Эрмитажа, чтобы в преспективе, через несколько лет стать старшиной. Заманчиво.

— Конечно, нравится, товарищ майор, — зардевшись он ответил. Только как такого достичь, только проявить себя в боях надо, тогда начальство заметит.

— Ну почему же, — снисходительно усмехнулся майор. Есть способ гораздо проще и бстрее.

Он достал карандаш и лист бумаги.

— Будем вместе с тобой выявлять врагов народа, ты и я. Согласен? Ну, раз согласен, то пиши, я такой-то и такой, согласен сотрудничать… Чего не пишешь?

Господи, как все тупо и пошло. Алексей чуть разочарованно не фыркнул, но сдержался. Особист просто решил стукача найти, вот и все. А казалось, что-то действительно серьезное. Неужели, так все просто? Ну, может, на пареньков из забитых деревень, которые город первый раз увидели уже в армии, это и действует, но на него точно нет. Ладно, тогда надо вежливо как-то отказаться, но чтобы не вызвать враждебность майора, который потратил полдня и столько сахара на него.

— А что писать, товарищ майор?, — Алексей недоуменно хлопал ресницами. Увольняться со службы? Писать «прошу принять меня к товарищу майору»?

— В смысле, — непонимающе хмурился тот. Пиши, я такой-то и такой-то согалсен сотрудничать… Пиши под диктовку, ладно, а то мы так долго провозимся.

— Так если я перехожу к вам, то мне надо найти лейтенанта Кривошеева и сообщить ему, что теперь мы с вами вместе будем искать врагов народа.

— Да нет же, ты ничего не понял, что ли?, — майор раздраженно очередной раз вскочил со стула. Ты будешь смотреть и слушать, что делается в твоей роте, да и вообще в полку, кто что сказал против партии и товарища Сталина, кто что вообще говорит, какие-то секретные дела делает, понимаешь?

— А как же я смогу?, — еще более удивленно ответил Алексей. Меня Кривошеев отправит копать траншеи, я ему отвечу, что не могу, он спросит почему, мне скажу, что товарищ майор… ээ…

— Майор Зубко, Никита Иванович, — уже закипая от злости выплюнул тот.

— Так точно, майор Зубко приказал мне слушать и записывать. Тогда, получается, — Алексей медленно повел пальцами в воздухе, демонстрируя сложную схему расуждений, — я откажусь выполнять его приказ, а это трибунал. Нет, товарищ майор, — он энергечно замотал головой, — я под трибунал не хочу. Давайте лучше я уйду в отставку в армии и перейду к вам на службу. Под трибунал я не хочу, я хороший и честный солдат.

Зубко пристально смотрел на него, не в силах понять, кто перед ним, ловкач, которого он не раскусил сразу или действительно дурачок, который так и не понял, что ему предлагают.

Ничего окончательно не решив, он ледяным тоном произнес:

— Красноормеец Витовтов, ты, кажется, засиделся в гостях. Чая с сахаром напился, а твои товарищи спины гнут, копают. Иди-ка ты к ним и займись полезным делом, а то немцы подойдут и возьмут город с ходу потому, что ты тут чаи гоняешь. Свободен.

Удивленно и немного обиженно Алексей встал и, оборачиваясь, вышел из палатки. Прошел немного, стащил с лица маску дурачка и глубоко задумался. Если не считать пары моментов, когда он немного переиграл, кажется, что провел свою партию неплохо и смог завершить ее в свою пользу. Главное, чтобы особист не взъелся на него. Да и нет причин для этого. Никаких плохих поступков за ним нет, да и кто он, простой солдат, когда вокруг полно командиров, наверное, у нквдшника и без того полно работы. Решив не суетиться и спокойно продолжить службу, Алексей вернулся к своим, которые уже заканчиали работу.

— Ты где был, — возмутился Абрав. Мы тут копаем весь день, а ты решил прогулку устроить?

Алексей сел в теньке, прислонился к камню и подставил лицо легкому бризу.

— К особисту вызывали. Расспрашивал меня, что и как.

— Ух ты, — выдохнул Архип и присел рядом. А чего хотел? Что говорил?

Алексей прикрыл глаза и долго молчал.

— В общем, — наконец он произнес двум товарищам. Больше никаких политических речей, ругани партии, руководства и прочей беллетристики и словесной эквилибристики.

— Чего, — не понял Архип.

— Не обсуждаем больше политику, — пояснил ему Абрам. Тебя поэтому вызывали?

— В том числе. И вообще, поменьше мелите языком. У нас в роте стукач завелся, крыса.

— Ух ты, — на этот раз выдохнул Абрам. А кто?

— Не знаю. Знал бы — сказал. Но зарубите себе на носу, будете чем-то возмщуены или не согласны — ругайте командиров молча. НКВД пока, надеюсь, мысли читать не умеют.

Вечером пронесся слух, что дивизии, до сих пор защищающие Одессу, оставят ее и эвакуируются к ним, в Севастополь, и что первые транспорты с людьми и техникой уже выгружаются в порту.

Это немного подняло моральных дух бойцов, потому, что удержать город силами нескольких тысяч моряков Черноморского флота и отдельными разбитыми частями пехоты было абсолютно невозможно.

Так же, чтобы не создавать дополнительных сложностей для руководства обороной и не плодить лишних ртов, постепенно все мирное население, которое еще оставалось в городе, вывозилось в Новороссийск. Севастополь все менее становился гражданским городов, а все более — предельно вооруженной окруженной крепостью. Своеобразный транзитный узел, куда прибывали с запада солдаты, и тут же, почти сразу, загружалось мирное население, чтобы проследовать на восток.

Когда выдавалась свободная минутка, то друзья спискались к причалам и наблюдали, как безостоновочно кипит деятельность в порту. Постоянно одни корабли разгружались, вторые, наоборот, принимали грузы и пассажиров и выходили в море. С каждым днем все больше прибыло солдат из Одессы, и однажды Алексей, выразив общую мысль, восликнул:

— А где же вооружение и техника?!

Действительно, в этом плане все тоже обстояло печально. Одной из основных причин эвакуации из Одессы послужило именно исчерпывание боерпипсов и снарядов. Если бы этого было довольно, то держаться против румынских войск можно было очень долго. А теперь, с изумлением взирая на бесконечные подразделения красноармейцев, трудно было избавиться от гаденькой мысли, что гарнизон Севастополя сильнее вряд ли стал.

С другой стороны, это были бойцы, которые на протяжении долгого времени противостояли врагу и уже показавшие себя героями, а для гарнизона иметь в составе уверенные в себе полки являлось крайне важным.

Севастополь оказался на форменном острове, потому, что немцы медленно и не испытывая особенного сопроивления вышли к Алуште и разрезали советсвую территорию пополам, поэтому, все снабжение города проходило по морю с Кубани.

Как ни странно, особых проблем с этим пока не было. Черноморский флот достойно справлялся с этой задачей, а вражеские корабли практичеси не пытались выходить со своих баз. В принципе, определенные трудности могли создать самолеты, но их тоже пока заметно не было, и верховное командование, готовя Севастополь ко второй в его истории серьезной обороне, пытались побольше доставить грузов в это маленькое окно возможностей.

В один из дней над Севастополем, наконец, послышался шум моторов и где-то очень высоко, почти неразличимой точкой показался самолет. Многие, отложив на минуту работу, уставились вверх и пристально за ним наблюдали. Если самолет прибыл с севера, то сомневаться в его враждебных намерениях не приходилось.

Точка покружилась над центром города, потом сделала маневр над кораблями, стоящими на рейде, и, сделав крутой разворот, ушла обратно.

— А чего не сбили?, — Алексей почесал голову. Разведчик, поди.

— Наверное. Не сбили потому, чтоб фашисты видели, какая здесь серьезная крепость. Нам нечего скрывать.

— Может, так — миролюбимо улыбнулся дед. А может, и нет. Не сбили потому, что зенитки так высоко не достанут, а поднимать истребителей ради одного разведчика не станут. Да и самолетов у нас не так много, чтобы рисковать ими. А вдруг, это ловушка?

С того дня вражеские самолеты стали регулярно наведываться в гости, сперва изучая неприступные орешек, а потом уже не стесняясь начали постоянно бомбить и подвергать атакам штурмовиков город.

Теперь было понятно, зачем солдаты потратили столько сил и времени на подготовку и укрепление зенитных батарей, пулеметных и артиллерийких позиций. Заняв эти пункты, оборона города могла вестись гораздо более правильно и эффективно. При налетах боевые корабли выходили из бухты и силами своих зениток помогали товарищам отражать атаки.

Теперь было опасно оставаться в их комфортабельной казарме, и их перевели в какой-то небольшой бункер, вырубленный в склоне горы. Началось уже совсем не такая приятная жизнь, как в бывшей императорской гимпании. Людей было слишком много, всем приходилось прятаться от налетов, и в тесных комнатках скапливались дестяки человек на ночевку.

Несмотря на все предпринятые действия, в Севастополе осталалось еще много гражданских. Капитаны транспортов и эсминцев совершали рейды круглосуточно, почти без отдыха, но в первую очередь командование ставило им задачу доставить в город технику и боеприпасы и эвакуировать ценности, а людей загружали по остаточному принципу.

— Смотри, — однажды показал Дед Архипу на север. Смотри туды, в горазонт, ничего не видишь?

Сколько тот не всматривался, ничего не смог различить. Как только пробовал настроить резкость глаз, они начинали болеть и слезиться.

— Не вижу. А что там?

— Кажись, одесситы (так называли эвакуированных) отходят. Вчера точно этой полоски черной не было, а сегодня появилась.

Ранее всех, кто прибыл из Одессы, предоставляли день отдыха, а сейчас тотчас отправляли на север на помощь тем остаткам дивизий, которые еще держались в степном Крыму, чтобы задержать немцев.

На следующий день это подтвердилось. Одесситы отступали в относительном порядке, без суеты и беспорядка, немцы же, видя, что перед ними опытные солдаты, особо не пытались атаковать, а сохраняя боевой контакт шли следом.

Рано утром, когда они думали уже отправиться на место вчерашней работы по оборудованию артиллерийской позиции, к ним вошел Кривошеев в сопровождении какой-то моряка, статного красавца, который с гордым видом стал осматривать выстроившихся по струнке перед ротным красноармейцев.

— Лейтенант, какие-то они у тебя задохлики. Других нет, что ли?

Тот развел руками.

— А что ты хочешь, капитан-лейтенант. Это резервисты, у которых есть своя работа и семья, и которые оказались в армии только из-за войны. Все, что есть — перед тобой.

Тот скривился и прошелся.

— Ты и ты, — он показал на Архипа и Алексея. За мной.

Кривошеев кивнул:

— Поступаете во временное распоряжение товарища капитан-лейтенанта Сизова. Все ясно?

Те немного недоуменно кивнули.

— Да, за мной, — бросил через плечо моряк.

Тут же, как чертик из табакерки, появился возле двери Дед и обратился бодро к Сизову.

— Тарщ каптн-лейтнт! Разрешите и мне сопровождать и нести службу, куда прикажет командование!

Тот от неожиданности остановился и с недоверией посмотрел на него:

— Куда тебе, старый? Ты хоть знаешь, куда мы идем? Там физическая сила нужна, крепкие бойцы.

— Не могу знать! Но желаю поработать там, где буду полезен!

— Не надо, — отрезал Сизов.

Они уже вышли, как в спину им донеслось негромкое причитание Деда.

— А я мог бы поднять внучкам моральный дух. Поведать те рассказы, что слушал от своего деда, защитника Севастополя. Видать, не судьба.

Сизов внезапно остановился и шедшие сзади Алексей и Архип налетели на него. Дед знал, перед чем морской пехотинец черноморского флота не сможет устоять, а именно, перед рассказами о Нахимове, Корнилове и Истомине, которыми поделится человек, услышавший это все от непосредственного участника событий.

Сизов постоял немного, потом повернулся к Кривошееву и сказал:

— Этого я тоже забераю.

Тот кивнул.

— Ну, пойдем, хитрец, — сказал от Деду, который широко улыбался. Расскажешь бойцам, что и как там происходило.

Когда они вчетвером шли какими-то неприметными переулками, Архип дернул Деда за рукав:

— А чего ты пошел с нами? Наверное, опять заставят копать. Тебе-то зачем это?

Дед подмигнул в ответ.

— Вот будешь в моих годах, может и поймешь. Я вообще, я знаю, куда мы идем. И идем мы не копать, так и знай.

— Так куда же?, — шепотом спросил Архип, поглядывая на шедшего чуть впереди Сизова. Алексей только подошел ближе, чтобы расслышать.

— А чего говорить? Еще десять минут и сам увидишь. Ты мне лучше скажи, ты не устал со своей балалайкой везде ходить?, — он кивнул на пулемет. Когда тебе второго дадут?

Архип пожал плечами.

— Ротный говорил, что пока он мне без надобности, а начнутся бои, определит кого-нибудь.

— Ну и дурак ты. Сила есть, а в чердаке пустой. Так бы он за тобой таскал эту махину, а ты бы ходил и папиросы курил.

— Пришли, — внезапно сказал Сизов, оборачиваясь к ним.

Они стояли перед неприметным домиком какого-то хозяйственного назначения, и собирасль войти в совершенно обычную дверь. Сизов достал ключи и открыл замок. После чего бросил взгляд по сторонам и невесело умехнулся.

— За мной, — бросил морпех.

Внутри оказался небольшой склад, плотно заставленный забитыми ящиками с какими-то вещами, а в конце длинной залы находилась еще одна дверь.

— Так, бойцы задание такое: берите каждый по ящику и за мной. Я один раз с вами пойду, покажу дорогу, а потом вы сами. Надо перетаскать все эти ящики. Они не тяжелые, но неудобные, поэтому, не расслабляйтесь. Дед, а ты, собери у них оружие, понесешь сам.

Все приготовились и уже двинулись к выходу, когда Сизов, пристраивая поудобнее ящик на плече, окликнул их:

— Куда? Нам сюда, — он мотнул головой в сторону второй двери.

За ней скрывалась невооброзимой глубины лестница с редкими площадками, которая была скудно освещена редкими лампочками.

— Вперед.

Они начали спуск. Сперва Алексей пытался считать пролеты, чтобы хоть так оценить глубину их спуска, но очень скоро сбился и просто шагал вниз, получше пытаясь пирстроить ящик. Как Сизов и сказал, они были не очень тяжелые, но абсолютно неудобными, не приспособленными для переноски по таким длинным тоннелям вниз, поэтому довольно скоро с трех красноармейцев уже лил вовсю пот.

— Сколько идти-то так, — кряхтел Алексей, пытаясь удержать выскальзывающий из мокрых рук ящик.

— Да ты не волнуйся, скоро придем, — заметил Дед. Ты главное не думай, что придется так высоко подниматься обратно.

Периодически основная лестница открывала дополнительные ответвления, некоторые были закрыты стальными воротами или ржавой железной решеткой. Кое-где в конце этих вспомогательных ходов горел свет и суетились люди, но Сизов упорно вел их основным маршрутом.

Наконец, они спустились на ровную поверхность какого-то большого длинного коридора, в котором так же было не видно людей, однако, муханический шум и разноголосица не так далеко свидетельствовали о том, что где-то кипит работа.

— Пять минут перекур, — невозмутимо сообщил морпех и трое солдат тут же повалились от усталости на пол. На нем самом, кстати, не было ни малейшего признака усталости.

Пока носильщики пытались восстановить дыхание, Сизов подошел к своду коридора, щелкнул ручным фонариком и прикоснулся стены. Потом под нос чертыхнулся, подоше к другому участку и тяжело вздохнул.

Архип, присловнийся к своему ящику, прошептал:

— Дед, смотри, а тут рельсы же! Тут поезда, что ли ходят?! Метро?!

Тот внимательно осмотрел их, как смог при столь тусклом освещении и поцокал языком.

— Ну не метро, конечно, но вагонетки с грузами вполне. Смотри, какое сооружение, даже рельсы проложили. Живешь-живешь и не знаешь, что такие хоромы под землей выстроены.

— Интересно, а местные жители про эти объекты знают?

— Так, — подошел Сизов, — если начали лясы точить, значит, отдохнули. Подъем, осталось немного.

Они подхватили свои ящики и последовали за морпехом. Через несколько поворотов они вошли в огромный, нет, даже гигансткий зал, больше любого здания, который они когда-либо видели в жизни.

Это был целый подземный город, в котором трудились десятки и сотни людей. Вблизи люди работали на фрезерных станках, кто-то что-то делал вокруг прессов, далее стояли ящики. В отдалении немного стояли токарные станки, за которыми невозмутимо что-то обсуждали люди. Дальше было небольшая площадка, занятая каким-то большим куском железа, по периметру которого что-то внимательно высматривали. Что было еще дальше, не видно потому, что осветить такие объемы было архисложно, и все постепенно съедала темнота.

Сизов деловито поинтересовался:

— Были тут?

Все ошеломленно покачали головой.

— Добро пожаловать в подземное отражение Севастополя, город, а по совместительству и объект, «Крот». Позже проведу экскурсию, пока времени нет. Пошли за мной.

Он нырнул в один из коридоров, поздоровался с двумя командирами, которые пытались его о чем-то спросить, от которых он отмахнулся, мол, не сейчас. После чего остановился перед очередной железной дверью, отпер ее и занес туда ящики.

— Так, красноармейцы. Запомнили дорогу?

Они неуверенно кивнули, взглянув один на другого. Сизов неодобрительно на них посмотрел.

— Не хотел с вами возиться, но теперь меня начальство розыскивает. И мне очень не хочется попадаться им на глаза, поэтому, пойдем, проведу вас обратно. Вот, — он порылся в одном из ящиков и дал каждому динамо-фонарик, — никуда не потеряйте и не сломайте их, они здесь на вес золота. Без них сразу потеряетесь в темноте. За мной.

Они вышли, но отправились не тем путем, которым пришли, а через какие-то совершенно дикие потерны, вдоль силовых кабелей, где приходилось пробираться сильно пригнувшись и боком.

— Первое правило — держитесь только главных коридоров. Чуть свернете не туда, никогда не найдут.

— А что это, товарищ капитан-лейтенант? Это все сделала партия и наш народ?! Это же колоссальная работа, гораздо большая, чем метро в Москве.

— Во-первых, товарищ капитан-лейтенант называйте меня при других командирах. А так, я Прохор Артемьевич. Я не настолько вас старше. А для тебя, — он улыбнулся Деду, вообще я в сыновья гожусь. Во-вторых, я вам особо ничего не расскажу, потому, что не силен в этом деле. Говорят, что начали здесь копать еще при прошлой осаде, когда были очень сильные бомбардировки, и где-то надо было прятать снаряды. Потом начали строить второй ствол, где во время штурмов укрывались женщины и дети. Постепенно разросталось все, закладывались новые штольни. Как говорят. Потмо все оказалось заброшенным. Затем, как началась германская война, снова начали восстанавливать и модернизировать. Ну, а лет десять назад, партия узнала о таком объекте и начала серьезно его расширять. На всякий случай. И тут, видите, — он грустно улыбнулся, по крайней мере, это показалось в полутьме коридоров, — всякий случай наступил.

Но один из историков рассказывал мне, что тут был подземный монастырь средних веков, который был построен на основе древнегреческих поселенй времен Херсонеса. Но тут я не поручусь, просто слышал от одного очень умного человека.

Дальше они продвигались молча и, наконец, вышли к тому месту с рельсами, где отдыхали.

— Говорю еще раз. Так продвигаться только с проводником. Кто сам попрется исследовать коридоры, лично найду и вместо флага на мачту натяну. Уяснили?

Синхронный тройнок кивок.

— Пошли наверх, тут придется долго идти, готовьтесь. Будет тяжело с непривычки.

Тяжело — слово со слишком легкими коннотациями, понял Алексей уже на второй площадке. К пятой кровь уже била барабанами в ушах, а на ноги будто надели свинцовые ботинки, как у водолазов. Каждый шаг превращался в пытку и чтобы идти, Алексей себе представлял, как не он сам, а огромные карьерные краны поднимают поочередно его ноги и опускают на ступени.

Постепенно сзади стал все сильнее доноситься какой-то звук, как чайник при закипании воды, но сил и желания обернуться и посмотреть, не было совершенно.

Как ни удивительно, остановился и обернулся Сизов. Он с виду почти не устал, и только на лбу было несколько капелек пота. Сизов внимательно присмотрелся к Деду, который хрипел как-то уж слишком нехорошо.

— Понятно. Привал десять минут. Я забыл, что вы не привычные пока к таким подъемам.

Они тут же рухнули на площадку.

— Эх, вы, красноармейцы. Ладно, осталось совсем немного. Ничего, недельку побегаете вверх-вниз, попривыкните.

Немного перевели дух и двинулись дальше. Морпех не обманул: как только они стали снова уставать, то впереди увидели дверь, ведущую на поверхность. Они зашли уже в знакомое помещение и осмотрели находящиеся здесь ящики.

— Значит так, бойцы. Надо перетащить это все туда, где мы были. Работы здесь, — он прищурился и замолчал, — дня на три. Как устанете, оставайтесь на месте там внизу и дождитесь меня. Я скоро буду.

Сизов сказал это, вышел на улицу и запер железную дверь снаружи.

— Что-то мне не нравится эта работа, — озадаченно произнес Архип. Лучше в казарме быть или даже укреплять бронебашенные батареи, чем таскать эти ящики вниз.

— А может, отдохнем пока? Он ушел-то, думаю, надолго, сделаем для видимости пару рейсов, а пока тут поспим.

— Если ты сделаешь работу для видимости, так и он покормит нас для видимости. Не думал?, — резонно заметил Дед.

— Действительно. Ты-то чего, старый, с нами пошел? Авось не рад уже.

— Ничего, — не терял оптимизма Дед. Тяжело в учении, легко в бою. Думаете, чего я сюда так рвался? Вон, немец все сильнее бомбардирует нас, а здесь, внизу, мы как у Христа за пазухой. Пусть вся планида налетит на небесную ось, мы не узнаем.

— А если нас назад вернут?, — не скрывал скептицизма Алексей. Поди, и так много народа в подземелье.

— Пока не перетаскаем не вернут, — заверил Дед. Это Сизову опять искать надо рабочую силу, а ему это совсем не хочется.

— Ладно, тогда перекур и потащили ящики.

Пока товарищи потягивали папироски, Архип обошел склад по периметру и внимательно его осмотрел. Оосбенно его заинтересовали вентиляционные решетки и набольшие отверстия в стенах на уровне колена, которые были располоенные в какойто строгой последовательности. Что это? Просто, следы строительства или что-то другое?

Они потащили ящики вниз. Когда наступил вечер, который они в подземелье смогли определить только по часам, троица без сил умирала от усталости внизу, к ним подошел Сизов и удовлетворенно хмыкнул.

— Устали, соколики? Ну ничего, сперва всем трудно. Пойдем за мной, я покажу вам баню, потом где поесть и спать. Завтра дел будет еще больше.

В итоге, они удачно расположились, и каждому была выделена отдельная кровать. О чем еще можно мечтать?

Казалось, только Алексей провалился в темноту, как ощутил толчок под бок. Это был Дед:

— Вставай Алешка, уже все поднялись, один ты дрыхнешь.

— Ты очумел, старый? Ночь на дворе, дай поспать.

Тот хохотнул:

— А тут всегда ночь, Алешка. В подземелье Солнца не бывает.

— Какое подз..?, — и тут он вспомнил вчерашинй день и где они сейчас находятся.

— Пошли, — резко ответил Дед. Кажется, что-то произошло, надо потарапливаться. Да, кстати, — он понизил голос, — воду попусту не трать, а сколько сможешь, собери бутылок и бочонков в каком-то тоннеле, где никто не ходит. А если будет алкоголь, еще лучше.

— А зачем?, — спросил тот, торопливо наматывая портянку.

— Пока не знаю, но лучше подстраховаться.

Им поручили теперь проведение электрики в одном из боковых тоннелей. Руководили, конечно, специалисты, а солдаты протягивали кабели, устанавливали трансформаторы и укрепляли щитки. Было похоже на то, что «Крот» готовиться принять еще большее людей и чуть ли половина защитников города спустится сюда.

Когда они выходили на обед, то выходя на второй, жилой уровень «Крота», взгляд Алексея упал на тоненькую девичью фигуру, которая стояла к нему спиной, склонившись над столом.

В Севастополе вообще со слабым полом было очень тяжело, а здесь, глубоко под землей, женщин было практически перечесть по пальцам.

Им надо было идти дальше, но против его воли, ноги сами замедлили шаг, чтобы лишнее мгновенье полюбоваться точеными обводами, напоминающими березку.

Девушка закончила какую-то работу и повернулась вполоборота, устало поправив выбившуюся прядь под косынку.

— Какая же красота!, — восхищенно прошептал он.

Девушка действительно была очень красива. Не вид не больше восемнадцати лет, а ее экзотическая внешность особо блосалась в глаза. Совсем еще почти девочка, она казалась дюймовочкой, пушинкой, которую могут подхватить затхлые подземные сквозняки и унести в темноту.

Судя по столу перед ней, она была рабочей, к тому же, довольно высококвалифицированной, если принять во внимание какие-то радиодетали, проводки и лампы странных размеров.

Бывает такое у каждого мужчины, когда он встречает девушку, настолько красивую, возможно, только для него, а не для остальных, что это впечателине буквально бьет под дых, невозможно вздохнуть и он ценит на вес золота каждую секунду, когда можно просто смотреть и наслаждаться.

— Кто?, — удивленно обернулся Архип. Девушка? Он присмотрелся. В неясном полумраке, с трудно разгоняемом высоко висящими лампами, было трудно разглядеть. Тебе нравятся худые? Кожа, кости да глаза. Вот у нас на Алтае бабы, — он мечтательно прикрыл глаза, — приятные во всех пропорциях.

— Дурак ты, — холодно откликнулся Алексей. Такая невинная, как ромашка, как тюльпан. Такая красивая. Особенно здесь, под землей.

— Ну, ты подойди к ней, — подмигнул Архип Деду. Ты у нас человек искусства, всякие красивые слова знаешь, как к барышне подойти по умному. Это мы тут люди простые, нежностям и обхождению не шибко обучены. Для нас бабу на сеновале завалить уже счастье.

— Вот скажи мне, Архипка, тебя в твоей деревне, а потом в армии никогда не били?

— Да вроде, нет. Драки бывали, стенка на стенку. А вот чтоб били — не припомню. А что?

— Да больно ты прямолинейный. Язык как помело, а людям это не всегда нравится.

— Так-то оно так, Лешка, но Архип-то в целом прав, — вмешался Дед. Не слишком давай включай влюбленного студентика-филолога, их мечты обычно вдребезги разбиваются о суровую жизнь. А когда смотришь на самую красивую девку, не забывай, что кто-то ее порет, да так, как последнюю сидорову козу, — он взглянул на девушку. Ну, или будет пороть, зависит от возраста. Не надо слишком их возносить, бабы и есть бабы.

— Да не надо мне нравоучения читать, — огрызнулся Алексей. Будто я сам не знаю, что и как в этой жизни. Поди, не мальчишка. Просто, — он запнулся, — хочется верить, что есть в жизни что-то больше, чем сношаться, как животные в свинарнике, что есть что-то важное.

Он механически обернулся к столу, желая еще секунду полюбоваться ею, но девушки уже не было. Тяжело вздохнув, он поплелся дальше работать.

Ходили слухи, что транспорт, который был набит тысячами севастопольцев, что увакуировались на Кавказ, транспорт, который уходил одним из последних, попал под удар подлодок противника, и все люди, в основном женщины и дети, все погибли. Более пяти тысяч человек. Официально никто не подтвердил эту информацию, но штабные, которые были более информаированы, чем Сталин или Гитлер, говорили, что это так. Событие настолько потрясло всю Приморскую армию, что сильно ухудшило моральный дух, даже несмотря на то, что среди бойцов почти не было местных жителей, да и город после эвакуации из Одессы они почти не видели.

Что-то совершенно, в корне, неверное происходило на этйо войне. Когда здоровые мужики обосновались в относительной безопасности в подземелье, а самые беззащитные, женщины и дети, тысячами единомоментно погибают.

Через несколько дней их, красноармейцев и краснофлотцев, собрали отдельно от гражданских, и объявили, что немцы плотно обложили уже город.

Осада началась.

Глава 8

Эмиль Мустафаев, молодой токарь, которого по партийной линии отправили учиться в институт авиастроителей, скучающе поглядывал в окно и давил мух, которые в местном выносимо жарком климате, особенно осенью, сходили с ума и пытались как-нибудь поизощреннее покончить с собой.

Эмиль скучал. Он хотел, как и все его знакомцы и редкие друзья, выплеснуть силу и эмоции молодости. Его заводские втайне бегали покупали самогон, а потом, если получится, то и угощали им местных девчат, которые, конечно, были далеко не мангерымские красавицы, но на безрыбье и когда тебе всего двадцать лет, то готов добиваться взаимности даже от крокодила.

Но сейчас он сидел в аудитории института в компании таких же умирающих от тоски ребят с других заводов, а уставший печальный преподаватель рассказывал, почему учение Маркса всесильно потому, что верно.

Наверное, это было очень важно где-то далеко, в теоретических спорах в Столице, но здесь, в пустыне, где нет ничего, кроме песка, Солнца и хлопка, хотелось думать совсем о другом.

Наконец, занятие закончилось и студенты, почти все работающие днем, стали торопливо расходиться, чтобы вернуться в общежитие, переодеться и попытаться застать какие-то остатки веселья на улицах.

Эмиль тоже торопился, но ему это давалось непросто. А все из-за физических данных. Телосложение его было таково, что издали, да многим и вблизи, он казался десятилетним мальчиком. Его организм будто остановился в развитии, что для него, потомка, как ему говорили родственники, славных мангерымских ханов, было просто нетерпимо для самолюбия. Да и девушки, что тут лукаваить, видели в нем мальчишку, а никак не ухажера, что раздражало и приводило часто в ярость.

Так бы и жил Эмиль в своей пустыне, работал бы на заводе, а ежегодно выезжал бы на сбор хлопка, если бы руководство, не получив разнарядку сверху, насильно практически не отправило его учиться.

Для чего это ему надо, Эмиль не понимал, хватало и простых незатейливых радостей, но кто он такой, чтобы отказать директору завода, рядом с которым стоял руководитель первичной ячейки?

Постепенно, он проникся обучением, однако, эффект оказался совсем не тот, на который рассчитывали. Он стал интересоваться, почему и за что его народ выселили с благословенного острова Мангерым в эти тоскливые пустыни. Почему они должны терпеть, ведь Тиран уже давно был в лучшем или худшем мире и не мог им повредить.

Эмиль стал буквально проглатывать книги по истории, культуре и искуству своего народа. Эти сферы мангерымских валар были до смешного бедны, да и те исследования, что были, оказались написаны его, как он думал, заклятыми врагами — берскими. Вернее, то, что они враги его народу, ни берские, ни сами валары не подозревали, но в душе Эмиля постепенно стала зарождаться великая мысль, что народ, у которого нет ничего, нужно дать образ врага, привить постоянное чувство опасности и тревоги, чтобы распыление остановилось, и началась консолидация и укрепление.

Эмиль долго вынашивал эту мысль, шепотом, конечно, мало ли что, рассказывал ее свои приятелям, таким же, как и он, мангерымским валарам, однако почти все крутили пальцем и виска, а один заметил:

— Сейчас у нас времена не такие, как раньше, но будешь много чирикать — получишь ты путевеочку в снежную тайгу и начнешь работать в древообрабатывающие промышленности.

Но Эмиль, несмотря на свое тщедушное телосложение, напоминал бизона, и если уж у него рождалась мысль, то не отпускала уже. Скоро он создал и отшлифовал своеобразную валароцентричную модель мироздания, где валары объявлялись единственными носителями культуры и цивилизации, и прговаривались к изобретению огня, колеса, письменности и даже анальных свечей.

Свое учение, кстати, в чем-то перекликающееся с учениеми имама Али, он пытался донести до всех валар. Однако те, уже изрядно влившиеся в социум старой Империи, не понимали, почему они должны отбросить логичные и понятные общественные аспекты и следовать за каким-то плюгавым юнцом и идти на конфликт со всем миром.

Поскольку, валары приняли его не очень, Эмиль стал проповедовать всем, в том числе и своим «заклятым» врагам, берским. Руководство завода и его партийный дубликат с тревогой и опасением наблюдали за такими метаморфозами адекватного и перспективного в прошлом человека, на которого были большие перспективы. Когда поняли, что это не временное явление и не белая горячка, а осознанный выбор человека, то негласно на его карьере был поставлен крест, и было принято решение относиться как к юродивому, коим он, по сути, и являлся.

К нему начали присматриваться товарищи из соответствующих органов, которые мудро приняли доктрину, что лучше многочисленные национальные элиты будут взращены и управляемы ими, чем Светочем. А то, что каждому народу нужны лидеры и моральные ориентиры, было общеизвестно.

Чем больше Эмиль читал, тем больше у него открывались глаза на весьма невеселое его положение. У него не было родственников в высших партийных кабинетах, он не был как-то причастен к тем сферам, которые могли сулить даже в социалистическом обществе известный достаток, как дипломатическая служба или крупная торговля. Социальные лифты в старой Империи работали отлично, и каждый, кто имел желание и хоть какие-то способности, могли достичь высот, но сколько лет придется карабкаться на эти вершины? А всего хотелось здесь и сейчас, ведь молоденькие девушки не очень впечатляются его перспективами и высокими должносями лет через тридцать. Их надо поражать немедленно. И поражать сильно.

Денег, конечно, зарабатываемых на заводе не хватало, а поскольку коммунизм еще не был построен, хотя и сильно приблизился, то для приобретения вещей требовались средства. Тут Эмиль был вынужден сойтись с одной из местных банд, которые чистили квартиры. Здесь субтильное телосложение и умелые руки Эмиля очень пригодились. Он быстро приобрел навыки проникновения через форточку в квартиры и взлома дверей без повреждения замков. А приятели тихонько проникали через дверь, выносили все ценности, а потом Эмиль умело закрывал снаружи или изнутри и вылезал обратно тем же путем. И получалось, что квартира не взломана, окна и дверь в целости, а вещи пропали.

Естественно, милиция знала, кто это делает, и порывалась раз за разом арестовать злодеев, и по всей строгости социалистического закона наказать, но раз за разом останавливали товарищи из соответствующих органов.

— Подождем, — говорили они, — пускай себе на шее теплю затянут, а нам наберется еще доказательной базы.

— Но зачем ждать-то?, — удивлялись милиционеры, — мы должны защищать наших граждан, а сейчас, по сути, способствуем нарушению закона.

— Подождем, — отвечали мудрые товарищи в неприметных костюмах. Если сейчас всех возьмем, то максимум им светит по несколько лет тюрьмы, а если доказанных эпизодов будет много, то и судить наш справедливый суд будет гораздо строже. Вы же не хотите лет через пять снова их ловить по квартирам? Да и от безнаказанности они скоро совсем осторожность потеряют.

Тактика оказалась верной. Ошалевшие от легких денег и от того, что глупая милиция никак не может их поймать, бандиты совсем утратили дисциплину в своих щепетильных делах. Они уже не следили за хозяевами богатых квартир, не составляли график их работы, не ставили наблюдение на время самого действия, не уходили по отдельности, не особо скрывались, когда тратили вырученные деньги.

Милиционеры скрипели зубами от досады, но пока ничего не могли сделать, однако товарищи с непримечательными лицами оказались правы: провал бандитов был делом времени, к тому же, не очень долгого.

Все закончилось настолько банально и пошло, что и через много десятилетий Эмиль старался об этом не вспоминать, а когда старые события все-таки всплывали в его памяти, то стыд ни на йоту не уменьшился с тех пор.

А случилось вот что. Праздная жизнь вкупе с ежевечерними походами в ресторан и отсутствием физического труда (свой родной токарный станок Эмиль практически забыл) привела к тому, что он незаметно для себя набрал пару килограмм, которые отложились в средней части туловища. И когда он очередной раз полез в форточку, что делал уже множество раз, то на высоте несольких этажей банально застрял, как Винни-Пух в кроличей норе

И теперь можно преставить эту картину. Обычный советский двор, где ходят люди, а на приличной высоте из форточки торчит жопа и отчаянно дрыгает ножками. Бандиты были в ужасе, Эмилю никто не осмелился помочь потому, что лезть по карнизу за ним, чтобы пропихнуть внутрь никто не желал. И дверь он, следовательно, им так и не открыл.

Поняв, что это провал, его подельники быстро исчезли, а он так и остался висеть, как сарделька, перетянутая в поясе. Эмиль думал уже разбить окно как-то, чтобы хоть что-то предпринять, но тогда он точно изрежется и потеряет много крови, а звон стекла сразу же привлечет людей.

Неизвестно, сколько бы длилось это унижение, но с улицы его заметили люди, которые быстро сообщили хозяевам квартиры. Те мигом примчались и столкнулись нос к носу с незадачливым воришкой.

Конечно, он был избит, после чего была вызвана милиция. А поскольку городок был небольшой, все практически знали друг друга в лицо, то и позор был неописуемый.

К удивлению и нарастающей тревоге, после того, как милиционеры оформили все документы, его под конвоем доставили туда, куда лучше не попадать никуда в жизни, а неприметный человек с усталым лицом нехотя листал откуда-то взявшиеся документы.

— Ну что, гражданин Мустафаев, — тускло произнес человек, — плохи твои дела.

Гражданин. Не товарищ, а гражданин! Где-то спинным мозгом, отделом, около задницы, зажегся тревожный огонек, который был врожденным у всех жителей старой Империи. Когда говорят гражданин, считай, все пропало.

— Почему же, — пытался храбриться и быть развязным Эмиль, несмотря на кровоточащие уши и заплывше от побоев хозяина квартиры лицо. Дадите мне несколько лет, скоро выйду за хорошее поведение. И вообще, первый раз меня задерживаете, я первый раз в жизни полез в квартиру. Бес попутал, сам не знаю, что на меня нашло.

— Ну да, попутал бес. Хорошо, поверим. Парень ты хороший, вон какая характеристика на тебя с завода, прям зачитаешься. Да и в институте учишься, будешь инженером, а нам, нашей социалистической родине такие кадры нужны, — он все перебирал какие-то бумажки.

Ага, провел их, дураков! И характеристику прислали, спасибо. Только, откуда там быстро ее сделали? Ничего, и не такие пытались взять Мустафаева.

— А ты действовал с сообщниками, наверное?, — мужчина поднял на него мутные глаза.

— Я? Да что вы, начальник. Я первый раз полез, хотел хлебнуть немного романтики. Приключений захотелось, так сказать. Думал, залезу в форточку, посмотрю, как люди живут, и вылезу так же. Пощекотать нервишки себе.

— Да? А, ну все логично, все сходится.

Он сделал пару пометок в каком-то документе и снова поднял на Эмиля глаза.

— И чего тебя ко мне привели, — он ободряюще удыбнулся Мустафаеву. Ну, оступился человек, ну что ж, его расстреливтаь сразу? Нет, конечно, надо дать шанс ему исправиться. Рассмотрим твое дело в особом порядке, может, твой цех и на поруки тебя возьмет, вон какая характеристика замечательная на тебя пришла.

Эмиль вообще обомлел от восторга. Все складывалось как нельзя удачно для него. Если он дальше будет изображать искренне заблудшего, но хорошего человека, может и пронесет.

— Кстати, — человек поднялся из-за стола, налил себе и ему чая и стал помешивать сахар ложечкой. У меня племянник хочет после школы пойти к вам на завод работать. Какая там зарплата, нормальная?

Эмиль деловито скривился и покачал рукой в воздухе.

— Небольшая. Но все от него, конечно, будет зависеть.

— Ну к чему ему стремиться? А то он шалопай у меня, надо ему дать стимул, что деньги может приличные заработать. Вот у тебя какой оклад?

Эмиль без задней мысли назвал.

— Хм, ну надо же, — человек снова сел за стол и взял один документ. Да, действительно. Вот справка из бухгалтерии, которая подтверждает твои слова.

Эмиль снова кивнул, еще не подозревая ловушки, хотя она уже практически захлопнулась.

Человек сделал удивленное лицо и достал с самого низа какой-то листок:

— Ой, а это что у нас. Показания официантки коммерческого ресторана с чеком. Что это у нас? Батюшки, да ты потратил за один вечер свою двухмесячную зарплату! Это как, кто-то долг вернул?

Эмиль почувствовал какое-то смутное беспокойство. Конечно, это они прогуливали награбленное, а то, что их расходы никак не сходятся с официальными доходами, как-то не подумали.

— Да, долг. Я помогал друзьям дом строить, а они мне вот денег дали.

— Правда? Хорошие друзья. Ой, да тут три таких показаний! Тоже друзья за дом деньги давали?

Эмилю это теперь совершенно не нравилось, но он решил принять тактику, которая еще никогда его не подводила, а именно, прикинуться глуповатым мусульманином, который плохо понимает язык и почти не говорит на нем.

— Нет. Это другой долг, не помню какой.

— Ну, хорошо. Так, а тут что у нас? Сведения, что тебя в ресторанах видели в компании одних и тех же людей. Крепкая дружба, а?

Теперь надо уходить в несознанку или имитировать инфаркт, но человек уже пошел в атаку.

— А это что за документ? А, календарь ограблений квартир в нашем городе. Посмотрим… Так… Хм, удивительная закономерность, смотри. Ваши посиделки с друзьями всегда происходили через день-два после очередного преступления. Вот совпадение, а?

Сука, подумал Эмиль, ты чего меня топишь? Я думал, ты нормальный, а ты волчара.

— Дальше смотрим. Так… Это заключение экспертов, что в каждом ограблении преступники действоали по одному алгоритму. Форточник проникал в квартиру, потом открывал изнутри подельникам и они уносили вещи. Написано еще, что искать надо человека хрупкого телосложения, воможно, девушку. Так, ну ты не девушка, Мустафаев, а какой у тебя рост и вес?

— Не знаю, — буркнул от злости тот.

— Так, что дальше… Ну, это еще улики, пусть их рассматривает суд. А, вот! Вишенка на торте! Показания задержанных членов преступной шайки, которая грабила квартиры товарищей. Берем первый попавшийся. Что тут написано? Так, это не интересно. Так, жи-ши он не знает, ничего, в тюрьме научат. А, слушай. Тут написано, что некий Мустафаев является организатором шайки и главным действующим лицом. Берем другое — почти слово в слово. Третье, то же самое. Тут и отпечаточки… Сейчас твои пальцы откатаем, дорогой ты мой…

Это конец.

— Так, идем по списку. Пишут…

— Да они сами все придумали, а меня запугали, и вообще, я кандидат в члены партии, меня на поруки отдать надо. Я так больше не буду!

Голос его звучал с надрывом, и было заметно, что еще немного, и Эмиль от страха намочит штаны.

— В смысле, не будешь?, — человек удивленно отложил документы и посмотрел на него. Конечно, не будешь. Потому, что присядешь, друг ты мой дорогой, лет на двадцать пять, как серийный преступник и паровоз шайки. Ну, это если повезет, конечно, и судья попадется добрый. А с чего ему быть добрым, как думаешь? Вы же, идиоты, грабили богатые квартиры, и очень некстати вынесли жилье одного из судей нашего города. Вот и думай, захочет ли судья смягчиться? Я практически уверен, что вышка вам светит. Вернее, тебе точно, а твоим подельникам — по ситуации, там разберутся. Наш суд, пусть зубоскалят некоторые, на самом деле самый справедливый суд в мире.

— Но я, но я…, — Эмиль пытался что-то лихорадочно придумат в свою защиту, что его нельзя расстреливать, и вообще, единственный сын в семье, но ничего не приходило в голову.

Человек поглядел на часы и недовльно хмыкнул.

— Засиделись мы с тобой, пора отдавать тебя обратно. Так, сиди здесь, мне надо сходить кое-куда, скоро буду.

За целый час, пока Эмиль сидел в тишине и чувствовал спиной напряженный взгляд конвоира, он успел многое передумать. И то, что сошел с верной дорожки, и то, что если Аллах ему поможет сохранить жизнь, то он больше никогда так делать не будет, и много чего еще.

Вербовка в итоге завершилась именно так, как ее и задумывали. Эмиль обязался выполнять все поручения ответственных товарищей и следить за настроениями исламских интеллектуалов, взамен, ему было обещан карьерный рост и достаток, если он будет, конечно, себя благоразумно вести.

Однако, почти сразу все пошло не так, как планировалось. Эмиль постоянно срывался на откровенный криминал, и кураторам приходилось постоянно его вытаскивать из алчущих мести лап милиции и корректировать план согласно обстановке.

Так однажды, он попался на краже крупной суммы денег, но ответственные товарищи сделали так, чтобы он был осужден за уклонение от воинской повинности. Затем, была грязная история с изнасилованием, и не посадить Эмильа было нельзя, но обвинение изменили, и теперь сидел, как элемент, порочащий советскую власть. Затем было громкое дело, связанное с хлопком и крупным мошенничеством, и Эмиль опять отправился в уже ставшую такой родной тюрьму, но теперь как человек, призывавший к созданию отдельного валарского государства и изменению строя старой Империи.

Так или иначе, за пятнадцать лет Эмиль успел совершить пять ходок, все исключительно по благородным, совестливым статьям, и был известен в стране и за ее пределами, как непримиримый борец с системой и стоящий на страже неприкосновенности прав человека.

Конечно, простые люди, как валары, так и вообще мусульмане, не слишком принимали его, как члена элиты, поскольку знали, за что он на самом деле сидел, однако интеллигенция старой Империи, которая была готова поверить любой грязи о своей Родине, даже самой фантастической, признавали его, как одного из лидеров намечающихя перемен.

Когда старая Империя уже не просто шаталась, а ходила ходуном, Эмиль, уже не в качестве форточника, насильника и мошенника, а солидным правозащитником, вернулся на историческую родину, в благословенный Мангерым. В это время валары постепенно возвращались из Пустыни и пытались организоваться в какую-то политическую силу, но, как говорится, где три мангерымских валара, там четыре плана устроения народа, поэтому, тут же, на первом же собрании начались драки, взаимные оскорбелния и проклятия и выяснения большей расовой чистоты.

Так или иначе, надо было выбрать представителя, человека, достаточно известног как внутри старой Империи, так и за ее рубежом, медийного персонажа.

То, что Эмиль гадкий преступник с пятью судимостями по уголовным статьям, знали немногие, для остальных же, это был борец за права народа и совесть нации. Ходили некоторые слухи, что он как-то связан с соответствующими органами, что не может он вечно выходить сухим из воды, но эти здравые мысли были быстро перекрыты хором голосов, что власти просто боялись трогать такого святого и бескорыстного человека.

Кроме того, когда старая Империя все-таки обрушилась из-за раскачивающих ее всех жителей, то с документами ответственных органов стали твориться странные вещи. Очень избирательно они стали исчезать, сгорать в пожарах и переставать числиться в реестрах, будто их никогда и не было. Так случилось и со всеми документами, которые подтверждали связь Эмильа с данными органами — они просто исчезли.

Прибыв на благословенный остров, Эмиль обнаружил, что его народ крайне разобщен и смутно себе представляет, зачем вообще вернулись в Мангерым. Более того, многие не четко себя идентифицировали с народом, почти никто не знал родного языка и обычаев.

Поскольку интеллигенции среди переселенцев, или ремигрантов, практически не было, то Эмиль созвал Всенародный съезд, где благодаря подковерным играм, которым он отлично научился за годы политической борьбы под управлением кураторов, был выбран Отцом всех мангерымских валар, ему было объявлено полное доверие и дано право говорить от имени народа.

Но что такое атаман без золотого запасу? Так и невозможно быть лидером, если у тебя нет финансовых и силовых рычагов. К тому же, далеко не все были согласны с его мошенническими выборами и были решительно против, чтобы человек с очень мутным и противоречивым прошлым оказался вождем целого народа.

Поэтому, Эмиль устроил как-то в чайхоне мозговой штурм среди тесного кружка своих сторонников и выработал не план, а руководство к действию.

Во-первых, он поднял старые связи в столице, пообщался с нужными людьми и сумел провернуть несложный, но эффективный трюк. Был разработан, внесен и принят закон о том, что старая Империя, покаявшись за свои грехи перед мангерымскими валарами, начинает специальную программу по финансированию возвращения их обратно на остров. Деньги были не то, чтобы очень большие, но приличные, а на фоне всеобщей нищеты, то и вообще давали серьезную власть. Не стоит, наверное, говорить, через кого шло это финансирование, и кто занимался его распределением. Интерес людей, которые пролоббировали закон и открытие программы в столице тоже был учтен.

Теперь можно было двигаться дальше спокойнее. Пока была жива дряхлая, но грозная старая Империя, то Эмиль, прекрасно знающий мощь ее спецслужб, не решался на активную деятельность, однако, как только Мангерым оказасля в Бабуине, все стало гораздо проще. Власти этой страны относились неприязненно к валарам, но в целом старались не замечать, что устраивало, в общем, всех.

В Эмиле проснулся талант оранизатора. Он решил, что зависеть от одного источника финансивраоиня глупо и опасно, поэтому, надо расширять кормовую базу. Он наметил два перспективных источника. Во-первых, наподалеку от Мангерыма лежала огромная страна Султания, где проживал народ, отдаленный родственник валаров. Как и все южные народы, султанийцы тут же ухватились за возможность торговли и профита, и практически сразу было заключено соглашение, что открывается финансирование структуры Эмиля и выписывалась огромная зарплата лично ему, а он, в свою сторону, обязывается проводить про-султанскую политику в Мангерыме и помогать бизнесменам. Во-вторых, он обратился еще и в Светоч. Это была уже довольно опасная игра, потому, что сделка с этими людьми была подобная сделке с Мефистофелем, а именно, за любые приятности, оказываемые тебе лично, те люди без чувства юмора и сострадания, но с отличным образованием, взымали по полной. Однако, жадность пересилила осторожность, и он так же заключил пакт с победителями старой Империи, что взамен на их транши по программе «Восстановление исторической справедливости» будет постепенно переводить стратегически важный Мангерым, оказавшийся не в составе, а в подбрюшье новой Империи, под влияние Светочи.

Осталась небольшая проблема, а именно, решить со своим народом, со своей паствой и дать ему план действия. Опять они прибегли к помощи мозгового штурма, и когда было выкурено десятки папирос с коноплей, один из присутствующих, чьего имени история не сохранила, выдвинул гениальную идею:

— Кстати. А тут ведь когда-то давно мой дед жил на берегу моря! Он мне рассказывал и даже показывал фотографии. Если его, как и весь народ, незаконно отправили в пустыню, значит, и дом конфисковали незаконно! А значит, это моя земля и мой дом!

Эмиль мгновенно заинтересовался этой мыслью, но не стал ее немедленно реализовывать в жизнь. Надо было сперва создать определенную армейскую структуру внутру народа, а так же попытьася наладить контакты с местным мангерымским руководством, а так же с большим начальством Бабуины.

С государственными мужами взаимопонимание было найдено достаточно быстро. Оно заключалось в том, что валарам позволялось в степной, не престижной части Мангерыма делать почти все, что вздумается (прибрежная часть была дороже золота, и на нее засматриваться не полагалось), а взамен Эмиль должен был проводить политику подавления и запугивания берских, которые сильно тяготели к новой Империи и составляли побавляющую чатсь населения острова.

С местными властями оказалось договориться невозможно, и тут Эмиль потерпел первое поражение за долгое время. Руководители Мангерыма сами были настроены взять под полный контроль оборот земли, и им совсем не нужны были конкуренты, которые откуда-то вернулись и все более нагло начинали вторгаться на их делянку. В итоге, чтобы не привлекать особенного внимания к конфликту, стороны перешли к враждебному нейтралитету, но при случае не упускали возможности уколоть противника.

Так началось время постепенного, но неумолимого, как воля народа, роста структур Эмиля. Он создал свое, теневое, государство в Мангерыме, с четкой структурой, СМИ, идеологией и силовыми структурами. Главная мысль, которая начала жестко вбиваться в головы несчастных валар, что все вокруг — враги, что обмануть не-валарина есть благо и похвально. Это привело со временем к тому, что все валары практически закрылись от внешнего мира и общались исключительно среди соплеменников, что только увеличивало неприязнь к ним среди окружающих.

А особо приближенные соратники присваивали землю разными способами, как серыми, через взятку нужному человеку в нужном государственном органе, так и откровенно криминальными. Но наибольшее распространение получила процедура самозахвата. Проходила она примерно по одному сценарию.

Сперва, присматривался интересный участок земли, желательно со всеми коммуникациями. Потом привозилась стандартная старушка, которая плакала на камеру и рассказывала, как помнит, что девочкой еще бегала по этим полям, а потом ее родителей сослали в пустыню, никаких документов на собственность, естественно, не сохранилось.

Тут же приезжали журналисты с прикормленных каналов, которые в прямом эфире показывали плачущую старушку, рыдающих детей и мужчин, который посылали проклятия не понятно кому, а потом, когда камеры выключались, то приезжали грузовики со строительным материалом и постепенно, через несколько месяцев, появлялся дом.

Шокированным берским, которые пытались возмущаться, приходили несколько бородачей недоброго вида, и говорили следующие фразы:

— Это наша земля, а вы тут гости. Скажите спасибо, что мы вас еще не режем, а ваши дома пока не горят.

Обязательно при общении с берскими, валары прибегали к следующей тактике. Они специально коверкали язык, будто не понимая (школьные награды на олимпиадах по берскому языку они благоразумно давно выбросили), пучили глаза, громко визгливо разговаривали и резко махали руками, а борода, с недавнего времени ставшая предметом гордости каждого валарина, только подчеркивала цельный образ.

Милиция старалась не вмешиваться в эти дела.

Потом труппа сворачивалась и уезжала на новое место, где требовалось все повторить заново.

Эмиль так хорошо выстроил всю систему за несколько лет, что даже немного затосковал. Всю жизнь он боролся, сначала за деньги, потом против системы при тайном покровительстве самой системы, потом снова за деньги, потом в новой политической ситуации против новых врагов, затем снова за деньги. Теперь же деньги текли рекой, его подручные поставили на поток оформление в собственность земли с целью последующей перепродажи. Вроде, все шло как по маслу, но душа требовала чего-то большего.

Эмиль понимал, что в политическом смысле ему мало что светит. Он и так уже был отцом для своего народа, а немногочисленных противников можно было запугать, или, в крайнем случае, заткнуть участком неликвидной земли. В Бабуине карьеру не построить, в новой Империи к нему относились враждебно из-за давления на берских. Наверное, он думал, что достиг пика, апогея своей жизни, и теперь, когда в его дом, напоминающий роскошью восточных падишахов, регулярно приносили чемоданы с банкнотами, на которых изображены мертвые президенты и один физик, Эмиль часто смотрел в окно и вспоминал дни далекой юности, когда он, нищий и глупый мальчишка делал первые шаги по карьерной лестнице, штурмуя форточки в квартирах заводского района маленького города в пустыне.

Эмиль постепенно удалялся от дел, передав оперативное управление ближайшим помощникам. У них, конечно, не было такой харизмы и тщательно отшлифованной диссадентской тоски во взгляде, но как исполнительные менеджеры оказались очень неплохи. Эмиль же все меньше появлялся на публике и, как древний китайский император, покрыл себя ореолом таинственности и мистицизма для того, чтобы каждое слово или появлнеие вызывало практически религиозное благоговение.

Какие-то действия вынуждали его сотрудничать с неким Домовым, который позиционировал себя, как политический лидер берских на острове, но выглядел тем, кем на самом деле и был, а именно, мелким бандитом и рэкетиром, у которого имелся изрядный запас везения, чтобы пережить первые, самые бурные годы, после распада старой Империи.

Так бы и шло дальше, валары в Мангерыме все больше оформляли в собственности земли, а его банковские счета на Кипре, в Панаме и BWI все сильнее распухали бы от количества нулей, если бы не случилось Событие.

Глава 9

Теперь всем было понятно, что немцы подошли вплотную к городу. Единственной связью, которая связывала Севастополь с Родиной, оставалось море. Практически каждый день в бухту пробивались боевые корабли Черноморского флота, которые доставляли пополние и боеприпасы и забирали пленных. Но руководство правильно понимало, что осажденный город не может полностью быть зависимым от помощи извне, поэтому решили развернуть в объекте «Крот» мастерские и производства боеприпасов и оружия, благо, энергии и людских ресурсов было достаточно.

Теперь уже солдаты не ночевали на поверхности, а старались переждать темное время суток где-то под землей, благо в городе было очень много таких мест.

В один из дней Алексея, Архипа и Деда, как и всю их роту, перебросили куда-то за город на север, на берег реки, откуда они отчетливо уже различали вражеские укрпеления.

Архип немного высунулся из троншеи, которую дальновидно выкопали еще пару недель назад, и припал к биноклю. Потом досадливо цокнул языком и опустился назад.

— Ну?

— Не скажу, что их много, но прилично. Они, похоже, только подтягивают войска.

— Атаковать будут?

— Еще бы, — ответил Архип и прислонил свой пулемет к стенке.

— Абрама не видел? Ты все утро где-то ходил.

— Нет, но говорили, он где-то здесь бегает. Шустрый, черт.

— Не обиделся он на нас, как думаешь?

— Обиделся?, — Архип удивленно повернулся. Почему?

— Ну как… Что вы ушли в «Крот», а его оставили.

— Это случайность же, если бы я на пять минут вышел, а он остался, тогда он таскал бы ящики и дышал вонючим воздухом подземелья, а я бы сидел в приятной казарме.

Их оборонительная линия, несмотря на все усилия, не могла похвастаться особой глубиной. Вся Приморская армия, отступившие войска и отряды моряков были рассредоточены на огромном фронте от Балаклавы до крохотной речушки Кача, где, собственно, сейчас и занимали оборону Алексей с товарищами. Конечно, это был передовой рубеж обороны, в тылу был предусмотрен еще второй, и третий, практически вокруг самого города, но самое дряное заключалось в том, что немец мог нанести основной удар в любой точке, а для переброски туда резервов требовалось немало время.

Вскоре зашумели в небе моторы, и на обороняющихся посыпались бомбы и пулеметный дождь. Главное было сейчас продержаться до начала наступления танков и пехоты, а это уже проще. На море стояли боевые корабли, которые оказались не задейстованы в логитических операциях с Кавказа. Они ждали начала сухопутной атаки врага, чтобы поддержать своих товарищей в окопах.

Как это было ни удивительно, совсем небольшой Черноморский флот, который оказался разбросан по всему театру военных действий, был достаточно грозным, чтобы враги и не думали его атаковать. Когда советский линкор вставал неподалеку от берега, то только своей громадой внушал какой-то оптимизм товарищам, а когда сзади возвышалась огромная бронебашенная батарея, все начинало казаться не таким уж печальным и беспросветным.

Самолеты в Севастополе, конечно, оставались, да и иногда их перегоняли с материка, однако, они состояли в оперативном резерве на случай совсем уж тяжелого положения, когда терять будет нечего.

Разгорался бой. Немцы, по всем правилам современного боя, отбомбившись дали слово артиллерии для подавления обороны. Красноармейцы сидели в своих траншеях, свернувшись калачиком и мысленно молили кого-то о том, чтобы у немцев закончились наконец снаряды, или наши корабли и батареи их подавили.

Обороняющиеся артиллеристы, конечно, пытались делать свою работу, но их успех был скромен. Так или иначе, вскоре немцы прекратили подготовку и замолчали. Бойцы в траншеях пытались прийти в себя, откапывали засыпанных, и эвакуировали раненых. Оказалось, что пострадавших совсем немного, однако, практически каждый третий был контужен, и в ближайшее время точно не сможет драться с врагом.

Ситуация осложнялась тем, что затянули осенние крымские дожди, и когда в центральной России, где шли основные бои, уже лежал снег и мороз позволял действовать активно, Крым еще представлял собой царство грязи и раскисших дорог.

Артиллеристы с обеих сторон вяло перестреливались, как в бой пошли не слишком многочисленные немецкие силы. Это были танки и броневики, позади которых продвигалась пехота. Было ощущение, что это не настоящий бой, а так, проба сил, чтобы проверить, насколько прочно укрепились обороняющиеся.

Танки не стали слишком близко подбираться к укрпелнеиям, а только несколько раз для острастки выстрелили и поехали обратно. Бронебойщики, которые уже были готовы стрелять, так и не принялись за работу, ровно, как и пулеметные расчеты.

— И что все?, — удивленно озирался Алексей.

Конечно, артиллерская подготовка поутюжила их изрядно, но он все-таки ожидал более серьезного боя.

— А тебе мало?, — спросил Дед.

— Ну как, — он замялся, — мы даже не выстрелили ни разу. Это что, бой?

— А ты думал, милок, обязательно должны быть горы убитых и раненых? Нет, немец теперь будет регулярно проводить такие атаки. Вот смотри сам, боя, считай, не было, а у нас сколько контуженных. Они в ближайшее время точно не бойцы. Придется их отправлять или в госпитали города или на большую землю.

На позициях уже деловито сновали санитарки и раздавали указания бойцам, которые помогали пострадавшим товарищам.

— Да, — он протянул задумчиво. Еще пару таких атак, и некому будет держать позиции.

— Научимся, — бодро, но мрачно откликнулся Архип, тоже не успевший выстрелить ни разу из пулемета. К следующему разу лучше подготовимся.

Они отправились в город, оставив на позициях необходимые силы. По приезду в «Крот» их отправили помогать чинить электростанцию, которая вышла накануне из строя. Пока молодые проверяли валопровод и обмотку трансформатора, Дед проверил соседние коридоры и закоулки.

— Сынки, — произнес он вполголоса по возвращению, — я тут нашел один склад. Наверное, это начальства или особистов, не знаю. Там все закрыто, но тоннели особо никто не проверял.

— Так откуда ты знаешь, что склад, если все закрыто?

— Никто не проверял, а я проверил. Если подняться на один уровень и пролезть в люк, то с другой стороны есть другая дверь на склад, которая не такая серьезная. Ну, и я ее открыл.

— Дед, — внимательно на него посмотрел Алексей, — ты в детстве Жюля Верна не читал? Слишком ты прыткий для своего возраста.

— Кого?, — недоуменно уставился тот.

— Неважно. И что?

— Там кто-то шурувал, времени очень мало было. А вы гляньте, — он воровато оглянулся и вытащил из-за пазухи две бутылки шампанского.

Архип присвистнул.

— Неплохо наше начальство решило тут пересидеть осаду, попивая изысканные вина, — удивленно рассмтривали они бутылки. А не боишься, что поймают? Набег на стратегический склад, как-то неприятно, если будут искать. Трибуналом пахнет.

— Не боюсь. Я из открытого ящика взял, там не думаю, что считают. Да и за собой дверь закрыл.

— Ну, все равно, не лазь лишний раз там. А то, поймают тебя за жопу, а расхлебывать нам, что не доложили начальству.

На том и порешили.

В «Кроте» стало заметно больше народа. Как и сказал Дед, госпитали расположились здесь, и им трабовалось гораздо больше места. Расширялись, насколько это возможно, конечно, производственные цеха. Опытные рабочие стали теперь бригадирами, и под их руководством женщины и дети, которые не покинули город, а остались со своими близкими, теперь делали оружия и снаряды.

Ситуация на фронтах продолжала оставаться, насколько они могли понять из отрывочных сведений, очень тяжелой. Немцы уже месяц стояли на пороге Москвы, однако, для последнего, решительного удара сил уже не оставалось.

Однажды, командиров собрали в штаб и объявили, что всем частям и дивизиям Красной армии пришел приказ атаковать врага, чтобы хоть немного облегчить натиск на жизненно важные регионы страны. Да все и сами понимали, что если своими ударами смогут отвлечь хотя бы один полк немцев от Москвы, это уже будет большая победа.

Краем уха Алексей слышал, что Ленинград оказался в блокаде, но все-таки надеялся, что скоро наши армии перейдут в наступления и разорвут кольцо, да и, наверное, его семья эвакуировалась из города. Ведь времени было довольно много, чтобы уехать, а оставаться у них особых резонов нет.

Теперь их перевели в другой коридор, гораздо уже и грязнее, а их старый зал отдали под госпиталь. Новое место представляло собой по сути один большой тоннель, выработку, которую бросили на полдороги. Свет сюда провели, но из-за постоянной влажности конткаты начинали ржаветь и искрить, поэтому, большую часть времени все было погружено во мрак.

На следующее утро было назначено наступления, направление же из соображений безопасности пока держали в секрете. Всем было понятно, что вряд ли они добьются какого-либо успеха, а скорее всего, вообще понесут серьезные потери, но каждый жаждал убить как можно больше немцев. Говорят, что в тыду врага, на Украине, в Беларуси и других местах уже развернулось серьезное партизанское движение, и теперь враг спокойно не в состоянии выкачивать все ресурсы для продолжения войны.

Перед сном Алексей прогуливался по новым коридорам, и совершенно случайно столкнулся с той девушкой, которую видел не так давно!

Она налетела на него, да еще с такой неожиданностью, что оба повалились на пол. Фонарик из его рук выскользнул и погас.

Несколько секунд они копошились на полу, пока не разобрались, где чья нога и спина. Наконец, свет снова внес толику порядка в ситуацию.

— Извините, — произнесла девушка, потирая лоб, на котором уже начала расти шишка. Я так спешила, что не смотрела под ноги.

Голос ее оказался подстать лицу, и нежный звонким колокольчиком зазвенел в полумраке.

— Не стоит, — Алексей завороженно смотрел на ее губки, моля, чтобы она еще что-то произнесла, и он насладился этим звуком.

— Вы не сможете меня проводить?, — она продолжала хмуриться от столкновения и ситуации, однако, невольная улыбка уже появилась на ее губах. Я решила срезать путь, но этот дурацкий тоннель, — она пнула крохотной ножкой стену, — настоящий лабиринт. Вышла не на том уровне, потом вернулась, повернула не туда, и окончательно потерялась.

— Проводить? Куда угодно, только скажите.

— Ну, куда угодно не надо, — она деловито заметила. В госпиталь меня, пациенты ждут.

Любая девочка, девушка, женщина или бабушка, в каком бы возрасте не была, никуда не теряет всем свои дамские штучки, а как только видит, что мужчина серьезно ее заинтересован, то моментально примеряет образ Снежной королевы, которой вот совсем некстати эти глупости. И вообще, мальчишки такие смешные! Со своими глупостями, оружиями и войной лезут везде, когда то, что действительно важно — красота, любовь, цветочки и гармония — почему-то оказываются отброшены на обочину.

— Так как вы, говорите, сюда попали? Мало кто из врачей или сестер ходит этими тоннелями, — он задумчиво посветил фонариком вглубь, но свет не смог пробить кромешную темноту дальше, чем на несколько метров.

— За лекарствами ходила. Решила срезать и заплутала. Если не проводите, просто скажите, как к госпиталю выйти.

— Ну что вы. Прошу за мной.

И он повел ее. Конечно, выбрал особенно длинный путь, на который требовалось потратить в три раза больше времени. Когда они спускались с очередных ступенек, Алексей подал ей руку, чтобы помочь и тут же отдернул, будто обжегшись.

Что же со мной такое, — крутилось у него в голове. Будто мальчишка себя веду, а ведь уже давно должны были пройти эти метания, возраст прыщей уже миновал.

Рука у девушки была мягкая и нежная, только кончики пальцев огрубели, наверное, из-за тяжелой работы.

— Простите, а как вас зовут? Я не знакомиться, просто… ну… чтобы знать…

Окончательно сконфузившись, он замолчал, еще раз поражаясь своему смущению.

— Сейфуллина Альбина, — она улыбнулась.

— Альбиночка, а откуда вы родом? У вас такой чудесный говор.

Она мило рассмеялась колокольчиком, и звук этот, столь неуместный в мрачных подземельях глубоко под городом, исчез, потом, что-то забыв, вернулся эхом, и окончательно пропал.

— Из Уфы. А вы? Как вас, извините?

— Алексей Витовтов. Я из Ленинграда.

— А, — она осеклась и начала смотреть себе под ноги. Извините.

— Ничего. А что вы делаете в этом городе? От Уфы-то далековато забрались.

— Я приехала на каникулах к своему папе, он служит у меня на флоте. Только приехала, и тут война началась.

— А почему же не уехали? Была же возможность, наверное. Да и сейчас корабли ходят в Новороссийск.

— Ну как же, — она растеряно обернулась к нему. Мой папа бьет на флоте фашисткую гадину, а я поеду домой учиться? Ну что вы, Алексей, такое говорите. Он, конечно, пытался меня отправить, но я твердо отказалась. Я буду здесь, и я буду ухаживать за ранеными.

— Я, почему-то, думал, что мы работаете или радисткой или что-то подобное. Видел вас недавно с какими-то схемами или лампами.

— Ах, это, — они захихикала в кулачок, — нет, это совсем не то. Я в школе ходила в кружок радиолюбителей и неплохо во всем этом хозяйстве разбираюсь. Ну вот, шла как-то мимо, а инженеры все пытались починить разбитую станцию. Я заинтересовалась, подсказала пару вещей. Не успела оглянуться, как уже сама ремонтировала радиостанцию, а они куда-то испарились.

Алексей громко расхохотался.