Бесплатный фрагмент - Безжизненно стучат не любящих два сердца

Том I

Введение

«Сюжет данной книги обрушился на меня лавиной во время прослушивания песни «Не надо слов» группы «Сенатор».

Данная песня для героини становится мантрой в другом мире. Слова текста спасают ее от длинных щупальцев менталистов, охотящихся за носителями дара метаморфа».

Все тексты песен, опубликованные в цикле «Безжизненно стучат не любящих два сердца» придуманы не мною, а взяты со страниц интернета в свободном доступе.

Глава 1. В сердцах холодный лед уж больше не растает…

— Мы поняли с тобой, что не нужны друг другу.

— Мы поняли с тобой, что между нами вьюга, — едва шепчут мои избитые и искусанные до крови губы. Хотя нет, не мои, а графини Ливин Корхарт, в теле которой я нахожусь ровно десять дней. — Ни летом, ни зимой, нам вместе не согреется, безжизненно стучат, не любящих два сердца… — продолжаю петь, пока на мне елозит герцог Арвайский.

— Заткнись! — выкрикивает он с гортанным рыком. И всаживается в меня в последнем толчке и стоне наслаждения. — Сладкая сучка…

Вальгар, схватив пятерней лицо, жестко впивается мне в губы. И все мои попытки высвободиться из-под него похожи на трепыханье птички, пойманной в лапы кота.

— Если б не была такая вредная, цены бы тебе не было.

Расхохотавшись, он отстраняется и с прищуром пронзает меня взглядом необычного ярко-насыщенного цвета темно-карих глаз. И увиденное ему явно не нравится.

— Дирван, ты зачем опять Ливин личико разукрасил?

— Эта тварь постоянно одно и то же поет, — цедит сквозь зубы граф Маджонский, выйдя из ванной комнаты.

Волосы цвета спелой пшеницы мокрыми прядями спускаются на его крепкие плечи, по обнажённому телу графа стекают капельки воды. Дирван высок, немного худощав, но до безобразия красив. Больше половины девиц на выданье столицы Сарварс Марвайского государства, сохнет по нему. Взгляд васильковых глаз графа Маджонского всегда холоден. Правильные губы порочно красивы, но зачастую искривлены в брезгливости либо в ненависти.

Сложно описать его красоту, когда от взгляда на нее, тебя изрядно тошнит. Хотя не прочь была бы наблевать на широкую кровать герцога Арвайского, жалко нечем. В груди горит огнем от омерзения.

Эти двое не стесняются друг друга. Хорошо еще, что эти ублюдки не догадались совокупляться одновременно со мной.

Новая волна ярости поднимается из глубин моей души. Опухшие от укусов губы, когда смотрю на насильников, пытаются улыбнуться. Но улыбка выходит кривой.

— Мы поняли с тобой, что стали вдруг чужими, — вновь разлетается мой меццо-сопрано по герцогским покоям. — Холодную зимой метель нас закружила. В сердцах холодный лед уж больше не растает. В сердцах холодный лед… В ваших сердцах один лишь лед, — говорю им потухшим голосом. — Безжизненно стучат ваши сердца.

Герцог Вильгар заходится в хохоте, а графа Дирвана накрывает лавина злобы.

— Заткнись! Заткнись…!.. Заткнись, стерва!..

Кричит он и, подлетев, хватает мои волосы, накручивает на свою руку. Рывком стаскивает меня с кровати и, не выпуская из захвата, волоком тащит в другую комнату.

Зависнув надо мной, с искажённым от злобы лицом смотрит в глаза. Только все мое упрямство в ответ поднимается из глубин души. Именно моей души.

Граф насиловал хозяйку тела до какого-то исступления, скорей, даже ненависти и быстро сломал ее.

Отшвырнув меня, Дирван тут же наносит удар по моему лицу, от которого темнеет в глазах.

А спетая, может, в сотый раз песня группы «Сенатор» из моего мира — словно соломинка, за которую я хватаюсь, чтобы использовать как выпавший второй шанс на новую жизнь. Почему слова этой песни? Возможно, так я пыталась защититься от реальной действительности, в которую попала? Защитилась… на все сто процентов. И продолжаю защищаться, постоянно переключаюсь и пою…

— Сидите тихо, — предупредил Маджонский. — А хотя можете орать, сколько вздумается. На комнатах стоит защита от прослушки.

Когда за графом закрывается дверь, слышу шепот подруги по несчастью.

— Спой мне… — закашлявшись, просит графиня Риан.

Она прячется по углам и ни в какую не хочет идти на кровать. Один лишь только вид спального ложа с вычурными изголовьем и ножками вызывает у нее панику.

Поднимаю голову. Через заплывшие веки пытаюсь рассмотреть, в каком месте спряталась в этот раз девушка. Увидев ее ауру, больше похожую на дымку тумана, ползу в том направлении.

Обессилив, некоторое время лежу, восстанавливая дыхание, и жду, когда тело перестанет ломать от боли.

Еще одно удивительное открытие для меня в этом мире — магия, во всех ее проявлениях и видах.

Обняв Риану, пытаюсь согреть ее своим теплом и начинаю петь. Песня из моего мира, которую я успела выучить наизусть, до того, как умереть. Она словно связующая нить прошлого и настоящего дает мне силы жить.

Надежды и веры на спасение уже давно нет. Остались лишь слова, которые приносят облегчение нашему уставшему разуму, и я начинаю петь:

«Не надо больше слов и глупых оправданий.

Не надо больше слез и разочарований.

Пусть все пройдет, как снег, весенний талый снег.

Все это было с нами, как во сне», — оборвав песню, смотрю на подругу.

— Как во сне, слышишь, Риан… это всего лишь страшный кошмарный сон. В который мы по чистой случайности с тобой попали, — глотая подступающий комок к горлу, прижимаю свою голову к коленям. Стиснув зубы, сдерживаю рвущиеся из горла безмолвные крики отчаянья и безысходности.

— Не надо, Лив. Не плачь. Я вот скоро поправлюсь. Ко мне магия вернётся. И ты не представляешь, что я с ними сделаю. Мне нужно только немного отдохнуть. Совсем немного… чтобы силы восстановились.

Риан сжимает в кулачки тоненькие пальчики с просвечивающимися на них синими жилками. Глупышка не понимает, что в попытке остановить насильников выгорела полностью. Но каждый раз, когда я оказываюсь в нашей с ней «камере» мне кажется, что лишь одно ее желание — услышать, как мои губы шепчут грустную песню о разлуке, дают ей силы жить. И я даю ей и себе эту надежду жить!

Немного приподнимаюсь, сидя опираюсь спиной о стену, покрытую шелковой тканью, и, вновь обняв девушку, продолжаю очередной куплет:

«А помнишь, как тогда безумно мы любили,

Теперь уж навсегда об этом позабыли.

И чья же здесь вина уже не разобраться,

Бокал любви до дна мы выпили напрасно.

Растаяли, как дым, все нежные признанья,

Остались нам двоим одни воспоминанья.

И ты теперь с другим и я уже с другою,

Любовь растаяла, как дым… Дым», — повторяю я и глажу своей исхудавшей кистью с длинными пальчиками голову графини Риан Орховской.

Если меня перед совокуплением насильники забрасывают в ванну, то длинные черные волосы графини давно не мыты. Да и от ее тела исходит запах грязи, пота и гнили.

Оставленные мужскими руками синяки на ее теле и руках не заживают, а наоборот, превратились в черные нарывы с желто-зеленой гнилью.

— Ты пой… пой, Лив, — жалобно просит меня графиня. — Мне легче от твоего голоса. И слова песни в душу проникают. И кажется, что все, что со мной произошло — страшный сон. Как ты думаешь? Они нас отпустят? Родители меня ищут… У отца сердце больное.

И словно не веря в свое освобождение, продолжает:

— Они умрут… мама, папа умрут, когда узнают…, — шепчет она, сжимая своими холодной рукой мою ладонь. — Мне их так жалко.

Горячие потоки слез струятся по ее лицу, стекают по вискам и глухо падают мне на руку.

— Поплачь, Риан, говорят, слезы очищают и облегчают душу.

— Кто говорит? — шепчут ее посиневшие губы.

— Не знаю, но так говорят.

— Они неправду говорят. Мои слезы льются, не переставая, а на душе легче не становится. Может, тот, кто это сказал, не испытал того, что нам с тобой пришлось пережить?

— Может, — отвечаю ей и в который раз мысленно ору от бессилия. Сжимаю со всей силы ее трясущиеся пальцы рук и шепчу. — Безжизненно стучат не любящих два сердца… Я отомщу. Слышишь? Обязательно за нас с тобой отомщу.

Но графиня Риан Орховская уже не слышит моих слов.

Волосы на моей голове приподнимаются от вида отделившейся от ее тела души.

— Мамочки, — шепчу в испуге. И пытаюсь высвободить свою руку из цепких пальчиков умершей девушки. Но у меня ничего не получается. Душа Риан или то, что от нее осталось, подлетает ко мне.

Прозрачная субстанция принимает образ: то герцога Арвайского, то графа Маджонского, то старой карги, приносящей нам еду. То вдруг становится мной, то вновь Риан. Нечто протягивает к моему лицу свою прозрачную руку.

Ужас сковывает мое тело, пробирается под кожу, впивается в нервы. И разум, наконец, находит отдых от этого кошмара…

Дергаюсь от хлестких ударов по лицу и с трудом разлепляю ресницы.

— Очнулась?

Старческий голос вызывает тошноту, омерзение и осознание, что эта тварь ничего не сделала для нашего спасения.

— Хватит валяться. Давай поднимайся и помогай мне покойницу одеть.

Чувствую, как сердце начинает разбег. Тело бросает в жар, а затем лавина холода окатывает меня с головы до пят от воспоминания недавно пережитых событий.

Медленно поворачиваю голову. От вида серо-бледного лица Риан накатывает паника. В груди болит от несправедливости. Хочется выть, орать от боли, что душат душу и разум. И я с ненавистью кричу:

— Ты тварь… тварь! Ты могла нас спасти! Могла вызвать людей! А ты, сучка, выжидала, когда мы умрем! — тяжело дышу от бушующей внутри ярости. Смотрю на худощавое тело старухи, ее узенькие, с прищуром глазки, в которых плещется ехидство, исчерченное морщинами лицо, и понимаю, что:

«Убью гадину. Убью».

И я не выдерживаю. Вскакиваю и кидаюсь на бабку. Вцепляюсь в ее грязные волосы и дергаю со всей силы. Но мне этого мало. С исступлением обхватаю скрюченными пальцами своих рук ее горло и с наслаждением сжимаю худощавую шею.

Резкий удар по голове отбрасывает меня от старухи, но приносит отрезвление. Удивляюсь, что нет слез. Меня самой будто нет. В груди холодно и пусто.

Прислушиваюсь к разговору двоих и в одном из них узнаю голос графа Маджонского.

— Мертвую оденешь сама…

— А с этой что делать?

— Да ничего, — с ухмылкой говорит Дирван. — Главное, на покойницу платье натяни, а эта пусть голой остается. Я принесу Уфу. Пара укусов и нашу строптивицу собственные родители не узнают.

От слов графа бросает в дрожь. Память хозяйки тела мгновенно выдает информацию.

«Самая ядовитая змея мира — Карварс. Укус аспида смертелен. От попадания яда в тело через несколько минут происходит удушье. Токсин распространяется по телу в течение часа, оставляя после себя черно-синие разводы. Кожа укушенного человека чернеет. Опознать мертвеца не представляется возможным еще и по той причине, что через два часа мясо ошметками сваливается с покойника, обнажая кости. А через три часа скелет превращаются в желе».

— Что, петь больше не тянет? — с издевкой в голосе бросает мне граф Маджонский.

В который раз за время пребывания в этом мире у меня внутри все бунтует от несправедливости судьбы, и с губ срываются очередные строки песни:

«Не надо больше слов и глупых оправданий.

Не надо больше слез и разочарований.

Пусть все пройдет, как снег, весенний талый снег.

Все это было с нами, как во сне… во сне…»

Я замолкаю и закашливаюсь от очередного удара в живот.

— Как ты меня достала, — сквозь зубы цедит Дирван. — Нужно было раньше от вас обеих избавиться. Но ты так пришлась по душе Арвайскому… И по размеру тоже.

От своих же слов граф заходится в зловещем смехе. А после его ухода гогот долго стоит у меня в ушах.

Несмотря ни на что — я хочу жить. Жить для того, чтобы отомстить. Чтобы смерть Риан была ненапрасной.

Мечусь, пытаясь найти выход, но его нет. Да и сил едва хватает на то, чтобы отползти к стене и потухшим взглядом смотреть, как старуха одевает умершую подругу.

Карга кряхтит и бросает в мою сторону опасливые взгляды. Справившись с телом Риан, прищурившись, осматривает меня.

В узких заплывших глазах бабки нет сочувствия или жалости. Ей доставляет удовольствие смотреть на мои мучения.

— Лежи смирно. Укус Уфы не так страшен, как о нем пишут и рассказывают.

Старуха заходится в скрипучем смехе, и в нем проскальзывают нотки сумасшествия. Но меня уже ничем не удивить. Все эти десять дней моей жизни в чужом мире похожи на сумасшедший дом, и живущие в нем давно лишились рассудка.

Карга ушла. Я потухшим взглядом смотрю на дверь, а в голове звучит мотив мелодии, и он ни на минуту не отпускает меня:

«Ни летом, ни зимой нам вместе не согреться. Безжизненно стучат не любящих два сердца…»

Дверь предательски скрипнула.

Я бросаю прощальный взгляд на мертвую девушку. Вижу, насколько она юна и не красива в свои девятнадцать лет. А может, это смерть забрала всю ее красоту? Злоба волной на этот мир, на несправедливость, творившуюся вокруг, поднимается из глубин моего нутра.

С протяжным стоном петель открывающейся двери во мне что-то окончательно обрывается. Бабка пришла выполнять приказ. Зайдя в комнату, она окинула ее хмурым взглядом. Увидев мое платье, бросилась к нему, стала ощупывать трясущимися руками гладкость материала.

— Тебе это больше не понадобится. А я хоть раз госпожой побуду.

Стоя посереди комнаты, старуха выжидает, что я буду делать. Но меня не тревожат наряды. Все мое внимание приковано к брошенному возле двери мешку.

Не увидев с моей стороны поползновений, карга стала торопливо снимать с себя ветхое тряпье. Кряхтя, она натягивает на свое немощное тело бальное платье графини Ливин Корхарт. Удивительно, но она в него влезла. Неумело затянула шнуровку на боку и, расправив пышную юбку, поспешила к зеркалу. Старуха с восхищением прошлась своими скрюченными пальцами по корсажу, лифу, обрамленному нитью жемчуга.

— Красивое-то какое! — в ее голосе проскальзывают нотки зависти.

Бросив на меня ненавистный взор, бабка заспешила на выход. Подойдя к двери, она наклонилась и подняла торбу. Раскрутив тесьму на ее горловине, с торжеством исполненного долга кидает на пол принесенную ношу и торопливо скрывается за дверью.

Холодным взглядом я наблюдаю, как мешок шевелится. Из прорехи сначала показывается голова с раздвоенным языком, а следом выползает и сама хозяйка. Темно-серая чешуя аспида поблескивает от света настенных магических светильников. Змея в бешенстве от такого обращения с ней. Черные пуговки ее глаз внимательно осматривают окружающую обстановку.

Я впиваюсь в нее взглядом и, отсчитывая ритм знакомой песни, превращаюсь в хищника, выжидающего свою жертву. Я должна успеть раньше. Обязана схватить Уфу за голову, прежде чем она укусит меня. Что буду делать после того, как убью змею — не знаю.

Сейчас необходимо выкинуть из разума все переживания и мысли. Внутри меня сознание начинает покрываться тонкой корочкой льда, душа черствеет и одевается изморозью. Все шорохи и звуки уходят на второй план. Я ловлю движение Уфы в мою сторону и кидаюсь ей навстречу.

Сейчас я не Ливия Гарская и не Ливин Корхарт. Сейчас — я молниеносный хищник. Успеваю сжать пальцы рук на шеи аспида, и мое тело закручивается в мертвой хватке вокруг тела Уфы. Слышу, как ее хвост в агонии стучит по полу, а я лишь сильней сжимаю свой захват. Не сразу, но осознаю, что убийца мертва. Некоторое время лежу в ожидании и начинаю медленно распутывать кольца своего тела от обмякшей змеи.

Торопливые шаги ног к нашей комнате отдаются в ушах набатом.

Пока в двери прокручивается ключ, нервно скольжу по полу и уползаю под кровать. Затихаю. Я готова до последнего вдоха бороться и защищать свою жизнь. Внимательно наблюдаю за тем, что мне удается рассмотреть.

Где-то в подсознании понимаю неправильность восприятия окружающей обстановки. Но обрывки мыслей улетают. Я вся напряжена и замираю. Трепещущимся раздвоенным языком осторожно ощупываю пространство перед собой.

Карга останавливается возле замершей Уфы. Комната погружается в звенящую тишину, которую нарушает лишь тяжелое дыхание старухи. Через некоторое время она наклоняется и поднимает с пола змею.

Женский визг, пропитанный страхом, заполняет пространство. Воздух вокруг вибрирует сначала от воя, а затем от грохота падающего тела.

В моей душе растекается бальзам от мысли, что бабка была не в курсе того, что даже мертвая змея может укусить.

Мои глазки впиваются в чёрные точки на старческой руке. Я с наслаждением наблюдаю, как темно-синяя чернота медленно расползается по ее коже. Вскоре мне надоедает смотреть, как разбухает тело старухи.

Извиваясь, я заскользила по паркетному полу к своей подруге, чтобы рассказать ей, что одна месть уже свершилась. Поднимаюсь и, раскачиваясь, внимательно смотрю на серо-бледное лицо девушки. В ласке скольжу головой по холодной руке и понимаю, что не могу оставить Риан. Я должна быть с ней.

Десять дней ада сделали свое дело. Бальное платье графини теперь ей сильно велико. Я заползаю под него и, скрутившись кольцом, засыпаю на ледяном животе исхудавшей подруги.

Сквозь сон слышу мужские голоса, ругань. Понимаю, что нас несут. То есть волокут тело Риан, а я, притаившись, лежу и жду, что будет дальше. Затем куда-то долго везут. Но вскоре повозка останавливается, нас вытаскивают и выбрасывают. Но полет оказывается недолгим.

Удар о воду для меня не ощутим. Для Риан Орховской, думаю, тоже. Помню лишь, как мое погружающееся на глубину тело сковывает ледяными тисками, не давая сделать вдох. Выскользнув из-под платья подруги, я из последних сил тянусь к свету над головой, но сил не хватает справиться с быстрым течением. Меня подхватывает стремительный поток, закручивает в попавшихся на пути водоворотах. Легкие горят от нехватки кислорода, и я уплываю в кромешную тьму…

Глава 2. Все это было с нами как во сне

Настроение графини Яримы Барванской было отвратительным. На старости лет, ну, как сказать на старости, всего-то под пятьдесят. И вот когда она уж было, собралась к праотцам, у нее проявилась ведьминская сила.

Смех да и только, скажет любой. Да и сама Ярима была не в восторге. Но сила внутри не давала покоя и требовала варить снадобья. В который раз графиня драила котелок от пригоревшего зелья для выведения бородавок. Мыть котелок приходилось самой, чтоб другая энергия не касалась вместилища соединения трав и корений.

Любая другая ведьма давно подсказала бы Яриме, что все нужно делать с желанием и любовью. Но обратиться к другой ведьме за помощью не хватало гордости. Вот и посылала графиня проклятья сгоревшему зелью и котелку, который приходилось начищать день ото дня, и ледяной воде, от которой ломит и сводит судорогой пальцы.

У людей, живущих в мире Карварс, магический дар пробуждался после достижения ими совершеннолетия. В редких случаях или под воздействием каких-либо жизненных потрясений у человека он мог очнуться в любом возрасте.

У соседа графини, графа Савимира Парского, магия воды пробудилась в девяностолетнем возрасте из-за дележа наследниками его имения.

У самой Яримы дар проявился после совершеннолетия, как и у большинства людей. Но был настолько крохотным, что обучаться владению магии ей не было нужды. И надо же было такому случиться. Посчитав жену не пригодной к рождению детей, ее муж завел их на стороне. Лавир Барванский привел в замок пятилетнего мальчика и объявил, что Марум является его признанным наследником.

Такого поворота событий нервы леди Барванской вынести не смогли. Вот и взревела внутри сила. Пряча обиду и сердечную боль, Ярима отправилась в маленький домик на берегу реки в окружении многовековых деревьев.

Небольшой лес с избушкой принадлежал только женской половине рода Парвийских и являлся пристанищем всех ведьм, живших в их роду.

— А… чтоб тебя!.. — выкрикнула со злобой Ярима.

Вскочив, отшвырнула котелок в сторону. Поднеся красные от холода ладони ко рту, стала их согревать своим горячим дыханием, в очередной раз кляня всех ведьм в роду, от которых передался дар. Положив руки на поясницу, графиня со стоном потянулась. «Грохтова сила, из-за нее еще и радикулит заработаешь». Нахмурившись, ведьма посмотрела на «виновника всех своих бед» и, тяжко вздохнув, перевела взор на движущийся темный бурлящий речной поток.

От вида проплывающего по воде обнаженного женского тела волосы Яримы встали дыбом, а тело мгновенно сковал страх

Широко открытыми глазами ведьма проводила утопленницу и очнулась, когда та скрылась из вида.

Что за сила заставила графиню Барванскую нестись вдогонку за покойницей, она сама не знала. Спотыкаясь, сбивая пальцы ног об лежащие на берегу валуны, Ярима вскорости догнала незнакомку на перекате реки. Более спокойное место речного течения на данный момент. Из-за спада вод были оголены большие булыжники, к одному из них и прибило утопленницу.

Залетев в воду, ведьма вскрикнула от ледяного холода, охватившего тело. Стиснув зубы, заглушая рвущееся из груди утробное рычание от стылости, графиня схватила утопленницу за волосы и потянула к берегу. Подтащив девушку к мелководью, она подхватила ее под мышки. Поддерживая тяжелую ношу, пятясь, Барванская пару раз упала, но все-таки выполнила задуманное — вытащила несчастную на прибрежье.

— Эром! — с дрожью в голосе позвала она слугу.

Ведьма со слезами на глазах смотрела на истерзанную побоями девушку. Мертвецки бледное с темно-синими пятнами тело и лицо вызывали жалость.

Неожиданно по лицу утопленницы прошла волна. Облик незнакомки изменился, четко проявив мужской образ, затем — юной девушки. А когда на Яриму обратили взор узкие зрачки глаз, а изо рта утопленницы показался длинный раздвоенный язык змеи, ведьма в испуге вскрикнула. Попятившись, в который раз за сегодня, споткнулась о камень и стала отползать, смотря во все глаза, как черты лица девушки вновь стали прежними.

— Что случилось, ваше сия?..

Подбежавший к ней слуга был не меньше графини поражен увиденным зрелищем, но соображал куда быстрее ее.

— Ваше сиятельство… что ж такое творится на белом свете?! — Эром подхватил графиню на руки. — Да вы вся мокрая. И стоило ли из-за покойницы в воду лезть?

— Стоило, Эром… Стоило. Да поставь ты меня уже на землю. Девушку на руки лучше возьми и в избу неси.

Нахмурив брови, слуга переводил испуганный взгляд с графини на утопленницу.

— Да не бойся ты. Живая она. Купаться ходила, замерзла и чуть не утонула. Видишь — губы от холода посинели.

Сорокалетний мужчина служил Яриме верой и правдой уж более двадцати лет. Боги немного обделили его умом, но зато силой Эром был наделен неимоверной. Мог одними руками барибала (медведя) завалить. Вот и теперь, опустив хозяйку на камни, он беспрекословно выполнил приказ. Подхватив девушку на руки, поспешил к избе.

Графиня, стуча зубами от холода, последовала за ним, обдумывая, как ей поступить.

«Утопленница — метаморф. Оборотная магия строго отслеживается. Людей с задатками такой силы содержали в специальных закрытых боксах сумасшедшего дома «Пристон». Говорили, что живется в приюте людям с таким даром очень даже неплохо. Сытая еда, отдельные комнаты, правда, под защитными заклинаниями.

Родители, обнаружив, что в их ребенке открылся дар метаморфа, немедленно должны были доставить его в отделение тайной канцелярии. Если они этого не делали, то скрытное все равно рано или поздно становилось достоянием общественности. В итоге за сокрытие от властей метаморфа всех членов семьи подвешивали на виселицах на главной площади столицы Сарвас Марвайского государства.

Если уж дар метаморфа проявлялся позднее, то эти люди также теряли свои головы на плахе.

Уж слишком соблазнительно было надеть на себя личину соседа, а может, и кого из сиятельных лордов. Велико искушение быстрого обогащения. Вот и не сдерживались.

На невыявленных метаморфов по приказу его величества Гариара Тармийского Марвайского государства велась охота. И еще никому не удавалось скрыться от цепкого взгляда главы тайной канцелярии герцога Арвайского. Сильнейший менталист! Обмануть которого просто невозможно. Как, впрочем, и его бабку. Та еще стерва. Любила свои ручки протянуть куда не следует».

Ярима передернула плечами от жутких воспоминаний, прикосновения холодных пальцев герцогини Авигель Арвайской.

— Куда изволите вашу дочку положить?

За думами, стуча зубами от холода, Ярима не заметила, как они вошли в избу. И сейчас от вопроса слуги хватала ртом воздух, с изумлением смотря на него. Не сразу сообразив, с чего Эром взял, что утопленница ее дочь.

Но, вспомнив, как она страдала, когда умерла ее четырехлетняя дочь, опустила в бессилии руки. С потухшим взором посмотрела на слугу.

«Эром все время был рядом. Никого не подпускал, ухаживал, гладил рукой по голове, напевая какую-то несуразную колыбельную, видно, оставшуюся от детских воспоминаний. Вот и сейчас его неразвившийся с детства разум воспринял незнакомку, как ее дочь Лив».

— В спальню неси, на кровать. Да одеялами укрой. Печь растопи, воды нагрей… — выйдя из шока, Ярима стала раздавать команды. Она решила сначала привести в чувство незнакомку. Расспросить ее, кто она и откуда. А уж потом доложить властям о нахождении в ее усадьбе метаморфа.

Если б только леди Барванская знала, что ей придется пережить, вытаскивая девушку с того света. Возможно, она сделала бы вид, что не заметила утопленницу, проплывающую по течению горной реки.

Глава 3. Воспоминания прошлой жизни

Голова Ливии металась по подушке, но чувствовать она это не могла. Цепкие щупальца холода, проникшие в ее тело, скручивали в жгуты жилы и сухожилия, пронзали иглами кости. Разум все больше тонул в ледяных воспоминаниях прожитой жизни.

«Родилась я первого января одна тысяча девятьсот девяностого года в одном из древнейших городов России.

По велению Ивана Грозного началось строительство города-крепости для охраны южных границ Русского государства от набегов крымских татар. Когда стали рубить дуб, росший на берегу у слияния двух рек — Оки и Орлика, с вершины дерева слетел орел.

«А вот и хозяин», — сказал один из мужиков. Иван Васильевич и повелел назвать город именем птицы.

Орел я любила. Особенно зиму. Бегая ребенком по рыхлому снегу, открывала рот, хватала холодные снежинки. Часто ловила на ладонь крохотные белые пушинки, пытаясь рассмотреть их невероятный узор. Но мне никак это не удавалось. От жара, исходящего от маленькой ручки, они быстро таяли.

Любимым лакомством для бегающей во дворе детворы были ледяные прозрачные сосульки. Не отказывалась от них и я. Правда, приходилось потом болеть. Но зато всегда рядом была мама. Словно вспомнив, что у нее есть дочь, мать кудахтала надо мной, как клуша над цыплятами. Заставляла полоскать горло соленым раствором, пить противные горькие таблетки и подолгу не отходила от кровати.

Подхватив материнскую руку, прижимая к своей горячей от температуры щеке, со счастьем в голосе я шептала:

— Мамочка. Моя милая мамочка…

Мозг пронзили острые пики боли, выдернув меня из забытья. Заметавшись головой по подушке, в бреду обшарила рукой постель в поисках матери.

И почувствовав на своей руке горячую ладонь, мгновенно перехватила тонкую кисть руки, прижав к себе. Сердце предательски застучало в неверии.

— Мама, — прошептала я воспаленными от температуры губами. Едва приоткрыв тяжелые веки, увидела перед собой размытый образ красивой незнакомки. В недоумении попыталась сфокусировать взгляд, но перед глазами вновь всплыл мираж матери.

Из моей груди вырвался тяжкий, со стоном вздох. Воспоминания вновь закрутили в водоворот, унося, бросив в прожитую жизнь.

В очередной раз нахмурив брови, мать начинает отчитывать меня за непослушание.

Слушая прокуренный грубоватый голос, корчусь от пронизывающей тело боли и пропускаю мимо ушей ее ворчание.

Часто предоставленная сама себе, я ловила редкие минуты счастья, выпавшие в общении с матерью.

Тамара Глебовна — так звали мою мать, работала на заводе в смену. Часто оставалась на подработку, и порой я не видела ее в квартире по нескольку дней. Меня рано приучили к самостоятельности. В шесть лет без труда могла пожарить себе яичницу. Налить воды в электрический чайник и нажать кнопку для кипячения было вообще пустяковым делом.

Отец мой был водителем-дальнобойщиком и его появление в доме всегда сопровождалось праздничным застольем, смехом и подарками.

Мне было пятнадцать лет, когда отец внезапно подал на развод. Объявил матери, что у него в другом городе новая семья.

Вот так, коротко и ясно, своими словами наш любимый отец и муж разбил нам жизнь на «до» и «после»».

И если «до» воспринималось как счастливое безоблачное детство. То «после» — материнскими слезами, выпивкой, потерей работы и застольями, только теперь не праздничными, а буйными.

Мне было около девятнадцати лет, когда мать умерла в пьяной горячке. Денег не было. Звонить отцу не хотелось, но пришлось. Выругавшись сквозь зубы, отец буркнул:

— Жди.

Стоя у сырого холмика, я пустым взглядом смотрела на воткнутые в землю красные гвоздики, клонившиеся от порывов ветра, и не смогла проронить ни слезинки. Что-то во мне надломилось со смертью матери. Может, в те минуты еще не осознавала одиночество, но уже была окружена им, и от этого в груди медленно застывал комок, сотканный из боли и горечи.

По пути с кладбища мы с отцом не проронили ни слова. Войдя в квартиру, сразу направились на кухню. Достали из пакетов купленные им продукты. При виде нарезки колбасы и сыра я сглотнула мгновенно скопившуюся во рту слюну. Желудок свело от разносившихся запахов копченостей и красного вина, пахнувшего забродившим кислым виноградом.

— Давай, дочь… помянем мать.

Бросив на меня виноватый взгляд, отец залпом осушил полный стакан вина. Чуть скривив нос, тяжко вздохнув, осмотрелся по сторонам. Нахмурился от того, что видел.

А я в это время прислушивалась к себе и понимала, что человек, сидевший передо мной не вызывает во мне никаких чувств.

Его не было рядом со мной, когда я, ползая на коленях, уговаривала мать не пить.

Его не было рядом со мной, когда я, кусая кулаки, чтобы не кричать, умывалась слезами от жалобного воя матери, проклинающую свою жизнь.

Его не было рядом со мной, когда я прятала голодной взгляд при виде одноклассницы, жующей булочку.

Его не было рядом со мной, когда я, договорившись с одногруппницей, продавала свою девичью честь.

Мерзость скажет любой. Но мать в очередной раз клялась, что бросит пить. И я верила. Денег, которые я получала за мытье полов, едва хватало поесть один раз в день.

Бывает так, что горе высушивает слезы у человека? Могу с уверенностью сказать — да, когда я, восемнадцатилетняя девчонка, лежа под тучным мужским телом, не проронила ни слезинки. Честно отработала свои грязные деньги. Забирая их, благодарила судьбу, что не попался извращенец.

В те минуты еще теплилась надежда, что все теперь будет по-иному. Как прежде. Но! Как же чисты и наивны дети…

Мать продержалась неделю, а затем бросилась ко мне, хватая руками надетый на мне старенький халатик, умоляла дать денег…

После того, как нас бросил отец, я каждый миг, час, день внутренне выгорала. Улыбалась одноклассникам, друзьям, одногруппникам по музыкальному колледжу. Жила и не жила одновременно.

Возможно, сейчас я до конца еще не осознавала, что больше не увижу и не услышу мать. Не верила, что никто не поднимет меня среди ночи и не будет выговаривать, какая я неблагодарная дочь, потому что не даю денег. Не понимала, что весь мой кошмар закончился. Но как бы я не устала от пьянства матери, ни в коем случаи не желала ей смерти. Рядом со мной все время был человек, которого любила. Мама жила, дышала среди этих холодных стен, а теперь я осталась одна.

Нужна ли я отцу? Могу с уверенностью сказать, что нет. У него новая семья. Сын. И, по всей видимости, они живут счастливо…

— Как дела в училище?

— Хорошо.

— Одного не пойму, зачем ты выбрала профессию дирижера? С аттестатом с одними пятерками ты могла пойти в более приличный колледж.

— Я столько лет занималась фортепьяно, почему бы нет?

«Хотела сказать, играла до того дня, когда пришла из школы, а пианино нет. Мать продала многие вещи и мебель из квартиры. Только говорить об этом отцу не стала. Зачем?».

— Я люблю музыку. Мне было не принципиально, на кого учиться. Где были свободные бюджетные места — туда и пошла.

— А занятия по вокалу бросила?

Поднеся стакан к губам, чуть пригубив вино, обдумывала:

«Отец действительно не понимает, в каком кошмаре я жила, или не хочет думать об этом? Скорей всего, мы стали для него настолько чужими, что все наши горести, это что-то, не поддающееся его уму. Захотелось спросить: «Пап, а у тебя в груди есть сердце? Или оно безжизненно стучит при виде меня? Ты ведь ни разу не побеспокоился о том, как мы живем? Да, что говорить, не спросил, как поживает его светлое чудо? А я бы ответила. Как в страшном сне».

— Хм, — сорвалось с моих губ. — Бросила, — поставив бокал на стол, посмотрела на него пустым взглядом. — Пап, пожалуйста, разбери диван, на котором спала мама. Как стемнеет, вынесем его на помойку. Открою форточки, до ночи комната проветрится. Не так мочой будет вонять, когда будешь спать.

Воспоминания тех дней практически стерлись из моей памяти. Помню, как сгибалась под тяжестью ноши, которую несла. Как ночью лежа на спине, молча, смотрела в потолок, прислушиваясь к стукам и разговорам, разносившимся в многоэтажном панельном доме.

Отец не стал оставаться на ночлег. Обняв, виновато развернулся и, понурившись, вышел из квартиры. Больше мне не пришлось его увидеть.

А я продолжила жить дальше…

После сорока дней со смерти матери зашла в ее комнату и стала отдирать со стен старенькие обои. Замусоленные, местами стертые до дыр, они отставали от бетонных плит, словно полоски кожи. Собрав в небольшие кучки разноцветные клочки и, перевязывая их, я думала о том, что чем-то эта старая бумага похожа на шкуры змей, сброшенных после линьки. Вот так и я очищу свое жилье от прошлого. Но сколько бы я не старалась, оно всегда было со мной среди этих стен, пусть и покрытых другими, в мелкий цветочек, обоями.

Я бежала от одиночества, пыталась защититься от него и поэтому сошлась с парнем из нашей группы. Любви к нему у меня не было. Так, сильная симпатия вначале наших с ним отношений. Но после двух лет совместного проживания поняла, что не могу больше выносить рядом с собой вечно недовольного жизнью нытика.

Жизнь продолжалась. После защиты диплома я устроилась на работу в музыкальную школу. Вечерами самостоятельно изучала иностранные языки. И еще одним моим увлечением стала семиструнная гитара, оставленная Вадимом. Работать учителем я никогда не мечтала и поэтому искала себя в других поприщах. Устроилась помощницей по организации праздников для детей. Три года была тамадой. На одной из свадеб я спела песню Дженнифер Раш «Сила любви». Мой голос понравился директору ресторана, и он пригласил меня попробовать петь у него. Не раздумывая, согласилась. И за пять лет работы ни разу не пожалела.

Олег Александрович оказался на удивление порядочным человеком. Мне пришлось уволиться из школы, так как помимо сольного выступления я продолжала работать тамадой.

На одной из свадеб я увидела Игната, черноглазого жгучего брюнета. Не знаю почему, но из толпы приглашенных гостей выделила его сразу. Тридцатипятилетний успешный юрист был другом жениха. Ему приходилось участвовать практически во всех конкурсах. Вел он себя галантно. Но иногда посматривал на меня так, что я, сама того не подозревая, задерживала дыхание, не осознавая, что любуюсь его крепкими губами.

Игнат появился в ресторане на следующий день. Сев за столик возле окна, он заказал себе бутылку красного вина, салат и запеченную красную рыбу с гарниром.

Иногда, бросая взоры в его сторону, любовалась, как он красиво держит в руках вилку с ножом, делает глоток вина из фужера, и понимала, что пропадаю. Никогда не думала, что, увидев второй раз человека, можно влюбиться. В тот вечер я пела лишь для него. После исполнения песни «Без тебя», которую исполняла американская певица Мэрайя Кэри, зал аплодировал мне стоя.

Я немного растерялась от такой благодарности слушателей. И совсем опешила, когда Игнат, опустившись передо мной на одно колено, преподнес мне огромный букет роз нежно-розового цвета. Принимая цветы, растворялась в темноте его горящих огнем желания глаз.

Сгорала в бушующей страстью ночи. И опять была счастлива.

Летала на крыльях любви чуть больше полугода. Мечтала, строила планы на нашу дальнейшую жизнь.

Зажимая в постели мое худенькое возбужденное тело, Игнат шептал, что безумно меня любит. И прежде чем создать семью, нам необходимо подумать о большой уютной квартире. Целуя мои пальчики, он объяснял, каким видит наше будущее:

— Продадим наши квартиры. Купим большую, метров под сто в новостройках. Обставим мебелью. А уж потом подумаем о детях. Ты сколько детей хочешь?

В ответ я только пожимала плечами, прижимаясь к нему от переполняющего меня счастья. Первая загвоздка с продажей квартиры вышла у меня при сборе документов. Оказалось, что в приватизации участвовал и мой отец, а без его согласия я не имела права продать квартиру. Об этом, смеясь, и объявила Игнату.

— А разве ты не сирота?

Его лицо вмиг изменилось, стало жестче, скулы заострились, в черноте глаз появилось незнакомое мне выражение.

Но, смотря на него сквозь розовые очки, я не поняла этого выражения. И лишь спустя время осознала, в них было разочарование и злоба.

— Мать умерла, а отец живет в другом городе. У него новая семья. А…

— Это уже не имеет значения.

Перебил он меня.

— Сегодня я, пожалуй, пойду домой. Мне нужно хорошо подумать. Я ведь уже и квартиру для нас подыскал. А теперь придется отказаться.

Отрешенно проговорил он, поцеловав на прощание меня в нос.

— Игнат! Да чего ты так расстроился? Я уверена, что папа не будет претендовать на свою долю! — схватив его за рукав пиджака, торопливо выговаривала, пытаясь остановить.

Но он ушел! Позвонил мне на следующий день, предупредил, что не придет из-за того, что у него появилось много работы, и он безумно меня любит.

Я продолжала летать на крыльях любви. Но каким же молниеносным и болезненным был удар о землю.

Увидев его с другой девушкой в салоне для новобрачных, сначала не поверила. Игнат и его спутница выбирали себе обручальные кольца.

В тот миг сломались не только мои крылья, но и душа. Бетонные щупальца стали медленно наползать на меня, покрывая и закрывая монолитной плитой от всего мира и от меня самой.

На улице стояла тридцатиградусная жара, а мне казалось, что вокруг воет вьюга и все сильней закручивает в свой хоровод снежинок.

Не помнила, как добралась домой. В ненависти собрала с кровати постельное белье и, не раздумывая, вынесла его на помойку. Выбрасывать в бачок не стала, положила рядом. Найдется тот, кому нечем укрываться, и обязательно заберет. Это я знаю по себе. Девчонкой убегала подальше от нашего района и шарила возле мусорных контейнеров в поиске одежды и обуви.

И лишь с приходом весны, смотря на талый снег, поняла, что продолжаю жить.

Но во мне словно что-то надломилось. Я перестала верить людям окончательно. Не отказывала себе близости с мужчинами. Их льстивым речам веры не было. Ухмылялась, когда меня называли красивой или шептали на ушко ласковые слова. Так незаметно пролетело три года.

В нашем музыкальном коллективе при ресторане сменился сольный ударник. Кирилл оказался веселым балагуром. В его серых глазах всегда плясали бесенята. И лишь когда он смотрел на меня, хмурился и тяжко вздыхал. Однажды не вытерпел, спросил прямо:

— Лив, скажи, кто тебя так обидел?

А я, ухмыльнувшись, ответила:

— Жизнь.

— Эх и глупая ты, Ливия. Если тебя кто-то обидел, это не значит, что ты должна не верить больше другим людям. А давай я спою для тебя.

Кирилл, сев за синтезатор, ловко пройдясь пальцами по клавишам, запел:

«Сколько без тебя ночей глухих

Я провел потом, не помня их

Сколько я тебя искал в других

Но не находил.

Женщина — воздух, женщина — вода!

Женщина — радость, женщина — беда!

Мне это счастье уготовил Бог!

Я у твоих ног…»

Слушая сильный голос, с грустью наслаждалась его полнозвучностью.

— Ну как, впечатлили слова? Представь, Лив. Скольким женщинам мужчины посвятили стихи, песни, сочинили музыку. А ты говоришь ­– жизнь. Не встретила ты еще на своем пути того, кто упадет к твоим ногам.

— Ошибаешься, Кир. Падали. Вот только правды рассмотреть под лживой маской не смогла. Давай завяжем этот никчемный разговор. Олег Александрович назначил меня любимой женой… Шучу. Снегурочкой. Кто из вас троих будет со мной плясать в новогоднюю ночь?

— Я не могу. У меня жена и лапочка дочка, — замахав руками, высказался Кирилл.

— Ребят… Я тоже не могу. Теща приехала. Жена и так косо поглядывает. Да я в тот Новый год Деда Мороза изображал. Вадик, твоя очередь, — хлопнув синтезаторщика по плечу, улыбаясь во весь рот, отрапортовал Вячеслав.

— Вот и славно, — подхватив лежащий на полу мешок, я передала его Вадиму. — Дома примеришь. Посмотришь, хорошо ли на тебе костюмчик сидит. А об остальном не беспокойся. Я буду публику развлекать, а ты из мешка подарки доставать и раздавать…

Выслушав речь президента, под звон бокалов гости ресторана поздравили друг друга с Новым две тысячи двадцать третьим годом. А дальше покатилось, как по накатанной дорожке: веселье, танцы, конкурсы.

В перерывах между застольями я пела, поглядывая на часы, думала:

«Мама говорила, что я родилась в новогоднюю ночь в два часа двадцать три минуты. Этот новый год — отражение даты моего рождения».

Вадим, давая мне передохнуть, сел за синтезатор и, объявив белый танец, запел.

Одна из любимых мною песен «Не надо слов» группы «Сенатор». Текст песни напоминал мне чем-то мою жизнь. Я так же не могла согреться ни летом, ни зимой. Казалось, открыв глаза, я продолжаю смотреть долгий нескончаемый сон.

Посмотрев на одну из стен, с грустью улыбнулась. Стрелки больших часов с гирями беззвучно дернулись, отсчитав еще одну минуту прожитого нами времени.

Все случилось очень быстро. Один из гостей, вернувшись из туалетной комнаты, размахивая пистолетом, стал стрелять хаотично в разные стороны. Погруженная в слова песни, я не успела ничего понять. Острая боль пронзила сердце. Схватив ртом последний вдох воздуха, падая, успела увидеть, как стрелка часов дернулась к двадцати трем минутам третьего. Тридцать три года назад в это мгновение я сделала свой первый вдох. И, умирая, также сделала последний вдох…»

Глава 4. На грани жизни и смерти

Вскочив, распахнув глаза, я хватала ртом воздух и не могла им надышаться, настолько сладким он мне казался.

Воспоминания прожитой жизни напомнили мне страшный сон. Осмотревшись по сторонам, не понимая, где нахожусь, перевела взгляд на женщину, стоявшую возле кровати.

Моя голова раскалывалась, жар волнами гулял по телу, и только кисть левой руки пронзало сотнями холодных игл. Посмотрев на нее, шумно сглотнула. Со слезами на глазах перевела взор на незнакомку.

— Уфа… Она успела меня задеть. Я не хочу умирать. Не хочу! Не хочу! — упав на постель, я закричала от душившего отчаянья и бессилия что-либо изменить. — Мама! Я не хочу умирать! Мама… — заметавшись головой по подушке, проваливаясь в беспамятство, почувствовала бережное прикосновение рук и тихий женский шепот:

— Тише, девочка моя. Тише…

Ярима бросилась к полкам, заставленными различными склянками наполненными зельями и мазями, когда-то приготовленных умершими родственницами. Руки дрожали, она хватала то один флакон, то другой, но из-за нехватки знаний не могла понять, в каком из них спасательная мазь.

Схватив очередную склянку, ведьма от отчаянья со всего размаха бросила ее об пол.

— А-а-а-а!.. — вырвался из ее груди душераздирающий вопль. — Грохтова сила! Какая от тебя польза, если моя девочка умирает?

По телу ведьмы прошлась магическая волна, наполняя Яриму возросшей ведьминской силой. Выплеснувшись на свободу, магия потекла во все стороны от ведьмы круговой рябью. Прошлась волнением через все, что встречала на своем пути. Пересчитав бревна в доме, рванула к печи и через дымоход вырвалась на свободу.

Ощутив всплеск магической силы, воронье и вся живность в лесу притихла на ветвях и затаилась в норах. Давно умерли те, кто соприкасался с непонятным явлением, а те, кто сейчас жив, ощутили на себе зеленоватую дымку, кусающую тело неприятными иголками.

Ярима с изумленным взором смотрела, как от нее в разные стороны устремилась ведьмина сила. Тянувшаяся зеленоватыми щупальцами, она проникала через все, что встречала на своем пути. Натолкнувшись на девушку, лежащую на кровати, налетела на нее голодной хищной птицей. Прошлась сквозь ее тело пронизывающими нитями, окутав в облако болотного цвета, задрожала в волнении.

Тело незнакомки под воздействием магии выгнулось. Из горла стали вырываться сиплые крики. Открыв глаза, она безумным от боли взглядом осмотрела незнакомое жилье. Встретившись с голубыми глазами незнакомки, полным отчаянья голосом прошептала:

— Мама…

Ярима бросилась к постели, обхватила худенькое девичье тело, прижав к себе, стала гладить рукой, шепча:

— Девочка моя… Прости. Прости меня… Я не знаю, как тебе помочь?..

Всхлипывая от рвущихся рыданий, ведьма резко замолкла и разжала объятья от вида, как девушка стала видоизменяться. На графиню напало оцепенение, тело сковал неподвластный ей ужас трепета. Красные глазки Уфы — самой ядовитой змеи мира Карвас — гипнотизировали. Танец поднявшегося над кроватью ее извивающегося гибкого тела завораживал, туманил разум.

Две израненных души графини и девушки с Земли, так нуждавшиеся в человеческом тепле и любви, потянулись друг к другу.

Я опять воспринимала эту красивую, незнакомую мне женщину, как родную. Тянулась к нежным рукам, с такой заботой ухаживающим за мной. Меня влекла ее материнская теплота и ласка. Я рвалась к недополученной любви. Стремилась окунуться в давно забытые воспоминания и насладиться минутами спокойного счастья.

Не осознавая, как трещат и видоизменяются кости моего тела, обвивала худенькую фигуру. Уложив голову на женскую грудь, ощупала раздвоенным языком гладкую кожу шеи и лица и заснула под учащенный ритм материнского сердца.

Боясь потревожить Уфу, Ярима сидела ни жива ни мертва. Горькие слезы стекали горячими ручейками по щекам, срываясь с лица, глухо падали на руки и черную блестящую чешую аспида. Не от страха плакала повидавшая немало на своем веку ведьма, а от жалости к бедной девочке, так нуждающейся в материнской любви. Незнакомка смутно кого-то ей напоминала? Но распознать в заострившихся от худобы чертах лица, кого именно, было сложно.

Ярима Барванская дернулась, когда голова Уфы медленно стала соскальзывать с ее груди. Кольца гибкого чешуйчатого тела плавно выпускали из своего захвата затекшее женское тело. Не помнила ведьма, сколько времени просидела в неудобной позе. Порой, боясь вздохнуть лишний раз, думала о горькой судьбе метаморфа. Придерживая руками тяжелые кольца змеиного тела, осторожно гладила ладонью прохладную чешую. Уже не содрогаясь и не боясь молниеносного смертельного укуса, она молилась Единому о спасении жизни бедного ребенка и ее невинной души. Ярима не заметила, как задремала. Очнулась лишь тогда, когда почувствовала, как хватка змеиных колец вокруг ее тела стала ослабевать.

Резко открыв глаза, ведьма наблюдала, как тело аспида стало выкручиваться и вновь перерождаться в человеческое тело.

От вида сильно исхудавшей девушки ведьма прикрыла рукой рвущийся из горла всхлип. Собрав всю свою волю, Ярима подхватила незнакомку под мышки, уложив на постели, укрыла одеялом. Взяв тоненькую девичью кисть, внимательно ее осмотрела. С замиранием дыхания и радостью наблюдала, как смертоносный яд, расползшийся под кожей девушки, прекратил свое действие. Черные разводы изменили цвет до бледно-серых. С тонких пальчиков яд удалился полностью, оставив после себя красные воспаленные волдыри.

Размазав руками слезы на щеках, Ярима подняла голову и замерла, наблюдая перед собой зависшие в воздухе призрачные тела двух ее ушедших к праотцам тетушек.

Сестры-близнецы, умершие практически в один день. Молчаливая Симора и не замолкающая Хамира с любопытством в глазах смотрели на нее.

Ярима глубоко сглотнула, разум стал туманиться, унося ее все дальше от душевных терзаний и переживаний.

Чуть приоткрыв глаза, я наблюдала за призраками, витавшими над женщиной, упавшей без чувств и все это время ухаживающей за мной. Как такого страха не было. Скорей всего, попав в этот мир, мне столько пришлось пережить, что вид прозрачных фантомов меня уже не страшил.

Облизав пересохшие, потрескавшиеся губы, ощущала болезненную ломоту и горевшее в огне тело. Из моего горла вырвался сиплый стон. От понимания того, что проваливаюсь в пучину лавы, заметалась головой по подушке, не в силах приостановить полет воспоминаний, терзающих разум.

Огненная бездна, в которую я медленно погружалась, затягивала все глубже и глубже, и вырваться из нее не было никаких сил. От удара о твердую поверхность зажмурила глаза со всей силы в ожидании боли, но ее не последовало. Полежав немного, открыла глаза.

«Вид собственного мертвого тела не вызвал во мне никаких эмоций. Бесчувственным взором наблюдала, как, обезумев, орет Вадим, чтобы вызвали скорую помощь. В его глазах столько боли и где-то в их глубине понимание, что мне уже никто не сможет помочь.

Пройдясь рукой по его светлым волосам, хочу сказать, что не стоит из-за меня лить слезы, но понимаю, что не могу. Не могу испытывать каких-либо эмоций.

Странное дело. Мне казалось, что благодаря наличию у нас души мы испытываем боль, разочарование, страдание, любовь, ревность. Но оказалось, что отделившаяся от тела душа не переживает никаких чувств. Единение души и тела — дает эту бурю эмоций и ощущений.

Осмотрев прощальным взглядом ресторан, орущих, плачущих гостей, пришедших справить Новый год, поняла, что меня ничего не удерживает на Земле. Не с кем прощаться. Не на кого взглянуть в последний раз. Нет того человека, за которого я могла бы зацепиться душой. Нет того, к кому бы прильнула, передав всю силу своей любви.

Пространство над моей головой пронзил яркий световой столп. Зависнув надо мной, он манил, призывал прикоснуться к дивному свету. И я рванула к нему.

Летела, кружилась легким перышком в золотистом сиянии. Стремилась в лоно Матери Вселенной. Любовалась открывшимся видом мироздания, пролетающими метеоритами и тысячами таких же, как и у меня, Божественных лучей, несущих в себе души умерших людей.

Залюбовавшись Млечным Путем, увидела в его черноте яркую вспышку света. Не знаю почему, но я не могла оторвать своего взора от мерцающей звездочки, появившейся в пространстве.

Не сразу поняла, что покинула уютное, словно колыбель, место. Полетела навстречу хаотично мечущейся светящейся частичке. Когда приблизилась, поняла, что это душа девушки. Было странным видеть ее исказившееся в гримасе страха лицо. И стало непонятно, почему к ней не тянется золотистый световой Божественный луч?

Увидев меня, душа незнакомки устремилась навстречу. Удар от соприкосновения с ней оказался ощутимым для моей души, и это было необычно. Незнакомка прильнула ко мне своим бесформенным мерцающим телом. Впилась глазами, заполненными белесой дымкой боли. А я, пытаясь ее успокоить, мысленно запела ей песню о боли разлуки, о безжизненных, не любящих сердцах, о том, что вся наша жизнь похожа на сон…

Обнявшись, мы кружили с ней в бесконечном пространстве Вселенной. С вниманием я прислушиваясь к струнам душ, делящихся друг с другом недолгим опытом, жизней.

Неожиданно млечный путь разрезало сияние.

Незнакомая душа встрепенулась, в страхе заходила рябью.

От вида, как к нам с разных сторон устремились два светящихся луча, ее лицо исказилось в гримасе отчаянья. Обхватив мою голову руками, она мысленно шепнула мне «Прости…». Положив свою тоненькую прозрачную кисть на область солнечного сплетения, влила в меня сияющий разными переливами свет. И с сожалением в глазах отпихнула меня навстречу устремленному к нам лучу из Млечного Пути. А сама со счастьем в глазах утонула в золотом Божественном сиянии моего кокона.

С изумлением я смотрела, как мы все дальше удаляемся друг от друга. Беззвучно закричала, когда меня внезапно куда-то втянули. С содроганием и неверием вглядывалась в захлопнувшуюся космическую прореху. Со страхом всматривалась в окружающее меня пространство и незнакомую планету.

Световой сгусток, который меня поймал своими щупальцами, молниеносно устремился к миру, из которого вырвалась уведенная мною душа молоденькой девушки. Пришло осознание, что теперь ее тело должна занять я.

Каким же сладким и болезненным был мой первый вдох. Выгнув спину, закричала от боли, пронзившей легкие сотнями игл. Грудь раздирало от бушующего внутри жара. Я, как выброшенная на берег рыба, хватала ртом воздух и не могла надышаться этим живительным нектаром.

Сознание захлестнуло воспоминаниями чужой, короче, чем у меня, жизни. От последних промелькнувших в разуме картин меня стошнило и вырвало. За что сразу ощутила удар по лицу.

— Ты что, сука, творишь? Мало получила? Так я могу добавить.

Я мгновенно распознала злобно-шипящий мужской голос. Граф Дирван Маджонский та еще мразь. Разлепив с трудом слипшиеся ресницы, стала молчаливо наблюдать над зависшим надо мной молодым мужчиной. Увидев исказившееся в брезгливости лицо, сама не знаю почему, запела:

«А помнишь, как тогда безумно мы любили,

Теперь уж навсегда об этом позабыли.

И чья же здесь вина уже не разобраться,

Бокал любви до дна мы выпили напрасно.

Растаяли, как дым, все нежные признанья,

Остались нам двоим одни воспоминанья

И ты теперь с другим, и я уже с другою

Любовь растаяла, как дым…»

С усмешкой наблюдала, как меняется выражение красивого лица.

— Вильгар… Кажется, Ливин умом тронулась!

Отшатнувшись, Дирван продолжил настороженно наблюдать за мной. Повернулся и вопросительно посмотрел на вошедшего друга. Молчаливо спрашивая у него: что будем делать?

Небрежно почесывая свою шею, герцог стал слушать, как я пою, заодно приглядываясь к моему состоянию.

— Чего ты раньше времени беспокоишься? Захотелось девушке песни попеть. Правда ведь, Лив? — присев на кровати, Вильгар с вожделением провел рукой по моим оголенным ногам. Устремил взор на покрытый кучерявыми светлыми волосками холмик Венеры. Жадным взглядом впился в девичьи упругие холмы с розовыми ореолами и маленькими бусинками на их вершинах. — Ливин… тебе говорили, что ты очень красива? — смотря мне в лицо, герцог нырнул рукой в мою промежность.

Я тут же скривилась в болезненной гримасе.

— Мама и брат говорили, что мой расцвет еще впереди, — сказав, ловко извернулась от его руки. Вскочив с кровати, наблюдала за ним пустым взглядом. Понимая, что насильникам нельзя перечить, лучше с ними договориться или приглушить их бдительность, продолжила спокойным голосом:

— С меня пять минут назад твой дружок слез, да еще ударил так, что Богу душу отдала. Может, дадите нам отлежаться? А еще лучше, если вы нас домой отпустите.

По комнате разнеся мужской веселый гогот.

Отсмеявшись, Вильгар с прищуром посмотрел на меня.

— Дирван, вот видишь, ничего с нашей красавицей не случилось. Может, и правда в игорный клуб пойдем. Дадим девочкам отдохнуть.

— Я только за.

Быстрым шагом Маджонский пересекает комнату, схватив меня за волосы, потащил за собой. Он остановился у двери и то лишь для того, чтобы вставить ключ и открыть ее. Открыв створку, он впихнул меня в открывшийся проем и вошел следом.

Едва устояв на ногах, ссутулившись, я пробежала комнату нашего нынешнего заточения с подругой по несчастью. Остановившись возле кровати, повернулась и с брезгливым прищуром посмотрела на графа.

Ему совсем не нравится то, что он видит. Подлетев ко мне, он впечатал свою пятерню в мое лицо. Со злобой сжав пальцы, отшвырнул меня от себя.

Не устояв на ногах, я упала. Ударившись головой о постель, сглотнула подступивший к горлу комок. От ощущения, как по вискам заструились дорожки слез, с изумлением провела рукой по лицу и поднесла ее к глазам. В неверии смотрела на мокрые пальцы. Это не мои слезы… Я не умею плакать. Моя душа закрыта плотными слоями бетона, через который не пробиться никаким предательствам и несчастьям. Только, видно, потеряв свое родное тело и оказавшись в чужом, я вновь стала новорожденной. Как и чем защититься от насильников? Как создать вокруг себя непробиваемый щит? И у меня неожиданно приходит ответ — безразличие. Память подбрасывает мотив песни, и с губ срываются слова:

Не надо больше слов и глупых оправданий,

Не надо больше слез и разочарований.

Пусть все пройдет, как снег, весенний талый снег…

Все это было с нами как во сне.

Закатив глаза и издав стон, Дирван, развернувшись, вышел из нашей комнаты.

Как только в замочной скважине проворачивается ключ, по покоям раздался тонкий девичий слезный голосок, пропитанный страхом:

— Ливин… Ливин.

Мгновенно вскочив, я стала всматриваться в полумрак комнаты и встретилась с темными глазами девушки хрупкого телосложения.

Риан хоть и старше хозяйки моего тела на год, но выглядит совсем юной. Сгорбившись, она забилась в один из углов нашей тюрьмы.

— Риан, — встав с кровати, медленно направилась к ней. Присев рядом, с любовью прошлась рукой по ее всклоченным волосам, пытаясь пригладить их. — Ну чего ты, девочка, плачешь? Чего ты, моя хорошая. Досталось нам с тобой.

Из ее груди вырывался сиплый вой. Она бросилась к моей груди и зашлась в рыданиях.

Положив голову графини к себе на ноги, стала гладить ее вздрагивающие от плача худенькие плечи, уносясь воспоминаниями в тот день, когда нас похитили:

«Небольшой город Синган, расположенный в пяти часах езды на лошадях от столицы Сарварс Марвайского государства, всколыхнула новость.

Летний бальный сезон в этом году решили посетить завидные столичные женихи, герцог Вильгар Арвайский и граф Дирван Маджонский.

Молодые леди, не успевшие связать себя помолвкой, ринулись шить себе новые платья. А их мамаши, сидя в креслах, обмахивали себя веерами в предвкушении и мечтах, что уж их дочь точно приглянется одному из самых богатых лордов государства…

Бал. Сколько счастья и предвкушения в этом слове для молоденьких девушек. Щеки горят, сердечки учащенно стучат от одного лишь мимолетного взгляда на них герцога или графа. Так хочется, чтобы тебя пригласили на танец. Стоя в ожидании, красавицы отказывают всем другим молодым лордам, изволившим пригласить их на танец. С затаенной улыбкой на лицах юные леди полностью погружены в свои мечты.

Надо отдать должное Вильгару и Дирвану, в этот вечер они не обидели ни одной девушки. Вальсируя по бальному залу, они менялись красавицами со смешинками в глазах, заканчивали танец и, отведя смущенных кокеток к их мамашам, приглашали других.

Долго такой темп молодые лорды выдержать не могли, и поэтому вскоре градоначальник объявил перерыв.

Сходив в дамскую комнату под впечатлением от бала, Риан задумалась и свернула не в тот коридор. Огромный замок градоначальника славился своими размерами и путаными коридорами. Очнулась она, когда на ее пути возник молодой человек. Подняв голову, графиня захлопала ресницами, с изумлением смотря на графа Дирвана Маджонского.

— Какая встреча. Вот видишь, а ты говорил, что это будет сложно, — повернувшись, Дирван обратился к стоявшему за его спиной герцогу Вильгару Арвайскому. Возвратив свой взор к Риан, он окинул ее восхищенным взглядом.

— Риан Орховская, если я не ошибаюсь. Одна из самых красивейших девушек города Сингана. Крошка, ты ведь не откажешь мне в поцелуе.

Граф Маджонский скорей утверждал, а не спрашивал разрешения у растерявшейся девушки. Обхватив тонкую талию одной рукой, другой зафиксировал затылок Риан, чтобы не дергалась, и с каким-то диким наслаждением впился в ее губы.

Ливин Корхарт впервые в своей жизни была на балу. Шум, музыка и смех ее изрядно утомили. С облегчением она услышала о перерыве и, не дожидаясь матери, направилась за девушками, спешащими в дамскую комнату припудрить свои раскрасневшиеся личики. В небольшой комнатке, в которую она вошла вместе со всеми, было невыносимо дышать от витавших в воздухе ароматов различных духов.

Сморщив носик, Ливин поспешила покинуть душное помещение и решила прогуляться по замку. Заметив промелькнувшее впереди платье нежно-сиреневого цвета, последовала за девушкой. Завернув за угол, опешила от увиденной картины. Герцог и граф предстали перед ней в совсем другом облике. Не выдержав такого хамского обращения с леди Орховской, возмутившись, крикнула:

— Что вы делаете? А ну немедленно отпустите ее. Я пожалуюсь градоначальнику графу Лимору Камскому!

— Ох… Еще одна красотка! — с улыбкой на лице вымолвил герцог и решительным шагом направился к Ливин.

Если бы в тот момент она могла предположить, что произойдет дальше, неслась бы сломя голову от насильника. Но юная девушка не представляла, о чем грезят головы столичных лордов. Нахмурившись, графиня Корхат ждала его приближения в желании высказать все, что думает о неподобающем поведении молодых людей.

Как только герцог Арвайский оказался возле нее, он рывком обхватил рукой ее талию. Свободной рукой Вильгар вытащил из кармана камзола платок и быстро закрыл им нос и рот Ливин.

Девушке хватило сделать пару вдохов, чтобы ее разум затуманился, тело стало непослушным, легким. Очнулась она от тихого плача, раздававшегося совсем рядом. Сфокусировав взгляд, Ливин с изумлением смотрела на обнаженное тело Риан.

— А вот и еще одна крошка пробудилась.

Графиня Корхарт резко повернулась на раздавшийся за спиной голос. Округлив глаза, она смотрела на Дирвана, стоящего перед ней без одежды. Его торчащая вверх плоть была практически напротив ее лица. Ливин, сглотнув, в немом изумлении продолжала наблюдать за мужским упругим естеством, чуть подергивающимся от дыхания и движения графа.

— Что, нравлюсь? — Маджонский, захватив рукой член, прошелся по нему пару раз сверху вниз.

Риан от его телодвижений взвизгнула. Вскочив с кровати, бросилась в угол комнаты. Разглядев дорожки крови на ногах девушки, Ливин впала в какое-то оцепенение. Словно сквозь туман, до нее доносился голос графа:

— Будешь паинькой, получишь удовольствие…

Девушка ошеломленно смотрела на мужские руки с длинными аристократическими пальцами, ловко снимающими с нее платье, и лишь когда его ладони заскользили по ее ногам, опомнилась. Оттолкнув от себя Дирвина, Корхарт вскочила и со всех ног бросилась к двери, но была тут же поймана сильной рукой.

— Я ведь тебя предупреждал, — над ее ухом раздалось злое шипение графа.

Ухватившись за ворот нательной белой рубашки Ливин, обшитой кружевами, Дирван рванул изо всех сил. Развернув девушку к себе, он сорвал рывком лоскуты шелковой ткани и отшвырнул их от себя.

Прикрывая руками голое тело, Корхарт закричала и сразу получила удар по лицу. Не устояв на ногах, она упала. Голову пронзила тупая боль. Ощутив на губах привкус крови, девушка заплакала.

Подхватив на руки рыдающую графиню, Маджонский перекинул ее через свое плечо. Не обращая внимания на свой внешний вид, открыв дверь, направился по коридору в другие покои.

Зайдя внутрь, он небрежно бросил Ливин на кровать. Пройдясь по ее обнаженному телу похотливым взглядом, набросился на нее, словно стервятник. Схватив за волосы графиню и, натянув их со всей силы, приблизился к ее лицу, с ожесточением в голосе произнес:

— Надеюсь, ты не преподнесешь нам магических сюрпризов, как твоя подружка Риан?

Отпустив волосы девушки, Дирван вжал свой локоть ей в грудную клетку, свободной рукой сорвал с нее укороченные панталончики. Ливин дернулась и едва не задохнулась от острия локтя, еще сильней вдавившегося в ее грудь.

Дальше граф Маджонский церемониться не стал. Придавив графиню своим телом, раздвинул ей ноги и рывком вошел в нее.

Крик девушки нисколько не мешал насильнику. Он продолжал наращивать темп своих движений в ней. Из горла графа вырвался сладостный стон наслаждения, но прервали его острые ноготки Ливин, вцепившиеся ему в щеки.

Взревев, Дирван схватился за лицо, прошелся по нему рукой, растирая кровь. Его крылья носа сразу раздулись в гневе, брови мгновенно сошлись к переносице, а губы превратились в две тонкие полоски. Размахнувшись, он со всей силы обрушил на графиню Корхарт шквал ударов, не разбирая, куда бьет, настолько его обуяло бешенство.

Уже от второго удара, пришедшегося на голову Ливин, она потеряла сознание. Удар в область сердца выбил из нее душу, которая в испуге взметнулась подальше от пережитых ужасов.

Молниеносно преодолевая пространство, не сразу осознала, что оказалась в незнакомом мире. В испуге заметалась. И вот тогда увидела летящую душу девушки, устремилась к ней на встречу. Обняла, ища утешение и поддержку. А когда рассмотрела отправленные за ней световые нити поисковиков, впала в истерику. Мгновенно влила в незнакомку магический дар и отпихнула ее в лапы искателей неспокойных душ, не прошедших свой жизненный путь…

В тот вечер нам повезло. Выслушав мою просьбу, насильники дали нашим телам отдых.

И еще у меня было время пережить воспоминания короткой жизни девушки. И хоть немного принять тот факт, что я вновь живу, только вот в другом мире и в другом теле.

Мучители пожаловали на следующий вечер. В этот раз они решили поменяться. Дирван, подхватив Риан на руки, унес ее в другую спальню, а со мной остался герцог Арвайский.

Насилие хозяйка тела уже пережила. Меня же не пугало движение мужского органа между ног. Если из рук мерзавцев пока вырваться не удается, то лучше потерпеть и обдумать, как выскользнуть из ловушки, в которую мы угодили.

Только вскоре стало понятно, что в магическом мире не так все просто. Да и Риан на третий день побоев покрылась синими пятнами, а мне пришлось совокупляться сразу с двумя негодяями.

Спасалась от кошмара, в который попала песнями из моего мира. Смерть Риан меня шокировала. Пришло осознание, что это — все! Меня тоже не оставят в живых. Эти мысли настолько ударили по сознанию, что на какие-то минуты я впала в ступор.

Всколыхнул мой разум внезапно выплывший из тела графини магический сгусток. Неинициированный дар рванул к источнику жизни, вливаясь в мое тело. Взбудоражил сознание, дал надежду на спасение.

Но перед моим взором был сильнейший враг. От его яда нет спасения. У меня был лишь один путь — победить его, стать сильнее и ловчее.

Желание жить вспыхнуло яркой звездочкой в районе моего сердца, и магия метаморфа мгновенно откликнулась на призыв. Своей магии для перевоплощения ей было недостаточно, и тогда она соединила мои неинициированные магические дары с собой. И я ринулась, схлестнулась в мертвой схватке с убийцей. И победила.

Но и Уфа оставила мне мелкую царапину своим клыком. Змеиный яд не причинял мне вреда, пока я была перевоплощена в Уфу. Да и ледяная вода не способствовала расползанию смертельной отравы до того момента, пока я вновь не вернула свое человеческое тело.

Страх умереть выдернул меня из оков воспоминаний. Я хочу жить! Я должна найти насильников и отомстить за погубленные жизни двух юных девушек».

Ощутив прикосновение прохлады ко лбу, вынырнула из дремы и поняла, что мой организм справился. Скверны от Уфы во мне больше нет. Он перегорел, дав мне на всю жизнь противоядие от всех видов ядов.

Глава 5. Преданные псы главы тайной канцелярии

С трудом разомкнув ресницы, вновь встретилась с заботливым взглядом женщины.

— Спа-с-си-бо, — едва смогла вымолвить ей пересохшим горлом и сразу нахмурилась от скрипа открывающейся двери.

Сидевшая возле меня незнакомка резко повернулась и, как мне показалось, слегка побледнела.

С трудом повернув голову, я увидела вошедшего в дом черноволосого хмурого мужчину, одетого в темно-синий костюм. Притягивали взгляд три золотые нашивки на рукавах его пиджака. Обутые на его ногах ботинки были изрядно вымазаны землей и травой.

— Графиня Ярима Барванская? — спросил незнакомец уставшим голосом. Но взгляд его холодных черных глаз говорил: я прекрасно знаю, кто вы.

Графиня медленно поднялась. В ее взгляде было не меньше льда и злости.

— Кто дал вам право врываться в мой дом?

Мужчина хмыкнул, перевел свой взор с нее на меня.

— Такое право мне дано главой тайной канцелярии герцогом Аргаиром Арвайским. Рад представиться: Литмир Фаминский. Возглавляю отдел дознаний. Имею третий уровень магического ментального дара, — сказал он, не спуская с меня заинтересованного, изучающего взгляда.

От этих черных пронзительных глаз сердце пустилось в пляс. Мысли заметались в истерике: «А вот и очередная смертушка за мной пришла. Так не должно быть. Не должно! Пройти через столько испытаний и оказаться в лапах менталиста. Нет, не хочу. Не хочу!».

Каждая клеточка моего сознания, безмолвно крича, металась, ища пути спасения, и не видела их. Страх мгновенно сковал тело. Тяжело сглотнув, я непроизвольно сжала тонкими пальцами одеяло, поверх которого лежали мои руки. Второй кистью руки старалась не шевелить, любое, даже самое слабое напряжение вызывало боль. Красные волдыри на моей исхудавшей руке выглядели жутко. Да что руки, сейчас я, скорей всего, больше напоминала скелет, обтянутый серо-бледной кожей.

С трудом оторвав взор от дознавателя, перевела взгляд на женщину. Вставшие позади нее два женских призрака положили свои прозрачные ладони на ее плечи, но незнакомка этого не замечала. От вида, с каким бесстрашием хозяйка избы бросилась на мою защиту, в моей груди расползся жар благодарности, глаза заволокла пелена слез.

— Я все равно не понимаю, зачем вы пожаловали в мой дом? Законов не нарушала. Спряталась в родовом имении от посторонних глаз, чтобы развивать свой ведьминский дар, но и тут покоя нет.

— Видно, вы так давно отсиживаетесь в своем имении, что не слышали последних новостей. Найдены трупы двух девушек. Графини Ливин Корхарт и Риан Орховской.

При этих словах я непроизвольно дернулась. На мое счастье, менталист этого не заметил. Он не сводил своего впившегося взора с Яримы.

— Досмотру подлежат все граждане государства, независимо от их статуса и положения в обществе.

Скорей всего, не увидев на лице Яримы того, что хотел, он вновь перевел свой взгляд на меня, продолжив:

— Помимо осмотра жилья, все люди, находящиеся в ближайшем радиусе обнаружения мертвых тел девушек, подвергаются ментальному воздействию.

Чтобы дознаватель не увидел в моих глазах обреченности, закрыла их и едва дышала от ощущения, как последние силы покидают меня. Но, услышав дальнейший разговор, мгновенно распахнула ресницы.

— Простите, капитан, но я сейчас не в том состоянии, чтобы подвергаться ментальному воздействию.

— Вам и не нужно.

Графиня в удивлении вскинула брови. Замерла в молчании, дожидаясь ответа.

— Я осмелился без вашего позволения вскрыть воспоминания прошлого у вашего слуги.

— Но позвольте! Он ведь умственно отсталый! — Ярима резко сжала в кулачки свои изящные пальчики, бросила гневный взгляд на дознавателя.

— Не беспокойтесь. Его памяти хватило, чтобы восстановить картину жизни вашей дочери.

Сердце ведьмы продолжало ускорять темп. Мысли метались в страхе от момента спасения девушки и времени ее выхаживания. Но слова капитана не внесли ясности, а наоборот, только добавили неизвестности.

— Получается. Вы родили внебрачную дочь после смерти вашей родной дочери.

Ярима дернулась, все еще находясь в страхе разоблачения и не понимая, о какой дочери говорит Литмир Фаминский.

— Выходит, вы прятали ее в этом доме столько лет. Кстати, не подскажите, сколько ей лет?

— Двадцать, — не задумываясь, вымолвила побледневшими губами графиня. В очередной раз, ненароком вспомнив свой грех с графом Рихардом Корхарт, повернувшись, поискала взглядом стул. Ноги от переживания стали вдруг слабыми, она едва держалась на них. На полусогнутых ногах Ярима дошла до стула, присев на него, опустив взор в пол, пыталась понять, что еще напридумывал своим умом Эром?

— Мне бы еще поговорить с ее кормилицей. Где она?

— Дочь уже взрослая была, когда Талимира умерла, — Ярима сама не понимала, как с ее уст срываются слова лжи. И чем больше она говорила, тем яснее понимала, что назад дороги нет. А если подвергнут найденную ею незнакомку ментальному допросу, то на виселицу они пойдут уже обе. А пока ведьма понимала одно — она до последнего вдоха будет защищать это дитя.

Подняв голову, графиня Баварская уставшим голосом продолжила:

— Вы же знаете, в высшем обществе спокойно воспринимают рождение бастардов у мужчин высшего общества и категорично относятся к их рождению у леди. Когда я поняла, что беременна не от мужа, стала скрывать свое положение, а затем уже и роды. Кормилицу найти было несложно. Родовое имение защищено заклинанием. Чужаки в него не могут проникнуть. Как оказалось, могут, — Ярима бросила недовольный взгляд на мужчину.

— Не обижайтесь. Убийство двух графинь всколыхнуло людские массы. До этого бывали случаи убийств девушек из низшего сословия… А тут такое. Граф Орховский при опознавании дочери схватил удар. Графине Эмилии пришлось хоронить и дочь, и мужа. Сейчас она находится под наблюдением целителей, но их вердикты о состоянии ее здоровья не утешительные. В любой момент и она последует к Единому творцу. Ливин Корхат удалось опознать только по ее платью. Ее родители тоже в большом горе, но у тех хоть еще сын и дочь есть.

От чувства благодарности к незнакомке из моих глаз хлынули слезы. Они заскользили горячими дорожками по вискам, утопая в волосах, прокладывали мокрые дорожки. Мой разум стал туманиться от нахлынувших волн жара и усталости в теле. Цепляясь за действительность, сама не поняла, как произнесла:

— Мама, — приподнявшись на кровати, я окинула помутневшим взглядом комнату и, вновь упав на подушки, погрузилась в незабытье.

Вскочив со стула, Ярима бросилась к незнакомке. Смотря на нее с жалостью в глазах, вытерла ладонями влажные от слез виски, прошлась заботливо рукой по влажным от пота волосам.

— Тише, девочка моя… Тише… Я рядом… Я с тобой. Ты обязательно поправишься, — сердце ведьмы дрогнуло в жалости. Скопившие слезы в ее глазах сорвались с ресниц, покатились по щекам, оставив мокрые следы. Вытерев их, графиня присела на край кровати, усталым взглядом посмотрела на Литмира Фаминского.

— Неудачно ваша дочь искупалась, — дознаватель в задумчивости выпятил верхнюю губу. Смотря на Ливию напряженным взглядом, размышляя, продолжил:

— Вам нужно было сразу позвать целителей. А теперь только остается уповать на Высшие силы.

Графиня ничего не ответила, боясь лишний раз открыть рот. Ее и так удивил поворот событий. Что своим неразвитым умом сочинил Эром? Можно только догадываться по высказываниям разговорчивого сысковика. Но страх разоблачения все еще держал ее в крепких тисках. По телу Яримы прошел озноб. Она вздрогнула от басистого голоса дознавателя. И, словно птица, защищая своего птенца от хищника, мгновенно вскочив, раскинула руки над больной девушкой.

— Леди Барванская. Ваша дочь находится на грани жизни и смерти. Простите, но я вынужден пригласить в ваш дом своего целителя.

Литмир Фаминский вышел и вскоре вернулся с высоким молодым светловолосым человеком. Надетая на нем форма темно-зеленого цвета с семью золотыми нашивками на рукавах говорила о том, что перед Яримой стоит целитель с седьмым уровнем магической силы.

Ведьма сглотнула, понимая безвыходность возникшей ситуации. Медленно опустив руки и тяжко вздохнув, она присела на стоявший рядом с кроватью стул. Мрачным взглядом графиня стала наблюдать за действиями целителя, который не спешил приступать к своим прямым обязанностям.

— Камаир, какие-то трудности? — вымолвил дознаватель.

С напряжением во взгляде он смотрел на подчиненного, застывшего возле кровати с лежащей на ней больной. Сев на стоящий у окна стул, положив руку на стол, Литмир прошелся в нервозности пальцами по деревянной поверхности.

— Простите, капитан, но я никогда в своей жизни не видел таких ожогов, — оторвав недоуменный взор от руки девушки, целитель посмотрел на старшего по званию.

Подскочив со стула, Фаминский быстрым шагом пересек комнату. Остановившись возле кровати, он с прищуром осмотрел кровавые волдыри на руке дочери Яримы, затем перевел взор на нее саму.

Барванская почувствовала, как в груди учащенно застучало сердце от одной лишь мысли, что если она сейчас ничего не скажет, то ей не избежать ментального вторжения в голову.

— Дочь решила искупаться. Раздеваясь, бросала платье на камни и не заметила Уфу, спрятавшуюся среди серых валунов. Увертываясь от ядовитых клыков, она не устояла на ногах и упала в реку. А что было дальше, вы знаете.

— Не понимаю… — черные брови Литмира в который раз сошлись на переносице. — Когда это произошло?

— Пять дней назад, — не поднимая взора, ответила Ярима, ощущая на своих плечах благодатный холод, успокаивающих разум.

— Вы смеетесь над нами? Еще никто не смог спастись от яда Уфы, — на повышенных тонах зло проговорил дознаватель.

— На своих подчиненных будете голос повышать, — медленно подняв голову, сквозь зубы прошипела ведьма, сверкнув на капитана голубизной глаз.

— Вы мне угрожаете, — хмыкнул Фаминский, с злорадной улыбкой на лице продолжил: — Ведьмы, имеющие голубой цвет глаз, с трудом могут сварить зелье от бородавок, — менталист замолк, наслаждаясь своим триумфом.

От вида двух призраков, проявившихся за спиной графини, Камаир попятился. Тяжело сглотнув, он с трудом вымолвил:

— Я бы на вашем месте не был так утвердителен в высказываниях.

Литмир Фаминский окинул подчиненного недоуменным взглядом.

— Все бы было именно так, как вы и сказали, не имей графиня Ярима Барванская двух покровителей. Леди, прошу меня простить, — целитель, приложив правую руку к сердцу, склонил голову. Выразив таким образом почтение силе ведьмы, затем продолжил:

— Любое слетевшее с губ графини заклинание мгновенно увеличивается в пять раз. Это равносильно силе ведьмы, имеющей карий цвет глаз. В настоящие время только у баронессы Ивонны Рэгбург из Давинского графства имеется один покровитель. У нее карий цвет глаз, и она считается одной из самых сильнейших ведьм Марвайского государства. Ни одна ведьминская сила остальных немногочисленных ведьм нашего государства не противостоит магической силе этих двух леди.

Ярима качнулась. Схватившись рукой за спинку кровати, ведьма в изумлении посмотрела на целителя.

— По вашему выражению лица могу лишь догадаться, что вы не знали о такой особенности ведьм.

Графиня качнула в отрицании головой.

— В академии я не училась. Ведьминская сила во мне пробудилась, когда муж бастарда в замок привел. Это было полгода назад. Когда увидела, что у дочери рука стала чернеть, сильно перепугалась. Видно, тогда неосознанно и пробудила души своих умерших тетушек. Они и помогали лечить.

— Сильный эмоциональный всплеск и страх за еще одну умирающую дочь, — подойдя к кровати, произнес Камаир. Пройдясь внимательным взглядом по всему телу больной, он положил свои руки на ее солнечное сплетение. Закрыв глаза, стал вливать целительскую силу в ослабевший организм девушки.

Ярима наблюдала, как от рук целителя в незнакомку вливается целительская сила, расползается золотым сиянием по всему телу. Прикрыв руками свое исказившиеся в гримасе боли и ожидания лицо, ведьма следила, как на бледных девичьих щеках проступил румянец, а на мертвецки-серых губах выступил алый цвет.

Убрав руки от тела больной, Камаир глубоко вздохнул.

— Могу вас порадовать. Благодаря вашей и моей помощи ваша дочь будет жить. В течение трех часов температура ее тела будет медленно понижаться. Как только графиня очнется, для того, чтобы вывести остатки ядовитых веществ, попавших в органы и ткани тела, старайтесь больше ее поить. У меня для вас еще одна новость, а радостная она или нет, судить вам. У вашей дочери два сильнейших дара. К сожалению, мне не удалось рассмотреть, к какой стихии они относятся. Их словно что-то закрывает. Никогда ни у кого не видел такого цвета волос и не сталкивался с таким явлением. Возможно, когда графиня окрепнет, я вернусь, чтобы рассмотреть и зафиксировать ее магический будущий потенциал. Но могу с полной уверенностью сказать, что это не ведьминская сила.

Дознаватель в очередной раз в задумчивости выпятил нижнюю губу, не замечая, как своим действием вызвал бурю негодования в груди ведьмы.

— Вы же понимаете, что у вас больше не получится сокрытие своей незаконно рожденной дочери, — оторвав взор от больной девушки, Литмир посмотрел на графиню. — Я должен буду доложить герцогу Аргаиру Арвайскому об обнаружении сильнейшей магини.

— Я все понимаю. Но мой позор станет достоянием общественности. Не понимаю, зачем говорить о ее магическом даре? Он ведь еще не проявился и неизвестно, когда проявится, — встав со стула, Ярима нервно стала перебирать пальцы рук, смотря с мольбой в глазах на дознавателя.

— А это уже не мое дело. Мое — отрапортовать, что в родовом поместье графини Яримы Барванской убийца не обнаружен. И положить канцлеру на стол личное дело об обнаружении у графини двадцатилетней незаконнорожденной дочери с описанием внешности и магическими задатками. Я вообще не понимаю, неужели вы хотели скрывать ее всю жизнь?

— Так получилось. Да и не думала я как-то об этом. Делайте, как считаете нужным, — вскинув голову, Ярима холодно посмотрела на одного из преданнейших псов канцлера Аргаира Арвайского.

Прежде чем покинуть дом ведьмы, Литмир Фаминский в очередной раз бросил внимательный взгляд на больную девушку.

— И все-таки она мне кого-то напоминает. Не подскажите, кто ее отец?

Ярима смотрела на мерзкую ухмылку, застывшую на лице капитана, и сама не поняла, как в гневе заорала:

— ПОШЛИ ВОН ИЗ МОЕГО ДОМА!

— Вы забываетесь! — пятясь, выкрикнул дознаватель, со страхом наблюдая, как голубизна глаз ведьмы медленно наполняется синевой.

Целитель оказался намного сообразительней начальника. Осторожно ступая, он отошел от кровати, на которой лежала дочка графини. Обогнув хозяйку избы, стараясь не привлекать к себе ее внимания, едва дыша, Камаир подкрался к стене. Прислонясь к ней, тихонько, перебежками приблизился к двери. Опасливо схватившись за ручку, потянул ее и ловко выскользнул в открывшийся проем, оставив на всякий случай его открытым.

Буквально следом за ним на крыльце появился Литмир Фаминский. При виде разъяренной ведьмы с лица дознавателя быстро сполз весь его заносчивый гонор.

Чуть не упав со ступенек, капитан, замахав руками, вывернулся и изворотливо спрыгнул с крыльца. Опомнившись, в каком сейчас виде предстал перед младшими подчиненными, сразу выпрямил спину, вновь прикрикнул на графиню Барванскую.

— Я буду жаловаться канцлеру Аргаиру Арвайскому!

Из дверного проема сначала показалась Ярима, а вслед за ней выплыли два женских призрака. Зависнув по разным сторонам от ее плеч, они переглянулись с ухмылками на лицах. Вновь обратили свой взор на капитана, в предвкушении его наказания.

Ведьма, медленно наступая на Литмира, не спускала с него своих темно-синих глаз. Зрачки Яримы расширились и сейчас больше стали похожи на глубинные омуты океана. Они притягивали к себе, манили, туманили разум, подавляя волю, затягивая в круговорот, вытягивали жизненные силы из дознавателя.

Где-то вдалеке послышались первые вестники надвигающейся непогоды. По голубому небу, подхваченные сильным ветром, понеслись тяжелые черные тучи. Они стали быстро закрывать собой огромный солнечный диск, словно пряча от него предстоящее буйство природы. По кронам деревьев сначала прошелся легкий ветерок, будто пробуя их на прочность. И тут же следом за ним налетел шквалистый ветер. Он с остервенением набросился на тонкие стволы и ветви, ломая и сокрушая их своей силой.

Сидевшее на ветвях воронье, притихшее в ожидании надвигающегося буйства природы, сорвались с ветвей, закружив над лесом, истошно каркая в испуге, полетело прочь.

Учуяв чужаков и стелящуюся по земле ведьмину силу, воук (волк) затянул протяжную песню, предупреждая всех жителей леса об опасности.

Первые холодные капли дождя глухо ударили по листьям деревьев. Застучали по черепице крыш избы, построенных вокруг нее пристроек и застывших в оцепенении людей.

Сквозь разгул стихии кони, на которых прибыли сысковики, услышав вой хищника, встали на дыбы. В страхе заржав, вороные попытались рвануть подальше от этого места, но тут же были перехвачены за поводки сильными мужскими руками.

— Капитан! — крикнул Камаир, закрывая рукой свое лицо от проливного дождя и порывов ветра. — Если хотите жить, нужно немедленно уходить! Яриму Барванскую захлестнула злость. Она не понимает, что творит.

— Какой умный молодой человек, — Хамира посмотрела на сестру. — Как думаешь, из него получится красивый призрак?

Симора перевела взгляд на целителя. Уголки ее губ едва приподнялись. Ничего не сказав в ответ сестре, она кокетливо захлопала ресницами и плотоядно облизнулась.

На что рассчитывала умершая графиня неизвестно, но произвела обратный эффект.

Камаир Ринский сам не понял, как в одно мгновение вскочил на коня, ударив ногами по его бокам, рванул подальше от добротной избы графини. Своя жизнь была дорога. Да и в какие игры вздумали играть приведения — неизвестно. Но блеск в их холодных глазах мгновенно поднял панику. А за поведение старшего по званию он не обязан отвечать. Да и предупреждал капитана, чтобы с ведьмой не связывался. Но заносчивый характер Литмира Фаминского в этот раз сыграл с ним злую шутку.

Два мага огневика, состоящие в группе сысковиков, в немом изумлении взирали на разворачивающуюся пред ними картину.

Их капитан, вытянувшись по стойке смирно, безропотно стоял перед разъяренной ведьмой. Два призрака, зависшие за ней, хищным прищуренным взглядом проводив Камаира, перевели изучающий взор на них.

— Как же я соскучилась по мужскому вниманию, — Хамира прозрачной рукой поправила свою прическу. Посмотрев на сестру, не обращающую на нее никакого внимания, покачала головой.

В это время, Симора уже наметила себе жертву, впившись взглядом в одного из мужчин.

Беднягу от холода била крупная дрожь. Поджав от волнения и испуга свои посиневшие губы, он с полнейшей обреченностью смотрел на призрак ведьмы.

После очередного раската грома Ярима расслышала за спиной слабый стон боли. Резко развернувшись, она увидела своего слугу, лежащего на земле в бессознательном состоянии. Льющиеся с неба струи дождя перемешивались с бежавшими из его носа кровяными дорожками, извилисто струились алыми ручейками по бледному лицу.

— Эром, — тихо промолвила графиня в надежде, что преданный столько лет ей молодой мужчина, услышав свое имя из ее уст, быстро встанет. Но слуга неподвижно остался лежать на сырой земле.

Не помня себя, Ярима бросилась к Эрому. Обхватив его голову руками, со страхом всматривалась в его безжизненное лицо, скинувшее с себя детскую простоту и добродушие. От страха за жизнь помощника прошлась трясущимися пальчиками по его телу. Обхватив могучие плечи руками, попыталась приподнять слугу, но поняв, что у нее не хватит сил, завыла, словно волчица, потерявшая свое дитя.

Маги, увидев, как от рыдающей ведьмы медленно расползается зеленоватое свечение и что призраки на время потеряли к ним интерес, ловко вскочили в седла и, пришпорив коней, рванули подальше от этого места.

Литмир, проследив за удаляющимися боевиками, наконец, сообразил, что остался совсем один. На трясущихся ногах он едва дошел к своему коню. Схватившись за холку, хотел вскочить на своего скакуна, но сил не хватило, и он рухнул в лужу, образовавшуюся от проливного дождя.

Грязные брызги пролетели сквозь прозрачные женские тела, чуть зависшие над землей.

До самой Яримы капли не долетели. Но ей хватило услышать пару ругательных слов, сорвавшихся с мужских губ, чтобы выйти из шока, в котором она находилась некоторое время.

Медленно повернув голову, графиня впилась взглядом своих черных глаз в дознавателя, пытающегося встать на ноги. Ведьму затрясло от воспоминаний, кем является данный субъект, что он вытворял в избе, и бездыханное тело Эрома только его рук дело.

— Ты-ы-ы, — с шипением вырвалось из горла ведьмы. Она медленно стала подниматься, вызвав своим внешним видом у Литмира очередной шок.

Встав на ноги, чуть сгорбившись, Ярима потянула в сторону капитана скрюченные посиневшие от холода пальцы. Сделав шаг в его сторону, она качнулась, устояв на ногах, сделала еще шаг, не замечая, как от нее в разные стороны поползла ведьмина сила.

— Т-ы-ы-ы! — заорала графиня. Ее тело выгнулось назад, из горла вырвался дикий крик, больше похожий на рев, пропитанный болью. От ведьмы в разные стороны хлынула зеленоватого цвета волна, наполненная ведьминой силой.

Над Яримой проявился еще один призрак. Но в отличие от двух ее моложавых тетушек, это была пожилая леди. Хотя данное слово не совсем подходило к появившейся особе, державшей в руке курительную трубку. Осмотревшись по сторонам, ведьма поднесла ко рту трубку, прихватив ртом мундштук, затянулась, закрыв в блаженстве глаза. Вытащив изо рта курительную трубку, с наслаждением выдохнула кольца дыма.

— Как же долго я ждала этого момента. Спасибо, родимая, за пробуждение, — обратилась старушка к родственнице. — Я — Кавис, твоя прапрабабушка в седьмом поколении. Не ожидала, что у такой неумехи, как ты, наш дар пробудится. А сейчас силу свою успокой. Не к чему расходовать ее попусту. А этого вот так подхвати кореньями деревьев и вон из нашего имения.

Зависнув над немного изумленной Яримой, засунув вновь трубку в рот, Кавис обняла сзади правнучку и, положив свои старческие руки на ее руки, стала показывать, как нужно управлять ведьминой силой.

Конь дознавателя, увидев, как из земли выползает черная, извивающаяся змея, встав на дыбы, грузно опустив копыта в землю, рванул вдогонку умчавшихся собратьев.

Фаминского прошиб колючий озноб от вида, как в его сторону пополз толстый корень дерева, обросший тонкими длинными корешками. Попятившись, дознаватель упал и сразу ощутил на своей ноге мертвую хватку тонких жгутов. Следом Литмир почувствовал, как что-то проползает под спиной, обматывая тело твердыми канатами, плавно заключает его в тугой захват.

Рывок в воздух был такой силы, что менталист от испуга истерично завизжал. Дернулся, пытаясь высвободиться из сильных тисков. Но ни с первой, ни со второй попытки это ему не удалось. Да и болтание вниз головой не придавало сил.

— Вот видишь, как легко. И не надо было этого сморчка в избу пускать. Сразу вышвырнула бы его из наших владений, — похлопывая прозрачной рукой по плечу Яримы, наставническим голосом выговаривала Кавис. — А теперь влей силу вот в это стоящую березу. Дай ей команду подхватить ветвями этого неумеху. Был бы умный, не сунулся б во владения ведьмы.

Литмир ошарашено смотрел на росшее рядом дерево. Раскачиваясь из стороны в сторону, береза стала медленно вытаскивать из земли корни. Опершись толстыми отростками о землю, она встряхнула кореньями, чем-то напоминающими лапки многоножки. Скинув комья земли, дерево, перебирая корнями по лужам и траве, подбежало к нему. Обхватив его тонкими ветвями с зеленной листвой на них, ловко побежала по наезженной телегой дороге.

Трясясь вниз головой в паре метров над землей, Фаминский думал лишь об одном: как бы не выскользнуть. Наводили страха растущие по обочинам дороги деревья. Они раскачивались, тянули в его сторону длинные ветви, пытаясь вырвать у березы ее добычу.

В какое-то мгновение Литмир понял, что хваткие оковы резко спали. Падение вниз головой замедлилось. Корни березы, поймав небрежно его за ногу, перевернули и, задав ощутимый пинок под зад, отпустили в свободный полет.

Приземление для сысковика тайной канцелярии вышло удачным. Он полностью погрузился в небольшой пруд, облюбованный для питья и купания местными рогатыми животными, выгнанными на выгул.

На его счастье, прибывшие с ним подчиненные, покинув владения ведьмы, не уехали, а стали дожидаться капитана. Почувствовав прокатившуюся по ведьминым владениям магическую силу, кони в очередной раз встали на дыбы.

Едва удержавшись в седлах, маги стали свидетелями небывалого явления.

По лесу прокатилась магическая волна. Каждую травинку, листочки и сами деревья окутал зеленоватый свет. То, что происходило потом, больше напоминало страшные ведения.

Огромная береза, ловко переставляя свои корни, бежала по дороге. Остановившись у окраины леса, выпустила из захвата ветвей дознавателя. И задав ему своим корневищем пендаль, развернувшись, побежала назад.

Спрыгнув с коня, Камаир бросился на выручку старшему по званию, но резко остановился. Поводив носом, уловив витающий в воздухе «аромат» животных экскрементов, отступил назад. Решив дать капитану самому решать проблему, в которую он себя вогнал своим несносным характером…

Яриму слегка потряхивало от уведенного действа. Но тихий, успокаивающий голос, шепчущий над ухом, возымел действо.

Графиня, шмыгнув носом, вновь бросилась к Эрому, стала дрожащими руками хаотично ощупывать его тело.

— Не суетись. Живой он, — вымолвила Кавис, зависнув над изголовьем слуги. — Знатно менталист в его разуме покопался. Но ничего, беги в избу, покажу тебе тайник. Я такие зелья варила, мертвых с того света возвращали.

В синеве глаз ведьмы появилась надежда. Поднимаясь с земли, не устояв на ногах, она упала. Вытащив из мутной жижи руки, вновь поднялась. Подхватив мокрый подол платья, вытерла об него грязные ладони, не обращая на неодобрительные возгласы двух тетушек-призраков.

Вбежав в избу, Ярима бросила уставший взор на кровать. Незнакомка пронзила ее глубиной своих серых глаз, в которых затаился страх.

— Не бойся, они все ушли. Эром… — графиня сглотнула тугой комок, перекрывший горло. — Они подвергли его допросу. Кавис обещала помочь.

Увидев влетевший в избу еще один призрак женщины в летах, увлеченно курившей трубку, я натянула повыше одеяло. И хотя двое других привидений не сделали мне ничего плохого, все равно было страшно. А когда призрак показала и объяснила Яриме, на какую дощечку в стоящем у стены шкафе необходимо нажать, чтобы открылся вход, поняла, что это и есть Кавис.

Услышав глухой шум движущихся цепей, позабыв про страх, я, откинув одеяло и повернув голову, с любопытством наблюдала за еще одной комнатой, видневшейся в дверном проеме. Вскоре из нее выбежала графиня, держа в руках запыленный флакон темно-зеленого цвета, а следом за ней поторапливался призрак.

Не обратив на меня внимания, они пронеслись мимо. Оставив в очередной раз меня в одиночестве и метаний мыслей. Что происходит за пределами избы?

В этот раз мое уединение было недолгим. Услышав тяжелую поступь ног по крыльцу, я вновь натянула одеяло, словно оно чем-то могло меня защитить. В дверном проеме показался могучего телосложения молодой человек. Он мгновенно мне напомнил лешего. Ни единожды видимых мною на цветных иллюстрациях в книгах.

Рубаха и брюки, надетые на парне, были насквозь промокшими. Лицо закрывали мокрые пряди волос, спускающиеся сырыми сосульками, с которых стекали одиночные капли. Вся в грязи обувь, чем-то напоминающая легкие мокасины, сшитые из плотной материи, были примерно размера так сорок шестого.

Держась руками за косяки, незнакомец приподнял голову, окинул мутным взором избу. Шатаясь, побрел к печи и, рухнув на пол возле нее, сразу засопел.

Вслед за ним в избу вошла Ярима. Вид у нее был ничуть не лучше, чем у парня. Прикрыв дверь, она заботливым взором окинула его и перевела взгляд своих голубых глаз на меня.

— Это мой слуга Эром. Менталист так пытался вытянуть из его разума воспоминания, что чуть не убил. Если бы не Кавис…

Графиня замолкла, видно, ей с трудом давался это разговор. Посмотрев на зажатый в ее руке флакон, она встрепенулась.

— Нужно и тебе принять каплю эликсира, восстанавливающего организм.

Быстрым шагом Ярима направилась к буфету. Открыв пробку во флаконе, капнула из него на подставленную ложку каплю и сразу направилась ко мне.

Я без разговоров открыла рот и приняла лекарство, в душе сомневаясь в чудодейственном эликсире.

К моему удивлению, графиня вернулась к буфету, взяв флакон, капнула себе на кисть руки две капли. Слизнув их языком, призадумалась о чем-то, наверно, прислушивалась к ощущениям в своем теле.

А мне не нужно было ничего осязать, я уже явно чувствовала, как по моему телу прошлась легкая волна, принесшая силы. Вторая волна наполнила меня энергией бодрствования и голодными спазмами. «Вот она, сила жизни и желание съесть мамонта». Облизнув губы, я мгновенно забыла про еду от вида просачивающихся сквозь бревна избы призраков.

Призраки тетушек, словно два легких облачка, опустились по краям кровати, на которой я лежала.

Кавис опустилась в кресло, стоявшее возле одного из окон. Элегантно поднеся курительную трубку ко рту, она обхватила губами мундштук, сделав глубокую затяжку, выпустила изо рта кольца дыма. И только после этого с прищуром посмотрела на меня.

— Ну что, моя хорошая. Поведаешь нам, кто ты такая и откуда?

— Кавис, может, не надо девушку пытать? — перекидывая концы пояса, Ярима затянула ими халат.

— Что значит не надо? Девица, в которой и капли нашей крови нет, тебя мамой называет. Ты ее дочерью. Твои тетки-болтушки мне все рассказали.

Ярима, бросив на родственниц хмурый взгляд, направилась в мою сторону. Видно, пока я наблюдала за приведениями, она переоделась в сухую одежду. Подойдя ко мне, графиня присела на рядом стоящий стул, с заботой в глазах посмотрела на меня.

— Как же я переживала за тебя. Уже и не верилось, что вырвешься из лап смерти.

— Почему вы меня не выдали? — все это время меня мучил именно этот вопрос.

— Я не могла, — подхватив мою худенькую руку, Ярима прижала ее к своему лицу, смотря на меня со слезами на глазах. — Ты с такой болью и отчаяньем звала свою мать, что я не смогла. Что-то во мне перевернулось. Восприняла тебя, как родную дочь.

— Спасибо! За спасение и за то, что не выдали. Не представляю, чтобы со мной было, попади я в руки менталистов, — тяжко вздохнув, обдумывала рассказать или нет историю своего попадания? Решившись, начала свой рассказ:

— Я чужая этому миру…

Ничего не скрывая, открывала душу этим женщинам. Смотрела, как тетушки, прикрыв ладонями лица, тихонько плакали.

Кавис на время забыла о своей трубке. Ее руки обессилено лежали на коленях, поникшие плечи чуть вздрагивали от рвущихся рыданий.

Услышав историю моего попадания в тело графини Ливин Корхарт, Ярима практически сразу присела у моего изголовья. Обхватив меня руками, прижав к себе, не сдерживала своих слез.

— Девочка моя, да разве в силах все это было пережить?

Всхлипывая, все сильней прижимая меня к себе, шептала незнакомая мне женщина. Сделавшая для меня столько добра, что была словно родная. Закончив рассказ, я потянулась к ней. Подхватив ладонь, прижала к своим губам.

— Я никогда не забуду вашей доброты и любви ко мне. Немного окрепну, пойду искать убийц Ливин и Риан. Я обещала отомстить. Чтобы для нее и для меня закончился этот страшный сон.

Отстранившись от меня, моргая мокрыми ресницами, Ярима с изумлением посмотрела на меня.

— Даже не думай. Я не отпущу от себя своего ребенка. За эти дни ты стала мне дочерью. Я была счастлива, когда ты называла меня мама, — замолчав графиня, прикусила свою нижнюю губу.

Ей тяжело давались эти признания. Она не знала, как я отреагирую на ее слова. А я рванула навстречу материнскому теплу, не достававшемуся мне всегда. Обхватив руками незнакомую женщину, плача, шепча, повторяла:

— Мама… мамочка… мама…

И была счастлива от понимания, что меня обнимают родные руки, с заботой гладят мои немытые волосы, прикасаясь к ним губами, шепчут, что все будет хорошо, что мы вместе и обязательно найдем выход из сложившейся ситуации.

— На мой взгляд, все сложилось как нельзя лучше.

Разорвав объятия, мы с изумлением посмотрели на Кавис, вновь курившую свою трубку.

— Ты изменила мужу с графом Корхарт лет двадцать назад. Поэтому и сказала дознавателю, что твоей дочери двадцать лет. И хотя нашей девочке восемнадцать, но кто об этом узнает. Сейчас у нас первоначальная задача откормить ее. В город пока соваться не будем. Через полгода отправим на разведку твоих теток. И потом решим, что делать дальше. Теперь нужно подобрать тебе имя. Имена мертвых девушек могут потянуть за собой негатив. Как ты воспримешь имя Киара?

Я улыбнулась.

— Необычно. А что оно означает?

— Первый луч света, — выпустив очередное кольцо дыма, с ухмылкой ответила прапрабабушка Яримы.

— Киара… — еще раз посмаковав имя, приняла его душой. И хотя оно несло в себе свет, но что-то было в нем и от черной, непобедимой хищницы. — Я согласна.

— Вот и ладненько. А сейчас вам нужно отдохнуть. Капли эликсира еще действуют, как сонные.

После слов призрака ведьмы меня и правда потянуло в сон. Не выпуская материнской руки, впервые за много лет я уснула со счастливой улыбкой на лице…

Глава 6. Новая жизнь

Сидя в кресле, стоящем на небольшом возвышении возле избы, подставив лицо жарким лучам солнца, я щурилась от яркого света и расползавшегося в груди счастья.

Всегда грезила купить себе дачу, утопающую в зелени цветущего разнотравья и растущих вокруг нее хвойных деревьев. И чтобы обязательно невдалеке располагалось озеро или на худой конец речка.

Мечтала усесться в кресло с книгой на руках и предаться любимому занятию. Витала в облаках, как приглашу парней с семьями из нашей группы.

По участку разлетается запах жареных шашлыков. Дети вокруг орут, резвятся. Кирилл, взяв гитару, любуясь своей женой, поет одну из песен его репертуара. Но все понимают, что он срывает свой голос для любимой, режущей сейчас овощи для салата:

«…Я как попало жил и думал вновь

А может, это все и есть любовь?

Только посмотрев в твои глаза,

Понял я, что со мной моя судьба…»

Полюбовавшись на бурлящий поток темных вод невдалеке, с содроганием вспомнила, сколько в них глубинных водоворотов и острых камней. Бросила взор на зеленый ковер и возвышающиеся над ним цветущие луговые цветы. Жмурясь, полюбовалась на растущие рядом дерева, зелень листвы качающейся от легкого ветерка, и с наслаждением вдохнула витающий в воздухе запах хвои. «Вот тебе и исполнение желания». Тяжко вздохнув, закрыла глаза и отдалась во власть своих фантазий, прислушиваясь к веселому щебету птиц, прячущихся между ветвей, растущих в лесу деревьев.

— Не положено молодой леди подставлять лицо солнцу. Кожа станет некрасивой и быстро состарится. А тебе еще замуж выходить.

Мои уголки губ сразу приподнялись. Ворчливый голос одной из тетушек напоминал мне бурчание старушки. И хотя по идее обе ведьмы-призрака по возрасту годились мне в бабушки, но я не посмела их так назвать. Выглядели они молодо, да и не мудрено, умерли, когда им было под сорок. После замужества отдались полностью в варку новых зелий и эликсиров, по этой причине и умерли. Экспериментаторы, одним словом. Детей не заимели и теперь оттачивали на мне все те знания, которыми располагали.

— Теть Хамира, не ворчи. Кто меня порченную замуж возьмет? Вешать хомут на шею в виде мужика я не собираюсь. Вот немного окрепну, и тогда вообще топлес буду загорать.

— Топлес?.. Это как?

Мгновенно открыв глаза, с любопытством посматривала на Симору. Из ее уст вылетали только реплики: ах, ох, м-м-м, но… Не думала, что она решится заговорить.

— Топлес — это полностью обнаженной.

Мои плечи тут же задергались от рвущегося смеха. Вид упавшего на траву прозрачного тела одной из сестриц, которое стало практически прозрачным, наводил смех.

— А что это с Симорой случилось? — подлетев к нам, проговорила Кавис.

И тут уж я не выдержала, залилась звонким смехом. Не думала, что смогу улыбаться, а тут радуюсь, сама не понимаю, почему.

— Бабуш-ш-ш, — сложившись пополам от смеха, сквозь слезы пытаюсь объяснить Кавис причину возлежания ее родственницы на земле.

Мою задачу упрощает Хамира, подлетев к ведьме-призраку, стала на ушко шептать ей суть нашего разговора.

Покачав головой, Кавис сделала вывод, но не тот, который хотелось бы мне.

— Девственность восстановить — плевое дело. У меня в закашнике чудесное зелье есть.

И вот тут я уже не выдерживаю. Схватившись за живот, звонко хохоча, заваливаюсь на Симору, вспомнив, как впервые произнесла незнакомое для людей этого мира слово…

«Три дня меня отпаивали каплями, после которых я напропалую спала, а открыв глаза, просила есть. На четвертые сутки настала пора моих бодрствований.

С интересом стала рассматривать помещение, в котором находилась. Убранство комнат чем-то напоминало боярские дома в Древней Руси. Сундуки, полки, комоды заставленные посудой. Добротные доски пола не были покрыты плетеными дорожками или коврами, возможно, из-за того, что было лето. Комната, в которой я находилась, была, скорей всего, горницей. Через три больших открытых окна в комнату проникал дневной свет, наполненный теплом. Ветерок, гоняющий легкие занавески, приносил с собой свежесть и запах леса.

Находясь в плену, мысленно я была занята лишь освобождением и местью. И вот когда оказалась на свободе, наслаждалась ощущениями своего дыхания, стуком сердца и витающими вокруг запахами. В голове кружился рой мыслей, но каждая из них заканчивалась: «Я живу… живу… дышу… я живу».

Постепенно стала осознавать, что на волоске была от разоблачения, но волей случая меня миновала сия доля. И не только меня. От виселицы спаслась и мама. Мама — какое волшебное слово. Млела, слыша, как она ласково смотрит на меня, ухаживает. Уходя спать, целуя, шепчет: «Спи, моя доченька. Сладких снов тебе, Киара».

Мы обе привыкали к статусу матери и дочери. Наши исстрадавшиеся сердца тянулись навстречу друг к другу. И мы были счастливы отдаться во власть этому новому чувству.

Прислушалась к разговору, раздававшемуся из смежной комнаты, напряглась. Еще бы не кипеть моему любопытству, когда по соседству был слышен разговор трех призраков.

И хотя вся память жизни Ливин осталась при мне, но одно слово — ведьма, будоражило разум. Пристав на кровати, смотря в комнату, где спорили три призрака спросила у Яримы.

«Мам, чего это наши красавицы в загашнике делят?»

Разговор призраков мгновенно прервался. Они разом покинули комнату, в которой находились стеллажи с баночками, флаконами и горшками. Облепив со всех сторон мою кровать, в немом ожидании смотрели на меня.

— Что?.. — вскинув в разные стороны руки, переводя непонимающий взгляд с одной ведьмы на другую, не поняла их всеобщего внимания ко мне.

— Что ты там сказала? Слово какое-то интересное, — нависнув надо мной, любопытствовала Хамира.

— Ну… я… это… — пойманная с поличным лепетала я. — Лучше вам не знать. Мне нужно отвыкать от своих земных словечек. Не век же мы будем куковать в этом месте. Думаю, годик-два потерпят сиятельные лорды своей кончины, пока я буду совершенствовать мое новое тело.

Слишком слаба и немощна была оболочка, которая мне досталась. На земле у меня было уйма увлечений: вокал, игра на разных музыкальных инструментах, чтение книг, танцы и, конечно, школа исторического средневекового боя. Должна же я была поддерживать форму тела, вот и занялась полноконтактным боем с использованием стального незаостренного оружия. На тренировках мы были полностью укомплектованы качественным защитным инвентарем. Нам также приходилось изучать элементы единоборств в особенности борцовской технике.

В первый же день в желании убить насильников, оставшись одна, попробовала пару приемов. Но вскоре с разочарованием поняла, мое новое, исхудавшее и изуродованное побоями тело, настолько слабо, что не в состоянии нормально стоять на двух ногах, не то, чтобы наносить удары».

Оказывается, Хамира все-таки запомнила и даже умудрилась понять, к чему относилось услышанное ею незнакомое слово.

Отсмеявшись, поднялась с колен, с улыбкой наблюдая за призраками. Любопытство у родственниц так и перло. Пролетел уже месяц со дня моего прибытия в дом Яримы.

Тетушки и бабушка посматривают на меня. Видно, все никак не могут взять в толк и привыкнуть к мысли, что моя душа принадлежит другому миру. Услышав из моих уст новое словечко, мгновенно ринулись на его изучение. Да и немудрено. Столько спали, а тут новая жизнь. Пусть и в таком, бестелесном виде, но зато уйма интересных событий, которые они бы ни за что не увидели, проживи свои жизни полностью и умерев в старости.

Услышав ржание коня, мы разом повернулась.

Управляя упряжью, к дому на двуколке подъехал Эром. Окинув нас молчаливым, хмурым взглядом, мужчина спрыгнул на землю. Взяв под уздцы лошадь, он повел ее в сарай.

Мы проводили его не менее заинтересованным взглядом.

После вмешательства менталиста в разум Эрома, очнувшись на следующий день, он, по рассказу Яримы, смотрел на нее так, словно видел впервые. Простонав, схватился за голову, и лишь когда вновь посмотрел на нее, вымолвил:

— Ваше сиятельство, что со мной?

Смотря настороженно на слугу, графиня вскоре поняла, что ее так взволновало в его облике. Взгляд. Разумный взгляд человека. К сожалению или к счастью, но Эром не помнил того, что с ним произошло. Не удержал в памяти момент о девушке, которую нес на руках.

Ярима попыталась ему напомнить о своей умершей дочери, но он лишь со стоном схватился за голову. Больше графиня не приставала к нему с расспросами. Нагружала легкой работой. С каждым днем подмечая, по повадкам и ясному взору Эрома, что хоть какая-то польза была от менталиста.

Видно, дознаватель так старался вклиниться в мозг слуги, что каким-то образом воздействовал на его слабоумный разум. Теперь у Ярима была другая проблема. Молодой здоровый мужчина, не знающий женского тела. И эту проблему нужно было решить как можно скорей. «Хоть самой бери и отправляйся за невестами в графство». Подумывала она каждый раз, смотря на Эрома. Но видеть мужа и его отпрыска совершенно не хотелось. И от этого настроение все больше портилось…

***

Сидя в своем кабинете, глава тайной канцелярии, прочитав и захлопнув личное дело внебрачной дочери графини Яримы Барванской, откинулся на кресло.

«Неслыханное дело. Вот тебе и тихоня, столько лет скрывала дочь. Интересно, кто папаша? В мозги графини лезть не хочется, но если не признается… И хотя двадцатилетний возраст для девушки означает начало поиска жениха, не будем спешить. У нас еще есть время до двадцатипятилетия. Может, за это время магический дар проснется. А по словам Камаира Ринского, он у нее не один. Сейчас сильные магини на вес золота. Решено. Годика через два начнем подбирать ей пару. Возможно, кто-то из графов ради увеличения магического дара в их роду и не посмотрит на статус — незаконнорожденная».

Стук в дверь отвлек Аргаира от мрачных мыслей, а они за последние сутки были на пределе и все из-за Литмира Фаминского.

Сердце в груди готово было выскочить от учащенных ударов при виде вошедшего в кабинет капитана с группой сысковиков.

Внешний вид Фаминского больше напоминал извалявшегося в грязи хряка. При выслушивании устного доклада дознавателя пальцы рук герцога самопроизвольно сжались в кулаки. Он смотрел на этого олуха и все больше хотел его удушить. И не удержался.

Воспоминания о том, что семьсот лет назад натворила одна из озлобленных ведьм, имеющая трех покровителей, возымело свое действо. Не осознавая, что творит, Аргаир, словно разъяренный ирбис, бросился на Литмира. Схватив менталиста за грудки, впечатав его в стену, с перекошенным от злобы лицом бил того головой о каменную кладку, повторяя раз за разом:

— Убью… Ты-ы-ы… Недоумок… Убью… ты… ты…

Если бы не Камаир Ринский, он бы выполнил задуманное.

Тяжело дыша, канцлер вернулся за стол. Завалившись в кресло, обдумывал, что делать с капитаном.

Менталисты в государстве имеются, но их дар не превышает пятого уровня. Внедриться в ум человека они могут, но единственное, на что их хватает — это уловить отдельные обрывки памяти. Все менталисты работают под его руководством. Занимают высокие посты и имеют звания, позволяющие им жить достаточно хорошо.

Самый высокий ментальный дар имеют те, в ком течет королевская кровь. Дядя Гариар Тармийский, герцогиня Авигель Арвайская и он имели десятый уровень магического дара. Что интересно. Лишь у короля все дети рождались менталистами. А дальше дар словно ослабевал и пробуждается только в первом наследнике герцогской крови независимо от пола.

К примеру, младший брат Вильгар является обладателем двух магических даров — огня и воздуха. Их отец, герцог Маирон Арвайский, погиб в войне десятилетней давности. К сожалению, после его смерти мать прожила недолго. Трудно бы им пришлось, если бы не бабушка Авигель. Вот у кого стальной характер.

Раздумья дали немного времени успокоиться. Хотелось немедленно посмотреть, что же случилось на самом деле.

Схватив руку целителя, стал считывать его воспоминания. Волосы вставали дыбом от вида вылезающих из земли корней дерева. В голове не укладывалось, как можно оживить дерево и управлять им.

После просмотра событий, способствовавших появлению у графини Яримы Барванской третьего помощника, навалилась какая-то обреченность. Страх предстоящей беды сжал грудь, не давая глубоко вдохнуть. Ведьмы — народ вспыльчивый. Злоба порой так застилает им глаза, порой они не понимают, что творят. Если Ярима послала вдогонку Литмиру проклятье, то неизвестно, какую силу оно наберет, достигнув его. Заклятье, усиленное в сто раз, может превратиться в черную смерть. Обрушившись на одного человека, оно перекинется на другого и так по цепочке за один день может уничтожить все население Сарварс.

Аргаир не знал, что предпринять и приказал отвести дознавателя в подземные казематы. Закрыть его в отдельной камере с самыми толстыми стенами. В караул отослал сильнейших магов-огневиков и приказал им, что при виде «Черной смерти» соблюдать спокойствие. Дождавшись, когда она проникнет в камеру к Литмиру Фаминскому, ударить огневым залпом. Держать пламя до тех пор, пока оплавившиеся камни не превратятся в монолит. Спасет ли это, он не знал.

В ожидании вестей канцлер не покидал своего кабинета сутки. Сидя в кресле, прикрыв глаза, глава тайной канцелярии прислушивался к каждому стуку, раздававшемуся в коридоре управления. Минуты, а затем и часы ожидания тянулись нескончаемо долгого. И только по истечению определенного времени он понял, что можно дышать спокойно. Было одно объяснение поведению Яримы — ее больная дочь. Видно, она сейчас занимала все материнские мысли, поэтому и не до проклятий было новоиспеченной ведьме.

Отдав хвалу Единому, Аргаир приказал сменить охрану около камеры Литмира Фаминского, а сам отправился домой.

Сидя в карете, он смог теперь спокойно подумать о дознавателе. И даже нашел тому оправдание в его поведении.

«Приведений видят только люди с седьмым магическим даром. У Литмира третий. Из всей их поисковой группы только он один, не видя призраков, не мог ясно осознать обстановку, в которой оказался. Но, с другой стороны, Камаир его предупреждал о силе ведьмы с двумя покровителями. И опять же, Фаминский из-за своего паршивого характера пропустил предупреждение мимо ушей. Вот пусть посидит в отдельной камере без еды и воды и подумает над своим поведением. Выгнать бы взашей, но при ситуации, которую они имеют, пока этого делать нельзя. Даже такой слабый менталист, как Литмир, сканируя воспоминания, может поймать убийцу. Только вот где его искать, этого душегуба?»

Впервые в своей жизни канцлер чувствовал себя беспомощным. С каждой найденной жертвой или то, что от них оставалось, Арвайский понимал, что насильник в этот раз оказался очень изворотливым. Он не оставлял после себя улик. Лучшим дознавателям совершенно не за что было зацепиться. Это беспомощное чувство вызывало дискомфорт и плохое настроение.

Когда Аргаир подъезжал к дому, память неожиданно подкинула ему образ девушки. Воспоминания целителя были наполнены восхищением. Не мудрено. Дочь Яримы, Лив, имела очень удивительный цвет волос. Светло-серый пепел, разбросанный по белоснежной наволочке подушки, притягивал взгляд. Завораживали своей необычной красотой и ее серебристого цвета зрачки глаз. Их оттенок менялся в зависимости от попадания на них дневного света, пронизывающего комнату через оконные рамы. Словно речной перламутр, радужка переливались различными серыми тонами, наполняясь то нежностью, то неподдельным страхом. Остальные видения сводились к чисто целительской деятельности, и они, к счастью, оказались утешительными.

«Подумать только, девушка осталась жить после укуса Уфы. Интересно, откуда хищница появилась в родовых угодьях графини? Среда обитания ядовитых убийц, в основном, южные земли Сурманианского государства».

Размышления герцога прервал добродушный возглас кучера о прибытии в замок. Не спавший больше суток глава тайной канцелярии так устал, что, выйдя из кареты, мечтая о горячей ванне и мягкой постели, поспешил домой, потеряв нить своих раздумий».

***

Немного окрепнув, я из любопытства облазила матушкину усадьбу, чем-то напоминающую мне поместье купца.

У самой дороги она была выстроена из добротных огромных бревен изба, в которой мы с ней проживали. За домом располагалась небольшая конюшня, способная разместить в себе тройку — четверку лошадей. На данный момент в ней находилась пара лошадей. Ими занимался Эром. Он запрягал коней то в бричку, то в телегу или карету. Все эти повозки стояли под невысоким навесом, вероятней всего, спрятанные от непогоды. Также имелась баня и две небольшие рубленые избы.

В одной из которых жил Эром, а в другой — Марша. Кухарка, прачка и прислужница в одном лице. Годов ей было под пятьдесят, но она превосходно справлялась со всеми возложенными на нее обязанностями. Самым ценным для нас было то, что женщина была глухонемой, и она совершенно не интересовалась тем, что происходило в графском доме. При виде меня всплеснула руками и принялась откармливать различными булочками и вкусностями.

Вот и сегодня, увидев, как я легкой трусцой побежала по дорожке, ведущей в лес, выскочила из дома и бросилась ко мне. Вцепилась в меня своими пухлыми ручищами и поволокла в свою избу. Ткнув рукой, указала на стул, стоящий возле стола, на котором уже стояли две миски. Одна была с горкой, наполненной пышными оладьями, а вторая сметаной, но не белой, к которой я привыкла, покупая в магазинах, а желтой. Скорей всего, ее цветность зависела от жирности молока.

Полгода назад, когда я первый раз появилась в избе Марши, она угостила меня сливками. Налив в кружку с кувшина тягучую жидкость, придвинула ко мне, добавив на тарелку пирог с земляничной начинкой. Помню, как, преподнеся кружку к губам, с жадностью присосалась к ней, словно верблюд после месячного перехода через пустыню. Облизнувшись, отставила емкость на стол. Подхватив кусок пирога, поднесла к носу. Вдохнув лесной аромат ягод, вонзила зубы в сдобу и с наслаждением принялась жевать. Вымазалась я тогда вареньем изрядно, за что получила нагоняй от Хамиры.

— Леди не должна так себя вести! — кричала она. — Это не слыхано и, в конце-то концов, неприлично. Посмотри на себя! Щеки уже скоро, как у хомяка, висеть будут. Так тебе этого мало, ты вся в красном сиропе, платье заляпано, осталось только шаровары вымазать.

Жмурясь от счастья, не обращая внимания на бурчание тетушки, доев пирог и отблагодарив кухарку, чмокнув ее в щеку, понеслась из избы. Крикнув на ходу, что могу и сама стирать. Тем самым ввела в еще большее негодование Хамиру.

Волшебные капли прабабушки были отличным восстанавливающим эликсиром, но мясо и жирок они нарастить не могли. В чем-то Хамира была права. За все время моего проживания в этом мире поправилась я здорово. Но ничего не могла с собой поделать. Как устоять от такой вкуснотищи?

Ухмыльнувшись воспоминаниям и мыслям, зачерпнула пышной выпечкой густую желтоватую массу и с предвкушением отправила ее в рот. Мыча от удовольствия, чуть не поперхнулась от опять занудного голоса тетушки.

— Так больше продолжаться не может! Я пожалуюсь Кавис! А уж она быстро научит тебя манерам, леди!

— Что за крик! — опустившись в старенькое кресло, графиня, сунув мундштук в рот, затянулась. Выпустив кольца дыма, вопросительно посмотрела на меня.

Крыть было нечем. Понимаю, что веду себя некрасиво. Но каждый раз, слушая нравоучения тетушки, в меня словно маленький вредный чертик вселялся. Облизнув языком губы, хотела еще и с пальчиков сметану умять, но не решилась. Подхватив лежащее на столе полотенце, вытерла им рот и руки. В очередной раз чмокнув кухарку, бросилась на выход, прикрывая дверь, успела крикнуть:

— До обеда меня не ждите.

У меня уже была своя вытоптанная в лесу тропинка. Каждый раз, пробегая по ней, сожалела о том, что в этом мире еще не придумали ничего, чтобы слушать музыку. «Хоть бы захудалый приемник, и тот бы сгодился. Такая скукотища».

В очередной раз тяжко вздохнув от воспоминаний жизни на Земле, я встала у голого ствола березы, где занималась растяжкой мышц. Благо люди во владения ведьмы не заходят, и никто не видит, как я тут ноги задираю.

Брюк мне не позволили носить, поэтому пришлось самой перешить два платья. Сделала разрез посередине, прошлась иголкой, зашивая разрезы. Подол подшила, вдела веревки и затянула их. Получились шаровары, как у восточных женщин.

Мои девушки, первый раз увидев непонятного кроя платье, проводили меня немым взглядом. Падала ли в обморок Симора, не знаю. Она — леди с очень хрупким нравом. Чуть что — лежит в горизонтальном положении. И ведь не знаешь, как ее в чувство привести. Была б она человеком — ведро воды на голову и сразу бы забыла об обмороках. А тут призрак. Сама себе удивляюсь. Общаюсь с приведениями, и мне совершенно не страшно. Появилась хотя бы одна такая прелестница передо мной на земле, я точно бы последовала примеру тетушки.

Разогрев тело упражнениями, облокотилась руками об поваленный ствол осины, я стала отжиматься, с сожалением думая о том, что навыки владения боевым мечом мне не пригодятся. «Мышечная масса не та, чтобы им махать, да и под подолом платья не поносишь. Нужен был небольшой тонкий клинок. А еще лучше, чтобы его можно было спрятать под рукавом платья. И как в кино. Нажала на нужную кнопку, лезвие выскочило, и острие мгновенно пронзает кубики пресса графа Дирвана Маджонского. Он у меня ассоциируется с врагом под номером один. Эта тварь больше всех измывалась над нами». В очередной раз уходя в воспоминания, не сразу услышала голос Эрома.

— Леди Киара… Леди Киара… Вас ее светлость срочно просит вернуться домой.

— А что случилось? — крикнула я, надевая укороченный мужской камзол.

Женская одежда этого мира мало располагала к спортивным тренировкам. С наступлением зимних холодов попросила у матери купить мне мужской утепленный камзол. Не в меховом полушубке мне бегать.

Подойдя к Эрому, нахмурилась, увидев напряжение на его лице.

Помимо тренировок я все вечера занималась со слугой. Наполняла его мозговые клетки знаниями не только о том мире, в котором он живет, но и изучением алфавита, письменности и счета.

Поначалу он стеснялся, недоумевал, зачем ему все это надо. Но я ясно объяснила ему суть дела, сказав:

— Мужчина должен быть не только сильным, но и умным. Вот представь, поднесет тебе кто-либо бумагу, чтобы ты поставил в ней подпись. Так как ты грамотности не обучен, то попросишь, чтобы тебе почитали, что там написано? Тебе скажут, что здесь описано то, что ты купил в лавке для графини Яримы Барванской. А на самом деле там написано, что ты даешь право распоряжаться всеми своими сбережениями в банке. И вот после такой твоей подписи ты гол как сокол. Дети твои от голода кричат, а жена тихонько сидит и плачет.

Подумав, Эром сказал, что у него нет жены и детей. На что я быстро возразила:

— Нет, так будут. Не век же тебе бобылем жить.

— А ты бы за меня замуж пошла?

Сказал и тут же смутился от своего вопроса. Пришлось расставить все точки над «и».

— Эром, ты для меня как старший брат. А брат на сестре жениться не может, дети уродами родятся.

Всех тонкостей здоровенный мужчина еще не понимал, поэтому поверил. С того разговора его поведение ко мне изменилось и к занятиям стал относиться серьезно.

Пока шла к слуге, воспоминания стайкой птиц пролетели в голове.

— Говори, что произошло? — проходя мимо него, попросила я и засеменила легкой трусцой по дорожке.

Эром последовал за мной быстрым шагом, выговаривая на ходу.

— Я сегодня в городе был. Его светлость, герцог Лавир Барванский, письмо для ее светлости передал. Графиня бумагу развернула, прочитала и сразу отправила меня за вами.

— Ясно.

Предчувствие чего-то нехорошего поселилось тяжестью в груди. И я уже со всех ног понеслась домой.

Вбежав в избу, задыхаясь от тяжелого дыхания, с волнением посмотрела на мать и уже поняла, что мои опасения подтвердились.

— Лавир узнал, что у меня есть дочь. Срочно требует моего возвращения домой и объяснения того позора, что я навлекла на его голову.

Облокотившись о стену, я пыталась собрать свои мысли в порядок и немного отдышаться. Отдохнув, сбросила у порога теплые мягкие полусапожки. Всунув ноги в сшитые из меха тапочки, побрела к столу. Сев на стул у стола, стала медленно расстегивать пуговицы на камзоле. Скинув его с плеч, бросила на стоящий возле стены сундук. Окинула взором тетушек, бабушку, нервно курившую трубку, и мать, опустившую взор в пол. И пришла к неутешительному выводу: мои ведьмочки находятся в удручающем состоянии и с этим нужно что-то срочно делать.

Побарабанив пальцами по столу, покопалась в памяти Ливин. Семейный кодекс Марвайского государства сводился к паре строк:

«Брак заключался единожды и на всю жизнь. Семья — это крепкая ячейка общества. Создав ее, супруги проживали вместе всю жизнь, независимо от того, удачным оказался брак или нет. Если один из супругов умирал, то приветствовалось вторичное закрепление брака».

«Ой, ты моя ядрена вошь! Зачем меня ты так грызешь? Твоей хозяйке я устрою дебош». Вспомнив слова одной из песен группы «Сектор газа», резко встала, уже придумав, какую заварушку устрою «родному папаше». От предвкушения встречи с ним, улыбаясь, с хитринкой в глазах посмотрела на тетушек.

— Так, девушки… Я топаю мыться. Ваша задача во время моего отсутствия напрячь свои извилины и быстроту передвижения. Даю вам задание переписать всю недвижимость графа Лавира Барванского.

Увидев недоумение на лице матери и призраков, загадочно подмигнула.