Бесплатный фрагмент - Безродная

Из неопубликованных мемуар Петра Йозефа Хармана:

«Я никогда не был садистом и мне плевать что обо мне думают люди. Эти кривозубые крестьяне, да кто они вообще такие? С чего бы их мнение меня должно волновать? В моей жизни я должен быть хорошим для одного человека — для моего сына и, пока он мною гордиться, пока мы так близки — значит я всё сделал правильно. Прошлое — только основа для настоящего. Чтобы там ни было, благодаря моим поступкам в прошлом, сейчас у меня есть сын. Пути достижения целей не важны. Важна — только цель».

Пролог

Первым бесспорным описанием анальгезии считается доклад нью-йоркского врача Диаборна. В 1932 году он рассказал о мужчине по имени Эдуард Гибсон, который выступал в цирковых шоу под псевдонимом Человек-игольница.

Он получил топором в лоб, ему прострелили палец, у него были ожоги, его утыкали булавками и распинали, и он никогда не подавал виду, что испытывает какой-то дискомфорт. Гибсон дожил до 54 лет. Разобраться в природе его заболевания ученые не смогли до двухтысячных годов.

В начале 2000-х канадская биотехнологическая компани0Xenon0Pharmaceuticals изучала семейство из Ньюфаундленда, несколько членов которого не чувствовали боли. Они принялись искать сходные случаи по всему миру. Сегодня это делать проще: некоторые рассказывают о себе в сети. Секвенируя ДНК этих людей, исследователи обнаружили мутацию гена под названием SCNP9A.

Это открытие положило начало гонке за болью среди биотехнологических компаний.

Именно SCNP9A изучал в Пакистане в 2006 году Джефф Вудс и его команда.

Пакистанцы были идеальным объектом для изучения, поскольку в этой стране очень высока доля0браков0между0двоюродными сестрами и братьям.

Похожий район нашелся и в Швеции, где в деревне Виттанги открыли около сорока случаев анальгезии.

Германия Ганновер 2001 год

Театр «Am Aegi»

Оббитые красным бархатом ряды сидений были полностью заполнены гомонящими зрителями. Такой мандраж! Никто из успевших купить билет на сегодняшнее представление не мог унять ликования, бушующего внутри.

Оно и не удивительно, не только Ганновер, но и вся Германия были в волнении от предстоящего перформанса. Весь мир замирал в предвкушении каждый раз, как слышал, что они вновь выходят на сцену. И в этот раз всё было как по нотам.

Ничего не изменилось даже спустя год затишья. Абсолютно все места были уже заполнены людьми и заветный час с каждой секундой был всё ближе и ближе. Наконец, в огромном зале погасли огни.

Сцену озарил яркий прожектор и сердца зрителей замерли. Воцарилась такая тишина, что казалось, никто не дышал…

А в это время за кулисами стоял виновник всего этого торжества человеческой мысли.

Он молча улыбался, вглядываясь в глаза своей спутницы. Видя в них страх и смятение, он никак не пытался успокоить её, а лишь продолжал выжидающе молчать. Он ждал, когда его жена произнесёт хоть слово, сломается наконец под давлением его мрачного взгляда и заговорит с ним.

В свою очередь она, давно знающая этого человека, чьё сознание находилось на тонкой линии там, где заканчивается гениальность и начинается безумие, прекрасно понимала, чего именно он ждёт. Без этого не мог начаться перформанс.

Никогда он не позволит всему начаться, не почувствовав заранее собственной победы если не над тысячами, то хоть над одним человеческим разумом. И она, понимая это покорно выполнила его не высказанную вслух волю:

— Мне кажется пора начинать Пэтер. — Она намеренно говорила с ним якобы «неуверенно». За долгие годы что они знают друг друга она наконец научилась обманывать его и была рада этому безмерно.

Пэтер не уловил в её словах ни капли лжи, он верил, что в них были именно те чувства, которые он так рьяно хотел увидеть и услышать.

— И после стольких выступлений ты до-сих-пор боишься? — Медленно он произнёс этот вопрос, с присущей одному ему дотошностью и был крайне доволен тем, как он прозвучал на самом деле.

Ведь в его голове вариант этого вопроса звучал куда суше.

А что она должна была ответить? Сказать правду? Зная, как это повлияет на предстоящую им двоим работу? Ни за что!

— Похоже, что да. Всё никак не научусь справляться с этим чувством. Ума не приложу как у тебя это получается. — Нежная улыбка на её устах окончательно убедила его в том, что время пришло.

Подойдя к ней, он, едва прикоснувшись к её нежным губам своими губами, насладился запахом её дорогих духов с мандариновыми нотками и широким шагом направился на сцену.

Едва Пэтера осветил прожектор, как зал взорвался аплодисментами. Он поднял вверх правую руку и зал замолчал. Пэтер заговорил по-немецки в микрофон, закреплённый на его голове:

— Леди и джентльмены, добро пожаловать.

Мне отрадно видеть всех вас здесь сегодня, но предупреждаю, вам лучше привязать себя к своим местам, ибо после увиденного на сцене, я гарантирую, что вам крайне трудно будет усидеть.

Он хлопнул в ладоши завершая свою речь, прожектор, освещающий Пэтера погас, вместо этого позади него загорелся приглушенный бордово-красный свет, и все увидели неподвижно стоящую девушку.

Трудно было при таком свете точно описать её внешность, но одно можно было сказать наверняка — у неё была превосходная фигура и превосходные волосы по самые щиколотки.

Заиграла тихая органная музыка и Пэтер медленно подошёл к девушке. Он оглядел её с ног до головы и прошёлся вокруг, осматривая её прекрасные формы. В один момент музыка заиграла громче, Харман без единой эмоции на лице сорвал с девушки белый хитон коим было перекрыто её тело и публике предстала её обнажённая фигура.

Она продолжала стоять молча и неподвижно, а он лишь дерзко улыбался. При виде этой картины по рядам пронёсся напряжённый вздох.

Перфомансист кружил вокруг девушки изображая попытки дотронуться до её тела. Но он ни разу к нему не прикоснулся, пока музыка не изменила свой темп став быстрее. Как-только зрители уловили эту перемену звука, он хлопнул в ладоши и из-за кулис люди в абсолютно чёрных костюмах вынесли длинный деревянный стол, на котором стояли банки с краской и кисти с длинными ручками, коими так любят рисовать люди, отдающие предпочтение картинам, исполненным масляными красками.

Не дожидаясь мгновения, когда стол будет поставлен на сцене, Пэтер схватил широкую кисть и баночку белой краски. В мгновение соприкосновений ножек стола со сценой, он уже отшвырнул крышку от баночки в сторону и обмакнув кисть поднёс её к телу девушки.

Прождав несколько секунд пока сцену не покинули лишние люди, он затем плавными движениями провёл кистью по грудям своей напарницы. Он делал это намеренно медленно.

Кисть ползла вокруг затвердевших сосков пышной груди оставляя за собой влажный белый след вниз, туга, где находился пупок, в нём кисть дважды пряталась на мгновение и затем останавливалась. Пэтер щёлкнул пальцами, и девушка покорно открыла свой аккуратный рот. Он, медленно обошел её сзади и приблизившись к ней в плотную вытянул свою руку с сжатой в ней кистью перед ней, второй рукой он взялся за противоположный конец кисти и резко рванул её на себя попав ручкой кисти прямо в рот девушки.

Теперь кисть была ей вместо кляпа.

Свою руку что была испачкана в краске, он обтёр о внутреннюю сторону бедра её левой ноги и вновь вернулся к деревянному столу.

Открыв резкими движениями сразу несколько баночек, он вылил их по одной на её тело. Больше всего досталось голове и плечам. Когда все краски начали смешиваться, он резко подхватил её на руки и сметая всё стоящее на столе положил на него свою жертву.

Музыка в это время уже неистово бесновалась где-то на заднем плане, а зрители сидели как на иголках из-за испорченности приходящих пошлых мыслей, приходящих в их голову.

Пэтер вытянул её руки и ноги вдоль стола, не пойми откуда, он достал толстую бечёвку и отточенными движениями крепко привязал её к ножкам этого стола.

Девушка всё это время не издала ни одного звука и ни разу не пошевелилась, и даже когда он закатал рукава и из его кармана блеснув в свете софитов показался охотничий нож, она не изменила своего неподвижного положения.

Раздвинув ноги жертвы и склонившись над ней упёршись левой рукой в стол, правой он, используя лезвие ножа размазывал по её телу смешавшуюся краску.

В одно мгновение он резко остановился и было видно, как разрезая плоть и оставляя за собой смешивающийся с краской кровавый след нож прошёлся от правой груди девушки к её ягодице.

Народ в зале начал подвывать, особенно возбуждённые девушки были напряжены этим моментом. Мужчины же старались не показывать своих эмоций, рвущихся наружу.

Словно поняв, что девушка и теперь не издаст ни звука, Пэтер ударил ножом в стол и лезвие застряло в паре сантиметров от её лица пройдя сквозь волосы, свисающие со стола.

Резкий вскрик зрителей и его не менее резкое движение, которым он вынул перекреплённые под столом наитончайшие серебристые шампура с витыми ручками — всё произошло в одно мгновение.

И вот, он уже смотря на свою жертву сверху вниз ищет место куда ударить первым.

Подобно жрецу готовящегося принести в жертву своему богу ягнёнка, Пэтер сжал обеими руками шампур и направив его в живот своей жертве проткнул её нежную кожу введя лезвие в тело по-самую ручку.

Жертва продолжала молчать, истекая кровью.

Таких шампуров было всего пять и все они пронзили её плоть. Пэтер распял её как Иисуса, но даже этого было недостаточно.

Ему всегда было мало обычных людских криков, ему нужны были вопли.

В очередной раз раздался хлопок в ладоши и те же люди в чёрных одеяниях вынесли из-за кулис несколько десятков свечей.

Пока Пэтер расставлял эти свечи вокруг тела девушки, неподвижно лежащего на столе, ему преподнесли канистру с бензином.

Он тут же взял её в руки и облил тело стол и сцену вокруг него. Откинув канистру в сторону, как и прочие мешающие ему предметы, он повернулся и обратился к залу:

— Жить ей или нет решать только вам. Вы люди — ничем не отличаетесь от животных и в вашей голове на подсознательном уровне сидит желание крови, зрелищ, криков. Ответьте себе, чего же вы хотите? Её смерти в огне? Или же её жизни?

Сказав это, он повернулся к столу и щёлкнул железной зажигалкой. Медленно приближая зажигалку к луже бензина, он продолжил:

— Чем громче вы будете кричать, тем выше становится её шанс на выживание.

Люди начали вскакивать с мест орать и улюлюкать, рвать глотки так, что казалась — это их собираются сжечь, а не незнакомую им девушку. Но этого было мало. Они начинали умолять оставить её в живых…

А Пэтер всё приближал и приближал зажигалку к бензиновой луже. В один миг, в зале погас абсолютно весь свет и только синий огонёк зажигалки продолжал светиться, спускаясь в чёрной бездне вниз…

Глава 1

…Ген SCN9A отвечает за создание части (альфа-субъединицы) натриевого канала, который называется NaV1.7. По подобным каналам, которые есть в клетках-ноцицепторах (болевых рецепторах), перемещаются положительно заряженные атомы натрия. Также NaV1.7 присутствуют в нейронах полости носа, которые передают мозгу сигналы, связанные с запахами. Вот почему люди с врожденной анальгезией не чувствуют еще и запахов. Соответственно, если ген не срабатывает, то канал не образуется и в мозг человека не поступает сигнал ни о том, что пирог подгорел, ни о том, что вы обожглись о плиту.

Россия. 2011 год

Обычно, люди, погрязшие в ежедневной бессменной рутине собственной жизни, не замечают той скорости, с которой на самом деле меняется их жизнь. Поистине, интересно видеть, как в момент не предвещающий ровным счётом никаких перемен, человек вдруг впадает в странные состояния, следующие одно за другим вскоре, после осознания того, как же на самом деле всё вокруг переменилось.

И не важно сколько вам лет и в каком вы состоянии, вообще не важно ничего, кроме мыслей, которые вам открывает собственное сознание — мыслей удивительно гарусных, или же наоборот — дарящих ликование.

К ней осознание пришло слишком рано.

Это неправильно было, в столь юном возрасте понять, что всё уже приобретённое в прошлом можно было бы увидеть под совершенно иным углом. В таком возрасте эти мысли не приводят не к чему хорошему. Только разве что к желанию абстрагироваться, зарыться в себя ещё глубже и впасть в беспросветную апатию.

Думая о своей жизни, она с прискорбием каждый раз приходила к одному и тому же выводу — её прошлое могло быть куда лучше.

На белый стол с мраморным рисунком с глухим стуком опустилась серебристая, идеально чистая кастрюля, обмотанная длинным полотенцем, нагретым от тепла её содержимого. Она села на диван, стоящий перед столом в позе лотоса и укутавшись в пуховое одеяло поставила кастрюлю к себе на ноги. Размотав быстрыми движениями полотенце, двумя пальцами сняла горячую крышку отложив её на диван справа от себя.

Как-только крышка была снята, ей в лицо тут-же прилетел клуб пара исходящий от сваренной пару минут назад картошки в мундирах. В её голове этот приятный запах, и теплота пара пробудили определенные воспоминания из детства.

Могла ли она одиннадцать лет назад вот-так же сидя в кухне на диване и поедая горячую картошку, заботливо приготовленную бабушкой хотя бы вообразить весь тот ужас, который произойдёт с нею в ближайшие десять лет? Думала ли добрая кареглазая малышка о чём-то плохом в тот момент? Однозначно нет.

Прошли годы, маленькой девочке уже семнадцать лет, и она каждый день проживает, вынашивая в своей голове столько трудных мыслей, что и не вериться будто ей семнадцать. Теперь картошку в мундирах готовит уже она сама и признаться честно — вкус у неё не такой как раньше. Она отвратительна.

Очищая от зелёной шкурки уже пятую картошку, Никита старалась не замечать того, как скулы сводит от непонятного ощущения, а желудок сжимается от изжоги. Мелкая молодая картошка… умудрилась же найти её где-то в конце октября. Если бы темнело не так рано, она сходила бы на огород чтобы накопать нормальной съедобной картошки, а не этой херни. Не стоило съедать вчера всю гречку… ну а что было ещё делать? Не умирать же с голоду.

Сплетённые в длинную косу густые шоколадного оттенка волосы соскользнули с плеча и если бы не реакция Ники, то её картошка была бы приправлена парой волосков.

Откидывая косу обратно за спину, Никита попутно подумала о том, что пора-бы уже отстричь волосы. Чем короче — тем лучше. Конечно, она могла бы прямо сейчас в порыве отстричь себе волосы встав в ванной перед огромным зеркалом в рост человека, но она не умела стричь, ей хотелось бы сходить в салон к опытному мастеру.

А потом эти волосы можно было-бы продать, получить огромные бабки с такого дела конечно не получиться, но сейчас, в такой ситуации даже пятьсот рублей казались роскошью.

Продолжая давиться отвратительной картошкой, Ники перебирала в голове возможные варианты того, как она может заработать, но все приходящие ей в голову варианты пришлось отмести, ведь она их уже опробовала…

Телефон всё это время, спокойно лежавший на столе тихо пискнул. «Ну наконец-то»! — Подумала Ники и отставив от себя кастрюльку с картошкой схватила со стола телефон.

СМС-ка пришла от её старого знакомого.

В прошлом деревенский мальчишка переехал однажды в Москву и теперь не намерен возвращаться; он периодически помогал ей выжить. Но поскольку денег у него на слепую благотворительность было не так уж и много, он помогал Нике получать желаемое иными путями.

Она была домушницей и тщательно скрывала это; частенько пользуясь связями своего друга чьё имя, спустя столько лет длительного знакомства, уже успела позабыть. Он был для неё просто «Брат». Что-то в этом было связанно с его именем… вспомнить бы имя. Никита вгляделась в экран. Всего несколько слов, уместившихся в одном предложении, повествовали о том, где можно неплохо поживиться в этом месяце.

С радостной ухмылкой она уже собиралась продолжить свою скромную трапезу как вдруг, от Брата пришло ещё одно сообщение.

Это было поистине странно, ведь обычно, он всегда ограничивается одним сообщением и одним предложением. Но в этот раз это было что-то новенькое. Помимо координат он заботливо приписал через тире: — «Это тебе подарок на новый год. Надеюсь понравится».

Прочитав это его голосом (который скорее-всего уже давно изменился и стал совершенно иным) Никита коротко хохотнула и написав, как ответ «Спасибо», продолжила «ужин».

В доме было очень тихо. Не в меру разыгравшийся ветер начал бесперебойно стучать по крыше ветками маньчжурского ореха растущего прямо перед домом.

Но Никите были привычны эдакие выходки природы и на них она реагировала достаточно спокойно. Это просто нужно было переждать. Просто переждать, а завтра — отправиться в путь и ещё месяц жить без забот об оплате счетов; можно будет наконец не переживать по поводу пропитания.

Конечно, всё рано или поздно наладится. Завтра.

***

Утро выдалось холодным. Неспешно умывшись и собравшись в дорогу, Никита надела жёлтые перчатки без пальцев и, покормив свою старую собаку закрыла дом, и отправилась обворовывать ничего не подозревающих граждан.

В чёрном портфельчике за спиной помещалось исключительно то, без чего не может обойтись ни один вор: набор отмычек, маска, несколько одноразовых перчаток, пистолет с резиновыми пулями, хлорка — чтобы замыть следы и запасная одежда (чёрная толстовка и джинсы).

Это было основным набором того, что ей было необходимо, на этом и других делах, как воздух.

Не многим людям интересно как действуют воры-домушники. Ведь всем кажется, что все знают, как ограбить. Мол, это настолько просто, что каждый мог бы. Да вот только рамки общества, поставленные перед человеком, не позволяют всем «знающим» проворачивать такие дела.

На самом-деле да, попасть в дом и вынести из него всё ценное — самое простое, что можно себе представить. Просто ли это на самом деле?

Ну, не так как кажется. Попадая в дом, вор прежде всего представляет себя методичным хладнокровным преступником и, помня о том, что искать стоит именно мелкие ценные вещи, начинает быстро шарить в их поиске.

Но, если его взгляд в первые несколько минут пребывания в доме — квартире ничего не обнаруживает, то взгляд цепляется за громоздкие большие предметы и тогда уже именно они становятся их «ночными спутниками сердца».

Попадая в дом, воры зачастую, в подавляющем большинстве случаев, действуют на автопилоте. Просто сгребая всё, что, по их мнению, представляет ту или иную ценность.

Этот автоматизм вырабатывается годами, раз за разом, методично. Это похоже на уроки в школе, каждый день вам вдалбливают эту хрень подчиняя ваше сознание грубой воспитательской машине и в итоге вы имеете такую гору заученных рефлексов, что любая, даже самая надрессированная собака позавидует.

Никита замечала за собою эту выработанную отточенность действий. Она прекрасно держала себя в любой ситуации. За пять лет воровства у неё ни разу не случалось такого, чтобы она убегала от ментов из последних сил желая сохранить единственное, что у неё было — свободу. Как-то не приходилось.

Но если случиться такое дело, бежать она была готова. Она была спортивной и крепкой девчонкой. Драться с такой лучше не стоит.

В дворовых драках она научилась таким приёмам, которые свалят любого, и она активно использовала их каждый раз, когда это могло спасти ей шкуру.

С самого детства она окружала себя обществом парней мужчин и мальчишек, которые были гораздо старше и сильнее её, общаясь с ними на равных, она не только заручалась их защитой и поддержкой, но и заводила себе прекрасных учителей по боксу. Они учили её с опаской, боясь ударить посильнее, но быстро понимали, что она из тех «отбитых» что боли не боится и только смеётся, когда бьёшь так, что впору зарыдать.

Но после такого смеха — ударившего всегда ждал апперкот — неизбежно, как сама смерть.

Да, Никита была мстительной, даже злобной и никогда не терпела поражений, она просто ненавидела проигрывать и даже если так выходило, что в споре она проигрывала, она брала реванш и брала его — дракой. Она была не только умной и начитанной, но ещё и сильной — а это была просто адская смесь — такое редко встречается.

Время неизбежно шло, и она перерастала одно своё окружение за другим. Множество связей, множество драк и споров, приводов в детскую комнату милиции и так же много отмазов.

О, если бы не её старые добрые знакомые, коротать ей сейчас дни в «малолетке»…

Ну, не стоит о грустном. Всё же, новое дело подарило ей приятные воспоминания о былых временах и напомнило о том, что в жизни не всё всегда будет плохо. На каждую улицу приходит праздник, и её улица не исключение.

К слову, про улицы — город, в котором она обворовывала очередную квартиру был ей прекрасно знаком — на этой улице она родилась и выросла. Теперь она уже повзрослела и изменилась, её никто не узнает.

Главное только не встретиться с родителями или их соседями, эти-то суки уж точно признают «милую Ники». Как же её бесило, когда её так называли! Ники! Как какую-то кошку или блошливую псину сто лет, сидящую на цепи! Блядское отношение старшего поколения. Ну что за пренебрежение? Им в кайф коверкать имена что ли?

Ладно, опустим эту ситуацию. К чему сейчас заводиться из-за этой хуйни?

Хм, дом находится всего в нескольких домах от того, в котором она прожила всю несознательную и небольшую часть сознательной жизни. Это опасная близость.

«Ну да и хуй с ним!» — Промелькнуло в голове Никиты и немедля больше ни секунды, она залетела за каким-то полупьяным мужиком в нужный ей подъезд.

Сука, в России так будет, наверное, даже когда умрёт бессменный президент, эти пьяницы останутся на века. И ведь эти мужики и бабы-бомжихи выходцы из советского союза.

Если он был такой ахуенный, отчего же воспитал маргиналов? Их в каждом дворе по десять штук.

А бомжей? Этих-то и сосчитать трудно. Начнёшь и закончить уже не сможешь… Хах, уже не сможешь… ага, прям как президент наш. Тот тоже — начал и не смог остановится.

А у него с этой алкашнёй больше общего, чем может показаться на первый взгляд.

Старые, воспитанные совковыми методами, бессменные, не убиваемые, вечные…

Дёрнувшись от внезапно пришедших в голову мыслей, Никита быстро поднялась на третий этаж пятиэтажки и остановилась на лестничной клетке. Прислушалась, посчитала медленно до-десяти. Решив, что пора действовать — вынула изо рта жвачку и разорвав на два неравных куска заклеила по очереди глазки двух дверей напротив той, в которую собиралась войти. Четвёртая дверь была на той же стене, что и нужная ей, заклеивать глазок не было смысла.

Сняв капюшон, Никита быстро натянула на голову маску и вернув капюшон на место вплотную подошла к двери. Для верности она позвонила в звонок — ответа не последовало.

«Чудно». — Только и подумала Никита.

На манипуляции с отмычками ей понадобилось всего одна минута и дверь была открыта. Две секунды и вот она уже внутри. Мгновение — дверь позади неё тихо закрылась.

Хм, шестьдесят секунд только и всего.

Сколько разного может произойти в мире за одну минуту. Всего за одну минуту можно свергнуть империю, убить человека, устроить геноцид, развязать войну, сжечь великие произведения искусства! И всё это можно сделать разом, за одну-только минуту!

Глава 2

Все эти примитивные пятиэтажки были как под-копирку похожи одна на другую. От этого тянуло блевать. Отвратно. Люди, жившие в этих пятиэтажках, особо не запаривались по вопросу украшения и расстановки мебели в квартирах.

Всё было одинаково. Разными были только цвета и стоимость.

Оказавшись внутри квартиры, Никита быстро огляделась и прислушалась.

«Животных нет». — Констатировала она. — «Прекрасно. Брат не ошибся. Ровным счётом никакого шума не должно быть».

Формулируя дальнейшую последовательность действий, Никита тихо закрыла входную дверь с обратной стороны. Теперь, если даже в квартиру кто-то зайдёт — она будет предупреждена и у неё в запасе появится ещё несколько секунд на принятие решений.

Натянув на ботинки, слегка обмазанные осенней грязью бахилы, девчонка медленно прошла по двухметровому коридорчику вперёд и оглядела две комнаты. Двери в них закрыты не были и Никите прекрасно было видно всё, что в них находилось. Это выглядело очень заманчиво, но она решила, что сначала осмотрит кухню, дверь которой находилась прямо перед ней и была закрыта.

Пара шагов, и она уже стояла перед дверью положив руку в перчатке на ручку. Прислушалась с минуту и, убедившись в том, что всё спокойно, резко вошла внутрь.

Маленькая кухня просматривалась полностью еще с дверного проёма. Каким-то чудом в несколько метров умудрились запихнуть небольшой столик и пару стульев.

Тип расположения фурнитуры был угловой — оно и не удивительно, по-другому там просто не реально было расположить всё это. Огромный холодильник тихонько заурчал справа от Никиты, и она улыбнулась.

Понятно, судя по увиденному: в одной из комнат стоит двухъярусная кровать, на которой присутствует «лёгкий» бардак, а выглядит сама комната по молодёжному, в другой же двуспальная, идеально заправленная светлым махровым пледом кровать, в прихожей загораживая проход на вешалке висят две осенние ветровки, явно принадлежащие мальчикам подросткам, и одна светленькая маленькая курточка. Кухня однозначно является обителью женщины. Милые магнитики, которыми увешен холодильник, цветочные наклейки, разбросанные по дверцам ящичков, солонки в виде двух обнимающихся ангелочков, лёгкие розовые занавески — всё говорит о том, что в квартире проживает мать одиночка с двумя сыновьями.

Никита быстро и методично осмотрела все ящики в поисках возможной заначки с деньгами.

Быстро высыпала на стол все крупы, находящиеся в баночках на верхних полках и поняв, что в них искать нечего — привела всё в изначальный вид.

Думая о том, что это крайне тяжело быть матерью одиночкой с двумя детьми в России, Никита прошла в «родительскую» комнату.

Ноутбук нашёлся в тумбочке, мам же была мышка и зарядка которые быстро перекочевали к Никите в рюкзак. Сто двадцать три тысячи спокойно покоились в белом комоде в коробке из-под прокладок, спрятанной среди трусов и лифчиков.

Никита взяла себе ровно пятьдесят тысяч. Нет, её не совесть уколола, ей просто не нужно было больше. Да и из-за такой суммы вряд ли поднимется шум. Мать, приехав из отпуска первым делом подумает на детей. В каких бы хороших отношениях она с ними не была. Больше просто некому.

Быстро закончив обыск данной комнаты, девочка перешла в комнату пацанов.

При ближайшем рассмотрении «лёгкий бардак» — превратился в «ужас любой матери». Назвать это по-другому просто никак не получалось.

Сделав глубокий гневный вдох, Никита подошла к большому письменному столу, на котором стоял компьютер и с сожалением подумала о том, что будь она не одна, то утащила бы эту махину, но для неё одной — он слишком тяжёлый, и будет слишком заметен. В ящике стола Никита нашла несколько полезных для неё вещей по типу: блютуз-колонки, двух старых телефонов и планшета.

Кроме них она не чуралась забрать и пару приглянувшихся ей книг Агаты Кристи.

Хорошие детективы в наше время дорого стоили, а эти были бесплатными и стояли пылились на полке без дела. Ещё, вместе с ней из квартиры ушли и некоторые канцелярские принадлежности и еда из холодильника.

На всё про всё у Никиты ушло полчаса. Уже стоя на пороге, она подумала о том, что в ванну заходить не будет. Ей оттуда ничего не нужно, да и вряд ли там спрятано что-то ценное. В дорогих домах и квартирах ещё можно было-бы заглянуть в бачок от унитаза, но не в этом случае. Туда даже и соваться нет смысла.

Словно бы общаясь с кем-то, Никита кивнула и посмотрела в дверной глазок. На лестничной площадке было пусто.

Досчитав мысленно до десяти и по-прежнему не видя никого из людей, Никита открыла дверь и быстро вышла наружу. Ещё десять секунд прислушивания к окружающей обстановке и дверь была грамотно закрыта с помощью отмычки.

Когда раздался нужный звук щелчка, Никита на автомате спрятала руки в карманы и повернулась на лестницу, но тут-же замерла, услышав шаркающие шаги внизу.

«Блядь! Всё так гладко шло!» — Выругавшись мысленно, она сделала несколько шагов вниз по лестнице и посмотрела вниз в проём между этажами, чтобы разглядеть, где идёт человек.

По-видимому, какая-то старуха шаркала двумя этажами ниже.

«Идёт она, конечно, медленно, но нужно решать, что делать побыстрее. Либо сейчас быстро спускаться вниз, либо сидеть до последнего. Вдруг она с четвёртого этажа? Главное не палиться».

Никита замерла, смотря как локоть чёрного пальто медленно скользит вверх по старым, покрытым зелёной краской, перилам. Несколько минут длилось это восхождение и в итоге — старуха остановилась на четвёртом этаже.

Так же медленно она, покопавшись ключом в замке открыла дверь и скрылась внутри своей халупы.

Никита улыбнулась: «Ну вот. Не стоило переживать».

Через две минуты она уже вышла на улицу распахнув дверь подъезда.

Морозный воздух поздней осени быстро заполнил её лёгкие больно покалывая нос. Ещё перед выходом, спускаясь по лестнице она стянула с себя бахилы, перчатки и маску, прикрывающую лицо и теперь была вполне довольна тем, что ощущает мир без всяких помех.

«Нет ничего лучше удачного дела. Каким бы это дело ни было, если оно удачно — всё заебись. Осталось добраться до дома, не попадаясь никому на глаза».

На улице было немного народу и фраза: «смешалась с толпой» тут не подойдёт.

Она скорее просто исчезла на самом видном месте.

Стала невидимкой там, где её было проще всего увидеть. И это несомненно доставляло ей немалое удовольствие — уметь исчезать — это лучшее, чему она научилась за свою не долгую жизнь. Лучшее и самое полезное.

Через несколько часов она уже была дома и на полной громкости слушая Земфиру искала куда и кому можно сплавить награбленное.

Параллельно с поисками она готовила себе картошку.

Она ненавидела картошку, но когда то, что ты ненавидишь помогает тебе выжить, ты как-то начинаешь это даже любить. Ну, а если не любить, то привыкнуть и смириться с этим ты точно можешь.

Глава 3

…У всех было полно шрамов, и у большинства были трещины в костях. У двоих не хватало трети языка, потому что они откусили их себе в детстве. А еще они не чувствовали запахов. В остальном же нервная система пакистанцев оказалась в полном порядке. Они отличали холодное от горячего, замечали прикосновения, потели в жару и понимали, что хотят в туалет.

Пациенты с врожденной нечувствительностью к боли — мечта ученых. Боль — это глобальная индустрия. Предполагается, что во всем мире каждый день принимают около четырнадцати миллиардов доз болеутоляющих. Исследования, проведенные в США и Европе, показали, что более чем в трети домохозяйств есть люди, страдающие от хронической боли (когда боль сохраняется больше трех месяцев).

При этом популярные опиаты мало того, что вызывают опаснейшую зависимость, так еще и помогают не при всякой боли. Также не всегда спасают и более слабые обезболивающие: ибупрофен с кортикостероидами, а аспирин и тому подобные альтернативы не справляются с острой болью и могут при длительном употреблении вызвать тяжелые побочные эффекты. Ученые, которые узнают, что отличает людей с нечувствительностью к боли от остальных, станут героями, а компании, которые на основе этого открытия создадут эффективное лечение, озолотятся.

***

Из коридора прекрасно были слышны крики матери. Давно пора было принять тот факт, что в этой семье, семьи никогда не будет. Что ж, могло быть и хуже… Ой, да ладно! Неужели, если могло быть и хуже, то эту проблему (возникающую каждый раз, как она пытается сблизиться с бывшим мужем) нужно игнорировать?

Отчего люди думают, что стоит сказать: «Бывает и хуже» и всё станет в миг заебись? Так не работает.

Это просто перекладывание ответственности и игнорирование серьёзности данных проблем…

«Блядь, опять эта хуйня»! — Подумал Эндрю и поднял голову.

Стараясь не вслушиваться в крики матери, он медленно открыл глаза и уставился на собственное отражение в зеркале. Худые руки, упёршиеся в тумбочку, нервно перебирали пальцами отчего по всему коридору слышался ритмичный стук. Слышал его только он один. Да даже если бы здесь вдруг загудел поезд мать не услышала бы.

Вступая в словесную перепалку с отцом, она всегда погружалась в это дело, словно под воду, с таким неистовым рвением, словно от этого зависело сможет ли она сделать следующий вдох.

Не дозваться и не докричаться. Можно даже уйти, громко хлопнув дверью — заметит, но ничего не скажет. Не может, иначе отец зацепиться за это и начнёт разгонять тему того, что она не может усмотреть за собственным сыном.

Нет, такого поворота событий нам не нужно. Просто молча подумать и это рано или поздно закончиться. В ссоры между родителями ввязываться не стоит, это в последствии примет большие обороты, да ещё и неизбежно придётся выбрать чью-то сторону. А оппонент, конечно же, сразу поставит на тебе клеймо предателя.

Но Эндрю хватало ума не принимать чью бы то ни было сторону.

Сконцентрировавшись на собственном дыхании, чтобы не начать кричать от ненависти к обоим родителям в такие моменты, превращающимся в полных придурков, он отцепился от комода, на котором стояло зеркало и быстро прошёл в комнату. Кухня располагалась дальше по коридору и дверь была закрыта, так что мать не увидела, как он поднялся по лестнице наверх. Оказавшись в своей комнате, Эндрю без раздумий взял самую большую книгу, стоявшую на окне.

Это была самая толстая из всех имеющихся у него книг, а также она была самой старой. Из-за того, что ей часто пользовался её обладатель название, выведенное золотистыми буквами, практически исчезло с обложки. Как-только книга оказалась у него в руках, Эндрю быстро пролистал её пожелтевшие от старости странички и его взору открылся небольшой тайник с лежавшей в нём пачкой «Мальборо». Взяв из пачки одну сигарету, парень прошёл на балкон.

Первым, что он почувствовал, выйдя на балкон в джинсах и белой рубахе босиком, был холод.

Осень была ему ненавистна, тем-более поздняя осень, когда солнца почти не видно. Ему хотелось бы сейчас чего-нибудь светлого, но эта Россия дала ему только серость, слякоть и злость, скрываемую под маской усталости.

Уже стоя босиком на балконе и смотря на окутанный ночным мраком город, Эндрю поджёг сигарету и со смаком затянулся, тихо закрывая за собой балконную дверь. Ещё только ноябрь, а улицы уже в снегу и холод нападает на тело со всех сторон. Противный снегопад время от времени раздражает своим видом мельтеша за окном… мерзкое ощущение, которое никак нельзя описать. Мерзкое и всё.

Эндрю делал затяжку за затяжкой и думал, чем он может помочь своим родителям.

Глаза его в такие моменты всегда находились в лёгком прищуре со-стороны, больше походящем на надменный взгляд.

Хоть ему и было восемнадцать, он прекрасно понимал многое из того, что пока ещё не касалось его в жизни и того, что является проблемами взрослых. Эндрю с самого детства начал понимать, что мыслит не так, как окружающие его люди.

Он был гораздо умнее и сообразительнее своих сверстников, но никогда не стремился показать это. В этом не было нужды.

Школы всех детей обезличивают и делают одинаково мыслящими придурками забивая их головы той хернёй — которая, по факту — им нахуй не нужна и в большинстве своём никогда не пригодиться. Он начал понимать это слишком рано. Теперь, уже будучи студентом третьего курса на факультете адвокатуры, Эндрю всё-ещё вспоминал периодически как писал на одну и ту же тему два сочинения. Одно — с истинно собственным мнением о каком бы то ни было произведении он преподносил матери или отцу, а вот второе — относил в школу грубой консервативной старухе, что преподавала у него литературу и русский язык, и никогда не поняла бы его мнения в силу ограниченности собственного ума.

Своими мнениями и взглядами на жизнь он пошёл в обоих родителей и грамотно их комбинировал в любой удобной ситуации, а вот грамотностью в плане сочинения и написания тех или иных текстов — всецело в отца. У Эндрю это было фактически — врождённой грамотностью.

От его грамотности в восторг приходили все учителя, а некоторые из них даже залезали в интернет чтобы узнать, не сделали ли они сами ошибки в том или ином слове. Однако, учителя считали это не грамотностью, а ненормальной педантичностью со стороны Эндрю.

Он не был педантичен, предпочитал лёгкий беспорядок, царящий вокруг него.

В беспорядке легче дышалось — как он думал — и проще думалось (хотя, наводя в своей комнате раз в месяц порядок, он всё раскладывал и расставлял как истинный педант, проверяя по несколько раз там ли всё стоит и достаточно ли устойчиво одна книга облокотилась о другую, что явно свидетельствовало о наличии ОКР).

Вот и сейчас он вышел на балкон, где в беспорядке стояли разных размеров горшки с «зимующими» в них растениями, чтобы проветрить уже как два дня немытую тёмную голову.

Смотря в даль, он думал, ни на секунду не прекращая думал о том, как он может решить одну из самых главных проблем в его жизни.

Он мог оставить это, мог не ввязываться будь он устроен иначе, будь это не его родители.

Но этот всё-ещё юношеский максимализм не давал ему покоя. Он, как и любой недостаточно мудрый человек считал, что абсолютно всё вокруг него зависит от него самого или имеет к нему какое бы то ни было отношение, а значит, он ну прям обязательно должен повлиять на происходящее вокруг.

Приобняв себя за плечо правой рукой, левой он держал сигарету (Эндрю правша, но отчего-то курил именно левой) покачивая сальной головой взад-вперёд, как он делал, когда думал особо усердно, отчего его сальные чёрные волосы слегка подрагивали, Эндрю искал ответ на поставленный самому себе вопрос. Словно это был единственно-важный вопрос в его жизни.

Что сигарета закончилась он понял только тогда, когда обгоревший фильтр обжег ему пальцы. Никак не отреагировав на этот раздражитель, Эндрю открыл окно сразу кинув в него фильтр и оставил балкон открытым на несколько минут, чтобы тот проветрился.

Передёрнув плечами из-за холодного ветра, ворвавшегося в его комнату, он сел на кровати сжав руки в замок, упершись локтями в колени и продолжая покачивать головою.

В комнате было темно и взгляду не за что было зацепиться, и, чтобы не напрягать глаза, он прикрыл их. Но это «умиротворение» в кругу собственных размышлений продлилось не долго. Через какое-то время лестница предательски заскрипела под весом поднимающейся наверх матери. Она громко кричала в трубку на отца:

— Я не твоя собственность Пэтр! Ты — невменяем и, пока не докажешь мне обратное, к сыну я тебя не подпущу!

Эндрю в наступившей на мгновение тишине представил, как на том конце провода отец ответил:

— Глория! Он уже достаточно взрослый для того, чтобы самостоятельно решать хочет он меня видеть или нет!

Хотелось верить, что отец так и сказал. А мать продолжала:

— Всё! Не звони нам! Решай свою проблему. Времени у тебя предостаточно. За две недели сделать всё необходимое вполне реально.

И ещё раз громко выкрикнув: «Я сказала — ВСЁ!» — мать отключилась.

Следующим своим движением она постучалась в комнату к сыну.

Подобно гибкой пантере Эндрю в два прыжка оказался у окна и как-можно бесшумное закрыл его, а за ним и дверь на балкон после чего прикрыл их шторой.

На это ушло секунд двадцать. Ещё-бы! Эти движения были отработаны им в ходе многодневной практики и доведены до автоматизма.

Подходя к двери, он одновременно со щелчком ручки включил в комнате свет и быстро заморгал дабы глаза не заболели из-за яркого света.

— Да мамуль? — Сказал он, открывая дверь на распашку.

Она не стала спрашивать его, чем он занимался и даже не посмотрела ему за спину. «Не моё дело.» — Считала она. За это нормальное материнское отношение Эндрю был безмерно благодарен матери. Он знал какими порой бесцеремонными и наглыми бывают родители.

Опустив глаза, Глория коротко сказала:

— Собирайся. Завтра мы уедем на две недельки в бабушке в Сан-Марино.

— Хорошо. — Ответил он тихо и слегка улыбнулся чтобы мать подумала, будто ему нравиться эта незапланированная поездка. Он мог бы спросить зачем, но прекрасно понимал, что она в очередной раз бежит он мужа. К тому же, на кону Новогодние праздники… она пыталась избежать даже его поздравлений и предлогов встретиться.

Глория подняла голову и посмотрела сыну в глаза: чистые, серые, непроницаемые — они были такие же как у его отца. Точь-в-точь.

Это порою пугало её. Её пугал её умный мальчик. Кто знает, вдруг он станет таким же, как его отец… Но она надеялась, что такого не произойдёт.

После короткой молчаливой заминки она, со слезами на глазах крепко обняла сына, явно не готового к этому действию, после чего тихо сказала:

— Скоро всё закончиться. Скоро всё будет хорошо.

Эндрю пытался понять, говорит она это про развод или же только про своё истерическое состояние? Но мать он обнял. Обнял, потому что любил.

У него не было причин её ненавидеть. Ровным счётом ни одной. Глория была прекрасной матерью; ей бы только поправить моральное состояние и в целом немного поменять отношение к происходящему в её жизни, тогда она стала бы не только самой лучшей, но ещё и самой счастливой матерью на свете.

Обнимая мать Эндрю лишний раз (это уже вошло в привычку) пробежался глазами по её одежде, не появилось ли где пятнышко крови.

Когда Глория слегка отстранилась от сына со словами: «всё в порядке», сын осмотрел её руки на наличие синяков. Всё было в порядке.

В этот раз не смотря на всё… она в порядке.

Глава 4

Даже будучи на едине с самим собой, он никогда не позволял себе ярких проявлений эмоций. Пребывая в состоянии крайнего озлобления, он не разбрасывал вещи, не бил всё, что попадалось к нему под руку, не матерился, не кричал.

Просто замирал на несколько минут и дышал подобно притаившемуся тигру готовящемуся напасть на свою жертву, думая о том, что никому доселе не было известно.

Он слишком хорошо контролировал свои эмоции и своё тело, чтобы позволить себе как это делают незрелые подростки сжать руки в кулаки, чтобы в будущем воспользоваться ими будучи подчинёнными аут агрессией.

Он был хорош в вопросах контроля и подчинения. Но не смотря на все усилия, контролировать собственную жизнь у него выходило не очень-то и хорошо. Это, собственно, не на шутку злило его. Понять такую злобу можно.

Очередной звонок от жены обернулся скандалом. Ничего удивительного не произошло.

Вернув трубку от белого домашнего телефона на базу, Пэтер Харман прислушался к тишине, царившей в огромно особняке.

Он никак не мог понять, почему Глория не позволяет ему видеться с сыном? Он сменил уже десятерых психотерапевтов (а в России хороших психотерапевтов найти не так-то и просто) и все они сходились во мнении, что он совершенно вменяем, не имеет никаких серьёзных отклонений и не страдает раздвоением личности.

Правда они так же хором утверждали, что он опытный тиран и манипулятор, видимо именно это и пугает его пока-ещё жену.

Она так стремиться получить от него развод, словно, если они будут разведены, это что-то изменит. Семья никуда не денется даже если они будут жить отдельно.

Конечно, за многие-то годы, они могли устать друг от друга, но что мешает взять небольшой отдых друг от друга? Зачем запрещать общаться с сыном?

Эндрю не перестанет быть его сыном не смотря ни на какие их личные притирки с его матерью. Петер любит её. Не потому, что она подарила ему сына (хотя и за это тоже), а потому, что уже много лет они держались вместе, потому что она его понимает. Потому, что именно она ему нужна.

Петер понимал, что долгие годы работы бок о бок с таким как он утомили её, да и характер у него довольно трудный… но ведь обо всём этом она могла сказать ему лично! К чему эти лишние люди? Адвокаты и посредники, к чему это всё? Неужели, она настолько сильно боится его?

Таких страхов он понять не мог в силу того, что в собственной жизни ни с чем подобным не сталкивался. (Конечно, тирану не докажешь, что он тиран).

В этом огромном доме, который был построен по специально-разработанным планам Пэтера таилось множество воспоминаний.

Они были повсюду. Стол, за которым он пил чай был много лет назад перекрашен из чёрного в тёмно-бардовый и напоминал вишнёвую древесину. Перекрашен он был для того, чтобы скрыть капли крови… Столько крови.

На стенах практически всех комнат висели какие-нибудь украшения. В кухне сконцентрировались сборища разномастных коллекционных ножей, тогда как в гостиной на первом этаже, где он сейчас и находился, расположилась в огромном стеклянном стеллаже коллекция огнестрельного оружия (в этой стране пришлось очень сильно заморочиться с бумагами, чтобы эта коллекция смогла существовать вот так — открыто и на виду — всё было законно. И в эту законность были вложены не малые средства.)

На втором этаже, преимущественно стены, занимали картины. Мрачные по мнению Глории и «до дрожи притягательные» по мнению их сына.

В окружении воспоминаний, связанных с Глорией Пэтер чувствовал себя вполне уютно и спокойно, в то время как она вот уже третий год не заходила в этот дом дальше порога. Его это огорчало.

Это было их совместное прошлое, которое она предпочла забыть, как и того, кто охраняет его. Прошлым жить нельзя, конечно, но и забывать его тоже.

Заметив в зеркальном отражении задней панели стеллажа с пистолетами свою растрёпанную голову, он закатил глаза как делал, будучи чем-то недовольным и выходя из гостиной попутно выключая в ней яркий, режущий глаза свет, левой рукой пригладил растрепавшиеся в процессе беседы по телефону светло-русые волосы.

На стене в коридоре красовались однотонные бежевые обои, а поверх них, практически во всю пятиметровую стену, на специально заказанных крепежах покоились под наклоном в тридцать градусов разные шампура и иглы в длину руки взрослого человека от ладони до плечного сустава.

Это были особые экспонаты его коллекции. Петер гордился этими «иглами» гораздо больше, чем всей остальной коллекцией вместе взятой.

И это не потому, что среди них были иглы из золота серебра и титана не потому, что лезвия некоторых из них были тоньше и острее любой иглы этого мира, и не потому, что их рукояти украшали чуть ли не все драгоценные камни какие-только существуют в природе, а потому, что за всю историю своего существования эти шампура касались плоти и крови только одного человека — его жены. Его это будоражило и возбуждало.

Глава 5

Декабрь встретил Никиту своими холодными ветрами и снежной погодой. Она не любила снег и холод. Зимой её одолевало только одно искреннее желание — сидеть в тёплом доме и не высовываться. И это вполне нормальное желание — тихая деревня, никого на километры и полный покой. Это была идиллия.

Никита с детства патологически ненавидела холод. Стоило только температуре понизиться на несколько градусов, как она, выходя на улицу начинала ощущать дикую крутящую боль в лодыжках. Ноги сводило буквально за несколько минут. Поэтому Никита всегда покупала себе максимально тёплую обувь, хотя это и не сильно спасало.

Этот вторник был одним из таких холодных дней, и она не собиралась вылезать из своего дома даже для того, (особенно для того) чтобы почистить дорожку от порога до калитки.

Быстро протопав в вязанных носках по прохладному полу из кухни в свою комнату, Никита поставила на маленький столик перед собой кружку с горячим чаем чёрным как нефть (и таким же непригодным для употребления) и поставив на колени ноутбук, удачно купленный пару месяцев назад, вышла в интернет.

Открыв гугл-карты, Никита вбила в поисковую строку адрес, пришедший ей две недели назад, и замерла в ожидании.

— Ва-ау! — Протянула она, увидев прогрузившуюся карту Санкт-Петербурга. — Хорош подарочек на новый год. — В её тихом, поскрипывающем из-за долгого молчания голосе явно слышалось недовольство.

Её можно понять. Несмотря на то, что она уже продала старому жирному барыге навар с последней ходки и у неё имелись деньги на эту поездку, тратить их как-то жаба душила.

Впрочем, можно поехать и на попутках.

Добраться как обычно до Киевской трассы, оттуда до Москвы, а потом, или купить билет… ах сука, не продадут. Ей ещё нет восемнадцати. А липовый паспорт как на зло где-то затерялся. Нет, слишком муторно. Проще перекантоваться у старых знакомых одну ночку, а после рвануть до Питера попутками.

Вот этот вариант был наиболее подходящим.

Вынув из кармана стареньких домашних джинс телефон, Никита сделала несколько фотографий экрана ноута на котором высвечивалась её новая цель и маршрут от одной из трасс до неё.

Уже собираясь заблокировать телефон, она опустила верхнюю шторку экрана вниз и посмотрела на сегодняшнюю дату.

17 Декабря. Что ж, она успеет съездить туда и обратно и вернуться до нового года домой.

Нужно выезжать как-можно раньше. Раз путь лежал до самой Ленинградской области, то почему бы не заглянуть в парочку ночных баров? На веселье денег никогда не жалко.

«Завтра или послезавтра — никак не позже. А раз так, вещи нужно собрать уже сегодня». — Думая в таком ключе, Никита закрыла ноутбук, включила на телефоне музыку и направилась за своим чёрным портфелем.

***

Очередная машина остановилась у обочины. Удивительное так-то дело, если учесть, что на таких местах трассы редко когда останавливают. Никиту это даже немного порадовало. Она быстро подбежала к серой «Тайоте» и, открыв дверцу просунув внутрь салона голову, заученно и монотонно произнесла:

— В сторону Питера подкинете?

Мужчина, которому на вид было за сорок улыбнулся, обнажив пожелтевшие от никотина зубы.

— Садись. Тебе крупно повезло.

Едва дверца машина захлопнулась, Никита медленно застегнула на себе ремень, в то время как водитель быстро выруливал обратно на оживлённую трассу. Медлительности Никиты была вполне оправданной. Она сделала это специально, чтобы бросить беглый взгляд на задние сидения.

Этот мужик, видно, переезжал; пассажирские сидения были забиты сумками и чемоданами, довольно старыми и потрёпанными. В одном из целлофановых пакетов, что стоял на коврике для ног прямо позади водительского кресла, Никита разглядела сложенную кое-как одежду.

«Либо он убил кого-то и решил избавиться от всех улик, либо просто переезжает из какой-нибудь глубинки в большой город». — С усмешкой подумала Никита и повернувшись к водителю натянула превосходную, по актёрским меркам, улыбку.

— Переезжаете? — «Понеслась».

— Да. Так получилось. В культурной столице на работу приняли. — Начав говорить, он правой рукой залез в карман своей осенней курточки, в которой явно промерзал до костей в такие морозные дни как сегодня, держа левую руку на руле, он правую с пачкой сигарет открыл большим пальцем и быстро посмотрев на свою собеседницу спросил:

— Курите?

— Нет.

— Оно и правильно. — С лёгкой досадой ответил водитель и открыл окно. — Не против если я закурю?

Тупой вопрос. И вообще бессмысленный. Вот что он думал услышит в ответ? В своей-то машине? Прости чувак, у меня аллергия на табак, иди на хуй со своими сигаретами! Дешёвыми, кстати, сигаретами. «Тройка» — оставляет желать лучшего его вкусовым рецепторам.

— Нет конечно. — Скрыв своё негодование по поводу всей этой ситуации с тупыми вопросами под маской воспитанности ответила Никита и приготовилась выслушать длинный рассказ совершенно незнакомого мужика о трудностях его жизни, какой он молодец и так далее и тому подобное. Ей было так похуй, что если бы её похуизм был, например, водой, то салон этой тачки затопило бы.

Сделав затяжку, мужик повернулся и представился:

— Ехать нам ещё долго… меня Арсений зовут.

— Катя. — Спокойно ответила Никита. Она всегда называлась этим именем, когда ездила на попутках. Из соображений безопасности и прежде всего потому: «Что не стоит им знать моё имя».

Так часто называясь чужими именами, Никита настолько к этому привыкла, что это стало самой настоящей привычкой. Даже не задумывалась особо в такие моменты. Само вылетало.

Никита решила, что лучше с мужиком немного по взаимодействовать, заболтает его, расскажет намного о себе (естественно соврёт) выслушает его и в конце концов они будут ехать молча, ведь он неминуемо устанет от долгих диалогов.

— И кем работать будете?

Он ещё рта не открыл, а Никита уже расфокусировав зрение закопалась в собственные мысли.

Не любила она разговорчивых водителей.

И людей в целом не любила. Хотя, ехать с такими было как-то даже спокойнее. Угрюмые молчуны жуть порой нагоняют одним своим видом.

Не то, чтобы Никита была из пугливых, это далеко не так, просто в молчунах увидеть маньяка гораздо труднее. Всегда сидишь как на гвоздях и ждёшь от них подвоха, а они довезут куда нужно и приятным таким голосом пожелают «счастливого пути». А ты потом идёшь и думаешь: нормальный человек и почему я к нему так предвзято отнёсся?

Впрочем, лучше подозревать всех и сто раз ошибиться, чем не подозревать никого и один раз проебаться.

Водитель пустился в долгий пересказ о своей жизни совершенно не замечая, даже не догадываясь о том, что его не слушают.

Неужели люди настолько привыкли ко всеобщему наплевательству, что уже попросту не видят его? Вот и думай потом, хорошо это или плохо.

Никита периодически поглядывала на экран телефона, чтобы понимать, как далеко им ещё ехать и увиденное не сильно её воодушевляло. А водила всё болтал и болтал.

Глава 6

…Врожденная анальгезия (врожденная нечувствительность к боли, ВНБ) — термин очень широкий и не совсем точный. При том что в медицинской литературе описано лишь несколько десятков таких случаев, а в мире, предположительно, живут всего несколько сотен таких людей, причины и проявления врожденной анальгезии разнообразны. Возможно, «врожденный дефицит ноцицепторов» (рецепторов боли) был бы более точным термином, но медики пока что не определились.

Как правило, люди с таким диагнозом от рождения не испытывают боли ни в одной части тела при любой травме. Они могут различать, например, горячее и холодное, но не заметят, если обожгут нёбо кипятком. Это очень опасно и чрезвычайно невыгодно с эволюционной точки зрения — шанс выжить и вырасти у ребенка, который не понимает, что причиняет себе боль, и не подает признаков, когда у него что-то болит, невелик.

19 Декабря.

Предновогодняя суета стремительно захватывает всех людей на планете, даже если вы не словили новогоднего настроения, то подарок кому-то купить точно нужно. Есть и те, кто не празднует, но и они являются частью новогодней суеты так как их бесконечное отрицание бесполезного праздника, обозначающего очередной проделанный нашей планетой путь вокруг солнца, раззадоривает особо весёлых дарителей этого самого настроения.

Сильнее всего изменения человеческого поведения (а также цен на все возможные товары) испытывают жители больших городов.

Одним из таких людей, почувствовавших изменения был и Эндрю.

Сегодня Глория в преддверии завтрашней поездки решила заглянуть с сыном в один из торговых центров, чтобы купить парочку новых вещей и подобрать подарок бабушке.

Мать Глории была наидобрейшей женщиной из всех, каких Эндрю доводилось встречать.

Но, по рассказам матери, он прекрасно знал, что бабушку не стоит расстраивать. Она была довольно эмоциональной.

Если ей не понравится подарок, она, конечно, об этом не скажет, но всё то время, что Эндрю и Глория проведут у неё, дома будет безнадёжно испорчено её кислым, как лимон лицом. А стоит только спросить, что не так, как посыплются молнии на голову того, ко отважится открыть свой грязный рот в присутствии хозяйки всего и вся.

Да, колоритная женщина.

Зная особенный характер своей ненаглядной бабули Аполлонии, Эндрю предложил матушке подарить ей брильянтовое ожерелье.

На что Глория улыбнулась и ответила:

— Она скажет, что это слишком дорого. Что не может принять и бла-бла-бла. На почве этого «непринятия» мы рассоримся в пух и прах, и прости прощай весёлый новый год.

Эндрю согласился.

Сейчас они с матерью разминулись, бродя по ТЦ тщетно пытаясь найти хоть что-то стоящее внимания бабушки.

Сложив руки за спиной (так очень удобно было делать в пальто) Эндрю медленно прохаживался перед витринами визуально оценивая их содержимое и поминутно заглядывая внутрь многочисленных магазинчиков с одеждой и аксессуарами.

Но он не так охотно искал подарок для бабушки, сколько выглядывал для себя новую рубашку или какой-нибудь красивый предмет гардероба. Ему нравилось выглядеть хорошо.

От этого он чувствовал себя более комфортно.

В данный момент он был похож на молодого писателя.

Его тёмно-русые сексуально растрёпанные волосы, обрамляющие худое, острое лицо на котором ярко блестели серые глаза, пребывающие в лёгком оттенении за счёт того, что пару ночей Эндрю провёл в бессоннице — смотрелись даже вблизи очень хорошо.

Удивительно, но на его лице никогда нельзя было увидеть мешков под глазами, глаза, наоборот, словно западали в череп превращаясь в маленькие колодцы полные серого света, вокруг которых вырисовывались синеватые круги.

Это делало его только ещё более привлекательным в глазах прохожих. Впрочем, на глаза отдельно — мало кто обращал внимания. В основном все смотрели на образ в целом: дорогое длинное пальто земляного оттенка со стоячим воротником как-нельзя кстати подчёркивающим длинную шею, обмотанную тонким чёрным шарфом края которого свисали ему до пояса и при ходьбе подпрыгивали на груди.

Белая рубашка, аккуратно заправленная в чёрные джинсы, сидящие на его бёдрах благодаря широкому ремню с бляшкой в виде лисицы из настоящего золота — подарок отца на прошлый день рождения.

На ногах — тёплые зимние ботинки именно того типажа, который отлично сочетался со всем образом Эндрю, покорно одетые по заботливой просьбе матери.

Не посмотри Глория на него тем, полным переживания, взглядом, он предпочёл бы осенние пэддоки. Которые смотрелись бы, несомненно, лучше. Но, какая разница? Пусть лучше мама будет спокойна.

Проходя мимо очередного магазина одежды, Эндрю заметил, как на него посмотрела девушка примерно его возраста (а может и моложе) и медленно проходя мимо, продолжая оживлённую беседу с подругой, она подмигнула ему.

Её глаза горели от любопытства. В Питере часто можно встретить одетых на манер прошлого века парней, но они всегда настолько эстетичные, что удержаться от мало-мальски важного знака внимания — просто невозможно. А может, Эндрю и вправду был настолько привлекателен.

Он видел, как она подмигнула, но ему было наплевать. Он даже презирал этих «малолеток», влюбляющихся с первого взгляда в мальчиков, хоть немного отличающихся от быдла.

С гордо поднятой головой он зашёл в книжный магазин, который находился прямо перед ним и не придавая значения произошедшему — благополучно выбросил это из памяти быстро пробегаясь по названиям книг из раздела «Зарубежные романы».

Аполлония любит романы. Нужно подобрать что-то, чего он никогда не видел у неё на полке.

По прошествии получаса Эндрю таки нашёл стоящую книгу — «Гордость и предубеждение».

Его личное мнение укладывалось в короткую фразу, что это хорошая книга, но и экранизация тоже заслуживает внимания. Бабуля вряд ли читала её на русском языке, вот пусть подивится тому, какой он красивый и обширный.

Неподалёку на полке стояла книга «Унесённые ветром», но Эндрю это показалось уже подхалимством. Очевидно же, что она её читала в былые молодые годы.

Расплатившись за покупку, Эндрю зашёл в магазин по соседству и купил просто огромное вязанное толстыми белыми нитками пончо.

Таким можно было бы и убить старушку, если размахнуться посильнее. Оно было достаточно тяжёлым, чтобы сбить человека с ног.

Ей понравится, а если нет… это будет интересное орудие убийства. Им же ещё и придушить можно. Пусть старая карга только попробует рожу недовольную состроить.

Пребывая в приподнятом настроении, добрый внук спустился в магазин одежды этажом ниже.

Его внимание редко привлекали красивые девушки, по правде говоря, ещё ни разу не привлекла не одна, в то время как хорошо сшитым рубахам, приятных на глаз тёмных цветов, это удавалось на раз два.

Он выделал их из множества других вещей как сапёр, обнаруживший мину среди комьев земли.

Нет, он не был нарциссом. Просто любил одеваться так, как ему нравится и не отказывал себе в этом. Одежды у него было не так уж и много. Были костюмы на определённые случаи, которые носились крайне редко, но в основном он постоянно носил девяносто процентов своего гардероба. Ему нравился его гардероб.

В особенности из-за того, что он сам его собирал, сам выбрал свой стиль и сам разобрался в том, что ему подходит, а что нет. Его мнение было совершенно независимым в таких вопросах.

Стоя напротив тёмно-бардовой осенней рубашки из плотного тёплого материала, Эндрю уже точно знал, что купит её. Она была и впрямь хороша.

И размер оказался как-раз его. Сидела прекрасно.

Уже идя на кассу, он захватил ещё одну рубашку — эта уже была совсем летней и привлекла его только из-за нежного персикового цвета.

Можно будет весной ходить в колледж в двух рубашках вместо лёгкого пальто.

Стоит попробовать.

Завершив наконец свой поход по магазинам, Эндрю позвонил матери, и они условились встретиться у выхода через несколько минут.

По голосу Глории, сын сразу понял, что она была менее успешна в отличие от него в поисках подарка.

Пару часов спустя…

На кухне горел свет только над барной стойкой. Глория сидела на белом диванчике подтянув к себе колени и потягивая вино из бокала. Она смотрела в огромное окно на огни ночного города и улыбалась.

Рядом с ней, тоже с бокалом в руке опустился Эндрю.

— Ты собрал вещи? — Ласково спросила она, чувствуя лёгкое опьянение.

— Мам, — Эндрю поставил стакан на стеклянный столик перед ними. — Скажу честно, я не имею желания ехать в Сан-Марино. Я предпочту встретить этот новый год тут.

Тон его голоса дал матери явно понять — свой выбор он уже сделал. Но не попытаться она не могла:

— Один? — Он заметил, что её не сильно задело то, что сын обрекает её одну выслушивать бабушкины речи. Она не за себя переживает, а, как и всегда, прежде всего за сына.

— Именно мам. Ты же знаешь, я люблю тишину и не склонен устраивать балаган в квартире. — Его голос был серьёзен, но Глория так же слышала в нём и теплоту с какой он всегда разговаривал с ней.

— Знаю мой родной. Тебе точно не будет скучно? — Ещё пара глотков, и она захочет спать. «Нельзя пить. Нужно продержаться до конца диалога». — Подумала Глория уже и так согласная со всем, что ни спросит сын.

— Нет. Главное. Чтобы тебя это не расстраивало.

— Расстраивало? Когда рядом нет твоего отца, меня ничто не способно расстроить. — Глория не смогла удержаться и влила в себя оставшиеся полбокала вина невольно поёжившись от холода, проникшего в горло вместе с вином.

— Нельзя так говорить. Несмотря на то, что вы разводитесь, он до сих-пор мой отец. И выполняет по мере возможности все свои отцовские обязанности. — А вот теперь его слова стали холодными. Прямо как выпитое Глорией вино.

— Так это из-за него да? Приставы не позволят вам увидеться, помнишь? — Вопрос был больше риторический. Глория секунду назад ещё смотревшая на сына отвернулась, предпочитая виду его серых глаз вид разноцветных огней за пределами квартиры. Огней, которые уже предательски подрагивали.

— Это не из-за него мам. Я поздравлю его по видеосвязи, как и в прошлом году. Мне хочется остаться одному, чтобы отдохнуть и подумать. Буду честен — ваших ссор для меня было уже достаточно. Это ты способна понять мам?

«Господи, он говорит, как его отец. Как этот чёртов мудак».

— Хорошо. Оставайся если считаешь нужным.

Если вдруг передумаешь, позвони мне, я закажу тебе билет к нам с бабушкой в Сан-Марино.

— Спасибо за понимание мам. — Сказав эти слова, он наклонился вперёд и поцеловал её в лоб.

Вот, ради таких моментов она готова простить ему всё, даже предательство — коим она считала его поступок. Вслух такого она не скажет, но для неё это предательство. Однако, может он и впрямь не собирается встречаться с отцом? Это всегда можно проверить.

— Уже поздно. — Ласково сказал он, забирая из её руки пустой бокал. — Ты ляжешь здесь или в комнате? Принести одеяло?

— Нет. Я у себя лягу. Иди сам укладывайся. Проводишь меня завтра в аэропорт?

— Конечно. — Эндрю поднялся, оставил на барной стойке бокал матери, опустошил свой и поставив его рядом, направился к лестнице. Проходя мимо неё, он внимательно смотрел на то, как она сидит.

— Спокойной ночи. — Сказал он уходя.

— Спокойной родной мой. — Отозвалась мать и снова посмотрела в окно на ночной город.

— Поднимайся к себе, пожалуйста, аккуратней. — Донеслось с лестницы.

Глория медленно вдохнула и выдохнула, ощущая всю полноту прилившего опьянения.

«Нужно идти спать. Завтра предстоит долгий путь».

Глава 7

Всего пять попуток (одна из которых была крайне удачно поймана) и Никита была уже совсем рядом со своей целью. Оставалось только, не прибегая к помощи таксистов найти нужный адрес. Что ж, онлайн карты всегда неплохо с этим справлялись.

Вбив в поисковую строку нужный адрес, Никита выкрутила на полную громкость музыки в наушниках и, спрятав обе руки в карманы, начала путь по проложенному навигатором маршруту.

Хоть музыка и играла громче некуда, она её практически не слышала. Сосредоточившись на собственных мыслях, она вспоминала фотографии того района, в котором находилась та-самая квартира.

В этом районе стояли очень респектабельные и красивые многоэтажные дома один вид которых говорил о том, что каждому, кто захочет в них поселиться нужно продать как-минимум почку. Там наверняка глаза разбегаться начнут. Никита подумала о том, что неплохо было бы заглянуть в магазин и купить мятную жвачку.

Она её успокаивала. В идеале, конечно, стоило перекусить в каком-нибудь кафе. Всё же, третьи сутки в дороге, а в желудки только фаст-фуд разогретый в микроволновках придорожных кафешек. Он там вкусный и сытный, но его отчего-то всегда мало.

«Вечно зажимая деньги счастливой не будешь». — Промелькнуло в её голове, и она окинула взглядом широкую улицу. На другой её стороне пестрея вывеской заманивал в своё нутро какой-то ресторанчик. Выглядел он дёшево и привлекательно, но Никита колебалась.

Однако, стоило ей только остановиться, чтобы найти глазами пешеходный переход, как с неба обрушилась самая настоящая стена дождя.

— Вот дерьмо. — Ругнулась она тихо и сквозь зубы, и из-за шума дождя даже не услышала собственных слов.

Переход был в нескольких метрах от неё, но пока бы она до него добежала, вымокла бы окончательно. Именно это и подтолкнуло ей перебежать дорогу в неположенном месте.

Пулей пробежав перед белым «Убером» который чуть её не сбил, она заставила здраво выругаться его водителя. Но она об этом не знала.

Забежав в ресторанчик с названием «Зелёный заяц» Никита выбрала столик в глубине зала и сняв с себя мокрую куртку повешенную затем на спинку стула, принялась выискивать в меню что-нибудь, что звучало более или менее аппетитно.

«Дождь в середине декабря — это конечно странно, — Завела она внутренний диалог с самой собой. — но канапешечки красного цвета с названием ««Ушастое Туше — куда страннее».

***

— Ёбнутая блядь! Понаражают дебилов!

Водитель затормозил так резко, что, если бы реакция Эндрю была чуть хуже и не выстави он вперёд правую руку, его лицо повстречалось бы с надушенной обивкой спинки переднего сидения.

Едва машина набрала прежнюю скорость, молодой человек поправил свою рубаху и доставая из кармана наушники произнёс:

— Пожалуйста, не выражайтесь больше. Если удержитесь до конца пути, я готов даже доплатить вам за эту функцию.

Его голос был властным, но спокойным и располагающим. Водитель не смог понять сколько ему лет и сработавший инстинкт самосохранения позволил ему только громко хмыкнуть недовольно, после чего он ехал молча.

Эндрю бросил взгляд на элегантные серебристые часы у себя на запястье, и мимолётная улыбка мелькнула на его губах. Мама только что поднялась в воздух. Всё. Он свободен практически на месяц и волен делать всё, что позволит ему совесть. А это означает — он может сделать многое.

«Мама говорила, что в нашем баре есть парочка бутылок очень хорошего сицилийского белого. Пожалуй, можно отметить очередную победу одной бутылочкой. Она не будет против».

Посмотрев немного в окно и прокрутив в голове короткий сюжет, в котором девушку всё же сбило его такси, Эндрю решил, что красного вина он сегодня выпьет с гораздо большим удовольствием.

Он смотрел на дорогу сквозь забрызганное дождём стекло и философствовал на тему неотвратимости судьбы.

«А ведь всего через каких-то полчаса похолодает и появится жуткий гололёд. В теории, она могла побежать, поскользнуться, попасть под машину, которая в свою очередь не смогла бы затормозить. Но она решила перейти дорогу раньше.

Это случилось вовремя. И она жива. Скорее всего, даже и не думает о том, что могла умереть сегодня. Столь пренебрежительное отношение к жизни, право, оскорбительно. Насколько же нужно не уважать себя и не любить, чтобы решиться на такой необдуманный шаг? Такие люди вызывают у меня отвращение. Они до последнего не будут ценить имеющееся.

Пока судьба это не забирает. Они ещё думают, что это на самом деле судьба, когда, по сути, они сами всё подстраивают именно под такое развитие событий. Возможно, это оттого, что человеку саморазрушение на роду написано.

Взять, к примеру Спарту… Нет. Хватит примеров. Никаких больше размышлений о тупых людях, не ценящих своей жизни».

***

Поскольку кафе было практически полностью заполнено, Никиту не особо то и спешили обслужить. Возможно, на то причиной была и её цыганская внешность (спасибо папаше, гены у того оказались куда сильнее материнских) но о расизме думать как-то не особо хотелось.

Хотя, страна, победившая фашистов полна ими как ни одна другая — вот над этим стоило задуматься. Дальше рассуждений не уйдёт, а потому — смысла нет.

Через час, когда улицы, освящённые яркими фонарями, светом, льющимся из многоэтажных домов, новогодними огнями встречающимися тут и там окутала рано наступающая зимняя ночь, Никита вышла из ресторана и не теряя более ни минуты направилась по заданному маршруты к тому месту, где в скором времени должно случиться ограбление.

Плотный перекус ещё никому не мешал.

Тем более, если этот перекус совершался перед каким-нибудь важным делом. Уже давно не секрет, что приём пищи заметно успокаивает человека. Но Никите в этом случае от процесса насыщения организма жизненно важными веществами нужно было только это самое насыщение и более ничего. Теперь оставалось только добраться до назначенного места и обчистив его со спокойной душой возвратиться в родные пенаты.

Через каких-то полчаса блуждания по разным питерским закоулкам, она наконец увидела знакомые очертания. Чем ближе Никита подходила к многоэтажкам, тем больше убеждалась, что это именно то место.

Несмотря на то, что все шесть зданий были похожи как копии, сделанные на качественном принтере, найти нужную особого труда не составило.

Как, впрочем, и обойти домофон. Её впустила какая-то женщина отчего-то охотно поверившая, будто Никита потеряла ключи во время игры в снежки с одноклассниками, а живёт она на пятом этаже и ей срочно нужно домой.

Никите эта ложь показалась достаточно убедительной, ведь, вряд ли человек живущий на первом этаже (а она рассчитала, что номер квартиры того, кому она звонит находится именно на первом) знает девочку с пятого.

Возможно, но маловероятно.

Следующим этапом Никита предполагала обойти консьержа, которого в этом доме на удивление не оказалось. Это навеяло подозрения, и она от входа в здание до лифта шла заметно хромая на правую ногу.

«Если камеры тут будут, хрен они что докажут. По одежде трудно сказать девочка я или пацан, я не хромаю, не оставляю отпечатков и даже в городе этом не живу».

Лифт стремительно донёс её до девятого этажа, на котором находилась нужная квартира.

Подняться на девятый этаж на лифте было бы глупо. Никита прекрасно знала о том, что в таких дорогих домах, как правило, в лифтах стоят камеры.

Картинка у них при записи чёрно-белая и при приближении превращается в мешанину из пикселей, но это никогда не останавливало продажных ментов за лишнюю плату (умеренно отстёгиваемую жителями таких домов чуть только что случиться) готовых и кучу битых пикселей превратить в лицо подозреваемого.

А за судом дело не станет.

Но и подниматься по лестнице было ничем не безопасней для её шкуры.

Серебристая железная дверь с номером 37 бросилась в глаза Никите едва она вышла из лифта.

Окинув быстрым взглядом стены, она не увидела ни одной камеры и это пробудило на её лице самодовольную едкую ухмылочку с какой она и подошла к 37 квартире. Заклеивать глазки не было смысла. Другие двери располагались достаточно далеко.

Дверь была внушительных размеров и выглядела достаточно устрашающе. Но только не для неё. Оглядев дверной замок, она вытащила из кармана отмычки и отточенными движениями принялась расчищать себе путь к будущему богатству.

После нескольких щелчков и поворота отмычек замок открылся. Как и в предыдущий раз, она огляделась и резко зашла внутрь квартиры.

Первым, на что она обратила внимание, был приглушенный свет от огромного аквариума на полстены. От входа было видно только малую его часть. Множество маленьких цветастых рыбок быстро передвигались туда-сюда под тихое жужжание аквариумного фильтра.

Ей нравились рыбки. Но деньги она любила гораздо больше, а потому, шурша бахилами (ещё в лифте надетыми на ноги) быстро прошла по длинному коридору мимо дорогостоящего аквариума с не менее дешёвыми обитателями и оказалась на кухне.

Ощущая полную безнаказанность, Никита стянула с себя шапку и куртку оставшись в чёрной толстовке. Выключатель быстро попался ей на глаза, и она не преминула им воспользоваться. Шторы на окнах были задёрнуты и выглядели достаточно плотными чтобы не пропускать свет.

Улыбка не сходила с её лица, а в тот момент, когда она увидела мини-бар, она стала ещё шире.

«Раз гулять — так по полной!» Подумала она и пританцовывающей походкой направилась к винным бутылкам.

Красивый фужер нашёлся не сразу, слишком много тут было всяких дверец и ящиков, сбивающих с толку и заставляющих глаза разбегаться. Жалко конечно, что всё приходиться делать в плотных резиновых перчатках, это заметно портило все ощущения.

Но, ничего не поделаешь, нельзя оставлять за собой следов.

Фужер наполнился до самых краёв, а довольная улыбка приняла положение от уха до уха. Сконцентрировавшись на движущемся внутри бокала вине, Никита медленно повернулась, выйдя из-за бара и на долю секунды в её голове появилась абсурдная мысль:

«Стойка уже закончилась, а столб, вбитый в стену, был металлического цвета, не персикового…» Голова её поднялась и левая рука сама-собой бросила фужер вперёд, правая же резко вытащила из поясных ножен небольшой нож.

Перед ней стоял совершенно спокойный молодой человек в некогда персиковой, а теперь залитой красным вином рубашке.

Его молчаливое спокойствие обескуражило Никиту, а неожиданное появление сбило с толку.

Он, видимо машинально, поймал бокал, выброшенный ею вперёд. Левая рука Никиты, сжатая в кулак и согнутая в локте на уровне груди оставляла между ними ещё примерно полметра расстояния.

Молча глядя друг на друга, они простояли несколько секунд по прошествии которых незнакомец заговорил.

Глава 8

Смотря на Никиту с неким презрительным выражением лица, молодой человек произнёс, легко указывая на неё рукой:

— Это — взлом с проникновением. А это — Теперь он указывал на свою рубашку по-прежнему смотря прямо в глаза воровки. — Уже порча чужого имущества. Смотрю цену себе набиваешь?

— Дай мне уйти, и мы разойдёмся мирно. — Сказала Никита грубо и сделала шаг вправо. Но хозяин дома явно не собирался отпускать её просто так и сделал шаг вбок одновременно с ней.

Никита подняла нож немного повыше и крепче зажала рукоять отчего она — перемотанная чёрной изолентой — скрипнула в её руке.

Молодой человек обратил внимание на это холодное оружие надменно ухмыльнувшись начал медленно расстёгивать пуговицы своей рубашки. Мокрая ткань, соприкасаясь с телом не приносила совершенно никакого удовольствия.

— Каждое твоё последующее действие увеличивает тебе, дорогуша, тюремный срок. Выбирай, что посчитаешь более выгодным. Я бы, на твоём месте предпочёл взлом с проникновением, порчу чужого имущества и нападение с парой не смертельных ножевых ранений. За убийство человека дают не мало.

Главное в суде не вздумай заикнуться про состояние аффекта, а-то знаешь, как бывает, отправят сначала в дурку, потом уже полу-овощем в ГУЛАГ на ПМЖ.

Такая уверенность, какую она видела в этом человеке, не могла не удивлять. Она даже пугала.

«Он только задерживает меня. Что он мог сделать за то время, что я тут нахожусь? Вызвать охрану? Возможно, но я так не думаю. Для чего стоять тут и разглагольствовать? Я же в любой момент могу напасть на него с ножом.»

Словно прочитав мысли воровки, молодой человек, сминая в руках безнадёжно испорченную рубашку произнёс:

— Поджидаешь подходящего момента, чтобы всё-таки напасть на меня с ножом?

В его серых глазах Никита увидела отражение самого ада. Столько в его голосе было холодности и расчётливой уверенности, каких она ранее не встречала, что на мгновение, ей и вправду стало страшно. Мало-ли, может он какой-то маньяк и она весьма «удачно» попала к нему в руки?

Едва он снял рубаху, она беглым взглядом оценила его тело.

«Блядь. Попала же. Стоит ему только выбить из моих рук нож, достаточно мне только один раз не удержать равновесия… впрочем, одного его удара хватит, чтобы отрубить меня.

Повезло, если ещё не знает куда бить, тогда шансы у меня есть, а до тех пор, остаётся надеяться, что драться он не умеет. Сука, вот дерьмо, прижал! Ненавижу таких людей! С виду худой, а в руках силы хватит, чтобы задушить.»

Это была чистая правда. Эндрю много лет занимался плаванием и верховой ездой.

Этот молодой человек всегда держал себя в отличной форме и был готов скрутить воровку в любой момент.

Пока она судорожно оценивала свои шансы на побег, её неожиданный собеседник осматривал её с ног до головы. Взгляд его был настолько «живым», что Никита буквально чувствовала, как он пробегается по её телу.

— Тебе интересно почему я говорю с тобой и не вызвал охрану не так ли?

Никита восприняла это как риторический вопрос.

— Если хозяин дома задаёт вопрос, на него следует незамедлительно ответить. — Теперь в голосе звучало раздражение.

«Хорошо. — На лице её появился лёгкий прищур, и она выпрямилась, убирая нож в ножны. — Посмотрим, что ты скажешь».

— Ну допустим интересно. — Огрызнулась воровка.

— Мы можем помочь друг другу. Буду честен, я никогда не встречал богатых воров. А по твоей одежде и виду можно сказать, что ты пошла на это дело ради выживания ведь так? Я не очень-то и альтруистичен, но мне нравиться извлекать из любого дела выгоду. Если я не сдам тебя, то в этой ситуации выгода меня ждёт внушительная.

— И чего ты хочешь? — С осторожностью кошки, находящейся на плоту в открытом море, спросила Никита.

— Для начала представиться. Можешь обращаться ко мне Эндрю. Эндрю Харман.

Его выжидающий взгляд намекнул на то, что он ждёт того же и от неё.

Серые глаза смотрели пристально, тело положения не меняло; он был на голову выше самой Никиты, а потому, смотрел на неё сверху вниз, что не могло в определённой мере не раздражать её.

Нехотя она выдавила из себя:

— Никит`а.

— Редкое имя для девушки. Тем более в наше время. — Произнёс он это больше с насмешкою нежели с удивлением. — Будь так добра и фамилию.

— Нет такого желания. И доброй я быть не собираюсь. — Сквозь зубы грозно ответила ему Никита.

— О, ну раз так, то тебя повяжут быстрее, чем ты произнесёшь вслух слово «благоразумие».

Как же её вымораживал вид его этой дерзкой улыбочки! Простой, но леденящей душу.

Она пробирала до костей. Окажись на её месте любой другой человек, он безошибочно бы описал эту встречу как стычку с хищником. Ведь именно им он и был. С виду спокойный, но всегда бдительный и решительный в своих действиях, такой человек по степени опасности сравним с истребителем.

И действует также — быстро и неотвратимо.

Всё больше эти люди опасны тем, что они умны, крайне умны. Умение мыслить не на два, а на четыре шага вперёд даёт им небывалое преимущество. Ты можешь уметь виртуозно драться, но к чему тебе это умение, если такой человек от одних твоих ударов увернётся, а ожидая других ударит первым?

— Иктина. Ударение на вторую «и».

— Хм. Звучит красиво. Никит`а Икт`ина. Благодарю за честность. Встретить честного вора поистине редкость.

— С чего ты взял, что я не напиздела?

— А смысл? Тебе с твоей лжи ничего не перепадёт. — Устав держать в руках рубашку, хозяин дома подошёл к барной стойке и перекинув через неё смятый кусок бордово-белой ткани попал ею прямо в раковину. После этого телодвижения он облокотился спиной о стойку и глядя на Никиту продолжил разговор:

— Послушай, в эту квартиру не так-то уж и просто попасть, но у тебя получилось. Что говорит, несомненно, о прекрасных навыках коими ты обладаешь. Мне пригодится человек владеющий такими навыками. А ты ещё и девушка, к тому же, довольно недурственно выглядишь.

— Так чо от меня нужно? — Уже начиная стервенеть от ярости, пробуждающейся в ней по отношению к этому воспитанному красавцу. Больно умён.

«Бесячая падла. Ну и чего ж ты хочешь от меня сукин сын»?

— Самую малость. Хочу, чтобы ты работала на меня.

На некоторое время в кухне повисла тишина. За ней последовал раскатистый смех. Обычно, девушки не смеются таким «грубым» смехом, но Никите было на это совершенно наплевать. Это был её фирменный — искренний смех.

— Чува-ак. — Протянула она перестав хохотать. — Ты кого наебать пытаешься? Я за просто так не работаю, а ты, по-видимому, просто избалованный богатенький мальчик. Сколько тебе? Двадцатка? Меньше? Сам подумай, я с лёгкостью могу сейчас скрыться и идёшь ты нахуй со своими предложениями. — Высказавшись, она приготовилась к ответу.

— Даже если ты меня убьёшь, выйти из этого здания у тебя не получиться. Обнаружив, что в мою квартиру кто-то вломился, я включил сигнализацию обратно. Хочешь расскажу, что будет, если ты попытаешься меня убить?

В одном из всевозможных вариантов развития событий у тебя это и вправду получиться. Затем, ты направишься к двери и, о неожиданность, что же это? Пароль на системе охраны? Ты трижды наобум вводишь неверный и сюда выезжает наряд, состоящий из троих обученных охранников. Бежать тебе некуда.

Дверь уже не открыть так просто, ведь её тоже заблокирует система. Случайность, связанная с моей неосмотрительностью, привела тебя сюда, но выйти отсюда она тебе уже не поможет. Выбирать тебе.

Никита оглянулась. Чёртов парень был прав. Бежать не получиться.

Раздражённо вздохнув признавая своё поражение, Никита села на белоснежный диван и уставившись в огромное окно не видящим ничего взглядом сказала:

— Что я должна буду делать?

— Для начала — сними обувь. В этом доме любят чистоту. Мне наплевать в каком бомжатнике ты пребывала до этого, но теперь ты забудешь свои вульгарные хабальные привычки. Как я понял, вино было хорошим? Налить тебе бокал? — Он спрашивал на полном серьёзе. Никита повернулась, смотря ему в лицо. Он стоял на полу босиком, правая нога была чуть впереди левой перекрывая её, торс голый, грудная клетка медленно сужается и расширяется, собранные на затылке в небрежный пучок тёмно-русые волосы едва подрагивают от вздохов, а серые глаза продолжают заострять своё внимание на каждой мелочи в образе Никиты.

Она уже открыла рот чтобы ответить, как вдруг его глаза в самой невыносимой на вид манере закатились и полный сарказма голос прокатился по кухне:

— Ах да, я бы налил тебе вина, если бы один из бокалов не был безжалостно тобою разбит. Бокал, что ты разбила, был из настоящего хрусталя немецкого производителя, который никогда не делает дубликатов. Их было шесть и каждый стоил больше обеих твоих почек, а теперь их осталось только пять. А эти осколки? Неужели ты думаешь, что я буду убирать тот беспорядок, что ты здесь навела своим появлением?

Никита посмотрела на пол. Благо хрустальный бокал разбился не на совсем уж мелкие части, а на несколько больших.

Эндрю смотрел на неё ехидно улыбаясь:

— Веник ты найдёшь за дверцей под раковиной.

Шёпотом ругнувшись, Никита встала с дивана дабы исправить собственную оплошность. Времени это заняло немного, но, находясь под пристальным взглядом Эндрю, Никите показалось, что прошла целая вечность.

Когда же руки её были свободны, а пол чист — она встала за барную стойку с обратной стороны напротив хозяина дома и сказала:

— И это всё? Собираешься изводить меня унижениями?

Голос она при этом старалась лишить всех эмоциональных окрасов. Это была максимально сухая и грубая фраза.

— Ты похожая на бомжа цыганка, куда уж ниже? Быть настолько среднестатистической — вот что значит быть униженной. А я всего лишь попросил тебя исправить то, что ты тут устроила. Стоимость бокала я вычту из твоей оплаты.

— Может уже перейдём к делу?

— Изволь. Видишь ли, я живу в непростой семье. Мои родители, скажем так, не очень-то и ладят. Располагая немалыми средствами, я лишён возможности видеться с отцом. А его ко мне и на сто метров не подпускает мать. Мой отец — хороший человек, но их совместное прошлое не даёт матери покоя. Она безмерно любит меня и старается оберегать забывая, что у меня есть своя голова на плечах и свои желания, которые в корне противоречат её собственным.

Мне же, хотелось бы наконец узнать не только кто из них прав, но и иметь возможность, пускай и не на прямую, но связываться с отцом. Он живёт в огромном доме, который два раза в неделю навещает маленькая группа уборщиц. Но, ему было бы гораздо проще, платить деньги всего одной.

И эта самая уборщица могла бы быть своего рода моими глазами и ушами. Подумай Никита, денег ты получишь достаточно, чтобы через год-другой уехать в другую страну, получишь на это время жильё и пропитание. Это выгодное предложение как ты не крути. Пусть оно и сделано под давлением. Выбор есть всегда. Нужно просто сделать его правильно и решить ты должна прямо сейчас.

«Странный тип. И ситуация странная. Блядь, здесь где-то есть ёбаный подвох, которого я не вижу».

— То есть ты хочешь, чтобы я была шестёркой, которая следит за твоим папашей?

— Поуважительней. — Чуть повысил он голос. — Задачу ты поняла верно. По поводу оплаты можешь не беспокоиться. Всё будет задокументировано и каждый месяц на твоё счёт будет поступать фиксированная сумма.

Никита понимала, что, если сейчас согласиться, потом у неё будет возможность свалить.

— Согласна.

— Молодец. Адрес этот ты помнишь хорошо?

— Достаточно хорошо. — Передразнив его манеру речи огрызнулась Никита.

— Тогда я жду тебя здесь ровно через две недели в час дня. Пошли, открою тебе дверь.

Никита невольно запомнила, когда ей нужно будет сюда вернуться. Две недели — это довольно большой срок. Можно доехать попутками до другого конца России. Но, навряд-ли он просто так дал ей столько времени подумать.

Конечно, он будет ожидать что она не вернётся, а это значит, что он мог как-то подстраховаться.

Открывая дверь воровке, надевающей на себя потрёпанную куртку, Эндрю тихо ликовал оттого, что так просто смог реализовать свои давние планы.

«Пусть думает, что она всецело в моей власти. Тогда и желание бежать у неё отпадёт».

— И да, Никита.

Уже стоя в коридоре, она обернулась и во взгляде её было достаточно злобы, чтобы убить человека.

— Что?

— Не забывай, что в доме тоже могут быть камеры. — С этими словами Эндрю улыбаясь закрыл дверь.

— Блядь. — Выругалась шёпотом Никита. — Мразь ебаная. Подстраховался-таки.

«Хер с ним. Нужно валить отсюда».

Глава 9

…Компания Xenon в партнерстве с Teva и Genentech разрабатывают три препарата, которые теоретически смогут блокировать каналы NaV1.7. Но разновидностей таких каналов у человека девять, и работают они в мозгу, сердце и нервной системе. Так что создать средство, которое будет воздействовать только на один вариант натриевого канала и только в конкретном месте травмы, — задача нетривиальная.

31 Декабря.

Их разговоры, как и много раз до этого начинались по инициативе Эндрю. Иначе просто не могло быть. Глория бы не позволила.

Ещё в самом начале процесса по их разводу она запретила Пэтру звонить сыну самостоятельно. Никаких законных ограничений не ставилось, всё было аргументированно её короткой фразой: «Будешь пытаться сам ему позвонить — лишишься вообще любого общения с моим сыном.»

Конечно, у неё не было никакой возможности запретить ему общаться с сыном совсем, но она могла ужесточить свои действия по отношению к нему едва он её ослушается.

Что он мог ещё ответить ей тогда? Пэтр дал своё согласие и, заглушая собственные, приходящие время от времени порывы, терпеливо ждал очередного звонка от сына.

Мог ли Пэтр поступить иначе? Честно говоря — да. Но он не делал этого из-за любви к сыну и из-за того, что, помня, сколько Глория пережила, понимая, как трудно ей смириться с чем-то подобным, не в его манерах было позволить себе иного поведения нежели то, какое он проявлял по отношению к ней.

Куранты ещё не пробили двенадцать, но заветный час был всё ближе и Пэтр был приятно обрадован его звонку. Проведя пальцем по экрану телефона, он заговорил первым:

— Никогда не поздно позвонить отцу правда?

Голос его при этом был даже доброжелательным.

В нём отсутствовала та холодность, с какой он говорил со всеми прочими. И Эндрю улавливал такие перемены.

На лице молодого человека появилась довольная ухмылка. Слышать голос отца было приятно. Приятно знать, что он всё тот-же — приятный и уверенный каким он всегда и был.

Хмыкнув, Эндрю ответил:

— Ты и сам прекрасно знаешь, что, если бы всё сложилось иначе, мне не приходилось бы тебе звонить. Мы могли бы сидеть втроём за одним столом и отмечать новый год как все нормальные семьи.

Динамик телефона Эндрю издал тихий вздох:

— Но мы не можем. Мне кажется, Эндрю, такие затеи остались только в наших мечтах.

— Мой отец что? Сдаётся? — Это был больше не вопрос, а вызов.

— Тактическое отступление. — Спокойно ответил Пэтр.

— Уступаешь маме? — А в этом вопросе больше было сдержанного удивления.

— Своего рода да. Это уступка. Она считает, что я монстр (и в чём-то она права) поэтому хочет оградить своего любимого сына от самой большой для него угрозы.

— Пап, честно, мне всё равно что вы друг о друге говорите. Я хочу, чтобы вы были счастливы — прежде всего. Моя любовь к вам ровно одинаковая. Хочу, чтобы семейные праздники мы отмечали вместе. Но, видимо, счастье вас обоих заключается не друг в друге и не в семье.

— Это сложно Эндрю. — Попытался сгладить углы Пэтр.

— Я понял, ты опять хочешь увести разговор в другое русло ведь так да? Я правильно понял?

Короткая пауза.

— Послушай, я люблю твою маму. Сколько бы гадостей она мне не сказала и кем бы не считала, она ошибается, зная это, я искренне хочу, чтобы она наконец увидела меня. Меня, а не тот образ, который она себе составила. Только это трудно — увидеть.

— Я мог бы ей помочь если бы ты только рассказал мне о вашем прошлом.

— Не стоит это ворошить. Там уже ничего не изменится.

— Зато в моей жизни может.

— Мне понятны твои благие побуждения Эндрю, но в этом мы с твоей матерью должны разобраться вдвоём.

— Но это и меня касается тоже! — В этот момент он повысил голос дабы придать этим словам важности.

— Верно. Именно поэтому ты не должен влиять ни на кого из нас. Знаешь, я никогда не дам ей развода. И это затянется на долгие годы. А у тебя впереди вся жизнь и ты не обязан выбирать кто из нас лучше.

Просто прими факт того, что мы уже не можем быть вместе. Это не делает нас меньшей семьёй. Я по-прежнему буду твоим отцом, а Глория — твоей мамой, этого никто не сможет изменить. Как и изменить наше мнение друг о друге. Даже ты.

Как бы мы оба не дорожили своим сыном, в моменты, когда он говорит о том, что мы оба хорошие, мы всё ещё помним — что это далеко не так. А насильно жить вместе — идиотизм, который не приведёт ни к чему хорошему.

На двух телевизорах (одном стоящем в полумраке и другом в ярко освещённой экзотической люстрой комнате) одновременно с миллионами других по всей стране, куранты сделали первый удар.

— М-м-м, затянулись мы с тобой. Слушай, я искренне хочу, чтобы у моего сына было всё хорошо. Не переживай, скоро ты отучишься и уедешь работать, тогда уже будет не до наших с мамой ссор.

— Мне всегда будет до вас дело пап. Спасибо конечно. — Куранты уже сделали девятый удар. — Я люблю тебя пап.

— И я тебя! — Последний удар. На часах: 00:00. — С новым Годом Эндрю!

— С Новым Годом!

На этом их диалог мог завершиться, но Эндрю через пару секунд спросил у отца:

— Слушай, пап, на сколько я помню, тебе ещё нужна уборщица?

Пэтра не удивила настолько быстрая смена темы в такой неподходящий момент. Но для самого себя он мысленно отметил, что это было странно, однако всё так же невозмутимо ответил сыну:

— Ты всё верно помнишь. А к чему этот вопрос?

— Кажется, я нашёл тебе уборщицу. — Коротко, с ухмылочкой, ответил Эндрю и завершил разговор.

Глава 10

1 Января.

Их разговоры, как и много раз до этого начинались по инициативе Эндрю. Иначе просто не могло быть. Глория бы не позволила. Ещё в самом начале процесса по их разводу она запретила Пэтру звонить сыну самостоятельно. Никаких законных ограничений не ставилось, всё было аргументированно её короткой фразой: «Будешь пытаться сам ему позвонить — лишишься любого общения.»

Конечно, у неё не было никакой возможности запретить ему общаться с сыном совсем, но она могла ужесточить свои действия по отношению к нему едва он её ослушается.

Что он мог ещё ответить ей тогда? Пэтр дал своё согласие и, заглушая собственные, приходящие время от времени порывы, терпеливо дожидался звонка, или любой другой весточки от своего сына.

Последний их разговор заставил Пэтра задуматься. Эндрю хороший мальчик, но он никогда никому не помогал просто так. (В этом они с отцом были очень похожи).

Не то чтобы оба были настолько циничны, просто оба искали выгоду. Без выгоды вообще ничего не делается в этом мире.

Зная это, не трудно сделать вывод, что Эндрю почему-то было выгодно найти отцу уборщицу. Он нашёл её сам, значит это может быть его знакомая. В таком случае, она могла бы стать неплохой ниточкой к более-менее нормальному общению. Зависит от ситуации которой ещё предложит сложиться.

Такие рассуждения стороннему человеку могут показаться излишне самовлюблёнными. Отчасти — так оно и есть. Но Пэтр слишком хорошо знает своего сына, именно поэтому более чем уверен, что Эндрю сказал это не просто так и не просто так нашёл ему уборщицу.

Это конечно, не очень-то и трудно, но на это нужно время и желание.

Больше всего в жизни его сын хочет спокойной и дружной семьи. Ради этой цели он готов на многое. Было бы странно, если бы он сделал это просто так. Слишком странно и совершенно не похоже на него. Несмотря на весь свой ум — Эндрю весьма предсказуем. Не для всех — только для Пэтра. Причина тому весьма проста — он на месте сына поступал бы точно также.

Гадать нету смысла. Теперь нужно только дождаться следующего звонка от сына и, возможно, у них появится вскоре шанс увидеться.

Пэтр встал из-за тяжёлого дубового стола, за которым печатал на новеньком ноутбуке очередную книгу и широким шагом вышел из своей комнаты, в которой единственным источником света являлась небольшая настольная лампа с красным абажуром.

Проходя через комнату к двери, он краем глаза видел, как подпрыгивают длинные тени и смещается луч света, отражённого от поверхностей различных раритетных предметов.

Его любовь к раритету была явно нездоровой.