Бесплатный фрагмент - Без точки

Отказ от ответственности

Данный текст является художественным произведением. Все описания, события и образы, включая темы самоубийства, экзистенциального кризиса и смерти, являются вымыслом, не основаны на реальных событиях и не направлены на пропаганду или романтизацию деструктивного поведения.

Рассказ исследует философские, психологические и метафизические грани восприятия жизни и смерти, представляя внутренний монолог героя, оказавшегося в предельной ситуации. Он не является призывом к действиям и не должен восприниматься как руководство, поддержка или оправдание саморазрушения.

Если вы или кто-то из ваших близких переживает эмоциональный кризис, испытывает тревогу, апатию или мысли о суициде — пожалуйста, обратитесь за профессиональной помощью. Вы не одиноки. Существуют люди и организации, готовые помочь.

Жизнь — это не только боль, но и возможность найти поддержку, свет и смысл — даже в самых тёмных мгновениях.

0 секунд — Момент отрыва

…Никто не говорил, что это будет так тихо. В голове я представлял прыжок каким-то буйством звуков — крики, свист ветра, оглушительное биение сердца. Но всё звучит иначе: мой мир оборвался на середине ноты, и теперь остался только гул пустоты.

Я чувствую, как мои ступни уже не ощущают поверхность. Тело зависает в микроскопическом промежутке между «ещё здесь» и «уже там». В этой ничтожной доле секунды я осознаю: возврата не будет. Я прыгнул. Это не сон, не беглая фантазия. Это реальность, которая сжалась до болезненно-чёткого кадра.

Гул тишины нарастает, в нём тонут все мои эмоции. А их много — паника, обида, страх, странная вспышка облегчения, и снова паника, и ещё что-то горькое, как остаток невыразимых слов на языке. Я хочу кричать — и не могу: звук застыл в горле. Я хочу зажмуриться — и не могу: мои веки отказываются мне подчиняться, чтобы до последнего видеть это падение. Даже дуновение ветра, резкое и колкое, не приносит мне спасения — оно только подчеркивает мой выбор.

Я вспоминаю… пару минут назад. Стоял на самом краю, глядел вниз. Мелькали машины, люди. Где-то клубились облака выхлопных газов и сигаретного дыма. Мелькнули вывески — реклама дешёвых отелей и кофеен. Мир, который я знал — обыденный, суетливый, равнодушный. Наверное, он бы таким и остался: жужжащим, как рой насекомых в жаркий вечер. Но когда я положил руки на холодные перила, что-то скрипнуло внутри меня. И я перестал чувствовать, что это — мой мир. Он отстранился, я остался один. Перила от этого казались какой-то последней границей между «был» и «нет».

Мой ноготь коротко стукнул о металлический поручень — щёлк. Мелкий звук, который врезался в голову, стальной шип. Я тогда подумал: «Если сейчас отодвину руку, смогу ли я вернуться домой?» Но до того, как мозг договорил эту фразу, тело само качнулось вперёд. Импульс, похожий на бунт. Во мне пробудилась сила, которую я так долго душил. Или наоборот — я сам, до ужаса уставший от сомнений, толкнул себя в пропасть.

И вот я лечу. Первое ощущение — невесомость, почти обманчивая. Я парю, как птица, хотя понимаю, что меня ждёт небо лишь в том смысле, что я пролетаю сквозь него вниз. В эти мгновения моё тело теряет вес. Может, это самая короткая иллюзия полёта, которую испытывает самоубийца. Всего доля секунды, когда гравитация ещё не успела схватить и прижать к земле. И в этой доле — странное освобождение: наконец-то не надо сопротивляться, не надо решать чужие проблемы, не надо оправдывать ожидания. Я свободен… и обречён.

Внутри тут же закручивается паника. «Что я сделал? Почему?» Голос внутри бьётся, как птица в клетке. Ответов нет. Или они слишком болезненны. Я вспоминаю пустые глаза в зеркале за полчаса до прыжка: я смотрел на себя — и не видел человека. Серая блеклая тень, такой ни живой, ни мёртвый. Никакой. И это было страшнее самой смерти. Это выжгло меня изнутри: «Я больше не хочу так существовать». Устало, тихо, но бесповоротно. Так и родилась мысль «уходи» — и я ушёл, на крышу.

А ещё то сообщение… Я написал кому-то, уже не помню даже кому. Может, бывшей девушке, может, другу из прошлого. «Прости, что так. Надеюсь, у тебя всё будет хорошо…» — и остановился. Сердце глухо билось, я смотрел на экран и не мог нажать «Отправить». Слова казались бессильными. Ничего не изменят. Никто не отговорит. Я всё равно нажму на этот последний курок — и уйду. В конце концов, зачем оставлять за собой хвост ненужных прощаний, если уже решил порвать со всем? Я стёр текст, выключил телефон. Кажется, бросил его в какую-то урну на улице, я хотел удалить всю связь с этим миром.

И вот я, в этой серой утренней дымке, перебирал ногами по мокрым от росы ступенькам на самый верх здания. Я не чувствовал ничего, кроме холода металла под рукой. И вдруг наткнулся на клочок бумаги возле двери на крышу. Промокший, смятый, с какими-то рваными словами. Я не стал читать, хотя, может, там было что-то, способное расшевелить меня. Я просто толкнул дверь и вышел к перилам. Жизнь внизу шумела, играла, жила и мешала. А во мне не было ни капли жизни. Поэтому решиться было так легко. Почти автоматически. И в то же время… Долго.

Сейчас я лечу, а мозг перегорает, выплёскивая панический импульс: «Стоп! Остановись!» Но тело уже не слушается. Механизм запущен. Я слышу гул в ушах. Руки вздрагивают, сердце колотится. И время замирает на месте. Ноль секунд…

Мне кажется, меня обступили невидимые стены. Как если бы я летел в замкнутой шахте лифта. Даже воздух вязкий, сопротивляется моему движению, как гель, сквозь который приходится пробиваться. В этом полубезумном состоянии я начинаю различать мелкие детали вокруг — но не так, как люди различают их в обычной жизни. Это какое-то болезненно-яркое восприятие: я вижу собственные кисти рук, размахивающиеся, как крылья. Вижу капли влаги на наручных часах, которые, похоже, остановились, хотя циферблат показывает 07:52.

Я хочу успеть подумать обо всём сразу. Хотя понимаю, что мне осталась пара секунд. Но эта пара секунд тянется бесконечностью. Я ощущаю панику и тоску, но сквозь них — на уровне телекинеза — вдруг пробивается тихое чувство: «Может, всё-таки было что-то хорошее?» Тусклый лучик надежды, который припозднился, но хочет хоть на миг осветить мой разум.

Сглатывая комок в горле, я проваливаюсь в череду крошечных воспоминаний. Очень давних, почти стёртых. …Когда мне было лет пять, я впервые увидел, как папа плачет. Казалось бы, почему? Он сидел на кухне, пил остывший чай и смотрел старую чёрно-белую фотографию. На ней была его мама, моя бабушка, которую я никогда не видел живой. Он что-то говорил вполголоса, но я не понимал. Помню, как меня обдало волной непонятной острой жалости и страха. «Разве взрослые могут плакать?» Мне казалось, что это запрещено, и, если это происходит, значит, мир рушится. Возможно, именно тогда в мою душу прокралось нечто: я научился бояться собственного страдания. И всю жизнь потом старался подавить слёзы, стыдился чувств. Может, поэтому сейчас, в последние мгновения, у меня внутри пусто? Я столько лет выжигал в себе способность плакать…

Была ещё одна вспышка: прогулка с бабушкой (другой, по материнской линии), когда мне исполнилось шесть. Мы шли мимо парка, она держала меня за руку, рассказывала что-то о цветах. И вдруг мне стало страшно, что бабушка умрёт, и я останусь один. Я помню, как вцепился в её ладонь, желая никогда не отпускать. А она удивилась: «Чего ты испугался? Я тут, всё хорошо». И я молча шёл рядом, чувствуя, как где-то в глубине уже тогда зрел ужас потери. С тех пор эта тень потерь преследовала меня, превращала в загнанного волка, стремящегося предвосхитить любой удар.

Сейчас все эти детские щупальца страха всплывают во мне, скручиваются в клубок, а я уже в полёте. Хочется повернуть время вспять и крикнуть себе маленькому: «Не бойся! Слёзы — это нормально. Потеря — это часть жизни». Но всё, что я могу, — это продолжать двигаться вниз, сквозь вязкий воздух, слушая, как внутри меня лопаются последние ниточки надежды на спасение.

Голова тяжелеет. Возможно, кровь приливает, а может, сердце колотится так сильно, что мозг в панике. Я пытаюсь уловить что-нибудь реальное вокруг. Но весь мир вдруг распадается на фрагменты. Я вижу фрагмент неба, затянутого тусклыми облаками. Фрагмент рекламного билборда, где улыбается разрисованный клоун. Фрагмент оглушающего безмолвия, которое врезается в барабанные перепонки, заполняя всё без остатка.

Наверное, выгляжу сейчас жалко, дёргано машу руками, как кривой манекен, выкинутый из окна. Но меня никто не видит — или я не вижу никого. Весь город превратился в бессловесного гиганта, равнодушно созерцающего моё падение. И в этом равнодушии есть нечто болезненно-трезвое: я понимаю, что мир не крутится вокруг меня. Он не остановится, не скривится от ужаса. Никто не закричит: «Нет, стой!» — в последний миг. Все заняты собой, своими делами, заботами, а я — просто пункт статистики о самоубийцах.

Эта мысль заставляет меня содрогнуться: настолько ли всё было бессмысленно, что я даже не успел попросить помощи? Или я просил, но никто не услышал? Вспоминаю, как в последние недели я перестал брать трубку, не отвечал на месседжи, не приходил на встречи. Люди думали: «Он устал, у него дела», а у меня уже начиналась эта внутренняя агония. И я не дал им возможности понять, что со мной. Может, и не стоило? Ведь если бы кто-то заглянул мне в душу, он бы испугался. Я сам боялся, что найду там лишь чёрную пустоту.

Глядя на размытые силуэты домов, я ощущаю, что моё тело слегка переворачивается. Я хочу инстинктивно ухватиться ногами за воздух, как если бы это была вода и я мог выплыть. Бесполезно. Силы природы не спрашивают моего согласия. «Тело против воли» — вот оно, точно. Тело хочет жить, а я уже подписал приговор. Я чувствую, как сжимается грудь, как жжение поднимается к горлу. Пожалуй, это первое предчувствие физической боли, которая ещё не настала, но обязательно придёт при ударе.

Но ведь люди говорят, что всё кончается за долю секунды. Это быстро, проще, чем кажется… Надеюсь. Мне вдруг становится жутко, что я могу почувствовать эту боль и никуда не деться. Однако, может, именно в этом есть моя последняя расплата: за то, что не смог иначе решить проблемы, не смог увидеть свет в туннеле. Глупо ли это?

Внутри шквал противоречий: — «Почему я не остановился вовремя?» — «Разве не этого я хотел — прекратить все мучения?» — «Так почему же мне так страшно, если я стремился к избавлению?»

Я пытаюсь собрать эти вопросы в единое целое, но не выходит. Мои мысли рвутся в разные стороны, как стая испуганных птиц. Ничего уже не будет цельным. Да, это мой первый надлом, и он же последний — окончательный.

Вдруг урывками перед глазами вновь всплывают те несколько минут на крыше. Я стоял, крепко сжимая поручень. Ногтями царапал холодный металл, оставляя еле заметные следы. Ветер бросал волосы на лицо. Я провожал взглядом редкие птицы, которые кружили где-то высоко, свободно, по-настоящему. «Это же всё, больше мне не увидеть небо вот так спокойно», — мелькнула мысль. Губы пересохли, язык одеревенел. И тогда во мне вспыхнула решимость, как если бы чья-то рука толкнула спину. Я поднял левую ногу, перекинул через парапет, затем правую. У меня не хватило смелости просто броситься: я медленно опустился на ту сторону, чувствуя под ступнями узкую ступеньку карниза. Длина карниза — пару сантиметров. И вот тогда я сделал вдох, задержал его и… подался вперёд. И сейчас осознаю, что это движение было как выдох всей моей жизни.

Ощущение… расщепления на множество частиц. Пульс рвётся из груди. Хочется закричать, но всё это звучит в безвоздушном пространстве сознания. Падаю, падаю, падаю… И нет ощущения быстроты, хотя физически — это падение должно быть стремительным. Может, мой разум решил прокрутить жизнь в замедленном режиме, заставить меня наблюдать каждый миг, каждую грань этого последнего самостоятельного шага. Может, это его способ продлить моё существование на прощание.

Да, паника. Но за паникой где-то глубоко есть ещё тонкая ниточка мысли: «Может, здесь-то я впервые живу?» Жуткая ирония. Я живу, потому что уже не пытаюсь притворяться. Всё, что я есть, вывернулось наружу. Нет игры, нет фальши, нет «каким мне надо быть». Осталась только голая правда: я боялся жизни сильнее, чем смерти. И сейчас, в этом полёте, я наконец позволил себе это признать.

Слезинки колют глаза, вырываются на ветер, стекают по щекам, но я даже не чувствую их влаги. Каждый вдох пропитан острой тоской. И всё же — облегчение… Глупое, но такое реальное. С моих плеч сняли тысячепудовый груз, и я больше не должен соответствовать. Я — просто человек, выбравший уйти. И в этом есть своё мрачное величие.

Но хватит ли мне смелости выдержать эти последние секунды? Смогу ли я прожить эту тишину до конца, или мозг в последний момент подведёт и закроет шторку? Как странно, что именно невозможность вернуться назад даёт мне искренность, какую я не мог найти годами. Я вспоминаю, как когда-то мечтал уехать на море, начать новую жизнь в другом городе, не объясняясь ни с кем. Но всё упиралось в «а как же работа», «а как же обязательства», «а вдруг ничего не выйдет». И вот теперь у меня нет этих преград, нет забот. Я ухожу — и всё, за мной никто не гонится. Но стоит ли эта свобода, если цена — то, что нет пути?

Ветер свистит. Или это в моих ушах? Я пытаюсь различить звуки улицы внизу: сигнал машин, гул человеческих голосов. Они ещё где-то там, далеко, и мне до них уже нет дела. Я как свеча, у которой догорает фитиль. Невозможно передумать. Невозможно воскресить искру, которую я сам потушил много лет назад, шаг за шагом. Может, кто-то назвал бы мой поступок трусостью, а кто-то — проявлением отчаянной храбрости. Но это не важно. Всё, что теперь имеет значение, — моё внутреннее ощущение: я действительно упал за грань.

И вдруг время делает паузу. Может, это игра мозга: я застываю посреди воздуха, между крышей и асфальтом. Я вижу собственное отражение в тусклом стекле верхних этажей — какое-то размытое, безликое. Но в нём угадываются мои глаза, широко распахнутые, полные дикого ужаса и в то же время — странного смирения. Я пытаюсь ухватиться за это отражение, за остаток моего «я». Но оно мгновенно пропадает, ломаясь на осколки бликов.

И вот оно — первый надлом. Самое глубокое чувство: я больше не чувствую себя тем, кем был всего минуту назад. Я — уже кто-то другой. Может, человек без прошлого. Может, тень, летящая к земле. Может, я вообще уже не человек, а сгусток эмоций на грани существования. И эта трансформация пугает меня до дрожи в костях. Я не ожидал, что буду так яро цепляться за свою личность в последний момент. Думал, что откажусь от всего легко, а оказалось — душа не сдаётся без боя.

Откуда-то из глубин памяти выныривает образ: я ребёнок, стою под дождём в саду, в какой-то деревне. Меня звал папа, мол, «не стой, простудишься». Я упрямо тянул руки к небу, открывал рот ловя капли дождя, щурился и моргал от попадающих капель в глаза, ощущал капли на ладонях. Тогда, в тот короткий миг, я был свободен. И теперь, кажется, я возвращаюсь к этому же чувству — как бы смешно ни звучало. Свобода от норм, правил, ожиданий. Свобода, ради которой я сделал финальный шаг. Но внутри всё равно прорастают шипы ужаса. Я не знаю, спасёт ли меня эта свобода. Или поглотит без остатка.

…Вот она, внезапная тишина. Словно кто-то приложил ладонь к моим ушам, и звук пропал. Я не слышу ни машины, ни ветер, ни биение сердца. Пробирает страшная мысль: «Может, я уже умер?» Но глаза всё ещё видят белый слепящий свет, вырывающийся из-за края крыши, и нижние этажи, надвигающиеся на меня, как тяжёлая серая стена. Нет, я ещё жив. Но это лишь нулевая точка. Точка невозврата.

Мне хочется ещё чего-нибудь вспомнить, ухватить какой-то миг, который оправдает мою жизнь. Но мозг не подчиняется больше линейной логике. Он гонит фрагменты: странная улыбка прохожего на улице месяц назад, неудавшийся завтрак с коллегой, когда я забыл кошелёк, короткая смска «я скучаю», которую мне кто-то присылал, а я даже не ответил… Такими крупицами моё сознание пытается вылепить картину из осколков, но это получается рвано и несвязно, как и мой полёт.

Сердце снова даёт о себе знать. Глухой толчок, как удар молота в груди. Секунды приостанавливают ход. И я осознаю, что вот она краткая бездна, куда я провалился. Я чувствую «невозможность вернуться» всем своим существом. У меня нет парашюта, нет волшебной кнопки «отменить». Всё кончено. И в то же время я не могу пока умереть: что-то тянет мои секунды, растягивает их, не позволяя достичь дна.

Это, возможно, самое жуткое. Переход. Больше нет иллюзий, что когда-нибудь я вернусь к прежней жизни. Я уже за пределом, но ещё не там, где нет сознания. Это как бы зыбкое между мирами, где даже страх — не спасает, ибо уже поздно бояться. И остаётся только один путь — пройти эти мгновения до конца. Прожить их. И в этом проживании, как ни странно, зарождается новый надлом — подобие прозрения. Я начинаю чувствовать, что, несмотря на всю свою слабость, я наконец-то честен. Недо конца, не полностью, но… всё-таки честен перед собой.

Никто не знал, что со мной происходит. Я даже сам до конца не понимал: воронка из бессмысленности, по которой я сползал всё ниже. Но теперь, в этой парящей секунде, становится ясно: смысл не пропал, он просто был заглушён моим бегством. Я бежал, бежал, пытаясь скрыться от собственного страха, — и прибежал к краю крыши. Мудро ли это? Нет. Но теперь уже нельзя судить, это просто так.

Мне кажется, вот-вот должен прийти какой-то новый удар ветра, пробить эту пустоту. Я готов встретить его лицом, пусть хоть порвёт мне кожу на щеках. Лишь бы что-то проявилось ярче, чем это вязкое безмолвие. Но нет: я слышу только стук крови в висках да провалы в памяти. Время рваное, оборванное, как фильм без монтажа. Тяжесть в животе, тяжесть в груди, дыхание рвётся на клочки.

И тут, на долю мгновения, у меня проскакивает безумная мысль: «А что, если всё-таки…» Но как закончить? «Если всё-таки я бы мог жить?» Смешно. Я уже лечу. Нет никакого «мог». Я шагнул, я отдал себя во власть гравитации. Вряд ли ангелы или какие-то высшие силы сейчас вмешаются и вернут меня обратно. Разве что это сказка, а моя жизнь давно перестала быть сказкой.

Сколько прошло секунд? Возможно, всего одна или даже меньше, а мне кажется — бесконечность. Мой организм в агонии растягивает время, пытается оформить мою смерть как длинный сон, чтобы я успел осознать… Всё. И это «всё» колоссально и беспощадно.

К горлу подступает тошнота. Может, это страх, может, чистая физиология. Я давлю её, потому что паника теперь не имеет смысла. Да, паника растерянности — вот что я ощущаю: «И что теперь?» Никто не ответит. Я сам выбрал этот путь. Осталось только ждать.

Где-то в глубине сознания, как далёкий маяк, вспыхивает вопрос: «А вдруг есть какая-то великая сила, которая объяснит мне, что всё не зря?» Но я не чувствую ничего, кроме холода и одиночества. И постепенно в этой ледяной пустоте встаёт смутное понимание: я всегда был одинок. Люди меня окружали, любили, ждали, возможно. А я упорно закрывался, боялся, что меня отвергнут. И, в конце концов, сам отверг их, шагнув вниз. Парадокс, но, может, именно это и есть конечная форма одиночества: уйти, не попрощавшись, не дав никому шанса помочь.

Густой воздух обнимает меня, как невидимый саван. И я чувствую, что всё моё существо — это уже процесс падения. Пугает ли меня конец? Конечно. Но он неотвратим. Пугает даже не сама смерть, а мгновение столкновения с землёй, когда я почувствую, как ломается тело. Однако сейчас у меня нет привилегии задумываться, насколько это будет болезненно. Я больше думаю: «Что, если я уже умер?» Потому что в душе пусто и темно. И может, эта тишина — и есть загробная обитель?

Пытаюсь шевельнуть пальцами. Они двигаются. Значит, я всё ещё в теле. Сердце колотится, как сумасшедшее. Но мы в одном шаге от разлуки. Тело — одно, мой разум — другое, и связка между ними вот-вот лопнет. Самое страшное: я осознаю, что нет пути назад. И это осознание бьёт меня сильнее любого ветра: «Уже не вернёшь, уже не выправишь».

Но ведь я хотел именно этого, да? Полного обрыва, ухода от нерешённых проблем. Что ж, теперь-то они решены? Нет. Они просто перешли в другое измерение, превратившись в нескончаемый внутренний вопль. Я хотел тишины, а получил ударную дозу обрывков памяти, жалости к себе, вины, горечи. Но, может, это справедливо. Может, так выглядит истина: перед смертью ты сам себе судья, прокурор и палач.

Сквозь напряжение я вдруг чувствую, как мышцы сдаются. Руки перестают дёргаться, как в судороге, и расслабляются на волю ветра, хаотично болтаясь. Сдаюсь. Да, физически и морально. Я отпускаю контроль. Больше нечего делать, нечего исправлять. Первый надлом произошёл ещё там, у перил, а теперь он углубился. Всё, что во мне цеплялось за жизнь, уже оросилось ядом фатальности. Может, позже это сменится чем-то другим — но скорее всего, у меня нет «позже».

Ветер вокруг шумит, или это мои мысли шумят? Сложно различить. Но я всё же пытаюсь вдохнуть: распахиваю рот, втягиваю холодный воздух в лёгкие. Последний глоток?.. А может, предпоследний? Невозможно узнать, насколько ещё хватит времени. Пожалуй, я потрачу этот вдох, чтобы зафиксировать в памяти: «Вот она, свобода, которой я хотел. Свобода без выбора. Свобода, обернувшаяся знаком бесконечного одиночества».

Внутри меня всё опустело. Я бросил свой багаж чувств на той крыше и теперь невесомо качусь вниз. Но и опустошение не приносит спокойствия. Скорее, холодное осознание своей бренности: я никто, ничто, переходящая тень, которая рассеется о бетон за долю мгновения. В голове мигом всплывает строка из когда-то прочитанного: «Человек… — пыль». Действительно. И почему только сейчас, падая, я это признаю без попыток возразить?

Хочется закончить хоть какой-то мыслью, но поток идёт сам собой: рваный, обрывочный. Это похоже на то, как жизнь вдруг высвечивает кадры, где я — уже не я, а марионетка обстоятельств. Ситуации, где я сказал не то, что хотел. Где я предал себя. Где я смеялся, хотя был разбит. Где я плакал, хотя надо было держаться. И я понимаю: всегда было «надо», «должен», «обязан». А сейчас, в «0 секунд», уже ничего не должен. И внутри меня — пустая радость от этого. Радость и ужас, сплетённые вместе, как чёрно-белая лента.

…Рывок воздуха. Я почти слышу, как сознание просит: «Пусть это всё закончится». Но время издевается надо мной, растягивая мгновение. Я замираю между небом и землёй, как в бесконечном кадре, и это самое болезненное — знать, что я обречён и всё-таки есть ещё время почувствовать эту обречённость.

Мир отдаляется. Точнее, тот мир, который был мне знаком: люди, работа, дом, вся эта бешеная карусель. Я вижу его где-то там, за рамкой моего взгляда, и он не тянет меня назад. Я понимаю: я сделал свой шаг, и никакая внешняя сила уже меня не спасёт. Растерянность накрывает, как океанская волна. Как же так? Я думал, что решусь — и всё просто оборвётся. А оказалось, что есть этот пугающе долгий миг разрыва, когда я ещё существую, но уже не принадлежу ни к миру живых, ни к забвению. И это состояние словно кричит: «Ты всегда был здесь, на краю…» Просто не осознавал.

Странно, но я чувствую, как что-то сдаётся во мне. Этот страх перед ничто, перед тёмной пропастью. Он прошивает меня, как копьё, но я уже не могу ему сопротивляться. Я перестаю сопротивляться, и падаю дальше. Как тело, которое решило отдать себя гравитации полностью, без попыток смягчить удар. Может, это и есть мой путь к какому-то жалкому подобию покоя?

Теперь всё моё бытие — это летящий клубок мыслей, воспоминаний, болезненных уколов совести. Я не оправдываю себя, не прошу прощения — мне просто некому это сказать. Нет слов, которые отменят мою судьбу. И нет воли, чтобы что-то поменять. Но, возможно, именно так выглядит первый надлом: жёсткий, неумолимый, который оголяет все нервы, чтобы ты, наконец, испытал свою жизнь в чистом виде — не скрашенную привычками, не зашторенную делами, а именно такую, какая она есть. Или была.

Я слышу последнюю мысль, плавящуюся в голове: «Это только начало…» — но какое может быть начало в смерти? И тишина, гулкая тишина, подобная вакууму, накрывает меня. Это и есть момент разрыва — когда я ушёл от прошлого, не достиг будущего и замер в бесконечно длинной паузе настоящего. Рваное, обрывочное, холодное настоящее, которое упорно держит меня ещё чуть-чуть в живых, чтобы я не смог сбежать от осознания.

Всё. Теперь — ничего. Я выпадаю из привычной логики событий, из плавного хода секунд. Ноль секунд. Замершая точка. Предчувствие бездны. Мир исчезает, как если бы задники сцены упали и обнажили чёрную пустоту за кулисами. И в этой пустоте — я, со всеми своими обнажёнными нервами. И я понимаю, что уже не вернусь. И в этом неизбежном — окончательная правда моего выбора.

1 секунда — Замедление реальности

Бывает, что мгновение вдруг превращается в полновесную вечность. Всего лишь одна секунда, а внутри неё умещается целая вселенная переживаний. Я думал, что эта секунда проскользнёт незамеченной — полёт же быстрый, от силы пара вдохов, — но как только я миновал точку «0 секунд», время разорвалось изнутри. Я по-прежнему падаю, но ощущение, как если бы кто-то снаружи нажал на кнопку замедленной съёмки. И это чудовищно и прекрасно одновременно: меня обволакивают детали, которые я никогда раньше не видел, да и не мог увидеть, потому что жил в спешке.

Освободившись от гнёта реальности, взгляд начинает выхватывать каждую мелочь, любую крошку бытия. Вот перед моими глазами проплывает едва заметная трещинка в стене верхнего этажа. В трещинке блекнут остатки облупившейся краски, и почему-то эта полоска, всего пару миллиметров, завораживает меня. Я смотрю сквозь эту трещину в чей-то заброшенный мир. Может, там, за бетонной стеной, люди живут, ссорятся, мирятся, завтракают, а я пролетаю мимо, и для них я — никто. Но в этот миг именно эта трещинка становится моей дверью в их обыкновенную жизнь, которой я никогда не ценил.

Следом скользит отражение светлого окна. Что-то вроде офиса или квартиры, а может, просто пустого чердака. В этом окошке танцуют солнечные блики, как радужные ленты. Мне кажется, я даже вижу тень, мелькнувшую на мгновение — чьи-то быстрые шаги. Человек, не подозревающий о моём падении, идёт по своим делам. Удивительно, как мы все рядом, но каждый в своей спешке. Кто-то внизу покупает кофе на углу, кто-то ругается по телефону, кто-то пишет стихи, а я пролетаю мимо — лишённый будущего. Никто не замечает. А я вот впервые вижу их — не лично, не конкретно, а как тонкую паутину будней, в которой люди проживают мелкие радости и неприятности, не задумываясь, что сейчас, в эту самую секунду, у кого-то последний вздох.

Но в моей голове — тихий шторм. Он завывает с новой силой, потому что рядом с внешним замедлением приходит обострённое восприятие: я слышу собственное сердце, чувствую каждый толчок крови. Мне кажется, что могу пересчитать, сколько раз оно ещё ударит, прежде чем я достигну земли. Считаю… Раз. Два. Три. Делаю вдох. Мурашки пробегают по рукам. Втягиваю воздух с каким-то почти религиозным трепетом, как последнее прикосновение к жизни. Запах асфальта, пыли, утренней сырости — всё это смешивается в густой коктейль, от которого перехватывает горло. Никогда прежде я не чувствовал столь явственно весь город, как сейчас, в этом свободном полёте.

«Как жаль, что я не жил так раньше…» — всплывает тихая мысль. Да, я редко замечал подобные нюансы. Всегда гнался, был в движении, но не смотрел по сторонам. А теперь вдруг замечаю, что каждое пятнышко на стене, каждый солнечный блик, каждая капля влаги на стекле — это частицы большой мозаики, которая зовётся реальностью. И эта реальность… живая, пульсирующая. Я же обычно видел её мертвой схемой «работа-дом-планы», а тут вдруг, в считаные мгновения, она раскрылась, как цветок.

Медленно перевожу взгляд на свои руки, вздрагивающие в воздухе. Рубашка колышется, как парус. Я замечаю, как нитки на рукаве чуть распустились, торчат лёгкие ворсинки. Ничтожная деталь, но почему-то она меня гипнотизирует. Я вспоминаю, как мать когда-то штопала мою одежду, бормоча, что «надо быть аккуратным, нельзя ходить рваньём», а я смеялся и говорил, что «это модно». Сейчас мне вдруг хочется, чтобы она была здесь, зашила эту дурацкую нитку и мягко пожурила меня. Нежность к матери пронзает меня острой болью.