Бесплатный фрагмент - Бессмертие, которому не помешает даже утконос

С благодарностью к героям истории. Они научили меня ценить мгновения. С любовью к родному дому. Он всегда согревал теплом. С надеждой в будущее. Пусть оно будет светлым.

Пролог

Эта памятная книга родилась спонтанно. Тихим зимним вечером, когда рабочий день остался позади, а в руках оказался красочный блокнот, в дверь громко постучали. На пороге стояла давняя подруга — мечта. Она смотрела пристально, с широкою улыбкой, будто понимала, что внезапным визитом перечеркнула годы нерешительности и болтовни, и готова произвести переворот в прибранном, но пустом доме.

— Привет, от фанфикшена ещё не мутит? — спросила она, уверенно бросив на пол большую, набитую чем-то тяжёлым, сумку.

— Н-нет, — в замешательстве ответили мы.

— Оно и видно, три года историю не можешь закончить.

— Угу… — смущённо кивнули.

— Угу, — передразнила она.

— А по какому, собственно, случаю? — захотелось притворно возмутиться.

— А что? Пропылесосить не успела?

— Да вроде успела… но… без приглашения так-то.

— Я в листе до-олгого ожидания с восемьдесят девятого, нас около полусотни, нескучных подружек, засиделись, — она беспрепятственно прошла в дом, не дожидаясь активного жеста.

— Да вот… не планировала… — почесали мы затылок.

— Тащи сюда.

— А что там?

— Воспоминания, — ответила она и с довольной ухмылкой плюхнулась на диван.

Полная сумка воспоминаний разных лет ждала нас в гостиной. Первые дни жизни, первые шаги, первые достижения и неудачи. Они внимательно смотрели, с теплом, просились в работу.

Одно воспоминание трещало в ухо голосом беленького попугайчика Морриса. Другое — громыхало душным поездом по дорогам Украины. А здесь мы записываемся в музыкальную школу, страшно переживаем, и с заметным трепетом отправляемся на вступительные экзамены.

Комната наполнялась историями, нерассказанными, важными, теми событиями, которые определяли нашу жизнь.

Мы просидели до утра, разговаривали, перебирали воспоминания как фотографии, радостно смеялись. Между делом и взгрустнулось, скорей всего от понимания, что в памяти стирается отдел с такими мелочами, как детство, и заменяется суетой гонки на выживание.

— Ну что? — спросила мечта на рассвете. — Я остаюсь?

— Оставайся, чаю попьём, — уверенно кивнули мы.

— Будем писать?

— Будем!

I. Кто «мы»?

Откуда здесь «утконос», резонно спросите вы. Мы тоже задавались этим вопросом, когда настал момент размышлений о названии. Любопытные проносились времена, да. Изобретательные. Случалось у вас такое: сидишь-сидишь, отстранённо шуршишь обёрткой конфеты, барабанишь пальцами по столу, машинально проверяешь ленту, и вроде ни о чём не думаешь, и тут бац! Случалось?

Идея падает прямо на макушку, как огрызок яблока, выброшенный маленькой девочкой из окна соседской квартиры. Да-да, мы любили проказничать. Ты стоишь, не продумываешь бросок, не целишься в определённого мужчину, с одним лишь желанием развлечься в скучной компании взрослых, и хлоп, огрызок попадает точно в голову.

Идеи не планируют наперёд, дать подзатыльника сейчас или отложить визит на понедельник первого числа второго месяца. Они щёлкают по ушам внезапно, врываются, как родители в комнату подростка, без предупреждения. Застают врасплох и улетают дальше, зачастую бесследно. Вот так мы получили название книги, буквально схватили его за хвост, ускользающее, даже не заметив странного персонажа в конце.

А кто «мы» -то, снова появляется вопрос. Мы — это автор и рой разрозненных идей, которые толпятся в тесной черепушке. Привет, друзья. Не зря тут вспомнилось детство, с шалостями и яблочными приключениями. Детство — это сила, мастер, который лепит из нас скульптуру. Каким получится изваяние, крепким или хрупким, с щербинками, сколами, или гладкое, как браслет из слоновой кости, не знает никто. Если сосуд наполнен светом, смехом и объятиями, то для волнений нет причины.

Вот, например: у Рэя Брэдбери тепло летнего дня легко прочувствовать не закрывая глаз, не заставляя себя возвращаться воспоминаниями в прошлое. Оно горит в глазах героя, в его движениях, словах. Волшебный мир открывается через буквы и предложения. Это магия. Читатель не уйдёт неизменённым человеком, взяв в руки книгу. Мы убеждены в этом. Мы и есть этот герой: несущийся стремглав по улицам города, лазающий по заборам, читающий книги запоем, раздающий имена майским жукам.

Слова, как горошинки, ударяются в скульптуру, формируют её, правят, лепят булочку из теста. Мы прыгаем через траншеи, скупаем коллекцию наклеек по баскетболу, подрезаем усы коту, пробираемся в закрытую зону военного аэродрома, чтобы полежать на лужайке, и всем этим собираем внутри себя стержень. Даже не стержень, а ядро. Маленький поначалу шарик, который разрастается как снежный ком. Мы бежим, он крутится. На первых порах шарик похож на желе. Он болтается туда-сюда, трясётся, растягивается, разрывается на части, а затем склеивается заново, меняет цвет и крепчает.

Сегодня мы лазали через теплотрассу, свалились и сломали руку — шарик крутанулся и чуть треснул, а мы побежали дальше. Через день на наших глазах машина сбила кошку, а позже мы узнали, что прошли в финал престижного конкурса. Рыдания сменились потоком восторга.

Ещё вчера казалось, что разорвать помолвку с нелюбимым человеком невозможно, а сегодня мы стоим в предполётной зоне аэропорта, уверенно сжимаем в руке посадочный талон и готовимся на полгода раствориться в творчестве и скандинавских пейзажах.

Сколько раз нам представлялось, что через минуту случится катастрофа, что поезд тронется и папа останется на перроне, что брат закроет нас в кладовке без света, а мама приготовит на завтрак тыквенную кашу. Монстры окружали плотнее, пробирались под свитер и заставляли трепетать от страха. Думаем, никто не удивится такому сравнению, что страх порой делает из нас рыбёшек, неспособных говорить, разумно мыслить и совершать поступки.

А что происходит, когда поезд всё-таки трогается? Мы оглядываемся и видим лицо папы, он улыбается и держит в руках пять порций шоколадного мороженого. Кажется, что тёмный чулан затянет в кроличью нору, но закрыв глаза, мы не оказываемся по ту сторону космоса, не выпадаем из атмосферы, а скорее наоборот — ощущаем себя героем, Гарри Поттером, не меньше, и активно продумываем реванш. По секрету, даже от тыквенной каши можно спастись, потихоньку выбросив её в окно или подбросив мопсу.

Кто же мы? Герои-трусишки? Парадокс, который добавляет загадочности в противоречивую натуру человека. Глаза боятся, а руки делают — мудрая пословица подсказывает, что первый шаг всегда труден, но руки всё равно его делают. Руки не ждут начала нового века или стороннего одобрения. Они неуловимо перебирают пальцами, берутся за инструмент, и ты не замечаешь, как стоишь перед университетским оркестром, сжимая дирижёрскую палочку. Тридцать человек готовы ловить каждое твоё движение.

Как абсурдно звучала фраза, если бы страх обладал настоящей силой. Глаза боятся, а руки ватные; глаза боятся, а руки в карманы спрятались. Шпаргалка поколений помогает получить ответ, то самое одобрение, а точнее, заверение, что боязнь — это такая же часть меня, как и делание.

Мы стоим за дверью собственной жизни и держим её. Туда летят не только лучи солнечного света и ароматы какао с ванилью. Иногда для солнечного света не находится и маленькой щели, чтобы проникнуть между слоями правил, грубых слов, чужих мнений. Мы призываем на помощь детство, изо всех сил пытаемся удержать разваливающееся строение, но дверь трещит.

Постепенно борьба затихает и ядро, превратившееся за это время в колючего ежа или пожёванную жвачку, покрывается серой пылью. Скульптуру задвигают в угол провинциального музея, где никогда не бывает освещения. За ней не ухаживают, экскурсии скучающих посетителей проходят мимо. Остаётся только ворочать глазами, смотреть на свои отрубленные руки и привыкать.

Мы хмуримся, дёргаем за нити воспоминаний, стучим по ядру железной лопатой, но в ответ получаем неясный шелест. Словно музыкальная пластинка, которая закончила вальсировать, гоняет по кругу поскрипывая.

Теперь нам остро хочется каши, и обязательно тыквенной, и варёной свёклы, которую мы всё детство отставляли подальше. Томатный сок мерещился вчера во сне, и мы не вспоминаем, что на днях не могли вынести даже запаха этого красного пюре. Мы горячо полюбили сон, особенно дневной. Нам не понять, как совсем недавно кидались смотреть «Утиные истории», брыкаясь, плача и вопя о нежелании тратить драгоценные минуты на бестолковое занятие — отдых.

Шаг за шагом окружающая среда становится монохромной. Минуту назад любимый магазин цветов, тот, что в центре города на остановке, пестрил живыми оттенками роз и тюльпанов, мы моргнули и видим только немытые витрины и разбитую лампочку у входа. Мы меняемся не в лучшую сторону. И даже если лучшей стороны нет, и ярлыки навешаны лишь книжниками, то место, где мы находимся сейчас — выглядит неважно. Сырники подгорают, машина уходит в снежный занос, родители стареют, брат не звонит, друзья гибнут, карусель не останавливается.

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети!

Всё, что нам удаётся сохранить — это умение очистить варёное яйцо с помощью ложки. В далёкие дни, при динозаврах, отец обучал птенчика нехитрым армейским навыкам. В то время внутреннее ядро только-только пошло в рост. Мы помним, как мама намыливала волосы и приговаривала «ты ж моя Нефертити», а затем лепила из мыльной пены причёску, похожую на головной убор древнеегипетской царицы. Это веселило, страх захлебнуться водой смеялся вместе с нами, и мы прекращали орать.

А по утрам в квартире звучала музыка, подобранная тонким маминым вкусом. «Летучая мышь» Штрауса, «Руслан и Людмила» Глинки, Сен-Санс, Рахманинов. Мама, как фея, снабжала растущее ядро мягкой пыльцой, строго следила за качеством пыльцы, очень строго, не пропускала мусора и непрошеных гостей. Прошло тридцать лет, и она до сих пор следит.

Но откуда появилась пыль вместо пыльцы? Не из любимых сказок «Хвосты» и «Умка», это ясно, и не из бабушкиных вареников с вишнями. Последние буквы стирались, как будто прилив скрадывал надпись на песке. Пыль распространялась, таща с собой учительницу по английскому, заявившую, что у нас будут проблемы с общением во взрослой жизни. С ней пришла алгебра, страшная и чужая, а затем геометрия, ещё страшнее. Директор школы уговаривал бросить занятия музыкой, потому что это глупо, заниматься чем-то кроме зубрёжки формул.