Бесплатный фрагмент - Белый пух роняя

В детство возвращаясь,

Вспоминаю сад.

Яблоки, которых

До сих пор горчат.

Рядом тополя росли большие,

С ними говорила я.

Ветками кивая,

Белый пух роняя,

Понимали вы меня.

Чтобы не придумала

И не сказала вам,

Вы моим рассказам

Верили, как снам

Верила я сказкам,

Доверяла чудесам,

Но с годами сказки те,

Не превратились в быль.

Испарилась вера быть,

Вечно молодым.

А детства моего,

тополиный пух, летая,

Летним снегом тает, тает, уходя.

ВСЁ, ЧТО ТУТ РАССКАЗАНО, ПРОИСХОДИЛО В ДАЛЁКИЕ 60-Е ГОДЫ

Девочка пяти с половиной лет проснулась утром рано и сразу зажмурилась от счастья: сегодня выходной, и она с родителями и младшим братом четырёх лет едет на покос. Недавно в лесхозе, где они жили, появилась лошадь по кличке Чубарка. Девочке она очень нравилась — серая и вся в пятнах, как в солнечных зайчиках. Лошадь доверили её отцу, и теперь он должен был её содержать. И вот сегодня они опять едут за город, чтобы накосить травы для Чубарки.

Девочка потянулась в постели и помахала вытянутыми руками в окно. За окном был маленький палисадник, где росли три яблоньки и два больших тополя. Была середина лета, и вовсю летал белый пух тополей. Девочка, просыпаясь утром, всегда здоровалась с ними. Ей казалось, что, кивая ветками в ответ и роняя белый пух, они тоже были ей рады. Потом она быстро оделась, боясь, что её могут забыть. Но, выскочив на крыльцо, успокоилась: родители не спеша собирались в дорогу. Отец, уложив косу в телегу, теперь запрягал лошадь, а мать укладывала посуду с едой. Девочка вернулась в дом, умылась и села завтракать с младшим братом. Братик вымазался в каше, и ей пришлось убирать за ним.

Их отцу было уже за сорок, но выглядел он моложе своего возраста. Он был старше матери на пятнадцать лет. Так сложилась у них жизнь. У отца когда-то умерла первая жена, а мать вышла за него совсем молодой девушкой.

Наконец-то они все собрались, уселись в телегу и выехали со двора. Дорога вела прямо мимо пустыря и дальше, также прямо, через посёлок городского типа. Ехали прямо и по центральной улице, мимо памятника Ленину, где было здание райкома и милиции. Так как им никуда не надо было сворачивать, отец Чубаркой почти не правил, и умная лошадь даже сама останавливалась на перекрёстках, когда рядом стоял и остальной транспорт. Тогда, в шестидесятых, это были грузовики с деревянными кузовами, а также легковушки — Победы», «Москвичи».

Когда они выехали за посёлок, то, проехав по асфальту ещё несколько километров, свернули с дороги и дальше ехали уже через лес. Девочка легла на спину и смотрела на небо. Ей казалось, что над ними протекает небесная река с зелёной листвой по берегам, и они плывут на своей телеге, как в лодке, по этой небесно-голубой реке.

Затем они ехали по полю, пока отец не остановился на поляне, где высоко и сочно росла трава вместе с ромашками, васильками и всеми соцветиями богатого лета. Он распряг лошадь и отпустил её пастись рядом. Дети бегали по полю, при этом девочка следила за братом: он всё время лез то к лошади, стараясь ухватить её за хвост, а то — помогать родителям, но, конечно, только мешал им. Отец боялся порезать детей косой, которую он время от времени точил. Косил отец не в полный размах: сильно размахнуться не давали старые раны в оба плеча. Когда мать подменяла его, он снимал рубашку, и было видно, какие глубокие шрамы остались от этих ран.

Потом они, устроившись в тени за телегой, перекусили. Еда на поле летом, когда вокруг всё цветет и сладко пахнет свежескошенной травой, казалась такой вкусной. Обычно родители брали с собой хлеб с солью, варёные яйца, лук и айран (напиток из кислого молока, разбавленного водой). И все это съедалось и выпивалось с большим наслаждением.

Затем, закончив косить, мать с отцом собрали скошенную траву. Им, как могли, помогали и дети. Аккуратно разместив траву по всей телеге, накрыли её сверху брезентом. Мать постелила ещё одеяло, и получилась мягкая перина. Усадили сверху детей, забрались сами и потихоньку тронулись в обратный путь.

Когда они выехали на заасфальтированную дорогу, отец управлял лошадью, где чуть подгоняя, а где и отпуская вожжи. Мать, устроившись позади него с детьми, почти сразу уснула. При въезде в посёлок их ожидала такая же прямая дорога домой. Тут стало клонить ко сну и отца. Он ещё пытался как-то править полулёжа, но потом слёг на бок и совсем уснул. Какое-то время двигаясь среди машин, лошадь сама останавливалась на перекрёстках и также сама трогалась с места за транспортом. Только когда они доехали до центра, где было больше движения, на них обратили внимание водители машин и мотоциклов.

— Смотри, смотри! Что это с ними? Лошадь сама едет, а с ними что случилось? Там же перекрёсток, куда они? Надо остановить их!

И вот кто-то выскочил из коляски мотоцикла и бросился останавливать лошадь, хватая за вожжи, которые свисали с рук отца. Тут же остановился и весь транспорт. К ним стали подходить и прохожие. Все боялись говорить громко и спрашивали вполголоса: «Что с ними такое? Неужели все умерли?».

Всё это увидели и стоявшие на улице у своего отделения три милиционера. Они тут же бросились туда, думая, что случилась авария, и поэтому собралось столько транспорта и народа. Когда они пробирались сквозь толпу, один из них свистел в свисток. От этого свистка отец, а затем и мать с детьми, стали просыпаться. Девочка, протирая глаза, спросила:

— Мама, где мы? Кто это?

Мать с отцом и сами были испуганы. Отец начал оглядываться вокруг, спрашивая всех:

— Что, авария? Авария? Да скажите — никто не погиб? Да что вы молчите?

Люди, стоявшие вокруг и подходившие ещё на это зрелище, загалдели наперебой:

— Вот дают, уснули, а теперь спрашивают.

— А что, авария?

— Кто-то пострадал, может, скорую надо?

Милиционеры обошли телегу, заглянув даже под неё. Вроде бы всё цело, и люди живы-здоровы.

— Я их ещё раньше приметил, — сказал милиционерам один из водителей, — ещё на том перекрёстке. Подъезжаю сзади, лошадь останавливается, а я рядом. Смотрю, они лежат и не шевелятся. А светофор мигнул — и лошадь пошла. Ну чудеса да и только! — И уже обращаясь к отцу: Она, что, дрессированная у тебя?

Но тут на отца насели милиционеры:

— Что ж ты творишь! А если бы авария? У тебя вся семья с собой.

— Вы уж простите нас, — оправдывался отец. — Не думал, что так получится. — И тут же широко зевнул.

Все вокруг засмеялись:

— Да отпустите его — устал человек. Вон сколько травы накосил. А с такой лошадью…

Но старший по званию милиционер, сержант, не поддавался на уговоры:

— Если у него лошадь умная, так и спать можно на дороге? Всё, люди, расходитесь, освобождайте дорогу. Цирк окончен, всем спасибо.

И уже отдельно для водителей: И вы трогайте, давайте-давайте, проезжайте.

Когда все стали расходиться, сержант повернулся к отцу:

— Ну вот и слава богу. Скажи спасибо, что всё обошлось без аварии.

— Даже не знаю… — оправдывался отец. — Опять разморило от усталости. В прошлый раз уснули уже возле дома. Хорошо, соседи разбудили, а то так и спали бы у ворот.

— А может штрафануть тебя — и сразу сон, как рукой снимет, а?

— Папа больше не будет! — не удержалась девочка.

Отец, оглядываясь на телегу, виновато сказал:

— Да нет у меня денег с собой, не брали сегодня.

— Ладно, на первый раз прощаем. Сам понимаешь, если ты без аварии такое столпотворение устроил. Всё, езжайте, сами устали, и дети устали, голодные, наверное. Счастливого пути. Опять не усните, а ещё лучше будильник с собой возите!

Дети, отъезжая, махали руками доброму милиционеру.

Уже приближаясь к дому, отец заметил соседа дядю Колю. Тот тоже остановился, поджидая их.

— О, це ж скильки накосив.

— Сколько влезло, столько и накосил. Лошадь тоже надо пожалеть.

— Не брав семью, и бильше бы влизло.

— Как не брать? — отвечал отец, слезая с телеги перед калиткой. — Дети просятся, да и жена поможет — всё легче.

— А мы, Коля, опять уснули, — сказала мать, снимая детей с телеги.

— Як уснули? Где? Когда?

— Уснули по дороге, остановили прямо у милиции.

— Ну вы ж и даёте, соседи! Вы их там, мабуть, тоже напугалы. Мы тоди с Иваном Лебедевым думалы, беда с вами. Мы ще за калиткой у них булы, глядим — Чубарка ваша встала у ворот и стоить. И никто не шевелится из вас. И побиглы до вас, а вы як сурки спите.

— Да ладно тебе, то вы с Иваном. А там, как услышали милицейский свисток, просыпаемся, а вокруг машины, народу. Думаем, всё — авария.

— И що дальше?

— Да ничего, — сказала мать, разбирая вещи с телеги. — Вот штрафом хотели наказать, да, спасибо, пожалели. Поругали только.

— О це история! Пойду Гале расскажу. Да, вона щось у тэбэ спросить хотела. Когда тоби лучше? Вы зараз с дороги усталы…

— Пусть идёт сейчас, раз надо.

С соседями Савчуками они жили в одном доме, разделяла их только стена. Дядя Коля был небольшого роста и с неугомонным характером, который могла урезонить только его жена. А тётя Галя была выше его почти на голову, не говоря уже о комплекции, и с большим желанием всегда руководить своим мужем. У них было трое детей — две девочки четырнадцати и двенадцати лет и сын десяти лет. И хотя они давно приехали из Украины, ещё, когда здесь начинали поднимать целину, всё равно больше говорили на украинском, чем на русском, и все их понимали.

У Савчуков не было своего самовара. А родители девочки любили летом пить чай у себя во дворе, под тополем. И к ним всегда приходили соседи со своими стульями и чашками, к чаю приносили ватрушки и пироги, а мать ставила баурсаки, лепешки. Вот так за одним столом они ели, пили чай и разговаривали. В общем, неплохо дружили и общались. Если и случались разногласия, то больше по пустякам. Отцы семейства устраивали свои посиделки, после которых могли начать копать колодец посреди двора, а на другой день всё дружно закапывать, так как он им там был не нужен.

А совсем недавно из-за их посиделок случилась и другая история. Всё началось с того, что дядя Коля с отцом девочки решили попробовать самогон, который поставила тётя Галя. А мать в тот день затеяла дома стирку. И вот влетают в прихожую отец с дядей Колей. Отец, на ходу открывая крышку домашнего погреба, говорит:

— Пожалуйста, не выдавай нас, убьёт. Всё потом объясню…