Бесплатный фрагмент - Бегущая за поездом

Бегущая за поездом…
(В помощь всем, растерявшим уверенность…)

Моей дочери Ангелине, подарившей веру, посвящается…

Вы когда-нибудь запрыгивали в последний вагон уходящего поезда? Помните ощущения? Тогда нам по пути!

1 ЧАСТЬ

Уходящий поезд

Телефон уныло молчит. Думаете, я сижу возле него и жду звонка? Вовсе нет, я не такая. Я гордая и самодостаточная. И меня совершенно не волнует, зазвонит он или нет. Только сейчас проверю, вдруг он отключился? Нет, все в порядке. Так вот, я не жду никакого звонка. Точнее, никаких звонков. Да и правда, какие могут быть звонки на день рождения? Да еще когда у тебя юбилей? Зачем ты полвека вообще эту землю топтал? Все зря… Да еще работу никак не могу найти. Уже как два месяца. Директору надоело все, он взял да и закрыл компанию. У него-то с деньгами все нормально, о завтрашнем дне беспокоиться не надо. А я? Отпахала десять лет на него, лучшие годы жизни, а теперь никому не нужна. Пособие он, конечно, выплатил, живу пока на него. Но оно же не резиновое. А работу найти не могу. По возрасту, видите ли, не подхожу. Впрямую так не говорят, но что-то типа «нашелся кандидат более высокой квалификации», подразумевая при этом: «Иди домой, старая карга!» А я же еще не старая!! Или уже старая? Старая не старая, а деньги сами не нарисуются, хоть всякими визуализациями, хоть медитациями, да хоть чем занимайся… Тоска… Пойду кусочек тортика съем, вдруг полегчает? В турке кофе пытается убежать, как мои молодые дни, но я подхватываю ее вовремя. Вожделенный, спасительный сладкий кусочек зовет желтой розочкой. Торт «Сказка», как в детстве на дне рождения. Интересно, о чем же я мечтала в детстве?..

Волшебная палочка

Мне четыре годика, и я мечтаю о волшебной палочке! Сколько бы я у нее всего попросила!!! Фломастеры, жвачки целый блок и лаки для ногтей! У мамы в тумбочке стоит два прозрачных розовых лака, и один мизинчик, несмотря на запреты, я иногда крашу. Правда, потом лак приходится обгрызать, чтобы никто не заметил. А у моих подружек папы ходят в море, и они привозят из-за границы всякие чудеса. Вот фломастеры, например. Целых двенадцать ярких цветов! Когда рисуем с подружками одежду бумажным куклам, мне иногда дают нарисовать на платьице цветочек, но не больше — все под контролем. Завистливо поглядывая на ярко-зеленые и ядовито-оранжевые одежки подружкиных кукол, слюнявлю свой карандаш еще сильнее для цветности и моего изображения. Где же ты, волшебная палочка? Подари мне фломастеры! И блок жвачки! Ну, не блок, а хотя бы одну пластинку, я согласна… Пока палочка думает, приходится бежать на смоловарку и отковыривать кусочек смолы. Жалко только, что смола не тянется, и пузыри из нее не надуваются. Зато теперь я такая же, как все, и меня берут с собой во взрослую игру — «Войнушку»: мы расстреливаем «фашистов» ягодками бузины из специальных трубочек, изготовленных из одноименного дерева, спрятавшись в канаве у дороги. Прохожие не подозревают о том, что им выпала роль «фашистов», и они улыбаются нам. Но доблестное войско не проведешь — пли!!! Смола повысила мой статус до взрослых игр. Видите, какие чудеса она делает? Гордая количеством убитых «фашистов», возвращаюсь домой. Хвастаюсь старшему брату Алексею, и он (волшебная палочка, ты все же существуешь!!!) протягивает мне пластинку настоящей жвачки! Одной мне — и целая пластинка??? Конечно!!! Дрожащими от тяжелой перестрелки ручонками разворачиваю первую салатовую обертку, а под ней серебристая, блестящая, скрывающая пластинку этого чуда. Откусываю маленький кусочек мечты, начинаю жевать. И жую, жую, жую… пластилин, который брат аккуратно запаковал в фантик. Слезинка, еще слезинка, два ручейка, включается голос, вопиющий о несправедливости этого мира. И только мамина конфета выравнивает пошатнувшуюся веру в человечество…

Ну ее, грустная история. И волшебной палочки нет никакой. Подвела она меня еще в детстве.

Очередь

Надо что-то делать… А может, поехать на историческую родину, к Балтийскому морю, может, оно подскажет? Где мой чемодан? Хотя зачем мне чемодан, я вполне могу управиться и с рюкзаком. Возьму в безвозмездную аренду у дочери и воспользуюсь благами перемещения в пространстве без оттягивающего руки чемодана. Что берем?

Тамара (Тамара — так меня зовут, хотя сегодня, по-видимому, это ко мне не относится), сначала билеты на поезд берем.

О, со мной всегда разговаривает мой доморощенный палач — внутренний голос. Житья от него нет, но иногда я ему благодарна. Правда, это бывает очень редко.

Точно! Билетов-то может и не быть! Надо ехать на вокзал! Срочно! Вы скажете, а зачем ехать на вокзал, если все можно купить через интернет? Скажете, я это не умею? Да, если честно, не умею. Технологии меня давно обогнали и ржут надо мной где-то далеко впереди. Но именно сейчас я, можно сказать, на коне: билеты на поезд в Калининградскую область из Москвы берутся только на вокзале. Строго по заграничному паспорту. Потому что путь пролегает через заграницу. Вот как получается: чтобы в своей стране попасть из одной точки в другую, надо пересечь иностранные государства. Опять я отвлекаюсь. Где мой загранпаспорт? Нашелся, дорогой! Вперед, за билетом!

Белорусский вокзал, красивый такой, бирюзовенький, распахивает свои объятия. Сколько здесь было радостных встреч и печальных провожаний. И наоборот, если честно. Разные люди приезжали и уезжали из моей жизни: кто-то гостил, а кто-то остался надолго и до сих пор живет. В смысле в жизни моей, а не в моей квартире. Наверное, мы все похожи на вокзал с большой пропускной способностью, с залом ожидания. Мне бы по моему настроению там посидеть подумать, что дальше делать…

Тамара, зал ожидания подождет, на то он и зал ожидания, а тебе билеты надо брать. Видишь, сколько очередей?

В какую встать? Выбираю ту, где людей поменьше. Кстати, почему это их поменьше? Эта мудрая мысль приходит после десятиминутного стояния в очереди. Конечно! Я так и знала! Касса закрывается на перерыв, придется переходить в самую длинную очередь. Вот ведь, в какую очередь ни встань — соседняя всегда движется быстрее. Почему законы Мэрфи всегда работают?

— Вы последняя? — обращаюсь я к милой девушке.

— Нет, за мной еще пять человек занимали.

Париж не изменился. Когда подойдет моя очередь брать билет, все пять отнимателей моего времени и нарисуются.

Смирись, Тамара, ты никогда не будешь первой. И даже третьей. Стой в хвосте и терпи, пока другие пролезут вперед. Это твоя карма, и аккуратно неси ее, не расплескай.

О, есть же упражнение для смягчения волны возмущения: глубокий вдох — глубокий выдох, глубокий вдох — глубокий выдох, еще и еще… Вроде полегчало, примирилась с ситуацией. В очереди делать нечего, остается только рассматривать товарищей по общей цели. Вот трехлетняя девочка донимает маму, вот девушка передо мной в телефоне копается, а над окошком кассы нависла грузная тетя лет на десять меня старше. Да это я во всех ипостасях! В какой же из них я растеряла свою уверенность и стала беспомощной? Когда? В какой период времени? Точно не в детстве.

— Я здесь стоял! — голос мужчины вырывает из попытки окунуться в воспоминания.

Начинается! Киваю головой в знак согласия и отодвигаюсь немного назад. Очень не люблю стоять плотно в очередях. Наверное, еще из советского детства осталось, когда посылали за колбасой, и ты два часа был плотно зажат между каких-нибудь тетенек, двигающих тебя своими телами к прилавку. Тогда цель была понятна: один килограмм колбасы, а сейчас какая у меня цель? Поехать на Балтийское море. Хорошо. А зачем я еду на Балтийское море? Я еду решить вопрос о том, что мне дальше делать, чтобы не жалеть о том, что жизнь прошла зря.

Тамара, оставь высокие фразы и опустись на Землю.

Итак, зачем я еду на Балтийское море? Я еду на Балтийское море, потому что я осталась без работы, и меня никуда не берут в силу возраста.

Тамара, молодец, это уже честно. Но чтобы найти работу, надо искать работу, а не по морям ездить.

Но меня никто не бере-е-ет…

Не ной. А что ты хочешь?

— Вы не хотите пропустить меня, а то у меня ребенок маленький? — пропищали над ухом.

Снова! Конечно, пропущу. Вдох — выдох, вдох — выдох, еще, еще… Полегчало. Еще чуточку отодвигаюсь назад. Вхожу, так сказать, в положение. Всегда вхожу в чье-то положение! То есть у всех есть какое-то положение, а у меня нет никакого. Так, масса, бесформенная и никчемная. А благодаря другим я вхожу в чье-то положение и принимаю чью-то форму. А она мне нужна, чужая форма? Всю жизнь чужие формы. А моя где? Она же была когда-то? Или не было? Может, я всегда была аморфной массой? Блеклой и унылой? Никому не нужной…

Хватит ныть, лучше включи мозг.

Он не включается!

Тогда включи интуицию!

У меня ее нет!

А что у тебя вообще есть?

Да… А правда, что у меня есть? Мне бы в зал ожидания — подумать…

— Вы только подумайте, какие дорогие билеты! — пожилой голос сзади приглашает к диалогу, который, ну обязательно выведет меня из себя.

Интересно, а как это происходит? То есть существует «Я», а в нем сидит другое «Я», которое потом выходит и выводит за собой первое «Я»? Куда выводит? Зачем? Стоп! Надо повернуться, кивнуть головой, улыбнуться и отвернуться. Нет, улыбаться не нужно, это же приглашение к диалогу. Делаем скорбное лицо, поворачиваемся, киваем головой, отворачиваемся. Пережидаем. Сзади тишина. Фу, пронесло на этот раз.

Долгожданное окошко отражает мой печальный образ и призывает озвучить желание в микрофон:

— Пожалуйста, один билет до Калининграда!

Грустная кассирша в ярко-красной предостерегающей жилетке берет паспорт. Вдруг выражение ее лица меняется, и волшебные слова с приятнейшей улыбкой достигают моих ушей:

— С днем рождения, Тамара Сергеевна!

Вот это да! Первое неожиданное поздравление (дочка-то меня уже поздравила, в зачет идут иные знаки внимания). Как же приятно… Растекаюсь в «спасибо» и готова взлететь, но неудачно положенная в собранный на скорую руку рюкзак пилочка для ногтей колет в бок, сдувая несостоявшийся воздушный шарик.

— Счастливого пути! — кассир протягивает билеты как первый подарок из мира, который на сегодня про меня решил забыть.

Два часа до поезда. Здравствуй, зал ожидания, практически пустой и оттого грустный. Правильно, нормальные люди непосредственно к отправлению поезда приезжают, а не хватают билет на ближайший поезд в растрепанных чувствах. Охранник, тщательно проверив билеты, милостиво запускает меня внутрь. Беру кофе из автомата (да уж, количество жидкости в стаканчике прямо пропорционально жадности держателей аппаратов). Сажусь в вокзальное кресло, ставлю рядом рюкзачок, делаю первый глоток и вознамериваюсь думать. Ха-ха, а мыслей-то нет. Я же так рвалась в этот зал ожидания, он был так необходим для решения проблем! Сделав последний (второй) глоток кофе, я понимаю, что зал ожидания предназначен для ожидания, а не для решения. В ожидании лучшей доли прошла жизнь. Навалится какая-нибудь проблема, начнет тебя грызть, а ты думаешь: «Вот, главное, она рассосется — и все наладится». И ждешь… Терпения мне не занимать, ждать могу долго — годами. Самое интересное, проблема и вправду рассасывалась… при этом засосав другую проблему, еще более противную. Короче, долгожданный момент существования в раю наступать не хотел никаким образом. Какая же я несчастная… Вон как у других все хорошо: и дачи, и машины, и внуков уже многие балуют, а я все слоняюсь по этой земле, просиживая чужие офисные стулья на благо процветающего жирного капитализма.

Тамара, не смотри на других. Ты же знаешь, что у каждого свой скелет в шкафу, просто тебе не хочется лазить по чужим шкафам и нюхать запах мертвечины. Проще посмотреть на богатую внешнюю обстановку… и пойти своей дорогой.

Интересно, а какая ты, моя дорога? Очень надеюсь, что из желтого кирпича, как в «Волшебнике Изумрудного города».

Тамара, ты же помнишь, что Изумрудный город был обманом: просто все носили зеленые очки и думали, что их окружают изумруды.

Замолчи! Как же тяжело, когда внутри тебя есть еще кто-то, кто все время критикует и не дает расслабиться… «Тамара да Тамара, Тамара да Тамара». Надоело! Хочу дорогу из желтого кирпича!

Тамара, для начала найди хотя бы фургончик, чтобы в нем тебя ураган в Волшебную страну унес.

«Фургончик, фургончик…» Ха-ха-ха!!! А был у меня в детстве один фургончик…

Фургончик

«В черном городе есть черная-черная улица…» Дыхание замирает, сердечко вот-вот выскочит. Как же страшно… Мне пять лет, и мы закрылись в каком-то строительном фургончике и готовимся вызывать духов. Подружки постарше, они знают больше, и я им доверяю. Заблаговременно прихваченная из дома тарелка расчерчена химическим карандашом: там буквы и цифры. Мне поручили держать иголку на нитке над тарелкой, и иголка от ужаса начинает выписывать целые вопящие предложения, но читать их никто не готов, так как должна быть произнесена главная фраза: «Дух, приди!». Мы набираем воздух, открываем рот и… распахивается дверь фургончика, солнечный свет ослепляет, и голос свыше вещает: «Пошли вон!» Скорость забега зашкаливает все мыслимые и немыслимые нормы, я падаю, раздирая фиолетовые колготки, и замираю, ожидая возмездия злого духа. Закрываю глаза. Так сказать, представляю из себя неинтересный для добычи злых сил мертвый объект. «Девочка, ты сильно ушиблась?» Очень уж голос на человеческий похож. Делаю маленькую щелочку в одном глазу и вижу мужчину в строительной одежде. Не-е, духи же такими не бывают? Конечно, Тамарочка, не бывают. Просто не надо по строительным фургончикам лазить…

Праздничный стол

— С днем рождения, Тамара Сергеевна! — проводница, улыбаясь, протягивает обратно паспорт.

По-видимому, сегодня Вселенная посылает мне привет только через чужих людей. Смирись уже, Тамара, с этим гадским положением. Плюхаю пухленькое тело на свое место и с замиранием жду попутчиков. Не хочется мне ни на кого ни смотреть, ни тем более разговаривать и выслушивать чьи-то истории. Мне и своих историй полны ведра помоев — не знаешь, кого одарить этим драгоценным содержимым. Кстати, что там у нас с телефоном? Вот он, молчун. Что у нас там? Сердце слегка сжалось, когда я увидела несколько эсэмэсок… Эсэмэски… от магазинов… Спасибо, дорогие, вы-то уж про меня никогда не забываете, кошелек мой очень важен для вас — и повисли на проводе. Да пошли вы все, забывшие про меня в такой день! И в гневе отключаю телефон, чтобы не разочаровывали меня еще одним поздравлением из магазина трусов. Вагон практически пустой, да и действительно, кому зимой в Калининград-то ехать? Сыро, промозгло, ветрено. Я бы даже сказала, угнетающе тоскливо. И я еду во все это безобразие! Да уж, дурная голова ногам покоя не дает. Оп! Тихонечко стали проплывать мимо люди на перроне — поехали… Я одна в купе? На самом деле я еду в плацкарте, просто, по-моему, так называется отсек на четверых. Какой приятный сюрприз! Спасибо, Вселенная! Правда, по дороге еще будут остановки, но будем надеяться на лучшее. «Бурк! Бурк!» Желудок напомнил, что торт «Сказку» он переварил, а кофе из аппарата его вовсе не устраивает. Блин! Я же даже ничего поесть в дорогу не взяла!

Конечно, Тамара, у тебя же такое горе: с днем рождения никто не поздравил, до плотских ли утех?

Да, облажалась. Впрочем, ничего нового. Ничего, прорвемся. Наверняка у проводника что-нибудь есть. И чай. Обязательно чай в подстаканнике с ложечкой, чтобы слегка позвякивала о край стакана. А то будет не поезд, а капсула по телепортации в пространстве. Кстати, что-то такое, по-моему, уже придумали. Проводница забирает билеты.

— А покушать у вас есть что-нибудь?

— Роллтон, печенье, шоколадки, — заученно отвечает проводница.

Придется есть роллтон. Завариваю его кипятком, проводница приносит чай. О-о-о, в чае плавает лимон. Вот так сюрприз!

— Это мне в честь дня рождения?

— Нет, это по прейскуранту положено.

Хрен тебе, Тамара, а не сюрприз! Итак, мой юбилейный праздничный стол, блистающий хрусталем, с оранжевыми глазками канапешек с красной икрой и невероятно аппетитной селедкой под шубой накрыт. Закрываю глаза и представляю, как бы это могло бы быть, но ни с чем несравнимый аромат роллтона отбивает фантазию наповал. С днем рождения, Тамара! К сожалению, это все, что ты заслужила за пятьдесят лет. Как же обидно…

Тамара, соберись, у тебя еще все впереди!

Что «все»? Нищая старость? Сожаления о бестолково прожитой жизни? Горечь о растраченных чувствах, никому не нужных, о которые вытирали ноги? Болезни? Тоска?

Тамара, не ной уже, надоело. Между прочим, ты сейчас не на помойке день рождения встречаешь! Даже, можно сказать, путешествуешь. А то что ты роллтон дешевый ешь, так нечего было на вокзале варежку разевать, все могла бы купить: и курочку, и колбаску копченую в вакууме, и даже селедочку под шубой. Так что если нет мозгов, то в пятьдесят лет уже и не поправляй, не усердствуй зазря. Лучше возьми у проводницы шоколад «Аленка» и повспоминай что-нибудь приятное!

«Приятное»… А было ли в моей жизни что-нибудь приятное? Положа руку на сердце… было. Очень даже было!!! И чаще, когда меня хвалили за содеянное…

Эстафетная палочка

Мне четырнадцать лет, и я верчусь перед зеркалом, любуясь новым спортивным костюмом. Его достали по большому блату, такого ни у кого в классе нет. Сегодня районные соревнования между школами по бегу. Если честно, бегаю я не быстрее всех, но и не медленнее. Так, середнячок. Но будет эстафета, и нужны люди в команду, а я всегда с радостью в общественных мероприятиях участвую. Нас приводят в городской парк и показывают дорожки, по которым нужно будет бежать. Парк не стадион: дорожки для прогулок нужны, поэтому они петляют между деревьев, сходятся и расходятся. Запутаться очень просто. Старт! Я разминаюсь, ожидая игрока, который передаст мне эстафетную палочку. Соперники тоже волнуются. Болельщики нагоняют ажиотаж. И вот моя эстафетная палочка в руке, бегу, только майский ветер в ушах свистит. Соперники начинают обгонять, я уже почти в хвосте, и, ничего не соображая, сворачиваю не на ту тропинку — за всеми. Стадный инстинкт, ничего не поделаешь. Болельщики орут: «Не туда! Не туда!» Да разве разберешь звуки в таком состоянии! В таком состоянии я и камешек не замечаю, который помогает мне осуществить полет, переместив меня из вертикального положения в горизонтальное. Камушек еще обеспечивает и проезд в положении лежа вдоль дорожки. Наверное, от боли я начинаю слышать слова болельщиков, подскакиваю и с разбитыми коленками, которые видны через две большие дырки в новеньких штанах, бегу в обратную сторону на нужную тропинку. Только, как вы теперь понимаете, я не последняя в забеге, а первая. До остальных только сейчас доходит, что они бегут не туда. Слезы, боль и эстафетную палочку я передаю следующему участнику нашей команды. Время выиграно! Вот ведь как получается: ты бежишь последним, в один миг ситуация меняется, и ты уже первый. Только коленки болят, слезы текут и штаны восстановлению не подлежат. А потом меня перед всей школой хвалили…

Романтика

Молодец, Тамарочка, но это было в школе. А что еще?

А еще я умела играть на гитаре. И меня часто просили петь. Если честно, играю я отвратительно: самоучка, которая не соизволила выучить больше шести аккордов, при этом у меня всегда длинный маникюр с кроваво-красным лаком, который производит из струн шкрябающий звук. Я пытаюсь перекрыть недостатки игры голосом, но вокальные данные ниже среднего, частенько фальшивые нотки вносят дисгармонию в окружающий мир. Но, по счастью, поют все, и мои косяки не очень заметны в общем хоре. Вечер, костер, комары кусают в спину и слияние голосов и душ, так верящих в романтическое завтра. Меня просят спеть еще и еще, наверное, потому, что мы предчувствуем уход этой эпохи, где за романтикой стоит поддержка, где деньги — вещь второстепенная, а главное — душа. За палатками стоит капитализм, в его утробе этого уже никогда не будет…

Тамара, политика не твой хлеб, ты у нас по другой части.

Да, действительно, вечно скатываюсь, как человек, попавший в стык двух эпох, в глубины нелицеприятного осуждения. Надо из пучины выныривать и плыть дальше по приятностям… А еще я организовала День факультета. Одна! И он прошел очень даже прилично!

Молодец, Тамара, вылезай уже из социалистического прошлого: оно тебе только мешает. Разве во взрослой жизни ничего приятного не было?

Блин, одна противная работа в голову лезет.

Тамара, но ты же не работала круглосуточно? Ты же и отдыхала!

Отдых… Море… Солнце… Я отдыхала в Италии!!! Первый отпуск, первый выезд за границу и неверие до последнего, что это может со мной произойти. Ломаный английский, необыкновенное мороженое и море… море… море…

Тетя Шура

— Вязьма!

Выглядываю в окошко: человек десять пассажиров. Необъятных размеров тетка с котомками пытается штурмовать ступеньки, а жаждущие попасть в вагон пассажиры ей помогают. Так смешно!

Тамара, как тебе не стыдно?! Ты, может быть, такой же будешь лет через десять.

Ну да, нехорошо, не по-человечески как-то. Главное, чтобы она ко мне не подсела.

Тяжелое дыхание приближается (пройди мимо, пройди мимо, пройди мимо…) и останавливается напротив. Все! Конец моим приятностям!!! Ну почему именно ко мне? Столько же мест свободных!

— Здравствуйте, меня зовут Александра Ивановна, а лучше, тетя Шура, мне так больше нравится. — Громкий звук стонущей полки обозначил, что она села.

— Тамара, — выдавила я из-себя остатки приличия, перемешанные со всей мировой скорбью.

— Будем попутчиками, вдвоем-то веселей? — И подмигнула…

Какой ужас! Я жду, что сейчас она достанет курицу, яйца, соль в спичечном коробке, пакетики чая, помятую железную кружку и погонит меня за кипятком.

— А я до Смоленска еду внучков навестить, так что и поесть с собой ничего не взяла. А им гостинцев всяких везу: что они там в городе едят — гадость всякую.

Отлегло. Сколько там до Смоленска? Два, три, четыре часа? Надо сбегать у проводницы спросить, чтобы четко понимать отмеренное мне время для пыток.

— Тамарочка, деточка (аж мурашки по коже пошли: меня уже много лет так никто не называл, кроме внутреннего противного голоса, да и то тогда, когда он хотел мне обозначить, какая я дрянь), а ты куда путь держишь?

— В Калининград, — бурчу я.

— О, какой город красивый! Я там была, давно, правда, лет двадцать назад, в санатории. Море мне там очень понравилось — Балтийское. Какое-то оно душевное, все раны мне залечило. Я после того отпуска как заново рожденная бегала.

— Правда?

Такое чувство, что тетя Шура взяла меня за ручку и повела купаться. А море холодное и окунаться страшно, а она говорит: «Давай будем за руки держаться и подпрыгивать со словами: «Баба сеяла горох и сказала громко: «Ох!» На слове «ох» окунаемся!» Так мы с мамой всегда окунались, когда я еще совсем маленькая была. Какое странное чувство. На маму она мою совсем не похожа ни лицом, ни голосом, ни манерой разговаривать. Но как-то к ней начинаю проникаться, и стыдно становится за свои мысли перед ее приходом. Наверное, я покраснела, потому что тетя Шура заботливо спросила:

— Тамарочка, а ты хорошо себя чувствуешь?

И так мне захотелось расплакаться. Никто в последнее время не спрашивал меня ни о каком самочувствии, всех интересовали только выполненные показатели на работе.

— Хорошо. А у меня сегодня день рождения, пятьдесят лет, юбилей, — выпалила я, — и никто меня не поздравил! Дочка только, а все остальные забыли. Может, потому, что я его не отмечаю? Но все равно так обидно…

— Тамарочка, а у меня для тебя подарочек есть. — И полезла извлекать что-то из своих баулов.

Баночка малинового варенья! Я так люблю малиновое варенье! И закрыто сверху пергаментной бумагой, а на ней от руки надпись: «МАЛИНА». Так же бабушка моя всегда варенья делала. И всегда строго с надписями.

— Боженька никого без подарочков не оставит и тебя тоже. С днем рождения, Тамарочка! Все у тебя будет хорошо! Главное, про душу не забывай! Она — главное! А все остальное к ней и пристроится и приладится! Вон какая ты красавица (еще та красавица!), у тебя еще все впереди!

Хочется крикнуть: «У меня уже все позади!» Но тете Шуре это сказать невозможно, она уже обволокла меня своей аурой. Мне так хочется к ней прижаться и я, взрослая пятидесятилетняя баба, потеряв всякую совесть и стыд, канючу:

— А можно я к вам прижмусь?

— Конечно, деточка, иди ко мне.

Я тыкаюсь к ней в плечо, утопаю в этом необъятном теле, почувствовав тяжесть обнявшей руки, и ниагарский водопад слез начинает подтапливать наш вагон. И про все я ей сквозь рыдания рассказываю: и про жизнь свою несложившуюся, и про возраст, и про начальника козла, и про капитализм вонючий, и про любови неудачные — про все-все, что на душе навозными кучами копилось. Она гладит меня по голове, молчит, только платочком каким-то засаленным слезы мне вытирает. Поток моих обидок потихоньку иссякает вместе с израсходованным слезным ресурсом, рассчитанным на год. Мне больше не хочется ничего говорить, мне хочется просто молчать на сыром плече тети Шуры. А она и не тревожит, лишь по голове иногда поглаживает. Так и едем в молчании, пока голос проводницы не врывается в нашу тишину:

— Готовьтесь: Смоленск!

Я подрываюсь и начинаю благодарить, благодарить, благодарить… Вы парились в бане когда-нибудь? Помните ощущение легкости и даже невесомости какой-то? Вот примерно то же испытываю я. Хватаю все теть- Шурины сумки и лечу к выходу, чтобы хоть чем-то отблагодарить спасительницу. Кое-как сгрузившись по ступенькам, тетя Шура обнимает меня и говорит на прощание: «Деточка, про душу не забывай!» И ее тепло медленно уплывает в сторону вокзала, тонкой ниточкой унося что-то безмерно родное. Взбегаю по ступенькам и падаю на свою полку, упершись взглядом в стену. Как же хорошо…

Николай

Сзади раздается шорох, аккуратненько приоткрываю глаз и боковым зрением вижу мужичка, невысокого, самого что ни на есть обыкновенного. Новый попутчик… После освободительного излияния тете Шуре я как-то подобрела и возмущаться совсем не хочется. Просто полежу, может, опухшее лицо немного расправится. В зеркало я, конечно, не смотрелась, но по опыту это должно быть именно так. Шуршит что-то за спиной, а потом затихает, а я впадаю в сладкую полудрему: какая-то желтая дорога, какие-то кусты, цветы, бабочки… Мочевой пузырь не знает поговорки «Поплачешь — поменьше пописаешь» и настоятельно требует внимания к себе. Придется вставать.

— Здравствуйте! — бурчу я.

— Здравствуйте, я вам не помешал?

— Нет. — И стираюсь в коридоре.

Лицо в зеркале похоже на спелый красный помидор с вмятинами на левой щеке. Да и ладно, мне же не замуж выходить! Плетусь обратно.

— Еще раз здравствуйте, Николай я.

— А я Тамара.

— А давайте вместе чайку попьем? У меня бутерброды с колбасой вкусные есть. Не изыск, конечно, но путь мой недолог, ничего серьезного брать не хотел. Не откажетесь компанию составить?

И тут я понимаю, что дико хочу есть.

— Не откажусь, — пытаюсь я кокетничать, но даже не хочу представлять, как это выглядит со стороны.

— Я сейчас нам чаю принесу. Может, вы еще чего-нибудь хотите? Там шоколадки, печенье я в прейскуранте видел. Я вас угощу.

— Нет, спасибо.

Недоеденная «Аленка» напоминает о том, чтобы я не жадничала на халяву. Перезвон ложечек в стаканах склоняет к задушевной беседе, но мне разговаривать совсем не хочется. Но вот послушать готова: я сегодня добрая.

— А я к другу еду, в Минск. Давно не виделись, да и выставка там интересная — народных ремесел. Заодно и душу потешу, может, и опыта наберусь. Я сейчас на пенсии, а до этого на ювелирном заводе работал. Документами всякими занимался. Не любо все это мне было, но что же поделать? Детей растить надо было. А сейчас у них самих уже дети, и я им не нужен. Хотели они меня дачкой занять, а не лежит у меня к этому душа. Знаете, всю жизнь мечтал ложки деревянные делать. Они прямо манили меня, звали, а я все отмахивался: нет у меня времени на вас, несерьезно все это, надо деньги зарабатывать. А тут пенсия. Маленькая, конечно, но я теперь не жалуюсь. Окунулся в это ремесло и во Владимир даже ездил, мастеров нашел, чтобы научили ложки делать. Вроде ведь посмотришь: всего лишь ложка, а сколько труда в нее вложено, да и кормит она. Современные столовые приборы души не имеют. А здесь в каждую что-то вложено! Сначала трудно было учиться, а сейчас споро дело идет, мне и заказы теперь делают, так что с деньгами все в порядке. Не алюминиевый завод, конечно, а мне много ли надо? Со столькими людьми интересными познакомился, в выставках разных участвую. Была моя жизнь серые будни, а теперь каждому дню радуюсь. — И пошел мне все про ложки рассказывать. Да так рассказывает, что и меня своими ложками заразил. Как будто я их всю жизнь мечтала делать!

Надо же, как хорошая энергия передается! Блин, почему у меня нет такого занятия? Всю жизнь бумажки какие-то перекладываю да чужие балансы помогаю сводить! Мне бы такое любимое дело — уж я бы развернулась, засияла, засветилась!

Свет в вагоне приглушили, пора спать укладываться… А я и не заметила, как время за ложками пролетело! Вот что значит увлеченный человек! Не то что я: нужу и нужу про день рождения. Кстати, он уже и закончится скоро. А Николай вдруг достает маленькую деревянную ложечку:

— Это вам.

— Мне? В честь чего?

— А просто так. Я ночью выхожу, так что не увидимся. А душа у вас хорошая, теплая, приятно мне было с вами.

— Вот те раз, а я и двух слов не произнесла, просто слушала.

— Говорить-то все умеют, а вот слушать — мало кто. Хочу поблагодарить вас за это. — А я не стала отказываться: так приятен мне был неожиданный подарок.

— Спасибо.

— Спокойной ночи, Тамара, пусть вам приснятся добрые сны.

И я проваливаюсь в сон.

Тамара

— Ваши паспорта, пожалуйста!

Начались границы с их проверками документов. Поспать не дают нормально! Так и хочется сказать, что я везу все, запрещенное законом, но наученная горьким опытом не шутить с проверяющими любых рангов, сидя, вяло покачиваясь в такт колесам, предоставляю сонное опухшее лицо для сверки с еще более страшной фотографией на паспорте. Как же хочется спать! Во время очередной проверки замечаю новую попутчицу напротив, но мне так хочется досмотреть хороший сон про волшебные ложки (а то в последнее время мне снились одни кошмары), что я делаю вид, что сплю, плюхаюсь на полку и начинаю просмотр следующей серии.

— Девушка, перевернитесь на бочок, пожалуйста… — кто-то осторожно трясет меня за плечо.

Попутчица! Блин! Я совсем забыла, что я храплю как полковая лошадь. Я, конечно, не слышала, как храпят лошади, тем более полковые, но предполагаю, что именно так, как я. Иногда я даже сама от своих звуков просыпаюсь. Блин, как же стыдно! Причмокиваю губами типа я сплю и переворачиваюсь на бок, лицом к стенке. А-а-а, а вдруг звук храпа отразится о стенку и полетит к ней с удвоенной силой? Придется не спать больше, чтобы людям нервы не трепать.

— Паспорта, пожалуйста…

Слышу звук мужского голоса, сливающийся с моим храпом! Понятно, уснула, зараза, и продолжила храпеть. Стыдно вставать, но выбора-то нет. Достаю зеркало и любуюсь.

Доброе утро, Тамарочка! В первый день своего нового года ты выглядишь настолько ярко, что смотреть на тебя невозможно!

Ладно, если сидеть вертикально, то скоро отеки уплывут к ногам, а когда умоюсь да причешусь (хотя после поезда вопрос приличной прически очень спорен), то можно и примириться с собой. Беру полотенце и уползаю в туалет.

«Да…» — это единственное, что я могу сказать своему отражению в большом зеркале. «Да!!! — говорит отражение. — А незачем вчера Вселенную своими слезами омывать было».

Ладно, не впервой, кофейку попью, реснички подкрашу и… больше в зеркало смотреться не буду. Зачем лишний раз огорчаться? Е-мое! Со мной же попутчица! Я ей спать не давала, храпела! Извиняться надо теперь. Да еще знакомиться! Разговоры какие-то вести. Решено: обратно лечу самолетом! Никаких попутчиков!

— Извините, я храпела, спать вам не давала… — Натянутая на губы улыбка делает что-то вроде моего извинения.

— Нет, я не спала, мне просто вас жалко стало. Вы так стонали, как будто вас бьют, и я решилась вас попросить перевернуться на бок.

Блин, а я думала, что добрую сказку смотрю про ложки. А эти гады, видать, били меня. Ладно, проехали.

— Тамара, — перевожу разговор в нейтральное русло.

— Ой, тезка! А я тоже Тамара. Бывает же! Может, кофейку попьем? У меня шоколадка есть.

Моя «Аленка» намекнула, что она тоже готова собой поделиться.

— Давайте.

Свежезаваренный кофе в поезде! Какая роскошь появилась в наше время!

— Можно я вашей «Аленкой» угощусь? Вкус детства вспомнить захотелось!

— Конечно, а я вашу попробую, — улыбаюсь я и отламываю здоровенный кусок какого-то немецкого шоколада. Я в нем не слишком разбираюсь, но попробовать что-нибудь новенькое вообще люблю. Хотя часто такие эксперименты заканчиваются громкими забастовками моего желудка. Надеюсь, он не против нового вкуса шоколада?

— А вы не против, если я вас кое о чем спрошу?

— Да, пожалуйста. — А внутри все сжалось, как в детстве, когда стянул мамину шоколадную конфету, а над губами шоколадные усы остались, а ты об этом не знаешь, но по маминому тону понимаешь, что она все ведает, и наказание неминуемо.

— Сколько вам лет?

Ничего себе вопросик! Я расслабляюсь и говорю:

— Пятьдесят. Вчера исполнилось…

Правда, произношу это без сожаления и надрыва (спасибо, тетя Шура), а даже с каким-то задорным вызовом.

— Вот и сестре моей бы исполнилось пятьдесят. Вы меня простите, что я такой бестактный вопрос задаю. Кстати, с днем рождения прошедшим вас! Это все, что у меня есть с собой. — И протягивает еще одну такую же немецкую шоколадку.

— Спасибо.

Почему-то я утеряла вечно мешающее мне неудобство при приеме подарков, которое вызывало скорее неприятные чувства вместо радости. Шоколадка отодвигает Николаеву ложку и занимает свое торжественное место рядом с банкой варенья. Судя по подаркам, мой новый год жизни будет сладким. Наверное…

— Вы очень похожи на мою сестру. Вы знаете, она ушла в мир иной в прошлом году.

Здрасьте, приехали! То есть я похожа, и она умерла… Не нравится мне такой расклад. К этому утру с кофе и шоколадкой совсем не лепится.

Тамара, ты же вежливая, сделай подобающее случаю лицо и слушай. Твоего мнения, по крайней мере, пока, никто не спрашивает.

— Вы извините, я как-то не так выразилась… Просто вы действительно очень сильно похожи. А я еду на годовщину ее смерти. В Черняховск. Мне очень сильно ее не хватает. И ушла она так неожиданно, быстро. Мы не успели опомниться. Еще вчера она энергично заправляла своим магазином (у нее был магазинчик продуктовый), а потом неожиданно заболела. Поздно было что-то предпринимать. Один месяц — и человека нет. Вы знаете, Тамара, год прошел, а моя боль все не утихает. Я просто не могу поверить, как это может быть? Был человек — и нет человека. А она энергичной такой была, деловой. И себе дом построила, машины меняла и детям квартиру купила. Отдыхать каждый год в Турцию ездила, очень уж ей там нравилось, и менять ничего не хотела. Дом, сами понимаете, полная чаша, и она все наполняла его всякими дорогими вещами, наполняла… С личной жизнью, правда, не очень у нее сложилось. Когда перестройка началась, муж запил и ушел. Куда — неизвестно. А она рукава засучила — и давай пахать. Но, надо сказать, нравилось ей это, особенно деньги. Ради них она была готова работать и днем и ночью. Такое чувство, что жизнь она свою продала деньгам. Точнее, не деньгам, а благам, которые деньги дают. Вы не подумайте, человек она была душевный, не жадный, всегда выручит, всегда на помощь придет. Любили ее, хотя, может, любили не ее, а деньги. Этого уж я не знаю. А с ней мы всегда лучшими подружками были, всем делились. А перед болезнью она все деньги копила на квартиру. Для внука. А внуку-то три года! «Ничего, вырастет, будет жить и бабку добрым словом вспоминать!» А потом вдруг раз — и слегла. И магазинчик стал не нужен, и квартира. И накопленные деньги не спасли. Так жалко, вы себе представить не можете. Это сейчас я спокойно рассказываю, а сначала плакала все время. Такой человек был, а жизни-то и не видел: все деньги да работа. Только что в Турции душу отводила. Простите меня, что я все это вам рассказываю, очень вы уж на нее похожи…

Я?!! Вот я-то совсем на нее не похожа! Нет, может, внешнее и есть сходство, но отношение к миру и жизни у меня точно другое. Может, поэтому и кучу денег не заработала, и благ цивилизации в моем личном кот наплакал. Не знаю, почему-то не жалко мне Тамарину сестру. Может, я совсем очерствела с годами? А вот Тамару жалко: такая тоскливая ушедшая любовь в ее глазах. Хочется успокоить, найти добрые слова, но, по-видимому, словарь душевных высказываний был сожжен равнодушным наступившим капитализмом. Пытаюсь воскресить сострадание и… начинаю плакать. Нет, не так как на плече у тети Шуры, а как-то по-другому, сопереживательно, что ли. Беру Тамару за руку и со словами: «Все мы живы, пока о нас помнят», тихонько сжимаю ее ладошки, лежащие на столе. Интересно, откуда из моей головы приплыла эта умная фраза? А-а-а, сейчас неважно.

— Спасибо, Тамара, что выслушали и поддержали, — она убирает руки.

— Черняховск, собирайтесь!

— Всего вам доброго, Тамара!

— И вам счастливого пути, тезка! — Она обнимает меня, вздыхает и выходит.

Тамара ушла, а во рту остался привкус смерти. Горько-соленый какой-то. Надо срочно запить его чаем.

Варенье

— А можно еще чайку?

— Зеленый? Черный? — монотонно чеканит проводница.

— Черный с лимончиком.

— А лимон закончился, к сожалению.

— Давайте без лимона.

Вот тебе и прейскурант хваленый! Ложечка позвякивает, встречая поздний рассвет. Интересно, какая будет погода? Уже даже и не надеюсь на что-нибудь приличное. А банка варенья, ложка и немецкая шоколадка сгрудились, ждут своего часа, пока я им внимание уделю. Как странно воплотились в вещах и встретились в поезде душа, любимое дело и деньги. И как мне с вами поступить? Решаю съесть варенье (ну не тащить же стеклянную банку в рюкзаке, вдруг разольется?). А потом, если это и в самом деле душа, то ее я никому отдавать не собираюсь, она моя вся и навеки. Открываю банку и начинаю потихонечку вкусноту в рот отправлять и чаем без лимона запивать, или, наоборот, чай пить и малинкой его сдабривать, компенсируя отсутствие лимона. И что я привязалась к этому лимону? Можно подумать, это была цель моей жизни, а у меня ее кто-то уволок.

А у тебя, Тамара, есть цель в жизни?