Записку и кольцо Серафима обнаружила во время большого перерыва между парами, когда полезла в сумку, чтобы достать кошелек. Его она прятала в средний карман сумки с целью уберечь от грабителей. Если какой-нибудь хулиган порежет сумку, то в первую очередь наткнется на конспекты и учебники, а, значит, Серафимины капиталы имеют большую вероятность сохраниться в целости. Конечно, тетрадок с записями тоже жалко, но их-то в отличие от денег, в небольшом количестве присылаемых родителями, восстановить намного проще.

Вообще-то она собиралась идти в буфет за пирожками, куда ее и звали подруги. Но, наткнувшись на клочок бумаги, прятавшийся возле кошелька, удивилась — еще утром его тут не было. Потому что и сама Серафима, и тетя Варя, мамина сестра, у которой она временно поселилась, никогда не держали в своих баулах ничего лишнего и ежевечерне освобождали карманы от магазинных чеков и автобусных билетов, имевших привычку скапливаться в самых неожиданных местах. Значит, бумажку подложили уже здесь, в институте. Сима отстала от подруг, крикнув, что догонит и чтобы на нее заняли очередь, свернула в коридорный «карман», плюхнула сумку на подоконник и развернула записку.

Почерк был незнакомый, узкий, угловатый, с сильным наклоном влево. «Серафима. Носи кольцо всегда, не снимай. При взгляде на камень сконцентрируйся и мысленно или вслух произнеси: выхожу из подпространства, выхожу из надпространства, что бы мне ни показали, вижу все, как есть, в реале. Выучи наизусть, повторяй при взгляде на камень. Записку уничтожь. Никому ни слова».

Бред какой-то. Кому-то вздумалось поиграть в шпионов? Извините, Сима давным-давно выросла из детства. Хотя, конечно, не очень давно, еще три-четыре года назад она в запой играла с младшей сестрой Лизой в куклы. Но теперь-то она студентка. Серьезная, самостоятельная девушка. Ну, почти самостоятельная. Поэтому записку она, так и быть, уничтожит, но стишки учить не собирается, а смотреть при этом на кольцо — и подавно.

Погодите, какое еще кольцо?

Сима сунула руку все в то же среднее отделение сумки, пошарила в нем и очень, очень сильно удивилась, обнаружив искомый предмет.

Колечко было, надо сказать, так себе, ширпотреб, дешевка. Серебристый матовый металл без клейма, один-единственный прозрачный камушек вроде хрусталя. На самом деле, конечно, стекло, хотя, может, и фианит. Сима повертела сие незатейливое украшение, разглядывая так и сяк, а потом неожиданно для себя надела на средний палец. Позже, вспоминая этот момент, готова была поклясться: кольцо наделось само, без ее помощи.

Остаток перерыва она так и простояла возле окна, выучивая стишок, написанный странным почерком. Потом порвала записку на мелкие клочки и сунула в сумку, намереваясь выкинуть дома. Естественно, осталась без пирожков.

К счастью, третью пару отменили, и можно было пойти домой, к тете Варе, которая уже наверняка приготовила обед. Но Сима решила позаниматься в лингафонном кабинете. Преподавательница немецкого задала выучить дифтонг «нг», который, по ее словам, у студентки Серовой хромал на обе ноги.

В кабинете дремала лаборантка, очнувшаяся от стука входной двери. Сима обменяла читательский билет на диск и прошла к столику с плеером и наушниками. Лаборантка поднялась и вышла.

И почти сразу же в комнате появился Витька Волков.

Он был на курс старше, жил по соседству с тетей Варей и очень, очень нравился Серафиме. Высокий, спортивный, с носом горбинкой и румяными щечками, Витька, конечно, не замечал невзрачную первокурсницу, что было очень обидно. Сима, занимаясь возле окна в своей комнате, высматривала в соседнем дворе Витьку, и, когда он появлялся, все бросала и бежала то за водой, то за яблоками в сад. Увы, никакого внимания он ей не оказывал. Всего один раз они шли в институт вместе, и Сима больше молчала и смущалась. Болтал в основном Витька, но вскоре заскучал и отставил соседку, заметив идущую по другой стороне улицы одногруппницу, перебежал к ней и завел оживленную беседу.

Симе было тогда очень обидно. Она ругала себя последними словами и уже начала придумывать разные варианты привлечения внимания. Поэтому, увидев зашедшего Волкова, вздрогнула. А когда он подошел и сел рядом, и вовсе вспыхнула.

Сними наушники, жестом показал Витька. Сима послушно сняла и пробормотала:

— Привет.

— Привет, соседка, — улыбнулся Витька, и его улыбка заставила сердце девушки радостно затрепетать. — Я заметил, ты сегодня осталась без обеда.

Он заметил? Заметил! Вот это да! Значит, все-таки обратил на нее внимание! Сима зарделась еще больше.

— Слушай, — продолжал парень, — хочешь, сгоняю в буфет, принесу чего-нибудь?

Сима, не в силах произнести не слова, только кивнула.

— Заметано. Прямо сейчас и побегу. И мы с тобой разопьем по пакетику сока и разъедим по пирожку. Только вот у меня с собой наличности маловато. Добавишь?

Сима снова кивнула и взялась за сумку.

— Какое у тебя занятное колечко, — сказал Витька. — Где оторвала?

Колечко. Взгляд на камень. Записка. Стих.

«Выхожу из подпространства, — забормотала Сима, — выхожу из надпространства, что бы мне ни показали, вижу все как есть в реале». Потом рассердилась — рядом сидит такой интересный парень, а она, дурочка, бормочет какие-то глупые стишки, вместо того, чтобы наслаждаться каждой минутой. Он ведь может принять ее за сумасшедшую и никогда больше не подойдет. Никогда.

Сима подняла на Витьку извиняющий взгляд и обомлела.

Тот сидел неподвижно, уставившись в одну точку, куда-то поверх головы девушки. Она обернулась и посмотрела туда же. Ничего особенного — окно, за которым буйствовала осень с ее желто-красным колером, белые облака и проглядывающее из-за них солнышко, уже не столь жаркое, как летом, но еще теплое.

Сима снова повернулась к парню. Он все так же изображал истукана с остекленевшим взглядом.

Ей стало страшно. Она осторожно дотронулась до Витькиного плеча. Никакой реакции. Потрясла, сперва потихоньку, потом сильнее. И снова безрезультатно.

Да что же это такое, в отчаянии подумала она. Может, он внезапно заболел? Ну, приступ какой-нибудь случился. Она понятия не имела, что это может быть за болезнь, но очевидно же — человеку требуется помощь. И лаборантка как назло куда-то подевалась. Сима боялась оставлять Витьку одного, однако время шло, а он все не приходил в себя.

Тогда она решилась.

— Я сейчас, — шепнула она Витьке. — Ты погоди, потрепи немного. Я быстро.

Его тонкие пальцы безжизненно лежали на столе. Сима, не выдержав, быстрым движением погладила их, и лишь затем опрометью выскочила из кабинета.

В коридоре, как назло, никого не было. Естественно — все, и студенты, и преподаватели, находились на парах, а те, у кого занятий не было, ушли домой. Сима заметалась туда-сюда, надеясь, что кто-нибудь да появится. Но никто не появлялся. Надо вызвать скорую, решила наконец она. Телефон наверняка есть на каждой кафедре. Ну, где же, где хоть одна? Ага, вот. Наконец-то. Кафедра прикладной экономики. Не их факультет, конечно, но не откажут же здесь в помощи.

Секретарша, престарелая матрона, вязала носок и взглянула на Симу поверх очков с явным неудовольствием.

— Там человеку плохо! — выкрикнула Сима. — Вызовите неотложку! Скорее!

— Успокойтесь, девушка, — нравоучительно произнесла секретарша. — Как я вам вызову? Телефон-то отключили.

— Как отключили? — оторопела Сима.

Она не могла поверить. Отключили телефон, когда Витьке Волкову плохо? Да такого просто не может быть! Сейчас Сима была абсолютно уверена — в институте телефон для того и существует, чтобы использовать его для нужд Волкова Виктора, студента второго курса факультета математическо-механических процессов! Для чего же еще?

— Так отключили. За неуплату. У всего института. Так что не шумите, вызывайте неотложку со своего мобильника.

Как будто эта грымза не знала, что в институт не пускают с мобильниками! Об этом даже в договоре прописано. Сима еще удивилась: как это так — не носить с собой сотовый? Однако в приемной комиссии ей объяснили: в корпусах института расположена довольно тонкая аппаратура, работа которой несовместима с посторонними волнами, и если она хочет учиться именно здесь, ей придется выполнять требования, предъявляемые учебным процессом. Сима подчинилась и договор подписала. Никакой аппаратуры, ни тонкой, ни толстой, она пока не видела. Но ведь и училась всего месяц. Впрочем, все это могло оказаться враньем с целью заставить студентов не висеть на занятиях в Интернете и не писать ежесекундно смс-ки.

Сима в отчаянии выскочила в коридор и побежала обратно в лингафонный кабинет. А ну как лаборантка вернулась. Сима ей все объяснит, и та наверняка что-нибудь придумает.

Она влетела в кабинет.

Виктора не было. Зато лаборантка сидела на месте.

— А… где?

Сима замахала рукой в сторону стола, за которым она оставила неподвижного парня.

— Что — где? — меланхолично отозвалась девушка.

— Ну… тут человек сидел. Он где?

— Ушел.

— Ушел?! Но ему же плохо стало.

— Не знаю. Может, сначала стало плохо, а потом хорошо. Когда декан приходит, обычно так и бывает.

— Декан?!

— Ну, декан, декан. Знаете, кто это такой?

— Знаю, — не очень уверенно отозвалась Сима.

— А раз знаете, давайте сюда диск, забирайте читательский и топайте в деканат. Вас там ждут.

Девица посмотрела каким-то особо выразительным взглядом — мол, знаем, зачем вызывают; небось, наделала делов, вот и думают теперь, то ли выгнать, то ли стипендии лишить.

2. Дознание

Сима шла и думала: может, и правда хотят отчислить. Может, она сделала что-то такое — неосознанно, конечно, сделала — от чего Витьке стало плохо. Поглядела как-то не так. Сказала грубое слово. Нет, ерунда, ничего такого она не делала и не говорила. Тогда, может, у него аллергия? Но на что? Да и разве она проявляется именно так, в виде столбняка? Он же не чихал, не кашлял, и глаза у него не слезились. У Лизы вот была аллергия на виноград, она как его объестся, сразу сыпь по всему телу, мелкие такие пузырьки, и чешутся — ужас. А у Витьки никакой сыпи Сима не заметила.

Чем ближе она подходила к деканату, тем больше слабели ноги. Ну, вот как будто на пути у нее тугая морская волна, и ей приходится с каждым шагом преодолевать сопротивление. Чем ближе к деканату, тем волна накатывала стремительнее, и очень хотелось поддаться ее напору и убежать подальше и побыстрее, чтобы не догнала. Как же, не догнала. Еще как догонит, потом наподдаст и перевернет. Нет, уже лучше пусть все поскорее закончится. Конечно, и мама, и папа, и тетя Варя очень расстроятся, если ее отчислят. Но ведь она, в конце концов, не парень, ей в армию не идти. Поступит на вечерний, пойдет работать, а в следующем году снова на дневной подаст. Кстати, за год немного денег скопит. Хотя, где тут работать-то, в этом Заборске? Разве что к тете Варе в дом культуры идти сменщицей…

— Серова? Ну, чего стоите? Заходите. Игорь Васильевич ждет.

Секретарша факультета, миловидная блондинка в голубом джемпере, который очень шел к ее большим синим глазам, ободряюще улыбнулась и кивнула на дверь с надписью «Декан математическо-механического факультета, доктор мат.-мех. наук, профессор Клавдий И. В.». Сима открыла дверь и нерешительно шагнула в кабинет.

Декан сидел за столом. Рядом с ним, на стульях, расположились еще двое: куратор их группы Николай Порфирьевич — немолодой, седой мужчина, сохранивший, впрочем, благородство манер и приятный облик, и длинный молодой человек, которого Сима не знала. Куратор смотрел из-под кустистых бровей испытующе, но не осуждающе, длинный что-то строчил карандашом в блокноте. Клавдий разговаривал по телефону. Точнее, слушал, потому что молчал в трубку. Странно, подумала Сима, телефоны-то все поотключали. Потом сообразила — это была внутренняя линия.

Наконец Клавдий сказал «Хорошо, я учту», положил трубку на рычаг и посмотрел на Симу.

— Серова? — спросил он бесцветным голосом.

— Да, — хрипло выдавила Сима.

— Сядьте.

Она оглянулась в поисках стула и только тут заметила — в углу, в узком кресле, сидит еще один человек. Он не смотрел на девушку, его глаза вообще были закрыты, но на один короткий миг Симе показалось, что он видит ее даже вот так, сквозь опущенные веки. И вообще, самый главный здесь именно он, а не декан, и уж подавно не куратор с парнем.

— Серова, сядьте, — в голосе декана послышалось нетерпение. — Чего вы стоите, как вкопанная?

— Она волнуется, — сказал парень, прекратив строчить.

— Ничего, пусть поволнуется, — добродушно разрешил Николай Порфирьевич. — Молодежи полезно сердечное волнение.

Сима наконец уселась на краешек ближайшего стула и нервно сглотнула.

— Итак, — произнес Клавдий, — мы вас слушаем.

— Здрасьте, — сказала Сима.

— И вам не кашлять, — ухмыльнулся длинный. — Игорь Васильевич, девушка, возможно, не догадывается, зачем ее вызвали.

— Так уж и не догадывается, — отозвался декан. — Серова, где вы взяли базис?

— Чего?

Она растерялась. О чем они спрашивают? Какой такой базис? Множество векторов, что ли? Ну, и как его вообще можно взять? Он же не интеграл, в конце концов. И не производная. Рассчитать, вычислить, изобразить графически — можно. Но взять?! Это что же, новое слово в науке?

— Ну вот, как всегда, — поморщился декан. — Ничего не знаю, ничего не видела, не слышала. Я спрашиваю о базисе, который вы накинули на студента Виктора Волкова. Знаете такого?

Сима кивнула.

— Прекрасно. Вы вдвоем сидели в лингафонном кабинете, так?

Снова кивок.

— А потом, в процессе общения, накинули на него простой условный базис, из которого тут же вышли, а он не смог. Так где вы его взяли? Вам кто-то дал, продал из старшекурсников? Вы заранее заказывали или воспользовались первым попавшимся?

Она ничего не понимала. Игорь Васильевич говорил сейчас вовсе не о математическом понятии, а о каком-то другом базисе. Который берут, накидывают, а потом выходят. Имеется в виду какой-то предмет? Сетка? Почему нет? Ортогональная сеть же существует, пусть только в теории, но все-таки. Сима представила, как накидывает на Волкова сетку типа авоськи, такую старомодную сумку прошлого века, сплетенную из множества веревочек, с которой тетя Варя ходила в магазин. Витька путается в ней, барахтается, потом запутывается окончательно и оказывается связанным по рукам и ногам, замирая, как истукан.

Да, но почему он замер столь внезапно — сидел, говорил что-то, и вдруг — р-раз — мгновенно застыл. Ничего не понятно. Вернее, понятно только одно: произошла ошибка. Либо Симу принимают за кого-то другого, либо она, сама того не желая, оказалась замешана в чем-то, о чем не имеет ни малейшего понятия. Но в чем?

— Я не брала никакой базис. И не накидывала. Вообще не представляю, как это сделать. Не знаю, о чем вы говорите.

— А вдруг и правда не знает? — спросил длинный.

— И как вышла, тоже? — сердито спросил декан. — Если бы не Лариса Ивановна, он бы до сих пор там сидел. Хорошо, лаборантка сообразила и позвала вас, Юрий Леонидович. А если бы студент попал в базис вне стен института?

— Вот и я о том же, — отозвался длинный. — Если бы она знала, что такое м-базис и с чем его едят, ни за что не стала бы использовать его вне стен лабортории. Это же чревато. Маленькая что ли. Сама должна понимать.

Он посмотрел на Симу, чтобы удостовериться: нет, не маленькая. Сима непроизвольно сгорбилась.

— Но вышла же как-то! — воскликнул декан. — Это, знаете ли, невозможно в принципе — не знать и выйти.

— Сима, — мягко спросил куратор, — у вас с Волковым отношения? Вы ему за что-то мстите?

— Вовсе нет! — вспыхнула девушка. — Ну… просто я не успела пообедать сегодня, а у нас отменили третью пару, вот я и пошла позаниматься немецким. А тут он… Ну, Виктор, то есть, зашел. Говорит, я схожу в буфет, куплю чего-нибудь, а потом я смотрю, он сидит и не двигается…

— И вы сбежали? — в голосе куратора звучало осуждение.

— Нет, я побежала за помощью, думала, ему плохо стало, ну, заболел. Никого не нашла, и телефон отключен. На кафедру экономики зашла, хотела позвонить. Вы спросите у секретарши, она там носки вяжет, она подтвердит, если не верите.

— Верим, верим, — закивал длинный. — Расскажите поподробнее, что произошло между тем, когда Волков попросил сходить в буфет и тем, как вы обнаружили, что он не двигается.

Сима замерла. Она наконец-то стала подозревать: все происходящее как-то связано с кольцом и запиской, той самой, разорванной на мелкие клочки, и с написанными на ней строчками. Но связь эта казалась смутной и не поддавалась никакой логике. И потом, что такое базис? И не простой, а какой-то м-базис.

— Ничего, — ответила она. — Я полезла за кошельком, а потом гляжу — он, Виктор, то есть, сидит и не двигается, будто остолбенел.

— М-да, — произнес декан. — Значит, вы утверждаете, что базис не накидывали?

— Я даже не знаю, что это такое. То, есть, конечно, знаю, но лишь как теоретическое понятие. А теоретическое понятие ведь нельзя накинуть, правда?

— Правда, — согласился куратор. — Но в данный момент мы говорим о вполне материальных вещах. Могла бы сухая теория обездвижить человека, как думаешь, Победиша?

— Кто? — растерялась Сима. — Победиша?

— Эх, молодежь, — вздохнул Николай Порфирьевич. — Классику не читают, изречениями великих предков не интересуются.

Длинный тем временем задумчиво постукивал тупым концом карандаша по поджатым губам и внимательно смотрел на Симу, отчего ей стало неуютно.

— Кажется, я догадался, — сказал он наконец, не отрывая взгляда от Симы. — Ей могли продать базис как приворотное средство. И назвать как-нибудь соответствующе. Например, обольститель. Или совратитель. Если помните, похожий случай произошел года три назад.

— Кто ж не помнит, — отозвался декан. — Это когда обнаружили целый канал, через который реализовывались базисы самых разнообразных назначений?

— Но ведь канал прикрыли, — сказал куратор. — Утечка прекратилась, так? Так. Да и некому теперь промышлять базисы. Все сотрудники тщательно проверяются, а Сундуков, единственный, кто мог беспрепятственно вынести базисы, то ли погиб, то ли скрывается неизвестно где. Я правильно помню, в тот раз организацию канала свалили на исчезнувшего накануне Сундукова?

— Что значит — свалили? — удивился декан. — По-моему, все предельно ясно. Сундуков исчез буквально за день до обнаружения канала. Мы все прекрасно знаем… гм… знали его способности предвидеть события. Напрашивается логичный вывод: сбежал, так как боялся разоблачения.

— Это не доказано, — возразил куратор. — Презумпцию невиновности никто не отменял, Игорь Васильевич. Давайте не будем про это забывать. Логичные выводы не являются доказательством преступления.

— Убедили, — поднял руки декан, как бы сдаваясь. — Не будем спорить на эту тему. Сундукова признали наиболее вероятным организатором поставок, и только. Никто его не судил, да и преступником он не объявлен. А то, что он всегда был вашим любимчиком, я помню.

— Способный студент, — согласился куратор. — Талантливый и усердный.

— Однако мы так и не выяснили, где Серова взяла базис, — сказал Клавдий. — Возможно, он попал к ней случайно, да и активация произошла тоже помимо ее воли. Серова, скажите, не дарили вам относительно недавно какой-нибудь небольшой предмет? Игрушку, брелок, флакон с духами, ручку?

Кольцо. Сима сразу же подумала про кольцо и записку. Во что же она вляпалась? На всякий случай решила промолчать и пожала плечами, изображая задумчивость.

— Выяснить, к чему именно привязали базис, невероятно трудно, — сказал длинный. — Привязка к предмету исчезает сразу после активации. Однако нельзя забывать о ключ-слове. Практически невозможно активизировать базис, не зная ключа.

— Он может быть совсем простым, — сказал Клавдий. — Например, «привет».

— Да они на каждом шагу друг друга приветствуют, — это куратор. — А теперь представьте: кто-то передает Серовой базис, не объясняя, что это такое. И тем более, не сообщая ключ-слова. Что произойдет в этом случае? А вот что. Она либо вообще никогда не активирует базис, либо сделает это совсем не в том месте и не в то время. Ну, и какой во всем этом смысл?

Сима наконец-то поняла: исключать ее не собираются. Им надо только выяснить, что произошло с Витькой, и откуда взялся поразивший его базис. Ей, кстати, тоже. Таинственный м-базис все больше занимал ее мысли.

Про кольцо, само собой, она решила не упоминать. Отберут еще. К тому же, автор записки предупреждал: никому ни слова.

— Это не она, — донесся глухой голос из кресла. — Возможно, он сам. Или кто-то третий.

— Вы уверены? — обратился к креслу декан.

— Что не она — абсолютно.

— Но как смогла выйти? Природная способность?

— Не знаю. Возможно.

Симе очень хотелось повернуться и рассмотреть говорившего. Но она боялась. Боялась очень сильно, до дрожи в коленях, не понимая, почему.

— Хорошо, тогда отпустим девушку. Все согласны?

Куратор и длинный кивнули.

— Вы свободны, Серова.

— До свидания, — пробормотала Сима и выскочила из кабинета.

— Все хорошо? — спросила улыбчивая секретарша. Сима вспомнила, что ее зовут Мария.

— Ну… да, хорошо, — немного замявшись, ответила девушка, хотя сама не понимала, хорошо или нет. Наверное, все-таки хорошо. Ее не исключили, стипендии не лишили.

— А зачем вызывали-то?

— Зачем?

И, правда, зачем? Сима не помнила, и это казалось странным. Ни одного слова, произнесенного деканом, не осталось в ее голове — та вообще была пустой, как барабан.

Но ведь что-то же они говорили. Спрашивали, а она отвечала. Сначала боялась, потом страх пропал.

— Да так, ничего особенного, — промямлила Сима и со странным чувством опустошенности вышла из деканата.

3. Подруги

— Ты где пропала? Мы ждем, ждем…

— Зачем?

У входа в институт на лавочке сидели две девушки из ее группы, Лена и Татьяна. С ними она познакомилась в первый же день в очереди в библиотеку, когда всей группе надлежало получить учебники на семестр. Очередь была длинная, девчонки разговорились, потом продолжили знакомство в ближайшей кафешке, дешевой, но вполне сносной. С тех пор они втроем занимали один стол на лекциях и вообще старались держаться вместе. Лена, местная медалистка, недобрала один балл в столичный университет и вернулась домой, тут же поступив путь не в престижный, зато вполне приличный институт. Татьяна, староста группы, тоже была коренной жительницей, но в отличие от Лены никуда поступать не ездила, решив не улетать из-под родительского крылышка.

— Ну, как зачем? Узнали, что тебя Клава потянул, решили выяснить, в чем дело.

— Мы в библиотеке сидели, — пояснила Лена, — а тут Андрей Двадцаткин зашел, говорит, Серову в деканат вызывают. Мы сразу туда, но нас не пустили. Мы решили здесь подождать. Зачем тягали-то?

Ну, вот как признаться девчонкам, что она ничего не помнит? Не поверят ведь, подумают, зазналась Симка совсем.

Можно было соврать что-нибудь, придумать. Но это еще хуже, врать Сима не умела совершенно.

— Девчонки, — смущенно призналась она, — верите, нет, но я как от декана вышла, так сразу забыла, зачем вызывали.

Девушки переглянулись, а потом Татьяна взглянула на Симу понимающе:

— Это стресс. Точно говорю, стресс. Может, они пугали тебя? Это из-за происшествия с Волковым, да? Что-то у вас с ним было?

Сима силилась вспомнить, но ничего не вспоминалось. С Волковым?

— Вроде нет, — сказала неуверенно.

— Ладно, посиди, успокойся, — заботливо сказала Лена. — Раз ничего не помнишь, значит, это несущественно. Сейчас пойдем, попьем кофе, слопаем пару пончиков. Для восстановления душевного равновесия.

— Ух ты, какое колечко! — восхитилась Татьяна. — Купила, да? А где? Тоже такое хочу! Дорогое, нет? Это серебро или белое золото? А камень какой? Бриллиант, небось?

Татьяна всегда хотела то же, что у других. Самое странное, в конце концов она получала желаемое.

Кольцо? Сима посмотрела на палец. Ну да, кольцо. Записка. Стих.

Выхожу из подпространства…

Едва она закончила мысленно произносить стишок, как все вспомнила.

Она подняла глаза на подруг:

— Девчонки. Я вам сейчас такое расскажу…

И рассказала. Естественно, за исключением странного стишка и таинственного появления кольца в сумке.

— Базис? — недоуменно произнесла Лена. — Понятия не имею, что это такое. Может, на старших курсах проходят. Клава так и сказал — кто-то из старшекурсников продал?

— Да, — кивнула Сима. — Дал или продал. Или подарил. И вроде еще спросил, заказывала ли я этот самый базис заранее. Потом упоминал какой-то канал, который прикрыли года три назад, что ли.

— А-фи-геть, — произнесла Татьяна, сидевшая до того с открытым от изумления ртом. — Слушай, а тебе не кажется, что здесь замешана мафия? Может, базис — это психотропное оружие или отравляющий газ?

— С ума, что ли, сошла? — возмутилась Лена. — Откуда у Симки отравляющий газ? Сим, у тебя ведь его нет, правда?

— Нет, — согласилась Сима. — И с мафией я никаких дел не имею.

— Не, я не про то, что ты имеешь с ними дело, — начала оправдываться Татьяна. — Может, на Волкова кто другой покусился. В смысле, совершил покушение. А подумали на тебя.

Сима пожала плечами.

— Или это гипноз, — продолжала развивать мысль Татьяна. — Его кто-то загипнотизировал на расстоянии, а? Просто так совпало, что в этот момент ты сидела рядом.

— Кстати, да, — согласилась Лена, — гипноз — это более правдоподобно. Зомбирование еще.

Правдоподобно, но необъяснимо. Зачем кому-то гипнотизировать студента-второкурсника?

— Ты вспомни, вспомни. Может, слышала чего. Ну, там, тихое бормотание из-под соседнего стола. Или у него наушники были в ушах. Он что, вот так сидел-сидел, и раз — окаменел, да?

— Да я, если честно, не заметила, — сказала Сима. — Полезла в сумку за кошельком, а он увидел кольцо и говорит — какое, мол, интересное. Я на него поглядела, а он уже того… не двигается.

Татьяна расширила глаза:

— Может, у тебя кольцо такое… гипнотическое? Столбняк вызывает?

— Базис, — поправила Лена. — Они же про какой-то базис говорили. Сима из него вышла, а Витька не смог. При чем тут кольцо? Ты вот на него смотрела, и что? Загипнотизировалась?

— Ну, может, оно только на мужиков действует, — нашлась Татьяна. — Такое специальное приворотное колечко. Слушай, Сим, скажи, где взяла. Я тоже хочу.

— Тетя Варя подарила, — соврала Сима.

— Так это, наверное, наследное кольцо, да? Доставшееся от прапрабабки. У тебя в родне никого не было с фамилией Борджиа?

— Борджиа не гипнотизировали, а травили, — поправила Лена. — И вообще, хватит городить ерунду. Пошли в кафешку.

— Пошли, — согласилась Татьяна. — А ты, Сима, теперь обходи этого Волкова стороной. Тот тип в кресле не зря сказал, может, он, Витька, сам. Чего сам, конечно, непонятно, но вдруг это он тебя хотел загипнотизировать, а получилось — гипноз отразился от кольца да на него и подействовал.

Легко сказать — обходи стороной. Симе сейчас больше всего на свете хотелось не тащиться с девчонками в кафешку, а побежать домой, увидеть Волкова и расспросить обо всем, что произошло. Знает ли он про таинственный базис, как и почему впал в ступор, как себя чувствует и не обиделся ли на нее, Симу.

Впрочем, совет, данный Татьяной, был, что называется, в точку. Сима весь оставшийся день выглядывала в соседнем дворе Витьку, а когда увидела, быстро побежала в сад.

— Витя! — закричала она через забор. — Витя!

Он нехотя повернулся, и Сима невольно отпрянула — в его глазах светилась неприязнь.

— Ну, чего?

— Ты… как себя чувствуешь?

— Как урод последний, — грубо ответил он.

Сима опешила:

— Почему?

— Да потому. Пожалела двадцать рублей на пирожок, да? Смылась, а меня кинула.

— Почему пожалела-то? — еще больше поразилась Сима. — Почему смылась?

— Да еще декану сдала, — процедил Витька.

— Ничего я не сдавала, — оправдывалась девушка, чуть не плача. — Я как лучше хотела, за помощью побежала. Тебе ведь плохо стало.

— Чего-о-о? — презрительно протянул он. — Мне плохо? Ты ври, да не завирайся.

Он уже собрался вернуться в дом, но Сима собрала последние силы и выпалила:

— А ты знаешь, что такое базис? М-базис?

Он остановился и резко обернулся. Его обычно румяное лицо побелело, а в глазах плескался такой ужас, что девушка и сама испугалась не на шутку. Впрочем, парень, кажется, смог взять себя в руки и сказал:

— Понятия не имею. И ты забудь, ясно?

Сима молчала.

— Я спрашиваю, ясно? — повторил он громче.

Она кивнула и еще некоторое время смотрела на дверь, закрывшуюся за Витькой.

Почему он так испугался? Может быть, м-базис и вправду ужасное психотропное оружие, которое подействовало на Витьку не лучшим образом? Но ведь он определенно знает, что это такое. Знает, но не хочет говорить. Почему?

Ответ напрашивался сам собой: потому что таинственный м-базис накинул сам Волков, в этом у нее сомнений практически не было. Но накидывать почему-то было нельзя, и он свалил вину на Серафиму, за что, собственно, ее и тягали к декану. А теперь Витька боится, что все всплывет. Или он боится чего-то другого?

Но чего именно?

4. Тетя Варя

Тетя Варя пришла только к вечеру. Они в своем доме культуры готовили концерт, и тетя пела в хоре ветеранов. По этому поводу она каждый раз рассказывала один и тот же старый анекдот:

— Приходите к нам в хоровой кружок. Мы славно проводим время. Танцуем, едим, пьем.

— А поете когда?

— По дороге домой.

Сима представляла хор ветеранов, строем идущий вдоль улицы и горланящий «Ой, цветет калина», очень чувственно и громко ойкавший, и это смешило ее больше, чем сам анекдот.

Впрочем, пели они не «Ой, цветет калина», а какую-то старую песню, начинавшуюся словами: «Месяц спрятался за рощу, спят речные берега, хороши июльской ночью сенокосные луга». Тетя Варя мурлыкала ее, когда готовила ужин. Вот и сейчас она старательно выводила рулады, а когда дошла до слов «Только я ли виновата, что потеряно кольцо», Сима не выдержала и зашла в кухню. Тетя Варя раскатывала тесто на пельмени.

— А, студент! — прервала пение тетя, увидев племянницу. — Как успехи?

Почему-то она называла Симу именно «студент» — в мужском роде.

— Нормально, — вяло отозвалась девушка.

— А коли нормально, бери стакан и вырезай кружочки, — скомандовала Тетя Варя. — Да руки-то, руки вымой! Кстати, как тебе колечко, приглянулось?

И снова — в который раз за сегодняшний день — Сима замерла, пораженная.

— Колечко? — хрипло переспросила она.

— Симка, что с тобой такое? — обеспокоенно спросила тетя. — Вон же оно, на пальце у тебя. Понравилось, нет?

— Ну да, понравилось, — неуверенно ответила Сима.

— Это хорошо, — отозвалась та. — Я-то боялась, вдруг не понравится.

Сима начала что-то понимать:

— Так это вы его в мою сумку подложили?

— А то кто же? — изумилась тетушка. — Вчера вечером. Ты уже спала, а я про него вспомнила. Дай, думаю, сюрприз племяшке сделаю. Ты утром встанешь, а в сумке — подарочек!

— Так чего ж просто на столе не оставили? — теперь уже Сима не могла скрыть удивления.

— У нас в доме разве можно что на столе оставить? Пусюлечка найдет да заиграет до смерти. Потом хоть по всем щелям ищи, хоть половицы переворачивай, не отыщешь.

Пусюлечка, тетушкина кошка, и вправду заигрывала любую мелочь, попадавшую под лапу. Тут Сима согласилась с тетушкой — оставлять кольцо на откуп зверюге нельзя.

— А… что это за колечко, откуда? — спросила Сима, приступая к вырезанию кружочков и облегченно вздыхая — сама того не зная, она не соврала Татьяне о происхождении украшения. — Наследственное?

Тетя Варя взялась за фарш:

— Да какое там наследственное. Это ж Матвей наш Петрович презентовал. Передай, говорит, своей Серафимушке, пусть пофорсит перед подружками.

Матвей-наш-Петрович являлся приятелем тети Вари по клубу «Те, кому за…» Как говорила сама тетушка — тот же хоровой кружок, но усугубленный. Усугублялся он, по всей видимости, разухабистостью: пожилые люди, два раза в неделю собиравшиеся все в том же доме культуры, плясали до упаду, горланили так, что сотрясались старенькие люстры, и пили дешевые вина, по нескольку раз бегая за ними в круглосуточный ларек. Сима удивлялась такому пристрастию к гулянкам, но не возражала — тетя Варя после сборищ расцветала, летала как девушка и постоянно мечтательно улыбалась.

— А он где его взял?

— Сима! — строго сказала тетя Варя. — Ты задаешь неприличные вопросы. Откуда я знаю, где взял. Может, купил. А может, от жены-покойницы осталось.

Вот только не хватало носить украшения жены-покойницы. Интересно, ее фамилия была не Борджиа?

— Не сердитесь, теть Варь, — попросила Сима. — Одной моей подружке очень понравилось. Она просила узнать, где такие продают.

— Ну, ладно, узнаю завтра. У нас ведь завтра вторник? Пойду в клуб, там и узнаю.

— А записку тоже он писал?

Тетя Варя оторвалась от перемешивания фарша и спросила:

— Это еще какую-такую записку?

Сима поняла: про записку спрашивать не следовало. По крайней мере, не в лоб, а как-нибудь исподволь. Например: а кроме кольца вы ничего мне в сумку не клали? Увы, ошибка была совершена.

Пришлось делать вид, что смутилась:

— Да это… нашла в сумке записку. В кино приглашали, а кто — неизвестно, потому что не подписана.

— Пошла бы в кино, да узнала, — заявила тетя Варя. — А с чего решила, будто я ее подложила?

— Ну… вдруг через вас передали. Как кольцо.

— Кольцо передал Матвей-наш-Петрович. А записку не он. Ты что ж, подумала, что он тебя в кино приглашает? Ему знаешь, сколько лет? И потом, у него радикулит и сердце. В кино. Надо же, чего удумала.

Тетя Варя перешла на ворчание, и Сима поразилась — неужели она ревнует своего приятеля к ней, Симке? Или неприятна сама мысль, будто ее кавалер может пригласить в кино молодую девушку?

— Это, наверное, кто-то с нашего курса, — сказала Сима. — У нас ребята часто так делают. Стесняются, вот и пишут записочки.

Тетушка мгновенно успокоилась и заверила — безусловно, какой-нибудь мальчик с курса, потом пожурила племяшку — зря, мол, не пошла в кино, а затем снова принялась напевать про потерянное кольцо и тропинки, пахнущие мятой и ромашковой пыльцой.

Сима же запуталась окончательно. Выходит, тетя Варя подложила ей только колечко, а записку подсунул кто-то другой. Однако этот кто-то был прекрасно осведомлен о кольце и о том, что его получила именно Сима, потому что первым же словом в записке стояло ее имя. Как такое могло произойти? Голова шла кругом, а потом и вовсе разболелась, потому что ни одного более-менее здравого объяснения не находилось.

После ужина тетя Варя по обыкновению включила телевизор и прилегла на диване. К ней под бок пристроилась Пусюлечка, и тетя вскоре захрапела, не досмотрев ток-шоу «Не могу молчать». Созданное на областном телевидении, оно практически повторяло аналогичные программы всероссийских каналов — скандалы, сплетни, разоблачения. Сима ток-шоу не смотрела, да и вообще не понимала смысла подобных передач — все кричат, шумят, в чем-то друг друга обвиняют, будто толпа зверей на скотном дворе.

Поэтому девушка вытащила из книжного шкафа папку с бумагой, карандаши и, уединившись в своей спальне, принялась рисовать.

Посередине листа вскоре возникло колечко, то самое, с маленьким камушком. Из камня струился мягкий свет, а через само кольцо проходило подпространство — его Сима изобразила множеством парабол с точками перегиба внутри кольца и клубами тумана. Из подпространства выходила темная фигура, почему-то мужская, одетая в длинное летящее пальто и ковбойскую шляпу. Одной ногой мужчина оставался в тумане, другой же наступал на небольшой сундук. Сима сперва не поняла, откуда этот ящик здесь появился. Потом сообразила. Тот самый Сундуков, пропавший три года назад. Но при чем тут Сундуков?

А при том, что она думала про него, Сундукова, когда рисовала. Представляла, как он бродит в тумане и не может отыскать выход. Пыталась угадать, кто он такой, как связан с базисами и являлся ли преступником. Николай Порфирьевич его, кажется, любил. «Не должны погибать смелые», — вспомнила Сима песенку из какого-то старого мультика. Не должны, не должны… Интересно, был ли Сундуков смелым? Или все-таки тот канал организовал именно он?

И вообще, что такое базис?

А самое главное — кто написал записку? Завтра надо будет по возможности посмотреть конспекты однокурсников, чтобы найти знакомый почерк.

Телевизор за стенкой заиграл саундтрек к популярному сериалу про плохих ментов и хороших бандитов. Значит, все ток-шоу на сегодня закончились. Сима прошла в тетушкину комнату, выключила телевизор, укрыла спящую женщину пледом. Потом подумала, можно ли расценивать вызов к Клавдию и разговор у декана как своеобразное ток-шоу, и решила: можно. Такое вот странное шоу без зрителей. Хотя, почему без? А тот тип в кресле, он разве на роль зрителя не подходит? Нет, не подходит. Он, скорее, приглашенный эксперт.

Каждое действие в мире, подумала Сима, каждый эпизод жизни есть небольшое ток-шоу, со своими участниками, ведущим, экспертами и зрителями. Ну и что же, что зритель виден не всегда? Бывает, он скрыт темнотой партера, вот и не замечают его участники, ослепленные огнями софитов. Мы не видим его восхищенных глаз, если ему интересно, не слышим храпа, если скучно, но все равно играем — кто с полной отдачей, кто нехотя, кто бесталанно. Главная роль иногда оказывается второстепенной, а исполнитель второго плана вдруг выходит вперед и становится истинным героем…

Девушка вернулась в свою комнату, погасила настольную лампу и бросила взгляд на соседний дом. Окна Витькиной комнаты оказались темными. Зачем она туда смотрит? Надо как можно скорее забыть и про неведомый базис, и про вызов в деканат, и про стишок, и про колечко…

Ровное, белое, не очень яркое свечение, исходившее от кольца, завораживало. Было в нем что-то волшебное, потустороннее, неземное. Может, прозрачный камушек — осколок метеорита или кометы? Или кусочек какого-нибудь идола с древнего капища. Или застывшая слеза неведомого бога, того самого невидимого зрителя всех земных и небесных ток-шоу. Сима лежала под одеялом с головой, а кольцо освещало ее уютную теплую норку. И было в этом что-то нежное, близкое и родное. Выхожу их подпространства, повторяла девушка, засыпая, выхожу из надпространства, что бы мне ни показали… Перед тем, как провалиться в сон, промелькнула мысль, объясняющая все произошедшее, но Сима не успела поймать ее за хвост.

5. Подвал

Назавтра первой парой была лекция по аналитике — аналитической геометрии. Сима влетела в аудиторию перед носом лекторши, противной хромой Ларисы Петровны Зеркиной. И хотя та ничего не сказала, лишь глянула на студентку презрительно, Сима знала — отыграется на практике. Поэтому пригнулась и как можно тише, на цыпочках прокралась к парте, за которой уже сидели Татьяна и Лена.

Разговаривать у Зеркиной, прозванной студентами Крыспетровной Зверкиной, категорически запрещалось. Особенно девчонкам. Они, как считала Крыспетровна, по определению были тупыми, ленивыми и неспособными к точным наукам. Преподша отдавала предпочтение одному-двум парням из группы, всех остальных гнобила нещадно и постоянно. Поэтому разговор с подругами Сима отложила до перерыва. Сейчас же, пока Зверкина чертила на доске эллипс, слегка повернулась и бросила взгляд на заднюю парту. Увы, опознать почерк не удалось — двое из трех студентов играли в крестики-нолики на бесконечной доске, третий азартно наблюдал за игрой.

Первой не выдержала Татьяна. Свистящим шепотом, почти распластавшись по парте — видимо, таким образом старалась укрыться от гневного зверкинского взгляда — спросила:

— Ну, узнала про кольцо?

Сима сделала страшные глаза, показала на Зеркину и кивнула.

Татьяна посмотрела умоляюще. Потом все так же шепотом просвистела:

— Говори. Иначе умру от любопытства и скажу, что виновата ты.

— Да ничего особенного, — Сима тоже распласталась по столу. — Мне кольцо подарила тетя Варя, это я уже говорила, а ей — один знакомый по клубу. Сегодня вечером…

Договорить Сима не успела. Зверкина со всей силы ткнула куском мела в эксцентриситет эллипса, отчего во все стороны брызнули белые крошки. Потом обернулась к аудитории и безошибочно ткнула пальцем в возмутительницу спокойствия:

— Серова! Вы сюда для чего явились? Заниматься или языком болтать?

— Заниматься, — нехотя призналась Сима.

— А если заниматься, то сидите тихо и молчите в тряпочку! Особым умом вы, Серова, не блещете, поэтому очень рекомендую не отвлекаться! Впрочем, если желаете отдохнуть от науки, могу подсобить. Ступайте и принесите мел! По вашей милости я лишилась последнего куска.

Сима хотела было спросить, куда, собственно, ступать, но бесить и без того злющую Зверкину не отважилась. Поэтому просто выскочила из аудитории и побежала в деканат.

Секретарша Мария взглянула на Симу огромными голубыми глазами и сказала:

— Ты к Клавдию? Он на выезде. И потом, сегодня тебя не вызывали.

На Марии было васильковое платье и жемчужные бусы. Странно, подумала Сима, неужели секретарской зарплаты хватает на такое великолепие? Замялась на минуту, спросила:

— Не, я узнать. Где взять мел?

— Чего? — растерялась секретарша.

— Ну, мел. Которым по доске пишут. У нас закончился. У лектора, в смысле.

— А, вот оно что. Мел. Сочувствую, но тебе придется спуститься в подвал, в архив. Только что Агузин забрал последний кусок.

В подвал! С пятого-то этажа! Да пока Сима туда-сюда бегает, столько времени пройдет. Лекция уже закончится. Ну, по крайней мере, первая половина пары — точно. И Зверкина съест ее, Симу, с потрохами.

Но выхода-то нет! Разве что пробежаться по аудиториям, вдруг какая-то пустует, а препод, уходя вчера с последней лекции, случайно забыл мел. Но для этого придется заглядывать в каждую дверь. А ведь в большинстве аудиторий идут занятия!

Нет, все-таки придется топать вниз.

Выйдя из деканата, Сима увидела идущего по коридору куратора. Шагнула к нему:

— Здрасьте, Николай Порфирьевич! Можно спросить?

Почему ей пришло в голову задать мучавший ее вопрос прямо сейчас, когда надо было как можно быстрее бежать вниз, она и сама не очень хорошо поняла. Куратор, увидев ее, удивился:

— Ты что же, Серафима, прогуливаешь?

— Нет, не прогуливаю, меня с лекции отпустили.

И это было почти правда. Она же вышла с позволения Зверкиной.

— А, ну, коли так, спрашивай.

— Скажите… Что такое базис? Ну, про который вчера спрашивали?

Куратор недоуменно поднял кустистые брови:

— Ты что же, стало быть, все помнишь?

Сима не поняла:

— Помню? Про что?

У нее, возможно, память не идеальная, но то, что произошло буквально вчера, забыть трудно даже для самого непроходимого тупицы. Или куратор имеет в виду что-то другое?

— Нет, ничего, — как-то очень быстро сказал Николай Порфирьевич и заторопился: — Ты, Серова, иди, знаешь ли. Мне сейчас некогда, так что про базис мы с тобой в другой раз, ладно?

Сима кивнула и, все еще недоумевая, отправилась за мелом.

В подвале тускло светила одинокая лампочка. Под самым потолком тянулись трубы, замотанные чем-то коричневым. То тут, то там из труб капала вода, образуя на бетонном полу лужицы. В воздухе стояла сырость, и даже по крашеным зеленой краской стенам стекали капельки. Единственная дверь — кроме той, в которую Сима вошла — располагалась в самом конце коридора. Это и есть архив, что ли?

Сима быстро пошла вдоль коридора. Тут дверь, предположительно архивная, открылась, и из нее вышел мужчина в синей рабочей одежде и двинулся навстречу девушке. Поравнявшись с ней, замедлил шаг, улыбнулся, подмигнул и спросил:

— Забава?

Шарахнувшись в сторону, Сима похолодела. Пустой коридор, только она и незнакомый мужик. Надо бы побежать, но ноги вдруг стали ватными. Блузка, соприкоснувшись со стеной, стала влажной. Это привело девушку в чувство, и она инстинктивно вскинула руку, пытаясь защититься от незнакомца. В полутьме блеснуло кольцо.

Выхожу из подпространства…

Когда Сима закончила бормотать стишок, мужчины уже не было.

Зато прямо рядом с ней в стене возникла железная дверь.

Сима могла поклясться, что несколько секунд назад никакой двери тут не было. Она протянула дрожащую руку, неуверенно потрогала холодный металл, потом нажала ручку и потянула на себя. Скрипнули петли. Дверь отворилась.

За ней оказался еще один коридор, светлый и просторный. Множество ламп дневного накаливания освещали белые стены и пол, покрытый светлым линолеумом. Несколько металлических дверей, все закрытые. Но вот одна из дверей открылась, и из нее вышел высокий парень в светлых джинсах и клетчатой рубахе с закатанными по локоть рукавами.

— Привет, Забава, — сказал он Симе. — Ты новенькая?

Тут только Сима сообразила: Забава — это не предложение позабавиться, как она решила при встрече с мужиком в синей робе, а имя. И удивилась — почему они назвали ее Забавой? Спутали с кем-то?

— Я Сима, — объяснила она. — Серафима то есть.

— Привет, Серафима, — исправился парень. — Ты из какой команды? Программеров, тестеров, базистов или надстройщиков?

— Что?

— А, понял. Тебя еще не определили. Если умеешь программировать, приглашаю в свою. Ты с какого курса?

— С первого.

— С первого? — брови парня полезли вверх. — Уже и первашей набирают?

— Куда набирают?

— Да в команды же.

Сима ничего не понимала. О чем он говорит? Что за команды? Спортивные, что ли? Или они тут готовятся к студенческим олимпиадам? Ну, программеры, тестеры — это понятно. А что это за базисты и настройщики? Или нет, кажется, он сказал — надстройщики.

Стоп. Базисты. Имеют ли они отношения к тому самому базису, из которого Сима вчера вышла? Она уже открыла рот, чтобы задать мучавший ее второй день вопрос, как из другой двери вышел еще один человек. Незнакомый. Однако девушка была уверена, что видела его раньше. Вот только где?

— Почему посторонние в лаборатории? — спросил он у парня.

Тот пожал плечами:

— Я думал, это новенькая Забава.

— Отнюдь, — ответил человек и внимательно посмотрел на Симу.

Девушка съежилась под тяжелым взглядом холодных серых глаз. Она хотела сказать, что ищет архив и мел, но язык будто прилип к гортани. Тяжелый взгляд давил и давил, почему-то не стало хватать воздуха, и Сима открыла рот, чтобы крикнуть «перестаньте», но внезапно, в один миг давление закончилось.

Она обнаружила себя стоящей в дверях аудитории. У доски стояла Зверкина с раскрошенным мелом в руке и смотрела на девушку. Она отряхнула руки и ехидно сказала:

— Если бы вы так же быстро соображали, Серова, как бегаете, цены бы вам не было. Сядьте на место и не забудьте закрыть рот.

Сима таращилась на Крыспетровну и вообще ничего не соображала. Только что она была в подвале. Два человека назвали ее Забавой, а третий очень странно и очень страшно посмотрел. Потом что-то произошло; видимо, на какое-то время девушка потеряла сознание, поэтому не помнит, где взяла мел и как поднялась наверх, на пятый этаж. Ее зазнобило — наверное, потому что спина у блузки промокла, и Сима все еще ощущала прикосновение к холодной наполовину зеленой стене. Крыспетровна, кажется, что-то почувствовала. Подошла к Симе, забрала из ее заледеневших пальцев кусок мела и взяла за локоть:

— Сядьте, Серова.

Она стояла близко-близко, и Сима увидела, какая она маленькая и страшная, с грубыми, мужскими чертами лица. Узкие глаза за толстыми линзами очков не выражали ничего — ни сочувствия, ни порицания. Почему-то именно это отсутствие всякого выражения в глазах Крыспетровны привело Симу в чувство. Она прошла за парту и села на место. Татьяна беззвучно сказала «вау» и подняла вверх большой палец — молодец, мол.

— Емелина! — громыхнула Зверкина. — Еще одно движение не по делу, и можете быть свободны! Причем, до конца семестра!

Не сказать, что Татьяна была непоседой. Непосредственной — да, откровенной — да. Но не вредной и не проказливой. Про нее можно было сказать — бесхитростная, простая. Оттого, наверное, и с людьми быстро сходилась.

— Ты прям на самолете слетала, — восхищенно говорила она, когда первая половина пары закончилась, и девчонки вышли в коридор. — Вроде бы только вышла, а уже стоишь с мелом в руке, такая вся запыхавшаяся. А почему рубашка мокрая? Вспотела, да?

— Вспотела, — не стала спорить Сима.

— Бедняжка, — посочувствовала Лена. — Смотри, не простудись. Сейчас это быстро. Продует — и готово дело.

Сима машинально кивала, что-то отвечала на вопросы подруг, но на самом деле ее занимали мысли о странной лаборатории в подвале. Итак, сперва там была всего одна дверь, в самом конце коридора — предположительно, ведущая в архив. Из нее вышел мужчина, назвал Симу Забавой, она восприняла это за предложение позабавиться и очень испугалась. Потом вдруг появилась дверь железная. Откуда она взялась? Не было же сначала. Ну, вот честное слово, не было. А потом в коридоре появился незнакомый парень и тоже назвал ее Забавой…

— Симка, ты где? — Татьяна помахала перед ее носом рукой. — Проснись, подруга!

— А?

— На ходу спишь, — сказала Лена. — Просыпайся. Перерыв заканчивается.

— Ага.

Сима похлопала глазами, будто и впрямь спала на ходу. Зашла в аудиторию и направилась к своему месту.

Почерк, вспомнила она. Угловатый почерк с обратным наклоном. Наверняка написавший ту записку сидит сейчас среди однокурсников. Значит, надо выяснить, кто именно.

Лидка Лисицына старательно писала в толстой тетради. Начисто. Во время лекции конспектировала быстро и кое-как, в тетрадке-черновике. А потом переписывала в чистовик, чтобы красиво было. Почерк у Лидки ровный, округлый, с правильным наклоном.

Рядом — открытая тетрадь Андрея Двадцаткина. Как он сам-то разбирает, что пишет? Тетиварина Пусюлечка и то ровнее бы накорябала. Записку писал явно не Андрей, он так ровно не сможет.

Тут прозвенел звонок, дверь отворилась, и в аудиторию проковыляла Зверкина. А следом за ней… Сима разинула рот, пораженная. Следом за Зверкиной зашел тот самый парень, которого она встретила в подвальной лаборатории и про которого только что думала — высокий, в клетчатой рубашке с закатанными по локоть рукавами.

— Здравствуйте! — сказал он и улыбнулся.

Еще там, в подвале, Сима отметила, какая у него славная улыбка — добрая, открытая. Он улыбнулся, и будто мгновенно включили лампочку, так все вокруг засияло. Стало теплее, и от этого прекратилась бившая ее до сих пор дрожь. Девчонки, сидящие рядом, тоже улыбались. Им определенно понравился незнакомый старшекурсник.

Девушка потрясла головой. Какая еще лампочка? Что за бред? С каких это пор она стала склонной к сантиментам, будто ее одинокая тетушка?

— Меня зовут Ларичев Валентин, — продолжал парень. — Я — студент четвертого курса, а также редактор факультетской стенной газеты и печатного вестника факультета — официального периодического издания, освещающего нашу жизнь. Понимаю, в первом семестре нагрузка у первокурсников очень большая. Тем не менее, приглашаю всех вас не оставаться в стороне от общественной жизни. С радостью приму от вас репортажи, рассказы, стихи для дальнейшей публикации в наших газетах. Особо остро мы нуждаемся в художниках. Знаю, среди вас есть студент, рисующий на высоком уровне. Серова Серафима здесь?

Сима смотрела на Ларичева Валентина, практически не вникая в смысл слов. Ей было очень любопытно, трудно ли говорить так, как он — одновременно широко улыбаясь. Интересно, это у него врожденное или он долго тренировался перед зеркалом?

Татьяна толкнула Симу в бок. Только тогда девушка сообразила — Ларичев произнес ее имя.

— Здесь, — ответила она.

— Отлично, — почему-то обрадовался парень и засиял еще больше. — Это ведь ты написала в анкете, что окончила художественную школу?

— Ага. Четыре класса.

— Нам больше и не надо. Сможешь подойти в большой перерыв в пятьсот третью аудиторию?

— Смогу.

Придется заказать пирожки и сок девчонкам, чтобы не вышло, как вчера.

— Отлично. Буду ждать.

Ларичев в последний раз ослепительно улыбнулся, окинул взглядом аудиторию, извинился перед Зверкиной за вмешательство в учебный процесс, на что она великодушно разрешила приходить еще, и вышел. Крыспетровна посмотрела на Симу презрительно, будто хотела сказать — мало того, что ты тупая, так еще и рисуешь!

Сима поежилась. Было совершенно очевидно — ее репутация в глазах Крыспетровны упала ниже плинтуса. Ну и ладно. Я не червонец, чтобы всем нравиться, как говорил персонаж одного старого фильма.

В настоящий момент ее интересовало другое, а именно: почему Ларичев ни взглядом, ни словом не дал понять, что видел ее буквально двадцать минут назад, и не где-нибудь, а в сыром подвале, в какой-то странной, загадочной лаборатории. Совершенно естественно прозвучала бы из его уст, например, такая фраза: о, да ведь мы уже встречались. Или такая: а ты, оказывается, и правда на первом курсе учишься. Но ничего подобного Ларичев не произнес. Почему?

Возможно, из-за Зверкиной. Ну да, конечно. Та бы наверняка вызверилась на девушку — мол, ты приходишь сюда учиться, а не хвостом перед парнями крутить.

Сима вздохнула: увы, не все преподаватели считали студентов взрослыми самостоятельными личностями.

6. Стенгазета

В пятьсот третьей на преподавательском столе раскинулся во весь свой а-нулевой формат чистый лист ватмана. Рядом стояли девушка с очень короткой стрижкой и в очень короткой юбке и худой ушастый парень в сером мешковатом пиджаке. Ларичев и еще один молодой человек сидели на первой парте. Все четверо о чем-то оживленно спорили, махали руками. Сима стояла в коридоре и смотрела на них через застекленную дверь, никак не решаясь войти. Потом сообразила — получается, будто она подглядывает. Нехорошо. Потянула за ручку, вошла.

— А, Серова, молодец, что пришла, — Ларичев поднялся и шагнул навстречу. — Редки, знакомимся, вот наш новый художник. Зовут Серафима.

— А почему юный талант столь запуган? — спросил тот парень, что остался сидеть, широкоплечий кудрявый очкарик. — Ларичев, ты просто монстр какой-то.

— Я не запугана, — промямлила Сима, откашлялась и просила: — А кто такие редки?

— Это, деточка, редкие студенты — очень умные и очень красивые. Мы, то есть, — сказал мешковатый парень.

— Ты, что ли, умник и красавец? — высоким голоском осведомилась у него девушка. — Тоже мне, реликт-палеоэндемик выискался. Не слушай, художница. Редки — это сокращенно от редколлеги. Все вместе мы — редколлегия. Значит, каждый — редколлега другого. Сокращенно — редок. Теперь ясно?

— Да, — кивнула Сима.

— Как ты говоришь, тебя зовут? — уточнил очкарик.

— Серафима. Сима.

— О, Симка! — почему-то обрадовался он. — Я Жека. А это Лёка и Санёк. Ну, Ларичева ты и так уже знаешь, кто ж его не знает, он у нас и спортсмен, и научный деятель, и вот даже редколлега… Ну, все, молчу, молчу. Да Валька же! Только не в лоб, он и так весь в шрамах и шишках.

— Это ростки глупых мыслей сквозь череп пробиваются, — сказал Ларичев.

— Слушай, а Симкартой тебя, наверное, только ленивый не дразнил? — снова обратился Жека к Симе.

— Нет. Ты первый.

— Остальные, значит, ленивые были, — сказала Лёка. — Впрочем, ты не лучше.

— А че сразу я? — почему-то обиделся Жека. — Ну, люблю лишний часик подавить подушку, что такого-то? Дело молодое. Пока спиться — надо спать. На пенсии все равно бессонница замучает. Между прочим, лень — двигатель прогресса. А стипендия — двигатель студента!

— А мотор — двигатель автомобиля, — сказал Ларичев. — Редки, хорош трепаться, перерыв не резиновый, а после третьей пары…

— Мы все заняты другими, не менее важными делами, — согласно кивнул Санёк.

— Именно. Поэтому первый вопрос. Что у нас с передовицей?

— А что у нас с передовицей? — округлил глаза Жека, сделав упор на «что».

— Ты должен ее написать.

— Не-не, погоди. По традиции в первой колонке мы даем что? Слово декана. Разве я декан?

— Жека! Не придуривайся! Кто обещал взять у него интервью?

— Вот ты, Валька, как всегда. Чего как трактор-то? Заходил я вчера в деканат. Но Клавочка был очень сильно занят. Светик сказала, у него какие-то разборки. Юл, Марк, сам Клава и еще один препод какую-то первашку… ну, это…

— Чего? — уши Санька оттопырились еще больше, не иначе, как от любопытства.

— Пытали, чего. Попалась на базисе.

— Попалась на базисе?! — изумился Санёк — Шустра малышка.

— Акселерация, что ты хочешь, — сказала Лёка. — Скоро шестилетки будут с базисами играться, как сейчас с планшетниками.

— Ну, не очень скоро, — сказал Санек. — Пока еще базис, слава Забавычу, не в широком доступе. Жека, а что там с малышкой случилось, не знаешь? До смерти ее запытали или отдали на растерзание Марку?

Сима покраснела, кашлянула и сказала:

— Они не пытали. Просто спрашивали.

— Тебе-то откуда знать?

— Это была я.

Трое — Жека, Саня и Лёка — изумленно уставились на девушку. И лишь Ларичев оставался невозмутим, хотя смотрел на Симу с интересом.

— Извините, — сказала она. — Я совсем не знаю, что такое базис. Правда. Произошла… произошло непонятное…

Вдруг перехватило горло, и, сама того не желая, Сима заплакала.

Лёка подошла, обняла за плечи:

— Это ты извини дурака.

Подскочил Жека:

— Ну, Симкарточка, ну, прости! Я и правда дурак. Но не мог же я предположить, что это ты. Хочешь, я самопобичуюсь?

Он шутливо отхлестал себя по щекам. Сима шмыгнула носом, поспешно вытерла глаза тыльной стороной ладони и слабо улыбнулась.

— Вот теперь тебя люблю я, — сказал Жека.

— А я тебя нет, — сказал Ларичев Жеке. — Когда будет слово декана?

— Да хоть сейчас. Вот оно: учиться! Как словечко? По-моему, мудро. А повторенное трижды и вовсе должно быть отлито в бронзе. Между прочим, в пошлом веке такую отливку проделывали неоднократно.

— Кончай флудить, — отрезал Ларичев. — Сегодня же возьмешь у Клавдия интервью. А что с фотографией для передовицы?

— Ну… — замялся Санёк. — Я подумал, может, из вконтактика взять. У него ж там, наверное, есть аккаунт.

— Не «наверное», а точно есть, — сказал неугомонный Жека. — И фотка зачетная имеется. Клава на огороде в окружении знойных подсолнухов. А сам — ну просто мачо. В зеленой панамке в белый цветочек — у моей бабушки такая же — и в майке-алкоголичке с вытянутыми лямками. Лёкушка, ты бы точно запала.

— Дурак, — сказала Лёка таким тоном, что Симе стало ясно — она вовсе не считает редколлегу дураком.

— В общем, Сима, — сказал Ларичев. — Сама видишь, на них полагаться нельзя. Вот, держи технику, сходишь вместе с Саньком. Фотографировать умеешь?

— Ну… немного.

Сима взяла кофр с фотоаппаратом. Ничего, разберемся.

— Значит, с передовицей закончили. Теперь вторая колонка. Летняя практика студентов третьего курса. Да, да, моя тема. И да, я ее разработал. Почти.

Жека и Саня заулюлюкали.

— Спокойно, дети мои. Завтра все будет. Так, этот вопрос тоже закрыли. И остался у нас… Что у нас осталось? Научная работа? Юмор?

— Научная работа тоже почти, — сказал Санёк.

— То есть, на нуле, — полувопросительно сказал Ларичев.

— Угу. Как и твоя практика. Хотя нет, я пошел дальше, придумал эпиграф. «Сциента потенциа ест!»

— Потенция? — оживился Жека. — Это хорошо! Это для студентов — самое то!

И очень выразительно посмотрел на Лёку. Та закатила глаза:

— В переводе с латыни «Знание — сила», пошляк!

— Может, я заголовок начну рисовать? — не выдержала Сима.

— Вот! — Санёк назидательно поднял палец. — Наконец-то среди нас появилась ответственная редколлега.

— А главное — испытывающая тягу к труду, — поддержал его Жека. — Не боись, трудоголизм излечивается быстро. Молчу, молчу. Валька, ну, все, точно молчу.

Он быстро и крепко запечатал себе рот ладонью.

— Газета называется «Четвертое измерение», — сказал Ларичев. — Длинновато, согласен. Однако традиции менять не станем.

— Предлагаю стилизовать первую букву под человека. Ч — человек. Стоит на одной ножке и руку вверх тянет с линейкой. Вроде измерять собрался.

Санёк вопросительно посмотрел на Симу.

Однажды Сима нашла в тетивалином чулане старую периодику, среди которых попалось несколько «Веселых картинок». Название журнала изображалось ломаными, неестественно вывернутыми персонажами детских сказок. Симу передернуло. Непонятно, для чего так издеваться над любимыми героями. Ей стало жаль и Чиполлино, стоящего на одной ноге, и гимнаста, извернувшегося змеей, и Буратино с невесть почему удлинившимися ногами. Она ненавидела здания в виде людей или частей тела, терпеть не могла модерновую мебель с человеческими руками и ногами. Было что-то во всей этой креативности от вивисекции. Она дала себе слово никогда, никогда не опускаться до подобной пошлости.

Сима сперва хотела ответить довольно резко, мол, ничего она стилизовать не будет, а не нравится — рисуйте сами. Но потом решила, что они могут ее не понять и принять отказ за хамство. Поэтому ответила уклончиво:

— Не думаю, что это хорошая идея.

— Ладно, рисуй как думаешь, — покладисто согласился Санёк.

Разметить лист не составило труда. Сима прикинула, где будет заголовок и колонки, пожалела, что с собой нет красок, и принялась набрасывать контуры заглавных букв.

— Вернемся к нашим баранам, — глядя на линии, оставляемые карандашом на белоснежном листе, сказал Ларичев. — Лёкушка, как у нас с юмором?

— Одна тема есть, — сказала Лёка. — Сломанный душ в общежитии.

— И?

— Ну… я пока только две строчки сочинила. «В общаге двести сорок душ, но почему-то сломан душ».

— Семицветик, — нарочито-восхищенно произнес Жека, откинул голову и закатил глаза. — Сафо.

И тут же получил подзатыльник.

— Я ее хвалю, а она дерется, — укоризненно произнес парень. — Очень хорошее сатирическое двустишье. Только надо «но почему-то» заменить на «и потому-то». Потому-то и сломан, что ежедневно двести сорок душ ломятся в один-единственный душ! Вот и доломились. То есть, доломали. Он и так на честном слове держался. Ты, Агния Львовна, допиши еще пару строчек. Чтобы, значит, вместо трех красных уголков, которые все равно на хрен никому не нужны, оборудовали душевые кабинки. Иначе имеющийся помывочный комплекс будет ломаться ежедневно. И закончи как-нибудь так: «пусть проявит комендант свой недюжинный талант!»

— Не наше дело критиковать администрацию, — заметил Ларичев. — Поэтому Лёке придется проявить недюжинный талант, чтобы как можно корректнее сгладить сей щекотливый момент. Например, вскользь напомнить о возможности распространения заразы двумястами сорока грязными студентами.

— И вообще, могли бы в Желтой помыться, — добавил Санёк.

Жека незаметно от Ларичева показал ему кулак, а вслух сказал:

— А зимой как? В проруби?

Сима хихикала, слушая перепалку редколлег, а сама тем временем рисовала карикатуру, иллюстрирующую сию животрепещущую проблему. Ей очень понравились и сами редколлеги, и атмосфера, царящая на обсуждении материала — непринужденная, веселая. Ну разве можно испытать столько же положительных эмоций при работе один на один с компьютером? Конечно, нет.

На листе появился рисунок — голый мужчина с волосатыми ногами, стоящий к зрителям спиной. Одной рукой он держал намыленную мочалку, другую поднял над головой — в ней был зажат дуршлаг. Над дуршлагом к перевязанному бинтиком душу был привязан чайник, из носика которого через дуршлаг на человека текла тонкая струйка воды.

— О, норм! — восхитился Санёк. — Это Жека, да? Спина точно его!

— И ноги, — добавила Лёка. — И еще это…

— А ты откуда про это знаешь? — вытаращил глаза Санёк. — Жека, откуда она знает?

— Ну, все, хорош хохмить, — сказал Ларичев. — Через пять минут звонок. Когда соберемся? Завтра? Нет, до завтра я сам не успею… Давайте после выходных, в понедельник.

Сима, делавшая последние штрихи, а потом собиравшая карандаши и стирашки, не заметила, когда ушли Жека, Лёка и Санек. И лишь когда подняла голову, чтобы попрощаться, обнаружила — напротив стоит Ларичев и пристально на нее смотрит.

— Что? — спросила она, чувствуя зарождающуюся панику.

— Вчера попалась на базисе, сегодня проникла в секретное помещение, — задумчиво сказал он. — Что будет завтра?

Она не ответила и, рывком сдернув сумку со стола, выскочила из аудитории.

7. Лаборатория

— Снова здорОво, Сима Серова.

— Ага, — выдавила Серафима, оторопело глядя на Ларичева.

Ну, и как теперь ему объяснить, что она совершенно не собиралась ни спускаться в подвал, ни произносить дурацкое четверостишье, ни тем более заходить в незнакомое помещение? Ноги сами принесли ее вниз. Пока она с изумлением изучала появившуюся перед ней невероятную, огромную дверь — та выглядела как в банковском хранилище, металлическая, даже, наверное, бронированная, с множеством запоров и заклепок, и даже с массивным колесом-бубликом — руки поспешно принялись отодвигать запоры, щелкать рычажками и, в конце концов, с трудом, но повернули бублик. И вот Сима стоит в длинном, ярко-белом, будто больничном коридоре с единственной дверью, кроме, конечно, той, через которую зашла. И из этой единственной двери только что вышел третьекурсник Ларичев, увидел Симу и чуть улыбнулся.

— Я случайно, — пробормотала Сима. — Шла в архив. За документами.

Зачем она соврала про архив и документы? Он ведь все равно понимает — она врет. Сима покраснела. Повернулась, намереваясь уйти как можно быстрее, исчезнуть, испариться, слинять.

Слинять не получилось. Потому что никакой бронированной банковской двери больше не было, а был лишь тупик, такой же белый, как и весь коридор. Она даже рукой потрогала, а потом легонько стукнула по пластиковой стене. Поискала скрытый запор — наверняка ведь та самая сейфовая дверь находится за выдвигающейся панелью. Ни запора, ни даже самой маленькой щелочки не обнаружила. Повернулась к Ларичеву и кивнула назад:

— Здесь была дверь. Правда. А сейчас ее нет.

— Бывает.

Теперь улыбка его сделалась лукавой. Издевается он над ней, что ли? Ну, ведь была же дверь! Сима вновь ощутила холодный металл многочисленных запоров, с трудом повернувшееся колесо, тяжесть двери, не желавшей открываться, но все-таки открывшейся.

В конце концов, как-то же она тут очутилась. Не через стену ведь прошла, в самом деле.

И что значит «бывает»?

— Не бывает, — возразила она. — Дверь или есть или ее нет.

— Правда? — Ларичев искренне удивился, не переставая улыбаться. — А раньше с тобой такое не случалось?

— Какое? — не поняла Сима.

— Такое. Идешь по коридору, никакой двери нет, а потом — раз — и есть.

— Ну…

И ведь действительно случалось. Уже два раза за сегодняшний день. Утром, когда ходила за мелом, и пару минут назад.

— Вот видишь, — нравоучительно произнес Ларичев.

— Ничего не вижу, — сказала Сима.

— Это не страшно. Научишься.

— Чему?

— Видеть. А теперь скажи, зачем спустилась в подвал.

Он уже не улыбался.

Сима снова начала мямлить что-то насчет архива и документов, но Ларичев перебил:

— Меня можно не бояться. И не стоит сочинять того, чего на самом деле не было.

Она вмиг ему поверила. И честно ответила:

— Не знаю.

Только сейчас она поняла — спустилась затем, чтобы отыскать ту самую первую дверь. Что-то было за ней такое. Интересное, манящее. Не зря ведь она появилась как в сказке, можно даже сказать — проявилась в стене, возникла. Разве не для того, чтобы Сима в нее вошла?

А еще очень хотелось узнать, каким образом она почти сразу, в одно мгновение переместилась в аудиторию.

— Сталкиваясь с непонятным, хочется его понять, верно? — спросил Ларичев, будто прочитав ее мысли.

Сима кивнула.

— Поймешь. Но потом, после. Пока рано. Пойдем, я тебя выведу.

Они пошли по коридору, и Сима только сейчас обратила внимание: никаких источников света здесь не было. По крайней мере, видимых. Ни окон, ни ламп — ничего подобного. Тем не менее, светло было, как днем.

На двери, из которой вышел Ларичев, красовалась надпись: ЗаБаВыч. Прямо так, заборчиком. Сима решила, они войдут именно туда, и даже приостановилась, однако юноша потянул ее дальше по коридору.

— А кто такой «Забавыч»? — спросила Сима, припомнив, что уже слышала сегодня это слово.

Ей представился пожилой дядечка, почему-то лысоватый и в очках. Дядечка сидел за большим письменным столом и хитро улыбался.

— Заборский базисный вычислитель, — ответил Ларичев.

Перед дядечкой появились деревянные бухгалтерские счеты, а на руках возникли серые нарукавники.

Вот же лезет в голову всякая чепуха. При чем тут какой-то дядечка? И почему «базисный»? Работает с базами данных?

— Вычислитель? Это специальный компьютер? И что он вычисляет?

— Ну да, компьютер. А вычисляет, как видно из названия, базисы, и более ничего, — Ларичев пожал плечами, мол, чего глупости спрашиваешь.

То есть, их не только набрасывают, но еще и вычисляют. У Симы голова пошла кругом.

— И… что это такое? Что такое базис? Какая-то основа?

Ларичев хмыкнул:

— Можно сказать, основа. А можно — множество векторов в пространстве, как в классическом определении. Верно будет и то, и другое, хотя в данном случае понятие «базис» несколько условно…

— Вы полагаете…

— Мы? — изумился Валентин и даже оглянулся. — Слушай, я всего на два года тебя старше. Давай на ты, а?

Сима быстро глянула на Ларичева. И правда, почему она сказала «вы»?

— Так ты полагаешь… считаешь, мне стало понятнее?

— Нет, конечно, я так не считаю. Видишь ли, все, что касается забавыча и задач, которые он с нашей помощью решает, пока некоторым образом… э-э-э… не подлежит огласке.

— Я никому не скажу, — выпалили Сима. — Вот честно, могила.

Ларичев кивнул:

— Верю. Но поскольку я связан некоторыми обязательствами, то предлагаю немного подождать. Совсем недолго. Мы, конечно, никогда не привлекали первашей к работе, но в твоем случае, думаю, возможно исключение. Ведь ты самостоятельно вышла из базиса, насколько я знаю?

— Почему-то все всё знают, — Сима дернула плечами. — Всё, что со мной происходит. Кроме, разве что, меня.

Она услышала, как сзади открылась дверь, и вслед за этим женский голос крикнул:

— Валерик, завтра в то же время, да?

— Да, — чуть обернувшись, ответил Ларичев.

Сима тоже обернулась, но дверь, ведущая к забоскому базисному вычислителю, уже закрывалась, лишь мелькнуло в проеме светлое девичье платье, да послышался затихающий смех.

Ларичев сохранял невозмутимое выражение лица.

— А это кто? — не выдержала Сима.

— Лаборантка, Лиля. Занимается обслуживанием забавыча.

— Кормит, поит, одевает?

Сима решила пошутить, но Ларичев даже не улыбнулся:

— Моет, чистит, следит за температурным режимом и за системными сообщениями.

— Она тоже студентка?

— Да, вечерница. Дневницы в основном ночью дежурят. А вечерницы — днем. Кстати, мы называем их Забавами.

Он улыбнулся. Ах, вот откуда это дурацое имя, догадалась Сима. Вчера ее приняли за лаборантку.

Длинный коридор свернул налево. За поворотом никакого коридора не было, зато оказалась лифтовая кабина. Створки ее были призывно распахнуты.

— Давай, — подтолкнул девушку Ларичев.

— А лестницы тут, что ли, нет? — оглядываясь, спросила Сима. Всего и делов-то — один пролет пройти наверх. Обязательно на лифте, что ли?

— Лестница есть, но подниматься по ней мы не будем.

— Почему?

— Потому что выйдет долго.

Она не без опаски шагнула в лифт. Он не спружинил, как это случалось в лифтах жилых домов. Сима догадалась — лифт рассчитан на куда более тяжелые предметы.

Стальная кабина, как и коридор, освещалась непонятно чем. Наносветильники, подумала Сима. Или какие-нибудь светящиеся бактерии. Или…

— Ты только сглатывай чаще, — предупредил Ларичев. — Если уши будет закладывать.

— Закладывать? — не поняла Сима. — Уши?

— Ну да. На самолете летала когда-нибудь?

Она лишь кивнула. Кабина начала движение — определенно, вверх — и уши действительно заложило.

— Это скоростной лифт, — пояснил Ларичев.

— Чего?

Чтобы подняться на один этаж… ну, хорошо, пусть на шесть, если они собираются зайти к декану… Так вот. Зачем нужен скоростной лифт в пятиэтажном корпусе?

И почему они так долго едут?

Наверное, недоумение отразилось на ее лице, потому что Ларичев сказал:

— Забавыч расположен на минус пятидесятом этаже.

— Что?!

Это уже не лезло ни в какие ворота. Базисы, появляющиеся и исчезающие двери, странный вычислитель с не менее странным названием, кольцо с запиской, минус пятидесятый этаж и вечно возникающий на пути студент-третьекурсник Валентин Ларичев. И никакого объяснения для событий двух последних дней.

— На минус пятидесятом, — повторил Ларичев. — Ну как, закладывает уши?

— Уже нет, — буркнула Сима, начавшая подозревать, что является жертвой какого-то немыслимого розыгрыша. В самом деле, как она могла попасть из подвала сразу на минус пятидесятый этаж? Это совершенно невозможно. Не провалилась же она в шахту лифта!

— А, так мы приехали. Потому и не закладывает. Выходи.

Сима вышла и огляделась.

Она стояла в том самом коридоре, куда попала утром.

Получалось, из подвала она приехала в тот же самый подвал… на скоростном лифте?! Он что, по ленте Мёбиуса циркулирует? Что-то тут не сходилось. И объяснений никаких не было. По крайней мере, приемлемых. Может, и правда розыгрыш? Но зачем?

Татьяна бы стала убеждать в гипнотическом воздействии и психотропном оружии. Сима посмотрела на кольцо. Может, и правда, оно излучает некие флюиды, воздействующий на мозг и вызывающе галлюцинации. Допустим, и забавыч, и минус пятидесятый этаж, и сейфовая дверь — галлюцинации. А Ларичев? Он что, тоже глюк? Мой личный глюк, подумала девушка и улыбнулась.

Она стояла позади парня и не удержалась, осторожно потрогала рукав его рубашки. Парень оглянулся. Сказал:

— Да, да, я про тебя помню. Сейчас зайду к Юлу, а ты подожди, ладно? Не уходи никуда. Не входи ни в какие двери, даже если они будут сверкать как золотые, а за ними окажутся горы бриллиантов. Обещаешь?

Сима кивнула.

Рубашка, кажется, была настоящая. Хлопчатобумажная, мягкая. Про такие материалы говорят — приятная на ощупь.

Или это всего лишь осязательная галлюцинация?

Ларичев подошел к двери с надписью «Ю.Л.Антонов», открыл ее и скрылся внутри.

Сима от нечего делать принялась разглядывать коридор, пытаясь выискать в нем хоть что-то интересное. Ничего интересного не находилось. Белые панели стен, непонятно откуда сочащийся свет, белые двери. Ни доски объявлений, ни правил противопожарной безопасности. И полнейшее отсутствие народа.

Впрочем, одного типа Сима увидела. Он вышел из кабинета по соседству с Антоновским. Человек пятился задом и кивал кому-то внутри комнаты. Потом спросил невидимого собеседника:

— Так завтра я ожидаю, да? А грузчики как же? Может, все-таки нанять?

— Не надо, — донесся из кабинета мужской голос.

— И сборщиков не надо?

— И сборщиков. Вам, Ивакин, ясно же сказали. Инновационная система доставки и сборки. Приедет наш человек. Он все организует.

— А мы только ожидаем? — уточнил Ивакин.

— А вы только ожидаете.

— Осмелюсь напомнить, Тимофей Петрович не любит накладок.

— У нас не бывает накладок. До свидания.

Ивакин мелко закивал и закрыл дверь. Увидел Симу. А она получила возможность его разглядеть.

Человек был весь какой-то круглый. Лицо, фигура, глаза и даже нос изо всех сил стремились к самой идеальной форме на свете. Человек улыбнулся и подмигнул.

Девушка растерялась, кивнула и пробормотала «здрасьте». Это что, сотрудник лаборатории?

Ивакин шагнул к Симе, она машинально попятилась, испугавшись, что сейчас он по инерции в нее врежется. Но, как оказалось, ему нужна была не Сима, а дверь, находившаяся за ее спиной. Он дернул за ручку и вышел.

На Симу повеял свежий ветерок. Она резко обернулась, но дверь уже закрывалась. И все же краем глаза Сима успела заметить сад, в который шагнул Ивакин. В саду цвели яблони и малиновые огромные пионы. Заливались соловьи. И одуряющее пахло черемухой.

Так не бывает, сказала себе Сима. Но улице осень и желтые деревья. Черемуха давно отцвела. И яблони тоже. У меня зрительные и обонятельные галлюцинации.

Сима дернула ручку, намереваясь выйти вслед за Ивакиным и проверить, так ли это.

Дверь не открывалась. Видимо, вредный Ивакин запер ее с другой стороны.

Зато, как только что заметила Сима, дверь в кабинет Антонова, куда зашел Ларичев, оказалась слегка приоткрытой. Из кабинета доносились тихие голоса, и Сима подошла поближе. Подслушивать, конечно, нехорошо. Но если бы они не хотели, то закрылись бы на замок, правда?

— Придется ее брать, — сердито говорил мужской, смутно знакомый голос, — хотя лично мне совсем не хочется.

— Давай не будем, — отвечал другой голос. Сима узнала Ларичева.

— Мы бы и не взяли, не увидь ее сегодня Марк, — первый голос почти рычал. — Какого черта эта дебилка делала в коридоре? Мне только и осталось, что с первашами нянькаться.

— Почему сразу дебилка? Вдруг она талантливая и умная?

— Знаешь, Валя, в чем-то я согласен с Зеркиной. Девки не могут быть ни умными, ни талантливыми.

— Кроме, разумеется, самой Зеркиной.

Собеседник Ларичева чуть помолчал и рассмеялся:

— Ну, разумеется! Ладно, давай ее сюда.

Только тут Сима поняла, что дебилка — это она. Настроение резко испортилось. Она уже собиралась поискать выход, но тут услышала:

— Эй, Сима Серова!

Из кабинета Антонова выглянул Ларичев. Кивнул Симе:

— Заходи.

8. Юл

— Как ты это делаешь?

— Что делаю?

Юрий Леонидович Антонов, в просторечии Юл, оказался тем самым долговязым типом, что вчера сидел рядом с Клавдием и постоянно не то писал, не то рисовал в блокноте. Сейчас он казался еще более долговязым, чем вчера. Одна его нога была завернута за другую, острые локти опирались о столешницу, а длинные пальцы, как и в первую их встречу, крутили карандаш.

После того, как он за глаза назвал ее дебилкой, Симе не очень хотелось с ним общаться. Но и просто встать и уйти она не могла. Хотелось вопреки всему узнать, куда ее собираются брать.

— Как ты самостоятельно, не имея антибазиса, нейтрализуешь воздействие базисов?

Юл смотрел на Симу внимательным, изучающим взглядом; склонил голову к плечу, прищурился, отчего девушка поежилась.

— Не понимаю, — пробормотала она.

Они находились в рабочем кабинете Антонова. Сима даже слегка удивилась спартанской обстановке комнаты — очень простой светлый стол без единой тумбы, на котором лежал лишь блокнот и ничего более, и три деревянных стула, да еще металлический стеллаж с книгами в углу. Сам Антонов сидел на одном из стульев, а два других предложил Симе и Ларичеву. Девушка села на краешек, как вчера в кабинете декана. И снова не было ни окна, ни лампы. Да как же освещаются эти помещения?

— Юл, она правда не понимает, — сказал Ларичев. — Если не объяснить, будет только хуже.

— Что ж.

Немного помолчав, как бы размышляя, стоит ли объяснять, Юл сказал:

— Наша лаборатория, имеющая четвертую степень секретности, довольно хорошо защищена от вторжения посторонних. Задачи, которые здесь решаются, не могут и не должны покидать ее стен, поскольку последствия будут весьма разрушительны. Посему мы, точнее, основатели лаборатории и ее руководители, приняли в свое время надлежащие меры, дабы в эти стены не проник ни один человек со стороны. Так вот, Сима Серова, за все время существования нашего научного центра сюда не попал ни один чужак, просто потому, что без специального устройства сделать это невозможно. Более того, никто в институте, кроме наших сотрудников и лаборантов, даже не подозревает о нахождении в подвале чего-нибудь кроме собственно подвала и архива. Все входы скрыты от посторонних глаз невидимой завесой — одной из разновидностей м-базиса, о котором ты уже слышала. Тебе же, вопреки всему, удалось попасть не только в лабораторию, но и в святая святых — к самому Забавычу, находящемуся, кстати, очень глубоко под землей. То есть, ты как-то умудрилась снять все завесы, нейтрализовать базисы. Я бы подумал, что это случайность, если бы не вчерашний случай с этим студентом… как его? Волков, кажется? Вот мне и интересно, как ты это делаешь.

Он ненадолго замолк, как бы давая возможность девушке осознать услышанное.

— Я не поняла, — сказала она.

— Что ты не поняла?

Вообще-то она не поняла почти ничего. Но в ответ сказала:

— Почему последствия могут быть разрушительными? Что это за последствия? И какие задачи вы тут решаете?

Юл слегка опешил. Посмотрел на Ларичева. Вздохнул:

— Ну, хорошо. Можно долго ходить кругами вокруг да около. Придется, видимо, объяснить. Видишь ли, Сима Серова, мы в нашем научном центре занимаемся проблемами замещения и дополнения реальности. Понятно, нет?

Симе не было понятно. Как это — замещение и дополнение реальности? Как и чем можно дополнить то, что уже существует? А если реальность дополнить чем-нибудь, то это что-нибудь тоже станет реальностью.

— Вижу, что не очень. Ладно, потом поймешь. Перейдем сразу к основному понятию. Базис, о котором ты уже неоднократно слышала, есть простейшая фундаментальная единица замещения, созданная программно при помощи машины, называемой нами Забавычем. Как бы это попроще… Ну, допустим, тебе необходима книга, скажем, для написания диссертации, редкая книга, которой нет ни в одной городской библиотеке, а существует она в единственном экземпляре в далеком хранилище. Что ты станешь делать?

— Напишу запрос.

— Придет отказ. А книга нужна. Твой дальнейший шаг?

— Поеду в это самое хранилище.

— Далеко, накладно. Да и не факт, что на месте тебе не откажут.

— Ну… тогда не знаю.

— Вот в этой ситуации мы можем предложить выход, создав базис с образом этой книги. И тогда ты можешь, наплевав на хранилище, работать с материалом сколько влезет. Единственное условие: чтобы создать такой базис, надо найти человека, который хотя бы раз эту книгу пролистывал. Наш Забавыч сумеет воспроизвести фолиант, опираясь на образ и знания, хранящиеся в памяти этого человека. А потом соотнесет полученный образ с любым предметом, нами предложенным. Все. Базис готов. Ты, имея данный предмет, можешь воспользоваться заложенным в нем образом в любой удобный момент. Никакого колдовства, чисто научный подход. Мы дополнили реальность образом редкой книги, даже не имея в наличии ни одного экземпляра. Получили действующую модель, копию с теми же свойствами, как у оригинала. Понятно?

Услышанное повергло Симу в ступор. Оно не укладывалось в голове, казалось слишком… странным, что ли. С другой стороны, уже третий день с ней случаются такие странные странности, о которых она раньше и представить не могла. Поэтому девушка, хоть и не очень уверенно, но ответила:

— Не очень. То есть, я буду работать с ненастоящей, виртуальной книгой? Вроде голограммы?

— Ну, не совсем голограммы. Ощущения будут как при работе с подлинником. Однако ты не сможешь хранить ее долго. При создании базиса задается время существования объекта или действия. И время это весьма небольшое, в основном из-за ограниченности энергетических ресурсов.

— И что, даже продать не успею?

Сима хотела пошутить, однако Юл не понял юмора и нахмурился:

— Что за дикие мысли в столь юной голове? Торговать продуктами лаборатории строжайше запрещено, как и разглашать любые сведения о ее деятельности. Запомни, Серафима: строжайше. И, кстати, поскольку ты все равно о нас знаешь, тебе придется подписать договор о сотрудничестве, а также дать расписку о неразглашении научной тайны. Ферштейен?

— Не очень. А если я откажусь подписывать?

Симе, если честно, вовсе не хотелось давать расписку. Не потому, что она собиралась трезвонить о лаборатории на каждом углу. Просто она не любила, когда ее в чем-то ущемляют против ее воли.

— Почему? — искренне удивился Юл.

— Чтобы подписать договор о сотрудничестве, надо, чтобы оно было, это сотрудничество.

— Будет, — сказал Ларичев. — Как я уже говорил, первашей мы обычно не берем, но для тебя придется сделать исключение.

— Иначе ты все равно будешь проникать в лабораторию, — вздохнул Юл. — И ни мы, ни ты ничего с этим поделать не сможем. По себе знаю, как сюда тянет. Единственное, что хотелось бы выяснить, как ты это делаешь. Как проникаешь сквозь стены?

— Почему сквозь стены? — удивилась Сима. — Я заходила в двери.

— И что, ты вот так сразу их увидела? Спустилась в подвал, а тут куча дверей, да?

— Нет, не сразу, конечно. Вообще, там был только коридор, и я по нему шла к архиву, но потом…

— Что потом? — Юл подался вперед.

Эх, надо было сказать, что дверь была там с самого начала. Но раз не сказала, придется выкручиваться.

— Навстречу шел какой-то человек. Он назвал меня Забавой. И я испугалась.

— Почему?

— Ну… — девушка смутилась. — Я решила, он хочет со мной позабавиться. И шарахнулась к стене. А потом увидела дверь.

Юл бросил быстрый взгляд на Ларичева. Сказал:

— Любопытно. Проявление свойства антибазиса под влиянием испуга, как думаешь?

Ларичев пожал плечами.

— Антибазиса? — спросила Сима.

— Ну да, — сказал Юл. — Видишь ли, Серафима, на каждый базис мы создаем антибазис. На случай непредвиденной ситуации. Он подавляет действие базиса и уничтожает созданный объект, в нашем случае — редкую книгу.

— Но.. зачем? — удивилась Сима. — Она, эта книга, все равно недолговечна. Просуществует положенное для изучения время, и сама исчезнет.

— На случай, если ты все-таки захочешь ее продать. Мы запустим антибазис в момент твоей встречи с покупателем. Книга исчезнет, не давая совершиться незаконной сделке.

— А вы можете узнать, когда эта сделка состоится?

— Ну… теоретически… — Юл замялся. — Вообще-то это довольно сложно. Работы в этом направлении ведутся, так что со временем антибазис будет срабатывать когда нужно. Так вот, я предполагаю, когда ты впервые спустилась в подвал, сработал антибазис. Видишь ли, все двери в лабораторию скрыты базисом невидимости, и обнаружить их просто так, без специального устройства, невозможно. По крайней мере, ты первая, кому это удалось. Поэтому мне бы хотелось знать, как ты это сделала. Если в наших расчетах есть дыра, ее необходимо ликвидировать, дабы пресечь поток нежеланных посетителей. Поэтому мы, Сима Серова, собираемся привлечь тебя к работе.

— Вы будете меня изучать?

— Ну, по крайней мере, постараемся понять, как ты это делаешь. Для начала поработаешь в группе тестировщиков. А дальше посмотрим.

Юл поднялся, подошел к стеллажу, вытащил из-под стопки книг прозрачную зеленую папку и достал из нее несколько бланков. Потянул Симе:

— Ознакомься с договором и подпиши. Завтра придешь на первый тест.

— И… что я буду тестировать?

— Базисы, конечно.

Он подал девушке ручку. Она потянулась за ней, взяла. Юл сказал:

— Какое у тебя интересное кольцо. Подарок?

— Да, — ответила девушка. — Тетя Варя подарила.

Она уже смутно догадывалась, что между базисами и этим кольцом существует определенная связь. Эх, как бы узнать, кто написал записку. И с тетушкиным приятелем надо встретиться, узнать, откуда у него колечко. Потом, без всяких переходов вспомнилось происшествие в лингафонном кабинете. Она не выдержала и спросила:

— А то, зачем меня вызывали к декану… Вы ведь там тоже были. Как оно связано с базисами?

Юл помолчал, побарабанил пальцами по столу, взял карандаш и принялся вертеть его в длинных пальцах. Потом сказал:

— Непосредственно связано. Видишь ли, несмотря на все наши старания, утечка базисов все же случается. Кто-то из наших сотрудников либо лаборантов создает базисы по заказу. Естественно, за деньги. И мы, к сожалению, никак не можем обнаружить, кто именно этим занимается. Студент этот… как его? Снова забыл. Волков, правильно? Да, Волков. Он утверждает, что базис накинула ты.

— Но я… — возмущенно начала Сима.

— Да, мы знаем. Марк сказал, ты тут ни при чем, значит, так и есть. Остается предполагать, действовал кто-то третий. Развлекался таким вот образом. Очень бы хотелось знать, кто.

— А зачем? Зачем развлекался? И как?

Сима не могла представить, что предложение сходить в буфет за пирожками кто-то всерьез мог расценивать как развлечение.

— Понятия не имею. Мы ведь не можем определить, на что был направлен базис, какова его цель. Ясно одно — это был базис действия. То есть, создатель базиса подталкивал вас обоих либо одного к совершению определенного поступка или последовательности действий. Каких — неизвестно. Но базис был создан так, что вы не могли выйти из него, этих действий не совершив. Ясно?

— Ясно, — сказала Сима.

— Но вы ничего не совершили, зато ты из базиса вышла. А Волков остался. И пробыл бы в нем бесконечно долгое время, потому что идиот создатель не предусмотрел выход по тайм-ауту.

Интересно, что это за действие, думала Сима. Может, она должна была его поцеловать? Фу, что за глупости лезут ей в голову. Стоило из-за какого-то поцелуя рисковать, создавая базис и вытаскивая его из лаборатории? Нет, тут определенно что-то другое…

— Ты чего задумалась? — спросил Юл. — Читай договор и подписывай. У меня еще масса дел.

Сима послушно склонилась над листками. Блеснул камушек в кольце. Она машинально произнесла «Выхожу из подпространства, выхожу из надпространства…» Едва стишок закончился, Сима сообразила — если он вкупе с кольцом и вправду действует на базисы, разрушая их, то что-нибудь должно измениться.

Девушка подняла голову, желая подтвердить или опровергнуть пришедшую мысль, и остолбенела от ужаса.

За столом, на месте Юла сидело странное существо. Больше всего оно походило на птицу — все в перьях, с маленькой клювастой головой и крохотными черными глазками на ней. Голову венчал яркий хохолок. Черные глазки буравили Симу. Клюв открылся, показывая короткий красный язык, и раздался пронзительный звук — не то карканье, не то гоготанье.

Сима зажмурилась. Пусть это будет понарошку, взмолилась она мысленно. Глюк или видение. Она не хотела общаться со странной, страшной каркающей птицей.

— Сколько можно считать ворон?

Девушка открыла глаза. Никакой птицы не было. Напротив сидел раздраженный замначлаба. Сима облегченно выдохнула.

— Ты что, ночевать тут собралась? — недовольно спросил Юл.

Прежде, чем поставить подпись, Сима обратила внимание, какие у него глаза.

Маленькие, черные и почти круглые.

9. Матвей-наш-Петрович

— Ох, Симочка. Не мог он не прийти без причины. Один раз не пришел, так я потом узнала, с температурой лежал. Как думаешь, снова заболел?

— Тетя Варя, спокойно, без паники. Вы знаете, где он живет, правда? Давайте сходим прямо сейчас.

Тетушка не находила места. Садилась на диван, тут же вставала, нервно шагала по комнате. За ней по пятам с призывным мяуканьем таскалась кошка, недоумевая, отчего хозяйка не только не спешит к холодильнику за колбасой, но и вообще не замечает свою Пусюлечку.

А все объяснялось просто. Матвей-наш-Петрович не пришел в клуб «Те, кому за…». Сима ни минуты не сомневалась, что с Петровичем все в порядке. Отсутствие же на очередных посиделках наверняка объяснялось самым банальным образом — склерозом. Ну, забыл человек, что сегодня среда, с пенсионерами такое бывает. Или, скажем, друг приехал в гости. Или родственник. Но тетя Варя вбила себе в голову, что с Матвеем-нашем-Петровичем всенепременно приключилось несчастье.

— Сходим? — переспросила она, внезапно остановившись, и в голосе послышался металл. — А что, и сходим. Но если с ним все в порядке… Ну, он у меня тогда получит!

Она так резко шагнула к двери, что ногой поддала кошку, и та, уже окончательно сбитая с толку, а заодно и с лап, издала негодующее «мяк!» и сочла за благо юркнуть под диван.

— Не лезь под ноги! — на ходу бросила хозяйка и стремительно удалилась, прихватив с собой племянницу.

Возле калитки, как на грех, Сима налетела на Виктора. Тут же покраснела. Ей очень хотелось поговорить с ним, намекнуть как-то, что она ни в чем не виновата, и вообще многое знает и понимает. Но, во-первых, они с тетушкой очень спешили, а, во-вторых, о своих новых знаниях распространяться ну никак нельзя. Потому что в кабинете Юла остался подписанный ею договор. И, значит, презрительно-холодный взгляд, коим наградил ее Волков, она будет ловить на себе еще очень долго. Настроение тут же испортилось.

Матвей-наш-Петрович жил в трех кварталах, и за двадцать минут тетя Варя и Сима дошли до его дома. Бревенчатая двухэтажка с резными наличниками и расписными ставнями очень понравилась девушке. Если дом украшал хозяин, у него были, как говорится, золотые руки.

Крыльцо закрывал навес, тоже украшенный узорчатыми дощечками. А вот на входной двери никаких излишеств не наблюдалось. Звонка у двери не было тоже, поэтому тетя Варя постучала сперва костяшками пальцев, потом кулаком, а затем побрякала тяжелым медным кольцом, что служило дверной ручкой и соединялось с дверью толстым крюком, свободно на нем болтаясь.

— Эй! Чего колотитесь? Надо чего?

Из окна соседнего дома, сдвинув кружевную занавеску, выглядывала пожилая женщина. На ее лице читалось выражение крайнего недовольства шумными посетителями.

— Здравствуйте! — тетя Варя поспешила сойти с крыльца и подошла почти плотную к открытому окну. — Мы к Матвею Петровичу пришли.

— Ясно. Только это, как его… Чего колотиться-то? Не открывает, значить, дома нету.

— А… где он, не знаете?

— Почему не знаю? Знаю. Он это, как его…

Соседка, уже собиравшаяся было сообщить местонахождение Матвея Петровича, вдруг подозрительно прищурилась:

— А вы кто ему приходитесь?

— Никто, — растерялась тетя Варя. — Знакомая. А это племянница моя.

— А коли никто, то это, как его… ступай отседа. Обе, значить, ступайте. Туда.

Старушка махнула рукой, показывая, куда именно надлежало ступать им обеим, и выходило, путь лежал аккурат к речке Желтой.

— Но как мы уйдем-то? — сказала тетя Варя, — Не повидав Матвея Петровича, что ли?

— Ступай, говорю, — сердито отозвалась бабуля. — Неча тут топтаться. Иди, иди.

— Но он нам очень-очень нужен, — вмешалась Сима, стараясь подпустить в голос побольше жалости.

— Зачем? — подозрительно сощурилась бабка.

— Дело в том, что в доме культуры ставят спектакль силами народного театра, — бодро заговорила Сима, решившись что-нибудь наврать; не торчать же им тут до ночи, в самом деле. — Матвей Петрович играет в нем главную роль, боевого маршала Тучкова. Сегодня он должен был прийти на репетицию, но почему-то не пришел. Вот мы и волнуемся.

— Да? — недоверчиво прищурилась соседка. — Чего-то Петрович не говорил ни про какой спектакль.

— Потому что пока это секрет, — от собственного вранья Сима воодушевилась. — Никому просили не рассказывать.

— А если никому, тогда это, как его, ты откуда знаешь?

— Так я тоже в народном театре состою. А в спектакле играю дочку Тучкова. Тетя Варя — его жену.

— Жену-у-у, — протянула бабуля и смягчилась. — Ясно теперь, куда Петрович кажну неделю ходит. Я-то думала, невесту завел, а он, это, как его, завел цельный театр. Ладно, чего вам на улице торчать. Скажу, конечно. Но только вы никому ни-ни. А то вдруг кто прознает, что изба пустая стоит, возьмет да залезет. Сейчас ведь какую моду взяли. Кому переночевать надо, с дружками посидеть али с девицей, залезут в избу пустующую, а уходя возьмут да напакостят. Ну что за поганцы?

— Вы хотели сказать, как нам Петровича найти, — напомнила Сима, видя, что тетя Варя уже места себе не находит.

— Так я ж сказала — идите, — соседка вновь махнула рукой. — Туда идите. Как раз до больнички и дойдете.

— Он в больнице? — ахнула тетя Варя, схватилась одной рукой за сердце, другой — за Симу.

— Ага. Утром смотрю — машина скорая стоит. А потом Петровича на носилках выносят. Он мне рукой только махнул. Я кричу — куда, мол, тебя, болезного, потащили. Он снова рукой машет, навроде как показывает, куда. А фершел, который его забирал, сказал, мол, в районку везем.

— Он при смерти? — спросила тетушка, в голосе которой уже слышались слезы.

— Да что ты, милая, — старушка даже рассердилась. — Не при смерти вовсе. Стал бы он разве рукой махать, ежели бы помирать собирался? У него это, как его… Пертонический риз.

— Перитонит?! — тетя Варя зашмыгала носом и вытерла глаза.

— Может, и он, но только еще и риз. Фершел сказал, это из-за высокого давления.

— Гипертонический криз, — перевела Сима.

— Может, и так, — кивнула старушка. — Слышу-то я плоховато, особенно в потемках. А Петровича аккурат в потьмах увозили.

— Не утром разве? — удивилась девушка.

— Утром, но в потьмах. Тока-тока светать начало. Как ты сказала, доча? Хипертонический? Погодь, запишу, вдругорядь пригодится. А вы идите, идите, не стойте. В районке до семи тока пускают.

Время было уже без десяти семь. Пока они дошли до районной больницы, двери закрылись, и посетителей пускать перестали. Телефон справочной не отвечал, из приемного покоя их выгнали, и ничего не оставалось, как вернуться домой.

10. Тест

— Нет, это никуда не годится!

— Чего не годится? Чего не годится? Ну, не успел, подумаешь. Может, скажешь, твоя статья про летнюю практику готова, да?

Жекин взгляд, адресованный Ларичеву, был настолько злым, что Сима втянула голову в плечи.

— Представь себе, готова!

Ларичев вытащил из своего рюкзачка три мелко исписанных листка и издали показал редколлегам. Сима, которая еще не отчаялась найти автора записки со стишком, попыталась, вытянув шею, разглядеть почерк Ларичева. Разглядеть не сумела, отчего настроение слегка испортилось.

В коридоре перед стеклянной дверью пятьсот третьей аудитории маячили Лена и Таня, корчили рожи, выманивая подругу. Сима сперва делала им знаки — уйдите, мол, но девчонки только закатывали глаза, переговаривались и хихикали. Как хотите, пожала плечами девушка и склонилась над развернутым ватманом.

Она уже написала заголовок — «Четвертое измерение» — и теперь тщательно закрашивала большие буквы синим цветом, краем глаза ловя то движение подруг за дверью, то резкие взмахи рук ругающихся Жеки и Ларичева. Поднимать голову не хотелось. И вообще, она старалась казаться незаметной. Потому что сегодня редки, в отличие от дня вчерашнего, не выглядели ни дружными, ни веселыми. Работа над газетой застопорилась, в чем была вина не только Жеки, так и не взявшего интервью у декана, но и ее, Серафимы. Из-за массы дел и кучи обрушившейся информации девушка совершенно забыла сфотографировать декана.

Лена и Таня еще немного погримасничали и ушли-таки в буфет, на прощанье стукнув по стеклу, чем вызвали взрыв Жекиного негодования:

— Наглые какие! Я в их годы поскромнее себя вел. Интересно, к кому они тут клеятся? К тебе, Санек, что ли?

— А некоторым завидно, — ни к кому не обращаясь, сказала Лёка. Она стояла возле окна и, сложив руки на груди, смотрела на кучерявые облака. Сима подумала, что сегодня если и будет юмор, то либо черный, либо с ядовито-саркастическим оттенком.

— Они не клеятся, — тихо сказала Сима. — Это мои подруги.

— Чем болтаться без дела, сходили бы и сфотографировали Клаву, — ехидно сказал Жека.

— Извините, я не успела, — пробормотала Сима, заливаясь краской. — То есть, забыла.

— Это называется девичья память, — сказала Лёка. — Которая со временем переходит в старческий маразм.

— По себе судишь? — живо поинтересовался Жека.

— Я пойду Клавдия сниму, — сказал Санек. — Все равно без дела простаиваю.

— Для начала поздравь Серафиму, — остановил его Ларичев. — Все поздравьте. Перед нами — новоиспеченный лаборант группы базисных тестировщиков.

— Ого! Поздравляю! — сказал Санек и тут же удивленно добавил: — А что, в лабу начали набирать первашей?

— Я давно говорил, эту работу надо предоставлять салагам — сказал Жека. — По крайней мере, их не так жалко. Идеально было бы, конечно, выпустить к тестам Зверкину, но, предполагаю, они даже не активизируются при виде ее неземной красоты, и Марку придется прикрыть свою лавочку за неимением спроса на продукцию. Так что перваши — идеальный варрант.

— Придурок, — процедила Лёка.

— Ах, извини, Леокадия, — Жека церемонно шаркнул ногой. — Я забыл о твоей тонкой душевной организации, не выносящей даже малейшего намека на страдания братьев наших меньших. Конечно же, я имел в виду, что у младших товарищей имеется — в отличие о нас, зрелых и монструозных спецов — необходимая в деле тестирования базисов непосредственность восприятия, что, безусловно, не может не отразиться на объективности результатов тестирования.

— Заткнись, идиот.

Лёка наконец-то повернулась к ребятам. Кажется, она не столько злилась, сколько расстраивалась. Сима догадывалась — между ней и Жекой, к которому она определенно была неравнодушна, пробежала черная кошка. Вряд ли этой кошкой являлась Серафима, однако чувство собственной вины, возникшее при упоминании не сделанных ею фотоснимков декана, все усиливалось и усиливалось. Обстановка не способствовала творческому процессу, что в конце концов сказалось на качестве — рука художницы дрогнула, и большая синяя клякса впечаталась в правый нижний угол листа.

— Не расстраивайся, — Лёка обняла еле сдерживающую слезы Симу за плечи. — Сегодня, похоже, сильная магнитная буря. Ничем иным поведение этого дуралея я объяснить не могу.

Жека нарочито медленно повернул голову в сторону девушек:

— Я достаточно наслушался оскорблений. На сегодня, пожалуй, хватит. А тебе, юная тестировщица, от всей души желаю не наложить в штаны. Адьё-покедова.

Он вышел из аудитории, всем своим видом показывая, что ему, в сущности, наплевать на всех редков вместе взятых и на каждого в отдельности.

— Унижен и оскорблен в лучших чувствах, — прокомментировал Ларичев. — Сима Серова, не обращай на него внимания. Ты тут вообще ни при чем. Евгений, неплохой в сущности парень, очень-очень не любит признавать свою неправоту. А уж будучи уличен в невыполнении взятых обязательств изо всех сил постарается если не перевести стрелки на другого, то хотя бы найти объект для избиения. Правда, чем больше он насмехается над товарищами, тем лучше понимает, что делать этого не следует, и поэтому распаляется еще больше. Что и было сейчас продемонстрировано в полной мере.

— Я тоже пойду, — заторопился Санек. — Фото принесу завтра.

— Где распечатать, найдешь? — крикнул ему вслед Ларичев.

— Постараюсь! — крикнул Санек, не обернувшись.

— Уж постарайся, — пробурчал Ларичев, когда дверь за Саньком закрылась. — Чтоб не как в прошлый раз.

— А что было в прошлый раз? — спросила Сима. Она собирала краски и карандаши, поняв — на сегодня работа редколлегии завершилась крахом системы, и для ее перезагрузки потребуется не менее суток.

— Да ничего особенного. Для майского выпуска Санек не стал снимать декана, то ли поленился, то ли времени не хватило. Поэтому, не мудрствуя лукаво, прилепил к газете базис, имитирующий портрет Клавдия. Зачем он это сделал, объяснить так и не смог. В принципе, ничего плохого в этом не было. Ну, повисела бы газета с месяцок, потом бы ее сняли, и пропажи фотографии где-нибудь через полгода никто бы не удивился — Клавдий у нас мужчина видный, красивый, стырила фотку какая-нибудь студентка на память, что тут особенного. Однако два странных, наложенных друг на друга события, помешали планам Санька. Собственно, сперва он помешал себе сам, напутав с датами при вводе базисных параметров, и фотка исчезла раньше намеченного срока. Но самое смешное — а для Санька, безусловно, печальное — что на ее месте возникла другая картинка, весьма, я бы сказал, пикантная — голая русалка в обнимку с одним из преподов. Санек опирался от авторства сего безобразия, клялся, что не помышлял ни о чем подобном, и вообще, дико раскаивается, что связался с замещением реальности. Мол, ему просто захотелось попрактиковаться в создании собственного базиса — он тогда только-только вошел в группу программеров, и самостоятельную работу ему не поручали. Естественно, Юл чуть не вышиб новичка из лабы, и не быть бы Саньку базистом, кабы не заступничество самого Клавдия. Думаю, его позабавила открывшаяся всем взорам картинка — по слухам, декан недолюбливал препода, обнимавшегося с грудастой обитательницей морских глубин, так как тот был изрядным тупицей, но имел мощную мохнатую руку, и выгнать его Клава при всем своем желании не мог. Вот что случилось в прошлый раз. Понятно?

Сима покивала, хотя понятно было далеко не все.

Значит, что же, базис можно наложить даже на стенгазету? Вот так запросто задать какие-то параметры, и получить вполне себе действующую иллюзию? И это может проделать самый обычный студент?

Почему-то именно сейчас Сима задумалась о нереальности происходящего. Может, и правда, базис — всего лишь разновидность гипнотического воздействия, которое вдруг каким-то образом научились создавать при помощи мощного компьютера? И тот случай с Волковым — хитро созданный морок, чтобы подействовать… на кого? На них двоих? На нее? Зачем? С какой целью? Она вспомнила и отчетливо представила, как Витька входит в кабинет, садится рядом, начинает разговор… О чем он говорил? Что-то такое… давай, мол, в буфет сгоняю.

Нет, непонятно. Наверное, если бы Сима не вышла из базиса, сейчас она бы понимала намного больше.

— О чем задумался, служивый?

Сима похлопала глазами. Лёка ушла, и теперь они с Ларичевым остались вдвоем. Что же на самом деле такое этот ваш базис, хотела спросить Сима, но спросила совсем о другом:

— А что, и Лёка, и Санек, и Жека — они все работают в лаборатории?

— Ну да, — пожал плечами Ларичев. — Многие студенты, начиная с третьего курса, так или иначе соприкасаются с забавычем. Привлекаются и некоторые второкурсники.

— Но почему тогда Волков сказал, что не имеет понятия ни о каком базисе?

— Ну, как почему? Он второкурсник, ведь так? Вполне может не иметь понятия. Все, Сима Серова, закругляйся на сегодня. После третьей пары жду тебя в лабе. Сама дверь найдешь? А то некоторые новички умудряются пробраться аж в котельную, перепугать там всех крыс, и только когда откручивают вентиль подачи горячей воды, их удается направить на путь истинный.

— Я найду, — пообещала Сима, хотя и сомневалась в этом.

Она действительно нашла, вопреки сомнениям. Спустилась в подвал и пробормотала стишок.

На этот раз дверь оказалась сродни той, которыми запирают деревенские сараи — из деревянных досок, сколоченных железными гвоздями, с железными же, кое-где покрытыми ржавчиной, петлями. Сима даже засомневалась, лаборатория ли находится за этой дверью. Но все-таки решила проверить.

Знакомый белый коридор, непонятно как и чем освещенный, развенчал ее неуверенность.

— Привет, Симкарточка!

Перед ней стоял Жека. Девушка инстинктивно сжалась, ожидая насмешек, но парень радушно улыбался и протягивал руку:

— На сегодня я твой куратор. Пойдем, покажу тестовую комнату.

Она послушно пошла за ним, а он продолжал что-то рассказывать, радостно и возбужденно. Все ясно. Жека, как верно заметил Ларичев, был из тех личностей, что никогда не признают собственную неправоту. Именно поэтому они ни за что не станут извиняться даже за самое свинское поведение. За что, собственно, извиняться, нежели я во всем прав? Однако, дабы загладить впечатление от дурных поступков, станут изо всех сил выслуживаться и выделываться, вот как сейчас Жека. Он то забегал вперед, заглядывая Симе в глаза, то шутил и сам же над своими шутками смеялся. Сима вздохнула. Лёке, наверное, с ним нелегко, подумала она.

Жека открывал какие-то двери, на которых не было ни порядковых номеров, ни надписей, гласящих, что же, собственно, за этими дверями находится, вталкивал Симу в комнаты и кричал находящимся там людям: «Это наша новая лаборантка, самая юная лаборантка за всю историю лабы, правда, она зачетная?» Люди кивали, соглашаясь, мол, конечно, лаба зачетная, а как же иначе, на что Жека возражал, мол, не лаба, а Сима, вот эта самая девушка.

Они дошли до кабинета Юла, когда у Симы начала кружиться голова от обилия комнат и людей в них. Жека открыл дверь. Не постучав, вошел сам и затащил Симу.

Юл, как и вчера, сидел за пустым столом и что-то чиркал в блокноте. При появлении посторонних поднял голову и изобразил кривую улыбку:

— А, вот и наша способная девочка. С первым рабочим днем в лаборатории, Серафима. Евгений, иди в тестовую и приготовь там все, а я пока проинструктирую.

Жека вытянулся, щелкнул каблуками — дурачась, напоказ — и отчеканил:

— Так точно! Какой тест изволите готовить?

— Умерь пыл, студент, — поморщился Юл. — Бери тот, что готовили по заказу мясокомбината. Готовил Егошин, значит, в его папке и лежит.

— Пароль? — осведомился Жека уже нормальным голосом.

— Без пароля, общий доступ. Ключ-слово там же. Я уже просмотрел, все более-менее. Ступай.

Жека вышел. Юл тихо сказал:

— Позер.

И уже громче, обращаясь к Симе:

— Садись, чего стоишь?

Она села. Круглые маленькие глаза смотрели на Симу. Ей вспомнилась птица, появившаяся вчера на этом самом месте. Все-таки, что это было? Галлюцинация? Наваждение? Или… Верить в «или» не хотелось. Поэтому Сима не стала произносить стишок. Как-нибудь потом, не сейчас.

— Значит, что мы имеем, — сказал Юл, отводя взгляд. — Сегодня твой первый тест. Волнуешься?

Сима кивнула. Она и правда волновалась, точнее, боялась предстоящего теста, памятуя о словах Жеки, который сказал — первашей, мол, не так жалко. Что он имел в виду под словами «не так жалко»? Надо было спросить у Ларичева, тот бы, конечно, объяснил, а Юла Сима немного побаивалась — из-за птицы, наверное. Тест — это что, больно?

— Не волнуйся, — успокоил Юл. — Мы ведь с тобой уже говорили, конечно, в общих чертах. Делать тебе практически ничего не придется. Заходишь в специальную комнату, куратор запускает тест. И все.

— Все?

— Все.

— И… что в этой комнате?

— Ничего особенного. Сама увидишь. Зачем я буду рассказывать? Расскажу — интерес пропадет. Нет, Сима Серова, ты сама мне потом все расскажешь, лады? Вот прямо сюда, в эту комнату придешь и расскажешь. Как, что и почему. Я очень, очень любопыт… э-э-э… любознательный.

Все ясно, ничего он мне не расскажет, подумала Сима. Она все-таки боялась предстоящего теста, а из-за того, что Юл не желает рассказывать о сути предстоящего, струхнула еще больше. Единственное, что успокаивало — не она первая, не она последняя. Кто-то ведь проходил уже тесты, и остался жив.

Остался ли?

Сима тряхнула головой, чтобы отогнать дурацкие мысли, и спросила:

— А для чего это надо? Ну, тестирование.

— Видишь ли, — сказал Юл, — мы создаем базисы не только для развлечения. Любая научная деятельность подразумевает крепкую связь с практическим использованием ее достижений. Базисы, да будет тебе известно, довольно востребованный продукт. У нас очень много заказчиков, весьма солидных. И нам важно, чтобы тесты выглядели как можно реалистичнее. Поэтому, прежде чем отправиться к клиенту, все они проходят апробацию на реальных людях. Для этого и служит группа, в которой ты отныне работаешь.

— Вроде подопытных кроликов, — тихо сказала Сима.

— Вроде летчиков-испытателей, — поправил Юл. — Такое определение тебе нравится больше?

— Летчики-испытатели знают, с чем им придется иметь дело, — возразила Сима. — А я — нет.

— Гм, — Юл сделал небольшую паузу. — В принципе, я, конечно, мог бы тебе рассказать, в чем заключается тест. Однако излишнее знание нарушило бы непосредственность восприятия, поэтому мы ничего подобного не делаем.

— Значит, мне надо просто войти в комнату и все?

— И все. Нет, то есть, не совсем все, конечно. Тебе придется наблюдать за происходящем, а после в краткой форме изложить свои впечатления от увиденного. Вот теперь все.

— И…

— И?

Она хотела спросить — «мне не причинят никакого вреда?», но не решилась.

В дверь просунулся Жека:

— Все готово. Сима, пошли.

Они вышли из кабинета Юла, прошли по коридору метров пять и остановились возле двери — тоже без номера и надписи.

— Сосредоточься, — сказал Жека. — Готова?

Но Сима, вместо того, чтобы сосредоточиться и сообщить о готовности, думала о номерах кабинетов. О том, что они, по аналогии со всей остальной нумерацией в здании, должны быть отрицательными, ведь подвал — это фактически минус первый этаж. Что, по сути, неверно, потому что счет предметов не может начинаться с какого-то отрицательного числа, только с единицы.

И пока она думала про нумерацию, Жека, не дождавшись ответа, открыл дверь, втолкнул девушку внутрь и захлопнул дверь снаружи.

Звук защелкивающегося замка вернул Симу к действительности. Она резко повернулась и толкнула дверь, слегка раздосадованная поступком Жеки. Та не поддавалась. Тогда девушка поискала дверную ручку. Не нашла. Ни ручки, ни следа, ни замочной скважины. Видимо, открывается только снаружи. Почему-то именно этот факт насторожил и испугал Симу. Она очень не любила оставаться в запертой комнате, не имея возможности выбраться.

— Эй! — крикнула она и пару раз стукнула в дверь кулаком. — Жека! Как отсюда…

Договорить не удалось.

Потому что изнутри комнаты послышался звук, от которого зашевелились волосы.

Симе не нужно было поворачиваться, чтобы понять, кто издает этот глухой рык. Однако она тут же сообразила — стоять к его источнику спиной нельзя. Пришлось медленно, очень медленно повернуться.

В противоположном от нее углу стоял он — ее воплощенный детский страх. Огромный жуткого вида пес.

Нахлынули воспоминания, леденя кровь и сковывая тело.

…Соседская собака Дамка, сидящая на цепи, вовсе не выглядела устрашающей. Большую часть времени она лежала в конуре, время от времени выползая и греясь на солнышке. С удовольствием чесалась, выкусывала из шерсти блох. Хозяйка, тетя Маня, дважды в день приносила ей похлебку из каши, сваренной на костном бульоне. Кости полезны собаке, говорила тетя Маня. Маленькая Сима удивлялась, как Дамка может с огромным аппетитом грызть здоровенный мосол, но еще больше удивляло ее, что кость в конце концов оказывалась сгрызена практически полностью.

Девочке очень хотелось подружиться с собакой Дамкой. Чтобы она так же радостно махала хвостом, как при появлении тети Мани, и весело прыгала вокруг, повизгивая и норовя лизнуть в нос большим розовым языком. Чтобы предложить дружбу, очень кстати оказались свиные ребрышки, выловленные Симой из вчерашнего борща.

Она спокойно вошла в соседский двор, держа перед собой косточки, как бы предлагая собаке убедиться, какие они вкусные, какие замечательные. Про себя Сима решила — если собака не захочет с ней дружить, то уж наверняка как-то это покажет. Залает, например, как обычно лаяла на посторонних кошек или горластых мужиков, проходивших иногда под забором.

Нет, Дамка не лаяла. Она просто смотрела на подходящую к ней девочку и улыбалась. Ну, конечно же, улыбалась, отчего же тогда она так забавно приподнимает верхнюю губу. А, значит, согласна дружить. Всего-то и остается — отдать ей косточки.

Сима не слышала предостережения тети Мани, которая, увидев соседскую девочку, побелела от ужаса. Она больше вообще ничего не слышала, кроме собственного крика. Последнее, что она видела — свою руку, на которой сомкнулись челюсти Дамки.

Теперь же перед Симой, уже почти взрослой, стояла не мелкая дворняжка, которой, собственно, и была Дамка, оставившая на руке малышки следы на всю оставшуюся жизнь. Нет, из угла, блестя злыми красными глазами, надвигалась страшенная, похожая на матерого волка громадина. Нагнув голову и вздыбив на затылке шерсть, этот монстр не оставлял никаких сомнений в своих дальнейших действиях — уничтожить противника любым способом.

Верхняя его губа, как и тогда в тот самый страшный в жизни день, приподнималась над рядом зубов, щерилась, дрожала, и в такт этому подергиванию дрожала и сама Сима.

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.