Бесплатный фрагмент - Батор

Предисловие

В 2014—2015 году я читала комиксы и ушла после ветки Игра. Спустя больше шести лет вот я здесь, снова в фандоме и появилась идея реанимировать старую задумку на совершенно новый лад. Так, сначала появился сборник драббов с названием «Батор: однострочники», теперь вы читаете предисловие к самой истории «Батор», которая будет описывать основные вехи из детства Олега Волкова, Сергея Разумовского и Маргариты Снегирёвой. Естественно, с позиции автора, который построил рассказ на собственном AU-сеттинге.

Идея родилась спонтанно: во время подготовки кадровой отчётности мне пришло в голову представить детство указанных героев, хуманизировать Марго, а потом меньше чем за два дня был готов основной сеттинг, ещё через несколько уже написана пара драбблов, и, увидев интерес, я решила начать писать Батор.

Дети на рубеже 2004 отличались от детей нынешнего поколения, более того на становление первых влияла неспокойная, нездоровая и часто небезопасная обстановка в стране, переживающей кризис, войну на Юге, ближнем рубеже и частые теракты. Помните об этом, когда будете читать главы, которые преимущественно описываются, повторюсь, с позиции детей и восприятия ими окружающего их взрослого мира.

Могут возникнуть вопросы и к детскому дому — во время проработки сеттинга я опиралась на истории реальных воспитанников, где выбрала наиболее щадящие и скорректировала под требуемые сюжетом вехи. Могут возникнуть вопросы и к событиям — в тексте будут вскользь упомянуты реальные события в Санкт-Петербурге, Москве, а также призрачной иглой через всё повествование проходит конфликт на Юге, получивший название Первой и Второй Чеченской войны. Вы можете указать на ошибки или попытаться оспорить, но прежде чем вступать на тропу критики сеттинга, помните, что это AU, которое не является официальным продуктом, родилось за несколько дней и создано от фаната — фанатам.

Единственное, за что я действительно попрошу проявить благосклонность, это к описаниям самого города Санкт-Петербурга. К сожалению, я как автор нахожусь на Юге и северную столицу видела только в детском возрасте. Потому буду благодарна за подсказки и некоторые ремарки об особенностях города, а может кто проведёт и экскурсию в будущем.

В остальном я уверена, работа найдёт своего читателя и найдёт тех, кто разделит выстроенный сеттинг. И в заключение обозначу: работа носит исключительно художественный характер и не имеет цель обвинить кого-либо, в чём-либо либо разжечь ненависть. Это исключительно авторское видение, которое может отличаться как от вашего, так и от создателей Вселенной. Благодарю за понимание.

Что ж… История начинается в пригороде. Февраль месяц 2004 года. Несколько дней после переломного события, вызвавшего резонанс по всей стране и повлиявшего также и на Олега Волкова. Теперь он определён как новый воспитанник в детский дом «Радуга».

Префаза

Радуга

Зима в пригороде отличалась иным климатом. В центре — какой ещё и поискать у Петербурга среди районов, желающих присвоить рукописное звание себе — всегда теплее, если держаться подальше от воды и сквозных пролётов, а здесь оказалось холоднее, да и снега выпало столько, сколько не перейти в свой рост. Ещё наметилось потепление в последние дни. Вот и вышло: сначала занесло снегом, затем часть подтаяла, а ударившие морозы превратили дорожки в бесплатный травмоопасный каток.

Такая погода детям в радость: взять картонку, ледянку, какую другую скользящую вещь — и на горку, а вот что до взрослых… Очевидно, каток у них не вызывал былого восторга, да и Олег в принципе сомневался, что некоторые из них не утратили способности к радостям, смеху или по мелочи к улыбке. Взять хотя бы сотрудниц опеки.

Олег Волков покосился на одну из них, оставшуюся с ним в коридоре. На плечах её утеплённого пальто расцветали «снежные полосы», которые суровая дама пыталась стряхнуть. Появились они при довольно смешных обстоятельствах, а именно при падении сотрудницы на подходе к детскому дому. Многие ровесники с улицы бы воскликнули: «Знак!» Или, на худой конец, примета. «Хотя какая?» — Волков призадумался.

Падающие сотрудницы опеки — к бедам в детском доме?..

А может, к лучшему?

Ведь когда птицы… Пускай и не падают. «Ладно», — он остановил начавшие разгоняться мысли. Сказать по правде, Олег не особо-то верил в приметы, потому обстоятельства падения показались ему всего лишь красивыми. А ещё картинными и громкими. Ведь сотрудница не столько поскользнулась, сколько оказалась сбита детьми. Подхватив картонки, те скрылись с места преступления, а упавшая в сугроб мадама начала презабавно руками дёргать. Стоявший недалеко смотритель с лопатой в руках так вообще не сразу додумался поднять её. Одетый в изношенную фуфайку, на рукавах которой расцветали бурые и зелёные заплатки, да в ободранной ушанке, он только поскрёб пальцами небритый подбородок, следом пониже натянул ушанку, и с ветром донеслось растянутое «дела-а-а». Опомнился он проявить манеры только после взгляда другой сотрудницы — такой же лишённой улыбки, но шире в объёмах.

Смотритель кинулся её поднимать, но дело это не особо-то и спасло: вставшая, отряхнувшаяся и поправившая шляпку сотрудница устроила работнику детдома интеллигентную и воспитательную выволочку — дескать, почему за детьми не следите, где воспитатели и почему он сам столько медлил. А мужчине только и оставалось защищаться оправданиями, ведь не браться же против слов за лопату.

Или?..

…

«Не браться», — рассудил Олег и призадумался. Выходит, в приметно-знаковом споре стоило выдвинуть следующий вывод: падающие на пороге детского дома сотрудники опеки — к добру. Или, на крайний случай, к забаве. «Жаль, обсудить не с кем», — протянул он, припоминая товарищей по улице, а, поймав прищуренный ответный взгляд мадамы, отворачиваться не стал. Даже улыбнулся. Вроде даже приветливо. Вот только сотрудница вся и скривилась, а Олег опешил. «В зубах чего застряло? — подумал он и кивнул — не застряло, а пропало в виде бокового молочного клыка. — Ну и ладно». Захлопнув рот, Олег провёл языком по пустовавшему слева месту и таки отвернулся, решив более не провоцировать.

Плохо это. Отец часто говорил: без подготовки и плана провоцировать дичь — лишиться и дичи, и жизни. Это же подтвердила и жизнь на улице. А что до сегодняшней ситуации… Пускай дичью сотрудницу и не назвать, хотя можно попытаться найти отсылки в её шляпке с перьями, провоцировать тех, кто устроит в новый «дом» — неразумно.

Потому Олег обратил внимание на обшарпанный коридор, отбитые подоконники, полные трещин, и остановился. Так, на одном из них обнаружился фикус. Сухой, пожелтевший и скрючившийся, он напомнил ему воронов, увиденных в пригороде, далеко от постоянно разрастающейся свалки: сухие тельца, облезлые масляные перья и маленькие злобные глаза. И когда как воронов от скелетости спасала напыженность, фикусу пыжиться и вовсе было нечем. Олег присмотрелся. На ещё державшихся листиках были запрятаны разноцветные жёваные жвачки.

Что ж… Олег вдохнул. Может, обстановка была не интереснее дамы из опеки.

Двери кабинета скрипнули, следом за ними половицы, когда в коридор вышла вторая сотрудница из опеки и директриса приюта. Цепкий детский взгляд устремился на две фигуры, к которым также проявила внимание и сотрудница в коридоре. Они говорили тихо. Олег во всю разглядывал престарелую главу детского дома, оказавшуюся шире двух вместе взятых сотрудниц опеки. На её носу-картошке сидели очки-половинки, из-под которых блестели серые глазки, а редкие-редкие волосы были начёсом собраны в некое подобие дульки, полной седых и белых волос. Сбоку привиделось движение, и Олег заинтересовался. Разглядывая директрису, он совершенно не заметил, как вместе с ней из кабинета вышла ещё женщина. Её он вспомнил — она зашла в кабинет спустя несколько минут, как сотрудница опеки отправилась на разговор с директрисой.

Олег присмотрелся и к ней. Женщина выглядела «потерянно»: с отстранённым взглядом, серым лицом и худенькими ручками, которыми она придерживала на плечах такую же унылую мохнато-вязаную шаль с ворсяными сосульками. Одним словом — запуганная тростинка, каких беспризорники с улицы называли «мышами». Всегда в своих мыслях, без особой бдительности и со слабой реакцией — такие становились лёгкой добычей для краж. Также и потому, что и вещи у них лежали в более доступных, поверхностных местах.

Волков старался таким не помышлять, следуя заученным, заложенным и родителями, и кланом принципам. Однако реальность диктовала иное: кушать хотелось сильнее, чем горделиво соблюдать забитые моральные догмы. Приметив обращённое к нему внимание всех четверых, парнишка, наконец, вынырнул из воспоминаний об улице и слегка более осмысленно осмотрел каждую по очереди.

Сотрудницы опеки спешно распрощались и отправились прочь, Олег цепко следил за их удаляющими спинами, когда его привлекла брошенная уже громко властная фраза:

— Вот, принимайте, Ольга Петровна, нового воспитанника.

Цепкий взгляд обратился на директрису, а голос её подсказал о характерной надменности, какая всегда сквозила у «интеллигентных тёток» с района. Такие ещё голову задирали, учили кого ни попадя, особенно их, шпану малолетнюю. Но особо запомнились виды изгиба подбородков с шеями и сальные лица — то ещё нелицеприятное зрелище.

Сама Ольга Петровна — насколько краем глаза успел заметить Олег — вышла вперёд и с лёгким интересом осмотрела ребёнка. Их взгляды встретились. Сизые хрусталики переливались и, вроде, даже полнились теплотой. Но точно ли? Олег не спешил с выводами, зато интуиция подсказала встать.

Подхватив рюкзак, он кашлянул и, кивнув, выдавил из себя скромное:

— Здрасть.

Директриса скривилась, а Олег мысленно кивнул. Провокация оправдалась. Заведующая детским домом точно относилась к категории «интеллигентных тёток», которые изобьют словарями. «Что ж», — унывать Волков не собирался, потому посмотрел на Ольгу Петровну, которая никак не изменилась в лице. Такая же потерянная.

— Отведите в инвентарную, — продолжила директриса, изучив его ожесточившимися серыми глазками, — хотя, скорее лучше на медосмотр.

Поплохело, и будто в коридоре стало холодней от одного слова «медосмотр». Олег мысленно съёжился, подобрался, но в разговор решил не встревать, предпочтя наблюдать и слушать.

— Вот документы, передайте в бухгалтерию. — Чёрная папка из толстых ладошек перекочевала в миниатюрные. Ольга Петровна подхватила её и прижала к себе, следом также поправила украдкой сползшую шаль. — В школу я сегодня сама сообщу, а вам уж с Григорьевной оформите письма и заявления. Чтобы завтра в школу пошёл с остальными.

— А класс, Лариса Иннокентьевна? — слабым голоском уточнила воспитательница.

Олег мысленно подивился: «Иннокентьевна!» — и не выговорить, не запутавшись. Он вновь обратил внимание к директрисе.

— Зайдёте после обустройства, там и будет известно. Определили в группу третьего потока под ваше начало. — Снова этот изучающий взгляд. — Хорошо всё сегодня закрыть.

— Я вас услышала, Лариса Иннокентьевна.

— Вот и славно.

Грузная директриса грузно скрылась в кабинете, и в старом коридоре новый воспитанник и воспитательница остались один на один. Почти. Олег мельком приметил, как дальше по коридору группировались ещё дети, затем его внимание переключилось на Ольгу Петровну. Их взгляды вновь пересеклись и задержались дольше обычного, после воспитательница опустила глаза в раскрытую папку с документами и отвернулась.

— Пойдёмте, Олег Волков. — Она направилась дальше по коридору.

Хмыкнув от важности обращения, Олег потрусил следом.

Шли молча, что не могло не радовать Волкова: глубоко внутри он ещё не отошёл от расспросов, какие ему сначала устроили сотрудники милиции, следом — сотрудницы опеки, надавившие на первых за психологическое насилие над ребёнком. Но что до Олега — чьего мнения тогда не спросили — куда большее психологическое насилие и давление проявляли как раз мадамы из опеки. В любом случае, сейчас ему снова предстояло собрать воедино придуманные легенды и байки, так как воспитатели отличались почти схожей дотошностью.

С работниками педагогики в принципе сложно. Приставучие — что на Девяткино, что в пригороде, что в Центре, да и взрослые этой профессии куда более смышлёные (правда, не все), потому и продумывать придётся тщательнее. С такими мыслями Олег почти совсем ушёл в себя, вспоминая сказанное ментам, следом представителям опеки и припоминая придуманное до умышленной трагедии.

Ольга Петровна рядом продолжала листать документы в папке, лишь иногда на особо шумный шелест листов Олег невольно поворачивал к ней голову. Так за мысленным анализом с добавлением воображения Волков смог построить из данных более-менее рациональную картину. По крайней мере, в официальные данные она вписывалась точно.

Шурх-шурх-шурх.

Снова Олег посмотрел на документы. Взгляд зацепился за край зелёной бумажки, в которой он тут же признал свидетельство о рождении. Мысли замерли, в груди стало холоднее, а память подбросила призрачный образ погибшей матери. Она всегда говорила за важность сохранности документов — особенно тех из них, что помогали установить личность. Олег никогда особо не понимал этой фразы, но после случившегося, вроде бы, проникся и установил прежде всего то, что документы важны служителям государства. Что-то там в системе они определённо упрощали.

Олег отвлёкся, привлечённый стоявшими дальше воспитанниками. Они ляпнули совсем тихое и почти синхронное:

— Здравствуйте, Ольга Петровна.

Ольга Петровна ответила им так же тихо:

— Здравствуйте, дети.

Слух Волкова резал подобный официоз, но куда сильнее официоза его заинтересовало иное. Дети смотрели приметливо и на воспитательницу, и на идущего рядом. Олег ответил схожим интересом, только взгляд его прошёлся по одежде и первое, что бросилось в глаза, — это относительная чистота и целость вещей, а уж потом он отметил и относительно чистые лица. А лохматость — взгляд задержался на чёрных кудряшках одного из воспитанников — это дело более чем привычное. «Возможно, всё не так плохо», — приободрил себя Волков, прикидывая в уме обеспечение детского дома, но замер, когда Ольга Петровна спросила:

— Отец твой татарин?

Для Олега мигом перестали существовать и обеспечение, и дети, и коридоры. Взгляд его метнулся на воспитательницу, а внутри всё ощетинилось на заданное. Ему яро захотелось отвернуться и промолчать, потому Олег с трудом подавил в себе это желание — скверно начинать первый день с грубости, особенно в разговоре с представителем властной структуры. Ольга Петровна, несомненно, являлась таковой, учитывая, что именно к её потоку причислили Олега.

— Да, — твёрдо проговорил он, пряча руки в карманах курточки. — Но русский я.

Подняв голову, он осмотрел воспитательницу. Во взгляде её мелькнуло что-то незнакомое, за ним вернулась обратно ставшая, вроде бы, привычной отстранённость. Дальше по коридору они шли также молча.

Олег ещё немного понаблюдал за воспитательницей и решил, что заданный вопрос был задан лишь для уточнения. Хотя странность определённо была — зачем спрашивать то, что и так чёрным по зелёному писалось в свидетельстве? Решив подумать над этим позже, Волков принялся блуждать взглядом по коридору детского дома. Выглядел он так же, как и снаружи, и характеризовался коротким словом «рухлядь», а если точнее — «старая рухлядь».

И уже словосочетание отбросило Олега воспоминаниями к родному Югу и старику Екифовичу, который каждый вечер после работы корпел над такой же старой-старой копейкой. Любил он своё «корыто», а собиравшиеся вечером вокруг него дети любили слушать его истории: о войне, где Екифович молодым партизаном сражался, о партии, для которой не жадничал скверных слов, да о космосе… Говорил, что на Байконуре служил и даже помнил запуск первых людей в космос — в том числе Гагарина, Леонова с Беляевым, и бравую чайку Терешкову… Правда это или нет — Олег так и не успел выяснить, зато помимо историй ему вспомнились запахи выпечки жены и дочери Екифовича. Мудрая жена у него была, умная, но строгая. Мать Олега с ней знакомство водила, как и с дочерью их.

«А потом не стало этого», — уныло подумал Олег, делая вдох. Ни тепла, ни уюта, ни семейного быта — ничего. А истории Екифовича теперь жили в памяти таких, как Олег и других. «Если они выжили и помнят».

Война, пришедшая на Юг, ровняла каждого, но больше всего — с землёй.

Покачав головой, Олег нахмурился: уж больно далеко в думах он ушёл от осмотра коридора детского дома. Итак, коридор. Кроме старости, здесь едва ли что ещё отбрасывало к событиям детства, да и выпечкой не пахло. Старые рыжие половицы полнились трещинами и скрипели. В них кое-где опасно выскакивали шляпки гвоздей. Старые окна в несколько уровней были из дерева и стекла, и по контуру их рам тянулись специальные ленты-скотчи, какими обычно утепляли на зиму. Растений здесь в горшках и вовсе не оказалось, а если и встречались, всех ждала участь «жвачного фикуса» у кабинета директрисы. Да и стены не внушали доверия: выкрашенные в голубой, они контрастировали с белым потолком и ржавым цветом пола. Хотя, в принципе… кому какое дело до цветовой палитры: есть и есть.

Детский дом — чем больше осматривал коридор Олег — напоминал больше коммуналку, в которой он, мать и отч… кое-кто жили последние несколько лет. Только здесь никто не кричал, а если и кричали, то это были детские голоса. «Хороший знак», — рассудил Волков, перебирая пальцами в карманах и ёжась. Память живо напомнила о ругани, какая царила в коммуналке, где драма одной семьи становилась театром для всего дома и улицы.

Прозвучавший рядом хлопок отвлёк его.

Олег обратил внимание на Ольгу Петровну, о чьём присутствии совершенно позабыл. Женщина перетянула ленту, зафиксировав папку, затем, обняв её руками, глянула на воспитанника. Очевидно, теперь они обменялись местами в гляделки. Ольга Петровна изучала его, и вскоре её тонкие губы дрогнули в подобии улыбки. Желая проявить больше доброжелательности, Олег выдавил и из себя подобие улыбки.

— Многое удалось сохранить? — осторожно поинтересовалась она.

— Немногое, — угрюмо отозвался Олег. — Всё в этом рюкзаке. — Он намеренно пожал плечами. — Куртка на мне, только починить бы её. — Волков вскинул руку и продемонстрировал рукав, где красовалась огромная полоса, обнажавшая внутренние спрессованные волокна.

Ольга Петровна будто бы не удивилась, и, как решил Олег, скорее за всю свою работу она видела и не такие следы порчи вещей.

— Поищем заплатку, — осматривая, добродушно заверила она. — Или подберём новое. — Вновь непонятная улыбка. — Ещё может что?

— По мелочи. Немногое, — повторил Волков, пряча руку обратно в карман.

Олег отвернулся, не желая продолжать разговор. Ольга Петровна в свою очередь ещё несколько минут осматривала его и не стала продолжать расспросы. Волков призадумался — что он и вправду смог сохранить? Одним словом — барахло. Несколько пар носков, часть из которых дырявая, другая — разная, нижнее бельё, парочка кофточек и маек. Даже свитера не было. Его Волков не стал вытаскивать, да и не успел бы. Тогда лишь за документы думал и куда более важные для него вещи.

Так, в некоторых, взятых с собой, он устроил пришивные тайнички, где и распихал то самое важное: утащенные деньги и одну сложенную вчетверо фотографию родных, давно погибших. Был у Олега и побольше тайник, но в городе. Туда он запрятал те вещи, какие не удалось унести, а теперь терзался — дождутся ли они его, будут ли найдены другими, ведь вряд ли в ближайшие дни, месяцы, может, и годы Олег выберется в Центр.

«Пустое», — коротко остановил он переживания и припомнил слова матери. Вместе с ними, сказанными в голове родным голосом, Олег отдал ситуацию с городским тайником на волю тех, кто влиял на неё. Чуть помогло, но не до конца.

Правда, совсем переживания переключились, когда оба остановились у дверей медицинского, как подсказала табличка, кабинета. Волков сдрейфовал — байки о таких заведениях, пускай и здесь пока оказался лишь кабинет, всегда ходили скверные, особенно о стоматологических. Язык будто специально прошёлся по выпавшему недавно клыку. Олег шмыгнул носом и уставился на Ольгу Петровну.

— Всего лишь осмотр. Короткий. Всё будет хорошо, — приободрила она его, улыбаясь по-прежнему странно.

— Я знаю, — упрямо парировал Олег. — Вот только… Ольга Петровна, — выдавил он из себя требуемый официоз. Обращение далось тяжелее и сказано было другим голосом, таким же странным и непонятным, и Олег рассудил, что поработает над собой, чтобы скорее адаптироваться к подобным обращениям.

Волков глянул на воспитательницу, которая повернула к нему голову больше.

— Да, Олег? — Голос потеплел.

— А название у вашего дома есть?

Ольга Петровна с ответом помедлила. Олег подумал было — что ж такого пугающего оказалось в его вопросе, что руки на папке так и обхватили её крепче? Впрочем, реакция не продлилась долго. Вскоре на тяжёлом вдохе воспитательница пригладила рукой волосы и произнесла:

— Радуга.

Тонкие пальцы костяшками постучали по двери кабинета, отчего металлический звук тяжело осел в пространстве, как и ответ воспитательницы в сознании Волкова.

«Радуга»

«Ра-а-адуга»

«Радуга!»

Пробуя слово на вкус, Олег застыл и мутно проследил за тем, как Ольга Петровна вошла в кабинет. Волков помрачнел, продолжая повторять про себя звучное название, всегда несущее буйство цветовой палитры и предполагавшее радость и яркость. Угрюмо он осмотрел коридор: ржавые половицы с торчащими серыми шляпками гвоздей, сине-белые стены с потолком и серость, какой всегда отличался и Питер, и его пригород. «Какая ж тут радуга?» — задался он вопросом. И тут взгляд упал на растения с жвачными листиками. «Впрочем, — рассудил Олег, — жвачки-то разноцветные».

И, услышав своё имя, зашёл в кабинет, где должен был пройти первую из бесчисленных пыток властных людей, и название этой — медицинский осмотр…

Маргарита Снегирёва

Улицу и детский дом отличали житейские мелочи. К таким Олег отнёс необходимость подчиняться установленным правилам, то, что в детдоме всё-таки были бесплатная еда, которую не нужно было воровать, место для отдыха и досуга в виде пускай и ржавых турникетов и прочего, а также место для сна, которое не приходилось делить с тараканами из коммуналки и крысами с улицы,..

Но приходилось делить с такими, которые их напоминали. Вот, допустим, единственный рыжий сосед по комнате Сергей: пуганый, молчаливый, всегда в себе и своих бумажках, каждую из которых он бережно прятал или под матрасом, или под подушкой. Старался делать это, когда Олег «спит». В свою очередь приученный житьём на улице и «небезопасной» коммуналкой Волков спал чутко, оттого основательно засыпал тогда, когда на другой кровати Сергей угомонится.

Другие две койки в их комнате пустовали, а за неделю молчаливого сожительства ни один, ни другой соседи не горели желанием нарушать установленное молчание, ограничившись обменом имён. Олега это устроило, более того — к началу второй недели он начал сравнивать Сергея не с грызуном, а с птицей. Те также прятали любую мелочь, рассовывая их по деревянному дому-гнезду, да и засыпал Сергей только после того, как хилое одеяло и подушку обустраивал по манере «мягких баррикад».

…

Одним словом — чудик.

Но тихий, и на том «спасибо».

Сам же Олег считал, что устроился сносно, а к концу первой недели наблюдения за обстановкой установил то, что роднило и улицу, и детский дом — иерархия. Только в «Радуге» она была подобна матрёшке.

Взгляд цепко метнулся на учителя, после на впереди сидящих, чьи спины прикрывали Олега от обвинений во внеурочной деятельности. Перебрав пальцами карандаш, Волков начертил на последней странице треугольник почти в половину доступной площади. Параллельно основанию чуть-чуть выше от границы он провёл линию, следом внутри отделённого блока написал «дно». Раздумывая, он осмотрел класс, нашёл взглядом Сергея, двух девчонок в середине их потока и ещё одну, сидевшую ближе к дверям.

Вокруг слова «дно» появились четыре «галочки-птички» по количеству воспитанников-одногодок, относившихся к этому уровню, а стоило Олегу припомнить и восемь детишек помладше, также причисляемых к их третьему потоку, отразились в точном количестве рядышком. «Можно было и больше», — рассудил Олег, припоминая детей вокруг детского дома, но засорять более «дно» не стал.

Отмерив расстояние, Волков отделил ещё сектор выше и написал «шкеты». Внутри этого блока появилось четыре шестёрки — по количеству задир их потока. Олег покосился на них. Квартет занял задние парты напротив Волкова и играл в карты, почти не обращая внимания на учителя, рассказывающего о видах механического соединения деталей из древесных материалов и металлов.

«Шкеты» или «шестёрки» существовали в одном потоке или на несколько потоков. Они притесняли младших и подчинялись «малолеткам», ребятам от шестнадцати лет. Оценив оставшееся расстояние треугольника, Волков отделил ещё сектор, в центре которого так и написал «малолетки».

В свою очередь «малолетки» подчинялись «старшакам» — выпускникам детского дома — , над которыми стоял авторитет и лидер, чьё слово являлась законом. И звали его коротко «пахан». Подавив улыбку, Олег обозначил ещё сектора и глянул на оставшееся расстояние — как раз на ещё две небольшие, но властные формальные структуры. Отмечать их он помедлил и сначала, отступив, объединил фигурной скобкой сектора от «шкетов» до «пахана» и сделал короткую приписку за символом «братва».

Теперь дошло и до последних. С рядовыми воспитателями братва не считалась, но над ними всегда стояли начальники властных структур детского дома, а на самой вершине цепочки — директриса. Обозначив последнюю коротким «ЛИ», Олег изучил нарисованное и представил, как от самой большой на треугольнике структуры «дно» до «ЛИ» — самой маленькой в треугольнике — каждый сектор складывался в другой подобно захлопывающейся матрёшке, какую ему когда-то показывала мать. И чем больше становилась фигура, тем большей формальной и неформальной властью она обладала.

«Картина стара как мир, — подумалось Олегу словами „пахана“ с улицы, где он долгое время бродяжничал. — Но кто же я?» Мысленно разложив матрёшку обратно до самых беззащитных, он мельком глянул на учителя, продолжавшего кряхтеть у доски, и осмотрел класс. Уроки технологии в новой для него школе проводились сдвоенными между классами «А» и «Б», потому в кабинете присутствовали все воспитанники-одногодки их потока. Сергей сидел в противоположном углу класса и что-то отстранённо чёркал в тетрадке, зашуганные девчонки ближе к середине держались вместе, а ещё одна — как и всегда — выбрала парту у выхода из класса. Чтобы сбежать. «Шестёрки» их потока уже совершенно не обращали внимания на учителя, продолжая «рубиться» в карты.

Скользнув по кучерявой макушке взглядом, Волков на вдохе посмотрел на учителя, следом в тетрадь и, изучив уровни «иерархии», в стороне от треугольника несколько раз перечеркнул палочки. Сиротливый крестик остался один на один с массивной фигурой, и, разглядывая их соотношение, Олег скривил губы.

«Надолго ли?» — подумав, Волков оставил тревожные мысли, перекинул листы обратно к исписанной коряво теме урока и всё же вернулся вниманием к записанному на доске. Не особо старательно он вывел под темой краткое содержание, затем на боковой стороне, какую придерживал высокий стул с ведром воды для тряпки, обнаружил и домашнее задание. Не потрудившись занести его в дневник, Олег ручкой обозначил его на полях и отвлёкся, услышав рядом шорохи.

Он скосил взгляд на соседнюю парту. «Шестёрки» оживились. Их лидер — кучерявый Васюткин, виденный ещё в первый день в коридоре — указывал на другую воспитанницу, сидевшую ближе к выходу. Олег мысленно хмыкнул и покосился на учителя, который заполнял журнал, покрывая его очевидно тихими скверными. Волков выпрямился, оценил обстановку и кивнул — не решатся. Слишком далеко, да и властная фигура в классе…

Или не совсем.

За скрипнувшей дверью в кабинете показалась завуч, на чьё появление все ученики поднялись, кроме самих «шестёрок».

— Михаил Петрович, на минуту позвольте вас, — проговорила Иоганна Григорьевна.

Класс притих, многие метнули взгляды на престарелого технолога-трудовика, а Олег цепко изучил «шестёрок». Последние также замерли, подобно грызунам, и выжидали, вытягивая шеи и стараясь не упустить дальнейшего, от чего зависел исход задуманной травли.

— Да-да, Иоганна Григорьевна, счас, — пробормотал учитель, осмотрел журнал и, прикрыв его, поднялся.

С повторно скрипнувшей дверью исчезла властная фигура в лице Михаила Петровича, и класс на пару секунд окончательно пришибленно затих. Затем… Игра началась.

Олег прикинул: по часам оставалось несколько минут до звонка. Васюткин и трое других стали подбирать карты, как и девчонка из класса «А» собирать вещи. Постепенно класс привычно пока тихо зашуршал и зашептался сборами и обсуждениями. А сложившие свои скромные пожитки «шестёрки» начали подбираться к жертве травли. Воспитанница их заметила и метнула взгляд на двери, за которыми очевидно могли стоять учителя.

Волков бегло осмотрел класс, учеников, не замечавших намеренно происходящего, и словил на себе испуганный и загнанный взгляд Сергея, когда он приподнялся вместе с воспитанницей и закинул на плечо лямку рюкзака. Сергей, как и другие, привычно отвернулся, а вот Олег продолжил цепко наблюдать за происходящим.

Воспитанницу обступили четверо. Существующий гул притих, и в его тишине раздалось чёткое:

— Некуда бежать, сечёшь?

Девчонка не ответила, лишь скривилась и отступила ещё ближе к дверям, но тут её схватили за плечи и выкинули вперёд в пространство перед доской. Выровнявшись, она развернулась и с опаской покосилась на ту часть пола, которую через окна заливал свет. Олег продолжал наблюдать.

— Снегири любят свет, не так ли? — паясничал Васюткин. Трое отступили от него и наступали на девчонку, которая, снова оглянувшись на светлое пространство, вздёрнула голову и огрызнулась:

— Как и любые птицы. Я тебе что, справочная? Или учебник биологии? — Она хмыкнула, делая ещё шаг и поглядывая на тех, кто зашёл с боков. — Сожалею, Васюткин. — «Снегирь» посмотрела на него прямо. — Справочники ещё не разговаривают, их читать надо. А это слишком сложная для тебя задача.

Кто-то в классе присвистнул, вроде из детей — тех, кто из семей. Шестёрки остановились, а Олег нахмурился, не понимая, для чего девчонку намеренно выгоняли на свет. Волков, оценивая, прикинул: если он свистнет, то сможет создать манёвр для прорыва. Он посмотрел на девчонку, тут его взгляд пересёкся с её сизым, и она обратила внимание на Васюткина снова.

— Биология-шмология, — потянул Васюткин.

— Вот видишь, — она сделала шаг ближе к доске, и Олег всё понял. Поддавшись интуиции, он медленно стал пробираться к дверям, — даже предмет не можешь прочитать!

Провокация запестрела алым. Класс зашептался. Лицо главаря «шкетов» покрылось багровыми пятнами.

— Гоните её! — свистнул он.

Но было поздно: девчонка метнулась к доске. Сдёрнув ведро, она швырнула его в обидчиков — ударившись, воду вылило не только на них, но и на тех, кто сидел за первыми партами. Послышался крик тех, кого также задело. Олег улыбнулся, осматриваясь, и удивился — девчонка не дала им опомниться, и как только «шестёрки» более-менее очухались, кинула в них до прочего стул. Те бросились в стороны.

Гвалт металла смешался с раздавшимся звонком. Олег зажмурился от шума, а, опомнившись, увидел, как «снегирь» воспользовалась образовавшимся зазором и сбежала. Оставшиеся позади «шестёрки» оказались напрочь в мутной меловой воде, пахнущей соответственно, а снаружи на скверные проклятья расщедрился Михаил Петрович. Завучу Иоганне Григорьевне оставалось отреагировать коротким и осуждающим обозначением имени-отчества трудовика-технолога, а останавливать ребёнка никто не стал — девчонка уже скрылась.

Технология была последним уроком по вторникам, но время пребывания в школе растянулось на выяснение всех обстоятельств. Олег воспользовался начавшейся выволочкой «шестёрок» и улизнул, мысленно делая засечку предусмотреть в иллюстрированной иерархии место для учителей школы. Только скорее за её пределами, быть может, положения, схожего с Волковым, но наделённое властными полномочиями.

Олега терзало предположение, потому, подгоняемый азартом, он спустился в раздевалки, где неспешно надел курточку, сменил обувь, а уж потом принялся искать или опровержение, или подтверждение своей догадке. Среди висевших ближе к дверям вещей ему особенно бросились в глаза несколько сиротливо висевших мешков для сменной обуви, только трое из них обладали серым цветом, какой совпадал с тем, в каком выдавали мешки в детдоме и лишь единственный содержал бирку с женским именем «Маргарита Снегирёва. 6 «А». Причём в таком шрифте, в каком подписывала все их вещи Ольга Петровна. Закинув её на плечо к своей, Олег кивнул: не только догадка оправдалась, но и стало понятным короткое «снегирь».

Уже на улице он осмотрелся, пошёл вдоль высокого чёрного забора и остановился у начала сквозного строительного пролёта, который огибал здание кухни и столовой, у какого часто останавливались пузатые грузовики, и уводил на закрытый задний двор школы. Решётки забора там были погнуты, что делало его более чем открытым. Волков стал выжидать, и ждал он недолго.

Стоило «шестёркам», ругаясь жаргонно, пройти мимо и свернуть с улицы, как ещё через примерно минут десять донеслась поступь приближающихся шагов. Из строительного пролёта выскочила дебоширка, да так и замерла, почуяв присутствие другого. Крутанувшись, Маргарита уставилась на Олега. Он проявил к ней схожее внимание и вскоре постановил — от краснопёрого вестника зимы девчонке разве что раскрасневшиеся из-за мороза щёки и достались. В остальном она была белой, как надетая на её голове шапка или как снег, каким полнились улицы.

— Чего надо? — выпалила, наконец, Снегирёва, складывая руки в карманах.

— Замёрзнешь, — коротко парировал Олег и, сдёрнув с плеча её сменку, протянул девчонке.

На серый мешок она так и уставилась, широко распахнув глаза. Моргнув несколько раз, Маргарита вдруг сильно нахмурилась, посмотрела на свои ноги, на которых были надеты босоножки, и как-то отстранённо-нелепо протянула:

— А я-то думала, почему так холодно.

Олег хмыкнул и опустил руку, когда Марго забрала мешок. Держась на безопасном расстоянии и так, чтобы в любой момент сбежать, воспитанница переобулась, осмотрелась и внимательно изучила Олега. Волков ей не мешал, только разве что уделял схожий интерес. А девчонка, видно, приценивалась, решая, доверять или нет — такое было совершенно привычным на улицах, и вряд ли модель менялась и в иерархичном детском доме.

Стоило ей расправиться с обувью и зафиксировать сменку поверх рюкзака, Маргарита поднялась и вдруг протянула раскрытую руку.

— Меня Марго звать, — представилась она. — Полным Маргарита Снегирёва, — плечики приподнялись, и Марго продолжила почти что грозно:

— Но если будешь Маргаритой или Ритой звать, меж глаз так и получишь.

— Да и не собирался, — улыбнувшись, Олег отошёл от стены и, сняв перчатку с руки, пожал такую же голую, но холодную ладонь. Марго зацепило движение, да и рукопожатие у неё вышло слабым, а Олег, наконец, представился:

— Олег Волков.

— Знаю. — Сизый взгляд метнулся на него.

Оба воспитанника опустили руки. Свои Марго тут же спрятала в карманах, а Олег вернул на ладонь перчатку.

— Знаешь?

— Угу, — коротко просипела Марго. — Новеньких всегда видно — они не сразу понимают, кем быть в баторе.

Марго кивнула в сторону улицы, Олег принял невысказанное предложение начать путь до детского дома, и меж тем нахмурился. Слово «батор» за всё время он слышал несколько раз от воспитанников, но ещё не до конца разобрался, какой за ним был смысл.

— Батор смутило?

Волков, вскинув брови, посмотрел на улыбнувшуюся Марго.

— Бывает, — продолжила она. — Меня первые месяцы тоже смущало. — Вдохнув, Марго отвернулась и почти важно, как технолог-трудовик пояснила:

— Батором мы детдом зовём.

— А. — Олег помрачнел сильней. — Почему?

Оба переглянулись, и с широкой улыбкой Снегирёва пояснила и это:

— Потому что от слова инкубатор. Почему и как появилось — не спрашивай. Но оно было до меня и будет после нас, понимаешь? — Марго помедлила. — Ба-а-атор!

— В принципе, — протянул Олег, ощущая, как в сознании ме-е-едленно скреплялись концы логики друг с другом. Не то, чтобы он был знатоком инкубаторов, но кое-какое представление имел, в частности о том, что устройство использовалось для тепличного и скорого взращивания птенцов. Поймав на себе цепкий взгляд, он закончил начатое:

— Согласен.

Марго это устроило, и она отвернула голову. Некоторое время они шли в тишине, только под ногами слышался хруст неубранного снега, да ревели проезжающие машины. Олег осматривался, припоминая уже заученную и протоптанную дорогу до дет… батора. Выпавший вчера ночью снег примял засохшую грязь, а на деревьях создал искрящиеся снежные сосульки. Задержав взгляд на последних, Волков опасливо покосился на крыши домов, где его уже ответным вниманием наградили сосули во много раз побольше. Оценив расстояние, Олег хмыкнул — не зацепит.

— Та-а-ак, кем ты хочешь быть? — вдруг спросила Марго.

— А есть выбор? — парировал Олег.

Оба повернули друг к другу головы, осмотрели друг дружку, и Марго просипела:

— Вопросом на вопрос не отвечают, — фыркнув, она отвернулась.

Олег призадумался, продолжив осматривать улочку. Впереди уже виднелась крытая автобусная остановка, вокруг которой и внутри шумели дети — многие из них уезжали по семьям или направлялись друг к другу в гости. А стоявшие между них взрослые, многие из которых косились на шумную ребятню, добавляли комичности ситуации. Путь детей из батора лежал дальше, потому, миновав автобусную остановку, они продолжили идти, только Олег вдруг предложил:

— Я отвечу на твой вопрос, ты ответишь на мой, идёт?

Марго, очнувшись от собственных мыслей, кивнула с коротким:

— Идёт. — И, вдохнув, повторила:

— Так кем ты будешь?

— А я и не знаю, кем быть.

Марго замерла. Прошедший дальше Олег остановился и обернулся на неё. Девчонка фыркнула, втянула голову в плечи и, нагнав его, буркнула:

— Это не ответ.

— Так поясни, тогда я смогу сказать больше.

— Ла-а-адно.

Набрав побольше воздуха, Марго отстранённо и прежним важным голосом затянула:

— В баторе всё просто: либо ты с кулаками, либо ты под кулаками.

— Но ты ведь бегаешь.

— Ш-ш-ш, — зашипела на него Марго. — Не мешай, — фраза прозвучала почти обиженно, да Олегу в бок прилетел тычок локтем. — Так вот. С кулаками — это наша братва. Вечно считают, кто кому и сколько жить. — Она фыркнула, а Олег воспользовался опустившейся тишиной:

— Считают, что им все должны и обязаны.

— Факт.

Марго выдохнула, потёрла пальцем нос, шмыгнула им и вернулась к рассказу, пряча руку обратно в карман:

— А есть те, кто под кулаками. И здесь дно делится на несколько категорий: либо ты бегаешь, либо ты обладаешь знаниями, какие полезны братве, либо терпишь. — Марго вдруг вышла вперёд и, повернувшись, окинула взглядом Олега. — Так кем ты будешь?

— Никем.

Оба резко остановились друг напротив друга. Марго нахмурилась — белые брови сдвинулись, округлое лицо наполнилось морщинками, а ноздри почти «птичьего» носа раздулись от частого дыхания. Олег принял игру в гляделки, только более спокойно, но когда ноги закололо холодом, он всё же пояснил:

— Не хочу диктовать, как жить, но и не хочу жить под кулаками.

— А-а-а, — просветлев, протянула Марго. — Хочешь быть вне иерархии. — Она кивнула. — Ну тогда соболезную. Не выживешь. Знали таких.

Развернувшись на пятках, она быстрым шагом, будто сбегая, притрусила дальше по улице. Олег следом, пытаясь не обращать внимания, как закололо на её слова в груди, да щёки вспыхнули и едва ли от мороза. Нагнав дебоширку, Волков почувствовал, что слегка поостыл, потому проговорил почти спокойно:

— Моя очередь.

— Не твоя, — поймав его взгляд, Марго пояснила:

— Я тебе за иерархию объяснила.

— Я предложил тебе пояснить, а не спрашивал, потому вопрос всё ещё за мной.

Снова Марго осталась позади. Снова Олег обернулся к ней, улыбнулся, да словил на себе угрюмый взгляд. Весёлая спесь отхлынула с её лица и перекинулась на лицо Волкова, который был уверен — теперь грудь кололо у насупившейся напротив. Впрочем, Марго быстро взяла себя в руки, потому вскоре оба поравнялись и продолжили идти по улице.

— Гони вопрос.

— Почему тебя притесняют?

Марго покосилась на него, вскинув брови. Олег осмотрел её, моргнув несколько раз, затем девчонка на вдохе со словами «непутёвый» вышла, повернулась к нему лицом и, продолжая идти спиной вперёд, пожала плечами.

— А ты как думаешь?

Олег присмотрелся к ней: к белым волосам, собранным в растрёпанную косу, белым бровям, сизому, почти серому взгляду, белой коже и… Собственно, если бы не синяя кофточка и серая униформа школы, Марго начала бы резонировать с окружающей обстановкой.

— Белая больно, — устав от молчания, подсказала Марго и, отвернувшись, продолжила шагать нормально. — И солнце мне вредно.

— Болеешь? — выпалил Олег.

— Что-то около, — уклонилась от ответа Марго.

— Так почему не в коррекционке? — логично, как показалось ему, предположил Волков и тут же словил на себе очередной взгляд, каким смотрели старшие на непутёвых. Не хватало только обозначить последнее вслух.

Марго так не поступила, только ограничилась коротким:

— Твои вопросы кончились.

— Ну и ладно, — парировал Олег.

Улица заканчивалась, потому воспитанники вскоре свернули на другую и, пройдя несколько кварталов, заложили путь вниз и вниз. Там, на самом конце, пока небольшим виднелось здание детского дома «Радуга», окружённое забором и стоявшее особняком от других.

Марго и Олег более не разговаривали, каждый думая о своём. Олег прикинул, что в его нарисованной иерархии следовало внести изменения, но, как он ни пытался забыть слова Марго о детях за пределами иерархии, они всё равно били почти по живому. «Разберёмся», — коротким словом попытался договориться он со своими внутренними переживаниями и отвлёкся, когда сбоку донеслось осторожное:

— Слуш.

Олег повернул голову к Марго.

— Это ты, выходит, с чудиком живёшь?

— С Сергеем Разумовским? — прикинул Олег, припоминая мальчишку-соседа.

— Ага, он. — Марго кивнула.

— Живу, и что?

Марго слишком многозначно потянула носом воздух и выдохнула, следом вдруг остановилась снова. Олег замер напротив и осмотрел перекрёсток, у которого они оба помедлили. Воспитанница чересчур внимательно изучала его, затем посмотрела на пешеходный переход и устремила взгляд, в конце концов, на увеличившееся здание батора.

— Чудик он. И всего-то. После какой-то стычки его все сторонятся, думала, может, ты чего знаешь.

— Не знаю. А ты тут недолго, выходит? — догадался Олег.

— Ага, только как два года, — подтвердила Марго и вдохнула глубже вновь. — Плохо нам вместе показываться. Но, если хочешь, можем вечером в библиотечной встретиться. Позаниматься или ещё вопросы позадавать.

— Если только стульями кидаться не будешь. — Олег протянул руку.

— Во, непутёвый, — Марго хохотнула. — Если ты не будешь задирать, никто в здравом уме и кидаться не будет. Незачем. Но ладно, — она пожала ладонь, — забили.

— Тогда до вечера.

— Вечера, — бросив через плечо, воспитанница изучила проезжую часть и перебежала на противоположную сторону улицы.

Олег дождался, пока Марго пройдёт квартал, затем пошёл дальше по своей части улицы, раздумывая над её словами. Вспомнив «чудика» -соседа и его вечные ночные копошения, Волков, в конце концов, покачал головой и прикинул: может права была мать, когда говорила, что черти в омуте водятся.

Вот только какого толка черти будут в этот раз?..

Сергей Разумовский

Чудик.

По правде, все в Баторе так или иначе были чудиками, даже сам Олег Волков, шатающийся от всех отдельно и рисующий на полях или задниках тетрадей геометрические фигуры и «загогулины». Но если все вокруг чудики — размышлял он как-то перед сном, пока сосед на другой кровати снова устраивал «баррикады» — то, может, это и есть категория нормальности? Но что же тогда «нормальность» в понимании взрослых?

На эти два вопроса Олег пока не подыскал достойного ответа, зато чудик угомонился, и он смог уснуть. Ненадолго. Олег уже подстроился, что раза два за сон Сергей точно запутывался в старательно обустроенных баррикадах, которые на утро превращались в самое настоящее непонятное нечто из подушки и одеяла, и просыпался. Однажды он и, как говорят взрослые, джек-пот словил: Сергей таки грохнулся на пол во время своей «ночной битвы» с невидимым Олегу существом или существами. Понаблюдав немного за валяющимся на полу соседом, который, видимо, решил продолжить сон там, Волков смиловался, подошёл и, сдёрнув край его же одеяла с постели, накрыл Сергея. Помогло это делу или нет, Олег не разбирался, но весь остаток дня Разумовский потом ходил с отлёженной щекой и с яркими заломами дощечек на ней.

Чудик.

Чу-у-удик.

Олег шмыгнул носом, покосившись на Сергея в другой стороне класса.

«Но умный чудик», — он осмотрел мирно сидящего Разумовского, который одним из первых сдал листок с контрольной, а теперь что-то чёркал карандашом в своей излюбленной манере. Причём свободной рукой он накрывал ухо, чтобы так отгородиться от других учеников, просящих помощи. Олег вздохнул и, сверившись с заданием на доске, затем с оставшимся временем до конца, обречённо принялся дальше писать на перечёркнутом листочке решение. Как догадывался, неправильное — в четвёртом он не только с упрощением не справился, но и с решением, и куда там до ещё двух задачек чего-то из разряда «посложнее».

«Ну и ладно, кому сдалась эта математика», — решил Олег, заканчивая писать так и не упрощённое выражение: ну, на пару скобок стало определённо меньше, тоже по-своему упрощение, нда? Посмотрев на престарелую учительницу Евдокию Алексеевну, Олег покривил губами — интуиция подсказала: упрощение из раздела «так себе».

Прозвенел звонок. Сергей первым собрал вещички и устремился прочь из класса, остальные также начали собираться, часть из них упрямо дописывала, стараясь успеть, за что схлопотала грозный тон, а Олег вообще плюнул на контрольную — сдал без оконченного в четвёртом решения. «И так сойдёт», — Волков положил листок в стопку, распрощался с Евдокией Алексеевной, которая приподняла брови, увидев его «измалёванный» перечёркиваниями листок с контрольной, и ретировался за пределы класса.

— По крайней мере, я пытался, — утешающе приободрил Волков себя и сделал мысленную засечку спросить у Марго: вдруг та уже отработку по этой контрольной делала, ведь «А» класс всегда писал раньше, а потому, может, чего подскажет. Хотя особо-то надежд он не питал: Снегирёва в математике была такой же, как и он сам.

Оставив думы, Олег огляделся. Коридор постепенно наполнялся вываливающимися из классов учениками, шум становился громче и выталкивал детские голоса. Где-то посреди этого моря скользили старшеклассники и учителя. Некоторые из последних порой останавливались, чтобы сделать замечание особо неугомонным детям. Помогало ли это? Слабо. Стоило «властной фигуре» отвернуться, как дети продолжали гонять друг друга.

Олег хмыкнул и устремился вдоль стены к боковой лестнице. Не так далеко от неё пятиклашки уже организовались в подобие круга, да начали передавать через ладони очередь со словами детской игры про корову, летевшую по небу.

Воображение тут же попыталось представить героиню данной игры: пятнистая с крыльями, (а иначе как летать) да в копытах зажата газета. Или лучше наполовину сжёвана? Олег покачал головой, спускаясь — какие ещё коровы с крыльями и с газетами…

В школе, в принципе, сегодня был такой же день, как и другие. И даже на первом этаже разворачивалась привычная для боковых лестниц картина: «шестёрки» их батора нашли очередную жертву, а вокруг опасливо держались другие ученики, которые не то отворачивались, не то наоборот пялились во все глаза. Волков на вдохе оглядел толпу и уже прикинул, как обойти её, чтобы свернуть в коридор, когда глаз зацепился за мелькнувшую в центре макушку, а слух выцепил следующее:

— Сколько тебе, пыжий, объяснять, а? Будешь делиться — целее будешь!

Олег резко повернул голову на стычку. «Мгм, понятно», — Волков сделал вдох, припоминая сегодняшнюю контрольную, и быстро спустился с лестницы. Снизу донёсся шелест. Олег отстранённо отступил, потупил взгляд и приметил, как кроссовок оставил едва заметный след на порванном листке. Волков поднял его, следом в груди всё съёжилось до мельчайшей точки.

Скомканный лист был порван надвое, и на клочке клетчатой бумаги полоса «ранения» шла по нарисованному аккуратно лицу. Женщина, чьи руки были изображены схематично, касалась своих плеч, а дальше… рисунок обрывался. Чудик не закончил его. Олег выдохнул, оглаживая помятый край бумажки так, будто это как-то могло помочь склеить его обратно или убрать чудовищные заломы. Память услужливо напомнила слова отца и деда о рисунках людей, затем сказанное матерью. Сипло потянув носом воздух, Олег сложил вдвое порванный лист, сунул его в боковник рюкзачка и осмотрелся: властных фигур в коридоре не появилось. И Волков поймал себя на иронии — когда те нужны, их, что говорится, днём с огнём не сыщешь.

Толпа ахнула, с центра донёсся треск, и Олег, вновь осмотревшись, с мыслью «ужи подколодные» начал пробираться через зевак.

Сергея загнали почти в угол, где слева высилась дверь в мальчишеский туалет, а справа находилось окно. Васюткин — «звезда» их потока — наступал с другими «шкетами». Олег увидел, как рюкзак соседа был вывернут. Учебники, тетради, скромные пишущие принадлежности — всё валялось на полу, где также обнаружилось больше порванных листов. Волков замер, прицениваясь к обстановке.

— Бойкота не хватило, а? Ещё хочешь? — взревел Васюткин и оглянулся.

Олег нахмурился, припоминая слова Марго о случае, после которого Сергея стали сторониться. Кое-какая часть мозаики сложилась. Сжав крепче лямку, Олег дёрнул плечом и, когда «шкеты» схватили Сергея за руки и уже потащили в туалет, Волков всё же вступился:

— Эй, додики, — свистнул он, выходя.

Толпа ринулась в стороны, когда оставшиеся двое незанятых «шестёрок» крутанулись к «выскочке».

— Чего тебе, общёпышь? — рявкнул Васюткин.

— У нас что, снова партии появились, а? — припоминая рассказы Екифовича, Олег поймал взгляд главаря и, удерживая контакт, продолжил наступать.

— Какие партии? — растерялся обидчик.

— Ну как, какие? Такие, что безвозмездно помогали на чистом желании. Но там хотя бы членство что-то несло, сечёшь, додик? — выдохнул Олег почти ему в лицо.

И…

— Ты чего попу…

Хр-р-рясь!

Сложенная в кулак рука зарядила промеж глаз Васюткина. Сдёрнув с плеча рюкзак, Волков кинул его в стоявшего сбоку второго «шкета», и тут со стороны донёсся крик. Олег резко дёрнулся — там Сергей зубами вцепился в ладонь ближайшего обидчика, на что Волков хмыкнул.

Прокатился рёв.

Васюткин опомнился, поднялся, а вот нос его кровоточил. Кровь залила низ и капала на серую форму. На Олега накинулись с боков сразу двое. «Погано», — промелькнувшая мысль также быстро угасла. Олег ощутил, как его попытались скрутить, но он вывернул руку, схватил левого за грудки, ударив того по стопам и лишив тем самым равновесия, и дёрнул вперёд, почти к ногам правого. Почти. Но на полу тот оказался. Остался правый. Волков потянул его на себя, следом с ноги зарядил по животу. Не удержав равновесия, обидчик рухнул в толпу. Зеваки посыпались, дёрнули в стороны и вдруг совсем стали редеть.

Не успел Волков подумать, почему, как услышал сбоку Васюткина:

— Шухер! Валим!

«Шкеты» кинулись к лестнице, бросив обоих, и были таковы. Олег встряхнул руками, огляделся и действительно заметил, как от холла шла пожилая учительница истории — крикливая, но слепая. Приглядевшись, он приметил, что та очков не носила и вскоре и вовсе зашла в кабинет, какой был недалеко от столовой. Потому видать испугала «шестёрок» только её фигура. Присмотреться к лицу не успели, а думать, что было бы, присмотрись они, Волков не стал.

Трель звонка оповестила коридор, который стал окончательно пустеть. Вскоре в пространстве у боковой лестницы оба воспитанника остались одни. Олег снова встряхнул рукой и, приглядевшись к ней, провёл пальцами по содранной на костяшках коже. Болело. И ныло.

«Ну и ладно». Оставив в покое ушибленную руку, Олег осмотрелся. Сергей не убежал — снова держался ближе к углу и выглядел растерянно: поджимал нижнюю губу, сцепил руки вместе — причём пальцами одной он обнимал запястье другой — да следил за Олегом странно помутневшим взглядом. Привычно голубые глаза его будто стали почти синими-синими. Волков сдавленно кашлянул.

— Жив?

А в ответ тишина.

Олег по-глупому моргнул, снова оглядел чудика, после отвёл взгляд на разбросанные на полу вещи. Осознав, что у того были последствия шока — а Волков видел такое у тёток, у каких воровали беспризорники постарше с ножами по ночам, Олег подобрал свой рюкзак, закинул его на спину, следом черёд настал рюкзака Сергея. Изучив его, воспитанник приметил оторванную верхнюю ручку.

— Ольга Петровна не обрадуется, — желая больше нарушить тишину коридора, протянул Олег и провёл пальцами по ошмёткам из ткани и ниток. Он глянул на Сергея — тот молчал и пялился, только губу перестал закусывать.

«Кхм», — Олег принялся собирать тому в сумку вещи: закинул учебники, тетради, достал из-под батареи укатившиеся карандаши, и краем глаза всё подмечал, как тот продолжал как птица-тупик стоять и пялиться, и пялиться, и пялиться, и пялиться.

— На вот. — Волков протянул ему рюкзак, ухватив его за целую лямку.

Сергей совершенно отстранённо посмотрел на протянутый рюкзак, подобно тому, как когда-то на свой мешок пялилась Марго, вот только Олег, присмотревшись к нему, подловил себя на почти пуганной мысли: «Дышит ли он вообще?» Волкову показалось, что нет. Сосед продолжал не реагировать, даже когда он потряс рюкзаком.

«Да чтоб тебя… Я что, ещё нянькаться должен?» — огрызнулся он, не озвучив вслух, и резко ткнул рюкзак в Сергея.

— Держи уже и не теряй. — Фраза вышла глупой. Сергей, наконец, отмер и ухватился руками за сумку, после по-глупому на неё уставился, будто Олег не тряс ею все эти секунды, пытаясь как-то привлечь к себе внимание. — Бывай.

Обернувшись, Олег махнул рукой и направился уже в холл, как вспомнил ещё кое-что. Он крутанулся, поймал на себе снова острый взгляд и вернулся обратно.

— Вот ещё. — Руки машинально достали с боковника подобранный рисунок. Олег как можно бережнее разгладил его и, скользнув взглядом по женщине, ткнул тому также в грудь. — Красиво. — Сергей его перехватил, а Олег продолжал:

— И это… Если одну сторону тетради карандашной стружкой наполнить, затем перерисовать, то оно это… Отпечатается. Восстановить так можно и… — Волков посмотрел на Сергея, вновь словил на себе мутный взгляд, почти раздражённо фыркнул про себя: «Да чего ты лупишься так, а?»

И, вдохнув, всё же не сдержался:

— Да ну тебя.

Махнув на него рукой, Олег отвернулся на пятках и притрусил в холл, отчаянно пытаясь не думать, какую околесицу нёс, и вспомнить, где он договорился встретиться с Марго.

Марго обнаружилась на их условном месте. У строительного пролёта. Только держалась в нём самом, ибо к столовой подкатил грузовик, который разгружали рабочие. Из открытых дверей столовой тянуло булочками, запах которых почти заставил позабыть Олега о приключившейся стычке.

— Вот и герой. — А Марго словно намеренно вернула его обратно к ней. Девчонка отпрянула от стены, захлопнула книгу, на чёрной обложке которой он углядел иностранное название.

— Поттер наскучил? — попытался увести тему Олег.

— Нет. — Марго спрятала книжку в рюкзак и, закинув его на спину, улыбнулась. — Я параллельно читаю.

— А это?.. — протянул Волков.

— Звёздные Войны. Последний приказ, — грозно и важно презентовала Марго. — Синемордый хмырь против Хана, Леи и Люка.

Ни словосочетание «синемордый хмырь», ни имена «Хан, Лея и Люк» ни о чём не говорили Олегу, потому он только сдавленно кашлянул и посмотрел на сияющую воспитанницу — главное то, что ей нравилось, а там пусть хоть красномордыми будут.

— Фантастика и фантастика выходит? — предположил Волков.

Отвернувшись, он направился на уже протоптанную тропу до батора. Марго кинулась следом.

— Технически, — она поскребла пальцами ухо, — фантастика и фэнтези. — Олег на неё так и уставился, теперь напоминая оставленного в коридоре птицу-тупика. — Фэнтези — это меч и магия, фантастика — технологии, — пояснила она.

— Как у тебя всё не мешается? — почти искренне удивился он.

— Математику с географией выкинула, вот и умещается, и не мешается. Только если иногда. — Оба обменялись улыбками. — И всё же. — Марго стала серьёзной. — Всё же решил быть вне иерархии?

— Молчи, — фыркнул Олег, понимая, что расспросов всё же не избежать. Марго хохотнула.

Дальше до остановки они шли почти в тишине, да только Олег понимал, что долго не протянет. Воспитанница продолжала хитрюче поглядывать на него, и Волков осознал: не ответит сейчас, она достанет его вечером в потайном угле библиотечной, где оба делали уроки. И всё же, прежде чем ответить, он нагнулся, набрал горсть снега и только тогда уточнил:

— Ты-то откуда знаешь? — Комкая горсть до узкого снежка, Олег приложил его к ушибленным костяшкам и тихо шикнул.

— Девчонки подсказали, когда со школы шли. Говорили о стычке, где новенький вступился. Ну я и расспросила, а там сложила два и два. — Марго вдохнула. — Соседа решил защитить?

— Угу. Не люблю, когда чужое портят.

— А тебе какое дело?

Олег почти обиженно посмотрел на неё и остановился, а Марго вторила его действиям.

— В смысле? — потерялся Волков.

— Ну не твои же вещи портят. — Голос Марго дрогнул, да и взгляд она отвела, словно смутилась заданному вопросу.

— В какой-то мере мы всё же соседи, да и… просто смотреть на всё это. Не то, чтобы дело правильное. Не стоять же в стороне.

Ответ вышел скомканным, но уж каким вышел.

— Если готов нести последствия. — Марго кивнула на руки, на что Олег сжал ушибленную в кулак. — Они же теперь вообще не отстанут. Думаешь, готов?

— Что сделано, то сделано, — словами матери парировал он, выпрямляясь. — Будем решать по ситуации.

Марго растянула звонкий звук «м» и внезапно дёрнула головой в сторону. Она осмотрела оставшиеся позади кварталы, да причём ещё сощурилась, будто действительно что-то там приметила. Вторивший её движениям Олег не заметил ничего: только разве что толпу школьников на остановках, да птиц, садящихся обратно на переборки мусорных баков.

— Выходит, — отвлекла его Марго, — тебя толкнул на поступок долг? — Она нахмурилась, склонив голову к плечу.

— Не сказал бы.

— Тогда честь? — перебрала вариант воспитанница.

— Что-то вроде, хотя слишком громкое слово, — смутился Олег, мысленно признаваясь, что слова Марго внесли смуту — он и сам не до конца понимал, почему вид почти разорванного рисунка толкнул его на защиту соседа. Более того, только сейчас до него стало доходить, что Марго в какой-то мере оказалась права: своими действиями он переключил внимание «шестёрок» на себя. И если эти долгое время выжидали и наблюдали, Волков сам создал ситуацию, где не оставил им выбора.

— О таком только в книжках пишут, — прошептала она, отворачиваясь.

Марго продолжила идти, Олег нагнал её и услышал медленный выдох, какой подсказал, что она определённо знала что-то больше о всей ситуации с чудиком-соседом, либо что осуждала его выбор, но не рискнула об этом сказать. Волков пока не торопился допытываться, зато продолжил водить по ладони импровизированным и тающим холодным компрессом. Постепенно стало легче.

— Вот что, — в конце концов, начал Олег, когда они подошли к перекрёстку, и компресс окончательно растаял. Встряхнув руками, он спрятал их в карманах, поймал заинтересованный взгляд Марго и продолжил:

— Что за бойкот?

— Бойкот? — Белёсые брови приподнялись в удивлении.

— Ну… — «Может, Марго и не знала?» — мелькнул вполне логичный вопрос, но отступать было поздно:

— Васюткин упоминал за бойкот, какой они учинили Сергею.

— А-а-а, — протянула понимающе Марго, привлекая к себе внимание. — Бойкот.

«А может, чего и знала». Но с ответом воспитанница медлила. Она осмотрела перекрёсток, и вдруг пошла прямо, вместо того, чтобы свернуть вправо. Опомнившийся Волков нагнал её и уже раскрыл рот, чтобы поинтересоваться причиной смены маршрута, как Марго опередила его:

— Ждать тебя будут. С парадной. — Она мельком глянула на него. — Знают, что как новенький вторую дорогу не знаешь, вот и пойдём по ней. Если, конечно, не хочешь снова встречаться с ними.

— Да не особо горю желанием, — тут же отозвался Олег, на что Марго поджала губы.

Волков осматривал новую для него местность, где постепенно высотные здания сменялись на низенькие, которые вскоре перешли почти в частный сектор. Асфальт на дороге вскоре кончился, и она потекла разбитой, едва присыпанной снегом. Где-то слышался лай собак, а один раз Олег даже услышал крик петуха, что немало его удивило. Марго вела его дальше, только иногда всё же украдкой поглядывала назад. Вскоре она вдохнула, свернула вправо, где дорога привычно уводила вниз, и произнесла:

— Бойкот, — выдох, — мало о нём знаю, но слышала. После стычки, Серёгу то ли чахоточным, то ли чудиком обозвали. Сторонились, не разговаривали. Называли прокажённым. Задирать его в принципе только как год или полтора начали, как с четвёртого перешли. Умный он больно, отличник. А там всё по стандартной схеме.

Олег кивнул, понимая, что конкретно имела в виду Марго за «стандартной схемой». Иллюстрация её как раз развернулась на его глазах после контрольной. Меж тем в голове у Волкова постепенно становилась цельной мозаика, и какая-то его часть начинала понимать «чудаковатость» поведения соседа, но другая настаивала — чудаковатость была уж слишком даже для определения такого слова.

— Эт всё, что я знаю, — закончила Марго.

— Что ж там за стычка такая, что его все игнорили? — выдохнул Олег, хмурясь.

— Самой хотелось бы прояснить, да молчат все. А от шнурей не дождёшься.

— Шнурей? — Олег воззрился на неё.

Марго вздохнула.

— Воспитателей. Шнурками обычно родителей зовут, а раз у нас их нет, то шнури — это воспитатели, — пояснила она очередной термин.

— Мгм.

Несмотря на то, что за неделю знакомства с Марго, Олег уже поднатаскался в терминах, всё равно среди речи воспитанников он иногда подмечал незнакомые ему словечки. Улица, по которой они спускались, погрузилась в тишину — только слышался далёкий рёв машин, хруст снега под ногами и тихое дыхание. Олег скользнул взглядом по низеньким домам и с удивлением уставился на высотное здание в самом конце улицы.

Достигнув его, Волков остановился, Марго задержалась рядом. Высотка на пять этажей оказалась недостроенной: на сером бетоне красовались художества местной шпаны в виде всяких красочных каракуль, вставленные когда-то на этапе строительства окна были выбиты, да и сам дом стоял особняком от других и напоминал больше неуместный монолит.

— Заброшка, да, — поймав на себе растерянный взгляд, тут же принялась привычно пояснять Марго. — Она и есть олицетворение второй дороги. Здесь всякое ночует, — она нагнулась и, зачерпнув двумя руками снега, стала формировать ладошками шар, — да наши мордобой устраивают.

— Прямо мордобой? — Волков посмотрел на неё, следом чуть дальше и действительно разглядел край здания детского дома, только оказались они с боковой левой стороны.

— Не-е-е, — Марго покачала головой, — избиение скорее. Сюда старшаки или шкеты водят тех, кто провинился, и чтобы шнури не засекли. В детдоме не сильно накажешь. А до берега далеко.

— Угу-м.

Олег присмотрелся к унылой картине недостроенного дома, заметил кучу мусора на первом этаже и повернулся больше к Марго, которая продолжала корпеть над снежком, словно пыталась сделать его идеальным.

— Тебя сюда затаскивали? — тише спросил он.

— Конечно, как и всех, — удивительно-спокойно подтвердила она и посмотрела на него. — Волосы обрезали да гуашью облили. Красной. Ведь снегирь же, а белых снегирей не бывает.

— А ты чего?

— Стерпела, — тихо призналась она. — Это в первый месяц было. Ну и я допоздна по берегу ходила, не хотела возвращаться. А там и идея пришла, как насолить.

Волков вскинул брови, Марго улыбнулась, подкинула снежок и, поймав его снова, перекинула в другую руку. Когда их взгляды пересеклись, она продолжила:

— Двух ужей поймала с жёлтыми ушами, и к ним в комнату. Визгу было! Ты бы слышал!

Они рассмеялись. Успокоившись, Марго закончила:

— Васюткин с Палочкиным выбежали, другие — за ними. И пока они бегали, я собрала в их комнате ужей и выпустила обратно потом. Ведь змеи не виноваты. Мне вообще тогда показалось, будто они испытали больший стресс.

— В итоге им не поверили, — предположил Олег.

— Именно! — Марго кивнула. Осмотрев друг дружку, она с меньшей задоринкой проговорила:

— Только не говори, что ты так не делал.

Олег помолчал и вдруг уловил, что хруст снега не прекратился, только раздавался ближе, но списал это на проделки птиц или других бродяжек. Припомнив своё детство, он, совершенно смущаясь, потрепал себя по затылку, зажмурил один глаз и затянул:

— Ну-у-у у нас на Юге мы ужей узлами завязывали, — Марго притихла, вскинув брови, — иногда выдували, и взрослым на танцы, да тикали сразу, чтобы не поймали.

Марго прыснула со смеху, затем будто из приличия заставила себя стать серьёзной.

— Живодёры, а, — она хлопнула его по плечу и качнулась в сторону, вроде бы отворачиваясь обратно на путь к батору. Олег возмутился:

— Ты знаешь, сколько этих ужей по весне и…

Договорить он не успел. Марго метнула взгляд в сторону, замахнулась и кинула снежок. Олег отвернулся и заметил, как её снаряд угодил мимо, зато замеченный и пойманный дал дёру по улице к батору. Бордовая куртка, полосатая с «хвостиками» шапка и потрёпанный рюкзак подсказали, что следовал за ними Сергей.

Марго уже сделала шаг в его сторону, как Олег придержал её за локоть. Заметив её взгляд, он покачал головой:

— Не нужно.

Марго тогда успокоилась, хотя Олег знал — даже по сугробам девчонка могла нагнать его, но какой смысл?

— Со школы за нами идёт, — хмыкнула она, делая вдох. — Я несколько раз меняла направление, а он так и увязался. Имперский шпион, кто так делает? Если вместе хотел, подошёл бы. Зачем следить?

— Может, он не умеет иначе? — здраво рассудил Олег и, приметив потемневший взгляд, пояснил:

— Ты ж сама говорила, бойкот, а тут я с защитой.

— Вдвойне непонятно, зачем скрываться. Ты же вступился за него! — Марго помрачнела.

— А сама бы первой подошла?

— Нет, но тебя-то я знаю, — возразила она.

— Сейчас знаешь, — поправил её Олег. Взгляды столкнулись, и он пожал плечами, не особо желая продолжать разговор. — Фиг его знает, короче. Пойдём, а то обед пропустим, — толкнув её локтем в плечо, Олег направился дальше по дороге, на самом деле убегая от неудобного разговора.

Сделав мысленную засечку подумать об этом позже, Волков поймал себя на том, что слишком много стало этих мысленных засечек, а ответов на многие он так и не нашёл. Марго расспрашивать не стала, только поравнялась с ним. Разговорились они уже у ворот батора, где воспитанница повела вдоль забора к запасному входу с прилегающей части.

— Если его пригласить к нам, м?

— Сергея, что ли?

— Ну да.

Олег покривил губами — ему в общем-то сложно дался этот вопрос, о котором он думал все прошлые десять минут. Отчего-то подобное показалось ему правильным, тем более они с Сергеем вроде бы как даже соседи: и, если один не нарушает баррикады молчания, это должен сделать другой. Особенно после произошедшего.

Марго нахмурилась.

— А чего меня спрашиваешь?

— Ну мы, типа, вместе собираемся, тем более в библиотечной ты место указала.

— А-а-а. — Белёсые брови вновь вскинулись. — Не против. Валяй. И библиотека — общее место, а не моё персональное.

У Олега с груди словно камень спал. Марго продолжала:

— Кстати, как контроша?

— Не спрашивай. Ты уже делала по ней отработки?

— Не совсем. Но Алексеевна дала на подготовку, я переписала. Можем сегодня покумекать, что да как, а там и отработки легче. Идёт?

— Забили.

Так за разговорами оба добрались до перекрытой железкой дырки в заборе, через который пролезли, уместили обратно железку и направились уже к черновому входу, где распрощались до вечера. Поднимаясь по лестнице до своей комнаты, Олег через окна увидел, как шохи Васюткина караулили парадник, оттого лишний раз поблагодарил Марго. После обеда и до вечера Волков прождал Разумовского, но тот в комнате так и не появился, а когда время перевалило к пяти, он плюнул, оставил записку и направился на ужин, затем в библиотеку.

К ним в тот день Сергей так и не присоединился, да и засыпать Олегу пришлось в пустой комнате.

Олег Волков

«Губернатор города, Валентина Матвиенко, взявшая на особый контроль расследование убийства, отчитала следственный отдел ГУВД Петербурга и Ленинградской области за затяжной характер следствия. В свою очередь начальник криминальной милиции Владислав Пиотровский заявил, что следователи отыскали связь между убийством, совершённым в феврале этого года, и нападением, произошедшим двадцать первого сентября прошлого года на цыганский табор. Напомним, что оно было совершено десятью скинхедами, вооружёнными цепями и палками. В результате нападения погибла шестилетняя девочка, и ещё одна — семилетняя — попала в реанимацию…»

Диктор намеренно помедлила, приковывая к себе окончательно внимание не только Олега Волкова, но и других воспитанников, собравшихся в центральном зале детского дома, где стоял единственный на всё здание телевизор. Но Олег всё же ненадолго отвлёкся, скользнул взглядом по макушкам детей их потока, затем чуть дольше задержал взгляд на побледневшей Ольге Петровне — удерживая одной рукой вязанную мохнатую шаль, она касалась ею подбородка, а другую сжимала в кулак. Бледный испуганный взгляд цепко следил за демонстрируемыми на экране пузатого телевизора сводками, вниманием к которым Волков также вернулся, когда диктор продолжила:

«…Что любопытно, тогда старший помощник прокурора Петербурга Елена Ордынская утверждала, что „идеологической подоплёки и национальной вражды в действиях подростков нет — это просто хулиганы“, а известие о нападении стало доступным лишь спустя две недели, и то, после независимого журналистского расследования, проведённого нашей сотрудницей Евгенией Добролюбовой. В таком случае, если бы не наше вмешательство, то милиция продолжила бы умалчивать о случившемся? И неужели даже сейчас, несмотря на все открытые факты, нас продолжат убеждать, что идеологической подоплёки и национальной вражды в убийстве не присутствует, и угроза в лице набирающего преступные обороты действия скинхедов контролируется властями?»

Диктор снова взяла паузу. Олег пробежался взглядом по комнате, ощутив на себе чужое внимание, и отыскал его источник. Взгляд его столкнулся с Васюткиным, на чьём носу уже как пару дней красовался широкий лейкопластырь. Шкет стоял по другую сторону комнаты, но, приметив на себе внимание, не отвернулся. Олег сцепил зубы, сделал шаг назад, когда Васюткин ткнул Палочкина вбок и указал головой на Волкова, а следом как можно аккуратнее направился к лестнице. В спину ему донёсся остаток репортажа, эхом прокатившегося по удивительно тихому детскому дому:

«Мы будем следить за развитием ситуации и напомним, что убийство таджикской девочки Хуршеды Султановой произошло девятого февраля этого года. Ребёнок получил одиннадцать ножевых ранений, несовместимых с жизнью. Убийцы скандировали националистские призывы. Данное убийство стало десятым преступлением, совершённым за последний год на национальной вражде. А теперь к другим новостям…»

Волков достиг холла и, минуя охрану, выскочил наружу. Он договорился вчера, что встретит Марго после дополнительной секции волейбола у школы, но теперь с вмешательством «шкетов» планы пришлось менять кардинально. Уводить к школе — нельзя, батор слишком малый, чтобы скрыться, более того, если они позвали кого из других потоков — точно не скрыться. «Если есть погоня», — вдруг мелькнула в сознании мысль, заставившая его смутиться — что если он неверно интерпретировал сигналы и знаки, полученные тогда в комнате второго этажа?

Олег замер, оглянулся назад и приметил, как вслед за ним шохи таки кинулись, только было их всего двое: Васюткин и Палочкин. Они остановились пока на пороге, набрасывая куртки и осматриваясь, а Волков выжидал. Его взгляд цепко изучил окрестность.

У парадного обнаружились смотритель-уборщик, орудующий лопатой над снегом, и директриса с незнакомыми, скорее также с сотрудницами опеки или с родителями. Чуть дальше виднелся кусочек тропы, уводящей на задний двор и, насколько Олег помнил, там сейчас совершали вечернюю прогулку дети младшего потока. И первое, и второе не спасёт — шкеты как шакалы начнут ходить вокруг территории, и, если на втором ещё можно спрятаться (если это не «Горыновна», которая отвадит к Ольге Петровне обратно в здание), то первая точно отошлёт Олега куда подальше. А там и эти схватят.

«Нельзя, нельзя, нельзя», — взгляд бешено и загнанно метался по окрестностям, пока не устремился на противоположную едва чистую дорогу. Её слегка присыпало снегом, но уводила она на боковую территорию, откуда был выход к берегу и к «дырке» на улицу. Если смотрителя не будет на задних воротах, то к берегу — рассудил Олег, а если ближе, то через дырку на улицу.

«Если следовать будут». Взгляд метнулся обратно на выскочивших преследователей. Мелькнувшая мысль уже склонилась в сторону продолжения — мол обознался, когда взгляды Васюткина и Волкова столкнулись, и «шохи» кинулись к нему с криком «лови!»

«Не обознался». Уличное чутьё оказалось вновь правым.

Олег дал дёру влево.

Расчищенная часть тропинки там вскоре закончилась, а с ней иссякло преимущество — пришлось перепрыгивать снег, под которым в некоторых местах обнаружились ледяные скользкие полосы. Пару раз на них Олег чуть не поскользнулся и не улетел в сам забор. План по выходу к берегу Волков отмёл, а потому надеялся только на зазор в заборе.

Перекрывающая его железка уже проглядывалась посреди белого снега, но тут наперерез к нему как раз к «спасительной дырке» подоспели двое других шкетов — тех, которых Волков не досчитался. И тогда его загнали.

Он замер у забора окружённый, да так и ощетинился, сжимая руки в кулаки, тяжело дыша и осматривая стягивающихся «шестёрок». Старшаков и малолеток не позвали — порешать с ним, видимо, хотели самостоятельно, но едва это успокаивало: четверо против одного, и никакой подмоги.

«Надо вырваться, надо-надо-надо». Олег дёрнулся влево — там ему перекрыл доступ Палочкин, раскрыв руки и пригибаясь. Метнулся вправо — обрезал другой. Вперёд и пробовать не стоит, притеснят с боков. Все трое склабились, щетинились и смеялись, а Олег отступал обратно к забору, продолжая быстро осматривать каждого и думать. Тут его взгляд упал на снег.

«Точно!» Олег припал вниз, ухватил руками горсти снега, и просчитался. На него накинулось сразу трое гурьбой. Бросив лицом в снег, его скрутили, но сначала отпинали, следом кинули к забору, где голову пронзила ужасная мигрень. Олег не сразу осознал, что ударился о металл, и только после того, как в ушах, постепенно затихая, продолжал раздаваться гон, понял: удар был.

Руки заломили, кто-то также ухватил за волосы, после перед лицом выросло пока двойное мутное лицо Васюткина. К горлу подкатила тошнота.

— Добегался, шаврик. — Лицо, наконец, соединилось в одно. Олег скривился от боли и выдохнул, меж тем Васюткин рукавом щедро провёл под носом, шмыгнул им и посмотрел на шкетов. — В коробку его, исправлять будем, русским делать, — свистнув, скомандовал он.

Олег, собрав остатки сил, кинулся на него, да руки тут же заломили сильней, и он зашипел. По мышцам прокатилась судорога, которая отдалась резью «белого шума» в глазах, перед которыми всё снова поплыло.

Позади раздался лязг железки, и в сознании эхом — слова Марго: «Заброшка, да. Она и есть олицетворение второй дороги. Здесь всякое ночует, да наши мордобой устраивают»

Его дёрнули назад.

«Прямо мордобой?»

«Не-е-е, избиение скорее. Сюда старшаки или шкеты водят тех, кто провинился, и чтобы шнури не засекли. В детдоме не сильно накажешь. А до берега далеко»

Мозаика дальнейшего сложилась сиюминутно.

Здание заброшки с улицы высилось неуместным монолитом на фоне малых частных домиков, где некоторые жители ещё умудрялись держать скотину. Последние расходились криками с наступлением сумерек. Поднялся ветер, и на этажах недостроенного здания он гулял сквозняком, задувая все щели. Вонь внутри стояла такая, что слезились глаза. К ней Олег вскоре привык, да и особого выбора не было — когда сдёрнули куртку, перевязали сзади руки, и лицо облили бурой, чёрной и белой краской.

Разводами она стекала по лицу, залила правый глаз так, что тот не открывался, потому Олег смотрел на стоявшего чуть дальше Васюткина только левым. И вся эта жижа, дополненная собранными по всему этажу мусором — какой нашли шохи — липла, застыла и замёрзла, как и перевязанные руки кололо морозом. Олег почти не чувствовал их и практически беспомощно наблюдал, как с сумерками изо рта при дыхании поднималось всё больше облачков пара. Порой он пытался сконцентрироваться только на этих завихрениях, чтобы не ощущать боли — в конце концов, шохи когда-то «наиграются». Только страшно было, и подпитывали его слова диктора из репортажа про убийство детей — таких же, каким был и Олег Волков.

«Погибла шестилетняя, семилетняя в реанимации…»

«Если не сдержатся?..» — паниковало сознание.

— Ты вроде говорил, что русский, м? — Снова этот голос. Хватка на плечах чуть ослабла, зато появилась на волосах. Кто-то из шкетов схватил за них и поднял, тогда взгляды вновь столкнулись.

Присевший перед поставленным на колени Волковым Васюткин продолжал щёлкать зажигалкой. Её дешёвый пластик ловил блики зажжённого не так далеко фонаря, отражал его в пространство, а порой Васюткин и вовсе чиркал по колесу. Тогда перед лицом Олега на пару секунд мелькал небольшой огонёк.

— Вот только русские русских не убивают, — выдохнул он злее почти ему в лицо.

Волков, поджав губы, загнанно продолжал следить за шестёркой, чьё лицо кривилось и мрачнело. А глаза горели болью — только раз Олег видел такой взгляд, когда матери похоронка на отца пришла, но у Васюткина он был другой. В нём разгорались ненависть и ярость, которые, мешаясь с болью, создавали что-то ужасное и тёмное. Злое.

Олег сглотнул.

«Скинхеды убили торговца из Азербайджана…» — эта новость всплыла не из дневного репортажа, а из того, какой Волков слышал когда-то мельком в коммуналке, придя с улицы.

— Такие, как вы, развязали войну, из-за таких, как вы, умирают пачками люди. — Васюткин резко поднялся и отступил. — Убиваете, подрываете, из-за вас из семей забирают родителей, которые потом дохнут на никому не нужной войне! — Голос сорвался на крик.

Олег, тяжело дыша, продолжал наблюдать за принявшимся ходить туда-сюда Васюткиным, а перед глазами расцветали позабытые воспоминания: как мать на Юге искала в закрытом городе родных по подвалам, и как она же кутала его в обмотки на границах, установленных людьми из народа, но пошедших против него по причинам, которых Волков не знал, не понимал и не хотел понимать до сих пор.

«Скинхеды взяли ответственность за нападение на цыганский табор: забиты женщины и подростки. Люди не вступились»

Васюткин метнулся к нему, тогда Волков не сдержался — начал говорить, только чтобы шум в голове противоборствующих воспоминаний стал меньше:

— Ты думаешь, ты единственный пострадал? — Шкет осклабился, будто то, что Олег подал голос, было желанной наградой за ожидание. — Сначала они погубили свой народ, не все сражались за них.

— Но именно вы расплодили заразу! Вы ответственны за этот страх и ужас, какой творится на улицах.

Звонкая тишина последовала за громкими словами, какие подхватил ветер и транслировал по этажу. Олег зябко поёжился и повёл руками — подушечки совершенно окоченели. Говорить становилось трудней: дрожь забралась глубоко внутрь и теперь его трясло. Зуб не попадал на зуб.

«Скинхеды закололи таджикскую девочку…»

— Чем конкретно я ответственен перед тобой? — совладав с дрожью, выплюнул Олег и хмыкнул.

Он попытался опустить голову, но ему не дали, тогда он просто прикрыл глаза, слушая, как слова Васюткина эхом встречали его в сознании. Они резонировали с внутренними переживаниями, мешались с воспоминаниями и последними годами на улице — тысячи виденных лиц, тысячи судеб и одна трагедия, начавшаяся тогда, когда сам Олег и не помнил.

Спереди послышался шорох. Волков открыл глаз и увидел перед собой злобное лицо, какое видел ни раз на улице: такими обладали взрослые, но не дети. И помнил другие, вроде бы, родные лица близких по матери, какие перекосила схожая злость и ненависть, когда в однокомнатной квартире была найдена чёрная книжка, какую бабка назвала неверной литературой…

«Скинхеды-скинхеды-скинхеды»

— Мне достаточно того, что ты принадлежишь к одним из них. Тата-а-арин по отцу, — почти той же фразой, какую мельком услышал в первый день приёма Олега Волкова в коридоре протянул Васюткин, осматривая жертву травли. — Но никакой ты не русский. Ты чужой для нас.

Щёлкнула зажигалка в руках. Небольшой огонёк появился перед лицом Олега, но желанное тепло не приносило мыслей о спасении.

— А чужое принято выжигать.

— Жень, может, не надо? — Неуверенно подал голос Палочкин. Олег взглянул на него, увидел ужас, с каким шкет смотрел на Васюткина, и с удивлением отметил: это первый раз, когда тот подал голос.

Васюткин посмотрел на него, и под обращённым на него взглядом Палочкин стушевался, но всё же продолжил:

— Шнури заметят. Разбирательства пойдут, надо оно, а? Мы только на краску решались.

— Ничего он не скажет, — отмахнулся от него Васюткин, поворачиваясь лицом к Олегу и оценивая его. — А если попробует, так хуже будет: Гуйковскому скажем, а там он быстро приструнит.

Волков ощутил, как давление ладоней стало будто бы сильней, да и Палочкин совершенно скис. Упомянутая фамилия внесла на них праведный ужас, но раздумать над этим Олег не успел. Васюткин снова чиркнул зажигалкой, тогда он кашлянул, попытался дёрнуться и откровенно запаниковал. Огонь более не угасал, более того Васюткин бросил взгляд на шкетов.

— Держите его. — Он приблизился. — Устроим прижигание, чтобы знал своё место!

Волков задёргал руками, замотал головой, попытался хоть как-то дотянуться до обидчиков, чтобы укусить или задеть — сделать что-то, что помогло бы спастись.

Тщетно.

Руки держали крепко. Смех их обволакивал сознание. Васюткин приблизился снова, и когда в руках снова зажегся огонь от зажигалки, где-то раздался шлепок и следующий за ним шорох от скольжения по бетону.

Все притихли.

Васюткин подался назад, а Олег, опустив взгляд, увидел, как вертевшаяся волчком книга остановилась прямо у ног банды. Блики от фонаря упали на треснутую золотую обложку, где Волков прочёл следующее: «Федор Михайлович Достоевский. Преступление и наказание», а с поднявшимся ветром откуда-то сзади донеслась сказанная тихо фраза:

— Не только чудик, но и хиляк до прочего. Кинуть не может, — но в тишине она прозвучала громко.

Олег прикрыл глаза, гадая, что хуже: попасться одному или то, что происходило сейчас. Тем не менее, шестёрки отвлеклись назад, и тогда откуда-то сбоку снова прилетела книга, но на этот раз прямо по голове Палочкина! Обложку её Волков узнал более чем — «Звёздные Войны. Последний приказ».

— Кто здесь, эй?! — под конец свистнув, крикнул Васюткин. Он сощурился и посмотрел назад, а Олег в темноте увидел, как далеко позади мелькнула чья-то фигура, и прикинул — как раз оттуда, откуда прилетели книги.

И всё-таки позади с места сказанной неосторожно фразой послышался шлепок.

— Дед пихто и баба коромыслом, — уже не скрываясь, выкрикнул голос. — А вот тебе ответ от русской — русскому. — Марго — «Ну кто ж ещё…» — почти обречённо подумал Олег в мыслях, прицениваясь к ногам Васюткина, — помедлила. — Лунная призма, передай отморозку ума через фонарь! — крик огорошил этаж.

Васюткин скривился и тут более чем метко с глухим ударом прямо по носу ему прилетело что-то, что докромсало этот нос. Олег увидел, как на пол грохнулся со шлепком старый советский работающий фонарь. Васюткин попятился, его шкеты отпустили Олега…

— Ну, теперь выжгем до тла, — съязвил он, упал на спину и ногами ударил Васюткина по его же.

После на этаже заброшки началась самая настоящая чехарда.

Альянс

Секция закончилась раньше, и на то отыскались вполне объективные причины: не только Марго потратила меньше времени на переодевание, но и учитель по физкультуре сократил заминку. А всё из-за Анны Евсеенко, чьё лицо залили сопли, слёзы и кровь из носа, которым либеро соперника предпочла схватить мяч.

«Рёва-корова», — фыркнула Марго, припоминая вдохи удивления и шёпоты, а следом как на весь зал прокатилось эхо детского плача. «Да и не такой сильный удар был», — продолжала размышлять Снегирёва. Она прикрыла глаза, закинула голову чуть назад и помедлила, пару минут точно наслаждаясь тем, как мороз лизал разгорячённые щёки. Когда память подкинула плаксивый взгляд и лицо в непонятной жиже, Марго скривилась и открыла глаза, следом улыбнулась. Срывающиеся с неба снежинки подхватывал ветер, отчего они кружились между скрюченными деревьями с ветками-скелетами и ещё долго не касались земли.

Красиво.

Потрепав себя по затылку, Марго всё же смутилась и, одолеваемая сомнениями, подумала: может, и вправду не стоило с такой силой подавать мяч…

«Нет, — поправив лямки рюкзака, Снегирёва спустилась со ступеней порога школы и направилась на путь к батору. — Мы эйс заработали, а там и выиграть могли» Теперь внутри проснулось не сострадание к покалеченному лицу Евсеенко, а поражение её тупости — спорт и командная игра хорошо научили Марго прописной истине: если не можешь взять на себя задачу, отдай её другим из команды. Или сбеги, а если не удастся — подчинись. Этому уже научил батор.

Но всегда бывали исключения, и таковым для Марго стал Олег Волков, с которым они договорились встретиться. По правде, сам Волков предложил её встретить, мол, безопасней будет. Марго, привыкшая ходить одна, не сразу сообразила: отказывать или нет, а сейчас ловила себя на том, что ждала встречи, и хотела поскорее добраться до батора или перехватить его уже по дороге, следом рассказать о том, с каким звонким ударом мяч отлетел от лица рёвы!

Марго широко улыбнулась и, вернувшись мыслями к образу Олега, помрачнела. «Странно», — подумала она, пиная горсть снега ногой и продолжая идти. Такие рвение и теплоту Марго испытывала лишь тогда, когда в коррекционке её Марья Марфовна навещала или забирала на выходные дни. Тогда и сейчас ощущение было…

М-м-м.

Ощущение, словно кому-то важен и нужен, и что кому-то интересно не только шаблонное, сыт ли, выспался и чисты ли одёжка и лицо, но и «всякое другое». Для Олега вот стали интересными книги, какие Марго читала, и пускай он не до конца понимал ни Гарри Поттера, ни Звёздные войны, зато мужественно терпел восторженность, с какой Марго порой рассказывала, как Гарри с василиском сразился или как принцесса отыскала имперский источник дельта во дворце на Корусанте — тот самый, что сдавал все-все данные синемордому хмырю в белом мундире.

Стало тепло. Внутри, где-то в груди, отчего Марго поёжилась.

Но вместе с тем подобное было всё-таки странным.

И непонятным.

Потому как относиться к такому Снегирёва не знала: воспоминания о таких моментах… заботы (пожалуй, Марго могла расщедриться на такое слово) вносили тепло, и одновременно являлись какими-то чужими и заставляли насторожиться, ведь сознание каждый раз напоминало — своё место в иерархии Волков ещё не выбрал. Что, если он как Палочкин пойдёт под крыло Васюткина и станет тем, кто будет издеваться над ними?

«Разве?»

Память услужливо напомнила то, как Олег умудрился «подгадить» этой иерархии, и Марго вынужденно согласилась — так, как с Палочкиным уже не будет.

Олег взял её вещи с раздевалки и передал ей, хотя мог этого и не делать, и скорее Марго бы заболела, продолжив шлёпать до Батора в босоножках.

Олег вступился за чудика из пятой комнаты этажа — Сергея Разумовского, которому воспитанники объявляли бойкот, издевались и использовали только на контрольных и самостоятельных.

Олег разделял с Марго место в библиотеке, где оба решали задачки, делали домашнее задание и готовили всякое внеурочное. Пускай и пока за труды они не получали отметки выше «три» и «четыре», хотя по переписанной контрольной Алексеевна — старая грымза — им по четвёрке влепила. Достижение? Достижение! А на жирный минус можно и внимания не обращать.

Делать домашку с Олегом было проще — не скучно, не одиноко, и две головы лучше, чем одна. Однако было в нём то, что Марго смущало сильней, чем его интерес и отказ от выбора места в иерархии: его слова о чести и долге. Снегирёва знала, что такие слова в своём значении действовали только в книгах, мультфильмах или фильмах, показанных по пузатому телевизору, а в жизни такое уже давно мертво. «Живые» люди не способны ни на честь, ни на долг. Ведь если бы были способны, то не травили друг друга в школах, не убивали на улицах, не развязывали войны и… не сдавали бы детей в детдомы и не отказывались бы от них после первых дней от рождения.

Марго вдруг остановилась и вдохнула глубже. Затем, осмотрев свои потрескавшиеся бледные руки, которые едва покраснели от мороза, сунула их в карманы куртки. Изучив улицу, она продолжила шагать и оставила невесёлые мысли, только подытожила, что Олег Волков пускай и был странным, но дружить с ним было классно, даже кайфово.

«Хотя, может, и рано друг друга друзьями называть?» — вредничало подсознание, внося смуту. Марго не успела ответить. Впереди уже возвышались чёрные ворота батора, а за ними Марго первым делом заметила Олега — всё же успела перехватить до того, как он направился за ней, и они не разминулись!

Но, увидев, как Волков бросился в сторону, Марго в растерянности замерла и проводила его взглядом, уже подумав, что тот испугался её вида или ещё чего… Площадку огорошили крики, и Снегирёва увидела шестёрок — тогда её резко бросило в ледяной холод и ужас. Она уже зашла за ворота батора, повернулась в ту сторону, где скрылись жертва и преследователи, как, уцепившись краем глаза за смотрителя, директрису и двух незнакомцев, помедлила.

«И чем ты поможешь?» — выкинуло вопрос подсознание, и Марго встала как вкопанная. Она тяжело дышала, мрачнела сильней и сжимала руки в кулаки, пока внутри шла борьба — одна часть убеждала броситься следом и придумать план на ходу, когда как вторая закидывала первую воспоминаниями и вычитанным из книг.

И внезапно вторая часть начала дробиться: что-то более основательное подсказывало оставить Волкова наедине с обидчиками, ведь он сам накликал на себя беду, а значит, и сам должен разбираться, более того, когда издевались над Марго, никто не пришёл на помощь; но другое… настаивало, что в команде так не играют — и если даже такие, как Евсеенко решили проявить слабоумие, другие должны подхватить и закончить партию во имя общей цели команды.

Но была ли у них команда?

Могли ли они назвать друг друга друзьями?

Что вообще между ними происходило?

Марго сглотнула, чувствуя, как от невозможности дать ответы её начало трясти. А ещё от страха. Проще всего было забить и сделать вид, что не видела. Как делают все — Снегирёва посмотрела на не заметивших «ничего» директрису, смотрителя и незнакомцев с погонами, после глянула туда, где скрылись дети.

В сознании всплыли слова Олега и его поступки, следом общие воспоминания и больше разговоров. Марго, преодолевая ужас и панику, бившие её, отвернулась к зданию батора и быстро зашагала ко входу.

— Доброго дня, Ларис Иннокентьевна, — больше на уровне рефлекса кинула она приветствие, продолжая сражаться с внутренним.

И уже на пороге подумала: «Даже Гарри в одиночку на василиска не ходил», — а после отмела аналогию — этот как раз сунулся — и сравнила себя с Марой Джейд, которая, преодолев страх, ужас и ненависть, какие испытывала к джедаю Республики, заключила с ним альянс, чтобы спасти друга Каррде с плена имперских летающих гадов. «Значит, нужен альянс, — размышляла она, вспоминая лица ближайших знакомых, — а значит, нужен чудик…»

Вздохнув, Марго припомнила распорядок третьего потока, внеурочные занятия и яркой мыслью посреди хаоса всплыло единственное — Сергей Разумовский как-то ходил на шахматы. И секция эта временно из-за количества желающих проводилась у них в баторе. Директриса надеялась так социализировать детей, и Марго не могла точно сказать — получалось это или нет, зато отблагодарила её за то, что искать не придётся долго. Припомнив расположение кабинета, Снегирёва бросилась к лестнице…

<…>

— Хорошая партия, Сергей. Сегодня вы продержались дольше.

— Я так не думаю, Игорь Ларионович, — чуть менее бойко отозвался на похвалу другой голос.

Цепкий взгляд осмотрел стоявшие фигуры на доске и скользнул по тем, которые стояли за её пределами. Сергей, как и прежде, играл белыми, и факт того, что поверженных фигурок его цвета оказалось по итогу большинство, печалил. Более того — если бы среди них были только слабые пешки, но нет. Обнаружились там и кони, и ладьи, и даже ферзь… А вот на самой доске в большинстве оставались те самые «слабые пешки».

— Вы играли против учителя и продержались дольше, — настаивал Игорь Ларионович, сделав вдох.

Сергей уязвлённо посмотрел на него, почти исподлобья — почему-то фактор различия возраста, а, следовательно, и опыта не стал для него необходимой пилюлей, какая бы приукрасила одобрение. Игорь Ларионович по-доброму улыбнулся и осмотрел опустевший класс: многие покинули кабинет сразу, как только учитель объявил об окончании занятия, и только Сергей задержался, убедив его на ещё одну партию.

— Рассмотрим иначе. — Учитель снял с носа очки, осмотрел их и, нацепив обратно, продолжил:

— Как считаете, что стало ошибкой?

Сергей, поджав слегка губы, оглядел шахматную партию и, сцепив руки вместе, перебрал большими пальцами. Что-то внутри щёлкнуло на слова учителя, да появились опасные мысли, вроде тех, что, ютясь в сознании, убеждали в намеренном унижении. Но Разумовский отогнал их — Игорь Ларионович, свой и «разрешённый», всегда спрашивал и давал возможность подумать. Так ученики учились на собственных ошибках, а не потому, что им всё поясняли.

Пробежавшись по «куполам» белых пешек, Сергей оттянул уголки губ и предположил:

— Я не комбинировал стратегии, — припоминая ход партии, он чуть тише закончил:

— А ещё увлёкся завоеванием ваших фигур.

Голубой взгляд метнулся на учителя. Улыбка его подсказала — Сергей озвучил верно, но едва ли это помогло справиться с внутренней тревожностью: оная теперь ядовито переключила своё внимание на самого Разумовского, мол, разве он не мог заметить ещё тогда, что увлёкся поеданием чужих фигур?

— Верно, — отвлёк его от мыслей голос учителя. — Также приглядитесь к пешкам, Сергей.

— Зачем к ним приглядываться? — в непонимании и чересчур бойко даже для себя парировал Разумовский. — Они же слабые.

— Всё так. Куда сильнее у нас конь, ладья, офицеры, — учитель попеременно указал на оставшиеся фигуры на доске, и большинство из них были его цвета — чёрного, — и, конечно, венец силы — ферзь. — Палец пару раз стукнул по макушке чёрного ферзя, объявившего белому королю мат. — Но задача шахмат — объявить мат королю, и для его цели действуют все фигуры: от слабых пешек до самых сильных.

Сергей нахмурился. Внутри всё с одной стороны закипало от несогласия, с другой — пока слабо — отзывалось пониманием. Учитель не мешал, потому воспитанник сам разглядывал фигуры и припоминал ход сражения. Вскоре Разумовский вспомнил уроки истории и выдохнул:

— Как лёгкая пехота.

— Именно.

Учитель помедлил, и тогда воспитанник ещё раз осмотрел партию, после дал себе задание в следующей попробовать изменить стратегию и уделить внимание в том числе и слабым маленьким пешкам. «В конце концов, пешка может стать ферзём», — припомнились ему правила игры, на которые чуть другим отозвался следующий вопрос:

«Тогда как она может быть слабой?».

— Но, — подавший голос Игорь Ларионович вырвал Сергея из размышлений, и последний приметливо глянул на него, — следует избегать чрезмерного заигрывания с ними. Видите ли, — учитель вдохнул и указал на этот раз на собственную чёрную пешку, оторвавшуюся от «коллектива», — такие могут создавать слабые поля…

— И создают возможность для вторжения чужих фигур, — испытывая стыд, прервал его Сергей и заметил, как, действительно, вокруг вражеской пешки можно было проскочить конём и перекрыть мат — а он этим не воспользовался.

Разумовский вздохнул — тяжело и не совсем понимая: испытывать стыд за то, что не увидел очевидной возможности или за то, что заигрался в захвате сильных фигур противника, обделил вниманием пешки и прочее-прочее-прочее. С каждым доводом воспитанник становился всё мрачнее, а смешок Игоря Ларионовича вызвал и вовсе пущенный на него колючий взгляд.

— Во всём нужен баланс и концентрация, Сергей.

Воспитанник невольно обратился всем слухом к учителю. Слегка поутихла и тревожность, осознав, что ругать и унижать его не собираются, а лишь дают советы.

— Каждая фигура в партии играет свою роль тогда, когда спокоен их полководец. Но это приходит с опытом. И для своих лет вы играете достаточно хорошо.

«Но могу лучше», — хмыкнул Сергей, осмотрел партию и выдохнул — опыт так опыт. Отказываться от слов учителя или спорить было неразумно, потому он кивнул с тихим:

— Благодарю, Игорь Ларионович.

Собрав свои вещи, Сергей помог учителю сложить шахматы — не только их партии, но и других, какие воспитанники оставили на столах. Игорь Ларионович всегда причём складывал интересно: внутри доски фигуры не просто были сваленными, а лежали в строгой последовательности и так, чтобы паз одной создавал возможность положить контуры другой фигуры. В итоге получалось красиво.

Структурировано.

И аккуратно.

Сергею нравилось, и он всякий раз пытался повторить за учителем. Пока не совсем получалось, но Сергей старался. Уточнив, будет ли следующее занятие, Разумовский распрощался и покинул кабинет, а там столкнулся почти лицом к лицу с другой воспитанницей.

Он замер у дверей и прямо посмотрел на девчонку, да не сразу вспомнил, что та причислялась к их потоку. А там память услужливо подсказала: именно она зарядила в него снежком. Тело также отреагировало — плечо заныло, будто снежок в него кинули сейчас.

Сергей и Марго — а именно так «белую» звали — несколько секунд разглядывали друг друга, но когда девчонка спрыгнула с подоконника, Разумовский сделал шаг в сторону и бросился бежать по коридору. И если он ещё сомневался в том, что Марго здесь из-за него, оклик «А ну стоять!» всё расставил по местам.

Далеко Сергей не убежал. Уже у лестницы девчонка вырвалась вперёд и перегородила ему путь. Разумовский отпрянул, тяжело дыша и лихорадочно соображая, как спасаться. Внутри нарастала ядовитая паника, захватывая всё, до чего могла дотянуться, и вопросы так и атаковали сознание.

Что, если она сейчас выкинет его на улицу, где уже не снежок станет проблемой, а сугробы?

А что, если она сейчас, как Васюткин, спустит по лестнице, которая не так и далеко?

А что, если-если-если…

Множество вариантов начали перебивать друг друга и нарастать по степени ужасности, потому Сергея начала бить дрожь страха, особенно когда он понял, что оба располагались слишком близко друг к другу. Марго — незнакомая, неизвестная и чужая — заступила на его границы… Тревожность достигла предела, но потом в тишине коридора раздалось следующее:

— Олег в беде.

Девчонка выпрямилась и сделала шаг назад. Сергей почувствовал себя спокойней, а множество тревожных мыслей осколками застыли, будто не понимая и не припоминая, кто был этот Олег. Меж тем Марго продолжала:

— Его Васюткин погнал. Скорее в коробку увели и, — она глубоко вдохнула, — одна я не справлюсь, — тише закончила Марго. — Мне нужна помощь.

— О-олег? — смог едва выдавить он из себя.

— Олег. — Марго нахмурилась, и Сергей только тогда понял, какую глупость сморозил.

Мысли начали успокаиваться, хотя внутреннее продолжало шипеть и щетиниться — присутствие кого-то рядом незнакомого и «неразрешённого»… оказалось новым и непонятным, а оттого воспринималось через призму пройденного опыта.

Болезненного.

Полного мрака, боли и синяков.

А ещё глубже — всё пахло пеплом.

«Стоп», — Сергей вдруг отвёл взгляд в пол, когда сознание повторило фразы Марго: она упомянула, что ей нужна была помощь.

— Олег, твой сосед, — в нетерпении пояснила воспитанница. — Вы вместе живёте.

Сергей прикусил внутреннюю часть щеки, продолжая изучать носки побитой обуви. Олега он помнил — сосед, который проявил должное внимание к его границам и пару раз даже укрывал, когда во сне Сергей падал с кровати. Никогда не мешал заниматься, держался на своей половине и с расспросами не лез. А ещё оставил записку, какую Сергей бережно хранил в тетради, не зная, как к ней относиться. Она была странной, непонятной и такой же чужой, но отчего-то несущей вместе с хаосом нестабильности что-то тёплое.

«Странно».

— Он ещё защищал тебя, помнишь? Алё? — Марго щёлкнула пальцами перед носом Сергея, и тогда последний глянул на неё.

Во рту пересохло, внутренности стянуло в тугой комок ужаса. Мысли в голове продолжали разбиваться о сознание единственным требованием: «Уйди-уйди-уйди». Марго стала для него подобной той записке от Олега — вторгнувшейся в его пространство с предложением, внёсшим смуту и хаос, где одно настаивало на ужасных последствиях, какие последуют в случае принятия, а другая — намного глубже и почти забытая — отзывалась почти щемящей просьбой дать утвердительный ответ.

Помочь?..

Ему?..

Странному соседу, который держался и с которым было почти спокойно?

Соседу, который вступился тогда после урока и отдал рисунок?..

Тот рисунок Сергей, к слову, восстановил так, как подсказал Олег — через рукотворную копирку из карандашной стружки.

И в конце концов: помочь соседу, который оставил ту самую записку?..

«А что, если она врёт?» — отозвалось въедливое подсознание, и Сергей стушевался. Марго могла и соврать, она ведь чужая, и видел её Сергей только на уроках и мельком в баторе.

«А какой резон?» — отвечая вопросом на вопрос, парировал Сергей, который припомнил другое: как над девчонкой издевались так же, когда ловили, особенно шкеты их потока. И Марго слишком много и долго бегает, чтобы вдруг изменить сектор иерархии. В баторе в принципе редко кто менял эту позицию сразу.

Внутреннее медлило с ответом, оттого ярче прозвучала брошенная фраза:

— Не хочешь — сама справлюсь. — Марго фыркнула и отвернулась.

Тревожность стала угасать со словами «так пускай сама геройствует», но Сергею эта фраза не понравилась. Было в этом что-то неправильное и нехорошее, оттого, собрав всю волю в кулак, он, наконец, отмер.

— Постой. — Сергей сделал шаг и ухватил её за рукав, а когда Марго задержалась, мигом отпустил его. — Я… Я не знаю, как я могу помочь.

— Ну, — Марго вдохнула, поворачиваясь обратно. — Две головы лучше против четверых, чем одна, потому найдём выход.

— Ты… — Сергей сглотнул. — Его в коробку утащили?

— Угу. Бывал там?

Сергей отрывисто кивнул, готовясь к очередной язве или к чему-то с душком насмешки, однако Марго только глубоко вдохнула, и он цепко посмотрел на неё исподлобья.

— Ничего, — взгляд Марго скользнул по воспитаннику, — все там бывали, — Сергей вскинул брови, уловив будто бы понимание. Никто насмехаться и не думал, — но Олега надо спасти. Это… Он же нас спасал и… Ладно, — она выдохнула, — не знаю. Вещи-то твои где?

— Внизу оставил, в общей.

— Тогда пойдём.

Оба воспитанника направились вниз по лестнице, причём Марго практически сбежала по ней. Ускорился и Сергей, пытаясь совладать с тревожностью, которая ощетинилась на то, что он дал согласие, и шипела-шипела-шипела, порой правда и кричала почти по-птичьи.

Но где-то под этим хаосом залегало спокойствие, и Разумовский знал: так было правильно. Оказавшись в общей раздевалке, Сергей устремился к своей верхней одежде и пока одевался заметил, как Марго из сумки пояс достала, сбоку которого на самодельной петле свисал старый огромный фонарь.

— Коробку мы все знаем. Сейчас и темнеть начнёт, потому зайдём с двух разных ходов. — Девчонка зафиксировала пояс вокруг себя, следом проверила фонарь.

— Это же фонарь Степаненко, — поймав её взгляд, осторожно проговорил Сергей. Он потянул «язычок» молнии, застёгивая так курточку, да напрягся — может, не стоило так говорить.

Но Марго спокойно парировала:

— Это световой меч.

Сергей тогда улыбнулся, после увидел, как Марго достала из рюкзака книги и протянула их ему.

— Спрячь себе. Зайдёшь с левой лестницы, там окно есть, можно удобно кинуть в обидчиков. А я с правой. Так рассеем их внимание, и, может, создадим Олегу возможность.

— Так она разбитая же. — Сергей расстегнул рюкзак и поочерёдно сложил протянутые книги, вот только если Гарри Поттер не вызвал у него интереса, на Звёздных войнах он так и застыл.

— Я заберусь, — настояла Марго и, приметив внимание к книжке, склонила голову к плечу. — Что не так?

— Я думал, у нас в библиотеке только эпизоды, — отстранённо пробормотал Сергей, повернув к ней книгу обложкой. — Таких не видел.

Разумовский спрятал книгу к другим — как к своим, так и к Марго, поднялся и, присмотревшись к воспитаннице, заметил, как она, пытаясь скрыть улыбку, всё же широко улыбнулась.

— И верно, что не видел. — Марго хохотнула. — Я их прячу так, чтобы гаврикам не достались. Они вечно малюют и портят. А я почитать хочу. Но если тебе интересно, то с тобой поделюсь. Забили? — Она протянула руку.

Протянутая ладонь оказалась такой же, как записка от Олега и вмешательство Марго: полная неопределённости, какую пытался разрешить воспитанник, оглядываясь на болезненный опыт, а предложение, высказанное с ним, как показалось, почти беззаботно, нашло какой-то тёплый отклик. Сергей глянул на девчонку, которая не убирала ладони, держалась так же, соблюдая границы, и выжидала. Она предлагала, потому что?..

«Она предложила просто потому что предложила», — кинул поверх тревожности фразу Сергей и дополнил её следующим: иногда люди предлагали просто, а иногда даже с желанием помочь. Как Марго желала спасти Олега, потому… Такое бывало. Просто Сергей отвык. Нервно больше из страха он улыбнулся и ухватился за протянутую белую, едва тёплую руку своей, точно тёплой.

— Забили. — Сергей неуверенно пожал её в ответ, чувствуя смешанное: с одной стороны обиду за то, что из-за действий воспитанницы напротив он так и не прочёл продолжение любимой серии, а также некоторое незнакомое от её же предложения.

Марго, отпустив руку, щёлкнула себя вдруг по носу.

— Ну, идём. Если помрём, так не стыдно будет, — приободрила она его и устремилась наружу.

— Хорошо бы без помираний.

— Ну-у-у этого я обещать не могу!

Хмыкнув, Сергей направился следом и только уже на полпути к «коробке» понял смысл жеста с носом: они у него и у Марго были почти одинаковой формы.

Вместе

Всё закончилось быстро, и ещё тогда, когда Марго отвлекла двух шох от Сергея, а последний кинул в них оставленные краски. Снегирёва расхохоталась, Васюткин скомандовал побег (который очевидно являлся скорее стратегическим отступлением), а Олегу оставалось только продолжать со связанными руками наблюдать за своими внезапными спасителями. И если увидеть Марго он ожидал (особенно когда услышал её голос), то вот заметить Сергея — неудачливого (или всё же удачливого?) метателя вещей — оказался не готов, оттого и уставился на него удивлённо.

И ненадолго.

С очередным сквозняком он поёжился. Марго, вернувшаяся от окна, оглядела Сергея, затем Олега и спохватилась.

— Абажди.

Она метнулась к нему за спину, где спустя несколько секунд развязала руки.

— Как вы тут? — Олег продолжал осматривать Сергея.

— Как-как? Вот так… Или недоволен? — парировала Марго и, откинув верёвку, вышла вперёд.

— Доволен, но как? — Олег потёр поочерёдно запястья.

— Обычно, — настаивала Марго, приподняв брови. — Да и вообще, это наша тайна. Птичьеносовая.

Олег громко кашлянул, требовательно уставился на девчонку, но та больше не поясняла. Мазнув себя по носу, Марго отвлеклась на разбросанные вещи и была такова. Понаблюдав немного за ней, Волков растянул про себя следующее: «Не только спасли, но и, выходит, спелись, птички», — и переключился вниманием на более насущное. Он попытался «оживить» правую щёку, затем кое-как вытереть с правого глаза жижу из красок, но тщетно — дрянь так и застыла, а стоило попытаться отколупать кусочек хотя бы от щеки, как кожа отозвалась резкой саднящей болью.

Потому Волков отставил затею, следом оглянулся в поисках вещей и замер, увидев, как его куртку протягивал ему Сергей. Очевидно, пока Марго развязывала ему руки, Сергей потратил время на поиски верхней одежды.

— С-спасибо. — Из-за холода и трясучки фраза вышла скомканной. Олег принял куртку, натянул её, застегнул деревянными руками — едва стало теплей, но скоро станет лучше. Издавая нечленораздельные звуки-ругательства, Волков спрятал руки в карманах и втянул голову в хилый ворот.

«С-с-собачий холод», — фыркнул он про себя, прикрывая глаз, когда под кожей снова прокатилась дрожь, и подивился: и внутренний голос дрожал.

— Ещё вот.

Олег отвлёкся: «А-а, так говорить умеешь, всё-таки», — и поглядел на протянутый Сергеем ему старый ржавый фонарь. Волков шмыгнул носом, осмотрел сиротливо горящую свечу внутри и протянул к нему руки.

— Видимо, у погибшего Ильича стащили.

— А он? — Олег взялся за фонарь двумя руками под донышком. Пальцы, сначала не чувствовавшие тепла, вскоре стало покалывать.

— Смотритель доков. — Их взгляды пересеклись, и Сергей отвёл свой в сторону почти сразу. — Погиб как шесть-семь лет.

— Угу-у-у, — протянул Олег, не в силах выдать кое-что более осмысленное опять же из-за холода.

Хотя в кое-чём он всё же убедился, украдкой поглядывая на Сергея, а именно в том, что говорить чудик-то умел. Пускай и тихо, и слабо, отчего его почти не слышно было при завывании ветра.

Шаги приблизились — то вернулась Марго. Подбросив фонарь, она поймала его, а Олег улыбнулся, приметив, как блики на стали отразили упавший на них свет свечи.

— Хороший бросок, — похвалил он её, припомнив удар вещи о нос Васюткина.

— Спасибо, — Марго улыбнулась. — Советское! — подражая больше взрослым, протянула она.

Все усмехнулись, переглянувшись. Снегирёва подкинула фонарь снова, поймала и прицепила-таки на пояс, который, судя по тому, что Волков помнил из её рассказов, относил к атрибутам героев читаемых ею книг.

— А! Это твоё! — спохватилась Марго. — Молодец! Прямо хорошо их отвлёк. — Она протянула Сергею книжку в добротном переплёте, которую воспитанник перехватил. Не больно медлив, она фыркнула, склонила голову и продолжила:

— Но серьёзно?

Сергей, осмотрев, не понимая, обложку, глянул на Марго исподлобья, а Олег устало перевёл взгляд с книжки на девчонку, после обратно на книжку и по-о-онял.

Вроде.

— Достоевский? — Она улыбнулась. — Его же только старшаки читают!

— А почему нет? — встрял в разговор Олег, приковывая к себе внимание. Он переменил постепенно оттаивающие руки на фонаре так, чтобы тот остался в левой, и указал на этаж. — Вот преступление, — Олег внимательно глянул на Сергея и постучал по обложке книги пальцами, — а вот наказание.

Ребятня посмеялась, и только когда все успокоились, Сергей чуть более уверенно — как показалось Олегу — вставил:

— Вообще, там о другом, но смысл почти.

Марго так и зависла. Олег хорошо знал это выражение: подруга явно хотела ляпнуть что-то ещё, но, видимо, решила сдержаться, так что перевела взгляд с него на этаж. Или нет… Она повернулась обратно.

— Только не говори, что и Гоголя читал? — Марго качнулась к нему, прищурилась и пригрозила пальцем.

— Мёртвые души, да. Два тома.

Марго подалась назад, нахмурилась и ляпнула:

— Врёшь! Он второй сжёг!

Несколько секунд те буравили друг друга взглядом, а Олег постановил: точно спелись. Скользнув взглядом по улыбающемуся Сергею, Волков хмыкнул — чудик не только говорить умел, но и улыбаться, и язвить, и играть на паузах, чтобы заставить усомниться Марго в своих знаниях. Выходит, нормальный он, только зашуганный.

— Врёшь-врёшь, да не возьмёшь! — не сдавалась Марго, тогда Сергей хмыкнул:

— А я не говорил за вторую часть, я говорил за два тома, — и принялся прятать книгу.

Марго так и скривила губы.

— Словоговорун, — тише проговорила она.

Разговоры о литературе пришлось отложить, когда Олег вцепился в фонарь, поёжился сильней да зажмурился от очередного крупного приступа, после, ощутив что-то тёплое на голове, удивлённо осмотрелся. Марго сняла с себя шапку и, очевидно, нацепила на него.

— Замёрзнешь, — шмыгнул носом Олег.

— Тебе нужней, — парировала она. — Всё, погнали в батор. Иначе это, — Марго кивнула на фонарь, — не больно поможет.

На том и порешили. Марго, сняв снова фонарь, включила его — и факт того, что после броска он ещё работал, вызвал очередные уже тихие слова про советское качество, и устремилась к лестнице, ведшей на первый этаж заброшки. Олег покачал головой и уже направился следом, как его отвлёк голос:

— Спасибо.

Он обернулся на Сергея, который на этот раз не отвёл взгляда.

— Спасибо за… тогда в коридоре.

Олег хмыкнул и, переложив фонарь, протянул руку.

— Взаимно. Олег.

— Сергей.

Оба обменялись рукопожатиями, и уже это было больше похоже на знакомство, чем случившееся в первый день заселения, когда имена они узнали от Ольги Петровны, и лучше, чем ситуация в коридоре…

Батор объявил отбой. В пятой комнате второго этажа пока горел слабый свет от свечи присвоенного фонаря. Марго отослала Олега с Сергеем в душ, чтобы первый оттёр себя от краски, а второй постоял на шухере — увидь ночные воспитатели Волкова, устроили бы выволочку, причём ему, но не шестёркам. Когда Олег почти победно вернулся в комнату, то заметил, как Марго забралась на хилый подоконник и, выпрямившись во весь рост, пыталась что-то сотворить с окном. Девчонка ненадолго отвернулась, после принялась пояснять, вернувшись к занятию:

— Мы так в коррекционке делали по ночам. Тёплыми окна забивали. Они свет почти не пропускают, и шнури не палят, ещё можно под косяк кинуть одно. Чтобы с коридора было не видно.

— Разве так не перекрываешь воздух?

— С нашими сквозняками? — парировала Марго на слова Сергея. — Он даже через одеяла будет задувать, потому… нормально!

Олег покачал головой и устало опустился на свою кровать, ляпнув только:

— Не грохнись.

— Угу, — отозвалась угрюмо Марго, крепя верхние концы одеяла.

Спустя пару минут Снегирёва спустилась, хлопнула руками и, оглядев учинённое, удовлетворённо хмыкнула с коротким «сойдёт». Стащив оставшиеся одеяла, одно она кинула Сергею, чтобы зазор под дверью побил, а другие два — Олегу. В них последний моментально принял кутаться: вода в душевой держалась на около-тёплых значениях, потому не сказать, что он сильно согрелся. Более того, пришлось очень долго стоять под водой, чтобы гадость наконец размякла и принялась поддаваться жёсткому мылу, смешанному с зубной пастой. Способ посоветовали почти одновременно и Сергей, и Марго — и краска вправду легко отмылась с волос. Вот только теперь пахло от него душком дешёвого мыла и мятной свежести зубной пасты — одним словом, гадское сочетание.

Сергей присел на свою койку, как расправился с дверью. Марго поставила фонарь со свечой на тумбу Олега и, стащив стул у его рабочего стола, расположила так, чтобы видеть обоих и чтобы они её видели. Усевшись на него, Марго скрестила руки на спинке и тяжело выдохнула.

Несколько минут воспитанники просидели в тишине. Олег пытался окончательно согреться, поглядывая то на устраивающегося, но не строящего баррикады Сергея на своей кровати, то на Марго, непривычно тихую. Очевидно, произошедшее наложило на каждого отпечаток, и воспитанникам необходимо время подумать и понять, как относиться к этому. Даже Олег пока не знал толком, что и как, зато определённо радовался, что к телу почти вернулась прежняя чувствительность. Только нос ещё не отошёл.

— Через час можно попробовать в грымзенную сходить, — на вдохе нарушила тишину Марго. Она подняла взгляд от пола.

— Грымзенную? — привычно отозвался Олег.

— Место, где воспитатели собираются, — пояснил на этот раз Сергей, приковывая к себе внимание. Марго кивнула:

— Там чайник есть. Электрический, — она чутка приподнялась и почесала ухо. — Шум будет, но мож успеем. Главное, чтоб ночнушка спала и дверь открыта. Её порой забывают закрыть.

— Ночнушка?..

Верь Богам, но Олег уже со всеми этими фразочками чувствовал себя тупиком — что ни день, то новые термины! Усиливалось это, когда на него ставились так, как сейчас и Сергей, и Марго. Причём первый даже прекратил чёркать в тетради, какую стащил парой минут назад.

Переглянувшись, воспитанники негласно решили, что пояснит Марго:

— Ночнушка — ночной воспитатель.

«Ла-а-адно», — Олег насупился и прикрыл глаза. Снова послышались шарканья — вероятно, Сергей продолжил что-то чёркать в тетрадке, а Марго вновь притихла. Просидели они так долго. За это время Олег уже почти согрелся и даже убрал одно из одеял, оставив единственное, и накрыл тёплой рукой нос. Да сразу услышал тихий одиночный смех, к которому присоединился ещё один.

Олег удивлённо уставился на хихикающую Марго и улыбающегося Сергея и вскинул брови.

— Прямо как буратино, — пояснил Сергей. И на нём Олег задержал взгляд чуть подольше — сейчас воспитанник едва напоминал чудика, с которым весь месяц разделял комнату Волков: от зашуганного и молчаливого мальчишки почти не осталось следа.

Но веселье быстро испарилось, да и Олег вскоре убрал руку — нос слегка потеплел, а вот тишина не желала становиться менее напряжённой. В конце концов нарушить её решила Марго. Перед этим, правда, она набрала глубоко и шумно воздуха, будто собиралась прыгнуть в реку, и, побарабанив ладонями по спинке стула, произнесла:

— Что теперь?

Вопрос действительно оказался подобен прыжку в ледяную воду. И Сергей, и Олег уставились на девчонку, которая медленно поворачивала голову то к одному, то к другому, причём краем глаза Олег приметил, как чёркать в тетради сосед перестал.

— Васюткин не отстанет, — продолжила она. — А мы… Он нас запомнит.

— Главное, чтобы Гуйковскому не донесли, — тихо, со страхом проговорил Сергей, и Марго метнула к нему голову.

— Не скажут. А если и скажут, станет он с мелочью возиться!

«Снова это имя», — Олег нахмурился и спросил:

— Кто такой Гуйковский? Его и эти упоминали.

Марго, повернув к нему голову, пояснила:

— Гуйковский — это пахан. Воспитанник последнего потока.

— Если последний, так значит только до конца года дожить, а там и выпустят его, — предположил Олег. Марго и Сергей уставились на него, притихнув, после в тишине раздалось протяжное:

— Я и не думала об этом…

— Если дотянем, — угрюмо и новым для всех голосом пробормотал Сергей. Он отставил, наконец, тетрадь и карандаш, придвинулся к концу кровати и обхватил её железное изножье, почти копируя положение рук Марго. — Тем более, он дважды на один год оставался. — Он неопределённо повёл рукой, смотря на Марго. Девчонка снова скрестила на спинке стула руки и, сгорбившись, опустила на неё подбородок.

Помолчали, раздумывая. Олег попытался вспомнить всё, что знал о детском доме и что ему рассказывали ещё на улице. «Мгм», — кое-что и вправду нашлось.

— Его не станут держать после совершеннолетия, — раскинул Олег. — А если дважды в одном был, так значит он совершеннолетний.

— Тогда… Дожить до конца года? — предположил Сергей.

— А там ещё до конца и до совсем конца, — уныло растянула Марго, поднимаясь. Пацаны проследили, как она прошла к свободной кровати, куда все они скинули одежду, и, взяв фонарь-меч, повернулась к ним. — Он всего лишь назначит следующего.

— И значит, нерешённые дела передадут другому, — подытожил Олег, признавая в словах Марго нечто уже от уличной иерархии.

Марго указала на Олега фонарём, мол да, он прав. Сергей помрачнел. Ситуация складывалась патовая: против шестёрок пошли, вероятно, накликали беду, а как там быть дальше с последствиями — никто и не знал. Олег совсем подался вперёд, подсаживаясь ближе к изножью своей кровати, и предположил:

— Если Гуйковский заинтересуется. Будем исходить из того, что мы мелкие.

Предложенное устроило. Или не совсем. Марго со вдохом вернулась обратно на стул, прокручивая в руках фонарь и размышляя, а Сергей цепко изучал Олега.

— Какова вероятность, что наши продолжат мстить? — спросил Олег и посмотрел на Марго, которая кисло постучала по пальцам фонарём. Сергей же отвернулся к двери, спустил одну ногу, а другую, подтянув на кровать, обхватил руками. Все призадумались.

О Васюткине Олег знал мало, да и если перекладывать эту ситуацию на другую, то да, мстить мог, вот только вряд ли именно сейчас полезет на рожон. К тому же… Олег вдруг улыбнулся: если шестёрки провинились, то они постараются сами порешать. А так разрешалась проблема с вниманием пахана. Он уже собирался поделиться соображениями, как в тишине комнаты также тихо проговорила Марго:

— У Васюткина родители в Москве померли. Под Пушкинской. — Она помедлила, прокрутив руками фонарь.

— Когда пожар ещё был? — уточнил Сергей.

Марго посмотрела на него и, поджав губы, кивнула, после на вдохе опустила взгляд обратно к фонарю.

— Он тогда у бабки остался в Питере. А после извещения о смерти старуха померла. Не выдержала. Так и в детдоме оказался. Потому, — тяжёлый взгляд обратился на Олега, — мстить он не перестанет. Пускай и ты не виноват… Не виноват же? — Она нахмурилась.

Пару минут оба воспитанника рассматривали друг друга. Волков приметил, как Марго всё норовила спрятать голову в плечи, да совсем перестала прокручивать фонарь — тема вышла сложной и острой: подрывы совершались в последние годы слишком часто. И, увы, теперь Олег понимал, почему у Васюткина был такой взгляд и почему его переполняла такая злость.

«Но оправдывает ли боль его?» — задался он вопросом и припомнил тот, что задала воспитанница.

— Не виноват, — ответил он резче, чем хотелось бы, — я в Москве никогда и не был.

— Прости, — тут же ляпнула Марго, на что Олег только махнул рукой.

— А ты откуда знаешь? — подал голос Сергей.

— Я подслушала, — Марго скованно улыбнулась. — Шнури часто болтают, только слушать надо. Да и когда знаешь о том, кто тебя притесняет, становится легче понимать, чего ждать.

Олег хмыкнул — неожиданно. Сергей ограничился лишь удивлением. Марго застенчиво опустила взгляд на фонарь, подкинула его невысоко, поймала и, затянув звонкий звук, вдруг перевела тему:

— Выходит, мы теперь команда? — Она хмыкнула, склабясь. — Будем, как герои, ратовать за справедливость?

Олег фыркнул, почти засмеявшись. Сергей посмотрел на неё также с сомнением и с более сдержанной реакцией.

— Справедливость? — уточнил Олег, разглядывая её.

— Ну-у-у да. Если мы поступили так, то что остаётся? Вряд ли кому-то теперь захочется терпеть, — она осмотрела каждого.

Олег также переглянулся с Сергеем, и мысленно почти все согласились: никто терпеть не желал, особенно когда удалась ситуация со спасением. Сергей спустил вторую ногу с кровати и предположил:

— Бегать тоже не вариант, выходит.

— Факт. — Марго кивнула. — Вот и получается: будем с кулаками, только не будем диктовать, как другим жить.

— Против иерархии? — с сомнением и едва ли не ядовито парировал Сергей.

Снегирёва и Разумовский глянули друг на друга и опустили головы, когда как Волков призадумался, вспоминая нарисованную когда-то на заднике схему иерархии и в особенности — одинокий крестик. Сознание также подбросило воспоминания с улицы — те, кто занимал такую позицию, автоматически считались нежильцами. Система сжирала их и подгибала под себя, тогда как быть?

Противостоять ей — означало заступать на протоптанную территорию братвы, какая издевалась над воспитанниками.

Принимать её лично они не станут — только не после того, как сначала Олег спас Сергея, а потом все трое сорвали личную месть да и нанесли унижение. Более того, если они втроём начнут открыто протестовать и защищать, то подадут другим пример и тогда… Их пожелают также устранить.

Сложно.

Выхода будто не было: подчиниться не могли, противостоять открыто опасно, но что тогда? Олег мрачнел сильнее с каждым постулатом и вопросом, но внезапно посреди хаоса мыслей родилось призрачное предположение, каким он поспешил поделиться:

— Мы не пойдём против иерархии.

Подгоняемый ухваченной мыслью, Волков поднялся и чуть не упал обратно — ноги всё ещё были каменными, потому он перебрался к изножью и опёрся о него поясницей, следом ухватился руками за плечи. Сергей и Марго смотрели на него в непонимании, причём только сейчас в тусклом свете фонаря Олег, действительно, приметил сходство их птичьих носов — почти одинаковые, только Марго белела растрёпышем, а Сергей наоборот отливал короткими рыжими прядями.

— Как тогда? — осторожно спросил он, приметив на себе изучающий взгляд Волкова.

— Будем просто существовать отдельно. Втроём, — коротко пояснил Олег и глянул на Марго. — Справедливость — не наша задача. Пускай шнури разбираются, как властная структура.

Марго нахмурилась и сжала руками фонарь сильнее, будто несогласная, но промолчала, слушая Олега дальше.

— Наша задача — безопасность. Наша безопасность.

— Предлагаешь отвечать только на то, что направлено лишь на нас? — резюмировал Сергей, и в его голосе он также уловил сомнение, более того, глядел на него Разумовский так же, как и Марго: несогласно и даже осуждающе.

Олег приметливо изучил каждого воспитанника, дожидаясь, что кто-то из них возьмёт слово и вступит в спор. Когда этого не случилось, Волков возродил воспоминания об иерархии улицы и почти шаблонных ситуаций с ней, и заговорил с позиции своего опыта:

— Геройствовать ради других — не вариант. Особенно когда сам не силён и меньшинство, да и власти нет. Потому геройствовать пока будем для себя, — он взял паузу, ожидая, что кто-то решиться на спор, но оба притихли, будто пришибленные, тогда Олег продолжил:

— Пока нам противостоят только шкеты нашего потока. И не думаю, что вам хочется навлечь на себя других шкетов.

Марго и Сергей переглянулись — не хочется.

— А если начнём геройствовать для других, — подводил Олег их к своей почти исходной мысли, — так тут, выходит, вызов пахану мы бросаем, а оно нужно? — Он пожал плечами. — Так пускай думает, что мы метим на место его шестёрок. Пускай и на деле не так будет.

— Издеваться над другими не будем? — осторожно поинтересовалась Марго.

— Нет. Главное, чтобы пахан и его пыжи думали, что мы не метим забрать их власть, а помогая сейчас другим — мы навязываем другие стандарты.

— Выходит, мы ничего не можем сделать для других? — кисло протянул Сергей.

— Сначала позаботимся о себе, потом о других думать будем, — Олег поймал на себе уязвлённый и загнанный взгляд Разумовского, оттого всё-таки смягчил тон и дополнил:

— А там посмотрим, что можно сделать. Но если тебя забьют, мало ты кому покалеченный поможешь.

С этим уже согласились оба. Волков закончил, подивившись, что его хватило на подобную почти длинную и связную речь. Марго пригорюнилась, а Сергей, поджав губы, сгорбился, опустил на колени руки и также притих. Олег не мешал им — пускай обдумают, ведь оба долгое время существовали в баторе и не видели, к чему приводило геройство против иерархии на одних только кулаках. Только разве что Марго… Она с самого начала говорила о последствиях, но почему-то словно забыла о них сейчас. Олег пригляделся к воспитаннице и вскоре постановил для себя: вероятно, в баторе находились одиночки, а группа — оказалась чем-то новым. Но система не гнушалась на уничтожение ни одиночек, ни групп.

В комнате слышался завывающий с улицы сквозняк, который слабыми поползновениями проникал внутрь. Тикали настенные часы, и шипела свеча, почти догорая. Вскоре Марго вдохнула и поднялась.

— Ладно. Идёт.

Олег улыбнулся ей и посмотрел на Сергея, который оглядывал обоих ещё несколько мгновений, а затем мрачно кивнул. Решение, перед которым Волков поставил обоих, когда-то он принял для себя сам, но в ещё более малом возрасте, вот только тогда его не спрашивали. А полученный на улицах урок он запомнил надолго: смотреть, как над другими издеваются — погано, особенно когда можешь повлиять и изменить. Но улица научила простому — своя шкура ближе чужой.

— И как будем зваться? Воинами в ма… обносках? — вдруг выпалила Марго, переводя взгляд с одного на другого.

Пацаны хмыкнули, а Марго вдобавок руки раскинула, словно демонстрируя собственный свитер, бывший ей точно на размер больше. Напряжение в комнате чуть спало.

— Зачем нам название? — фыркнул Олег, припомнив, как нелепо это выглядело ещё на улицах, когда вроде бы взрослые подростки и бандиты придумывали кликухи и себе, и другим. Волкову это почти казалось глупым. Звучало также в большинстве случаев тупо.

Но Марго не успокоилась.

— Командное образование, — важно просипела она. — Ощущение принадлежности, — пожав плечами, девчонка дополнила:

— Да и в книгах всегда как-то обзываются. Это же клёво!

— Ага, обзовёмся сейчас какими-нибудь «серыми тараканами» и будем крутыми тараканами? — ядовито просипел Волков.

А что. Такое название имела младшая бандитская группа беспризорников, правда обзывали они себя «тараканами с Владимирской», но всё равно… Тараканы, да с Владимирской. Хуже только «крысы с Адмиралтейской». И те, и другие названиями гордились.

Марго нахмурилась, следом скривилась, словно лимон съела за один присест.

— То-то же. Зачем нам название? — настаивал Волков.

— Пускай будет Вместе. — Сергей поднялся и подошёл ближе.

Олег так и упёрся в него взглядом — и этот туда же!

— О, Вместе! А хорошее название. Всё лучше тараканов. — Марго сделала шаг к нему, всем видом демонстрируя, чью позицию она заняла. Сергей не возражал. Теперь оба требовательно смотрели на Олега, который угрюмо поглядывал на эти лица напротив.

«Вместе… Что ещё за вместе?» — язвило подсознание, пробуя слово через повторение. Олег намеренно выдерживал паузу, надеясь, что молчание подействует и сговорившиеся переменят решение, но и Сергей, и Марго продолжали стоять напротив и проявлять схожую молчаливую солидарность. Следом Волкову понятной стала такая сговорённость — выходит, так они решили отомстить за решение, перед которым он их поставил. Олег, затянув звучную мелодию от задумчивости, раскинул: в принципе… что он теряет? «Вместе» лучше, чем крысы и тараканы со всяких станций метро.

— Наречие и наречие, ладно, — на вдохе он глянул на обоих и приметил просветлевшие лица.

А довольству-то сколько сразу стало. Марго крутанула рукой фонарь и, сдвинув кнопку, вскинула руку.

— Тогда надо дать клятвы, — грозным голосом предложила она.

— Херк… — Олег надавил на руку Марго, отчего она вынужденно опустила её, и направился обратно к кровати.

— Ну, Олег! — обиделась девчонка.

Сергей хмыкнул на двоих. Олег остался непреклонен, более того, плюхнулся на кровать, растянулся на ней и, закинув до прочего руки за голову, всем видом демонстрировал, что его здесь нет или что он недоступен для продолжения разговора. Тогда Марго выключила фонарь и, уперев руки в бока, ещё пару минут поглядывала на него. Волков до прочего глаза прикрыл — пускай пялится, никаких клятв он давать не будет. Что ещё за лирика?..

— Ладно, — Марго отступила. Приоткрыв один глаз, Олег приметил, как она сверилась с часами. — Ночнушка спит уже, можем в грымзенную сходить. Постоишь на стрёме? — предложила она Сергею.

— Конечно, — отозвался он.

Всё ещё сохраняя обиду, Марго вытащила из-под дверей плед и, открыв её, осмотрела коридор, следом вышла. Сергей за ней. Так Олег остался один в комнате. На вдохе открыв глаза, он посмотрел в потолок, на котором играли отсветы от догорающей свечи в фонаре, и постепенно стал погружаться в воспоминания.

Олег припомнил последний месяц, когда оказался в баторе, после — годы на улице и куда более тёплые родные сокровенные воспоминания, от которых стало уютно и покойно. У батора были свои минусы, да и на родное он не походил, но были в нём и плюсы — еда, место, одежда и образование, бесплатное, а теперь ещё и что-то под названием «Вместе». Назвать их друзьями Олег пока не спешил, терялся и размышлял, да и слишком долго он не называл кого-то другом. Ему и вовсе казалось, что он забыл, что это такое — называть кого-то другом, иметь друга и быть для кого-то другом…

Даже другие с улицы были такими же соперниками, какие, чуть что, могли нож в спину вогнать. И в переносном, и в прямом значении.

«Но они могли оставить», — съязвило подсознание, и Олег согласился: Марго и Сергей были совершенно не обязаны спасать его. Однако. Оба не только преодолели себя и заключили странноватый союз, но и отправились затемно в заброшку, где устроили метание вещей. И не сбежали, когда Васюткин приказал кинуться на них, наоборот — как могли отбивались, а Сергей так вообще красками и мусором закидал. И потому вывод приводил к следующему: они спасли его от расправы, которая могла закончиться не только красками и синяками.

Олег сел, спустил ноги с кровати и, потерев руками, уставился на потресканные ладони и пальцы, где под ногтями оказалась грязь. Взгляд пробежался по месту Разумовского, по сваленным вещам и устремился к своей тумбе. Огонёк полыхал, продолжая разгонять тьму, и Олег поймал себя на почти лирических и наивных мыслях.

Довериться кому-то — страшно. Особенно спину. Да и странно это, когда не только он проявил защиту, но и ему даровали её в ответ.

Прерывисто вздохнув, Олег свесил голову и пробормотал:

— Время всё расставит.

Но как бы то ни было, кое в чём Олег точно был уверен: к унылому крестику за пределами иерархии стоило прибавить двух птичек, выбравшихся со дна…

Первая фаза:
Сгущёнка раздора

Ворон

1 сентября 2004 год

Что, если попытаться представить оживлённый образ северной столицы? Выходит любопытно. Сергей пока не определился с деталями, но знал, что, определённо, это барышня. Причём чем ближе к Центру, тем больше кисеи, шелков, тем выше причёска, бледнее макияж, выше поднята голова, и тем больше появляется желание исправлять каждого, если незадачливый человек даже с пригорода назвал функциональный и конструктивный элемент строения — вход в многоквартирный дом — «подъездом», но не «парадной».

Сергей вздохнул и, перекатившись на носках, улыбнулся. Да уж. Жаль ему вдруг стало этого незадачливого человека — огребёт он тогда уж по полной.

Также обязательным элементом «диалога» или «образа» дамы города на Неве являлась мушка. Или несколько. И каждая (если их всё-таки несколько) располагалась на лице согласно изобретённому в давние времена языку и терминологии. Шифровка эта представляла нечто сложнее азбуки перестукивания, какую отчасти придумали в Петропавловской крепости. И не каждый даже «свой» из Народа догадался бы, что обозначала жирненькая мушечка на самом кончике припудренного белого носика, которая в следующий раз могла и вовсе мигрировать на правую бровь.

Сергей вынырнул из размышлений, услышав шум сбоку, и посторонился, чтобы пропустить шумных учеников младшей школы. Он приметливо осмотрел их. У многих девчонок на макушках красовались огромные пышные банты, от которых отходили ленточки, а у пацанов ему приметились чистые выглаженные костюмы, которые, правда, сейчас сбились, вероятно, от чрезмерной активности самих детей. Отличались и портфели: идеальные и яркие с необычными рисунками, они не шли в сравнение с серыми сумками для сменной обуви и с отремонтированными не по одному десятку раз рюкзаками. Рисунки на последних — если и были — стали просто выцветшим облезлым полотном. Именно поэтому баторцев всегда было проще различить в толпе. Девчонки их потока не хвастались огромными белыми-белыми бантами, порой волосы они и вовсе перевязывали отрезанным от шарика «колечком», а серая форма напоминала рюкзаки — застиранная, бледнеющая и полнившаяся заплатками.

«Да уж», — Сергей грустно вздохнул и отвернул голову. Он прошёлся вдоль стены до самого угла, отвернулся и направился обратно ко входу в магазин. Постепенно Разумовский променял невесёлые мысли о различиях детей из семей и баторцев на незавершённую логическую цепочку про символический образ барышни-города.

Итак, барышня. Было в этом что-то, что определённо мешало добиться целостности. Вот, допустим, если взять обратный путь, то выходят противоречия: чем дальше от Центра, тем меньше становятся шелка и пышность юбки, и иначе бывает причёска. В некоторых районах, судя по рассказанному Волковым, барышня вообще меняет неудобные туфли на кроссовки, платья — на спортивки, а с волосами?.. Волосы тоже меняются, как и в речь наплывает больше жаргонизмов. И в руках вместо веера появляется бита.

Но разве это делает их не питерцами?

Сергей призадумался, скользнул взглядом по вывеске «Перетлёнок» и, отвернувшись, медленно побрёл обратно к углу.

«Вряд ли», — уверенно заключил он.

Даже пригород Санкт-Петербурга — это всё ещё Санкт-Петербург, а значит и многогранность, присущая жителям северной столицы, определённо должна быть включена в символический образ.

Но как?

Пока в сознании Разумовского вырисовывались красочные и пёстрые образы диаметрально противоположных по стилю барышень в тон проложенной логической цепочке. Задержав образы подольше, Сергей пошёл на варварство — продолжил искать эту «целостность». Ведь, допустим, хулиганистый быт существовал не только в пригороде, тогда… быть может, по ночам просто происходила трансформация?

«Как у оборотней, допустим», — Сергей хмыкнул и, закинув голову повыше, разглядел, как на пышном дереве появилось больше воробьёв. Последний, усевшийся на ветку, имел светлую окраску. Следовательно, была и «последней».

«А если, наоборот, ночью это пышный светский образ?» — подумалось Разумовскому, и он, продолжая раскручивать логическую цепочку в голове, считал параллельно всё больше прибывающих воробьёв. Ведь у Санкт-Петербурга были разводные мосты: поистине красивое зрелище, которое обретало своё таинство в ночной период. «Но разве и хулиганистая версия не могла обладать таинством? Ведь не все же люди в спортивках по определению — плохие? Вот, допустим, Ол…»

На вопросы Сергей не успел дать ответа. Где-то за углом магазина, у которого он замер, раздались резкие пререкания. Сергей моментально плюхнулся обратно на пятки, повернулся в ту сторону и несколько секунд вслушивался. За них только разве что воробьи расщебетались, да откуда-то далеко-далеко с порывом ветра принесло треск сороки — бело-чёрная, очевидно, извещала другую пару о наличии рядом опасности. Зачастую «речь» шла о кошках близ гнезда.

«Опять ты о птицах», — помотав головой, Сергей выкинул из неё приметы, зато в сознании теперь оба образа барышни Питера с лёгкостью перемешались, явив что-то среднее: с высокой причёской, белым лицом и манерами, зато в спортивной одежде и в побитых кроссовках, да и ещё веер, какой использовался как оружие. Вполне себе грозно и культурно?.. Вздохнув тяжело, Разумовский оставил размышления о целостности образа до лучших времён и дрогнул, когда выкрики повторились.

Любопытство сгубило кошку или птичку — так и сейчас интерес превысил предостережение об опасности. Сергей, осмотрев относительно пустую улочку, двинулся к углу и, прислонившись у края к серому бетону, осторожно выглянул. Паника оказалась напрасной — всего лишь люди спорили. Напротив сотрудников в грязных жёлтых (а из-за пятен казавшихся больше блёклых) манишках стоял мужчина, контрастирующий видом: накинутая поверх вроде бы голого тела бирюзовая спортивка с угловатым голубым узором совершенно не шла к чёрным классическим брюкам, о чьи стрелки, как показалось Разумовскому, можно порезаться. Лицо также острилось, хотя брови, наоборот, пушистились настолько, что меж них совсем не виделся зазор, словно те срослись.

Мужчина в брюках указал на погрузочный вход и, рявкнув что-то на сильном диалекте, направился к припаркованной недалеко девятке. Работнички за ним. С протяжным скрипом открылся багажник, голоса стали громче, но вот разобрать, о чём говорили, Сергей всё ещё не мог — мешал до жути страшно-сильный диалект, отчего он вскоре предположил, что работнички переходили и вовсе на какой-то иностранный. Не русский.

Заинтересованный Сергей подался ближе, пристал на носки, вытянул голову и…

— Чего пыжишь? — бойко раздалось слева, на что Сергей так и дёрнулся. От внезапности действия он юркнул к стене спиной да ударился об неё затылком, на что рядом хмыкнули.

— Марго… — протянул он, жмурясь и трепля себя чуть выше ушибленного места.

Марго посмотрела на него с искренним непониманием, будто это не она только что тихо подкралась и напугала его вопросом, а может, это Сергей настолько увлёкся попыткой «расшифровать» диалектные фразы, вызвавшие такие бурные споры у сотрудников.

— Что-то интересное?

Марго также заглянула за угол, Сергей за ней, но оба успели ухватиться взглядами за работников, которые скрылись за дверьми, и за мужчину, который, захлопнув багажник, что закрылся с прежним протяжным скрипом, успел зайти за сотрудниками до того, как дверь закрылась бы на доводчике.

«Странные дела», — решил Сергей, но вслух пробормотал другое:

— Думал, но неважно. — Отвернувшись, он пригляделся к Марго. Наброшенная поверх формы курточка, бывшая подруге больше на несколько размеров, теперь пухла и контрастировала с бледными худыми щеками.

«Странно, что ещё не поймали», — подмечая различия, подумал Сергей. Марго, впрочем, совершенно не заинтересовалась ситуацией на погрузочной, да и не тревожили её различия. Беззаботно пожав плечами, она качнула головой в сторону улицы и предложила:

— Идём тогда?

И тут.

— КР-КР-КР!

Теперь Марго испугалась: она дрогнула, подняла плечи и, втянув в них голову, зажмурилась, а вот Сергей мигом сообразил, где источник, потому посмотрел наверх. На месте, где сидели воробьи, сейчас восседал огромный пухлый ворон. Мелкие же птицы обнаружились выше — кто на макушках, кто на соседних деревьях, кто вообще поспешил ретироваться на другую улочку. Птица покосилась на ребёнка, который тепло ей улыбнулся.

И на положительную эмоцию ворон ответил суровым и коротким:

— КА!

Перья на зобе так и вздыбились при крике, на что Сергей растянул губы в улыбке шире. Точно, ворон.

— Ух, зараза! Чего разоралась? — Марго не отличилась благосклонностью к пернатому. Спрятав руки в карманах, она посмотрела на сидевшего на ветке — ворон, дёрнув хвостом, покосился теперь на девчонку.

— Видимо, поджидает, что чего вынесут, как и воробьи, — протянул Сергей.

— Угу, верно, — Марго вдохнула. — Ладно, — она ткнула локтем в локоть друга, — пойдём. Нечего ворон ловить.

Судя по замеченной улыбке, фразеологическим оборотом Марго осталась довольна. Она заложила путь на улицу, которая вела к батору, а вот Сергей, поспешивший её нагнать, всё-таки подыскал, к чему прицепиться.

— Вообще, это ворон, — поправил он её. — Потому воронов ловить.

Марго резко выдохнула, Сергей хмыкнул.

По правде, за последние больше полугода знакомства подобные правки на предмет неочевидной разницы в словах и выражениях стали почти обыденностью для каждого, только Олег порой не выдерживал в период споров и, бормоча что-то под нос, ретировался куда подальше.

Марго приняла негласно брошенный вызов.

— Почему это ворон? Это может быть вполне ворона, — настаивала она. — Они у нас здесь и чёрного подвида бывают.

Сергею моментально нашлось чем крыть:

— Вороны кричат протяжнее. Да и водятся твои чёрные вороны только на Востоке, не у нас.

— Чего это они моими стали? — фыркнула она да вскинула чуть голову, словно пытаясь отыскать предмет их спора, но на ветках шелестевших деревьев только воробьи и ютились, да иногда и облезлые чахоточные голуби. — Мне вот… м-м-м, воробьи нравятся! — поймав на себе хитрый и полный сомнения взгляд Сергея, Марго поспешила утвердить фразу:

— Маленькие, юркие и бурые. И везде есть. А если устраивают погоняло, так настолько шумно, что сразу видно и слышно.

Сергей присмотрелся к деревьям, вспоминая, как на групповом задании по труду они скворечники делали. У них с Олегом вышли… м-м-м. Сносные. Не такие, как у старшаков прошлых лет — идеальные и зачищенные до миллиметра — но жить вроде можно. Волков гордо обозвал их коммуналкой, Разумовский раскрасил под цвет дерева, на котором и крепили потом скворечники. Да и воробьям понравилось, отчего из скворечника он стал воробьятником, а место, где эти обосновались, теперь напоминало обшарпанные кварталы их пригорода — такие, в каких по ночам собирались подростки или старшаки батора. Зайти другой «птице» на территорию не позволяли — выгоняли, и это в лучшем случае.

«И вправду, шумные», — припомнив, как воробьи прогнали скворца, Разумовский вернулся к «птичьему вопросу»:

— В любом случае, то ворон. У него и клюв крючком. — Марго рядом вздохнула, покривила губами, а Сергей воспринял это как подстёгивание к диалогу, потому продолжал сыпать фактами, добивая:

— А когда каркал, у него перья на зобе взъерошились. Потому точно ворон.

— Уверен?

Сизый и голубой взгляды пересеклись. Сергей нахмурился и мрачно кивнул, на что Марго только резковато выдохнула и пошла на отступление.

— Ворон и ворон. Их вообще фиг отличишь: грач, галка, ворон, вороны!.. — проворчала она.

— Я могу объяснить, — тут же с язвинкой откликнулся Разумовский.

— Да ну тебя, — беззлобно кинула Марго, ускорилась и вырвалась вперёд, буквально сбегая от предположительной лекции на предмет различия городских птиц, где все, обозначенные девчонкой, порой превращались в единое чёрно-серое пятно.

Сергей не отстал — он нагнал подругу, и несколько метров они продолжали идти в тишине. Марго принципиально не смотрела на него, опасаясь начала отложенной лекции. Собственно, правильно и делала. Сергей только и дожидался повода, да вот по пути почти до самого батора повода не предвиделось: только воробьи и голуби, редко — синицы — и попадались. Не на ком оказалось примеры приводить.

Марго рядом завозилась, расстегнула курточку и изнутри достала «кирпич» — блок белого хлеба, не завёрнутого даже в целлофановый пакет (или кулёк?). Сергей чуть помедлил, наблюдая, как Марго отцепила от корочки приставшие ворсинки от одежды, следом вгрызлась в уголок зубами.

Отчего-то вид подобного не столько вызвал голодные позывы, сколько вернул Разумовского к теме, какую они не раз поднимали за предшествующий месяц — к воровству.

— Может, стоит закругляться, как думаешь? — осторожно предположил Сергей. Марго, жуя откусанное, посмотрела на него и, когда смысл фразы дошёл до неё, уже не нахмурилась, а просто пожала плечами.

Прежде, чем ответить, Марго откусила ещё кусок, прожевала его, а Сергей за это время и вовсе подумал, что девчонка избрала теперь тактику игнорирования. Но нет, мазнув большим пальцем по уголку губ, она спокойно проговорила:

— Еда в столовке совсем паршивой стала, да и разве можно наесться половиной ложки, а? Или напиться чаем, который с проточной водой разбавлен до омерзительного состояния?

— Ты воруешь всегда почти сладкое, — напомнил тут же Сергей, указав на то, что аргумент «так себе».

— Иногда лапшу, — вяло парировала Марго. — Быстрая которая. Она сухой прикольная. Вместо чипсов.

— Иногда, — заострил её внимание Сергей, уверенно обходя словесный трёп-ловушку. Марго, поджав нижнюю губу, стушевалась и насупилась — на этот раз она замолчала надолго, и Разумовский понял: обиделась.

Но не говорить он об этом не мог, и, осознав уход за баррикады Марго, решил добить окончательно:

— Это ещё Олег не знает.

Марго остановилась, посмотрела на него, и Сергей стойко выдержал направленный взгляд. Баррикады напротив треснули. Убедился в этом Разумовский, когда девчонка вздохнула, закинула голову чуть назад и, перекатив её, вновь уставилась на него. Меж тем Сергей мысленно сам вёл внутри борьбу — с одной стороны, он понимал, почему Марго так поступала: в последние месяцы еда в столовке походила больше на спрессованный клей ПВА или заготовку папье-маше, чем на питательное нечто, да и обеды в школьной столовой полагались теперь только воспитанникам, какие в началку ходят. Но с другой… Это заработок таких же людей, которые пытаются так же выжить, и пускай Сергей не до конца разбирался в том, как всё было устроено в магазине «Перетлёнок», он полагал, что за украденное списывали с обычных продавцов.

«И чем они, собственно, провинились?..»

— Под удар попадают обычные рабочие, — решил поделиться логической цепочкой Сергей. Марго цыкнула и отвела взгляд в сторону. — Ведь с их же зарплаты снимают за твои кратковременные желания!

Марго уставилась на него исподлобья, а Сергей вдруг подловил себя на том, что звучал почти как школьные учителя или даже хуже — как директриса Л.И.

— Это их же заработок, — продолжал настаивать он.

— Тогда на, — вспылив, Марго пихнула в Сергея кирпич. — Хочешь — верни, Робин Гуд пернатый.

Сергей едва успел его подхватить, как Марго устремилась к батору на всех порах. Осмотрев огрызки на корочке, Разумовский протянул: «Ничего не поняла», оглянулся назад и поспешил нагнать подругу, да, почувствовав завывание в желудке, в котором ничего не было с утра, сам не сдержался — откусил также от корочки и вздохнул. Их разговор о воровстве повторялся постоянно весь прошедший месяц, и каждый раз он заканчивался одинаково. Впрочем, чего нельзя было отнять у Сергея — так это его настойчивости и занудства.

Потому, нагнав подругу уже у ворот, он передал ей кирпич и проговорил:

— Робин Гуд у богатых крал и бедным раздавал, а здесь получается другое: ты же у таких же крадёшь.

— Нестыковочка выходит, Холмс, — язвила Марго, а Сергей хмыкнул — серии про Шерлока Холмса они смотрели на «Пятом» утром по воскресеньям. В них ещё Ливанов по титрам играл. Марго закинула кирпич в рюкзак, вытащила из-под куртки ловким движением ещё украденного, которое разделило участь хлеба, и, закинув рюкзак на спину, продолжила:

— У продавцов и владельцев магазина есть родители, и они имеют заработную плату, так?

Сергей понял, к чему подводила подруга, но всё равно поспешил подтвердить очевидное:

— Так.

— А кто есть у баторцев? — Марго вскинула белёсые брови.

— Администрация детского дома, — важно начал Сергей, тщетно пытаясь увильнуть от очередной очевидной вещи, — хозяйственно-продовольственный блок.

— Мгм. — На вдохе подруга кивнула.

— Есть ещё вспомогательный персонал. — Сергей щёлкнул пальцами и указал одним на Марго, которая снова медленно кивнула с коротким «мгм». Разумовский вздохнул. — Еду нам выдают, а они на неё зарабатывают.

— Да. И благодаря деньгам у них есть выбор.

— Которого ты их лишаешь.

Марго вздохнула, надув губы. Сергей пояснил:

— Чем меньше зарплата, тем меньше возможностей выбора.

— А у нас его вообще нет, выходит, — огрызнулась зло Марго, и Сергей притих, позволив ей высказаться. Чем Снегирёва и воспользовалась:

— Нашу еду закупают, готовят, и она паршивая, Разум. Словно помои. Бим и то лучше ест, благодаря нашим усилиям, а он — собака. — Марго указала незанятой рукой в сторону, словно там сидела упомянутая животинка, за которой дети присматривали. Хмыкнув, Марго сделала глубокий вдох, сложила руки на груди и выдохнула:

— Потому неправильное сравнение выходит, товарищ Робин Холмс. У нас нет никого и нет возможности потому попросить нормального, а у них есть выбор. Хоть с малой зарплатой, но есть!

Сергей нахмурился, внутреннее бунтовало — что-то соглашалось, что-то нет.

— Но твои кражи… — всё-таки пошёл он на поводу у несогласной.

— Я всегда краду настолько, чтобы это было по мелочи. Хлеб дешёвый, лапша дешёвая. От десяти-тридцати рублей!

— Десять на тридцать и будет сорок, а там все сто!

Сергей хотел было продолжить элементарную арифметику, но смолчал, стоило Марго пригрозить ему пальцем.

— Всё, хватит! — теперь она точно разозлилась. Щёки едва покрылись пятнами от гнева. — Кончай мозг мне клевать! Что сделано, то сделано! — Марго подняла руки, но не сказала условной фразы, утверждённой Вместе как два месяца назад, потому Сергей выбирал — или ждать этой фразы, или продолжать «клевать» мозг. — Тем более, — всё-таки не сказала, а просто руки опустила, — я ведь с вами делюсь.

Переглянувшись, Марго ухватилась рукой за лямку, вскинула голову и окончательно поставила точку в разговоре:

— Тем более еда — базовая физиологическая потребность. Чтобы учиться и жить, нужно есть.

Снегирёва фыркнула и зашла за ворота батора, а вот Разумовский осмотрел улицу, пробежался взглядом по около-острым узорам наверху ворот и, глянув ей вслед, точку ставить не пожелал. Потому…

— Вообще, — нагнав её уже на пороге, затянул он, — никогда не поздно вернуть и раскаяться.

— Ра-зу-мов-ски-и-и-ий…

«О, ну всё, край»

— …сейчас я возьму и пошлю тебя на все четыре стороны, хочешь?

— Почему только на четыре? — парировал он с ехидцей на её злобный тон.

— Ну хочешь, на все шесть измерений, а? — сурово выдохнув, пробубнила она, но повторить тон друга не получилось.