Бесплатный фрагмент - Бастулозак

Глава 1. Мечта

Мечта! Мечта — сколько философского и житейского смысла содержит это слово. Говорят, без мечты и надежды жизнь человека теряет истинный смысл! помните, как в притче про узника и бабочку? Коренное отличие мечты от фантазии — её реальность, пускай твоя цель далека, кажется несбыточной, чем-то за гранью сладких сновидений, тем не менее существует мизерный шанс, что передовая идея осуществится — это придаёт сил, наполняет организм жизненным соком, боевым духом. Но-о, что, если мечта, вчера казавшаяся астрономически протяженной, как соседние галактики, внезапно рухнула бесповоротно? Она ходила, смеялась, обнималась… пускай и с другим… зато жила! А сегодня её и тебя разделяет несколько кубов земли? Подобное убивает, смешивает с грязью…

Так произошло и с Николаем Николаевичем Серебрянцевым, молодым человеком, которому недавно исполнилось двадцать три года. Он с песочницы мечтал о соседке! Они никогда не дружили, хотя жили рядом, ходили в один садик, после и школу, только учились в разных классах, Коля постарше. Ольга казалась Серебрянцеву ангелом с тех пор, как они с мамой и папой переехали жить в их двор, Николаю тогда исполнилось пять, он не осознавал, что с ним стряслось? Увидел девочку и открыл рот, сердце странно забилось, в висках давит, забыл, как дышать… но до конца не понимал себя: хотелось смотреть и смотреть беспрерывно на ту девочку! Потом, годам к шести — семи, осознал, что с ним сотворилось, отчего, кстати, сильно удивился в школе, когда классе в третьем учительница рассказывала о Лермонтове, мол, тот в очень юном возрасте постиг любовь, да настоящую! Коля поразился, — «Чего здесь необычного? Я её познал, будучи на два года младше великого поэта»

Да, всё очень мило, только, каким смелым и сильным не по годам был мальчик, подойти к девочке со двора или сказать ей банально, — «Привет», не говоря о знакомстве или предложении погулять, речи идти не могло. Коля каменел при виде Ольги и всё! Однажды он спас из лап кота воробья, птичка была ранена, Серебрянцев её держал в руках и вдруг, из ниоткуда, словно с небес, появилась она — Оля Гонаровская. Девочку заинтересовала птичка, погладила её (прямо на ладони Коли), что-то спросила у Серебрянцева, а тот… стоит, рот открыт, растерял навыки речи! Случается такое… не знаю, радость оно или несчастье, настолько привязываться к человеку в раннем возрасте?

Конечно, с годами у Николая появлялись девушки, с которыми сперва гулял, потом целовался, потом… снова гулял и т. д. Но… Ольгу не забывал, даже в армии. Впрочем, как забудешь, когда появились соцсети, в которых, получив телефон в выходной день (служил на спецобъекте), Николай первым делом не звонил родным или друзьям, а спешил зайти на её страницу и помониторить через «Нокиа»: не выложила Гонаровская, чего нового? Хах, а написать, добавить в друзья или обозначить себя путём «класса», не посмел… пробовал не раз! Уже после службы старался, выпивал для храбрости… не вышло! Нет, выпить то вышло, ещё и как! Написать смелости не хватило. Тем более с годами Оля становилась неприступнее, популярнее, красивее, а буквально год назад, в 2009-ом, заделалась местной легендой небольшого городка! К сожалению, через криминальные хроники. Связалась с лихими ребятами, чуть ли не стала участницей (может и стала) местного ОПГ. Гонарвоскую и её парня считали новыми «Бонни и Клайд», но, кто встал на кривую дорожку, редко заканчивает хорошо: впереди тюрьма либо земля… Ольге, к сожалению, досталось последнее.

Доподлинной причины смерти возлюбленной Серебрянцев не знал, ходило много слухов: то ли Гонаровскую отравила ревнивая соперница, то ли пала в бандитских разборках; про сведение счётов с собой сплетни водились. Ай, есть ли разница убитому горем Николаю, какой повод указан в свидетельстве о смерти, если её, его мечты, отныне нет в живых?

Открыто заявиться на похороны Коля не решился. Он заранее прибыл на кладбище, спрятался в кустах метров за сто от предстоящей, траурной церемонии возле запущенной могилки и ждал, когда привезут гроб в сопровождении людей, скорбящих по безвременно ушедшей.

Погода портилась: весенняя пора, что даровала утром лучи солнца, безоблачное небо и штиль, менялась, казалось, сама мать природа тоскует по умершей! Вот-вот ударит ливень. Нет, дождь срывался, но «терпел», не иначе нарочно, давая возможность живым проститься с Ольгой.

Серебрянцев видел, тем более слышал, что творилось возле свежевырытой могилы! Слёзы и безумные вопли матери, попытки прыгнуть следом за дочерью в яму, крики, — «Она жива! Зачем вы хороните живую, изверги?!»

Николай закрывал уши руками, чтобы меньше слышать, старался залить разум алкоголем; вытирая слёзы с лица, вставлял в рот очередную сигарету… не курил никогда и не умел, дымил так, не в затяг, думал, полегчает… нет, куда там. Имелось желание подойти, попрощаться с мечтой навсегда… не решился! Дело не в стыде перед людьми — в страхе, что сам, подобно матери Гонаровской, начнёт открывать Ольге глаза и утверждать, — «Она живая! Подождите немного, не закапывайте, сейчас встанет! Сейчас, сейчас… сейча-а-ас! Да подождите вы, успеете закопать! Вдруг живая?!»

Николай, терзаемый изнутри душевными муками, а снаружи характерной аурой прощания на кладбище, в бессчётный раз наполнил рюмку водкой, выпил, рассчитывая, что попустит… нет, только хуже делалось. Вообще, Коля редко пил, не уважал это дело, сам спортсмен, крепкий, здоровый парень, ничего и никого не боялся… ну, кроме Ольги, впрочем, теперь и её, единственной причины робости богатыря, не стало. Из-за вышеописанного, Серебрянцева тоже нередко вербовали в местные банды, отказывался: ему служба в органах льстила, хотел в «СОБР» или «ОМОН», не брали, по причине отсутствия высшего образования, а в рядовые/постовые сам не рвался.

Погребение Гонаровской завершилось: экскаватор уехал, следом автобусы со скорбящими; работяги с лопатами помянули усопшую, повздыхали на тему, — «Жалко! Такая молодая, красивая, жить да жить… эх!» — и поспешили убраться, ибо небо прекратило сдерживать огромные, холодные капли скопившегося в них конденсата.

Николай, выпивший достаточно много, но не захмелевший, осмелился покинуть убежище и приблизиться к могильному холму, укрытому многочисленными цветами, венками, детскими игрушками, лампадками… тяжко давались шаги к могиле самой дорогой девушки на свете. Шаг, шаг, ещё шаг… рука дотронулась до деревянного креста, вдруг всё поплыло, вдохнуть или выдохнуть не получается, глаза режет, левая рука немеет. Дошло осознание, — «Вот оно как, на самом деле прихватывает сердце!» — раньше Серебрянцев понимал под словами, — «мотор барахлит» — это когда покалывает в груди с левой стороны, теперь уяснил — нет! Настоящие симптомы, совершенно иные. К счастью, до серьёзного удара дело не дошло: устоял, преодолел последние метры пути и взглянул сквозь залитые дождём и слезами глаза на фотографию Гонаровской, её годы жизни, — «6.08.1989 — 17.05.2010». Снимков девушки было два, один в середине креста — круглая фотокарточка в железе, другая стояла внизу, большой портрет. Николай поднял его: Оля красивая на снимке, смеётся, такая живая… не верится, что её больше нет. Серебрянцев хотел забрать портрет с собой, на вечную память… передумал вовремя! Нет, он не суеверен, порчи или гнева мертвецов не боялся, подумал, — «Это явное неуважение к умершей и её близким», — и вернул на место. Решил, достаточно будет сделать фотографию на телефон.

Странно, когда мужчина подошёл к могиле, крупные капли дождя прекратились, ветер не стихал, нагоняя более грозные тучи, но дождь не шёл! Будто правда давал возможность проститься с Гонаровской.

Серебрянцев, посмотрев по сторонам, удостоверился, что из живых поблизости кроме него нет, тяжело выдохнул и уселся прямо на землю, на мокрую, глинистую грязь, не думая, что холодно, сыро, выпачкается. Налил стопку, задержал её у рта и заговорил, как водится у христиан, с фотографией на кресте:

— Здравствуй, Оля! Пока жива была, так и не осмелился я с тобой заговорить! Может, в этом и беда? Может, я виноват, — застучал Николай себя с силой по груди левой рукой, расплёскивая водку из правой, — виноват, что ты умерла? Может, осмелился бы ухаживать за тобой, получилось у нас чего? Не связалась бы с этими треклятыми бандюками?! Жили бы себе спокойно, не будь я таким трусом и признайся тебе в чувствах?! Возможно, жили дружной семьёй, да жили! Долгие годы, с полным домом детишек! Да, я во всём виноват! Я должен там лежать, не ты! Прости меня, прости.

В сердцах он отшвырнул рюмку в кусты и, опустив голову на колени, зарыдал.

Неизвестно, чем бы закончил Серебрянцев поминальный вечер, вряд ли чем-то хорошим, не раздайся глухой стук.

— Что это?! — Насторожился Коля и снова посмотрел по сторонам, — кто здесь?! Эй!

Стук повторился, более сильный, Коля понял откуда он исходит… снизу! Скорбящий, кажется, чувствует пятой точкой вибрацию…

— Не может быть! — Без рук вскочил Николай, — неужели?! Сейчас, потерпи, я выкопаю быстро!

Доля секунды потребовалась Серебрянцеву, чтобы мгновенно, окончательно протрезветь и собраться с мыслями: «Так, крест в ногах, значит, голова там!» — кинулся он голыми руками раскидывать могильную землю, благо, дождь не успел её сильно промочить, да и засыпали всего час назад, давалось легко, вот и камень плоский попался под руку, большой, им выкидывать землю сподручнее и быстрее.

Рыл Коля с завидной скоростью, боялся опоздать. Хотя мысль, конечно, приходила, — «Вдруг я с ума схожу и мне всё мерещится? Сейчас раскопаю, а она как лежала, так и лежит, а я вандал!» — но стук становился громче, отчётливее! Когда раскидал половину, смог расслышать и крик, всего один: та, что стучала снизу, явно не поддалась истерике, кажется, действовала разумно, экономила воздух.

Наконец, вырыв половину могилы, так, чтобы можно открыть крышку, но с другой стороны (в ногах) земли оставалось много, докопался до замочка сбоку гроба, не помня себя, с нечеловеческой силой, Николай дёрнул её, раз, другой, снизу ему пытались помогать, на пятый раз дубовая преграда поддалась.

— Аа-ах, — «восстала» из гроба Ольга: реакция землекопа не подвела, успел отскочить назад, на ту сторону могилы, которая не разрыта полностью, на насыпь, — чуть не задохнулась! Чего ты долго так?! Чуть взаправду не откинулась… баллон не нащупала с кислородом, хорошо тренировала дыхание, ты ещё смеялся, зачем я это делаю! Стоп… ты кто?!

Серебрянцев находился в прострации, сказать, — «он удивился», — неправильно, сложно подобрать термин, дабы полностью описать его состояние, эффект испытывал такой, будто контузило его, как граната в руках взорвалась, не убив при этом. Наконец сумел совладать с собой и заговорить, начал с глупого в текущей ситуации вопроса:

— Ты почему в свадебном платье?

— Традиция такая, — закатила Гонаровская глаза, она не могла надышаться, это не отдышка, именно желание впустить в себя побольше свежего, «живого» воздуха, — замужем ведь не была. Ты не ответил: ты кто?

— Я? Я Коля…

Девушка, показывая недоверие, прищурилась:

— А Вадик, где?

— Не знаю…

Раскопанная «невеста» запустила руки в гроб и принялась там что-то искать.

— Нету, — тоскливо констатировала Оля факт, — но тебя Вадик послал, да?

В глазах Гонаровской отражалось столько надежды на положительный ответ, будто Серебрянцева действительно «послал Вадик», что мужчина с трудом сдержался, дабы не соврать, а сказать правду:

— Не знаю я никакого Вадика! Нет здесь никого кроме меня… теперь и тебя…

— Ты уверен?

— Да! Ты живая?

Ради сохранения здравого рассудка, Ольга постаралась шутить:

— Нет, я — зомби! Щас мозги твои съем, хотя работают они туго, наверняка невкусные… ты откуда здесь, если не Вадик послал? И лицо твоё мне знакомо…

— Пришёл проститься с тобой… я подождал пока все уедут, приблизился к могиле, потом стук услышал и копать начал, — продемонстрировал Серебрянцев «воскресшей» свои стёсанные в кровь руки.

— Да ты прям сержант Бертран… стоп, стоп, — развела Оля руками, — давно меня закопали?

— Меньше часа назад…

Не получалось у Гонаровской установить бойкого настроения и смелости: слёзы пошли из глаз, причём такие, как в кино показывают, прям из середины.

— Ясно, — взяла она себя в руки и утёрла лицо, — может, что-то случилось? Может, ты его спугнул? Помоги мне вылезти… ты на машине?

— Да, она чуть подальше.

— Веди… невесту. — Содрала раскопанная с себя фату и втоптала её в грязь.

Мужчина посадил спасённую на задние кресла своей бежевой (и битой) «Шестёрки», запустил двигатель, хоть и весна, да к вечеру прохладно, плюс сырость.

— Дай выпить. — Попросила девушка.

Николай понял Олю буквально и налил в алюминиевую кружку водки. Гонаровская, осознав, что спасть её никто не собирался и живая она сейчас по воле случая и благодаря этому странному гражданину, впала в состояние шока, потому махом выпила содержимое.

— Фу! — закашлялась она, — это что, водяра?

— Ну да, — пожал Серебрянцев плечами, — сама просила…

— Я против вредных привычек! Воды дай… фу, чуть не отравил, ну-у… зато в себя пришла окончательно. Нет, не уезжай, пожалуйста, ещё подождём полчасика, вдруг Вадик приедет?

Никто не появился, на улице стемнело.

— Погода скоро вконец испортится, — набрался смелости Коля, — надо ехать, иначе «утонем» на здешних дорогах, глину размоет, тогда тут и танк не проедет, про нас и говорить нечего.

— Да, поехали… стоп. А куда? Я же умерла, — не сводя глаз с кладбища, безразлично отозвалась Ольга, — надо мне где-то пересидеть, в себя прийти, мыслями собраться, отмыться, всё-таки в гробу лежала… и платье это снять хочу, мерзко в нём!

— Ко мне можно, — дрожащим голосом предложил Серебрянцев: его робость перед Гонаровской тоже «воскресла».

— Хорошо, ты где живёшь?

— Мы с одного дома! — удивился мужчина.

— Аа, — наконец, повернулась Ольга к спасителю, — то-то лицо твоё знакомо, ты со второго этажа моего подъезда? — кивок вместо ответа, — вспомнила. Нет, ты сдурел? Туда точно нельзя… места тайного нет? Домик в деревне, дача, гараж на худой конец?

— Пока есть домик охотничий у озера, в наследство от дяди достался…

— Там людно?

— Нет, буржуй один все дома скупил под турбазу, вот и я скоро должен вещи вывезти, но пока моё по документам… там ни души! Особенно в такую погоду.

— Погнали. Только… могу я тебя кое о чём попросить? не знаю правда, как с тобой рассчитаться смогу потом, но-о… могилу надо в порядок привести, будто я там и осталась. Не смотри на меня так, я тебе всё расскажу, как успокоюсь, без утайки, обещаю…

— Ладно, — согласился Коля, — постараюсь присыпать, у меня малая сапёрная лопата есть в багажнике. Если ливень вдарит, придётся бросать…

— Я здесь подожду, у меня слишком приметный наряд, и замёрзла я. Ключи оставь, пусть греет, не боись, не угоню, некуда мне ехать больше на этом свете.

Гонаровская не сомневалась — её просьбу спаситель исполнит! У Оли редкий дар от рождения: в экстренной ситуации, как бы она ни была шокирована, не теряется, напротив (!), — её мозг работает словно компьютер или чётко отлаженный механизм, реакция мыслей увеличивается, просыпаются гипераналитические способности. Девушка всегда думала, что её сосед с придурью, а чего? вечно растерянный, слова связать не может, теперь осознала, сложила «дважды два»: Коля пришёл на могилу, когда все разошлись, потом бросился раскапывать её руками, едва уловив шум, который при сильном ветре запросто мог быть иллюзией; ведёт себя сейчас более-менее адекватно, следовательно, не дурачок он, а терялся просто из-за неё! Вывод? Вывод прост — влюблён по уши и давно! Гонаровская решила бессовестно этим воспользоваться, впрочем, иного выхода не имелось, ей больше не на кого положиться. А помощь в её новом желании очень потребуется… в каком? Девушка захотела отомстить тому, кто её настолько коварно предал, не просто предал, а оставил умирать чудовищной смертью — погребённой заживо. Хотя, что Серебрянцев вовремя появился и спас её, Гонаровская благодарна, она этого не забудет.

Николай, возвращаясь к вырытой могиле, окончательно поверил — это не сон: она — жива! И спас её — он! Потому прилив сил ощущал неимоверный! Как бы сложно ни было закапывать тяжёлую от влаги глинистую землю, сделал это Коля быстро. Мотивация у него сильная, не то что яму зарыть в таком состоянии мог, целую шахту! Правда, ветер дул сильнее и сильнее, оттого венки разлетались по погосту и вернуть могиле былой облик не получилось… ай, кто там заметит с утра? Ночью явно придёт ураган, который сломит ни одно дерево и немало мусора разнесёт.

Управившись, Серебрянцев вернулся в машину, где Оля по-прежнему смотрела в тёмную даль, хотя поняла уже — кинули её, по сути — убили, но надежда умирает последней.

— Поехали скорее в твой домик, — попросила она водителя, — не могу больше здесь находиться и терпеть это проклятое платье.

Глава 2. Изба охотника

Не успела «Шестёрка» покинуть кладбища, сразу погодка разыгралась! Последний раз аналогичный ураган Коля видел в конце 90-ых, когда маленький был. Ветер едва машину не сносит, ливень, воды полно: в салон сквозь подгнившие двери пробиваются лужи с дороги, радио дало помехи, зашипело, сигнал пропал. К счастью, Серебрянцев водитель от бога, без шуток, он справился. Но, когда спускались непосредственно к охотничьему домику, руки у Николая задрожали, всерьёз опасался, что сейчас вместе с автомобилем их смоет в Северский Донец… пронесло! Добрались до цели. В дом Коля нёс Ольгу на руках: её туфельки не годились к передвижению, уже не по грязи, по откровенному болоту.

Гонаровская ожидала увидеть большой, роскошный дом с огромными окнами, шикарной верандой, камином и далее по списку, привыкла с бандюками к роскоши за год… а здесь обычная избушка с одной комнатой! Зато крепкая, решётка на единственном окне, дверь добротная, чтобы её вскрыть воришкам, надо постараться. Опять же, — всё лучше, чем однокомнатная, деревянная хата под землёй на два метра, верно?

— Холодно! — пожаловалась Оля, оказавшись в помещении.

— Сейчас, обогреватель включу! — бросился спаситель доставать «козла».

Не получилось! Из-за непогоды пропало электричество, мужчина не растерялся:

— Здесь печка на солярке, аккурат для таких случаев, потерпи, мигом заправлю и запущу!

Гостья осмотрелась: уютно, чисто, мебелью домик не богат — два топчана, стол посередине, стулья, пара сундуков, советские картины и трофеи охотничьи в виде чучел (голов) на стенах, разломанная буржуйка в углу.

— Переодеться есть? — спросила девушка, пока хозяин управлялся с обогревом, — ненавижу это платье!

— Ох, — задумался Серебрянцев, — а! материны вещи здесь, — бросился он к сундуку и начал там рыться, попутно оправдываясь, — шмотки староватые, зато чистые, не бойся, у меня мама эта… ну-у, как его? Забыл, как называется это… короче, когда человек грязи сильно боится?

— Аа, поняла! — Кивнула Ольга и усмехнулась, — ты серьёзно думаешь, что меня сейчас напугают грязные вещи? — она указала на своё одеяние: сплошь вымазанное, измятое и рваное платье.

— Прости, туплю. Держи.

— Спасибки. Помоги снять, а?

Серебрянцев «завис», рот раскрыл, стоит, смотрит на «мечту» и не знает, что делать. Ольга догадалась, в чём проблема:

— Темно всё равно, лампу керосиновую ещё прикрути. Та не бойся, лишнего не увидишь! Ах, если хочешь, можешь отворачиваться… собственно, после того, что ты сделала со мной, вообще, обязан жениться! — засмеялась она, точнее, старалась это сделать искренне, чтобы стресс снять. — Помогай скорее.

С похоронным нарядом пришлось повозиться, сняли с трудом. Лишнего, к счастью или досаде, Николай не увидел. Гонаровская облачилась в предоставленные спасителем вещи, возмущаясь:

— Блин, в детстве часто представляла, какое у меня будет роскошное платье, когда замуж буду выходить… теперь, чувствую, я эти платья стану ненавидеть! Если замуж пойду или женюсь, то никакого платья, лучше в купальнике или голой!

— Девушка не может жениться, — на автомате, без цели поумничать, обронил Серебрянцев.

— Это у нас! Я отныне «умершая», в бега надо подаваться, может, в Европу уеду? А там, там возможно и жениться мне.

— Не понял?

— Подрастёшь, поймёшь. Есть, где умыться? Что за макияж мне сделали?! Фу! И тебе надо руки обработать, смотреть страшно. Аптечка имеется?

— В машине… всё равно на улицу идти, за водой, здесь мало осталось.

— Жду. Я чайку пока согрею, можно же чайник на твою «чудо-печь» ставить?

— Конечно.

Коля сбегал к авто, они оставили «Ваз» далековато от избы, учитывая погодные условия, триста метров — это неблизко. Взял аптечку, набрал воды из колодца и бегом в хату! На улице пробыл несколько минут, а промок настолько, словно заплыв через Донец на другой берег делал в одежде. Ольга без дела не сидела, хозяйничала: отыскала продовольственные запасы в сундуке, протёрла кружки; чайник сопел на печке, долго ли ему надо, чтобы закипеть на раскалённой плите? Николай по привычке хотел тщательно вытереть ноги о половичок, постеленный на входе, но посмотрев на пол, передумал: смысла нет, грязи натаскали столько, что сердце щемит от одного взгляда вниз.

— Я без тебя начала собирать на стол, — принялась оправдываться Гонаровская, — нельзя мне сейчас в пучину мыслей окунаться, в депресняк уйду.

— Правильно, — поставил Николай ведро на стул возле единственного окна, печь ведь занята чайником, пока не согреть «душ», — я только за.

Ольга долго вымывала лицо, шею, руки; за ней процедуру повторил Коля, после девушка обработала израненные руки спасителя средствами из автомобильной аптечки. Спросив, принесёт ли позднее хозяин корыто и ещё воды, дабы обмыться полностью, и, получив утвердительный ответ, Гонаровская устроилась за столом, проголодалась.

Перекусывали тушёнкой — «Армейский спецрезерв», с хлебцами из сухпайка. Знаете, иной раз аппетитные попадаются хлебцы, а бывает, как бумага, только твёрдые? Вот, последние выпали Коле с Ольгой… всё равно, после приключений, с голодухи, казалось неимоверно вкусно.

— Где ты крестик успел надеть? — поинтересовалась девушка, заметив на шее мужчины православную символику, — когда уходил из избы, его не было, я точно помню, внимательная.

— Да я… нет. Он был… ты… ну был, — вошёл в краски Серебрянцев.

— Не было! — засмеялась Оля, она правда весьма внимательная до мелочей, — ты что? Меня боишься, реально думаешь, я зомби? — отложив вилку и протерев полотенцем рот, Гонаровская «угрожающе» развела руки и прошипела, — у-у-у, мозги! — и засмеялась, — шучу! Ладно, чтобы тебя успокоить, расскажу предысторию. Я не умирала по-настоящему, как несложно догадаться.

— Зачем тогда? Нет, я понял, что ты живая была, за баллон же с кислородом говорила и что выкопать тебя кто-то должен был, только зачем?

Ольга задумалась: стоит ли раскрывать карты соседу? Который, с одной стороны, — жил столько лет рядом, при этом оставался почти незнакомым; с другой, — спас её, сюда привёз, явно испытывает очень тёплые чувства и довериться кроме него, ей сейчас на всём свете больше некому. Решила, — «Да, стоит быть честной с ним! Надеюсь, этот не предаст? Вдруг тоже „гнилой“? Мужикам верить больше нельзя, как поступить?» — Причины сомневаться у Гонаровской имелись: она уже доверилась раз «любимому», всё готова была для него сделать, даже умереть, лечь живой в гроб, а он… оставил её задыхаться. — «Боже, дай мне знак, стоит ли верить Коле? Ну, пожалуйста! Миллион раз просила о знаке, ни разу не посылал, хоть сейчас, если ты есть!»

Молния ударила недалеко от дома, да так, что стёкла в единственном окне избы дали трещину, но не вылетели, Гонаровская вздрогнула от неожиданности, однако восприняла небесный удар положительным знаком свыше и начала историю.

Поведав свою, околокриминальную биографию с нуля, Оля подводила итоги:

— Так что, я больше имидж делала себе и ему, а тёмными делами: вымогательство, контрабанда, «вещества», оружие немного — это Вадик творил! Я чисто картинка красивая была и тылы поддерживала, он мне верил, я ему. Вляпался «родной» по самые уши с дружками своими, и как всегда: на показуху все братья до гроба — никто не выдаст, каждый защитит и вину на себя возьмёт! Как зоной запахло, кореша нашли тысячи причин, почему они не могут сесть. Тут я! «Героиня», красавица и комсомолка, вызвалась помочь, мне-то много не дадут? Пожалеют, судимостей/приводов нет, у отца связи обширные, максимум — условка! Вот и взяла на себя, дурочка с переулочка, многое! Вадик любезно просветил, что следачке надо говорить, дабы поверили мне. Потом дело начало обретать скверный оборот, мне грозила реальная колония и надолго! Вот и придумали тогда… инсценировать мою смерть. Мент свой был, в морге работник, я прям на допросе незаметно проглотила кое-что и-и… приступ с «летальным исходом». Вадик постарался сделать, чтобы побыстрее меня похоронили. Родители… я одна у них, — всхлипнула Лиза, — любят меня очень-очень, потому им не до организации похорон. Конечно, они винили Вадика, ну, я так думаю… не удивлюсь, если отец избил его. Короче! План такой выстроили: меня либо хоронят, тогда Вадик старается поскорее закончить с траурной процессией, меня быстро закапывают, все уезжают поминать, а он раскапывает, на всякий случай должен был баллон с воздухом оставить в гробу и телефон. Естественно, связь вряд ли под землёй ловит, это я сейчас только поняла… всё же. Далее мы уезжаем по поддельным документам за границу, живём и горя не знаем. Вообще, в идеале план состоял, чтобы до похорон не доводить, рискованно! Куклу подложить вместо меня, или другой труп как-то замаскировать… не суть. Но оставался вариант, что не получится и придётся полежать под землёй. Я, кстати, готовилась к этому, план-то не один день и даже месяц зрел: тренировала дыхание, психику; к счастью, клаустрофобией и тафофобией не страдаю. А вышло вон как… хорошо не забальзамировали!

— Может, хотел выкопать всё-таки? Потому и не бальзамировали? — Решил Коля поддержать морально собеседницу, хотя понимал: его вариант маловероятен.

— Сэкономить он хотел, гад! Денег столько заколотил, а всё жалеет их, жадный, не дай бог! Говорила мне мама! Ай, ладно. Возможно, помучить хотел перед смертью, не знаю. Думаю, ему надо от меня избавиться, зачем ему я? Во-первых — свидетель ненужный; во-вторых — обуза для него! Мало девок? Вокруг него столько их всегда вилось, я и дралась пару раз с соперницами. Ну и, откопай он меня… опять же, остался бы должен по гроб жизни, по настоящий гроб! У меня бы рычаги давления на него имелись, ведь могла в любой момент с повинной пойти. Это я сейчас осознала, здесь, в избе, тогда не понимала, любовь глаза застилала. Хочу отомстить ему, и сделаю это!

— Если бы вскрытие сделали? — Резонно уточнил Серебрянцев.

— Нет, — отрицательно покачала Оля головой, — за это я не переживала: во-первых — при вскрытии бы обнаружили, что я живая, что для «любимого» обернулось бы катастрофой; во-вторых — родители верующие слишком, не позволили бы «копаться» во мне. Впрочем, учитывая, где я «умерла», то могли бы их разрешения не спрашивать… ну, Вадик же заверил, что всё утрясёт. Возможно, правда сперва хотел откопать, а под конец передумал? Или с ним что-то случилось? — загорелась надежда в зелёных глазах девушки, — кого я обманываю? Если его прикрыли, попросил бы кого, чтоб меня выкопали или родителям правду раскрыл. Но-о… можешь всё-таки узнать завтра или когда там, что с ним, ладно? Мало ли? Если правда решил меня убрать, то я не прощу — отомщу. А месть, блюдо холодное… надо переждать где-то годик… есть варианты? Здесь, я понимаю, нельзя долго оставаться?

— Нет, дом почти продан, он дядьке принадлежал моему, у него детей не было, так он со мной больше возился, чем отец родной! Папа с матерью больше сестрёнке время уделяли, а дядька со мной воспитанием занимался.

— Не жалко продавать?

— Жалко, до слёз жалко! — признался Коля, — так буржуй, что дома в округе поскупал — блатной, родственник губера, связываться — себе дороже, тем более я поупрямился для вида, он без того очень хорошие деньги предлагал, а я в итоге сумму в три раза увеличил, от первоначальной! Вот и согласился. Что меня здесь держит? У родителей сестра на первом месте, да и взрослый я уже, впрочем, Алёне тоже 18 исполнилось, не суть… а после твоей смерт… то есть, я имел в виду… я это… ну…

Коля остановил «пламенную» речь, поняв, что его понесло не туда.

— Что, после моей? А? Забей-ка, не отвечай, поняла я. И-и, куда податься хотел?

— В Полынный, точнее в станицу его районного подчинения, в Бастулозак.

— Куда-а?! — раскрыла гостья рот от удивления.

— Бастулозак, — повторил Николай название населённого пункта по слогам, — сам толком не пойму, что это, там городок небольшой, в его районном подчинении есть то ли село, то ли станица, под названием Бастулозак. Я не понял, то ли заповедник у них там, то ли ещё что? Вроде как закрытая территория: на картах нет ни городка Полынного, ни хутора, туда попасть немного сложно… надо, чтоб тебя ждали там! Я ездил после армии, дружок армейский погиб, он родом оттуда, я родителей его навещал после срочной, так отпускать не хотели, звали к себе навсегда, они ждут меня, если что, помогут проехать.

Ольга перебила:

— Ты воевал, что ли? Ну, друг погиб как?

Серебрянцев терпеть не может, если его перебивают, обычно прям закипает от злобы, а здесь отреагировал спокойно! Ох эти, трепетные чувства.

— Нет! Несчастный случай, колесо у «Урала» качал, оно лопнуло и убило.

— И так бывает? Ого, сочувствую. Рассказывай дальше, за свой Бастулозак.

— Там домов полно брошенных, живите — кто хотите! Можно раритетов набрать разных, местные, если ты ничего не бьёшь, аккуратно лазишь и разрешения на это у соседей брошенных домов просишь, позволяют. Отвечаю, заработать там реально! — начал, как бы «заманивать» Олю Серебрянцев, — только уехать оттуда сложнее, чем попасть.

— В смысле? — Протянула Горановская вторую банку с мясом Коле, чтобы открыл штыком, консервного ножа не нашлось, а без него Оля боится вскрывать, вдруг порежется?

— Не знаю, как объяснить, прозвучит бредово! Я-я, когда Бастулозак покидал, менты выпускать не хотели оттуда, ну те, что на въезде в станицу стоят, вроде не держат прямо, но настойчиво уговаривают остаться, склоняют к этому… уехал, пообещав вернуться. Странное не в этом! Друган рассказывал много за малую Родину, якобы кто родился в Бастулозаке, тот уехать оттуда надолго не может, ни по психологическим причинам, ни по физиологическим, болеть начинают вдали от дома… и реально! Серёга на службе несколько месяцев пробыл и у него ноги прям подгнивать начали! И с теми, кто в Бастулозаке долго пробыл, аналогичная история: тянет обратно и всё!

Оля снова перебила:

— Я слышала нечто подобное, мол, в Чернобыле похожее творилось с людьми, заболевали, когда уезжали далеко, они потом туда возвращались и всё проходило, может, из-за радиации? В твоём селе никакие испытания при СССР не проходили?

— Нет! Там нечто другое, Серёга рассказывал, там чертовщина настоящая творится! Уверял, якобы «Трактат о явлении духов», «Молот ведьм», книга Орлова — мелочи, по сравнению с тем, что творилось в их «заповеднике»! Я в Бастулозаке несколько дней пробыл, никакой мистики не случилось, конечно… всё равно, странно там. И, действительно, как вернулся оттуда, так мысль поехать обратно не покидала, прям навсегда! Дядька жив был, говорил — «Это юношеский максимализм! Подрастёшь, потянет в город!» — но дядьки нет больше, тебя… эм… ну… это…

— Забей-ка, я поняла! — улыбнулась Горановская, — продолжай.

— Короче, ничего меня здесь не держит! Места там глухие, граница не за горами правда, но всё равно — глушь! Менты там тебя точно не побеспокоят, главное добраться. Ах, помимо чертовщины, из «стрёмного», говорят, там беглые бандиты шарятся по лесам в округе Бастулозака, хотя тюрем рядом нет, даже заграничные преступники туда стекаются… почему их не вылавливают? Загадка.

Сбивчивый, но детальный рассказ Николая не напугал девушку, напротив, заинтриговал:

— Сильно далеко?

— Очень…

— Блин, — задумалась Оля, — вариант хороший, там бы переждать, но, как добраться? Без документов? Представляешь, если меня где-то менты задержат и пальчики откатают? Они в базе есть…

Серебрянцев задумался.

— Не должны остановить, на «Шестёрке» из области выедем моей…

— Она не развалится? — усомнилась «воскресшая» и пожалела о сказанном: вдруг спаситель любит свою «ласточку»?

— Нет, не должна, зато бросить можно! Нет, не до Бастулозака ехать, конечно! Очень далеко, до Воронежа надо домчать, там у меня другой дядька живёт, по матери, мужик — мировой! Я узнавал, 22-го мая его поезд в те каря едет, он, дядька, начальник состава, уверен: посадит нас без вопросов, поможет, прикроет. Только-о, надо ему сказать, что ты… ты…

— Девушка твоя?

Коля не ответил, засмущался, отвернулся.

— Хорошо, скажем! Могу и поцеловать тебя при нём… в засос, не вопрос.

— Правда? — выпучил глаза Николай.

— Да, — засмеялась Оля. — дядя — это хорошо, уже проще, всё равно, стремно. Вдруг по дороге до Воронежа тормознут? Какой-нибудь план «перехват» будет, они часто кого-то ищут.

— Откупиться попробуем тогда… давай, я у сестры её «Свидетельство о рождении» попрошу? В крайнем случае, остановят если, скажем — ты моя сестра, а паспорт в кафе украли или сами потеряли?

— О как! Ты умный малый! — одобрительно похлопала девушка Серебрянцева по плечу.

— Гы-ы, — расплылся в довольной улыбке мужчина.

— А сестра как без свидетельства?

— Зачем оно ей? Паспорт есть, в крайнем случае, восстановит, ну или вернём, попозже.

— Отлично! — Поднялось настроение у Гонаровской, теперь по-настоящему, без собственного принуждения, — пересидим там с годик, дальше посмотрим! Как раз план мести продумаю… если, конечно, с Вадиком ничего не случилось и он правда хотел меня убить. Ну, узнаешь за него, да?

Хозяин избы утвердительно кивнул.

— Когда поедим? — Наполнила Ольга чайник водой из пятилитровой, «магазинной» бутылки и поставила его греться на плиту. — Я так понимаю, ты меня с собой берёшь, да?

— Конечно! — Ответил радостный Серебрянцев и затих на несколько минут, не веря в собственное счастье, наконец, «спустился на землю», — на днях, погода наладится, деньги за дом получу и мчим. Нам двоим на первые месяцы без сильной экономии точно хватит, на месте уж разберёмся, как заработать.

— Хорошо, — ответила Гонаровская и, сняв с шеи большую, золотую цепочку, а с рук многочисленные кольца, положила их на стол перед мужчиной, — сдай завтра в ломбард, мне без надобности они, брезгую теперь, хоронили как-никак в этом, не пожалели. Это высшей пробы — всё золото, не прогадай, дорогое. Чтоб не обманули.

— Не прогадаю! — усмехнулся Коля, — это я с тобой такой… такой…

— Какой? — Игриво стрельнула гостья глазками, — забей-ка, не отвечай, поняла.

— В жизни я достаточно грубый! — не соврал крупный мужчина, — зачем продавать? Хватит денег за дом, не надо, жалко…

— Не жалко! Твои деньги — это хорошо, но лишними копейки не будут, мне надо одежду купить, ещё кое-что, я напишу утром список, размеры дам. Нижнее бельё не постесняешься покупать?

— Нет, — пожал плечами Коля, — сестра с матерью грипповали, из дома не выходили, я им покупал, чего тут стесняться-то?

— Мало ли, многие парни робеют. Перчатки купи, обязательно, чувствую, ходить мне в них придётся постоянно, пока не доберёмся до твоего Бастулозака.

— Бельё — фигня! Что в ломбарде говорить? Я никогда золото не сдавал…

— Соври, — сыграла девушка в «капитана очевидность», — думаю, если правду скажешь, тогда точно не поверят! Дождь прекратился вроде…

— Ага, — отозвался Серебрянцев.

— Это был намёк на то, что мне нужна вода, корыто и мыло! Мочалка есть?

— Ах, понял, я мигом!

Николай подождал на крыльце, пока гостья помоется. Сказать, — «Он был счастлив!» — этого мало, Николай находился в эйфории! Сердце стучало бешено, но приятно, петь хотелось, плясать, ведь — она — жива! Более того, согласна поехать в глушь, согласна изображать его девушку, готова и поцеловать! — «Надо не робеть, — думал Коля, — и сделать так, чтобы перед дядей, Оля, действительно меня „засосала“! Надо, надо себя пересилить или потом жалеть придётся всю жизнь!»

Перед сном, решили ещё «погонять» чайку под безвкусные хлебцы, здесь, Серебрянцев осмелился спросить:

— Что ты чувствовала? Когда… ну…

— В могиле? Ты можешь прямо говорить? Я — живая, не зомби! Чего ты так меня боишься?

— Извини, я постараюсь. — Искренне пообещал Николай.

— Никак, в «отключке» была, начала приходить в себя, видимо, когда в могилу гроб опустили, традиция ж эта, знаешь? кидать горстку земли на гроб, кто-то, видимо, каменюкой вместо земли и засадил по дереву мне! Я и стала «очухиваться», но всё доносилось «из пещеры», откуда-то издалека. Но с того момента слышала всё, как засыпали экскаватором меня; принимала усилия, чтобы очухаться скорее. Когда в себя пришла… признаюсь, чуть не запаниковала, неприятно оно, в могиле лежать, мысль из головы не выходит: «Вдруг не откопает или не успеет?» — баллон пробовала нащупать, не выходило… потому что его там и не было! Тогда я того не поняла. Взяла себя в руки, стала воздух экономить, временами постукивая в крышку. Уж, когда допёрла: «Меня выкапывают!» — тут словами мою радость не описать, мысленно поторапливала тебя, правда, думала — это Вадик, не суть. Думаю: «Быстрее, быстрее! Чего ты там копаешься? Уже задыхаюсь!» — дальше ты знаешь. — С тоской выдохнула девушка.

— Дела-а! — отозвался Николай и начал широко зевать.

— Спать хочешь?

— Да, очень.

— Ложись, я посижу, належалась уж. Мой, какой топчан? Можно этот, у окна?

— Конечно. Там постелено под пледом, чистое всё, не переживай.

— Пасибки.

Спал Николай отлично! Проснулся около восьми утра, чувствовал себя хорошо, бодро, сновидений не помнил; первый взгляд на соседний топчан — пусто! Ольга сидела за столом, пила чай.

— С добрым утром! — заметила девушка, что спаситель проснулся.

— Привет! Ты не спала?

— Немного, не могу… только засну — гадости мерещатся, будто в гробу лежу. И-и, знаешь, — развернулась она на стуле в сторону собеседника, — что-то ещё было… важное.

— Не понял.

— И когда в гробу валялась в «отключке», и когда засыпала ночью пару раз, я что-то видела, видение приходило, нечто важное! Я голову сломала, пытаясь вспомнить, но не могу! Картинки скачут, а собрать их воедино, удержать, не могу… ладно, иное сейчас важно. Ты завтракать будешь? Опять тушёнка… но и она кончается, я тебе оставила. В город помчишь, купи чего-то вкусного, от консерв отрыжка противная появляется, прости за деликатную подробность.

— Само собой! — начал делать физическую зарядку Серебрянцев, чем удивил гостью: она с детства не видела, чтобы кто-то после пробуждения занимался спортом, но, это ей понравилось.

Погода нормализовалось: солнышко светит, ветра нет, птички поют, испарение от земли идёт; рыба плещется в Донце так, что её в избе слышно, лягушки квакают, куда без них? И-и, орды комаров жужжат за треснувшим после грозы стеклом.

Собираясь в город, Коля давал девушке наставления, он, кажется, перестал робеть пред «мечтой»:

— Если кто заглянет, буржуй тот, например, говори, что ты моя сестра, запомни: Серебрянцева Алёна Николаевна. Сестрёнка не любит это место, не бывала здесь с детства, так что в лицо её никто не знает.

— Запомню. Ты постарайся быстрее, ладно?

— Конечно.

— И за Вадика узнай, окей? — Не отрываясь от составления списка, сказала Горановская: она умеет справлять несколько дел одновременно, например читать и смотреть телевизор, улавливая при этом суть происходящего и на экране, и в книге.

— Сделаю.

— Пасибки. Держи, — протянула Оля листок.

Николай, прочитав перечень необходимого и дойдя до параметров фигуры, присвистнул.

— Надеюсь, это комплимент? — усмехнулась гостья.

— Извини, я… ну… это…

— Да поняла я, забей-ка! Господи, хватит так дрожать передо мной, такой большой, высокий и накачанный, а ведёшь себя, как маленький.

— Постараюсь… это, — почесал мужчина затылок, замялся, не зная, как сказать.

— Что? — вернулась Ольга за стол.

— Может, родителям твоим записку передать, что ты… не умерла? Убиваются ведь?

— Сдурел? — покрутила она пальцем у виска, — нельзя! Во-первых — не поверят тебе! Во-вторых — если поверят, то искать начнут меня и вся конспирация накроется медным тазом. Думай, что говоришь! Да, я знаю, как им плохо… знаю, как… но, — теперь в словах путаться начала Горановская, — но я не могу, — голос её сорвался, девушка заплакала.

Серебрянцев, отбросив робость, поспешил утешить: приобнял, погладил, Оля взяла себя в руки быстро.

— Прости, не время для эмоций! Возможно, потом я им объявлюсь… не сейчас, нет… иди уже, и возвращайся поскорее… жду с нетерпением.

Николай управился до обеда, когда вернулся в избу, девушка спала (делала вид), не стал её будить, дождался пока проснётся сама, поделился нерадостными новостями.

— Начну с плохого?

— Что? — испугалась Гонаровская, — с родителями что-то?

— Они убиты горем, но живы, если ты об этом.

— Фух, — взялась Оля за голову, — не пугай так! Что тогда? С Вадиком всё-таки беда случилась?

— Нет… он… он это…

— Да что? Ну говори ты нормально! Если не заметил, я — сильная! Всё выдержу.

— Короче, он бухает с твоим отцом. И это не самое страшное, Вадик этот, он… он был на твоих похоронах! Я его узнал сразу, убивался у гроба наравне с матушкой твоей… это точно он, такого не спутаешь, здоровый парень, почти как я, ну, чуть меньше… тем более у него белое родимое пятно на волосах.

Настала тишина: «воскресшая», раскрыв рот, стояла посреди избы и не знала, что ответить. Как ни странно, Коля проявил инициативу:

— Я заходил домой к тебе, под предлогом — выразить соболезнования… больше не пойду! Сам чуть не умер, больно на родителей твоих смотреть… короче, пришлось «помянуть» тебя с батей твоим и… Вадиком… я хоть и за рулём, но… ничего, полрюмки всего.

— Как так-то?! — закричала Оля, — объясни.

— Якобы горе их сблизило, раньше враждовали, теперь помирились. Оль, честно, если бы я не знал, что случилось на самом деле, подумал бы, что Вадик по тебе убивается не меньше родителей, настолько он ведёт себя искренне! Я еле удержался, чтобы в морду ему не дать и в окно не выбросить…

— Вот сволочь! — В сердцах разбила Горановская тарелку, — убью его, гада! У тебя оружие есть? — серьёзно уточнила девушка, — ты же охотник? Должно быть.

— От дядьки ружьё оставалось — «ИЖ», я обрез из него сделал, есть и «Сайга», но… оно в надёжном месте, охотничьего билета у меня нет. Ещё «Маузер» от деда, «революционный», но он у дядьки уже в Воронеже, хочу его переправить в Бастулозак, ну, пистолет.

— Плохо, — никак не могла успокоиться Ольга, — убить эту нечисть и уехать навсегда. Фух, — склонилась она к полу, затем распрямилась, помассировала лицо: сосредотачивалась, — нет, отставить эмоции! Я отомщу, отомщу гаду, но потом, когда расслабится… нет, ну, какая сволочь! — Не получалось сохранять хладнокровие у Горановской, оно немудрено.

Коля взял ситуацию под контроль: подошёл и крепко прижал её к себе — помогло.

— Пасибки, — высвободившись из объятий, поблагодарила Оля, — я всё, я в порядке… прости за тарелку.

— Брось — это на счастье! — разбил Серебрянцев вторую посуду.

— Ладно, показывай, что привёз? Как раз отвлекусь немного… скоро уезжаем?

— В Воронеж? Завтра.

— Есть!

Глава 3. Дорога

Прошло почти по нотам: план Серебрянцева по вывозу «погребённой» сработал! Единственное, в Воронежской области «Шестёрку» остановили, досмотрели, под предлогом, — «Вы нам из Ростовских краёв гостинцев запретных не везёте? Проверим?» — по всему видно: заскучавшие гаишники напрашивались на финансовую поддержку. Николай бы в жизни не дал «на лапу», принципиальный! Тем более у него полный порядок — нарушений нет в машине, но-о, у его «сестры» не оказалось паспорта, лишь «Свидетельство о рождении» (пригодилось!), пришлось расщедриться, не беда! Главное, пожелали «Счастливого пути» и отпустили.

Возле дома дяди, Горановская уточнила:

— Так! Теперь я прекращаю быть твоей сестрой, верно?

— Да. — Пожал плечами Коля.

— Становлюсь девушкой, невестой! Хорошо… в этом никто не усомнится, мне бы самой не запутаться! Как меня зовут теперь?

— Ольгой и называйся, дядя, что ли, знает, кто ты?

— Надо отвыкать! Имя в любом случае менять… ладно, временно останусь Олей, в Бастулозаке уже разберёмся.

Гостей в Воронеже встретили с радостью! Угощали, склоняли выпить: Горановская отказалась наотрез, Николай чуть пригубил, с позволения «невесты». Поцеловать «мечту», к сожалению, у Серебрянцева не подвернулось повода. Он, грешным делом, думал к дядьке подойти и попросить о содействии в этом вопросе, вовремя передумал! Поняв, — «Будет странно, если я Семён Никитича попрошу помочь мне поцеловаться со своей же невестой!» — зато спали в зале на одном диване, правда, спаситель не видел, чтобы Ольга отдыхала: он засыпал — она сидела на кровати, просыпался — та же картина! Беспокойства это не вызывало до поры у «жениха», понятно же, какой стресс девушка перенесла, Горановской не до здорового отдыха сейчас.

Через несколько дней дядя устроил молодых в свободное «СВ», под свою ответственность, была вероятность, что «номер» кто-то купит, ехать то почти пять дней, тогда бы теснились в его купе, ничего страшного.

Пронесло! Вагон оставался наполовину пуст на протяжении путешествия. Всё протекало без проблем, но за сутки до прибытия к ближайшей станции относительно Бастулозака, Серебрянцев заволновался, что Ольга давно не отдыхает, так и до сумасшествия недалеко.

Отбросив стеснительность, которая до конца к Горановской у Коли не проходила, он вывел её на серьёзный разговор, мол, — «Почему ты не спишь?» — девушка сперва отнекивалась, утверждала, — «Ты просто не видишь, когда я сплю, так как сам почти всегда дрыхнешь! Пить надо меньше с дядей своим, понимаю, скучно тебе, но я предупреждала, что не выношу пьяных людей!» Потом всё-таки созналась.

— Да, твоя взяла! Я действительно спала последний раз немного в машине, когда в Воронеж ехали, уже голова кружится от недосыпа.

— Почему?! — встревожился Николай, — может, каких успокоительных выпить? Отдыхать надо.

— Нет, ты не понял! У меня не бессонница, наоборот, я из последних сил сопротивляюсь сну!

— Да зачем?!

Оля пошла на искренность:

— Из-за того же! Началось в первый день, когда в избушке твоей спать легла… блин, мне даже говорить об этом сложно… сейчас, подожди, настроюсь. Короче! Когда я засыпаю, сразу «оказываюсь в могиле». И понимаешь? Настолько реально, чудовищно реально! Во сне мне чудится, наоборот, словно то, как ты меня спас, как в домике сохли, в Воронеж ехали, гостили у дяди твоего, сейчас в поезде, будто — это всё грёзы! ну, пока я находилось в литургическом сне, а теперь, напротив — очнулась якобы в реальности! В могиле очнулась, понимаешь?! Приходит убийственное осознание — меня никто не спасал, и не собирается! Что хуже, нет сомнений в подлинности происходящего, намёка на то, что это сон. Знаешь сам, как бывает, когда сильно страшно в грёзах? Ты начинаешь думать, может, не правда? И стараешься пробудиться? Так нет ничего подобного, уверена — это реальность, а сон — это ты и моё спасение! Дальше немного успокаиваюсь, предпринимаю попытки спастись, хочу закричать — рот зашит! Глаза не открываются, не иначе веки склеили, ноги связаны туго почему-то, только руки свободны: колочу ими в крышку, деру оббивку, понимаю, что ногти мои вместе с мясом отрываются, жутко, но боли не ощущаю, такой адреналин, думаю: «Плевать на ногти, новые отрастут! Главное, живой остаться и не задохнуться здесь!» Дышать всё труднее, ощущаю приторный запах и улавливаю каждую деталь, слух обострился, слышу: ветер гуляет над могилой, ленточки на венках свистят, сверчки стрекочут, гроза где-то вдали. Потом… умираю. Обычно, если во сне умираешь, просыпаешься ведь, да? А тут нет! Осознаю — мертва теперь! Тоска какая-то накатывает, что изменить больше ничего нельзя, даже если сейчас откопают — поздно, ибо я — погибла! Понимаю, как плохо родителям, желаю утешить их, увидеть ещё хоть раз. Дальше надежда, что «загробный мир» существует, позволит мне бог или… ну, хоть кто-то, пускай в качестве призрака, но попасть домой, посмотреть напоследок на родных… но ничего не происходит, душа заперта в остывающем теле. Брр. Плакать… да что там? Рыдать охота, вопить! Но нельзя, мёртвые этого делать не могут. Чувствую, как клетки мозга отмирают с каждой секундой, сознание тухнет и тухнет, как глаз у раздавленного или расплавленного «Терминатора». Перед пробуждением в дороге истерила, ты помнишь?

— Да, — подтвердил Коля, — ты так стонала страшно, я тебя толкал — ноль реакции, пришлось на обочину сворачивать и применять усилия, дабы разбудить.

— Вот! И перед пробуждением самым, какие-то видения, они важные, а я не могу их осознать. И ещё из странного: во сне казалось — прошла вечность, на часы смотрю — две-три минуты! Ну пять — максимум. Это настолько жутко… я не трусиха, никогда ей не была, сам понимаешь, раз согласилась смерть инсценировать и в гроб лечь заживо, но повторения того сна, боюсь панически! Я серьёзно, боюсь в свои двадцать лет сделаться седой во сне! Понимаешь?

— Да, — выдохнул Серебрянцев, — надо что-то придумать! Ты не можешь постоянно бодрствовать…

— Знаю, а как?

— Давай, ты попробуешь задремать, я рядом покараулю, как только проявится хоть малейший намёк на ужасный сон, сразу растолкаю?

— Хм… как в «Кошмаре на улице Вязов?» Ладно, давай рискнём. Обними меня, покрепче, и-и, умоляю, не засни сам!

— Клянусь, не засну.

Сработало. Гонаровская поспала несколько часов, лишь под утро застонала, тогда Николай её пробудил… вовремя! Секунда и Оля бы «вернулась в могилу».

— Пасибки! — поблагодарила девушка, — на тебя можно положиться, слово сдержал.

— Да ради тебя я готов… эм… ну… я это, — смелость Николая по отношению к Ольге странная штука: вдруг появляется напор, он разгоняет речевые обороты, готов выразить глубину чувств, но на половине резко сбивается настрой, язык коварно заплетается, мысли скачут, делается стыдно.

Девушка усмехнулась: забавно наблюдать, как спаситель входит в краски.

— Забей-ка, поняла я! Не утруждайся. Мы приехали?

— Нет, следующая станция — наша! Два часа осталось, потерпи. Ах, сейчас дядя обход сделает и придёт к нам, прощаться пора.

— Коль, не пей больше, умоляю.

— Нет, не собираюсь! Дел много, надо как-то «КП» пройти с тобой, без паспорта… решим. Всё-таки не за границу едем. Потом вопрос с постоем уладить, снять там домик у кого или комнату. В крайнем случае, переночевать можно у родителей друга, но мне неудобно, мать его фотографии показывать начинает, плакать… самому выть охота тогда.

— Согласна, неудобно, — потянулась Гонаровская, — пойду умоюсь, пока дяди нет, то испугается меня после пробуждения, страшилу неведомую, — столь нехитрым образом Ольга желала «устроить провокацию», чтобы Серебрянцев «на автомате» сделал ей комплимент и понял: ничего в этом страшного нет… не сработало!

Девушка вздохнула и пошла на попятную:

— Не подумай, я к тому сказала, что, если так продолжится со сном, я быстро состарюсь! Надеюсь, в Бастулозаке есть врач какой, фельдшер? Может, подлечат нервишки?

— Насчёт фельдшера не знаю, а уж бабок всяких полно! — Заверил Коля.

— Их везде много, зачем они мне?

— Заговоры, отвары…

— А-а, ты про этих! Извини, не проснулась ещё, туплю… как вариант… ладно, не скучай, я быстро!

На пустующую станцию путники сошли в пять утра. Распрощавшись с дядей, направились к остановке, куда подъехал первый рейс.

— Не люблю автобусы такие, — сморщила носик Оля, — долго нам на нём ехать?

— Нет, часа два… потом… ну, узнаешь.

— Что? Не поняла? — остановилась Гонаровская, поставив дорожную сумку на тропинку.

— Уходит, — закричал Коля указав на «Пазик», — бежим! Следующий вечером только!

Успели, к счастью.

Девушка думала, они на поезде приедут прямо к Бастулозаку или хоть к Полынному, оказалось гораздо сложнее! Два часа трусились в автобусе, затем поймали попутку, час на ней; потом полтора часа пешком, снова шестьдесят минут на «Пазике»; такси, ещё сорок минут пешком и вот, в четыре вечера, показался долгожданный ПГТ — Полынный, с населением в пять тысяч человек, именно в его районное подчинение формально входил несуществующий на картах Бастулозак.

— Неужели! — выдохнула Ольга: дорога её знатно вымотала, мечтала отдохнуть. Спать, по-прежнему боялась, но полежать бы после контрастного душа не отказалась, — думала, мы не доберёмся!

— Эм, — замялся Коля, — это не всё!

— Только не говори, что наше село далеко! — Округлила зелёные глазки Оля.

— Часа два пешком, — виновато склонил голову без шапки Коля, продемонстрировав причёску с тёмными волосами и вырезом от жвачки.

— Заранее нельзя было предупредить, что столько топать? Хорошо, кроссовки надела чёрные, а если бы в туфлях на каблуке пошла? Такая идея у меня была! Я бы без ног осталась!

— Извини, — оправдывался Серебрянцев, — в прошлый раз я гораздо быстрее управился.

Серебрянцев слукавил, на деле, в прошлый раз он добирался намного, намного дольше! Сейчас получилось быстрее, так как знал дорогу, где и на что садиться. Он специально не рассказал этого Оле, боялся, что испугается и не отправится с ним, а очень хотелось, чтобы она рядом была. Да-а, что там говорить. В прошлом к «КП» Бастулозака Коля подходил, когда темнело; милиционеры, проверив его документы, отказались пропускать в станицу, сказали, — «Нет, ночь опустилась! Теперь или жди у ворот до утра, тепло ночью, или езжай обратно!» — однако сжалились и предложили «койка-место» в расположении, тем более старший караула — земляк Николая, тоже из Ростовской области, из соседнего Новошахтинска, поскольку у него срок командировки истекал, настроение было отличным. Посидели с ним, выпили, малую Родину вспомнили, майор говорил, — «С первыми лучами солнца пропустим, не переживай! Ночью туда лучше не соваться, заблудишься потёмкам или в лесу, или в топях сгинешь, не дай бог. А утром Степаныч приедет, молочник местный, он до Бастулозака довезёт тебя на телеге, я договорюсь!» — сегодня пришли пораньше.

— Ладно, пошли! — подавила приступ гнева Гонаровская, — не обратно же сворачивать. Давай, сперва водички купим холодной?

— С радостью.

Едва молодые покинули пределы Полынного, за спиной послышалось, — «цок-цок-цок», Николай обернулся и узнал молочника, тот остановил повозку над парой чужаков, — «Тру-у!»

— Здравствуйте! — Снял кепку Серебрянцев и быстро надел обратно: стеснялся выреза, надо налысо всё-таки болваниться, — Ярослав Степанович, не узнаёте меня?

Старичок прищурился, ибо без очков видел плохо, натянул левый глаз пальцем, «навёл резкость» и воскликнул:

— Ух ты! Здорова, ухарь! Сослуживец нашего Сержёки? Помню, помню! Ить, молодец какой, обещал вернуться и вернулся! Тык держать. Хотя-я, право, к нам приехать легко, уехать всегда сложно. Имя моё запомнил, уважил… тык, а тебя зовут, как? Стоп, стоп! Не подсказывай, — размахивал руками молочник, — думаешь, Степаныч мозги совсем пропил?! Нет! Тык, сейчас вспомню… Коля!

— Точно! — улыбнулся приезжий, — это сестра моя, Алёна… не подвезёте нас? Устали…

— Тык, кончено! — спрыгнул с битой телеги (запряжённой гнедой лошадью) старичок и протянул руку девушке, дабы помочь залезть, — приятно-с, познакомиться! Пожалуйста, прошу в «царскую карету». Не смотрите, она, право, на вид худая, на деле ого-го!

— Спасибо! — Приняла благородный жест Гонаровская, но с трудом сдержалась, чтобы не отвернуться от Степаныча: разило невероятным перегаром, чего Оля не любила.

Молочник понял это, поспешил оправдаться:

— Извиняйте. Стыдно, право, стыдно! Тык, с кумом вчера посидели хорошенько, а утром в посёлок ехать, молоко везти! Пришлось «поправлять здоровье», а чем? Тык нечем! Остался только «первак» от свекольной, его пить нельзя, воняет и вредно… но-о, трубы так горели, что я осмелился… право, извините.

— Всё хорошо, вы чего? — Улыбнулась девушка.

Ольга осталась поражена новым знакомым: на вид обычный сельский дедок, с примесью «бывшего интеллигента», — невысокий, худощавый, седой человек, который любит часто и много выпить, причём, есть закуска или нет, на количество принимаемого алкоголя не влияет. Говорит много и по-простецки, но имеется в нём, затёсанном и покачивающемся в стороны мужичке, что-то… как сказать? Галантное, что ли? И важнее — доброе! То, что люди в больших городах постепенно утрачивают.

Раскачиваясь на подрессоренной местными умельцами телеге, Гонаровская испытала блаженство! Так хорошо, — «Качь, качь» по сторонам — не хуже гамака. Девушка устроила ноющие ноги на возвышенность, сразу — кайф! Усталость стекает вниз, расслабление пошло по телу до самой головы, которую положила на колени к Николаю. Сопротивляться одолевающей дремоте не имелось сил.

— Разбудишь, если что? — вопросительно посмотрела Оля на спасителя.

— Конечно!

И «потухла». Кошмаров не пришло, как ни странно, потому что слышала сквозь сон: копыта цокают, мужики о чём-то перешёптываются, в общем, Гонаровская понимала — она спит! И как-то контролировала процесс отдыха, вроде осознанного сновидения, оттого устрашающих картинок не наблюдала, как и иных грёз, так, пару раз под конец виделось, словно они в дороге, идут с Колей, что немудрено после целого дня пути с непривычки.

Пробудилась девушка аккурат перед воротами Бастулозака. Телега наехала на огромную выбоину, Оля и подскочила.

— Опять кошмар? — уточнил Серебрянцев, он сам едва не вылетел из телеги, стараясь удержать «мечту»: плевать на себя, главное, чтобы дорогая не пострадала.

— Нет, — замотала немного отдохнувшая «сестра» головой, — ты знаешь, я понимала, что сплю! Как бы осознанное сновидение, но без снов, как таковых, под конец что-то вырисовывалось. Вот бы освоить эту технику сна! Горя не знала.

— Потренируйся. Сейчас тихо! — приложил мужчина палец к губам и перешёл на шёпот, — как ворота проезжать будем, сделай вид, что спишь. Возможно, за документы и не спросят, я сказал Степанычу, мол, у тебя только «Свидетельство», паспорт посеяли.

— А он?!

— Отмахнулся и сказал — ерунда! Типа, скажет — мы с ним, никто проверять не станет.

— Хорошо бы.

Перед тем, как имитировать глубокий сон, Ольга осмотрела «КП»: обычный пропускной пункт, девушка видела похожий в Архангельской области у закрытого города, куда они с мамой ездили к двоюродному брату на присягу, только там солдаты стояли, здесь милиционеры. Ах, одно смущало: караул с оружием, скромные оборонительные сооружения, типа пулемётного гнезда и колючей проволоки с «ежами», стояли по ту сторону шлагбаума! Словно угроза могла исходить не из внешней стороны для охраняемого объекта, а-а, наоборот, изнутри. Гонаровской сделалось не по себе: вспомнила рассказы спасителя о творящейся в Бастулозаке чертовщине, плюс, сюда наложились тени страшных сновидений и недосыпы, оттого лезли в милую голову навязчивые, жуткие идеи. — «Впрочем, — подумала Оля, — граница недалеко, Коля говорил: беглецы в лесах здешних прячутся, возможно, чтобы от них защищаться так странно блокпост и устроили? В самом деле, кого им бояться из глубины родной страны? А вот удар со спины, то да, пострашнее, коварнее».

Претензий у стражей порядка не возникло! Молочник, боясь «разбудить» попутчицу, тихо сказал лейтенанту с автоматом:

— Гости пожаловали ко мне, право, рад! Ить, давно не бывало никого у меня. Кум не считается, того лысого пенька, каждый день вижу.

Караульный, видимо, не вслушивался в речь старика:

— К кому едут? — зевая, без интереса, уточнил крупный милиционер.

— Тык, говорю же — они со мной! Проверять будете?

Офицер посмотрел на Колю, подмигнул ему, показывая, что признал, выпивали же вместе, перевёл взгляд на Гонаровскую, причмокнул с завистью, и сказал:

— Ты бы, Степаныч, почаще девочек к нам молодых возил, хоть каждый день! Желательно, свободных! Цены бы тебе не было! Проезжайте, чего проверять? — и добавил, непонятным тоном, то ли с иронией, то ли угрозой, — в Бастулозак попасть легко, уехать трудно.

Телега углубилась за воротами на полкилометра. Оля «проснулась», поднимать голову с колен Николая не торопилась: с изумлением осматривала пейзажи, они здесь поистине странные… красивые? Да! Но аномальные… всё разное! Словно кто-то делал бутафорию для масштабных съёмок на ограниченном пространстве, т.е. не как в донских степях и остальной России, когда долго повторяется один вид, что в своё время сводило с ума немецких оккупантов, нет! Вот лесок, дальше поле, деревья разные, Гонаровская готова поклясться, что среди сосен видела… пальму. Которых в здешних краях и при усилии генных инженеров не встретишь. Позже показались постройки: сараи, элеватор, кузница, остов сгоревшей, бревенчатой церквушки; вон виднеется холм, на нём развалины… замка! — «Он-то здесь откуда?! — поражалась девушка, — нет, точно, кто-то здесь сериалы снимал и всё это возвёл, иного объяснения не вижу».

— Вам у Светки остановить? — выкрикнул извозчик, чем напугал, равно вывел Ольгу из раздумий.

— Да, возле дома Светланы Игоревны, если можно. Поздно, темнеет, не успеем дом найти, ночь у неё побудем, утром разберемся.

— Добро! — свернул молочник с единственной, главной дороги станицы в сторону небольших, «древних» избушек, — это хорошо, что вы к ней пожаловали! Тоскуют они с мужем без Серёги, ой, право, тоскуют-с! С вами, всё веселее. И ко мне захаживайте обязательно, отказа не приму! Ить, должок за вами теперь, помог проехать, — неаккуратно засмеялся Степаныч, отчего у него выпали «зубы» (челюсть вставная), он ловко поймал их и вернул на законное место, — шучу я! Тык, посидеть вечерком со стариком, право, обязаны.

— С радостью! — ответил приезжий.

Повозка остановилась напротив старенькой, красивой на вид избушки, что располагалась в самом начале поселения, на возвышенности. Гонаровская отсюда смогла рассмотреть самый маленький домик, расположенный отдельно от основного поселения — на отшибе, у леса, — «Наверняка там ведьма или колдун местный живёт! — несерьёзно подумала девушка и ей стало весело».

На шум из домика вышли хозяева — мать и отец погибшего Серёги: не нужно рождаться экстрасенсом чтобы это понять. Настроение Ольги от их вида подпортилось: скорбные лица, горем от них веет за сотню метров, по внешности заметно — из-за утраты единственного сына быстро состарились, выглядят куда старше своих паспортных возрастов. Не хотелось у них останавливаться, не то, чтобы девушка не выносила слёз, скорби… просто по ней самой сейчас родители, да и не только, очень убиваются, вроде как в дороге позабыла про это, теперь вспомнила, тоска накатила с новой силой. Куда деваться? Иных вариантов, по крайней мере, до завтра, нет!

Гостей родители Сергея приняли превосходно, тепло и радостно, насколько это возможно, учитывая их неутихающую, душевную боль по сыну. Угощения быстро появились на столе, да всё вкусное! Казалось бы, вот обычная картошка, как из неё можно сотворить шедевр? А у Светланы Игоревны получилось, не говоря о мясе, рыбе и соленьях. Конечно, во главе стола величалась огромная бутыль самогонки, не иначе позаимствованная в «Деревне дураков», только прозрачная, не стереотипно-мутная. Серебрянцев посмотрел на спутницу, вопрошая взглядом, — «Как поступить? Настаивают, чтобы помянул!» — Гонаровская закатила глазки и пожала плечами, имея в виду, — «Куда деваться? Пей!» — сама отказалась наотрез, никто не настаивал, напротив, хозяева избы похвалили, — «Умничка! Девушкам пить — грех! Коли не пьёшь, тогда нечего начинать, отрава это, от Дьявола оно, но-о… у нас обстоятельства, боженька смилуется, простит».

Посидели неплохо. В этот раз, радуясь гостям, Светлана Игоревна не стала пускать слезу по сыну, не доставала его фотографий. Единственное, печалило Николая: он представил молочнику спутницу, как свою сестру, Алёну! Следовательно, аналогично пришлось её называть и при родителях погибшего друга, и вести себя с Олей, как с сестрой родной, иначе, если захмелевший Серебрянцев осмелится обнять девушку, не как брат, посмотреть на неё, не как брат, а тем более «пригубить», то-о… их неправильно поймут! Вовек потом не оправдаешься, что вы не «кровосмесители», а в деревнях глухих, где народ верующий, подобное деяние пострашнее содомии выйдет! Спать, опять же, пришлось хоть и в одной комнате, да на разных местах, а Серебрянцеву очень понравилось лежать рядом с «мечтой». Эх, ничего, потерпит. Оно временно, главное, Гонаровская — жива, она с ним!

Перед тем, как погасить свет и пожелать гостям спокойной ночи, Светлана Игоревна строгим голосом (до того был исключительно ласковый тон) предупредила молодых:

— Мы на ночь двери запираем, удобства у нас во дворе! Если кому нужда припрёт, в сенях два ведра стоит, красное — женское, чёрное — мужское. До рассвета избы не отпираем, на улицу потёмкам выходить строго запрещено!

— Почему? — вырвалось у Ольги, она не против подобных правил и не собиралась вопросов задавать, как-то само вырвалось.

Женщина помолчала, подыскивая подходящий вариант ответа:

— Лес рядом, в май — июнь, они лютуют особо, в дождливо-грозовую пору, также и по осени.

— Кто, они? — насторожилась Оля.

— Узнаешь скоро, — выдохнула женщина, — пока пускай, они — это будут волки для тебя! — и обратилась к Николаю, — ты береги её, не отдай на прикорм сестрёнку, завидная невеста выросла, для кого-то. Жалко, не для нашего, — всхлипнула Светлана Игоревна, утёрла слезу, извинилась и покинула комнату.

Свет погас. Серебрянцеву постелили на полу, где он и устроился, Ольге на пружинной кровати, с неадекватно мягкими перинами и огромными подушками, которые поднять-то непросто… неудобно девушке, а высказать недовольство — стеснялась. Собственно, спать она не собиралась: подвыпивший спаситель быстро захрапел, выпуская потоки испарений этанола изо рта, а освоить методику контроля сна, бедняжка не успела… тогда, в телеге, вышло чисто случайно.

Гонаровская привыкла к постели: неудобства сменились приятными, расслабляющими ощущениями! Она вслушивалась в звуки ночной природы, что сперва пробивались через храп Серебрянцева, а когда он перевернулся и стих, сделались сказочными, объёмными, ни одни наушники или домашние кинотеатры 5.1 не сравнятся с этим! Ольге нестерпимо захотелось выйти на улицу, чтобы лучше слышать нерукотворные, деревенские симфонии. К сожалению, покидать жилище запрещено, нарушать правила радушных хозяев, гостья не собиралась.

Девушка слушала местную ауру час, второй, не надоедало! Вдруг всё начало стихать, словно ручку громкости неведомая, всесильная рука с небес убавила. Раздался вой собак, лай, потом истеричный визг псов, будто плетьми их злые хозяева стегают за прерванный сон, вскоре умолкли и собаки, их сменил непонятный, явно нечеловеческий стон. Калитка во дворе скрипнула, над избой некто принялся нарезать круги, открыто так, не стараясь скрывать своего присутствия, враждебный незнакомец царапал чем-то стены, стёкла. Оля насторожилась, пробовала рассмотреть через занавески в темноте улицы хоть что-то. Из-под дверной щели пробился слабый свет свечи: кто-то бродил в соседней комнате. Гонаровская старалась дышать «через раз», боясь пропустить нечто важное.

— Уходи прочь! — раздался тихий, но различимый голос Светланы Игоревны: ей с улицы отвечали, Оля прекрасно это понимала, а разобрать слов чужака не могла.

— Уходи, — повторила хозяйка избы, — уходи, заклинаю! Не трави душу, ну, уйди! Ты не наш сын! Чем мы бога так прогневили? Пойду! нет, пойду к Вохрану завтра, пожалуюсь, если ты не отстанешь…

Видимо, угроза женщины поимела эффект: через минуту калитка снова скрипнула, незваный гость покинул приусадебную территорию.

— Пфу, — донеслось до Горановской из соседней комнаты — это тёть Света задула свечу, затем помолилась в темноте, тихо так, слов не различить, но определить, чем именно занимается женщина, легко, и отправилась спать.

«Что сейчас было? — недоумевала Оля, — та самая чертовщина? И кто такой Вохран? Нет, бред… может, я сплю? Как это определить, если мои сны настолько реальны?! Блин, скоро там рассвет?»

Когда солнце встало, девушка всё равно не определила: спала она ночью или нет? Собственно, есть разница? С приходом утра страхи развеялись, спаситель проснулся, засуетился.

Позавтракали, от опохмела Коля отказался, дело не в возмущённом взгляде спутницы, сам не хотел, тоже несильно жаловал пагубное дело, а за последние дни, принял столько, сколько за год не выпивал!

Вежливо игнорируя предложения Светланы Игоревны задержаться в гостях, молодые покинули избу, временно оставив свои вещи в избе, и отправились гулять по станице. Вернее, Оля высказала желание пошастать по окрестностям, а Серебрянцев шёл по делам — в поселковый совет (хоть и станица, а совет почему-то поселковый), решать проблему с собственным жильём! Откладывать важный вопрос он не желал ни на секунду! Ибо находиться рядом с «мечтой» и изображать её брата, контролируя каждое движение, слово, взгляд в её сторону — выше его сил! Так он робость к Гонаровской не победит никогда, не сумеет сблизиться с ней, а это передовая цель, не то что предстоящего лета, всей жизни.

— Не люблю я всякие советы, сборища людей, — пояснила Ольга спасителю свою позицию, — места здесь классные, необычные, хочу погулять, посмотреть. Может, к развалинам замка доберусь, не знаю…

— Только одна не лезь никуда, поранишься, не дай бог…

— Обещаю, не буду! — чмокнула девушка мужчину в щёку, чем «отправила» на облако счастья, — если что, встречаемся у Светланы Игоревны… в крайнем случае, ну, мало ли что? Буду ждать у сгоревшей церкви или у развалин замка. Не прощаемся! Жду от тебя положительного результата касательно нашего жилья, братик.

— Договорились, — «спустился на землю» Коля, — сестра. — ох и не нравилось ему так называть любовь всей жизни.

Глава 4. Бастулозак

Утренняя прохлада капитулировала под напором солнечных лучей. Невзирая на плохое качество (и количество) сна, Гонаровская ощущала себя бодро: легко на душе, весело, петь хотелось! Бастулозак тому способствовал: вечером, когда Оля наблюдала из телеги за пейзажами, казалось, хутор вымерший — ни людей, ни животных, ни птиц не видела! Впрочем, внимания тогда не обратила, её заворожило местное разнообразие природы и построек. Осознала, как пусто было вчера, увидев ожившие улочки, дворы, поля «заповедника». Здесь много людей: у озера, над забавным деревянным мостиком, что выполнен аркой, как в мультиках из детства, собралось человек пятьдесят, не меньше, всех возрастов — доносятся крики, плескания, свисты. Почти в каждом дворике тоже граждане: кто сплетничает на лавочках, кто огородом занимается; вон пастух вывел стадо на лужок. Коты бродят по улице, не боясь многочисленных псов; как ни странно, собаки большие, на вид бродячие, но все упитанные, главное — добрые! Ни одна особь не попыталась облаять незнакомку, укусить, напротив, они виляли хвостиками, прыгали над Гонаровской, заманивая поиграть. Птички разные летают — идиллия, гармония во всём! И воздух, и краски виделись Оле чище, ярче, в общем, Бастулозак утром стал абсолютным антиподом себе же, относительно вечера! На мгновенье стрельнула мысль, — «Может, я всё-таки умерла и попала в иной мир?! Так как в моём, привычном, подобное возможно исключительно в фильмах».

Пускай станица с рассветом преобразилась до неузнаваемости, неизменным оставалось одно: нереальная, «бутафорская» природа и постройки, вся обстановка! ну не бывает так, чтобы на столь ограниченном пространстве, хоть Бастулозак имеет огромные по сравнению с некоторыми городами гектары земли в подчинении (152 км²), столько разнообразия. И откуда среди сосен, вишней, абрикос, дубов, ясеня и кедров, вдруг взялись пальмы с кокосами? Нет, если бы приезжая подобное повстречала где-нибудь в Турции или наших Сочи, то удивилась, но поняла! А здесь-то откуда они?! Конечно, Ольгу это не пугало, не расстраивало — завораживало, радовало. Исключительно потому, что она увидела «сказку» собственными глазами, а в рассказы о подобном не поверила бы никому в жизни, уже не пожалела, что приехала.

Чем ближе к центру подходила девушка, тем больше людей встречалось, оказывается, в станице и школа есть: ребятишки на перемене, предвкушая скорые каникулы, знатно шалили. Кстати, местные, попадавшиеся на пути Гонаровской, глядели на неё странно, не рассматривали с любопытством, как это любят делать многие граждане, особенно в провинции, не старались устраивать допросов, а так, поднимали глаза, чего-то ждали от приезжей, затем здоровались — все, без исключения! от первоклассников, до «ветеранов» неандертальских битв. До Ольги дошло, — «Это деревня! Здесь принято со всеми здороваться! Блин, теперь стыдно, что я это вспомнила не сразу. Ничего, немедленно исправлюсь».

Спустившись к лугам, где кормилось огромное стадо коров, девушка узнала в пастухе молочника! Искренне обрадовалась повстречать знакомое лицо, подошла.

— Вы и пастухом подрабатываете? — после приветствия, подняла тему Гонаровская.

— Куды там! — отмахнулся Степаныч, — не смог утром подняться, тык, кума пришлось просить, чтобы поехал молоко развозить, я, право, не мог. Подлечился чутка, потом вместо него сюда, скотину выгуливать отправился, тык, всё из-за вас с братом.

— Из-за нас?! — удивилась девушка, не поняв, шутит дедок или серьёзно говорит?

— Да! Тык, вы в гости приехали, следовало, право, за ваше здоровье выпить: врезал за Колю, немного, потом за тебя, а пить за даму меньше, чем за мужика, право, совесть не позволяет, тык я и надрался! — с укором посмотрел молочник на собеседницу, будто правда Оля виновата, что Степаныч ночью изрядно перебрал.

— Извините, — улыбнулась девушка.

— Ничего, шучу я! Юмор своеобразный.

Старик достал из-за пазухи неокрашенную армейскую флягу, открывшись, пробка ударилась о корпус, звякнула и повисла на цепочке. Дедок хотел отхлебнуть, вспомнив манеры приличия, предложил сперва Ольге, та на расстоянии учуяла запах и определила содержимое алюминиевого сосуда — спирт. Потому отказалась.

— А я выпью! Тык, за твоё здоровье, сызнова.

— Я бы просто попила, утолила жажду, нет воды у вас?

— Тык, надоить могу-с. Вона, сколько пасётся…

— Спасибо, — отказалась Гонаровская, она любит молоко и всё, что с ним связано, но постеснялась злоупотреблять добротой собеседника, — я именно водички хочу, простой, прохладной.

— Нет, закончилась! — с досадой отозвался Ярослав Степанович, — право, сам к колодцу собирался. Тык, жажду утолить в любом колодце можно, общих, что на улицах, у нас одиннадцать. Так вот, поведаю тебе: из десяти пить можешь смело, вода здесь вкусная, целебная, хоть продавай! Но из одиннадцатого, что над сгоревшей церковю (местные это слово произносят без мягкого знака), не вздумай! То колодец «Одиннадцати ведьм».

— Почему именно 11? — не поняла приезжая.

— Столько их там утопили за два или три века. Проклятый он, право, вода гиблая там, выпьешь и, как малость — захвораешь. Ведьмы те, собой отравили воду навечно, они там и покоятся, ночью вылезают порой… нечасто, к счастью, но и днём, в пасмурную погоду, коли подойти к нему и прислушаться, можно их голоса услышать. Бабы брешут: звёзды днём в отражении воды из колодца «Одиннадцати ведьм» можно рассмотреть, если захотеть шибко.

— Почему его не засыпать тогда? — задала Оля логичный для городского человека вопрос, — раз пить опасно?

— Тык, проклятый он. — Недоумённо посмотрел молочник на девушку, считая, что этими словами объясняется всё.

— Понятно.

Степаныч вторично поднял флягу за здоровье Гонаровской, отхлебнул и разошёлся в разговорах, потянуло на поболтать, видимо, на солнышке эффект опьянения быстрее настиг.

— Вообще, напиться у нас не проблема! И водой, и чем покрепче. Право, к любому дому подойди, никто не откажет жажду утолить, здесь непринято отказывать. Главное, ты здоровайся со всеми, а незнакомым представляйся обязательно, обязательно! Таковы обычаи. Поздороваешься, представишься, и ни в чём не откажут-с! Право, ни в чём! И переночевать пустят, только до заката, как солнце сядет, можешь и не стучать ни к кому, хоть вопи, что убивают, никто внимания не обратит. Также к домам, что на отшибе — не суйся, там либо ведьмы, либо колдуны живут, есть одна изба, она недалече от Светки, где вы гостевали, тык, там их сразу пара: муж, да жена! Право, в их случае — одна сатана, ой, чур меня! — перекрестился дедок, — те может и пустят, но это, из огня да в полымя. Лучше не стараться. А добрые люди, нет, не впустят после заката.

— И вы не впустите меня? — Ольга не верила в россказни молочника, но настроение хорошее, почему не подыграть? Плюс, обижать не хочется хорошего человека.

— Эх! Право, если бы уверен был, что именно ты стучишь — впустил! Тык, энтой уверенности с закатом в Бастулозаке нет! И быть не может. Вдруг, то коемифлет отъелся беглецами лесными, вылез из-под плиты могильной, да побрёл на охоту? Али оборотень? Ты видела, право, сколько у нас разнообразия природы? Тык, это ничто, по сравнению с тем, сколько здесь разношёрстной нежити, бесовщины и чертовщины… тьфу ты! Так что, право, если далеко забредёшь, почуешь скорый закат, бросай всё и беги в ближайшую избу, стучи и говори, что с миром пришла и с богом, до заката пустят везде! А после-е… повторяю, право, даже не пытайся! Бастулозак прекрасен днём, но в тысячу раз он ужаснее ночью. Вот, приметой поделюсь на заметку: чем прекраснее хутор днём кажется, тем страшнее выйдет ночка. М-да. Право, никто не выходит в ночь из людей, кроме ведьм и колдунов, потому, помимо нежити, тебя местные и за юную ведьму принять могут, испугаются. Того глядишь, право, через щелочку и солью угостят из ружья! Так что, ночью не суйся… много здесь жило и живёт смелых людей, тык, после заката ни один не сунется за баз, что там баз? Даже во двор до ветру.

— Совсем никто не осмеливается?

Молочник задумался, решая, — стоит ли малознакомой, но крайне приятной особе, раскрывать сразу все карты? Третий раз отхлебнул из фляги и решил, — следует продолжать беседу:

— Есть один. Прямо наш… батька-атаман. — Произнеся два последних слова, молочник с почтением снял соломенную шляпу и поклонился, — ему и ночь ни по чём, он всему здесь голова! Тык, я, право, его человеком не считаю.

— Кем тогда?! — поддалась Оля интриге, ей нравилось говорить со Степанычем о паранормальном.

— Право, не знаю, как объяснить. Сейчас по телевизору повторяют старый сериал, про Геракла, смотрела?

— Конечно, в детстве обожала его, наравне с Зеной.

— Тык, батька наш что-то вроде того, человек-то, он человек, право, только наполовину! Некоторые его Вохраном зовут.

— Ааа, — вспомнила девушка ночное представление, когда Светлана Игоревна пригрозила неведомо кому этим именем.

«Неужели всё-таки это был не сон?» — обожгла догадка сознание Гонаровской.

— Слыхала уже о нём?

— Да, ночью! — призналась Ольга.

— Ну, познакомлю, при случае.

— Ладно, пойду я, погуляю. К колодцу проклятому схожу, попробую послушать его и звёзды рассмотреть.

— Сходи, только не вздумай пить из него и не упади.

— Пасибки, за предупреждение, не буду, обещаю.

— Кстати, где брат твой? Чего одну оставил? Тоже перебрал ночью, болеет? Подлечить?

— Нет, он в поселковом совете, жильё выбирает.

— Тык, это хорошо. Ты погодь маленько, ещё чего поведаю тебе дельного. Вам правленцы, право, могут хату предложить ту, что из кирпича и со вторым этажом, зелёным цветом крашена, облупилась только краска… тык, ты послухай старика — не бери его!

— Почему? Тоже проклятый?

— И да, и нет! Не бери и всё! Право, пожалеешь. Особенно ночью: покинуть его ты не сможешь, и он изведёт тебя…

— Пасибки, что предупредили. Я пойду?

— Ступай, с богом.

«Что из колодца пить нельзя, — на пути к церкви рассуждала Гонаровская, — я верю, действительно, вода может быть отравлена трупным ядом, слышала про такое, но чтоб дом изводил… цыц, перебор. Если понравится, возьму! Вот назло всем и возьму, пусть знают: я — смелая девочка!»

Безлюдно над остовом сгоревшей церкви, здесь Бастулозак похож на себя вечернего, единственное, доносились крики с озера, слышался лай собак, пенье птиц из леса. Ольга с любопытством осмотрела обугленные брёвна, потрогала упавший купол, вымазавшись сажей, решила отыскать колодец «Одиннадцати ведьм» и постараться вымыть руки, — «Пить нельзя, я помню, — рассуждала городская, — но речи про запрет на умывание из него не велось!»

Источник воды отыскать нетрудно, он располагался между лесом и поваленной оградой церквушки. Видом колодец не походил на заброшенный: красивый, как и всё в Бастулозаке днём, сложен из добротного дуба, не заросший, не гнилой; козырёк стоит, ворот имеется с ведром, старинная кружка ручной работы (не штамповка) привязана к поручню, «одиннадцатый» манит к себе, соблазняет, — «Испей воды из меня, путник, испей!»

Приблизившись к срубу, девушка выявила странное: некто недавно рассыпал из овса, явно не пожалев крупы, магический круг, да, как Хома в Вие мелом рисовал.

— Суеверный народ, — выдохнула Оля и хотела переступить овёс… не вышло.

Не в физическом смысле: её не держала незримая стена, здесь не образовалось магнитного поля, — по психологическим причинам. Вроде понимает — ничего страшного, но не может перешагнуть. Аналогично боялась укол сделать себе в ягодицу первый раз: шприц наполнен, игла обнажена, он занесён — бей! Нет! Что-то останавливает! Пересилила страх: стерев белыми, пыльными кроссовками часть круга, прошла. Подняла нетяжелую крышку, заглянула; как водится, проверила наличие эха, крикнув в глубину — «Ух», — постаралась рассмотреть воду. Досада, звёзд не видать! Там плавало тряпка, вроде шаль, ничего особенного, но желание набирать воды, чтобы вымыть руки пропало… временно.

Гонаровская осмотрелась — никого: стеснялась, что станет прислушиваться к «проклятому» колодцу, с целью услышать утопленниц, и кто-то заметет, засмеёт. Убедившись, — «Вокруг пусто», — снова заглянула в глубину и-и… вдруг увидела в отражении воды ночное небо: месяц, звёзды, даже спутники Юпитера, казалось, уловила взором, чего в обыденной жизни без телескопа не получалось. Ольга зажмурилась, помассировала веки, посмотрела — ничего! Тряпка, и та пропала, — «Утонула, видимо, — подумала девушка, — меня реально глючить начинает. Надо решать со сном, — не поверила Гонаровская глазам, в буквальном смысле, — правда, стоит знахарку подыскать, может, травками отпоит меня от кошмаров? Или фельдшер лучше, если есть? Иначе свихнусь! Сейчас звёзды в воде днём увидела, наслушавшись баек от пьяного молочника, а завтра? На летающей тарелке над лесом с венерианцами начну рассекать?»

Дальше хуже, появилась непреодолимая жажда! Причём, утолить её желалось приезжей именно из колодца «Одиннадцати ведьм». Тяга невероятная, она нарастала… пока мешало осознание — нельзя, вода может быть ядовитой! Подобное желание Оля испытывала однажды, в 11-ом классе, ей требовались деньги, чтобы воплотить подростковую мечту, на которую просить средства у родителей или Вадика стеснялась и вдруг, она оказалась одна в кабинете директора, увидела в приоткрытом сейфе крупную сумму, собранную на новые компьютеры. Пятитысячные купюры лежали перед ней, возьми немного, никто не узнает, на тебя никогда не подумают — никогда! Ты хорошая девочка (до поры числилась), а до тебя сюда заходило с десяток хулиганов, и сколько ещё придёт, их и начнут трусить. Тогда преградой — равно судьёй, выступала исключительно совесть! И здесь так, понимает — нельзя! А хочется. — «Надо испить, — подсказывало Гонаровской одно „Я“, — 21 век наступил, 2010-й год, полно верить в сказки! — Второе „Я“ отговаривало, — Нет! Отравишься, подцепишь заразу неизлечимую! Мало тебе, что спать не можешь нормально, инфекцию желаешь догрузкой?» — подключилось и третье «Я», оно заслонило два предыдущих, — «Ты — сильная девушка! Докажи!» — и ворот с грохотом отправил звенящее ведро на глубину.

— Не вздумай пить из него! — тяжёлым басом раздалось за спиной, мало того, внезапно, ещё и очень громко. Оля испугалась и-и… сорвалась в колодец. Сердце замерло, в голове за мгновенье пронеслось тысячу вариантов того, что ждёт впереди: боль, немыслимо холодная вода, утопление в муках. Успела во второй раз, после гроба, попрощаться с родителями и белым светом, с Николаем — первый.

Нет! Могучая хватка поймала девушку за ногу, больно сжав её, некто с силой вытащил Гонаровскую наружу одной, левой рукой и отбросил в сторону. Пролетев не меньше пяти метров, Оля пала на поросшую травой кучу песка, оставленную здесь со времён, когда церковь принимала прихожан. Больно, но не фатально. Приезжая зажмурилась, простонала, не открывая глаз, помассировала ушибленное плечо и возмутилась:

— Коля, нельзя аккуратнее? — она оставалась уверена: её в очередной раз спас Серебрянцев, иначе, у кого может быть такая сила? Ошиблась.

— Я не Коля. — Повторился грозный бас, Гонаровская вскрикнула.

Перед ней, заслоняя солнце, величался огромный, не меньше, чем два метра ростом, широкий в плечах мужик, весил он навскидку килограмм 150, то и больше! Шея — бычья! Облачён в некие древние, «батрацкие» лохмотья, каким позавидует любой гардероб киномастеров ужаса: они вымазанные, напрочь рваные, неясно, как удерживались на могучем, десятилетия немытом теле? На голове чужака длинные волосы, взъерошенные, как от удара током, если бы свисали, верно, доставали до пояса бродяги; ногти длиннее и острее лезвия классической опасной бритвы, пускай и забитые грязью. Одно оставалось в нём чистым, оттого на фоне остального аномальным — зубы! У мужика ровные, большие и блестящие зубы, куда там Голливуду! Поражал и взгляд, безумный взор. Не пьяный, не «под веществами», именно — безумный! Не надо получать диплом специалиста, дабы определить — обладатель таких глаз — сумасшедший.

— Проклят колодец, — невозмутимо поведал великан, — церков потому здесь и возвели, думали, изведут утопленных ведьм. Но долго церков не простояла, сожгли её.

«Ага, местный, — проснулись в экстренной ситуации аналитические способности Гонаровской, — дом божий без мягкого знака произносит», — вслух, робко уточнила:

— Кто сжёг?

— Не могу сказать. Ты нездешняя, я вижу… городская?

— Д…д… да, — заикаясь, ответила Оля.

— Городские — безбожники! — сделал вывод оборванец, без упрёка в голосе, — значит, ты сможешь мне помочь! Я спас тебя, отплати добром, заклинаю! Исполни мою просьбу.

С этими словами мужик направился к приезжей, тогда девушка обратила внимание на иную деталь: «причиндал» выступил из рванья громилы, он болтался между ног, грязный настолько, что за копчёный мог сойти. Увидев это, Оля недвусмысленно представила, о чём попросит бродяга…

Позабыв про, — «Я — смелая девочка», — Гонаровская вскочила, завопила на всю округу, разукрасив небо над лесом в чёрный цвет — это стаи ворон вспарили от эха девичьего крика. Бросилась нарезать круги между обугленных брёвен, бросая попутно попадающиеся вещи в преследующего громилу. Не убегала по прямой Оля умышленно: опасалась, что «скоростные качества» у силача превосходят её десятикратно, оттого быстро настигнет и исполнит грязное дело, своим грязным «инструментом».

Великан преследовал Олю, но без угроз, напротив, старался успокоить:

— Дева, дева! Ты не так поняла! Остановись, заклинаю, мне нужна помощь!

Ольга начала выдыхаться, потому использовала «последний шанс»: схватив обгоревшую доску с выступающими по краям, кованными гвоздями, с разворота обрушила «оружие» на голову врага. Попала хорошо, но… огромный «чан» со взъерошенными волосами и на миллиметр не повернулся на бычьей шее в сторону от удара.

— Да! Правильно! — неясно, чему обрадовался здоровяк, — об этом желаю попросить: убей меня, заклинаю, убей! Ибо лишь раз в месяц я становлюсь человеком и меня легко сразить, избавь от вечных мук! Второе столетие страдаю я… только, таким ударом меня не убить, я наклонюсь, а ты вдарь по затылку.

«Точно больной! — подумала Оля, — ну нафиг!» — бросив доску, наконец побежала по прямой. Верзила следом.

— Убей меня, заклинаю, убей! Сам не могу, иначе проклянёт бог навсегда! Если другой кто меня сразит, мне даруют прощение, я стану жертвой, убей меня.

Предела радости нет — Гонаровской навстречу выбежал Серебрянцев! Уставшая девушка мигом спряталась за спину сильного мужчины. Конечно, Коля значительно уступал в габаритах оборванцу, всё же, шансов на противостояние у него куда больше, как минимум — задержит. Спаситель не стал применять физической силы: он выхватил из-за пояса здоровенный пистолет (Маузер С-96) и направил на великана.

— Стоять, завалю! Не сомневайся, за неё я любого убью и плевать, что будет потом!

— О! — остановился незнакомец, — у тебя и писткар есть?! Заряжен?

— Не сомневайся.

— Тем паче, убей меня, а?

Просьба знатно поразила Николая, он открыл рот, желая спросить, — «Чего?!», — не получалось.

Ольга из-за спины подсказала:

— Он больной на голову! Сделай что-нибудь, но не стреляй в него, прошу.

Серебрянцев сделал отвлекающий маневр и рукоятью дедовского пистолета ударил незнакомца в челюсть. Сработало, нокдаун!

— Пошли скорее отсюда. — Попросила Гонаровская своего дважды спасителя.

Добравшись до крайних избушек, молодые остановились возле хорошего колодца: попить, отдышаться. Ольга постаралась успокоиться, для чего следовало поговорить:

— Так и знала, что сказок не бывает: с утра всё протекало чересчур хорошо, все люди добрые в хуторе, ага, как же!

— К лесу не надо ходить одной просто, — поднял Коля ведро из глубины и наполнил кружку, расплёскивая воду по сторонам, — предупреждал ведь тебя, что беглые там водятся. Чего я отпустил тебя одну? Дурак! Ещё к замку хотела сунуться, в глубину леса, а если группа целая напала бы?

— Фух… я не трусиха! — возвращалась смелость к Гонаровской, — но согласна, одной туда лучше не соваться. Ты всё-таки перевёз сюда оружие? Рисковал-то как.

— Поэтому тебе и не показывал до поры, чтобы не переживала.

— Ага. Ты за жильё договорился?

— Да! Снять не получается, попросту никто не сдаёт целый дом, если только на подселение к кому, но я не хочу с посторонними. Предлагают потому три варианта хат, которые свободные, брошенные. Относительно бесплатно, следует за год вперёд налог за землю оплатить, свет само собой тянуть, платить электрику за работу и материал. Дали условие, что он не будет брошен по осени, требуется составить договор об аренде, говорят — это быстро, а въезжать можем хоть сейчас. Короче, мелочи! Я пробежался по ним быстро, по вариантам, с улицы осмотрел, хотя ключи там спрятаны везде под сливными трубами с торца, знаю, где примерно, Антоныч объяснил. Не заходил внутрь, решил: с тобой нужно посоветоваться, одному неправильно. Потом, на последнем, третьем, на мой взгляд — лучшем варианте, услышал твои крики от церкви, бросился на выручку.

— Пасибки, что прибежал вовремя! Стоп, а тот, лучший вариант это не дом со вторым этажом, зелёного цвета?

Серебрянцев посмотрел на девушку с удивлением:

— Да, он! Только там не второй этаж, мансарда. Ты откуда знаешь?

— Молочник рассказал, говорил, мол, дом тот проклят, не берите его.

— Чушь.

— Согласна. Ладно, раз говоришь — он лучший, пошли сразу к нему, доверяю твоему вкусу: раз тебе нравятся такие девушки, как я! — подмигнула Оля, — шучу, не входи в краски. Кстати, это правда, что ты за меня убьёшь любого? А?

— Да я это… ну… как его… это…

— Хах, забей-ка! — подтянулась «мечта» к Николаю и чмокнула в губы, — веди к хоромам, которые нашими скоро станут.

Глава 5. Оборотень

Потенциальный дом Гонаровской и Серебрянцева располагался на противоположном конце станицы относительно Светланы Игоревны (та жила на въезде) и стоял чуть поодаль от соседей, на отшибе. — «Колдун или ведьма жили тут?» — усмехнулась про себя Оля, вспомнив россказни молочника.

Пробрались к дверям ветхой пристройки с трудом — мешали прошлогодние заросли и свежие, давно не занимались огородом. Упомянутая пристройка, сараи, душ, уличный туалет — ремонту не подлежат. Труха одна, а не доски, их следует заменить в перспективе; сад в сорняках, в диком и винном винограде; яблони и груши — высохшие, годятся в лучшем случае на дрова, из живых плодоносных (взрослых) — много вишен, черешня и могучий, высоченный абрикос, сорящий ветками при порывах ветра. Странно, забор по периметру из рабицы сохранился в приемлемом состоянии, кажется, без дырок, что спорно, нужно сперва разобраться с сорняками и оккупировавшем всё хмеле, потом делать выводы. Калитки (как и пальм) нет.

Домик, не считая разваленной, деревянной веранды, в хорошем состоянии: не просел, нет трещин на кирпичных стенах, краска облупилась только. Стёкла на месте, крыша покрыта хорошим, чистым и ровным, важно — не битым шифером, выглядит он прям новеньким, гвозди блестят на солнце. Единственное, печная труба представляет угрозу хрупкой кровле, кирпичи могут рассыпаться при хорошей непогоде и побить всё вокруг себя, чего допускать нельзя, если молодые планируют зимовать здесь.

Дел, конечно, много, начинать следует с малого, с уборки! Правильнее — с перекуса, потом уж порядки наводить.

Пристройка в отпирании не нуждалась — Коля коснулся ручки и дверь слетела с петель, вторая преграда, что вела непосредственно в дом, та хорошая, крепкая дверь, пришлось повозиться со ржавым замком. В помещении относительно улицы — холодно, витают приторные запахи сырости и старья, обои обвалились, штукатурка местами осыпалась. Полы деревянные, крепкие, не скрипят; мебель есть, достаточно старая: от дореволюционных раритетов (в плохом состоянии), до перестроечных «дефицитов». Везде разбросан хлам: пластиковая посуда, поломанные игрушки, цветочные горшки, садовый инвентарь выборочной пригодности, газеты, книги и далее по списку, выбрасывать придётся много.

В доме четыре комнаты, во второй неплохая лестница, что вела на мансарду изнутри, где тоже горы добра, разбирать которые выйдет интересно! Наверняка, для любителей старины отыщется пара-тройка раритетов, молодые займутся этим потом, сейчас здесь нестерпимо жарко, как в бане: крыша нагрелась, плюс стены вагонкой обиты. Николай окно открыл, пусть проветрится.

Тщательно рассмотрев владения, Гонаровская осталась довольна. Случается, попадаешь куда-то или берёшь впервые вещь, либо садишься в машину при её покупке, неважно, просто сразу чувствуешь — это твоё! Радовало и то, что много дел предстоит, они помогут отвлечься от тяжких мыслей, которые до поры отгоняли Бастулозак (своей необычностью) и небольшие приключения, дорога опять же. Оля понимала: если она останется одна, без поглощающего разум занятия, возникнет самоедство, тоска по родителям, жалость к ним, убиваются ведь из-за её «смерти», обострится обида за предательство со стороны Вадика и прочее.

— Правильно, что сюда пришли, — сделала девушка вывод, — другие варианты и смотреть незачем, мне здесь нравится. А в проклятия я не верю! Сама любого прокляну! А тебе, как здесь?

— Ай, мне всё равно, главное, чтобы ты, — хотел выдать смелое признание Серебрянцев, но «сел в лужу» и запнулся, — ну, я того… это… как его… ну…

— Забей-ка! — рассмеялась девушка, поняв, что имел в виду спаситель, — ничего, скоро отучим тебя от стеснений, возможно, ночью этой? Кто знает?

— Ага, — расплылся в глупой улыбке мужчина.

На деле Коля обманул девушку (впервые): он не смотрел другие варианты. Во-первых, — Антоныч, член правления, настойчиво советовал именно дом с мансардой; во-вторых, — Николай сам склонялся к нему… причина? Банальная! Участок на отшибе, соседи далековато, следовательно, меньше заметно, что делают «брат» с «сестрой», легче сблизиться с Олей, не попав под осуждение местных или хуже того — преданию остракизму за тяжкий грех. — «Эх, не следовало молочнику говорить, что Оля сестра моя, — сокрушался Серебрянцев, — ну-у, что поделать? Уже по всей станице разнеслось, придётся поддерживать легенду».

Перекусив, надоевшей Ольге тушёнкой (и это находясь в хуторе!), принялись за уборку, вернее, сперва за перебор вещей, что-то выкинуть, сжечь, нечто сохранить, но убрать подальше; за перестановку и прочее.

Николай испытывал противоречивые чувства, чем дольше он находился в доме, тем отчётливее они ощущались. С одной стороны, интуиция подсказывала, — ты на своём месте! Здесь вы и должны быть! С иной, — Серебрянцева нечто смущало, а если Гонаровская выходила во двор, оставляя напарника в помещении, мужчине казалось — за ним наблюдают, прямо пристально исследуют взором! Озирался не раз, думал, — «Может, живность какая? Котик живёт здесь, белка, крыса?» — Хоть кто-то, кто мог пробуждать непознанное эволюционное чувство древнего охотника, которое даёт понять, — «Ты не один! обернись, или умрешь». Нет — пусто! Пауки только в углах, «домашние», неопасные для человека — «Фланговидный фолькус», они не в счёт.

Делиться смятениями с Ольгой не стал, мол, — «Подумает, что я повёлся на местные предрассудки и засмеёт! Нет, надо сильным в её глазах оставаться. И потом, наверное, мой нервоз связан со сменой обстановки, с водоворотом событий… немудрено! То Оля „умерла“, потом я откопал её живой, в догрузку со мной согласилась поехать! Да, надо потерпеть, оно пройдёт».

Когда к забору подколесил член правления Василий Антонович Рыжевойтов, на битом «Рафике» (РАФ-2203), в прошлом маршрутном такси, ныне переделанным под фургончик для сельских нужд, Коля обрадовался. — «Развеюсь немного!»

— Это председатель? — уточнила Гонаровская, выходить и знакомиться не спешила, успеет! А если сейчас отвлечься от хлопот, потеряется «заводка», воцарится лень.

— Не-а, у них нет председателя, как-то по-другому: четыре члена правления и решают они всё путём голосования. Ах, есть пятый, некий Вохран, он типа серого кардинала, официально не входит в местную власть, зато имеет «право вето», редко появляется в правлении, как придёт, что-то скажет, все по его воле и поступят.

Ольга подумала, — «Что за Вохран загадочный? Ещё не видела, а уже заинтриговал!» — озвучивать мысли не стала, ответила:

— Ну поезжай с Антонычем, чего он ждёт? Бибикалку спалит скоро.

— Ты не хочешь со мной?

— Нет… я здесь повожусь, только ты недолго постарайся.

— Хоть выйди поздоровайся.

— Езжай, потом на новоселье его позовём и тогда познакомимся. Кстати, насчёт новоселья…

— Чего с ним? — не понял Коля.

— Надо как-то отметить, людей собрать, Светлану Игоревну с мужем, молочника, ещё кого-то, чтобы со всеми перезнакомиться, у них так принято. Для этого необходимо сперва всё в порядок привести, потом продуктами разжиться, наготовить. Точно! Насчёт еды, новоселье-новосельем, но ты привези, чего покушать из натурального, в самом деле, находимся в деревне, а питаемся тушёнкой.

— Блин! правда, — хлопнул себя по лбу Николай, — чего купить?

— Яиц возьми, хлеба домашнего если найдёшь, обожаю его! Мяска, колбаски, от сметаны не откажусь. Я — всеядная! Бери на своё усмотрение, главное, чтоб домашнее было. И умоляю, никакого алкоголя, хватит пить.

— Не вопрос! Организую в лучшем виде.

— Всё, поезжай. — Чмокнула девушка Серебрянцева в щёку.

Коля уехал по делам. Сперва следовало к Светлане Игоревне заехать, она обещала дать необходимых вещей на первое время: постельное, подушки, раскладушку (в огороде загорать) и так далее. Затем к электрикам, договориться за проведение света; в местный магазин, за бытовыми мелочами, типа свечей, керосина, фонарика и много прочего; еды натуральной раздобыть… она в магазине должна продаваться по идее.

Ольга принялась за влажную уборку: тряпок хватает, хорошие метла и веник есть, отсутствует химия, вроде хлорки, не говоря о более мощных, совершенных средствах, зато мыло хозяйственное отыскалось, много кусков советских лет — это не хуже!

Оставшись в одиночестве, Гонаровская принялась разговаривать, не с собой, с домом! Передалась привычка от родителей: мама с папой всегда к любимым вещам относятся, как к воодушевлённым, разговаривают с квартирой, дачей, помидорами, что растут на грядках; стиральной машинкой; отец, естественно, автомобиль считает не только живым, но и полноценным членом семьи! Потому и Оля, убирая, нахваливала владения, — «Сейчас мы тебя уберём, станешь самым красивым и уютным домом в мире. Ты молодец, стены сохранил, не покосился, а подчинить, подчиним, ты потерпи! Главное, береги трубу печную, чтобы шифер наш не испортила, если станешь протекать, будет и тебе, и нам плохо».

Николай вернулся через три часа, около четырёх вечера, для Ольги время пролетело незаметно: увлеклась хлопотами, причём не устала ни капли, невзирая на сбитый режим.

Серебрянцев, при помощи нового приятеля — Антоновича, выгрузил из жёлтого «Рафика» вещи. И странность: член правления не заходил в дом, то, что вытаскивал из фургончика, он складировал у порога пристройки с оторванной дверью, а внутрь проходить, казалось, боялся.

Поскольку Николаю требовалась силовая помощь в комнате (Олю неудобно привлекать), он начал уговаривать дедка пособить, тот согласился и сделал неуверенный шаг через порог. Не успел Рыжевойтов занести в ветхую веранду вторую ногу, ему на голову упала дощечка с гнилой крыши. Старичок выскочил на улицу, проявив подростковую ловкость, гнев залил его глаза, он набрал максимальное количество воздуха в лёгкие и собрался разверзнутся проклятиями, да с матами, каких городские уши не то что не слышали, в интернете при большом желании не отыщут! Помешали! Появилась Оля и член правления мгновенно успокоился, улыбнулся. Он изучал приезжую с интересом, не иначе сваты невесту на смотрины вывели к нему, аж рот раскрыл, обнажив идеальные не по годам зубы. Увидев полость рта Рыжевойтова, Гонаровская с восхищением отметила, — «Где у них стоматолог такой шикарный? Что оборванец утром блестел зубами, что этот дед, у всех голливудские улыбки… ну, за исключением молочника… тот не в счёт, пьёт много. Надо узнать, на будущее». После пробежалась взглядом по остальным частям гостя: обычный, сельский житель преклонных лет, навскидку — ему недавно перевалило за семьдесят; худой, невысокий, седой, пожелтевшие пальцы говорят — заядлый курильщик. Одет скромно, в дешёвое, но аккуратное, вещи чистые, местами небольшие, качественные латки (сразу ясно — женат!); белая, клетчатая рубашка и чёрные брюки — выглажены, лакированные туфли блестят.

— Во! сестра твоя вышла, — махнул девушке Антоныч.

— Здравствуйте, — приблизилась к дедку городская и, сняв хозяйственные перчатки (резиновые), подала руку. Целовать он, конечно, не стал, но деликатно принял жест: боясь сделать больно, пожал бархатную ладонь Гонаровской.

— Хороший дом! — начал без прелюдий член правления нахваливать «хоромы», — лучший вариант на станице. Я брату твоему говорил — добротнее не сыщете! Оставайтесь здесь. Соседей нет тем более, а вы молодые, люд у нас любопытный, смущали бы вас расспросами, советами, подсматриваниями, сплетнями, тьфу-ты! Не сегодня, так завтра, каждый из вас по паре найдёт: ты, — указал он набитой курительной трубкой из кости на Колю, — невесту подыщешь, али нет, поможем! А ты, — перевёл Рыжевойтов раритетный предмет с табаком на девушку, — жениха, эге-ге! Хороший дом, не вздумайте менять.

— Мы знаем, — засмеялась Гонаровская, — вы нас прям уговариваете остаться. Зачем? Мы никуда не собираемся, сами нам вещи привезли. Мы уборку начали, дела планируем.

— Во! — чиркнув охотничьей спичкой, заново растянул старик трубку, — дел много! Труха одна во дворе, летницу менять. Ай — это не беда: материалов у нас много, обращайтесь, выделим досок бесплатно с заброшенной лесопилки, мы новую два года назад открыли, да так дело пошло, что со старой материал и девать некуда, гниёт там. Я вон, зайти не успел к вам, уже чуть не убился! Потому если новоселье надумаете справлять, лучше во дворе, ить лето почти, а у нас, когда тепло настаёт, в хатах днём сидеть, особенно без дела, считается зазорным. Ладно, поеду я, до встречи.

— До свидания.

Обособленного впечатления Антонович у Ольги не оставил (кроме пары деталей, но забыла о них быстро): обычный дед, ничего не выделяет его среди тысяч других, встречавшихся ранее, за исключением идеальных зубов. Ах! взгляд слегка смущает: рассматривает Рыжевойтов приезжую «по голодному», что немудрено — новая девушка из города, любопытно. Его глаза «острые», левое веко подёргивается — это не отталкивало, не пугало, скорее напротив, старик умел располагать к себе, не настолько, как молочник… всё же.

— Диван он так и не помог мне сдвинуть, — с досадой выдохнул Серебрянцев.

— Пошли! — бравировала Оля, — и не смей думать обо мне, как о слабачке, меня это оскорбляет, равноправие в мире давно.

Молодые справились без сторонней помощи. Закончив с уборкой, разумеется, не со всей, её тут на неделю, с той, что планировала Гонаровская на сегодня, вышли во двор, перекусить. На природе аппетит лучше, а в домике к вечеру становилось душно, солнце припекало знатно.

Избавиться от противоречивых ощущений касательно нового жилья у Николая не получалось, наоборот, к вечеру хуже становилось. Они сидели посреди двора, для чего специально пропололи сорняки, Коля спилил мешающие ветки вишни и получился «островок» среди исполинских дебрей. Находясь на расстоянии от жилища в десяти метрах, вкушая натуральные продукты, Серебрянцев ощутил, — дом «добрался до него» и на улице, опять кажется, кто-то следит за ним. Мужчина поворачивался к хате спиной, делалось противнее, интуиция била тревогу, — «На тебя сейчас нападут сзади!» — если сидел к строению фронтально, всё равно не по себе, мерещилось, что стёкла мансарды — это глаза здания, они с ненавистью изучают Колю, ждут подходящего момента, дабы его поглотить. Усугубляли знакомые, противоречивые чувства: с одной стороны, — «Мне здесь не нравится, желаю уйти! Дом меня невзлюбил!» — с иного ракурса, — «Нет, это лучшее место для нашего проживания с „мечтой“ в Бастулозаке, надо скорее обживаться».

К шести часам вечера Николай сумел вернуть контроль над мыслями, — «Я с ума схожу, что ли? Главное, чтобы милая не заметила моего нервоза. Так… надо развеяться!» — и предложил Ольге, не раскрывая истинных причин желания ненадолго уйти:

— Душно мне чего-то. Может, прогуляемся? К озеру сходим, сполоснёмся.

— Я только за! Но там людей много, со всеми здороваться придётся, знакомиться… мой мозг сейчас не вынесет столько новой информации. Давай к замку сходим? Одна, признаться, после встречи с тем громилой, побаиваюсь… только — это секрет, наша тайна! Если скажешь кому, что сейчас услышал, я тебя задушу. — В шутку потянула девушка руки к шее спасителя.

— Хорошо!