Бесплатный фрагмент - Балканский вариант

Балканский вариант
Глава 1. «Паркер»

Прошло всего два с половиной года после такой драматической «посадки» Серёжи, когда счастливая Жанна в раннем утреннем звонке сообщила сонной Наташе, что в этом месяце его уже должны условно-досрочно освободить. Это, конечно же, стало возможным только благодаря нашим общим стараниям. Кроме того, суд принял во внимание его вызволение из Китая и «явку с повинной», хорошее поведение и полное сотрудничество со следствием результатом чего стало большое количество арестов лиц, подозреваемых в пособничестве международному наркотрафику здесь в России и за рубежом. Особенную прыть в этом вопросе проявили китайские сыщики, которым удалось-таки, мягко говоря, заметно ослабить влияние группировки «Чхо Лонг», отправив за решётку значительное количество её главарей.

— Дорогой! — Ласково прошептала моя Наталья, забираясь обратно под тёплое одеяло и прижимаясь ко мне всем телом. — Пора вставать. Уже половина седьмого. Паша, ты меня слышишь?

— Угу, — проворчал я недовольно, протирая глаза и бросив сонный взгляд на часы, — сейчас. До будильника ещё двадцать минут. Ты такая тёплая. Обними меня покрепче.

— Тогда повернись ко мне лицом, соня.

— Кто это звонил в такую рань? — Спросил я, зевнув и опустив свою голову на её маленькую подушку, уставившись прямо в её прекрасные зелёные глаза, которые я любил больше всего на свете.

— Это Жанна. Представляешь, Бурундука в этом месяце должны освободить по УДО!

— Да? Так скоро? Я полагал, что ему там «загорать» ещё год-полтора.

— Она такая счастливая! Ты даже представить не можешь! Всё-таки ты большой молодец, Паша! Без тебя бы ничего не получилось, это точно.

— Ладно тебе. Тут больше заслуг Никанорова и Максакова. А я сделал лишь то, что должен был. Мы своих не бросаем. Ты же не станешь хвалить меня за то, что я прилично зарабатываю или помогаю тебе управляться с домашними делами, когда у горничной выходной?

— Почему это не стану? Очень даже стану! — Ответила жена на это, подарив мне сладкий и долгий сказочный поцелуй. — У нас есть полчаса. Потом я иду будить Настю и собирать её в школу. И как нам провести эти полчаса? Ума не приложу.

— У меня есть пара идей на этот счёт. — Сказал я загадочно, стягивая с её великолепной нежной фигурки мягкое бежевое одеяло. — О Боги! Какая же ты у меня красивая! Просто невероятно! Это же просто нечестно, в конце концов….

Была почти середина апреля, но весна по неведомой нам причине всё ещё стеснялась вступать в свои законные права, и набухшие на деревьях почки не спешили раскрываться, несмотря на обилие солнечных дней. Деревья оставались голыми, от чего парк за окном выглядел пустынным, заброшенным и каким-то холодным. И это впечатление многократно усиливалось из-за дождя, лившего всю ночь и вымочившего дорогу, тротуары и автомобили на маленькой парковке у дома. Лёгкий прохладный ветерок едва заметно шевелил невесомые серебристо-белые занавеси, прорываясь сквозь приоткрытую форточку, словно и он стремился к теплу домашнего очага. Я снял с зарядки наши телефоны, раздвинул коричневые в полоску плотные шторы, достающие до пола, и закрыл окно со словами:

— Что-то дома совсем не жарко! Пора собираться, Наташа, а то мы точно опоздаем. Ну, Солнце моё, давай, вставай уже.

Наталья лишь лениво потянулась на кровати, свесив вниз на толстый белый с тиснением ковёр свою очаровательную ножку:

— Мне опаздывать некуда. Магазины откроются вовремя и без моего участия. А я могу сегодня приехать попозже — должны же быть хоть какие-то привилегии у владелицы бизнеса. Как ты считаешь? Конечно, Паша, если ты успеваешь вместо меня отвезти Настюшу в школу.

— Успеваю, дорогая. Для вас — любой каприз! С Николаем Александровичем я встречаюсь только в девять. Правда, пробки в это время. Но, думаю, успею даже чуть пораньше, если повезёт. Так что отдыхай. Раз уж у тебя есть привилегии, не пропадать же им напрасно! — Произнёс я с улыбкой, выхватывая из её рук маленькую бежевую подушку с ажурной вышивкой, которую Наталья собиралась уже в меня запустить. — Только Настю собери. Тут нам без тебя не справиться! Заплетать косы — это уж точно не моё!

— Идёт. Но при одном условии, дорогой: сделай, пожалуйста, любимой жене кофе. Вот.

— Без проблем. Какой желаете, мэм: с молоком, с коньяком, просто чёрный или со сливками? Может, капучино?

— Хочу вкусный. — Ответила Наташа, позёвывая.

— Понятно.

За прошедшие почти три года Наташа с помощью кэша из моего старого чёрного кейса значительно расширила свой «модный» бизнес, вложив в него всю душу и став его единственной владелицей. И увеличила до семи количество магазинов, работающих под прежним брендом «Ната». Так что в деньгах мы особо не нуждались. Да и мой кейс ещё не был пуст. А я, наконец-то, получил водительские права категории «Б» и теперь мог ездить не только на своём байке. Но автомобиль был создан явно не для меня: если за рулём своей двухколёсной «ракеты» я по-настоящему отдыхал, то за рулём нашего «Ягуара» только нервничал и переживал, удивляясь, как ловко и легко жена с ним управляется. Всё же иногда нам требовалось две машины, и Жанна на время Серёжиной отсидки дала нам его белый почти новый «Мерседес» в безупречном состоянии. Зато Наташа к моему безграничному восхищению полюбила наши с ней поездки на байке, и иногда мы с ней, надев кожанки и шлемы, отправлялись просто бесцельно колесить на моей старой чёрной «Хонде» по городу и окрестностям, привлекая внимание случайных прохожих на оживлённых улицах.

Свой строительный бизнес к этому времени я всё же решил уже не восстанавливать, так как для этого требовались неприлично большие средства, а начинать всё с малого я уже не хотел: во-первых, я был уже не так молод, а во-вторых, и это главное, мне это было уже не интересно. Один раз я уже это проделал и знал, что способен на это. Для меня это было главным и, конечно, семья, а всё остальное — звёздная пыль.

Но долго топтаться на месте я, как известно, никогда не мог, поэтому при первой возможности почти за бесценок приобрёл переживающий тяжёлые времена небольшой заводик «Новатэк» на окраине города, который как раз начинал производство особо чистых монокристаллических кремниевых пластин для изготовления солнечных батарей, рассчитывая на возрастающий отечественный спрос. Но в то время это была настоящая экзотика, и, несмотря на старания тогдашнего руководства, немного опередившего время на свою беду, особых перспектив не наблюдалось, что довольно быстро привело к упадку. Честно говоря, всего через год после покупки я и сам стал серьёзно сомневаться в правильности вложения средств в этот высокотехнологичный проект. Но внезапно разразившиеся после Крыма американские и европейские санкции удивительным образом сыграли мне на руку: кроме того, что количество заказчиков возросло в разы, появилась и госпрограмма по льготному субсидированию подобных производств. А это был если ещё не успех, то уж точно его преддверие!

Мой старый знакомый и мой бывший адвокат Николай Александрович Смирнов, юрист от Бога, причём, с большой буквы «Ю», работавший со мной ранее в «МАКО», теперь был назначен мною юристом «Новатэка», и я спешил на встречу с ним, договорившись на девять утра. Он уже несколько дней был на больничном, подхватив какую-то страшную простуду, и работал дистанционно дома, а накануне вечером довольно поздно позвонил мне домой, вытащив меня из ванной. Он просил приехать к нему при первой же возможности, заявив, что у него есть какая-то важная информация, но по телефону ничего объяснять не стал, как я ни настаивал.

Выйдя из машины и сделав несколько шагов по серо-чёрной тротуарной плитке вдоль ряда каких-то вечно зелёных стриженых кустов, явно диссонирующих с пока ещё голыми деревьями, я подошёл к калитке и нажал на красную кнопку звонка домофона. Ответа не последовало. Большой одноэтажный дом Николая Александровича, красиво отделанный снаружи светлым декоративным камнем, находился всего метрах в десяти за изгородью. Но из-за высоких старых туй выглядывала только часть черепичной крыши и два мансардных окна. Простояв там с минуту, я, поёжившись и подняв ворот кожаной куртки, позвонил ещё раз. Тишина. Кроме возни нескольких ворон, устроившихся поодаль на солнце у невысокой чугунной изгороди и дерущихся за прошлогодний орех, да завывания ветра в ветвях больших старых деревьев ничего слышно не было. «Да что ж такое то? Куда же он подевался, в конце концов? Спит что ли ещё? А я гнал, как угорелый!» — Подумал я, доставая из кармана телефон с намерением разбудить старого юриста своим звонком.

Набрав нужный номер и услышав гудки, я повернулся лицом к дому и слегка опёрся правой рукой о тяжёлую калитку, которая, оказавшись не запертой, бесшумно отворилась на своих петлях внушительного размера, словно приглашая войти. Выдав положенное количество безответных гудков, телефон отключился. «Может быть, он плохо себя чувствует, поэтому открыл заранее мне дверь, чтобы больше не вставать с постели». — Я гнал от себя тревожные мысли, минуя узкую тропинку, вымощенную диким камнем и обрамлённую по сторонам декоративными садовыми фонариками, которая вела к дому через ухоженный недавно вычищенный газон с молодой зеленеющей травой. — «Но тогда почему же он не отвечает на телефон?». Поднявшись вверх по нескольким удобным широким ступеням, я взялся за массивную дверную ручку и потянул на себя большую металлическую дверь, расположенную в своеобразном алькове. Она тоже оказалась незапертой, значит, моя догадка была верна.

— Николай Александрович! Это Касперский к вам в гости пожаловал! Вы где? — Громко произнёс я, неожиданно сильно хлопнув дверью, но ответа не последовало, и я повторил. — Николай Александрович! Это я!

Но кроме своего собственного голоса более я ничего не слышал, и у меня появилось гнетущее ощущение всё нарастающей тревожности, чего со мной не случалось уже давно. Даже здоровенный, но невообразимо глупый чёрно-коричневый эрдельтерьер по кличке Терри, любимец хозяина, почему-то не выбежал меня встречать, как обычно весело виляя своим коротким обрубленным хвостиком. Звенящую тишину в гостиной размеренным тиканьем маятника разрезал лишь звук часового механизма старинных больших напольных механических часов с гирьками, стоявших в углу, да лёгкое потрескивание головешек в уже почти потухшем камине, рядом с которым на полу валялась большая картонная коробка каминных спичек. Я машинально подобрал её, положив на полочку рядом. Кабинет моего юриста находился в левом крыле, а попасть туда можно было, только пройдя через его спальню, и я направился туда, расстёгивая на ходу куртку — в доме было довольно тепло.

Маленький и очень тёмный коридорчик, увешенный старыми чёрно-белыми фотографиями в тонких металлических рамочках, остался позади, и я открыл дверь в комнату Николая Александровича. Из-за плотно задёрнутых тёмно-коричневых тяжёлых штор там было совершенно темно, и я, входя, наткнулся ногой на что-то мягкое, лежащее на полу прямо у порога, сразу невольно отпрянув назад и ощутив спиной лёгкий холодок, как будто стал соучастником зловещего преступления. Постояв в нерешительности лишь миг, я аккуратно ступил подальше и, почувствовав под собой твердь пола, на ощупь нашёл на стене выключатель и, не издавая ни звука, включил свет в большой квадратной спальне моего юриста.

— Ну, ты и балбес, Терри! Кто же валяется на пороге?! Ты что, лучшего места не нашёл? И почему не встречаешь старых друзей? Я по твоей милости чуть инфаркт не получил! — Выпалил я на одном дыхании, почувствовав огромное облегчение и освободившись от некоторого оцепенения. — Ну, что молчишь? Где твой хозяин? Николай Александрович, отзовитесь! Это я! Я уже у вас! Николай Александрович, вы где?

Но ответа не последовало, только Терри неохотно поднялся со своего места и принялся, виляя хвостом меня обнюхивать, запрыгнув на фиолетовую банкетку у дверей. Проходя вдоль убранной кровати огромного размера, аккуратно накрытой серым в квадратик шерстяным пледом, и поднимая с пола маленькую подушечку, по-видимому, сброшенную собакой, я подумал, что юрист, скорее всего уже давно встал и просто куда-то вышел. Возможно, он на заднем дворе и просто не слышал моего прихода, а телефон оставил где-то в доме. Распахнув плотные шторы, я выглянул через окно во двор, но и там никого не оказалось, кроме нескольких голубей на ветке дерева, греющихся на солнце, да толстого полосатого соседского кота, заинтересованно разглядывающего птиц снизу. Тогда, предварительно постучав, я открыл дверь кабинета. Терри сразу же прошмыгнул внутрь и, издавая странный звук, нечто среднее между скулением и плачем, принялся лизать беспомощно повисшую сжатую в кулак правую руку пожилого, но ещё вполне крепкого человека, полулежащего перед столом в своём большом светлом кожаном кресле.

Это был Смирнов. Он был мёртв, и его доброе приветливое лицо искажала страшная гримаса смерти. По-видимому, он перенёс инсульт. Ощущая сбившееся дыхание и подкативший к горлу острый холодный ком, я взял его за левую руку, которая лежала на коленях и была ещё тёплой, немного приподнял свисающий рукав его синего махрового домашнего халата и приложил палец к артерии на запястье. Пульса не было. Дыхания тоже. Одна нога юриста была в тапочке, а второй тапок валялся немного дальше под столом. Шторы в маленьком узком кабинете, как и в спальне, были старательно задёрнуты, но здесь горел свет. На первый взгляд в помещении был полный порядок, как и на его столе, где аккуратными стопками были разложены книги, деловые бумаги, лежали несколько шариковых ручек разных цветов, которыми он делал пометки, а пара остро заточенных карандашей, которыми он, видимо, не успел воспользоваться, покоилась в чёрном мраморном стаканчике. У края стола лежал большой чёрный конторский калькулятор. Но всё же я каким-то образом заметил, что из большой синей прошитой папки, лежащей открытой прямо перед покойником, которую юрист обычно использовал в качестве рабочего блокнота, были неаккуратно вырваны несколько страниц. Странным мне показалось и то, что его компьютер был выключен. Но в этот момент я, конечно, не обратил на это никакого внимания — было не до этого.

Казалось, я почти физически ощущал дыхание Смерти, притаившейся в этой комнате где-то совсем рядом, за углом и ожидающей своего следующего «клиента». И это предчувствие многократно возросло, когда вдруг звякнув, погасла большая антикварная настольная лампа на массивной подставке из чёрного гранита с зеленоватым стеклянным абажуром, и кабинет погрузился в полумрак, освещаясь только светом, проникающим через полуоткрытую дверь из спальни. Не без труда оттащив Терри, который был без ошейника, от его хозяина и, заперев его в большой светлой кухне в другом конце дома, я вызвал Скорую помощь. А сам, дожидаясь их прибытия, вышел во двор в состоянии хорошего нокаута, устроился на холодной металлической кованой лавке рядом с непомерно разросшимися кустами жасмина и нервно закурил, пытаясь прийти в себя, едва сумев вынуть трясущимися руками сигарету из пачки. И подумал при этом, что было бы весьма неплохо, если бы ко времени их приезда помощь не понадобилась бы уже и мне.

Скорая, вопреки моим ожиданиям, появилась довольно быстро — минут через пять или десять, и молодой врач, получив бесчисленное количество пояснений с моей стороны и всё оформив, закрыл, наконец, свою потёртую белую папку с журналом вызовов с прикреплённой к ней на верёвочке дешёвой шариковой ручкой, опустив её на фиолетовую банкетку.

— Это инсульт? — Полюбопытствовал я, когда он закончил свои расспросы, косясь через открытую дверь кабинета на суетящихся вокруг трупа медработников.

— Почему вы так решили? — Ответил врач вопросом на вопрос.

— Ну, как же, — заметил я уверенно, — возраст, давление и всё такое. Я видел на кухне пачку каптоприла. К тому же он, похоже, вчера перенервничал. И эта страшная гримаса на его лице. Это разве не признак инсульта?

— Скорее всего. Но на это могут быть разные причины. — Произнёс эскулап задумчиво. — Точную причину смерти установит патологоанатом.

— Да…, — протянул я понуро, шагнув к окну, — всё это ужасно. Я ведь давеча с ним говорил по телефону. Прошли считанные часы, и вот…. Мне не даёт покоя мысль, что если бы я приехал немного пораньше, то его, возможно, ещё можно было бы спасти. Он ведь был ещё тёплый, когда я к нему прикасался. Такие дела….

— Я, конечно, точно вам сейчас сказать не могу, но, судя по виду покойника, смерть наступила мгновенно либо очень быстро. Так что перестаньте себя терзать. Вы ни в чём не виноваты. Вы вряд ли смогли бы ему помочь, даже если и были бы в этот момент рядом. Поверьте, это даже лучше, что вас там не оказалось — вид уходящего из жизни человека не каждый сможет выдержать. Возможно, и Скорая не успела бы. Это дело случая. Все мы под Богом ходим. — Тихо произнёс молодой высокий реаниматолог, которого я поначалу принял за студента-практиканта, стараясь меня немного приободрить. И, поправив большие очки в тонкой металлической оправе, бесчувственно продолжил. — Это жизнь, и все мы смертны, к сожалению. Примите мои соболезнования.

К этому времени его, видимо более опытные коллеги уже досконально осмотрели тело и беседовали в доме с двумя полицейскими, прибывшими сюда вслед за каретой Скорой помощи. А меня пока попросили подождать снаружи, и я минут десять слонялся во дворе, нервно прохаживаясь по зелёному газону от лавочки до входных дверей и обратно. А когда уже достал телефон с намерением позвонить Валентину Самойлову, своему помощнику, чтоб внести коррективы в график на сегодняшний день, входная дверь бесшумно отворилась и один из полицейских, сержант попросил меня войти в дом для дачи показаний, что меня немного удивило, ведь я всё уже рассказал врачу. Да рассказывать-то особо и не о чем: приехал, вошёл, обнаружил, вызвал Скорую. Но сержант настаивал, и я двинулся вслед за ним. Не успели мы войти, как у дома остановился большой чёрный полицейский бус, из которого неспешно выгрузилась целая группа экспертов с фотокамерами и большими чемоданами и направилась к нам, весело о чём-то болтая. Кажется, они обсуждали вчерашний футбольный матч «кубка Европы», наперебой давая игрокам запоздалые советы. Я растерянно замер, наблюдая за ними, не понимая, зачем они могли здесь понадобиться. Молодой, но уже немного лысеющий плотный сержант в почему-то грязном правом ботинке провёл меня в комнату в правом крыле дома, служившую гостевой, и предложил присесть на стул с высокой гнутой спинкой у большого письменного стола сталинских времён, обитого зелёным сукном. Затем он положил на стол передо мной раскрытую чёрную папку на «молнии» с чистыми листами бумаги и протянул мне шариковую ручку со словами:

— Опишите, пожалуйста, в произвольной форме, но очень подробно всё ваше сегодняшнее утро с момента, когда вы проснулись и до этой самой минуты. Очень подробно. И напишите, кто и где мог вас видеть, чтоб подтвердить ваши слова. Не упускайте никаких подробностей, пусть и самых незначительных.

— Подтвердить мои слова?! — Удивлённо воскликнул я, поднимаясь со своего места. — Это ещё зачем понадобилось? Зачем кому-то подтверждать мои слова? Вы что, подозреваете меня в том, что это я довёл своего сотрудника и старого друга до инсульта?

— А с чего вы взяли, что он умер от инсульта? — Спокойно спросил сержант, с интересом уставившись мне прямо в глаза.

— По-моему это и так понятно. Это же очевидно.

— Вы в этом разбираетесь, я вижу. — Полицейский всё ещё протягивал мне ручку. — Берите и пишите. Так надо. Таков порядок.

— Ладно, — я махнул рукой, соглашаясь на абсолютно бесполезные, не имеющие никакого смысла действия, — напишу, только всё это — напрасное марание бумаги. И ручка ваша мне ни к чему — своя имеется.

Я полез во внутренний карман пиджака за своим «Паркером» с логотипом «ТЕ», единственным напоминанием о сделке АСИАН, но удивительным образом его не оказалось на месте. Изрядно порывшись во всех карманах, я растерянно согласился с полицейским:

— Так и быть, давайте свою ручку — мой «Паркер» куда-то подевался. Наверное, я где-то его выронил, хотя там такая тугая застёжка, что выпасть сам он просто не мог. Невероятно, но факт.

Через несколько минут я закончил писать, отложил ручку в сторону, встал и, миновав длинный неудобный диван с кучей маленьких разноцветных подушечек по краям, подошёл к окну, за которым была установлена, как и везде в этом доме, чёрная ажурная металлическая решётка с завитками в виде листьев. За окном по небу плыли редкие небольшие облачка, подгоняемые усилившимся ветром, а по зелёному газону с хозяйским видом важно расхаживала большая серая ворона, отделившись от своих чёрных собратьев, восседающих на ветвях большого старого орешника и чинно наблюдающих за её перемещениями.

— А у вашего «Паркера» есть какие-нибудь особенности? — Услышал я голос вернувшегося сержанта. — Написали уже? Хорошо.

— Там стоит большой золочёный логотип «ТЕ» кроме, конечно, логотипа производителя. Вы нашли его? — Изумлённо спросил я, потирая виски. — Где?

— Вы к чему-либо прикасались в кабинете покойного? — С важным видом продолжил сержант вместо ответа, взяв в руки лист с моими записями.

— Нет. — Ответил я совершенно спокойно.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— В кабинете покойного на столе лежит открытая синяя папка. Вы брали её в руки?

— Да нет же! Я же сказал, что ни к чему там не прикасался! — Возмутился я. — Мне надо повторить это ещё раз?

— Ну, может вы тогда случайно её зацепили, эту папку, например, краем куртки, когда прощупывали пульс своего сотрудника? И немного её сдвинули, эту папку?

— Исключено! — Возразил я, теряя остатки терпения. — Я ничего не зацепил и ни к чему не прикасался! Да в чём собственно дело? Что здесь вообще происходит? Потрудитесь объяснить хоть что-то!

— Это она, ваша ручка? — Молодой сержант держал в руках без сомнения мой «Паркер», почему-то находящийся уже в маленьком полиэтиленовом пакете с пластмассовой застёжкой.

— Да. Спасибо. Где вы её нашли? И зачем этот пакет? — С этими словами я протянул руку, ожидая получить свою пропажу.

Но полицейский вместо этого положил «Паркер» в свой нагрудный карман со словами:

— Она была под той самой папкой. Ручку нашли эксперты, и пока она останется у нас. До прояснения картины. А вам придётся всё это объяснить майору Ермакову, который прибудет через десять минут. А пока мы должны снять отпечатки ваших пальцев, так что пройдёмте со мной к экспертам.

— Мои отпечатки?! Это что, какая-то шутка? И какую картину вы собираетесь прояснять? Я решительно ничего не понимаю! И что мне ещё надо объяснять, если всё и так понятно? Я уже всё написал. И при чём тут я и мои отпечатки? Вы что, вообще не собираетесь отвечать ни на один из моих вопросов? Так может и мне не отвечать на ваши? И зачем здесь майор? — Я немного повысил голос на доставшего меня сержанта, но быстро взял себя в руки.

— Такова процедура в таких случаях. — Невозмутимо ответил он мне, застёгивая «молнию» на своей изрядно потрёпанной папке. — Успокойтесь. Это типичный протокол. Больше я ни на какие вопросы отвечать не уполномочен. Дождитесь Ермакова. Он вам всё объяснит. А на мои вопросы можете не отвечать — это ваше право. Но это только всё усложнит. Идёмте, эксперты ждут. У них и так много работы. Кроме того, им придётся вас обыскать, если вы не возражаете. Потому что на данном этапе это можно сделать только с вашего согласия. Но зато это всё упростит и ускорит. Вы согласны на это?

Я кивнул, и мы, не вступая больше в дискуссии, прошли по небольшому коридорчику мимо пары невысоких кресел в светло-серой обивке, стоящих друг напротив друга у журнального столика, заваленного прессой, и большого торшера на гнутой ножке, оказавшись в гостиной. Как раз в тот момент, когда медики выносили из дома на раскладных носилках труп Николая Александровича, тщательно закутанный белой простынёй. Созерцая это, я почувствовал мурашки на спине. Зрелище было на самом деле жутким. Был человек — и нет его. Это не укладывалось в моей голове. От этого сердце заколотилось чаще. Наверное, я только сейчас по-настоящему осознал всю тяжесть случившегося. А медики в белых халатах были абсолютно спокойны, как мне показалось, выверенными движениями лавируя с носилками между старинной мебелью из ореха, огромным креслом и камином, около которого тоже зачем-то копошились эксперты. «Жуткая работа у этих ребят в белых халатах», — подумал я, прикладывая с помощью одного из полицейских экспертов свои пальцы к листу специальной бумаги, а затем к миниатюрному сканеру, — «но и такую работу кто-то должен делать. И кто такой этот Ермаков? Уж больно знакомая фамилия».

— Ну, что ж, давайте знакомиться. Ермаков Леонид Оледьевич. — Коренастый широкоплечий и почти совсем седой майор полиции не старше сорока — сорока пяти лет, представляясь, протянул мне свою руку для знакомства.

— Очень приятно. Касперский Павел Анатольевич. — Произнёс я безо всякого удовольствия, делая ответный жест и уверенно пожимая его крепкую руку. — Итак, чем я ещё могу помочь полиции? Да и вообще, кто-нибудь мне, наконец, объяснит, зачем здесь столько полиции?

— Касперский Павел… Анатольевич? — Он удивлённо приподнял брови, подняв вдруг голову и рассматривая меня в упор. И даже не опустил свою пятую точку на стул, что секундой ранее собирался уже сделать, оставшись стоять.

— Да. — Ответил я уже сидя, отодвигаясь от стола и закидывая ногу на ногу. — Вы, кажется, удивлены? С чего бы?

— Нет-нет. Вам показалось. Я просто уточняю. — Произнёс он, усаживаясь на свой стул и выкладывая на зелёное сукно большого деревянного стола перед нами целый ворох разных бумаг.

Он врал. Я понял это сразу. Он и на самом деле был удивлён, услышав моё имя, но всячески пытался это скрыть. С чего бы это? Я внимательно его рассмотрел, сделав для себя вывод, что ранее с ним никогда не встречался, и, продолжая буравить его глазами, продолжил:

— Итак?

— А вы случаем, не тот ли Касперский, который отсидел четыре года в китайской тюрьме, нарушив все мыслимые и немыслимые законы дружественного государства, и фирма которого была уличена в распространении наркотиков по всему миру? — Вдруг задал он вопрос, уставившись прямо на меня и повергнув меня в некоторое замешательство этой своей осведомлённостью — ведь обо всём этом было известно лишь довольно узкому кругу лиц.

— Это так. Правда, немного меньше четырёх лет. — Ответил я без ноты смущения, достойно встретив его недружелюбный взгляд. Смущаться было нечего — я не был виноват ни в чем, а отсидел только благодаря «стараниям» друзей, но всё это в прошлом, и вспоминать об этом у меня не было никакого желания.

— Вот значит как! Тогда понятно. — Протянул майор, в очередной раз взволнованно перекладывая свои бумаги и не отрывая при этом взгляд от моего лица. — Ну, хорошо. Теперь к делу.

— Скорей бы уж! — Заметил я нервно. — А то я уже битый час, если не два, жду хоть каких-то объяснений.

— Скорость в нашем деле не главное. Главное — результат! — Парировал Ермаков с довольным видом.

— Ещё бы понять — результат чего? — Не сдержался я.

— Результат следствия, господин Касперский, следствия.

— Какого, простите, следствия? И чем это следствие тут занимается? Вы что, специально тут все договорились тянуть кота за хвост и удерживать меня здесь, не давая мне возможности заниматься своей работой? Тело моего юриста уже увезли в морг. Теперь у меня и так добавится разных проблем, а тут ещё вы со своим следствием! Говорите уже один раз что-нибудь по существу! — Я просто вскипел.

— Хорошо. — Строго ответил на это майор, недовольно стукнув по столу своей широкой ладонью. — Вот вам по существу. Ваш юрист был убит смертельной инъекцией в вену на правой руке, по всей видимости, цианида — точнее после вскрытия. Это раз. Предполагаемое время его смерти — около трёх часов назад, то есть его убили примерно в то время, когда вы позвонили в Скорую — точнее тоже после вскрытия. Это два. Кроме вас, по вашим же словам, здесь никого не было. Кроме того, на окнах решётки, дверь серьёзная, следов взлома нет, да и собака, какая-никакая имеется. Следовательно, убитый сам недавно впустил в свой дом убийцу, видимо, хорошо его зная. А утром он ожидал только вас, что следует из ваших же показаний. Да и собака. Я видел, как легко вы выпроводили пса во двор. Значит, он относится к вам весьма лояльно, не представляет для вас никакой угрозы, так сказать. А наших ребят он к себе и близко не подпускал. Сержанта вообще чуть не съел, пока вы не подошли. Это три. И как вы, Павел Анатольевич, прикажете мне всё это трактовать?

— Убит?! Но зачем?! Убит?! — Слова майора повергли меня в шок ещё больший, чем я испытал, обнаружив бездыханное тело бедного юриста, и я в напряжении вскочил с места, чувствуя, что теряю остатки самообладания. — Но как? Почему? Его ведь не могли просто так взять и убить? Для этого же должна быть очень весомая причина? Скажите, майор, я прав?

Я принялся расхаживать по гостевой комнате от окна, за которым стояли горшки с уже цветущей красной геранью, мимо стола к двери взад-вперёд, теребя рукой дорогой брутальный брючный ремень от Гуччи, подарок жены, и пытаясь собраться с мыслями. Ермаков молча сидел с предельно собранным видом на слегка оцарапанном собакой антикварном стуле и внимательно за мной наблюдал, а потом заявил:

— Прав! Как — я уже говорил: инъекция в вену на локтевом сгибе. Жертва не сопротивлялась. Полагаю, старик был уверен, что ему вводят лекарство. Шприц и тюбик с ядом не найдены, значит, убийца их забрал с собой или уничтожил в камине. А на упаковке каминных спичек обнаружены отпечатки только одного человека — ваши. И это ваше желание убедить всех, что это был инсульт, мне кажется весьма подозрительным.

— Вы о чём это? Никого не в чём убеждать я и не собирался! Просто я решил, что инсульт — это наиболее реальный вариант случившегося, учитывая тот факт, что старик принимал каптоприл. Да и гримаса на лице. Я лишь хотел проверить свою догадку и спросил об этом врача. Майор, к чему вы клоните? Только не пытайтесь убедить меня в том, что увидев такую гримасу и початую пачку лекарства, вы бы сами не заподозрили инсульт! — Ответил я с ходу, продолжая наматывать круги по комнате. — А спички ваши я просто поднял. Они валялись в проходе, когда я вошёл.

— Вот-вот! — Протянул майор, уставившись в окно. — И убийца на это рассчитывал, что все заподозрят инсульт. Только покойный не страдал гипертонией.

— Да? — Удивлённо воскликнул я. — А откуда же тогда, по-вашему, взялся каптоприл? Не убийца ли его забыл на кухне, попивая чай после совершённого преступления? Потом он, наверное, и посуду помыл! А может нам просто подождать его возвращения за забытыми таблетками?

— А вот это я как раз хотел спросить у вас. Это не ваши ли таблетки? — Тихо произнёс Ермаков, резко переведя взгляд на меня.

От неожиданности я даже остановился и оторвался от своего ремня, с негодованием бросив:

— Нет, не мои. Слава Богу, с давлением у меня всё в порядке!

— Странно, — продолжил майор, деловито переворачивая свои бумаги на нужную страницу, — на вскрытой пачке таблеток каптоприла были обнаружены отпечатки только одного человека — ваши!

— Наверное, я их трогал, когда запирал пса в кухне.

— Зачем вам понадобилось их трогать, если вы пришли запереть собаку, если вы их не употребляете, и если ваш юрист был, с ваших слов, в это время уже мёртв? — Майор задал вопрос, на который я не смог ответить. Я и сам себе не мог внятно объяснить, зачем я прикасался к этим проклятым таблеткам. — Кстати, сейчас эксперты очень внимательно осматривают вашу машину. Будет лучше, если они там не найдут ничего стоящего! Так зачем вы прикасались к таблеткам?

— Не знаю. — Ответил я задумчиво, опускаясь на свой стул напротив майора. — Может, это любопытство. А может, я сделал это машинально, желая сам для себя, так сказать, подтвердить правильность своей же догадки об инсульте. На тот момент всё сходилось, и для меня всё было просто и ясно. Я вообще люблю, когда всё просто, ясно и понятно. Меня это успокаивает. Правда, жена считает это ненавязчивым проявлением паранойи.

— Да? — Удивился майор, сверля меня глазами, будто собираясь проткнуть меня своим едким колючим взглядом насквозь, заставив меня тут же пожалеть о сказанном. — И как же ей живётся с параноиком?

— Это она так шутит. Хорошо живётся. Вы, наверное, не совсем правильно истолковали мои слова. Точнее, это я неправильно донёс до вас смысл её слов. Короче, хватит об этом. Давайте вернёмся к нашим баранам. Итак, майор! Всё, что я вам рассказал — истина в последней инстанции! Всё было именно и точно так, как я рассказал. У вас есть все мои подробные показания и все мои данные. Можете всё это проверять, сколько вам заблагорассудится. Для меня смерть Николая Александровича — это большая личная потеря! Не говоря уже о работе. Я многим был ему обязан и само собой готов всячески помогать вам с раскрытием этого дела. Но подозревая меня в чём-то, вы попросту теряете своё и моё время, и даёте фору по времени настоящему убийце. Ищите его! Хотя я и не понимаю, кому могло прийти в голову убить моего юриста. Да и зачем? В чём смысл этого ужасного преступления? Кому старик мог помешать?

— Тому, кто снял винчестер с его компьютера и вырвал пятнадцать листов из его папки. — Злобно ответил Ермаков, растягивая слова, продолжая осуждающе сверлить меня глазами и вытаскивая из нагрудного кармана своей рубашки мой «Паркер». — Тому, кто в спешке потерял на месте преступления свою ручку.

— Послушайте, Леонид Оледьевич! — Я старательно выговорил редкое белорусское отчество майора, придвинувшись к столу и взглянув на часы «Картье» на своей левой руке. — Давайте говорить начистоту! Вы не выглядите новичком, готовым хвататься за любую соломинку для достижения нужного результата! Вы это знаете, и я это знаю. Мне что-то совсем не вериться, что вы допускаете мысль, будто я, направляясь на убийство Смирнова, никак не мог расстаться с таким заметным аксессуаром, как мой «Паркер». А потом ещё и не удосужился проверить свои карманы после этого всего, а потом ещё и сам заявил сержанту, что, дескать, где-то там, на месте преступления я выронил свою особенную ручку, которая выглядит так-то и так-то. Согласитесь, это же просто ерунда какая-то. Как моя ручка попала туда, где вы её нашли — это для меня загадка не меньшая, чем для вас. Этого я действительно объяснить пока не могу. Дело в том, что этот «Паркер» — единственный в своём роде. Таких больше нет. И он дорог мне, как память. Поэтому я всегда ношу его с собой. Если я в костюме, значит мой «Паркер» во внутреннем кармане. Это знают все, ну, или многие. Последний раз я пользовался им три дня назад, когда подписывал бумаги в банке. А на работе я пользуюсь обычными ручками, стоящими в стаканчике на столе. Это всё. Полагаю, что если вы найдёте того, кто стащил у меня мою ручку, вы найдёте и убийцу моего юриста. У вас ещё есть ко мне вопросы, или я могу быть свободен? Всё равно задерживать меня вам не за что: все улики против меня — косвенные, и любой судья вам это подтвердит. К тому же моё задержание ничего вам не даст и ничего не изменит.

— Блестяще! — Майор делано похлопал в свои широкие ладоши с короткими толстыми пальцами и встал, заправляя немного вылезший край своей синей клетчатой рубахи обратно в тёртые джинсы. — Вы обладаете тонким аналитическим умом. И, полагаю, вы могли бы запросто совершить это преступление и уйти безнаказанным. Однако я уверен, что вы не убийца. Но пока не уверен, что настоящий убийца действовал без вашей вольной или невольной помощи.

— С чего вы решили, что это не я? — Изумился я.

— Вы же сами сказали, что я не новичок. А значит, у меня есть свои секреты. Скажите, Павел Анатольевич, а вот если бы, к примеру, покойный ранее в разговоре произнёс слово «руководство», то к кому бы могло относиться это определение?

— В последние два года — только ко мне. Другого руководства у него быть не могло. — Без раздумий ответил я майору, недоумевая, к чему он клонит.

— Тут есть ещё одна странность. — Сказал Ермаков с серьёзным видом, протягивая мне запечатанный пакетик с прилично мятым, но старательно расправленным маленьким кусочком бумаги с каким-то текстом, написанным от руки, и рваными краями. — Это кусочек страницы, вырванной из блокнота покойного, который он сжимал в правой руке. Вот взгляните.

Я взял из его рук этот обрывок, который бедный Николай Александрович сжимал в кулаке в последние мгновения своей жизни, и прочёл: «вся вина за то, что случится дальше, будет лежать исключительно на руководстве». Это совершенно сбило меня с толку, и я, ничего не понимая, раз за разом перечитывал эту фразу, пока майор не забрал из моих рук этот странный пакетик.

— Это пока ничего существенного не означает. — Произнёс он, возвращая пакетик на место в свою папку. — Вас об этом спрашивать не буду — по вашей реакции видно, что вы тоже ничего не поняли. Однако, это улика.

— Постойте! — Воскликнул я. — Подождите! Дайте-ка мне ещё раз взглянуть на этот обрывок!

— Что вы задумали? — Удивлённо поинтересовался майор, достав, однако, улику и протянув её мне.

— Собака лизала правую руку покойника, когда мы вошли. — Пояснил я, внимательно разглядывая клочок бумаги, приблизив его к лицу. — Да, так и есть! Один край ещё немного мокрый. Этот кусок бумаги изначально мог быть немного больше, и Терри мог запросто оторвать некоторую часть. Он любит таскать всякие бумажки и рвать их на мелкие клочки. Уляжется где-нибудь и устраивает там экзекуцию очередной бумажке, пока от неё не останутся одни огрызки. Он это любит. Правда сам он бумаги со стола не таскает, берёт лишь те, которые хозяин сам ему даёт,… то есть давал. Николай Александрович частенько ходил за ним с веником, собирая остатки. Когда я забирал собаку из кабинета, там было темно, и я не мог заметить есть ли что-нибудь в его пасти, да и не думал я тогда об этом. А ваши работники хорошо осмотрели кухню? Там ничего такого не находили? Там у Терри в нише под столешницей есть мягкая лежанка с игрушками. Я там видел пластмассовую курицу и что-то ещё. Там смотрели? Идёмте!

Быстрым шагом мы миновали короткий коридор по мягкой ковровой дорожке с длинным ворсом, и майор бесшумно открыл белую деревянную дверь с резным остеклением. На полу в просторной кухне лежала светлая керамическая плитка большого размера с нежным бежевым отливом, как и вся мебель, не считая стульев необычной треугольной формы на трёх ножках и большого круглого обеденного стола из морёного дуба. И от этого создавалось впечатление абсолютной чистоты и порядка. А большое окно, выходящее на уже почти зелёную лужайку, добавляло помещению ещё больше объёма. Впрочем, порядок на кухне юриста действительно был идеальным, чего не скажешь о моей. Пристроив на каменную столешницу свою папку рядом с небольшой бардовой кофеваркой, стоящей в ряд с батареей однотипных стеклянных сосудов со специями, Ермаков опустился на правое колено и заглянул в собачью нишу. Там он ковырялся совсем недолго, и вскоре появился на свет с довольной физиономией, держа в правой руке три небольших изрядно потрёпанных бумажных огрызка.

— Вот! Это было под подстилкой у плинтуса. Наверное, пёс зарыл их на будущее. — Радостно выпалил он, аккуратно, чтоб не повредить, разглаживая бумажные комочки, промокшие в собачьей слюне.

Я, затаив дыхание, внимательно следил за крайне осторожными манипуляциями офицера. На двух первых огрызках никакого текста не было, и майор, отложив их в сторону, взялся за последний, самый большой. Там с изнанки через мокрую бумагу проступали какие-то буквы.

— Хорошо, что старик не пользовался чернилами, а то бы всё растеклось. — Заметил Ермаков, филигранно расправляя края бумаги острым концом зубочистки, взятой из баночки на столе. — Ну, вот. Кажется, получилось. Теперь осторожно перевернём. Ой-ой. Вот так. А теперь почитаем!

На жёваной бумаге почерком моего юриста было написано всего девять слов, вырванных из контекста: «Паша, прости. Я виноват перед тобой, но это недопустимо».

— И как нам это понимать? — Майор, хитро прищурившись, пристально посмотрел мне в глаза. Казалось, он пытался заглянуть прямо мне в душу, в её самые потаённые глубины.

— Ума не приложу. — Честно ответил я ему, встретив его встревоженный взгляд. — Но ко мне это не имеет никакого отношения. Никто, кроме самых близких, уже очень давно не называет меня Пашей. Для всех я Павел Анатольевич, ну в самом крайнем случае — просто Павел. А что касается моих сотрудников, то это тем более исключено. Да и не позволил бы себе никогда покойный Николай Александрович такой фамильярности — обратиться ко мне по имени. Никогда! Здесь вам придётся самому искать ответ.

— Хорошо. — Коротко ответил на это Ермаков, снова заправляя вылезшую рубаху. — Я найду все ответы. Идёмте со мной.

Мы вышли во двор, и майор повёл меня по дорожке по направлению к калитке.

— Собираетесь меня задержать? — Спросил я, когда мы поравнялись с полицейской «Газелью» с мигалкой на крыше.

— Пока нет, хотя, конечно, стоило бы. Но я полагаю, что вы не станете скрываться. Я просто не хочу, чтоб вы в доме мешали экспертам работать дальше. Сержант даст вам подписать бумагу «о невыезде», и на сегодня вы свободны. — Офицер заговорил со мной таким тоном, как будто мы с ним старые друзья, обсуждающие прошедшие выходные.

— А как быть с собакой? Пропадёт она без хозяина. Вы же знаете, что старик был в разводе и более тридцати лет жил один, не поддерживая отношения с бывшей семьёй. Родных у него нет, только собака. — Я заговорил с офицером, подождав, пока он уладит какие-то формальности с сержантом. — Может, Терри можно куда-то пристроить?

— Простите, но это уже не моя компетенция! Займитесь этим сами, если хотите. И огромная к вам просьба — о пропаже своей ручки никому ни слова. Никому! Это в ваших интересах. Да и вообще ни о чём! Совсем ни о чём! Даже о его смерти! Никому! Пусть все и дальше считают, что он болеет. Никому! Даже жене! Особенно жене! Женщины в таких случаях впадают в депрессию, плохо себя контролируют и могут проболтаться в самый неподходящий момент. — Произнёс Ермаков с весьма обеспокоенным видом, усаживаясь в свою машину. — Запомните, ни слова Нате Валентиновне!

С этими словами майор громко хлопнул дверью белой служебной малолитражки безо всяких опознавательных знаков и укатил прочь. А я остался стоять на тротуаре у чугунной ограды с сигаретой в зубах в состоянии совершенной растерянности, определённо понимая, что смерть моего юриста мгновенно отошла в моём сознании на второй план по сравнению со знакомством этого Леонида Оледьевича с моей женой. Да кто он такой, этот майор, в конце концов?! По паспорту моя жена — Наталья. И точка! И я к ней обращаюсь именно так, и дочка, да все! О том, что мою Наташу раньше, до первой поездки в Китай, звали Ната, вообще почти никому не было известно, кроме её белорусских родственников, конечно. Об этом не знал ни покойный юрист, проработавший со мной очень много лет, ни даже мои друзья. Какая между Натальей и этим майором может быть связь? Только это сейчас занимало мою голову. И ещё одно — я никак не мог вспомнить, где я ранее слышал его фамилию.

Впрочем, до окончания расследования я решил жене никаких вопросов об этом не задавать, и вообще ничего ей пока не говорить. Поговорив по телефону с Самойловым и сделав ещё один звонок начальнику производства Ростоцкому, чтобы убедиться, что на заводе всё в порядке, я с трудом запихал Терри на заднее сиденье, надеясь, что он будет сидеть там смирно и не изорвёт почти новые кожаные чехлы. И уселся за руль белого «Мерседеса» Брондукова, спешно завёл двигатель и во весь дух помчался домой. Было уже почти два часа дня, и Наташа должна была уже забрать из школы нашу первоклашку, красавицу с розовыми бантами в косичках. Какое всё-таки счастье, что Настя похожа на свою мать, как две капли воды!

— Знакомьтесь, девчата, это Терри! — Сказал я, с трудом удерживая на поводке проворного пса, попытавшегося сразу же юркнуть в квартиру через щёлку, как только Наталья немного приоткрыла тяжёлую металлическую входную дверь. — А это его курица.

Завидев виляющего коротким хвостиком коричнево-чёрного демона ростом по пояс взрослому человеку с мордой огромного размера, пытающегося прорваться внутрь, жена с визгом отпрянула назад:

— Паша, это что ещё такое?! Ты что, с ума сошёл? Где ты взял этого монстра? Он же всех нас съест и не подавится, а потом разнесёт весь дом!

В широком проёме распашных кухонных дверей на Наташин крик появилась испуганная Настя, хлопающая ресницами, с надкусанным очищенным бананом в левой руке:

— Ой, собачка! Это мне?

— Его зовут Терри. — Повторил я, почёсывая пса за ушами. — И он совсем не страшный. Он добрый и глупый. У него нет хозяина и сейчас ему негде жить. Он немного поживёт у нас, если вы не возражаете. А потом я подумаю, куда его определить. Надо отдать его в добрые руки.

— У меня очень-очень добрые-предобрые руки. — С надеждой произнесла дочь, поглядывая то на рассерженную маму с полосатым кухонным полотенцем в руках, то на собаку, свесившую язык.

— Ладно уж, входите вы оба. — И Наташа, сменив гнев на милость, открыла дверь шире, позволяя нам войти.

Терри, освободившись от ненавистного поводка, сначала радостно и суетливо обнюхал со всех сторон настороженную жену, а затем и беззаботно-приветливую дочь, продолжая беспрерывно вилять хвостом. Потом он лизнул Настю в ушко, вызвав её смех и неописуемый восторг, оттяпал большую часть её банана и скрылся с ним под большим кухонным столом. Быстро пообедав дома, я отправился на работу, пожелав жене успехов в борьбе с новым другом:

— Если с ним будут проблемы, просто запри его в комнате или звони мне. И не бойся — он вообще не кусается, а грозный он только с вида. Ты справишься. Ты ведь у меня умница! Ну, всё. Я бегу. До вечера!

В «Новатэке» я пробыл ровно столько, сколько требовалось, и ни минутой больше, чем несказанно удивил сотрудников своего офиса. Даже моя незамужняя секретарша Ольга, которая, несмотря на молодость, превосходно знала своё дело, но постоянно строила глазки абсолютно всем молодым мужчинам, входящим в приёмную, была озадачена моим уходом в половину четвёртого:

— Павел Анатольевич, не подскажете который час? А то у меня, кажется, что-то случилось с телефоном.

— С твоим телефоном, Оля, всё в полном порядке. Сейчас половина четвёртого.

— А…, — раздосадовано протянула она, поправляя узкой пилочкой длинный зелёный ноготь на мизинце, — хорошо. До свидания.

На заводе, по счастью, ещё никто не знал о трагическом происшествии с нашим юристом. А моё отсутствие в первой половине дня все сочли как-то связанным с работой. И за этот час, проведённый в своём кабинете, мне удалось внимательно просмотреть записи камер наблюдения за последние три дня, находящиеся в облачном хранилище. После того случая в китайском Фучжоу, когда Наталья без объявления войны от меня сбежала, а я загремел за решётку за якобы её «убийство», я везде, в том числе и дома, понаставил камер. Впрочем, с тех самых пор я так ни разу и не заглядывал в это «облако» — не было нужды. Но теперь настал тот самый случай, печальный и дикий, нехороший случай. В офисе всегда было довольно тепло, и я, само собой, обычно снимал пиджак, помещая его во встроенный в стенную нишу довольно просторный гардероб. А мой «Паркер» всегда оставался во внутреннем кармане. Иногда я, конечно, выходил из офиса в рубашке без пиджака, обходя цеха. И сейчас меня крайне интересовало, кто и когда смог стащить у меня эту уникальную ручку, явно намереваясь опять подставить меня под уголовную статью. «Ну, уж нет, ребята, повторно этот номер со мной у вас не пройдёт!» — Думал я, включая ускоренную перемотку изображения. — «Я стреляный воробей! Так просто меня не возьмёшь!».

Но в мой кабинет в моё отсутствие за последние три дня никто ни разу не входил, как выяснилось. А «Паркером» я последний раз пользовался именно три дня назад около десяти утра, когда подписывал бумаги в банке. И я совершенно точно помнил, что сначала спрятал во внутренний карман ручку, свой талисман, пристегнув её как положено, а только потом собрал с большого серого стола в корпоративном отделе все бумаги, бережно уложив их в свой коричневый кожаный кейс. Больше я нигде не бывал за эти три проклятых дня. К тому же всё это время я даже в машине ездил совершенно один, не считая сегодняшнего утра, когда отвозил дочь в школу. Стало быть, никто ничего у меня стащить не мог. А это могло означать только одно: либо у меня и на самом деле паранойя, и я, сам того не ведая, зачем-то подсунул свой «Паркер» под синий блокнот покойного юриста сегодня утром, либо мою ручку стащили у меня дома, причём не ранее трёх дней назад. Выключая свой компьютер с большим тридцатидюймовым монитором, и складывая в стенной сейф приличного размера бумаги, приготовленные для меня Олей, я сосредоточенно выбирал что-то одно из этого небогатого выбором предложения.

Но оба этих варианта были не очень похожими на правду: на параноика я всё же не тянул, а наша горничная ещё на прошлой неделе взяла десятидневный отпуск и до сих пор не появлялась. К тому же последние три дня были рабочими, и я всё это время днём всегда был в своём костюме, снимая его лишь вечером дома, а ночью в нашу квартиру никто проникнуть просто не мог. Тем не менее, моя любимая ручка сейчас находилась не у меня, а в полиции в качестве вещественного доказательства. Настя взять её ночью, естественно, не могла. Оставалась только моя Наталья. Но в таком случае получалось, что моя горячо любимая красавица-жена непосредственно замешана в злодейском убийстве моего сотрудника, хорошего знакомого и просто совершенно безобидного и искренне радушного человека добрейшей души Николая Александровича! А кроме того она с чьей-то помощью ещё и решила повесить это страшное, холодное и хорошо спланированное преступление на меня! Вот чёрт!

Взбудораженный этой ужасной, не поддающейся никакой логике догадкой, я с тревогой, нервно барабаня пальцами левой руки по краю стола, вновь включил компьютер и открыл файлы камер, установленных дома. Но за последние четыре дня записей не было! Значит — это она! Как она могла?! Зачем?! «Стоп». — Сказал я сам себе, взяв, наконец, себя в руки и немного успокоившись. — «Наталья никак не могла удалить записи: пароль облака известен только мне, и на этот раз он чрезмерно сложный». Значит, камеры некоторое время назад кто-то отключил из щитка, просто сняв с них питание — для них там был установлен отдельный автоматический выключатель. Какое-то время они работали от встроенного аккумулятора, а четыре дня назад батареи «сели». К сожалению, электрический щиток в нашем доме находится на приличном удалении от дверей, и камеры, установленные в подъезде, его не захватывают. Так что выяснить, кто же этот «добрый человек» мне вряд ли удастся. Но то, что никто, кроме моей жены, не мог стащить мой «Паркер» теперь у меня совершенно не вызывало никаких сомнений. Осталось понять лишь, зачем ей могло всё это понадобиться. Потому что выглядело это абсолютным и категорическим абсурдом!

— До свиданья, Оля. — Бросил я на выходе своей секретарше, пухленькой кучерявой жгучей брюнетке с короткой стрижкой, надевая на ходу свою длинную кожаную куртку. — Сегодня я уже не вернусь. Все вопросы завтра.

Я мчался к Алексею Никанорову, который после наших опасных поездок в Черногорию и в Китай открыл своё довольно успешное детективное агентство, и с которым час назад я договорился о встрече. Отравленный ядом подозрений и переживаний я чувствовал себя неважно, зато злость придавала мне сил, правда лишая меня порой способности трезво мыслить. За окном пролетали оживлённые проспекты и пустынные площади, жилые дома и большие магазины. А я, выжимая газ до предела и заставляя мотор «Мерседеса» поднапрячься, думал только о том, что опять попал в точно такую же ситуацию, как и в Китае: кроме Наташи этого сделать не мог никто, но и она этого не делала! Парадокс! И вездесущие камеры видеонаблюдения точно так же оказались абсолютно бесполезными! И я снова летел к Никанорову! Это уже становилось какой-то дурной традицией!

Припарковавшись на тротуаре прямо перед входом и быстро взбежав вверх по короткой полукруглой лестнице со сверкающими серебристыми перилами, я открыл стеклянную дверь и вошёл в агентство Никанорова, сообщив охраннику, что его шеф меня уже ожидает. Крепкий молодой «чоповец» в чёрном камуфляже, привстав за своим небольшим угловатым столиком у входа, отправил меня в самый конец коридора, увешенного разнообразными сертификатами в красивых деревянных рамочках над небольшими диванчиками в тёмно-серой обивке, где и был кабинет Алексея.

— Ну, здравствуйте, дорогой! — Обратился я к Никанорову, входя в его довольно просторный светлый кабинет с остеклением во всю стену. — Давненько мы с вами не виделись. Так вы теперь практически в центре, значит, дела у вас идут хорошо. Это здорово!

— Рад видеть вас в добром здравии, Павел Анатольевич! — Ответил детектив с улыбкой, вставая из-за своего широкого стола, заваленного бумагами, и протягивая мне для приветствия руку. — Какими судьбами? До меня дошли слухи, что у вас теперь новый и вполне успешный бизнес, да и вообще у вас всё хорошо. Рад за вас, если это так. Ну, присаживайтесь, рассказывайте.

— Всё так. — Согласился я с ним, занимая место посетителя в большом удобном чёрном кожаном кресле. — Вы, вижу, тоже на месте не стоите. Поздравляю! И у меня всё вроде бы складывалось замечательно. Но, как это водится, в каждой бочке мёда есть и своя маленькая ложка дёгтя….

— Да, так бывает. — Произнёс Алексей сосредоточенно, положив руки на стол. — Я постараюсь вам помочь с этой «ложкой». Продолжайте. Говорите всё, не стесняясь. Вы же знаете, дальше меня информация не уйдёт. Прошу вас….

Я поёрзал в кресле, усевшись поудобней, расслабил синий с отливом галстук, Наташин подарок, собрался с мыслями и неторопливо, взвешивая каждое слово, произнёс, глядя прямо в его чёрные прищуренные глаза:

— Видите ли, Алексей, я решил обратиться к вам с весьма необычной просьбой. Я бы хотел, чтобы вы совершенно незаметно и не привлекая абсолютно никакого внимания, разузнали как можно больше о моей жене, если это возможно.

— О! — Облегчённо выдохнул детектив, как будто гора свалилась, наконец, с его плеч. — Без проблем. Считайте этот вопрос уже решённым. Замечу только, что это как раз самая обычная и самая частая просьба: мужья часто хотят знать, чем занимаются их жёны в их отсутствие. Это легко. И это всё?

— Нет-нет! — Поправил я его, закинув ногу на ногу, предчувствуя длительность предстоящей беседы. — Я, наверное, не совсем правильно выразился. Меня, Алексей, интересует как раз совсем не то, чем занимается моя жена в моё отсутствие. Мой интерес касается того, чем она занималась раньше.

— Ах вот как? — Воскликнул Никаноров. — И насколько раньше? Какой период вас интересует? Как я понял — это не подозрение в изменах, а нечто другое? Или я ошибаюсь?

Глаза детектива загорелись неподдельным интересом, и он предельно внимательно меня слушал, ожидая продолжения и стремясь не упустить ни малейшего слова, ни нечаянно брошенной фразы, ни намёка, ни взгляда, ни даже интонации своего собеседника. Не отрывая от меня напряжённых глаз, Алексей открыл свой блокнот и взял с подставки ручку, готовясь делать заметки. И я продолжил:

— Дни, недели, месяцы, годы. Понимаете ли, дело в том, что я знаю о Наташе практически всё. Всё, что мне надо знать о своей жене. По крайней мере, до сегодняшнего дня я думал именно так. Но, как выяснилось сегодня, есть ещё в её жизни для меня несколько тёмных пятен. И всё бы ничего, если бы это меня не касалось, ведь какие-то личные тайны есть у каждого человека. Но это — другое! Эти её тайны из прошлого могут представлять реальную угрозу для меня, если всё это окажется правдой. Ирония судьбы заключается в том, что, по-моему, вновь повторяется тот виток моей жизни, нашей с ней жизни, который мы пережили в Китае. Только теперь есть реальные жертвы — при загадочных обстоятельствах убит человек, который хотел сообщить мне нечто важное, а следы преступления ведут прямиком ко мне. Кстати, дело об убийстве в интересах следствия пока не предано широкой огласке. А я обязан хранить эту информацию втайне. Вы единственный человек, кроме меня и полиции, кто об этом знает. И ещё одно — меня очень интересует характер связей моей жены с одним человеком, неким майором полиции Ермаковым Леонидом Оледьевичем, расследующим, по странному стечению обстоятельств, именно это дело. Вкратце так.

Алексей был заинтригован моим рассказом, как мне показалось, и, слушая меня с интересом, беспрерывно возбуждённо щёлкал кнопочкой своей синей шариковой ручки с логотипом детективного агентства, пока я не закончил. Затем, откинувшись в своём кресле на роликах, отодвинувшись от массивного деревянного стола с большими тумбами по краям и закрыв на некоторое время глаза, он тщательно обдумывал услышанное. И если бы не барабанная дробь, отбиваемая пальцами по колену, можно было бы подумать, что он уснул. А я, предчувствуя отказ в этом запутанном деле, принялся рассматривать убранство его кабинета. Никанорова я знал уже года три, если не больше. Он был отличным детективом и глубоко порядочным человеком. В Китае я доверил ему свою жизнь и не пожалел об этом. И, видимо, не я один. Так как, судя по всему, дела у него шли хорошо, а от благодарных клиентов не было отбоя.

Кабинет, оборудованный дорогой мебелью и всей необходимой техникой, был обставлен весьма прилично. Между вертикальными жалюзи, находящимися на некотором удалении от стекла, и окном находилась небольшая ухоженная оранжерея с комнатными растениями в высоких разноцветных кашпо. В углу у большого стенного сейфа стоял ненужный в это время года белый напольный вентилятор с увлажнителем воздуха. У входа висели какие-то картины с пейзажами и выключенный телевизор. А на стене над его головой в рамочках висело несколько сертификатов, лицензии и благодарственные письма от известных клиентов, которые не посчитали необходимым оставаться инкогнито. И в этот момент я подумал, что письму с моим автографом здесь, по-видимому, появиться не суждено, но детектив, внезапно очнувшись, тихо произнёс:

— Я рискую расстаться с лицензией, сунувшись не в своё дело. Я имею в виду полицию и всё, что с ней связано. Но ваша история кажется мне не менее интересной, чем наши прошлые приключения. У вас, Павел, талант попадать в запутанные истории. Тут необходимо действовать очень осторожно, без суеты. Если работать предельно аккуратно и продуманно, то можно достичь успеха. Словом, я берусь за ваше дело при одном условии — вы не предпринимаете абсолютно никаких действий без моего одобрения. А то будет как в Сянгане, если не хуже. Помните, чем закончилось ваше стремление размять ноги? Стрельбой по людям! Хорошо ещё, что никто не умер. Кстати, как там ваша симпатичная китаянка Мэйли? И что слышно о «наркобароне»? И ещё — вы должны будете безотлагательно при первой же возможности сообщать мне о любых новостях!

— Мэйли быстро поправилась после ранения и в прошлом году родила двойню, Чон стал дедушкой. Брондукова должны освободить по УДО в этом месяце. А я согласен на любые ваши условия и обязуюсь быть самым послушным клиентом! — Выпалил я скороговоркой, предчувствуя удачу и обрадовавшись, как радуется долгожданному звонку на перемену нерадивый школяр, не выучивший урок.

— Что-то я в этом сильно сомневаюсь, зная вас, Павел Анатольевич. Ну, что же. Хорошо. Тогда рассказывайте всё предельно подробно и с самого начала! — Сказал Никаноров, выпрямившись в своём кресле.

Я был уже почти у дома, возвращаясь из детективного агентства, когда мне неожиданно позвонил Ермаков и, ничего не объясняя, велел немедленно заехать к нему в отдел. Этого ещё не хватало! Что ему от меня могло понадобиться вечером? Уж не собирается ли он меня арестовать? Но выбирать не приходилось, и я, развернув «Мерседес» на ближайшем перекрёстке у «Магнита» и сплюнув три раза через левое плечо, помчался в обратном направлении, проклиная всё на свете. Хорошо ещё, что Наташа не звонила. Значит, ей всё-таки удалось найти с Терри общий язык. Наташа, моя Наташа, моя женщина, мой самый любимый на этом свете человек! Та, без кого моя жизнь попросту лишается всякого смысла! Та, кого я однажды едва не потерял! Та, без которой я совсем не могу жить! Могла ли она меня предать? Могла ли она меня подставить после всего, что мы с ней пережили? Сердцем я точно знал, что это напрочь исключено. Но разум с издёвкой возвращал меня на несколько лет назад и беспощадно шептал прямо в ухо: «Такое уже было, было, было…». И шёпот разума осиновым колом вонзался прямиком в моё бедное открытое сердце! «Её заставили, у неё не было выбора!» — Надрывно из последних сил кричало сердце. «Она могла поступить иначе…. Ты из-за неё едва не погиб…» — Продолжал шептать разум, разрывая мне мозг. Но раненное сердце не сдавалось: «Это было давно, но теперь у вас уговор — никаких тайн друг от друга. Наталья не предательница, она — любящая жена и верный друг!». «Ха-ха! А тебя разве не предавали друзья?» — вторил проклятый шёпот.

В таком вот состоянии я и появился у отдела полиции почти в шесть часов. Закрыв за собой дверь автомобиля, я с усердием потёр пальцем по небольшой кривой чёрной полоске на левом переднем крыле. Убедившись, что это не грязь, а царапина, оставленная только что придорожными кустами, вздохнул, опустил в карман ключи и пошёл, стараясь не споткнуться, по видавшему виды и испещрённому весьма серьёзными трещинами тротуару мимо газона с молодой травой в направлении участка полиции. Майора я застал, стоящим на улице под зарешёченными окнами своего кабинета около урны с окурком в руках. Выставив вперёд правую ногу и топая ею в такт каждому слову, он оживлённо переговаривался с кем-то по телефону, но узнав меня издалека, быстро закончил разговор. Когда мы входили, дежурный, сидящий в «аквариуме» что-то поднимал с пола и появился в своём окошке, когда Ермаков его уже миновал, а я оказался как раз напротив.

— Гражданин, вы к кому? — Обратился он ко мне.

— Начальство надо знать в лицо, лейтенант. — Ответил я и продолжил движение, нагнав улыбающегося майора.

— А я-то грешным делом решил, что директор такого современного производства, как у вас в «Новатэке», пропадает на своём рабочем месте и днём и ночью, прямо, как и я. — Заговорил Ермаков, закрывая дверь в своём кабинете и жестом предлагая мне занять место у его рабочего стола на стуле с недавно треснувшей на спинке обивкой. — А вас там не оказалось. А я к вам заезжал. У вас есть какие-то более срочные дела?

— Я не просто директор. Я ещё и владелец фирмы. И у меня, как у владельца, есть ряд привилегий. Одна из них — находиться на рабочем месте тогда и столько, сколько и когда я посчитаю необходимым. — Спокойно ответил я, измеряя глазами высокую стопку разноцветных папок, горой возвышающуюся над его столом справа от монитора. — И при этом никому не давать отчёта. Ну, кроме полиции, естественно, в случае возникновения такой необходимости. Я пытался пристроить собаку, если вы об этом.

— Ах вот как! Понимаю. Я ведь тоже любитель животных. — Заявил майор, и я понял, что разговор будет долгим. — Ну и как, пристроили?

— Пока нет. А что? У вас есть какие-то предложения на этот счёт? — Спросил я его, уставившись прямо в глаза. Я смотрел на него изучающе и не мог понять, что в нём вызывает моё крайнее раздражение и даже некоторую брезгливость: толи его заносчивая манера говорить с хитрецой, толи колючий бегающий взгляд, направление которого меняется ежесекундно, толи весь его облик целиком. Но ничего конкретного отталкивающего в Ермакове я не находил. Тем не менее, находиться рядом с ним мне было крайне неприятно. Думаю, он, как человек проницательный, это уже понял.

— Да, есть одно предложение, — произнёс он с ядовитой ухмылкой, явно намереваясь вывести меня из равновесия, — оставьте собаку себе. Вашей дочери она, похоже, очень понравилась.

Я, безусловно, услышать такого никак не ожидал и почувствовал, как от закипающей внутри ярости зашевелились волосы на голове. Но я не собирался доставлять полицейскому удовольствия от созерцания меня в состоянии бешенства: на людях я не бушевал никогда — мне по статусу не положено, и, кроме того, я был из тех, кто всё держит внутри до самого последнего момента! А тысячи проведённых за мою жизнь серьёзных встреч и сотни важных переговоров научили меня владеть полным контролем над собой в любой ситуации. Я спокойно сидел и молчал, будто не слышал его слов, разглядывая через открытые жалюзи лысые деревья за окном и иногда переводя взгляд на красный городской телефон, стоящий на совершенно пустом соседнем столе. Помедлив с минуту, офицер продолжил:

— Я был у вас на работе. Там вас очень ценят, как я понял. А я в спешке в доме убитого юриста неправильно записал номер вашего телефона. Так мне его в «Новатэке» без ордера отказались дать наотрез. Что очень странно. Я, конечно, понимаю, что ваш завод можно считать практически стратегическим предприятием. Но это, по-моему, уже перебор. Так вот, следствие не исключает, что убийство вашего юриста было как-то связано с его работой. Там у вас я заметил бесчисленное количество камер наблюдения, грамотно установленных во всех помещениях. Мне сказали, что доступ к ним есть только у вас. Так вот, я прошу предоставить мне доступ к этим записям в интересах следствия. А это означает, что вы не можете игнорировать мою просьбу. Потом я вернулся сюда, потом узнал номер вашего городского домашнего телефона, зарегистрированного на супругу, и получил ваш мобильный номер, попутно услышав в трубке, как ваша дочь веселится с Терри, кажется, так его зовут.

— Записывайте. — Сухо произнёс я, продиктовав интернет-адрес и пароль, и понял, что он мне беззастенчиво врёт — номер моего мобильника он запросто мог выяснить у оператора связи. — Всё в нижнем регистре, кроме первых четырёх букв, всё пишется слитно, шрифт клавиатуры должен быть выбран кириллический. Сколько времени вам потребуется для копирования файлов?

— Ну, дайте хотя бы завтрашний день.

— Хорошо. Даю два. Через два дня я сменю пароль. Вы же меня просили никому не говорить о смерти юриста. — Неожиданно для майора я поменял тему разговора. — Как вы в таком случае объяснили своё появление на заводе?

Он удивлённо поднял на меня глаза поверх очков, оторвавшись от небольшой записной книжки с металлической пружинкой:

— Необходимостью с вами встретиться.

— А как же вы выудили номер моего телефона у жены? Надеюсь, ей вы тоже ничего не сказали?

— Конечно, нет. — С довольной улыбкой констатировал Ермаков, прищурив глаза и хитро уставившись прямо на меня со скрещёнными на груди руками. — Я представился инспектором ГИБДД, разыскивающим водителя, неправильно припарковавшегося в двух кварталах от Манежной. Всё просто, как вы и любите.

Да, всё действительно было предельно просто, за исключением того факта, что я и на самом деле неправильно припарковался у детективного агентства, которое располагалось как раз в двух кварталах от Манежной. Я кивнул, опять сделав вид, что ничего не произошло, кое-как выдержав и этот удар под дых. А майор, довольный своим превосходством, ещё долго продолжал улыбаться, а потом заявил, похлопывая рукой по большой серой папке, лежащей на столе отдельно от остальных:

— С завтрашнего дня к делу об убийстве вашего юриста цианидом подключается ФСБ. Там считают, что это как-то может быть связано с поставками с Балкан сырья для вашего завода. А, кроме того, использовавшийся вид этого яда уже давно нигде не производится, но до сих пор может храниться только в двух Европейских странах. Так что мы с вами будем видеться немного реже. А что вы обо всём этом думаете?

— Ничего. — Ответил я ошарашенно, понимая наконец, что у меня под самым носом случилось нечто настолько важное, что даже привлекло внимание спецслужб, а я до этих самых пор абсолютно ничего странного почему-то совсем не замечал. Это казалось мне просто невероятным. — Совсем ничего. Поставки давно налажены, и на сырьё санкции пока не распространяются. Да и причём здесь юрист? Сколько бы ни было юристов, всё равно любые договоры проходят через меня лично. И пока я сам не удостоверюсь, что всё в полном порядке, ничего не вступит в силу. Странно всё это, … если не сказать большего.

— Ну, хорошо. Я почему-то вам верю. Вы свободны. До свидания. Ах, да! Чуть не забыл! — Произнёс майор неожиданно смягчившимся тоном, встав из-за стола, достав из обшарпанного серого сейфа советских времён, стоящего в углу за его спиной, мой сувенирный «Паркер» уже безо всякого пакета и снисходительно протягивая его мне. — Вот ваша ручка. Возьмите.

— Спасибо. — Я холодно поблагодарил офицера, принимая из его рук свой чёрный с золотым тиснением талисман, привезённый мною из Китая, и бережно укладывая его во внутренний карман. — Она больше не нужна? Это же улика!

— Нет. Это уже не улика. Она выведена из списка улик за недоказанностью. Это просто ручка, на поверхность которой нанесён интересный декоративный состав, не позволяющий снять отпечатки, и которая просто лежала на столе. Таковы результаты утренней экспертизы, полные данные которой я получил только что. И это уже занесено в протокол моими коллегами. А то, что эта ручка именно ваша нам известно только с ваших слов, которые к делу не пришьёшь. Кстати, ни ваши коллеги на работе, ни банковские служащие её так и не опознали. Видимо, вы не очень часто извлекаете её из кармана.

— Это так. — Рассеянно согласился я, пожимая на прощание протянутую руку Ермакова. — Только по особым случаям. Кто бы мог подумать…. Декоративный состав…. Надо же….

— Вы прекрасно владеете собой. Наверное, долго этому учились. — Бросил майор мне вдогонку, когда я уже выходил из его кабинета номер десять. На это я ничего ему не ответил, просто захлопнув изрядно пожелтевшую деревянную дверь.

По пути домой, объезжая подворотнями невозможно длинные пробки на основных магистралях, я позвонил Никанорову и рассказал ему обо всём этом. Ужинавшему в это время Алексею оптимизма мой доклад не добавил, но и унывать он тоже не стал, заявив, что ему и ФСБ, и МВД — всё едино. Зато теперь он попросил меня быть по возможности осторожнее, а с ним связываться через мессенджеры. Я обещал сделать это, хотя на самом деле не очень себе представлял, в чём именно должна заключаться моя осторожность. Попутно заехав в ближайший продуктовый и выстояв там длиннющую очередь, домой я добрался лишь к десяти часам, когда Настя уже спала, и жена сразу вручила мне поводок, чтобы выгулять пса, про которого я уже и думать забыл. Не переодеваясь, потому что уже не было сил, только оставив пакеты с продуктами, я пересёк дорогу и направился на короткую прогулку с собакой в ещё лысый парк, ярко освещённый жёлтым светом новых светодиодных фонарей. Из зелени в парке были только редкие стриженные кусты вдоль дорожек и молодая травка, которой Терри был очень рад. А вот со стороны пруда наш парк был больше похож на неубранное кладбище прошлогодних листьев.

Зато когда мы вернулись, Наталья, распустив волосы и загадочно улыбаясь своей прекрасной завораживающей улыбкой, встретила нас в бежевом полупрозрачном пеньюаре и чулках карамельного цвета со словами:

— Ужин на столе, посуду просто сложи в мойку, жду тебя в спальне.

— Неожиданно. — Удивился я и задержал жену, от которой исходил божественный аромат, поймав её за руку. — Подожди-ка. Тебя сегодня не достал этот «гаишник» своими звонками на мобильник?

— Нет, — ответила Наташа уверенно, — да он и звонил-то только раз. А что случилось? Нарушаете, Павел Анатольевич?

— На мобильник? — Как будто ненароком буркнул я себе под нос, снимая обувь.

— Да не помню я. — Неуверенно произнесла супруга, опустив глаза и поправляя свою роскошную светлую шевелюру. — Может и на городской номер звонил. Да какая разница-то? С твоим Терри разве всё упомнишь? Ну, ладно, хватит дуться. Я тебя жду, мой дознаватель. Поговорим в нашей комнате. А потом я тебя накажу за нарушение ПДД!

И подарив мне волшебный поцелуй, Наталья ускользнула. А я, сняв куртку и всё ещё оставаясь в своём удобном тёмно-синем костюме, оборачиваясь, случайно заметил её мобильник, забытый ею как всегда в прихожей на маленькой полочке для ключей, и принялся просматривать входящие звонки, чего ранее не делал никогда. Ведь мы полностью, на все сто процентов, доверяли друг другу с тех самых пор, как вместе прошли в Китае через тяжёлые испытания и узаконили наши отношения. С тех самых пор, когда Насте исполнилось четыре года, у нас больше не было друг от друга никаких тайн. И не могло быть! Так я считал. И никаких посторонних звонков в её телефоне я не нашёл. Последним звонком был мой, из магазина, когда я спрашивал какой сорт спагетти выбрать. Предыдущим был звонок, сделанный чуть ранее шести и записанный как «Лена Магазин 2», который повторялся ещё несколько раз в течение дня. И всё.

Машинально, видимо повинуясь только своей старой привычке доводить всё до логического завершения, я открыл этот контакт на её жёлтом с инкрустацией «Айфоне». И вынул из кармана свой чёрный «Самсунг», найдя там номер, с которого в пол шестого мне звонил Ермаков. Номер был тот же! От этого холодный ком подкатил к горлу, а сердце забилось чаще, словно пытаясь вырваться из груди, разорвав тугую оболочку, и я почувствовал острую нехватку воздуха. Стянув с себя галстук, и едва не разорвав его на части, я с силой швырнул Наташин подарок в направлении спальни. И Терри, постоянно тыкавшийся до этого своим мокрым носом в мою ногу, радостно схватил его и, помотав с рычанием в своей пасти, утащил галстук на кухню, забившись с ним под стол. С «Леной», как я обнаружил, Наталья общалась уже около двух месяцев, правда сама звонила «ей» лишь дважды. И большинство звонков были сделаны в первой половине дня, когда Наташа должна была бы быть на работе. Вот это подарок!

Я аккуратно вернул «Айфон» на место, стараясь не зацепить ключи, но в полумраке прихожей, где сейчас горела только настенная декоративная подсветка нескольких картин, сделать этого не удалось. И одна из связок, от подземного гаража, предательски звякнув, упала на паркет. Быстро ретировавшись на кухню, я уселся за стол, поддев ногой собаку, и принялся за ещё тёплый ужин, так и не раздевшись. Но кусок не лез в моё пересохшее от волнения горло, и, немного поковырявшись в красивой продолговатой расписной тарелке, я поставил на плиту чайник в надежде, что хоть чашку чая я, возможно, смогу в себя влить. Терри уже расправился с галстуком, разбросав повсюду кусочки синей ткани, и смотрел на меня с надеждой, ожидая новой подачки, но внезапно повернул свою морду к дверям и навострил уши, видимо что-то услышав.

Заполнив свою большую чайную чашку до краёв, я, не особо церемонясь, вывалил содержимое своей тарелки в собачью кормушку и осторожно выглянул в прихожую. Никого. Её телефон лежал на прежнем месте, но не в том положении, как я его оставил. Интересно! И я, подойдя на цыпочках, снова взял его в руки. Контакта «Лена Магазин 2» больше не существовало! Он был удалён, а может быть — переименован, и теперь, возможно, скрывается под личиной какой-нибудь «Ольги» или даже назван «Любимый 2». Но проверять это у меня уже не было никакого желания. «Сегодня явно не мой день!» — подумал я, возвращая «Айфон» на место. Больше никаких мыслей в моей голове не было, наступила полная апатия, и я, вдруг ощутив неимоверную усталость от этого долгого тяжёлого дня, бессильно плюхнулся в большое глубокое кресло, вытянув ноги перед собой. Терри, доев мой ужин и попив воды из своей миски, виляя коротким хвостом, выскочил из кухни и помотал мордой из стороны в сторону, прилично забрызгав стену. А потом устроился рядом со мной, под длинной банкеткой на гнутых ножках, положив свою огромную кучерявую горячую голову мне на ноги.