Бесплатный фрагмент - Парабола балабола

В раннем возрасте мы все мечтатели и волшебники, легко верим в сказку. Да и как же не поверить, если Дед Мороз с полным мешком подарков стучится в дверь, а Зубная фея в обмен на выпавший зуб обязательно оставит сюрприз под подушкой. Взрослея, мы теряем связующую нас нить с Миром Грёз. Заказательный пальчик перестаёт работать правильно. Имея под носом, точнее на кисти правой руки волшебную палочку, забываем, как ею пользоваться. От распирающей нас внутренней нерастраченной силы мы становимся сердитыми, злимся на окружающих. Мешаем течению Вселенской энергии дать нам самое лучшее, не видим знаков. От начала времён матёрые маги, поднаторевшие в векторной психологии, трудятся день и ночь, создавая доступные для понимания ритуалы, зашифрованные в сказках, которые способны полностью изменить привычный унылый жизненный уклад.Сказки намёками дают возможность переосмыслить свою жизнь.Разум, как ребёнок, существо очень внимательное и любопытное. Не пропустит мимо себя ни одной подсказки заботливой Вселенной. Следуя правильным указателям, легко войти и найти выход. Но попробуйте оставить ребёнка одного на некоторое время, как он тут же натворит бед и сотворит хаос. Взрослые находятся в тупике каждодневных забот, забывают о своём внутреннем ребёнке навсегда. Надышавшиеся индустриальной пыли взрослые, как никто другой, нуждаются в сказке.

Лелька и волшебная палка

В некотором царстве, в житейском государстве жила — поживала Лелька. Красотою лепа, бровями союзна, а коса русая до самого пояса. Одним словом — загляденье! Ума две палаты, в голове всё не помещалось, излишки через язык выходили. На все руки была мастерица, прекрасная девица!

Всё в её руках кипело да горело, особенно в тот, неровен час, когда уборкой занималась, да про борщ на плите забывала. А уж коли подружка подколодная на молочай рябиновый заглянет, то всё, пиши пропало. Любому делу конец, а болтовне начало. Сматывались сплетни в клубки до конца рабочего дня, до предела, пока сон их не уморит. Свесив набок натруженные языки, девчата засыпали.

В моменты девичьих посиделок на добрую половину населения икота нападала, да так, что только косточки трещали, на столько тщательно подружки их перемывали.

Подружку Лелькину за глаза прозвали Найдой, а в глаза стеснялись. Уж больно сварливая да сердитая девица выросла. Прозвище такое прилипло к ней, потому что дома не сиделось. Всё больше по гостям бегала, везде свой нос совала, сплетни в дырявый мешок собирала.

Стряпать да кулинарить не умела, а точнее не хотела ручки свои белые утруждать. Но покушать очень любила. За милую душу могла полупудовую кулебяку умять. На турниры по обжорству первая бежала, в очередь становилась, спешила записаться на участие. На турнире она семерым фору давала. За минуту всю конкурсную выпечку слопает. Осьминой квасу запьёт, крякнет. Скатертью усы квасные под носом вытрет, а глаза голодные. Сидит, не уходит, добавки ждёт. Судьям приходилось насильно её из-за стола выпихивать. — Финиш! Финиш!

В награду ей давали курочку, несущую золотые яйца. Так она прямо там рябушку тюкнет. Ощиплет да на угли. Столько урону принесла царству, и подумать страшно. Распорядителю было велено озвучить государев указ. Гласивший, что отныне объедальные турниры закрыть. Лотереи больше не проводить, а народ на халяву не кормить. Призовых курочек рябушек экономить. Так как победитель заранее известен, смысла в соревновании нет. Зевакам стало скучно зевать. Интерес утрачен.

Марусе трудно было с таким аппетитом дома усидеть. Все съестное быстро заканчивалось. Мать не успевала горшки и кастрюли отмывать. Да от готовки отдыхать. Собственноручно выпихивала чадо своё единокровное на прогулку. Вот и ходила бедняжка по знакомым столоваться на шарманку. Да брехнёю делиться. Честные люди, завидев её издали, второпях ворота запирали, окна ставнями закрывали. Задували свечи. Через раз дыша. Как мыши, сидели на печи. Делали вид, что дома никого нет.

— Что? Борщом пахнет? А борщ есть вчерашний! Нас нет дома. Если любите вчерашний борщ, то приходите завтра!

Те, кто смекалистее, завидев обжору, прятали всё съедобное в погреба. Незваная гостья в двери заходила. Жадно избу взглядом обводила, тяжело вздыхала. Видела, что поживиться нечем. Несолоно хлебавши уходила.

Так потихонечку её отвадили все жители царства. Кроме Лельки. Она подружку свою любила. Чувствовала в ней родственную душу. Да и дни рождения у них совпадали. В профиль, даже носы похожие. Курносые, в задорных веснушках.

Подружка по паспорту Марусей значилась. Имя прекрасное. Энергетически сильное, корнями по своему происхождению за имя рек Первой Девы цеплялось. Да только испохабила она его. Отсекла сакральную связь делами погаными от своего Ангела Проводника.

Её душа желчью под самое горлышко напиталась, стала тяжелее валуна путеводного, того самого, что на жизненном перепутье у трёх дорог стоит. Надписями, указателями предлагает судьбу с судьбой свести или развести. Кто как выберет.

Надоело Ангелу Хранителю на ручках её носить, от скверных ситуаций оберегать. Потому как чаще Маруся эти ситуации сама создавала, добрым людям покоя не давала.

Ангел мучился с нею восемнадцать лет. Однажды плюнул в сердцах да на поклон к начальству отправился, челом бить. С порога на колени грохнулся, по чину представился и на пальцах разъяснил, какой изумруд ему достался.

— Отец моей души! Свет Сокровеннейший! Сил моих нет! Закончились! Уже не хватает моего ангельского терпежу. Лучше низвергни меня в гиену огненную. Опали крылья мои пламенем гнева твоего праведного.

Отец мой, сам себя породивший, возвышенный и высочайший, правящий сам собою. Сердце сердец, слово словес. Не могу я больше! Сними обязательства, кандалы неподъёмные, иначе сам скоро в демона обращусь. Начну ей советы давать. Как сподручнее следы замести. Получше прятать концы в воду, чтобы улики пропадали без вести. Настолько порученная мне девушка хитра, да нутром черна.

Мне самому от себя страшно за то, что распирает меня от любопытства и предвкушения сам факт, какую хитрость это порождение ада выкинет. Кому следующему напакостит. Ох и изощрённая она в науке козней!

Устал я бесполую Душу пасти, Отче мой, от неё одни напасти. Ты меня на вольные хлеба отпусти, дай недельку отдохнуть и в себя прийти, а иначе за себя не ручаюсь. По своему дело разрешу. Боюсь, не сдержусь и её порешу. Потеряна она, пропащая, её не спасти.

Не будет мне тогда прощения. Ни в субботу, ни в воскресение!

Разгневанный Отче Небесный велел ангелу крылья белые сложить. Выдал накладную на драных, каким-то бедолагой уже ношенных, два крыла чёрного цвета. Отправил на землю за своими падшими агентами подглядывать. Да ему морзянкой докладывать.

Маруся была не проста. Себе на уме. Тёмная лошадка. Дюже охоча до чужого добра. Любила глаз положить на всё, что ей не принадлежало. Если верить молве, к ней кое-кто ночами захаживал, науке оккультной учил. Инкогнито являлся в темном облачении. Капюшон всегда надвигал на глаза. Как не силились соглядатаи рассмотреть обличье ночного гостя, но ничего не выходило.

В щели между ставнями заглянуть пытались. Пока подоконники не обломались. Только и успели разглядеть чан большой, с домашнею лапшой. В бронзовых подсвечниках горели свечи в жерле печи. Посреди комнаты стоял пришелец с книгой в руках, заунывно бубнил незнакомые слова, а девица, закатив очи горе, заунывно их повторяла. Соглядатаи между собой посовещались:

— Наверняка ворожбу да порчу наводят.

На том и порешили. Подглядывать за нею перестали. Но если горюшко какое-нибудь у кого-то случалось, например, курица пропадала, корова мало молока давала или из-за измены в семье рога кому ходить мешали, шли толпой к её забору с ведром навоза. Макая палку с тряпкой на конце в вонючую субстанцию, писали бранные слова. Посыпали надпись куриными перьями. Самые смелые выкрикивали пожелания плохого содержания. Довольные расходились.

Красою Маруся Лельке уступала, но старалась во всём на подружку походить, везде за нею поспеть. Наряды одинаковые покупала, так же косы плела, украшая цветами. Даже перекрасилась в русый, чтобы быть точь-в-точь. Сама она чернявенькая от природы была. Мел в ступке пестиком толкла, лицо меловой пудрой натирала, а на тонкие губы пчёл сажала. Чтобы от жал пчелиных губы распухали. Дескать, так краше, по-детски. Припухшие доверия больше вызывают. Женихов приманивают. Дело то хозяйское, думать никто не запретит.

В одном только, как ни старалась, ничего не выходило. Песни петь в равной мере, как Лелька. Ну никак не получалось. Маруся упорно старалась, от своего не отступалась. Помнила первое правило в оккультной науке: дорогу осилит идущий. Главное — правильно поставить цель!

По утрам шла купаться. Оставшись наедине с собой, тренировалась перед зеркалом. Подражая Лельке, она широко открывала рот там, где надо, а где не надо — закрывала:

— А-а-ааа! О-о-ооо! Ла-лааааа! Бе-е-ееез те-е-ебя-яа-а-ааааа!

Старый козёл, остервенело объедавший во дворе кору с яблони, замирал, заслышав звуки, похожие на призыв соплеменницы во время брачного периода. Крутил рогатой головой в поисках звукового источника, нетерпеливо тряс лохматой бородой. Его бесовские глаза мутнели, наливались кровью, горизонтальный зрачок расширялся. Он бросал жевать, взбирался по коряжистым ветвям на верхотуру дерева.

Там, норовя свалиться, нетерпеливо перебирал копытцами, отбивая чечётку, заглядывал в окно ванной комнаты, подхватывал Лелькины рулады, бекал, мекал козлетоном, брал высокие ноты. Выходило очень похоже, дуэтом. Могли бы ездить в другие царства и на гастролях зарабатывать неплохие барыши. Многие так и делают.

Как ни крути, да не старайся, но пока свой голосок через улыбку не пропустишь, не напоишь своими чувствами тайну сокровенных мыслей. Не напитаешь тишину между строк из душевного родника ничего не выйдет. Маруся все песенные слова через свою злость завистью питала. От того и песня в комок сбивалась, в горле застревала.

От неуспешных потуг своих злобно насмехалась над нею Маруся. Звонкий голосок своей подружки позором покрывала. Кривила свои губки в мятый бантик и только заслышав бархатные трели, норовила закрыть рот подруги рукой. Шипела сквозь зубы, брызгая ядовитыми словами:

— Замолчи! Волков да собак приманишь. Зачем воешь опять? Боюсь я, вдруг воры набегут или насильник какой. Зачем так орёшь. Ослы и то тише будут! Тьфу на тебя! Вот что наделала! Сердечко моё как теперь унять? Придется к знахарке идти, испуг чёрным воском отливать, да переклад на пугало огородное делать!

В то же время молва без привязи в государстве гуляла. Кто слухи отпустил с поводка — неведомо. Но поговаривали за подружек, будто отец один на двоих у них был. Пришлый иноземец из соседнего царства. Обманом да колдовством владел в совершенстве. Зачаровал иноземной харизмой, смоляным чубом да улыбкой до ушей будущих мамок Лельки и Маруси.

Вскружил головы влюбленных питием приворотным, заколдованным. На неживой земле настоянном. Водой ароматной из сосудов пузатых на запястья да за ушки им брызгал. Не скупился на подношения. Побрякушками разными да нарядами задаривал. А уж наобещал всего столько, что пятерым не унести.

Говорил мало, вкрадчиво. Масляно, тягуче. С медовым акцентом. Своими повадками старался подражать Коту Ученому с острова Буяна, что близ берега Заморского. Совершенствовал искусство обольщения по историческим романам. Брал пример с Джакомо Казановы. Годами изучал тонкую женскую организацию. Понимал с первого взгляда, что может понравиться незамужней девушке. Вовремя нажимал на нужную клавишу и вуаля — птичка в клетке.

В свои обворожительные речи закутывал девиц неискушенных. Паучьи сети хитросплетенные на каждом шагу расставлял. В душе потешался над наивной доверчивостью. Дарил девицам надежду. Преследуя свой интерес. Пудрил им мозги.

Пока соперницы, будущие мамки, сражались за сердце пришлого залётного красавца. На свитера драли друг дружке растрепанные космы. Да побрякушками даренными перед носом бряцали. Поочередно выхватывая пальму первенства за право обладать сердцем пришлого соблазнителя. След от повозки виновника женского многоборья остыл уже давно.

В пыль втоптав девичьи мечты, иноземец испарился. Куда сгинул, никому не ведомо. Может, в дупле у Соловья Разбойника схоронился или отдыхает от трудов пакостных на минеральных водах. Дело то житейское. Нашкодил и в кусты.

Как бы там ни было, но после себя пришлый иностранец оставил два зачатка новой жизни. Позор, чёрную зависть, раздоры. Да секрет зелья заморского, приворотного. В древних книжках зелье то называлось Эликсиром Кривды.

Привораживало зелье не к противоположному полу. Хотя и это случалось, если добавить в настой мухоморов, белладонны или дурманящей травы. К себе привязывало так крепко, что за уши не оттащишь. Обывателям лиходей подбросил краткую аннотацию с каракулями, начертанными от руки:

Каждый может попробовать испытать свою силу, волю, но только избранный может… Дальше запись обрывалась, так как у мятой бумажки не хватало целого угла. Именно так было написано на пожелтевшем, выдранном из колдовской книги листе. Как всем известно, все древние книги писались от руки, под впечатлением сиюминутного колдовского озарения. А черные маги ещё и шифровали свои записи, чтобы никому ничего не понятно было. Напускали туману в глаза.

Кто кусок от угла оттяпал, догадаться нетрудно. Всё предусмотрел иноземный обольститель. И дабы не отыскал никто клочок заветный. И старания его не были напрасны. Иноземный вредитель его попросту спалил. А пепел съел со стейком сырой прожарки. Посчитав, что так надежнее.

На том клочке было завершение заклинания, всего одно единственное слово. Остановиться! Которое служило предостережением от опрометчивых поступков. Но так как с пустоты толку мало. Каждый из прочитавших формулу трактовал написанное по своему. Чаще причисляя себя к полку избранных.

Постепенно душевная морока накрывала каждого горожанина житейского государства. Никому от нее спасу не было. В воздухе постоянно пахло скандалом да причудами. Коих случалось немало из-за мамок неугомонных. Они эту самую секретную формулу с заклинанием продали за неразменный грош ушлому дельцу. Который развернул производство на широкую ногу. Монополист производил питие в масштабных количествах. Со временем пришлось целую сеть подобных заведений отстраивать.

Чтобы маховик торговой удачи заработал быстрее, он над входом в торговую лавку прикрепил зазывную рекламу. Мол, первую кружку наливаем бесплатно. А если вам не будет вкусно, мы нальем ещё! Приведешь друга — еще кружку бесплатно!

Приворотное зелье крепко к себе привязывало и редко кого отпускало. Потому как приносило временное облегчение. Потерю памяти и фееричные видения. А ещё каждому, кто отведает, давали даром очки. Особые. Розовые, чудного дизайну.

Выдавали с тряпочкой, инструкцией и наказом никогда не терять и не снимать. Как можно чаще тряпочкой очки вытирать. Для надёжности исполнения наказа очки замыкали на голове оловянным замочком. А ключики с моста выбрасывали в море. Почему так, а не иначе, никто и не спрашивал. На халяву и уксус сладкий.

Иноземец вроде как говорил о каком-то побочном эффекте. Об обратной стороне Луны. Палке о двух концах. Таковы правила: если что-то отдаёшь, огласи инструкцию. Даже если дело колдовства касается. Обязательно надо предупредить о расплате страждущих. Таким образом, ответственность переходит в руки берущего.

Вот и шептал иноземец себе в чернильные усы:

— Волшебное варево. Зелье вкусное, заветное. Заберет самое дорогое, что тебе принадлежит — твоё отпущенное земное Время. Твою Молодость, Мечту, а может, Жизнь. Очки розовые напустят туману в глаза. Затянут миражом мозги. Каждый плевок будет казаться, будто капнула Божья роса. Очки скрывают истину.

Но кто же его слушал, обманщика. Не зря в мудрых книгах написано крупными буквами: Имеющий уши да услышит. Имеющий глаза — да увидит. Имеющий разум — да осознает.

Суть кроется в глухоте и слепоте драгоценной души человеческой. Выбор предоставлен каждому. Вроде и предъявить обманщику нечего, а как кому поступать — воля собственная. Но, как в народе говорится: Ах, обмануть меня нетрудно! Я сам обманываться рад!

Много всего кануло в Лету, а в царстве том всё по-старому, по-прежнему. А как только чёрт ведает. Но не скоро скажет.

Лелька с Марусей повзрослели, достигли совершеннолетия и делились уже не детскими секретами. За стаканчиком другим перемалывали, перетирали скучные события до мучнистой пыли. Потихоньку приобщались ко взрослой жизни. Без пития уже не обходилось ни одно застолье, а за стол садились каждый день.

Лельке не особо нравился вкус заморского варева, чем-то похожего на перебродивший заплесневевший хлебный квас. Несколько раз даже бросить пыталась. Хотела заменить на родниковую воду, но Маруся не могла такого допустить. Всегда была на чеку, держала руку на пульсе. В одиночку не хотела погибать.

Подбадривала Лельку подружка подколодная, где убеждала уговорами, а где угрозами, и незаметно подливала во всё питиё да яства. Требовала к себе уважения да внимания. Иногда в питьё добавляла настойку на гадючьих языках, на лягушачьих щёчках. Холила надежду, что голос Лелькин ненавистный пропадет совсем. Ведь уже прозвонили вестники. Первые звоночки.

Лелька время от времени хрипла. Пару недель и вовсе не разговаривала. Только шипела, будто змея. И пучила по жабьи глазки. Марусю это сильно радовало. Ради забавы она подносила к носу Лельки кривое зеркало:

— Гляди, как тебя раздербанило! Ну, чистая жабунька! На, выпей рассолу холодного. Жажду же утолить надо. Пей до дна, не кривись. Я о тебе забочусь. Больше никому ты не нужна!

Лелька песни петь почти перестала, да их и не слушал уже никто. Весь люд щеголял в розовых очках да в заоблачных мечтах. Всё складывалось ровно по Марусиному плану, шло так, как было ею задумано.

Отец то, может, у девчат и один на двоих был. Да замысел разный. Одно дело, если только себе вредишь, так за себя одного и ответ придётся держать. А если другим пакостить, тут спрос уже другой. Отвечать перед наблюдателем за всех испорченных придется.

И всё бы ничего, добилась бы Маруся своих целей, но в неровный час влюбился в Лельку часовых дел Мастер Матвей. Смотрел на неё Матвей издали, а подойти стеснялся. Только шажочек сделает в сторону любимой. Маруся уже тут как тут. Будто чёрт из табакерки выскочит. Внезапно появлялась. Набрасывалась на него с претензией и угрозами.

Сидел в своей каморке на первом этаже часовой башни. Подперев голову кулаком. Страдал в одиночестве. Корежило Марусю. Сворачивало в бараний рог от одной только мысли, что выбрал Матвей, первый парень в царстве, ненавистную Лельку. А ею пренебрег.

Пригрозила Лельку отравить, ежели к ней хоть на шажочек приблизится. Матвей — единственный человек в государстве, который пил только компот из сухофруктов, а на зелье у него была аллергия и головная боль.

Городской врач как только с ним не бился, по-всякому пытался зельем напоить, смешивал с малиновым сиропом через капельницу и деликатно хотел через клизму влить. После проб и бесполезных опытов над ним выдал справку с печатью: Не годен чаи иллюзорные гонять!

Резюмировал в анамнезе. И вытолкал взашей:

— Не достоин Вы, батенька, розовых очков. Иди в поле работать. Нечего тут прохлаждаться да бесплатно харчеваться!

Матвей тихонько дела государственные делал. Один за всех управлялся.

Поля распахивал, засевал. А как пора приходила, плоды пожинал. Деревья сухие рубил. Да валежник собирал. На дрова пилил. В поленницы на зиму для всех складывал.

В холода злющие в морозы трескучие печи соседям растапливал. Тучных коров доил, соломку им стелил да чистой водицей поил. Капусту шинковал, мариновал да в банки закатывал. Грибы, ягоды собирал, а после сушил про запас. Думал, в себя люди придут, очнуться, проголодаются. Будет чем их накормить да напоить.

Один за всех трудился от рассвета до заката. Как белка в колесе. Останавливался только, чтобы компоту испить да пот со слезами с лица утереть. Изо всех сил поддерживал, не давал сгинуть царству с лица земного.

Кручинился Матвей. Жалел собак бездомных. Горожан неприкаянных и себя немного. По Лельке сильно тосковал, но изменить ничего не мог.

Наблюдал со стороны, как погибают люди, стареют быстро и пропадают без следа. Честной народ перестал жениться да плодится. Малята давно не рождались. Как бы Матвей ни бился, не старался, всё потихоньку приходило в запустение. Приближаясь к забвению.

Его Мастерская давно заросла пыльной паутиной. Горожане не следили за временем. На городской башне часы остановились за ненадобностью. Всем было наплевать на Время. Только Матвею хотелось перемен. Жену, детей и блинов с малиновым вареньем.

Долго думал он, как изменить жизнь. В раздумьях тяжких бродил по полям, трогал рукою налитые спелые колосья. Не замечал, как доходил до быстрой реки и без сил опускался на прохладный влажный песочек.

Ходил по замкнутому кругу, не зная, что делать дальше. Тяжелым камнем на душе лежало понимание безысходности и отчаяния. Голову сломал, думая, как вытащить Лельку из цепких Марусиных лап, как спасти любимую. От горьких мыслей спасала усталость. Проваливался в забытье, засыпал до рассвета.

День бежал за днем, обгоняя наперед недели, годы. Тянулось вперёд время, как резина, а ничего не менялось. Свойство было такое у времени — растягиваться да сужаться. Кому как повезет.

Часто такое в былые времена случалось. Дни тягомотные доставались тунеядцам да лежебокам. Кто не любит назад оборачиваться и наперед задумываться, тянулись коровьей жвачкой, за один миг пролетали. А иным каждый новый день, как будто целая жизнь прожита. Вот такие чудеса случались.

В очередной вечер принесли ботинки Матвея к реке. Только на этот раз с собою прихватил он бутыль с жижей, для себя запретною. Решил залпом со всем закончить. Ибо больно смотреть, как погибает любимая. Теряя красоту и возможности. Всякому страданию есть предел. Его чаша переполнилась до краешка.

Перед отчаянным шагом решил надышаться и волнение унять. Не каждый день с жизнью приходится прощаться. Прикрыв глаза, вдыхал аромат свежескошенной травы. Вспомнил, как красиво пела Лелька. Как задорно улыбалась. Всё забрало высосало зелье треклятое. Чарующий Лелькин голос стал скрипучим, сиплым. Глаза потускнели. Мелкими морщинками изрезано припухшее лицо. Может, и соскочила бы Лелька, да Маруська разве позволит.

Сквозь полусомкнутые веки Матвей заприметил дедушку с суковатой палкой в руках. Издалека было видно, что старец сердит. Он шёл на него. Размашисто потрясая в воздухе руками. Грозился и ругался на чём свет стоит. На застывшие часы. Матвея корил за лень и трусость. За выход в бутылке. За спущенные рукава.

Напоследок отдубасил по бокам той самой палкой. Подсунул под нос Матвею полное ведро раков и пошёл прочь. Вопрошая через плечо:

— Знаешь, почему ведро с этими членистоногими никогда крышкой не закрывают? Почему они не сбегают? Возможность есть. Шагни из смертельной западни — и на свободе. Но сидят пойманные узники в открытом ведре, участи своей дожидаются. Только усами шевелят или трапезничают клешнею соседа.

Все в равных возможностях. Но что же происходит, как только один решит выскочить? Догадаешься, поймешь, что делать дальше. И будет тебе счастье, жена — красавица. И царству поможешь. Начни с причины.

Почесал Матвей правое колено. Оно всегда чесалось от волнения. Смахнул пот со лба и решительно направился к дому дельца. Производителя зелья приворотного. Прежде выломав палку побольше и вспомнив о Марусе, вернулся. Нарвал в довесок охапку злющей крапивы. Наука даром не прошла.

Мимоходом пнул в треснувший бок ржавое ведро. Улетевшие в небушко раки серыми кляксами плюхались в воду. В полёте растопыривались, отцепляясь друг от друга. Почувствовав волю, наглели. Задом наперед сновали по илистому дну. В поисках лакомых кусочков.

Ласковое солнце улыбалось собственным бликам. Преломляясь в плавных изгибах водной глади. Создавая чешуйчатую рябь в извилистых волнах. В тишину, всё больше набирая силу, врезался чарующий Лелькин голос. Песня сливалась воедино с ожившим боем городских часов на старенькой башне.

Матвей прихватил в своей мастерской кувалду, отправился на городскую площадь. Что есть мочи стал лупить в сторожевой ржавый рельс. По тревоге созывая народ.

Горожане выходили из домов. Стягивались к центру площади. На ходу сдирали с глаз, ломали розовые очки. Хором подхватывали знакомую Лелькину песню. Жмурились от лучистого солнечного света. Мимоходом выливая на землю осточертевшее пойло. С радостным смехом и с поцелуями обнимали друг друга. Как после долгой разлуки.

На шумиху выполз из укромного места замутивший воду иноземец. Тут-то его и настигло возмездие. Матвей намял и ему бока. Хотел было заставить всё царство от грязи отмыть и украденное время людям вернуть, да не тут-то было. Иноземец пугалом растопырил руки в стороны. Облапил Марусю. И тот же час за его спиной распахнулись кожистые крылья с костяными крючками. Красивое лицо обратилось в рыло со свиным сопливым пятачком. Изо рта выросли два вампирских клыка.

Нетопырь ощерил клыкастую пасть. Зашипел на окруживших его людей. Да так виртуозно обругал всех по Праматери, родоначальнице всего сущего от начала веков, что некоторым горожанам стало дурно. А иные даже в обморок попадали.

А мамки Лельки и Маруси не упустили случая завести свару. Пару минут в ступоре таращились на преображение бывшего жениха. А придя в себя, устроили потасовку. На этот раз великодушно подпихивая друг дружку к образине. По очереди, царственно даруя вожделенного в прошлое время красавца.

Лиходей заминкой воспользовался. Замахал своими крыльями и тяжело, урывками, на манер летучей мыши, поднялся вместе со своею нелёгкой ношей в небушко. И был таков.

С той поры рыщет искуситель по земле в поисках новых, жаждущих иллюзий людей. Маруся у него на подхвате, говорят, ему прислуживает. Придумывает новые формулы снадобий для приворотных привычек. С годами отточила до филигранности своё мастерство. Переняв опыт от своего отца. Где-то даже переплюнула его в несколько раз. Вредит всем подряд, никого не жалеет.

Все свои придумки пакостные испытывала на новых подружках. Научилась на нюх определять человеческие слабые места. Одним простушкой покажется. Смыв косметику с лица, покроет платочком голову да юбку до пола напялит. Глянешь — ну чисто монашка! Скромная, тихая. Жалуется, мол, муж обижает, бьёт ни за что. Расплачется для убедительности.

Для остальных, по обстоятельствам, другой имидж подбирала. Иногда для антуража отца привлекала. Такие спектакли разыгрывали, что Большой и Малый обзавидуются! Знакомилась на выбор с теми, кто духом слаб или в беду попал. Влюблённых ненавидела, жестоко с ними расправлялась. Подростков на приманки ловила.

Насыпет им на кончик языка пробовать какой-нибудь дряни. И стоит, выжидает. Как известно, аппетит приходит во время еды. Юнцы привыкают с рук кормиться, ходят за нею толпой. Добавки просят. Особенно жалует тех, кто красотою и талантами блещет. А уж тех, кто мышкой серой себя считает, себя не ценит и не уважает, щёлкает без труда, как орешки.

Душу вложишь — всё сможешь

В одном забытом царстве, житейском государстве, жил да был паренёк, золотой души человек — Ванечка. Близкие и дальние прозвали его Простофиля. За простоту и открытость, за наивную доверчивость. Как его только не называли. Простота, как говорят, хуже воровства будет.

Ванечка очень любил рубашки наглаженные да настиранные. Носил он их по — особому: зимой и летом пуговки не застегивал. Душа у Ванечки была широкая, не помещалась под одеждой. Так и ходил с душой нараспашку.

Никто с Ванечкой дружить не хотел. Уж больно наивный он и говорит ересь непонятную да странную. О Душе лопочет, о природе, Мироздании да о мечтах своих непутевых. Инакомыслящих боялись во все времена, а в Средневековье вольнодумцев, сильно выпирающих из общей биомассы, и вовсе на костре сжигали, ибо нечего воду мутить.

Святая инквизиция приложила немало усилий, придумывая разные способы усмирить выскочек. Женщины, ищущие знаний, были на особом счету у сановитых борцов за догмат. Для попавших на карандаш красавиц инквизиторы сочиняли особенно изощренные орудия пыток. Один стул ведьмы чего стоит! А испанский сапожок, выставленный в музее на потеху почтенной публике. Одним своим видом вызывал содрогание.

Вряд ли кому-то захочется по своей воле присесть передохнуть на зловещую смертоносную мебель. Опрометчиво думать, что с течением времен хоть что-то изменилось и стало по другому. Те же самые настойчивые грабли по крепкому упрямому лбу. Люди в непонимании своем заблуждаются, привыкают к постоянству тьмы. Лучик света пугает до ужаса, заставляет сомневаться в выбранной схеме существования.

Сущность начинает метаться в поисках комфортной зоны, из которой их выбросили сомнения, стараясь втиснуться обратно в свою нишу в толпе. А иначе заклюют. Безжалостно затопчут.

Жена Ванечки, Галочка берегла фигуру и нервы. А от его рассказов она впадала в депрессию и хотела кушать. Ванечка много раз приглашал её с собой на крышу. Но сильно раздобревшая в теле Галочка отвечала отказом. Переживала за свою репутацию. Голосила в кулак. По-бабьи подвывая:

— Будь как все или промолчи. Видел он! Мечтатель выискался! Ну что ты меня мучаешь? Стыдно мне на улицу выйти! Товарки смеются надо мной. Всем мужья нормальные достались, а мне душевный!

Ванечка выслушивал упрёки от жены, молча вытирал подолом своей рубахи её слёзки да сопельки. Иногда слабо отбивался:

— Милая, зачем сердишься? Сейчас свобода слова и мысли. Не средние века. Ну, в самом деле. Мечтать имеет право каждый! Я каждое утро благодарю Вселенную за утро. За тебя. За возможности! Котлетки у тебя очень вкусные. Ничего страшного, что подгорели. С корочкой даже вкуснее!

— Да ну тебя! А вдруг донесёт кто на тебя куда надо? И так стыдно на улицу выходить! Вся округа смеётся над тобой! Вот уж кому досталось! Всем хлеб с маслом, а мне кукиш с хреновым соусом. Горе луковое наказание. Вот ещё блинчики. Накось, покушай!

— Нет! Нет. Тоже смотрю, очень румяные. Наверное, очень вкусные. Я наелся! Благодарочка тебе, моя хозяюшка. Уже по горло сыт!

Поужинав на скорую руку, Ванечка бежал к своей мечте. Тянуло его туда неумолимо. А мечтал Ванечка летать. Хотелось, подобно вольным птицам, подняться в небо и парить на крыльях свободного ветра.

После трудового дня собирал в старенький потрёпанный рюкзачок бутерброды с Краковской колбасой, томатный сок в трёхлитровой банке, подзорную трубу и небольшое одеяло.

По пожарной лестнице забирался на крышу самого высокого дома в городе. Садился на подстилку, подставлял лицо ночному ветру. С каждым новым вдохом вбирал в себя силу пространства.

Садился истуканчиком по турецки, закладывал пятки на бёдра, укладывал руки на коленки, свернув бубликом большие и указательные пальцы. Напевал протяжные мантры, пока жильцы не начинали на него шикать и бросаться чем под руку попало. Ванечка виновато кивал головой. Шёпотом извинялся перед потревоженными обитателями дома.

Вглядывался пристально в старенькую подзорную трубу, наблюдая, как прячется за край Земли закатное Солнце. Как ночь укрывает засыпающий город сумеречным покрывалом. Затаив дыхание, смотрел, как в пустоте космического океана рождаются и умирают звезды.

Закрывал глаза и представлял себя там, на недосягаемой высоте. Летящим навстречу воздушным потокам. В мечтах гулял по Млечному пути. С шумом, до головокружения глубоко втягивал в себя воздух. Плавно выдыхая, пока в голове не начинало звенеть. Он попадал в преддверие Междумирья.

Далеко под ногами оставался родной город. Горы, моря, океаны, леса и поля. Постепенно земной шар уменьшался до размера кулака. Затем и вовсе скрывался из виду. Оставалась только густая тьма, пронзенная огненными хвостами комет. Пульсарами чёрных дыр и солнечными кляксами мерцающих созвездий.

Вот на южном полушарии неба созвездие Большого Пса. Вместо сердца сияет самая яркая звезда — Сириус. А вот охотник — Орион. В его таинственной туманности сокрыта область звездообразования. Там сияет его сердце — красная звезда Бетельгейзе.

Ванечка повернул голову в сторону северного полушария звёздного неба. Там спиральная галактика Андромеды таилась под созвездием Кассиопеи. Если взгляд перевести пониже и правее, можно увидеть Большой Квадрат Пегаса. Выше от верхнего угла квадрата сияла звезда Альферац — Альфа Андромеды. А вот сосед Андромеды — Персей.

Он держит в руках голову Медузы Горгоны, звезду Алголь. Звезда светилась холодным, мрачным, кровавым светом. Ванечка зябко поёжился. Вот уж не зря прозвали эту звезду Дьявольской. От одного взгляда на Алголь веяло смертоносным холодом. Ванечка скорее зажмурился.

Вот уж кому досталось! И по сей день достаётся. Медуза была проклята на века за неземную красоту. На неё польстился сам Посейдон, насильно воплотил свои фантазии с обворожительной девой в храме своей супруги Афины. Богиня Афина прознала об измене, впала в ярость и в праведном гневе прокляла невинную Медузу, наделив её сверхсилой. Заключавшейся в ужасной способности превращать все живое в камень.

Посмевшие взглянуть в её прекрасные глаза навеки обращались в каменные глыбы. Персей смог победить несчастную красавицу. Опять же на помощь пришла оскорбленная в чувствах Афина, дав ему зеркальный щит.

Задрав голову вверх, Ванечка открыл рот от небывалой воображаемой красоты Аламак. Двойная звезда нестерпимо сияла оранжевым и голубым диском. А вот с детства знакомые Большая и Малая Медведица. А между ними притаился Дракон.

В стародавние времена, когда Миром правили боги Олимпа, огромный зверь решил бросить вызов богам и сразиться с ними. Афина пришла в ярость от такой наглости и забросила Дракона высоко в небо.

Зарвавшаяся летучая рептилия зашиблась о купол небосвода от удара. Нахал, посягнувший на Высших, Правящих Миром Богов, рассыпался яркими фракталами в космической сфере. Где сияет кровавой звёздной россыпью по сей день.

Ванечка будто окунулся в глубину веков. Запечатлённые навсегда небесные обитатели оживали в пустоте его разума. Двигались, приветствуя, радостно улыбались ему. Как старому знакомому. Воображениями Ванечка пробуждал легенду. Связавшую воедино земной путь давно отжившей сущности. С пришпиленной к небосклону звёздными иглами бессмертной душой. Воплощённую в космическое тело.

Ванечка, где-то читал, что звёздой становится созданная друг для друга сущность. В умных книгах пишут: у каждой твари всегда есть пара — такая же тварь. Им посчастливилось встретиться на земном пути. И даже смерть не разлучает их. Потому что существа сложились в единое целое. Небосвод, как Ноев Ковчег, вмещает в себя тех, кто пронёс факел любви до самой смерти. И теперь плывёт по космическому океану сознания.

У каждой звезды свой неповторимый характер. Кто-то пылает жаром, укрываясь туманной мантией, сотканной из ядовитого газа, сочится струящейся ртутью. Кто-то тускло морозится едва различимым пятном на небесном полотне. Всё так же, как было в жизни. Звёздные судьбы разные у всех. Кто-то продолжает пылать иссушающей яростью, сражаясь за свою половинку. А кто-то тихо страдает, терпеливо дожидаясь своего часа.

Перед Ванечкой возник край Млечного Пути. Он ступил на его влажную от космической росы твердь. Раскинув руки, пробежался, кружась и пританцовывая. От неожиданности застыл на месте. В центре Мистической Туманности стояли двое. Они обнимались, прощаясь. Несколько мгновений подержали друг друга за руки и разошлись в разные стороны.

Постепенно расстояние между влюблёнными расширялось. По пути не надолго, они приостанавливались. Чтобы, обернувшись, ещё раз взглянуть на любимое лицо. И мысленно прощаясь, послать лучи улыбки. В том, что это влюбленные, Ванечка не сомневался.

А ведь Боги не всесильны. В чём-то даже немощны. Для всех существующих есть Долг и Запрет. Установленный Высшим Замыслом. Той сущностью или материей, которую не видел никто и никогда. Именно Ему все и всё подчиняется. Именно Он рождает Закон.

Боги тоже могут испытывать сильные чувства. Влюбляться и ненавидеть. Но что делать, если Он, великолепный Ра, находится на одном краю небосклона, а Она, нежная Луна, на другом краю. Каждый на своей орбите. Всё, что они могли — это любоваться друг другом издали. Безмолвно беседуя, признаваться в любви и мечтать когда-нибудь сблизиться.

Однажды их осенило. Одновременно они решили построить мост из миллионов судеб влюбленных. Из маленьких хрустальных звезд, соединив их над черной пропастью небесной сферы. Навечно разделившей влюбленных.

Миллиарды лет они наблюдали, как рождались новые звезды. На небесном своде вспыхивали ярким светом соединившиеся души ушедших в Вечность искренне любящих друг друга земных существ.

Но таких звезд было очень мало. Боги решили помогать тем, кто не мог встретить свою пару. Противились любви или были слепы и не видели любовь у себя под носом. Стеснялись давать волю чувствам. Ошибались, проводя половину жизни с чужой половинкой. Становились сухими, черствели сердцем. Переставали мечтать, верить в сказку. Надеяться и ждать.

Боги принялись менять мир вокруг смертных для того, чтобы проснулось утерянное чувство. Спускались к людям, потерявшим веру и друг друга. Помогали обрести любовь. Ра зажигал огонь в груди ищущих, Луна дарила мечту. Раскрывая в ночных снах всю красоту обретаемого Рая для любящей Души.

Боги трудились без устали не одну Вечность. И однажды последняя пара влюбленных зажгла недостающую звездочку в созидаемой дороге Млечного Пути.

Бог и Богиня бросились навстречу друг другу. Они встретились ровно посередине моста. Сама Тьма скрывала место их свидания от посторонних глаз, давая время надышаться друг другом.

Обнявшись, вглядывались в глаза друг друга. Оказалось, им не о чем было говорить. Они привыкли транслировать свои желания через расстояние, мысленно. Влюбленные решили разойтись по своим краям неба для того, чтобы любить, мечтать на отдалении. А однажды встретиться вновь. Ненадолго насладится свиданием в центре небесного моста, соединяющем судьбы.

В Мире нет величины постоянной. Всё течёт и меняется, созидается и разрушается. Для того чтобы не рассыпался Млечный Путь, боги продолжают подпитывать его звездами, родившимися от новых влюблённых пар, всё так же помогая смертным существам обрести любовь.

Спускаются из царства звёзд, с небесной высоты, подсказывают способы для тех, кто искренне жаждет напиться из источника Любви, кто хочет дарить Любовь и обрести её.

Как гласит легенда, существам, ищущим Любовь, безрезультатно. Стоит только прошептать своё пожелание в особый час свидания Бога и Богини, вложив искренность в слова, и всё сбудется. Боги поведут их к цели. У древних магов был календарь Затмений, знаменующий время переосмысления прошлых поступков.

Особые даты помогали открыть Врата кармических коридоров, служащих неким предбанником, условной раздевалкой перед алтарём сбывшихся надежд. Но если тот, кто захочет распрощаться с одиночеством и возжелает изменить свою судьбу, вдруг испугается отпустить прошлое, не усмирит свои пороки и попытается протащить к алтарю обиды и гнев, тому придется не сладко.

Ванечка судорожно вдохнул, а на выдохе прослезился, настолько трогательным было видение. Он складывал подзорную трубу, иногда краем глаза замечал девичью фигурку на балконе. Когда девушка видела, что её заметили, приветливо махала ему, будто приглашала к себе, зазывая рукой. Прикладывала ладонь к своему сердечку и что-то кричала. Но он не понимал, не мог ничего разобрать. До слуха долетали только обрывки слов.

Близко стоящие дома образовывали гулкий колодец. Ветер подхватывал слова. Швырял, с силой разбивая о кирпичные стены. Ване казалось, что девушка ругает его. Он тоже прикладывал руку к сердцу, безмолвно извинялся и поспешно отворачивался. Снова прикрывал глаза, возвращаясь в свой сказочный звёздный мир.

Захватывающее чувство удивительного восторга переполняло до края и выплескивалось со слезами счастья. Ванечка парил в мечтах уютной полудремы, наслаждался моментами восторга. Бывало, засыпал на крыше до рассвета. Просыпался от зябких утренних объятий.

Спешил на работу и там делился с Антоном своими впечатлениями. По праву считая его своим другом. Торопился, рассказывая взахлёб. Глотал слова, стараясь быстрее выплеснуть пережитые эмоции.

Говорил с блаженной улыбкой:

— Всё сможет человек. Стоит только захотеть поверить в себя, и все случится само по себе. Любая мечта оживет от намерения, сложится так, как должно быть! В космос полетит и на дно морское спустится. А захочет, так до самого сердца Земли Матушки доберётся!

Антон недоверчиво сопел. Слушал молча, а завидев зевак, ехидно вопрошал громче обычного:

— И ты, что ли, сможешь? А ну, давай, расскажи нам про созвездие Центавра. А правда, что там все обитатели прозрачные? А правда, что этот Кентавр отдал свою жизнь за заточенного Прометея, а боги за это вознесли его в ночное небо. Увековечив в созвездии Центавра? Тебе бы ещё конусный колпачок на голову, получился бы околпаченный звездочёт!

С Антоном они подружились на работе. Антон чаще других занимал у него деньги. Брал без спросу его бутерброды, просил сделать за него спешную работу. Антон стал захаживать к Ванечке в гости. Часто оставался ночевать. А то и на недельку задерживался.

Жена Ванечки стелила ему на диване. Ваня доверял ему, как себе, ни в чём не отказывал. Всегда старался помочь по мере своих сил. Антон все Ванины истории записывал в блокнотик. Что — не понимал, переспрашивал. Чтобы слово в слово, под общий хохот пересказать всем желающим.

От Ваниных слов мудрёных — удивлялся народ. Слушатели крутили пальцем у виска. На смех Ваню поднимали. Подходили лишь за тем, чтобы деньжат занять, а отдавать стеснялись. Разве же можно с простачком водиться да ручкаться? Вдруг увидит кто, ещё в друзья к нему запишут и на сабантуи звать перестанут.

А Ваня чувствовал внимание. Видел, как нуждаются в нем люди. С радостью старался каждому помочь. Никому не отказывал.

Однажды в уютный летний денёк Ванечка ощутил необыкновенный прилив сил. В воздухе запахло домашними булочками. Тело стало легким, его потянуло ввысь, в небеса. Он мысленно наплевал на закон тяготения и гравитацию. Уже было протянул свои ладони навстречу ветру и даже немного помахал руками. Имитируя полет гордых птиц. Предварительно послюнив, выставил над головой указательный палец. Чтобы уловить направление ветра.

Едва оторвавшись от земли, он тут же почувствовав неподъёмную тяжесть на своих ногах. И под злорадный хохот подтянувшихся поглазеть на представление зевак, шлёпнулся обратно. Отбив свою пятую точку об потрескавшийся теплый асфальт. Сверху на него, придавив своим весом, плюхнулся начальник. Кряхтя и отдуваясь, встал на четвереньки. С большим трудом оберегая свой внушительный авторитетный животик, поднялся. С негодованием вопрошая:

— Это куда ты собрался, левитатор? А работать кто за тебя будет? У меня план горит. Волопаса тебе в печень!

Директор не мог позволить своим сотрудникам отлынивать от работы. А тем паче непонятно куда разлетаться. Всевидящим оком узрел взмывающего в небо Мечтателя. И тут же стопудовой гирей повис на уплывающих в небо Ваниных ногах.

Люди тыкали в него пальцами. С азартом обсуждали детали его позорного падения. Как гуси гоготали, обступив чебурахнувшегося Ванечку.

Часы пробили полдень. Пришло обеденное время. Толпа зевак ринулась в сторону столовой. Никому не хотелось остаться без обеда. Обсуждать простофилю — неудачника можно и за столом.

Начальник бежал первым по статусу. С гордо поднятым картофельным носом продефилировал впереди гудящей, как злой улей, толпы. Все прошли мимо Ванечки. И каждый из шефствующих больно толкал или щипал его. Задевал плечом. Стараясь заставить взглянуть на себя потупившего взор Мечтателя. Чтобы украдкой, щипками да знаками выпросить денежки на обед. Насупившийся Ванечка раздавал свои кровные направо и налево, пока совсем кошель не опустел.

Всего одна монетка осталась в брючном кармане. Ванечка зажал денежку в кулаке, по очереди осмотрел всех смачно жующих. Неприятно, со свинским аппетитом чавкающих людей. Решительно направился к выходу.

Коллеги хохотали ему в спину. Улюлюкали и подтрунивали. Дескать, ума нет, пусть ходит голодным. Глупым деньги не нужны. Показывали на него масляными пальцами и с набитыми ртами продолжали обсуждать. Как он красиво взлетел и еще красивее упал. Директор запустил в него обглоданной костью:

— Вали отсюда, умник! Иди работай, коли кушать не хочешь! Ишь, возомнил себя Икаром! С ним то что случилось, помнишь? Во-от! А всё потому, что гордыня. Работать не хотел, лентяюга. Сам же нам рассказывал эти легенды шмегенды. Всяк сверчок, знай свой шесток. И запомни: на твоё место двести. Только свистну — набегут желающие. В следующий раз уволю. Змееносец тебе в ноги!

Ванечку вдруг накрыло облако праведного гнева. Обостренное чувство справедливости резало душу на лоскуты. Слова клокотали в горле. Так захотелось им всё высказать. Но подумал, что слова ничего не изменят. Вся эта толпа против него. Их уже не переубедить. Он вдруг осознал, что они смеются над ним. Не любят его и самое главное, не понимают. Не поддерживают, а попросту используют.

Пришло понимание, что среди всех этих людей нет ни одного доброжелателя. Друга. Жена Ванечки сидела с Антоном за одним столом. Они хохотали громче всех.

Прозревшему мечтателю стало горько и страшно от своего одиночества. Он постарался застегнуть свою рубашку. Но ничего не вышло. Хотел полы рубахи связать узлом, и тут не получилось.

Ванечка закрыл ладонями уши. Согнувшись, как древний старичок, побрел в сторону болота. Решил сгинуть в лесу дремучем, в болоте вонючем. Лишь бы только не слышать злобных насмешек. Подальше от предательства. Уходя, пробурчал еле слышно. Скорее самому себе:

— Икар за другое был наказан. Он ответил за преступление Дедала, своего отца. Набросились толпой, и жена туда же. Оскалилась, как злобная горгулья. Вокруг одни предатели. Вот уж душевно поддержали, так поддержали. Благодарочка от души.

Решил быстрее со всем покончить, с разбега сигануть в трясину. Выбрал место для разбега. Разогнался, ускорившись, подпрыгнул. Да за ветку рубашкой и зацепился.

В момент прыжка рубаху ветром распушило. Ветка то и пролезла в аккурат между спиной и тканью. А полы рубахи каким-то чудным способом накрутились на корявый отросток. Повис над илистой, ждущей свою добычу, хлюпающей пастью болота.

Ванечка болтал руками и ногами. Тряс головой. Ничего не происходило. Уморившись от бесполезности своих усилий, начал кричать в надежде, что кто-то услышит и, может быть, поможет.

На его крики о помощи собрались все болотные обитатели. Смотрят, глазами хлопают и от смеха тихонько икают. Сильно квакать уже не было сил.

До колик в животе смешно было смотреть, как Ванечка руками и ногами болтает. Усердно стараясь отцепиться от корявой ветки. Даже вспотел весь. Но не тут-то было. Крепко застрял.

Насмеявшись вволю, вперед всей квакающей, хлюпающей, хрюкающей компании выступила самая огромная жаба — Хранительница болотных сокровищ. С условием:

— Ты мне дай денежку, а я тебе дам совет. Это равноценный обмен. Если согласен, то отвечай скорее. Мне ещё лягушат жизни учить и паучков поучать. А я на хаханьки из-за тебя, бестолковая твоя голова, отвлекаюсь.

Ваня насупился, хотел обидеться, но передумал:

— Идёт, не идёт. Куда же я денусь с подводной лодки. К чему эти качели? Вон как крепко ветка меня держит.

— Тащи себя за волосы. Вверх!

Пленённый Ванечка бросил монетку довольной жабе. Она тут же припрятала денежку в горшок Заветных Дел. Чтобы не потерялась и никуда не делась. Пропадет монетка — и всё, пиши пропало. Задуманное дело придется начинать сначала.

— И запомни, мой друг, деньгами нельзя швыряться направо и налево. За так нельзя отдавать даже пятак. Это возвратная энергия твоей затраченной силы. Награда есть за любой труд. Кто без усилий получает, вдвое больше потеряет. Закон жизни такой.

А ты мнимым друзьям раздавал. Медвежью услугу им оказал, помог раскрыть их кривые качества. Мне работы добавил. Ну да ладно, дело прошлое. Уж коли ходишь с душой нараспашку, будь готов к тому, что всегда найдется тот, кто захочет от души, душевно в душу плюнуть.

Но на добродетели не жадничай. А не то я буду приходить, душить, силы высасывать. Я же жаба! Ты соображение включи, да думай быстрее. О той, что ждёт тебя давно. Она даст тебе крылья!

Ванечке стало смешно, необычайно приятно, как будто в детстве, когда мама ласково гладила его по голове. Целовала в непокорные вихры на макушке, крепко обнимала, прижимая к себе. В маминых крепких объятиях невозможно было шевельнуться, но чувство защищенной свободы захватывало и давало ощущение парения. Её руки всегда вкусно пахли домашними булочками. В минуты восторга на крыше он часто чувствовал запах сладкой ванили.

Вот и сейчас свобода ворвалась в сердце, переполнила до предела. Задался вопросом, кто может окрылить его мечту. Перебрал в голове все слайды со знакомыми лицами. Подумал за жену и горелые коржики в тарелке на обеденном столе. Тут же рядом с Галочкой возник образ Антона. Наверняка, он не только на бутерброды Ванины зарился. Ванечка почесал голову. Проверяя метафору на предмет растущих оленьих рожек. Мысли повели его на крышу. И тут его словно молния пронзила.

— Эврика! Созвездие Кассиопеи! Мне в сердце!

Он осмелился и решил проверить догадку. Потянул себя за кудри и сразу же почувствовал, как его тело наполняет необычайная воздушность. Какая-то неведомая радостная сила тащит его вверх.

Корявая ветка, державшая его за рубаху, с легкостью выпустила из цепкой деревянной клешни. Напоследок наподдав ему по пятой точке размашистым шлепком. Задав силу ускорения.

Он всё понял. Сложив обрывки слов прекрасной девушки в одно целое. Мысленно проложил траекторию своего полёта с оконченной целью. Балкон в доме напротив его кустарной обсерватории.

Она! Ждала всё это время! На миг представил свою жизнь и как на ладони увидел своё будущее рядом с Ней. Они пройдут счастливыми долгий земной путь. А по итогу отдадут свой последний вдох Вечности. И зажжётся яркою звездой ещё одна пара судеб. Собранных в одно целое. И ещё один хрустальный кирпичик укрепит дорогу Млечного Пути.

Квакушки аплодировали ему, не переставая радостно подбадривать. Еще долго махали вслед улетающему к своей мечте Ванечке!

Счастья ключи в своих руках ищи

В далекие от нас времена люди верили в Сказку и часто творили ее сами.

А коли не получалось, шли за помощью к знающим многие тайны.

За околицей, на краю деревни, в ладной хатке жила — была бабушка. Адоная ее звали. Никто не знал, сколько ей было лет. А про мудрость многие были наслышаны. Никто из ныне живущих не помнил Адонаю маленькой девочкой. Даже старейшие жители. Спроси их, — недоуменно пожимали плечами.

Адоная слыла знахаркой. Познала силу трав, постигла науку стихий. Овладев колдовством, готовила многочисленные снадобья. Наперёд знала, кому что может пригодится. И кто к ней в этот час явится. Всех древних целителей да врачевателей по именам помнила. Кто для помощи надобен, того заклинанием из глубины веков выкликала.

Вокруг её хатки был насыпан обережный круг из четверговой соли. По четырём углам хатки стояли по пояс в земле четыре деревянных истукана. Просто так не пройдешь. Нагло не перешагнёшь. Заклинательная сила пропускала только тех, кто искренне жаждал перемен. Те, которые сомневались, разворачивали оглобли обратно. Ехали домой выжидать, пока решение созреет.

Со всех краев, с соседних городов и даже из-за моря приезжали к ней за помощью. Для каждого находила она слово доброе, ласковое. Кое-кому раскидывала Таро. Иным на кощунах гадала или у древних рун выспрашивала ответ.

Однажды занесло к ней ветром перемен принцессу одинокую. Зарёванную и несчастную. Удивлялись те, кому увидеть довелось, какую тяжесть ветру пришлось нести. Девица — красавица была тучнее и мрачнее тучки тучной.

Уставший ветер осторожно по своей бороде опустил девушку на лавочку подле хатки. Хотел, как положено, через печную трубу. Но трусишка испугалась: вдруг выпуклость какая застрянет в дымоходе. Вцепилась в космы ветра — не оторвать.

Несмеяна уселась удобнее. По турецки поджав ножки. Упёрлась кулачками в пышные оборки платья на своих рыхлых боках. Надменно вертела головой и пучила губки. Имя своё назвать отказалась. Боялась, что прознает кто и пойдет молва про нее. Дескать, дева царских кровей, а себя не уважает. По всяким бабкам шастает. Не царское это дело по деревням на поклон к ведьмам летать. Будут деревенские жители имя ее царское по зубам таскать. Зубоскалить да обсуждать.

Адоная незаметно усмехнулась. Рукой махнула, мол, и так все сбудется:

— Ты только, душа моя, ушки на макушке держи. Пальчики из них вытащи и слушай. Но сперва в баньке попаришься. В Ледяном ключе искупаешься. Погостишь маленько у меня. Ночь переночуешь, а поутру ветер свой попутный поймаешь и обратно в свою опочивальню. Принца ждать. Ты ведь за этим зашла?

Принцесса от ведьминых слов только пуще прежнего помрачнела, разревелась:

— Я! А он! Люблю его! Он на меня не смотрит. Чем я ему не такая? Я вообще-то невеста завидная. Знатная, богатая. Телом пышна и к тому же скромная! Сколько королевичей на свете, а никто меня сватать не спешит. Руки не попросит, сердце не предложит. Почему так? Говори немедленно! Всё хочу знать. А ёще кушать хочу и спать!

Бабушка поперёд начала, велела высокой гостье переодеться. Нашла спортивный костюм с согревающим эффектом. Два волшебных банных веничка. Из тайничка достала стакан хрустальный со смешинками. Заварила богородскую траву духмяную. Лучшее приворотное средство. От хандры помогает.

И закружились они по бабушкиной хатке. Пыль протерли, подмели, полы намыли. Стекла до кристальной прозрачности натерли. Блинов напекли. Пампушек с чесноком да борщ наваристый на говяжьем хвостике состряпали. Со сметанкой домашней. Запекли перцы фаршированные. Кашу гречневую напарили в печи с маслицем. Когда на стол накрыли, дивный сметанный дух выманил котейку.

Кот из-за печки выполз. Растянулся во всю свою длину. Потягиваясь, котик замурчал, замурлыкал. Об постройневшие ножки незнакомки потёрся. Хитро ластится, на сметанку косится да на ручки просится. Красавица от яств калорийных отказалась. Умяла только кашки, половину чугунка. Смачно причмокивала от удовольствия.

Пока дева голубых кровей Кота Котофеича гладила, Адоная баньку протопила. На раскаленные камни кедрового масла плеснула. Да солёной водицы немного добавила для здоровья. Окликнув статусную гостью, велела всю одежду за порогом оставить. Раздеться до наготы.

В парилке хорошенечко её веничком отходила. По телесам толстым да дряблым. От самой маковки и до пяточек отхлестала. Отправила окунуться с головой в холодном ключе. Чтобы мысли глупые остудить и в стакан со смешинками сложить. В дубовую бочку с яблочной водой нырнуть заставила. Дала полотенце махровое. Велела до красноты растираться да над слёзками своими смеяться.

После баньки сил у Рёвы прибавилось. Даже во дворе прибралась. Дрова попилила, в поленницу сложила. Рвалась за околицу. Всем помочь хотела. Но хитрая бабушка не пустила. А не то набегут желающие на чужом горбу под шумок проехаться. Дескать, спать пора. Завтра новый день и так тело ломить будет. Всё хорошо в меру. Ещё успеешь. Дней у Бога много:

— Ты ложись. А мне еще платье для тебя нужно сшить. Твоё старое уже великовато на тебя.

— Зачем это? Вот ещё что придумаете? Мне наряды шьют известные мастера. Не по чину мне в простом ходить. Не по статусу в домотканое выряжаться. Как простолюдинка. Женихи засмеют.

— Не посмеют.

Принцесса ещё что-то пробурчала и провалилась в сон.

Ей снился Котофей Котофеевич на белом коне. При полном параде. Ни дать ни взять — принц Багдадский. Только усищи больше. Проснулась от бабушкиных шлепков:

— Пора, соня. Вставай. Счастье свое проспишь. Нужно рано вставать. Вон и ветер твой попутный подоспел. И платье давно готово. Смотри, какая красота получилась тебе под стать. Давай, жених тебя заждался уже!

Девица в платье новое нарядилась. В карпа зеркального погляделась. Во все стороны повертелась:

— Бабуся Адоная. Так это же платье венчальное!

— Поднимайся. Мятной водой умывайся. Невеста должна хорошо выглядеть. Ну что глазки на меня таращишь. Не поняла ещё? Если голова не из теста, во сне своем ищи ответ! Я уже голубей с приглашениями в ближайшие царства на твою свадьбу отправила. А в дальние селения сама гонцов зашлёшь!

Принцесса водой умылась, в платье облачилась. Изловчившись, поймала ветер за бороду. Кота за загривок подхватила и с собой уволокла в царские покои. Поняла, что это царевич заколдованный. Её Судьба. А она на другого заглядывалась, мешала Вселенной дать ей самое лучшее!

Краденое счастье

Колесо Сансары — одно из ключевых понятий в буддизме. Бесконечный круговорот. Свитый из человеческих пороков. Устойчивая модель существования. Жадность, злость, ненависть, похоть, зависть, гнев — это ловушки для сущности, попавшей на зуб Высочайшим. Из круговерти перерождений и стереотипно повторяющейся судьбы необходимо найти выход.

Дети наследуют от родителей обязательства, наступая на те же грабли, повторяют их судьбу. Чтобы разорвать Круг Сансары и очиститься от кармических долгов, нужно стать Человеком. По образу и подобию. Научиться безусловно любить. Всё то, что вмещает в себя пространство. Как мать любит своего ребёнка за то, что он есть. Стать милосердным. Не завидовать чужому счастью. Оно не всегда сладкое.

Бескорыстно жертвуя своими прихотями ради Высшего Блага, можно разбить порочное кольцо. Перестать зариться на чужое. Но если бы было всё так просто. Страдания и боль столетиями будут преследовать должника. Пока он не научится быть благодарным за всё, что имеет.

Глава 1. Деревня и её обитатели

Раичка, недовольно покряхтывая, растопыренной пятерней почесала затёкшую поясницу. Быстро поморгала, с трудом разлепляя глаза. Протяжно зевнула. Хозяйски раскрыв рот во всю ширь. Уселась, покачиваясь неваляшкой на скрипучей кровати. До пола свесила ноги. Но тут же по-цыплячьи поджала скрюченные пальцы. Наступать на прохладные певучие половицы не было охоты.

Пошарив рукой под подушкой. Нащупала вязаные носки, натянула на озябшие ноги. Туже закуталась в растянутую бесформенную кофту. Тяжело потопала в остывшие за ночь сени. На ходу досадливо плюнув через плечо в сторону храпящего мужа.

Влезла в его домашние тапки. Некстати, спозаранку захотелось по малой нужде. Неудобные удобства находились во дворе. А точнее в конце бескрайнего огорода.

Подумав, прихватила с собой светодиодный рыбацкий фонарь. Темень непроглядная. Вроде бы утро, а рассветом ещё и не пахло. Угораздило же так вляпаться! Вышла замуж за алкаша. Уж постаралась для себя на славу.

Из-за призрачного своего счастья синеносого потеряла всех друзей. Вытащила, что называется, у судьбы счастливый билетик. В юности казалось, что никто другой не нужен. Это любовь. И эти чувства навсегда.

Одна радость — дочку красавицу в браке родила. Доченька выросла всем на зависть: белокурая, черноглазая и фигурка — загляденье. В учёбе прилежная. Решила в педагогический поступать. А это значит, окончит школу и уедет в чужой город. Тревожно защемило, заныло сердце. Переживала за неё. В городе заманчивые соблазны на каждом углу.

Семнадцать лет пролетели как одно мгновение. Райка, подумав, вернулась в дом. Догадка подтвердилась: Асина постель пуста, кроссовок нет. Намётанному глазу видно, что дочь даже не ложилась, но подготовилась основательно. На постели, укрытая цветастым одеялом, лежала свернутая рулетом старенькая Аськина шубейка.

Времена меняются, а конспиративные примочки всё те же. До смешного наивно и банально. Ничего нового молодёжь уже не изобретёт. Рая задумалась, перебирая всех её знакомых, стараясь вычислить, у кого так долго дочь могла задержаться. Молнией обожгла догадка. Решила идти без фонаря. Светиться ни к чему.

Со злостью хлобыстнула входной дверью. Разбудив мычащих и хрюкающих обитателей сарая. Пнула ногой в костлявый облезлый бок ленивого стареющего пёселя. Звякнув цепью, Шарапов поднял голову. Увидев знакомый силуэт, зевнул во всю пасть. Показав ряд острых зубов. И уложил голову обратно на лохматые лапы.

Заслышав близкие шаги, в радостном предвкушении нетерпеливо завизжали ненавистные свиньи. Наверняка решили, что им кашки поесть принесла. Рявкнула в сердцах:

— Агась. Как же. Размечтались! На шашлык скоро да на колбасу пойдёте. Уже сил нет навоз за вами выгребать. На этого пьяницу надёжи нет. Всё сама, своими руками. Угораздило ведь всю жизнь потратить на навоз и грядки.

В гневном порыве подняла упавшие грабли и с силой огрела по стене саманного сарая. От стены сразу же отвалился добрый кусок сухой глины, перемешанной с навозом.

Раю передергивало от вездесущей, неистребимой навозной вони. Воняло везде. Всё насквозь пропахло деревенским амбре. Всюду проникающим едким запахом напитывалось всё подряд: тело, волосы, вывешенное на улицу свежее постиранное белье. Вещи вбирали в себя отвратительный аромат. И никакие отдушки с ополаскивателями не помогали. С этим ничего нельзя было поделать. Можно только смирится.

Райка, крадучись, подошла к соседскому забору. Раздвинула две болтавшиеся на верхних гвоздях штакетины в разные стороны. Втиснула себя в знакомый лаз и, пригнувшись, направилась к дому. Вцепилась руками в алюминевый язычок подоконника. Безуспешно попыталась подтянуть наверх своё грузное тело.

Закрепиться мешали тапки. Намокшие подошвы скользили по кирпичной стене. Сбросив обувь и шерстяные носки, упёрлась босыми ногами в незначительный выступ фундамента. Вытянув по — гусиному шею, силилась заглянуть в окно.

В щель между шторками просматривался овальный стол. Покрытый ажурной скатертью домашней вязки. Хаотично наваленная гора эскизов. Головастый торшер и разложенный на ночь диван. На котором спал рослый мужчина. Одним словом, в комнате одинокого художника царил творческий беспорядок. Райка, не в силах сопротивляться магии земного притяжения, соскользнула вниз. Один. От сердца отлегло. Но вопрос, где Аська оставался открытым.

Тимур Теймуразович в прошлом году приехал в деревню. Устроился работать в школу учителем рисования. Высокий, видный. Сорокалетний, воспитанный мужчина. С первых минут общения располагал к себе. Нравился ученикам. Родители тоже были от него в восторге. Огромным плюсом ко всем его положительным качествам было отсутствие штампа в паспорте.

Тимур, к перспективному счастью одиноких деревенских женщин, был холост. За ним водилась какая-то неприятная история. Вроде бы на прежнем месте его работы у него случился школьный роман. Ему приписывали связь с ученицей. Дочерью какой-то важной шишки. Статусный папа светиться не захотел, и только поэтому скандал раздувать не стали. По тихому предложили написать заявление по собственному желанию и уехать из города.

Райка сплетнями не особо увлекалась. Оговорить можно любого человека, она знала это на собственном опыте. Было бы за что зацепиться, а болтливые языки всегда найдутся. Но сейчас, вспомнив пересуды, стало не по себе. На душе заскребли ревнивые кошки. Влип несчастный учитель, как кур в ощип! Приехал накануне на такси. Выгрузил из багажника единственный чемодан.

В первый рабочий день ему хотелось произвести впечатление. По такому случаю Тимур оделся, соблюдая дресс-код. В наглаженных чёрных брюках и накрахмаленной до хруста бежевой рубашке было нестерпимо жарко. Прикупил тортик на новоселье. В отделе кадров задал животрепещущие вопросы. Сельским педагогам обязаны предоставить бесплатное жильё.

Трудоустроившись и уладив все формальности, новоиспечённый учитель отправился заселяться. Тимуру Теймуразовичу выделили небольшой пустующий домик. В нём дожил свой век одинокий, сильно пьющий дед Василий. О порядке он заботился мало. В доме всё сгнило. Обветшал и сам домик. Состарился и условно умер вместе с хозяином.

Но случился казус. И учитель в итоге снял комнату у соседки бабы Нины. Нина Митрофановна та ещё штучка. Без её носа не происходило ни одного события. Пока суетливый староста водил прибывшего педагога по окрестностям. Хвастался недавно заасфальтированной дорогой и двухэтажной школой.

Нина, пронюхав новость, поспешила привести себя в порядок. Попутно придумывая план Перехват. Запыхавшись, прибежала как раз в тот момент, когда учитель перешагивал через порог. Переведя дух, на одном выдохе только и успела предостерегающе прокричать:

— Стойте! Нельзя туда! Провалитесь.

Открыв навесной амбарный замок, нарядный учитель вошёл в тёмные сени. Наступил на жалобно хрюкнувшие половицы. Вздрогнул от неожиданного окрика Нинель. Непроизвольно подпрыгнул на месте. Прогнившие, отсыревшие доски раскрошились в труху под его тяжестью.

Падая, взмахнул руками, запустив в свободный полёт свой чемодан и подтаявший тортик. По закону подлости, подлетев вверх, пластиковая коробка открылась. Возвращаясь, праздничный десерт прочертив кремовую дорожку по рукаву рубашки и по штанине, шмякнулся на дорожный аксессуар.

Староста поостерёгся зайти в дом. Услышав грохот и совсем неинтеллигентный возглас. Встал как вкопанный возле деревянного просевшего крыльца. Дождался, пока рухнувший в подпол педагог выберется на свет божий. Желая сгладить неловкий момент, помогал ему отряхнуться.

Обсопливленным несвежим платком подтирал въевшийся в брючную и бежевую ткань жирный крем. Подоспевшая Нинель, отпихнув старосту, вцепилась учителю в пыльную грязную рубаху. Настойчиво потащила в сторону своего дома. Зашла сразу с козырей:

— Пол у меня крепкий. Удобствия в доме. Комната изолирована. Закрывается на ключ. Окна выходят в сад. Соседи скандальные, сволочные. Но их совсем не слышно. Беру недорого. А от себя обещаю вкусные обеды.

Женщина вилась вокруг него вьюном. Не могла позволить уплыть такой добыче. Со здешним контингентом всё давно понятно. Бесхозные мужички самим себе были не нужны. А ей тем более. Либо нездоровы. Либо неумолимо спивались, что, по сути, одно и то же. Но блажен тот, кто надеется!

Она не уставала молодиться и прихорашиваться. Одевалась в молодежные тряпки. Это смотрелось по-особому нелепо в купе с кричащим вульгарным макияжем. И высоко задранным на темени кучерявым шиньоном. Нина раз в месяц надругалась над своей редеющей шевелюрой. Обесцвечивая отросшие седые корни толчёным гидроперитом.

От агрессивных процедур пересушенные волосы цыплячьего цвета выпадали нещадно. Накладными волосами приходилось декорировать проплешины. Это мало помогало. Наоборот, создавался гротескный образ советской буфетчицы. Часто закладывающей за воротник.

Синие тени, густо обведенные черным глаза. Соболиные брови вразлёт и кроваво-красная помада довершали карикатурный вид. Не особо утруждаясь, наносила мейкап широкими мазками. И если в прохладное время года краски хоть как-то держались на лице, то в жару всё оплывало.

Нина, невысокая в росте, обладала мужским типом фигуры. Имела узкий таз. Худосочные мосластые ноги, широченные плечи и задиристый характер. Предпочитала яркие кофточки с глубоким декольте. Дабы демонстрировать свою увядающую грудь необъятных размеров. Свой внушительный бюст считала преимуществом и чрезмерно им гордилась.

У неё имелся за плечами шестидесятилетний жизненный опыт. Три неудачных ходки замуж и неугасающий энтузиазм. Направленный на поиски нового суженного. Все её мужья в количестве трёх человек лежали рядком под откормленной раскидистой вишней. На местном кладбище.

Нинель — заядлая самогонщица. В буквальном смысле приложила руку к быстрейшей кончине скоропостижно усопших супругов. За всю свою не короткую жизнь она ни одного дня нигде не работала. Бодяжила вонючий шмурдяк на продажу, тем и кормилась. Зависимые от синего змия, утомлённые сорокаградусной жаждой бедолаги тащили к ней всё, что плохо лежало. Несли и своё, и чужое.

В советские времена к ней наведался участковый. С претензией за тунеядство и за самогоноварение. Горемычные женщины, намучившись со своими пьющими родственниками, посовещавшись, единогласно решили накатать коллективную анонимку куда надо. С просьбой разобраться и положить конец их несчастьям. В Нине они видели если не источник, то пособницу своих злосчастных судеб.

Участковый отреагировал. По долгу службы заглянул к ней вечерком. Тщательно принюхиваясь, учуял запах жжёной корочки. Нина, чтобы отбить красноречивый запах сивухи, кидала на конфорку кусочек чёрного хлеба. Слуга закона достал из папки анонимные кляузы.

В ответ на первый его вопрос Нинель помахала перед носом участкового заветной бумажкой. Добытой за взятку в городской больнице. Бумажка гласила, что её обладательница является инвалидом по зрению и находится на иждивении у государства. Участковый Леонид Васильевич, в простонародье Лёня мент, был в два раза младше Нины. Недоверчиво вертел сомнительный документ в руках.

Выросший в этой же деревне, Лёня с детства дружил с Иришкой, дочерью Нины. Часто бывал у них в гостях. Не припоминал недомоганий, связанных со зрением Нины Митрофановны. Напротив, не в меру любопытная женщина неспроста имела прозвище Радио ОБС. Расшифровывалось всё просто: Одна Баба Слыхала. Она видела подальше и побольше остальных.

Без устали делилась слухами со своими товарками. Иногда раздувала очередную сплетню до судебных разбирательств. С нею судиться — себе дороже. Крикливая, как базарная торговка. Мстительная Нинель выносила наружу чужое грязное белье. Вываливала на всеобщее обсуждение всех тайных скелетов.

Безработная сплетница со стажем имела массу времени и сил. Часто сама заваривала кашу от нечего делать. А когда пахло жареным, бежала в суд подавать иски на обидчиков. Мечтающих намять ей бока.

Неугомонная Нинель, оставшись одна, придумала себе старинную русскую забаву — болеть. Один из её усопших мужей, до того, как, к своему несчастью, сочетался с нею брачными узами. Увлекся здоровым образом жизни. С прежней женой у него случился конфликт на почве измены.

Бывшая жена упокоенного завела себе любовника и в желании избавиться от постылого мужа решила его потихоньку травить. Где-то узнала за яд из вишнёвых косточек. Начала варить кисели из прошлогодних вишнёвых компотов. А чтобы наверняка, насушила две пригоршни косточек. Разбивала каменные панцири молоточком. Доставала пахучее ядро. Размолов ядрышки в муку, щедрой рукой подсыпала мужу во все блюда.

В один момент муженька скрутило. Сам себе вызвал скорую. В больничке подлечился. Узнав правду, к жене решил не возвращаться. В милиции жена клялась, потупив глазки, будто не знала, что ядрышки, смешиваясь со слюной, выделяют цианид. Смертельный яд для человека.

Испытав шок от предательства супруги, выживший мужик увлёкся омоложением себя. Стремился к долголетию. Выписывал журнал Здоровье, ЗОЖ. К своей печали переехал жить в деревню, дабы дышать свежим чистым воздухом, где и встретил свою Судьбу. В лице Нины Митрофановны.

Кушал только сырые фрукты, овощи. Натощак пил, чередуя свежий картофельный сок и масло льна. Бросал все дела, когда по телевизору транслировали передачи по интересующей его теме. Незабвенные экстрасенсы манили его с другой стороны экрана. Он заряжал воду. Заполнял водой все доступные ёмкости в доме.

Пил заряженную воду взахлёб. Купался в этой воде. А на остатках настаивал брагу. На такой целебный эликсир Нинель задирала цену. Брала в три раза дороже! Якобы этот продукт не нанесёт никакого ущерба организму. А наоборот, отфильтрует всю грязь и исцелит от болей.

Собственно говоря, он сам поверил в целебные свойства напитка и крепко подсел. Усопший оставил после себя кипы рецептов и рекомендаций. А также настольную медицинскую энциклопедию. Он обращался к ней по любому поводу. Не успеет в теле что-либо кольнуть, стрельнуть или шмыгнуть, он тут же, слюнявя палец, внимательно листал справочник в поиске нужного диагноза.

Сам подбирал лечение из народного репертуара. Нинель читать не любила. Все журнальчики вместе с газетами перевязала шпагатом и сдала на макулатуру. А вот энциклопедия стала её постоянным спутником и советником. Косвенно помогая по-изощрённому издеваться над людьми.

Выбрав редко встречавшееся заболевание. В блокнотик выписывала определяющие диагноз симптомы и с чистой совестью звонила по номеру ноль три. Сначала с нею носились, как с писанной торбой. Пару раз укладывали в отдельную палату. Назначали условно эффективные препараты и процедуры. На процедуры Нинель ходила с удовольствием.

От уколов сразу открестилась. При виде иглы грохнулась в обморок. С таблетками проще. Их можно незаметно выбросить. Однажды её даже какой-то профессор осматривал. Светило медицинских наук долго молчал после диагностики. Внимательно глядя Нине в глаза, выдал:

— Ипохондрическая шизофрения!