Бесплатный фрагмент - Археологический декамерон

Амазонки — миф о женщинах без мужчин…

Вам нравится обычай амазонский:

Наполнив грудь отвагою мужской,

Коня смирять надежною рукой

И бойко по полям носиться прытью конской.

Н.М.Языков

Историю и природу в античности греки драпировали в мифы — удивительные мировоззренческие формы, неувядаемая привлекательность и обаяние их повлияло на всю последующую культуру. По-видимому, все дело в том, что в центре мифа независимо от значимости- мировоззренческой или географической- событий, был человек или закамуфлированный под него бог или богиня, но всегда это личность с именем и биографией….Или, может, в той необъяснимой логике с какой в мифе преломляются любые явления, факты, движения души, изменения в обществе или в природе — в мифе они равнозначны, случайность оказывается тщательно замаскированной закономерностью… Яблоко! — прокатилось ли оно через пиршественный стол на Олимпе, или преподнесенное Евой Адаму, или добытое из садов Гесперид Гераклом, или, позднее, сорвавшееся с ветки на голову Ньютона — ключ к событиям вселенского масштаба…

Даже у богов в их повседневности не было важнее заботы, чем выяснение отношений с человеком — неугомонным созданием, добивающегося равного права с богами на единственное отличие, — быть бессмертным.

Мифологические персонажи составили образную систему мировоззрения античной эпохи; когда-то цельного совершенного сосуда, сработанного, возможно, в далекий догреческий период. Сосуд разбился — обломки разлетелись по всему миру, немало их и в античной эпохе России; и вот историки, археологи, этнографы пытаются собрать их, склеить и увидеть сосуд целиком…

х х х

Так и эта странная легенда об амазонках, скорее всего, отголосок давнего времени, когда женщины тысячелетиями были богинями у домашнего очага, позднее вершили судьбами и на Олимпе, и на земле. Богинями по праву дарованному природой — быть первоосновой жизни. И не важно — рожает она богов, героев или простых смертных во дворце, в хижине, или в пещере; в воинских доспехах она или в тунике — она всегда права…

Но, по порядку.

Женщина, сдерживая левой рукой взвившегося на дыбы коня, правой занесла длинное копье, стремясь поразить воина в шлеме, отражающего круглым щитом удар копья. Силы в поединке неравны, явное преимущество на стороне всадницы с копьем, и воин убегает…

Но исход поединка никогда не станет известным — сцена изображена на прекрасной краснофигурной пелике-вазе, найденной археологами при раскопках кургана в дельте Дона.

Всадница — амазонка, одна из тех женщин, что «стреляют из лука, мечут дротики, и ездят верхом». Так писал о них Геродот, первый рассказавший историю о женщинах-воительницах южнорусских степей.

История такова: в одном из сражений на реке Фермодонте (это южное побережье Черного моря) греки захватили в плен амазонок и на трех кораблях отплыли на родину. В открытом море амазонки перебили мужчин. Но они не умели пользоваться рулем, парусами, не умели грести. И долго их носило волнами и ветром, пока не прибились корабли к северному берегу Меотиды, к устью реки Танаис.

Сойдя с кораблей, амазонки, встретив первый же табун лошадей, похитили его и верхом на лошадях занялись грабежом скифских владений.

Скифы, не зная ни их языка, ни одежды, ни обычаев, не могли понять, в чем дело, откуда объявились так неожиданно воинственные всадники. Они вступили с ними в битву, думая, что это молодые мужчины. Но после, увидев убитых ими женщин, решили больше не сражаться с ними, а послать к ним своих юношей. Расположившись лагерем недалеко от амазонок, скифские юноши, уклоняясь от враждебных стычек, сумели подружиться с ними. В итоге «оба стана объединились и жили вместе, причем каждый получил в жены ту женщину, с которой он впервые сошелся…».

В логике мифа цельность сюжета — условие обязательное. Откуда взялись амазонки на Фермодонте?

По этому вопросу у античных авторов почти единомыслие: «Некогда савроматы отправились походом в Европу, но там погибли, и жены их остались одни…» — подытоживает общее мнение греческий историк 1У в. до н. э. Эфор.

Через 400 лет римский историк Помпей Трог (1век до н.э.) посчитает необходимым уточнить: «Амазонки — это жены скифов, ушедших из своих степей на реку Фермодонт. Там все мужчины в каком-то походе были убиты и женщины взялись за оружие, успешно защитив свои земли от врагов. С соседями они не пожелали иметь никаких дружеских связей и управляли страной сами… Так что если разбирать подвиги мужчин и женщин, то останется неизвестным, который пол был у скифов славнее…»

Что касается исходного пункта движения амазонок, то это Дон — Танаис, здесь сомнений у древних авторов нет. По преданию, название реки произошло от имени сына царицы амазонок Лиссипы — Танаиса, до этого реку называли Амазонской рекой, «потому что в ней купались амазонки» — объясняет греческий писатель Плутарх, автор знаменитых «Сравнительных жизнеописаний». И уточняет: «А переименована река была по следующей причине: Танаис, сын Беросса и одной из амазонок Лиссипы, будучи очень скромен, ненавидел женский пол, чтил только Ареса и с презрением относился к браку. Но Афродита вселила в него страстную любовь к его собственной матери, он сначала боролся со своей страстью, но затем, одолеваемый роковым мучением, и желая остаться непорочным, бросился в Амазонскую реку, которая по его имени и была переименована в Танаис».

От реки Танаис народ амазонок двинулся на юг вдоль побережья Черного моря. Долина реки Фермодонт, обильная травами, показалась женщинам удобной для выпаса своих коней. Здесь они обосновались надолго, совершая походы, основывая города, такие, например, как Фемискира, Смирна, Кима, Эфес и другие на западном побережье Малой Азии. «Наименование городов идет от имен амазонок, Смирна была амазонкой властительницей Эфеса, от нее пошло имя жителей и города», — замечает Страбон.

Царь Трои Приам в поэме Гомера «Илиада» вспоминает о войне троянцев и фригийцев с амазонками в годы его юности:

Некогда, быв во фригийской земле, виноградом обильной,

Зрел я великую рать фригиян, колесничников быстрых;

…Станом стояло их воинство вдоль берегов Сангария;

Там находился и я, и союзником оных считался,

В день, как мужам подобные ратью нашли амазонки…

И вот здесь удивительный, загадочный поворот сюжета судьбы женщин с берегов Танаиса в мировой истории: они вписываются как соучастники в легендарную летопись героических предков и богов-олимпийцев Греции.

Необыкновенную их силу, красоту и удачливость объясняют тем, что они — дочери бога войны Ареса. С ними сражаются самые главные герои греческой мифологии: Беллерофонт, Геракл, Тесей, Ахилл. Эти женщины просто необходимы для биографии героев, чтобы они прославились, побеждая их в поединках.

В подвигах Геракла девятый по счету выделен особо, как один из труднейших. Глупый Эврисфей — царь Микен, у которого Геракл по воле своего отца Зевса зарабатывает подвигами бессмертие, не зная, как избавиться от опасного слуги, поручает ему добыть пояс Ипполиты — царицы амазонок, надеясь, что на этот раз он уж точно сложит голову. Геракл отправляется в страну амазонок, теряет спутников и друзей и встречается с прекрасной Ипполитой. Царица, наслышанная о его деяниях, готова, конечно же, не от страха, а от восхищения, снять со своей талии волшебный, дарующий власть пояс и подарить ему… Но тут вмешивается ревнивая Гера — злой гений Геракла. Приняв облик одной из амазонок, она поднимает тревогу, убеждая амазонок, что царицу насильно увозят приехавшие чужестранцы!.. Амазонки в полном вооружении скачут на конях к кораблю. Завязывается сражение… Царица погибла, никому ненужный пояс Геракл отдает Эврисфею…

Но история продолжается. Среди спутников Геракла в походе в страну амазонок был Тесей — будущий царь Афин. У него тоже героическая биография: он прославился участием в походе аргонавтов за золотым руном, убийством кровожадного Минотавра в лабиринте на Крите…

Тесей вернулся с пленной амазонкой Антиопой, с которой, став царем в Афинах, жил в любви и счастливо. Но амазонки решили выручить подругу и заодно отомстить за Ипполиту. Они набегом опустошили Аттику и осадили ее столицу Афины, расположившись лагерем на холме Ареса.

Афиняне долго и упорно защищались. И только гибель Антиопы, сражавшейся против бывших подруг — она закрыла грудью Тесея от брошенного в него копья, — остановила войну. Амазонки и афиняне совершили совместную тризну по Антиопе, и после этого амазонки вернулись на родину. Но обиды помнились, и в войне под Троей амазонки выступили на стороне троянцев…

Троянцы очень рассчитывали, что участие амазонок переломит затянувшиеся на годы сражения в их пользу. Натиск амазонок был столь стремительным, что греки дрогнули и готовы были бежать к спасительным кораблям… Но колесо Фортуны повернулось: в схватку вступили Ахилл и Пенфесилея- царица амазонок. Нелегко досталась Ахиллу победа, оказавшаяся иллюзией, когда он снимает с поверженной царицы шлем.. Пораженный красотой, подобной «лучезарному древнему светилу», он сожалеет о своей победе. Греки были убеждены, что перед ними богиня….

После отступления амазонок троянцы в отчаянии — они запираются в городе, уже не рискуя вступать в открытые сражения.

В биографии амазонок, кроме легендарных, есть и исторические герои. В одном из сказаний об Александре Македонском, составленном в первые века нашей эры, великий полководец встречается с амазонками. Романтически разукрашенное, оно повествует, как Александр с войском, приблизившись к землям амазонок, увидел, что они значительно превосходят ростом прочих женщин, отличаются красотой и здоровьем, носят цветную одежду, сообразительны и сражаются серебряными секирами.

«Мы пишем тебе для сведения до нашествия на нашу землю, чтобы ты не возвратился бесславно, — написали полководцу амазонки. — Мы ратоборствуем за нашу славу. Если мы одолеем неприятелей или они обратятся в бегство, то им останется на вечные времена стыд и позор; а если они победят нас, то окажутся победителями женщин… Итак, смотри, царь Александр, чтобы с тобою не случилось того же. Подумай и отпиши нам — и найдешь нашу рать на границах». Завоеватель мира подумал и вступить в битву не решился.

«Перевалив через поднимающиеся до звезд высоты, — писал великий трагик Эсхил, — ты вступишь на конную дорогу, по которой придешь к враждебной мужам рати амазонок».

Некоторые истории звучат философской притчей. Однажды амазонки поднесли Александру хлебные лепешки, выкованные из золота. Царь удивился: «Разве вы едите золотой хлеб?» — «Если ты довольствуешься обыкновенным хлебом, то неужели ты не мог получить его в своей стране, что пришел к нам сюда?..»

В литературе того времени был популярен и другой вариант встречи амазонок с Александром Македонским Царица амазонок Фалестрия сама поспешила с отрядом из трехсот соплеменниц на встречу с полководцем. Конечно же, она обладала всеми достоинствами, чтобы пленить его не прибегая к оружию: красотой, обаянием и умом. И, конечно же, царь пораженный этими качествами спросил о ее желании и получил ответ, достойный сказочной царицы: так как Александр превзошел своими подвигами всех мужчин, а она сама — совершенство в среде амазонок, то ей хотелось бы иметь от него ребенка, который, родившись от двух столь совершенных родителей, «превзойдет доблестями прочих людей. Царь очень обрадовался и, приняв ее предложение, провел с ней тринадцать дней и отпустил на родину, почтив богатыми дарами…»

х х х

Насколько понятно движение амазонок в письменной географической традиции: Причерноморье, Балканский полуостров: Танаис (Дон) — южный берег Черного моря (Фермодонт) — западное побережье Малой Азии, где ими основаны города — поход в Аттику (осада Афин) — Троя (участие в знаменитой битве),.. — настолько загадочно положение их во времени.

На фасаде этой таинственной эпохи («темные века» — назовут ее историки) часы с единственной стрелкой: она то проступает, то исчезает на циферблате времени. Неясно, какой ритм времени она отсчитывает — тысячелетия? столетия? десятилетия?… И все же, там, где мифы встречаются с археологией, это уже историческая эпоха: наука о древностях подтверждает существование в Северном Причерноморье, на Кавказе, в Средиземноморье высокоразвитых культур от неолита до бронзы.

Поражает схожесть сюжетов об амазонках на огромном географическом пространстве — «девы со щитами» в скандинавских сказаниях, женщины-нарты в Кавказском эпосе, в преданиях айнов, чукчей, бурят, у туземцев Индонезии….Более архаичные следы ведут в глубочайшую древность, периода понимания человеком своей исключительной роли в природе.

Можно предположить, что исторические события, связанные с амазонками, проходят где-то в границах конца II тысячелетия до н.э., а их мифологическое воплощение завершено через несколько столетий — к VIII в. до н. э. Гомер в поэмах «Илиада» и «Одиссея» обозначил часть мифологического эпоса, обозначил столь ярко, что стало возможным хотя бы догадываться о событиях, судьбах богов и героев, не воплотившихся в слове. И роль амазонок в эпосе далеко не последняя, хотя покажется на первый взгляд, что событийная часть истории необычных женщин в античности исчерпана.

Но муза истории, мудрая богиня Клио, не терпит завершенных полотен. Она меняет золотое стило историка и поэта на стальной резец скульптора, циркуль архитектора, кисть художника и продолжает повествование.

Храм Афины-Девы — Парфенон. Главное здание в ансамбле Акрополя, крупнейший храм Греции, созданный в середине V в. до н. э. У этого века много позднейших эпитетов — образных определений: время «искусства высокой классики», «греческого чуда», колыбели европейской культуры…

На фризах Парфенона, выполненных скульптором Фидием и его учениками, изображения сцен битвы греков с амазонками. Та же тема амазономахии на щите Афины Промахос — воительницы и охранительницы города, монументальной бронзовой статуи богини внутри храма. Описывая статую, Плутарх замечает:

«Фидий… вырезая на щите сражение с амазонками, изобразил и себя самого в виде старика, поднявшего камень обеими руками; точно так же он поместил тут и прекрасный портрет Перикла, сражающегося с амазонкой…»

И вот снова по всей Греции скачут амазонки на своих конях с круглыми щитами, двулезвийными секирами, во фригийских головных уборах — но теперь в произведениях искусства: в архитектуре храмов, в скульптуре, в настенной и вазовой живописи, в произведениях поэтов.

«При входе в город Афины стоит надгробный памятники амазонки Антиопы, — пишет Павсаний, — знаменитый путешественник и историк времени императорского Рима. — В храме Тесея имеется картина, изображающая, как афиняне сражаются с амазонками… Эта война изображена на щите Афины и на пьедестале Зевса в Олимпии…»

«В Мессении есть статуя Артемиды Эфесской, ее чтут выше всех других богов. Причиной этого, как мне кажется, является, во-первых, слава амазонок, которые по преданию воздвигли эту статую…»

По одной из версий, храм Артемиды Эфесской, одно из семи чудес света, был воздвигнут амазонками…

Павсаний путешествовал по Элладе примерно в 70-х годах II века нашей эры. После Геродота, рассказавшего об амазонках, прошло без малого 700 лет. Прошли сотни лет, страна пережила множество потрясений, сменилось десять поколений, но мир греков в своем благоговении к собственной истории не изменился… И к амазонкам отношение сохранялось как к реальным героям греческой истории.

Может, вся загадка греческого чуда — в способности сохранять память и о светлых и о трагических событиях своей истории.

Есть несколько особенностей в этом загадочном племени амазонок, которые, конечно же, могли поразить воображение талантливых греков.

Во-первых, амазонки сражаются верхом на лошадях, они стреляют из лука на полном скаку и у них мечи выкованы из железа. Греки в героическую эпоху сражались только на боевых колесницах, мечи их были из бронзы, а стрелять из лука верхом на лошадях они не умели…

Хотя, конечно же, все это не объясняет столь выдающуюся роль женщин-воительниц в греческой истории.

Возможно, сказание об амазонках — своеобразная компенсация за неравноправное положение женщин, сложившееся в греческом обществе. Вне культа женщины нормальное развитие общества, да и личности тоже, невозможно. Женщина рожает богов, героев, в честь женщин строятся храмы, их имена в названиях городов, стран, самой планеты, созвездий.

х х х

Ну, а что же с амазонками, высадившимися с кораблей в устье Танаиса? Вернемся снова к Геродоту и откроем страницы его «Истории».

«После примирения со скифами амазонки вместе с юношами-скифами решили уйти из страны, где они впервые столкнулись с кочевниками. „Следует ли нам жить в той самой стране, — сказали они юношам, — где мы лишили вас ваших отцов и сильно опустошили вашу землю. Давайте уйдем из этой земли и поселимся, перейдя реку Танаис“. Юноши послушались и, перейдя Танаис, прошли к востоку на расстояние трех дней пути от Танаиса в направлении северного ветра. „В этой местности они и теперь обитают“, — уточняет Геродот. С тех пор савроматские женщины сохраняют свои стародавние обычаи: вместе с мужьями и даже без них они верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами…»

По Геродоту, от браков амазонок со скифскими юношами произошли савроматы — это примерно VIII в. до н. э. К этому времени амазонки уже сошли с мифологической сцены Греции, продолжая свою биографию в произведениях искусства, столь же яркую, как и в мифе.

Получается, что амазонки пришли с Дона в Малую Азию, чтобы через несколько поколений, уже забыв о прародине, вернуться… И поверх полустертых строк писать новый текст своей родословной, но уже с иными именами, обычаями, народами.

Но когда это произошло? До или после событий, вписавших амазонок в историю Древней Греции? Здесь нет однозначного ответа, во всяком случае, на сегодня.

Распределить хронологически все эти события невозможно, а приводить аргументы в спорах, которые идут среди историков, займет не одну страницу. В мифологическом пространстве время — как в близкой к мифу сказке. Его можно ускорить, или повернуть вспять, или вообще не учитывать — ведь боги мифов бессмертны и молоды, а герои, если не заслужили вечности, то умирая, они все равно активно участвуют в делах живых: в их честь строят храмы, могилы и места их подвигов становятся святилищами с неизбежными явлениями всевозможных чудес…

И ранний и более поздний варианты географической локализации амазонок в письменной традиции — донская земля. Может быть, легенда об амазонках всего лишь один из эпизодов восстановления родовой памяти, памяти о времени, когда народ со степей Причерноморья — Приазовья, волнами осваивая Балканский полуостров, за несколько поколений сменил холодные степные просторы на теплые моря Средиземноморья, коней — на корабли, луки — на копья, и к началу 1 тысячелетия стал греками?…

В географическом пространстве древних авторов места обитания амазонок более-менее понятны: они совпадают с поселениями скифских и савроматских племен, в районе первых контактов греков с этими народами — низовья Дона и Кавказа. С Дона выводит амазонок Геродот. Его современник по тысячелетию античности Страбон, отец географии, реалист, прагматик, с аптекарской тщательностью взвешивающий и оценивающий события, рассказывая об амазонках, пытается отделить факты от вымысла; в существование амазонок он верит, но, как золотоискатель,, промывает в лотке сомнений множество версий, прежде чем вписать строку в свою знаменитую «Географию». Обязательно со ссылкой на историков и писателей, «прекрасно знакомых с этими местами» (среди них и историк Феофан — очевидец), рассказывает Страбон об амазонках, живущих в северных предгорьях Кавказских гор у реки Терек в соседстве с гаргарейцами (древними предками вайнахов — ингушей и чеченцев). Амазонки занимаются скотоводством и земледелием, «уходом за скотом и, особенности за лошадьми; наиболее сильные из амазонок занимаются главным образом, охотой, скачкой на лошадях и военными упражнениями. У них в ходу так же лук, боевой топор и легкий щит; из шкур зверей они изготовляют шлемы, плащи и пояса. Весной у них есть два особых месяца, когда они поднимаются на соседнюю гору, отделяющую их от гаргарейцев. По некоему стародавнему обычаю и гаргарейцы также восходят на эту гору, чтобы, совершив вместе с женщинами жертвоприношения, сойтись с ними для деторождения; сходятся они тайком и в темноте, кто с кем попало; сделав женщин беременными, гаргарейцы отпускают их домой. Всех новорожденных женского пола амазонки оставляют у себя, младенцев же мужского рода относят на воспитание к гаргарейцам. Каждый гаргареец принимает любого принесенного ему младенца, считая его по неведению своим сыном…»

Правда, Страбон иногда не удерживается в рамках реализма и приводит, кочующую со времен Геродота — а их разделяет почти пять столетий — фантастическую версию, что амазонки «с детства девочкам выжигают правую грудь, чтобы свободно пользоваться правой рукой при всяком занятии, прежде всего, при метании копья…», почему-то забывая, что его соплеменники — греки изображали амазонок на барельефах храмов, в скульптуре, в живописи, как говорится, в полном комплекте…

Но вернемся к отцу истории: « …и с того времени, — продолжает Геродот, — жены савроматов придерживаются древнего образа жизни, выезжая на охоту на лошадях и вместе с мужьями и отдельно от мужей; они так же ходят на войну и носят ту же одежду, что и мужья. Языком савроматы пользуются скифским, но говорят на нем издавна с ошибками, так как амазонки усвоили его неправильно. Относительно брака у них установлено следующее: никакая девушка не выходит замуж прежде, чем не убьет мужчину из числа врагов…»

Изложена история обстоятельно, с яркими живыми подробностями, и ее не хочется принимать за сказку. Может быть, потому, что в ней множество имен, названий племен, мест, событий, если и приукрашенных фантазией, то это преувеличение очевидца, удивленного необычным настолько, что фантазия уже кажется логически оправданной.

Высокое положение женщины в скифском сарматском обществе отмечают после Геродота и другие источники. Мать выбирает имена возмужавшим детям и передает им предметы на право царской власти: лук, пояс и золотую чашу. В матери воплощалось семейное и родовое единство, со смертью матери связь распадалась и люди становились чужими друг другу.

По словам Геродота, наибольшим почитанием пользовалась у скифов богиня Табити. Имя ее переводится как «воспламеняющая». Она — богиня очага, благосостояния и семейного благополучия. Из глубины веков от культа этой богини у осетин, потомков скифов, сохранилась традиция святости домашнего очага — самого священного места в доме. Очаг — символ сохранения и продолжения рода, в нем непрерывно руками женщины поддерживался огонь.

Геродот называет ее «царицей скифов», она — образ единства для всех племенных союзов. Клятва именем богини — «величайшая клятва скифов», нарушение ее каралось смертью.

Из позднейших летописей античной эпохи известны имена сарматских цариц Томирис, Тиргатао, Амаги, оставивших память победоносными походами. Отстранив от дел своего мужа-пьяницу, одна из них, по имени Амага, видя, «что муж ее, царь сарматов, предается роскоши и пьянству, по большей части сама чинила суд и расправу, сама расставляла гарнизоны по всей стране, отражала набеги врагов и помогала обижаемым соседям. Слава о ней разнеслась по всей Скифии, так что и жившие на Таврическом полуострове херсонесцы, обижаемые царем соседних скифов, попросили её принять их в число союзников. Амага сначала послала скифскому царю приказание прекратить свои набеги на Хеосонес, когда же скиф не послушался, то она выбрала 120 человек, сильнейших душой и телом, дала каждому по три лошади и, проскакав с ними за одни сутки 1200 стадиев, внезапно явилась ко двору царя и перебила всех стражей, стоявших у ворот. Скифы пришли в смятение от неожиданности и вообразили, что нападающих не столько, сколько они видели, а гораздо более..» Победа была за Амагой, она сменила царя скифов, « приказав ему править справедливо и не трогать соседних эллинов и варваров»

В повествовании о Таргитае, родом из племени меотов, ставшей женой царя синдов (столица синдов — Гориппия, нынешняя Анапа), есть все для многостраничного романа: любовь, измена, коварство, предательство, верность — и все это в судьбе женщины, не примирившейся ни с чем ради любви и справедливости…

.Когда хотели подчеркнуть готовность мужчины к подвигам, говорили: он смелее амазонки.

Страбон подытожит споры и суждения и древних авторов и своих современников, в целом относясь к существованию амазонок относится скептически. «Сказанию об амазонках выпала какая-то особенная судьба, — пишет он. — В остальных сказаниях баснословное и историческое разграничены: сказания древние, неверные и чудесные, называются баснями, история же ищет истины, будь это древнее или новое событие, и чудесного или вовсе не допускает, или лишь изредка. Об амазонках же и прежде и теперь существуют одни и те же сказания, полные чудес и далекие от правды. В самом деле, кто может поверить, чтобы когда-нибудь составилось войско, город или народ из одних женщин без мужчин? И не только составилось, но и совершало походы на чужбину… Сказания об амазонках распространены и теперь, и наша склонность верить больше древним сказаниям, чем современным, еще более усиливает упомянутую странность».

Но и через два столетия после его сомнений один из римских писателей, повествуя о триумфе императора Аврелиана, вернувшегося из победоносного похода на сарматов, свидетельствует, что в процессии «были видны также десять женщин, которых император взял в плен, когда они в мужском убранстве сражались среди сарматов, причем многие другие были перебиты, а надпись, которую несли впереди женщин, гласила, что они происходят из рода амазонок…»

х х х

Легенда об амазонках ждала своего подтверждения фактами более двух тысяч лет. Реальный смысл ее обнаружился при раскопках курганов на юге нашей страны, многочисленных курганов в донских степях. Если обратиться к научной статистике, то почти каждое пятое богатое погребение скифо-сарматского времени оказывается женским. Расшитые золотом одежды, роскошные ожерелья, зеркала, бусы, перстни и здесь же — меч, конская сбруя, наконечники стрел и копий. Даже в погребениях девочек-подростков — колчаны со стрелами.

Знатной сарматке принадлежал комплекс вещей из раскопок кургана Хохлач в Новочеркасске. Он вошел в историю науки под названием Новочеркасского клада. Более ста лет прошло со времени находки, составляющей ныне гордость экспозиции древних коллекций ленинградского Эрмитажа. География происхождения вещей клада обширна — степи Причерноморья, Боспорское царство, Малая Азия, Италия. Среди вещей — шейная грива с рельефными изображениями фантастических животных, спиральные браслеты, украшенные сценами борьбы зверей, флакончики, сосуд с ручкой в виде фигурки лося. Все выполнено из золота со вставками из камня и стекла.

Исключительна по художественности исполнения золотая диадема. Она составлена из трех широких золотых пластин, соединенных шарнирами. В центре — скульптурная женская головка из халцедона и вставки из граната. Венчает диадему фриз с изображением деревьев, животных и птиц. О символике каждого фрагмента этого произведения искусства рассказать можно многое — здесь не только красота, гармония композиции и удачно выбранных материалов: жемчуга, золота, драгоценного камня, стекла. Диадема повествует о сложном духовном мире, и вещь, предназначенная для украшения царицы, отразила видение мира от повседневности быта древнего народа до представления им сил природы. Здесь и знаменитое «древо жизни», и «олень-солнце» — космические по масштабам образы.

Аналогичных по художественности символике и богатству шедевров из археологической сокровищницы множество — свидетельствуют об исключительной роли женщин в общественной жизни народов степей. Конечно же, это не абсолютная гинеократия (власть женщин) — те же шедевры для украшений создавались мужскими руками.

х х х

В легендах об амазонках было все, чтобы поразить воображение. И у разных авторов, переписывавших их в последующие после Геродота столетия, эти легенды превращались то в анекдот, то в повод для морализующих сентенций и рассуждений о парадоксах человеческой природы.

Средневековый историк У1 века н. э. Иордан, рассказывая о современных ему народах, помещает амазонок по соседству со славянами.

Лев Диакон — добросовестный византийский историк Х века описывает в своем сочинении войны ромеев-византийцев с Русью. Скифами и варварами называет их историк, отдавая дань их мужеству и отваге.

В одной из битв с дружинами князя Святослава, когда славяне отступили, ромеи « снимая доспехи с убитых варваров находили между ними женщин в мужской одежде, которые сражались вместе с мужчинами против ромеев…»

«Повесть временных лет» — свод летописей X — XII веков. Перечисляя «зверские» обычаи у разных народов, большей частью сказочные, и противопоставляя им идейное превосходство юного для Руси христианства, летописец, конечно же, не мог не воспользоваться древней легендой о необычных женщинах.

«Амазонки же не имеют мужей, но как бессловесный скот, однажды в году к весенним дням уходят из своей земли и сочетаются с окрестными мужами, считая то время за некое торжество и великий праздник. Когда же зачнут от них в чреве, снова отсюда разбегутся. Приспеет же время родить, если родится мальчик — погубят его, если же девочка — прилежно вскормят ее и воспитают.»

Летописец вставляет амазонок в текст свода, не называя их места обитания — география размещения народов уже была хорошо известной. Для амазонок места не нашлось. И все же, может быть, вспомнив, что сам рожден женщиной, смягчает летописец неприятие и осуждение властных женщин:

«… жены у них пашут и созидают храмы, вершат мужские дела, но и любви предаются сколько хотят. Среди них есть храбрые жены, искусные в ловле зверей, и властвуют жены над мужьями и господствуют над ними.»

Академик Б. Б. Рыбаков высказал интересную мысль о том, что под прямым влиянием сарматов сформировались некоторые образы славянских преданий. Во II веке до н. э. «женоуправляемый народ» сарматы двинулись от низовьев Дона в северопричерноморские степи, на несколько столетий отрезав от моря славянские племена среднего Поднепровья, а скифов вытеснив на Крымский полуостров.

Отголосок этих событий прозвучал в русском, белорусском и украинском фольклоре появлением женских враждебных персонажей: «змеиных жен», «змеиных сестер» — в отличие от прежнего символа степных кочевников еще со времен киммерийцев — многоглавого огненного Змея или Змея Черноморского — «лютого зверя, из хайлища пламень пышет, из ушей дым столбом». В славянском эпосе народная фантазия олицетворила в этом чудовищном звере от трех до двенадцати головах внешнего врага. И змеиная родственница, сказочная старуха Баба Яга, не выносящая русского духа («Фу-фу! Доселева русского духа видом не видано, слыхом не слыхано, а ныне русский дух в очью проявляется»), — тоже примета богатырского эпоса времен противостояния сарматским набегам, в авангарде который шли племена языгов (отсюда: Языг–Яга). В царстве этой крайне непривлекательной, сварливой и некрасивой женщины (костяная нога, голова пестом, нос в потолок врос, груди через грядку повисли) — ограда из человечьих костей или высокий тын с воткнутыми на нем черепами. Часто возглавляет она конное воинство, преследуя сказочных героев, или гонится за ними черной тучей. Она владеет табунами волшебных огнедышащих коней и летает по воздуху в железной ступе, «в которой, — замечает Б. Рыбаков, — легко угадать славянское осмысление скифо-сарматского походного котла». И когда эта старуха несется по поднебесью, заметая след помелом, то стонет земля, трещат и гнутся вековые деревья.

Так сказочный образ неожиданно приобретает, как сказал бы археолог, датировку и хронологические приметы, правда, не становясь при этом менее загадочным. В предании границы между фактами и фантазией размыты, расплывчаты — можно, увлекшись фактом, незаметно оказаться в сказке, но бывает и наоборот: уверенный в том, что имеешь дело с домыслами чистейшей воды, вдруг обнаруживаешь в них твердую сердцевину исторического факта.

В славянский эпос легенда о женщинах на коне вошла не только пугающим образом Яги с помелом.

Вот знакомая с детства прекрасная русская сказка о молодильных яблоках и живой воде. Иван-царевич отправляется за тридевять земель, за тридевять озер, в тридесятое царство за водой и яблоками, возвращающими жизнь мертвому и молодость старику. Три Бабы Яги поочередно помогают ему добраться до хозяйки этих сокровищ, царь-девицы Синеглазки, — приходится она им родной племянницей. Опасна путь-дорога в ее царство. «На первом перевозе отсекут тебе правую руку, на другом — левую ногу, а на третьем — голову», — предостерегают царевича Бабы Яги. Да и девица не проста — поляница она, богатырка, девять дней гуляет, тешится в зеленых лугах, «стук стучит и гром гремит оттого, что красная краса, черная коса царь-девица катается». А потом девять дней спит она богатырским сном, «спит, как сильный речной порог шумит».

Добрался царевич до ее царства, ни рук, ни ног, ни головы не потеряв. Увидел Синеглазку, как выезжает она из своего дворца: все войско из одних девиц набрано — та хороша, а та еще лучше! А всех краше, ненагляднее сама царица. В саду ее за высокой стеной растет яблоня с серебряными листьями, а под яблоней колодец с живой водой. Все добыл Иван, да не послушался наказа доброго коня своего, не удержался, вошел в опочивальню Синеглазки. «Разметалась девица, заголилась до грудей… разгорелось у молодца ретивое сердце не выдержало — смял он девичью красу…».

Стала настигать его погоня — двенадцать богатырок с тринадцатой девицей Синеглазкой, — ладит на него наехать, с плеч голову снять. Стал он силу с ней пробовать. Разъехались на три прыжка лошадиных, брали палицы боевые, копья долгомерные, сабельки острые. И съезжались три раза: палицы поломали, копья-сабли исщербили — не могли друг друга с коня сбить. Бились с утра до вечера — с красна солнышка до заката. Совладала богатырка. Вытаскивает кинжалище булатный…

Но, как и положено в сказочном жанре, добро побеждает, клад дается в руки, царством награждается самый смелый, юноша обретает счастье с молодой женой. Все заканчивается благополучно: герои обручаются, богатырка Синеглазка еще не раз выручит царевича из беды, а потом уедет с ним в свое девичье царство.

На каких таинственных путях-дорогах истории рождались эти удивительные сюжеты? Сказка — это область, в которой ученый и художник находят общий язык, и, возможно, только их общими усилиями можно ответить на эти вопросы.

Далеко не рядовым сюжетом легенда вплетена в русские былины. Былинные богатырши — поляницы — сражаются с богатырями в степи, в чистом поле, и часто оказываются храбрее, сильнее и проворнее соперника. Им не страшны даже знаменитые Добрыня и Илья Муромец. И при всей их мужской доблести героини былин не утрачивают ни красоты, ни женского обаяния, ни достоинства:

Не богатырь есть ту, а есть женщина:

Как по улочкам идет, будто уточка плывет,

По ступенечкам ступает потихонечку.

А ведь голос у нея как будто с продвизгом,

С поволокою глаза поваживает,

А на тех на рученьках на белы их

Даже дужки от колечичек на пальцах знать,

Даже дужки от колечичек не вышли вон.

А в былине по Ставра-боярина и его жене Василисе Микулишне отразился действительный исторический факт, известный из летописей: заточение Владимиром Мономахом новгородского сотского Ставра в 1118 году. На честном пиру Ставр-боярин критически отзывается о граде Киеве. Обиженый князь Владимир сажает его «в погреба глубокие», сковав руки и ноги. Молодая жена Ставра, переодевшись в мужскую одежду, отправляется в Киев выручать мужа, назвавшись послом из дальних окраин.

Жена князя сразу догадывается, что посол от «грозна короля женщина, — «Ставрова молода жена Василиса Микулишна» и, осторожно пытается мужу глаза открыть: «Знаю я приметы все по-женскому — на лавку садится, коленца жмет, а ручки беленькия, пальчики тоненькия…»

Стал Владимир проверять, выставил своих могучих богатырей побороться с послом. Сошлись посреди княжеского двора. Первому борцу Василиса из плеча руку вывернула, другому ногу, третьего «хватила поперек хребта, ушибла середи двора».

Плюнул с досады князь — глупая княгиня, неразумная, волосы долги — ум короток, называешь ты такого богатыря женщиной…

Но княгиня наблюдательно и настойчива — не мужчина посол.

Тогда вывел Владимир двенадцать могучих богатырей состязаться в стрельбе из лука. За целую версту мечут богатыри стрелы в сырой дуб, а от той стрельбы дуб только шатается, будто от непогоды. А от двух стрел «посла» изломался дуб «черенья ножеве», в щепки, от звука тетивы попадали богатыри как угорелые, а Владимир-князь «окарачь наползался»…

В общем, выручила Василиса Микулишна незадачливого мужа, примирила его с киевским князем, попрощались они с Владимиром и проницательной княгиней и «отъезжали во свою землю дальнюю»

Конечно, это вовсе не означает, что амазонки прямиком из легенд античной эпохи перекочевали в русский эпос. Хроника действительных событий питала мифологию и фольклор: княгиня Ольга, совершавшая далекие походы во главе дружины, — это уже факты исторических документов.

Легенда с берегов Дона через сотни лет получила продолжение в другой легенде, но уже географической, на другом континенте, в Южной Америке. Летом 1542 года экспедиция конкистадора Франциско Орельяно, разыскивавшего страну Эльдорадо, проплыла по неизвестной великой реке от истоков до устья. После одного из сражений на берегах реки с индейцами монах-летописец отряда записал: «Битва была не на жизнь, а на смерть… Я хочу, чтобы всем ведома была причина, по которой индейцы так мужественно защищались, — они подданные данники амазонок, явившихся к ним на подмогу. В бою они сражаются впереди всех и являются для оных чем-то вроде предводителей… Сии жены весьма высокого роста и белокожи, в руках у них луки и стрелы…»

Самую большую реку планеты назвали Амазонкой.

Другой конкистадор Хуан де Сан Мартин в докладе королю о событиях похода в Колумбию писал; « мы получили известия об одном народе женщин, живущих саостоятельно, без проживания у них индейцев, посему мы назвали их амазонками. Эти, говорят те, кто нам о них сообщил, от некоторых рабов, ими купленных, они зачинают детей и если рожают сына, то отправляют его отцу, а если дочь, то растят ее для увеличения этой республики. Сказывают, что они используют рабов только для зачатия от них, как сразу же отправляют обратно…»

И даже в новое время, когда мир был достаточно обжит, когда сюжеты и герои мифов давно переселились в сказку и в фольклор, все же находились серьезные толкователи географии, убежденные в существовании амазонок на территории донских степей: на картах, отмечая топографию народов в устье Дона-Танаиса, писали: «Страна амазонок». А некоторые историки казачества не исключали происхождение донских казаков от амазонок.

В 1787 году Екатерина 11 — самодержица всероссийская совершает путешествие на юг по Новороссии и Крыму. Недавно отвоеванное у турок обширное пространство Северного Причерноморья — район древних античных городов: одни забыты — Танаис, Ольвия, Горгиппия; другие впечатляют величественными руинами и исторической памятью — Херсонес, Пантикапей. Светлейший князь Потемкин Таврический — фаворит императрицы, полководец, строитель крепостей и городов организует для встречи Екатерины амазонскую роту. Командует ими Елена Ивановна Сарбанова. Новоявленные амазонки имели особый наряд и вооружены были ружьями при трех патронах…

Эхо древней легенды, начиная с Геродота, отразилась и во всех жанрах всемирной истории и всемирной литературы.

Сюжет ее особенно не занимал ученых, но вдохновлял художников и поэтов. Об амазонках писали эллинские поэты, знаменитые скульпторы древности Поликлет и Фидий высекали из мрамора статуи амазонок. «Битва амазонок» Рубенса считается одним из лучших произведений великого фламандца. В поэме итальянца Торкватто Тассо амазонки сражаются под стенами Иерусалима.

Великий французский художник Пуссен пишет картину «Танкред и Эрминия». В сюжете картины воинственная амазонка Эрминия жертвует свои волшебные исцеляющие волосы, что бы перевязать ими раны крестоносца Танкреда, своего недавнего врага. В поэтической антологии об амазонках — имена поэтов всех времен.

Вергилий:

Женские рати с шумом и громкими криками

Скачут с лунообразными щитами…

Иван Бунин:

Здесь царство амазонок. Были дики

Их буйные забавы. Много дней

Звучали здесь их радостные клики

И ржание купавшихся коней…

Отрывок из стихотворения Леонида Мартынова:

…И оставив всякую охоту

Затевать со скифами войну,

В скифских банях до седьмого поту,

Если слепо верить Геродоту,

Амазонки мылись на Дону.

А. Цветаева

Грудь женская! Души застывший вздох, —

Суть женская! Волна, всегда врасплох

Застигнутая — и всегда врасплох

Вас застигающая — видит Бог!

Презренных и презрительных утех

Игралище. — Грудь женская! — Доспех

Уступчивый! — Я думаю о тех…

Об одногрудых тех, — подругах тех!..

Так что если б легенда и не подтвердилась, то, не став фактом науки, она оставалась бы событием искусства.

х х х

Кто не видел знаменитых «каменных баб» южнорусских степей? Они есть в любом музее юга России. Но все ли знают, что они остаются столь же загадочными, как и статуи острова Пасхи, и из лабиринтов множества версий и гипотез об их назначении и происхождении найти выход пока трудно. Но одно несомненно — они свидетельствуют о высоком положении женщины в среде степняков: ведь большая часть изваяний — женские статуи. Обнаженная грудь на статуях — источник благополучия рода. В многочисленных сказках степных народов герой приникает к материнской груди и, только напившись «густого золотого молока», побеждает врагов.

Эпоху, к которой относятся эти произведения искусства, отделяет от времени Геродота более тысячи лет. Иными событиями и людьми жила степь, но, глядя на изображение степных богинь, кажется, что безымянный мастер, создавая их, вдохновлялся древней легендой. Наверное, так оно и было, просто легенда, как и во времена Геродота, отразив изменившийся быт и культуру, жила в народе под другими именами, но с тем же бессмертным сюжетом.

Хранит еще степь свои главные сокровища, и сокровища немалые. И то, что раскопано археологами, — это только начало, мы только лишь прикоснулись к заветным кладовым ее памяти.

х х х

Конечно, далеко не все и в этой истории об амазонках подтверждено фактами. Широк диапазон мнений современных исследователей о женщинах из легенды. О них написано столько, что собранные в одном месте книги составили бы огромную библиотеку, а вещи из раскопок, имеющие прямое или косвенное отношение к теме, заполнили бы десятки музейных залов.

Одни ученые считают, что амазонки — это киммерийцы, господствовавшие в южнорусских степях до прихода скифов. Нет, утверждают другие, легенда отразила высокий авторитет женщины только у сарматских племен… Возможно, объяснение в том, что с уходом мужчин в длительные военные походы безопасность стариков и детей и охрана стад ложились на женские плечи… Так было во все времена.

Несомненно одно, корни легенды гораздо более древнее времени, когда их успели закрепить археологические и письменные источники.

В общем, предположений и гипотез не перечесть.

И тем не менее, сюжет об амазонках кочует по всему миру и по всей истории, отражая не только реалии жизни, но и некую потребность фантазии, немного странной и парадоксальной, но всегда яркой и занимательной… Уверен, что со временем, может быть, ближайшим легенда, продолжая традицию, воплотится и в современных произведениях искусства, (например, в мюзикле)..

х х х

— Ну, так все-таки существовало ли племя женщин-воительниц? — спросит любознательный или строгий читатель, увидев, что перелистывает последнюю страницу этой истории….

Что сказать!? Наука, как примерный ученик в школе, избегает слов: «не знаю».

Я пересказал факты, мифы и гипотезы, а последнее слово за тобой, читатель.

Логика мифа иногда надежнее логики того, что мы называем здравым смыслом. Суть ее в том, что любое событие, сюжет или родословная, однажды вписавшись в миф, уже не исчезают бесследно. Они продолжаются, даже если места могил уже забыты, города превратились в руины, а от легендарных кораблей остались лишь засыпанные песком ребра шпангоутов. В обломках, фрагментах, в отрывках полустертых надписей они живут дольше своих создателей, и живое любопытство сегодняшнего дня, соединяя фрагменты, дополняя утраты воображением, восстанавливает картину…

На сколько и когда она станет полной?

Не знаю, но думаю, что никогда.

Богиня

Господи, как длинны дороги в России. Третий день мы на потрепанном экспедиционном фургоне наматываем на колеса асфальтовые, грунтовые, тырсовые ленты дорог степного разнотравья с едва различимой колеей.

Иногда кажется, что попали мы в лабиринт, из которого никогда не найти выхода, и мы тешим себя иллюзией цели, а на самом деле мы уже давно заблудились и как только кончится бензин в запасных цистернах, погромыхивающих в кузове, мы намертво застрянем или на обочине лесополосы, или на шатком деревянном настиле через пересохшую речушку, или посреди пустынного поселка, где дома рассыпаны вдоль единственной улицы с огородами, теснящимися к усадебным постройкам так, как будто они располагаются не среди бесконечных полей, а на подтаивающем островке…

Но, нет, к вечеру мы добираемся до стоянки очередного археологического отряда, нас встречают. Люди знакомые и незнакомые, узнавания, воспоминания, обстоятельный неторопливый обход раскопок, осторожные научные споры, ужин с неизменными тушенкой, рыбой, гречневой кашей и компотом из фруктов окрестных садов. Наутро — прощания, обмен адресами и снова поля, лесополосы, пыльные дороги, балки пересохших рек.

Нас четверо. Главный — Борис Андреевич, известный археолог, профессор, москвич. Для него эта поездка инспекторская — знакомство с работой экспедиций разбросанных по южным районам. Спокойный, доброжелательный, он неторопливо расспрашивал и выслушивал научных руководителей отрядов, рассматривал находки, не входил в дискуссии и споры; те, кто хорошо его знал, притормаживали самых активных, жаждавших высказаться при авторитетном ученом. Его и побаивались, зная жесткую принципиальность профессора при проверке итоговых отчетов о работе экспедиций.

Вторым по значимой роли — водитель Николай Иванович, тоже москвич, добродушный пенсионер с многолетним шоферским и экспедиционным стажем. Он всецело был занят машиной, прислушивался к ней, как опытный врач к капризному пациенту, за рулем мог часами вслух комментировать ее состояние; по-видимому, машина заменяла ему собеседника в дороге. Во время вечерних остановок, он подключив экспедиционных водителей, что-то ремонтировал. Профессор, увидев разложенные на старом брезенте детали, не сомневался, что к утреннему отъезду все детали вернутся на свои места и машина тронется с места.

Третьим был сотрудник заповедника Сергей, он заведовал в нем каким-то отделом, был старше меня всего лет на пять. Знал я его издалека, видел всегда суетливым, то с лопатой на раскопах, то экскурсоводом с детьми, то с кипой бумаг…

У него в поездке была своя цель — из дальнего района школьники прислали письмо о находке каменной бабы. Сергей рассказал, что месяц ждал оказии для поездки — в заповеднике, кроме велосипеда, своего транспорта не было. И вот оказия подвернулась — он уговорил профессора удлинить маршрут более чем на сотню километров и привезти в заповедник каменную глыбу, по-видимому, не представляя ни того, сохранилась ли она там, где ее нашли, ни как ее погрузить, ни как вести ее в кузове по разбитым дорогам… В первые сутки большую часть времени, сложив спальные мешки, как блины на блюде, он укладывался спать и, видно, не только добирал недосыпы прошедших дней, но и запасался на будущее.

О поездке я узнал случайно, предложил Сергею свои услуги по погрузке, был тотчас освобожден от работы в экспедиции и должен был собраться за полчаса, что превышало привычные мне армейские нормы во много раз.

Я наслаждался свободой… Три года назад меня со 2 курса университета призвали в армию. Я попрощался ставшей за полтора года привычной повседневностью — друзьями, с девушкой, с университетом.

— Ну, что ж, — сказал декан, сам бывший танкист и фронтовик, рассматривая мои документы, — служи честно, дисциплину тебе не мешало бы подтянуть. Надеюсь, армия пойдет тебе на пользу, — он протянул мне как равному руку. И вдогонку: — Учебники возьми с собой…

Учебники я не взял, в армейской службе были свои, писаные и неписаные.

Письма от знакомых и любимой девушки с первых месяцев становились все тоньше и тоньше, скупее и довольно быстро иссякли, как в жару вода в арыке.

Из армии я вернулся в выгоревшей от солнца гимнастерке, с впечатлениями и воспоминаниями о земле, где прошлое было реальнее и более значимее настоящего, с уверенностью вернуться к ней после окончания учебы. Меня тянуло в археологию, мне казалось, скорее интуитивно, что степень независимости в ней больше, чем в любой из общественных наук…

Девушка вернула мой чемодан с книгами, я передал ей ее письма — десятка два конвертов с пестрой окантовкой «авиа». На прощанье шепнула:

— Не сердись, помнить тебя буду всегда — ведь ты был моим первым мужчиной…

Я не сердился: молодость казалась бесконечной. Свобода — ехать куда угодно, делать, что хочешь; я чувствовал себя стрелой, вынутой из казарменного колчана, стрелой, направление полета которой определял я сам.

До начала занятий в университете оставалось несколько недель и я напросился в экспедицию на раскопки, ежегодно проводившиеся в заповеднике…

Отвернув полог фургона, мы с Сергеем часами смотрели на бесконечно изменявшийся ландшафт. Он, наконец-то выспавшийся, был доволен, что все складывается так, как он задумал, и цель его поездки близка.

Через стекло заднего окошка кабины нам были видны Борис Андреевич — занятый своими бумагами и Николай Иванович — локоть одной руки на дверце, другой держит руль, на ухабах деликатно притормаживает, чтоб не мешать профессору.

Мы рассказывали друг другу анекдотичные эпизоды: я — из армейской жизни, а он — из визитов в заповедник вышестоящего начальства

— Что вы все — римская эпоха, римская эпоха! Античность надо подымать на соответствующую требованиям партии и правительства высоту….Постановления съездов читать надо углубленно — в них и между строк об археологии можно найти указания… —

Хохотали от души, удивляясь схожести сюжетов в, казалось бы, столь удаленных друг от друга сферах.

Но окружавшее нас пространство завораживало, и мы примолкали, подолгу глядя на ни в чем не повторяющиеся ландшафты — поля, буераки, курганы, многокилометровые балки — русла когда-то полноводных рек.

— Чем степь привлекает? Природой, простором, курганами?…

— Скорее прошлым, — рассуждал Сергей, — даже по экспедициям посмотреть: палеолитические стоянки, курганы бронзового века, античные городища, скифы, сарматы, греки, хазары, славяне….Общность истоков всех культур… И здесь же все, что определяет вообще движение и сохранение жизни, — растения, рыба, звери, их добыча, требующая смекалки, умения, передачи опыта… И все с яркостью и величием философско- космическим, как будто жили не только заботой о хлебе насущном, но и общались с богами… Все, что происходило на просторах степи в течение тысячелетий, настолько масштабно, что обозначить, хотя бы эскизно, суть процессов — этнических, культурных, религиозных, бытовых — оказалось возможным только в жанре эпоса. Отсюда — богатыри, амазонки, поляницы, лады, черное солнце в «Слове о полку Игореве» и в «Тихом Доне» и вселенское пространство в чеховской «Степи»…

Сергей задумывался ненадолго, и уточнял:

— Разве не чувствуется в степи взгляд прошлого — внимательный, всепонимающий. Соединение красоты природы с древностью, отсюда ощущение гармонии или назови — божественности — чувства, испытываемого человеком, может быть, только в храме…

Я пытался спорить, степь казалась зримым воплощением моим представлениям о свободе.

— Скорее, свобода и воля. Недаром степь называли Полем, похоже, синонимы с волей… Человек в природном пространстве более свободен. Национальные, религиозные и прочие ограничения здесь слабее. Костер под звездным небом объединяет людей сильнее, чем идеологические пристрастия…

— Для степи все в пору, — уклонялся от дискуссии Сергей. — А может, все проще — степь значительнее наших представлений и теорий о ней и наших младенческих «почему?». В конце концов войны и бунты заканчиваются, люди приходят к взаимному покаянию, к осознанию общности истоков, к пониманию, что главные темы, определяющие беспрерывное движение жизни: любовь, дети, предания, культура… Темы бытийные как с позиций личной судьбы, так и государственных….

На второй день поездки лоскутный ковер ухоженных полей, целины и лесополос остался позади, сменившая их степь напоминала просторы, где проходила моя армейская служба, вспаханная земля встречалась лишь у поселков, а вокруг одинокие деревья, солончаки, мелкие озера с низкими берегами. И курганы, курганы, высокие, пологие, большие и едва различимые, как груди мифической матери-земли, вскармливающей неведомых богов неба…

Остановившись на последней экспедиционной стоянке, Николай Иванович, развернув карту, полувопросительно обратился к профессору:

— Что ж, теперь за каменной бабой?

— Да, как планировали.

— Вот отсюда сворачиваем на юго-восток, километров 120 будет. Главное, чтоб дождя не было.

— В августе здесь дождей не бывает, — сказал археолог, начальник отряда, в этих местах он работал уже третье лето, казалось, что смуглое, обожженное солнцем лицо его сохраняло загар прежних экспедиционных сезонов.

— Дороги не обозначены, –добавил он, взглянув на карту, — да их вообще нет, кто первый проехал, колею наметил, там и дорога.

Так и оказалось. Профиль дороги отличался от окружающей степи лишь примятой высохшей травой.

Пыль клубилась за нами. И едва машина притормаживала, облако ее накрывало нас такой плотной завесой, что в кузове мы поспешно задраивали полог. А если попадалась встречная машина, то проскакивая мимо друг друга, обе машины останавливались, пережидая, пока пыль хоть немного осядет и прояснится дорога.

Поселок не имел названия, просто — отделение овцесовхоза с двузначным номером, в него мы въехали вместе с сумерками; десяток домов, будто наугад брошенные горстью, соприкасались друг с другом обширными подворьями без единого деревца, небрежно оконтуренные круглыми жердинами на покосившихся стойках. В стороне кошары — несколько длинных строений с нахлобученными, едва ли не до самой земли, серыми шиферными крышами.

Зашедшее солнце оставило на горизонте узкую оранжево-красную полоску, ее света нам хватило, чтоб разыскать дом, где жил автор письма Игорь.

В доме были родители Игоря. Объясняться не пришлось.

— Письмо мы получили от Сергея Александровича, ждали, но не знали когда, — говорила улыбчивая хозяйка, мать Игоря.- Как раз к ужину.

— Игорь сейчас приедет, — сказал отец, показывая нам домашние удобства.- Да вот и он…

Послышался со двора треск мотоцикла.

Игорь вошел, жмурясь от света, подросток лет четырнадцати, похожий на мать улыбчивостью лица. Знакомились, расспрашивали о дороге, хозяин объяснил, что есть путь короче, правда не намного- километров на тридцать.

Сергей передал Игорю объемистый пакет, шепнул мне:

— Книги и музейные сувениры..

— О нашей каменной бабе говорят уже во всей округе, — рассказывал за ужином отец Игоря, — из района начальство наведывалось, говорили, надо в Москву сообщить, чтоб за ней приехали.

— А что сообщать, — насторожился Сергей, — вот Борис Андреевич из Москвы, самый главный археолог…

— А где сейчас находка? — спросил профессор.

— Там же, на кургане, — ответил Игорь.

Решили встать до рассвета, загрузиться и ехать, чтоб к вечеру вернуться в заповедник.

Статуя лежала на склоне кургана почти у вершины, вдоль борозды взрыхленной земли. Игорь объяснил, что, когда решили выкопать ямку для костра, обнаружили ее, едва сняв верхний слой дернины. Ребята прокопали землю по контуру статуи — она лежала навзничь. Ее перевернули и более не прикасались.

Восходящее солнце освещало курган, сменяя палитру света, по степи разбегались тени прошедшей ночи.