Бесплатный фрагмент - Амир

1

Мужская логика иногда бывает очень интересной. Я не сразу поняла, что именно присутствие Роберта в моей каюте привело Амира в состояние задумчивости. На мой вопрос, как дела, он лишь взглянул косо и сообщил:

— Мы возвращаемся домой.

— Амир, никто не пострадал в нападении?

— Не бойся, я смогу тебя защитить.

— Я не боюсь, но ракета…

— Корабль оборудован так, что никакая ракета не сможет в него попасть.

И опять тяжёлый взгляд тёмных глаз. Я отвернулась к окну и вздохнула, ну конечно, как только мы выезжаем — сразу масса проблем из-за моей охраны, надо тихо сидеть в будуаре и даже по дворцу не двигаться. Прав Амир, только там мне и место, никому никаких проблем.

Амир ходил по каюте медленными шагами и о чём-то думал, и думы были мрачными, тяжёлыми настолько, что он спрятал руки в карманы. Странно, обычно руки у них всегда свободны, в карманы их убирают только тогда, когда стремятся себя в чём-то остановить, это никак не привычка, это — движение внутреннего контроля. Что же такое произошло, что Амир вынужден себя держать? Я не выдержала и спросила:

— Амир, что-то случилось? Тебе …тяжело находиться рядом со мной?

Во мне вдруг проявился страх, что опять наступила жажда, и он изо всех сил держит себя, поэтому такой контроль. Он резко остановился и обернулся ко мне:

— Ты меня боишься?

— Нет, но ты так ходишь и молчишь… я не понимаю и волнуюсь…

— О ком ты волнуешься?

И такой пронзительный взгляд, что я вся сжалась и опустила голову, смогла только прошептать:

— О тебе…

— Только обо мне?

В голосе было столько иронии, что я удивлённо посмотрела на него. Амир стоял, высоко подняв голову и ехидно скривив губы. Мгновенно похолодев, вдруг с кем-то случилась беда, я спросила:

— Что-то с Мари, или с Фисой, в школе… Амир, не молчи, скажи!

Взгляд немного посветлел, и усмешка превратилась в едва заметную улыбку. Но он отвернулся к окну и лишь через некоторое время ответил:

— С ними всё хорошо.

Облегчённо вздохнув, я пожала плечами: откуда такая ехидная ирония, в чём он опять меня обвинил, ведь только спала и говорила с Яной. О том, что я буду спрашивать, он знает, явно смотрел по дорогое, чем жена занимается. Потом только Роберт и был, всего несколько слов произнести успел. И сразу картинка в голове пронеслась, как Амир моего доверия добивался на уступе скалы, он тогда спросил, кто мне нужен — Вито или Роберт. Вито женится на Мари, а Роберт… весёлый балагур и артист, который позволяет себе демонстративно восхищаться мной. Его женой и собственностью. Я уже открыла рот, чтобы возмутиться, но поняла, что на самом деле не хочу ничего Амиру доказывать, оправдываться в своих поступках. Сказал, будь собой, вот и буду, а ему придётся учиться меня понимать, учиться жить.

Мы молчали долго, Амир рассматривая что-то за окном, а я, отвернувшись от него, и рисуя вилкой по столу никому не известные узоры. Неожиданно поймала себя на мысли, что не боюсь за Роберта: Амир уже не сможет его убить или сослать на дальние рубежи, только он может меня спасти в сложной ситуации. Именно он неоднократно руководил моим спасением, даже Амиру диктовал действия. Сейчас уже есть этот самый ближний круг, он уже сформировался — Яна, Вито, Алекс и Роберт, Фиса. И Амиру будет сложно мне объяснить исчезновение Роберта, если он на самом деле стремится меня понять и заслужить моё доверие. И судя по последовавшему тяжёлому вздоху, Амир это тоже осознаёт.

Женщина должна быть мудрее, хотя бы по своей красоте, как говорит Фиса, и я спросила:

— Долго нам ещё добираться до дома?

Амир явно обрадовался, что я первой заговорила, сразу обернулся и сверкнул синевой:

— Мы уже причаливаем, и ещё несколько часов на машине.

Опять пройдясь по каюте, Амир встал передо мной и спросил:

— Ты хочешь домой?

— А есть предложение?

— Есть. Мне нужно заехать к одному человеку.

— Человеку?

— Да.

Амир сел за стол передо мной и сцепил руки. Я ждала продолжения и наблюдала за его руками, они явно волновались, длинные пальцы изображали спокойствие, но я уже знала, что так он держит руки только при сильном волнении.

— Рина, я хочу познакомить тебя с хасом. В нём теперь чистая кровь, все примеси исчезли. У его семьи тоже.

Я подняла глаза и увидела настоящий взгляд вождя, который гордится представителем своего народа.

— Кровь вернулась.

— Да. Этот человек осуществляет связь с другими хасами. Он помогает мне в возрождении народа.

Я не знаю, почему задала этот вопрос, он прозвучал раньше, чем я успела что-то подумать:

— Ему можно доверять?

Амир удивился моему вопросу, вскинул сразу потемневшие глаза:

— Почему ты в нём сомневаешься?

— Я не сомневаюсь, я его даже ещё не видела. Амир, я не знаю, почему задала этот вопрос.

Мой растерянный взгляд почему-то успокоил Амира, и он улыбнулся:

— Всё под контролем моей разведки.

Машину вёл Алекс, я едва сдержалась, чтобы не хихикнуть — вождь есть вождь, убрал Роберта с глаз долой хоть на время поездки. У меня было двоякое чувство: с одно стороны возмущение на такое попрание моих прав, как женщины, с другой приятно грело подозрение, что Амир меня просто к Роберту ревнует, к его лёгкости в общении со мной. Ведь у него самого пока так не получается.

Амир посадил меня на колени и прижал к себе, рука позволила некоторую вольность, погладив по спине, я выпрямилась и изобразила грозный взгляд, даже бровки приподняла. Голубизна сверкнула, и Амир засмеялся, наконец, ушло напряжение от размолвки на корабле, оказалось, что он её тоже переживал.

Положив голову на грудь Амиру, я смотрела на проносящиеся мимо скалы и думала о том, что он не может со мной использовать все свои навыки хитро-мудрого ирода. Он или молчит, или говорит откровенно, понятно, что чаще всего откровенность бывает вынужденная из-за моего физического состояния, как было на корабле и около кристалла. Фиса права, я его просто чувствую сердцем и всем телом, никакие попытки обмана в наших отношениях невозможны, и Амир это понимает. А Роберт всего скорее показывает ему, что со мной можно и нужно быть откровенным. Мне так легче, ведь пришёл перед самым появлением Амира, который был уже совсем рядом и всю сцену явно услышит или даже увидит. Вот он ближний круг. Они его знают и понимают его состояние, всю сложность наших отношений, знают меня, тоже уже натерпелись, и, каждый по-своему, пытаются нам помочь.

Высокий дом стоял в центре небольшой долины, окружённый великолепным садом и витой металлической оградой. Алекс медленно ехал по центральной дороге, и я с удовольствием рассматривала огромные деревья, стоявшие вдоль дороги ровным строем, мелькавшие среди листвы беседки, и фонтаны, сверкающие на солнце разноцветными бликами воды.

Наша машина проехала мимо крыльца со львами и въехала в ворота гаража, которые сразу закрылись. Нас уже ожидал высокий совершенно седой мужчина с яркими голубыми глазами. Амир вышел из машины со мной на руках и произнёс несколько слов, мужчина кивнул, и мы прошли в дом. Только в зале, который столовая, Амир опустил меня на стул и представил:

— Рина, познакомься Андрэ Бальзак.

Однофамилец великого писателя подошёл ко мне и подал руку, сказал несколько слов на французском.

— Рина.

— Андрэ хотел бы познакомить тебя со своей женой и дочерью.

— Хорошо, я рада буду с ними познакомиться.

— Ани говорит на русском, изучала в институте.

Я только радостно кивнула, хоть самой поговорить можно, без очень краткого перевода Амира.

Жена Андрэ оказалась обычной женщиной своего возраста, немного говорливой и очень простой, она сразу подошла ко мне и протянула руку, крепко тряхнула жёстким рукопожатием, больше похожим на мужское. Совершенно седые волосы были убраны в пучок на затылке, черты лица крупные, но не резкие, красивые яркие голубые глаза сразу мне улыбнулись.

Дочь немного задержалась, и Андрэ показал на портреты, висевшие на стенах. Амир перевёл рассказ о предках семьи:

— Семья Андрэ владеет этими землями уже около трехсот лет, тот седой старик спас жителей близлежащих деревень во время чумы, используя лекарство, которое создал сам. А женщина в белом помогала Гарибальди… это восстание…

— Я знаю кто такой Гарибальди.

Удивление проскользнуло смешинкой в глазах Амира, а Андре стал радостно размахивать руками и рассказывать подробности из жизни своей героической родственницы. Амир улыбался, искоса посматривал на меня, и не счёл необходимым переводить весь рассказ, почему-то моё знание о Гарибальди его поразило и обрадовало.

Появление дочери я почувствовала кожей, знала, что именно сейчас она войдёт, и что-то в моей жизни изменится. Да, это она, она должна быть именно такой — жена вождя. Ани была высокой, тонкая талия и широкие бедра при узких плечах, классическая фигура настоящей женщины. И при этом она не была худой, скорее даже плотненькой, именно той мягкой женской мягкостью. Но самое главное — это её лицо и глаза. Чёрные волосы, того цвета, как у Амира, оттеняли совершенную белизну кожи и правильные черты лица. А глаза… чистые глаза праведницы. Большие голубые глаза светились чистотой и умом, невероятной добротой и женской лаской.

Ани подошла ко мне и улыбнулась самой прекрасной улыбкой, какую только можно представить:

— Рина, я Ани… я рада… видеть… знакомиться… я мечтала… тебя… знать.

Мне удалось вымучить из себя улыбку:

— Приятно познакомиться.

Амир встал, тревожно посмотрел на меня:

— Рина, как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, всё хорошо. А можно мы в саду погуляем, пока ты…

— Рина… маленький сад… закрытый… стекло…

— В доме есть крытый сад.

— Ани, пусть они решают свои дела, а ты покажи мне сад.

Амир продолжал внимательно на меня смотреть, а я справилась со своим состоянием и подала Ани руку:

— Показывай.

— Рина…

— Всё хорошо, я засиделась в машине, хочу погулять.

Вот это я сказала, Амир слегка побледнел — как это я засиделась на его коленях — но ничего не стал говорить, резко отвернулся к Андрэ.

Ани вела меня по дому и тоже рассказывала о своих предках, насколько позволял словарный запас. Она сразу призналась мне:

— Я решить восстановить язык… Амир сказать… ты русская… мне всё интересно о тебе… прости… нельзя так говорить…

— Всё правильно, не переживай. Только я обычная женщина, ничего интересного.

— Рина… Амир выбирать тебя… он… он настоящий вождь… он не выбирать обычную…

Я указала пальцем на первый попавшийся портрет и спросила:

— Кто это, такое интересное лицо.

Ани рассказывала, а я смотрела на неё и понимала: всё правильно девочка, всё правильно, ты для него природой создана, народом и силой в пещере. Не королева, именно ты — кровь и плоть народа, который он воссоздал из тьмы веков. Поэтому в тебе и нет никакой примеси, кровь всё почувствовала, очистилась и готова продолжить род вождя. Уже столько чудес произошло, что очередное обязательно должно случиться, именно у Амира должен родиться сын, продолжатель династии, настоящая линия вождей народа хасов. И даже то, что Мари полюбила Вито, в котором его истинная кровь возродилась, тоже тому подтверждение, и у них будет продолжение, кровь не должна пропасть. А я энергетическая ступень на этом пути, моё предназначение помочь случиться этому чуду. Вот оно и произошло, наконец, я всё правильно поняла — встреча состоялась, предназначение сбылось.

Пальцы леденели, но я сжала их в кулак и приказала организму согреться самому. Я не позволю Амиру меня коснуться, не дам ему возможности спасать, и мы оба погибнем. То есть я и мой организм. Боль мелькнула острой стрелой в сердце, но пальцы постепенно согрелись, и оледенение прекратилось, организм всё понял правильно.

Садик действительно оказался небольшим, всего несколько пальм и кустарников, но цветник был великолепен. Розы невероятных размеров и расцветок гордо демонстрировали себя среди солнечных лучей. Ани призналась:

— Я сама… мама садовник… дочь садовник… я сама… садить… и растут… цветут первый раз… Амир пришёл… когда… цветут… зацветут…

— Зацвели, когда пришёл Амир.

— Да… он приходить и розы…

Ани смутилась, румянец вспыхнул заревом на лице, и она отвернулась к замершей пальме. Сколько же тебе лет, девочка? Двадцать, может двадцать два, самый тот возраст — возраст любви и счастья. А розы тебе показали, кто это счастье принесёт. Я представила их вдвоем, Амира и Ани, ему лет тридцать пять, ей двадцать, оба красивы как боги — молодой седой вождь и его прелестная юная жена.

Абсолютное спокойствие камня превратило меня в статую, даже руку поднять сложно, и чтобы хоть немного прийти в себя, я спросила:

— Ты сказала, что твоя мать дочь садовника?

— Да… папа полюбить мама и… как это… бежать… папа мой папа простить много лет и …жить в этот дом.

Тоже неравный брак оказался, судьба значит такая у всех, кто предназначен следовать за вождём. Хотя почему, это кровь друг с другом их соединяла: почувствует своего и сразу любовь. А ведь она его уже любит, как покраснела, но чиста, это не Люси, по головам не пойдёт.

Ани, наконец, справилась с собой и, помахав рукой для лучшего понимания, спросила меня:

— Папа рассказать о твой… боль… ужас… как ты мог?

Даже так, а почему нет, всё правильно, жена вождя должна быть готова ко всему, даже к тому, что вождь — ирод.

— Ты знаешь — кто Амир?

— Да… Амир сам сказать… показать… объяснить… рассказать народ хасов… мы есть народ… папа помогать Амир.

Ани всё знает, понимает, принимает его сущность и любит. Она с такой болью в глазах смотрела на меня, что я не смогла говорить и лишь хрипло произнесла:

— Смогла.

Она решила, что я так свою боль вспомнила, сразу извинилась и вдруг порывисто обняла меня:

— Простить, Рина, простить, я …нельзя говорить, боль… твой… простить мой, ты страдать за Амир… спасать Амир… благодарна твой… за Амир… твоя жизнь… моя жизнь… моя жизнь тебя… тебе…

Я резко оттолкнула её от себя и громко сказала:

— Ани, никогда не говори так. Твоя жизнь… она твоя… и народа.

Она испуганно распахнула глаза и сжалась, от этого взгляда я пришла в себя:

— Ани, прости меня.

Теперь уже я обняла её и прошептала на ухо:

— Ты самая прекрасная девушка и у тебя будет счастливая жизнь. И жизнь только твоя, слышишь, она…

— Рина, что случилось?

Амир оказался рядом с нами и смотрел тёмным тревожным взглядом.

— Ничего. Амир, мне нужно с Ани ещё поговорить. Мы тут… мужчин обсуждаем, не подслушивай. Иди.

Ани растерянно смотрела то на меня, то на Амира, и ему ситуация совсем не нравилась. Я не знаю, каков был мой взгляд, но он опустил голову и, постояв секунду, исчез. Вот и хорошо, я вдруг совсем успокоилась, пусть потом послушает, или сейчас, его дело, а с девушкой я должна поговорить без него. Взяв Ани за руку, я спросила:

— А где можно посидеть?

— Сидеть?

— Скамейка какая-нибудь есть?

Я что-то изобразила рукой, и она догадалась, кивнула и повела меня к стене напротив.

Мы сидели на красивой резной скамеечке, а я никак не могла найти слова, чтобы объяснить этой девочке, что ей предстоит. Наконец я решилась:

— Ани, слушай меня внимательно.

Сложность состояла ещё в том, что язык она знала плохо, мне пришлось смотреть на неё, чтобы удостовериться, что она поняла меня. Ани кивнула, скорее догадавшись, чем поняв слова.

— Ани, жизнь можно отдать только любимому мужчине, тому, кто для тебя… сама жизнь.

— Любить?

— Да.

Ани быстро взглянула на меня и тем выдала себя с головой: она любит Амира, и уже готова отдать ему свою жизнь. Вот и хорошо.

— Амир настоящий вождь, он достоин того, чтобы за него отдать свою жизнь.

Она непроизвольно кивнула головой, когда поняла смысл моих слов, и так же непроизвольно спросила:

— Ты любить Амир?

— Нет. Я лишь передала ему свою энергию, ты знаешь, о чём я говорю.

Я ответила сразу, потому что сформулировала фразу заранее, пока молчала. И у меня хватило сил спокойно посмотреть Ани в глаза.

— Рина, мы едем домой.

Амир стоял перед нами грозной скалой, но всё уже сказано, и девочка меня правильно поняла. Не дав попрощаться с Ани, Амир подхватил меня на руки, и мы оказались в машине.

Я не сопротивлялась рукам Амира, когда он посадил меня на колени и обнял, сама прижалась к его груди.

— Рина…

— Всё хорошо.

Слёз не было, сердце билось спокойно, никаких чувств, в голове пустота. Амир поднял моё лицо и посмотрел тяжёлым тёмным взглядом. Я прошептала:

— Поцелуй меня.

Поцелуй прощания навсегда, когда огонь сжигает всё внутри, яростно полыхает безнадёжностью, потому что мечты уже нет, она исчезла в словах. Амир почувствовал моё состояние, но остановиться не смог, его губы горели страстью, которая только возродилась и требовала насладиться всеми ощущениями. Ещё немного и он опять меня сломает, но пусть лучше боль, а лучше смерть, чем этот огонь безнадёжности в крови.

— Амир!

Алекс оказался на страже, последнее, что я увидела, это его жёлтые глаза, они сверкнули в темноте боли, и я потеряла сознание.

Небо гремело и сверкало, море бушевало гигантскими волнами, а ветер кидался брызгами в окно, стараясь достать до меня. Фиса сидела у постели на пуфике и молчала. У меня не было ничего поломано, только синяки по всему телу, которые она залечила за ночь. Амир сидел с другой стороны постели и тоже молчал. Вчера говорить было невозможно, потому что Фиса запретила, а сегодня, потому что я отказалась говорить. Так и заявила, когда утром увидела Амира:

— Я не хочу ни с кем говорить.

— Рина…

— Амир, ты ни в чём не виноват. Я не хочу ни с кем говорить. Ни с кем.

Гроза прошла, появилось солнце, и я попросила:

— Пусть приедет Мари.

Амир обрадовался и сразу исчез, а Фиса подозрительно взглянула на меня и спросила:

— Что ты надумала?

— Ничего.

— Говори.

— Баба-Яга права, меня нельзя расколдовывать.

— Почему ты так решила?

Я не удивилась нормальной речи Фисы, явно с какой-то целью она говорила на этой странной смеси фольклорных слов.

— Каждый должен исполнить своё предначертание, выполнить свой долг.

Подчеркивая слово «свой», я надеялась, что она поймёт, но она сделала вид, что не поняла и спросила:

— Какой — свой?

— Амир вождь, он спасает свой народ, исполняет свой долг.

Фиса кивнула и собрала губы в бантик, продолжай.

— Я исполнила свой, отдала ему требуемую по закону энергию. И буду дальше отдавать… пока смогу.

Взгляд Фисы потемнел, но она опять кивнула, а я лишь пожала плечами:

— Всё.

— Говори.

Амир уже вернулся, стоял рядом с постелью и смотрел глухой чернотой.

— Ты же слышал.

Так мы и молчали до приезда Мари: Фиса замерла от какой-то своей мысли, Амир отошёл к окну, когда понял, что я больше ничего не скажу.

Мари влетела в комнату и схватила меня за руку:

— Рина…

— Мари, я так рада тебя видеть. Мари, всё хорошо, мне тебе только сказать надо, очень важное…

— Рина!

— Слушай. У тебя самый лучший в мире отец, он настоящий вождь, глава всего, он сделает для тебя всё и вы с Вито будете счастливы.

— Рина, почему ты так говоришь?

— Мари, ты любишь Вито и понимаешь, что у всех должна быть любовь и счастье, настоящее счастье.

Она кивнула и растерянно обернулась на Амира, который встал рядом с ней и спрятал руки в карманы. Я не стала на него смотреть и улыбнулась Мари.

— Твоему отцу нужна жена…

— Ты моя жена…

— …настоящая жена, которая будет любить его, понимать и будет с ним одной крови.

— Ты моя жена.

— Закон, ваша сила уже приготовили её для твоего отца, она уже есть, любит его и ждёт. Её зовут Ани, я с ней познакомилась, она удивительная, настоящая…

— Рина!!!

Крик Амира был таков, что вздрогнул весь дворец, но я даже не подняла на него глаз.

— Мари, она тебе понравится. Ани такая чистая и добрая, очень весёлая, вам будет хорошо вместе…

— Рина, послушай-ка меня.

— Фиса, тебе она тоже понравится, она розы выращивает…

— Баба-Яга это я.

— Что?

Наверное, только такое признание могло остановить меня в моей решимости. Фиса тяжело встала и подошла к Амиру, повторила:

— Баба-Яга это я.

Амир страшно побледнел и превратился в гигантскую скалу, но Мари кинулась к нему с криком:

— Отец!

— Я Рине кое-что скажу, а потом убивай.

Амир с места не двинулся, и, хотя скалистость осталась, рука обняла Мари, значит, готов слушать, а не захочет, так ему никто не преграда. Фиса повернулась ко мне и сложила по привычке руки на животе. Взгляд был спокоен и чист.

— Рина, я думаю, ты уже догадалась, что Баба-Яга через тебя совершает свою месть.

Я смогла только чуть качнуть головой — да, такая мысль была. Она опять повернулась к Амиру:

— Ты небось уже и не помнишь того паренька, которого в ирода превратил и убивать заставил? Многих он тогда… Семёном звали. Мне было семнадцать, свадьба наша уже была сговорена и назначена. Я ведь через это ведьмой и стала, силу в ненависти нашла.

— Ужгород.

Голос Амира тоже был спокоен, никакого волнения, только взгляд как два провала в ад. Фиса подтвердила:

— Ужгород.

— Анфиса.

Фиса только усмехнулась, вспомнил её настоящее имя.

— Почему меня не тронул? Рядом ведь была.

— Женщины мне были не нужны.

— Рина, он и тогда такой был, брал только то, что нужно… лишним брезговал.

Она помолчала, опустив глаза, тяжело вздохнула и подняла на меня свой ясный взгляд.

— Я стала такой ведьмой, что с твоим мужем были честными врагами. И Янину от него я тоже прятала, только не смогла уберечь, не довезли её до меня в очередной раз. А узнать он меня не мог, ничего от девушки той не осталось, которая к свадьбе с милым готовилась. Да и живу долго, не по человеческим меркам.

— Фиса… прости, Анфиса, а почему он тогда к тебе обратился, чтобы меня спасти?

Не могла я к Фисе как к врагу относиться, не могла и всё, я как будто смотрела сериал по телевизору: слова слышала, но никак их с ней не связывала. Фиса усмехнулась и повернулась к Амиру:

— А ты это у него спроси.

— Ты была честна в своей борьбе со мной. И только ты могла спасти Рину.

Амир говорил спокойно, но это спокойствие было таким, что наводило страх, в любое мгновение могло превратиться в разящий меч.

— Ты прав, только я. Рина, когда ты была на волоске, даже не волосок, пунктир, я тебе слово раздора послала, а уж ты сама его в Бабу-Ягу облекла. А когда ты выжила, поняла, что в тебе есть сила, настоящая, данная для того, чтобы у Тёмного душу спасти.

— А зачем сама спасала? Ведь могла просто не…

— Чтобы больнее ему сделать. Когда душа стала просыпаться, да сердце вздрогнуло, вот тогда и боль настоящая могла настигнуть. Увидела я королеву, поняла, что любит он её, муж, готов жизнь за неё отдать, и придумала участь Амиру. Как полюбит тебя — так и погубить.

— А почему призналась? Поняла, что не дождёшься?

Фиса на меня посмотрела ласковым взглядом всё понимающей ведьмы, никак не убийцы, долго лелеющей в себе ненависть.

— Ты себе скажи спасибо.

— Себе?

— Рина, ты разрушила весь мой панцирь ненависти, которым я в жизни держалась. Я ведь как он, только силу и искала, ничем не брезговала, любое знание, хоть белое, хоть чёрное, всё на пользу. Сильна стала… да сила и душила меня, жить не позволяла. А ты боль свою никому не отдала, всю сама несла, слова не сказала в упрек никому. Понимала, что убивает тебя Амир, а ненависти в себе появиться не позволила, только любовь ко всем. Едва жива, и в чём только душа держится, а ещё и другим любовь посылаешь, остатки жизни отдать готова.

Опять обратилась к Амиру:

— И ты удивлял каждый день. С Мари всё понятно, дочь родная, а людей спасать ринулся, да так, что своих подставил под удар… это дорого стоит. Много нового из твоей жизни узнала за это время, неожиданного для себя, хотя и старалась всё о тебе знать.

— Я остался прежним иродом.

Пустой взгляд готовности к убийству и плотно сжатые губы, Амир смотрел на Фису, и было непонятно, как он отнёсся к её словам. А Фиса как не видела этого взгляда, ласково улыбнулась и обратилась к Мари:

— Ты не бойся, при тебе он меня не тронет, потом суд совершит.

Мари только прошептала:

— Фиса… Анфиса… я не понимаю…

— И ты во мне ненависть разрушала, школой своей для мутантов, добротой, лаской, которую я видеть в жизни не хотела, а потом уже и не могла.

— Роберт.

Оказалось, что по сторонам моей постели стоят Роберт и Алекс. После приказа Амира Роберт встал рядом с Фисой, но я крикнула:

— Подожди! Амир, я прошу, я хочу спросить, Амир!

Амир опустил голову на мгновение, но сдержался и кивнул Роберту, тот отошёл и опять встал рядом со мной.

— Фиса, почему ты сегодня решила признаться? Именно сегодня?

Она сложила губы бантиком и тихо засмеялась:

— Рина, ты в своём благородстве жизнь себе хочешь погубить, да и их жизни тоже, вот и пытаюсь остановить. Ты подумай, да их спроси, прежде чем умирать.

Мари вскинула на меня глаза и прошептала:

— Умирать? Рина, что ты надумала? Отец!

Последнее слово она крикнула, вырываясь из его рук, он отпустил её и поднял на меня чёрный взгляд. Фиса облегчённо вздохнула, вот и сказано всё, с плеч долой, теперь и на казнь идти можно, позвала Роберта:

— Веди, Родя, куда следует, в каземат тёмный, каменный.

Они исчезли мгновенно, а я только лицо закрыла руками, дышать было трудно, и я лихорадочно всхлипнула. Амир оказался рядом и схватил за руку:

— Рина, дыши, дыши…

— Всё хорошо, сейчас пройдёт.

За другую руку меня схватила Мари, и потоки их энергии понеслись огненной лавой, уже через минуту я взмолилась:

— Всё, я дышу, всё хорошо.

Амир отпустил руку и склонил голову, а Мари вскрикнула:

— Рина, о чём говорила Фиса, почему умереть?

— Мари, всё не так, я лишь хочу…

— А ты меня…

— Амир…

— Я потом с тобой буду говорить.

Амир встал, но я взмахнула руками:

— Амир, я прошу… она… Фиса ведь во всём призналась… она помогла мне, спасла меня…

— Отец! Она стольких спасла… Рину спасла, дети в школе…

Амир одним взглядом остановил нас и исчез.

2

Мари заставила меня рассказать всё. Она действительно дочь своего отца, не только своей деятельной натурой, но и умением быть, не иродом конечно, но как оказалось достаточно жёстким и умным следователем. Неправильное слово, но единственное, которое пришло мне как определение в нашем разговоре. Как только Амир ушёл разбираться с Фисой, она встала и отошла к окну.

— Мари… он её не тронет, не убьет, она ему нужна.

— Нужна.

Ко мне повернулась другая Мари, которую я не знаю. Куда делась юная девушка, весёлая и влюблённая шаловница, передо мной стояла дочь вождя со строгим взглядом, плотно сжатыми губами и изменившимся лицом. Амир в состоянии гнева.

— Рина, расскажи всё.

Всё так всё, и я рассказала о поездке к Андрэ Бальзаку. Мой спокойный тон она не приняла, так и стояла, сложив руки на груди и внимательно рассматривая меня строгим взглядом.

— Мари, она удивительная, она настоящая, такая как ты. Я это чувствую, понимаешь, всей кожей, умом, не знаю — чем, но чувствую. Ани красавица, молодая, она в возрасте рождения детей. Твой отец столько всего пережил …он… не жил все эти годы, только боролся со всем миром за тебя и свой народ. А сейчас он восстановился, у него всё должно быть… и жена должна быть настоящая, молодая и красивая. Её для него сила ваша создала. А я по предназначению батарейка, чтобы силу ему дать, как только он вернул… всё… так она сразу и появилась.

— И ты решила умереть?

— Нет, я не понимаю, почему Фиса так сказала. Я буду рядом, всё, что смогу для вас сделаю. Ани тебе по возрасту подходит, вы будете подругами…

— Я старше её на шестьсот лет.

— Мари, ты юная девушка, эти годы на самом деле ничего не значат…

— Значат.

И как волна по лицу прошла, Мари отвернулась и спросила, коснувшись ладонью стекла:

— Ты действительно не любишь отца?

— Я… Мари, всё сложно…

— Говори.

Она оказалась передо мной и наклонилась к моему лицу:

— Говори.

— Ани его уже любит…

— Я спросила тебя.

И я не выдержала этого жёсткого тяжёлого взгляда, закрыла лицо руками, спряталась от неё, а может от себя. Твёрдые пальцы развели мои ладони, и тот же взгляд требовал ответа. С трудом вздохнув, я прошептала:

— Я хочу, чтобы он был счастлив…

— Ты не ответила.

— Мари…

— Скажи правду.

— Я не умею любить! Не умею, я не знаю, как это, а он только мучается со мной! Ему нужно…

— Ты знаешь, что отец хочет на самом деле?

И тот же ироничный взгляд, и та же усмешка на губах. Мари резко поднялась и опять отошла к окну.

— Мы тебе не нужны?

— Мари, как ты можешь такое говорить!

Навернувшиеся слёзы сразу высохли, я возмущенно взмахнула руками, вскочила с кровати, обняла её, и она сразу перестала быть грозной дочерью вождя, превратилась в маленькую девочку, обиженную судьбой.

— Я люблю вас, вас всех, мне с вами так хорошо, как ни с кем не было, ты прекрасная девушка, просто удивительная, лучшая в мире!

— Рина…

— У тебя всё будет, Вито любит тебя, вы будете счастливы!

— А ты? А отец?

И опять этот строгий взгляд, она коснулась моей щеки пальцами, провела так, как это делал Амир, и я вздрогнула.

— Почему ты бежишь от отца?

— Я не бегу…

— Зачем хочешь отдать его другой?

— Он вождь и его народ… он… должен…

— Ты не ответила, любишь ли ты его.

Я лихорадочно обняла её, слезы хлынули из глаз и сквозь рыдания прошептала:

— Люблю… только я не для этого… я батарейка… а он вождь… у него другая судьба… я в ней ничего не значу… отдала энергию… и можно выбросить…

— Глупая! Ты такая глупая! Рина, ты такая глупая дурочка!

Мари обнимала меня и плакала вместе со мной, неожиданно закружила по комнате, и мы обе рухнули на постель. Она прижала меня к себе и зашептала:

— Рина, ему никто кроме тебя не нужен, ты нам всем нужна, никакая ты не батарейка, слово смешное придумала. А народ …это работа, как моя школа, работа, понимаешь, а ты это жизнь, он живёт рядом с тобой. Он так на тебя смотрит каждый раз, ты не видела, он улыбается, ты сердишься, а он смотрит на тебя и улыбается. Он руку свою… обнимает тебя, а потом руку свою держит, тепло помнит, твоё тепло. Ты такая глупая, за нас с Вито боролась, против отца пошла, а сама за себя бороться не хочешь, ты — трусишка!

Она чмокнула меня в щёчку и засмеялась, утёрла мои слёзы горячими пальцами и повторила:

— Трусишка, ты храбрая трусишка. В пещеру пошла, когда отец ничего не понимал, убить мог, а ты сразу кинулась его спасать. Я видела на записи.

— А ты тоже смотришь записи с моей жизнью?

— Да. Отец… он сказал… учись жить.

— Мари, это же ужас, как можно по мне учиться жить!

— Рина, я видела всё… как ты терпела боль…

— Мари, а вот об этом я совсем не хочу вспоминать…

— Это я тоже видела. Фиса права, ты всю боль несла сама, ни с кем даже говорить не хочешь. Почему?

Мари прижалась ко мне, обняла и даже осмелилась погладить по голове.

— Боль не то чувство, которым делятся. Радость, счастье, любовь — этим надо делиться, а боль… она всего лишь боль. За болью только Пустота.

И вдруг Мари задала вопрос, от которого я вздрогнула:

— Рина, ты не хочешь, чтобы отец заполнил твою пустоту? Потому что боль из-за него?

Мари смотрела на меня чистым и ясным взглядом, в котором уже была тоска о невозможном — ведь если я его не могу простить, значит, и любить не могу. Ответить было сложно, я молчала, и она заплакала.

— Мари, дело не в боли.

— А в чём?

— Мы очень разные, ему сложно со мной… а мне с ним.