Бесплатный фрагмент - Alter Ego

Альтер Эго

1

— Лёх, начинаем, как договорились. Ок? — открыл банку пива Серега, наш барабанщик. — И давай сегодня без подстав.

Он был в красных шортах и майке с группой Korn. Светлые волосы пострижены под модный ирокез, в растянутых мочках зияли черные «тоннели».

Я нервно подёргал неподатливую молнию на чехле с гитарой. Руки мелко дрожали. Я всегда волновался перед выступлением.

Барабанщик сделал большой глоток и откинулся на драную спинку дивана.

— Дай-ка, хлебну, — покашлял Егор, бас-гитарист. Длинноволосый, с рыжей бородкой и пирсингом в брови.

В тесную гримёрку, обклеенную плохо пропечатанными чёрно-белыми афишами, шумно ввалились музыканты из эмокор-группы «Босиком по битому стеклу». «Босяки», как шутливо мы их называли. Все с длинными косыми челками и в узких, как лосины, джинсах.

На гитаре у них играла Соня. Смазливая и хрупкая, с цветной татуировкой в виде бабочки на шее. Егор подскочил к ней и сел рядом. Попытался приобнять, но гитаристка молча сбросила его руку. Затем хмыкнула, поднялась и пересела на другой диван.

«Босяки» были хэдлайнерами, ну а мы на разогреве.

Ребята болтали и курили. Соня отрешённо молчала и смотрела в пол, изредка прикладываясь к жестяной баночке с «Ягуаром».

В зале за стеной нарастал шум. Слышался девичий визг и громкий хохот. Диджей, он же клубный звукорежиссер, поставил какой-то зубодробительный металкор.

Неожиданно дверь гримёрной открылась. Возникла раскрасневшаяся физиономия Семена, организатора.

— Парни, — тяжело дышал он, облизывая пересохшие губы, — через пять минут на выход, ясно?

Семен относился к своим обязанностям чересчур ответственно. Словно он был импресарио самой «Металлики».

— С вещами? — глупо захихикал Серега, отобрав у Егора жестянку «Клинского».

— Баран! — рявкнул Семен и захлопнул дверь.

Я достал из рюкзака бутылку водки, литровую коробку томатного сока и гармошку пластиковых стаканчиков. Все это выложил на изрисованный маркером столик.

— Ну ты тихушник, — вскочил Егор, потирая ладони, — у самого водястый в бэге, и молчит.

— Угу, — ответил я, ­– нажрёшься — опять лажать будешь.

— Чё ты лечешь?! Когда такое было?

— Лучше спроси, когда такого не было, — примирительно улыбнулся я и, придерживая стаканчики, разлил водку.

— Чуваки, будете? — предложил Серега «Босякам» и приподнял бутылку.

— Не, не охота, — поморщился вокалист, старательно укладывая набок челку. Его ногти были покрыты чёрным лаком.

— Как хотите, нам больше достанется, — Егор подмигнул Соне.

Она вздохнула и отвернулась.

Мы дружно опрокинули по стаканчику. Запили соком из коробки.

— Ну, двинули, — сказал я.

Взяли инструменты и примочки. Серега прихватил запасной комплект барабанных палочек.

— Ни пуха! — крикнули вслед «Босяки».

— К черту! — символически поплевал я и, развернувшись, показал оттопыренный указательный палец и мизинец — «козу».

Ступили на низкую, не выше лестничной ступеньки, сцену. Часть кирпичной стены была выкрашена в бордовый цвет. Другую половину стены скрывала растянутая маскировочная сеть камуфляжной расцветки. Под потолком крепилась громоздкая оцинкованная вентиляционная труба. Рядом с ней подмигивал круглый, похожий на автомобильную фару, стробоскоп.

Народу в клубе «Джангл» было под завязку. Впрочем, как в любой вечер пятницы. Большая часть публики — малолетки, эмо-киды. Но мелькали лица и постарше — наши друзья из «Бродвейской» тусовки. Многие из них были настолько пьяны, что едва держались на ногах.

— Привет всем! Для тех, кто не в курсе, мы Альтер Эго, — объявил в микрофон я, дождавшись, когда музыка стихла.

Нам зааплодировали, но вяло.

— Лёха, мочи! — кто-то пьяно выкрикнул из толпы.

Я кивнул барабанщику. Серёга вдарил по «рабочему», пошумел «тарелками» и смолк.

«Do you have the time to listen to me whine?

About nothing and everything all at once», —

Начал я, утопив педаль гитарной примочки.

Повернув голову во время проигрыша, я увидел озлобленное лицо барабанщика — вместо собственной песни я шпарил Green Day. Серёга беззвучно матерился и показывал мне средний палец. Но ему ничего не оставалось, как вступить в середине куплета драйвовой сбивкой.

Народ заверещал. В центре зала образовался слэм. Девчонки в коротких майках и облегающих джинсах забирались на сцену и ныряли в толпу, их тут же подхватывали десятки рук. Движ начался.

Я был в кураже. В кровь ударил адреналин. Я левитировал, как индийский йог, был ницшеановским сверхчеловеком, я оторвался от земли и взмыл в небо.

Когда закончили песню, Серёга торопливо выбрался из-за установки. Подскочил к стойке с микрофоном, потеснил меня, и голосом конферансье произнес:

— Ребята, а сейчас, впервые и только для вас мы исполним нашу собственную композицию.

И нырнул обратно за барабаны.

— На хер! На хер! Давай «Гроба»! — заорал Артур Паровоз, размахивая откупоренной бутылкой пива.

Егор заиграл свою бас-партию. Немного затянув со вступлением, я ударил по струнам. Серёга держал ритм и даже успевал крутить палочки меж пальцев.

Надувные слова —

Борозды на запястьях,

Колдовские глаза

Не приносят счастья.

Всякий день как игла

Ну а ночь — распятье,

В этом мире была

Ты моим проклятьем…

— запел я, не попадая в ноты.

Зал был мёртвый. Не считая, конечно, двух пьяных волосачей в балахонах «Ария» и Manowar непонятно как сюда затесавшихся. Обняв друг друга за плечи, они исполняли матросский танец и трясли немытыми хаерами. Им было все равно, под какую музыку отплясывать. Не доиграв второй куплет, я махнул Серёге — завязывай.

Затем, под одобрительные выкрики, мы исполнили пару песен Blink–182. И завершили выступление уже порядком нам надоевшим, но еще многими любимым «Джанком» Jane air — это был беспроигрышный вариант.

2

После концерта отправились на «Бродвей» — просторную площадку у здания Центра занятости. Она находилась на главной улице Циолковского.

Угощали «Босяки». За выступление с ними расплатились двумя ящиками пива. Ну а мы, как обычно, играли за «спасибо». Уже второй год нарабатывали аудиторию.

Малолетки тусовались чуть поодаль. Оккупировав лавочки, они передавали друг другу пластиковые бутылки с ядовитым вишневым «Блейзером». Несколько парней в скейтерских кроссовках играли в «сокс» — пинали небольшой тряпичный мячик, набитый чем-то сыпучим. Девчонки слушали музыку на телефоне и наперебой подпевали звонкими, нестройными голосами.

Стоял теплый июньский вечер. В окнах соседних домов загорались огни.

— Лёх, еще одна такая подстава, и ищи другого барабанщика, — Серёга ловко выхватил из ящика пиво, сковырнул крышку зажигалкой, — мне такие качели на фиг не упали.

— Ну да, конечно, все же были в восторге от нашей песни, — усмехнулся я, глотнув из бутылки, — зря мы вообще её сыграли, только опозорились.

— Да плевать на всех, это панк! Вот тебе самому не надоело еще эти кавера запиливать?! Тогда чем мы лучше каких-нибудь лабухов кабацких?!

— «Рюмку водки» не исполняем, — буркнул я.

— Угу, пока не исполняем, — уточнил он.

Мимо прошли два гопника с «полторашками» пива. Покосились на нашу толпу, но подойти не решились.

— Не, я вообще не догоняю, — наступал Серёга, — нахера нам тогда вообще твои песни разучивать, репать… Бабки, кстати, немалые отваливать за репточку… Пора уже свое лицо иметь, а не за чужими ссыкливо прятаться. Да и опыта у нас уже — вагон.

Я промолчал. Что я мог ему возразить? Он был прав.

Я выбил из пачки сигарету, чиркнул зажигалкой, закурил.

— Подумай об этом, — Серёга отошел в сторону.

Он приблизился к девушке с красными дредами и обнял за талию, но та, хихикая, отбежала. Серый беспомощно развел руками. Пьяно покачиваясь, изобразил реверанс. Ребята из компании рассмеялись.

— Ладно, народ, счастливо, я домой, — поднялся и гулко выбросил в урну пустую бутылку.

— Да ты чё? — отозвался Егор, — давай еще погуляем, время же детское.

— Не, харэ, завтра на работу с утра.

— Работейшен — полный деградейшн, — выкрикнул кто-то.

Я навесил на плечо чехол с гитарой, прихватил рюкзак и пошел домой. По дороге с визгом пронеслась стая байкеров.

3

— Опять ослиную мочу лакали, — фыркнула мама.

На ней была растянутая серая футболка и широкие спортивнее штаны. В крашеных рыжих волосах — бигуди. Лицо худое, с крохотными, точно штрихи, морщинками на лбу.

— Ну выпили по бутылке, чё такого-то? — устало оправдывался я, стаскивая кроссовки.

— Вонь на всю квартиру, как в пивбаре.

— Отстань, а. И так тошно.

— Тошно ему…

Мама ушла в зал и оттуда выкрикнула:

— Еда на плите, и обувь свою в коридоре не разбрасывай!

Ужинать не стал. Принял душ и прошёл в комнату. Переоделся, включил компьютер. Пока он загружался, я откинулся на спинку кресла. Заложив руки за голову, бестолково пялился в стену, на которой висел календарь с группой Foo Fighters.

Открыл браузер, вошел во «Вконтакте».

На стене висела новая запись от пользователя Tatyana Yluanova — небрежно нарисованные голубые сердечки и чуть ниже надпись:

«Привет:)))»

В друзьях её у меня не было.

Я заглянул на страницу незнакомки. Посмотрел фото. Красивая. Длинные каштановые волосы, карие глаза. На одной из фоток она показывала язык с пирсингом. Девушка была в чёрной майке с белым логотипом телеканала A — One, в узких джинсах и красных кедах.

«Привет», — ответил я, — «а мы знакомы?»

«Скинь номер аськи», — моментально написала она. И сразу же постучалась в друзья. Я добавил, кинул «аську».

— Алексей, — крикнула из комнаты мама, — не забывай, в воскресенье — к бабушке на юбилей!

— Слышу!

— Слышит он… И железяки свои папуасские из лица чтоб повытаскивал! Нечего людей пугать.

Раздалось уведомление ICQ:

T@nya: Привет! Нет, не знакомы, но я видела сегодня твое выступление. Мне безумно понравилось, хотела подойти, познакомится, но…

Я: но?

T@nya: не знаю, не решилась :)))

Честно говоря, все это было странно и очень смахивало на разводку. Девушки со мной знакомились нечасто (тем более, такие красотки, как она). Дон Жуан был из меня никудышный. Два года назад меня бросила подруга, с тех пор отношения у меня как-то не клеились…

На экране монитора появилось новое сообщение.

T@nya: и на бродвее я тебя не застала. Мы с подружкой подошли, а мне сказали, что ты уже ушел: ((((((

Я: а что за подружка?

T@nya: это допрос?:)

Я: да не, просто интересно:)

T@nya: Ксюха

Я: ник-то есть у нее?

T@nya: Кошка. Знаком с такой?

Я: Знаком

T@nya: ну как, я прошла проверку?:)

Я отправил смайлик и написал:

Слушай, давай завтра встретимся часиков в девять вечера, если тебе, конечно, удобно. Познакомимся:)))

T@nya: здорово! :)) а где?

Я: да хотя бы на том же броде

T@nya: хорошо, тогда до завтра :)

Она вышла из «аськи». Я снова открыл ее фотоальбом. Идеальная. Сочетание утонченной женственности и хулиганства.

Свернул браузер. Кликнул по иконке с игрой Need for Speed на рабочем столе и надел наушники.

4

Семь двадцать утра. В ожидании маршрутки курил на остановке. Было прохладно и пасмурно. Я поёжился, жалея о том, что не прихватил с собой ветровку. Рядом стояла пожилая женщина в очках, длинном коричневом платье и вязаной жилетке.

— Сынок, «пятёрка» не проезжала, не видал? — спросила она, с интересом рассматривая мой пирсинг.

Я пожал плечами.

— А это тебе не мешает? — улыбаясь, коснулась указательным пальцем своей губы.

Я промолчал, выбросил окурок в переполненную урну, отвернулся.

По той стороне тротуара неспешно двигался парень в синем спортивном костюме. Он выгуливал белого откормленного лабрадора. Пёс важно ступал, лениво покачивая тяжёлой головой.

Показалась двадцать четвёртая маршрутка. Я опустился на заднее сиденье у окна. Рюкзак, в котором побрякивал пластиковый контейнер с обедом, положил рядом. Полупустой автобус слегка подбрасывало на свежих, наспех положенных асфальтовых заплатах. Пересекли оживленный, несмотря на субботнее утро, перекрёсток и свернули на улицу Самохвалова.

Вышел через пару остановок, у баптистской, красного кирпича церкви, обнесенной высоким металлическим ограждением. Подтянул на плечо рюкзак и двинулся в сторону хлебозавода. Стал накрапывать дождик.

У проходной курили мои коллеги, грузчики–наборщики. Паша, ему было чуть за сорок — испитое серое лицо, бритая голова, я дал ему прозвище Гоблин. Саня Хромой — тощий, сморщенный, как соленый огурец, с венчиком седых, вечно растрепанных волос. И Вадик, мой ровесник, двадцать один год, невысокий, плотно сбитый, похожий на цыгана.

Хмуро пожали руки.

— Походу, водяра вчера палёная была, — сплюнул Гоблин и потёр влажную от дождя лысину, — ща банку «Охоты» врезал, всё обратно вышло.

Хромой понимающе тряс головой и покусывал фильтр тлеющей сигареты.

Из здания выходили «ночники» — грузчики ночной смены.

— С работы — с чистой совестью! — выкрикнул усатый мужик в потёртой джинсовой куртке и поднял вверх кулак.

Гоблин натянуто улыбнулся.

— Не, я тут вообще решил с синькой тормознуться, — сказал Вадик, покручивая связку ключей на цепочке.

— Чё так?

— Озверин, ёптэть.

— Чего? — не понял Гоблин.

— Да на днях тут коммерса одного в парке ушатал. Бля, если бы пацаны вовремя не оттащили, наглухо бы уработал.

— За что хоть? — спросил Хромой.

— А я помню? — усмехнулся Вадик.

Он докурил и выстрелил окурком в сторону:

— А еще чё стрёмно-то, на мне условка незакрытая висит…

— Да уж, — сказал Гоблин и снисходительно глянул на меня, — ну а у тебя-то как дела, рокер?

В раздевалке переоделись в серую робу с вышитым на груди треугольным логотипом хлебозавода. Сунув в карман пачку сигарет и зажигалку, я оставил вещи на ободранной деревянной лавке. Бригадир обещал выделить мне шкафчик еще месяц назад.

Едва не вступив в пластиковую тарелку с крысиным ядом, вышел из раздевалки.

Покачивая рыхлыми бёдрами, мимо продефилировали фасовщицы в белых с жёлтыми пятнами халатах и с полиэтиленовыми шапочками на головах. Увидев меня, они громко рассмеялись.

Грузчики сидели на деревянных паллетах в закутке, в конце длинного коридора. Идти на склад они не торопились. Я приблизился к ним, присел рядом.

— Сегодня кто кладовщик? — спросил Вадик, щёлкая суставами пальцев.

— Светка, — разглядывал свои стоптанные кроссовки Хромой.

— С фига ли?! — возмутился Гоблин, — Иринкина же смена.

— На больничном она.

— Засада, — промычал Вадик. — Эта овца опять весь мозг нам вынесет.

На складе была суматоха. С грохотом толкали высокие, под два метра, хлебные тележки с деревянными лотками. Подъезжали машины. До отказа набитые лотки загружали в фургоны. Матерились нервные водители, размахивая накладными. Несколько «ночников» щелкали аппликаторами — пистолетами, спешно приклеивая этикетки со штрихкодами на упаковки с хлебной продукцией.

— Резче давайте! Вы тут до вечера ковыряться намерены?! — негодовала Света.

Кладовщице было около тридцати. Худощавая, мужиковатая, с острым носом и коротко стриженными мелированными волосами. Она жирно подводила глаза и носила в ушах несколько золотых колечек.

— А вы чё стоите, тормоза, мозги сношаете?! — рявкнула на нас, — работы нет?! Вон на столе гора бумаг!

Пронырливый Вадик успел схватить накладную с наименьшим количеством позиций. Гоблин тоже умыкнул «малую» накладную. А мне и Хромому достались талмуды на два с половиной листа. Хромой обречённо вздохнул и поскреб затылок.

Хитрость была в том, что нам было выгодно работать с небольшими накладными, ведь с ними мы разделывались гораздо быстрей. От количества собранных за смену машин зависела наша зарплата. А один подобный талмуд, который посчастливилось вытянуть мне и Хромому, мог занять больше двух часов.

Поставив автографы на бумагах, мы отправились собирать заказы. Едва не наехав на меня телегой, мимо прошла помощница кладовщика Алена, маленького роста, рыжая, с глуповатым выражением лица. Она слушала плеер и на ходу пританцовывала.

Прикусив накладную зубами, я колесил из одного бокса в другой, выполняя изнурительный хлебобулочный квест.

На третьем заказе у меня стало рябить в глазах. Несколько раз я, перепутав позиции, загрузил лоток не с теми буханками. Вдобавок, я чуть не проехался колесом тяжелой телеги себе по ноге.

Хотел улизнуть в курилку, но услышал раздражённый голос кладовщицы:

— Куда собрался?! Сначала заказ добей!

Пришлось вернуться.

Заехав в бокс с выпечкой, я обнаружил Вадика.

— Ух, блин, это ты, — испуганно обернулся он и продолжил рассовывать по карманам булочки, слоёные пирожки и прочие лакомства.

Наконец я собрал заказ. Получилось четыре полных телеги. Составил их в ряд, прижал лотком накладную и откатил к выходу.

Отправился в курилку. Кладовщица, сверяясь с накладной, стала придирчиво осматривать результаты моих трудов.

В пустующей с голубыми кафельными стенами курилке я встретил Гоблина.

Он сидел на корточках и жевал ватрушку.

— На жор пробило, — объяснил он, — похмелье припустило, организм калорию требует.

Доел, утёр губы кулаком, смял полиэтиленовую упаковку и спрятал в карман брюк — скрыл улики.

— Ну чё, сколько собрал? — закурил он.

— Две машины по две телеги. А ты?

— Пять, — небрежно ответил Гоблин.

Вошёл технолог. Лет тридцати, высокий, худощавый, с лёгкой щетиной и длинными костлявыми пальцами. Не обращая на нас внимания, он курил и громко разговаривал по телефону:

— …А ты пообедала, зая? Вот и умничка. А что кушала…?

Сделав пару смачных затяжек, технолог швырнул окурок мимо урны и вышел, продолжая трепаться по мобильному.

— Увольняться надо отсюда, к чертям собачьим. Надоело всё, — вполголоса проговорил Гоблин, подперев ладонью подбородок, меж пальцев дымилась сигарета. — Ни зарплаты нормальной, и за переработку по бороде пускают. Посцать без разрешения не сходишь…

Он ныл и порывался уволиться едва ли не каждую смену. Однако работал на хлебозаводе уже почти десять лет.

— Кузнецов! — окликнула Света, когда я вернулся на склад, — подойди-ка сюда!

Чуя неладное, приблизился.

— Эт чё такое? — она потрясла накладной перед моим носом.

— А что не так?

— Да всё не так. Горчичных батонов, вон, у тебя три лотка вместо двух. А бородинского вообще нет! Ты чё, совсем офонарел?! У тебя где глаза?! Походу, на жопе. Короче, штраф триста рублей.

— Сука, — прошипел я.

Развернулся и зашагал прочь.

— Чё там вякнул?! — услышал за спиной.

5

Вернулся с работы. До встречи с моей новой знакомой оставалось не так много времени.

Набрал ванную, вылил в воду колпачок с шампунем — сделал пену, как в детстве. Тёплая вода сняла усталость. Через полчаса вышел и подогрел в микроволновке вчерашние макароны с котлетой. Ближе к девяти стал собираться. Натянул джинсы, снял с плечиков белое поло.

— Опять хождения начались на ночь глядя, — бормотала мама, раскатывая скалкой тесто, — куда намылился?

— Да погулять, мам.

— Мне опять всю ночь не спать?

— Спи, кто тебе не даёт-то? — я бросил в рюкзак толстовку, влез в новенькие кеды и вышел из квартиры.

На «Бродвее» тусовалось человек двадцать. «Пионерия» расселась на лавочках и играла на гитаре «Три полоски». Ребята постарше пили водку на выложенной брусчаткой площадке Центра занятости.

В толпе я заметил Егора.

— Лёха, давай к нам! — крикнул он.

Я поднялся по частным ступенькам, поздоровался со всеми за руку. Гитаристку «Босяков» Соню по-дружески чмокнул в щеку. Егор бросил ревнивый взгляд.

— А вот и наш дзержинский Джонни Роттен, — похлопал меня по плечу здоровяк Артур Паровоз.

— Харэ стебать, — отмахнулся я. — Наливайте, камрады, а то уйду.

— Уходи, а то налью, — басовито рассмеялся Артур.

Мне вручили полстакана водки и полуторалитровую бутылку «Буратино». Я выпил. Немного приглушил мандраж. Закурил, оглянулся вокруг. Тани не было. Опаздывала, как и полагалось девушке на первом свидании. Я выпил ещё грамм пятьдесят и решил пока на этом притормозить.

В стороне, рядом с киосками, стояло человек пять. Судя по виду –левые скинхеды–антифашисты. На некоторых были в мелкую клетку кепки–жиганки и штаны милитари со свисающими красными подтяжками. Скины пили пиво из бутылок и о чём–то громко спорили. Один из них, увидев меня, приветливо махнул рукой. Я присмотрелся: это был Лось, мой бывший одноклассник.

Я кивнул в ответ.

И вот появилась она. В короткой, слегка расклешённой юбке с черно–белыми шашечками, в майке с жёлтым логотипом Nirvana и с кожаной сумкой — почтальонкой. Распущенные блестящие волосы осыпали худенькие плечи. На лице — ни намёка на косметику.

— Привет, — сказала Таня и протянула тыльную сторону ладони, то ли для поцелуя, то ли для рукопожатия. Запястье стягивал широкий кожаный браслет с металлическими заклёпками.

Я осмелился коснуться губами ее мягкой руки, указательный палец которой украшало кольцо с «Веселым Роджером» вместо камешка.

— Ого! Ну ничего себе, есть ещё юноши в русских селеньях, — улыбнулась она.

— Шумно здесь, давай отойдем, — сказал я, видя, как Серёга и сотоварищи уже двинулись в нашу сторону.

Своими пьяными выходками и бесконечным стебом они могли все испортить.

Когда мы проходили мимо компании Лося, скины пристально осмотрели мою спутницу.

— Вот это ножки, — присвистнул один.

Таня высокомерно ухмыльнулась.

Миновали арку «пьяного» дома — длинной S-образной девятиэтажки — и вышли на заброшенную детскую площадку, надежно окружённую густым кустарником.

Темнело. Таня достала из сумки пачку тонких сигарет с ментолом и манерно прикурила. Вкратце рассказала о себе.

Она училась на втором курсе нижегородского пединститута, на факультете психологии. Была поклонницей творчества Лёхи Никонова и его группы «Последние танки в Париже».

— Кстати, вот, — Таня протянула диск с чёрной обложкой, на которой выделялись стилизованные под китайские иероглифы буквы: «П.Т.В.П.», — это их новый альбом «Зеркало», — гордо сообщила она, — послушай, это просто бомба!

Я поблагодарил и убрал диск в рюкзак.

— А где ты учишься? — спросила она.

— Я не учусь, работаю. Ушел со второго курса «Лобача».

— А на кого учился?

— На журналиста.

— Ух ты, как интересно! А почему бросил?

— Понял, что не хочу быть дипломированным лицемером.

(Конечно, я врал. Набивал себе цену. Меня отчислили из-за прогулов, даже не допустив до сессии).

— И где сейчас работаешь? — спросила Таня.

— А, — махнул рукой я, — наборщиком на хлебозаводе. Работа мечты.

— Ну ничего, — она затушила окурок о край лавочки. Догорающий пепел упал в песок. — Вот станешь рок-звездой и будешь со смехом об этом вспоминать.

— Ага, если бы, — хмыкнул я.

Где-то вдали сработала автосигнализация, но через мгновение смолкла.

— А почему ты так говоришь? — возразила Таня, — я думаю, у вашей группы все шансы. Во всяком случае, больше, чем у этих эмушников сопливых. Как их там? Босиком по битым мордам?

— По крайней мере, они качают. Сама же, наверное, видела на концерте.

— Кого качают? Малолеток? Да это же всё временно. Скоро волна пройдет, о них и не вспомнят. Таких групп сотни. А вы играете настоящее музло. Трушное. Хотя я и слышала пока только одну вашу песню.

— Спасибо. Комплиментами мы не избалованы.

— Да ладно, говорю, что думаю… Вы главное — делайте свою музыку и больше репетируйте, тогда всё получится.

Повисла неловкая пауза. Таня зябко потёрла ладонью свое плечо и придвинулась ко мне.

— Замёрзла? — наконец спросил я.

— Есть немного, — мурлыкнула в ответ.

И вместо того, чтобы её обнять, я полез в рюкзак за толстовкой. Идиот.

— Спасибо, — разочарованно проговорила она, путаясь в рукавах моего «Найка».

Когда вернулись на «Бродвей», к нам подошли Серёга и Егор.

— Познакомишь? — барабанщик не сводил с Тани глаз.

— Да подожди ты, — перебил Егор, он был на эмоциях и хорошо под градусом. — Короче, на нас гопота наехала. У Ская хотели гитару отжать, за тоннели дёргали, обещали мочки к лавке гвоздями прибить. Девок мацали. Ну мы, короче, подходим, чё за беспредел. А один из них Витамину сразу в табло заряжает, отморозок. Начался кипиш. За нас антифашники впряглись, хотя мы и сами, конечно бы, справились, но не суть. Короче, гопарей ушатали капитально. Они с Бродвея уползали, у одного все щи были просто в мясо. И афашники потом куда-то быстро сдернули под шумок. Вот такие дела…

— Да уж, вы времени зря не теряете, — усмехнулся я.

Скай в рваных на коленях джинсах и его девушка Кира — красивая блондинка с крашеной розовой прядью — сидели в обнимку на бордюре. Скай опустил голову, длинная челка свесилась, скрывая лицо. Кира нежно гладила его по волосам и что-то шептала на ухо.

— У кого есть сколько? Давайте на бухло скинемся, — Серёга стащил с головы кепку и широким жестом бросил в нее мятый полтинник, — так, начальный капитал положен. Кто следующий, дамы и господа?

— Я на нолях, чуваки, — виновато развел руками Егор.

Таня деловито вынула из сумки кошелек.

— Убери, — сказал я и вывалил из карманов все свои деньги.

— Да ты крут, — съязвил Серега, со звоном встряхнув кепку. — Ладно, пойду у эмошников постреляю.

Пивная бутылка с хлопком разбилась о стену Центра занятости, оставив серую кляксу. Толпа незнакомых парней появилась внезапно. Они вломились на «Бродвей» со стороны «пьяного» дома. В нарастающей панике невозможно было понять сколько их. Десять? Двадцать? Или больше?

Отчаянные вопли, надрывные крики, девичий визг, глухие удары и топот заполнили площадку.

Я схватил Таню за руку, вбежал по ступенькам и спрятал её за колонну.

— Сиди здесь тихо и не высовывайся! А как всё рассосётся — рви домой!

— Поняла, — испуганно закивала она. Опустилась на корточки и прикрыла колени сумкой.

— Вы чё, черти?! Попутали?! — кричал кто-то совсем близко.

Обломком кирпича разнесли тускло горящий фонарь на длинной металлической ножке.

Я сбежал по лестнице. И тут же получил удар в висок. В голове звякнуло, меня повело, и я рухнул в кусты, ободрав ветками руки и спину. Но быстро пришел в себя и поднялся. Конечно, можно было отсидеться, подождать, когда закончится буча. Но я сразу отогнал эту подлую мысль.

Паровоз, выкрикивая что-то воинственное, неумело размахивал огромными кулачищами. Два гопника кружили рядом, не рискуя приблизится. Они лишь лаяли матом и харкали в его сторону с безопасной дистанции.

Гитару расколотили о бетонную стену. Трагически бренькнув, барабан разлетелся в щепки. Несколько эмо-кидов удирали к автобусной остановке. Худенького паренька в майке Slipknot протащили за волосы по асфальту. Человек пятнадцать дрались у высоких парапетов, недалеко от шестнадцатиэтажного дома. В полутьме мелькала белая кепка Серёги.

— Вы что творите, нелюди?! — издали кричали две пожилые женщины, — милиция! Милиция!

Я прыгнул в толпу и, дёрнув одного за плечо, ударил в челюсть так, что выбил костяшку на мизинце. Парень оказался крепким, устоял. Перед тем как вражий кулак угодил мне в бровь, я успел рассмотреть противника. Скуластый, с горбатым носом, острым кадыком и выпученными глазами. Я упал, кровь текла по щеке, пачкая белый ворот моего новенького поло. Потом получил короткий, но сильный пинок в живот. Пронзила резкая боль, я стал задыхаться, тошнота поднялась к горлу. Неожиданно гопник рванул в сторону дворов…

Никогда не думал, что так обрадуюсь появлению ментов.

Меня и ещё троих неформалов запихнули в «уазик». Молодой, моего возраста ППС-ник, сидящий рядом с водителем, повернулся и протянул мне платок:

— На, а то кровищей всю тачку зальёшь.

Я приложил платок к разбитой брови.

В отделе нас тщательно обшмонали. Вытряхнули из моего рюкзака на стол всё, что было. Немытый контейнер из-под еды, который я забыл выложить дома, книга Лимонова «Священные монстры», ключи от квартиры… Танин диск упал на пол, треснула пластиковая коробка и отвалилась крышка.

Потом нас толкнули в пропахший мочой «обезъянник» и заперли решётчатую дверь.

У серой бетонной стены сидел Паровоз. У него кровоточила нижняя губа, майка с Егором Летовым была разорвана на боку.

— О, какие люди, — сказал он без энтузиазма и отодвинулся в сторону, — падай рядом.

Я опустился на корточки. Парни, прибывшие со мной, расселись по левое плечо от меня. Напротив, у бугристой серой стены, находилось ещё пять человек. Мужики, лет около сорока или старше, все с пропитыми опухшими лицами, неряшливо одетые. Один из них спал, опустив голову на колени.

— Пацаны, куревом не богаты? — спросил седой мужик в мятых брюках, драных носках и резиновых сланцах.

Паровоз отрицательно помотал головой и осторожно дотронулся до своей губы.

— Как думаешь, надолго мы здесь? — вполголоса спросил парень слева, коротко стриженый, с серьгами в ушах.

У него дрожали руки. Было ясно, чувака приняли впервые.

— А хрен его знает, — пожал плечами я.

— Да кому мы нужны, — успокоил Паровоз, — данные перепишут и выпнут на все четыре стороны. Мы же трезвые…

Но он ошибся.

Нас по одному стали дёргать к оперу. Он был с залысинами, округлым брюшком и мясистыми ушами. Голубая рубашка, уютный пуловер в ромбик. Покачиваясь в кресле, опер, жутко картавя, задавал вопросы. Как называется наша «группировка»? Имеем ли мы отношение к нацболам? Под кем мы ходим? В чем наша идеология? Потом уточнил, не сатанисты ли мы. Поинтересовался, из-за чего произошла драка, и не видел ли я, кто разбил этот долбаный фонарь. Я отвечал сдержанно.

Сказал, что оказался у Центра занятости случайно, и попал под замес тоже случайно. С нацболами и сатанистами не имею ничего общего. Кто разбил фонарь — не видел. К концу беседы мент, видимо, уже порядком утомленный, спросил, где я живу, учусь — работаю, но, почему-то, записывать эту информацию не стал…

Из отдела нас выпустили в начале седьмого утра.

После беспокойной ночи, проведённой в полудреме сидя на корточках, одеревенели ноги. К тому же, раскалывалась голова и ныл мизинец на правой руке.

На улице было прохладно и безлюдно. Можно было заметить лишь редких пенсионеров, спешащих с пластиковыми бутылками и бидонами к машине с молоком.

— Эх, надо бы пивка, — потянулся Паровоз.

— Угостишь? — спросил я.

— Да без бэ. Вы с нами, узники совести? — спросил Паровоз скрючившихся от холода парней.

— Неее, мы домой, отсыпаться.

И, нетвёрдо ступая, они побрели к остановке.

Телефон мой умер ещё вчера вечером. Я попросил мобильник у Паровоза и по памяти, благо номер был несложный, набрал бригадира.

— Слушаю, — не сразу ответил заспанный голос.

— Андрей Валерьевич, доброе утро, это Алексей.

— Какой еще Алексей?

— Кузнецов.

— А, ну и?

— Я заболел, сегодня выйти не смогу.

— Ё-моё, ты заранее не мог предупредить? Где я щас тебе замену найду?

— Андрей Валерьевич, температура тридцать восемь…

Он сбросил.

— Пошли, бухнём, — сказал я Паровозу.

Вернулся домой слегка поддатый. Мы выпили в тошниловке «Галатея» по две бутылки крепкого пива.

— Господи, боже мой, где ты шлялся? — прямо с порога стала причитать мама, — ты посмотри, на кого ты похож. Где ты был? Тебя избили? Я всю ночь себе места не находила. Ты почему телефон отключил?

— Мам, все нормально, я у друзей ночевал.

— Так это тебе друзья, что ли, морду набили?

— Нет, мам, я на скейте решил прокатиться и упал.

— Детский сад, штаны на лямках… А почему на работу не пошел? Вот смотри, уволят, я тебе на моей шее сидеть не позволю!

— Я отпросился, ма. Успокойся.

— Ты посмотри на себя! Да ты же опять пьяный! Господи, когда все это кончится?! Как ты в таком виде к бабушке на юбилей пойдешь?

— До вечера оклемаюсь.

Зашёл в ванную, глянул в зеркало. Над бровью насохла кровавая корка. Верхнее веко слегка опухло и покраснело, словно у меня был ячмень. Не всё так уж и страшно. Легко отделался. Думал, будет хуже. Открыл воду, осторожно умылся над раковиной, набрал ванну. Хотелось быстрей смыть с себя вонь «обезьянника». Лёг, теплая вода обожгла свежие царапины на руках и спине. После, захлестнув полотенце как римскую тогу, я прошлепал в свою комнату. Воткнул в мобильник «зарядку». Хотел позвонить Тане, но вдруг вспомнил, что даже не удосужился узнать её номер. Решил написать в «аську». Пока загружался компьютер, я прилёг на кровать и вырубился.

6

Проснувшись, потянулся к телефону. Было 15.55. Висел пропущенный вызов от Сереги. Общаться с ним пока не хотелось.

Нестерпимо пересохло во рту. Вошёл в кухню и выдул сразу полкувшина воды. Мамы дома не оказалось. Вернулся в комнату и сел за компьютер. Открыл непрочитанное сообщение от Тани:

«Леш, привет. Как ты? У тебя всё в порядке????»

В сети её не было. Я ответил: «Привет. Все хорошо. Ты как? Будет время, набери мне…»

И сбросил свой номер.

В коридоре лязгнул замок, хлопнула входная дверь. Вернулась мама. Я вышел ее встретить. Она была в приподнятом настроении:

— О, проспался, гулёна? А ну, прими-ка у меня продукты.

Я оттащил два тяжёлых пакета на кухню.

— Умывайся, собирайся, приводи себя в порядок, часа через полтора выходим.

Чтобы скоротать время, я поставил диск «П.Т.В.П.» и заменил разбитый футляр. Альбом оказался мощным. Годный пост-панк с кричащим, надрывным вокалом Лехи Никонова пробрал меня до мурашек. Тексты были жёсткие, остросоциальные. Ну а в предпоследнюю лирическую песню «Плач над любовью» я буквально влюбился. Жадно прослушал несколько раз подряд.

На компьютерном столе, угрожающе подползая к краю, завибрировал мобильный. Я убавил музыку и взял трубку. Звонил Серёга.

— Здорово, чуви! Ну ты как там, живой? Говорят, вас с Паровозом приняли вчера?

— Правду говорят. Ты-то как?

— Да чё мне будет. Так, пара синяков. Слушай, сегодня репа в девять, придти-то сможешь?

— Куда я денусь с подводной лодки. Приду, конечно.

— Ага, ну всё тогда, давай, до вечера.

7

Обстановка в бабушкиной хрущёвке была спартанская. Деревянный, бордового цвета пол. С витиеватыми узорами зелёный ковер на стене. Диван -чебурашка. Древний, занимающий треть гостиной комод. На телевизоре — плотная стопка журналов «Телесемь».

За накрытым столом собрались родственники. Дядя Женя, крупный, с пышной шевелюрой и седой бородой. Он был похож на геолога из советских фильмов. Его супруга тетя Катя, коротко стриженная, маленькая и ужасно крикливая, в прошлом — школьный учитель физики. Мой племянник Антон, толстый и угрюмый, домашний четырнадцатилетний подросток, фанат компьютерных игр. Сколько я его помнил, он всегда молчал, а когда ему что-то не нравилось, раздувал щёки и шумно сопел. Странный парень. Я называл его «Иной». Рядом с бабушкой пристроилась ее родная сестра тётя Таня, интеллигентного вида, в очках с позолоченной цепочкой на душках.

Бабушка в нарядном платье и с шейной косынкой принимала поздравления. Мама помогла принести горячее.

«Геолог» разливал. Женщинам — сливовой наливки, мне и себе начислил «беленькой». «Иной» пил морс.

— Не-не-не, никакой ему водки, — запротестовала мама, накрывая мою стопку ладонью.

— Так, ты давай это прекращай, — грозно-шутливо пробасил дядя. — Взрослый, понимаешь, мужик, а ты начинаешь…

Все подняли рюмки. Тётя Катя, пожелав бабуле здоровья и долгих лет, громко прокричала троекратное «ура!». Выпили. Я положил себе в тарелку две огромных отбивных с картошкой пюре и стал есть.

За столом сыпались шутки за двести. «Геолог» нечаянно плеснул наливкой на белую накрахмаленную скатерть. «Иной» лениво жевал и водил пальцем по столу, как умственно отсталый.

Я глянул на экран мобильного. Было почти семь.

— Лёш, а ты где в глаз-то получил, а? — хихикнула тетя Катя.

«Так, началось», — подумал я.

— Чего молчишь? — вмешалась мама, — давай-давай, расскажи, чем ты целыми днями у нас занимаешься.

Я разрезал мясо и отправил в рот, демонстративно громко чавкая.

— Институт бросил, работает чёрт знает кем, и всё тусуется… пьянки эти бесконечные, дружки без царя в голове, — маму понесло, — музыку они, видите ли, играют. Вот получил бы диплом и занимался бы чем угодно в свое удовольствие. Как ты не можешь понять, что высшее образование даёт человеку свободу выбора и расширяет его возможности. Знаешь сколько дурачья с дипломами занимают высокие посты? Ни счесть.

— Да что вы к парню прицепились? — заступился «геолог», накалывая на вилку скользкий маринованный гриб, — он ещё найдёт себя в этой жизни. Да, Леха?

— Да никто к нему не цепляется, — тетя Катя приложила салфетку к губам, — Маринка права, за ум ему браться пора.

— А вот ты говоришь, институт бросил, — жевал «геолог», — а как же армия?

— Да какая ему армия — вздохнула мама, — сколиоз второй степени у нас.

— А, ну тут конечно, — закивал дядя. — Да и делать там, скажу честно, нечего. Бардак да беспредел.

Мама повернула голову ко мне:

— Вот посмотрел бы на тебя отец, ужаснулся. Думаешь, он бы гордился тобой, грузчиком необразованным? Надо было тебя в «суворовское» отдать, может, человек бы из тебя получился.

— Угу, со сколиозом-то, — расхохотался «геолог», — горбатый офицер.

Я вкрутил в рот сигарету и поднялся из-за стола.

Курил в подъезде, стряхивая пепел в жестяную банку на подоконнике.

По лестнице спускалась женщина в халате и с мусорным пакетом в руке.

Испуганно взглянула на меня. Я развернулся другой стороной, чтобы не было видно синяка.

По-стариковски шаркая сланцами, вышел «Иной». Он закурил и, облокотившись на перила, выдул струйку дыма.

Стоял и пристально смотрел на меня. Я насторожился. Бог знает, что у этих геймеров на уме. Сейчас вытащит нож, набросится на меня и перережет горло.

— Затрахался уже с этими старперами гнить, — неожиданно выдал он.

Я понимающе кивнул.

Затем, после недолгой паузы, племянник спросил:

— Слушай, а ты не знаешь, где можно «бошек» вырубить? У тебя есть выходы?

Я отрицательно помотал головой, всё ещё не веря своим ушам. «Иной» вполголоса матюгнулся, вдавил окурок в банку, закинул в рот жвачку и зашел в квартиру.

Позвонила Таня. Я пригласил её на нашу репетицию. Она с радостью согласилась, ненавязчиво попросив за ней зайти. И назвала адрес.

Я затушил бычок в пепельнице и вернулся к столу.

— Фу, а накурился-то, — бабушка замахала руками перед своим лицом, словно отгоняла надоедливую муху.

Я выпил рюмку водку. Затем, невнятно поздравив бабушку с юбилеем, встал из-за стола. Провожать меня никто не спешил.

— Пока, раздолбай с Покровки, — засмеялась тетя Катя.

Родственники успели прилично окосеть. Бабуля протяжно запела «Виновата ли я», сестра подхватила, через секунду заголосили остальные. «Иной» так и сидел, раздувая красные щеки и шумно сопя.

Мне надо было успеть заскочить домой и взять гитару.

8

Я присел на лавочку у подъезда Таниного дома. Гитару усадил рядом. Тарахтя крыльями, с березы спилотировал июньский жук. Я вытянул из пачки сигарету, закурил. На веранде детского сада раздавались пьяные выкрики гопников. Мужик в шортах и майке-тельняшке выбивал на кривом турнике ковер. Проехал толстый мальчик на горном велосипеде. За ним, звонко тявкая, припустила лохматая собачонка.

Таня выпорхнула из подъезда. На ней было лёгкое короткое платье, голубая джинсовая курточка и босоножки на платформе. Я выбросил окурок и поднялся.

— Ой-ой-ой, — она слегка коснулась моей брови, — больно?

— Терпимо, бывало и хуже, — строил из себя брутала.

Таня смотрела на меня с восхищением:

— Герой!

И поцеловала в щёку. Мне льстило, что отношения наши развивались так стремительно. «Бродвейское побоище», как стихийно окрестил драку я, этому очень способствовало.

Я взял ее за руку:

— Ну что, идём?

— Угу, — радостно кивнула она. — А где вы репетируете?

— Да тут недалеко, в «Спутнике».

— Ого! Даже не думала, что там есть репточка.

— Слушай, — сказал я, — как тебе тогда удалось с Бродвея вырваться? Никто не заметил?

— Нет, я еще немного посидела за колонной, потом выглянула, и побежала домой. Но я видела, как ты в толпу бросился. Не побоялся, надо же!

— Да ладно, чего там.

— А мне было страшно. Налетели толпой, и давай всех бить без разбора. Беспредельщики отмороженные. А часто, вообще, у вас такое случается?

— Ну, не то, чтобы часто, — пожал плечами я.

— Ой, у меня же твоя толстовка дома осталась, — остановилась Таня, — подожди минутку, я сбегаю.

— Может, лучше после «репы» отдашь? — хитро прищурился я.

Таня чуть заметно улыбнулась, прильнула ближе ко мне.

Небольшое техническое помещение в кинотеатре «Спутник» было оборудовано всем необходимым. В неплохом состоянии штатная барабанная установка. Два комбоусилителя на шестьдесят и сто ватт. Шестиканальный микшерный пульт. Два микрофона, стойки. Правда, на шумоизоляции арендодатели решили сэкономить. Нам с ребятами пришлось самим обклеивать стены пенопластом. И чтобы придать репетиционной точке более — менее сносный вид, я развесил купленные в рок-магазине «Дивизия» плакаты любимых групп: Misfits, Ramones, Rancid, Nirvana, Mudhoney, Sonic Youth, Joy Division, The Cure…

— Привет, боец — вылез из-за ударных Серёга и протянул вспотевшую ладонь, — ну ты как?

— Жить буду.

— Прекрасную даму прошу занять место в зрительном зале, — барабанщик указал Тане на диванчик, покрытый зелёным пледом.

Она присела, развернувшись боком, коленки вместе.

— А где Егор-то завис? — я вынул из чехла гитару, подключил к усилителю.

— Я ему звонил, обещал минут через десять подъехать.

Репетиция прошла на ура. Мне не помешал даже больной мизинец. Ничто не может так вдохновить музыканта, как присутствие красивой девушки.

Для разминки сыграли пару вещей из «Нирваны». Потом стали разучивать мои песни. Получилось довольно круто. Забойно, но в то же время мелодично. Четкие рифы я без труда разбавлял отменными соло-партиями. Казалось, я превзошел сам себя.

— Надо срочно дэмку писать. Это огонь! — возбужденно заявил Серёга.

Тане наши наработки тоже пришлись по вкусу. Она покачивала головой в такт и притопывала ножкой. А в конце репетиции даже присвистнула и шумно зааплодировала:

— Шикарно, ребят! Вы молодцы!

— Ну всё, Танюш, ты попала, — усмехнулся Серега, — теперь тебе придётся посещать все наши репетиции и радовать нас своим присутствием.

— Ага, — кокетливо поправила волосы она, — в качестве группы поддержки, да?

— Не, ну а чё? С такими репами мы скоро выйдем на мировой уровень.

— Раскатил губищу, — я угрюмо убрал примочку в карман на гитарном чехле.

Серегины подкаты к Тане начинали меня раздражать. Но я старался подавлять в себе приступы ревности. Вот насчёт Егора переживать не стоило, он не замечал ни одной девушки вокруг, а был безответно влюблен в свою странную Соню из «Босяков».

9

Таня жила в хорошо отремонтированной трёхкомнатной квартире. Нас встретил огромный, пушистый рыжий кот породы «Мэйн-кун». Недовольная морда, рысьи кисточки на ушах, мощные лапы хищника. Котяра подал голос и растянулся посреди прихожей, не давая нам пройти.

— Ты не бойся, — успокоила Таня, — это у него только вид такой грозный, а так он добряк. Правда, Ботя?

— Как ты его называешь?

— Ботя. Ботичелли. Был такой итальянский художник эпохи Возрождения.

— Я бы на твоём месте назвал его «Гога».

— Почему «Гога»?

— Ну, в честь Ван Гога. Он же тоже был рыжим.

— Нет, он такой же толстяк, как и Ботичелли.

— Аргумент.

— Ты до утра намерен в коридоре топтаться?

Сняв обувь, я осторожно перешагнул через лохматого переростка.

— Мама с сестрой на даче, проходи в мою комнату, дверь прямо, — Таня отправилась на кухню и загремела чашками.

Её книжный шкаф был забит литературой по психологии и эзотерике. Среди прочего я увидел томики Карлоса Кастанеды. Это был единственный знакомый мне автор из её библиотеки. Рядом располагались высокие подставки с музыкальными дисками. Я с любопытством изучил коллекцию.

В основном — панк и хардкор. От классиков жанра далёких семидесятых- восьмидесятых годов до современных групп. Отечественных и зарубежных. Немного гранжа и ню-метала.

В углу находился письменный стол, на нем — ноутбук с наклейкой Лизы Симпсон, хорошая акустическая система. Просторная двуспальная кровать, шкаф-купе с зеркальной дверью, под ногами стелился мягкий ворсовый ковер. На окнах — плотные шторы с большим черно-белым изображением «Инь-Ян».

— Лёш, — послышался её голос, — пойдем, кофе попьём.

Ароматный напиток дымился в чашках.

— Что будешь? — суетилась она в уютной, обшитой вагонкой кухне, — есть зефир, кусок торта в холодильнике… Или, может, тебе бутерброд сделать? Я к экзамену весь день готовилась, ничего не успела приготовить.

— Не нужно, Тань, спасибо. Хотя позволю себе поборзеть и попросить к кофе грамм пятьдесят коньячку.

— Увы. Чего нет, того нет, — развела руками Таня.

— Боже! — схватился за сердце я. — Я ведь этого не переживу! За что ты так со мной?!

— Переигрываете, маэстро, — рассмеялась она, беззвучно помешивая ложкой.

Я заметил на её левом запястье широкие шрамы от порезов. Она поймала мой взгляд и, одернув рукав водолазки, спрятала руку под столом. Видя, как Таня смутилась, я не стал её расспрашивать. «В конце концов, — подумал я, — захочет — сама расскажет».

— Тань, скажи, а твоя сестра младше или старше тебя? — я старался поддерживать непринужденный тон беседы.

— Ровесницы, — нехотя ответила она и как-то резко изменилась в лице. Встала и подошла к окну. Немного постояла там, затем снова вернулась за стол.

— Лёш, давай договоримся, тему моей сестры больше не поднимать, хорошо? — проговорила она.

— Ладно, как скажешь, — пожал плечами я.

«Да уж, видимо с сестрой у нашей Тани не самые простые отношения», — понял я.

Допив кофе, прошли в комнату. Я был уверен в том, что Таня не из тех, кто станет мне показывать свои семейные альбомы.

— Что послушаем? — она опустилась в кресло, поджав ногу под круглую попу, открыла ноутбук.

— На твой вкус, — я присел на краешек кровати, — тем более, что он у тебя отменный.

— Спасибо. Ну, тогда" Базкокс». Легкий, весёлый панк. Подойдёт?

— Спрашиваешь.

— Подай, пожалуйста, диск. Он где-то там, снизу.

Я отыскал несколько компактов.

— А какой альбом?

— Давай «Модерн».

Колонки оживились музыкой. Таня пересела ко мне на кровать. Я обнял ее за талию. Она положила голову мне на плечо. Я провел рукой по ее волосам, другой рукой погладил её гладкую ногу.

— Лёш, Лёш, подожди, не так быстро, — сдавленно произнесла она, — мне надо в душ.

Через минуту из ванной стал доноситься шум воды и приглушённое Танино пение. В комнату мягко вошёл кот и разлёгся на ковре у моих ног. Он помахивал исполинским пушистым хвостом и не сводил с меня надменного взгляда. Я, как болван, сидел на кровати, не зная, что делать. Раздеться и нырнуть под одеяло? Вдруг почувствовал себя героем дебильной американской комедии. Вот сейчас распахнется дверь, ввалится толпа народа и, взрывая хлопушки, весело прокричит: «это был розыгрыш, мудила!» Я вскакиваю, смущённо прикрывая одеялом свои муди. Впервые я оказался в такой щекотливой ситуации. Обычно секс случался стихийно, по пьяни на «вписках». Развести подвыпившую девчонку было не трудно. А чаще — они сами тянули парней в койку.

В кармане задрожал мобильный. На экране высветилось «Гнида».

— Алло, Кузнецов? — услышал я в трубке голос начальника.

— Здрасьте, — для убедительности покашляв, ответил я сиплым голосом.

— Ну ты как, завтра выйдешь?

— Ой, вряд ли, я еще не долечился.

— Давай-давай, надо выйти, выручай. Потом отгул, если че, возьмешь. И, кстати. Тебе, походу, премия не нужна, раз на работу болт кладешь…

— Ладно, — сдался я.

— Вот так бы и сразу, — сказал бригадир и сбросил.

Послать бы этого долбоящера, но треклятое раболепство перед начальством я всё никак не мог в себе побороть.

В коротеньком жёлтом халатике и скрученным полотенцем на голове вернулась Таня. Ее щёки слегка покраснели. Улыбнувшись, она развязала поясок на халате и опустилась мне на колени. Котяра, презрительно фыркнув, ретировался из комнаты.

Мы начали целоваться. Металлический шарик в ее языке стукался о мои зубы. Она надавила мне на плечи и я, увлекая ее за собой, лег на спину. Стал нелепо ёрзать задницей, стаскивая с себя предательски узкие джинсы.

— Я помогу, — сказала Таня.

Проворно стянула с меня штаны и трусы, бросила на пол. Поцеловала меня в шею, потом чуть прикусила мочку уха, и жадно впилась в губы. Больно сдавила мой член в кулаке, направила, и плавно, на выдохе, села. Сорвала с головы полотенце, по-киношному встряхнула влажными, пахнущими фруктовым шампунем, волосами и, постанывая, задвигала бедрами.

Курили на балконе. Таня, завернутая в одеяло, с растрепанными волосами, выпускала дым в открытое окно. На улице светало. На освещенной парковке возле палатки «Слоёный пирожок» пили кофе таксисты. На проспекте Циолковского мигали жёлтыми зрачками светофоры.

Таня выбросила окурок. Зевнула, прикрыв рот ладонью:

— Ой, если честно, я бы поспала. Сегодня ещё на консультацию в институт ехать…

Я понял, что меня культурно сливают. Но это было очень кстати. Через четыре часа начиналась моя рабочая смена. Я хотел добежать до дома, собраться, и хотя бы пару часов вздремнуть. А уходить сразу после секса выглядело бы не комильфо.

— Спать лучше вместе, а отсыпаться поодиночке, — глупо пошутил я.

Таня вышла меня проводить в коридор, включила свет. На ней снова был жёлтый халатик.

— Лёш, надеюсь, без обид? Мне правда надо выспаться, и встать со свежей головой, у меня очень сложный экзамен, — сказала она и поцеловала меня в щёку.

— Да всё нормально, — улыбнулся я. — Я позвоню.

— Буду ждать.

Я набросил на плечи рюкзак, взял чехол с гитарой и вышел из квартиры.

— Лёш, а толстовка? — сказала Таня, приоткрыв железную дверь.

— Дарю, — ответил я, спускаясь по лестнице.

10

— С похмела, что ли? — подошёл ко мне Гоблин. Никакая мятная жвачка не могла заглушить тяжёлый тошнотворный запах его перегара.

— Да не выспался просто, — отступил на полшага я, спасаясь от убийственного амбре.

— А, ну ладно. А то я смотрю, ты чё-то помятый какой-то сегодня.

Он прищурился:

— От кого в глаз-то прилетело?

— Шальная пуля, — рефлекторно коснулся брови я.

— Понятно. Ну, если чё, обращайся, у меня фуфырик в раздевалке сныкан.

— Буду иметь в виду, — ответил я.

Гоблин убежал за новой накладной. Подобные благородные выпады с его стороны меня совсем не удивляли. Но великодушие Гоблина зависело от того, успел он опохмелиться или нет.

Утром, перед сменой, я купил в киоске пакетик быстрорастворимого кофе и полулитровую бутылку колы. Выпив половину, высыпал кофе в бутылку. Давясь пеной, я выхлебал этот термоядерный коктейль. Коктейль «Бодрость», как называли его на факультете мои однокурсники. Он не раз выручал нас перед экзаменами, если приходилось, к примеру, вызубрить курс античной литературы всего за одну ночь.

До обеда я чувствовал себя бодрячком. Но потом меня стало вырубать на ходу. Я ронял на пол хлеб. Несколько раз, по ошибке, угонял чужие телеги, за это мне чуть не набили морду. Перепутал позиции в накладной. Пришлось собирать заказ поновой. Светка кричала так, что раздувались вены на шее.

— Я вообще сегодня не в свою смену вышел, — защищался я каким-то не своим, бабьим голосом.

— А мне по барабану, — категорично отвечала Светка.

В итоге она сняла меня с набора и заставила до конца смены закладывать деревянные лотки в телеги. Казалось бы, работа — не бей лежачего. Но даже здесь я умудрялся косячить, оставляя некоторые ячейки пустыми. Наборщики возвращали «недобитые» тележки и сами выполняли порученное мне задание. У работяг был такой вид, словно я их публично оскорбил.

Нервы сдали. Плюнув, я ушёл в курилку. И там, сидя на корточках, провалился в беспокойный вязкий сон.

Приснился отец. Я куда-то очень спешил, до ужаса боялся опоздать, метался по квартире, заталкивая в сумку какие-то шмотки. Затем схватил телефон и, промахиваясь по кнопкам, стал вызвать такси. Вдруг обернувшись, я увидел папу. Стоя на пороге, он произнес: " я отвезу тебя на машине, но при одном условии — ты должен избавиться от всех зеркал в квартире». Он был в парадной военной форме, лицо бледное, измождённое. От отца веяло холодом…

Папа умер пять лет назад от рака желудка.

— Лёха, подъём! — услышал я рядом.

Вадик и Хромой курили, сидя на подоконнике. Я с трудом поднялся и размял затёкшие ноги.

— Там тебя Светка ищет, — сказал Вадик и, сложив губы трубочкой, выпустил маленькое колечко дыма.

— И чё ей надо? — откашлялся я.

— Нормально ты исполняешь, — усмехнулся Вадим, — а я пру, чё ей надо? Подойди да узнай.

Кладовщица сидела за столом, заваленным бумагами, и размашисто подписывала накладные. Делала она это с таким видом, словно росчерком пера вершила судьбы людей.

— И где мы шарахаемся? — подняла голову она. — Я тебе смену сегодня не проставлю и докладную напишу.

Я промолчал.

— Короче, щас берёшь в подсобке щётку и совок, и идёшь на фасовку. Там погрузчиком котёнка раздавили, убери его. Всё равно от тебя здесь мало толку. Ну чё встал? Оглох, что ли?

— Пошла на хер, — невозмутимо произнес я.

— Чегооо? — привстала Светка, разинув от удивления рот и часто моргая.

— Я сказал — пошла на хер. Оглохла, что ли?

Пока Светка пребывала в ступоре, я взял со стола чистый лист бумаги и написал заявление по собственному желанию.