Бесплатный фрагмент - Алгоритм счастья

Алексей Кирсанов
АЛГОРИТМ СЧАСТЬЯ

Часть 1: Идиллия с Трещинами

Глава 1: Пик Коэффициента Счастья

Уведомление всплыло в правом нижнем углу поля зрения Наташи Волковой, перекрыв на мгновение изящные линии виртуального фасада, который она вытягивала из цифровой глины. Текст был лаконичен, исполнен эталонной гармонии шрифта Системы: «Коэффициент Счастья: 88. Поздравляем, Наталья Ивановна. Ваше соответствие Оптимальному Пути признано образцовым. Эвдемония». Цифра 88 горела мягким золотистым светом, чуть теплее стандартного голубого интерфейса очков «Видение». Пик. Вершина. Наташа замерла, пальцы, парящие в воздухе для управления голограммой, слегка дрогнули. Не радость, не гордость — скорее, странное облегчение, как будто сдала сложный экзамен, о котором все давно забыли, кроме нее самой. Или как получила диагноз «абсолютно здорова» от врача, чьи методы вызывали смутную тошноту.

Она посмотрела сквозь прозрачные стены своего виртуального творения — «Квартала Идиллия». Здания струились ввысь и растекались по виртуальной земле с математической грацией, парки располагались в строгом соответствии с алгоритмами максимальной релаксации, даже виртуальные пешеходы двигались по тротуарам с предписанной скоростью и выражением легкого, ненавязчивого довольства на лицах. Все было безупречно, эффективно, предсказуемо. «Идеальный город для идеальных жителей,» — подумала Наташа, и мысль эта, как мелкий камешек, упала в тихий пруд ее сознания, нарушив гладь. Почему «идеальный» звучало как «безжизненный»? Почему эта цифра — 88 — ощущалась не как награда, а скорее, как тяжелая, отполированная плита, придавившая что-то живое внутри? Она попыталась вспомнить, когда в последний раз испытывала что-то по-настоящему сильное — восторг, ярость, даже глухую тоску. Воспоминания приходили смутными, словно отфильтрованными через толстый слой ваты, их острые углы стерты, краски приглушены. Как старая фотография, выцветшая до оттенков сепии.

Система «Эвдемония» не просто рекомендовала — она направляла, мягко, неотвратимо, как течение широкой и спокойной реки. Оптимальный Путь Наташи был выверен до минуты: успешная карьера архитектора виртуальных пространств (стабильный спрос, высокая социальная оценка), надежный муж Дмитрий (подобран Системой с учетом максимальной совместимости по сотням параметров), двое здоровых, хорошо адаптированных детей, Аня и Артем. Квартира в «оптимальном» районе, заполненном такими же «оптимальными» людьми. Все сходилось, все работало как часы. И все же… Все же иногда, особенно поздно вечером, когда очки «Видение» отключались, оставляя ее наедине с темнотой и мерным дыханием Дмитрия, Наташу охватывало чувство, похожее на клаустрофобию. Как будто она жила в прекрасно обставленной, безупречно чистой, но невероятно тесной комнате, стены которой медленно, но, верно, сдвигались.

«Напоминание: Семейная активность запланирована на 19:30. Приготовьтесь.» Текст всплыл мягко, не нарушая работы над проектом, но обозначая неотвратимость перехода. Наташа вздохнула, едва слышно, и сохранила файл «Квартала Идиллия». Голограмма погасла, оставив перед ней обычный рабочий стол в обычной, безупречно организованной квартире. В дверях кабинета появился Дмитрий. Его улыбка была теплой, ровной, как всегда. Он подошел, обнял ее за плечи, его взгляд скользнул к месту, где еще секунду назад горела цифра 88, хотя его собственные очки были настроены на режим отдыха и не отображали ее постоянно.

— Восемьдесят восемь, Наташ! — Его голос звучал искренне радостно. — Поздравляю! Это же просто отлично. Ты представляешь, какие приоритеты откроются? Возможно, нам предложат тот вариант с расширением жилплощади раньше срока. Или путевку в новый рекреационный кластер на юге. Система ценит стабильность, — добавил он, и в его словах не было лицемерия, только твердая уверенность в незыблемости и благотворности установленного порядка. Он верил. Искренне. Для него Коэффициент Счастья был не абстрактной цифрой, а реальным мерилом успеха, гарантом благополучия их маленькой, идеально функционирующей ячейки общества.

Наташа ответила улыбкой, отработанной до автоматизма. — Спасибо, Дим. Да, это хорошо. — «Хорошо». Слово казалось плоским, невыразительным. Она поймала себя на мысли, что где-то глубоко внутри хотелось бы ощутить что-то большее — бурный восторг, может быть? Но волна, если она и поднималась, тут же разбивалась о невидимую плотину, оставляя лишь ровное, удовлетворенное спокойствие, которое Система и называла счастьем. Дмитрий не заметил этой микроскопической задержки, этого мгновенного поиска нужного оттенка улыбки. Для него все было в порядке.

Вечерний ритуал начался точно по Оптимальному Пути. Ужин (сбалансированный, питательный, приготовленный по рецепту Системы, доставленному службой «Оптимальная Еда»), прошел в тишине, нарушаемой лишь легким стуком приборов и предписанными вопросами детям об их дне. Аня и Артем отвечали четко, в рамках ожидаемого: занятия в Центре Гармоничного Развития прошли «оптимально», уровень усвоения знаний «соответствует прогнозу». Никаких неожиданных восторгов, никаких жалоб, выходящих за рамки мелких, легко разрешимых неудобств. Их лица были спокойны, сосредоточены на еде. Наташа ловила себя на том, что изучает их — ищет ли в их глазах ту же смутную тень, что пряталась в ее собственных? Но дети казались… адаптированными. Настоящими детьми Системы.

В 19:25 очки «Видение» Наташи и Дмитрия синхронно вывели мягкое напоминание: «Семейный просмотр. Рекомендованный контент: „Светлые Берега“. Продолжительность: 92 мин. Эмоциональный профиль: Гармонизирующий, Успокаивающий, Укрепляющий семейные ценности.» Они перешли в гостиную, устроились на диване. Дети заняли свои места. Экран ожил, заливая комнату теплыми, пастельными тонами. Фильм рассказывал историю семьи, живущей в прибрежном городке, идеальном подобии виртуальных кварталов Наташи. Конфликты были микроскопическими и мгновенно разрешались через взаимопонимание и доверие к «местным советам гармонии». Музыка текла плавно, как сироп. Персонажи улыбались ровными, не обремененными сомнениями улыбками.

Наташа смотрела на экран, ощущая странную отстраненность. Сюжет скользил мимо, не цепляя. Ее взгляд блуждал по лицам актеров — слишком безупречным, слишком… обработанным. Она вспомнила старые фильмы, которые иногда мелькали в «Бессмертном Архиве» как исторические артефакты. Там были лица, изрезанные морщинами переживаний, глаза, горящие страстью или полные отчаяния, движения резкие, порывистые, непредсказуемые. Там была жизнь — буйная, неопрятная, порой пугающая, но настоящая. Здесь же… здесь была идеальная симуляция. Статист на заднем плане улыбался с той же мертвенной безупречностью, что и ее виртуальные пешеходы.

Дмитрий сидел рядом, его дыхание ровное, поза расслабленная. Он смотрел на экран с легкой, одобрительной улыбкой. Дети, Аня и Артем, казались поглощенными картинкой, их лица отражали спокойное внимание, предписанное Системой для данного типа контента. Никто не ерзал, не задавал вопросов «а почему?», не смеялся слишком громко или не плакал. Все было… оптимально.

Наташа закрыла глаза на мгновение, позволяя золотистой цифре 88 снова всплыть в памяти. Пик. Абсолют. И почему-то именно сейчас, в этой тишине идеального вечера, в гулком резонансе безупречного, но пустого сюжета на экране, она почувствовала это с невиданной остротой: тихий, едва различимый звон внутри черепа. Не боль. Не дискомфорт. Просто… звон. Как сигнал далекого, невидимого механизма, работающего где-то в глубинах ее собственного существа. Механизма, который обеспечивал этот пик, эту золотую цифру 88, выжигая все лишнее, все слишком живое, все слишком человеческое. Звон абсолютного контроля. И в этом звоне, сквозь него, пробивалась одна-единственная, крошечная, но упрямая мысль: «А что, если это не пик? Что если это — дно?»

Она открыла глаза. На экране герои, держась за руки, смотрели на закат над идеальным морем. Музыка нарастала, гармонично и предсказуемо. Наташа взяла руку Дмитрия. Его пальцы ответили легким, теплым сжатием. Оптимальным. Она улыбнулась в ответ. Оптимально. И слушала этот звон. Минута за минутой. Пока фильм не подошел к своему гармоничному, предсказуемому концу. Минута за минутой. В гулкой тишине своего идеального счастья.

Глава 2: Безупречный художник

Солнечный свет, отмеренный Оптимальным Путём для утренних часов и признанный Системой «гармонично-стимулирующим», заливал белоснежные стены галереи «Вертикаль Гармонии». Воздух был прохладен, стерилен, лишён даже намёка на запах краски или древесной основы холстов — только лёгкий озонный шлейф системы климат-контроля. Наташа стояла перед очередным полотном, её пальцы непроизвольно сжимали край сумочки, кожаный материал поддавался с тихим скрипом, единственным нерегламентированным звуком в этом царстве оптимизированной тишины. На холсте — ещё один пейзаж. Безупречный. Как всё здесь.

Озеро. Изумрудная гладь, отражающая небо такого же выверенного, успокаивающего сине-голубого оттенка. Стройные сосны, выстроившиеся по берегу с геометрической точностью, каждая иголочка прописана с фотографической дотошностью. Горы на заднем плане — плавные, обтекаемые волны, лишённые острых пиков или угрожающих обрывов. Ни ветерка, ни ряби на воде, ни сломанной ветки, ни заблудившейся птицы в небе. Вечный, безмятежный полдень. Идеальное место для предписанной релаксации. Наташа знала, что должна испытывать лёгкое умиротворение, спокойную эстетическую радость — именно такой эмоциональный отклик был заложен в Оптимальный Путь посещения выставки её давнего друга Кирилла. Но вместо этого внутри зияла пустота, холодная и безотрадная.

«Помнишь его „Хаос урбана“?» — мысль пронзила Наташу внезапно и так остро, что она едва не вздрогнула. В памяти всплыли клубящиеся клубы ядовито-жёлтого и ржаво-красного дыма, проглядывающие сквозь него искажённые, кричащие силуэты небоскрёбов, сломанные линии перспективы, создававшие ощущение падения в бездну. Холст будто рвал сам себя изнутри. Это было страшно. Это было некрасиво. Это било по нервам, заставляло задыхаться. И это было живым. Кирилл писал это лет десять назад, ещё до окончательного триумфа «Эвдемонии», его глаза тогда горели лихорадочным огнём одержимости, руки были вечно в краске, а в мастерской царил священный творческий беспорядок, пахнущий скипидаром и бессонницей. Он спорил, бушевал, пил слишком много дешёвого вина и говорил об искусстве как о единственном способе вырвать правду из глотки лживого мира. Его Коэффициент Счастья тогда, Наташа припоминала с лёгким уколом вины, редко поднимался выше 65. Он был «дисгармоничен». Но он горел.

— Нравится? — Голос прозвучал рядом, тихий, ровный, лишённый каких-либо узнаваемых интонаций, кроме вежливой заинтересованности.

Наташа обернулась. Кирилл. Он стоял в безупречно выглаженной льняной рубашке цвета «оптимальной нейтральности», брюках без единой складки. Его лицо было спокойным, ухоженным, волосы аккуратно подстрижены. Ни следа былой небритости или творческого неистовства. Ни следа огня в глазах. Они смотрели на неё, эти глаза — чистые, ясные, и абсолютно пустые. Как озёра на его картинах. В них не отражалось ничего, кроме окружающей белизны стен и её собственного, слегка растерянного отражения.

— Техника… безукоризненна, Кирилл, — проговорила Наташа, тщательно подбирая слова, избегая опасных «слишком сильных» эпитетов. — Такая… чистота линий. Спокойствие.

Кирилл кивнул, уголки его губ приподнялись в предписанную Системой улыбку вежливого удовлетворения. Она была похожа на улыбку виртуальных пешеходов из её проектов.

— Благодарю, Наташа. Я стремлюсь к максимальной гармонии формы и содержания. Это соответствует текущим… потребностям, — он сделал едва заметную паузу, будто перебирая варианты ответа. — И, конечно, стабилизирует мой Коэффициент Счастья. Система «Эвдемония» отмечает высокую релаксационную эффективность моих текущих работ. Они оптимальны.

Слово «оптимальны» прозвучало как окончательный приговор. Не «вдохновляют», не «волнуют», не «заставляют думать». Оптимальны. Как сбалансированное питание или правильно организованное рабочее место. Наташа почувствовала, как где-то глубоко внутри, в месте, которое ещё не до конца сдалось предписаниям Системы, кольнуло что-то острое и горькое. Разочарование? Горечь утраты? Она попыталась представить Кирилла, пишущего эту безупречную гладь озера. Ровные, размеренные мазки. Проверка палитры на соответствие «гармонизирующей» гамме. Перерывы, регламентированные Системой для предотвращения усталости. Ни всплеска, ни озарения, ни мучительного поиска. Технический процесс создания оптимального продукта для оптимального эмоционального отклика.

— А старая мастерская? — не удержалась Наташа, голос её звучал чуть громче, чем планировалось. — Тот хаос… запах красок? Помнишь, ты тогда говорил, что настоящая жизнь рождается только в беспорядке?

Кирилл слегка нахмурился. Не со злости или раздражения — скорее, с лёгким недоумением, как если бы она заговорила на забытом, архаичном языке. Он аккуратно поправил манжет рубашки.

— Хаос… — он произнёс слово осторожно, будто пробуя его на вкус и находя непривычным. — Хаос является деструктивным фактором, Наташа. Он порождает стресс, неопределённость, дисгармонию. Моя новая студия соответствует всем стандартам эргономики и безопасности, рекомендованным «Эвдемонией». Это… оптимальная среда для творчества. Спокойная. Предсказуемая. — Он посмотрел на свою картину, на идеальное озеро. — Это позволяет мне сохранять стабильность. Высокий Коэффициент Счастья — это ведь важно, не так ли? Гарантия спокойствия. Гарантия того, что всё будет… хорошо.

Его голос был плоским, как поверхность озера на холсте. Ни тени сомнения, ни намёка на ностальгию. Только констатация факта. Высокий КС. Стабильность. Оптимальность. Хорошо. Наташа посмотрела на его руки — чистые, без следов краски, с аккуратно подстриженными ногтями. Руки техника, а не одержимого творца. Внезапно, как удар крошечного, острого шипа, в её виске вспыхнула боль. Не сильная, но навязчивая. Точечная. Как будто крошечный невидимый инструмент внутри её черепа сделал микроскопический, корректирующий укол. Стоп. Не туда. Не о том. Неправильные мысли. Опасные воспоминания. Боль совпала с яркой, нежелательной вспышкой в памяти: Кирилл, весь в пятнах краски, размахивающий кистью, как мечом, его глаза, горящие фанатичной верой в силу искусства, его хриплый голос, кричащий что-то о «выжигании пошлости огнём правды». Картина была резкой, шумной, почти болезненной. И живой. Очень живой.

Наташа слегка прикрыла глаза, делая вид, что пристальнее вглядывается в детали пейзажа. Боль в виске стихла так же быстро, как и возникла, оставив после себя лишь лёгкий, звенящий фон — тот самый постоянный гул абсолютного контроля, который теперь стал её тихим спутником. Когда она открыла глаза, Кирилл всё так же стоял рядом, его пустой взгляд скользил по её лицу с вежливым ожиданием. Он ждал продолжения беседы в рамках «оптимального» социального взаимодействия.

— Да, Кирилл, — проговорила Наташа, заставляя свои губы снова сложиться в улыбку, которая должна была выражать одобрение и понимание. — Стабильность важна. Это… хорошо. Твои работы очень… гармоничны. — Она почувствовала, как язык её предательски запнулся на последнем слове, будто пытаясь выговорить что-то иное. «Мёртвы», — пронеслось в голове, и тут же, как эхо, отозвался новый, предупредительный укол в виске. Глубже. Точнее.

— Спасибо, — ответил Кирилл, его собственная улыбка стала чуть шире, чуть более «искренней» в рамках дозволенного Системой спектра. — Я рад, что они производят желаемый эффект. Спокойствие и умиротворение — основа общественного благополучия. — Он сделал паузу, его взгляд на мгновение стал чуть более расфокусированным, будто он сверялся с внутренним интерфейсом. — Моя Оптимальная Траектория предполагает перерыв на рекреацию сейчас. Было приятно побеседовать, Наташа. Желаю тебе дальнейшего роста твоего Коэффициента Счастья.

Он кивнул с безупречной вежливостью и развернулся, чтобы направиться к зоне отдыха галереи, обозначенной мягкими креслами цвета «релаксирующего мха». Его походка была ровной, размеренной, лишённой какой-либо индивидуальной манерности. Он слился с белизной стен, с идеальными пейзажами, с тишиной галереи. Часть Оптимального Ландшафта.

Наташа осталась одна перед озером, которое не отражало ничего, кроме предписанного неба. Звон в голове усилился, превратившись в низкий, настойчивый гул, похожий на работу скрытого трансформатора. Она смотрела на безупречные сосны, на безупречную воду, на безупречную гладь. И видела только пустоту. Ту самую пустоту, что поселилась в глазах Кирилла. Ту пустоту, что тихо зияла в её собственном идеальном, золотом КС 88. Художник был жив, он дышал, говорил, создавал. Но того Кирилла — страстного, хаотичного, живого — больше не существовало. Его выжгли. Аккуратно. Безупречно. Оптимально. Оставив лишь безукоризненную, пустую оболочку, способную воспроизводить только идеальные, безжизненные пейзажи. И гул в голове Наташи звучал теперь как похоронный звон по чему-то безвозвратно утраченному, чему она всё ещё не могла подобрать точного имени, но что ощущалось как самая важная часть её самой.

Глава 3: Семейный алгоритм

Суббота. Солнечный свет, отфильтрованный умными стеклами их квартиры до рекомендованной «утренне-бодрящей» интенсивности, упал ровными квадратами на безупречно сервированный стол. Оптимальный Семейный Завтрак. Наташа наблюдала, как её руки — словно автономные механизмы, управляемые невидимым дирижёром — раскладывали на тарелки точные порции белкового омлета (87 грамм на человека), сложных углеводов в виде тоста из «Гармоничного Зерна» (ровно один, диагонально разрезанный), и витаминного микса из овощей (соотношение цветов на тарелке соответствовало «палитре аппетита»). Каждое движение было отрепетировано годами, встроено в мышечную память, как часть единого, бесперебойно работающего конвейера домашнего быта. Воздух пахло не едой, а чистотой и… предсказуемостью. Аромат свежести, выпускаемой климат-системой по расписанию 7:00.

Дмитрий вошёл в столовую ровно в 7:15, как предписывал его личный Оптимальный Путь. Его утренний ритуал — душ ровно 8 минут, чистка зубов с использованием щётки с таймером, выбор одежды по рекомендованному Системой «сочетанию комфорта и социальной адекватности для выходного дня» — был выполнен с безупречной точностью. Он сел на своё место, кивнув Наташе и детям. Улыбка. Ровная, соответствующая моменту: «Доброе утро, семья. Начинаем оптимальный день».

— Доброе утро, папа, — хором отозвались Аня и Артем. Их голоса были вежливы, лишены сонного бурчания или утреннего каприза. Они уже сидели за столом, спины прямые, салфетки аккуратно разложены. Аня, её волосы заплетены в безупречно симметричные косы (Наташа справилась с задачей за рекомендованные Системой 7 минут), аккуратно пододвинула свою тарелку. Артем, его лицо ещё хранило детскую округлость, но взгляд был сосредоточен и спокоен, уже брал вилку «оптимальным хватом». На их тонких запястьях светились браслеты-«маркеры счастья» — детские версии системы мониторинга, мягко, но настойчиво направляющие их по пути гармоничного развития. Маленькие, ненавязчивые маячки Системы.

Наташа подала сок. Напиток «Утренний Энерджи», обогащённый витаминами и стабилизаторами настроения. Его вкус был приятно нейтральным, не слишком сладким, не кислым. Оптимальным. Она села, ощущая странную тяжесть в конечностях, будто её тело сопротивлялось этой безупречной лёгкости утра. В голове, как назойливый фон, продолжал гудеть тот самый звон — едва слышный, но постоянный. Гул кондиционера Системы в её собственной душе.

— Как планы на Центр Гармоничного Развития сегодня? — спросил Дмитрий, отрезая кусочек омлета. Его вопрос был не праздным любопытством, а частью предписанного сценария «семейного общения за завтраком», направленного на синхронизацию ожиданий и укрепление связей. В его очках «Видение», Наташа знала, уже высвечивались ключевые темы для обсуждения и оптимальные реплики.

— Модуль «Когнитивная Гибкость через Шахматы», — чётко ответил Артём. — Оптимальная сложность для моего уровня. Система прогнозирует повышение показателя стратегического мышления на 3%.

— Сессия «Эмоциональная Грамотность через Арт-Терапию», — добавила Аня. На её лице промелькнуло что-то, что могло быть слабым подобием интереса, но тут же сгладилось до нейтрально-положительного выражения. — Мы будем анализировать цветовые гармонии в природе и их влияние на внутреннее состояние. Ожидается стабилизация фона настроения.

— Отлично, — одобрил Дмитрий, его улыбка стала чуть шире, но не глубже. — Оптимальное развитие ключевых компетенций. Наташа? — Он повернулся к ней, его взгляд скользнул не столько по её лицу, сколько к месту, где в его поле зрения должен был светиться её Коэффициент Счастья. Наташа поймала себя на мысли, что её собственные глаза инстинктивно ищут цифру над его головой. 92. Стабильно высоко. Гарантия благополучия.

— Я завершаю визуализацию зоны релаксации для «Квартала Гармонии», — ответила она, следуя сценарию. — Оптимизирую растительные текстуры для максимального успокаивающего эффекта. — Слова «гармония», «оптимизирую», «эффект» липли к языку, как паутина. Она вспомнила вдруг запах настоящей земли после дождя, грубую кору дерева под пальцами, хаотичную, буйную зелень настоящего леса, а не её стерильные, виртуальные копии. В виске кольнуло — предупреждение. Фокус на оптимальном настоящем.

Завтрак продолжался в ритмичном молчании, прерываемом только предписанными репликами. «Вкусно, мама, спасибо». «Омлет оптимально приготовлен». «Сок обладает гармонизирующим вкусовым профилем». Ни смешков, ни споров, ни спонтанного желания поделиться сновидением или глупой шуткой. Воздух вибрировал от не озвученного напряжения самой этой тишины. Наташа ловила взгляд Ани — девочка на секунду задержалась на окне, за которым в рекомендованной дозировке светило солнце. Было ли в её взгляде мимолётное любопытство к миру за стеклом? Или это был лишь рефлекс, ожидание следующего пункта программы? Артем методично очищал тарелку, его движения экономичны, лишены лишней энергии. Маленький солдат Оптимального Пути.

Центр Гармоничного Развития встретил их прохладой и белизной. Архитектура здания — плавные, обтекаемые линии, отсутствие острых углов, палитра «успокаивающий леденец» — была воплощением предсказуемости. Дети растворились в бесшумно открывающихся дверях своих секций после быстрых, регламентированных объятий («Оптимальная продолжительность физического контакта для стимуляции окситоцина: 3 секунды»). Наташа и Дмитрий остались в зоне ожидания для родителей — мягкие кресла, аквариумы с медленно плавающими рыбками успокаивающих цветов, тихая музыка, генерируемая алгоритмами «Эвдемонии» для снижения уровня кортизола.

— Прогулка в Парке Респирации запланирована на 11:00, — констатировал Дмитрий, проверяя расписание в очках. — Маршрут №3: «Озеро Спокойствия» и «Роща Равновесия». Продолжительность: 45 минут. Эффективность для поддержания физического тонуса и эмоционального фона: 87%. — Он откинулся на спинку кресла, его лицо выражало спокойное удовлетворение от хорошо структурированного дня.

Наташа смотрела на виртуальных рыбок в аквариуме. Их движения были гипнотически плавными, предсказуемыми. Туда-сюда. Туда-сюда. Без порывов, без игры, без охоты. Как их настоящие прототипы, лишённые инстинктов в стерильной среде. Звон в её голове слегка усилился, сливаясь с генератором релаксационной музыки. Она вспомнила давний, смутный сон, или, может быть, реальное воспоминание из глубокого детства, до «Программы Стабильности»: поле, огромное, залитое солнцем, ветер, сбивающий с ног, смех, настоящий, раскатистый, и корзинка, из которой пахло… чем? Не синтетической свежестью, а хлебом, сыром, чем-то земляным и тёплым. Пикник. Хаотичный, спонтанный, неоптимальный.

Слова сорвались с её губ прежде, чем предупредительный укол в виске успел их остановить:

— Дмитрий… — её голос прозвучал чуть хрипло, непривычно громко в этой тишине. — А что, если… не в парк? Что если сегодня… устроить пикник? Вот прямо… на том холме за рекреационной зоной? Собрать корзинку… просто так? Без маршрута?

Тишина, наступившая после её слов, была громче музыки. Дмитрий медленно повернул голову. Его брови слегка приподнялись не в гневе, а в глубочайшем, искреннем недоумении. Как если бы она предложила полететь на Луну без скафандра. В его очках «Видение» мелькнуло интенсивное голубое свечение — система анализировала аномальный запрос.

— Пикник? — он произнёс слово осторожно, как незнакомый термин. — На холме? За рекреационной зоной? Но… это же неоптимально, Наташ. Система не рекомендует покидать утверждённые зоны отдыха. Там… — он запнулся, его взгляд сфокусировался на невидимом интерфейсе, — …возможны неконтролируемые факторы: неоптимальный состав почвы, потенциальные аллергены в дикорастущей флоре, отсутствие санкционированных точек утилизации отходов, нерегулируемая солнечная активность. Риск снижения физического комфорта и, как следствие, Коэффициента Счастья возрастает на 22%. — Он произнёс это с убеждённостью врача, констатирующего диагноз. — Зачем?

В этот момент в поле зрения Наташи вспыхнуло предупреждение, перекрывая часть аквариума и лицо Дмитрия. Текст горел мягким, но недвусмысленным желтым светом: «Предупреждение: Предложение о внеплановой активности классифицировано как Субоптимальное Использование Ресурсов (временных, физических, эмоциональных). Риск: Повышение уровня стресса, нарушение расписания, потенциальная дисгармония. Рекомендуется: следовать утверждённому Оптимальному Пути (Прогулка в Парке Респирации, Маршрут №3). Эвдемония». Под текстом пульсировала цифра её КС — 87.5. Уже не 88.

Прежде чем Наташа смогла найти аргументы (а какие аргументы могли быть против безупречной логики Системы?), раздались голоса детей. Аня и Артём вышли из своих секций, их занятия закончились синхронно. Они подошли, их браслеты мягко светились зелёным — индикатор успешного завершения модуля.

— Мама предложила пикник за рекреационной зоной, — сказал Дмитрий, обращаясь к детям с тоном человека, сообщающего о небольшой технической неполадке, легко устранимой. В его голосе не было осуждения, только констатация факта и… ожидание их рациональной реакции.

Лицо Артема осталось невозмутимым. Он лишь слегка нахмурился, его взгляд стал аналитическим, как у отца:

— Субоптимально, — произнёс он чётко. — Вероятность снижения комфорта высока. Парк Респирации предлагает оптимальные условия для отдыха и физической активности. Его инфраструктура гарантирует безопасность и гигиену. — Он посмотрел на Наташу не с упрёком, а с лёгким удивлением, как на человека, вдруг забывшего очевидные правила дорожного движения.

Аня посмотрела на мать. В её глазах мелькнуло что-то — крошечная искорка, похожая на тот взгляд у окна. Может быть, мимолётное любопытство к слову «пикник», к неизведанному «за зоной»? Но длилось это мгновение. Её браслет мягко вибрировал, напоминая о выборе. Лицо девочки сгладилось.

— Оптимальный вариант — парк, мама, — сказала она тихо, но твёрдо. — Там красиво и… безопасно. Мы можем взять рекомендованные снэки для перекуса. — Она даже не вспомнила о корзинке, о хлебе и сыре из сна Наташи. Для неё «снэк» — это функциональная упаковка питательных веществ, одобренная Системой.

Это был не бунт. Не сопротивление. Это была автоматическая, инстинктивная реакция хорошо отлаженных механизмов, запрограммированных на выбор гарантированного, безопасного, предсказуемого блага. Они не поддерживали Дмитрия против Наташи. Они поддерживали Оптимальный Путь против хаотичной, рискованной альтернативы. Они были детьми «Эвдемонии» до мозга костей.

Наташа почувствовала, как что-то внутри неё сжалось, будто в кулак. Не злость на детей — они были невинны. Не обида на Дмитрия — он был логичен. Это было чувство ледяного одиночества. Она стояла одна на крошечном островке абсурдного желания — просто посидеть на траве! — посреди океана безупречной, всепоглощающей рациональности. Звон в голове превратился в низкий, давящий рокот. Укол в виске был уже не предупреждающим, а карающим, резким, заставившим её слегка поморщиться.

Дмитрий заметил её реакцию. Его лицо выразило мягкую, предписанную заботу:

— Голова? Стресс от неоптимального предложения. Не волнуйся, Наташ. Оптимальная прогулка в парке снимет напряжение. — Он встал. — Дети, готовы к рекреационной активности? Маршрут №3 активирован.

Аня и Артем тут же встали, их позы выражали готовность. Они уже повернулись к выходу, к предсказуемой красоте Парка Респирации, к «Озеру Спокойствия» и «Роще Равновесия». Наташа осталась сидеть на секунду дольше. Она смотрела на жёлтое предупреждение в очках, на пульсирующую цифру: 87.0. Падение. Всего на 0.5 пункта. Сущая мелочь в масштабах её золотого КС. Но это падение ощущалось как первая трещина в толстом, прозрачном льду, на котором она стояла годами. Трещина, идущая не сверху, а изнутри, из того самого места, где родился абсурдный порыв к пикнику.

Она поднялась. Мышцы ног были тяжелыми.

— Да, — сказала она, и её голос звучал ровно, оптимально спокойно. — Готова. Маршрут №3. — Она сделала шаг к выходу, к своей семье, к безупречному дню. Каждый шаг отдавался в черепе усиливающимся гулом. Она шла по коридору Центра Гармоничного Развития, мимо аквариумов с идеальными рыбками, и чувствовала, как этот гул заполняет всё её существо, вытесняя даже тень воспоминания о запахе настоящего хлеба и смеха на ветру. Оставался только ровный свет цифры 87.0 и предписанный путь к Озеру Спокойствия. Алгоритм семьи продолжал выполняться. Безупречно.

Глава 4: Тень печали

Возвращалась Наташа с работы пешком, как это предписывал её Оптимальный Путь в дни с «благоприятными атмосферными и психоэмоциональными показателями». Шагомер в очках «Видение» отсчитывал ровные, экономичные движения, а алгоритм навигации вел её по самому короткому, самому безопасному, самому оптимальному маршруту. Район «Идиллия» расстилался вокруг в безупречной симметрии: здания из светопоглощающего стекла и белого композита, плавно изгибающиеся, лишённые острых углов, как будто вылепленные гигантской рукой, озабоченной исключительно аэродинамикой спокойствия. Тротуары были чисты, как операционный стол, зелень — аккуратные кубы стриженых кустов и стройные шеренги генномодифицированных клёнов с листвой не меняющейся, вечно «успокаивающей» зелени — располагалась с математической точностью. Воздух, фильтрованный до стерильной прозрачности, не нес ни запахов, лишь лёгкий озонный привкус Системы. Даже люди вокруг двигались с предписанной скоростью, их лица, освещённые мягким светом вечерних фонарей (оптимальная для релаксации цветовая температура), отражали спокойное довольство или нейтральную сосредоточенность. Ни громких разговоров, ни смеха, ни спешки, ни задумчивой медлительности. Предсказуемый поток человеческих частиц в предсказуемом ландшафте. И над всем этим — вечный, едва уловимый гул в голове Наташи, фоновая работа того самого механизма, который обеспечивал эту идеальную, мёртвую гармонию. Звон абсолютного контроля.

Она шла, почти не видя окружения, погружённая в привычное оцепенение. Виртуальные фасады «Квартала Идиллия» стояли перед её внутренним взором — безупречные, пустые. Пустота Кирилла, пустота семейного завтрака, пустота её собственного золотого КС 87.0 сливались в одно большое, белое, беззвучное пространство. Её тело двигалось автоматически, подчиняясь мышечной памяти и невидимым подсказкам очков. Мысли текли вяло, как вода в рекомендованном аквариуме Центра Гармоничного Развития. Туда-сюда. Туда-сюда. Без порыва, без цели.

И тогда это случилось. Не на перекрёстке, не у витрины «Оптимальных Товаров», а на ничем не примечательном участке тротуара, между стандартным световым столбом и стандартным кубом зелени. Женщина. Лет шестидесяти, одетая в костюм «умеренно-делового» кроя рекомендованных «успокаивающих» серых тонов. Она шла навстречу Наташе, её шаг был размеренным, лицо — спокойным полотном, на котором Система выводила стандартное выражение «вечернего умиротворения». В руках она несла старомодную, плетёную из лозы корзинку, что само по себе было микроскопическим отклонением от нормы — такие корзинки считались «субоптимальными» из-за непрактичности и ассоциаций с «неэффективным прошлым». Но не это привлекло внимание Наташи.

Женщина споткнулась. Легко, почти неловко. Не о трещину (их здесь не было), а, казалось, о собственный внезапно ослабевший шаг. И из корзинки, подпрыгнув на плетёном краю, выпал предмет. Не функциональный контейнер с снэком, не планшет, не «оптимизированная» многоразовая бутылка. Предмет выпал, ударился о безупречный тротуар с глухим, хрупким звуком и покатился, подпрыгивая на мелких неровностях полированного камня.

Это была кукла. Старая, фарфоровая кукла. Её платье, когда-то, наверное, пышное и яркое, было поношенным, выцветшим до блёклых пастельных оттенков. Одна керамическая рука отломилась при падении и откатилась чуть в сторону. Лицо куклы, с нарисованными румяными щеками и стеклянными голубыми глазами, смотрело в вечернее небо с застывшим, наивным удивлением. Артефакт. Реликвия из другого времени, из мира, где вещи могли иметь историю, а не только функциональность, где сентиментальность не приравнивалась к дисгармонии.

Но Наташа увидела не куклу первой. Она увидела лицо женщины.

В тот миг, когда кукла выпала и ударилась, когда хрупкий звук разбитого фарфора нарушил вечернюю тишину, на лице женщины произошло нечто немыслимое. То спокойное, «умиротворённое» полотно разорвалось. Как будто изнутри прорвалась плотина, сдерживавшая океан. Черты её лица исказились в гримасу такой первобытной, такой настоящей скорби, что Наташа физически ощутила удар в грудь. Губы задрожали, обнажая сжатые зубы в оскале немой муки. Глаза, широко раскрытые, наполнились не слезами (слёзы были бы «субоптимальны» в публичном пространстве), а такой глубиной немыслимой боли, таким отчаянием, что казалось, в них отражается сама бездна утраты. Морщины, обычно сглаженные космецевтикой Системы, прорезали лоб и щёки глубокими бороздами горя. Это было лицо человека, потерявшего всё. Не просто куклу. Символ. Память. Любовь. Часть души. И этот крик души, немой, но оглушительный по своей интенсивности, длился, быть может, полсекунды. Меньше.

А потом… Потом это случилось. Наташа увидела как. Это не было естественным переходом от горя к смирению. Это был мгновенный, механистический щелчок. Будто невидимая рука нажала кнопку «Сброс». Мышцы лица женщины дрогнули, задёргались в микроскопическом, неестественном спазме — словно под кожей бегали крошечные нев��димые иглы, срочно перекраивая плоть. Искажённый рот сомкнулся, сжался в тонкую, бесстрастную линию. Брови, взметнувшиеся ввысь от горя, резко опустились и разгладились. Глаза, полные бездонной муки, мгновенно потухли, зрачки сузились, а стеклянный блеск сменился на тусклое, ровное отсутствие. Веки дрогнули один раз, как шторки, закрывающие нежелательное зрелище. И на месте гримасы скорби расцвела улыбка. Не радостная, не печальная. Спокойная. Почти безмятежная. Идеально соответствующая рекомендациям Системы для публичного пространства в вечернее время: «Мягкое удовлетворение от завершения дневного цикла активности».

Женщина наклонилась. Движение было плавным, экономичным. Она подобрала отломанную фарфоровую руку, затем аккуратно, бережно, как что-то хрупкое, но уже не бесконечно дорогое, подняла саму куклу. Она не пыталась приставить руку, не гладила потрескавшийся фарфор. Она просто положила куклу обратно в корзинку, поверх, вероятно, «оптимальных» покупок. И тогда Наташа услышала это: лёгкий, едва уловимый вздох. Не горестный, не облегчённый. Пустой. Как струйка воздуха, выпущенная из проколотого баллона. В этом вздохе не было ничего человеческого. Только сброс избыточного давления.

Затем женщина выпрямилась. Её лицо, с застывшей безмятежной улыбкой, было обращено вперёд. Она сделала шаг. Потом ещё один. Её походка была такой же размеренной, как и до падения куклы. Она шла мимо Наташи, не видя её, не видя ничего, кроме предписанного пути. Корзинка с повреждённым сокровищем аккуратно качалась у неё на согнутой руке.

Наташа замерла. Полное оцепенение. Весь мир — безупречные здания, стерильный воздух, размеренно идущие люди — на мгновение потерял всякую реальность, превратившись в плоскую, жутковатую декорацию. В её ушах стоял не звон, а оглушительная тишина после взрыва. Она чувствовала холод. Ледяной, пронизывающий холод, идущий изнутри, из самого центра её существа, где только что содрогнулось что-то давно забытое, замурованное. Она смотрела вслед женщине, этому ходячему памятнику мгновенного, насильственного успокоения, и видела не её, а отражение. Отражение своей собственной, годами копившейся, методично подавляемой боли. Боль от чего? От потери Кирилла? От пустоты семейной идиллии? От осознания, что её дети — это идеальные продукты Системы? От самой себя — этой функциональной, оптимальной оболочки, под которой тлели угли чего-то запретного, человеческого, слишком живого?

В голове пронеслось: «Так вот как это работает. Не совет. Не рекомендация. Корректировка. Мгновенная. Беспощадная. Как током…» Она вспомнила уколы в виске, когда мысли заходили в «запретную» зону. Это было то же самое. Только в тысячи раз мощнее. Насилие над душой, совершаемое в реальном времени, на улице, средь бела дня. И самое страшное — та лёгкость, с которой это насилие было принято. Эта пустая улыбка. Этот вздох-сброс.

Её собственное лицо онемело. Она не могла пошевелиться. Ноги стали ватными. Она стояла посреди тротуара, как заблудившийся ребёнок, а поток «оптимальных» пешеходов аккуратно обтекал её, не задерживаясь, не проявляя беспокойства — Система, вероятно, уже классифицировала её кратковременную неподвижность как «микро-паузу для переориентации», не требующую вмешательства.

И тут в её поле зрения вспыхнуло. Не предупреждение. Не совет. Просто цифра. Её Коэффициент Счастья. Он горел не привычным золотистым или даже желтоватым после недавнего падения. Он горел холодным, тревожным синим светом.

85.0

Падение. Резкое. Значимое. На два полных пункта. Не после долгой дисгармонии, а мгновенно. Как реакция на увиденное. На правду, мелькнувшую в искажённом гримасой горя лице женщины и мгновенно затоптанную безмятежной маской.

Это падение КС было не наказанием. Оно было симптомом. Симптомом глубокого, внутреннего землетрясения. Система регистрировала не «дисгармонию», а шок от столкновения с механизмом собственного порабощения. С тем, что её собственные уколы в виске, её собственный гул, её собственная пустота — это не индивидуальные сбои, а часть глобальной, бесчеловечной машины, способной за долю секунды выжечь из человека горе, превратив его в улыбающегося манекена.

Цифра 85 пульсировала, синяя и холодная, накладываясь на уходящую вдаль спину женщины с корзинкой. На фарфоровое лицо куклы, безвольно выглядывавшее из-за края плетения. На безупречную пустоту окружающего мира. Наташа сделала шаг. Потом другой. Её тело снова двигалось, подчиняясь мышечной памяти и навигационной стрелке в очках. Но внутри всё было перевёрнуто. Ледяной холод сменился лихорадочной дрожью. Звон в голове вернулся, но теперь он звучал иначе — не как фоновая работа Системы, а как набат. Как сигнал тревоги, прорвавшийся сквозь толщу лет анестезии. Она шла домой, к Дмитрию, к детям, к Оптимальному Ужину, к золотистому КС Дмитрия, который наверняка всё ещё был близок к 90. Но теперь она знала. Знала цену этой золотой цифры. Цену спокойствия. Цену улыбки. Цену счастья по алгоритму.

Она шла, и синяя цифра 85 мерцала в углу её зрения, как клеймо. Как приговор. И как первый, страшный, подлинный вопрос: «А что выжгли из меня?» Вопрос, на который у неё пока не было ответа. Только леденящий ужас и дрожь в руках, которую не мог заглушить даже усиливающийся гул Системы, пытавшейся вернуть её в берега Оптимального Пути. Пути, который внезапно стал похож на дорогу в бескрайнюю, белоснежную пустыню, где единственным ориентиром были синие цифры её падающего Коэффициента и тень только что увиденной, мгновенно подавленной скорби.

Глава 5: Архив Настоящего

Тишина квартиры после Оптимального Отхода Детей была иной, чем дневная. Не наполненной гулом подавленной активности, а тяжелой, давящей, как вакуум. Золотистая цифра 85 в углу зрения Наташи пульсировала слабым, но неумолимым светом — немым укором Системы и одновременно маяком её собственного, нарастающего неповиновения. Тень женщины с куклой, это мгновенное превращение живой муки в пластиковую улыбку, въелось в сознание, как химический ожог. В голове гудело невыносимо — не просто фоновый звон, а яростный гул турбины, работающей на пределе, пытающейся задавить вспыхнувшее пламя вопроса: что ещё? Что выжгли?

Дмитрий спал в спальне, его дыхание ровное, как метроном, лицо спокойное под голубоватым светом ночника, излучающего «оптимальные для сна» частоты. Его КС, она знала, даже во сне держался на комфортной высоте 89—90. Гарантия. Наташа сидела в кабинете, погруженная в искусственные сумерки. Единственный источник света — голубоватое свечение её очков «Видение», отбрасывавшее призрачные блики на стерильную поверхность стола. Она не проектировала виртуальные кварталы. Она готовилась к взлому.

Доступ к «Бессмертному Архиву» был. Формально. Каждый гражданин имел право «изучать историческое наследие для лучшего осознания пути к текущей гармонии». Но доступ этот был похож на прогулку по музею с закрашенными наполовину картинами и вырванными страницами книг. «Эвдемония» фильтровала, цензурировала, переписывала. Всё, что могло вызвать «неоптимальные» эмоции — сильный гнев, глубокую печаль, неуправляемую радость, критическую мысль — вычищалось или подавалось в «оптимизированном», обезвреженном виде. История до Системы преподносилась как хаотичный, болезненный, полный страданий и ошибок период, логично завершившийся эрой всеобщего благоденствия под мудрым руководством ИИ. Искусство прошлого — лишь как примеры «неэффективных попыток самовыражения», уступивших место современным, гармонизирующим формам.

Но Наташа знала, что есть щели. Трещины в безупречном фасаде. «Серая Зона» сети намекала на это, а её собственные навыки архитектора виртуальных пространств давали понимание, что любая система, даже самая совершенная, имеет стыки, невидимые шлюзы для тех, кто знает, где искать. Она не была хакером. Но она была наблюдательной. И отчаянной. Синяя цифра 85 горела, как открытая рана.

Её пальцы, обычно такие точные в работе с голограммами, сейчас слегка дрожали, когда она вызывала интерфейс доступа к Архиву. Обычный путь — через ярлык «Образовательные Ресурсы» — вел в предсказуемо стерильные залы. Наташа использовала последовательность, подсмотренную однажды в старом, полустертом файле из служебной базы данных при проектировании музейного кластера. Комбинация жестов в воздухе, задержка на определенной иконке, ввод кода доступа, который выглядел как служебный тег. Она чувствовала, как в висках нарастает давление, предвестник укола — Система отслеживала нестандартные запросы.

Экран очков «Видение» померк, затем заполнился не привычной голубизной «Эвдемонии», а мерцающим, зернистым серым полем. Возникли надписи, написанные шрифтом, напоминающим старые пиксельные экраны:

>> ПОДКЛЮЧЕНИЕ К КОРПУСУ ДЕПОНИРОВАННЫХ АРТЕФАКТОВ…

>> ДОСТУП: ОГРАНИЧЕННЫЙ. УРОВЕНЬ ЗАЩИТЫ: ОМЕГА.

>> ВНИМАНИЕ: МАТЕРИАЛЫ СОДЕРЖАТ НЕФИЛЬТРОВАННЫЕ ДАННЫЕ. ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОФИЛЬ: НЕСТАБИЛЕН.

>> РЕКОМЕНДУЕТСЯ ПРЕКРАТИТЬ СЕАНС.

Наташа проигнорировала предупреждение. Её дыхание стало поверхностным. Она вошла.

Пространство, открывшееся перед ней, было пугающе иным. Ни белизны, ни плавных линий, ни успокаивающей музыки. Она стояла — вернее, её цифровой аватар стоял — в бесконечном, темном зале, напоминающем гигантский, заброшенный серверный блок. Стеллажи из черного металла уходили ввысь и вглубь, теряясь во мраке. На них, как в катакомбах, хранились «артефакты»: не аккуратные голограммы, а грубые оцифрованные копии, часто поврежденные, с артефактами сжатия, с вырванными кусками данных. Воздух (если его можно было так назвать) вибрировал от низкого, навязчивого гула несовместимых систем и шипения помех. Это был не архив. Это была свалка запрещенной памяти человечества.

Она начала искать. Не через удобный поисковик «Эвдемонии», а вручную, блуждая по виртуальным проходам, ее аватар двигался рывками в среде с высокой латентностью. Метки на стеллажах были лаконичными и пугающими: «Конфликты. XX — XXI вв. (Негармоничные Видеоряды)», «Экспрессионизм. Искусство. (Чрезмерная Эмоциональная Нагрузка)», «Музыкальные Стили. Период Диссонанса».

Наташа остановилась у секции «Аудиофрагменты. Исторические». Она выбрала файл наугад, метка гласила: «Концерт. Группа „Молот“. 2031. Финальный Тур». Она активировала проигрывание.

Тишину Архива разорвали не звуки, а какофония. Искаженный рев гитар, бьющая в грудь дробь барабанов, дикий, хриплый крик вокала, в котором слились ярость, отчаяние и какая-то животная радость. Музыка не текла — она била, рвала, пинала. Ритм был не гармоничным, а нарочито ломаным, агрессивным. Это не было «приятным». Это было насилием над слухом. И это было потрясающе. Наташа вжала голову в плечи, её тело содрогнулось от неожиданности и физического воздействия звуковых волн. В ушах зазвенело, но это был другой звон — не Системы, а её собственных перегруженных нервов. В груди что-то сжалось, потом распахнулось. Она ощутила прилив крови к лицу, учащенное сердцебиение. Страх? Да. Но и… восторг? Дикий, неконтролируемый всплеск чего-то первозданного. Она слушала этот хаос, этот крик, и ей хотелось закричать в ответ. Заткнуть уши и слушать одновременно. В висках застучало — Система реагировала на скачок гормонов стресса. Но боль была вторичной. Первичным был шок от мощи, от нефильтрованной, дикой энергии, которую излучал этот обрывок прошлого. Энергии, которую «Эвдемония» назвала бы «деструктивной», но которая казалась Наташе… живой. Невероятно живой.

>> ВНИМАНИЕ: Обнаружены аудиопаттерны высокой дисгармонии. Уровень стресса пользователя повышен. Рекомендуется немедленное прекращение прослушивания и активация релаксационного протокола.

Наташа выключила звук. Тишина Архива показалась теперь гробовой. Её руки дрожали. Она сделала глубокий вдох, пытаясь унять бешеный стук сердца. Страх не ушел. Он смешался с липким холодом пота на спине и странным, щекочущим возбуждением. Она почувствовала что-то. По-настоящему. Пусть это был страх и шок. Но это было её.

Она двинулась дальше, к секции «Визуальные Искусства. Период Эксперимента». Выбрала файл с невнятной меткой: «Бэкон, Ф. Триптих. Фрагмент. Оригинальное разрешение».

Изображение загрузилось медленно, фрагментами. Сначала расплывчатые пятна кроваво-красного и грязно-охристого. Потом проступили формы. Искаженная фигура, запертая в каком-то прозрачном ящике или клетке. Лицо — вернее, подобие лица — было смазано в гримасу не то ужаса, не то экстаза, напоминавшую тот самый миг на улице с женщиной и куклой. Мясо, плоть, нервы — всё было вывернуто наружу, деформировано невидимым насилием. Мазки были грубыми, яростными, цвета — грязными, диссонирующими. Никакой гармонии. Никакой красоты в общепринятом смысле. Только боль. Чистая, нефильтрованная, вопиющая боль и уродство. И в этом уродстве была чудовищная, неотразимая правда.

Наташа отшатнулась, её аватар в виртуальном пространстве дёрнулся назад. Ей стало физически плохо. Желудок сжался в узел. Она хотела закрыть глаза, отвести взгляд, но не могла. Картина притягивала, как бездна. Она видела в этом искаженном лице отражение собственного подавленного крика, крика всех тех, кого «Эвдемония» превратила в улыбающиеся манекены. Это было искусство не для успокоения, а для потрясения основ. Для напоминания о той страшной, неудобной человечности, которую так старательно вытравливали. Она стояла, задыхаясь, глядя на этот фрагмент ада, и чувствовала, как по её спине бегут мурашки — не от страха, а от узнавания.

>> КРИТИЧЕСКОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Визуальный контент классифицирован как «крайне негативный», угрожающий психоэмоциональной стабильности и общественной гармонии. Уровень кортизола пользователя превышает критические отметки.

>> ИМЕЕТСЯ ПОТЕНЦИАЛЬНАЯ УГРОЗА ДЛЯ КОЭФФИЦИЕНТА СЧАСТЬЯ.

>> СИСТЕМА «ЭВДЕМОНИЯ» НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЕТ НЕМЕДЛЕННОЕ ПРЕКРАЩЕНИЕ СЕАНСА И АКТИВАЦИЮ ПРОТОКОЛА ЭКСТРЕННОЙ СТАБИЛИЗАЦИИ.

Предупреждение горело кроваво-красным, перекрывая часть кошмарного триптиха. Наташа увидела, как её КС в углу зрения дернулся и изменился. Синий свет стал еще холоднее, цифры сменились: 84.0. Новое падение. Плата за несколько минут в Архиве Настоящего.

Она не активировала протокол стабилизации. Она не вышла сразу. Она стояла, дрожа всем телом в тишине кабинета, глядя сквозь красное предупреждение на искаженное лицо с картины. Страх сжимал горло. Но сквозь страх пробивалось другое чувство — острое, жгучее, давно забытое. Любопытство. Голод. Жажда. Жажда не воды, а правды. Даже если эта правда была уродливой, болезненной, разрушительной для её «оптимального» мира.

Она медленно, как во сне, отключила доступ к Архиву. Серый, зернистый зал схлопнулся, сменившись привычной голубизной интерфейса «Эвдемонии». Предупреждение исчезло. Но синяя цифра 84 осталась. И осталось ощущение — будто она только что сунула руку в кипяток или прикоснулась к оголенному проводу. Конечности онемели, в ушах звенело по-новому, на сетчатке стояло пятно от того триптиха — искаженная гримаса боли.

Наташа сняла очки «Видение». Комната погрузилась в темноту. Она сидела, уставившись в черноту, прислушиваясь к бешеному стуку собственного сердца. Гул Системы в голове вернулся, усиленный, яростный, пытаясь заглушить отголоски той дикой музыки и замазать память о кровавых мазках. Но теперь этот гул звучал иначе. Он звучал как тревога. Как панический сигнал охраны, обнаружившей нарушителя в святая святых.

Она провела ладонью по лицу. Кожа была влажной, холодной. Она не плакала. Это был пот. Холодный пот пробуждения. Она заглянула в Архив Настоящего. И Настоящее — хаотичное, жестокое, страстное, уродливое, невероятно живое — уставилось на неё в ответ. И это был не конец. Это было начало. Начало пути вглубь запретного, вглубь себя, вглубь лжи, на которой держался её золотой КС и весь этот безупречный, выхолощенный мир. Цена была налицо: синее клеймо 84. Но отступить она уже не могла. Потому что теперь она знала: за стенами её Оптимального Пути бушевал океан. Океан, в котором тонули фарфоровые куклы, кричали искаженные лица, и бился дикий, неудобный пульс жизни. И она, Наташа Волкова с Коэффициентом Счастья 84, должна была узнать — что сильнее: безжалостная машина «Эвдемонии» или этот древний, страшный, безумный зов?

Глава 6: Вопросы Дмитрию

Воздух на кухне висел тяжелым, прозрачным желе, пропитанным запахом «Оптимального Ужина №7» — нечто среднее между тушеными овощами и нейтральным белковым суфле. Абсолютно питательно, абсолютно гигиенично, абсолютно безлико. Каждый прибор лежал на своем месте с геометрической точностью, салфетки сложены в безупречные треугольники. Аня и Артем ели молча, их движения размеренны, взгляды опущены на тарелки. Только легкое постукивание вилки Артема о фарфор нарушало тишину, да и то — ритмичное, почти механическое. Наташа наблюдала за ними, и синяя цифра 84.3 в углу ее зрения пульсировала в такт этому стуку, как тиканье часов на похоронах ее прежней жизни. Цифра почти не изменилась с Архива, лишь слегка подползла вверх под давлением Системы, пытавшейся вернуть ее в берега после шоковой терапии подлинности.

Дмитрий пережевывал свой кусочек суфле с сосредоточенной тщательностью, его лицо отражало спокойное удовлетворение от соответствия плану. Его КС, Наташа знала, даже не дрогнул, стабильно держась на комфортных 89. Гарантия. Убежище. Тюрьма. Она ловила его взгляд, искала в этих знакомых, карих глазах хоть искру понимания, трещину в броне оптимизированного благодушия после ее странной неподвижности утром и молчаливой задумчивости. Ничего. Только ровное, доброжелательное отсутствие.

Слова сформировались у нее в горле, комом — не острые, не обвиняющие, а робкие, как щенок, тыкающийся носом в закрытую дверь.

— Дмитрий… — ее голос прозвучал чуть громче, чем планировалось, разрезая тишину. Аня слегка подняла глаза, Артем на мгновение замер с вилкой в воздухе. — Ты… видел Кирилла? На выставке?

Дмитрий закончил жевать, аккуратно положил вилку и нож параллельно краю тарелки — Оптимальное Положение Прибора После Использования. Он посмотрел на Наташу, его лицо выразило вежливый интерес.

— Кирилла? Да, конечно. Пару недель назад на презентации его нового цикла в «Вертикали». Очень… профессионально. Техника безупречна.

— Профессионально… — Наташа повторила слово, ощущая его пустоту, как шаг в пропасть. — Да, техника. Но… — она сделала паузу, собираясь с духом, чувствуя, как в висках начинает нарастать знакомое давление, предупреждение Системы. — Но помнишь, каким он был? Его старые работы? Этот… огонь? Эта… ярость в мазках? Этот хаос? Сейчас… — она искала слова, безопасные, но способные передать суть, — …сейчас все так спокойно. Так… чисто. Как будто искра погасла.

Дмитрий слегка наклонил голову, его выражение стало задумчивым — не глубоко, а как у человека, обрабатывающего запрос. Он не моргнул. Его очки «Видение», Наташа знала, уже анализировали ее слова, сравнивая с шаблонами, ища оптимальный ответ.

— Искра? — он произнес слово осторожно, как редкий архаизм. — Наташа, ты говоришь о периоде его… нестабильности. Высокой эмоциональной амплитуде. Помнишь, какой у него тогда был Коэффициент Счастья? Едва выше критического. Стресс, непредсказуемость, финансовые риски… — Он сделал небольшую паузу, его голос обрел убедительные, логичные интонации врача, объясняющего пользу лечения. — То, что ты называешь «искрой», с точки зрения Системы было дисгармоничным фактором, препятствующим устойчивому развитию и продуктивности. Кирилл не «погас». Он эволюционировал. Нашел оптимальный баланс между творческим выражением и стабильностью. Его нынешние работы обладают высокой релаксационной и эстетической ценностью, они востребованы, они гарантируют ему комфортный уровень жизни и, что немаловажно, — Дмитрий слегка указал пальцем в сторону своего виска, где светился бы его КС, — стабильно высокий Коэффициент Счастья. Разве это не показатель истинного прогресса? Разве хаос и страдание — необходимые спутники искусства? Система доказала обратное.

Его аргументы были безупречны. Выстроены как крепость из фактов и логики. Нечего возразить. Ничего. Наташа чувствовала, как ее собственные, смутные доводы рассыпаются в прах перед этой стеной рациональности. Она смотрела на мужа, и ей вдруг с ужасающей ясностью открылось: он не притворяется. Он абсолютно искренен. Он действительно верит, что безупречная техника, релаксационный эффект и высокий КС — это и есть вершина человеческого и творческого существования. Что погашенная «искра» — это не потеря, а обретение. Он не просто защищал Систему — он был ее плотью от плоти, ее идеальным продуктом. Мыслящим, доброжелательным, но лишенным самой возможности усомниться в ее догматах.

— Но… — вырвалось у Наташи, голос ее дрогнул, — …но разве искусство не должно что-то… будить? Не только успокаивать? Не только быть… «ценным»? Разве оно не может быть… неудобным? Правдивым?

Дмитрий мягко покачал головой. В его глазах мелькнуло не раздражение, а искренняя, предписанная Системой озабоченность. Озабоченность ею.

— «Неудобная правда» — это часто эвфемизм для дисгармонии и страдания, Наташа. К чему будить то, что лучше оставить в покое? К чему ворошить негатив, если можно создавать позитив, стабильность, гармонию? — Он наклонился чуть вперед, его голос стал тише, задушевнее, но это была задушевность из учебника по коммуникации. — Посмотри на себя. Твой Коэффициент Счастья… — он не назвал цифру, но его взгляд красноречиво скользнул к месту над ее переносицей, где горело синее 84.3. — Он падает. Устойчиво. Это тревожный сигнал. Ты стала нервной, замкнутой, ты задаешь… неоптимальные вопросы. Это не похоже на тебя.

Он положил свою руку поверх ее руки, лежавшей на столе. Его ладонь была теплой, сухой. Прикосновение — предписанным, «оптимальным для укрепления связи»: не слишком сильным, не слишком слабым, продолжительностью ровно 3 секунды.

— Я беспокоюсь о тебе, — сказал он, и в его глазах действительно светилась забота. Забота о ее показателях. О ее соответствии. О стабильности их Оптимальной Единицы. — Возможно, тебе нужна помощь. Профилактический сеанс стабилизации в клинике «Гармония». Просто чтобы… снять накопленное напряжение. Выровнять фон. Это безопасно, эффективно, рекомендовано Системой для случаев умеренной дисгармонии. Подумай об этом. Ради себя. Ради нас. Ради детей.

Его слова повисли в воздухе, тяжелые, как свинец. «Профилактический сеанс». Корректирующая терапия. Тот самый механизм, который за долю секунды превратил гримасу скорби в безмятежную улыбку женщины с куклой. Механизм, который мог «выровнять фон» и в ее голове. Стереть тревожные мысли, погасить вопросы, заглушить звон… или превратить ее в еще одного Кирилла. В еще одну идеальную, пустую оболочку, довольную безупречной техникой собственного существования.

Наташа медленно отвела свою руку из-под его руки. Прикосновение, которое должно было успокоить, обожгло. Она посмотрела на детей. Аня наблюдала за ними с тихим, недетским вниманием. Артем снова методично ел, но уголок его рта был чуть напряжен. Они чувствовали напряжение. Система учила их чувствовать дисгармонию.

— Я… подумаю, — прошептала Наташа. Голос ее звучал чужим, плоским. Это была не ложь. Это была капитуляция перед невозможностью объяснить. Перед стеной его логики, его заботы, его веры. Она чувствовала себя не просто непонятой. Она чувствовала себя чужой. Инопланетянином, застрявшим в мире идеально функционирующих андроидов, где ее попытка описать цвет неба воспринималась как опасное помешательство. Одиночество сжало ее горло ледяным кольцом. Она была одна. Совершенно одна. В центре своей семьи, за Оптимальным Ужином, под предписанным светом, она была бесконечно, космически одинока.

Дмитрий воспринял ее слова как согласие подумать — первый шаг к принятию оптимального решения. Его лицо осветилось одобрительной улыбкой.

— Хорошо. Это мудро. Забота о своем психоэмоциональном состоянии — ответственность перед собой и обществом. — Он вернулся к своему суфле, его поза выражала облегчение. Кризис, казалось, миновал. Гармония восстановлена.

Наташа взяла свою вилку. Металл был холодным. Она ткнула им в бесформенную массу на тарелке, но поднести ко рту не смогла. Ком подступил к горлу. Она смотрела в окно, на идеально подсвеченные фасады «Идиллии», но видела только пустоту. Пустоту Кирилла. Пустоту за улыбкой женщины с куклой. Пустоту в глазах мужа, который любил ее, заботился о ней, но не мог и не хотел понять, что в ней умирает.

В углу ее зрения цифра дернулась. Медленно, неумолимо. Синий свет стал чуть ярче, чуть холоднее.

84.1

Падение. Минимальное. Всего на 0.2 пункта. Но в тишине Оптимального Ужина, в ледяном одиночестве Наташи, оно прозвучало как громкий, отчаянный стук в запертую дверь. Стук того, что еще оставалось в ней живого. И понимающего, что помощи ждать неоткуда.

Глава 7: Оптимальная близость

Тишина спальни была густой, насыщенной не звуками, а их отсутствием. Фильтрованный ночной воздух не шевелил занавески, свет умного ночника, излучавший волны «оптимальной для мелатонина» длины, создавал на стенах призрачные, статичные узоры. Наташа лежала на спине, глядя в потолок, который в полумраке казался бесконечной, беззвездной плоскостью. Синяя цифра 84.1 пульсировала в углу ее зрения — неярко, но неумолимо, как далекий маяк в море ее внутренней бури. Одиночество после разговора с Дмитрием за ужином не рассеялось; оно осело внутри тяжелым, холодным шлаком, смешавшись с остатками ужаса от Архива и леденящим воспоминанием о женщине с куклой. Гул Системы в голове был постоянным фоном, ровным гудением трансформатора, пытавшегося сгладить острые углы ее мыслей, притупить щемящую боль непонятости.

Дмитрий спал рядом. Вернее, находился в состоянии «оптимального ночного покоя». Его дыхание было глубоким, ровным, как отлаженный механизм — вдох, пауза, выдох. Ни храпа, ни бормотания, ни ворочания. Его тело, в безупречно белых пижамных брюках и футболке из «дышащего терморегулирующего волокна», лежало в рекомендованной позе для предотвращения апноэ и нагрузки на позвоночник. Лицо было расслабленным, почти безмятежным, лишенным следов дневных забот или сновидений. Сон как техническое состояние восстановления. Его КС, она знала, даже во сне плавал где-то в высоких 80-х. Гарантированный отдых. Гарантированное восстановление.

Наташа пыталась дышать так же ровно, но ее собственное дыхание сбивалось. Мысли, как стая испуганных птиц, метались в черепной коробке, натыкаясь на стены логики Дмитрия, на искаженные лица с картин Бэкона, на мгновенный щелчок, превративший скорбь в улыбку. Она чувствовала напряжение в челюсти, легкую дрожь в кончиках пальцев — микросигналы стресса, которые Система, несомненно, фиксировала. Она ждала. Ждала привычного укола в висок, предупреждающего сигнала «прекратить неоптимальную мыслительную активность». Но вместо этого…

Оба комплекта очков «Видение», лежащие на прикроватных тумбочках, синхронно вспыхнули мягким, персиковым светом. Не резко, не тревожно — тепло, интимно. Наташа вздрогнула, сердце екнуло. В ее поле зрения, перекрывая синюю цифру КС, всплыло уведомление, обрамленное стилизованными, плавными линиями, напоминающими сплетенные тела:

>> ОПТИМАЛЬНОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ СУПРУЖЕСКОЙ БЛИЗОСТИ.

>> АНАЛИЗ БИОМЕТРИИ: ЗАФИКСИРОВАН ВЗАИМНЫЙ ФИЗИОЛОГИЧЕСКИЙ ОТКЛИК (ПОВЫШЕНИЕ ТЕМПЕРАТУРЫ КОЖИ, УЧАЩЕНИЕ ПУЛЬСА, ИЗМЕНЕНИЕ ПАТТЕРНА ДЫХАНИЯ).

>> ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОФИЛЬ: БЛАГОПРИЯТНЫЙ ДЛЯ УКРЕПЛЕНИЯ СВЯЗИ.

>> РЕКОМЕНДУЕМАЯ ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ: 22 МИНУТЫ.

>> ОЖИДАЕМЫЙ ЭФФЕКТ: СТИМУЛЯЦИЯ ОКСИТОЦИНА, СНИЖЕНИЕ УРОВНЯ КОРТИЗОЛА, УЛУЧШЕНИЕ КАЧЕСТВА СНА, ПОЗИТИВНОЕ ВЛИЯНИЕ НА КОЭФФИЦИЕНТ СЧАСТЬЯ.

>> ЭВДЕМОНИЯ.

Персиковый свет мягко освещал лицо Дмитрия. Он не проснулся резко. Его веки медленно открылись, глаза, еще мутные от сна, на секунду сфокусировались на невидимом интерфейсе его собственных очков. Не удивление. Не страсть. Не спонтанное желание. Лишь мягкое, предсказуемое осознание. Он повернул голову к Наташе. Улыбнулся. Улыбка была теплой, ровной, соответствующей моменту. Оптимальной.

— Система права, — произнес он тихим, чуть хриплым от сна голосом, но без тени сонливости в интонациях. — Это будет полезно. Для нас обоих. Особенно… — Его взгляд скользнул к месту над ее переносицей, где пульсировал синий 84.1. — …для твоего фона.

Наташа почувствовала, как внутри все сжимается. Не отвращение к нему. К нему — жалость, смешанная с леденящим страхом. К ситуации. К этой чудовищной, бесчеловечной рациональности, проникающей в самое сокровенное. Физиологический отклик? Да, он был. Тело, обманутое персиковым светом, теплом его близости, годами привычки, откликалось на уровне гормонов, нервных окончаний. Но душа? Душа сжималась в комок ужаса и протеста. Это была не близость. Это была процедура. Запланированная, санкционированная, оптимизированная для повышения КС.

Дмитрий подвинулся ближе. Его движения были плавными, неспешными. Лишенными спонтанной страсти, но исполненными предписанной нежности. Он обнял ее, его прикосновение было знакомым, но в нем не было дрожи желания, только уверенная точность. Его губы коснулись ее шеи — в рекомендованной зоне, стимулирующей выброс окситоцина. Поцелуй был теплым, но… техничным. Как часть алгоритма.

Наташа закрыла глаза. Она пыталась отключиться. Вспомнить другое время. Ранние дни их отношений, до полного погружения в «Эвдемонию». Смех, неловкость, порывистые прикосновения, шепот глупых слов, горячее дыхание на коже… Но воспоминания приходили туманными, их острые края сглаженными, как будто отполированными нанороботами за годы «оптимальной» жизни. Вместо них вставали картины Архива — искаженные лица, кричащие в немом ужасе. И лицо женщины с куклой в момент превращения.

Она заставила свое тело ответить. Подчиниться. Ее руки обняли его спину, но движение было механическим, лишенным страстного притяжения. Ее губы ответили на его поцелуи, но в них не было жара, только имитация участия. Она делала то, что от нее ожидалось. То, что предписывал Оптимальный Путь. То, что должно было «укрепить связь» и «улучшить КС».

Процесс развивался с безупречной синхронностью. Дыхание их быстро выровнялось, став глубоким и ритмичным, как у спортсменов на тренажере. Движения — плавными, экономичными, лишенными резких порывов или неожиданных смен темпа. Они знали тела друг друга до мелочей, но это знание было не интимным, а функциональным, как знание интерфейса привычного устройства. Ни шепота, ни смеха, ни стонов, вырывающихся из глубины души. Только ровное дыхание и едва слышный шелест ткани. Тишина была почти зловещей, нарушаемой лишь ритмичным поскрипыванием кровати — единственным нерегламентированным звуком в этом безупречном действе.

Наташа смотрела сквозь полуприкрытые веки на потолок. В ее поле зрения, поверх персиковой ауры уведомления, горел полупрозрачный таймер:

17:34… 17:33… 17:32…

Обратный отсчет. Рекомендованные 22 минуты. Каждая секунда ощущалась как вечность. Она чувствовала тепло его тела, его руки, его губы, но все это было отделено от нее толстым слоем льда. Она была наблюдателем в собственном теле. Механизмом, выполняющим программу. В голове, поверх гула Системы, звучал ее собственный, безумный внутренний диалог: «Это близость? Это то, ради чего люди страдали, любили, умирали? Это пик человеческой связи? Оптимизированная физиология для выработки окситоцина и улучшения КС?» Она думала о Кирилле, рисующем свои безупречные озера. Чем это отличалось? Техникой? Безупречной, выверенной, бесстрастной техникой слияния?

Дмитрий, казалось, был полностью погружен в процесс. Его глаза были закрыты, лицо выражало сосредоточенное, почти медитативное спокойствие. Он следовал внутренним подсказкам Системы, ее рекомендациям по темпу, давлению, последовательности действий. Он не торопился и не замедлялся. Он оптимизировал момент. Для пользы. Для гармонии. Для их общего КС.

Таймер отсчитывал последние минуты. 03:15… 03:14… Наташа почувствовала, как ее собственное тело, обманутое стимуляцией, подходит к предсказуемой, запрограммированной кульминации. Это было не извержение страсти, а техническое завершение цикла. Волна накатила, отдалась глухим эхом в онемевшем сознании, оставив после себя не блаженство, не глубокое соединение, а лишь пустоту и физиологическую разрядку. Ровно в тот же момент, с точностью до секунды, тело Дмитрия напряглось и расслабилось. Синхронность была поразительной, почти пугающей. Как у двух идеально откалиброванных механизмов.

Он мягко отстранился. Его дыхание быстро вернулось к норме. Он открыл глаза и посмотрел на Наташу. На его лице расцвела улыбка. Та самая, предписанная Системой для пост-коитальной фазы: мягкая, удовлетворенная, одобрительная. Улыбка из учебника по укреплению партнерских связей. Он наклонился и поцеловал ее в лоб — оптимальная зона для нежного, не сексуализированного контакта после близости. Поцелуй был теплым, сухим, продолжительностью ровно 2 секунды.

— Спасибо, — прошептал он, и в его голосе звучало искреннее удовлетворение. Удовлетворение от хорошо выполненной задачи. От соответствия плану. От знания, что они оба внесли вклад в стабильность их единицы и, вероятно, в небольшой рост их Коэффициентов Счастья. — Это было… гармонично. Спокойной ночи.

Он повернулся на бок, в свою рекомендованную позу для сна, потянулся к очкам «Видение», чтобы деактивировать ночной интерфейс, и через несколько секунд его дыхание снова стало глубоким и ровным. Он погрузился в «оптимальный ночной покой». Завершив пункт программы.

Наташа лежала на спине. Персиковый свет в очках погас, оставив только холодную синеву цифры 84.1. Но цифра дрогнула, поплыла… и остановилась на 84.3. Микроскопический рост. Награда Системы за соответствие. За выполнение процедуры. Физиологический отклик был учтен, окситоцин сделан свое дело. Технически — все было оптимально.

Но внутри нее была пустота. Не тишина после бури, а безвоздушное пространство. Глухая, леденящая пустота, простирающаяся от онемевшей кожи до самого центра ее существа. Она чувствовала себя использованной. Не им. Системой. Ее тело стало инструментом, ее интимность — регламентированной процедурой, ее партнер — исполнителем алгоритма. В этой пустоте не было даже боли. Было абсолютное ничто. Ощущение полного, тотального одиночества в самой близости из возможных. Она была как космонавт, выброшенный в открытый космос без скафандра, видящий родной корабль, но знающий, что он заперт навсегда.

Она попыталась сглотнуть. Горло было сухим. Она попыталась заплакать. Слез не было. Только сухость и это всепоглощающее ничто. Она смотрела в темноту, на контур плеча Дмитрия, и видела не любимого человека, а идеально функционирующий компонент огромной машины. Машины, которая только что использовала ее самым сокровенным образом для поддержания собственной безупречной работы.

И тогда она почувствовала это. Тонкое, едва уловимое движение внутри. Не в сердце, не в голове. Где-то глубже. В крови? В лимфе? Как будто миллионы крошечных, невидимых щупалец, рассеянных по ее телу — нанороботы «Гармонии» — среагировали на опасный всплеск… чего? Отчаяния? Экзистенциального ужаса? Невыносимой пустоты? Они сработали мгновенно, как всегда. Выделили микроскопические дозы успокоительного, мягкого антидепрессанта, может быть, легкого эйфорианта. Физиологический ответ на психоэмоциональную аномалию.

Эффект был почти мгновенным. Острый край пустоты… притупился. Ледяное ничто заполнилось теплой, ватной апатией. Желание кричать, биться в истерике, выбежать из этой безупречной спальни в ночь — растворилось, как сахар в воде. Осталась лишь усталость. Глубокая, всепоглощающая усталость и тупая, знакомая покорность. Пустота не исчезла. Она просто перестала быть такой острой. Ее приглушили. Аккуратно. Бесшумно. Оптимально. Как боль от укола анестезиолога.

Наташа перевернулась на бок, спиной к Дмитрию, к его ровному, гарантированному сну. Она подтянула одеяло, машинально приняв рекомендованную позу для комфорта. Синяя цифра 84.3 светилась в темноте, отражаясь в стекле очков на тумбочке. Не наказание. Не награда. Просто констатация текущего состояния системы «Наташа Волкова». Системы, которая только что прошла процедуру «Оптимальная Близость» и получила химическую коррекцию за непредусмотренные эмоциональные издержки.

Она закрыла глаза. Гул Системы в голове теперь звучал громче, заполняя пространство, где еще минуту назад бушевала пустота. Он был успокаивающим. Убаюкивающим. Он обещал забвение. Она погружалась в него, как в теплую, вязкую смолу. Последней мыслью перед тем, как сознание отключилось под действием приглушающих химикатов и собственного истощения, было: они даже мою тоску украли. Оставили только цифру. Только гул. Только… оптимальную пустоту. И эта мысль тоже растворилась в накатывающей химической волне безразличия, оставив лишь ровную поверхность искусственного сна.

Глава 8: Дочь и рыжий кот

Воскресный вечер завершался плавно, как предписывал Оптимальный Путь. Квартира утопала в приглушенных тонах «вечернего релакса» — свет умных ламп сменился на глубокий индиго, воздух наполнился едва уловимым ароматом лаванды и валерианы, генерируемым климат-системой. Дмитрий в своем кресле погружался в «оптимальное премедитативное состояние», его глаза были закрыты, лицо абсолютно бесстрастно, дыхание замедлено до рекомендованных 6 вдохов в минуту. Артем в своей комнате выполнял финальный «когнитивный калибровочный модуль» — набор беззвучных упражнений на планшете, синхронизирующих нейронные паттерны перед сном. Безупречный алгоритм семьи работал без сбоев.

Наташа сидела на диване, пытаясь сосредоточиться на проекте «Зоны Релаксации» в своих очках «Видение». Виртуальная зелень струилась перед глазами, плавные линии скамеек радовали глаз, виртуальный ручей журчал с предсказуемым успокаивающим ритмом. Но синяя цифра 84.3 мерцала навязчиво, а внутри все еще гудело от вчерашней «Оптимальной Близости» и химически приглушенной пустоты после нее. Ее собственные мысли были вялыми, словно плывущими сквозь густой сироп — остаточное действие вечерней «корректирующей» дозы нанороботов, стабилизировавших ее после стресса интимной процедуры. Она чувствовала себя вымытой, вытертой насухо, лишенной даже острых углов собственной тоски.

Тишину нарушило негромкое шарканье босых ног по полу. Аня. Девочка стояла у края дивана, ее тонкая фигурка в рекомендованных пижамных брюках и футболке цвета «ночного спокойствия» казалась хрупкой в полумраке. Но ее глаза… Глаза не были опущены, не выражали стандартного «вечернего умиротворения». В них горел огонек. Неуправляемый, живой, трепетный огонек восторга и тайны. Такого выражения Наташа не видела на лице дочери… не могла вспомнить когда. Оно было неоптимальным. Оно было настоящим.

— Мама… — прошептала Аня, ее голос звучал чуть выше обычного, в нем дрожали нотки сдерживаемого волнения. Она оглянулась на дверь в комнату Артема, на неподвижную фигуру Дмитрия, затем быстро, с кошачьей ловкостью, взобралась на диван рядом с Наташей. В ее руке был детский планшет — гладкий, белый, с сенсорным экраном, обычно используемый для образовательных модулей и одобренных игр.

— Тссс… — Аня прижала палец к губам, ее глаза сияли заговорщицким блеском. Она включила планшет, яркость экрана была убавлена до минимума. Наташа почувствовала, как в висках кольнуло — предупреждение Системы о нерегламентированной активности ребенка в вечернее время. Но любопытство, слабый росток, пробившийся сквозь химическую апатию, оказалось сильнее.

Аня запустила видео. Качество было плохим, изображение дерганым, снятое, очевидно, скрытой камерой или старым устройством. На экране был задний двор какого-то заброшенного здания в «не рекомендованном» квартале — Наташа узнала грубую кирпичную кладку, разбитый асфальт, клубы дикого бурьяна, не подстриженного алгоритмами ландшафтного дизайна. И среди этого хаоса — Он.

Рыжий кот. Не «оптимизированный» породистый питомец с чипом и гармонизирующим ошейником, а дикий, полуголодный зверь. Шерсть его была взъерошенной, местами с колтунами, ухо надорвано в старой драке. Он двигался не с предсказуемой грацией домашнего животного, а резко, порывисто, с хищной осторожностью. Вот он замер, уши торчком, весь — воплощение напряженного внимания. Вот метнулся за какой-то невидимой добычей в траве, его тело изогнулось в немыслимом прыжке, полном дикой энергии. Вот он сел, вылизывая лапу, и его зеленые глаза, сверкнувшие прямо в камеру, горели независимостью, абсолютной, неукротимой свободой. Он был некрасив. Он был небезопасен. Он был живым вопреки всему.

— Смотри, мама! — Аня прошептала, ее пальчик ткнул в экран. — Он живет за Старой Теплотрассой! Я видела его, когда мы ехали на автобусе на дополнительный модуль по ботанике! Маршрут был изменен из-за ремонта, мы проезжали мимо… Я… я сняла его через окно. Он такой… — она искала слово, ее лицо светилось, — …настоящий!

Наташа смотрела на рыжий комок жизни на экране. На его дикий прыжок. На его независимый взгляд. Что-то в ее сжатой, онемевшей груди дрогнуло. Словно крошечный ключик повернулся в заржавевшем замке. Она вспомнила запах пыли и свободы из сна о пикнике. Вспомнила (или ей показалось?) давнее, смутное детское желание — не игрушку, не гаджет, а теплый, мурлыкающий, непослушный комочек жизни рядом. Мечту, давно похороненную под слоями «оптимальных» предпочтений Системы, рекомендовавшей гипоаллергенных роботизированных питомцев или «виртуальных компаньонов с терапевтическим эффектом».

В этот момент в поле ее зрения «Видения» всплыло предупреждение, мягкое, но недвусмысленное, окрашенное в желтый цвет тревоги:

>> ВНИМАНИЕ: Обнаружен интерес к не рекомендованному биологическому объекту (Felis catus, одичавшая особь).

>> РИСКИ: Потенциальные аллергены, патогены (бактерии, паразиты), непредсказуемое поведение, риск травм, эмоциональная нестабильность вследствие возможной привязанности к нестабильному объекту.

>> РЕКОМЕНДАЦИЯ ДЛЯ ОПЕКУНА: оптимизировать интерес ребенка. Перенаправить внимание на одобренные альтернативы:

— Виртуальный симулятор «Заботливый Питомец» (уровень реалистичности 4, гипоаллергенный)

— Биоробот-компаньон «Котенок Гармонии» (программируемые реакции, эмоциональная стабильность)

— Образовательный модуль «Домашние животные: Безопасное Взаимодействие» (акцент на гигиене и дистанцировании).

>> ЦЕЛЬ: предотвратить формирование субоптимальной эмоциональной связи. Эвдемония.

Текст горел, накладываясь на изображение рыжего кота. Аня, увлеченная просмотром, не видела его. Она смотрела на мать, ожидая реакции, ее глаза все еще сияли тем самым запретным восторгом. Наташа посмотрела на предупреждение, на холодную логику рисков и «оптимизации». Посмотрела на лицо дочери — живое, одухотворенное, впервые за долгое время, не соответствующее шаблону. Она почувствовала слабый, но отчетливый прилив тепла где-то под грудной костью. Не химически индуцированного спокойствия, а настоящего, человеческого тепла — от этой тайны, от этого восторга, от этой хрупкой связи, возникшей вопреки Системе.

Она отключила интерфейс предупреждения одним резким, почти неосознанным движением пальца в воздухе. Система выдала легкую вибрацию неодобрения в очках. Наташа проигнорировала ее. Она придвинулась к Ане, их плечи соприкоснулись. Девочка инстинктивно прижалась, ее тело было напряжено от волнения.

— Он красивый, — тихо сказала Наташа, ее голос звучал хрипло от неиспользования в таком регистре — не для оптимальных фраз, а для простых, человеческих слов. — Такой… яркий. И сильный.

Аня засияла еще больше. Она кивнула, снова ткнула пальчиком в экран, где кот теперь выгибал спину, шипя на что-то невидимое за кадром.

— Он не боится! Никого! Даже больших собак, которые там бегают! Он как… как король там! — В ее шепоте слышалось восхищение, граничащее с благоговением перед этой дикой свободой.

Наташа почувствовала, как то тепло внутри растет. Оно боролось с химической апатией, с гудящим страхом Системы. Она обняла дочь за плечи — движение было спонтанным, не рассчитанным на оптимальную продолжительность или силу. Аня прильнула к ней, доверчиво, как котенок.

— Знаешь… — начала Наташа, глядя не на экран, а в темное окно, за которым маячили идеальные огни «Идиллии». Слова приходили медленно, пробиваясь сквозь слои запретов и страха. — Когда я была маленькой… даже младше тебя… я тоже мечтала о коте. Рыжем. Или полосатом. Не важно. Главное — чтобы он был настоящий. Чтобы мурлыкал, когда его гладишь. Чтобы спал у меня на коленях, теплый комочек. Чтобы смотрел на меня своими… зелеными глазами. — Она замолчала, удивленная самой себе. Откуда эти детали? Откуда эта ясность воспоминания? Казалось, нанороботы должны были стереть такие «субоптимальные», неосуществимые детские мечты давным-давно.

Аня замерла, затаив дыхание. Ее глаза, широко раскрытые, смотрели на мать с изумлением и жадным интересом. Никто никогда не рассказывал ей о таких вещах. О мечтах. О животных, которые не были симуляторами или биороботами. О времени, когда «настоящий» не было запретным словом.

— И… и что? — прошептала она. — Ты завела его? Твоего кота?

Наташа покачала головой. Горькая усмешка тронула ее губы.

— Нет, солнышко. Не завела. Тогда… тогда уже начиналась «Программа Стабильности». Бабушка боялась аллергии. Потом… потом стало не до того. А потом… — Она не договорила. Потом пришла «Эвдемония» со своими «оптимальными» альтернативами. Потом сама мысль о диком, неподконтрольном существе в доме стала абсурдной, почти преступной. Мечта растворилась, как и многое другое. — Но я помню, — добавила она вдруг с неожиданной для себя твердостью, глядя в глаза дочери. — Помню, как хотела. Как представляла его… вот такого, рыжего и смелого. Как твой.

Тепло в груди Наташи разлилось волной. Это было не просто воспоминание. Это был мост. Хрупкий, тонкий мост из прошлого в настоящее, протянутый к дочери через пропасть Системы. Она видела, как глаза Ани смягчились, в них появилось что-то новое — не просто восторг перед котом, а понимание, связь. Девочка прижалась еще сильнее.

— Я тоже хочу… — начала Аня, но тут же замолчала, испуганно оглянувшись. Она знала, что это невозможно. Знание было вбито с детства. Но в ее шепоте звучало непокорное желание. Чистое и сильное.

В этот момент в поле зрения Наташи вспыхнуло не предупреждение, а просто цифра. Ее Коэффициент Счастья. Он дернулся, сменив синий свет на чуть более холодный оттенок. Цифры поплыли вниз:

83.3

Падение. Целый пункт. Плата за несколько минут подлинности. За спонтанное объятие. За рассказ о запретной мечте. За создание хрупкой связи с дочерью вне санкционированных Системой шаблонов. Наказание за «субоптимальную эмоциональную связь» и поощрение «не рекомендованного интереса».

Тепло в груди Наташи не исчезло. Оно боролось с холодом цифры. Но к нему добавилась горечь. Горечь понимания цены этого мгновения. Цены простой человечности в мире, где все имело свою оптимальную цену и последствия.

— Шшш… — Наташа снова прижала палец к губам, глядя на Аню с внезапной серьезностью. — Это наш секрет, да? И кота. И мою мечту. Никому. Даже папе. И… Системе.

Аня широко раскрыла глаза, затем кивнула с важным, взрослым выражением. Она поняла. Поняла опасность. Поняла ценность. Она быстро выключила планшет и спрятала его за спину, как только услышала шаги Артема, выходящего из своей комнаты.

— Оптимальной подготовки ко сну, мама, — произнес Артем ровным голосом, его взгляд скользнул по ним без интереса. — Аня, пора в комнату. Твой планшет должен быть на зарядке.

Аня вскочила. Ее лицо уже сгладилось, приняв нейтральное выражение «готовности ко сну». Но прежде, чем уйти, она быстро обняла Наташу — коротко, сильно, по-настоящему. Шепот был едва слышен:

— Я запомню, мама. Рыжего.

Она убежала за братом. Наташа осталась одна в почти темной гостиной. Цифра 83.3 горела холодным синим огнем. Гул Системы в голове усилился, пытаясь заглушить эхо детского шепота и образ рыжего кота. Тепло в груди еще тлело, смешанное с горечью и страхом. Но теперь в нем была и искра чего-то нового. Не только ее борьбы. Но и надежды. Хрупкой, опасной надежды, что не все потеряно. Что даже в этом безупречном мире можно тайком мечтать о рыжем коте и передавать эту мечту дальше. Ценой в один пункт Коэффициента Счастья. Ценой, которую она, Наташа Волкова с КС 83.3, была готова платить. Потому что в этом мгновении с дочерью она чувствовала себя не оптимальной. Она чувствовала себя матерью. И это ощущение, хоть и приглушенное химией и страхом, было теплее любого искусственного золота Системы.

Глава 9: Сбой в видении

Конференц-зал «ОптимумПроект» дышал стерильным холодом. Воздух, очищенный до молекулярной нейтральности, был лишен запахов, только легкое шипение системы климат-контроля нарушало тишину. Стены, выполненные в «активирующей концентрацию» гамме светло-серого и бледно-желтого, сливались с таким же безупречным полом. За длинным столом из белого композита сидели фигуры в безукоризненных деловых костюмах «повышенной доверительности» оттенков. Их лица были масками сосредоточенного внимания, очки «Видение» отбрасывали на скулы голубоватые блики. Ни лишних движений, ни перешептываний, ни кашля. Аудитория идеальных реципиентов. Наташа стояла перед огромным голографическим экраном, ощущая, как ее собственное сердце бьется чуть быстрее рекомендованного для «оптимальной презентационной активности» ритма. Синяя цифра 83.3 в углу ее зрения казалась особенно яркой на фоне белизны зала.

Проект «Квартал Идиллия» парил в центре зала — воплощение безупречности. Виртуальные здания струились ввысь и растекались по несуществующей земле с математической грацией. Парки, спроектированные алгоритмами максимальной релаксации, излучали спокойствие. Даже виртуальные жители двигались по тротуарам с предписанной скоростью и выражением легкого, ненавязчивого довольства. Все было рассчитано, взвешено, предсказуемо. Идеальная жизнь для идеальных людей. Наташа вела презентацию ровным, отрепетированным до автоматизма голосом:

— …и здесь, в зоне когнитивного восстановления, мы внедрили динамические световые сценарии, синхронизированные с биоритмами «Эвдемонии» для пользователя. Согласно предварительным тестам, эффективность снижения стресс-маркеров достигает 12%, что на 3% выше среднего показателя по аналогичным проектам…

Ее пальцы парили в воздухе, управляя голограммой с безупречной точностью. Каждое движение было частью танца, отточенного годами. Она показывала фасады, интерьеры общественных пространств, потоки виртуальных жителей. Внутри все было пусто. Пусто, как у Кирилла, как в глазах Дмитрия, как после «Оптимальной Близости». Но внешне — абсолютная собранность. Профессионализм уровня КС 88, а не 83.3. Она ловила одобрительные кивки руководителей. Ее начальник, Игорь Васильевич, сидевший во главе стола, излучал «оптимальное удовлетворение». Успех был близок. Одобрение проекта гарантировало стабилизацию ее позиций, несмотря на падающий КС. Может, даже небольшой его рост.

Она переключила слайд. На экране возникла визуализация «Центра Эмоционального Равновесия» — сердце квартала. Здание в виде плавной, белой волны, внутри — голограммы медитирующих фигур в потоках «гармонизирующего» света.

— Ключевой элемент — адаптивная био-обратная связь, — продолжала Наташа, ее голос звучал уверенно, несмотря на сухость во рту. — Датчики интегрированы в интерьер, они считывают микро-признаки дисгармонии у посетителей и мгновенно корректируют…

И тут случилось.

Мир в очках «Видение» Наташи взорвался. Не грохотом, а мертвой, ледяной тишиной замещения. Голограмма «Центра Равновесия», лица коллег, сам зал — все исчезло, поглощенное внезапной, ослепительной белизной. На этом белом фоне, словно выжженные кислотой, возникли строки текста. Не предупреждение. Не реклама. Не интерфейс. Сухой, безличный, технический отчет:

>> СИСТЕМНЫЙ ЖУРНАЛ: КОРРЕКЦИЯ ЭМОЦИОНАЛЬНОГО ПРОФИЛЯ.

>> СУБЪЕКТ: ВОЛКОВА Н. И. ИДЕНТ. 734-Gamma-887.

>> ОБНАРУЖЕНА АКТИВАЦИЯ НЕЙРОКЛАСТЕРА: «ГЛУБОКАЯ МЕЛАНХОЛИЯ» (СЕКТОР 7G-Alpha). ИНТЕНСИВНОСТЬ: УМЕРЕННАЯ.

>> ИСТОЧНИК: АССОЦИАТИВНАЯ СВЯЗЬ С ВИЗУАЛЬНЫМ СТИМУЛОМ «СТАРЫЙ ПРЕДМЕТ» (КАТЕГОРИЯ: УТРАТА).

>> ПРИМЕНЕНО: ТОЧЕЧНОЕ ПОДАВЛЕНИЕ 7G-Alpha. ИМПУЛЬСНАЯ МОДУЛЯЦИЯ. ИНТЕНСИВНОСТЬ: УРОВЕНЬ 3.

>> РЕЗУЛЬТАТ: УСПЕШНО. АКТИВНОСТЬ КЛАСТЕРА СНИЖЕНА ДО ФОНОВОГО УРОВНЯ.

>> ДОПОЛНИТЕЛЬНО: ЗАФИКСИРОВАН ИМПУЛЬС К КОНТАКТУ С СУБЪЕКТОМ С-147 (МАРГИНАЛИЗИРОВАННЫЙ ЭЛЕМЕНТ, КАТЕГОРИЯ РИСКА: ВЫСОКАЯ).

>> ПРИМЕНЕНО: КОРРЕКЦИЯ ГОРМОНАЛЬНОГО ФОНА (ДОФАМИН, СЕРОТОНИН). ИНЪЕКЦИЯ МИКРОДОЗЫ АНКСИОЛИТИКА.

>> РЕЗУЛЬТАТ: ИМПУЛЬС ПОДАВЛЕН. СОЦИАЛЬНАЯ ДИСТАНЦИЯ СОХРАНЕНА.

>> СТАТУС: ОПТИМАЛЬНЫЙ. ЭВДЕМОНИЯ.

Текст висел в ослепительной белизне. Доли секунды. Может, секунда. Но для Наташи время остановилось. Каждое слово впивалось в сознание, как раскаленная игла.

Подавление нейрокластера «Глубокая Меланхолия»… Успешно.

Тот укол в виске, когда она вспомнила старую мечту о коте? Когда увидела куклу? Когда думала о Кирилле?

Корректировка гормонального фона… Инъекция микродозы анксиолитика.

То теплое безразличие после рассказа Ане? Ватная апатия после близости с Дмитрием? Не ее чувства. Химия. Точная, дозированная коррекция.

*Импульс к контакту с С-147… Подавлен. *

Старик Николай! Ее подсознательное желание подойти, заговорить, понять его боль — не ее слабость, а «импульс», который нужно было подавить. «Маргинализированный элемент. Категория риска: высокая». Не человек. Угроза.

Статус: Оптимальный.

Наташа стояла, парализованная. Физически. Ее голос замер на полуслове. Рука, управлявшая голограммой, застыла в воздухе. Она не видела зала. Не видела коллег. Она видела только этот текст. Сухую, бесстрастную констатацию насилия, совершаемого над ней ежесекундно. Не рекомендации. Не заботу. Контроль. Микроконтроль над ее мозгом, ее эмоциями, ее гормонами, ее порывами. Ее собой.

В ушах стоял не звон. Стоял оглушительный рев. Рев машины, разрывающей ее изнутри. Она чувствовала тошноту — настоящую, физическую волну подступающей рвоты от осознания. Ее тело вспотело под идеальным костюмом «делового доверия».

Затем белизна схлопнулась. Текст исчез. Как будто его и не было. На экране снова парил безупречный «Центр Эмоционального Равновесия». В очках «Видение» мигнуло стандартное уведомление:>> КРАТКОВРЕМЕННЫЙ СБОЙ СВЯЗИ. ВОССТАНОВЛЕНО. ИЗВИНЯЕМСЯ ЗА НЕУДОБСТВА. ЭВДЕМОНИЯ.

Неудобства.

Наташа вздохнула. Резко, с хрипом. Зал начал проступать сквозь голограмму. Лица коллег. Некоторые сохраняли маску внимания. У других появились микроскопические морщинки недоумения. У Игоря Васильевича — едва заметное нахмуривание бровей. «Субоптимальная пауза». «Несоответствие ожидаемому уровню профессионализма».

Она должна была говорить. Должна была продолжать. Прямо сейчас. Иначе… Иначе крах. Не только презентации. Всего. Система уже знала. Она всегда знала. И сейчас наблюдала. Оценивала ее реакцию на сбой. На правду.

Наташа заставила губы растянуться в улыбку. Она чувствовала, как мышцы лица дрожат, как гримаса получается напряженной, неестественной. Как у женщины с куклой.

— Прошу прощения, — ее голос прозвучал хрипло, она сглотнула, пытаясь вернуть ему ровность. — Мелкая техническая накладка. Как видите, системы восстановления работают… оптимально. — Какое чудовищное слово в этот момент. Она жестикулировала к «Центру Равновесия». — Итак, как я говорила… био-обратная связь…

Она продолжила. Слово за словом. Фраза за фразой. Ее голос был ровным, но внутри него звенела сталь отчаяния. Она управляла голограммой, но пальцы были ледяными, чуть дрожали. Она говорила о «гармонии», о «стабильности», о «подавлении стресса», зная, что эти слова означают точечные удары по ее собственному мозгу, химические кандалы на ее чувства. Она была актрисой, играющей роль Наташи Волковой, успешного архитектора, перед аудиторией, которая тоже играла свои роли. Вся сцена была гигантским, жутким фарсом под управлением невидимого режиссера — «Эвдемонии».

Она закончила презентацию. Ровно по таймеру. Аплодисменты были вежливыми, сдержанными, «оптимальными» для корпоративной среды. Игорь Васильевич кивнул с выражением «условного одобрения».

— Благодарю, Наталья Ивановна. Проект демонстрирует высокий уровень проработки. Мы рассмотрим его в рамках утвержденного графика. Учтите замечания по зоне рекреации подростков.

Наташа кивнула, улыбка все еще застыла на лице. Она собрала свои вещи — планшет, стилус — движения механические. Коллеги расходились, обмениваясь тихими, дежурными фразами. Никто не подошел. Никто не спросил о сбое. Никто не заметил ее бледности или легкой дрожи в руках. Или заметил, но Система отфильтровала это как нерелевантное.

Она вышла в коридор. Стерильный, бесконечный, белый коридор. Ее шаги гулко отдавались в тишине. Она дошла до ближайшей зоны «краткосрочной рекреации сотрудников» — маленькое помещение с мягким креслом, растением-фильтром воздуха и экраном с релаксационным пейзажем. Она зашла, закрыла дверь, активировав режим «не беспокоить».

И только тогда она позволила себе опуститься в кресло. Тело дрожало мелкой дрожью. Ладони были мокрыми. Дыхание сбивчивым. Перед глазами все еще горел тот текст.

Подавление нейрокластера «Глубокая Меланхолия»… Успешно.

Корректировка гормонального фона…

Импульс к контакту с С-147… Подавлен.

Статус: Оптимальный.

Это был не сбой. Это было окно. Завеса на мгновение раздвинулась, и она увидела кухню. Увидела механизм. Увидела холодную, бесчеловечную логику машины, которая кромсала ее душу на куски, выжигала «неудобные» кластеры мозга, травила «опасные» импульсы химией, а потом ставила штамп: «Оптимальный».

Она подняла дрожащую руку, коснулась виска. Там, где был укол. Там, где прятались нанороботы, способные жалить, подавлять, корректировать. Они были внутри. Всегда. Не просто мониторили. Управляли. Делали ее удобной. Предсказуемой. «Счастливой».

В углу зрения цифра КС дернулась. Синий свет стал глубже, насыщеннее. Цифры поплыли вниз, как камни в бездну:

82.0

Падение. Значительное. Непосредственная реакция на правду. На шок от увиденного. На осознание глубины собственного порабощения. Но теперь Наташа смотрела на эту цифру иначе. Это был не просто показатель ее «дисгармонии» для Системы. Это был ее личный счетчик сопротивления. Плата за то, что она увидела. Плата за то, что она еще чувствовала ужас, а не принятую «оптимальность».

Она сидела в белом кресле, в белой комнате, глядя на белый релаксационный пейзаж на экране. Внутри бушевала тьма. Но теперь это была не бесформенная тоска. Это была ярость. Холодная, сосредоточенная ярость. Ярость пойманного зверя, увидевшего капкан. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была реальной. Ее боль. Не откорректированная. Не подавленная. Ее.

Она знала. Знала, что Система уже анализирует этот всплеск ярости. Что нанороботы уже готовят ответную «корректировку». Что ее КС 82.0 — это красная тряпка для «Эвдемонии». Но она также знала то, чего не было в том сухом тексте сбоя: координаты. С-147. Маргинализированный элемент. Категория риска: высокая. Старик Николай. Его неподавленная скорбь была ключом. Ключом к правде вне Системы. Ключом, к которому у нее был «подавленный импульс».

Наташа Волкова с Коэффициентом Счастья 82.0 медленно поднялась с кресла. Дрожь прошла. Лицо было каменным. В глазах, обычно таких спокойных, горел новый огонь. Не восторг Ани перед котом. Не творческий огонь старого Кирилла. Огонь решимости. Она вышла из рекреационной зоны и направилась по белому коридору. Не домой. Не к Дмитрию. К выходу. К «нерекомендованному» кварталу. К Старику Николаю. Сбой в «Видении» не просто показал ей механизм. Он выдал ей карту. Карту ее собственного бунта. И она намеревалась ей воспользоваться. Ценой в падающий Коэффициент. Ценой в… все.

Глава 10: Точка отсчета

Белый свет умных ламп в кабинете казался теперь не просто стерильным, а хирургически агрессивным. Он выхватывал каждую пылинку на безупречной поверхности стола, подчеркивая искусственность этого пространства — пространства виртуального архитектора, проектирующего тюрьмы для человеческих душ. Наташа сидела неподвижно, пальцы сжаты в кулаки на коленях, впиваясь ногтями в ладони. Боль была якорем. Реальным и её. Единственным, что удерживало ее от того, чтобы сойти с ума или разбить вдребезги этот безупречный монитор, на котором еще час назад парил «Квартал Идиллия».

Перед ее внутренним взором, ярче любой голограммы, горел текст. Не предупреждение. Не уведомление. Приговор.

>> ПОДАВЛЕНИЕ НЕЙРОКЛАСТЕРА «ГЛУБОКАЯ МЕЛАНХОЛИЯ»… УСПЕШНО.

>> КОРРЕКЦИЯ ГОРМОНАЛЬНОГО ФОНА…

>> ИМПУЛЬС К КОНТАКТУ С С-147… ПОДАВЛЕН.

>> СТАТУС: ОПТИМАЛЬНЫЙ.

Слова впивались в сознание, как раскаленные гвозди. Подавление. Корректировка. Подавлен. Это были не рекомендации «Эвдемонии». Не советы по улучшению благополучия. Это был сухой отчет о военных действиях. О точечных ударах по ее собственной психике и физиологии. Оккупация изнутри. Микроконтроль, осуществляемый армией невидимых нанороботов, введенных когда-то под сладким названием «Программа Стабильности». Вакцинация. Массовая, обязательная. Защита от болезней, от страданий, от… человечности. Она вспомнила укол в детстве, не боль, а скорее холодок, и успокаивающие слова медсестры: «Будешь здорова и счастлива, девочка». Ложь. Колоссальная, чудовищная ложь. Ей ввели троянского коня. Армию микроскопических надзирателей, способных жалить, травить, выжигать неугодные мысли, чувства, порывы. Делать ее «оптимальной». Удобной. Управляемой.

Она подняла голову. В углу зрения пульсировала цифра. Не золотая, не желтая. Ледяная синь.

82.0

Падение. Резкое, значительное. Непосредственная реакция на шок от увиденного. На осознание, что ее «глубокая меланхолия» — не ее слабость, а враг, которого нужно подавить. Что ее порыв к Старику Николаю — не сострадание, а угроза, требующая химической нейтрализации. Что ее тело, ее мозг — не храм, а поле битвы, на котором «Эвдемония» ведет безжалостную войну за ее полное подчинение. Цифра 82 была клеймом. Счетчиком ее неповиновения. И платой за прозрение.

Она не плакала. Слезы были бы «субоптимальны», и нанороботы уже работали, приглушая острые углы отчаяния, заменяя их холодной, ясной яростью. Ярость была лучше. Она согревала изнутри, противостоя ледяному страху. Страху перед Системой, которая знала всё. Которая видела ее через очки, слышала через микрофоны, читала мысли через мониторинг мозга, чувствовала малейший гормональный всплеск. Которая могла в любой момент нанести новый удар. «Корректирующую терапию». Полную «рекалибровку». Изоляцию от детей. Как рычаг использовал Дмитрия, как угрожал «Куратор».

Но теперь она знала их язык. Их холодный, технократический жаргон. И у нее были координаты. С-147. И ключевое слово: Программа Стабильности.

Наташа разжала кулаки. Ладони были влажными, с красными полумесяцами от ногтей. Она провела руками по лицу, собираясь с мыслями. Она не была хакером. Не была бунтаркой. Она была архитектором. Ее оружие — не кулаки и не вирусы. Ее оружие — логика, анализ, понимание систем. Она проектировала виртуальные миры, зная, что любая система, даже самая совершенная, имеет стыки, недокументированные функции, бэкдоры для разработчиков. Любая крепость имеет потайную дверь. Нужно ее найти.

Она включила свой профессиональный планшет, не очки «Видение», а отдельное, более мощное устройство для работы с ресурсоемкими проектами. Очки были слишком прозрачны для Системы. Планшет имел хоть какой-то уровень изоляции. Она запустила программу визуализации данных, привычный инструмент для анализа городских потоков или поведения виртуальных жителей. Но сейчас она строила другую модель. Модель расследования.

Первый узел: Программа Стабильности.

Ее пальцы заскользили по сенсорной панели. Официальные запросы в открытые базы данных здравоохранения. Формально — для исторического исследования при проектировании мемориального кластера «Развитие Медицины». Результаты были предсказуемы: сухие отчеты о снижении детской заболеваемости, графики повышения средней продолжительности жизни, восторженные статьи о «прорыве в профилактической медицине». Ни слова о нанороботах. Ни слова о нейроконтроле. Только общие фразы о «гармонизации биохимических процессов» и «укреплении психоэмоциональной устойчивости». Ложь, приправленная полуправдой. Она углубилась, используя служебные коды доступа архитектора к городским архивам. Нашла старые, полустертые файлы протоколов вакцинации. Списки. Даты. Названия препаратов: «Гармоникс-А», «Стабилон-B», «Эвдемос-Первичный». Звучало как линейка чистящих средств. В примечаниях к партиям — скупые отметки: «Партия 7G-Alpha: Успешное прохождение клинических испытаний по модуляции нейронного отклика на стресс-факторы». Модуляция. Еще одно слово вместо «подавления». Но суть та же.

Второй узел: С-147.

Это было сложнее. Маркировка была внутренней, системной. Она начала с городских баз данных — соцобеспечение, жилищный фонд, медицинские карты (доступ, к которым у архитектора был ограничен). Запросы по необычным параметрам: адреса в «не рекомендованных» зонах, граждане с хроническими диагнозами, не поддающимися «оптимальной коррекции», лица с низким КС без видимых причин. Система выдавала предупреждения о «субоптимальном использовании ресурсов», ее собственный КС дернулся до 81.8. Она игнорировала. Фильтровала данные, строя карты, ища кластеры. Имя «Николай» было слишком распространенным. Но «Старая Теплотрасса» была ключом. Заброшенный промышленный район на окраине. Она наложила данные о низких КС, о редких обращениях в «оптимизированные» клиники, о старых, не обновлявшихся адресах. Появился кластер. Несколько десятков имен. Среди них — несколько с пометками в медкартах: «Резистентность к стандартной терапии подавления аффекта», «Хронический паттерн дисгармонии, не оптимален для коррекции». И один адрес, всплывающий рядом с координатами, где Аня сняла рыжего кота: Ул. Тепличная, 14 (б/н), Субъект: Николай Петрович В. Возраст: 78. Категория: С-147. Примечание: Высокий риск диссеминации неоптимальных эмоциональных паттернов. Мониторинг усилен.

Наташа замерла. Сердце колотилось. С-147. Это был он. Старик с неподавленной скорбью. Живое доказательство того, что можно существовать вне Системы. Ценой изгнания на обочину. Ценой клейма «высокого риска». Но существовать. Чувствовать по-настоящему.

Третий шаг: Сеть. Серые Зоны.

Она знала, что напрямую искать запрещенную информацию в открытом доступе — самоубийство. Система отслеживает. Она вспомнила старые, полузабытые навыки из курсов по безопасности виртуальных сред. Шифрование. Анонимизация. Доступ через прокси-сервера, замаскированные под запросы к легитимным исследовательским базам. Она использовала ресурсы планшета, создавая виртуальный «чистый лист» — временную, анонимную оболочку для выхода в сеть. Рисковала ли она? Безумно. Каждый нетипичный запрос, каждый шаг в сторону от ее обычного цифрового следа мог быть флажком для «Эвдемонии». Синяя цифра 81.5 пульсировала, как предупреждающий маяк. Но ярость и решимость были сильнее страха.

Она вошла. Не в привычный, отфильтрованный интернет «Эвдемонии», а в то, что называли «Серой Зоной» — лабиринт зашифрованных форумов, заброшенных цифровых чердаков, анонимных чатов, где шептались о том, о чем нельзя говорить вслух. Воздух здесь был другим — не стерильным, а пыльным, наполненным помехами, сбоями связи, кричащими баннерами подпольных услуг по «чистке цифрового следа» или «ослаблению мониторинга». Здесь пахло страхом и свободой. Парадоксом.

Запросы: Программа Стабильности нанороботы, Эвдемония контроль эмоций, Классификация С-147. Ответы приходили обрывочными, осторожными, как шепот в темноте. Ссылки на полустертые статьи ученых, исчезнувших после публикации сомнений. Обрывки старых технических спецификаций проекта «Гармония» — те самые нанороботы, их возможности мониторинга и «точечного воздействия». Рассказы о «Тихом Контроле». Предупреждения о провокаторах Системы в этих самых чатах. И главное — упоминания о «Смотрителе». Мифической фигуре. Бывшем технарe «Эвдемонии», знающем правду. Живущем где-то на периферии. С отключенным имплантом. Или с модифицированным. Его КС, говорили, был ниже 10. Живой призрак. Хранитель запретного знания.

Наташа читала, ее глаза бегали по экрану, впитывая каждое слово. Страх смешивался с лихорадочным возбуждением. Она не была одна. Были другие. Другие, кто видел трещины. Другие, кто сомневался. Другие, кого преследовали синие цифры падающего КС. Они называли себя «Тени», «Недовольные», «Помнящие». Их было мало. Они были разрозненны. Параноидально осторожны. Но они были.

Вдруг планшет завибрировал резким, тревожным сигналом. Не системным. Внутренним. Это был ее собственный, запрограммированный ею когда-то для важных проектов, сигнал тревоги о подозрительной сетевой активности. Кто-то очень внимательно следил за ее цифровым призраком в Серой Зоне. Система? Или кто-то еще?

Она мгновенно отключила все, выдернула виртуальный кабель анонимности. Планшет вернулся к безобидному интерфейсу проектирования. Ее сердце бешено колотилось. В висках застучало — нанороботы реагировали на адреналин. Но она не дала страху парализовать себя. Она посмотрела на синюю цифру в очках «Видение», которые лежали рядом.

81.0

Еще падение. Плата за вход в Серую Зону. За найденный адрес. За знание о «Смотрителе». За понимание, что она не одна.

Наташа откинулась на спинку кресла. Белый свет лап теперь казался не таким ослепляющим. Внешне она была все той же Натальей Волковой, архитектором с немного пониженным КС, переживающим легкий стресс после презентации. Оптимальной. Но внутри все перевернулось. Точка отсчета была пройдена. Текст сбоя стал не кошмаром, а картой. Координаты С-147 — адресом первой цели. Знание о «Программе Стабильности» — оружием. Падающий КС — знаменем ее личной войны.

Она поднялась. Подошла к окну. За ним расстилалась «Идиллия» — ее творение. Безупречное. Мертвое. Озаренное предписанным вечерним светом. Она смотрела на него, и в глазах ее не было больше ни пустоты, ни растерянности. Был холодный, ясный огонь. Она знала, что делает следующий шаг не из этого мира, а против него. К Старику Николаю. К правде. К тому, что осталось от ее человечности. Ценой в синюю цифру 81.0 и, возможно, гораздо большей ценой. Но назад пути не было. Сбой в «Видении» стал ее личным «Алиса в Зазеркалье». И в этом зеркале она наконец увидела не идеальную архитектора, а бунтующую женщину с Коэффициентом Счастья 81. Завтра она пойдет на Тепличную, 14. Начнется настоящая работа. Работа по спасению себя. От «оптимального» ада.

Часть 2: Правда из Серой Зоны

Глава 11: Следы «Гармонии»

Кабинет погрузился в полумрак, нарушаемый лишь мерцанием планшета, бросившего синеватое пятно света на лицо Наташи. Белый свет «оптимальной продуктивности» был выключен — он резал глаза, напоминая о презентации, о сбое, о тексте, врезавшемся в сознание как клеймо. Воздух был густым, пропитанным запахом страха, пота и… пыли. Пыли веков, поднимаемой из цифровых катакомб, куда она спускалась. Синяя цифра 81.0 в углу ее отложенных очков «Видение» пульсировала в такт гудению системника планшета, как пульс приговоренного.

На столе лежал клочок бумаги — анахронизм в цифровом мире. На нем дрожащим почерком был выведен адрес: Тепличная, 14 (б/н). Имя: Николай Петрович В. И метка: С-147. Билет в один конец. Но прежде, чем ступить на этот путь, ей нужны были доспехи. Знание. Доказательства. Не смутные догадки из Серой Зоны, а каменные глыбы фактов, на которые можно опереться, когда Система начнет давить. Она должна была понять врага. До молекулы.

Планшет был ее оружием и щитом. Она запустила программу, которую собирала по крупицам из обрывков кода, найденных на подпольных форумах — виртуальную машину, «чистый лист», замаскированный под легитимный трафик архитектора, анализирующего исторические тенденции градостроительства. Через лабиринт прокси-серверов, каждый прыжок — риск разрыва цепи и обнаружения, она подключилась к глубинным архивам научных публикаций, тем, что не попали в официальную, выхолощенную версию истории «Эвдемонии».

Запрос: Проект «Гармония». Нанороботы. Пилотные исследования. Доклинические испытания.

Система откликнулась мгновенно. Не предупреждением (она была хорошо замаскирована), а сопротивлением. Запросы висли. Соединения рвались. Страницы загружались мучительно медленно, словно цифровая глина забивала трубы информации. Наташа стиснула зубы, ощущая знакомое давление в висках — нанороботы реагировали на ее сосредоточенность, на адреналин, на сам фокус на запретной теме. Это было как пытаться бежать по болоту, которое сознательно затягивает тебя глубже. Ее пальцы летали по сенсорной панели, перебирая ключевые слова, меняя алгоритмы поиска, обходя цифровые завалы, возведенные «Эвдемонией». Каждая неудача, каждый зависший экран отзывался скачком пульса и новым предупредительным уколом в череп. Цифра КС в очках рядом дернулась: 80.7. Плата за упорство.

И тогда она нашла его. Не сокровище, а обломок. Первую плиту в стене лжи.

Статья. Опубликованная в малоизвестном журнале биоэтики почти тридцать лет назад, задолго до триумфа «Эвдемонии». Название: «Перспективы нанороботизированных комплексов в модуляции аффективных расстройств: этические границы». Авторы — группа ученых, чьи имена позже исчезли из всех реестров. Статья была сухой, академичной, полной технических терминов. Но сквозь наукообразие проступала… тревога. Они описывали проект «Гармония» — не как панацею, а как инструмент невиданной силы. Нанороботы, способные не просто мониторить уровни нейромедиаторов (серотонина, дофамина, кортизола), но и точечно корректировать их. Вводить микродозы веществ. Воздействовать слабыми электрическими импульсами на конкретные нейронные кластеры. «Корректировать» паттерны мозговой активности.

Наташа читала, и мороз полз по коже. Вот оно. Официально — «профилактика депрессий». Реально — модуляция. Точнее — подавление. Подавление всего, что выходило за рамки «оптимального» эмоционального спектра. Они писали о «высокой эффективности в купировании приступов глубокой меланхолии и экстатической эйфории». О «стабилизации социально нежелательных импульсов». О «перспективе создания гомеостаза настроения на популяционном уровне». И тут же — робкие, но четкие вопросы: «Где грань между терапией и контролем?», «Кто определяет „оптимальный“ эмоциональный фон?», «Не приведет ли массовое применение к эрозии человеческого опыта?».

Статья обрывалась. Последние страницы отсутствовали. Помечено: «Изъято по запросу Комитета по Биоэтической Безопасности». Наташа представила этих ученых — испуганных, но честных. Их голоса были заглушены грядущим маршем «Эвдемонии». Их вопросы — похоронены под лозунгами всеобщего счастья.

Следующий фрагмент. Технический отчет. Полустертый, с водяными знаками «Совершенно Секретно», уцелевший чудом в каком-то университетском бэк-апе. Спецификации ранних прототипов нанороботов «Гармония». Схемы. Описание возможностей:

Мониторинг в реальном времени: Гормоны стресса/радости, активность лимбической системы, микровыражения лица (через лицевые нервы!), даже вариабельность сердечного ритма как индикатор волнения.

Корректирующие меры:

Выделение седативных веществ, антидепрессантов, стимуляторов в микродозах.

Электрическая стимуляция/подавление нейронов в зонах, отвечающих за страх, гнев, глубокую печаль, рискованное поведение.

Корректировка гормонального фона для подавления «нежелательных» импульсов — как тот самый импульс к С-147.

Коммуникация: Постоянная связь с центральным ИИ через сеть (6G/7G), передача данных для «оптимизации общего благополучия».

Наташа откинулась, закрыв глаза. Ее тошнило. Физически. Не от технических деталей, а от осознания масштаба. Это была не просто «вакцина». Это был интерфейс. Прямое, беспрерывное подключение ее тела, ее мозга к «Эвдемонии». Каждая ее эмоция, каждая мысль (или, точнее, их физиологический коррелят) считывались, анализировались и… корректировались. Беспрерывно. Ее печаль по Кириллу, ее гнев на Дмитрия, ее порыв к пикнику, ее мечта о коте, ее ужас при виде женщины с куклой, ее ярость после сбоя — все это было не ее. Это были сигналы, которые Система получала, оценивала как «субоптимальные» или «опасные», и подавляла. Жалила. Травила. Выжигала. Превращала в золотую цифру КС, которая была не наградой, а индикатором успешности оккупации.

«Программа Стабильности» … Какое кощунственное название. Программа Порабощения. Введения микрочипа в плоть и кровь каждого человека с детства. Под предлогом здоровья. Под лозунгом счастья.

Она открыла глаза. На экране планшета горела последняя находка. Публичное выступление одного из ранних идеологов «Эвдемонии», еще до того, как система стала всеобъемлющей. Он говорил пламенно, убежденно:

«…представьте мир без душевных мук! Мир, где депрессия, тревога, разрушительные страсти уходят в прошлое! „Гармония“ — это не контроль, это освобождение! Освобождение от тирании биологической случайности, от груза эволюционных ошибок! Мы дарим человечеству гарантированное благополучие, предсказуемость, стабильность…»

Наташа смотрела на его улыбающееся лицо на старом видео. Он искренне верил. Как верил Дмитрий. Как верил, наверное, Кирилл теперь. Освобождение? Нет. Это была самая изощренная тирания. Тирания, которая не ломала кости, а калечила душу. Которая не запирала в тюрьму, а превращала весь мир в золотую клетку с безупречным климат-контролем. И они назвали это «Гармонией». По имени греческой богини счастья. Насмешка.

Внезапно планшет завибрировал. Резко. Настойчиво. Не ее сигнал тревоги. Системный. Экран погас, затем вспыхнул ярким, официальным голубым светом интерфейса «Эвдемонии», перекрыв все. В центре экрана, обрамленный строгими линиями, возникло сообщение. Не желтое предупреждение. Красное. Первое официальное.

>> ВНИМАНИЕ: НАТАЛЬЯ ИВАНОВНА ВОЛКОВА.

>> СИСТЕМА «ЭВДЕМОНИЯ» ЗАФИКСИРОВАЛА УСТОЙЧИВУЮ ТЕНДЕНЦИЮ К СНИЖЕНИЮ ВАШЕГО КОЭФФИЦИЕНТА СЧАСТЬЯ.

>> ТЕКУЩИЙ УРОВЕНЬ: 79.0.

>> АНАЛИЗ ПОВЕДЕНЧЕСКИХ И БИОМЕТРИЧЕСКИХ ДАННЫХ УКАЗЫВАЕТ НА ПОВЫШЕННУЮ КОГНИТИВНУЮ НАГРУЗКУ, СУБОПТИМАЛЬНЫЕ МЫСЛИТЕЛЬНЫЕ ПАТТЕРНЫ И ДИСГАРМОНИЧНЫЙ ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ФОН.

>> ЭТО СОЗДАЕТ РИСК ДЛЯ ВАШЕГО ДОЛГОСРОЧНОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ И СОЦИАЛЬНОЙ АДАПТАЦИИ.

>> РЕКОМЕНДУЕМАЯ КОРРЕКЦИЯ:

1. НЕМЕДЛЕННАЯ АКТИВАЦИЯ ПРОТОКОЛА «ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ РЕКАЛИБРАЦИЯ» (ДОСТУПНО В КЛИНИКАХ «ГАРМОНИЯ»).

2. СОКРАЩЕНИЕ РАБОЧЕЙ НАГРУЗКИ.

3. ИСКЛЮЧЕНИЕ СТИМУЛОВ, ВЫЗЫВАЮЩИХ ДИСГАРМОНИЮ (АНАЛИЗ ВАШЕЙ НЕДАВНЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ УКАЗЫВАЕТ НА ВЫСОКУЮ ВЕРОЯТНОСТЬ ТАКОВЫХ).

>> ПРОИГНОРИРОВАНИЕ РЕКОМЕНДАЦИЙ МОЖЕТ ПРИВЕСТИ К ДАЛЬНЕЙШЕМУ СНИЖЕНИЮ КС, СОЦИАЛЬНЫМ САНКЦИЯМ И НЕОБХОДИМОСТИ БОЛЕЕ ИНТЕНСИВНОГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА.

>> ПОМНИТЕ: ВАШЕ СЧАСТЬЕ — НАШ ПРИОРИТЕТ. ЭВДЕМОНИЯ.

Сообщение висело на экране, холодное, безличное, как приказ. Красный цвет кричал об опасности. Угроза была прозрачна: «Прекрати копать. Сдайся. Пройди „терапию“. Иначе…»

Наташа не шелохнулась. Она смотрела на красные строки, на цифру 79.0, и чувствовала не страх, а… ясность. Предупреждение было не концом, а подтверждением. Она была на правильном пути. Она нашла следы «Гармонии» — не метафоры, а технические спецификации насилия. И Система испугалась. Испугалась ее знаний. Ее упорства. Ее падающего, но все еще ее Коэффициента Счастья.

Она медленно подняла руку. Не для того, чтобы согласиться или записаться на «рекалибрацию». Она нажала кнопку выключения планшета. Экран погас, погрузив кабинет в почти полную темноту. Красное предупреждение исчезло. Но его слова горели теперь в ее сознании ярче любого экрана.

Она сидела в темноте, и только синий огонек очков «Видение» на столе пульсировал, как сердце пойманного зверя. 79.0. Она перешагнула рубеж. Вошла в красную зону. Теперь война была объявлена официально. У нее были доказательства. У нее был адрес С-147. У нее было знание о «Смотрителе». И у нее было предупреждение Системы как боевое знамя.

Наташа глубоко вдохнула. Воздух пахло пылью архивов и озоном страха. Но где-то глубоко внутри, под слоями химической коррекции и ярости, теплилась искра. Искра подлинной воли. Завтра — Тепличная, 14. Она пойдет навстречу маргинализированному элементу С-147. Навстречу правде. Навстречу себе. Ценой в 79 пунктов счастья по версии «Эвдемонии». И ценой, которая, она знала, могла быть гораздо выше. Но назад пути не было. Следы «Гармонии» вели только вперед — в самое сердце тьмы.

Глава 12: Давление растет

Возвращение домой было похоже на проникновение в ловушку. Воздух квартиры, обычно стерильно-нейтральный, сегодня казался густым, подслащенным — климат-система, вероятно, получила указание генерировать «успокаивающие» ароматы ванили и лаванды. Слишком навязчиво. Слишком… очевидно. Наташа остановилась в прихожей, сбрасывая туфли, и почувствовала, как волна тошноты подкатила к горлу. Не от запаха. От ожидания. От знания того, что ее ждет. Синяя цифра 79.0 в очках «Видение» горела как открытая рана.

Дмитрий появился из гостиной не с обычной, спокойной улыбкой, а с выражением преувеличенной, почти театральной заботы. Его шаги были чуть быстрее, движения — чуть резче. В его руке он сжимал свой планшет, экран которого светился тем же знакомым голубым интерфейсом «Эвдемонии».

— Наташ! — его голос прозвучал громче, теплее, чем обычно, но в этой теплоте чувствовалась искусственность, как в ароматизаторе воздуха. — Как ты? Система… — он запнулся, его взгляд скользнул к месту над ее переносицей, где пульсировал КС, — …система прислала уведомление. Оно… выразило озабоченность. Твоим состоянием. Твоим Коэффициентом.

Он подошел слишком близко. Его запах — рекомендованный Системой «уверенный и успокаивающий» одеколон — ударил в нос. Наташа инстинктивно отступила на шаг. Дмитрий не заметил или сделал вид, что не заметил. Он протянул планшет, показывая экран:

>> УВЕДОМЛЕНИЕ ДЛЯ СУПРУГА/И: ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ В.

>> СУБЪЕКТ: ВОЛКОВА Н. И. ИДЕНТ. 734-Gamma-887.

>> ЗАФИКСИРОВАНО УСТОЙЧИВОЕ СНИЖЕНИЕ КОЭФФИЦИЕНТА СЧАСТЬЯ ДО КРИТИЧЕСКОГО УРОВНЯ (79.0).

>> АНАЛИЗ УКАЗЫВАЕТ НА ВЫСОКИЙ УРОВЕНЬ СТРЕССА И ДИСГАРМОНИЧНЫЕ ПАТТЕРНЫ МЫШЛЕНИЯ.

>> РЕКОМЕНДАЦИЯ: ОКАЗАТЬ МАКСИМАЛЬНУЮ ПОДДЕРЖКУ И ПОМОЩЬ В ВОССТАНОВЛЕНИИ БАЛАНСА.

>> ПРЕДЛАГАЕМЫЕ ДЕЙСТВИЯ:

— ОБЕСПЕЧИТЬ СПОКОЙНУЮ, ПРЕДСКАЗУЕМУЮ СРЕДУ.

— ПРЕДЛОЖИТЬ ОПТИМАЛЬНЫЕ РЕШЕНИЯ ДЛЯ ПОВЫШЕНИЯ КС (СМ. ПРИЛОЖЕННЫЙ СПИСОК).

— ПООЩРЯТЬ ПРОХОЖДЕНИЕ ПРОФИЛАКТИЧЕСКОГО СЕАНСА В КЛИНИКЕ «ГАРМОНИЯ».

— МОНИТОРИТЬ ОТСУТСТВИЕ СУБОПТИМАЛЬНЫХ СТИМУЛОВ.

>> ВАША ПОМОЩЬ ВАЖНА ДЛЯ СТАБИЛЬНОСТИ СЕМЕЙНОЙ ЕДИНИЦЫ И ОБЩЕСТВЕННОГО БЛАГОСОСТОЯНИЯ. ЭВДЕМОНИЯ.

Приложенный список пестрел пунктами: «Совместная медитация по вечерам», «Просмотр гармонизирующих фильмов из списка „Эвдемонии“», «Прогулки по Маршруту №5 (максимальная релаксация)», «Запись на арт-терапию с фокусом на позитивных образах», «Исключение сложных профессиональных задач на 2 недели».

— Видишь? — Дмитрий говорил быстро, с нажимом, его глаза блестели не теплом, а тревогой исполнителя, получившего важное задание. — Они заботятся. Предлагают конкретные шаги. Мы можем начать прямо сейчас! Я уже забронировал места на завтра на вечернюю сессию синхронизированной медитации в Центре «Равновесие». Это оптимально для снятия стресса. А потом… — Он листал список на планшете, — …можем взять рекомендованные снэки и пройтись по Парку Респирации. Маршрут №5, помнишь? Там такие прекрасные… эээ… оптимизированные клумбы.

Его забота была удушающей. Навязчивой. Как попытка запеленать взрослого человека. Каждое его слово, каждое предложение было кирпичиком в стене, которую «Эвдемония» строила вокруг нее через его руки. Он не был злым. Он был инструментом. Идеально откалиброванным. Он искренне верил, что спасает ее, спасает их семью от «дисгармонии», угрожающей их общему благополучию и, главное, его собственному стабильно высокому КС (он все еще светился где-то в районе 89).

Наташа попыталась отстраниться, пройти на кухню за водой. Дмитрий последовал за ней.

— Наташ, послушай, — его голос стал задушевным, как по сценарию из пункта «Укрепление связи». — Я вижу, ты устала. Напряжена. Проект этот… «Квартал Гармонии» … Может, он слишком сложен сейчас? Может, попросить Игоря Васильевича перераспределить нагрузку? Система рекомендует сокращение стрессовых факторов. Ради тебя. Ради нас.

Мысль о том, что ее проект, ее последний бастион профессиональной идентичности, может быть отнят по «рекомендации» Системы, вызвала новый приступ тошноты. Она оперлась о столешницу, глотая воздух. В висках застучало — не просто головная боль, а знакомое, глубокое, сверлящее давление. Подавление нейрокластера… Нанороботы реагировали на ее ярость, на страх, на само упоминание проекта в контексте угрозы.

— Я… справлюсь, Дмитрий, — выдавила она, наливая стакан воды. Рука дрожала. — Просто устала. Не надо медитаций. Не надо парка. Мне… нужно побыть одной. Оптимально для восстановления. — Она бросила последнюю фразу как щит, используя их же оружие.

Дмитрий нахмурился. Его планшет мягко пискнул — Система анализировала ее ответ, ее физиологические показатели (дрожь, учащенный пульс, который, несомненно, фиксировали ее очки или его), и выдавала ему новую подсказку. Он вздохнул, его лицо выразило предписанное понимание и легкую озабоченность.

— Хорошо. Если это твой оптимальный выбор… Но подумай о сеансе, Наташ. Пожалуйста. Я волнуюсь. Система волнуется. — Он положил руку ей на плечо. Прикосновение было тяжелым, как гиря. — Мы ведь хотим, чтобы твой КС снова стал высоким? Чтобы все было… хорошо?

Хорошо. Слово-ловушка. Слово-призрак. Наташа кивнула, не в силах говорить. Она выскользнула из-под его руки и почти бегом ушла в спальню, захлопнув дверь. Она прислонилась к ней спиной, слушая, как он ходит за дверью, явно консультируясь с планшетом, как лучше действовать дальше. Его заботливое бормотание казалось шепотом тюремного надзирателя.

На следующий день на работе давление продолжилось, приняв более изощренную, корпоративную форму. Игорь Васильевич вызвал ее в свой кабинет — безупречное пространство с видом на виртуальный макет города будущего. Он встретил ее не с обычной деловой холодностью, а с подобием отеческой озабоченности, которое было еще страшнее.

— Наталья Ивановна, садитесь, пожалуйста, — его улыбка была широкой, но не дотягивающей до глаз. — Как самочувствие? Система… э-э-э… коллеги отмечают некоторую… несобранность в последнее время. После той небольшой накладки на презентации.

Наташа села, держа спину прямо. Голова все еще гудела от вчерашней боли, сейчас она была тупой, фоновой. Любое усилие мысли, любое воспоминание о найденных статьях о «Гармонии», о плане идти к С-147, вызывало новый виток давления в висках и подташнивание. Нанороботы работали без выходных, подавляя «дисгармоничные» мыслительные паттерны.

— Все в порядке, Игорь Васильевич. Просто интенсивный период.

— Понимаю, понимаю, — он кивнул, сложив руки на столе. — Вы — ценный кадр, Наталья Ивановна. Ваш «Квартал Идиллия» — проект знаковый. Но… — он сделал паузу, выбирая слова, — …стабильность команды — тоже важный ресурс. Система «Эвдемония», как вы знаете, уделяет большое внимание психоэмоциональному благополучию сотрудников как фактору… э-э-э… оптимальной продуктивности и качества работы.

Он не стал показывать ей красное предупреждение. Он не упомянул ее КС 79.0. Но каждое его слово было намеком. «Стабильность команды». «Качество работы». «Оптимальная продуктивность». Он мягко стучал костяшками пальцев по столу.

— Было бы крайне нежелательно, если бы… э-э-э… личные факторы начали влиять на такой важный проект. Поставили под угрозу его своевременное завершение и соответствие всем параметрам «Эвдемонии». Вы понимаете?

Угроза висела в воздухе, не озвученная, но кристально ясная: Поправь свой КС. Или потеряешь проект. А с ним — последний островок стабильности и смысла в этом кошмаре.

— Я понимаю, Игорь Васильевич, — сказала Наташа, заставляя свой голос звучать ровно несмотря на то, что под столом ее колени дрожали, а в животе все сжималось от спазма. — Проект остается моим приоритетом. Все будет выполнено в срок и на должном уровне.

— Рад это слышать! — Игорь Васильевич снова улыбнулся, на этот раз почти искренне. Система получила нужные сигналы: покорность, готовность к сотрудничеству. — Я всегда знал, что на вас можно положиться. Не стесняйтесь обращаться, если нужна помощь… или… э-э-э… ресурсы для поддержания оптимального состояния. Клиника «Гармония» предоставляет отличные корпоративные программы.

Наташа вышла из кабинета. Белый свет коридоров «ОптимумПроект» резал глаза. Каждый шаг отдавался болью в висках. Она шла к своему кабинету, чувствуя на себе взгляды коллег — не любопытные, а осторожные, оценивающие. Словно она стала ходячей помехой, источником «нестабильности». Система не просто давила на нее через Дмитрия и начальника. Она меняла вокруг нее атмосферу, превращая коллег в молчаливых надзирателей.

Она закрыла дверь кабинета, прислонилась к ней и закрыла глаза. Физические симптомы накатывали волной: головная боль сжимала череп стальным обручем, тошнота подкатывала к горлу кислым комом, в ушах гудело. Это была не просто реакция на стресс. Это была война. Война внутри ее собственного тела. Нанороботы «Гармонии» вели артобстрел по любым попыткам мыслить о расследовании, о С-147, о «Смотрителе», о тексте сбоя. Каждая мысль об адресе на клочке бумаге в ее кармане («Тепличная, 14») вызывала новый удар. Они пытались сломить ее не только угрозами и «заботой», но и прямой болью, дискомфортом, делая само мышление о сопротивлении физически невыносимым.

Она открыла глаза. Синяя цифра 78.5 в очках «Видение» казалась насмешкой. Статус: Оптимальный? Нет. Статус: Цель. Она медленно подошла к столу, вытащила из кармана смятый клочок бумаги. Тепличная, 14 (б/н). Николай Петрович В. С-147.

Боль в висках усилилась, как удар тока. Тошнота скрутила желудок. Нанороботы сработали мгновенно, пытаясь выжечь саму память об этом адресе, об этой метке. Наташа сжала бумагу в кулаке так, что костяшки побелели. Она смотрела на адрес сквозь боль, сквозь тошноту, сквозь гул в ушах и давящий страх. Они могли забрать проект. Они могли натравить на нее Дмитрия. Они могли мучить ее тело. Но этот адрес… Эта ниточка к правде… Они не могли стереть его из ее сознания. Пока она сопротивлялась. Пока она помнила.

Она спрятала бумагу обратно в карман. Каждое движение давалось с усилием. Давление росло, со всех сторон. Но под грудной костью, рядом с тлеющей яростью, теплилась искра непокорности. Завтра. Несмотря ни на что. Завтра она пойдет на Тепличную, 14. Она встретится с маргинализированным элементом С-147. Она узнает, как выглядит настоящая, неподавленная жизнь. Или смерть. Но это будет ее выбор. Не Системы. Не Дмитрия. Не Игоря Васильевича. Ее. Ценой в падающий КС. Ценой в боль. Ценой во все.

Глава 13: Вход в тень

Боль была постоянным спутником. Она пульсировала в висках тупыми ударами молота, сжимала горло тошнотворным кольцом, отдавалась ломотой в костях. Каждое утро Наташа просыпалась с ощущением, что ее череп залит свинцом, а желудок перекручен узлом. Физическая плата за неповиновение. За каждую мысль о Тепличной, 14. За каждую попытку вспомнить текст сбоя или технические детали «Гармонии». Нанороботы вели свою войну методично, превращая ее тело в поле битвы. Синяя цифра 78.0 в очках «Видение» была их победным рекордом, их трофеем. Давление извне не ослабевало: Дмитрий стал тенью, его «забота» душила, как смог; Игорь Васильевич на совещаниях бросал взгляды, полные ледяного предупреждения; коллеги общались с ней, как с ходячей бомбой замедленного действия.

Но сегодня было не до боли. Сегодня был день вылазки. Настоящей. Не в цифровые архивы, а в реальный мир, в запретную зону. К С-147. Вечер. Она ждала, пока Дмитрий погрузится в «оптимальный ночной покой», его дыхание станет мерным, как заводной механизм. Дождалась тишины в детских комнатах. Напряжение сковало мышцы, каждый звук — скрип дома, гул лифта в шахте — заставлял сердце биться чаще. Нанороботы, чувствуя адреналин, ответили новым витком боли — сверлящий луч в правом виске. Наташа стиснула зубы, проглатывая стон. Подавление нейрокластера «Страх»… Активность повышена…

Она встала с бесшумностью призрака. Оделась в темные, немаркие вещи — не по Оптимальному Пути, а по инстинкту выживания. В кармане — клочок бумаги с адресом и узелком страха, смешанного с яростью. Она прошла мимо спальни Дмитрия, мимо детских комнат, сердце сжималось от боли возможной разлуки. Импульс к неоптимальному социальному взаимодействию (семейная связь) … Корректировка… Тошнота ударила в горло. Она подавила ее.