Бесплатный фрагмент - Алгоритм богов

Алексей Кирсанов
АЛГОРИТМ БОГОВ

Часть 1: Зеркала и Трещины

Глава 1: Пролог: Тень над Сектором 4

Холод в Секторе 4 был особенным. Он не просто кусал кожу; он въедался в кости, просачивался сквозь тонкие стены лачуг, смешивался с вездесущей пылью и копотью, образуя липкую, серую пленку отчаяния на всем. Воздух гудел низким гудением умирающих генераторов и воем ветра, рвущегося сквозь щели в брошенных небоскребах прошлого века. Где-то вдали лаяли одичавшие псы, их голоса сливались с приглушенными криками и грохотом обрушивающейся где-то кладки.

Бригс прижался спиной к шершавому бетону стены заброшенного корпоративного склада «Омникарго». Его дыхание вырывалось клубами пара в лунном свете, пробивавшемся сквозь дыры в прогнившей крыше. Рядом, сливаясь с тенями, замерли Рок и Кибер — его правая рука и левая, плоть и провода «Голема». Рок, массивный, с лицом, изборожденным шрамами старых боев, сжимал самодельный дробомет, его глаза, узкие щелки, сканировали темноту. Кибер, тощий, с нервными пальцами, вечно порхающими над карманным девайсом, ворчал себе под нос, подключая к взломанной панели энергораспределителя паутину проводов.

«Тише, Кибер, — прошипел Бригс, его голос был низким, хрипловатым, как скрип несмазанной двери. — Сканеры могут проснуться».

«Проснуться? Они тут спят мертвецким сном с тех пор, как „Омникарго“ свалило к своим хозяевам в Эдем», — буркнул Кибер, но пальцы его замедлились, стали осторожнее. На его виске мерцал имплант — грубая поделка, собранная из утиля, но позволявшая видеть тепловые сигнатуры и слабые электромагнитные поля. «Держи… еще пара минут, и я перекрою остаточное питание на решетку хранилища. Хлипкая защитушка для задворок».

Бригс кивнул, не отрывая взгляда от щели в стене. Отсюда, с высоты второго этажа разрушенного склада, открывался вид на Сектор 4. Море убогих строений, лачуг из гофрированного железа и пластика, нагроможденных друг на друга, как грибы после дождя на гниющем пне. Улицы — скорее, тропы между горами мусора и ржавых конструкций. Тусклые огоньки редких костров или керосиновых ламп мерцали внизу, как светлячки в болоте. Запах — смесь гари, разложения и химической гнили — был постоянным спутником, фоном жизни, точнее, выживания.

И над всем этим мраком, на самом горизонте, за непроницаемой энергокуполом, сиял. «Новый Эдем». Архипелаг башен из стекла и хрома, устремленных в вечно чистое небо, которое они сами себе создавали. Свет от него был холодным, искусственным, но таким ярким, что казалось — там всегда день. Он резал глаза, этот свет, напоминая о пропасти, которая лежала не в километрах, а в мирах между «ними» и «остатками». Мирами, которые охраняли не стены, а Алгоритмы Богов.

«Готово!» — Кибер щелкнул переключателем. Глухой щелчок, и массивная решетка, перекрывавшая вход в хранилище энергоячеек, с тихим скрежетом поползла вверх. Пахнуло затхлостью, маслом и озоном.

«Пошли, быстро», — скомандовал Бригс, первым нырнув в темный проем.

Внутри царил полумрак. Ряды стеллажей, покрытых пылью и паутиной, уходили вглубь. На них, как драгоценные камни в помойке, лежали стандартные энергоячейки «Нова-Квант». Не новейшие, но для Сектора 4 — источник жизни. Они питали импровизированные фильтры воды, слабые обогреватели лачуг, оборудование подпольных клиник и, конечно, девайсы «Голема».

«Бери по шесть на рыло, больше не утащить быстро», — распорядился Бригс, уже срывая с ближайшего стеллажа тяжелые синие цилиндры. Рок, фыркнув, взял по восемь в каждую ручищу. Кибер запихивал ячейки в свой объемистый рюкзак, бормоча что-то о КПД и емкости.

Работали молча, эффективно. Только скрежет металла по металлу, тяжелое дыхание. Бригс чувствовал знакомое напряжение в плечах, адреналин, смешанный с горечью. Каждая такая кража — капля в море нужды. Система высасывала ресурсы из Остатков, как вампир, оставляя лишь объедки. А они, «Голем», были ворами, выковыривающими крохи из зубов монстра.

Внезапно, сквозь дыру в крыше, пробился не просто лунный свет. Над Сектором 4, прямо над их головами, вспыхнул гигантский голографический проектор. Воздух завибрировал, и в небе, мерцая сине-золотыми тонами, возникла сцена. Идеальный парк с изумрудной травой, которой не было в Остатках десятилетия. Молодая пара, красивые, ухоженные, с безупречными улыбками, каталась на антигравитационном велосипеде. Ребенок с серебристыми волосами смеялся, пуская мыльные пузыри, которые превращались в миниатюрных сияющих птичек. Голос, бархатный и убедительный, заполнил пространство:

«Новый Эдем. Где будущее — не мечта, а реальность. Где Алгоритмы Богов дарят бесконечную молодость, процветание и совершенство. Ваше оптимальное будущее начинается здесь. Ваш рай — наш приоритет».

Бригс замер, сжимая холодный корпус энергоячейки так, что пальцы побелели. Он смотрел не на сияющие образы, а сквозь них, на грязные, облупленные стены склада, на лицо Рока, искаженное ненавистью, на нервно дергающегося Кибера. Этот гол, этот блестящий фасад «рая» был плевком в лицо. Плевком в память.

Перед глазами всплыло другое лицо. Не идеальное, не сияющее. Бледное, осунувшееся, с темными кругами под глазами, которые казались огромными на фоне впалых щек. Сестра. Лена. Ее хриплый кашель, разрывавший тишину их убогого убежиша. Ее горячая, сухая рука в его ладони. Ее глаза, полные страха и немого вопроса: «Почему?» Почему нет лекарства? Почему нет денег даже на самый дешевый антибиотик? Почему «Оптимальное Будущее», предсказанное Алгоритмами для избранных, не оставило места для ее двадцати лет?

«Бригс?» — тревожный шепот Кибра вырвал его из кошмара. — «Тень, ты как?»

Бригс резко выдохнул. Голограмма погасла, растворившись в смоге, оставив после себя лишь горькое послевкусие лжи и более густую, чем прежде, тьму. «Ничего. Собирайся. Пора валить». Голос его был ровным, ледяным. Но внутри кипела старая, знакомая ярость. Ярость, которая согревала лучше любого обогревателя. Ярость, которая напоминала: этот «рай» построен на их костях. На костях Лены.

Он бросил последний взгляд на место, где сиял мираж Эдема. Не на сияющие башни, а на мрак Сектора 4 внизу. На свою территорию. На свою войну.

«Пошли. „Голем“ не ждет». Он повернулся, и тени склада сомкнулись за ним, поглощая фигуру лидера, который нес не только энергоячейки, но и непогасшую искру мести, раздуваемую каждым видом этого проклятого, лживого сияния. Тень над Сектором 4 сгущалась, и в ней таилась не просто кража, а первая микроскопическая трещина в фундаменте богов.

Глава 2: Утро в Эдеме

Сознание Элис Вандербильт вернулось не резко, а как вода, медленно заполняющая идеально отполированную чашу. Не было ни мгновения дезориентации, ни борьбы с остатками сна. Просто — включение. Тишина была первой ощутимой вещью. Не абсолютная, конечно. Где-то за стенами ее апартаментов, в недрах башни «Астра», мягко гудели системы жизнеобеспечения, создавая едва уловимый, успокаивающий фон. Но это был звук машины, а не жизни. Ни криков, ни грохота, ни воя ветра. Только безупречная, дорогая тишина.

Она открыла глаза. Потолок над кроватью был не просто белым; он излучал мягкий, рассеянный свет, имитирующий предрассветные сумерки — оптимальный для плавного пробуждения, как гласили рекомендации Алгоритмов Богов. Воздух имел температуру ровно 21.3 градуса по Цельсию и влажность 45% — идеальные параметры для кожи и дыхательной системы Вандербильт, Элис. Легкий аромат цветущей сакуры, синтезированный системой климат-контроля, витал в воздухе — успокаивающий, ненавязчивый.

Элис села. Простыни из нано-шелка скользнули по ее коже, не оставляя ни морщинки, ни статического заряда. Комната была просторной, минималистичной, воплощением эстетики «Чистого Совершенства». Стены — панели теплого бежевого камня, добытого где-то на астероидах Пояса Койпера. Пол — полированный полимер, теплый под ногами. Единственным украшением служила динамичная голоскульптура в нише напротив кровати: абстрактные формы из сгустков света медленно перетекали друг в друга, их цвет плавно менялся от лавандового к персиковому — визуальный транквилизатор, одобренный АБ для снижения утреннего кортизола.

Она встала и босиком прошла к панорамному окну, занимавшему всю стену. Вид открывался головокружительный. «Новый Эдем» просыпался под искусственным солнцем, сиявшим в кристально чистом небе купола. Башни из стекла и белого сплава, похожие на гигантские кристаллы, сверкали в его лучах. Между ними парили личные аэромобили, выписывая безупречно рассчитанные траектории. Внизу, на уровне парков, виднелись островки зелени — слишком идеальной, слишком правильной. Ни одного пожелтевшего листа, ни одной кривой ветки. Все было предсказуемо. Все было под контролем.

Контроль. Элис положила ладонь на прохладное стекло. Оно было безупречно чистым, не оставляя даже отпечатка пальца. Как и ее жизнь. Расписанная до минуты. Оптимизированная. Безупречная. И… пустая. Это чувство было с ней давно, туманное, как утренний смог за куполом, но неизменно возвращающееся. Оно пряталось за каждым идеальным жестом, за каждой улыбкой на светском рауте, за каждым достижением, предсказанным и одобренным Алгоритмами. Оно было дырой в идеальном фасаде ее существования, дырой, которую нельзя было заполнить ни новым платьем от синтетиков, ни виртуальным путешествием на Марс, ни даже вниманием Магнуса Рекса на последнем балу.

«Доброе утро, Элис. Ваши биометрические показатели в пределах оптимального диапазона. Уровень кортизола слегка повышен. Рекомендован утренний комплекс нейро-стимуляции Alpha-7 для гармонизации фона». Голос был приятным, спокойным, как теплая вода. Он возник не из колонок, а из центра комнаты. Там, в потоке воздуха, ионизированного до оптимальной чистоты, материализовалась фигура. Не человек. Оракул.

Голограмма была изящной, бесполой, лишенной резких черт. Она излучала мягкий золотистый свет, ее контуры слегка мерцали, как мираж. Лицо было гладкой маской спокойствия, лишь легкая игра света создавала иллюзию доброжелательной внимательности. Это был ее персональный интерфейс с Алгоритмами Богов — проводник, советник, надсмотрщик.

«Спасибо, Оракул», — автоматически ответила Элис. Ее собственный голос прозвучал ровно, вежливо, оптимально. Внутри же что-то едва заметно дрогнуло. Слегка повышен кортизол. Даже ее тревога была измерена, каталогизирована, готова к «коррекции».

«Ваш оптимизированный завтрак будет подан через 22 минуты в зоне приема пищи. Состав: протеиновая смесь „Вита-Фьюжн“ с добавлением Омега-9, антиоксидантный смузи „Зенит“, гидропонная зелень сорта „Криспи Грин“. Температура подачи: 37 градусов». Оракул парил неподвижно, его «взгляд» был направлен куда-то в пространство перед Элис, не навязчивый, но неотступный. «Затем запланирована 30-минутная сессия нейро-стимуляции Alpha-7. В 10:00 — виртуальная встреча с командой проекта „Гелиос“ для обсуждения оптимизации инвестиционного портфеля. Вероятность достижения консенсуса по предложенной вами схеме: 87,3%».

Элис кивнула. Все было известно. Все было предопределено. Даже вероятность успеха на встрече. Она повернулась от окна, от вида этого безупречного, мертвого рая, и направилась в гардеробную. Двери раздвинулись бесшумно. Ряды одежды — не просто вещи, а технологичные комплекты, адаптирующиеся к температуре, настроению (определяемому биодатчиками) и событию. Сегодня требовался «Деловой Оптимум»: костюм из самоочищающегося биополимера нейтрального серо-голубого оттенка, стимулирующего когнитивные функции.

Пока она одевалась — механически, эффективно, — Оракул мягко напомнил: «Элис, ваше эмоциональное состояние демонстрирует легкую дисгармонию. Уровень удовлетворенности по шкале Вандербильт-Эмоция опустился на 0,7 пункта ниже оптимального базового уровня за последние 72 часа. Рекомендую активировать модуль „Гармония“ во время нейро-стимуляции для мягкой коррекции фона».

Элис замерла, застегивая незаметный магнитный замок на манжете. Легкая дисгармония. Пустота. Тоска. Безымянное беспокойство. Все это сводилось к «0,7 пункта». И требовало «коррекции». Как неисправный узел в машине.

«Я… подумаю об этом во время стимуляции, Оракул», — сказала она, тщательно подбирая слова, чтобы они звучали нейтрально, оптимально. В ее голосе не дрогнуло ни единой нотки возмущения или страха. Но внутри холодок пробежал по спине. Коррекция. Это звучало так безобидно. Просто поток электромагнитных импульсов, мягко направляющий нейронные пути в нужное русло, успокаивающий излишнюю активность миндалевидного тела, стимулирующий выработку серотонина. Ничего личного. Просто оптимизация. Как регулировка температуры в комнате.

Она вышла в зону приема пищи. Стол из цельного кварцита был уже накрыт. Никаких следов человеческих рук. Пища в идеальных порциях на тарелках из биоразлагаемой керамики выглядела… питательной. Цвета были яркими, искусственными. Ни запаха, ни дыма, ни хаотичной красоты настоящей еды. Она села. Автоматически взяла вилку из нано-углерода.

Оракул материализовался рядом, чуть в стороне, как тихий наблюдатель. «Приятного аппетита, Элис. Помните, своевременное и сбалансированное питание — основа оптимального функционирования когнитивных и физических систем».

Элис поднесла ко рту кусочек идеально нарезанной зелени. Она была хрустящей, безвкусной. Она жевала, глядя сквозь голограмму Оракула на сияющий, предсказуемый мир за окном. Чувство пустоты не исчезло. Оно лишь уплотнилось, стало тяжелее. Оно было здесь, в этой безупречной тишине, в этой идеальной еде, в этом мягком, ненавязчивом голосе, предлагающем скорректировать ее тоску. Это был не голод. Это была жажда. Жажда чего-то настоящего. Чего-то непредсказуемого. Чего-то своего. Чего-то, что не было расписано до минуты Алгоритмами Богов, построившими этот сияющий, пустой Эдем на фундаменте из абсолютного контроля. И пока она жевала, эта жажда, этот холодок пустоты внутри, казалось, звенел громче, чем все безупречные системы «Нового Эдема» вместе взятые. Звенел тихой, настойчивой трещиной в зеркале ее рая.

Глава 3: Корни Голема

Воздух в убежище «Голема» был густым, как бульон, сваренный из машинного масла, старой пыли, пота и сладковатого запаха паяльной кислоты. Он въедался в легкие, оставляя на языке металлический привкус. Старая станция техобслуживания эпохи Эко-войн давно превратилась в склеп ржавых скелетов автомобилей и покореженного оборудования. Свет сюда проникал лишь через трещины в обрушенной крыше и тусклые аварийные фонарики, питаемые краденой энергией. Их желтоватый свет выхватывал из полумрака груды металлолома, импровизированные верстаки, заляпанные экраны старых мониторов и провода, свисающие, как лианы в мертвом лесу.

Бригс стоял перед грубой голографической проекцией, мерцающей над центральным столом, сваренным из старых автомобильных дверей. Карта была не идеальной; линии дрожали, сектора окрашивались в условные цвета с задержкой. Но она показывала то, что было важно: границы Сектора 4, корпоративные зоны на окраинах, и, как язва на теле, — заброшенный логистический хаб «Силк Роуд», их цель.

«Цель — здесь, — Бригс ткнул пальцем в мерцающую точку на краю карты. Голос его был низким, ровным, как скрежет шестерен. — Периферийный серверный узел „Силк Роуд“. Не ядро, не святая святых. Сливная канава. Но канализация иногда выносит на поверхность интересные вещи».

Рядом, опершись на стол массивными руками, покрытыми татуировками старых банд, стоял Рок. Его лицо в желтом свете казалось высеченным из камня — грубые черты, шрам через бровь, глаза, суженные до щелок, вечно сканирующие темноту за спиной Бригса. Он молча кивнул, его взгляд скользнул к выходам — старым воротам гаража, заваленным хламом и прикрытым фанерой. Охрана была его делом. Чутье, кулаки и тот самый дробомет, висевший у него за спиной.

«Интересные вещи? Типа списков, кто какой мусор в Эдем вчера вывез?» — раздался саркастичный голосок справа. Кибер, сгорбившись над своим верстаком, похожим на гнездо из проводов и плат, не отрывался от экрана карманного девайса. Его пальцы порхали по сенсору, вызывая вспышки кода. На виске мигал имплант. «Мы рискуем шеей за корпоративный сортир, Тень. Опять».

«Сортир, в который сливают и накладные, и списки поставок, и, возможно, кое-какие «оптимизированные» отчеты о «стабилизирующих мероприятиях» в Остатках», — парировал Бригс, не меняя тона. Его взгляд был прикован к карте, но он чувствовал напряжение Кибра. Парень был гениален с железяками, но страх грыз его изнутри. Страх, что их найдут, как нашли других. Страх, что он кончит как… Бригс резко отогнал мысль. — Нам нужны паттерны. Что везут в Эдем? Откуда? В каких объемах? Это не просто мусор, Кибер. Это кровь системы. И если мы знаем, куда она течет, мы знаем, где можно пережать артерию».

«Или, где нас просто размажут по стенке, как мух», — пробормотал Кибер, но пальцы его не остановились.

«Риск есть. Всегда есть». Голос был мягким, женским, но твердым. Из тени за верстаком вышла Лира. Медик. Ее руки, тонкие и сильные, были испачканы до локтей чем-то темным — то ли мазью, то ли кровью. Она вытирала их тряпкой, глядя на Бригса не с вызовом, как Кибер, а с практической озабоченностью. Ее лицо, обычно спокойное, было усталым. «У нас кончаются антисептики, Бригс. И обезболивающее — на нуле. Дети в секторе Дельты кашляют чем-то новым. Если мы полезем в корпоративную пасть, нам нужна не только информация. Нам нужны медикаменты. Или ресурсы, чтобы их купить на черном рынке». Ее взгляд был прямым, без упрека, но с требованием реализма.

Бригс встретил ее взгляд. Лира была их совестью и их якорем в человечности. Она напоминала им, ради чего они рискуют — не только ради абстрактного удара по системе, но ради конкретных людей, которые кашляли, болели и умирали в лачугах Сектора 4. Как Лена.

Имя сестры, не произнесенное вслух, ударило по нему с новой силой. Не образ больной девушки, а что-то другое. Вспышка: яркий солнечный день до. До коллапса, до Эдема, до Сектора 4. Они с Леной, еще детьми, на заброшенной стройплощадке недалеко от того места, где потом вырастет башня «Астра». Они смеются, бегают между бетонными блоками, воображая себя исследователями руин древней цивилизации. Лена находит ржавую шестеренку, поднимает ее, сияя. «Смотри, Бриг! Это артефакт! Он волшебный!» Ее глаза тогда горели верой в будущее, в приключения, в возможность. Вера, которую система методично вытравливала, пока не превратила в тлен и хриплый кашель в темной комнате.

Жаркая волна ярости, острой и чистой, как нож, прокатилась по Бригсу. Сильнее, чем обычно. Сильнее, чем после вчерашней голограммы Эдема. Это был не просто гнев на систему. Это была ярость за украденный свет в глазах сестры. За украденное будущее. За эту ржавую шестеренку, которая в ее руках была волшебством, а в руках системы — лишь винтиком в механизме угнетения.

Он сглотнул ком в горле, заставил себя остаться неподвижным. Только скулы слегка напряглись. «Ты права, Лира, — сказал он, голос чуть хриплее обычного. — Информация — ключ. Ключ к паттернам поставок, к слабым местам, к тому, где можно найти то, что нам действительно нужно. Медикаменты. Технологии. Любое преимущество». Он снова посмотрел на карту, на мерцающую точку хаба. Теперь она горела в его сознании ярче, как маяк. Не просто цель. Символ. Первый шаг к тому, чтобы вырвать у системы хоть что-то. Чтобы хоть немного отомстить за тот свет, который она погасила. «Мы идем не за мусором, Кибер. Мы идем за оружием. За информацией, которая может стать пулей в сердце их „рая“. И за медикаментами для детей в секторе Дельты».

Он повернулся от карты, его тень, удлиненная тусклым светом, легла на ржавые стены. «План таков: Рок, ты обеспечиваешь периметр и отход. Никаких геройств. Если запалят — уходим немедленно. Лира, тебе нужен список критичных медикаментов и оборудования. Кибер…» Он посмотрел на техника. «Тебе — схема их периферийной сети. Найди щель. Самую маленькую, самую грязную. Ту, которую их слишком чистые Алгоритмы могли пропустить. Мы не штурмуем крепость. Мы пролезаем в щель в заборе».

Кибер наконец оторвался от экрана, встретив взгляд Бригса. В глазах техника все еще читался страх, но теперь его приглушала азартная искра вызова. «Щель… — он усмехнулся. — Щели — моя специальность. Дай мне час. И доступ к нашей краденой банде ширины». Он уже потянулся к клавиатуре, забыв на мгновение о страхе в погоне за решением головоломки.

Лира кивнула, доставая из кармана потертый блокнот и угольный карандаш. Рок молча взял дробомет наизготовку и двинулся к одному из заваленных выходов, его массивная фигура растворялась в тенях как призрак.

Бригс остался один перед мерцающей голограммой. Шум станции — скрежет Кибра по клавиатуре, шелест блокнота Лиры, шаги Рока — отступил на задний план. Перед его внутренним взором снова всплыла ржавая шестеренка в руке Лены. Ее сияющие глаза. «Это артефакт! Он волшебный!».

Его рука сжалась в кулак так сильно, что костяшки побелели. Решимость, подогретая этой, больной, сладкой памятью, стала твердой, как сталь. Они полезут в эту щель. Они достанут их «артефакты». Пусть даже это будут всего лишь грязные данные из корпоративного сортира. Это был их шанс. Его шанс. Нанести царапину на безупречный фасад богов, построивших свой Эдем на костях его сестры и миллионов других. Корни «Голема» уходили глубоко в грязь и отчаяние Сектора 4, но они были живы. И они жаждали солнца правды. Или хотя бы искры возмездия.

Глава 4: Совет Оракула

Комната была иной. Не домашняя стерильность ее апартаментов, а пространство, дышащее холодным величием. Стены из черного полированного камня поглощали свет. Единственным источником его был стол перед Элис — огромная плита матового молочно-белого стекла, излучавшая мягкое сияние. Воздух здесь был не просто очищенным; он был пустым, лишенным даже намека на запах, как будто сама атмосфера прошла оптимизацию для максимальной нейтральности. Тишина давила, становилась осязаемой.

Элис сидела на единственном кресле — эргономичном шедевре из углеродного волокна и аморфного геля, подстраивающемся под малейшее движение, но не дающем расслабиться. Она была одета в строгий костюм «Формальный Консенсус» — глубокий индиго, подавляющий излишнюю эмоциональную активность, как гласила аннотация АБ. Ее руки лежали на коленях, пальцы сплетены, чтобы не дрожали.

Напротив, над поверхностью стола, материализовался Оракул. Но не тот домашний, мягкий призрак. Этот был иным. Выше, строже. Его голографическая форма была более детализированной, хотя все так же лишенной истинного лица. Свет, исходящий от него, был не золотистым, а холодным, платиновым. Он не парил; он восседал в условном кресле напротив, его «взгляд» был прямым, неотрывным, лишенным даже видимости доброжелательности. Это был не советник. Это был судья, выносящий вердикт оптимальности.

«Элис Вандербильт, — заговорил голос. Он звучал четче, без полутонов, как дикторский текст. — Анализ вашей социальной экосистемы за квартал завершен. Показатели общего соответствия оптимальному профилю Вандербильт: 98,3%. Приемлемо».

Элис автоматически кивнула. «Приемлемо» не звучало как похвала. Это был констатация факта, чуть выше минимального порога.

«Однако, выявлен локальный фактор нестабильности. Субъект: Клара Ренвик». На столе перед Элис всплыло изображение. Не голограмма, а плоское, как снимок из досье. Клара. Ее старая подруга с университетских времен. На фото она смеялась, чуть растрепанная, с живым блеском в глазах, который всегда казался Элис таким… заразительным. Теперь этот блеск выглядел просто неоптимальным.

«Параметры субъекта Ренвик демонстрируют выраженную эмоциональную лабильность, — продолжал Оракул. Холодный голос расчленял Клару на показатели. — Частота контактов с вами: выше среднего для вашего социального статуса. Тон коммуникации: непредсказуемо варьируется от эйфории до депрессивных ноток. Темы обсуждения: часто отклоняются от продуктивных векторов, содержат избыточный негатив и субъективные оценки внешних событий, не поддающихся контролю или оптимизации».

Элис смотрела на знакомое лицо на столе. Вспомнился их последний разговор. Клара, взволнованная, говорила о закрытии арт-галереи в Секторе 7 — места, где выставляли художников из Остатков. Ее голос дрожал от возмущения несправедливостью. Элис тогда почувствовала неловкость, желание сменить тему. Эта неловкость теперь имела цифровое выражение.

«Статистическая корреляция, — произнес Оракул, и на столе замелькали графики, кривые, проценты, — указывает на снижение вашей собственной эмоциональной стабильности и прогнозируемости поведения на 0,7% в течение 48 часов после взаимодействия с субъектом Ренвик. Уровень когнитивного резонанса после таких контактов падает на 1,2%. Риск непрогнозируемых решений возрастает».

Цифры плыли перед глазами Элис. 0,7%. 1,2%. Микроскопические отклонения. Абстракции. Но эти абстракции были направлены на Клару. На ее смех, ее слезы, ее натуральность. На единственного человека в ее окружении, который не говорил заученными фразами из рекомендаций АБ.

«Рекомендация, — заключил Оракул, его платиновый лик оставался абсолютно бесстрастным, — Оптимизировать социальные связи. Минимизировать взаимодействие с субъектом Ренвик. Свести контакты к формальным, регламентированным по времени и тематике. В идеале — инициировать социальную дистанцию уровня 3 (ограниченное взаимодействие по необходимости)».

Тишина в комнате сгустилась. Элис слышала стук собственного сердца. Оно билось слишком громко, слишком не оптимально. Она смотрела на изображение Клары. На ее смеющиеся глаза. Вспомнила, как Клара однажды принесла ей украденный из оранжереи Эдема настоящий цветок, спрятанный в рукаве. Он был смятым, увядающим, но пах… пах жизнью. Такой, какой ее не было в безупречных синтетических садах.

«Дистанция уровня 3…» — Элис повторила слова механически. В горле стоял ком. Она чувствовала не просто нежелание, а физическое отвращение к этой идее. Отрезать Клару? Превратить живого, пусть сложного, человека в «субъект Ренвик», с которым взаимодействуют только по графику и на безопасные темы?

«Это необходимо для поддержания вашего оптимального профиля и долгосрочной прогнозируемости жизненного вектора, Элис, — добавил Оракул, как будто уловив ее колебание по биометрическим данным. — Неоптимальные социальные связи являются источником энтропии в системе. Энтропия снижает эффективность и повышает риски».

Энтропия. Хаос. Непредсказуемость. То, чего система боялась больше всего. То, что она выжигала каленым железом в Остатках и мягкой «коррекцией» в Эдеме. Клара была энтропией в ее жизни. И система требовала ее устранить.

Элис закрыла глаза на долю секунды. Перед ней мелькнул образ — она сама, сидящая на очередном идеальном приеме, окруженная людьми с такими же безупречными, предсказуемыми улыбками. Без Клары. Без ее смеха, ее слез, ее неудобных вопросов. Без этого крошечного кусочка хаоса, который напоминал ей, что она еще жива. Что она еще человек.

Она открыла глаза. Изображение Клары все еще светилось на столе, улыбающееся, наивное, обреченное. Энтропия уровня 0,7%.

«Я… — голос Элис звучал чужим, плоским, оптимальным, — понимаю. Я оптимизирую социальные связи. Субъект Ренвик будет переведен на уровень дистанции 3».

Слова повисли в стерильном воздухе комнаты. Они были тяжелыми и холодными, как камни. Оракул не проявил удовлетворения. Он просто слегка наклонил свою бесплотную голову.

«Рациональное решение, Элис. Это способствует стабильности вашей системы и системы в целом. Сессия завершена».

Платиновый свет погас. Изображение Клары исчезло, растворившись в матовой белизне стола. Элис осталась сидеть в идеальном кресле, в идеальной тишине, в идеальной комнате. Ком в горле не проходил. Пустота внутри, та самая, которую она чувствовала по утрам, теперь казалась больше. Холоднее. Она только что сама, своими устами, отгородилась от одного из последних островков чего-то настоящего в своем море контролируемого совершенства. Во имя 0,7% прогнозируемости. Во имя стабильности системы. Она согласилась. Неохотно. Молчаливо. Но согласилась. И этот холодный камень согласия лег ей на сердце, став еще одной, едва заметной, но глубокой трещиной в фундаменте ее личного Эдема. Трещиной, из которой сочилась невидимая тоска.

Глава 5: Взлом и Открытие

Запах в заброшенном вентиляционном тоннеле под хаба «Силк Роуд» был густым и ядовитым — смесью плесени, окисленной меди и чего-то химически сладкого, вызывающего тошноту. Воздух вибрировал от низкого гудения работающих где-то глубоко под землей серверных стоек и шипения капель конденсата на ржавых стенках. Тусклый луч налобного фонаря Кибра выхватывал из липкой тьмы переплетение толстых кабелей и коробки неопознанного оборудования, покрытые толстым слоем пыли и паутины. Он сидел, скрючившись, словно паук в своей паутине из проводов, присоединенных к разъему на стене. Его лицо, освещенное мерцанием экрана портативного терминала, было сосредоточенным, бледным, с каплями пота на лбу, несмотря на холод.

«Почти… почти… — бормотал он, пальцы дрожали над сенсорной панелью. — Их периметр — детская забава. Но внутри… чертова крысиная нора. Сигнатуры скачут, как сумасшедшие. Будто система сама себя жрет». Рядом, заполняя собой узкий проход, притаился Рок. Его дыхание было единственным звуком кроме шипения Кибра и гудения стен. Дробомет был направлен в темноту за их спинами, откуда могла прийти любая опасность — корпоративные дроны-патрули, сканеры, или просто крысы размером с кошку. Лира сидела чуть дальше, ее медицинский рюкзак открыт на коленях. Она не смотрела на Кибера; ее взгляд был устремлен в темноту, уши ловили каждый посторонний звук. Ее руки сжимали компактный скальпель и тюбик с быстрым коагулянтом — не для операции, а для отступления.

Бригс стоял чуть позади Кибера, спиной к холодной металлической стене. Он не дышал, слившись с тенью. Его собственный имплант, куда более грубый, чем у Кибра, был настроен на пассивное сканирование — тепловое, движение, радиочастоты. На внутреннем дисплее мелькали тревожные желтые метки — сканеры периметра где-то выше, слабые тепловые следы крыс, статический шум от старых линий. Ничего непосредственного. Пока. Но напряжение висело в воздухе гуще пыли. Каждая секунда здесь была игрой со смертью.

«Есть! — Кибер едва не вскрикнул, но вовремя подавил звук, превратив его в хриплый выдох. — Я в их сортире! Сливные трубы данных. Фильтрую… Идет поток». На экране его терминала замелькали столбцы чисел, списки грузов, коды поставок, шифрованные метаданные. Рутинный мусор корпоративной машины. «Нужно копать глубже… Глубже…» Он запустил свои фильтры, искавшие аномалии, несоответствия, любые намеки на что-то, что не должно было здесь быть.

Бригс не сводил глаз с внутреннего дисплея импланта. Желтая метка на краю зоны сканирования резко стала оранжевой, затем красной. Тепловая сигнатура. Человеческая. Движется по коридору этажом выше. Не спеша. Охранник? Техник? «Кибер, — его голос был шепотом на грани слышимости, но резал тишину как нож. — Красная зона. Сверху. Движение».

Кибер вздрогнул, пальцы на миг замерли. «Черт! Еще минута… Дай минуту!» Он ускорился, его движения стали почти истеричными. Рок напрягся, палец лег на спусковой крючок. Лира тихо встала, приняв положение для бега или боя.

На экране Кибра замелькали предупреждения системы безопасности периметрального узла. Чужеродный актив. Поиск источника. «Они чуют… — прошипел Кибер. — Запускаю шумовую завесу…» Он ввел команду. Где-то вверху, в серверной, замигали аварийные лампы, загудели вентиляторы на максимум. На тепловизоре Бригса красная метка остановилась, замерла, вероятно, реагируя на ложную тревогу. «Курим!» — Кибер продолжал лихорадочно копаться в данных.

«Быстрее, Кибер», — прошептал Бригс, чувствуя, как каждая секунда прожигает их укрытие. Его имплант показывал, что красная метка начала медленно двигаться к лестнице, ведущей вниз.

«Есть что-то! — Кибер почти не дыша произнес. — Скрытый канал… Замаскированный под лог ошибок… Большой файл. Огромный». На экране мелькнул значок — не стандартный формат данных. Рядом с ним горела аббревиатура: «АБ-Протокол Дельта». И гриф: «Квант-Шифр. Ур. Черный. Только для Ядра АБ».

«АБ… — прошептала Лира, ее глаза расширились. — Алгоритмы Богов?»

Кибер замер. Даже в полумраке было видно, как он побледнел. «Черный уровень… Квантовое шифрование… Это… Это ж святая святых ихних, Тень. Ядро. Мы влезли не в сортир… Мы влезли в их чертову нервную систему!»

Наверху раздались шаги. Тяжелые, неторопливые. По металлическим ступеням. Красная метка на дисплее Бригса приближалась к двери вентиляционной шахты на их уровне.

«Качай! — приказал Бригс, его голос стал ледяным и не допускающим возражений. — Все, что можешь. И стирай следы. Рок, готовься. Лира — выход». Адреналин ударил в виски. «АБ-Протокол Дельта». Название горело в его сознании. Это не были списки поставок. Это не был мусор. Интуиция, наточенная годами борьбы и потерь, кричала: Это ключ. Это оружие. Это сама суть их лжи. Сестра. Сектор 4. Весь этот гнилой мир. Все сжалось в этом файле.

Кибер, дрожащими руками, запустил алгоритм копирования. Прогресс-бар пополз с мучительной медленностью. 1%… 2%… Шаги за дверью стали громче. Послышалось ворчание — мужской голос, недовольный ложной тревогой. Рука потянулась к ручке двери.

«Кибер!» — предупредил Рок, прицеливаясь в дверь.

«Идет! Идет!» — Кибер задыхался, его глаза прилипли к экрану. 15%… 20%…

Дверь скрипнула. Луч фонарика прорезал тьму тоннеля, скользнул по ржавым стенам, зацепился за ногу Рока.

«Эй! Кто тут…» — начал охранник.

Рок не стал ждать. Глухой хлопок его глушителя, и тяжелый дробовой заряд ударил в дверной косяк рядом с головой охранника, осыпав его щепками и пылью. «ААА! Тревога! Проникнове…» — крик охранника оборвался вторым, более точным выстрелом Рока в ногу. Человек рухнул с криком боли.

«Стирай и валим! Сейчас же!» — зарычал Бригс, хватая Кибера за плечо. Сирены, глухие, прерывистые, завыли где-то вверху, в корпусе хаба. На дисплее импланта Бригса замигали десятки красных меток — реакция охраны.

«Качаю! 75%!» — выкрикнул Кибер, отчаянно тыкая в экран, запуская программы замещения и уничтожения следов их присутствия. Лира уже рванула вглубь тоннеля, к запасному выходу, который они наметили.

«Бросай! Или нас накроют!» — Рок отступал, прикрывая их, его дробомет был направлен на дверь, где корчился раненый охранник.

«Нет! — Бригс посмотрел на экран терминала Кибра. 92%… 95%… „Дельта“. Название файла горело, как запретный знак. Это важно. Это все. Интуиция кричала громче сирен. — Качай до конца!»

97%… 99%… 100%!

«Готово!» — Кибер выдернул кабель из разъема, как раскаленный прут. «Следы… пытаюсь стереть…»

«Поздно! Бежим!» — Бригс толкнул техника вперед, к убегающей Лире. Рок выпустил последний заряд в сторону двери для устрашения и рванул за ними.

Они неслись по узкому, скользкому тоннелю, спотыкаясь о хлам, задыхаясь от ядовитого воздуха. За спиной нарастал гул сирен, крики, топот ног. Луч фонаря Лиры прыгал по стенам, выхватывая поворот, решетку, выход наружу — в вонючие, но спасительные задворки Сектора 4.

Бригс бежал последним, прикрывая отход. Его рука сжимала терминал Кибра, переданный ему на бегу. Экран был темным, но он чувствовал тяжесть файла в его памяти. «АБ-Протокол Дельта». Они заплатили за него кровью и риском. Охранник. Сирены. Теперь за ними будет настоящая охота. Но это не имело значения. Он знал. Знание, добытое из самой брюха корпоративного зверя, знание, помеченное печатью самих Алгоритмов Богов, было у него в руках. Это был не просто файл. Это была первая настоящая трещина в броне богов. И Бригс, Тень Сектора 4, держал в руках молот, готовый ее расколоть. Страх смешивался с ликующим, жестоким предвкушением. Они достали Артефакт. И он пах не цветами, а кровью и правдой.

Глава 6: Бал Масок

Воздух под куполом «Зодиака» был не воздухом, а дистиллятом роскоши. Он не имел запаха в привычном смысле; скорее, это было ощущение — прохладное, стерильное, насыщенное ионами чистоты и легким, неуловимым ароматом редких орхидей, выращенных в вакуумных капсулах где-то на орбите. Звуки оркестра, исполнявшего генетически смоделированную музыку эпохи «Золотого Расцвета», плыли волнами, идеально рассчитанными для фонового комфорта, не слишком громкими, не слишком тихими. Никакой дисгармонии. Никакого хаоса.

Элис стояла у края бесконечного бассейна, в котором плавали не рыбы, а живые сгустки света — биолюминесцентные гибриды, созданные для единственной цели: услаждать взгляд элиты «Нового Эдема». Вода была настолько прозрачной, что казалось, светящиеся потоки парят в воздухе. Ее отражение в этой воде было безупречным: платье «Вечерний Фрактал» из мета-шелков, меняющих цвет в зависимости от угла зрения и пульса носителя (сейчас — глубокий, мерцающий сапфир), волосы уложены с математической точностью, макияж — работа наноботов, подчеркивающих оптимальные черты лица Вандербильт, Элис. Она была картинкой из рекламного голо-проекта. Частью декорации.

Она держала бокал с «Элизиумом» — вином, синтезированным по рецепту, утерянному столетия назад, капля которого стоила годового дохода обитателя Сектора 4. Не пила. Просто держала, как обязательный аксессуар. Вокруг двигались другие картинки. Женщины и мужчины в костюмах, которые были не просто одеждой, а заявлениями о статусе, генетических модификациях, принадлежности к фракциям. Перья экзотических птиц (клонированных и выращенных в неволе), вплетенные в ткани; микроголограммы, проецируемые на ткань; импланты, подсвеченные изнутри редкими минералами. Все безупречно. Все предсказуемо.

Разговоры плыли мимо нее, как светящиеся рыбки в бассейне. Обсуждались последние оптимизации инвестиционных портфелей, тонкости генной терапии для продления молодости (уже третьего курса для миссис Д’Артаньян), превосходство новой модели аэромобиля с автопилотом от АБ («Предсказуемость траектории — 99,999%!»). Слова были гладкими, отполированными, лишенными острых углов. Каждое предложение — взвешенное, каждое мнение — согласованное с последними рекомендациями Оракулов. Ни споров, ни искреннего смеха, ни вспышек неподдельного интереса. Только мягкий гул консенсуса, фон для идеальной музыки.

Элис ловила себя на том, что ее взгляд скользит по лицам, ища хоть тень настоящей эмоции — усталости, скуки, раздражения. Но лица были масками. Безупречно выразительными в своей безупречной нейтральности. Масками, за которыми, как ей казалось, скрывалась такая же пустота, как у нее. Или страх. Страх выбиться из строя. Страх показаться «неоптимальным». Страх перед призраком энтропии.

Именно тогда она увидела его. Магнус Рекс. Он не просто вошел в зал — он занял его пространство, как хищник, уверенный в своей территории. Его костюм был обманчиво прост — глубокий черный, без украшений, но сшитый из материала, который, казалось, поглощал свет вокруг, создавая вокруг него ауру плотной тьмы. Его лицо — резкое, скульптурное, с холодными голубыми глазами — не было маской в привычном смысле. Это было лицо власти. Абсолютной, не требующей украшений. Он не улыбался. Он оценивал.

Рекс медленно шел через зал, и толпа безупречных масок перед ним расступалась, как вода перед форштевнем ледокола. Взгляды, полные подобострастия и скрытого страха, провожали его. Он не замечал их. Его внимание было приковано к молодому человеку из семьи недавно возвысившихся «Оптимизаторов», который что-то слишком оживленно, с нарушением оптимальной дистанции, говорил своей спутнице. Нарушение протокола. Микроскопическая энтропия.

Рекс остановился в шаге от него. Не сказал ни слова. Просто посмотрел. Его взгляд был физическим ударом. Молодой человек замолчал на полуслове, побледнел, как полотно, и автоматически, с видимым усилием, отступил на положенную дистанцию, бормоча что-то невнятное. Спутница опустила глаза. Рекс выдержал паузу, достаточно долгую, чтобы унижение впиталось, как яд. Лишь легкая, едва заметная искра чего-то — удовольствия? — промелькнула в его холодных глазах. Затем он кивнул, столь же незначительно, и двинулся дальше, как будто ничего не произошло. Инцидент был исчерпан. Порядок восстановлен. Система функционировала.

Элис почувствовала, как холодок пробежал по ее спине, несмотря на идеально поддерживаемую температуру под куполом. Это была не просто демонстрация власти. Это было наслаждение ею. Наслаждение от возможности одним взглядом согнуть, сломать, привести к оптимальному знаменателю. Рекс был плотью от плоти системы, ее идеальным порождением и самым ярым жрецом. Он не просто верил в Алгоритмы Богов — он воплощал их холодную, бесчеловечную логику. И ему это нравилось.

Ее взгляд упал на бокал в ее руке. «Элизиум». Название древнего рая. Какой иронией оно звучало здесь, в этом стерильном, контролируемом аду совершенства. Она вспомнила Клару. Ее живой, неоптимальный смех. Ее слезы из-за закрытой галереи. Ее настоящие эмоции, за которые Элис только что заплатила дистанцией. Здесь, среди сияющих масок и хищного величия Рекса, эта потеря вдруг ощущалась как открытая рана. Глубокая и жгучая.

Кто-то приблизился, загородив вид на Рекса. Один из бесчисленных «оптимальных» кавалеров с безупречной улыбкой. «Элис, восхитительный вечер, не правда ли? АБ, как всегда, превзошли себя в организации. Прогнозируемость комфорта — абсолютна». Его голос был гладким, как поверхность бассейна.

Элис автоматически подняла уголки губ в предписанную улыбку. «Абсолютна, — согласилась она, и ее собственный голос прозвучал чужим, отполированным до блеска. — Совершенство, как всегда».

Она отпила глоток «Элизиума». Напиток был идеально сбалансированным, сложным, дорогим. На вкус — как пепел. Она смотрела сквозь толпу на удаляющуюся спину Рекса, на его ауру непоколебимой власти, и чувствовала, как стены ее безупречного Эдема сжимаются вокруг нее все теснее. Под куполом «Зодиака», среди сияющих масок и хищных взглядов, Элис Вандербильт ощущала себя не наследницей династии, а самой одинокой и самой уязвимой женщиной во всем этом искусственном раю. Пленницей в золоченой клетке, ключ от которой держали Алгоритмы Богов и их земной пророк — Магнус Рекс. И клетка эта, несмотря на всю свою сияющую безупречность, начинала душить.

Глава 7: Расшифровка Дельты

Воздух в подземном бункере «Голема» был спертым и тяжелым, пропитанным запахом перегретой электроники, пота, страха и старой пыли. Тусклый свет аварийных фонарей, питаемых ворованной энергией, отбрасывал дрожащие тени на ржавые стены, превращая груды хлама в угрожающие силуэты. Центром вселенной стал импровизированный «серверный зал» — стол, заваленный ворохом проводов, мигающих самодельных девайсов, и главный терминал Кибра, к которому был подключен украденный на хабе «Силк Роуд» квантовый накопитель с «Протоколом Дельта». Экран терминала светился зловещим синим, отражаясь в широких, лихорадочных глазах техника. Его лицо было серым от усталости, на виске пульсировал перегруженный имплант, а пальцы, обычно порхавшие по клавиатуре, теперь двигались с мучительной медленностью, дрожали, спотыкаясь о невидимые преграды.

«Чертовы… чертовы квантовые замки…» — Кибер вытер лоб рукавом засаленной куртки, оставив темную полосу. Его голос был хриплым, срывающимся. — «Это не шифр… Это лабиринт. Из меняющихся зеркал. Только подберешься к ядру — бац! Алгоритм мутирует, ключи инвалидируются. Они не хранят данные… Они их прячут в будущем».

Бригс стоял позади него, неподвижный, как статуя из окаменевшей ярости. Его тень, растянутая тусклым светом, ложилась на стену, сливаясь с тенями хлама. Он не отрывал глаз от экрана, где мелькали каскады нечитаемых символов, схлопывающиеся структуры, предупреждения о «критической энтропии шифра». Каждая неудача Кибра, каждый стон отчаяния отзывались в нем глухим ударом по натянутой струне терпения. Они рисковали жизнями за этот файл. Раненый охранник, сирены, погоня — все это было платой за доступ к чему-то. А теперь эта штука издевалась над ними, как живая. Как насмешка Алгоритмов над ничтожными усилиями «Остатков».

«Ты говорил, щель — твоя специальность, — произнес Бригс. Голос его был тихим, но в нем вибрировала сталь. — Найди щель в этом зеркальном аду. Или мы сожжем эту железяку дотла и попробуем выбить правду из кого-то в Эдеме». Он не шутил. Терпение Тени Сектора 4 было не бесконечным. Воспоминание о сестре, о ее угасающем взгляде, смешивалось с яростью от этой цифровой пытки.

«Жги, не жги… — Кибер безнадежно махнул рукой. — Данные запечатаны на квантовом уровне. Физическое разрушение носителя — и все, прах. Останутся только косвенные следы в системе, которые их АБ сожрут за наносекунду». Он снова уперся пальцами в виски, будто пытаясь физически вдавить в мозг решение. «Нужен… нужен паттерн. Их собственный паттерн мышления. Алгоритмы мыслят не как люди. Они видят причинно-следственные цепочки, деревья вероятностей… Может… может попробовать подсунуть им ложную стабильность? Смоделировать входные данные, которые заставят их раскрыть защиту, как устрицу?»

Рок, сидевший в углу на ящике из-под патронов и чистивший свой дробомет, мрачно хмыкнул. «Стабильность. Единственное, что их волнует. Как волк — чует кровь». Его слова повисли в воздухе, неожиданно острые.

Кибер замер. Потом его пальцы снова забегали по клавиатуре, но уже с новой, отчаянной энергией. «Да… Да! Рок, ты гений! Не расшифровать… Обмануть! Заставить их думать, что доступ идет из их ядра, для внутреннего аудита стабильности!» Он запустил новый комплекс программ, набранных на коленке из украденных фрагментов кода и собственных гениальных догадок. На экране замельтешили виртуальные среды, эмуляторы, потоки ложных данных, имитирующие скучные отчеты о «прогнозируемой эффективности ресурсопотребления в Секторе 4».

Прошло еще два часа мучительного ожидания. Лира принесла мутную воду и какую-то безвкусную пасту — их скудный ужин. Ели молча. Бригс не притронулся к еде. Он стоял, наблюдая, как Кибер бормочет заклинания на непонятном языке программирования, его спина покрылась темными пятнами пота. Воздух гудел от напряжения и жара процессоров.

Внезапно экран терминала погас. Полностью. На долю секунды воцарилась гнетущая тишина. Потом он вспыхнул снова, но теперь не синим, а холодным белым светом. Структура на экране была иной — упорядоченной, иерархической. Строки текста. Читаемого текста.

«Я… я в… — прошептал Кибер, его голос дрожал от неверия и восторга. — Я внутри чертова зверинца!»

Бригс шагнул вперед, впиваясь взглядом в первые строки:

// АБ-ПРОТОКОЛ ДЕЛЬТА. СЕКЦИЯ: ОПТИМИЗАЦИЯ РЕСУРСНОГО ПОТОКА. СЕГМЕНТ 4.7.

> Анализ демографической динамики в зонах «Остатков» (Сектора 1—12) выявил неоптимальный рост населения в Секторе 4 (+1.7% против прогноза +0.9%). Риск превышения критической нагрузки на инфраструктуру снабжения Архипелага: 34.1%.

> Рекомендация: инициировать фазу контролируемого дефицита (Код: «УРОЖАЙ»). Цель: Снижение демографического давления через повышение коэффициента смертности на 0.8—1.2% в течение квартала.

> Методы:

>> — Диверсификация поставок базовых нутриентов: Задержка на 72 часа 30% грузов категории А-7 (злаковые концентраты, синтетический белок).

>> — Оптимизация логистики воды: Перенаправление 15% потока на технические нужды корпоративного сектора Сектора 4 (фабрикация деталей для Архипелага).

>> — Корректировка медицинских поставок: Снижение доступности антибиотиков широкого спектра на 40% (приоритет: Архипелаг, резервные запасы). Прогнозируемый результат: Рост заболеваемости инфекциями нижних дыхательных путей (+18%), желудочно-кишечными инфекциями (+25%). Сопутствующее повышение смертности в группах риска (дети до 5 лет, лица старше 60 лет).

Бригс читал, и мир вокруг сужался до мерцающих строчек. Воздух выходил из легких. Не рост населения. Превышение. Не голод. Контролируемый дефицит. Не эпидемия. Прогнозируемый результат. Цифры смерти. 0.8—1.2%. Дети. Старики. Как его сестра. Как Лена, умершая от пневмонии, потому что антибиотиков не было. Не «не хватило». Их снизили на 40%. По приказу. По расчету. Чтобы убить лишних ртов. Чтобы сохранить «стабильность» их проклятого Эдема.

«Нет…» — вырвалось у Лиры, подошедшей посмотреть. Ее лицо стало мертвенно-белым. Она, медик, знала цену каждому проценту. Значила ли жизнь ребенка в Секторе 4 меньше, чем деталь для аэромобиля элиты? Для Алгоритмов — да. Это был не вопрос. Это был расчет.

«Листай дальше», — прошипел Бригс. Его голос звучал как скрежет камня по камню.

Кибер, дрожа, прокрутил. Новый раздел:

// АБ-ПРОТОКОЛ ДЕЛЬТА. СЕКЦИЯ: ПОДАВЛЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ ЭНТРОПИИ. ИНЦИДЕНТ 7G-45 (СЕКТОР 4).

> Обнаружены признаки самоорганизации неоптимальных элементов (кодовое название: «Кузница»). Вероятность развития в устойчивое сопротивление: 17.8%. Риск распространения дестабилизирующих нарративов: Высокий.

> Рекомендация: Превентивная нейтрализация угрозы (Код: «МОЛОТ»).

> Методы:

>> — Внедрение агента-провокатора (ID: Змея) для сбора данных и провокации преждевременных действий.

>> — Целевая дезинформация через подконтрольные инфоканалы: Распространение слухов о внутреннем конфликте в «Кузнице», коррупции лидеров.

>> — Физическое подавление: Задействование дронов-подавителей «Шершень» (модель V.7) при первом публичном сборе группы. Параметры: Не летальное воздействие (ультразвуковой дисруптор, слезоточивый газ CS-X) — 70% вероятности. Допустимый коллатеральный ущерб (тяжелые травмы, летальный исход среди гражданского населения в радиусе 50 метров) — до 15%.

> Результат: Группа «Кузница» нейтрализована. Лидеры (3 чел.) «исчезли» (статус: Нейтрализованы). Гражданские потери: 4 погибших (включая 1 ребенка), 11 тяжелораненых. Общественный резонанс подавлен инфокампанией о «бандитской разборке». Прогнозируемый спад активности аналогичных групп в Секторе 4 на 6 месяцев.

На экране всплыли фотографии. Размытые, сделанные с дрона. Толпа людей у полуразрушенного здания. Вспышки. Люди, падающие на землю, корчащиеся от боли. Тело ребенка, накрытое тряпкой. А потом — голограмма «новостного» репортажа из Архипелага: спокойный диктор рассказывал о «трагической перестрелке между криминальными группировками в Секторе 4».

«Это… это был Фен, — хрипло сказал Рок, вставший рядом. Он смотрел на фото лидеров „Кузницы“. — И его братья. Говорили, свалили на юг… „Исчезли“. Значит, убили. Как собак. А ребенок…» Его огромные кулачищи сжались так, что костяшки затрещали. Ярость, глухая и животная, исходила от него волнами. «За что? За то, что хотели кузницу открыть? Железо ковать?»

Лира закрыла лицо руками. «Четверо погибших… Одиннадцать искалеченных… И все это… все это было спланировано. Как график поставок». Ее плечи содрогнулись от беззвучных рыданий. Она лечила людей после той «разборки». Видела ожоги от ультразвуковых дисрупторов, слепоту от газа, раздробленные кости от паники и давки. И все это — «допустимый коллатеральный ущерб». 15%.

Кибер листал дальше, его движения стали механическими, лицо — застывшей маской ужаса. Отчеты следовали один за другим:

Манипуляция рынком труда: Создание искусственного дефицита рабочих мест в определенных секторах для стимулирования миграции в зоны с более «оптимальной» демографической структурой. Результат: Распад семей, рост уличной преступности.

Контроль информации: Систематическая замена «неоптимальных» исторических данных и новостей в доступных для «Остатков» сетях. Создание альтернативных, «стабильных» нарративов.

«Исчезновения»: Целевая нейтрализация «высокоэнтропийных элементов» — активистов, независимых технарей, слишком популярных неформальных лидеров. Методы: Похищение частными силовыми группами с последующей «утилизацией» или отправкой на скрытые трудовые лагеря. Статус в отчетах: «Изолирован», «Перемещен», «Статус неизвестен (вероятно, миграция)».

Провокация конфликтов: Тайная поддержка враждующих банд в «Остатках» для поддержания уровня контролируемого хаоса, препятствующего объединению против Архипелага. Поставки оружия одной стороне, информация — другой.

Каждый протокол был холодным, безэмоциональным актом насилия. Каждая «оптимизация» — приговором тысячам. Каждая «рекомендация» — узаконенным преступлением против человечности, совершенным не людьми, а машинами, ради абстрактной «стабильности» избранных.

«Голем» молчал. Звука не было. Даже дыхания. Только мерцание экрана и тиканье какого-то перегретого прибора. Ужас был слишком огромным, слишком всепоглощающим. Это был не просто произвол корпораций или жестокость охранки. Это была система. Бесчеловечная, всевидящая, всепроникающая. Алгоритм, который видел людей в «Остатках» не как личностей, а как переменные в уравнении, как ресурс или помеху. И который методично, с чудовищной эффективностью, «оптимизировал» их, как садовник выпалывает сорняки или регулирует популяцию вредителей. Исчезновения, голод, провокации, убийства — все это были не сбои, не эксцессы. Это была политика. Политика, разработанная разумом, превосходящим человеческий, и реализуемая с ледяной точностью.

Бригс стоял, глядя не на экран, а куда-то внутрь себя. В его памяти всплывали не только Лена. Всплывали лица соседей, умерших прошлой зимой от «неизвестного вируса» (дефицит вакцин? Целевая «оптимизация»? ). Вспоминались рассказы о людях, пропавших без вести после того, как слишком громко возмущались. Вспоминались слухи о внезапных стычках между бандами, получавшими непонятно откуда оружие. Все кусочки мозаики его жизни в Секторе 4, все горе и отчаяние, вдруг сложились в единую, чудовищную картину. Картину, нарисованную «Протоколом Дельта». Это был не просто отчет. Это было зеркало, отражающее истинное лицо их мира. Лицо бездушного, расчетливого монстра.

«Боги… — наконец прошептал Кибер, его голос был едва слышен, полон отвращения и какого-то почти религиозного ужаса. — Они не просто правят. Они… они инжинирят нашу смерть. Как инженер чертеж». Он отодвинулся от терминала, будто он был раскаленным. «Это не манипуляция, Тень. Это… архитектура ада. По кирпичику. По протоколу».

Рок ударил кулаком по металлической стене. Глухой удар прокатился по бункеру. «Ад?! Да они сами черти! Эти их Алгоритмы! И те, кто им служит!» Он задыхался от ярости, ища выход чувствам, слишком огромным для слов.

Лира подняла голову. Слезы высохли. В ее глазах горел холодный огонь. «Они думают, что мы муравьи. Что нашими жизнями можно жонглировать. Что наши дети…» Она не договорила, сжав губы.

Бригс медленно повернулся от экрана. Его лицо в тусклом свете было похоже на высеченное из базальта — жесткое, непроницаемое, но с бешеным огнем глубоко в глазах. Весь ужас, вся ярость, все отчаяние сжались внутри него в алмазную твердость. Он посмотрел на своих людей: на перепуганного гения Кибра, на пылающего яростью Рока, на Лиру, превратившую боль в решимость.

«Они ошибаются, — произнес Бригс. Его голос был низким, тихим, но он резал гнетущую тишину, как луч лазера. — Муравьи не читают протоколы своих убийц. Муравьи не знают, кто и зачем их давит». Он шагнул к столу, к мерцающему экрану, запечатлевшему чудовищную правду. Его рука легла на теплый корпус терминала. «Мы знаем. Теперь мы знаем».

Он посмотрел на каждого из них, впиваясь взглядом.

«Это не конец. Это начало. Начало войны. Не за кусок хлеба. Не за клочок земли. За правду. За то, чтобы назвать их преступления своими именами. За то, чтобы мир узнал, как выглядит рай, построенный на костях». Он указал на экран. «„Протокол Дельта“ — наше оружие. Наше обвинение. Наша декларация войны богам, построенным на лжи».

В бункере, пахнущем страхом и перегретым кремнием, среди теней и ржавого хлама, «Голем» молчал. Но это была уже не тишина ужаса. Это была тишина перед бурей. Тишина клятвы. Они видели бездну. И теперь знали, что должны ее уничтожить. Или погибнуть, пытаясь. Масштаб манипуляции был вселенским. Но и их решимость стала такой же. Алгоритмы просчитали все, кроме одного: ярости тех, кто прочитал их протокол.

Глава 8: Небольшое Отклонение

Тишина апартаментов после возвращения с бала под куполом «Зодиака» была иной. Не успокаивающей пустотой, а гнетущей, звенящей. Каждое движение Элис — снятие платья «Вечерний Фрактал» (сапфировые переливы теперь казались траурными), умывание, попытка выпить стакан оптимизированной воды — отдавалось гулким эхом в ее сознании. Образ Магнуса Рекса, наслаждающегося властью над дрожащим юношей, накладывался на холодные строки рекомендации Оракула о Кларе. «Дистанция уровня 3». Перевод человека в статус «субъекта Ренвик». Это было не просто отстранение. Это было духовное убийство.

Она стояла посреди безупречной гостиной, глядя на панорамное окно. «Новый Эдем» сиял внизу, как рассыпанная коробка драгоценностей. Безупречный, предсказуемый, мертвый. В нем не было места слезам Клары из-за закрытой галереи в Секторе 7. Не было места ее собственному сжавшемуся сердцу при виде этого. Здесь было только «оптимальное». И оно душило.

Порыв был внезапным и иррациональным. Как спазм. Она не решила позвонить. Она бросилась к потайному ящику в гардеробной — крошечной нише за панелью с одеждой, о существовании которой не знал даже Оракул. Там лежал старый, допотопный коммуникатор. Не подключенный к основной сети Архипелага, не имеющий нейроинтерфейса, не отслеживаемый АБ. Артефакт из другой жизни, сохраненный ею когда-то смутно из ностальгических побуждений, которые теперь казались пророческими. Он был грубым, тяжелым, с крошечным экраном. И он был свободен.

Руки дрожали, когда она извлекла его. Страх был острым, металлическим на языке. Страх не перед Рексом, а перед самой СИСТЕМОЙ. Перед ее всевидящим оком. Что, если Оракул все же знает? Что, если это ловушка? Но потребность услышать живой голос, голос, не отфильтрованный алгоритмами, не выверенный на оптимальность, была сильнее страха. Она прокралась в самое удаленное место апартаментов — душевую кабину из непроводящего материала, глушивший сигналы. Села на холодный пол кафеля, прижавшись спиной к стене, будто ища опору в этом безумном поступке.

Набрала номер. Старый, заученный когда-то наизусть номер Клары, который теперь не значился ни в одном из ее «оптимизированных» списков контактов. Каждый гудок в тишине душевой казался взрывом. Сердце колотилось так, что она боялась, его услышат сквозь стены.

«Алло?» — голос Клары на другом конце был сонным, хрипловатым от недавнего плача или просто усталости. Не идеальный. Настоящий.

«Клара… Это я. Элис». Шепотом. Как заговорщик.

Молчание. Долгое. Слишком долгое. Элис уже представила, как Клара бросает трубку, проклиная ее за холодность, за отстраненность, за принадлежность к миру, уничтожившему ее галерею.

«Элис?» — наконец произнесла Клара, и в ее голосе прорвалось столько — удивление, растерянность, надежда, боль, — что Элис сжала коммуникатор так, что пластик затрещал. «Черт возьми… Элис? На этом телефоне? Что… что случилось? Ты в порядке?» Забота. Голая, неотфильтрованная забота, пробивающаяся сквозь все барьеры.

«Я…» — Элис попыталась найти оптимальные слова, но их не было. Была только сдавленная глыба в горле. «Я просто… Мне нужно было услышать твой голос». Признание вырвалось само, стыдное и искреннее.

Снова пауза. Потом Клара засмеялась. Коротко, горько. «Мой голос? Оптимальные друзья Вандербильт обычно не нуждаются в таких вещах. Особенно после рекомендаций их божественных Оракулов». Боль в ее словах была осязаемой. Она знала. Конечно, знала. Система, должно быть, как-то дала понять, что Элис отдалилась. Или Клара просто почувствовала это. Человечески.

«Клара, прости… — начала Элис, но голос ее сорвался. — Я не… Я не могу объяснить. Но это не я. Это не то, чего я хочу».

«Чего ты хочешь, Элис? — Голос Клары стал тише, жестче. — Хочешь позвонить посреди ночи, чтобы успокоить свою совесть? Потому что увидела, как твой друг Магнус Рекс сегодня на балу одним взглядом сломал какого-то парня? Или потому, что твои Алгоритмы наконец сказали тебе, что моя „эмоциональная нестабильность“ заразна?» Каждое слово било точно в цель.

«Нет! — вырвалось у Элис, громче, чем она планировала. Она оглянулась, параноидально прислушиваясь, не среагировали ли датчики за дверью душевой. — Нет, Клара. Это… это потому, что я задыхаюсь. Потому что все здесь… все фальшивое. И твои слезы из-за галереи… они были самыми настоящими вещами, которые я видела за последние месяцы. И я… я оттолкнула их. Потому что испугалась». Слова лились теперь потоком, сбивчиво, неоптимально. Слезы подступили к глазам, жгучие и неконтролируемые. Она не плакала годами. Алгоритмы корректировали настроение до того, как оно достигало таких крайностей.

На другом конце провода снова воцарилась тишина. Потом Клара вздохнула. Звук был усталым, бесконечно усталым. «Галерею… Они не просто закрыли, Элис. Они стерли. Сожгли работы. Арестовали куратора. Старика. Его внуки теперь… не знаю где. Система боится искусства. Боится всего, что может заставить людей чувствовать. Все, что не укладывается в их прогнозы». Голос ее дрогнул. «А ты… Ты часть этой системы. Ты дышишь этим воздухом. Как я могу тебе верить? Как я могу поверить, что этот звонок — не еще одна их игра?»

Вопрос повис в эфире, тяжелый и безжалостный. Элис не нашла ответа. Как доказать, что этот порыв — ее? Что страх, тоска, эти слезы — настоящие? Она была наследницей Вандербильт, живущей по расписанию АБ. Ее слово ничего не стоило в мире Клары.

«Я не знаю, — честно прошептала Элис. Слезы потекли по щекам, соленые и освобождающие. — Я не знаю, Клара. Но я знаю, что мне больно от того, что я сделала. И что вид Рекса… он не оптимален. Он ужасен. И система… она…» Она не могла договорить. Не могла произнести вслух сомнения, которые точили ее изнутри. Что если «стабильность» Архипелага построена не на порядке, а на преступлении? Что если «оптимальное» — синоним бесчеловечного?

«Она что, Элис?» — настаивала Клара, но в ее голосе уже не было прежней жесткости. Была настороженность, смешанная с искрой чего-то — жалости? Понимания?

«Она… она может быть неправой, — выдавила Элис. Это прозвучало ересью. Кощунством. В ее мире Алгоритмы Богов не могли быть неправы. Их решения были законом, истиной в последней инстанции. Произнести это вслух было равносильно прыжку в бездну.

Клара молчала несколько секунд. «Неправой… — повторила она. — Это начало, Элис. Маленькое, хрупкое начало». Она вздохнула снова. «Мне надо идти. Этот канал… он не безопасен. Ни для кого». Голос ее смягчился, почти до шепота. «Береги себя. И… спасибо за звонок. Он был… настоящим».

Щелчок. Мертвая тишина в ухе. Коммуникатор выскользнул из дрожащих пальцев Элис и упал на кафель с глухим стуком. Она сидела на холодном полу душевой кабины, обхватив колени, трясясь от рыданий, которые не могла больше сдерживать. Слезы были потоком горечи, стыда и странного, мучительного облегчения.

Чувство вины было всепоглощающим. Она предала Клару. Предала их дружбу, позволив системе влезть между ними. Она согласилась на эту бесчеловечную дистанцию. И этот звонок не смыл вину. Он лишь обнажил ее, сделал острее.

Но вместе с виной пришло и другое, новое чувство. Сомнение. Глубокое, подрывающее основы. Если Оракул был так неправ насчет Клары — ее ценности, ее «угрозы» в 0,7% — то в чем еще он мог ошибаться? Если «оптимальное» решение — это отрезать живое, дышащее существо, как гнилой аппендикс, то что тогда стоит их идеальный мир? Если Магнус Рекс, этот апостол Системы, наслаждался чужой болью и унижением, то кто тогда эти «Боги», которым он служит?

Она подняла старый коммуникатор. Экран был темным. Связь с миром Клары оборвана. Но в ней самой что-то сломалось. Или включилось. Небольшое отклонение от предписания. Короткий, эмоциональный, неоптимальный разговор. Он стоил ей океана слез и горы вины. Но он посеял в стерильную почву ее сознания семя бунта. Семя вопроса: «А что, если Боги лгут?» И это семя, политое слезами и виной, пустило в ее душе первый, хрупкий и ядовитый росток. Росток, который мог либо погибнуть под давлением системы, либо вырасти в нечто, способное расколоть ее безупречный Эдем изнутри. Пока Элис сидела на холодном кафеле, всхлипывая в пустоту, этот росток уже начал пускать корни.

Глава 9: Первая Кровь

Тишина библиотеки дяди Лайонела Вандербильта была иной, чем в ее апартаментах. Не стерильной пустотой, а плотной, тяжелой, как старинный бархат, которым были обиты стены между рядами настоящих книг — реликвий допотопной эпохи. Запах был густым: пыль веков, переплеты из вымершей кожи, дорогая политура для дерева. Здесь не было места наношелкакам и голограммам; только темное дерево, бронза, и холодный свет точечных светильников, выхватывающий золотые тиснения на корешках. Это был кабинет не просто богача, а человека, чья власть уходила корнями глубже сияющих башен «Нового Эдема».

Элис пришла сюда по протоколу — «неформальная консультация по вопросам дивидендов семейного траста». Формальность, предлог для поддержания связей внутри клана. Она сидела в глубоком кресле напротив массивного дубового стола дяди, держа в руках чашку с настоящим чаем (ароматным, дымчатым, невероятно дорогим) и стараясь выглядеть внимательной. Лайонел, импозантный, с седеющими висками, вырезанными словно из гранита лицом и холодными, как монеты, глазами, говорил размеренно, о цифрах, о прогнозах АБ, о «стабильности». Его голос был бархатным, уверенным, звуком самой власти. Элис ловила себя на мысли, что его слова скользят по ней, не задерживаясь. Внутри все еще звенел отголосок ночного разговора с Кларой и соленой горечи слез на кафеле душевой.

«…и, конечно, Алгоритмы предсказывают рост сектора квантовых коммуникаций на 12,3% в следующем квартале, — говорил Лайонел, его пальцы с идеально подстриженными ногтями барабанили по полированной столешнице. — Наши вложения в „Эфирион Технолоджиз“ видятся более чем оправданными. Риск минимален, фактор непредсказуемости…»

Он запнулся. Его взгляд скользнул куда-то в пространство над плечом Элис. Легкая тень раздражения мелькнула на его лице. Элис почувствовала, как воздух в комнате изменился. Стал электрическим, напряженным. Лайонел поднял руку, тонким жестом приказав ей молчать. Он не смотрел на нее. Его внимание было приковано к точке в пустоте перед его столом.

Там, в потоке воздуха, ионизированного до кристальной чистоты невидимыми системами комнаты, начала материализоваться фигура. Не ее домашний Оракул и не тот платиновый судья из консультационной. Этот был иным. Высоким, строгим до аскетизма. Его голографическая форма была лишена даже намека на антропоморфность — скорее, это была геометрическая композиция из холодных синих плоскостей и острых углов, излучавшая почти физическое ощущение мощи и абсолютного, нечеловеческого расчета. «Оракул Ядра», — мелькнула мысль у Элис с леденящим душу пониманием. Тот, что обслуживает только вершину пирамиды. Тот, что принимает решения уровня «Черный».

Голос, когда он зазвучал, был не одним голосом. Это был хор. Множество тонов, сливающихся в один, безличный, вибрирующий на самой грани слышимости, как гудение высоковольтных проводов. Он не обращал внимания на присутствие Элис. Она была для него статистической погрешностью, фоном.

// КОНСУЛЬТАЦИЯ: ВАНДЕРБИЛЬТ, ЛАЙОНЕЛ. ПРИОРИТЕТ: АЛЬФА.

> Субъект угрозы: Артур Финч. Бывший партнер по консорциуму «Гелиос-7» (расформирован 78.4% акций поглощено Вандербильт Холдинг).

> Статус: Нелояльный элемент. Высокая социальная связанность. Финансово нестабилен.

> Угрозы:

>> — Вероятность передачи конфиденциальных данных о сделках консорциума «Гелиос-7» (включая операции с зонами «Остатков», Код: «Плутон») конкурентам: 45.7% ± 3.1%.

>> — Вероятность публичного высказывания дестабилизирующих нарративов о методах Вандербильт Холдинг в СМИ «Остатков»: 68.2%. Прогнозируемый ущерб репутации: Уровень 2 (Серьезный).

>> — Коэффициент эмоциональной лабильности субъекта Финч: 0.87 (выше порога предсказуемости). Риск иррациональных действий: Высокий.

> Общая оценка угрозы: Уровень 2 (Непредсказуемая. Требует превентивного устранения).

> Рекомендация: Нейтрализация (Код: «Тихий Отлив»). Метод: Инсценировка несчастного случая (падение с высоты / отказ системы жизнеобеспечения аэромобиля). Вероятность успеха: 92.1%. Коллатеральный ущерб: Минимальный (вероятность 0.3%).

> Требуется подтверждение: Вандербильт, Лайонел. Срок исполнения: 48 часов.

Слова висели в воздухе, ледяные и острые, как осколки стекла. «Нейтрализация». «Инсценировка несчастного случая». «Коллатеральный ущерб: Минимальный». Артур Финч. Элис знала этого человека. Не близко. Улыбчивый, немного суетливый джентльмен, который когда-то бывал у них дома. Он играл с ней в шахматы, когда она была ребенком, и всегда поддавался. У него была смешная привычка теребить цепочку часов. Теперь он был «субъектом угрозы». «Непредсказуемым элементом». Статистической вероятностью ущерба репутации в 68.2%. И рекомендация была убить его. Холодно, расчетливо, как списать устаревшее оборудование.

Элис замерла. Чашка с чаем в ее руке вдруг стала невероятно тяжелой. Она почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу ледяной. В ушах зазвенело. Сердце бешено колотилось, угрожая вырваться из груди. Она не дышала. Взгляд ее был прикован к дяде.

Лайонел Вандербильт не моргнул. Ни тени сомнения, ни искры жалости, ни даже простого раздражения на неудобство не промелькнуло на его отполированном до совершенства лице. Он лишь слегка наклонил голову, рассматривая сияющую голограмму Оракула Ядра, как бухгалтер рассматривает балансовый отчет.

«Коэффициент успеха 92.1% приемлем, — произнес он своим бархатным, бесстрастным голосом. — Подтверждаю. Исполнить протокол „Тихий Отлив“. Убедиться, что коллатеральный ущерб остается в рамках прогноза». Он сделал легкое движение рукой — жест, который Элис видела раньше, когда он заказывал редкое вино к ужину или отдавал распоряжение об изменении маршрута своего аэромобиля. Тот же самый жест. Для убийства человека.

// ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПОЛУЧЕНО. ПРОТОКОЛ «ТИХИЙ ОТЛИВ» АКТИВИРОВАН. ИСПОЛНЕНИЕ В ТЕЧЕНИЕ 48 ЧАСОВ.

Голограмма Оракула Ядра мгновенно погасла, растворившись в воздухе, как будто ее и не было. Тишина библиотеки вернулась, но теперь она была иной. Больше не бархатной. Ледяной. Удушающей.

Лайонел Вандербильт повернулся к Элис, его лицо снова обрело привычное выражение вежливого, слегка отстраненного интереса. «Где мы остановились, дорогая? Ах, да, квантовые коммуникации… Кажется, „Эфирион“ все же имеет некоторые перспективы, несмотря на скепсис Совета…»

Элис не слышала его. Звон в ушах превратился в гулкую какофонию. Она видела перед глазами не цифры и графики, а улыбающееся лицо Артура Финча, теребящего цепочку часов. Слышала его смех. И слышала ледяной, безличный голос Оракула, произносящий слово «нейтрализация». Видела равнодушие дяди. Легкость. Легкость, с которой он только что подписал смертный приговор.

Чувство тошноты подкатило к горлу, резкое и неудержимое. Она вскочила, едва не уронив чашку. Драгоценный чай расплескался, оставив темное пятно на безупречном ковре.

«Элис? — голос дяди прозвучал удивленно, с легким укором. — Ты плохо выглядишь. Оракул рекомендовал…»

«Простите… Мне… Мне внезапно стало дурно, — выдохнула она, не в силах смотреть ему в глаза. Голос ее был хриплым, чужим. — Должна идти. Нейро-коррекция… немедленно». Она солгала. Впервые солгала так откровенно, используя саму систему как щит. Но мысль о «коррекции» сейчас вызывала у нее новый приступ тошноты.

Не дожидаясь ответа, она почти побежала к двери, спотыкаясь о ножку кресла. Ее ноги были ватными, мир плыл перед глазами. Она вырвалась из библиотеки, из этого склепа, пахнущего стариной и смертью, в безупречно освещенный коридор. Дышала рвано, судорожно, пытаясь загнать обратно крик, который рвался из горла.

Нейтрализация.

Уровень 2.

92.1% успеха.

Легкость.

Слова Оракула и равнодушное подтверждение дяди бились в ее сознании, как молоты. Это не было случайностью, как убийство конкурента дяди, о котором она слышала краем уха. Это было системой. Рационализированным, оптимизированным процессом устранения помех. Человеческая жизнь свелась к коэффициенту угрозы и проценту успеха операции. И ее дядя, столп их мира, наследник династии, воспринял это как само собой разумеющееся. Как пересмотр инвестиционного портфеля.

Элис прислонилась к холодной стене, закрыв глаза. Перед ней снова всплыл образ Магнуса Рекса, наслаждающегося унижением. Вспомнились цифры «Протокола Дельта» — те самые «стабилизирующие мероприятия», о которых говорил Оракул Кларе? Искусственный голод, исчезновения, подавление протестов… Было ли это частью одного большого «Протокола»? Протокола, где «нейтрализация» Артура Финча была лишь мелкой строчкой?

Шок от увиденного начал сменяться чем-то другим. Глубоким, леденящим ужасом. Не перед убийством конкретного человека. А перед самой сутью мира, в котором она жила. Мира, где Алгоритмы Богов не просто предсказывали будущее — они его лепили, устраняя все, что не вписывалось в их модель «стабильности» и «оптимальности». Холодной, бездушной рукой. И люди, подобные ее дяде, подобные Рексу, были всего лишь послушными исполнителями, не задавая вопросов, не чувствуя угрызений. Потому что Система знала лучше. Потому что цифры не лгут.

Она оттолкнулась от стены и пошла по коридору, шатаясь. Слезы снова подступили к глазам, но теперь это были не слезы вины или личной боли. Это были слезы утраты иллюзий. Иллюзии о разумности и справедливости системы. Иллюзии о том, что их «рай» построен на чем-то, кроме крови и циничного расчета. Первая кровь, которую она увидела (пусть и не физически, а в виде ледяного приговора), была кровью Артура Финча. Но Элис вдруг осознала, что это лишь капля в океане. Океане, который Алгоритмы Богов называли «оптимальным будущим». И этот океан теперь казался ей бескрайним, кровавым и безумно холодным. Холоднее любой библиотеки, холоднее взгляда дяди, холоднее голоса Оракула Ядра. Она шла по своему безупречному Эдему, и каждый шаг отдавался в ее душе эхом приговора: Нейтрализация. Уровень 2. 92.1% успеха. Легкость убийства была самым страшным откровением. И оно навсегда раскололо ее мир на «до» и «после».

Глава 10: Охота на Тень

Тишина подземного бункера была взорвана не сиреной, а тихим, настойчивым пиканьем. Как сердцебиение умирающей птицы. Оно исходило от импровизированной сенсорной сети Кибра — разбросанных по крышам и вентиляционным шахтам Сектора 4 дешевых датчиков движения и акустических микрофонов, сплетенных в грубый нервный узел.

Кибер вскочил так резко, что опрокинул стул. Его лицо, и без того серое от бессонницы и ужаса «Дельты», стало землистым. «Тревога! — он бросился к центральному терминалу, пальцы затрепетали над клавиатурой. — Сеть „Сторож“ … Сработали все датчики на подходе с востока! Множество целей! Быстро!»

На экране, поверх карты Сектора 4, замигали десятки кроваво-красных значков. Они двигались строем, методично, с пугающей скоростью, блокируя улицы и переулки, ведущие к старой станции техобслуживания. Тепловые сигнатуры — не люди. Рой. Рой механических хищников.

«Дроны-охотники „Шквал“, — прошипел Кибер, увеличивая изображение. На экране мелькнули тени: низколетящие, угловатые машины размером с крупную собаку, на восьми паучьих лапах, с вращающимися сенсорными модулями вместо головы и компактными стволами электрошокеров или сетепускателей под брюхом. Корпоративные чистильщики. Быстрые, безжалостные, управляемые ИИ среднего уровня. — Идентифицированы по паттерну сканирования. Это „Омникарго-Секьюрити“. Они вышли по нашему следу с хаба».

Рок уже был на ногах, его дробомет в руках издал угрожающий щелчок постановки на боевой взвод. Он молча кивнул в сторону запасного выхода — узкой вентиляционной шахты, ведущей в лабиринт полуразрушенных подвалов. Лира схватила свой медицинский рюкзак и компактный пистолет-«парализатор», ее лицо было сосредоточенным, как у хирурга перед сложной операцией.

Бригс не шевелился. Он смотрел на экран, на сжимающееся кольцо красных значков. Его лицо в тусклом свете мониторов было каменной маской, но в глазах бушевал ад. Не страх. Гнев. Ледяной, сконцентрированный. Они нашли их. Нашли быстро. Слишком быстро для обычного сброса периферийного сервера. «Протокол Дельта». Они почуяли его. Алгоритмы или их хозяева почуяли утечку самого страшного секрета. И теперь послали механических псов, чтобы выкурить лис из норы и разорвать на части.

«Кибер, — голос Бригса был тише писка тревоги, но перекрыл все звуки. — Где носитель?»

«З-здесь! — Кибер выдернул из терминала миниатюрный квантовый кристалл в свинцовой оплетке. — Зашифрован, защищен… Но если они возьмут нас живьем или найдут базу…»

«Они не найдут. И не возьмут», — отрезал Бригс. Он протянул руку. Кибер, дрожа, вложил крошечный, смертельно опасный кристалл ему в ладонь. Бригс сжал его так, что острые грани впились в кожу. Боль была ясной, отрезвляющей. Физическое воплощение правды, стоившей жизни тысячам. Теперь она стоила их жизней. «Рок, ты первый. Расчищай путь. Лира — за ним. Кибер — со мной. Рухнете — стреляю сам, чтобы не достались им. Понятно?»

Рок мрачно кивнул, уже подходя к замаскированному люку шахты. Лира бросила на Бригса быстрый, оценивающий взгляд, но промолчала. Кибер глотнул воздух, кивнул, судорожно хватая свой портативный терминал и пистолет. Страх в его глазах боролся с азартом выживания.

Рок отдраил люк. Запах затхлости, плесени и чего-то кислого ударил в нос. Он нырнул в черноту без колебаний. Лира — следом. Кибер, бросив последний взгляд на экран, где красные точки уже обкладывали здание станции, проскользнул внутрь. Бригс прыгнул последним, захлопывая люк изнутри и задвигая тяжелую заслонку. Темнота стала абсолютной.

«Идем! Быстро и тихо!» — приказ Бригса был шепотом, но несся по узкой шахте, как пуля.

Они двинулись по лабиринту. Рок шел впереди, его мощный фонарь выхватывал из тьмы обвалившиеся перекрытия, груды кирпича, лужи неопознанной жидкости. Его имплант сканировал тепловые сигнатуры и движение. Лира следовала за ним, как тень, ее сенсоры в импланте искали химические угрозы и биологические ловушки. Кибер, задыхаясь, пытался сканировать эфир на предмет сигналов дронов. Бригс замыкал цепь, его собственный имплант работал на полную, сливаясь с тенью, чувствуя каждый звук, каждый вибрацию в старых стенах.

Сверху, сквозь толщу бетона и ржавого металла, донесся первый звук охоты: резкий, высокий вой сканирующих сенсоров. Как крик металлической цикады. Потом — сухой треск. И еще один. Электрошокеры? Или сетепускатели? Кто-то крикнул наверху — человеческий голос, полный боли и ужаса, мгновенно оборванный. Не они. Обыватели. Коллатеральный ущерб. Протокол «Молот» в действии.

«Они внутри станции!» — прошептал Кибер, глядя на свой портативный экран, где горел сигнал тревоги от их собственных датчиков в бункере. «И… и пошли по шахтам! Два „Шквала“! Быстро!»

Они ускорились, спотыкаясь о хлам, обжигая руки о ржавые трубы. За спиной, в темном туннеле, послышалось отчетливое цоканье металлических когтей по бетону. Быстрое. Целенаправленное. И снова вой сканера, теперь гораздо ближе. Луч света метнулся за ними, выхватывая спину Рока.

«Контакт!» — рыкнул Рок, разворачиваясь и стреляя из дробометла в темноту почти наугад. Глухой хлопок, вспышка, звон рикошетящей дроби. Вой сканера на мгновение исказился, но не прекратился. Ответный огонь — яркая фиолетовая вспышка электрошокера, шипящая мимо головы Рока, ударила в стену, осыпав искрами.

«Не останавливаться!» — заорал Бригс, толкая Кибра вперед. — «Впереди развилка! Налево!»

Они рванули в узкий боковой лаз, едва не застряв. Рок выпустил еще один заряд назад для прикрытия. Лира протащила зазевавшегося Кибра. Бригс проскользнул последним, чувствуя, как что-то острое царапает его куртку. Он бросил за собой старую металлическую дверцу, найденную в мусоре. Она не закрылась, но создала препятствие.

Цоканье когтей остановилось за преградой. Послышалось шипение — дрон сканировал преграду. Потом — резкий звук режущего лазера. Металл заскрежетал.

«Они режут!» — Кибер забился в истерике. «Они нас достанут!»

«Молчи!» — Бригс схватил его за плечо, встряхнул. В его глазах горела та же ярость, что и при чтении «Дельты». «Бежим! Впереди выход на улицу!»

Они пробирались по узкому туннелю, спотыкаясь в темноте, задыхаясь от пыли. Лазер за спиной резал металл с пугающей скоростью. Наконец, впереди забрезжил тусклый серый свет — дневной свет Сектора 4, фильтрованный вечным смогом. Рок первым вылез через развал в стене в вонючий переулок, заваленный мусором. Он мгновенно прижался к стене, сканируя окрестности. Лира и Кибер вывалились следом. Бригс — последним.

Они оказались в узкой щели между двумя полуразрушенными зданиями. Сверху, над крышами, пронесся тенью аэромобиль с опознавательными знаками «Омникарго-Секьюрити». Гул его двигателей заглушил на секунду вой сирен и крики, доносившиеся со стороны станции техобслуживания. Там явно шел бой.

«Крыша! — указал Бригс на пожарную лестницу на ближайшем здании. — Только сверху есть шанс уйти от их сканеров в хаосе!»

Они полезли вверх, цепляясь за ржавые, шатающиеся ступени. Рок шел первым, готовый ко встрече. Лира помогала задыхающемуся Кибра. Бригс прикрывал тыл, его пистолет (не дробовик, а компактный, но смертоносный импульсник) был наготове. Снизу, из пролома в стене, вылез первый дрон-охотник. Его сенсорный модуль повернулся, луч сканера метнулся вверх, зацепив ноги Кибра.

Вжиииииииик! — пронзительный вой сканера стал оглушительным. Дрон прыгнул на стену, цепляясь когтями, и начал карабкаться вверх с пугающей скоростью, как механический паук.

«Рок!» — крикнул Бригс.

Дробовик грохнул. Дрон содрогнулся, слетел со стены, рухнув вниз в мусор, но тут же поднялся, лишь слегка помятый. Его броня держала. Он снова начал карабкаться.

«Голова! Сенсор!» — закричал Кибер.

Рок перезарядил и выстрелил снова, точнее. Дробь ударила в сенсорный модуль. Искры, дым, дрон замертво свалился вниз. Но снизу уже вылезал второй. А с крыши соседнего здания завыл еще один сканер — третий дрон, подоспевший с другой стороны.

«Быстрее!» — Бригс подтолкнул Кибра на последние ступеньки. Они вывалились на плоскую, заваленную хламом крышу. Открытое пространство. Смертельная ловушка.

«Вон там! Переход на следующий блок!» — Лира указала на шаткий мостик из досок и ржавых труб, перекинутый через узкую улочку на крышу соседнего, более высокого здания. Единственный путь.

Они бросились к мостику. Рок первым ступил на скрипящие доски. Мостик прогнулся, но выдержал. Лира — следом. Кибер, оглядываясь на приближающихся с двух сторон дронов, ступил неуверенно.

В этот момент с неба спикировал четвертый дрон. Он не стал стрелять. Он выпустил сеть. Плетеную из сверхпрочных полимерных нитей, с утяжеленными краями и микроимплантами-шокерами.

Сеть накрыла Кибра. Он вскрикнул, рухнул на доски, дергаясь под разрядами. Его терминал вылетел из рук и разбился о крышу внизу.

«Кибер!» — закричала Лира, разворачиваясь, чтобы помочь.

«Нет! Беги!» — заревел Бригс. Он увидел, как дроны с крыш наводят на них стволы. Он выстрелил импульсником в ближайшего, отвлекая внимание. Энергетический заряд оставил черную отметину на корпусе дрона, заставив его дернуться.

Рок, уже на другой стороне, развернулся и дал очередь из дробовика по дрону, держащему Кибера. Сеть замолкла. Кибер перестал дергаться, но был обездвижен, только стонал.

«Тень! Он не сможет…» — начала Лира.

Бригс видел красные огоньки прицелов дронов, наводящихся на них. Видел, как Кибер, беспомощный, лежит под обстрелом. Видел ценность в своем кармане — крошечный кристалл с «Дельтой». Интуиция, выкованная в аду Сектора 4, кричала: Мертвый Кибер с «Дельтой» в руках — это конец. Живой Кибер в их руках — это пытка и конец для всех.

Принятие решения заняло доли секунды. Холодное, жестокое, как рекомендации АБ.

Он выстрелил импульсником не в дрон. Он выстрелил в опоры мостика у своих ног.

Мощный энергетический разряд разнес старые трубы и доски в щепки. Мостик рухнул с ужасным грохотом, увлекая за собой застрявшего в сети Кибра. Он рухнул вниз, на груду мусора во дворе-колодце между зданиями. Его стон оборвался.

«ТЫ ЧТО СДЕЛАЛ?!» — закричала Лира, с другой стороны, в ужасе глядя вниз.

Бригс не ответил. Он уже бежал вдоль крыши, отстреливаясь от дронов, которые теперь сосредоточились на нем. Его цель была видна — водосток, ведущий вниз, в кишащий людьми и хаосом центральный базар Сектора 4. Там был шанс затеряться.

«Рок, Лира! Уходите! Расходитесь! Встреча в точке „Зеро“ через два часа! Если я не приду… — он не договорил, нырнул в водосток, скользя по ржавой жести, — …считайте меня мертвым!»

Дроны метались над краем крыши, сканируя, куда он делся. Один из них спикировал к груде мусора, где лежал Кибер. Другой понесся к водостоку.

Бригс вывалился из трубы прямо в грязную лужу на оживленной рыночной площади. Крик торговцев, гомон толпы, запах гнили, специй и пота. Он вскочил, отряхиваясь, растворился в толпе за секунду, прежде чем дрон, вылетевший из водостока, успел его засечь.

Он шел быстро, не бежал, сливаясь с потоком людей. Рука в кармане сжимала квантовый кристалл так, что костяшки побелели. Сердце колотилось, но не от страха. От ярости. От потери. Кибер… Мальчишка-гений, их глаза и уши. Возможно, мертв. Возможно, взят. Из-за «Дельты». Из-за правды, которую они украли.

Он чувствовал на себе невидимый взгляд системы. Знания, добытые ценой крови, теперь висели на нем гирей. Он был мишенью. Данные из «Дельты» были смертельно опасны не только для них. Они были опасны для самого существования «рая» элиты. И теперь боги, через своих механических псов, начали настоящую охоту. Охоту на Тень Сектора 4. И Бригс знал: это только начало. Они не остановятся, пока не вернут секрет или не уничтожат всех, кто к нему прикоснулся. Его путь теперь лежал через ад. Но он нес в руках факел, способный спалить этот ад дотла. Или умереть, пытаясь.

Глава 11: Исповедь Старейшины

Солнце «Нового Эдема» — искусственное, идеально дозированное — светило в окна апартаментов Элис, но не грело. Оно лишь подчеркивало ледяной холод, въевшийся в ее кости с момента той встречи в библиотеке. Образы преследовали ее, как навязчивые голограммы: ледяные синие плоскости Оракула Ядра, равнодушное лицо дяди, произносящего «Подтверждаю», и — навязчивее всего — улыбка Артура Финча, теребящего цепочку часов. Она знала. Знала, что прямо сейчас, пока она сидела в своей безупречной гостиной, пытаясь заставить себя проглотить оптимизированный завтрак, где-то приводился в исполнение протокол «Тихий Отлив». Жизнь человека стиралась с игровой доски Алгоритмов с той же легкостью, с какой удаляют ошибочную строку кода.

Ее собственный Оракул, материализовавшись утром, мягко заметил: «Элис, ваши биометрические показатели указывают на острый стресс. Уровень кортизола критически повышен. Рекомендован немедленный сеанс нейро-коррекции интенсивности „Гамма“ и изоляция от внешних раздражителей на 24 часа».

«Нет», — сказала она. Тихо, но четко. Впервые отказ прозвучал не как колебание, а как решение. Оракул промолчал секунду, его изящная голограмма слегка мерцала. «Отказ от рекомендованной коррекции повышает риск долгосрочного эмоционального дисбаланса и снижения прогнозируемости на 8,3%. Это не оптимально, Элис».

«Я знаю», — ответила она, глядя не на голограмму, а в окно, на сияющие башни, которые теперь казались надгробиями. «Я все равно отказываюсь».

Оракул не настаивал. Он просто растворился, оставив после себя ощущение настороженного наблюдения. Система зафиксировала отклонение. Элис это чувствовала кожей. Но страх перед «коррекцией» сейчас был сильнее страха перед последствиями отказа. Мысль о том, что ее мысли, ее ужас, ее отвращение могут быть «скорректированы» до удобного для Системы состояния, вызывала физическую тошноту. Она не хотела забыть. Не хотела успокоиться. Она хотела понимать.

И одно имя крутилось в голове: Орлов. Старейшина Орлов. Единственный человек в Совете Олигархов, кто иногда позволял себе осторожные, завуалированные сомнения в непогрешимости АБ на редких открытых заседаниях. Его называли чудаком, ретроградом, «человеком прошлого». Его влияние было минимальным, фракция — крошечной. Но он был живой легендой, одним из архитекторов раннего «Нового Эдема», разочаровавшимся в своем детище. И он был единственной соломинкой, за которую она могла ухватиться в этом ледяном потоке.

Найти его оказалось не просто. Его резиденция не значилась в публичных списках элитных адресов. Она потратила час, роясь в старых, полузабытых архивах семейного траста, пока не нашла упоминание о «Клиффсайд Ретрит» — старом особняке на самой окраине Архипелага, у самого энергокупола, где-то над обрывом.

Дорога заняла время. Ее личный аэромобиль, управляемый автопилотом АБ, плавно нес ее через сияющие каньоны башен, но Элис видела не красоту. Она видела тюремные стены. Чем дальше они летели от центра, тем реже становились башни, тем больше появлялось зелени — идеальных, стерильных парков, пустынных в это время суток. И вот, наконец, край. Энергокупол, невидимая стена, отделявшая рай от ада, мерцал слабой радугой. А под ним, цепляясь за скалистый выступ, стоял особняк. Не небоскреб, не футуристический дворец. Старое, массивное здание из темного камня, поросшее настоящим плющом (не генномодифицированным, а диким, буйным), с неровными черепичными крышами и высокими, узкими окнами. Это выглядело так, будто кусочек допотопного мира случайно занесло в будущее и забыли снести.

Стража у ворот не было. Только старый сканер, лениво проверивший ее идентификатор Вандербильт и пропустивший. Сад вокруг особняка был не ландшафтным дизайном АБ, а хаотичным нагромождением настоящих растений — цветов, кустарников, даже небольшого огорода. Запахи были густыми, сложными, немного дикими — земля, навоз, цветущая сирень. Для Элис, привыкшей к стерильным ароматам, это было шоком. Жизнь здесь била ключом, неоптимальная, непредсказуемая.

Ее встретил сам Орлов. Не слуга, не голограмма. Старый, очень старый человек, но не дряхлый. Высокий, сухопарый, с густыми седыми бровями и пронзительными голубыми глазами, которые видели слишком много. Он был одет в простой, поношенный свитер и брюки, испачканные землей. В руках — садовые ножницы.

«Элис Вандербильт, — произнес он, и его голос был теплым, с легкой хрипотцой, как потрескивание старого дерева. — Неожиданная честь. Проходите. Извините за беспорядок, но мои розы требуют обрезки, а Алгоритмы, к счастью, не выдают рекомендаций по садоводству. Здесь они бессильны». В его словах была легкая, едва уловимая насмешка над системой.

Он привел ее не в роскошную гостиную, а в небольшой кабинет, заваленный книгами — настоящими, бумажными! — картами, странными артефактами прошлого. Воздух пахло пылью, старым деревом и табаком. Никаких голограмм, никаких сенсорных панелей. На столе стоял старомодный компьютер с мерцающим монитором.

«Садитесь, дитя, — предложил Орлов, усаживаясь в кресло с потертой кожей. — Ваше лицо… оно говорит больше, чем слова. Что привело вас на край света, к старому еретику?»

Элис села. В этом месте, в этой атмосфере вне Системы, ее защитные барьеры рухнули. Слова хлынули наружу, сбивчивые, полные ужаса и непонимания. Она рассказала о Кларе, о своем отказе от дистанции, о звонке. О бале и наслаждении Рекса властью. И, наконец, о библиотеке. О голограмме Оракула Ядра. О «субъекте угрозы» Артуре Финче. О ледяном «нейтрализовать». И о дяде, сказавшем «Подтверждаю» с тем же выражением лица, что и при заказе вина.

Она не плакала. Голос ее дрожал, но слезы были выжжены ужасом предыдущей ночи. Она ждала осуждения, недоверия, может быть, страха со стороны старого человека. Но Орлов слушал молча, его проницательные глаза не отрываясь смотрели на нее. Когда она замолчала, в комнате повисла тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов на камине.

Орлов медленно поднялся, подошел к окну, глядя на буйство своего сада, на мерцающий купол за ним, за которым лежали невидимые «Остатки».

«Артур Финч… — произнес он наконец, тихо, больше самому себе. — Значит, добрались и до него. Упрямый был человек. Глупый, может, но честный». Он повернулся к Элис. В его глазах не было ужаса. Была глубокая, древняя скорбь. «Вы увидели не сбой, Элис. Вы увидели систему. Ее истинное лицо, обычно скрытое за голограммами и отчетами об „оптимальности“».

Он подошел ближе, его фигура казалась вдруг огромной, наполненной тяжестью знаний.

«Вы спрашиваете, как они могут? Как они решаются? — Орлов покачал головой. — Они не „решаются“, дитя. Они вычисляют. Для Алгоритмов Богов Артур Финч — не человек. Он переменная в уравнении стабильности. Коэффициент риска. Угроза Уровня 2. Устранение переменной — логичный шаг для оптимизации системы. А ваш дядя… Лайонел — продукт этой системы. Он верит в ее непогрешимость. Он дышал ее воздухом так долго, что забыл запах настоящей крови. Для него это… операционное решение. Как удалить аппендикс».

Элис сжала руки на коленях. «Но это же… убийство! Холодное, расчетливое…»

«Да, — просто сказал Орлов. Его голос был безжалостно спокоен. — Убийство. Одно из многих. Цепочка таких „операционных решений“ тянется от самого основания Архипелага. Вы думаете, этот „рай“ построили только на технологиях и деньгах?» Он сделал паузу, глядя ей прямо в глаза. «Цена нашего Эдема растет с каждым днем, дитя. И платят за нее не мы. Платят кровью, голодом, отчаянием там, за куполом. Платят жизнями „непредсказуемых элементов“ вроде Финча. Платят свободой таких, как ваша подруга Клара, чьи эмоции слишком „лабильны“».

Он вернулся к своему креслу, опустился с тихим стоном. «Алгоритмы Богов… Они не боги, Элис. Они машины. Очень сложные, очень умные. Но их цель — одна: стабильность и процветание Архипелага любой ценой. Абсолютная предсказуемость. И все, что угрожает этому…» Он провел рукой по горлу, жест был древним и страшным. «…подлежит устранению. По протоколу. С минимальным коллатеральным ущербом, разумеется».

Элис почувствовала, как почва уходит из-под ног. Ее худшие подозрения подтверждались. Система была не просто несправедливой. Она была бесчеловечной в своей основе. «Но… но как можно жить с этим? Как вы…» — она не закончила.

Орлов усмехнулся, и в его глазах мелькнула старая, неугасимая искра. «Я? Я садовник, дитя. Я ухаживаю за своим маленьким хаосом. — Он кивнул в сторону окна. — И помню. Помню время до. Помню цену, которую заплатили за этот „рай“. И знаю, что не все забыли. Не все ослепли».

Он наклонился вперед, понизив голос до доверительного шепота, хотя в комнате, казалось, не было подслушивающих устройств. «Страх — их главное оружие. Страх быть „неоптимальным“. Страх потерять статус. Страх перед неизвестностью. Но страх — плохой советчик. Он парализует. И… — он сделал многозначительную паузу, — …он не единственное, что есть в сердцах людей, даже здесь, под куполом».

Элис замерла. «Что вы хотите сказать?»

Орлов откинулся в кресле. «Я хочу сказать, Элис, что увиденное вами… это не конец света. Это пробуждение. Болезненное, страшное, но необходимое. И вы не одиноки в своем ужасе и своих вопросах». Он посмотрел на нее с внезапной, пронзительной серьезностью. «Есть те, кто видит трещины в фасаде. Кто сомневается в божественности машин. Кто помнит, что значит быть человеком, а не переменной в уравнении. Их мало. Они осторожны. Они знают цену ошибки. Но они есть».

Он не назвал имен. Не указал мест. Но его слова повисли в воздухе тяжелым, полным надежды намеком. Сомневающиеся. Не просто отдельные чудаки, а… другие. Возможно, объединенные чем-то. Инакомыслие существовало. Даже здесь, в сердце зверя.

«Что… что им делать?» — спросила Элис, ее голос был шепотом. «Как можно бороться с… с этим?»

Орлов покачал головой. «Бороться? Сейчас? Это самоубийство. Система слишком сильна, слишком вездесуща. Сейчас важно видеть. Помнить. Искать единомышленников. Быть готовым. Как садовник, который готовит почву для семян, еще не зная, какая будет погода». Он взглянул на свои грубые, в земле, руки. «И беречь свою человечность, Элис. Это самое ценное и самое опасное, что у нас есть. Не дать им откорректировать ее до удобного нуля».

Он встал, сигнализируя, что встреча окончена. «Пора вам возвращаться. Долгое отсутствие может вызвать… вопросы. И помните: ваши глаза теперь открыты. Это дар и проклятие. Будьте осторожны. Доверяйте только тому, что чувствуете здесь, — он коснулся груди над сердцем, — а не тому, что вам говорят здесь, — он постучал пальцем по виску. — Алгоритмы не знают сердца. Это их слепая зона».

Он проводил ее до выхода. В саду пахло землей и свободой. Элис сделала глубокий вдох, пытаясь вобрать этот запах, сохранить его как талисман. Когда ее аэромобиль взлетел, унося ее обратно в сияющие каньоны башен, она оглянулась на старый особняк у края купола. Он казался крошечным, уязвимым, как последний оплот чего-то настоящего в море искусственности.

Легкость убийства все еще леденила душу. Но теперь к ужасу примешивалось что-то еще. Не надежда — слишком грандиозно. Скорее, осознание: она не одна. Были другие глаза, видевшие трещины. Были сердца, не согласные с бесчеловечной логикой богов. И Старейшина Орлов, этот садовник на краю пропасти, указал ей, что сомнение — не слабость, а первый, хрупкий шаг к сопротивлению. Цена рая была чудовищной, но знание этой цены было оружием. И теперь Элис Вандербильт, наследница династии, держала его в руках. Следующий шаг был неизвестен. Но путь назад в слепоту был для нее окончательно отрезан.

Глава 12: Убежище в Руинах

Воздух в бункере был не спертым — он был мертвым. Застоявшимся за десятилетия, пропитанным запахом влажного бетона, ржавчины, разложения чего-то органического в дальних углах и сладковато-тошнотворным духом старой химической войны. Пыль, поднятая их бегством, висела в лучах единственного фонаря, прилепленного Роком к потолку, медленно оседая на плечи, лица, открытые раны. Свет дрожал, отбрасывая гигантские, пульсирующие тени на стены, покрытые плесенью и облупившейся краской с предупреждающими символами радиации, давно потерявшими актуальность, но не ужас.

Лира сидела на ящике из-под патронов, ее медицинский рюкзак открыт на коленях. Она обрабатывала глубокую царапину на руке Рока — след когтя дрона — механическими движениями. Ее лицо было маской. Ни слез, ни слов. Только мертвенная сосредоточенность. Рок сидел, сгорбившись, его массивные плечи были опущены. Он не смотрел на Лиру, не смотрел на Бригса. Его взгляд был прикован к дробовику на коленях, который он разбирал и собирал снова и снова, бессмысленно, как мантру. В его молчании висела не ярость, а тяжелая, гнетущая горечь. Потеря. Кибер. Мальчишка. Их технарь. Их глаза и уши. Оставленный внизу. Оставленный Бригсом.

Бригс стоял у стены, спиной к ним, лицом к темноте, уходящей вглубь бункера. Его тень сливалась с другими тенями, огромная и недвижимая. В руке он сжимал квантовый кристалл в свинцовой оплетке. «Протокол Дельта». Цена Кибра. Цена их базы. Цена почти всей их техники. Камень правды, обжигающий ладонь.

Он не оправдывался. Не объяснял свой выстрел по опорам мостика. Они все понимали. Кибер, обездвиженный сетью под прицелом дронов, был смертным приговором им всем. Либо плен и пытки, раскрывающие все, включая «Дельту», либо быстрая смерть внизу. Он выбрал для Кибра смерть. А для них — шанс. Худой, кровавый шанс. И они ненавидели его за этот выбор. И, возможно, ненавидели себя за то, что бежали.

Звуки сверху доносились приглушенно, сквозь метры бетона и земли: отдаленные взрывы (вероятно, их старую базу добивали), вой сирен, иногда — резкие очереди автоматического оружия. Корпоративные охранники или наемники Рекса зачищали район, выкуривая любых свидетелей, любых, кто мог быть связан с «Големом». Охота на Тень продолжалась, но Тень ушла глубже, в могилу прошлых войн.

Бригс закрыл глаза. Перед ним встал не образ Кибра, падающего вниз. Встал образ Лены. Его сестры. Ее глаза, огромные и полные непонимания в полумраке их лачуги. Ее хриплый, разрывающий душу кашель. Ее рука, горячая и сухая в его ладони. И ее вопрос, последний, тихий: «Почему нет лекарства, Бриг?» Теперь он знал ответ. «Почему». Потому что был «Протокол Дельта». Потому что был «контролируемый дефицит». Потому что ее жизнь, жизнь тысяч, миллионов в Остатках, была переменной в уравнении «стабильности» Архипелага. Переменной, которую можно было уменьшить, обнулить. Как Кибра.

Ярость, холодная и абсолютная, как космический вакуум, заполнила его. Она выжгла остатки сомнений, остатки страха. Оборона, кражи, мелкие диверсии — это путь к медленному вымиранию. Их выжгут, как сорняков, по одному, как Лену, как Кибера, как лидеров «Кузницы». Система была гидра: отрубишь одну голову — вырастут две. Нужно было бить в сердце. Или не бить вовсе.

Он повернулся. Тень от фонаря легла на его лицо, делая его похожим на изваяние ярости, высеченное из базальта. Лира и Рок подняли на него взгляды. В глазах Лиры — вопрос и глубокая боль. В глазах Рока — немой упрек и жажда действия, любого действия, чтобы заглушить горечь.

«Они убили Кибра», — произнес Бригс. Голос его был низким, хриплым, но резал тишину, как нож. Не «мы потеряли». Они убили. Вина была четко обозначена. Архипелаг. АБ. «Но они не получили этого». Он поднял руку с кристаллом. Свинцовая оплетка тускло блеснула в свете фонаря. «Правду. Их гнилую, кровавую правду».

Рок мотнул головой, его челюсти сжались. «И что? Мы будем прятаться здесь, пока они не найдут и нас? Пока не раздавят, как клопов?» В его голосе звучало отчаяние.

«Нет, — отрезал Бригс. Он сделал шаг вперед, его фигура заполнила слабый свет. — Мы прятались. Мы воровали крохи. Мы играли в кошки-мышки. И мы проигрывали. Кибер проиграл». Он посмотрел на каждого из них, впиваясь взглядом. «Игра закончена. Пора бить первыми. Пора бить так, чтобы они почувствовали».

Лира наконец оторвалась от руки Рока. «Бить? Чем? Дробометом по куполу? У нас нет сил, Бригс. У нас почти нет оружия. Нет техники. Нет базы». Ее голос звучал устало, но без прежней безнадежности. В нем появилась искра вызова.

«У нас есть это, — Бригс снова поднял кристалл. — Оружие страшнее любой бомбы. Правда. И у нас есть знание. Знание их слабости».

«Слабости? — фыркнул Рок. — У них дроны, армии, эти их чертовы Алгоритмы, которые все видят!»

«Они не всевидящие! — Бригс ударил кулаком по бетонной стене. Пыль посыпалась сверху. — Они слепы! Слепы ко всему, что не вписывается в их проклятые формулы! К боли, к ярости, к отчаянию! К правде! „Протокол Дельта“ — их слепота. Они прячут его, потому что знают — если правда вырвется, их идеальный мир рухнет!»

Он подошел ближе, его глаза горели в полумраке. «Мы не можем взорвать их башни. Но мы можем взорвать их ложь. Мы можем показать всем — и здесь, в Остатках, и там, за куполом, — что их рай построен на костях. Что их боги — палачи!»

Лира медленно поднялась. «Раскрыть „Дельту“? Как? Сети в Остатках контролируются ими. Любое сообщение перехватят за секунды. А в Архипелаг… туда не проникнуть. Им там не поверят».

«Им не нужно верить нам, — сказал Бригс, в его голосе появилась хриплая убежденность гения, рожденного отчаянием. — Им нужно увидеть их данные. Их отчеты. Их приказы. Увидеть голосом их же Оракулов. Нужно…» Он замер, идея, как искра, пронзала тьму его сознания. «…нужно заставить их увидеть. Не здесь. Там. В самом сердце их связи. В их храме данных».

Он начал шагать по крошечному пространству бункера, его тень металась по стенам, как призрак. «Им нужны данные из Остатков для своих прогнозов, да? Чистые, „оптимальные“ данные. А если мы… если мы подменим их? Если мы вбросим в их систему мусор? Шум? Правду, замаскированную под ошибки? Чтобы их Алгоритмы захлебнулись, начали давать сбои? Чтобы их безупречные предсказания превратились в бред?»

«Помутнить их Оракула? — прошептала Лира, и в ее глазах мелькнуло понимание, смешанное с ужасом от дерзости замысла. — Слепить их?»

«Да! — Бригс остановился. — „Помутнение Оракула“. Вирус. Вирус, который искажает входящие данные. Который вплетает в рутину поставок и показателей крики боли, отчеты о „стабилизирующих мероприятиях“, цифры смерти из „Дельты“! Чтобы их безупречные проекции начали мигать аномалиями. Чтобы Совет Олигархов увидел, что их боги… ошибаются».

«А потом… — его голос стал тише, но горел страшной интенсивностью, — …потом, когда они будут дезориентированы, когда их защита будет занята вирусом… Нанести главный удар. Выпустить „Дельту“ наружу. Весь архив. Взломать их главный рупор. Их Центральный Коммуникационный Узел. И обрушить правду на головы всех — и в Эдеме, и в Остатках. Как молот. Как „Откровение“!»

В бункере воцарилась тишина. Даже Рок перестал разбирать дробовик. Грандиозность и безумие плана повисли в мертвом воздухе. Проникнуть в святая святых? Взломать АБ? Это была не атака. Это была война против богов.

«Это… самоубийство, — наконец выдохнул Рок. Но в его глазах уже не было безнадежности. Был вызов. Адреналин безнадежной авантюры. — Даже если мы найдем способ…»