Бесплатный фрагмент - Акмонай. Подземный форт

Как небо озарить, не знающее дня?

Как разодрать завесу ночи,

Тягучей, как смола, кромешной, без огня

Светил, глядящих людям в очи?

Как небо озарить, не знающее дня?

Шарль Бодлер «Непоправимое»

Эти стихи о том, как лежат на земле камни,

простые камни, половина которых не видит солнца,

простые камни серого цвета, простые камни,

— камни без эпитафий.

Камни, принимающие нашу поступь, белые под солнцем,

а ночью камни подобны крупным глазам рыбы,

камни, перемалывающие нашу поступь,

— вечные жернова вечного хлеба.

Камни, принимающие нашу поступь,

словно черная вода — серые камни…

Камни, на которых напишут: «свобода».

Камни, которыми однажды вымостят дорогу.

Иосиф Бродский «Камни на земле» 1959 г.

Глава 1 Горящий рубеж

Страшный грохот сотрясает стены дота… и рвет слух в клочья, заставляя все внутренности гудеть как от удара огромного колокола. Где-то сыплется камень. Сержант Гаврила Заболотный, поднимаясь и отряхиваясь, вновь припадает к гашетке крупнокалиберного пулемета, ловя в планке прицела наступающую немецкую пехоту. Акмонайские позиции 51 армии Крымского фронта изо всех сил сдерживают мощнейший натиск дивизий врага… Уже в первые майские дни контрнаступления немцев, становится трудно что-либо разобрать. Широко раскинувшаяся, бескрайняя крымская степь превращается в пепелище густого черного дыма, где все формы и очертания словно пропадают в бездонную пропасть…

Ураган из беспристанных авианалетов и сокрушительных ударов тяжелой артиллерии сносит почти все укрепления Красной Армии, полыхающие огромным костром в весеннем степном просторе. Зловещими темными металлическими тучами в вышине майского неба висят немецкие самолеты, расчерчивая воздух под облаками черными крестами фюзеляжей. Земля дико содрогается и горит. Кажется, разверзлась сама Преисподняя…

Полным ходом идет стратегическая операция Вермахта под кодовым названием «Охота на дроф». 8-й авиакорпус Рихтгофена перепахивает тоннами смертоносного тротила, словно вырвавшееся чудовище из древнегерманских мифов, все пространство Восточно-крымского полуострова от Акмонайского перешейка до Керчи…

Кровь и огонь, плавящееся Железо и смерчи вздыбленной земли — такой становится реальность, — беснующимся штормом адского пламени. Кажется, что ничего живого остаться уже просто не может.

Линия Акмонайских дотов пытается остановить натиск превосходящих сил противника. Но все плотней утопает в зареве разрывов…

Сержант Заболотин меняет ленту и оглядывается вокруг. Двое убитых и трое раненых лежат на бетонном полу. По бокам, лейтенант и рядовой держат соседние круговые амбразуры… Пол качается от сумасшедших разрывов, как палуба корабля. Все происходящее плывет как в чужом мутном сне…

— Как они прорвались? — выкрикивает сержант, давая длинную очередь по ползущей темным приливом пехоте, — мы же наступали!

— А хрен его знает… — откликается лейтенант, вытирая пот и копоть с лица, — я сам ничего понять не могу! Три армии пошли на взлом немецкой обороны, а это немало! И все в один миг в тартарары полетело… Теперь сами отбиваемся!

— Значит обхитрил нас фриц, — выдыхает Заболотин, передвигая ствол круто вправо, почти во фланг, — и очень даже не слабо… Наш командующий Козлов опять ни с чем остался…. Уже второй раз! Менять его надо.

— Потом разбираться будем, что к чему, — хмуро произносит лейтенант, — сейчас нам нужно рубеже удержать и фашистов назад отбросить. А там, глядишь, и дальше в наступление пойдем!

— Что- то я сомневаюсь насчет скорого перелома и нашего наступления! Исходя из мощи удара немцев, обилию техники и живой силы. Все очень серьезно. Потери у нас огромные, тут аналитиком не надо быть, достаточно вокруг оглянуться! Мы их конечно тоже хорошо месим, но перевес несопоставим… Там вон на горизонте, просто горная лавина из брони и огня несется! И сверху бомбы сыпятся, как майский дождь. Может наша бетонка и выдержит…

— Ничего! Выстоим! Стены надежные, боезапаса хватит. Хоть год можно сидеть… Но, до этого не дойдет. Сейчас мы им прыть-то поубавим! — лейтенант жмет на спуск, и пулемет в его руках бьется огнедышащим зверем, — полезли опять, как саранча! И откуда их столько в Германии расплодилось? Твари! Отведайте красного огонька! Все здесь поляжете…

— Главное штурмовые группы с огнеметчиками близко не подпускать, — говорит Заболотин, — а то зажарят нас живьем, как пирожки в бабушкиной печке!

Сверху неожиданно раздается оглушительный режущий вой сирены самолета. По крыше дробью стучат пули…

— «Штука» («Юнкерс») пикирует, — зло сплевывает лейтенант, — из пулеметов по окопам сечет… и по нам зацепило!

— У нас башня крепкая, надо постараться, чтоб пробить! А вот пехоте в окопах сейчас не сладко…

Как в подтверждение его слов, тяжело ухает взрыв авиабомбы, сотрясая стены дота.

— Как в «полуторке» на ухабах трясемся, — натянуто улыбается лейтенант, — до печенок продирает! Сколько ж у них бомб, когда кончатся? Сутки не прекращается…

Неожиданно в двери врывается солдат в опаленной изорванной гимнастерке.

— Товарищ лейтенант! Танки в тылу! Нас окружают…

— Вашу мать! Как они проскочили мимо нас? Возьми пулемет, держи пехоту на дистанции! Они залегли, не давай подняться! Сержант, за мной!

Лейтенант бросается к ящику в углу, открывает, набирает в подсумки гранаты.

— Сейчас посмотрим, что там творится! Гаврила, набирай игрушки и пошли!

Сержант, также вооружившись гранатами, ныряет в темный дверной проем вслед за командиром.

Снаружи все напоминает гигантскую печь — воздух раскален до предела… Дышать трудно из стелящейся везде едкой гари и пороховых газов. Всюду вспыхивают разрывы снарядов и бомб, свинцовыми стаями пронзительно свистят пули. Один неверный шаг может оказаться роковым.

К удивлению вышедших из дота красноармейцев, окопов как таковых уже нет. Все перепахано в безобразные хаотические ямы, из которых как сломанные ребра, торчат бревна и искореженные железные остатки техники и оружия, и где вперемешку с землей, дымятся окровавленные трупы солдат… В отдельных очагах вспыхивает выстрелами упорное сопротивление. В целом, взору предстает причудливо изорванное обугленное черное поле, затянутое сизой дымкой сгоревшего пороха….

— Ну и дела, — восклицает сержант, соскальзывая в глубокую рытвину, — всего час назад все было по-другому! Позиции как надо. Сейчас просто мутная каша какая-то…

— Все в порядке! В каком-то смысле это нам даже на руку, — задумчиво говорит лейтенант, внимательно разглядывая разрушения, — противник потеряется и увязнет здесь, если с умом подойти.

Рядом раздается взрыв, осыпая красноармейцев землей. Осколки свистят над головой.

— Фриц никак не угомонится! Не на шутку разошелся, — произносит Заболотин, осматривая автомат и подсумки с гранами, — где танки?

— Вон там слева, идут как на параде, шесть штук насчитал. Сейчас по той траншее подберемся ближе и запалим, хотя бы часть…

— Наша пехота тоже зашевелилась, похоже бронебойщики уже бьют!

— Вот и хорошо! Надо тылы дотов прикрыть, а то в кольце окажемся… Тогда туго придется. Давай за мной, берем вон те два крайних. Сначала под гусеницу, потом мотор… А дальше экипаж добиваем! Сильно не высовывайся, все, пошли!

— Есть! Сработаем как надо…

— Смотри, три наших дота с правого фланга разворотило! Дым клубами валит, все выжгло…

— Да, ребята наши… Все в пепел превратились! Сейчас черным дымом к небу летят… Эх, как же так получается? Был человек и все, ничего не осталось…

— Ничего, наша еще возьмет! Сейчас мы этим гадам фашистским устроим кадриль. Покружим так, что мало не покажется!

Лейтенант проворно, как ящерица, скользит по изрытому грунту, выбрав направление, и скрытый в дыму, подползает близко к одному из танков, и выждав момент, резко бросает гранату… Стальной монстр, вздрогнув на месте от неожиданного взрыва, замирает, и начинает крутиться на месте, разматывая разорванную гусеницу. Еще две гранаты летят в корпус… Танк вспыхивает и коптит густым черным факелом. Из люка башни появляется темная фигура танкиста, выпрыгивает, потом еще одна…

Лейтенант вскидывает автомат и быстро срезает весь экипаж, одного за другим. Поворачивается, чтобы осмотреться, хочет что-то сказать… Но пулеметная очередь откуда-то из плотного дымового тумана распарывает лейтенанту грудь и бросает на бруствер… Он медленно оседает с удивленно остекленевшим взглядом вниз.

— Черт! Сволочи… — кричит сержант, — стремительно бросаясь к соседнему танку, — сейчас я вас поджарю!

Заболотин поспешно кидает гранату, и та, ударившись о корпус, отскакивает, и взрывается в стороне, лишь окатив стальную машину фонтаном темной земли. Танк разворачивает башню… Стреляет по одному из дотов. Взрыв разносит укрепление у входа. Над головой Заболотина секут пули. Он проползает вперед, метает вторую гранату. Она разрывается у корпуса, не причинив серьезных повреждений. Бронированный монстр упрямо движется вперед.

Сержант перекатившись, готовит третью гранату, но вдруг танк вспыхивает…. Кто-то из пехотинцев поджигает его бутылкой горючей смеси. Заболотин поднимает свой ППШ-а, беря на мушку выходящий откинувшийся люк…

Но тут сильный взрыв отбрасывает его в сторону… Неизвестно насколько, он теряет сознание, а когда приходит в себя, видит, что из его дота вырывается неистовое пламя. Над головой с оглушающим ревом проходит звено немецких самолетов, сбрасывая свой смертоносный груз дальше на еще сопротивляющиеся позиции. Земля содрогается до основания, и кажется, проломится и увлечет вниз все что есть, как водный поток. Толчки от взрывов подбрасывают все в воздух как мяч… Верх и низ смешиваются. Реальность лопается и куда-то утекает, превращается в какую-то вязкую муть несвязных обрывков…

Сержант уже не понимает, жив он или мертв… Все знакомое окружающее трескается и исчезает. Из чумного забытия его выводит бодрый голос, прорвавшийся сквозь безумную завесу, появившегося вдруг из порохового смога офицера:

— Жив, браток? Вставай и ходу! Быстро…

Заболотин выкарабкивается из под завала земли и обломков укреплений, поднимается и осматривается. Перед ним стоит высокий, подтянутый пехотный капитан с пистолетом в руке, за ним около трех десятков красноармейцев разных родов войск. Видны нашивки артиллеристов, связистов, пехотинцев и танкистов.

— Куда? — хрипло выдавливает сержант, — оборону держать надо!

— Да нет уже обороны! Фашисты прорвались и уже ушли вперед… — с горечью произносит капитан, — Мы последние, кто остался на этом участке. Остальные все в земле лежат.

— Доты наши… — сипло вытягивает из себя Заболотин, — они еще сражаются! Мы можем сдержать…

— Нет больше твоих дотов сержант, — сочувственно произносит капитан, — все кострами горят… Со всеми, кто там был!

— Как же так? Там все наши…

— Не раскисай! Мы должны фрицам еще показать, кто здесь хозяин… Есть мысли! Пошли с нами, а то сгоришь тут живым факелом под бомбежкой. Я — капитан Васинев Михаил Федорович, собираю всех, кто уцелел, чтобы продолжить борьбу.

— Куда идти то? Горит все кругом!

— Все, да не все! — лукаво усмехается капитан, — есть тут одно местечко, о котором фрицы не догадываются, которой ни огонь, не возьмет, ни бомбы… Вот мы ему сюрприз и организуем.

— Да тут же степь голимая… Все открыто, как не сельхоз выставке!

— Это только с виду, а внутри очень даже интересно… Так что, давай, шевелись сержант, если еще повоевать хочешь и отомстить за всех товарищей наших!

— Хочу! Я этим нацистским собакам глотку рвать буду! За всех… за наше подразделение. Я что, один остался?

— Может и так! Ну все, пошли, а то фашисты засекут…

Красноармейцы, где бегом, где ползком, двигаются под обстрелом, к берегу моря, в сторону от горящих позиций. Достигают глубокого оврага и соскальзывают вниз… Там перед ними открываются едва заметные темные дыры подземных проходов.

— Что это? — спрашивает Заболотин, — пещеры что ли?

— Каменоломни Акмонайские — отвечает капитан, — здесь укроемся и подумаем, как дальше фрица бить!

— Чудно! Катакомбы… я о них слыхал немного. Как-то не по правилам. Кто ж под землей воюет? Там же ни света, ни маневра… Темень, сырость и ходы запутанные.

— Это То, чего фашисты не ожидают, смекаешь? Ты на позициях тоже весь в камне сидел, и ничего? А тут, почитай сооружение побольше будет… в десятки, если не сотни раз! Целый форт или крепость готовая! Здесь таких дел наворотить можно, фриц ахнет предсмертным криком! Если еще разбитые части собрать в единый кулак! Так что тевтонцам скоро явно не поздоровиться…

— Да, но… Там же нет ничего! Ни коммуникаций, ни продуктов, ни боеприпасов, ни элементарных условий быта. Что это за крепость? Дикие неизученные заброшенные пещеры! Мы там долго не протянем.

— А мы и не собираемся там засиживаться! Обстановка прояснится, фронт стабилизируется и погоним немчуру назад! Так что вперед и с песней, под землю, товарищи!

Солдаты осторожно пробираются в лазы, уходящие глубоко вниз… во мрак подземелья. С первых же метров их обдает чужим затхлым запахом и непривычным остро пронизывающим холодом. Ступать приходится осторожно, из-за обилия рассыпанных острых обломков камней под ногами…

Капитан Васинев и еще два бойца зажигают фонарики. Бледные, дрожащие лучи слабо пробивают густой смолянистый мрак, трепетно ощупывают причудливо изломанные стены с желтоватым отливом…

Кажется, что сейчас в бескрайней липкой тьме пробудится какое-то ужасное разъяренное чудовище… Ледяное, затаившееся Безмолвие погружает в совсем другой, нечеловеческий мир, словно они переступили роковую запретную Черту…

Перед взором сразу открывается паутина каменных ходов, ставя в тупик… Куда идти? Где нужная тропа? Из десятка ошибочных вариантов, спасительным может быть только один.

Капитан внимательно осматривает потолок и стены, словно что-то соображая… Потом дает сигнал и аккуратно ступает дальше. Вдруг как гром небесный из темноты раздается гулкий протяжный голос с акцентом:

— Стой! Кто идет?

— Свои, полегче…

— Пароль? — чуть насмешливо, с нотками превосходства гремит таинственный голос.

— Какой к херам собачьим пароль? — вскипает Васинев, — Мы прямо из пекла, из под бомбежки, чудом уцелели! Очумели вы тут что ли? Кто здесь?

— Кто надо… Эээ, какой невежливый!

— Отвечай ты! А то мы…

— Тихо! Я знаю, что наверху творится, поэтому и спрашиваю, кто вы? Нам диверсанты не нужны! Если что, вы все на мушке, враз положим, ахнуть не успеете!

— Ого! Герои… Своих стрелять будете? Не передергиваешь, солдат?

— Надо разобраться, кто свои, а кто нет. Оружие на землю, все к стене!

Капитан отступает назад, плавно опуская руку к кобуре… В темноте клацает затвор.

— Это не разговор, нам нужно прояснить ситуацию, — тянет время Васинев, — а палить в друг друга мы всегда успеем.

— Погоди, Гия… — раздается с другой стороны звонкий мелодичный женский голос, — я его знаю! Он из нашей 224-й дивизии, капитан Васинев, все в порядке, это наши.

— Уверена?

— Еще бы! Он к нам в часть приезжал, я помню…

— Ну тогда, милости просим, гости дорогие! — из смоляной темноты выплывает статная фигура грузина в военной форме, — значит, будет пополнение.

— Вы кто? — спрашивает Васинев, — как здесь очутились?

— Да так же как и вы, товарищ капитан, — отвечает солдат, опуская винтовку, нашли военную пристань в том хаосе, что наверху творится! Рядовой Гия Рикадзе!

— А ты, красавица?

Призрачный свет фонарей вырывает из черноты подземелья хрупкую изящную женскую фигуру, словно прекрасную фею из мрачной сказки…

— Что тут делаешь?

— Полевой госпиталь, товарищ капитан! — бодро отвечает молодая девушка, — Левицкая Елена, у нас тут десятки раненых скрыты от фашистских бомб… А джигиты из грузинской части из защищают!

— Понятно — улыбается капитан, — а кто же тогда главный джигит?

— Я! — гулко раздается голос из конца тоннеля, — Джано Гегелашвили, старший лейтенант…

Из мрака вырастает человек крепкого сложения, заросший, с пробивающейся клочками бородой, в офицерской шинели.

— Мы тут уже не одни сутки сидим… Здесь был склад и госпиталь, тыловой объект, еще до наступления, а когда нашу часть разбили, мы вышли из окружения и здесь заняли оборону. Больше некуда было пробиться, степь ровная кругом. А бежать и отступать мы не стали. Это не наше…

— Сколько вас? — спрашивает Васинев, довольно улыбаясь, — и как с оружием?

— 263 солдата и медсанчасть, которая здесь была, сейчас в составе 8 сотрудников. Еще раненые около сотни. Оружия пока хватает, есть… Но только стрелковое, минометов и пушек нет.

— И нас 34 — добавляет капитан, — вполне можно немцам праздник испортить! Что ж, будем воевать вместе! А ты, красна девица, главврач, или заместитель подземной клиники? Уж очень бойкая, я смотрю…

— Медсестра я… — отвечает Левицкая, — врачи погибли и большая часть медперсонала тоже. Но я, да… теперь главная! Пришлось стать.

— Вот и отлично! Значит хорошо мы заглянули сюда, я прямо как чувствовал… Теперь погуляем!

— А больше и некуда здесь заглядывать, — улыбается Гегелашвили, — на десятки километров степь кругом, а там верная смерть!

— И как вы тут? — спрашивает Заболотин, — не заблудились в галереях этих бескрайних? Фашист не беспокоит?

— Нет! Обживаемся потихоньку, — отвечает Гия Рикадзе, — у нас целая система охранная, на случай проникновения. Кто сунется — пожалеет…

— Место надежное, пока, — добавляет старший лейтенант, — обустраиваемся как можем, чтобы было подобие крепости.

— Я об этом и думал, когда сюда шел, — говорит Васинев, — полагал одни будем, а тут такой подарок судьбы!

— Судьба — дама капризная, — улыбается Гегелашвили, — она как этот подземный лабиринт, чуть свернул не туда, и из мрака уже не выберешься! С ней надо быть начеку…

— В нашей ситуации, это лучшее, что может быть, — озирается вокруг капитан, — а там посмотрим.

— Да нам всем повезло, — констатирует Левицкая, — мы живы и продолжаем борьбу! Еще послужим Родине.

— Родина — это святое! Это выше нашей жизни, — подхватывает Гегелашвили, — и мы сделаем все, чтобы ее защитить от лютого фашистского зверя!

— Выходит у нас теперь подземный фронт? — восклицает Заболотин, — чего только не бывает!

— Какая разница — воздушный, морской или подземный, — воодушевленно говорит капитан, — лишь бы фашистов бить с исключительной силой! А все остальное не важно.

— Это мы и будем делать здесь! У нас тут особое пространство открывается, — улыбается в бороду старший лейтенант, — непредсказуемое не для кого! Добро пожаловать к богам Аида, друзья!

Глава 2. Путь под землю…

— Ну, что? Показывай свои владения, грузинский Царь! — улыбается капитан Васинев, — насколько они громадные и какие у тебя тут хранятся сокровища и секреты…

Уже на следующий день командиры стоят с факелами, на выступе скалы одного из больших подземных залов, от которого в разные стороны замысловато разбегаются мрачные тоннели…

— В принципе все просто. Начнем отсюда, — Гегелашвили плавным взмахом руки описывает огненную дугу, освещая пространство, — это своего рода Центр… Здесь недалеко наш штаб, ты его видел. Рядом по периметру — казармы. Эти каменоломни вытянуты вдоль берега моря на десяток километров точно! Найти нас в этих запутанных лабиринтах — нужно очень постараться!

Офицеры спускаются ниже и идут по узким коридорам, когда приходится пригибаться, а иногда и чуть ли не ползти, а где путь пролегает через огромные величественные залы, напоминающие античные храмы.

— Удивительное место, — мечтательно произносит Джано, — камень желтовато-белый, словно море Света внезапно застыло… И Время остановилось! Вот они все набегающие волны читаются! Или чьи-то Чувства, расцветающие, невысказанные, или Мысли тайные, сокровенные…. Камень много в себе хранит. Если всмотреться в него, понять его суть, его характер… Откроется что-то совершенно особенное! Все вокруг нас Живое!

— Да ты, поэт Джано! В брошенных штольнях красоту мироздания найти… Тут особый взгляд нужен.

— Поэзия окрыляет человека, несет над Пропастью бед и лишений. Сохраняет в себе лучшее, что есть в людях. Мы умираем, а стихи остаются, живут и читаются веками. В ней есть мощный заряд бессмертия.

Может когда и мы сгинем во мраке времен, кто-то прочитает поэтические строки, которые мы после себя оставим на этих стенах…

— Нам погибать нельзя. Наш долг — фрица победить и потом еще страну заново отстраивать. Детей растить. Воспитывать, таких славных джигитов, как ты! Смелых, сильных и любящих искусство!

— На войне смерть не выбирает, кому жить, кому срок пришел. Можно адскую мясорубку пройти и не царапины, а потом шальной осколок и все! Судьба наша в потемках прописана.

— От нас тоже много зависит! От нашего выбора и нашей воли. Человек — создание противоречивое, занятное и интересное. Есть в нас сила, которая выше всего, что вокруг нас — и стихий, и законов, и скрытых механизмов жизни. Только дремлет она глубоко… Найти ее надо и дать ей взойти, как Солнцу! И тогда нам все нипочем.

— Может быть… Но мне кажется, над нами что-то стоит. Великое и Могучее… Которое нам помогает или наказывает. Это не бог церковников, что-то кардинально другое, ближе к нам, и Природе! И мы не всегда можем Это понять. Но оно всегда очень близко… Только руку протяни.

— Если бы все было так просто! Увы, человеку приходится прокладывать свою дорогу потом и кровью, во все времена.

Похоже, одиноки мы во Вселенной, на самом деле… И только на самих себя и надо полагаться! А не взывать к бесплотным химерам, как это регулярно делает часть человечества. У нас свой Путь…

— Может он у нас один? У всех живущих и не живущих? Все мы — одна нарисованная кем-то однажды Картина. И другой не будет… Осторожно, здесь потолок низкий и тоннель сужается!

— Я заметил тут потолки почти все косые под углом вниз идут… Что это?

— Да, к северу вниз! И по-другому никак.

— Это что, специфика камнерезчиков или культ какой-то древний?

— Нет, — улыбается Гегелашвили, — хитрость работавших каменоломщиков. Так конденсат стекает… Дополнительный источник воды.

— Кстати, с водой то, как дела обстоят? Хватает?

— Да, с этим порядок. Три колодца нашли в глубине. Чистые, хорошие, пить можно. Вода — это Жизнь! Еды не будет — протянем. А вот без воды никак. Сразу смерть!

— Ну а с пищей как?

— Не ресторан конечно, но терпимо. Паек урезали, самое необходимое, на пару недель хватит, а там посмотрим. Я уже говорил, склады здесь были, вот тут, мимо проходили. Но в них в основном обмундирование и канцелярия. Зато каждый теперь может в новой форме щеголять, хоть каждый день… Кроме этого для нас почти ничего полезного. Ни продуктов, ни оружия, ни патронов. Артиллерийские снаряды есть, разного калибра, но без пушек от них мало толку. Только как взрывчатка, и порох для розжига и освещения. Жаль, фонарей там нет… Это сейчас предмет первой необходимости.

— А как с линией обороны?

— Здесь мы постарались. Входов-выходов из этих каменоломен много. Лишние мы замуровали. Оставили три основных в разных направлениях, и пять секретных лазов. Сделали НП (наблюдательные пункты) — прорезали щели во все стороны света. На входах, на расстоянии 15—20 метров оборудовали пулеметные посты. По два пулемета от центра под углом, весь коридор как на ладони — вся площадь простреливается до каждой ямки, не скрыться! Дежурит по 7 человек, с гранатами и винтовками дополнительно. Рядом находится резервных взвод для быстрого реагирования. Скоро у входов еще мины поставим. Если фашист сунется, мало не покажется! Казармы располагаются недалеко, по тревоге они сразу прибудут на место боя.

— Да, у вас тут уже подземная цитадель. Настоящая крепость, незаметная и грозная. Лихо вы поработали!

— А что тут мудрить? Сама Природа постаралась… Камень сам нас защищает. Только добавить нужные штрихи на живописное полотно… и получается законченное произведение!

— Холодно здесь. Я поначалу и не понял, когда твои бойцы нам шинели принесли. Думал, так привыкну, после нестерпимой жары наверху — свежо, прохладно, нормально! Ан нет, и в шинели стужа подземная пробирает! Не согреться…

— Да, здесь не Кутаиси, город цветения роз… Наверху все плавится от солнца, а у нас как на северном полюсе. Вы костры жгите, мы натаскали различного хлама с поверхности, то, что может гореть, еще в первый день… Пока хватает. Наверх сейчас без лишней надобности лучше не выходить — это уже территория немцев, могут засечь…

— Вот я об этом и хотел поговорить. Я так понимаю, фрицы не знают и не догадываются что мы здесь. Они заняты боями на новой линии фронта. Им сейчас не до нас. Шарить, по пещерам и ямам смысла нет.

Мы можем тихо отсидеться до прихода своих, а можем и нанести очень интересный визит заморским гоблинам и помочь нашим на фронте. Ударить с тыла. Что скажешь, лейтенант?

— Я тоже об этом думал. Изучал обстановку. Но наверху полный хаос был. Сейчас относительное затишье… И самое время этим фашистским шакалам сюрприз устроить! Да так, чтоб содрогнулись, как от небесного грома!

— Вот и отлично! У меня есть карта, я проанализировал, где немцы могут разместить свое военных объекты, исходя из сложившейся обстановки. И мои разведчики во главе с сержантом Заболотиным уже сходили на прогулку. Недалеко стоит артиллерийская батарея. Особой охраны нет. Просто воинская часть. Тыл, полевые сырые условия, окопы наспех. Очень аппетитный кусочек. Такое пропускать нельзя.

— А я был уверен, вы все отдыхали с дороги, а вы вон значит как…

— Некогда отдыхать, Джано! После Победы отдохнем, за все эти дни.

— Значит, цель определена? Будем прорабатывать детали операции?

— Один из возможных вариантов. Еще раз все проверим. И пока эти пушки ближе к передовой не укатили, мы их приведем в полную негодность… И пусть гансы ломают голову, что это было!

— Хорошо если бы они не поняли, откуда мы появились. У нас будет преимущество для дальнейших сражений. Здесь вся логика военных действий рушится!

— Это точно. Солдаты- невидимки, встающие из под земли… Они будут думать, что это десант — море близко. Им и в голову не придет, что у них под ногами кто-то может быть. Это в их здравый практичный немецкий ум никак не вписывается! А мы будем их трепать еженощно…

— Они у нас лезгинку под огнем танцевать будут! Мы их научим. Это им не бравый марш по городам Европы. Здесь другая земля…

— Да, тут покоряться насилию никто не будет! И терпеть произвол и преступления тоже…. У нас, если надо, и камни стрелять будут. А это что?

— Радиостанция! Пойдем покажу….

— Ого! «Север-бис», достаточно мощная, «Северок» наш ненаглядный, серьезная у вас машинка! Значит и связь есть?

— Если бы! — вздыхает Гегелашвили, — пытаемся установить, но пока безрезультатно. А рация от разведчиков досталась. Наша полевая здесь не берет. Их подразделение погибло, а имущество к нам перешло, по наследству..

Командиры входят в небольшое помещение, занавешанное брезентом, где на «столе» из ящиков, стоит портативная радиостанция. Около нее, в свете факела, как монах в келье, согнувшись, в наушниках сидит солдат, не сразу замечающий вошедших. Он поднимает голову, вглядывается и быстро вскакивает, вытянувшись по струнке.

— Здравия желаю, товарищ старший лейтенант….вах… извините и товарищ капитан! Радиопост выполняет свои обязанности согласно распорядку!

— Вольно! Как звать? — спрашивает Васинев, — неплохо тут у тебя, уютно.

— Старший сержант Реваз Гигаури, радист, начальник подземной радиостанции Акмонайского рубежа обороны.

— Как дела Реваз? — улыбается Гегелашвили, — что-то нащупал?

— Не знаю как сказать, — вздыхает Реваз, — в эфире много всего, но то, что нам нужно, ускользает как призрак… Сквозь немецкую брехню обрывки наших передач прорываются, но очень смутные и короткие, и все сообщения не нам. Сигнал хороший, мы антенну наружу вывели. Выходим в строго отведенные периоды времени, и быстро, чтоб фашисты не запеленговали.

— Нас слышат? — спрашивает капитан, — вы передали где мы?

— Да, нас слышат. Но никто не откликается… Мы в тылу противника, неизвестно насколько глубоко. Когда я говорю про Акмонай, все сразу затихает… Возможно сменили шифры и нас могут принять за диверсионную радиоигру немцев. У них это дело хорошо налажено.

— То есть на наши позывные может вообще никто не ответит? — хмурится старший лейтенант, — и мы останемся в полной изоляции?

— Вполне… В той кутерьме, которая сейчас творится, я думаю, мы не одни оказались в такой ситуации. По логике, таких групп как наша, должно быть много, кто где успел закрепиться.

— Отсутствие связи серьезно ослабляет наше положение, — задумчиво произносит Васинев, — но не критически. Мы и в автономном режиме справимся! Не дадим фрицу покоя… А что вообще звучит в эфире? Ты можешь обрисовать обстановку на фронте, проанализировать ситуацию, исходя из услышанных сообщений?

— Я полагаю, что фронт отодвинулся еще дальше к Турецкому валу, если не к самой Керчи… Дела, как мне кажется, плохи.

— Откуда такие выводы, Реваз? — спрашивает Гегелашвили, — есть основания?

— Да. Первое. Эфир почти полностью забит немецкой речью в радиусе действия нашей станции. А это десятки километров как минимум. Немецкий я не знаю, но проскальзывают в сообщениях названия населенных пунктов, которые уже далеко от нас. Второе. Наши пробивающиеся обрывочные передачи говорят только об отступлении и оставлении позиций. Либо об отсутствии связи между штабами, когда кто-то, как мы, пытается доложить, что попал в окружение. Слаженности действий, координации в управлении войсками я в этой кутерьме не вижу. В целом картина невеселая.

— Неужели фашисты так далеко прорвались? — вздыхает капитан, — еще вчера казалось, что все под боком, прорыв фронта досадная случайность, и мы возобновим наступление!

— Ничего! Все стабилизируется, — говорит старший лейтенант, — Если они и дошли до Турецкого вала, им его не одолеть. Они в марте только у одного русла речки увязли со своими танками, наши саперы славно постарались! Разделали эту знаменитую 22-ю танковую дивизию сначала ураганом артиллерии, а потом и наши танки подошли и дело довершили! А у вала Турецкого — противотанковый ров огромный и укрепления нормальные. Сейчас они выдохнутся по всей степи, а потом мы по ним ударим с двух сторон — и с фронта, и с тыла, все группы и отряды, подобные нам… Вот тогда эти шакалы запоют похоронные песни!

— Как-то все неопределенно складывается, — говорит Васинев, — нужна разведка и серьезная, связь с местным населением. Будем работать… У нас с апреля все в каком-то тумане плавает. И разведонесения, и аналитика, и решения командования, и расположение войск. Просто наваждение…

— Все привидения тают, рано или поздно, — проникновенно тихо произносит Гегелашвили, — всякий туман рассеивается, после любой самой мрачной ночи, наступает прекрасный рассвет… Наше солнце взойдет, и уже скоро, я уверен!

— Ничего просто так не происходит в этом мире, — задумчиво говорит капитан, — чтобы взошло Солнце и сохранилась Жизнь, кому-то надо сильно постараться. В данном случае, мы тоже к этому причастны. Хорошо бы обнаружить группы, такие как наша и объединится, создать целую Сеть в тылу врага, чтобы земля у него горела под ногами, буквально…

— Идея заманчивая, — подхватывает Гигаури, — но все так разбросаны и неизвестно кто в каком положении оказался!

— Если не терять голову, — говорит старший лейтенант, — в любой ситуации можно нанести урон противнику! Каждый выстрел в тылу дорого стоит! Мы всех соберем!

— И все-таки нужно попытаться установить связь с армией, — размышляет Васинев, — если не через радиоэфир, то разведкой, посыльными. Подумаем, как это сделать. Будем использовать в нашей подземной борьбе все что можно.

— Да! Создадим здесь небывалую воинскую силу и расстроим все планы фашистов! — восклицает Гегелашвили, — Наш подземный гарнизон у себя под носом они явно не ожидают! И мы, и другие подобные нам, станут для них большой проблемой…

— Есть и другая сторона, — грустно вздыхает радист, — Мне не нравится, что нас игнорируют и в эфире, и на земле! Нас будто уже нет… Словно нас забыли, вычеркнули из списков живых и похоронили.

Глава 3. Потерянный Госпиталь

Сержант Гаврила Заболотин, закинув автомат за спину, петляет по коридорам катакомб с фонариком в руке…

— Так, вот этот выступ… надломленный, — бормочет он себе под нос, кутаясь от холода в шинель, — и вот эта выбоина… в стене! Похоже здесь я уже был. Что за чертовщина! Я что, на месте кружусь? Попробую сюда пойти…

Он ныряет в темноту прохода и вновь оказывается перед развилкой уходящих вглубь тоннелей…

— Ну и куда ж мне теперь топать? — ворчит сержант, — ну что это за база военная, если тут потеряться пара пустяков?

Он озирается вокруг, осматривает огромные своды, нависшие над головой.

— Это ж сколько тонн камня надо мной зависло? Вот так качнись вся эта масса, или взрыв… сотрет в пыль, даже ахнуть не успеешь! Ух и угораздило же сюда попасть… Ползаешь, как крот в норе. В липком мраке! Что за война такая? Скорее бы наружу выйти, на свет нормальный, на воздух и там уже сражаться как следует…

Заболотин проходит несколько коридоров и неожиданно натыкается на госпиталь. В большом каменном отсеке, на грубо сколоченных нарах, в блеклом свете факелов и коптилок из снарядных гильз, лежат больные и раненые. Кто-то покоится, не шелохнувшись, кто-то медленно гипнотически бродит вдоль стен, как привидение, кто-то беседует с товарищем. В полутьме мелькают белыми пятнами забинтованные головы и части тел.

— Ага! Вон значит, куда я попал. Надо запомнить! В поликлинику местную… Впору на прием записаться, с нервами.

— Здравия желаю, товарищ сержант! — раздается знакомый бойкий голос медсестры, звенящий как весенний ручеек, — и что Вы к нам? Болит чего?

Из темноты появляется лицо Елены Левицкой.

— Душа болит, — лукаво улыбается Заболотин, — Здравствуйте! Сил нет, как стонет, есть у вас пилюли соответствующие? Ну и столпотворение вавилонское тут у вас! Это после пугающей пустоты коридоров…

— Да, у нас оживленно. Это только первая палата, а у нас их три… И поэтому работы у нас хватает. Дежурим сутками. А вот таблеток от душевных недугов, увы, товарищ сержант, не имеем… Извиняйте! — улыбается медсестра, — за душевным утешением ищите пастора или политрука. Они за дух отвечают, кому что согласно Вере…

— Да шучу, сестричка! Если серьезно, за водичкой я ходил, да заплутал в ваших апартаментах подземных, горло пересохло до невозможности… Мне бы фляжку набрать…. Да место найти, где колодец, чтоб вас больше не тормошить зря. Ну и лабиринт тут, голова кругом идет!

— Это с непривычки. Эта подземная система вполне проста. Другие каменоломни в Крыму более запутанные. Булганакские и Аджимушкайские под Керчью. А здесь в принципе все понятно. Привыкните. А воду …. Давайте я сейчас наберу из бака! Мы всегда запас держим.

Левицкая быстро наполняет флягу, потом еще протягивает полную кружку.

— Спасибо! Ух ты… холодная какая! Я ж сейчас примерзну к камню! Как льда наглотался! Вот так благодать! — смеется сержант, — сейчас я в сосульку превращусь! Как в другом мире… в мрачной сказке!

— Отогреем и развеем все чары! Что такое темноте по сравнению с нами? Наш внутренний огонь пожарче Солнца будет… Все призрак разлетятся. Мы тут весь уклад перевернем. Посеем семена Света!

— Сомневаюсь, что здесь можно что-то живое вырасти. Могила каменная… Настоящая Преисподняя, из кошмаров вставшая! Не для человека это место…

Нам отсюда поскорей убираться нужно. Не наше это. Вот фрицев пощиплем и до дома, к своим! А здесь пусть химеры местные порхают… Наш мир другой! Ясный, красочный, радостный… А тут все превращается в черную мертвечину.

— А мне здесь в каком-то смысле даже нравится. Тут что-то настоящее, первородное, дикое есть… Как начало, исток жизни. То, что мы когда-то забыли. Меня это место как-то странно волнует! Как в детстве, когда встречаешь что-то громадное и незнакомое. Тебе и страшно и интересно одновременно. Такой желанный и горьковатый вкус… Манящий. Как ветер странствий! Порой мне кажется, что здесь что-то живет… В запредельной глубине. Оно чем-то схоже с нами, но иное. Громадное и мощное, как эти скалы. И постоянно смотрит на нас зачем-то! Я иногда прям явно так чувствую этот взгляд.

— Ох, уж этот девичий романтизм, — улыбается Заболотный, — везде очарование найдете, даже в пасти у смерти!

— А как иначе? В этом суть жизни. Чтобы лететь везде и всегда, даже в сердцевине черной пропасти!

— Меня здесь одно утешает, что фрица можно будет бить! Неожиданно и жестко! Ради этого, я и в Тартаре готов квартироваться, и рога на башку прикрутить и хвост прицепить с копытами. Лишь бы колотить ту мерзость наверху! Хотя нам бы адское пекло не помешало бы! Холод собачий, просто вмерзаешь в камень. Кажется, уснешь и все — уйдешь в эту темную гигантскую массу изломанного камня и останешься там навеки. Огонек какой-нибудь дополнительно был бы не лишним!

— Да, не жарко! Температура около 10 градусов. Раненым тяжело. В таких условиях постоянной сырости и холода раны почти не заживают. Гноятся. Бывает черви заводятся, вычищаем чуть ли не каждый день. И медикаментов уже в обрез… Почти все в период боев ушло! Место не для медсанчасти, но другого выхода нет. Пробьемся! Если мы выжили, а не остались в степи лежать, значит все это не просто так, и нам что-то предназначено здесь исполнить. И мы должны это сделать любой ценой.

— Почему именно здесь? У нас наверху дел хватает. Фашиста гнать надо из Крыма, и из страны нашей, и вообще с планеты!

— Но мы то Здесь… Для чего-то тут очутились. Именно мы! И обязаны сыграть свою роль до конца! Исполнить свой долг…

— Это мы выполним! Это наше Естество, наша суть. Это у нас в Крови! Умрем, но выполним свой долг перед Родиной и народом. Наше дело Правое…

— Да, мы подняли знамя Освобождения народов и пронесем его достойно над всем миром! Еще много предстоит сделать. Дорога у нас длинная и тернистая…

— Как вы управляетесь здесь в госпитале, может, помощь нужна?

— Приходится побегать, ничего все успеваем! Гегелашвили выделил нам солдат для дежурства на крайний случай, так что работаем, без сбоев…. Четко, грамотно, эффективно! Нештатные ситуации решаем сразу. Прикрепленных нам красноармейцев обучаем на ходу, как повязку правильно наложить, рану обработать — чтоб замена была если что вдруг случится. Словом, работа кипит как обычно.

— А с тяжелыми как?

— Умудряемся проводить даже хирургические операции. Недавно правую кисть старшине ампутировали. Трудно было, местами даже жутковато, но ничего, смогли. Он сейчас поправляется, у него еще осколочное в грудь было, пришлось повозиться изрядно. Скоро в строй!

— И много выздоравливает?

— Половина точно. Для наших условий это почти все… Здесь процесс восстановления гораздо медленнее идет. Лекарств мало, еще от организма зависит насколько сильный, насколько молодой. Подземная рулетка.

— По мне, так кажется, в этом склепе шансов мало, если вдруг пулю словишь. Будешь медленно разлагаться в лихорадке, пока не отойдешь в этот камень… Местная природа добьет! Нет, я понимаю, вы делаете все, что можно. Но есть Черта — то, что уже нельзя…

— Не всегда! Мы и тяжелораненых искромсанных в бою, на ноги ставим. Иногда кажется, что положение совсем безнадежное, но получается… вырываем из лап смерти! Как с того света вытаскиваем.

— Вы молодцы! Но место это правда не для госпиталя и вообще не для какого-либо живого существа. Здесь Гибелью так и пахнет…

Больным свет нужен и чистый воздух, а не это затхлое подземное зловоние! Ну, будем надеяться, мы здесь ненадолго.

— Кто знает… Говорят немцы далеко по степи продвинулись, чуть ли ни на весь Керченский полуостров. Над нами день и ночь танки громыхают и самолеты воют.

— Как продвинулись, так и назад покатятся, еще с ускорением! Мы еще заведем им большую музыку, как говорил товарищ Мехлис! Соберем силы в кулак и разнесем всю эту нацистскую сволочь! Недолго им разгуливать здесь осталось.

— Да уж сколько веков они на нашу землю лезут, ломают свои тевтонские рога, бегут с позором и все не угомоняться никак!

Понятно, что они обречены, им нас не победить никогда! Только кровь человеческую льют зря… Мрази!

— Это война особая. Здесь, можно сказать, противостояние вселенских сил идет… Света и Тьмы! Если фашист победит, вся Земля погрузится в кошмарный хаос. Но мы этого не допустим, ни за что! За нас все Светлое, Чистое и Настоящее в этом мире, сама Жизнь!

— Если этим изуверам дать Власть, они всю планету превратят в выжженную пустыню и тюрьму для народов. «Избранная раса»! Сами-то — потомки варваров диких, таковыми и остались до сих пор… Какая-то болезнь ума, патология, по-другому никак и не определишь это расистское безумие. Надо же как-то оправдать грабеж и насилие. Обычный бандитизм, возведенные в политику! Бред сивой кобылы…

— Что рождено из мрака, туда и вернется. Неизбежно. И эти выродки скоро отправятся на свою Родину — в Преисподнюю! Только запечатать их там надо надежней, чтоб больше эта зараза никогда не вылазила.

— Можно ли угадать, что появляется на свет? Ведь у этих палачей нацистских тоже были, есть отцы и матери, и они растили их, лелеяли, игрушки дарили, книжки читали про добро и зло, воспитывали, пытаясь дать самое лучшие. Все как обычно. А получилось что? Откуда просочилось?

— Ублюдки получились! Каких свет не видывал… Бесноватые скоты, которые режут всех подряд, заживо жгут женщин и детей, уничтожают все Живое под корень…

— Как так случается? Ведь мы же все — люди, человеки одинаковые! Руки, ноги, голова два уха и стремимся к одному. К благу и счастью…

И как так, что внутри у многих чудовище вырастает? Из какой тайной ядовитой заводи?

— Из индивидуализма этого поганого капиталистического, из-за потворства низменным страстям и нашей темной стороне. Когда взращивают холеных паразитов, которые привыкают питаться чужим трудом и чужой кровью… И вообще мне кажется, люди не одинаковы, все словно из разных миров собрались, и каждый со своей Правдой… Отсюда все и начинается!

— Но когда-то же мы придем к согласию и гармонии Коммунизма? По исторической науке марксизма это неизбежно. СССР тому доказательство все же получилось!

— Придем! Когда сорняки буржуйские выкорчуем в вырастим новое поколение сильных, свободных, здоровых людей, которым не надо никого унижать и угнетать, чтобы жить. А для этого может еще не одна война произойти.

— Пусть это будет последняя! Хватит уже крови на земле. Надо беречь и ценить жизнь.

— Если бы еще все это понимали! Тогда бы и история человечества была бы другой. А так все по замкнутому кругу истребления вращается… Будто на месте стоим.

— Мы сможем пойти вперед! Всех спасем на ковчеге социализма и доставим к всеобщей Справедливости и Процветанию!

— И для этого мы должны спуститься в самый гнетущий мрак… и сразиться с кишащими вокруг черными монстрами?

— Ага, прямо как герои древнегреческих мифов… — улыбается Левицкая, — тут и стены похожи на античные храмы! Кто знает, что нам уготовано? И что родится из этой черной каменной материнской утробы?

Глава 4. Первая схватка

— Значит так, выходим тремя группами, — повторяет как молитву капитан Васинев, засев у пролома выхода, и вглядываясь в вязкую черноту южной ночи, — первая снимает часовых, вторая захватывает орудия, готовит их к подрыву, третья прикрывает на случай появления противника со стороны…

— Да мы все заучили, как в школе на уроке, Миша! — улыбается Гегелашвили, -не волнуйся, все пройдет гладко, как никогда! Пронесемся вихрем, фашист глазом моргнуть не успеет… Победа будет за нами!

— Оружие проверили? Чтоб не лязгало и не цеплялось при движении? Сигналы все помнят?

— Все отлично! Я лично осмотрел каждого. Будут пролетать тенью, как мыши и рвать врага на куски как горные орлы! Сегодня мы им покажем.

— Сильно не увлекайтесь! Уничтожаем батарею и назад. Ни во что большее не ввязываемся, как бы заманчиво не выглядело. Тут вся территория фашистами запружена. Мы не имеем права погибнуть в первом же бою! Нам их нужно трепать до прихода Красной Армии! В этом наша задача.

— Все сделаем красиво! Мы их тут кружить будем ведьмовским хороводом хоть до скончания века! Каменоломни большие, поди найди нас!

— Да, база хорошая. Припасов бы еще и координацию из штаба армии, такого можно наделать, ой-ей-ей! Грамотно оборудованная крепость годами может стоять…

— Если надо, сами крепостными камнями станем… Но с этого рубежа не сдвинемся! Сердце, преисполненное любовью к Родине никаким оружием не одолеть! Сила Духа ни с чем не сравнится! Перед ней все отступит.

— Хороший ствол в дополнение тоже не помешает, — улыбается капитан, — в бою все пригодится, и ум, и кулаки, и любовь… Ну что, джигиты? По коням! Промчимся лихой бурей Возмездия, и как ты там говорил, Джано, пусть помогут нам местные боги Аида!

Красноармейцы проворно, как степные муравьи, высыпаются из щелей катакомб и стремительно растекаются по сопкам в полуночном мраке…

На горизонте вспыхивает зарево взрывов далекого боя на линии Крымского фронта. Вздыбленным опаленным ветром доносится тяжкий утробный гул канонады, странно обрамляя глубокую как подземный провал, тишину раскинувшейся степи…

Звезд не видно, небо затянуто пеленой дыма от нестихающих сражений. Только трели сверчков говорят о кратковременном мирном затишье…

Капитан ползет по рытвинам и обломкам камней, тяжело дыша от напряжения, вслушиваясь в каждый посторонний звук и внимательно озираясь по сторонам, еще раз просчитывая в голове все варианты развития событий.

Вокруг него как морской прилив, незаметными тенями, накатываются цепи крадущихся солдат, стягивая в полукольцо вражеские окопы. Остаются минуты, когда хрупкая граница покоя разорвется первыми залпами…

Старший лейтенант Гегелашвили со своей группой останавливаются в глухом овраге… Еще раз проверяют оружие. В темноте тускло блестят лезвия клинков. На мгновения все замирают, будто звучит безмолвная молитва… Потом, словно стая вспорхнувших птиц, грузинское подразделение самых отчаянных бойцов налетает на позиции фашистов.

Клинки мелькают как молнии, немецкие часовые беззвучно падают, как срезанные серпом колосья… Солдаты Гегелашвили двигаются вглубь, расчищая дорогу основным силам. Вскоре раздаются первые выстрелы и степь оживает… Разгорается яростная схватка, оглашая округу криками и стрельбой.

Сержант Заболотин идет в паре с Гия Рикадзе, короткими очередями прокладывая путь в траншее… Впереди ухает взрыв. Рикадзе сносит вбок, засыпая обоих землей. Сержант простреливает впереди окоп и наклоняется к товарищу.

— Гия! Живой?

— Да куда я денусь? Так, оглушило слегка…

Удар приклада из темноты сшибает Заболотина с ног и он катится назад…

Над головой Рикадзе свистит штык, но красноармеец успевает уклониться и спутывая своими ногами ноги противника, валит нападающего на землю… Выламывает из рук винтовку, борцовским приемом выворачивает руки. Но тут из мрака выплывает еще один немец с перекошенной от злости физиономией, с карабином наперевес… Он резко вскидывает оружие, черный ствол гипнотически смотрит Гия прямо в лицо. Рикадзе, словно зачарованный, мгновения не может оторвать взор от черного металлического зрачка, наведенного ему прямо между глаз… Мир будто останавливается. Приходит ясное и твердое осознание, что успеть и сделать что-либо уже нельзя….

Красноармеец делает глубокий вздох, удерживая лежащего противника, и приподнимается, чтобы рвануться в последнем броске…

Но тут, распарывая воздух со свистом, что-то пролетает у него под ухом… Гия ничего не может понять, но потом видит, что фашист медленно оседает с торчащим ножом у основания горла… Рикадзе тяжело облегченно выдыхает.

Сзади встает Заболотин, вытирая стекающую из под каски кровь…

— Успел… — чуть улыбается сержант, — фашист однако прыткий стал, ну да ничего, все равно уделаем. Ты чего там возишься? Кончай его уже и пошли дальше… Нам еще с пушками разобраться надо.

— Ага! — приходит в себя Гия, — сейчас…

В грохоте боя еле слышно хрустят шейные позвонки противника и тот затихает…

Рикадзе поднимается, собирает все оружие и они с Заболотиным прорываются дальше.

Капитан со своим отрядом пробивается через укрепления врага и оказывается у орудий, в темноте напоминающих мифических монстров с задранными вверх хоботами или рогами. Цель достигнута. Можно приступать. Но тут внезапно их сбоку атакует фашистское охранное отделение, почти сминая строй… Завязывается неистовый жестокий рукопашный бой. Все происходит как во сне и на одних инстинктах. Штыки, приклады, кулаки, даже зубы и выстрелы в упор, превращаются в единую мельницу из окровавленной плоти…

Васинев будто забывает себя и летит в какую-то бездну. Сначала скашивает несколько смутно мелькающих фигур длинной очередью из ППШ-а, потом всаживает приклад в наседающую темную массу противника. Теряет равновесие, сбитый врагом, змеей выворачивается не земле из смертельных тисков, бьет наугад финкой в колышущуюся серой формой тьму, распарывая чью-то мягкую плоть, заливаемый теплой кровью и ее пунцовыми брызгами. Поднимается, опрокидывает мчащегося пехотинца, броском через себя, добивает и следующему стреляет из пистолета прямо в лицо, едва не уперев ствол в кожу…

Вокруг, во вспышках стрельбы мельтешат перекошенные лица и части тел, режут слух истошные крики, выстрелы, стоны. Сумасшедшая карусель схватки разрывает людей в клочья. Капитан крутится во все стороны, почти интуитивно, нутром, выхватывая из темноты облик врага…

Кажется, проходит вечность, когда он устало прислоняется к холодному металлу лафета немецкой гаубицы.

— Раненых в тыл! Собрать оружие! Подрывная команда ко мне! Заболотин, вы где застряли? Помогайте, живо! Ящики со снарядами под казенную часть, ставьте заряды и отходите! Устроим фрицам праздничный фейерверк! Чтоб ни одна эта стальная горгулья не заговорила! Никогда!

Красноармейцы разгорячено суетятся, перетаскивая боеприпасы.

Из мрака вырастает внушительная статная фигура Гегелашвили.

— Ну как у тебя, Михаил?

— Порядок! Еще 5—10 минут и готово!

— Поторопитесь! Мы засекли фары на дороге. Колонна к нам движется и весьма внушительная. Я заслон послал. Но нам с ними не совладать. Там бронетранспортеры и мотопехота. А когда поймут, что мы здесь всех их собратьев вычистили, начнут минометами все ровнять…

Поэтому любое промедление равносильно гибели. Не расслабляйтесь!

— Все успеем, Джано! Проконтролируй отход раненых и трофейные команды… Мы здесь сейчас закончим.

— Хорошо! Будьте осторожны.

— Да мы как в ювелирной лавке! Не волнуйся, все под контролем. Я просчитал до секунды…

— Ладно, до встречи дома!

— Ага! Я пошел, хлопушки для утренника проверю… Уж скоро светать будет.

Капитан сам пробегает вдоль пушек, осматривая работу солдат.

— Ну все братва, уходим! — выкрикивает он, когда уже пулеметные очереди с соседних холмов начинают огненными зигзагами сечь черное пространство, лязгая по корпусам орудий. Подходящие фашистские подразделения развертываются, окружая захваченную батарею. Степь вспыхивает лавиной огня. Кажется, что простреливается каждый метр…. Град раскаленного свинца прошивает все до основания. Порой чудится, что уцелеть кому-либо просто невозможно.

Внезапно серия взрывов артиллерийских орудий пылающими столбами взлетает к темному небу, ослепляя и превращая ночь в день…

Во все стороны летят клочья искореженного расплавленного металла и осколки камней. В отсветах у скал мелькают тени советских солдат….

— Ну вот и все.. — торжествующе улыбается Васинев, выглядывая из пролома катакомб — подпалили псу фашистскому хвост! Начало положено…

— Славно горят! На всю округу, — подхватывает Гегелашвили, — еще склады боеприпасов рванули, светло как в полдень, газету читать можно… Надо им каждую ночь такие праздники устраивать! Глядишь уберутся восвояси в свою Германию!

— Подумаем, что будет следующим. — говорит капитан, разглядывая полыхающее зарево, — Действовать нужно внезапно и непредсказуемо. Бить так, чтобы враг не понял, что это и откуда. Сколько нас и кто мы.

— А после сегодняшнего, как думаешь, Миша, нас обнаружат? Или сумеем сохранить фактор неизвестности?