Бесплатный фрагмент - Академический год

1

Кабинет был узким, с единственным окном, пыльным и без намека на жалюзи. Шкаф делил помещение пополам, отчего тут становилось ещё неуютнее. Стол, два стула без спинок — вот, собственно, и все. На табличке значилось — «Преподавательская», но прикручена она была, почему — то, с внутренней стороны. Об этой загадке два года назад пытался писать студенческий журнал, но дальше короткого интервью с ничего не знающим по этому поводу комендантом дело не ушло.

Дверь приоткрылась с вежливым скрипом и в проёме появилась лохматая голова.

— Кирилл Олегович, вы к нам придете?

— А должен?

Я оторвался от контрольных работ, из которых за последние три часа проверил только первую.

— Мы вас ждём.

— Значит приду. А что у нас?

— Зачёт, — ответила голова и после короткого раздумья добавила. — В сто восьмой.

Идти не хотелось. При выборе прочитать ли пяток лекций или принять один зачёт, я, не раздумывая выбрал бы первое. Из нововведений, которые меня так раздражали обычно, я не против был бы перенять московскую моду — отдавать прием зачётов и экзаменов тем преподавателям, которые ведут семинары.

Вздохнув, я сунул оставшиеся контрольные работы в мусорное ведро и, прихватив со стола красную папку, направился к кабинету на очередную игру в игнорирование чуши и не замечание миниатюрных шпаргалок, а также и изъятие шпаргалок покрупнее.

В величине шпаргалок есть своя система. Допустить можно лишу ту, которая находится выше грани, за которой обыкновенная хитрость превращается в попытку принять тебя за дурака. В свое время я собрал отличную коллекцию сессионного творчества, которой позавидовал бы любой выпускник. Мусорное ведро приняло ее с той же флегматичностью, что и непроверенные работы.

У сто восьмой было пусто и дверь плотно прикрыта. Значит, кто-то из руководства уже заходил.

— Кирилл Олегович, вот вы где!

Это Наташа из деканата. У нее милое лицо и хриплый, словно прокуренный голос, а волосы, собраны в короткий хвост. Она точно не курила и никогда не меняла прическу, даже на новогодние корпоративы.

— Да, Наташа. Немного заблудился.

— Студенты вас обыскались. Я сказала, что вы на совещании и пришла вас искать. У вас, кстати, телефон выключен.

— Спасибо, Наташа, ты, как всегда, умница. Иван Иванович не заходил?

Она промолчала.

— Понятно, — я улыбнулся. — Пожелай мне удачи.

— Удачи.

На кафедре было много цветов. Кабинет больше походил на оранжерею стараниями лаборанта Оли, которая сегодня была в зелёном и почти сливалась с цветником. В ушах неизменные наушники, а на столе чизкейк из столовой. Я никогда не замечал, как Оля ест, но чизкейк всегда был новый и свежий.

— Ведомости, — напомнила она, не отрываясь от монитора.

— Уже в процессе. Шеф у себя?

Она кивнула и погрозила мне пальцем.

— Оленька, — я перегнулся через фикус и шепнул ей прямо в наушник, — а давай я возьму на себя покупку утреннего чизкейка, а ты заполнишь ведомости за меня. Хотя бы в этот раз. Неделю буду покупать.

Она улыбнулась монитору и поцокала языком, — второй раз я на это не куплюсь. Шеф ждёт.

— Два десерта. И новый фикус.

Оля молча указала на дверь.

В кабинете заведующего кафедрой цветов не было. Я подозревал, что все они, если и были раньше, перекочевали под надзор Оли, прежде чем успели превратиться в гербарий. В кабинете работал кондиционер, жадно всасывающий сентябрьский зной. Иван Иванович смотрел на меня поверх крышки ноутбука.

— И, к слову, о трудовой дисциплине, Кирилл Олегович…

— Страшно виноват. Приму к сведению и исправлюсь. Разрешите идти?

Шеф вздохнул и нацепил очки. На его жилистой загорелой шее вздулись вены.

— Ты клоуна из себя вон перед первокурсниками строй, — он кивнул в сторону приоткрытой двери. — Тридцать девять дураку, а всё в бунтаря играешь. А люди тут работают, между прочим, и поболее твоего, — Иван Иванович многозначительно хлопнул ладонью по папкам на своем столе. — Уволить бы тебя к чертовой матери. Или нагрузки лишить на годик. Что скажешь?!

— Лично я считаю, что это будет честным и справедливым решением.

— Опаздывать на час на зачёт это твой новый имидж?

Я развел руками.

— Стыдно. Стыдно, Иван Иванович, что мое опоздание так негативно сказывается на качестве знаний. Вероятно, приди я вовремя — столкнулся бы с гениями.

Заведующий стянул в сторону жалюзи и приоткрыл окно. Извлёк из кармана пачку сигарет.

— Будешь?

— Усиленно пытаюсь бросить.

— Как знаешь.

Он задымил, высунувшись в окно. Пожарную сигнализацию на потолке украшал слой полиэтиленовой пленки.

— Что с тобой делать, Кирилл? Как можно требовать порядок от других, если ты позволяешь себе что угодно? На тебя уже ассистенты равняются. Наши ассистенты, Кирилл!

Я промолчал. Пожалуй, от сигареты отказывался напрасно.

— И ладно был бы дураком, сослал бы на непрофильные факультеты, да нет, бывают у тебя прозрения. На тебе же эта кафедра держалась, студенты ради тебя на специализацию стаями стекались. Что случилось, Кирилл?

— Старею, Иван Иванович.

— Ну, я так и подумал, — он отправил окурок в поле и закрыл окно. — Дома все в порядке?

— Кошка спит на балконе, фикус вчера полит.

— Значит все стабильно. А вот у нас стабильности не предвидится. Я тебя жалел прошлое полугодие, но сейчас нужно будет пописать бумажек. Сколько ты там дисциплин ведёшь?

— Недостаточно.

Иван Иванович хмыкнул.

— Посмотри на него. Сам просил поменьше на этот год. Ладно, Оля объяснит детали. Да, кстати, у нас пополнение штата.

Я замер. Такие новости всегда настораживали. В нашем коллективе работало три доцента, два ассистента и один старший преподаватель, и состав этот не менялся годами. Было всякое — и тихая ненависть, и почти искренняя симпатия, как в любой семье. И тут словно объявляется дальний родственник.

— Кто такой? — спросил я, пожалуй, слишком поспешно.

— Лев Петрович. Из столицы. Отчаянно просился к нам, и я сдался. У него степень и много публикаций, два года стажировки за границей.

— В общем, гений, я понял. Грядут сокращения?

— На место Гордеева.

Гордеев числился у нас профессором и последние два года именно числился. В свое время он был одним из основателей факультета, но в последние годы сил старика хватало на поддержание жизни только в чем-то одном: факультета или собственного тела.

— Иван Иванович, дайте мне группу.

Заведующий хмыкнул.

— Здрасьте, добрый день! Не ты ли просил сократить тебе нагрузку на этот год?

— Передумал, Иван Иванович!

— Уже все распланировано и подписано.

Некоторое время я смотрел на него в упор. Потом поднял вверх указательный палец.

— Всего одну.

Иван Иванович нацепил очки и показал на дверь.

— Я подумаю. Иди уже.

Я вылетел из кабинета под удивленный взгляд Оли.

— Оленька, мне нужна группа. Иван Иванович велел выбрать любую. Что предложишь?

Оля подала плечами и разложила на столе расписание.

— Бедные дети.

— Это к делу не относится. Что у нас есть?

— Могу предложить второй курс.

Я поморщился.

— Детский сад. Давай третий.

— Семинары?

— Всё.

Она равнодушно кивнула.

— Отдам вашу же. Вы читаете лекции на потоке, а одна группа пойдет на практические.

— Отлично!

— Но это будет бесплатно.

— Сойдёт.

Оля улыбнулась.

— Странный вы человек, Кирилл Олегович.

— Не больше, чем наш шеф. Представь, он освободил меня от заполнения месячных ведомостей на полгода.

— Вот даже не начинайте!

Во второй половине дня солнце светит во все окна западной стороны корпуса, и три десятка кабинетов превращаются в духовки. Ещё три часа в них предстояло медленно поджариваться заочному отделению. На мой вопрос, куда подевались шторы и жалюзи, комендант развела руками. Лекция превращалась в сплошную игру в жмурки — я щурился от слепящего солнца, пытаясь пересчитать студентов, а они, пытаясь разглядеть меня.

— У кого есть некормленые дети, мужья и жены, можете сразу идти домой. Лекцию сброшу по электронной почте старосте.

Смущенная, но счастливая аудитория разбрелась в течение пяти минут. Кроме парня в очках, застывшего на последнем ряду. Он сидел, разложив тетради и щурился на меня сквозь толстые линзы.

— А вы решили задержаться? — поинтересовался я, собираясь.

— Да я бы послушал Кирилл Олегович.

— О, знаете мое имя. Редкость для заочной группы.

— Я раньше на очном учился, — смущенно сказал студент, — сессию завалил. Потом армия.

— Понятно. Давайте флешку, сброшу лекцию.

Студент помялся.

— Да я бы это, послушал… Вы интересно рассказываете.

— Написано тоже неплохо, — заверил я. — Идите уже. Сэкономим друг другу два часа жизни.

Он нехотя собрал тетради и спустился вниз, немного задержался у кафедры, как бы нечаянно демонстрируя помятую книжку.

— Что там у вас? — устало поинтересовался я. — Моя книжка?

— Курс по теории частного права. Я прочитал ее всю. Очень увлекательно.

— Ну да, конечно. Подписать?

— Если не сложно.

Я нацарапал что-то банально — душевное и с полуулыбкой вручил.

— На зачёт можете не приходить.

— Да не, я приду…

В дверях появилась Наташа. Я развел руками.

— Вот только не говори, что у меня проверка.

— Нет, — Наташа протянула мне сложенный вдвое листок бумаги. — Ваша жена звонила. У вас телефон все ещё отключен.

2

Мы развелись, прожив вместе чуть более трех лет. Это был тот яростный разрыв, после которого лучше стало каждому из нас, и поняли мы это, лишь выходя из дверей ЗАГСа. На ней было синее пальто, а в глазах не слезинки, на мне толстый шарф и ощущение растерянности. Мы постояли на ступенях, не зная, куда идти дальше. Я предложил выпить кофе, и она согласилась. Странно, что после трех тяжелых лет непрерывных испытаний нервов друг друга, мы вдруг поняли, что врагами не являемся. Тот день был одним из самых мирных в моей памяти. Мы смеялись, вспоминая наши ссоры, она пародировала меня в ярости, и я не мог не ответить тем же. Потом она заплакала, а я сказал, что все будет хорошо, и взял еще кофе. Прошло уже лет шесть. Она снова замужем и водит в садик капризную дочь, а я иногда звоню и приглашаю в кафе за тот же столик под ту же картину на стене, где смеющаяся женщина в пальто и шапке сильно смахивает на древнерусского князя.

— Прости, Катя, не перезвонил вчера.

Я помог ей с курткой, а снимать шапку она отказалась. Значит, ей с утра опять не понравилась укладка, но часы на стене не дали возможности все исправить.

— Я и не ожидала. Работа-работа?

— Как обычно.

Она улыбнулась и пригубила кофе. Он был горячим, но пить почти кипяток было ее привычкой и суперспособностью.

— Как дела?

Она подняла взгляд на меня.

— Это ты меня спрашиваешь? Обычно я жду рассказов от тебя. Что нового? Свежий образовательный стандарт, шеф дурит по-черному, опять пересушил и не можешь погладить рубашки, вконец расшатал свой желудок?

— Полный комплект.

— Начинай.

Мы чокнулись бумажными стаканчиками.

— Отлично выглядишь.

— Твой поезд уехал, Кирилл, но спасибо.

— А может, я тебя отбить собираюсь? — подмигнул я.

— Ты? У Артема? Ох-ох, жду не дождусь. Кстати, он заберет меня отсюда минут через сорок, так что начинай жаловаться прямо сейчас.

Я улыбнулся и покачал головой.

— Не сегодня. Никаких жалоб и никаких новостей, только кофе. Хотя…

Она прищурилась.

— Что натворил?

— У меня новая группа.

Катя сокрушенно опустила голову.

— Бедные дети.

— Счастливые дети, — возразил я. — Вот эти будут настоящими профи. Знаешь, я подумал, что к студентам нужен совсем другой подход. Мы слишком перегибаем с классическими методами учебы и воспитания, даже не пытаясь раскрыть личность каждого. А вот в этом и кроется ключ к успеху! — Я довольно откинулся на спинку дивана. — Если человек осознает, что он как личность и он как студент — это не противоположности, эффект от учебы будет намного выше.

— Которые они у тебя?

Я пожал плечами.

— Только я четвертых помню. Предыдущие уже стали заслуженными юристами? Вчера какой — то гений Пулитцеровскую премию получал — не твой?

— Я вылью кофе тебе прямо на голову, — пообещал я.

Катя засмеялась.

— Ладно, кто еще тебе правду скажет. Желаю тебе, конечно, удачи, но многого от них не жди. Себя в девятнадцать вспомни.

— Я всегда был взрослым.

— Дураком.

— Дураком.

За окном заморосил дождь. На карниз запрыгнула ворона и уставилась на нас желтым глазом.

— Опять без зонта? — заметила Катя.

— Не пользуюсь.

— Возьми мой, я все равно на машине.

Она протянула мне трость, с которой я должен был выглядеть глупо остаток дня.

— Я могу не вернуть. Забуду где-нибудь.

— Знаю и готова к этому.

Она посмотрела на часы.

— Так, Аристотель, у меня еще десять минут, успею заплатить за садик. Где тут терминал?

— Тебя проводить?

Она покачала головой.

— Просто скажи и допивай кофе. Да, и зонтик не забудь. Кстати, так и не надумал жениться?

Я выдавил из себя улыбку.

— Вечно буду ждать только тебя, ты же знаешь.

— Ох, прекрати. Мне одного раза более чем хватило.

— Ну, значит, буду влачить холостяцкую жизнь, доработаюсь до маразма, буду проводить дни и вечера на лавочке перед домом и называть молоденьких девушек проститутками.

Катя пожала плечами.

— Ну, чего-то такого я и ожидала. Все равно за этим столиком больше нет места, чтобы сажать твою новую бывшую. До среды?

— Ага! — я помахал ей рукой, а она чмокнула меня в макушку и убежала.

За окном ее ждал желтый спортивный автомобиль, заляпанный грязью по самые ручки дверок. За рулем усатый Артем в кожаной куртке. Куртка наверняка не сходилась на предмете гордости, который он наел за последние шесть лет, несмотря на усы. Как вообще можно есть, имея усы? Видимо невладельцу грязной спортивной машины не понять.

Я застегнул куртку до самого подбородка и допил кофе. Последний глоток кофеина по древней как я сам привычке требовал никотиновую компанию.

— Что-нибудь еще? — поинтересовалась девушка с меню.

— Да, счет, пожалуйста.

Ничего особенного от первого занятия с новой группой я и не ждал. Забыл представиться, никого не запомнил из списка группы, кроме старосты с фамилией Ропша и девочки с фамилией Староста, которая старостой группы не была. А жаль, это упростило бы многое. Восемнадцать пар глаз настороженно смотрели на меня, а я неспешно выяснял уровень оставшихся у них после долгих каникул знаний. Про организационные вопросы я тоже забыл, впрочем, впереди еще целый год, успею.

Вероятно, и я и студенты, которым Оля уже, конечно, растрепала о том, что я их забрал у какого — то там ассистента по неведомой прихоти, ожидали от занятия чуть большего. Но беда в том, что я уже давно воспринимал их, студентов, как одну единую группу, растянувшуюся во времени на бесконечный срок. Набор отличных примеров из моей недолгой практики, актуальных шуток, баек, интересных фактов и восхитительных в своей сложности и многовариантности задач уже давно закостенел и превратился в штамп, который я проставлял на каждый новый курс, называя это обучением. Я понятия не имел, зачем я снова попросил себе группу.

— Кирилл Олегович, к кафедре выходить?

— Что? — я отвлекся от хаотичных мыслей. Безымянный студент мялся с листком бумаги, еще теплым, наверное, от принтера. — Нет, давай с места. Как фамилия?

Он назвал, но я не запомнил. И не записал. Бесполезный ответ остался неоцененным.

Звонок прозвучал как спасение. Не заходя на кафедру, я устремился домой.

От меня до работы квартала три. Очень удобно, когда хочешь сэкономить на столовой. Но я не экономил и питался в столовой. По пятницам заходил в бар, который располагался ровно посредине расстояния в тысячу семьсот сорок шагов от турникетов до двери подъезда.

— Привет, — кивнул я бармену и повесил куртку на переполненную вешалку.

— Сегодня рано, — заметил он. — Отпуск?

— Осенняя депрессия. Круглогодичная, — усмехнулся я.

Бармен понимающе кивнул.

— Сегодня напитки потеплее?

— Нет. Только пиво и поесть что-нибудь.

За посетителями бара забавно наблюдать, особенно когда ты собрался провести там вечер и особо не торопишься никуда. Они сменяют друг друга, как те студенты, но, по сути, все те же, только лица меняются. Одинаковые куртки и шарфы, одинаковые разговоры, одни и те же заказы флегматичному бармену, которого в другой жизни звали Миша. Мой столик у окна был свободен. Хотя, если быть честным, я намеренно пришел на пару часов раньше обычного, чтобы его занять. Когда это место было не таким популярным, проблем со столиками не было вообще, но с каждой новой пятницей тут все больше процветал барный дарвинизм. Жаль, что я не знал про это место, когда здесь можно было курить. Но в те времена я проводил пятничные вечера в кресле с журналом о новинках в мире гаджетов, прислушиваясь, как воюет с пригорающими котлетами на кухне Катя.

Через час стало заметно более шумно. Молодая компания разместилась в углу, возле аквариума с глупыми рыбами. Аквариум был встроен в стену и светился синим, от чего лица парней и девушек приобретали несколько нездоровый оттенок. В телевизорах с гуляющими по зеленому полю игроками прибавили звук. Примерно через час не очень решающий матч сменится каналом с клипами, но музыка будет играть другая, и я буду следить за тем, как забавно накладывается песня на чужой клип.

Безымянный бар радовал отсутствием знакомых. Несмотря на близкое расположение к работе, проживал неподалеку только я. Остальные же предпочитали коротать вечер поближе к своим домам и преимущественно также, как я шесть лет назад. А название у бара, конечно, было. Но я никак не мог его запомнить. Как имя той студентки, которую учил четыре года, а потом вдруг встретил в маршрутке и на вопрос, помню ли я ее, только кивнул.

Хмурые тучи за окном быстро расправились с остатками дня, и вечер пришел быстрее, чем обычно. В высотке напротив один за другим зажигались окошки, в магазинах напротив сияли витрины с телефонами, возле которых мялись вечерние зеваки, и глянцевые журналы. На дверь нереально дорогого магазина одежды опустились белые жалюзи, над которыми уже давно поработала местная шпана. Видимо, что-то означающие плохо отмытые закорючки пересекали их середину и частично заползали на откос. Рядом сиял вывеской магазин Саморезы. Вывеска была кроваво-красной, от чего название приобретало какой-то зловещий оттенок.

Я подхватил со стола пустую кружку, многозначительно водрузил на столик скомканный шарф и отправился к барной стойке.

— Еще? — уточнил бармен-Михаил.

— Такое же.

Ручки пивных насосов в приглушенном свете казались медными, а пиво янтарным и очень вязким.

— Здравствуйте, Кирилл Олегович.

Я вздрогнул. Вот, опять. Из-за таких моментов часто накатывает желание посетить бар в каком-нибудь другом городе, где твое лицо и имя так же неизвестны, как фамилия кандидата на местных выборах, ну или на краю Вселенной где-нибудь. Механически отвечать на эту фразу было моей обязанностью и привычкой, но не в пятницу же вечером. В моем личном рейтинге столбик очков бара резко потерял одно деление.

Я обернулся. Девушку я не узнал. Ожидал увидеть кого-то из заочников или бывших выпускников, чтобы потом до полуночи без особого удовольствия вспоминать былое и поглядывать на часы. Но девушке было не больше двадцати и лицо ее мне совершенно не было знакомо.

Я кивнул в ответ. Девушка что-то сказала бармену, улыбнулась и осталась ждать заказ. Светлая, нос прямой и тонкий, тонкие губы, волосы собраны в хвост, но несколько прядей обрамляют лицо. Помада и тени яркие, но не слишком, и я бы не стал доверять освещению здесь. Насколько я помнил из стихийных уроков Кати о мейкапе, макияж этот можно было оценить как хороший. На ней была подозрительно знакомая короткая джинсовая куртка.

— А я вас знаю? — вдруг спросил я, чувствуя острую потребность удовлетворить любопытство.

— Немного, — отозвалась девушка, не поворачиваясь ко мне — она все еще улыбалась бармену. — Вы пришли к нам в группу сегодня.

— Понятно, — сказал я глупую и, в общем-то, лишнюю фразу.

Я твердо решил допить последний бокал и распрощаться с баром, пока меня тут не сделали местным аттракционом. Компанию у аквариума я теперь тоже подозревал.

— Хорошего вечера, — сказала девушка у меня за спиной и унесла три пенные кружки, едва я успел обернуться. Я не успел даже ответить.

Да, она присоединилась к той компании в углу, но, вопреки моим ожиданиям, поглядывать, смущенно улыбаясь, не меня никто из них не стал. И все же лучше не рисковать. Итак, в понедельник не избавиться ни мне, ни ей от неловкого чувства какой-то полуродственной близости оттого, что просто перекинулся парой слов в баре. Может это и допустимо для прогрессивных молодых преподавателей из столицы, но я не такой. В обоих случаях.

Я потянулся к телефону. Часы показывали, что время идти домой еще не пришло. Из знакомых, проводящих вечер не в домашней обстановке, у меня было лишь двое, но один из них уже вторую неделю гостил в столице и обратно особо не собирался, а второй обещал отправить жену и сына с поселок к теще на все выходные. Последняя маршрутка до поселка отходила через четверть часа. Я набрал и отправил ему вопросительный знак. Через вполне объяснимую задержку пришло короткое сообщение — в 23. Что ж, еще два часа. Конечно, там будут карты, дешевый коньяк, малознакомые люди и разговоры о футболе, но все лучше, чем мирок из дивана, холодильника и выпуска новостей. Видимо еще без одной кружки не обойтись.

Два часа прошли за созерцанием клипов. С экранов лилась яркая жизнь, совсем не похожая на промозглую осень за окном. Я достал карточку с остатками зарплаты, обмотался шарфом и направился к стойке.

Попытка уточнить время оказалась фатальной для моего телефона. Он поведал мне о том, что его тоже необходимо периодически кормить и ушел в режим экстренного отключения.

— Отлично! — сказал я вслух и громче, чем ожидал. Я точно помнил силуэт своей зарядки в розетке за шкафом в преподавательской, а вот достучаться до совсем пожилого охранника вечером было той еще проблемой. На мой вопрос бармен-Миша виновато показал мне свой айфон.

— Удачи и до понедельника, если остаетесь здесь, — улыбнулась уже почти знакомая девушка, имени которой я все еще не знал, и забрала со стойки свою карту.

— Надеюсь, — ответил я, пряча телефон, и натянуто улыбнулся в ответ.

Казалось бы, что проще — поставить телефон на зарядку на пару часов, пока сам сидишь в аудитории?

— Не хочу надоедать, но вы забудете свой кошелек, — она показала не мой бумажник, на самом краю стойки.

— Ерунда, там сотня и мелочь. Сам кошелек стоит дороже.

— А домой отправитесь пешком, если его кто-нибудь прихватит?

Я показал темный экран телефона.

— Уж точно не на такси.

— Знакомо, — девушка утопила половину лица в толстом шарфе и пристально смотрела на мой телефон, что-то обдумывая.

— Хотите, я вызову вам такси?

Я покачал головой.

— Спасибо, но мне бы еще вернуться обратно, а перед этим хотя бы узнать место, где меня ждут, — я поймал себя на мысли, что слишком много говорю, но остановиться не мог. Злость на телефон, самого себя и бармена-Мишу с его айфоном не утихала.

— Ситуация, значит, патовая, — сказала девушка и развела руками. — Хорошо, пойдемте, я дам вам зарядку.

Говорят, есть такое состояние — жамэ вю, когда происходящее кажется не реальным. Мне показалось, что последняя фраза прозвучала из близкого телевизора, но не от девушки, которую я почти не знал. Как-то реагировать на такие вещи жизнь меня пока не научила. А пора бы в сорока годам.

Я только покачал головой.

— Я не из вежливости предлагаю. Ситуация, и правда, крайне хреновая, — заметила девушка и улыбнулась. — Видите вон тот дом?

— Над зловещей вывеской с саморезами?

— Именно. Я живу там. Идемте.

Не знаю, зачем я пошел. Оправдывая себя, мозг заставлял пальцы снова и снова ковырять кнопку включения на аппарате, а сам передвигал ноги за незнакомкой. Я выглядел более чем глупо, а чувствовал себя более чем паршиво.

— Друзья сестры моего бывшего парня, — сказала она, доставая ключи. Мы переходили дорогу не по правилам, а машины так и норовили облить холодной жижей вечерних луж.

— Что, простите?

— Та компания. Это не моя группа и они вас не знают. Ну, это я так, к слову.

— Понял. А я только решил, что стану живой легендой в понедельник.

— Станете. Я всем расскажу, что видела вас в баре.

Я хотел пошутить про то, что потом мы пошли к ней домой, но промолчал. Поблагодарил себя за то, что помолчал.

Домофон уютно светился розовым, пискнул и впустил нас в теплый подъезд. Этаж оказался второй, и я с облегчением выдохнул про себя. Мне показалось, что в лифте неловкость возрастет в разы.

Дверь была массивной, с глазком и блестящей новой ручкой. Не мгновение я представил, как сейчас выходят в прихожую ее перепуганные родители, и от этой мысли мне захотелось быстро уйти, прямо сквозь армированный бетон.

Но дверь уже открылась, никто не вышел, даже кот. Девушка повесила шарф на вешалку и сняла сапоги.

— Заходите. У меня тут соседи любопытные, а вечером у них это обостряется.

Она скрылась в единственной комнате, а я остался в коридоре, перетаптываясь грязными туфлями на чистом половике.

Квартира однокомнатная, после недавнего ремонта — еще немного пахло новым ламинатом и свежими обоями.

— Снимаю, — пояснила девушка, снова появившись в коридоре. В ее рука была коробка, из тех, в которые девушки любят складывать всякую всячину. — Снимаю с подругой, но сегодня она уехала на выходные.

— Хорошо у вас, — шаблонно сказал я.

Она промолчала.

— Вы ведь совсем меня не помните, да? — спросила девушка после короткой паузы.

— Если честно, то нет, — признался я.

— Даша. Даша Колесникова. Я сижу на третьем ряду возле… Да, впрочем, какая разница, — она улыбнулась. — Вот тут зарядка и переходник. Можете забрать, вернете потом.

— А как же вы?

— Она мне не нужна, телефон все равно разбит. Как-нибудь куплю новый.

— Осторожнее надо, — заметил я. Кабель вполне подходил к моему аппарату.

— Это парень разбил. Об стенку. Психанул и разбил, а я вот теперь хожу как бомж.

Даша засмеялась и убрала коробку на полку для обуви.

Я засопел, пожалуй, сильнее, чем думал.

— А почему он не разбил свой, например?

Даша развела руками.

— Ну, откуда же я знаю? Свой, наверное, жалко. Но зарядку потом все равно верните, вдруг куплю такой же, будет запасная.

Я кивнул, поблагодарил и взялся за ручку двери. В подъезде посвистывал ветер из плохо прикрытого окна.

— Послушайте, следующий раз разбейте ему что-нибудь об голову, — вдруг выпалил я, обернувшись. — Почему, вот почему вы, девушки, общаетесь с такими идиотами?

Даша смотрела на меня, широко открыв глаза. В просторном коридоре она казалась совсем маленькой без осеннего пальто и огромного шарфа.

— Так-так, постойте, — сказала она, покачав головой, — я вам помогла, а вы мне мораль читаете. Нет, нас, конечно, много связывает, особенно этот шнур от зарядки, но все же недостаточно для такого.

— Да, — кивнул я и не думая извиняться, — может я вас и не знаю совсем, но что-то мне подсказывает, наверно то, что вы не бросили меня в сложной ситуации в баре, что вы заслуживаете немного лучшего отношения.

— Даша, — наполнила она. — Вы меня теперь знаете. Я Даша.

Мы помолчали, продолжая стоять в коридоре. Она не выгоняла, а я не торопился уходить, хотя уже следовало раскланяться, поблагодарить еще раз и исчезнуть за дверью, чтобы не создавать еще большей неловкости.

— Извините, Даша. Это вообще не мое дело. И еще раз спасибо.

Она кивнула.

— Пойдете в бар?

— Скорее всего. Если у вас, конечно, подъезд не оснащен системой розеток на три ампера.

— Возможно, я чего-то не знаю про наш подъезд, но вот в баре сейчас будет не очень удобно. Скорее всего, все розетки Миши заняты телефонами приятно улыбающихся девушек.

— Вы тоже приятно улыбаетесь Мише, — заметил я.

— Ну, так я же девушка. Давайте сюда ваше устройство и разувайтесь. Посидите минут двадцать на кухне, попьете чай без всего. До магазина я сегодня так и не добралась.

— Это будет верх наглости с моей стороны, — заметил я.

— Я переживу. Разувайтесь.

Я сидел на табуретке за небольшим складным столом и понятия не имел, что я делаю и зачем. Это была одна из самых странных ситуаций за последние десять лет моей жизни. Я припомнил события еще более ранние, покопался в них и засмущался сам перед собой. Закипал чайник. На столе ждала девчачья кружка с сердечком и еще одна с сумасшедшим диснеевским кроликом. Обычная кухня, верхний свет. За окном темнота ночного города без звезд и вечернего уюта. Фотография на холодильнике. Там за слегка треснувшим стеклом Даша и еще какая-то девочка в спортивной куртке. Обе смеются и выглядят чуть моложе. На Даше желтая куртка, а на руке браслет. Я смотрел на фотографию и ощущал, что касаюсь чего-то интимного, личного — чужой жизни. Той жизни, где Даша носит желтую куртку и обнимает неизвестных подруг, где проходит ее жизнь, и живут ее родители, друзья. Того, что остается за гранью академической группы, где ты видишь лишь доступные тебе конечные образы каждого студента и воспринимаешь их по шаблонным критериям: опоздал — не опоздал, выучил — не выучил, ответил — не ответил, спросил — промолчал. Я пытался вспомнить, насколько давно я воспринимаю их именно так. Ведь когда-то я знал любимую музыку моих учеников, как зовут их домашних питомцев и героев любимых сериалов. Это точно было до того, как они стали потоком — серой массой, протекающей из одного академического года в другой, оставляя оценки в журнале успеваемости и пригласительные открытки на очередной выпускной.

Я поспешно отвернулся от фотографии, когда Даша вошла. На ней все еще была куртка и джинсы. На белой футболке наискосок протянулась надпись — No thanks!

— У вас там уже пять процентов. Если дело так пойдет и дальше, то вы и чай допить не успеете.

Этого вполне хватило бы, чтобы вызвать такси, но я промолчал. Ехать на край города из уютной кухни хотелось все меньше.

Даша села на табурет, по-турецки поджав ноги под себя.

— А вы знаете, мне даже приятно, что вы так заступились за меня. Я любила свой телефон. Теперь вот жалею.

— Я лучше промолчу, чтобы снова не извиняться, — сказал я.

— Нет, почему же. Вы имеете свое мнение и это хорошо. Пожалуй, это я слишком резко отреагировала, не стоило так. В конце концов, вы в чем-то правы.

— Может беда в том, что слишком добры к людям?

Даша улыбнулась и покачала головой, словно осуждала меня.

— Ладно, я делаю иногда не слишком разумные вещи и, возможно, со стороны это очень заметно. Но можно задам вам один вопрос?

Я кивнул.

— Можете описать свой день? Что вы делали, скажем, утром или в обед, до того, как пришли в бар.

— Пил кофе с бывшей женой, пока за ней не приехал ее новый муж.

Даша развела руками.

— И это нормально?

— Но ты же не знаешь всю ситуацию! — я незаметно перешел на ты, словно вечер продолжался в баре, а не на кухне в квартире напротив.

— Вот именно!

Я промолчал. Даша налила мне чай и потрогала кружку руками.

— Вы пьете кипяток?

Я улыбнулся.

— И ничего, если из Викиной чашки? У нас других нет, просто.

— Это с кроликом которая?

— Нет, это моя.

Чай мы пили молча. В соседней комнате неумолимо заряжался телефон. Вот скоро он пикнет об окончании зарядки и резко захлопнет окно с мир девушки, имя которой я даже не вспомнил в баре, а лица не узнал. Я пытался напрячь память, но группа казалась мне безликой.

— Не видел тебя в баре раньше, — сказал я.

— Я и не часто там бываю. Так, по случаю. Сегодня как раз такой случай. Хотя, иногда захожу и одна.

— Не страшно.

Даша пожала плечами.

— В основном там спокойно и культурно. Нет, иногда, конечно, приходится просить особо общительных не распускать свои тентакли.

Я поперхнулся кипятком. Даша подала мне полотенце и склонила голову на бок с улыбкой.

— О, да нам известно, что это такое. Какое же мало я все-таки знаю о своих преподавателях.

Последнее слово обрушилось железным заслоном, разделив мирок теплой кухни на мой и её. Наверное, она даже не задумывается о таких вещах. Хотя, неужели я надеялся, что после получаса общения с почти незнакомой студенткой она начнет воспринимать меня как-то иначе? Да и нужно ли мне это? Странная пятница закончится, и придут рабочие будни, в которых никто из нас не должен ощущать неловкости.

— Мне, пожалуй, пора.

— А ваш телефон?

— Такси вызвать хватит.

Даша посмотрела на свою кружку, потом на мою.

— Правда, неудобно, что совсем нечем вас угостить.

Ты и так сделала для меня больше, чем кто-либо за последнюю неделю, подумал я, но не сказал.

Я неуклюже обулся в коридоре, дважды едва не завалившись. Даша наблюдала за мной, прикрыв рот рукой — видимо смеялась.

— Спасибо, — сказал я на пороге.

— Спокойной ночи.

Пустой подъезд обступил меня, погрузил с тишину и одиночество. Наверху что-то прогрохотало, послушно пополз в своей шахте лифт. Я оглянулся на дверь, которая закрылась за мной совсем недавно. И пошел вниз.

3

Однажды я остановился на лестнице, ведущей на второй этаж нашего факультета, и вдруг обнаружил непонятную тревогу в себе, взявшуюся неизвестно из-за чего. Все дело оказалось в автомате с кофе, который обычно встречал меня на пролете. Сегодня его не было. В углу остался квадрат пыльного кафеля, провод, торчащий прямо из стены и несколько бумажных фантиков, еще не утилизированных неторопливой уборщицей. Не то чтобы я часто пил кофе или очень любил его. Бывало, конечно, что после вечерних заочников, когда столовая уже давно подсчитывает прибыль, подперев дверь, а в маленьком холодильнике на кафедре доживает очередной день прошлогоднее яблоко, бежишь сюда и берешь стаканчик американо, который по вкусу не особо отличается от растворимого. Но так бывает дважды в год, во время заочных сессий. Все же остальные дни мою душу грело то, что автомат стоял на привычном месте и терпеливо ждал своего часа. И вот он исчез.

— Доброе утро и сразу вопрос, — начал я, заходя в деканат, — где наш автомат с кофе?

В кабинете с узким окном, заставленном стеллажами с папками, большинство которых было подписано еще в бытность мою младшекурсником году этак в 1999-м, сидели трое. Наташа помахала мне рукой и покашляла. Ее горло было замотано платком, а на столе остывала прозрачная чашка с жаропонижающим. Ее вечная соседка по кабинету Оксана, которую мы упорно звали Оксана Оксановна, не трудясь произносить ее длинное отчество, взглянула на меня поверх очков и показала пальцем на часы. Третьего я не знал. На нем был клетчатый пиджак и зауженные брюки до щиколоток, а на скулах короткие бакенбарды. Он улыбнулся в тридцать два отбеленных зуба и подскочил, энергично протягивая мне руку.

— Во-первых, это наш автомат с кофе, — начала Оксана Оксановна, постепенно повышая голос. — Во-вторых, у вас уже семь минут как пара идет, Кирилл Олегович! А в-третьих, познакомьтесь с новым коллегой.

— Лев Петрович! — коллега так тряхнул мою руку, словно собирался ее вырвать из сустава и унести как трофей.

— Это вы из столицы и на место Гордеева, — вспомнил я последний разговор с шефом.

Лев не прекращал неестественно белоснежно улыбаться.

— Ну не так уж и на чужое место. Думаю, мне тут и свое место найдется, и я больше, чем уверен, что мы неплохо сработаемся. Вот что вы ведете?

— Теорию гражданского права и гражданский процесс, — недоверчиво доложил я.

— Превосходно! Я привез с собой много методик. Средневековые способы преподавания пора оставить в прошлом, как считаете? Я прав?

— Лев Петрович стажировался в Польше и Канаде, пять лет проработал в столице, — доложила Оксана Оксановна.

Белозубый коллега кивнул.

— А знаете что? Вы должны обязательно прийти на мое открытое занятие. Будет интересно и полезно для обмена опытом. Приходите в следующий четверг в…

— Обязательно, — заверил я, — но извините, нужно бежать. Уже девять минут и сорок две секунды как начались занятия, верно, Оксана Оксановна? Наташа, а тебе полежать бы дома пару дней.

Вопрос об автомате с кофе оставался открытым.

Двумя кабинетами дальше от деканата шумел и бурлил мой курс. По коридору на меня стремительно надвигалось недовольное лицо шефа, которому я ответил скромным пожеланием доброго утра. На этом утренний конфликт был исчерпан.

Едва я зашел, поток притих. Зашуршали тетради, загремели убираемые со столов электронные устройства. На задних рядах перекашливались простуженные, но особо ответственные студенты.

— Доброе утро! Присаживайтесь.

Меня всегда удивляла эта тишина, которая воцарялась в аудитории, едва я входил и вызывали недоумения жалобы коллег на то, что успокаивать студентов и бороться за дисциплину приходится минут по десять перед каждой парой.

Я оглядел поток. Чуть больше сотни, половина еще сонные. В калейдоскопе свитеров, шарфов, кардиганов (в том числе и мужских), очков, помад, красивых и странных причесок я пытался найти лицо Даши. Я почти был уверен, что это ее курс, и она сидит где-то там, среди своих. Возможно, тихонько улыбается и следит за моим хаотичным взглядом. Найти ее я не смог. В конце концов, я видел ее в тусклом свете бара, где люди выглядят несколько иначе, а потом на темной улице и на кухне, где домашняя обстановка окончательно искажала восприятие. Я даже не был уверен, что узнаю ее при встрече снова. Может сделать перекличку?

Сонные лица приготовились слушать и писать. Нет, и так задержался. Будем надеяться, что она здесь. Впрочем, почему меня это так волнует? Понятно, что отдавать зарядку от телефона я сейчас не кинусь, тем более что оставил ее дома. Но в любом случае можно дать понять, что я не забыл.

— Итак, коллеги! Может показаться, что цивилистика и теория гражданского права, в частности, интересны и многогранны, а вот гражданский процесс, напротив, скучен и прямолинеен. Но я вам попробую доказать, что это вовсе не так. Не преувеличением будет сказать, что каждая норма даже такого сухого и не очень объемного кодекса как ГПК — это целая вселенная, за которой следует теория, судебная практика, толкование, коллизии, человеческие судьбы. А если мы говорим об их системе, то можно пока только представить, какой мир перед нами открывается.

Я перевел дух и обрисовал в воздухе условные границы все той же нормы, слегка повысил голос, чтобы разбудить последнего дремлющего.

— Возьмем, к примеру, статью о судебном представительстве и автомат с кофе. Нет! Лучше мобильный телефон…

После лекции всегда немного першит в горле, хотя за столько лет пора бы уже привыкнуть. Горло — слабое место любого преподавателя и в то же время никто из нас даже не пытается его беречь. Мы курим на морозе и пьем холодную воду из кулера, ходим на работу с температурой и отчаянно и громко читаем каждую лекцию, словно она последняя в этом году. И вот именно сегодня нестерпимо хотелось кофе.

— Так, кто-нибудь знает, где наш автомат? — начал я с вопроса, заходя в двери кафедры.

Оля только пожала плечами, не отрываясь от монитора. Шеф снял очки и оглядел меня с ног до головы.

— На вашу группу жалуются, Кирилл Олегович. Плохо посещают семинары по криминологии.

— Беда то какая, — согласился я, — Как же они буду ориентироваться в системе сделок без знания личности преступника.

— Шути-шути. Сейчас пойду к ним и поговорю, как следует, — шеф скрылся в кабинете и оттуда еще некоторое время раздавался его голос. Видимо, репетировал.

Я обратился к Оле.

— Не известно, что с кофе?

— Увезли автомат утром. Сломался, — донесла она.

— А может мне нашего кафедрального нальешь?

Она покачала головой.

— Воды нет. Ждем. Это вы там так жгли в сто одиннадцатой? Отсюда слышно было.

— Я. Вот теперь горло и болит. Ты уже видела этого попугая.

Оля оторвалась на минуту от компьютера и укоризненно погрозила пальцем.

— Лев Петрович замечательный человек и хороший специалист.

— Ага, значит сразу поняла о ком речь. Ты еще к нему на открытое занятие сходи, почерпни опыта.

Оля пожала плечами.

— Все идут. Шеф заставляет.

— А я вот не смогу, чувствую, что-то горло…

— Нет, даже не думайте отлынивать. Правда, Иван Иванович?

Стоявший в дверях шеф нахмурился.

— О чем речь?

— Собираюсь на открытое занятие. Готовлю вопросы, — сказал я.

— Это правильно. Покорректнее там.

— Хорошо. И это, вот еще что… — я поднялся и одернул пиджак. — Можно я там как-нибудь сам?

Шеф нахмурился еще сильнее.

— Где?

— С моей группой. Я сам внушение сделаю. Ну, это же моя группа. Меня они послушают.

— Хорошо, — кивнул он после короткого раздумья. — Иди уже, звонок был.

Их ровно восемнадцать, никто не опоздал и не пропустил занятие. Не знаю, огорчило меня это или нет. Обычно я начинал занятия с объявления о том, что никто и не при каких условиях не может пропустить мой предмет, и я всегда должен знать где и почему находится мой студент. Что такое моя группа знал каждый на нашем большом факультете, не потому ли их каждый раз называли бедными детьми. Прийти на любое из их занятий, потеснив преподавателя по расписанию было нормой, как и устраивать перекличку исключительно одной группы, увеличивать объем домашней работы в три-четыре раза, принудительно отправлять студентов на олимпиады и конференции, ожидая получить на выходе идеальную группу, предмет гордости и образец для подражания другим. Справедливости ради, другие преподаватели жалели моих студентов и относились к ним с определенной снисходительностью, не забывая при этом продолжать мне жаловаться на опоздания и плохую подготовку.

— Будет трудно, — предупредил я.

Восемнадцать парней и девушек послушно кивнули.

— А теперь давайте объясним мне, почему вы не явились на криминологию, о чем мне, естественно, тут же доложили. Я понимаю, что некоторые предметы могут быть вам не интересны и даже не требую, чтобы вы были отличниками во всем, за исключением, конечно, дисциплин нашей кафедры — вашей специализации, но явка к преподавателю — это дань уважению, элемент воспитания и элементарной вежливости. Я очень не хотел бы, чтобы моих студентов считали невоспитанными и грубыми людьми.

Группа обернулась на старосту, который приподнялся и развел руками.

— Извините, Кирилл Олегович, но дороги в городе были перекрыты, вы же знаете — репетиция парада. Пришли те, кто живет недалеко.

— Нас не пускали даже пешком, — подтвердила девочка с первого ряда. Ее волосы были собраны в мелкие косички, и мне почему-то казалось, что ее зовут Марина.

Я только кивнул. Все это не имело смысла — ругать и собирать объяснительные. Дети не виноваты, что на полумиллионный город четыре центральные улицы, которые перекрывают по любому удобному случаю.

— Ладно. Это вполне объяснимо. Перекличку будем делать?

— Все на месте, — оглядел группу староста.

— А вдруг среди нас шпион?

Заулыбались.

Даша сидела у стены под давно устаревшим плакатом об источниках трудового права. Сосем не похожая на девочку из бара, на девочку с кухни, на девочку в моей голове, которую я пытался отыскать взглядом в поточной аудитории. Волосы собраны в большую небрежно-красивую косу, черная футболка, на плечах знакомая джинсовая куртка. Она задумчиво листала тетрадь, переклеивая в ней цветные закладки. Мельком взглянула на меня, словно решив, что ее окликнули, обернулась и, пожав плечами, вернулась к тетради.

— Что будем изучать сегодня? — спросила Марина. Ее точно звали Марина, я был уверен на семьдесят процентов.

— Разве не то, что я задал?

Студенты с первых рядов переглянулись.

— Ну, вы же всегда придумываете что-то интересное.

— И откуда же такая информация? — насторожился я. — У нас всего-то второй семинар.

— Нам рассказывали, — тихо сказала Староста. Надо бы запомнить ее имя.

Болтуны предыдущий курс, подумал я.

— Хорошо, как насчет задач с тремя решениями, каждое из которых верное?

Группа заулыбалась и потянулась к своим гаджетам. Никак не могу привыкнуть, что тексты всех законов теперь там. Мы в свое время покупали многотонные тома собраний нормативных актов, которые устаревали, едва мы успевали донести их до аудитории.

— Хорошо, с кого начнем?

Руки поднялись стремительно. Я улыбнулся.

Обед в столовой был не полным и не принес ожидаемого удовольствия. Во-первых, закончился любимый салат, прямо перед носом увели последнюю тарелку. Не то чтобы ему не было замены, но сочетался он именно с тем гарниром, который был в наличии сегодня. Во-вторых, девушка с раздачи виновато показала на кофейную машину, выключенную из сети.

— Понятно, спасибо, — сказал я. Оставался последний шанс попытать счастья в пирожковой.

В пирожковой продавали растворимый кофе «три в одном» с привкусом маргарина и, собственно, пирожки, от запаха которых снова просыпался аппетит, а чувствительный к пережаренному тесту желудок начинал взывать к разуму.

Столиков было два, но студенты толпились за одним, явно не помещаясь и толкаясь локтями. У меня же было практически свободно, не считая меня, конечно.

— Можно к вам? — попросился знакомы голос. Даша. Она держала в руках два горячих пирожка и маленький пакет сока.

— Конечно, — сказал я. — Не страшно? Вон, ваши коллеги считают, что у меня бубонная чума.

Она засмеялась и обернулась.

— Они вас просто боятся. Или слишком вежливые, чтобы попроситься за ваш столик.

Даша распаковала темно-коричневый пирожок, сняв целлофановый пакет. По виду казалось, что в нем миллион калорий и все канцерогены в мире.

— Как ты можешь это есть? — вырвалось у меня.

Даша кивнула на мой стакан.

— Как вы можете это пить?

— Твоя правда.

Я оставил полстакана.

— Зарядку верну, я помню, — сказал я.

— Да забудьте. Вдруг я хочу айфон?

— Не делай этого!

— Будет больше тем для разговора с барменом Мишей. Ну и чаще обращаться придется.

Оглушительно прозвенел звонок. Даша убрала оставшийся пирожок в пакет.

— Приятного аппетита, — пожелала она, взглянув на кофе.

— Никто не торопиться, — заметил я.

— Я должна быть вежливой. Удачи!

Я остался один. Набрал знакомый номер. Гудки, потом еще гудки, потом голос с легкой ноткой усталости.

— Да, Кирилл.

— Привет, Катя. Может кофе?

Недолгая пауза.

— Хорошо. Давай через полчаса.

4

Октябрь — довольно спокойный месяц. Проходит суетливость первых рабочих недель и стресс от внезапного окончания отпуска и лета, жара сменяется прохладой, желтой листвой и дождями, жизнь входит в привычную колею. К октябрю своего шестнадцатого академического года я потерял телефон. Вот он только что лежал в кармане — поцарапанный, глючный, но привычный, с полудохлой батареей, которая познакомила меня с новыми уровнями неловкости несколькими неделями ранее и вдруг… Я выхожу из маршрутки и понимаю, что карман мой стал немного легче, а пульс хаотичнее. Нет, я не очень привязан к вещам, особенно таким хрупким и недолговечным, как телефоны, но покупать новый именно сейчас совсем не входило в мои планы.

Паника сменилась торгом, потом смирением. Я же помнил, как смотрел на время, заходя в маршрутку. Выходя из нее, я стал легче на сто с небольшим граммов. Мозг прокручивал архив данных, которые были в аппарате и которые видеть посторонним не следовало. К счастью, ничего особо личного там не было. Полсотни номеров, десяток фотографий, из которых последние три — расписание, напоминания о днях рождения, мобильный браузер с более — менее приличной историей. Приложений с соцсетями я в телефоне не держал, кроме одного мессенджера для работы. К счастью, телефон был заблокирован надежным паролем, который я сам частенько забывал.

Я спросил у пробегающего мимо спортсмена время, отметил про себя, что опаздываю на пару и поплотнее обмотав шарф вокруг шеи, поспешил к не знающему забот студенчеству.

— Вы хоть знаете, что такое студенчество? — задал я странный для гражданского процесса вопрос.

Староста Ропша уклончиво мотнул головой.

— В общих чертах. Мы — студенчество, например.

Я усмехнулся.

— Нет, вы не студенчество. Вы скопление жаждущих диплома, в основном лентяев и хитрюг. Студенчество — это целый социальный пласт, часть общества, которой будет принадлежать мир, создающая этот мир, творящая революции в прямом и переносном смысле. Студенчество не терпит закостенелости и несправедливости, жаждет свободы и борется за нее. Оно скреплено узами братства и навечно объединено стенами альма-матер, которая выпустила их в свет. Вы слышали об Обществе плюща, создающего целый мир, о старейших студенческих сообществах, о вековых традициях древнейших университетов, студенческих революциях, меняющих мир и общество? Вы хоть Gaudeamus знаете?

— Слышали, — оправдалась Марина (наверное, Марина).

— А пели когда-нибудь? Это же ваш гимн!

Группа переглянулась

— Он же не на русском.

— Не на русском, — я потер ладонями лицо. — Недавно спросил на экзамене, почему реальный договор так называется. Каких только вариантов не услышал, от «потому что он настоящий», до «потому что он здесь и сейчас». И ведь никто не вспомнил о том, что реальный от латинского слова «res». Ubi rem meam invenio, ibi vindico.

— У нас не было латыни, — сказал староста Ропша. А девочка Староста энергично закивала головой.

— Но, это неправильно! — развел руками я. — Юрист без латыни, что медик без знания анатомии. Хотя, от вас то, что зависит. Мне искренне жаль, что вы не знаете латынь. Значит, понимать меня вам будет немного сложнее, чем я думал.

— Sapienti sat, — тихо сказала Даша и улыбнулась.

До середины пары оставалось неизвестное количество времени. Потерянный телефон начинал доставлять серьезные неприятности.

— С вами все в порядке, Кирилл Олегович? — уточнил староста.

— Потерял телефон. Выпал в маршрутке.

Студенты сочувственно зашумели. Особо догадливые подсказали время.

— Значит пора было покупать новый, наверняка батарея уже держала плохо, — философски заметил студент у окна с таким же именем, как у меня. Я условно звал его тезка.

Я вслушался в тишину аудитории на предмет смешков, но было траурно тихо. Значит, о моем приключении с зарядкой Даша не сказала никому. Либо же студенты достигли совершенства в покерном хладнокровии. В последнее я не верил.

— Куплю новый сегодня, — тихо сказал я, завершая тему.

— Я знаю отличное место, — с излишне серьезным лицом сказала Даша.

В деканате меня встретили несколько контрастно. Хриплая Наташа предложила половину шоколадки, а Оксана Оксановна сверкнула глазами так, что едва не расплавила свои очки.

— Я вам звонила раз десять.

— И как, гудки идут? — уточнил я.

— Нет, выключено. Как, впрочем, частенько.

Я сделал удивленное лицо.

— Кирилл Олегович телефон потерял, — сообщила Наташа.

— Ой, а ты откуда уже знаешь?

— Студенты сказали.

Как произошел обмен информацией за столь короткую перемену, я мог только догадываться.

— Возьмете еще одну пару? Трудовик заболел, и подхватить курс некому.

Трудовиком звали преподавателя по трудовому праву, в шутку, конечно, но прижилось.

— Хорошо, — не думая, согласился я, — все равно окно. Почитать свое или трудовое?

— Как хотите.

— Кирилл Олегович может читать любой курс, — похвастала Наташа из-за компьютера.

Оксана Оксановна одарила меня саркастическим взглядом, смягченным моим согласием провести чужую пару. Это волшебство, конечно, рассеется еще до конца рабочего дня.

— Совсем вундеркинд!

Лекции читать одно удовольствие. А ведь было время, когда я не понимал всей прелести лекционных курсов, считая, что спрашивать на практических занятиях гораздо проще и интереснее. Опыт дает некоторые бонусы. Когда вся необходимая информация уже в голове, и ты не связан конспектом или (позор какой!) учебником, лежащем на кафедре, лекция превращается в произведение искусства. Из разрозненной информации ты создаешь систему — единое целое, скрепленное примерами и забавными фактами, а потом аккуратно вкладываешь это в головы слушателей, приправив информацию небольшим количеством сомнения, чтобы критическое мышление не подавлялось авторитетом лектора. Но сегодня у меня не шел из головы мой телефон и все примеры, и задачи, так или иначе, касались мобильной связи. Наконец, мне самому стало казаться, что я непростительно часто повторяюсь.

Вероятно, какой-нибудь счастливчик уже играет с моим аппаратом, твердо решив перепрошить его, чтобы оставить себе. Древний телефон, который нажатие на экран воспринимает не как команду, а как ничего не значащую просьбу.

У сто восьмой аудитории образовалась пробка. Четверо флегматичных студентов выносили, обнаруженные в старых шкафах плакаты, стойки для них, пыльный и морально устаревший проектор. Руководил действием белозубый Лев в ярко-зеленой приталенной рубашке. Я поинтересовался происходящим, в тайне надеясь, что Лев Петрович собирает свои вещи и уже очень опаздывает на ракету до своей планеты.

— Все это можно использовать для открытого занятия, — энергично сообщил он. Рука — как клешня краба, я потер пальцы.

— Ну, ладно плакаты, а древний проектор зачем? У нас в каждом кабинете по стационарному.

— Вот именно! Они стационарные, а тащить провод через аудиторию на первый ряд не разумно.

Я придал лицу выражение внезапного озарения.

— Так вам и ассистент потребуется!

— Думаю, кого-нибудь из студентов…

— Ну, разумеется.

Профессия переключателя слайдов возродилась вновь.

— Ну, если вам не нужна моя помощь, то я пойду, — торопливо отсалютовал я.

Проектор! От этой дичи я отказался, едва они стали модными, а потом обязательными. Первые три года отговорки в роде «сломался» или «занят на сегодня» вполне принимались, а потом про необходимость слайдов благополучно забыли. Проектор некоторое время использовали как магнит для пыли, потом как пресс для плохо сшитых методичек, а после отправили охранять внутренности шкафа.

— Вы придете к нам? — печально спросили по левую руку от меня. Там жалась к стене Староста. Ее рыжие волосы ярко выделялись на зеленом фоне стены. Вид у нее был несколько смущенный, видимо вакансия переключателя слайдов досталась ей.

— Конечно, я вас не брошу. Приду.

— Обещаете?

— А одного обещания недостаточно? — я улыбнулся ободряюще. — Приду.

К средине дня по моим расчетам мне должны были позвонить уже раз четыреста. Все же в жизни без гаджета есть своя прелесть. Иван Иванович нашел меня лично и сообщил, что мое присутствие на открытом занятии обязательно. Понять то, что на мое решение в гораздо большей степени повлияла рыжая девочка Староста, чем он, заведующий кафедрой был не в состоянии. Я только кивнул и сделал это, видимо, слишком искренне — вопросов и угроз не последовало.

— Как там рабочие программы поживают?

— Вот кстати, — начал я, — думаю, что некоторые разделы дисциплин требуют более тщательной проработки и систематизации. Многое устарело, а что-то уже не так актуально. Теория тоже на месте не стоит, нужно анализировать и исправлять.

— Короче, не брался еще, — заключил шеф, — смотри, к ноябрю сдавать.

К ноябрю. Я привычным движением потянулся к карману, чтобы записать почти окончательный срок, и замер. К вещам быстро привыкаешь, а вот к их отсутствию не так быстро. Зато нашлась пачка сигарет.

— Ты же бросаешь, — удивился шеф.

— У меня своя система.

Когда-то в нашем здании было двенадцать туалетов, включая два служебных. Меня всегда забавлял этот факт, и я не уставал повторять его на занятиях, чтобы удивить безучастную ко всему молодежь. Потом два закрыли на вечный ремонт, и осталось десять. Десять — тоже много, но звучит не так эффектно, как двенадцать и я перестал об этом вспоминать. Один — самый крупный за толстой кованой решеткой имел свою историю. В девяностые первый комендант закрыл его якобы на профилактику и установил там колоссальный самогонный аппарат, который одновременно стал и объектом для баек, и предметом его гордости, и основанием для увольнения. Три года там хранили излишки книг, которые устаревали гораздо быстрее, чем мемы в современном Интернете. Потом его закрыли по неизвестным причинам. Но меня продолжало радовать это помещение — просторное и пустое с рядом кабинок, к которым не было доступа ни у кого уже лет десять, с деревянным окном, открываемым со скрипом и опасностью разрушить эту древнюю конструкцию. Тут я курил вдали от всех, присев на оставленный кем-то на заре факультета ученический стул. Тут убежище от всех и вся, просто идеальное и гениальное. Никто не будет меня искать и тревожить в помещении, которого как бы и нет. Есть такое удивительно свойство закостенелого мозга большинства моих коллег — неиспользуемые по назначению объекты просто удаляются из поля зрения, словно их не существует в природе. С потерей телефона покой в моем убежище возводился в степень.

Из приоткрытого окна было видно старое дерево, до которого не добрались благоустроители территории. Парковочники — как я их называл. Ветка шуршала по стеклу, роняя красно-желтые листья. Слышались голоса с далекой стройки, шум проезжающей машины. Интересно, кто-нибудь когда-нибудь заглядывал в это окно, видел ли белые стены, одинокую, часто вытряхиваемую мной пепельницу на подоконнике, стул? Вероятнее всего, нет. Даже комендант не приходила в эти края, словно забыла и бесценных квадратных метрах. Но старые трубы отопления вроде бы не текли, как и ливневый сток, а, значит, не было и причин заглядывать сюда.

Я оставил на батарее под подоконником неприкосновенный запас — на треть полную пачку и коробку спичек, прикрыл окно и вышел в коридор, аккуратно закрыв за собой дверь и решетку.

— А я вас ищу.

Даша стояла в пальто и с сумочкой в руках.

— Здесь?

— На кафедре. У вас есть время?

— Полно. Занятия закончились. Не считая, конечно, заочников…

Она поправила сумочку на плече.

— Пойдемте, я помогу вам выбрать телефон. Вы же так и будете откладывать.

Я непонимающе мотнул головой.

— Сами жаловались, что на принятие решения у вас уходит непростительно много времени.

— Вот как. А по предмету из моей речи что-нибудь запомнилось?

Она улыбнулась и снова поправила сумку.

— Нет, серьезно, а к чему я это говорил.