Бесплатный фрагмент - А над Дубками все спокойно

Семейка Сойкиных

Сумерки сгущались над Дубками, растворяя в воздухе воспоминания уходящего летнего дня. На деревенских улицах зажигались фонари, с окраин доносился собачий лай, дело в каждом доме шло ко сну. Но только не в семейке Сойкиных. Эта парочка была, хоть и бездетная, зато не скучная. Любе в тот вечер нужно было на работу в ночную смену выдвигаться. Она сложила в отдельную сумку свежую медицинскую спецодежду, тормозок с поздним ужином и, суетясь, стала бегать из одной комнаты в другую.

— Чего ты «икру мечешь»? — исподлобья посмотрел на нее муж Василий.

Ему-то никуда не надо. Он отработает с утра до вечера на ферме, и домой мчит, на диване отлеживаться. А на Любе большая ответственность лежала — в травмпункте она работа мед. сестрой. Ночные смены в ее жизни были частым явлением: то Ритку подменить надо, то Зойка снова заболеет. Не любил Василий эти Любашкины смены. А кому понравится ночевать дома без жены, пока ту невесть, где носит?

— Ты смотри, Вася, к Митьке Лихачеву чтобы не ходил! — наказала Люба мужу перед уходом. — Узнаю — скандал устрою, к бабке в Черемухово отвезу, хворь твою алкогольную выливать будем.

— Нужен мне твой Митька! — пробурчал Василий. — Я кваску выпью и спать, устал сильно.

Василий показательно сделал три больших глотка, кивнул на прощание Любе и лег на диван, мечтательно уставившись в выбеленный потолок. Но, дождавшись ухода жены, сам засуетился. То к одному окну подскочит, то ко второму, все выглядывал, дожидался, пока Люба за угол зайдет и скроется из виду. Затем Вася погасил свет и крадучись вышел из дома. Аккуратно прикрыв ворота, он огляделся по сторонам и побрел вслед за женой той самой дорогой, что вела к травмпункту.

«Не проведешь ты меня, Любаша, на этот раз с поличным поймаю», — думал Василий, ревнуя жену к тому же Митьке Лихачеву. А ревность эта возникла пару недель назад, когда Василий выпивал с Иваном Щукарем после тяжелого рабочего дня. Тот накатил как следует и начал языком трепать по делу и без дела. Говорил, мол, плохо, когда жена в ночные смены работает. Так ведь и до греха не далеко. «Изменяет она тебе, к гадалке не ходи! С Митькой Лихачевым, он что-то зачастил в последнее время в травмпункт. Травм-то у него нет, ходит целехонький» — говорил тогда Иван заплетавшимся языком. А Василий слушал и верил, все брови хмурил и зелень свежую жевал. С того дня он и стал подозревать, что жена только для вида на работу ходит, а сама за продмаг сворачивает и на Луговую к Митьке, он как раз недалеко от травмпункта живет…

***

Люба уже почти пришла на работу, как вдруг вспомнила, что забыла дома ту самую сумку с тормозком и сменной рабочей одеждой. Выругавшись вслух, она тут же побежала обратно. Только решила не тем же путем идти, а огородами — так короче и быстрее.

Благо, земля в огородах была сухая, дожди в Дубках давно не радовали. Люба быстрым шагом по узенькой тропинке добралась до своего дома и вошла во двор через заднюю калитку. Не увидев в окнах свет, женщина уже начала догадываться, что Василия нет дома. А может спать все-таки лег? — затаилась в ее душе маленькая надежда. Но опасения подтвердились: на двери висел амбарный замок, а значит муж ее ненаглядный, обещавший в рот ни капли, тем более, с Митькой Лихачевым, все-таки отправился за приключениями.

— Хоспади! — причитала Люба, — да этому Митьке в решето нальешь, он ни капли не уронит, ртом будет ловить! А мой-то куда со своим панкреатитом? Ооох! Ну я им обоим сейчас устрою!

Небрежно, с досадой схватив сумку, Люба прямиком направилась к дому Митьки, на Луговую. Ей теперь не так важно было на работу вовремя явиться, как муженька своего поймать с поличным, за рюмкой, так сказать.

***

Василий несколько минут околачивался под окнами травмпункта, все в окна заглядывал. Нет Любки на работе, и на горизонте нет. Значит, обманывает все-таки! Выходит, прав был Серега — шашни у нее с Митькой! Решил Василий не медлить, ведь злость в нем кипела, и ревность за края выходила. Ох, как не терпелось ему Митьке накостылять за такие «дружеские» выходки. Ведь не одну бутылку в молодости выпили, не один год на ферме вместе проработали!

Побежал Василий на Луговую через огороды, так короче было и быстрее. Добравшись до дома Митьки, он увидел свет в окнах. «Сидят, небось, воркуют!» — пробормотал Вася и решительно открыл ворота во двор старого друга. Войдя в дом, он увидел Митьку Лихачева, одиноко сидящего за столом в сопровождении бутылки водки.

— Любка! — крикнул Василий, не поздоровавшись с Митькой. — Выходи, я все знаю, нечего от меня скрываться, бесстыдница!

— Ты сдурел, Василь? — в недоумении спросил Митька. — Откуда у меня здесь Любка твоя?

— А ты не прикидывайся, говори, где спрятал жену мою?

Митька только разводил руками и хлопал хмельными глазами. Василий заметался по дому с выпученными глазами. Он и под кроватью смотрел, и в шкафу, и за печкой, но Любу так и не нашел. Все перевернул в доме Митьки Лихачева, а потом разочарованный побежал к выходу, оставив ошарашенного хозяина наедине с бутылкой.

***

Люба несколько раз прокрутила в голове то, как она сейчас ворвется в дом Митьки Лихачева, застукает мужа со стопкой в руке и отхлещет его тем, что попадется под руку. «Ну жди, Васенька, я иду уже», — сквозь зубы прошипела Люба и поднялась на крыльцо Митьки.

— Таааак, — она оглядела скромно накрытый стол, но увидела только одну стопку. — И где ты, Митрофан Геннадьевич, прячешь его?

— Кого, его-то? — Митька еще не успел отойти от погрома, оставленного Василием.

— Чего дурака валяешь? Ваську, мужа моего, куда спрятал? Оооо, какой бардак у тебя! — она уставила руки в круглые бедра и оглядела прихожую. — Да тут «мамай прошелся». Василь, выходи! Я знаю, что ты тут!

— Сойкины, да вы оба сдурели! — Митька теперь был еще больше ошарашен. — Вам лечиться надо обоим, ну и семейка!

— Это тебе лечиться надо от алкоголизма! — махнула в его сторону Люба.

— Да с вами и пить бросишь! Не даете даже налить спокойно.

— Да ну тебя, — Люба в последний раз оглядела погром в прихожей и разочарованно, уже не с таким пылом, как бежала в дом к Митьке, ушла на работу.

Решила, что своему ненаглядному спозаранку устроит допрос, где и с кем время коротал, пока жена на работе смену отбывала.

***

В травмпункте было тихо. Только в конце коридора, скорее всего, в приемном отделении, разговаривали женщины. Они то пересмеивались, то переходили на шепот. Сплетничали. А что им еще делать, если никто руку не сломал, на гвоздь не наступил, или еще-чего похлеще. Василий усмехнулся, подумав, какая интересна работа у медиков: то густо, то пусто, прям как у продавцов.

Голоса эти в конце коридора принадлежали трем женщинам, и одной из них была Люба. Никто из них не заметил, как Василий, около часа крутившийся возле травмпункта, теперь проник в здание и без всяких проблем вошел в ординаторскую. Он решил, что, если жена не изменяет ему с Митькой Лихачевым, то наверняка крутит с кем-то шашни прямо на работе. У них тут и медбратья из бригады скорой помощи часто околачиваются. Да так часто, что успели прижиться в травмпункте. Кто ж знает, может у жены на работе жизнь ключом бьет!

В ординаторской было пусто. Василий, воспользовавшись этим, залез в шкаф и, свернувшись калачиком, лег на среднюю полку, метра пол от земли. Деревяшка та вроде крепкая была, должна выдержать. Решил он, что, если и происходит чего интересного у жены на работе, то только здесь, в комнате для персонала, а никак не в приемной, на глазах у пациентов. С той мыслью Василий не заметил, как погрузился в сладкий и крепкий сон. Благо, медсестры были заняты всю ночь и не слышали густой храп, что доносился из темной ординаторской.

А под утро уставшие женщины лениво сняли накрахмаленные колпаки и грузно заняли места за столом в освещенной заревом комнатке для персонала. Люба поставила чайник и начала сетовать.

— До сих пор ума не приложу, к кому это мой вчера побежал на ночь глядя.

— Ой, Люба, побереги нервы, если вчера пил, то ты это сразу поймешь и по глазам, и по запаху, — сказала Ритка, вторая медсестра.

— Наши бабы дубковские языкастые! Если кто и видел его, сразу проговорятся, где, с кем и сколько выпил, — подметила Зоя, третья медсестра.

— Ох, — вздыхала Люба, — лишь бы не запил. Не то сама запрягу лошадь и повезу его в Черемухово, к бабке Аглае, пусть травами его умывает, выбивает из него дурь.

Василий от такого разговора вмиг проснулся и зашевелился на полке. А как хорошо он отоспался в этом казенном, деревянном, пропитанном валокордином шкафу! Только вот, как и когда ему теперь отсюда вылезать? Жена ведь скоро домой засобирается, смена-то к концу подходит. А измена, если и была, то он ее проспал. Или не было ничего, и наговаривает все Щукарь по пьяни? А может сам глаз на Любку положил и теперь от зависти клевещет?

С этой мыслью Василий неудачно повернулся, полка тут же с треском сорвалась с петель под грузом его внушительного веса, и мужчина оказался на полу ординаторской. Испуганные женщины в недоумении смотрели то на открытые дверцы шкафа, то на растерянного Василия, то друг на друга.

— Вася, — еле вымолвила Люба, — а ты что здесь делаешь?

— Любаш, я это… — запинался Василий, — кажется, руку вывихнул.

Тут Рита с Зоей разразились громким хохотом и взялись за животы. Люба стояла красная, как рак от стыда, уткнув кулаки в бока, и свирепо смотрела на Василия.

— Ты что в шкафу делал?

— Люба, не вези меня в Черемухово, я пить уже сам бросил!

Женщины еще сильнее начали хохотать до слез, а Любе было и смешно, и одновременно неловко.

— Ты где был вчера вечером? — вытаращила она глаза, медленно подходя к мужу.

— Я к Митьке ходил, думал, что ты у него.

— С чего бы мне быть у Митьки? — Люба бранилась, но ей так хотелось расхохотаться вместе с подругами.

— Это Иван Щукарь меня надоумил, сказал, что вы с Митькой любовники.

Новая волна смеха прокатилась по ординаторской. Женщины не унимались, не отводя глаз от парочки Сойкиных.

— Ты бы лучше не Щукаря слушал, а на жену внимательнее смотрел! — отругала его Люба.

— Так я и так смотрю!

— Плохо смотришь! Второй месяц не замечаешь, что у меня живот вырос! Все по Митькам Лихачевым бегаешь. А ну иди сюда!

— Люба, у меня рука болит! — кричал Василий, выбегая в коридор, — а ты что, беременная?

— Сейчас я тебе руку-то подлечу! — бежала за Василием жена, и ее голос громким эхом раздавался на весь травмпункт. — Отвечай, как ты в шкафу оказался!

— Помогите! — слышался голос Василия из приемной.

— Ох и Сойкины, ну дают! — смахивала слезы с лица Рита.

— С этой семейкой не соскучишься, обоим под сорокет, а они все чудят. Хорошо, что скоро у них дите появится, хоть остепенятся.

И снова раздался заливистый смех в ординаторской дубковского травмпункта.

Как Сойкины ремонт начинали

Рабочий день в Дубках подходил к завершению, но солнце все еще свысока пригревало деревню, наводя на людей легкую дремотную усталость. Жарким выдалось лето: весь июль и август засуха, на небе ни облачка, и ни капли дождя в огороды не упало. Люба справлялась по дому, как и вчера, и позавчера, как и месяц назад. День сурка у нее уже полгода, как настал. С появлением долгожданного малыша в семье хлопот прибавилось. Декрет выдался веселый и суетливый — бессонные ночи, колики, зубки, полюбившаяся гулька на голове и вечно помятый вид. Но Люба не жаловалась, ведь, хорошо, что к сорока годам удалось родить.

Муж Василий все на ферме день и ночь трудился. Трактористов в последнее время не хватало, вот он и пахал за всех во всех смыслах. Уставал сильно и все грезил о рыбалке, на которую он с собой никого не возьмет. Мечталось ему хоть на денечек шум мотора сменить на лягушиное кваканье и рыбье подводное урчание.

— Вась, мы когда обои уже поклеим? — с порога спросила жена, держа в руке бутылочку детского молока.

— Когда-когда, — махнул в ее сторону муж, только пришедший с работы. — Когда отдохнуть мне дашь, тогда и поклеим. — Сама видишь, как я выматываюсь, на мне все наше предприятие последнее лето и держится. Меня вообще-то беречь надо!

— Ишь ты! Предприятие на нем держится! Мне в декрете тоже не легко. А ты, хоть ворчи, хоть начальнику жалуйся, а обои сами к стене не приклеятся.

— Любаш, дай мне хоть на рыбалку разок сходить, зарядиться силами. Работа ведь не легкая — с утра до ночи за баранкой шесть дней на неделе, а потом сразу за ремонтные работы. Сжалься, жена! — последние слова прозвучали будто призывая Любу к совести.

— Какая тебе рыбалка! — еще сильнее возмутилась женщина. — Ты чего надумал?

Спорили, скандалили Сойкины долго, но к общему решению так и не пришли. И тогда Василий, не доев щи, встал из-за стола, накинул на голову фуражку и сказал:

— Ну знаешь, Люба! Я сам решу, что мне в первую очередь надо. Вот уйду на рыбалку, а вернусь, когда посчитаю нужным. Нет в тебе понимания, может хоть рыбы, да лягушки меня услышат и поймут.

Люба хотела было что-то крикнуть вслед, но не успела — ребенок раскричался от голода. «Вот и поговорили» — подумала женщина. Она ведь хотела по-хорошему, по-доброму. Наверное, и Вася хотел по-хорошему отпроситься на свою рыбалку.

***

Немного успокоившись, Василий взял спиннинг, надел новые сланцы зеленого цвета, специально купленные для отдыха и рыбалки, и отправился в сторону реки. Вдоль слегка заросшего берега сидели рыбаки, и в основном по одиночке. И правильно, это ведь дело не компанейское. Тут необходимо уединение — в этом-то все удовольствие деревенской рыбалки. Спрашивать у Ивана Щукаря или и Митьки Лихачева про успехи он не стал, не хотелось ему ни с кем разговаривать. Однако Митька сам его заприметил.

— О, Василь Сойкин! Неужто жена отпустила? А-ха-ха! — рассмеялся старый друг.

— Ага, — нехотя ответил Василий. — А кто у нее спрашивать будет? Захотел и пошел! Мне ничье разрешение на заслуженный отдых не нужно.

— Вон оно что, — почесал затылок Митька, — поцапались, значит, как всегда. Ясненько, Сойкины.