Когда приходили новые участники клуба, я всегда задавала один и тот же вопрос: «Что для вас значат истории?». Ответы были всегда разные, но всегда об одном. Истории это… Люди? Различные ситуации? Может сама жизнь?

Клуб был создан с целью объединить людей с общими интересами, которым интересны истории, литература и писательское мастерство. Но превратился он не в литературную мастерскую, а в тёплое поддерживающие комьюнити. Я познакомилась с огромным количеством талантливых и искренних людей, мы говорили о историях, любви, юриспруденции, искусстве и просто жизни. Много писали, много смеялись, много хлопали в ладоши после каждого прочтенного стихотворения, поддерживали и вселяли веру. Кто-то заходил лишь один раз, приоткрывая двери, кто-то остался с клубом до конца, ожидая каждую встречу.

Дорогие читатели, когда вы будете читать этот сборник, пробегать глазами по рифмам и строчкам, пробовать на вкус слова и словосочетания, погружаться в сюжет, помните: за каждой такой историей стоят прекрасные люди.

Этот сборник и этот клуб «А как же создаются истории?» именно про них.

Про вечных странников.

Парыгина Светлана,

Глава клуба «А как же создаются истории?»

ИСТОРИЯ ВТОРАЯ

Русиновский Арсентий

Веду частную практику, занимаюсь профессиональным спортом, являясь, как спортсменом, так и тренером. Главным источником вдохновения для меня, служит драйв жизни и музыка, в жанрах джаз и фанк.

Первые шаги в написании собственных произведений, я сделал тогда же, в школьные годы. Яркие, пока еще робкие чувства. Чистая, заставляющая позабыть обо всем на свете, но безответная любовь рождали первые стихи, посвященные, как правило, любимой, но далекой девушке.

Уже тогда, мне удалось сформировать главное качество, которому я предан по сей день — быть не только полностью честным со своим читателем, но и максимально откровенным с ним. Не сглаживать углы и не идти на компромисс, чего-бы это ни стоило. Только так, читая строки, написанные твоим сердцем, читатель скажет: «Я ему верю». Услышать это — самая главная награда для меня.

В настоящем сборнике представлено сразу два направления моей работы: отрывки из прозы и поэзия. С разных сторон, они раскрывают одну, главную идею — честного и откровенного, перед Вами, сердца.

Произведение «Роза в колбе», написано от первого лица, и представляет собой игру. Игру, на границе трепетных, но горячих чувств. Переплетение теплых, ярких дней первого свободного путешествия и рискованного, порой криминального авантюризма. Сочетание нежности, искренней любви и преступной страсти. Полагаю, что написание произведения, как и его прочтение — это диалог между двумя, ищущими друг друга людьми. Диалог двух сердец. Убежден, есть люди, читающие «сердцем», а есть и те, кто читает «умом».

При написании произведения, я ставил задачу, чтобы поклонники, как лирики, так и сюжета, нашли, что-то увлекательное и трогательное для себя. Искренне желаю вам быть верными своему выбору и голосу своего сердца! Надеюсь, вам понравится!

Роза в колбе

(представлены отрывки из разных частей произведения)

Кадр девятый. Сквот

Дверь была закрыта на ключ. Нам предстояло попасть в запертый дом, через единственное, оставшееся окно, находящееся на первом этаже. В утренних сумерках, Рада, очень быстро, буквально зная заранее, отыскала его.

Отодвинув тоненький штапик, удерживающий стекло в оконной раме, я вытащил откалывающийся кусок стекла так, чтобы можно было просунуть туда свою руку. После, я снял оконную защелку, и отворил засов.

Окошко было совсем крохотным, но при наличии должной сноровки, этого достаточно, чтобы попасть внутрь.

Наконец, я продемонстрировал свою решительность и вошел первый. После вскрытия окна, решится на второй шаг, было нетрудно, да и сон брал надо мной верх. После, я подал Раде руку, и мы вдвоем очутились внутри дома.

Тут гораздо теснее, чем казалось снаружи. Но это не главное. Царило странное ощущение, давно оставленного, законсервированного дома.

Зал, совмещенный с кухней, освещался первым утренним светом, «обнажающим» наше преступление. Накрахмаленные, искажающие свет, оконные шторы висели неподвижно уже много лет.

На столе, устланном грязно-белой скатертью, стояла старая жестяная банка со спрессованным, застоявшимся кофе. Чистая посуда, педантично уложенная над моечным уголком, пылилась в залежи.

Маленькая чашка, и всего одно блюдце, стоявшие рядом с мойкой, убеждали меня, что слова Рады — бред, и здесь сейчас же кто-то появится.

Старомодный сюртук, висящий при входе, вместе с парой более легких вещей, утверждали, что ожидать нам стоит одного человека, вероятно — мужчину.

Спальная располагалась в «теневой стороне» дома, что наглухо лишало ее света. Если в зале, при достаточном приближении, была заметна пыль, рассеянная в воздухе, то здесь все казалось новее. Но, мы по-прежнему делаем вывод, что живущий здесь человек аскетичен, и живет он один.

Печное отопление работало, но было давно не востребовано. На поддоне лежала крохотная охапка иссохших дров, достаточных, и в лучшую пору лишь для того, чтобы согреть этот дом в сентябре, но не позднее.

Узкая кровать, рассчитанная, буквально, на одного человека, была аккуратно заправлена. Однако сесть на нее сразу, с дороги, мне не хотелось. Моя брезгливость нисколько не помешала Раде прыгнуть в нее, вздыбив толстый слой вековой пыли, поднявшийся вверх.

Лучший музыкальный проигрыватель давних лет, настроенный как на поиск радиочастот, так и на проигрывание пластинок, при включении все еще отзывался тусклым зеленым пятном. Рядом с ним — своеобразное «попурри» из пластинок, моды «начала века». Золотое время американского джаза, кабаре Чикаго 30-х, и даже, русская опера. К слову, нескольких пластинок там явно не доставало, от них остались одни лишь конверты.

Часы давно остановлены. Как жаль, что на настенных экземплярах, редко встретишь хронограф. Так, мы могли бы определить точную дату, когда хозяина уже точно не было дома.

Крайне неоднозначную композицию составляли на стене три портрета, помещенные все в те же овальные рамки. Создавалось ощущение, что от кладбища далеко мы не ушли…

На сегодня, мы решили закончить изучение нового дома. Я просто прыгнул на кровать, в которой уже уснула Рада, обнял ее сзади, чтобы она не замерзала утром, которое уже вовсю расцветало.

Кадр пятнадцатый. Разлука

Я должен был ехать, не дожидаясь вечера.

Остались позади часы одинокого раздумья, но план остался неизменным. Взяв с собой лишь малую часть вещей, большую из них я оставил дома. Спешил уехать на ближайшем поезде, оставив на столике в спальной, прощальную записку для Рады.

Возвращаясь, намного позже закрытия лавки, Рада не стала отворять окно, а попросту сломала его. Она несла радостную весть, и хотела всем сердцем, помириться с любимым. Хотела увидеть его, все забыть, крепко обнять и больше не отпускать никогда.

Нетерпеливо войдя, она увидела перед собой пустой, выхоложенный дом, опустевший без тепла и света. Дом, который никого не ждал.

Она не сделала больше ни шага. Прижавшись к пиджаку, отчетливо хранившему запах оставившего ее, Рада тихонько заплакала, опустившись на пол.

Окно распахнуто настежь. Ветер то открывал, то вновь громко захлопнул его, но Раде было уже все равно.

Спустя два часа, она начала полностью ощупывать пиджак, но не нашла там того, что искала (обычно, я хранил пистолет во внутреннем большом кармане).

Положив пиджак под голову, Рада обняла его вместо любимого, уснув прямо так, на полу. Уснула, свернувшись клубочком, с босыми ногами, в легком черном платье, под коварным весенним ветром, со слезами на глазах.

Кадр шестнадцатый. Ребенок Сатаны

Четыре часа утра. Скоро Раде нужно было проснуться.

Я надеялся, что не доставил ей больших неудобств, и тем более, страданий своим отъездом.

Компактный, но увесистый саквояж, с грохотом рухнул на землю, когда я услышал скрип, свободно болтающегося, окна.

Мгновенно бросив поклажу, я ринулся к окну. Зажеванные шторы наполовину оторвались, и почти уже, были на улице.

Увидев лежащую на полу, тихонько сопящую Раду, я мгновенно понял — она не видела моего письма!

«Идиот! Законченный идиот!»

Я резко опустился перед ней на колени. Начал гладить, слипшиеся от слез, волосы на щеках, целовать ее в лоб.

— Рада! Моя девочка!

Сняв с себя старый, хозяйский сюртук, в котором уехал, я укрыл совсем босые ноги Рады, взял ее на руки и понес в спальную. Прямо так, в обнимку с пиджаком.

— Рада! Рада! Маленькая моя! Прости.… Прости, пожалуйста. Я люблю тебя (слова сами вырвались)

За все время, я впервые сказал это кому-либо вслух.

Проснувшись, как принцесса от поцелуя, Рада прошептала: «Я тебя тоже люблю».

— Почему ты ушел от меня?

— Рада… (в ту ночь я слишком часто называл ее по имени) Я никуда не ушел, а только отъехал, оставив тебе записку.

Заметно повеселев, она пробудилась и ринулась сразу прочесть письмо, но мне искренне хотелось, чтобы она прочла его, когда будет одна.

Пытаясь отвлечь Раду от письма, глупыми дурачествами, у меня образовалась, буквально доля секунды, чтобы убрать раскрытый лист со стола, в тот самый нагрудный карман.

Не найдя в этом никакого препятствия, Рада бесцеремонно просунула руку вовнутрь, но я сумел остановить ее

— Нет! Прошу, лишь немного твоего терпения! Прочти письмо завтра, как будешь одна. Именно так, оно станет тебе понятнее. Я писал его тебе, именно одной.

— Хочу! Хочу сейчас! Меня не остановить, даже тебе, любимый, и ты это знаешь!

Мне пришлось выбежать из спальной, и прижать собой дверь. Это было хорошей идеей.

Навалившись, всем весом на дверь, я отыскал в кармане большой белый лист оберточной бумаги, чтобы сложить из него почтовый конверт. Наипростейшим способом — уголками вовнутрь.

Как только, стало слышно, что Раде наскучило, и она прыгнула в кровать, я сумел пробраться на улицу, чтобы забрать чемодан, который, в спешке, обронил.

Кадр сорок пятый. Поцелуй, через стекло

Листки, лежащие близко, Рада подтягивала руками, без особого труда, а за дальними — ей приходилось тянуться.

Как хорошо, что она импульсивно швырнула всю толстую папку, а бумаги разлетелись по полу в разные стороны!

Сидя голыми ногами на полу, Рада полностью вытягивалась, показывая все изгибы своего тонкого тела и обнаженные ноги, под сильно поднявшимся, облегающим трикотажным платьем.

Она не старалась одернуть его, так как думала, что я не смотрю, но в отражении окна эта картина выглядела более маняще…

Гнев отступил в самые пятки. Злиться на нее стало просто невозможно!

Мой фотоаппарат!

Он слишком далеко!

Пройти, и все равно схватить его, прямо сейчас?

Это слишком вызывающе!

Мне осталось только одно. Прижавшись губами к грязному, летнему стеклу, я поцеловал ее отражение, хотя бы так прикоснувшись к нему.

«Не могу отпустить свои губы!»

Я почувствовал тепло ее тела, в холодном, как застывшая сталь, стекле. Возможно, те глупцы, что целуют качели зимой, тоже кого-то себе представляют!

Собрав все бумаги, потянувшись даже в самые далекие уголки, Рада сбила их в стопку, после чего, довольная повернулась ко мне.

— Смотри! Пока ты дулся, я уже все собрала!

Вернувшись на свое место, я с большим опозданием, взял фотоаппарат. Чтобы не смущать Раду, но все же видеть ее сейчас, я уставился в стену, разглядывая примитивный узор на бледных обоях.

Кадр сорок восьмой. Белла Харрис

Сказав, что вскоре Раду ожидает сюрприз, я, воодушевленно отправился ему навстречу.

Свет желтых фар в синей ночи освещал мне путь долго, однако машина стояла далеко. Подходил к дверям музея я уже в полной темноте. Кажется, сегодня там дежурит один ночной сторож.

— Повезло! Поразительная беспечность для того, какой апофеоз раздули из этой выставки!

Подойдя к самой двери, я начинаю неистово долбиться в нее. Кричать строго запрещено, но стучать нужно, как можно настырнее, чтобы у сторожа не возникло иных вариантов, кроме как отворить мне дверь.

— Кто вы, и что вам, черт возьми, ночью здесь нужно?

— Я ищу свою жену! Изабеллу Харрис! Сегодня, она весь день работала здесь, и я должен был ее встретить, по нашей договоренности, ровно в десять вечера. Прошло уже три часа, а ее никак нет! Я понимаю, сотрудники могут оставаться сверх времени, но всему должен быть разумный предел, наконец!

Вы заметили, что имя Рады было умышленно изменено, но именно под таким псевдонимом она и выступала в роли научного сотрудника. Цыгане редко имеют, какие-либо постоянные, привычные для нас привязки, в виде прописок, фамилий и отчеств. Зачастую, у них может не быть даже постоянных документов! От того, фальсифицировать ее имя труда не составило.

Для меня — она Рада. И навсегда будет моей любимой Радой! Они — могут знать ее, как угодно.

Музейный сторож оглядел меня с ног до головы, пытаясь понять, могу ли я подходить на роль порядочного мужа для молодой научной сотрудницы. Убедившись, что действительно могу, он позволил мне сделать пару шагов внутрь темного музейного коридора, освещенного одной лишь настольной лампой.

Открыв тонкую книжку для регистрации, хранитель музея стал изучать обширную запись за сегодняшнее число.

— Так… Действительно, Изабелла Харрис сегодня была у нас, достаточно долго.… Здесь написано, что госпожа Харрис имеет свой ключ, а значит, мы не сможем установить, покинула она нас или нет.

Дальше, мне потребовалось разыграть перед ним целый спектакль. Роль была заранее изучена, а все возможные сценарии, были проштудированы и доведены до идеала. Своей последней репликой, он сам закинул мне эту удочку.

— Что значит «покинула нас»? Что ты несешь? Где моя жена?! Что ты стоишь здесь, как вкопанный! Пойдем скорее смотреть здесь все!

Ночной сторож не имел таких полномочий, хотя имел возможность это сделать, так как у него были ключи от всех возможных дверей, и все же, он решил остановить меня, пока еще не было поздно.

— Подождите, дражайший! Езжайте домой, проверьте там. Быть может, ваша жена уже принимает вечернюю ванну после тяжелого дня, или вовсе ждет Вас ко сну?

— Я только что оттуда! Меня никто нигде не ждет! Либо, мы сейчас открываем все двери, либо, я зову полицию, и на завтра, никакого торжественного открытия у вас здесь не будет!

Я все рассчитал очень точно! Именно завтра было запланировано открытие экспозиции, на котором будут все, кого нам перечислили по телевизору.

Только представьте, если вместо этого здесь будут бегать розыскные собаки, а эксперты будут снимать отпечатки моей любимой пропавшей жены. Они готовились к этой выставке целых полгода! Полгода, которые тут же улетят под хвост ближайшей полицейской собаке!

Перед сторожем было два варианта: либо уладить на месте случившееся недоразумение и отыскать мою жену, либо, поднять гул, наверняка лишившись любимой работы из-за того, что она, лишь уснула за книжками в рабочем зале.

Но, тем не менее, он не решался сделать выбор. Перейдя на более официальный тон, он предстал в виде ответственного, неприступного лица.

— Сэр. Я не открою вам никаких дверей! Даже если ваша жена уснула за книгой, не стоит так беспокоиться! Завтра, непременно после открытия, она снова будет с вами. А сейчас — покиньте музей. Я хочу хоть немного поспать перед завтрашним днем.

Человеческая лень меня безумно раздражает, а последняя фраза, заставила сделать то, что я приберегал на крайний случай этой острой ситуации. Я представил, что на моем месте сейчас настоящий муж пропавшей, любимой жены, перед которым, вполне настоящий сторож, которому просто-напросто хочется спать.

Не выдержав этого хамства, я вынул из-за пазухи пистолет.

— Сейчас ты уснешь навсегда! Я не хочу убивать тебя, но, если встанет выбор между тобой и Беллой, я сделаю это! Немедленно бери ключи и пошли. Обещаю, я не буду стрелять, если ты сделаешь это!

В этот момент, я взял его одной рукой за воротник рабочей куртки, а другую руку держал на спусковом крючке. Расстояние между нами было минимальным, а расстояние, между возможными для него вариантами, сократилось до одного верного — идти и открывать двери закрытого зала.

Через фотогалерею, мы прошли довольно спокойно.

Сторож шел спереди, от того, бояться мне было нечего. Дойдя до цели, всемогущему ночному сторожу, понадобилось аж целых три ключа, чтобы отворить зал.

«Проклятая, скрипучая дверь! Ее скрип разбудит кого угодно!»

Открыв, он велел мне ждать у порога, что я добросовестно выполнил. Заглянув, а святая святых, он, одним нажатием включил свой карманный фонарик, в поисках Белли, как вдруг.… Все в его глазах потемнело.

Изначально, я хотел ударить спереди, когда он выйдет из зала ко мне, но тогда, пришлось бы пережить те первые секунды стыда и позора за то, что гоняю старика попусту, а так, логическая связь его действий была прервана.

Войдя вслед за ним, у меня было совсем мало времени. Осмотреться, а тем более полюбоваться чем-либо я не успел, так как понимал, что скоро хранитель очнется, а за ним подоспеет охрана, и тогда, мне будет не вырваться отсюда.

Проследовав напрямую к «Городу будущего», я встал, и несколько секунд осматривал свою добычу.

Я представлял, насколько будет счастлива Рада, рассматривая каждое утро, блеск той мечты, которой она уже обладает, держа ее в своих руках!

«Ах, Рада, девочка моя! Для тебя я сделаю и не такое! Ради одной твоей улыбки и одного лишь твоего глубокого взгляда, что зажигает мне сердце!»

Так, в сторону сопли! Сейчас, нужно взять этот объемный короб, и нести его прямо к машине. Далеко, но я уверен в своей физической и моральной готовности, сделать это сейчас.

С трудом сняв стеклянный куб с пары массивных столов, на которых он помещался и крепился при помощи защелок, я взвалил его на себя, и потащил к выходу.

Чтобы нести тяжеленую коробку, наполненную золотом и камнями, мне пришлось отогнуться назад, и идти неуклюже, напоминая пингвина.

Я взял его! И обладаю им уже целых пятнадцать минут! Так почему же выставку все так открыли, спросите вы?

Дальнейшая оплошность заключалась в том, что Рада потеряла меня! Находясь на водительском сиденье, не подразумевая, что я делаю что-то нехорошее, и даже криминальное в таком месте, как ее любимый музей, Рада подъехала поближе, насколько ей позволяли водительские навыки, и начала непрерывно сигналить!

Она испугалась быть среди дороги одна! Моя маленькая девочка! Я не виню ее! В конце концов, все это было ради нее, и она же вольна решать, как закончится эта ночь для меня.

Услышав короткие, но громкие истерические крики автомобильного гудка, я, что есть мочи, старался быстрее двигаться к выходу, но с тяжеленым кубом наперевес, сделать это безумно сложно.

Почти у самой двери, я услышал крики.

— Стоять! Не шевелись! Стой на одном месте, иначе мы сейчас тебя прикончим! У нас два ствола направлены на тебя, отродье!

«Все! Это конец! Дайте же мне попрощаться с Радой! Дайте лишь минуту, чтобы я вышел, отдал ей все, а после застрелите меня! Нет! Я должен выйти отсюда! Кто они такие, чтобы остановить меня! Еще никто, никто не смог этого сделать, и вы обломаетесь!»

Постояв с полминуты, я сделал неловкий шаг вперед, и, одной ногой вышел за пределы музея.

Раздался первый выстрел! Вероятно, он был предупредительный, или просто провальный — стрелок промахнулся!

Это позволило мне сделать шаг второй ногой, и я оказался уже на улице! Свежий, долгожданно прохладный воздух летней ночи, с порога встретил меня!

Было непривычно светло, а небо, окрашенное в насыщенный синий цвет, говорило со мной о том, что мне пока не нужно туда.

Стоящая неподалеку машина, наша машина, осветила всего меня фарами. На секунду, показалось, что я ослеп.

Рада открыла дверь, но после раздался второй выстрел, попавший мне в спину. Кровь брызнула на стеклянный куб, который я не в силах больше нести. Отпустив, я уронил его прямо себе под ноги!

«Черт! Он даже не разбился!»

Производители непробиваемого стекла не зря получают немалую прибыль!

Что было дальше, я почти — что не помню…

Бросив экспонат, я взялся за грудь, из которой хлестала кровь, и пошел прямиком к машине. Рада выскочила из-за руля, и побежала ко мне навстречу.

Выстрелы звучали вразнобой, но все они прошли мимо. При выходе на улицу, фары светили прямо в лицо стрелкам, уж я-то знаю!

Идти все труднее. Ноги сплетаются, предвкушая скорое бессильное падение.

«Рада! Ты же видела, как я хотел! Мне бы только дойти до тебя сейчас…»

Сделав несколько неуклюжих шагов навстречу, я все же упал.

Прямо сейчас, последовал второй слепой выстрел на добивание. Подло, в спину!

— Рада! Милая! Уходи!!

Из последних сил, я пытался докричаться до нее! Мне казалось, что я, и правда, кричал. На самом деле, это только, казалось. Я лишь захлебывался в собственной крови.

Попятившись вперед, я рухнул на руки Раде, отчаянно бросившейся мне навстречу. С большим трудом и риском, она погрузила меня в автомобиль.

Едва умея им управлять, Рада неожиданно научилась всему, но все же впечатлилась в толстый кустарник, стоящий на выезде. На всех порах, мы помчались отсюда!

Руль в руках Рады был непослушен, но темный лес и погоня не оставляли нам выбора. Нужно уйти до наступления света, иначе, мы обречены.

Выстрелы вдогонку не прекращались еще пару минут, пока мы не скрылись из вида.

Теперь, они стреляли зряче. Одна из пуль попала в боковое зеркало заднего вида, разбив его вдребезги.

Считаю, что Рада заочно получила водительское удостоверение, не обладая им в действительности, как и достаточным опытом. В той критической ситуации, когда это стало так важно, она сотворила настоящее чудо!

Так, несолоно хлебавши, закончилась большая история, которая привела меня на кровать. Но главное, Рада увидела, что я хотел сделать это! Надеюсь, она поняла, насколько сильно я люблю ее!

Мы долго ехали, пробираясь сквозь пелену ночи, навстречу рассвету. Летом, в наших краях рано светает, а потому, мы должны скорее достичь безопасности.

Я безнадежно уснул. А проснулся — только сейчас.

Включенный телевизор, настроенный на случайную частоту, работал тихо, почти не нарушая покой моего летаргического сна.

Эфир срочно прервался. Экран затмила однотонная синяя заставка, приучившая одним своим появлением нас к тому, что случилось что-то страшное, и возможно непоправимое. Экстренный выпуск новостей редко несет в себе что-то хорошее. Так уж мы привыкли.

Представьте себе, если бы все было совсем иначе. Программа прерывается ради того, чтобы сообщить нам о рождении детеныша дикого кота в зоопарке, или о том, что нашелся, наконец, пропавший ребенок…

Я хочу жить в таком мире! В мире, где хорошие новости также важны!

Поэзия

Послушай, как бьется сердце мое

Очень хочется слышать голос твой.

Томный взгляд нежных звёзд,

Он огнём, срывает мне душу.

И щемит тоска, что мне не коснуться тебя.

Я клятву любви никогда не нарушу.

Отходит с причала фрегат.

Поспешно, в прощание громко гудя.

Всего один миг…

Послушай, как бьется сердце моё,

Оно любит только тебя.

В объятьях утренней неги, открывая глаза,

Хочу очутиться в твоих волосах.

Мне так хорошо,

Что говорю я с тобой.

Прости, что только во снах.

Крепко подушку сжимая в руках,

Я усну, тихонько сопя.

И в этот миг,

Послушай, как бьется сердце моё.

Оно любит только тебя.

Теплая осень

Моя остановка, пора выходить

Хоть неудобно,

Очень.

Открылись глаза,

Как открывались двери тогда.

Ты помнишь,

Была очень теплая,

Осень.

Рвется ткань.

Мне больно, но можно еще!

Оно чувствует все,

Когда ты бьешь мне в плечо.

Горячо.

Любовь оставляет след,

Только когда больна.

Вольно.

Отпуская на суд,

Свою душу пороком.

Смотри,

Как здесь красиво.

ВысОко.

Пистолет

— Ведь знаешь, никто наверно меня не любил.

— А что же значит любить?

Любовь, если я ее помню, это то,

Что лучше пройти, растоптать и забыть?

Ничего не жаль.

Уйти, вернуться, всё вокруг, да и всех променять.

Самому ничего мне больше не нужно,

Хочу кому-то отдать.

Живёшь так бесславно,

Представляешь, все больше просто мечтаешь.

От всего бежишь,

В суете добро забываешь.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.