Бесплатный фрагмент - 6 рассказов

Похороны Фигаро

— Квартиру тебе отдам, будешь там жить и баб своих водить.
Часто ли к вам с такими разговорами подходит мама? Ко мне вот в первый раз.
В 17 лет мне обещали только отчисление и армию. А тут — квартира.
С «бабами» она, конечно, погорячилась. Зато я смог бы безнаказанно пить пиво каждый вечер.
Эта шкура неубитого медведя, то есть квартира, принадлежала бабушкиной подруге. С бабушкой они поссорились пару лет назад из-за какой-то старческой ерунды и с тех пор не разговаривали. Но эта самая бабушкина подруга начала общаться с моей мамой — уж не знаю, какие они нашли общие темы. Может, таким хитрым способом она хотела добраться до старой подруги и восстановить отношения.
Но на телефоне с мамой они висели часами. Они говорили на двух разных языках — эта старушенция не смотрела сериал «Во все тяжкие», а моя мама не особо разбиралась в акциях в пятерочке.
Звали старушку Лиза. Вернее, Лиза — имя для миниатюрной блондинки со слегка курносым носом, легкими веснушками и белокурыми волосами, спадающими на плечи. Эту же звали Елизавета. Мне всегда хотелось добавить «Вторая».
Елизавета постоянно находила у себя болезни из большой медицинской энциклопедии и программы Елены Малышевой. Ее ежедневные заболевания начинались с 5 утра и протекали сверху вниз — за завтраком ей мерещилась глаукома, в обед — аппендицит, за ужином — артриты на обеих коленках.
Мне же кажется, ее болезнь называлась «Первый канал». С осложнениями в виде «России 2» и кучей свободного времени на пенсии.

Ее голову всегда венчали парики спорного внешнего вида — огненно- рыжие, вишневые или бордовые. Веки она подкрашивала теми ужасными тенями, похожими на разбавленную зеленку или бутылочное стекло. Такими обычно пользуются только толстые усатые продавщицы в синих передниках и бородавкой на щеке.
На детских фотографиях я всегда интуитивно от нее отстранялся, сохраняя при этом пенопластовую улыбку и выдрессированное родителями умилительно-вежливое выражение лица.
Так вот, эта Елизавета еще лет в 40 потеряла сына. Нет, он не умер- она и впрямь его потеряла. В один прекрасный день он, двадцатитрехлетний, собрал вещи и уехал от нее навсегда. «Задолбала» — и хлопнул дверью.
Я тоже слегка удивился, но, наверное, у него были на это причины.
Нечего удивляться, что Елизавета еще была и завсегдатайкой театра оперы и балета. Она попыталась сделать себе подобных и из нас, но мы оказались крайне резистентными к Лебединому озеру и Отелло. И вот, минуя полугодовой бойкот по причине своего поражения в попытке нашего окультуривания, она вновь позвонила моей маме.
И с тех пор мама оживилась. 
— А где гарантии, что она нам квартиру отдаст? — интересовался я, завязывая шнурки на кроссовках. 
— Она сказала, что впишет меня в завещание — сказала мама, примеряя уже третье по счету кашне перед зеркалом. 
— Надень то, которое она тебе подарила — посоветовал я. — Всем нравится, когда носят их подарки.
Мама достала из кладовки коричневый вязанный шарф с красными розами. Даже сейчас он едва уловимо пах румянами для щек и партером театра.
Встряхнув его несколько раз, мама одними кончиками пальцев обвязала его вокруг шеи. Подвернув джинсы, она облилась каким-то орифлеймом из пошлого розового флакона и была готова становиться наследницей первой очереди.
Зато не особо готов был я.
Дело в том, что старушка, чувствуя свою скорую кончину (такие как она начинают ее чувствовать лет с 60) решила устроить турне по кладбищам всех родственников, которые у нее здесь были.
Но это еще не все. 
— А лопату разве мы берем? — изумился я, только сейчас увидев деревянный черенок, торчащий из свернутых газет. 
— Конечно — кивнула мама.
А ехали мы хоронить Елизаветиных котов. И речь шла не о двух котах. Если я правильно понял, их было 5.
5 котов, которые пролежали на ее балконе всю зиму. А уже как месяц шла весна. Последний, ее любимчик Фигаро, приказал долго жить месяц назад.
Хоронить их одна она боялась, а с нами тогда не разговаривала из-за «театральной размолвки». Коты, если можно так выразиться, послушно ждали своего часа на балконе.
Старушка вконец попрощалась со здравым смыслом, поэтому решила хоронить своих котов на могиле родителей. Так сказать, сложить все самое дорогое в одном месте. В этаком стиле викингов или индейцев майя. Только вряд ли ее издохшие барсики тянули на тотемных животных.
Ее квартира был настоящим кошачьим пансионатом. Почти десяток запертых шерстяных монте-кристо, которые даже и не подумывали о побеге. В фильме «На игле» кто-то из главных героев помер не от героина, а от вируса из кошачьего дерьма. Я тогда не особо на это купился, но позже узнал об этом на уроке биологии. От таких знаний моей любови к кошкам как-то поубавилось.
Зато трешка. Да еще и в центре города.
Наверное, за эту квартиру не взялась бы даже Школа ремонта из ТНТ. Продюсер со съемочной командой уже в дверях бы почуяли неладное и посоветовали бы нам пойти куда-нибудь на TLC, где привечают всех юродивых и неполноценных.

Но я был не особо притязателен. Первым делом я выкину все каслинское литье и сделаю барную стойку на кухне. А там уже разберемся.

Завидев ее издалека, я уже заранее возненавидел большую клетчатую хозяйственную сумку, которую она держала в руке. 
— Мои зайчики, спасибо вам большое — чуть ли не заревела Елизавета, когда мы подошли ближе.
Лучше бы мы пошли с ней на ее оперу, пока еще была возможность. А ведь где-то сейчас спокойно себе идет гребаный Щелкунчик. 
— Боренька, ты возьмешь? — тихо спросила она, протягивая ужасный груз.
Она всегда называла меня именем своего сына. Я ее не исправлял.
Я попытался стать анаэробным организмом. Хоть ненадолго. Слегка прищурившись, как будто из пакета могло чем-то полыхнуть, я протянул руку.
Сумка была не особо тяжелой — скорее всего, за эти несколько месяцев коты истлели и почти ничего не весили.
Елизавета несла две пары резиновых перчаток и пустую коробку из-под зимних сапог. Сапоги ей пришлось выбросить еще год назад, потому что именно эту пару коты облюбовали в качестве туалета.
А теперь в этой коробке они будут похоронены. Вот уж действительно ирония судьбы.
Ехали мы на трамвае — бабки с рассадой с интересом посматривали на сумку и лопату — наверное, пытались угадать, какие семена мы едем сажать.
К счастью, то, что мы ехали «сажать», не давало никаких побегов.
Эта завязка напоминала мне какое-то Стивен Кинговское кладбище домашних животных — я втайне надеялся, что все эти 5 котов оживут, вернутся к бабке ночью и обоссут ей половичок у двери.
Трамвай затормозил и из пакета пахнуло. Я сжал зубы и повернул голову почти на 180 градусов, резко заинтересовавшись железной трамвайной обивкой.
Боже мой, а вы ведь еще православный человек — думал я, краем глаза рассматривая безмятежное лицо Елизаветы. Только сейчас я осознал всю абсурдность ситуации.
Хоронить котов на могиле родителей.
Жаль, что в 2010 году еще ничего не слышали про оскорбление чувств верующих.

-Ты завтракал? Хочешь пряник? — Поймав мой взгляд, Елизавета заботливо подалась вперед.

Еще и издевается.

Когда двери открывались на пустых остановках, мне хотелось размахнуться (только очень аккуратно) и отправить этот сухогруз в бреющий полет.

Наконец, мы приехали. Двери трамвая с шумом захлопнулись за спиной. Чтоб хоть как-то отвлечься, я насвистывал бандитский Петербург — кто знает, может каких-то лет 20 назад этой же дорогой на кладбище шли трое братков. Какие-нибудь каноничные Шило, Мокрый и Сутулый. Шли хоронить днем и с почестями — кореша, или ночью и тихо — конкурента. Но даже конкурентов уважительно заворачивали в ковер, а не в вокзальную холщовую сумку.

Давно уже облетевшая краской оградка едва доставала до колен. Несколько выцветших искусственных гвоздичек радикулитно склонились над потрескавшейся землей.
Коробейникова Алла Вячеславовна. 1913—1985. Ну что ж, приятно познакомиться.
Вот так я начал раскапывать могилу Елизаветиной мамы. Другого свободного места в этом закутке просто не было. Если ночью ко мне заявится ее призрак в пеньюаре, я упаду ей в ноги и буду проклинать все семейство кошачьих.

Я вырыл ямку в метр длиной и с полметра глубиной. За спиной тревожно зашуршал пакет. На свою беду, я обернулся.
Стивен Кинг, помянутый ко двору уже дважды, написал бы что-нибудь пошленькое из разряда «его прошиб ледяной пот», а «в горле встал ком».
На самом деле, Стивен бы явно поторопился с выводами. Никакого кома не было. Напротив, утренняя яичница готова была рваться на свободу и никакой ком бы ее не остановил.
Коты превратились в нечто спрессованное, как если бы подушку сшили из 5 разных кусков ткани.
Овальный ком грязно -рыжего и серого цвета. Из этой уродливой кучи-малы торчал один — единственный не прилипший к «туловищу» черный хвост. 
— Фигаро — с ужасом подумал я.
Знал бы я, что это так выглядит, то помимо резиновых перчаток на каждый палец я бы надел еще и по презервативу.
Слава богу, святое действо похорон старушка взяла на себя. Она аккуратно положила зловонный ком в коробку и опустила его в землю. Опустив голову, она что-то пробормотала на старушачьем. Плечи ее затряслись в беззвучном плаче.
Картонный саркофаг с надписью SALAMANDER постепенно скрылся под землей. Мы с мамой переглянулись.
-В жопу эту квартиру. — проговорил я одними губами.


Домой ехали молча. Я вытирал руки влажными салфетками с алоэ и аккуратно сбрасывал их за сиденье. Лопату мы решили домой не везти. Оставили у ворот — может, кто-то найдет ей более практичное применение. Без нее и без сумок мы утратили для трамвайных бабок всякий интерес. Зато какая-то цыганка не отрывала глаз от маминого шарфа с розами. Водитель неразборчиво объявлял остановки. Грязные двери с едва различимым «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ» шипели и пахли горячей резиной.
Помимо явной брезгливости, к Елизавете я испытывал какую-то рудиментарную жалость. Нет, я мог бы назвать это жалостью настоящей, но это было бы неправдой. Как там говорится — мудрость не всегда приходит со старостью. Иногда старость приходит только одна.
К Елизавете старость не только пришла одна, но еще и забрала у нее все самое дорогое.

В сущности, у нее никого не осталось. Виновата ли она в этом или нет — вопрос другой. Она не была ни тираном, ни истеричкой. Я даже ни разу не слышал, чтобы она повышала голос. Она просто была не от мира сего. Но почему -то именно к таким наш мир наиболее беспощаден. Все что у нее было — эти 2 квадратных метра за периметром оградки и квартира с табуном котов — эгоистов. Даже кастрировать их она считала предательством. 

— Пока, Боренька — она погладила меня по коленке и сошла на своей остановке. На перекрестке загорелся зеленый и толпа увлекла ее за собой. Если бы не бордовый парик, едва ли достающий спешащим людям до плеча, ее согбенная фигурка в старом драповом пальто бы мгновенно в ней затерялась.

Через 2 года Елизавета умерла. Квартира досталась сыну. По завещанию мы получили большой платяной шкаф, набор серебряных ложечек (на проверку оказавшимися латунными) и собрание сочинений Максима Горького.
Горький пах котами.

Оказавшись перед путиным, что вы ему скажете?

Сразу вас расстрою (а может, и обрадую), никакой оппозиции в этом рассказе не будет.

Так уж вышло, что я аполитичен.

За свои гражданские права я перестал бороться еще лет в 12, когда побывал с бабушкой на митинге у здания городской администрации.

Проезд в общественном транспорте для детей сделали платным — теперь, чтобы проехаться на трамвае, надо было отстегивать кровные 5 рублей.

Мириться с этим бабушка была не готова.

Весь митинг (а пришло, на удивление, очень много народу) состоял преимущественно из пенсионерок. Детей, кроме меня, не было. Старушенции быстро смекнули, что мой образ ущемленного в правах можно эксплуатировать, поэтому вручили мне самый большой транспарант. Я стоял, согнувшись под его тяжестью и старался не потерять бабушку из вида. Играл первобытный страх детства — остаться в толпе одному.

У администрации стоял какой-то лысый охранник с гарнитурой. Согнутые руки он держал на паху, как футболист. Толпу он рассматривал с нескрываем презрением.

Разумеется, для журналистов я стал мигающей точкой на радаре.

Они даже меня ни о чем не спросили, но на следующий день в газете появилось мое черное белое фото. Выбрали самый удачный кадр — я щурился от яркого солнца, и с большой натяжкой могло показаться, что я реву. В углу фото — прифотошопленные рублевые пятаки.

Слава Богу, никто из моих одноклассников не читал Комсомольскую правду.

С тех по прошло лет 10. Тем временем, проезд в трамвае стоит 23 рубля.

Но я отвлекся.

Это был обычный учебный день, пока нас не сняли с последней пары и добровольно — принудительно не отвели в актовый зал. Он уже был набит под завязку. Перед мной сидел какой-то парень, весь затылок которого был покрыт шрамами. При этом он не был подстрижен слишком коротко, поэтому вся задняя часть его головы напоминала какую-то поляну с пролесками. Мне было неприятно, но в то же время я то и дело посматривал на нее. Одет он был в один из тех уродских свитеров с молнией до груди, какие носили в 90х годах.

Его друзья, сидящие по бокам, как будто бы тоже отпросились из Кунсткамеры. Из-под их рубашек с короткими рукавами торчали худые болезненный локти. Как выяснилось позже, сюда привели подростков из городского детдома.

Четно говоря, я не сразу понял, куда попал. Наша шарашка и так не была Оксфордом, но из последних сил пыталась казаться Учебным Заведением. Получалось у нее это так себе.

«Мы — не колледж» — шипели в деканате. — «Мы — техникум» Тем не менее, каждую перемену у ворот техникума образовывалась толпа численность в 60—70 человек. Я никогда не видел такое большое количество курящих детей. Это больше походило на прогулку в исправительной колонии, чем на перемену

Что бы вы поняли, что это было за место, вот вам ситуация — какой-то парень на курс младше нас шел по фойе. В сосновом мы ходили с обычными пакетами, но большинство — со скрученной в рулон тетрадкой. Она у них была одна и на все предметы.

Этот же парень шел с обычной сумкой. Ничего примечательного — кожаная, две ручки.

Все взгляды устремились на него. И на смуку.

— Охуеть, с сумкой! Депутат! — прокатилось по коридору.

Кличка «Депутат» закрепилась за этим парнем до самого выпуска.

И вот, я сижу в актовом зале. На сцену вышел парень лет 27. Партер захлопал — там сидело наше руководство.

Парень был в лиловой рубашке, дешевых джинсах и начищенных остроносых туфлях Он представился и включил презентацию. Первый слайд — Российский триколор и надпись «Единая Россия»

Все понятно. Можно уткнуться в телефон. Тем более, в окно било солнце, так что разобрать написанное на слайдах было невозможно.

Четно говоря, я был разочарован. Это не так работает. Нельзя вот так просто не участвовать в жизни молодого населения, а потом взять и появиться. В среду, в 3 часа дня, с кучей слайдов на виснущем Power Point и обещаниями любви. Это как если бы пьяный папаша, которого ты не видел всю свою жизнь, приперся бы к тебе домой с тортом-муравейником из пятерочки и ждал бы, что ты бросишься к нему на шею.

Но Единая Россия пришла к нам даже без торта –муравейника.

Иногда проскакивали какие-то диаграммы, проценты и статистики. Очередная презентация, исполненная на казенном языке.

И тут мой друг не выдержал.

— А можно вопрос?

Плешивый затылок с удивлением повернулся. В его глазах я как будто даже прочитал ужас. Наверное, в его представлении обратить на себя внимание при полном актовом зале было чем-то сверхъестественным

Его два товарища даже не шевельнулись. Наверное, если бы они не мохали столько клея, то наверняка бы тоже заинтересовались

— Вот вы там упомянули такое интересное слово «демократия» — продолжал мой друг — а как вы считаете, разгонять согласованные митинги — это приемлемо? В демократическом то обществе. Как вы считаете, «оккупация» и «узурпация» — это синонимы слова «демократия?»

И тут парня на сцене затрясло. В зале воцарилась тишина. Ведущий буквально раскраснелся на глазах.

— И на что вы намекаете? — сквозь зубы процедил он

— Я ни на что не намекаю. Я задал вопрос.

С партера нас сверлили 3 пары глаз — зав кафедры, декана и классной.

Ведущий прерывистым движением вытер со лба пот.

— Ты поговорить хочешь или что? — спросил он, почти касаюсь микрофона губами — Давай как закончу, выйдем и поговорим.

— Мальчики, все вопросы после, вам дадут высказаться. А пока не перебивайте! — донеслось в партера.

Но было уже поздно. Все уже было сказано.

Вот он, рупор гласности.

Парень на сцене истерическим движением пригладил волосы и продолжил свой монотонный рассказ.

Мой друг даже остался в зале, чтобы поговорить с ведущим, как им и было обещано. Но в конце тот ушел за кулисы и не вернулся.

На следующий было второе «выступление.» Вел его уже другой парень.

Последних двух пар не будет — заявила классная. Сейчас все вместе идем в актовый зал.

— А вы — посмотрела она нас. — Вы можете ехать домой.

Мы купили пива и последовали ее совету.

В тот день я убедился, что оппозиция — это круто.

Но неделя пропаганды на этом не закончилась. В пятницу нас повезли в пенсионный фонд, где было решено закрепить успех лецкий о наших будущих пенсиях.

Я мысленно сматерился, когда увидел посреди зала проектор и полотно. Чтоб ты завис на веки вечные, Power Point.

К сожалению, я сидел на втором ряду, а окон со спасительным сонцем не было. Так что в этот раз — никаких оправданий. Смотреть пришлось до конца. Руководила всем тетка, похожая на домомучительницу из Карлсона. На пальце у нее было кольцо с зеленым камнем, а на шее — ожерелье в тон. В пучке мышиного цвета волос виднелся вплетенный карандаш

Первый слайд.

Начните думать о будущем уже сейчас!

В принципе, на этом можно было уже заканчивать и расходиться. Но у пенсионного фонда было другое мнение на этот счет.

Второй слайд.

Где еще есть пенсии, кроме России?

Выяснилось, что мало где. Как оказалось, Европа оставляет своих стариков на обочине жизни.

— Даже в Японии нет пенсий — убедительно подняла палец тетка.

— А еще там у них страховка дорогая — пискнула какая-то студентка с первого ряда. — Если ты ногу сломаешь, но страховки у тебя нет, то там тебя и оставят.

— Умница — умилилась тетка — вот видите — обвела она глазами зал.

Что мы должны были увидеть, я не понял.

Слайды сменяли друг друга часа полтора.

— А теперь, давайте поиграем — хлопнула в ладоши тетка. Чуть задремавшие студенты нервно подпрыгнули.

— Настя, включай — с важным видом она повернулась к сидящей сотруднице.

Испуганная Настя, весившая на вид килограмм 35, щелкнула мышкой и запустила какое-то приложение, напоминающее калькулятор.

— Хотите узнать, какая будет ваша пенсия? — с интонацией фокусника тетка повернулась к нам, сложив руки за спиной.

Зал немного оживился. Но ненадолго — выяснилось, что пенсии у всех будут так себе. Даже если работать мы начнем уже завтра, а уволимся — только в 60.

- А кому хотелось бы пенсию побольше? — тетка с хитрой улыбкой обвела глазами зал.

Несколько десятков рук моментально взметнулись. Остальные, убедившись, что не окажутся в меньшинстве, присоединились.