Бесплатный фрагмент - 4,5 товарища

«Если учитель имеет только любовь к делу, он будет хороший учитель. Если учитель имеет только любовь к ученику, как отец, мать, — он будет лучше того учителя, который прочел все книги, но не имеет любви ни к делу, ни к ученикам. Если учитель соединяет в себе любовь к делу и к ученикам, он — совершенный учитель»

Толстой Л. Н.

За последние годы на нашу страну обрушилось множество испытаний: падение цен на нефть, рост курса валют, террористические угрозы, неурожай арбузов в Астраханской области, а также, снижение среднего балла по ЕГЭ на целых три единицы. С последним власти решили не мириться. В срочном порядке чиновники министерства образования образовали закон, по которому максимальный возраст преподавания в государственных среднеобразовательных учреждениях не должен превышать шестидесяти лет.

Пенсионеры и пенсионерки цеплялись за свои места с невиданным для их возраста напором, однако, даже их развитая хватка, тренированная на казённом социалистическом имуществе, оказалась неспособна удержать за ними место.

Под жизнеутверждающим девизом «Дорогу молодым!» молодым дали дорогу. Дорога эта оказалось совсем не из жёлтого кирпича, а, напротив, до ужаса терниста, и порой настолько труднопроходима, что нормальные герои предпочитали идти в обход.

Освободившиеся после пенсионеров места стали вакантны, и шли в комплекте с пониженной зарплатой, урезанным правом голоса и чувством собственной неудовлетворённости. На такую работу шли все те, кто окончил педагогический университет, но так и не смог с дипломом устроиться ни в макдональдс, ни в таксисты, ни в грузчики.

Перспективы на таком месте лежали на ладони — сидеть на своей должности до сорока лет, и, достигнув кризиса среднего возраста, благополучно спиться. Вариант то, что надо. Очень здорово, когда работа действительно может приносить человеку удовольствие. Вакантные места учителей оказались заполнены такими вот мечтателями, которые грезили о том моменте, когда работа станет им в радость.

К сожалению, погружённые в свои мечты, молодые учителя отвлекались от учебного процесса, идя к своей цели семимильными шагами. Те же, кто всё-таки действительно хотел внести в юные головы хоть немного светлой мысли, спотыкались вначале пути о стойкое нежелание юных бездарований чему-либо обучаться. И дело ведь совсем не в том, что с каждым годом, как говорили ещё недавно бывшие учителя, дети становились всё тупее и тупее. Причины лежали на поверхности, а именно в системе образования, которая устарела морально вместе со своими носителями, приблизительно так же, как дискеты три с половиной. Устарела не только сама программа образования, связанная с развитием прогресса, но и в принципе подход к детям, не менявшийся со времён царской России.

План министерства по поднятию уровня среднего образования успешно выполнил первый этап по увольнению пожилых преподавателей. Отчитавшись премьер-министру о том, что двухгодичный план уже исполнен на тридцать три процента, чиновники умыли руки и оставили выполнение финальной незначительной части на головы директоров МОУ, с которых они и будут спрашивать результат. В случае же провала придётся обвинить всех директоров в массовом заговоре, диверсии и подрыве государственного строя.

Первый год эксперимента провалился с оглушительным треском, но паники в управляющих верхах не было. Чего раньше времени суетиться, план то трёхгодичный, авось, чего и изменится? Директора, не будь дураки и дуры, понимали, что в случае провала программы, в первую очередь полетят их головы, а руководство из министерства образования лишь отчитают, и если повезёт, быть может, даже погрозят пальчиком. Требовалось что-то делать, но плана как стабилизировать ситуацию не было. Это вообще относилось к стране в частности на любую непредвиденную ситуацию.

Каждый оказался в своей лодке. Общего рецепта никто не имел, и каждой школе пришлось самой выбирать путь, который поможет им набрать эти проклятые недостающие три балла.

Школа, в которую устроился на работу преподавателем Сергей Анатольевич Вульф, решила набирать на работу не молодых педагогов, но молодых специалистов, которые успели познать горький вкус научного мира изнутри. Расчёт был сделан на то, что если новые учителя и окажутся неспособными найти к детям подход, они всегда смогут натренировать их как биороботов на решение поставленной задачи. Но всё-таки это был запасной вариант. В отличие от своих коллег, директор МОУ №121 Раиса Ивановна Кизяк старалась дать учащимся в своей школе хорошее образование, поэтому на замену ушедшим пожилым преподавателям, им на смену пришла перспективная молодёжь.

Сам Сергей Анатольевич узнал об освободившейся вакансии совершенно случайно. Пятничными вечерами после работы в НИИ при местном государственном университете, он как обычно сидел на кухне со своей сестрой, и за рюмочкой армянского чаю вёл с ней разговоры о жизни и о планах на неё. Его сестра — Светлана Юрьевна, являлась подполковником дорожной полиции и начальником ГИБДД по их городу поселкового типа. В свои тридцать четыре она так многого добилась, но всё равно, каждый пятничный вечер, ей приходилось выслушивать нравоучения от своего сводного двадцатисемилетнего брата. Поначалу, когда их родители только сошлись, они воспринимали друг друга в штыки. Они ведь и правда, были чужие друг другу люди. Для неё, ещё ребёнком, Вульф являлся занозой в заднице. Но со временем, эта заноза начала расти, она стала неотъемлемой частью Светланы, и, в конце концов, эта заноза выросла в прекрасное дерево, которое было готово её защитить от невзгод и косых взглядов, если она споткнётся на своём жизненном пути.

— Послушай меня, Серова, тебе уже тридцать четыре, — между делом решил напомнить Вульф. — Мне кажется, настало твоё время для семейной жизни. Нет, я не говорю, что ты стареешь, что годы утекают, что со временем товар теряет покупательский интерес. Нет, всего этого я говорить не стану. Но вот тот факт, что ты каждую пятницу хлещешь трёхзвёздочный коньяк на кухне своего брата, заставляет меня беспокоиться о твоём будущем.

— Ты же не думаешь, что я сопьюсь? — пытаясь взглядом найти истину в рюмке, спросила Светлана.

— Нет, я думаю, что я разорюсь. Такие посиделки очень больно бьют по карману. А мне ещё надо где-то найти паровую турбину для своего проекта…

— Чего ты там бормочешь, я не слышу?

— Говорю, что жениха тебе найду за этот год. Надо тебя пристроить куда-то, пока тридцать пять не стукнуло.

— Я сама сейчас тебя стукну! — Серова взяла со стола палку колбасы и замахнулась для сокрушительного удара прямиком между глаз брату.

— Но-но-но, попрошу без рук! — остановил запал сестры Вульф, вытянув ладонь вперёд. — Я, между прочим, из самых чистых побуждений!

— Твои побуждения также чисты, как наша речка!

— Вот, зря ты так. Между прочим, в этом году коллеги из лаборатории химического анализа брали пробы из водоёма, и результаты, между прочим, очень даже оптимистичные, уровень загрязнения снизился в два раза!

— И что, там теперь купаться можно?

— Боже упаси! — открестился Сергей Анатольевич. — Но зато вода из этой реки уже не вызывает спонтанные мутации у растений.

— Всё с тобой понятно, — махнула рукой Серова, продолжая уплетать сервелат. — И что, ты правда искать станешь? Из чистых филантропических побуждений?

Светлана сняла со стены шашку, резким взмахом поделила колбасу пополам, и отдала половину братцу.

— Конечно. Да тут и искать то особо ничего не надо. Достаточно найти того, который услышав, что ты подполковник дорожной полиции, не будет просить приковать его наручниками к батарее.

— Наручники — их предел, — с томным вздохом произнесла Светлана Юрьевна. — У меня есть полосатый жезл, так почему-то никому из моих мужчин игры с ним не пришлось по нраву.

— Сестрёнка, это слишком много откровений на сегодня. — Вульф заёрзал на стуле. — Я понятия не имею, зачем начальнику ГИБДД наручники, но теперь я знаю, что они есть. И ещё кое-что, что мне очень хотелось бы забыть.

— Ага, а будешь дальше продолжать издеваться, я тебе такое расскажу о своей личной жизни, ты потом спать ночами не сможешь из-за крутящихся картин в голове — подняла рюмку сестра.

— Понял, понял. Но если всё-таки я оплошаю, отправлю тебя на курсы соблазнения, — поддержал её брат.

Серова расхохоталась.

— Всё-таки любишь ты других учить. Шёл бы в школу, там сейчас такие, как ты, нужны.

И тут Вульфа осенило. Он уже давно хотел уйти из НИИ, так как работа там занимала слишком много времени, которого совсем не оставалось на личный проект. А школа… Школа — это было то, что нужно. Ведь дети — это наше будущее. А также бесплатная рабочая сила, готовая за четвёрку сделать дневную норму грузчика из магазина бытовой техники. А уж стоит ли говорить, на что они готовы за пятёрку…

— Эй, ты чего там задумался? Выглядел так, словно думал о плане по захвату мира.

— Лучше сестрёнка, лучше, — подмигнул Серовой Вульф, — в понедельник я иду устраиваться в школу.

***

Сергей Анатольевич зашёл в отдел кадров своего НИИ, и, положив на стол заявление об увольнении по собственному желанию, постарался поскорее ретироваться, пока эта новость не разлетелась по всему институту. Он не стал дожидаться положенных двух недель, а просто достал из потаённых запасов заявление, подписанное три года назад его начальником на новогоднем корпоративе. Всё, что оставалось Вульфу, так это поставить нужную дату, и в подходящий момент свалить, желательно, не наведя шороху.

Это, конечно, достойное стремление, хоть и бессмысленное. Новость о том, что от них уходит их самый ценный младший научный сотрудник мгновенно прозвенела в каждом уголке института.

Едва молодой учёный покинул отдел кадров, к нему подбежал маленький лысый мужичок в коричневом клетчатом костюме.

— Сергей Анатольевич, дорогой, что же ты такие поспешные решения принимаешь? Ты ведь молодой, опытный, трудолюбивый и преуспевающий сотрудник. Ну, вот ответь, кому ты нужен там, кроме нас? Да вы же…

— Извольте, Константин Сергеевич, — Вульф жестом прервал собеседника. Я решил вносить вклад в отечественную науку на ранних этапах её созидания. Буду в школе преподавать, так сказать, внушать светлым головам мысль о том, что им везде закрыта дорога, кроме нашего местного НИИ, которое единственное готово их принять с распростёртыми объятиями.

— Какая отечественная наука? О чём ты? Глупости то не говори, — непонимающе развёл руками Константин Сергеевич. — В любом случае, это твой выбор. Ты прав, наш НИИ рад любому. Поэтому если надумаешь вернуться, твоё место будет ждать. Конечно, зарплату мы тебе урежем и увеличим рабочие часы, но знай, всегда есть место, где тебя ждут.

— Я, несомненно, расскажу о вашей щедрости своим будущим ученикам. Если после услышанного они до сих пор будут рваться поступать к вам, то это первый признак того, что у ребёнка серьёзные проблемы с развитием.

— Это хорошо, — обрадовался старичок, — нам нужны горячие головы! Удачи там, на новом месте, не дай этим мелким засранцам высосать из тебя всю душу.

— И вам всего лучшего, Константин Сергеевич. Не переживайте, наш НИИ позаботился об этом. Благодаря нему, они останутся голодными.

Вульф попрощался со своим бывшим начальником, и пока его не выцепили уже бывшие коллеги, в три прыжка залетел в закрывающийся лифт и спустился к парковке, где его ожидала старенькая тёмно-зелёная девятка, которую он выиграл карты у одного из коллег по НИИ.

Бросив прощальный взгляд на институт, не в силах скрыть радость, физик отправился домой, собирать документы для трудоустройства.

Отрубив себе все пути к отступлению, Вульф отправился искать работу в школе. В какую возьмут, в такую возьмут. А начать он решил с той, которая была ближе к дому.

***

Первое собеседование Вульф собрался пройти в гимназии сразу напротив своего дома. Несмотря на тот факт, что Сергей Анатольевич жил далеко не в самом престижном районе их город, заведение это считалось элитным. В нём учились в основном дети обеспеченных людей, которым хватает денег на все свои нужды, а также на образование чада, но не хватает на то, чтобы переехать в другую страну. Или хотя бы город. Ну, или район.

Это гимназия была выбрана неспроста. Глаз Вульфа пал на неё не потому что она считалась элитной, совсем нет. Просто нет ничего прекраснее, когда тебя, и место работы разделяет две минуты ходьбы пешком, а это — два дополнительных часа нормальной жизни в день, а то, быть может, даже сна.

Вульф копался в своей папке с документами, и набирал все виды возможных бумажек, которые ему могут понадобиться на собеседовании: он взял паспорт, трудовую книжку, страховой полис, справку c последнего медицинского обследования, которое ему щедро предоставило НИИ, выписку из банка о наличии на его счету некоторых средств, справку об отсутствии судимостей, грамоту рыболова-любителя, а также несколько фотокарточек из детства, юности, и уже текущего зрелого возраста, на случай, если потребуется сделать коллаж из своих фотографий.

Собрав всё необходимое, Вульф положил всё это в папку, а папку убрал в рюкзак. Достав свой костюм тройку, которые он надевал только на различные приёмы да походы в театр, он перевесил его в другую сторону, чтобы достать чистую глаженую рубашку, которую он всегда имел в запасе — на всякий случай.

Надев синюю клетчатую рубашку и обычные свои ежедневные синие джинсы, Вульф обул белые беговые кроссовки, взял рюкзак, и бросил на себя оценивающий взгляд в зеркало. Он попытался зачесать рукой непослушные волосы, но через пару минут бросил это бесполезное занятие — на короткой прическе почти и незаметно.

Дорога до гимназии заняла действительно две минуты, и мысль о том, что он будет неторопливым шагом идти на работу, вместо двухчасового стояния в пробках в обе стороны, грела Сергею Анатольевичу душу.

И точно также, тихой поступью, не торопясь, Вульф вошёл внутрь. Тем не менее, в школу он не попал. Ему преградила дорогу уже пожилая женщина-охранник, чьи волосы были выкрашены в бледно фиолетовый цвет жвачки.

— Молодой человек, вы куда? Школа закрыта, летние каникулы.

— Я к директору, — ответил Вульф, с приветливой улыбкой на лице.

— К Николаю Степановичу? — настороженно спросила женщина. — Вам назначено?

— Меня там ждут, — честно ответил Сергей Анатольевич, в надежде, что где-то там, кто-то его действительно ждёт с распростёртыми объятиями.

Женщина прищурилась, но, тем не менее, пустила Вульфа за порог. Но не внутрь школы.

— Пройдите за ширму, раздевайтесь, личные вещи приготовьте к досмотру.

— В смысле раздевайтесь? — ошарашено переспросил физик, не ожидавший такого тщательного фейсконтроля в школе. — Я не могу вот так сразу…

— А, ну это ничего, я могу включить музыку.

Охранник и правда включила радиоприёмник, который был настроен на частоту «Блатняк FM». Песня, игравшая по радио, оказалась Вульфу не знакома, но он уловил, что там поётся про настоящую мужскую любовь, которая возможна только между заключёнными в тюрьме.

— Какая красивая песня, — заключил Вульф, — мне вообще нравятся песни о любви. Но я всё равно отказываюсь раздеваться перед вами.

— Если вы будете упорствовать, я приду к выводу, что вы что-то скрываете, и тогда мне придётся проводить личностный досмотр.

Женщина помахала у Вульфа перед носом парой резиновых медицинских перчаток, и, сложив дважды два, Сергей Анатольевич зашёл за ширму и принялся снимать одежду. Процесс шёл неуверенно и робко, из-за маячившей за ширмой охранника, но всё же, медленно, но продвигался. Каждый снятый с себя элемент гардероба, Вульф передавал своей смотрительнице на детальное изучение. Наконец оставшись лишь в трусах и носках, Вульф выглянул из-за ширмы и поинтересовался у женщины:

— А нижнее бельё снимать?

Повисла тишина. По лицу надзирательницы было видно, что она пребывает в тяжёлых раздумьях. Прошло около полминуты, прежде чем она ответила:

— Нет, можете одеваться.

— Но ведь там самое интересное, — иронично шепнул Вульф сам себе.

— Вы что-то сказали? — переспросила охранник, зачем-то прищурившись.

— Нет-нет, ничего, — энергично замотал головой Вульф, и в ускоренном режиме нацепил на себя всё, что было на нём две минуты назад.

Сергей Анатольевич вышел из-за ширмы, а охранник уже держала в руках его рюкзак.

— Приступаем к фазе номер два, — рапортовала она, и под молчаливый протест начинающего учителя, расстегнула его рюкзак.

Тем не менее, ничего интересного для себя женщина не обнаружила, кроме, пожалуй, детских фотографий Сергея Анатольевича. Она сидела и тщательно рассматривала их, а узнав, что Вульф физик, и пришёл устраиваться учителем, сказала, что ещё в детстве по его лицу было понятно, что он станет физиком. Молодой учитель не знал, являлось это комплиментом или оскорблением, но на всякий случай поблагодарил стражницу порядка.

Получив свой рюкзак обратно, Сергей Анатольевич поинтересовался, где находится кабинет директора. Закрыв входную дверь, охранник приказала Вульфу следовать за ней.

Пока они шли к кабинету директора, физик успевал оглядываться по сторонам, попутно убеждаясь, что он определённо хотел бы здесь работать. Изнутри школа была отделана по высшему разряду. Например, около входа стояли деревянные лавочки из цельного бруса, которые были расписаны не ручками или карандашами, а дорогими фломастерами. Наклейки на стенах в укромных уголках были коллекционными. Всё остальное, вроде полов, стен, перил и прочих вещей тоже бросалось в глаза, но это мелочи.

Наконец, охранник проводила Вульфа к кабинету директора. Найти путь к кабинету не составило труда. Не смотря на то, что на стенах не было нарисовано стрелочек, путь до цели был выстелен лепестками роз. С такой подсказкой дорогу бы Сергей Анатольевич смог бы и самостоятельно найти.

Эскорт, состоящий из одного человека, не намеревался покидать Вульфа до тех пор, пока конвоируемый не войдёт в область ответственности непосредственно руководящего состава.

Поймав на себе грозный взгляд своей надсмотрщицы, и сделав три коротких вдоха, три глубоких, и снова три коротких, Вульф стал надеяться на лучшее. В идеале, конечно, чтобы совершенно случайно, в этой школе освободилась кандидатура преподавателя физики, и совершенной случайно, Сергей Анатольевич ей соответствовал.

Вульф постучался в дверь, и, дождавшись разрешения, вошёл внутрь, оставляя за собой, женщину-поводыря.

— Здравствуйте, я хотел бы устроиться в вашу школу преподавателем физики, — начал Вульф издалека, насколько смог.

За столом, сошедшим, словно со страниц учебника истории императорской России, сидел пожилой мужчина с залысинами, в коричневом клетчатом костюме, и зачёсанной набок чёлкой. Он внимательно смотрел на Вульфа, пытаясь переварить случившееся. Наверняка он не ожидал подобной наглости, что учитель, вместо того, чтобы искать вакансию и идти в отдел кадров, пойдёт сразу к нему.

— Невероятно, — вымолвил мужчина, и ударил кончиками кистей по краю стола. — Я просто не могу поверить в это!

— Да, я понимаю, это всё так неожиданно… — начал оправдываться Сергей Анатольевич, переминаясь с ноги на ногу.

— Неожиданно?! — переспросил директор. — Да это просто феноменально!

Николай Степанович встал из-за стола, и медленными шагами приблизился к Вульфу.

— Нет слов! — заключил мужчина и довольно хлопнул в ладоши. — Я только десять минут назад разместил на сайте вакансию преподавателя физики, и, вуаля, вот вы здесь! Воистину, цифровые технологии — вершина развития цивилизации!

— Это ещё что, — вжился в роль Сергей Анатольевич, прекратив свои ужимки, — если бы меня не задержали, я бы через пару минут был бы уже у вас в кабинете. Мне как раз до школы ровно две минуты пешком идти. Если бы не ваша охранник на входе…

— О чём вы? — с неподдельным удивлением спросил Николай Степанович. У нас, разумеется, есть охранник, и сейчас в отпуске, летние каникулы же. Во многих школах проходит практика, но у нас хватает финансирования нанимать работников.

— О-о-о, — Вульфа передёрнуло.

— В любом случае, это просто подарок судьбы, что вы явились к нам. Мы как раз лишились преподавателя по физике. Как вас зовут, кстати?

— Сергей Анатольевич. Я соболезную вам.

— Николай Степанович, очень приятно. Это действительно печально, от нас уходят самые лучшие. Декрет не щадит никого.

— Так ваш бывший преподаватель в декрете?

— Представляете, так и есть. Ещё в воскресенье в школе гуляли свадьбу, а вот сегодня с утра выясняется, что Наталья Вадимовна беременна. И это в её-то сорок восемь!

— Они с мужем должны быть счастливы, — подытожил Вульф. — Ребёнок в таком-то возрасте! Наверняка он желанный!

— О чём и речь, в таком то возрасте… Видите ли, наша преподавательница закрутила роман с нашим учеником. Не подумайте, ничего такого, всё по любви. Не смотря на то, что они учитель и ученик, в уставе нашей школы нигде не написано, что преподаватель не может иметь роман с учеником, если тот достиг возраста согласия.

На этих словах Вульф приободрился, эта школа ему нравилась всё больше и больше. Иногда всё-таки из ниоткуда возникают мечты иметь в сорок лет шестнадцатилетнюю жену, когда появляется такая возможность.

— Не смотря на то, что некоторые были против такой пары, отец ученика сказал, что доверяет выбору своего сына, тем более что в этой женщине он уверен. Она как раз вела у него физику в школе двадцать пять лет назад. В конечном счёте, свадьбу провели здесь, в школе, такого было пожелания невесты.

— А, так вот откуда лепестки роз, разбросанные по полу, и ведущие к вашему кабинету, — догадался Сергей Анатольевич.

— Да нет, — пожал плечами Николай Степанович, — просто лепестки роз служат проводником для положительной энергии снаружи здания.

— Точно, — кивнул головой Вульф, — главное, не говорите другим физикам этого.

Николай Степанович усмехнулся.

— Знаете, вы мне напоминаете одного человека. Ещё давным-давно, вы тогда, наверное, ещё даже под стол пешком не ходили, я работал в НИИ нашего университета. И была там одна персона… Физик, по образованию, между прочим, я-то сам биолог. Такие разные люди, такие разные интересы, и всё-таки, мы были вместе, и это было невероятное время. Но потом мы поссорились, я психанул, уволился из НИИ, с тех пор не знаю, где моя бывшая любовь. Знаете, вы похожи на мою вторую половинку, напоминаете мне о молодости…

— Так я сам в НИИ работал, вот, буквально до сегодняшнего дня. Вы скажите, о ком речь ведёте, я вам поведаю, знаю кого. Может, ваша любовь всё ещё работает там и ждёт вас!

— Правда? — неуверенно спросил директор, смахнув нахлынувшие от воспоминаний слёзы. — Тогда, быть может, вы знаете Федотова?

— Константина Сергеевича? Конечно, знаю, он бывший мой начальник, только, причём он здесь?

Глаза Николая Степанович заблестели, и он спрятал их от Вульфа, прикрыв лицо ладонью.

— Что с вами? Что вас так расстроило. Неужели…

Николай Степанович уселся в угол, обхватив колени руками. Слёзы ручьём текли у него из глаз, сопровождаясь печальными всхлипами.

Вульф медленно подошёл к директору, и, кося взгляд, небрежно потрепал его за плечо.

— Эй, не плачьте, я не могу видеть мужские слёзы. Мне тоже хочется плакать, когда я вижу слёзы других мужчин. Вы же понимаете, куда я клоню? Замкнутый круг! Я вижу свои слёзы и мне охота плакать ещё сильнее! В итоге всё длится до тех пор, пока мне не брызнут в глаза перцовым баллончиком.

Стенания мужчины не прекращались, а даже наоборот, усугубились, как только он увидел наворачивающиеся слёзы на глазах у Вульфа.

— Да успокойтесь вы! — Вульф зарядил пощёчину Николаю Степановичу, держа себя в руках из последних сил. — Быть может, это шанс вернуть всё как было! А мне, ну так, между делом, начать работать у вас, — к слову добавил Сергей Анатольевич.

Директор вроде успокоился, и, вытерев слёзы тыльной стороной ладони, встал, отряхнулся, и сел на своё рабочее место.

— Я, как только вас увидел, сразу вспомнил о нём. Вы вылитая копия его, — разоткровенничался Николай Степанович, вытирая платком опухшие глаза. — Ах, и как же прекрасно он играл на фортепиано! Он был словно человек оркестр, одновременно играя на фортепиано и на моих струнах души.

— Вообще ничего общего, — отрицательно закачал головой Вульф, — мне вообще медведь на ухо наступил. Это конечно совершенно не значит, что я не могу играть на фортепиано. Могу. Но зачастую не в такт, да и другим не нравится. Хотя, на вкус и цвет. И всё же, бросьте, он сейчас седой уже, справный, живот не даст соврать, облысел уже почти весь.

— А раньше был как вы! — снова расчувствовался директор, но Вульф остановил его движением руки.

— Что значит как я? Вы же не имеете в виду, что в возрасте я стану как Константин Сергеевич?

— Никуда от этого не деться, — развёл руками Николай Степанович. — Старость… Никуда от неё не деться. Она, как пищевое отравление, обязательно тебя настигнет, когда ты этого меньше всего ожидаешь. А гены… Бессердечные сволочи… Собственно, как Игорь Алексеевич, тоже с нами в НИИ работал. Редкостная скотина…

В ногах у Вульфа появилась слабость. Он схватился за голову, и обессилено рухнул в угол, который минуту назад оккупировал расстроившийся директор.

— Я не хочу становиться лысым…

Истерика Вульфа отличалась от той, в которой ещё недавно прибывал Николай Степанович — полное отчаяние. Он сидел в углу, обхватив себя за плечи, и покачивался вперёд-назад.

Горе директора было несопоставимо с горем Сергея Анатольевича, по крайней мере, так считал сам физик. Николай Степанович, встал, подошёл к Вульфу, и принялся его утешать.

— Успокойтесь, успокойтесь, это всего лишь слова. Тем более, сейчас отлично проводят пересадку волос! — директор небрежно похлопал Вульфу по плечу.

— Правда? — с надеждой спросил физик, потихоньку выходя из ступора.

— Разумеется! — обнадеживающе ответил директор. — Видите вот эти вот шикарные локоны? — директор закатал рукава и показал Сергею Анатольевичу предплечья. — Пересадили с головы.

Вульф сделал несколько глубоких вдохов, после чего, наконец, смог успокоиться.

— Знаете, у меня практически нет слабостей, я имею в виду, мало что может меня выбить из колеи, но это… Вы неосознанно прямо попали в мою ахиллесову пяту.

— Я вас понимаю, если честно, — Николай Степанович вновь вернулся за свой стол, — я однажды вытащил ребёнка из огня, так что мои волосяные фолликулы на руках обгорели. Вместе с кожей разумеется. А теперь, — Николай Степанович вновь захвастался своими роскошными волосами, вертя их перед физиком — давайте всё-таки вернёмся к обсуждению вашей кандидатуры, присаживайтесь

— Разумеется, — Вульф окончательно успокоился, встал из угла, и сел на стул напротив директора.

— Что касается того факта, что вы работали в нашем НИИ, да ещё и с Константином Сергеевичем, лишь означает, что вы очень талантливый и сильный молодой человек, который готов трудиться над решением сложных задач, почти за идею. К сожалению, это является и причиной, по которой взять я вас не могу. Видите ли… — директор замялся, — каждый раз, когда я буду видеть вас, будет мне напоминать о том времени, когда, когда.…

На глазах Николая Степановича вновь навернулись слёзы. Вульф размял правое плечо и замахнулся вновь для приводящего в себя удара, но, похоже, этого оказалось достаточно, и директор смог снова взять себя в руки.

— В общем, это не из-за вас, а из-за меня, соболезную, что так произошло. Но вы не расстраивайтесь! Я дам вам рекомендацию в соседней школе, они тоже как раз нуждаются в преподавателе. Директор там может быть и старой закалки, и у неё есть некоторые стереотипы, но это ничего. Я сделаю звонок, и попрошу назначить вам собеседование. Когда вы хотите? Сегодня? У вас как раз целый день впереди ещё!

Сергей Анатольевич сидел молча, и лишь иногда кивал головой. Когда директор закончил свою речь, физик кивнул ещё три раза, после чего задумался над ответом на заданный вопрос.

— Нет, — отрицательно покачал головой Сергей Анатольевич, — давайте завтра. Я конечно крепкий орешек, но боюсь, если те мысли, которые вы мне внушили, придут ко мне в голову прямо на собеседовании, всё закончится не слишком хорошо, и не уверен, что для меня найдётся угол.

— Не надо волноваться, — добродушно улыбнулся Николай Степанович, — развеетесь и забудете о том, что я вам сказал. На время…

— Так и быть, но значит, мне придётся это сделать сегодня.

— Как пожелаете, — согласился директор. — Не волнуйтесь, я сейчас же позвоню Инессе Павловне и сообщу ей о вас.

— А это которая школа? — решил уточнить Вульф.

— Сто сорок восьмая. Конечно, она не такая современная, как наша, но мы, всё же, сотрудничаем, и иногда, проводим совместные занятия и семинары. В эти трудные времена мы должны держаться вместе!

— Понятно, понятно… Хорошо, тогда я пошёл, надеюсь, завтра я о себе ничего нового не узнаю, — Вульф встал со стула и пошёл к выходу.

— Ещё раз простите, что так произошло, — бросил ему в спину директор.

Сергей Анатольевич остановился около двери, и повернулся к нему спиной:

— А на вашем месте, я бы связался с Константином Сергеевичем, мало ли что. Всего доброго.

Перешагнув порог, Вульф облокотился на стену и глубоко выдохнул.

— Любовь… Что тут поделаешь?

Достав из кармана джинсов телефон, физик позвонил своей сестре, которая стояла у него под номером один быстрого набора.

— Эй, сестрица, как дела? Что делаешь?

— Ты не поверишь, работаю, — раздался из трубки ворчливый голос Светланы Юрьевны. — Ничего, скоро и ты узнаешь, что это такое.

— Вот чего ты разворчалась? Ведёшь себя как старая бабка.

— Ещё одно упоминание о возрасте, и я перестану тебя кормить, когда ты будешь у меня в гостях. Ещё и полбу ка-а-ак дам тебе!

— Полегче, не надо угрожать! Мне просто сегодня сообщили неприятную новость, и мне нужен человек, который поможет мне пережить это горе.

— Что случилось, тебя на работу не взяли? Ты поэтому так расстроен?

— Не взяли, но нет, не поэтому. Дома всё объясню. Заваливайся после работы ко мне. И да, купи чего-нибудь трёхзвёздочного. Можешь, конечно, принести плакат с поясом Ориона, но я бы всё-таки предпочёл коньяк.

Вульф отправился домой. Остаток дня он проспал, готовясь к ночным посиделкам. Конечно, это было нечестно, учитывая, что его сестра придёт сразу после работы, но на то она и офицер полиции, что должна нести все тяготы, которые выпадают не только на службе, но и в повседневной жизни.

На улице уже начало темнеть, когда Светлана Юрьевна удосужилась появиться.

— Ну что там у тебя стряслось братец? — начала она с порога, как только Вульф открыл дверь.

— И тебе привет. Разувайся и проходи. Я не могу об этом говорить вот так, с нахрапу.

— Погоди, что то и правда столь серьёзное? — обеспокоенно спросила Светлана Юрьевна, снимая свой плащ.

— Ты даже не представляешь, — искренне ответил Вульф, — ты даже не представляешь…

***

Зычный гогот товарища подполковника разлетался по полупустой квартире Вульфа. На мгновение казалось, что Светлана Юрьевна успокаивается, но потом выяснялось, что затишье было лишь только потому, что без воздуха не могут жить даже самые стойкие офицеры полиции.

— Хватит ржать, Серова! — раздражённо скомандовал Сергей Анатольевич. — Это тебе не шутки! Я тебе душу излил, а ты?!

Внятного ответа не последовало, лишь заливистый смех, переходящий во всхлипывание.

— Кто бы знал, что единственное, чего боится мой брат — это облысение! — заключила сестра, вытирая слёзы с краешков глаз.

— Не единственное, — заметил её младший брат, — ещё я боюсь аневризмы и пранкеров.

— Это не самые типичные поводы для паники, — скептично заметила товарищ подполковник, стараясь вновь не сорваться на хохот. — Последует ли какое-нибудь разумное объяснение, или всё точно так же, как с твоими научными исследованиями — просто порыв?

— Всё очевидно, — недовольно отозвался Вульф, — я, если честно, в шоке, что единственный, кто осознаёт всю их опасность — я.

— И в чём же их опасность, ну-ка, просвети нас, неучей.

— Хорошо. Вот представь, живёшь ты себе, живёшь, никого не трогаешь, а потом.…

— Что потом? — заинтересованно спросила Светлана Юрьевна, пододвигаясь к брату поближе.

— Бам! — резко выкрикнул Вульф, вздымая руки к солнцу.

Серова он неожиданности подалась назад, и чуть не рухнула со стула. Чтобы не упасть, она попыталась ухватиться за что-то, рука её сразу нащупала лимон на столе. Вернув себя в исходное положение, размахивая руками, она заодно кинула лимон в своего братца. Двух зайцев одним махом.

— Вот-вот, то, что надо, — Сергей Анатольевич перехватил лимон, держа его прямо перед носом. — Бам, и смерть! Ну, или овощем станешь, лицо у тебя будет вот такое.

Вульф впился зубами в жёлтый фрукт, и спустя мгновение корчился в неподдельном отвращении.

— Вот приблизительно так выглядеть будешь, после удара, — сказал физик, периодически подёргиваясь от кислых воспоминаний.

— Обещай мне, что не скончаешься от аневризмы, — попросила Светлана Юрьевна брата. — При мне, разумеется, я имею в виду. Твоё лицо было ужасно. Нет, я, конечно, понимаю, что после смерти мышцы расслабляются. Но я не хочу запомнить тебя таким! А вдруг они не расслабятся? А если ты скончаешься дома, например, когда никого не будет рядом? Нет, хорошо, конечно, если тебя обнаружат в ближайшие сутки, это нормально. А если на следующие? Через двадцать четыре часа начинается трупное окоченение, и твои мышцы останутся так, как они были в момент смерти, быть может, в этой ужасной гримасе. Ну а если позже? Когда тело начнёт разлагаться? Ты мало того, что будешь выглядеть ужасно, ты и пахнуть будешь соответственно.

— Я никогда не думал об этом, — обеспокоенно заговорил Вульф.

— Стоило бы, мало ли что.

— Всё-таки, ты злая — подтвердил свои опасения Сергей Анатольевич.

— Ага, — согласилась Светлана Юрьевна, — давай выпьем.

— Тогда за то, чтобы ни у кого из нас не было аневризм, — искренне произнёс тост Вульф.

— За это, я, пожалуй, выпью, — согласилась Серова, и они с братом обменялись лёгким ударом рюмок. — Не часто ты говоришь такие поистине прекрасные тосты.

— У меня бывают периоды, — скромно согласился физик.

Светлана Юрьевна почесала в затылке.

— Хорошо, ладно, мы выяснили с аневризмой. Возможно даже, я смогу это принять. Но что насчёт пранкеров? Это же те ребята, которые устраивают розыгрыши, так ведь? Обыкновенные клоуны, что с них взять.

— Нет-нет-нет-нет-нет, это ни шутники, и уж тем более ни клоуны! — запротестовал физик, с неподдельным отвращением в глазах. — Не смей ставить этих подонков в один ряд с такими известными клоунами, как Юрий Никулин и Владимир Жириновский!

— Что, что они тебе такого сделали?

— Ох, сестрёнка, вижу, ты совсем ничего не знаешь об этих криминальных отбросах общества? — огорчённо отозвался Вульф. — Как жаль, что прошли те времена, когда шутников за плохую шутку забивали камнями…

— Ты мне сейчас Коран цитируешь, или что? — не понимая, куда ведёт её брат, поинтересовалась Светлана Юрьевна.

— Не в этом дело. Ты понимаешь, что сейчас нарушился баланс в мире, иные люди получили власть. Вот ты, скажем. Если ты, к примеру, совершишь какое-то мелкое правонарушение, или сделаешь что-то общественно неприемлемое, то ты можешь просто показать своё удостоверение подполковника дорожной полиции и всё — тебя отпустят! Разумеется, я не осуждаю тебя, — принялся оправдываться Вульф, — ты к этому долго шла, один чёрт знает. Сколько ты трудилась, чтобы достичь этой возможности.

— Я вообще-то не поэтому пошла работать в правоохранительные органы, — недовольная тем, куда клонит Вульф, влезла в монолог Серова.

— Хорошо, допустим, я тебе верю, — продолжил Сергей Анатольевич, — но суть не в этом, а в том, что такая возможность не даётся просто так. Ты упорно трудилась, чтобы получить такой шанс. А здесь же, эти упыри, могут купить себе камеру, запилить канал на ютьюбе и всё — у них больше прав, чем у подполковника милиции! Может они даже ближе к агенту ноль-ноль-семь. Они могут творить любой беспредел, и в конце закричать «Это пранк! Это пранк!», и никто их не будет трогать! Я даже практически уверен, что они могут убить человека, и им может сойти это с рук. Вот ты Серова, можешь убить человека, чтобы тебе это сошло с рук?

— Ну, теоретически… — товарищ подполковник вдалась в размышления.

— Это неважно, — прервал её думу Вульф, — главное, что им даже не надо хоть как-то напрягаться, чтобы выйти сухими их воды.

— Я поняла, почему ты их так ненавидишь, — пытаясь уловить логику брата, сказала Светлана Юрьевна. — Но боишься то почему?

— Как, ты всё ещё поняла? Хорошо, вот представь, идёт по улице человек в своей новой модной шляпе. Идёт тихо, мирно, никого не трогает, читает журнал «Наука» на ходу. В общем, обычный интеллигент. Навстречу ему идёт парень, хватает его шляпу и начинает убегать. Наш культурный человек очень расстраивается, что у него забрали его прекрасную шляпу, и он бежит за обидчиком. По какому-то невероятному стечению обстоятельств оказывается, что этот высокоинтеллектуальный человек, который мгновение назад читал журнал «Наука», имеет учёную степень доктора наук, а в школе и в университете занимался лёгкой атлетикой и получил мастера спорта по бегу на спринтерские дистанции. Он догоняет своего обидчика, валит его на землю и начинает пинать ногами. Нарушитель общественного спокойствия кричит «Это пранк! Это пранк!», но человек слишком раздосадован тем, что его совершенно новая кожаная шляпа сейчас валяется на асфальте.

— Так, мне уже стоит волноваться?

— Нет, — отрицательно покачал головой Вульф, — все лица вымышленные. — К тому же, абсолютно никакого сходства со мной! Смотри, главный герой моего абсолютного вымышленного рассказа мастер спорта по лёгкой атлетике, когда я всего лишь кандидат в мастера спорта. Да к тому же, он ещё и доктор наук, на целую ступень меня выше! Да и постарше он будет, и лысина у него уже на голове…

После последних вырвавшихся слов лицо Сергея Анатольевича посерело.

— Именно поэтому ты вообще-то и начал в школе заниматься лёгкой атлетикой, — подметила Светлана Юрьевна.

— Это не главное, — отмахнулся Вульф, — главное, теперь ты понимаешь, почему я не люблю этих долбанных пранкеров, и почему я не ношу шляпы.

— Не думаю, что всё-таки понимаю, о чём ты, но давай сделаем вид, что я всё поняла, — предложила Серова. — Чего я так не могу понять, так это почему ты так боишься облысеть? Миллионы мужчин, а иногда и женщин, лысеют, и ничего, живут с этим. Чего ты так опасаешься?

— Тебя не понять… Никому не понять… Боятся только те люди, которым есть, что терять? Мне есть что терять, например, мою роскошную шевелюру. Короткую, но роскошную. Тебе не понять…

Вульф провел рукой по своим коротко стриженым волосам, демонстрируя сестре свою причёску.

— Класс, — едко произнесла Серова, — запомни этот момент для старости, будешь потом вспоминать.

Сергей Анатольевич снова помрачнел, увидев в своей руке выпавший волосок.

— Началось, — печально обратился он к сестре, протягивая ей раскрытую ладонь.

— Ничего, новый вырастет, — подбодрила его Светлана Юрьевна, похлопав брата плечу. — К тому же, мне кажется, тебе пойдёт бритый череп.

— Ладно, утешай меня, я всё равно успел смириться, — печально заключил физик.

— Кстати, что ещё интересного расскажешь про сегодняшнее интервью? — постаралась сменить тему подполковник. — А то ты мне сегодня только про свои фобии рассказывал, и больше ничего.

— Точно! — оживился молодой учитель, мгновенно забыв про свою проблему. — Совсем тебе забыл рассказать самое главное, можно сказать новость дня! Знаешь, что я узнал сегодня про своего бывшего начальника? Ну, про Константина Сергеевича?

— Нет, что же? Какую-то грязную сплетню?

— Хуже! Мне это рассказал директор школы, куда я устраиваться ходил. Знаешь, что он мне поведал про Константина Сергеевича и себя, когда они по молодости работали в НИИ? Оказывается, по молодости, ничего не могу сказать про сейчас, так вот, по молодости, Константин Сергеевич увлекался, чем бы ты думала?

— Давай уже, не томи.

— Нет, ты угадай!

— Ну-у, бадминтоном?

— Нет же, ты вообще не в том направлении думаешь. Ладно, не буду тебя мучить. Представь себе, Константин Сергеевич, начальник мой, с которым я проработал много лет, скрывал от меня, да и не только от меня, но и от всего коллектива, что он, оказывается, играет на фортепиано!

— Не может быть!? И это всё, что ты мне хотел рассказать? Тоже мне, сделал новость, из не пойми чего.

Вульф оскорбился.

— Как ты не понимаешь? Вот представь, работаешь вот так, работаешь с человеком, считаешь, что хорошо знаешь его, а потом выясняется, что он музыкант! Вот скажи, есть у тебя на работе человек, которого ты знаешь хорошо? Твой начальник, например.

— Я есть начальник, если ты забыл, — внесла ясность Серова.

— В общем, представь, что это про меня ты узнала, что я умею играть на фортепиано. Твоя реакция?

— Если честно, то ничего сверхъестественного. Я всегда считала, что в тебе есть что-то от аутиста. В хорошем смысле этого слова разумеется. Скрытые таланты, неординарные способности…

— Знаешь, сестрёнка, всё-таки ты можешь быть милой, когда захочешь. Это очень приятно, что ты считаешь меня таким человеком. Но не забывай, такое мнение у тебя лишь только потому, что мы так давно знакомы.

— Я поняла, поняла. Какие планы у тебя на завтра? Ты же не думаешь, что всё, разок сходил, и свободен?

— Николай Степанович — директор, который меня сегодня отшил, сказал, что замолвит обо мне словечко директору в соседней школе. Посмотрим, что выгорит.

— Я так и не поняла, если честно, почему тебя не приняли.…

— Он, конечно, назвал причину, почему, но я ему не верю. Думаю, всё дело в том, что он не хочет смотреть на мою лысую башку через десять лет.

— Ты действительно так уверен, что кому-то кроме тебя действительно есть дело до того, что ты будешь лысеть? Какой-то незнакомый тебе даже человек сказал, что ты облысеешь, и ты поверил ему? Иногда братец ты меня просто поражаешь.

— Света, он не просто человек, он биолог! Это как если бы я тебе сказал, что АЭС в нашем городе рванёт в ближайшее время, ты должна будешь поверить мне!

— Ну и что, рванёт? — скептически спросила Серова.

— Обязательно бахнет, — подтвердил Сергей Анатольевич, — весь город в труху. Но потом. Мы ещё успеем переехать, так что волноваться не стоит.

— Фу-ух, хорошо, ты меня успокоил, — с наигранным облегчением вздохнула Светлана Юрьевна.

— Твоё здоровье, — Вульф поднял рюмку.

— За твои волосы, братец, — согласилась Светлана Юрьевна.

Сергей Анатольевич кивнул, и они выпили не чокаясь.

— Я, наверное, домой поеду, — Серова накинула китель, встала из-за стола и козырнула Вульфу, — у меня такое чувство, что мы ещё завтра с тобой встретимся. Тем более что тебе надо быть в форме перед завтрашним собеседованием.

— Хорошо, я что-то слишком перенервничал сегодня после таких печальных новостей. Надеюсь, завтра всё будет пооптимистичнее.

— Давай тогда закрывай дверь за мной и иди спать. Завтра предстоит тяжёлый день для тебя. Завтра ты ещё много нового про себя узнаешь, как пить дать.

— И тебе доброй ночи, сестрёнка. И тебе доброй ночи.

***

Благодаря мудрому решению своей сестры, Вульф должен был провести всю ночь в своей постели, вместо того, чтобы сидеть на кухне. Но из-за бессонницы, вызванной тяжкими думами, физик всю ночь провёл возле холодильника, опустошая его запасы, Он так и не сомкнул глаз за ночь, каждый минуту думая лишь о том, как он будет лысеть, и какую причёску ему придётся носить. Стоит ли ему полностью побрить голову? Или лучше отрастить бороду, напялить очки и пытаться действительно сойти за умного человека? Голова всю ночь была полна мыслей, но зато Вульф таки смог окончательно перебороть свою проблему.

Он пришёл к выводу, что переходный вариант был бы неплох. Можно побрить голову и отрастить бороду, в таком случае, если он в будущем сможет перебороть свой страх перед хипстерами, он сможет без лишних переживаний надевать шляпу, и так что, даже если её сорвут, под ней окажется не мерзкая лысина, а прекрасный побритый череп, натёртый маслом.

Настроившись на позитивный лад, Сергей Анатольевич принялся готовиться к очередному собеседованию. Вульф сделал все дела в уборной, позавтракал, почистил зубы и стал собираться. Расчёсываться он не знал, в знак смирения со своей судьбой.

Вульф снял с ручки спальной двери рубашку, в которой был вчера. Гладить её он тоже не стал, ничего, и так сойдёт. Полностью одевшись и собравшись, Сергей Анатольевич отправился на собеседование номер два.

Нечего удивляться, что новую кровь в ряды преподавателей физики принимали с таким энтузиазмом. Редко предоставляется возможность пристроить к себе на работу молодого сотрудника, который уже имеет внушительный опыт в своей области. Физика, это ведь не шутки, преподавать её может не каждый! А уж понимать, да так, чтобы ещё на жизнь себе зарабатывать… И пускай педагогическими навыками кандидат не обладал, его всегда можно было перестроить на тупую зубрежку, превратив детей в вычислительные машины.

Во второй школе встретили Сергея Анатольевича с большим воодушевлением. Охранник, пожилой седоволосый мужчина встретил кандидата на входе. Узнав, куда направляется начинающий преподаватель, провёл его внутрь школы и наказал старшеклассникам, болтающимся на школьной отработке, чтобы они провели гостя к директору. Старшеклассники оказались недовольны тем, что их отвлекали от законного прогуливания школьной практики, но, опасаясь, что охранник развеет их лафу, вмиг привели гостя на второй этаж к кабинету директора.

Физик постучал в дверь, и, дождавшись приглашения, вошёл внутрь.

Кабинет директора словно застыл во времени. По бокам кабинета стояли стеллажи, на одном из которых была небольшая библиотека, а на другом стояли многочисленные грамоты, за успехи в образовательной карьере, как Советского Союза, так и Российской Федерации. Сама же госпожа директор сидела за старым лакированным столом, на котором лежали исключительно канцелярские принадлежности, телефон и рабочие бумаги. На стене позади неё висели портреты всех бывших генсеков СССР. Лицо последнего же было перечёркнуто чёрным маркером в знак протеста.

— Здравствуйте, вы должно быть по поводу работы преподавателем? — широко улыбнувшись, поприветствовала Вульфа директор. — Мне уже позвонил охранник и предупредил, что к нам пришла новая кровь. Знаете, всегда приятно таких молодых людей, которые готовы работать на благо нашей Родины. Вижу, что вы коренной русский человек, который готов сделать многое для своей земли. Вас как зовут?

— Сергей Анатольевич, — ответил Вульф, протягивая руку.

Женщина протянула руку в ответ, и по-мужицки сжала ладонь начинающего педагога.

— Присаживайтесь, Сергей Анатольевич. Я — Инесса Павловна Смирнова. Так, кто вы по специальности?

— Физик-ядерщик. Работал в нашем НИИ почти пять лет, но решил переквалифицироваться, ведь учитель — очень благородная профессия.

— Вы знаете, совершенно с вами согласна, — закивала в знак согласия Инесса Павловна. — Полагаю, у нас есть вакансия, так как преподаватель, Иван Семёнович, который был до вас, трагически скончался.

— Какой кошмар. Что с ним случилось?

— Вы представляете, умер во время эксперимента! Показывал ученикам эксперимент о проводимости тока, держался за оголённый провод и стоял на площадке-изоляторе. К нему подошёл ученик и взял его за руку. В итоге обоих ударило током. Мальчик ничего, отделался испугом, а вот у Ивана Семёновича сердце не выдержало. Годы берут своё.

— Как я вас понимаю, — согласился Сергей Анатольевич. — У нас в НИИ тоже случай был. Нам завезли спирт технический, а Игнат Васильевич, наш бывший семидесятипятилетний инженер-физик, отлил себе пол литры, очистил его, ну, чтобы внутрь можно было без опаски заливать, и, как говорится, употребил. Ну, и не выдержала душа поэта. Он поэтом был, кстати. Так вот, не выдержал он, да и пошёл свои чувства изливать своей коллеге Марине Фроловне, они как раз овдовела несколько лет назад. Начал ей стихи рассказывать свои, в любви признаваться, дескать, Марина Фроловна, люблю вас, мочи нет. А она его отвергла, говорит, извини, ничего не могу с собой поделать, до сих пор люблю своего покойного мужа.

— Ну и что? — поинтересовалась Инесса Павловна? Растерзанное сердце не выдержало?

— Да нет же, машина его сбила на пешеходном переходе, когда он пошёл за закуской, чтобы горе залить.

— Так, а причём тут возраст? — непонимающе спросила директриса.

— Был бы моложе, выпил стакан, и спал бы сном пьяного младенца, ничего бы из случившегося не произошло. Всё-таки, девяносто два градуса, как-никак.

— Да, годы… — задумчиво произнесла, пожилая преподавательница. — Но у вас то, надеюсь, с этим проблем нет?

— Нет, что вы, я знаю, когда надо остановиться, — честно ответил Вульф.

— Вот и славно, — улыбнулась директриса, — а то такими темпами нам через пару месяцев нам не потребуется новый трудовик… Что ж ладно, опыт работы у вас вроде есть, надеюсь, с таким талантом, вы преподавательский навык быстро наработаете. Давайте трудовую книжку, проверю запись по НИИ, и можете идти в отдел кадров, оформляться.

Вульф достал из нагрудного кармана записную книжку и протянул её Инессе Павловне.

Директриса аккуратно приняла книжку из его рук и раскрыла её, но увидев полное имя Сергея Анатольевича, сменилась в лице.

— Вы говорили, что вы чистокровный русский…

— Так и есть, — подтвердил Вульф, — руссее не бывает.

— Знаете, а у меня ведь отец воевал, — начала издалека директриса.

— Как я вас понимаю. Война — страшная вещь. У меня дед тоже воевал.

— Да и в каких войсках, не помните случаем?

— Да как же не помнить — он наша семейная гордость! У нас в семье даже его медали остались, мы их всем гостям показываем. Так это, подождите… Тридцать шестая гренадёрная дивизия Дирлевангер.

Лицо Инессы Павловны налилось краской, но она, пытаясь сохранять самообладание, ясно и коротко обозначила Вульфу свою мысль.

— Боюсь, мы не сработаемся, попытайте счастье в другом месте, — директор вручила обратно Сергею Анатольевичу его трудовую книжку, и с укором посмотрела в глаза.

Вульф расстроено вздохнул:

— Неужели вам Николай Степанович всё про меня рассказал? Я ведь рассчитывал на его слова, а он…

— Молодой человек, успокойтесь, — обратилась Инесса Павловна к Сергею Анатольевичу. — Ничего он мне не говорил, кроме того, что вы хороший специалист, и работали с одним из самых выдающимся учёных современности.

— Так и есть, — подтвердил Вульф, — а ещё я работал с Константином Сергеевичем — знакомым Николая Степановича.

— Поэтому, Сергей Анатольевич, не расстраивайтесь, я как раз знаю место, где вам будут рады. В соседней школе набирают лучших учителей со всей округе, да, возможно условия для обучения там не очень, но зато, если вы будете успешно справляться со своими обязанностями, не сомневайтесь, зарплата у вас будет тоже щедрая. Я позвоню Раисе Ивановне, местному директору, сообщи ей о вас, полагаю, вас с радостью примут. Когда пойдёте на собеседование, сегодня?

— Нет, — Вульф покачал головой, — давайте завтра часов в десять. — Мне предстоит обдумать много вещей.

Вульф попрощался с директором и покинул кабинет. Он стоял напротив закрывшейся дверью и удивлённо хлопал глазами.

— Ничего не понимаю, — раздосадовано пожаловался Вульф сам себе вслух, — неужели людям действительно настолько важно, что им придётся работать с человеком, который облысеет?! Интересно, что-нибудь изменится, если я расскажу о своём решении?

Сергей Анатольевич приоткрыл дверь, просунул в разъём в голову и поинтересовался у Инессы Павловны?

— Просто хотел уточнить, это что-нибудь изменит, если вы узнаете, что я уже придумал, как решить проблему между нами?

Инесса Павловна удивлённо приподняла бровь:

— Я слушаю вас.

Вульф прочистил горло и начал излагать свою программу на ближайшее будущее:

— В общем, слушайте. Если всё сложится совсем удачно, то я пересажу волосы себе на голову. Ничего страшного, стандартная процедура, Николай Степанович сказал, что технологии сейчас очень хороши. Если же, я повторюсь, если же что-то пойдёт не так, то я обязуюсь брить голову. Уверяю вас, не будет этих мерзких залысин, на которые аж неприятно смотреть, будет прекрасный блестящий черепа, который будет привлекать взгляд и радовать глаз.…

— Стоп-стоп-стоп, — перебила его Инесса Павловна, — о чём вы вообще?

— В смысле? — озадаченно спросил Вульф, — я вам рассказываю свой план, который поможет нам преодолеть трудности, что бы мы смогли работать вместе…

— Нет, Сергей Анатольевич, это всё не то. До свидания.

С тоской в груди Вульф закрыл за собой дверь.

— Странно это всё, — снова заговорил он сам с собой, может быть действительно проблема не в моём облысении? Если вспомнить, мне здесь прописали отворот-поворот сразу после того, как я рассказал историю про своего деда, может с этим что-то не так?

Сергей Анатольевич простоял в мимолётном раздумье, но затем отрицательно помотал головой:

— Да не, бред какой-то, почётная же профессия — шпион, здесь не может быть точек конфликта между нами.

Выйдя из школы, Вульф с тяжёлым сердцем достал телефон и принялся звонить сестре, ища в её не самой трезвой компании, поддержку.

— Мне нужна твоя помощь, — начал Вульф прямо излагать свою просьбу, как только услышал шум на том конце провода.

— Абонент не отвечает или временно не доступен. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после звукового сигнала, — услышал он холодный голос девушки оператора.

— Серова, — если ты думаешь, что я реально на это куплюсь, то ты слишком недооцениваешь интеллект своего родственника. Неужели ты полагаешь, что я забыл, как ты в школе выиграла конкурс пародий? Нет, я понимаю, что ты скрывала в себе этот талант со времён этой своей полицейской академии, но давай не будем забывать, твою самую лучшую пародию на…

— Так, хватит, я поняла, — раздражённо ответила Светлана Юрьевна, — иногда ты бываешь редкостной занозой в заднице.

— Навеивает воспоминания о детстве, — ностальгически протянул Вульф. — Но знаешь, как говорил один еврей… Нет, другой. А, этот не еврей. Нет, Гитлер тоже не был евреем… Да, наверное, этот… Так вот… «В чужой заднице занозу вы видите, а в своей бревна не замечаете…».

— Я очень сильно уверена, что там было как-то не так, — скептически ответила Серова.

— Возможно, — согласился Сергей Анатольевич, — я не очень силён в религиозных чтениях. Но общий смысл я верно передал, полагаю.

— Я поняла. Чего ты хочешь?

— У меня сегодня было очень разочаровывающее интервью, мне нужна поддержка моих самых близких родственников.

— Пить что ли? — устало вздохнула Светлана Юрьевна. — Знаешь, таким макаром наши прекрасные пятничные посиделки потеряют всю свою привлекательность.

— Отчего же, — возразил Вульф, — разве это не чудесно, когда каждый день — пятница! А тем более, самая приятная её часть.

В трубке опять раздался тяжёлый вздох.

— Так и быть, жди меня вечером, подъеду, как освобожусь.

— И я тебя люблю, сестрёнка!

***

— Я тебе говорю, я реально могу чувствовать их ненависть, когда они узнают о моей лысине, — делился откровениями с сестрой Вульф. — Сегодня, например, я был в сто сорок восьмой школе, и там была эта директор, Инесса Павловна, рассказала мне, что у них как раз физик недавно скончался…

— Какой ужас, — вздохнула Серова.

— Так и есть, — согласился Сергей Анатольевич, — и я решил поддержать диалог…

— Только не говори, что ты рассказывал ей эту историю про Игнатия как-его-там?!

— Конечно, я рассказывал её! Это одна из моих любимых историй! В ней всё прекрасно! Она затрагивает все аспекты человеческой жизни: слабость, любовь, верность. Здесь множество тех вещей, которые женщины так ценят в подобных рассказах, вдобавок, здесь совсем не хэппи-энд, что приносит некий философский смысл в эту истории, а также, мораль.

— Что же она ответила, когда услышала столь прекрасную историю? — с издёвкой на лице спросила Светлана Юрьевна.

— Ну… — неуверенно начал Вульф, почесывая однодневную щетину. — Она спросила, нет ли у меня проблемы с выпивкой. Я честно ей признался, что проблем нет, меру знаю. Хочет человек пить? Пусть пьёт, я ничего против не имею. Конечно, пьяные люди мне неприятны в общении…

— Ха, — хмыкнула Серова, — именно поэтому мы сейчас сидим на кухне, выпиваем коньяк и разговариваем по душам.

— Все верно, — подметил Вульф, — ты выразилась абсолютно правильно. Сидим тихо, мирно, никого не трогаем. Слова друг другу не говорим! Тем более, что такое полбутылки на человека? Не серьёзно же. Разве что по бюджету бьёт, это да… В любом случае у нас проблем с этим нет. Вот что нам следует говорить всем остальным. А ещё, потому что это правда.

— Хорошо, как скажешь. Так, что дальше было?

— Так вот, всё, она уже брала мою трудовую книжку, чтобы проверить все данные, и тут я увидел, как она бросает на меня этот скользкий взгляд исподлобья, и смотрит прямо на мои волосы…

— Мне кажется, ты себя накручиваешь себя.

— Нет-нет, точно тебе говорю! То в книжку, то на меня, то в книжку, то на меня, думала, наверное, что я не замечу. Про войну ещё зачем-то вспоминать начала, про отца своего вспомнила, говорит, герой он у неё. Ты же знаешь, меня хлебом ни корми, дай кем-нибудь похвастаться из своей семьи. Обычно я хвастаюсь тобой.

— Спасибо, — благодарно кивнула Серова.

— Но тут извиняй, такой повод — грех не вспомнить Алексея Вульфа, он же Алекс Вулф — дед мой. Всю войну шпионом прошёл, информации слил — на три википедии хватит. Наград море получил. Правда, когда на Родину вернулся, так и не смог нормально устроиться. Двадцать лет потратил на то, чтобы из себя всю эту нацистскую неметчину вытравить — так вжился в роль. Но ничего, говорят, нашёл себя потом на гражданской жизни, иначе, я бы и не появился на свет.

— Ага, — видела фотографии, — подтвердила Светлана Юрьевна. — Ты на него даже похож.

— Правда? — приободрившись, удивился физик. — Я не замечал. Быть может потому, что себя вообще трудно сравнивать с кем-то. Так чем я похож на него? Скулами? Подбородком?

Вульф преобразился в лице.

— Очаровательной улыбкой?

— Не-е, — ехидно подмигнула товарищ подполковник, — у него такая же лысина была, как у тебя.

Серова громко расхохоталась, глядя на насупившуюся физиономию брата.

— Ладно, шучу я, — обратилась Светлана Юрьевна к брату, — нет у тебя никакой лысины. Пока.

— Злая ты, — пробурчал в ответ Вульф, — и как я тебя терплю? Вот захочешь ты пить на смертном одре, и кто тебе попить принесёт? Мужа нет, ребёнка нет, брат вообще лысый!

— Один-один, — Светлана Юрьевна протянула руку брату. Вульф пожал её, кивнув в знак согласия на ничью.

Подполковник посмотрела на часы и демонстративно зевнула.

— Пойду я домой, что ли, а то мне завтра на работу.

— Счастливый ты человек, — ответил Сергей Анатольевич, — так ещё и пистолет есть.

— Ты тоже хочешь пистолет?

— Нет, — отрезал Вульф, — я к огнестрельному оружию не очень отношусь. У меня как физика страдает чувство техники безопасности. Но если сможешь надыбать макет или зажигалку, то тащи ко мне.

— Как скажешь, — пожала плечами Светлана Юрьевна, надевая туфли. — Надеюсь, когда я к тебе завтра приду, мы всё-таки будем отмечать твоё трудоустройство.

— И я надеюсь, — согласился физик, — если же и завтра я не смогу устроиться на работу, значит, профессия учитель не для меня.

— Неужели ты опустишь руки? Что, школ, что ли в городе у нас мало? Кому-то из них точно требуется учитель физики, такой, как ты!

— Возможно. Но тогда мне придётся туда ездить на автомобиле, стоять в пробке, а это уже не так, как я успел себе нафантазировать.

— Так что, просто сдашься?

— Почему же? Нет, просто постараюсь устроиться в эту школу, чего бы мне это ни стоило.

***

Сергей Анатольевич стоял на пороге своего запасного запасного варианта, и грядущая перспектива не внушала ему доверия. Облицовка здания школы не то чтобы видала лучшие времена, она видал времена намного худшие, тёмные времена, времена страшных кровопролитий, войн и революций. Здание выглядело старо, но, как говорится, по обложке книгу не судят. Единственное, что смущала Вульфа, так это то, что он был уверен, что внутри всё намного хуже.

Не смотря на то, что Инесса Павловна пообещала запомнить словечко за Сергея Анатольевича местному директору, Вульф так и не был уверен, было это обещание, или всё-таки угроза.

Наконец, собравшись с мыслями и силами, Сергей Анатольевич сделал первый неуверенный шаг на школьную лестницу, ведущую к входу. Плитка с лестницы так же неуверенно соскользнула в сторону, неуверенно выводя Сергея Анатольевича из равновесия.

— Очень похоже на фильм, в котором дом не рад гостям, намекая им всяким образом уйти отсюда, пожаловался вслух Вульф. — В конце все умерли. Хотя, все мы умрём когда-то. Кто-то от старости, а кто-то от свихнувшегося дома, населённого древними привидениями, ставшими таинственными жертвами кровавых сталинских репрессией. Ладно, чего терять то?

Преодолев лабиринт из скользящих плиток под ногами, Вульф открыл дверь, прошёл по тёмному коридору, и попал в школьный холл. Как в любой порядочной школе, которой эта школа не являлась, гостя встретил охранник, доброжелательный светловолосый человек, лет сорока пяти, с первыми морщинами на лице.

— Вы куда? — обратился к физику охранник, преграждая вход.

— Устраиваться преподавателем, — ответил Сергей Анатольевич.

— Понятно всё с вами. Оружие, наркотики? — вежливо поинтересовался страж порядка.

— Нет, спасибо, — отрицательно покачал головой Вульф, — у меня с собой.

— Я и покупаю, если что, — заинтересованно добавил охранник, убирая товар со стола.

— Вообще-то, я пошутил. Мы же всё-таки в школе! Всё перечисленное только в свободное от уроков и занятий время.

— И я с вами полностью солидарен! — довольно согласился охранник. — Но сейчас каникулы, школьники как могут, держатся от учебного заведения на расстоянии, поэтому можно не бояться, что эти вещи попадут не в те руки.

— И всё-таки, пожалуйста, уберите всё со стола, а то директор увидит.

— Не увидит, у неё плохое зрение, — оправдывался охранник.

— Всё равно. Не положено. Раз на прилавке лежит товар, значит должны быть ценники и полностью оформлена предпринимательская деятельность. А раз ничего этого нет, то может прийти полиция, и в конечном итоге оштрафовать. Или даже посадить. Поэтому если торговать, то только из-под полы и доверенным людям.

— С кем мне торговать? — разочарованно вопросил страж порядка. — Клиентская база небольшая, постоянных покупателей нет.

— Что поделать — пожал плечами Вульф, — вот такое у нас законодательство. Можешь постараться всё-таки завести себе постоянных клиентов до учебного года, ну а потом продавать школьникам ответы к задачам и решебники. Серьёзный бизнес, кроме шуток.

— Хм-м, — задумался охранник, — а что, это идея…

— Но лучше не попадаться на глаза учителям с этим. За оружие и наркотики просто посадят, это ладно. Как-никак, подрыв моральных устоев среди учеников в школе — дело обыденное, но незаметное, тем более что и без школы они отлично справляются с этим сами, благодаря своим родителям, компании и интернету. А вот диверсию в сфере образования учителя вам не простят. Убьют, как пить дать убьют! Особенно жестоким образом. Скажите, а у вас есть террариум в кабинете биологии?

— Есть, — подтвердил охранник, — но пока пустует.

— Вот. А как только выяснится, кто виноват в том, что успеваемость по биологии резко пошла в низ, сразу закупят какую-нибудь ползучую гадючью тварь. Клац-клац, и смерть от яда. Медленная и мучительная.

— Как любопытно, — с интересом сказал страж, — я пообщался с вами всего пару минут, а уже открыл для себя столько нового. Вы действительно прирождённый преподаватель! Кстати, не подскажете, а о какой конкретно породе змей вы вели речь.

— Увы, нет, — печально вздохнул Вульф, — я физик по образованию. У вас разве нет учителя биологии?

— Пока нет, — с облегчением ответил охранник. — Но Раиса Ивановна говорила, что сегодня большой день, много новых лиц должно появиться.

— Вот и я, как раз иду на собеседование, — подтвердил физик. Возможно, кто-то уже приходил до меня?

— Кто-то приходил, а кто-то даже выходил. Надеюсь, новые учителя будут такими же талантливыми, как и вы.

— Погодите записывать меня в учителя, — скептически произнёс Сергей Анатольевич, — я ещё собеседование не проходил.

— О, не переживайте, если не возникнет какого-то форс-мажора, вы пройдёте. Форс-мажор, форс-мажор… Это вы мне это слово подсказали?

— Что вы, что вы, это вы всё сами.

— Ну, надо же! Невероятно! Вы говорите, что это всё я сам, но я знаю, что это ваше влияние! Скорее поднимайтесь на второй этаж, поверните направо, там увидите металлическую дверь, на ней маркером будет написано директор. Вам туда.

— Очень любопытно, — поблагодарил охранника Вульф, — надеюсь, не заблужусь. А где лестница на второй этаж, не подскажите случаем?

— Конечно, выйдите сейчас на улицу, зайдите с левой стороны, там будет лестница, прислонённая к стене, по ней и забирайтесь.

— Ясно… — многозначительно протянул начинающий учитель, — а что с обычной лестницей? С той, которая внутри школы. Она же есть, правда?

— Конечно! — подтвердил охранник. — Но она на ремонте до начала учебного года. Пока пользуемся запасным вариантом. Вообще, спросите лучше директора, я здесь недавно работаю, всех тонкостей не знаю, но говорят, раньше это была одна из лучших школ в городе.

— Так и сделаю, — кивнул Сергей Анатольевич.

Последовав примеру начинающего бизнесмена, Вульф вышел из школы и обошёл её с левой стороны. Охранник не соврал, действительно, к окну второго этажа была прислонена деревянная лестница. Закинув рюкзак на второе плечо, физик принялся взбираться наверх.

Как оказалось, лестница вела в актовый зал, который, как понял Вульф, тоже находился на ремонте. Сергей Анатольевич залез внутрь, и взглядом обнаружив выход из актового зала, направился к ней. Покинув пыльное помещение, Вульф вышел в холл второго этажа. Тревога снова накатила к сердцу Сергея Анатольевича. Хоть внутри здание и не разваливалось, сказать, что ремонт прошёл успешно, тоже нельзя было. Здание было отделано дешёво, видно, что на ремонте сильно сэкономили денег.

Тем не менее, выбирать особо не приходилось. Лавируя между различными стульями, стройматериалами и банками с краской, Вульф прошёл в коридор, в котором заседал руководящий состав школы.

Охранник не обманул, дойдя ровно до середины коридора, Сергей Анатольевич обнаружил оранжевую металлическую дверь, на которой зелёным маркером было написано «Директор» и чуть ниже «Кизяк Раиса Ивановна».

Проведя пару раз по рубашке, пытаясь разгладить складки на ней, физик удовлетворённо осмотрел себя, и уверенно постучал в дверь кабинета. Дождавшись разрешения на вход, Сергей Анатольевич вошёл внутрь.

Кабинет был практически пуст. Убранство кабинетов двух предыдущих директоров не столь произвело на него моральное влияние, сколь отсутствие чего-либо в этом. Единственное, что присутствовало в кабинете — это небольшой коврик, свёрнутый в углу, две школьные парты, заваленные целыми кипами бумаг, ну и женщина, сидящая за ними.

— Здравствуйте, — поздоровался физик, закрывая за собой металлическую дверь, — я Сергей Анатольевич, вам должны были звонить насчёт меня.

Женщина подняла вверх палец, жестом указывая молодому человеку подождать. Закончив, наконец, что-то писать, она встала из-за стола, обошла две парты и протянула Сергею Анатольевичу руку.

— Раиса Ивановна Кизяк, — представилась она, — присаживайтесь.

Вульф огляделся. Нет, было ровно всё то, что он заметил вначале, ковёр, две парты и директор.

— Но здесь же нет стульев, — верно подметил Сергей Анатольевич.

— Ах, точно, — директор легонько стукнула себя по лбу кончиками пальцев, — я и забыла, что вы у меня в первый раз. В углу стоит коврик, расстелите и садитесь.

Пожав плечами, физик поступил так, как ему посоветовала директор. Он взял из угла коврик, расстелил его напротив парт, и уселся в позе шаолиньского монаха, открывая путь для течения своей энергии ци. Пока Сергей Анатольевич возился с ковром, Раиса Ивановна вновь уселась за работу. Она заранее подняла палец вверх, чтобы Вульф снова подождал, пока она закончит.

Смотреть в кабинете было особо не на что, поэтому в ожидании приёма, Вульф наблюдал, как пожилая темноволосая женщина, лет пятидесяти пяти, небольшого роста, вооружившись письменными принадлежностями, бодро орудует ими.

Наконец, окончив очередной перерыв на работу, Раиса Ивановна вновь обратилась к Вульфу:

— Мне позвонила Инесса Павловна, и сказала, что вы очень неплохой физик, скажите, это так?

— Не совсем, — ответил Вульф, — я отличный физик. Это уже ближе к правде. Неплохой, это чуть лучше, чем плохой, то есть он как бы ни плохой, но и не дотягивает даже до среднего уровня. Я работал с физиками среднего уровня, я работал с выдающимися физиками, и могу сказать, что физик я очень даже хороший.

— Прекрасно, — кивнула Раиса Ивановна, протягивая Вульфу листок — тогда вас не составит труда решить данное уравнение?

Сергей Анатольевич бегом пробежал глазами по надписям на листке, и, не поведя бровью, выдал:

— Так и есть, бахнет, — подтвердил Сергей Анатольевич, — но лет через тридцать. К тому моменту неизвестно, как всё повернётся. Может, уже и закроют реактор, кто знает?

— Как я и думала, — погружённая в раздумья ответила Раиса Ивановна. — Вижу, вы разбираетесь в этом.

— Разумеется, — деловито кивнул Вульф, усаживаясь в уголке поудобнее — ядерная физика одна из областей моих интересов.

— Очень занимательно, — оценивающе произнесла директор. — Как это ни странно, но мало кто идёт работать в нашу школу, всех отпугивает внешний вид здания.

— И немудрено, — согласился будущий учитель, — выглядит она плачевно.

— Так чья это вина?! — возмущенно спросила Раиса Ивановна.

— Не знаю, — пожал плечами Вульф, — чья?

— Предыдущего директора! Даже имя не хочу произносить этой сволочи! Разворовал весь бюджет школы и свалил! И всё, пропал он, а Раиса Ивановна теперь сиди, отдувайся!

— А куда свалил? — поинтересовался Сергей Анатольевич.

— Так в тюрьме он, — удивлённо ответила Раиса Ивановна. — Школа же наша, в то время, при старом директоре, потихоньку умирала, но на все вопросы нам говорили, что государство денег не даёт, а проверить, увы, возможности не имелось. Проверки ничего не показывали, никаких нарушений не выявляли, но мы понимали, что что-то не так. Физрук наш, Вадим Денисович, расколол одну из бухгалтерш, она и созналась, что денег на среднее образование выделяют порядочно. Вадим Денисович поделился этой информацией со всем оставшимся коллективом, и мы такой гурьбой завалились к проклятому коррупционеру. Поначалу, он, конечно, упирался, что не причём, что совершенно не понимает, о чём мы, но суд Линча в лице двух разъярённых учительниц по математике и биологии повырывал у него все волосы с его лживой головы, и эта скотина созналась. Дальше прокуратура начала проверку, конфисковала всё имущество. К тому моменту школа уже была в предсмертном состоянии. Растраченные деньги нам обещали возместить, но как скоро это будет — неизвестно. Учителя поуходили со своих должностей в другие школы, почувствовав себя обманутыми. Ученики из многих обеспеченных семей тоже перевелись, как запахло жареным. А ведь наша школа была на третьем месте в городе по успеваемости! В итоге мы лишились спонсоров, лишились работников, новые сотрудники не очень стремятся идти к нам, хотя зарплата достойная, выше, чем в соседних школах! Если увеличим успеваемость, возможно, мы сможем добиться гранта или увеличения финансирования, в любом случае, перспектива, как говорится, не ясна и туманна. Жаль, конечно, что вы застали нашу школу в таком состоянии…

Директор погрустнела и снова уставилась в бумаги.

— Вы это бросьте, — начал ободрять директора Сергей Анатольевич, — нам ещё с вами работать! Конечно, если вы не шутили по поводу достойной зарплаты.

— Да нет, какие тут шутки, — вздохнула Раиса Ивановна. — Грант от министерства — наш единственный шанс заново отстроить школу, а для этого наша школа должна стать лучшей в районе! Задача не невозможная, но трудно выполнимая, в виду ранее названных причин. Поэтому, если вы согласны на такую зарплату…

Директор взяла один из бесконечного множества листочков бумаге у неё на столе, и что-то на нём написала.

— Ну, что скажите? — обратилась она к Вульфу, повернув листочек с суммой к нему.

Повисла тишина, Сергей Анатольевич тщательно обдумал над своим решением.

— Вы знаете, — начал он, — я, в принципе, неплохо знаю и математику, ведь всё-таки, как-никак, это родственные науки. Так уж и быть, я соглашусь на вторую ставку. Если всё уж совсем плохо, то я могу преподавать химию, астрономию…

— Нет у нас курса астрономии, — отрицательно покачала головой Раиса Ивановна.

— Напрасно, — нахмурился Вульф, — очень важный предмет. Раз такое дело, я сам лично готов буду его вести. За ставку, разумеется…

— Значит, вы согласны устроиться к нам учителем физики? — спросила директор.

Сергей Анатольевич закатил в глаза, что-то рассчитывая в голове, а затем утвердительно кивнул:

— Согласен, когда приступать?

— Приходите завтра, также, часам к десяти, — ответила Раиса Ивановна, — у нас состоится собрание перед учебным годом. Там как раз будут присутствовать старые учителя и новые, которых мы недавно приняли на работу. Познакомитесь с коллективом, а заодно, я расскажу вам о ваших обязанностях до начала учебного года. Школу будет необходимо привести в порядок, поэтому, частично эта работа будет переложена на вас. Работа, к сожалению, неоплачиваемая, всё по личной инициативе, ведь устроить мы вас сможем только с первого сентября. Но ничего, считайте это ещё одной частью вступительного экзамена. Так… Ну, вроде всё, ещё вопросы какие-нибудь есть?

— Нет, всё в порядке, меня всё устраивает. Надеюсь на дальнейшее сотрудничество. Единственное, о чём я жалею, так это о том, что сразу не пошёл к вам. Особенно мне приятно, что вы не относитесь с предрассудками к людям, которые лысеют?

— О чём вы? — непонимающе спросила директор.

— В смысле? — не понял Вульф, — Разве вам не звонила Инесса Павловна? Она пообещала, что порекомендует меня вам, но я уверен, что она не удержалась, и рассказала вам о моём недуге, точно так же, как до этого ей рассказал Николай Степанович.

— Так вы лысеете? — лицо Раисы Ивановны сморщилось ещё сильнее, она отодвинула стул подальше от Вульфа.

— Подождите, так вы не знали? — ошарашено спросил Сергей Анатольевич, начиная интенсивно покрываться испариной от полученного стресса. — Ну, вот за что мне это?! Нигде мне не рады!

Сергей Анатольевич начал глубоко дышать, директор тоже принялась восстанавливать дыхание после пережитого стресса.

— Ладно, мы оба погорячились, — наконец прервала молчание она. — В конечном итоге, всегда есть пересадка волос, или можно брить голову, в конце то концов!

— Вот-вот, — физик закивал головой, прешмыгивая носом — я тоже об этом всем говорю, но вы первая, кто послушал!

— Думаю, мы что-нибудь придумаем, а пока… Пока же у вас ничего нет?

Вульф наклонил голову, демонстрируя волосы на темечке.

— Вот и чудно! Просто отложим этот вопрос, пока он не начнёт назревать. У нас сейчас есть более важные дела, нам ещё школу восстанавливать!

— Хорошо, тогда я пошёл морально готовиться к встрече с новым коллективом.

— Как скажете. Если уж действительно собираетесь готовиться, то, может быть… — Раиса Ивановна провела руками по своему жилету. — Быть может, вы всё-таки погладите свою рубашку?

— Не знаю… — уклончиво ответил Вульф, оценивающе рассматривая рубаху. — Но не переживайте, я наверняка что-нибудь придумаю.

— Договорились, — кивнула директор, — в таком случае, до завтра. Помните, где выход?

— Разумеется, — подтвердил Сергей Анатольевич, — по коридору, до актового зала, в актовом зале третье окно справа.

— Странно, — удивилась пожилой педагог, — утром, когда я поднималась, лестница была в кабинете литературы. Может дети снова играются? Они иногда любят переставлять лестницу, потом ходишь по всем кабинетам, ищешь, ну, или на вахту звонишь.

— Надеюсь, они не начнут играть в свою игру, пока я буду по ней спускаться, — пожелал сам себе Вульф, — всего доброго.

— До свидания.

Воодушевлённый и окрылённый тем, что он таки с третьей попытки смог найти работу, да ещё и хорошо оплачиваемую, Вульф прошагал до актового зала, и обнаружил лестницу ровно там, где её и оставил.

Высунув в окно голову, и оглядевшись, Сергей Анатольевич ещё пару минут подождал возле спуска — прислушивался. Детских голосов, оповещающих о том, что опасность близко, он не услышал, поэтому, приступил к спускоподъемным операциям. Убедившись, что он крепко стоит на земле, Вульф отправился на стоянку. Пока начинающий педагог отсутствовал, а это всего около двадцати минут, кто-то уже успел засунуть рекламный флаер под дворники. Достав лист бумаги из-под стеклоочистителей, Сергей Анатольевич скомкал его, и выкинул в стоящую неподалёку мусорку.

Сев на водительское сиденье, он достал телефон и набрал свою сестру.

— Только не говори, что тебя и здесь продинамили, — мрачно поприветствовала брата Серова. — Я не хочу пить третий день подряд за упокой.

— Придётся, — радостно ответил Вульф, — меня взяли на работу!

— Мой дорогой брат, я уже начинаю опасаться за твоё здоровье. Такими темпами ты скорее посадишь печень, чем выпустишь свой первый класс.

— О, не переживай, — безразлично ответил Сергей Анатольевич, — такие частые посиделки у нас только лишь потому, что неделя для меня выдалась действительной очень стрессовой. Вспомни, разве раньше такое было?

— Один раз, — после некой паузы ответила Светлана Юрьевна, — когда мама умерла.

— Вот именно! Стрессовая ситуация! О чём я и говорю. Не переживай, никаких больше стрессов, с сегодняшнего дня будут лишь позитивные моменты, которыми я буду делиться с тобой каждый пятничный вечер.

— Не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — скептически раздалось в трубке, — ты даже не провёл ещё ни одного занятия наедине с детьми, а уже говоришь, что всё будет в порядке. Эти маленькие сволочи, действительно, могут достать кого угодно!

— Всё будет в порядке! Я же власть, авторитет! Всегда можно им пригрозить им двойкой или исключением.

— Я рада, что у тебя всё схвачено, но всё-таки, советую не злоупотреблять со спиртным. А то так ещё окажется, что мы и завтра встречаемся, а потом, как это ни ВНЕЗАПНО, пятница!

— Разумеется, мы встречаемся завтра! Как-никак, завтра мой первый рабочий день. Он вообще-то не очень рабочий, так как работать мы начинаем с первого сентября, но я встречу свой новый коллектив! Множество новых лиц! Разумеется, я захочу это обсудить с тобой.

— Ты точно уверен в этом? Тебе следует беречь себя.

— Расслабься, ты же знаешь, что у меня высокая толерантность к алкоголю, он не влияет на меня почти! В смысле, я не пьянею, не страдаю с похмелья, всё в порядке! Кроме мерзкого привкуса во рту.

— Ох, ладно, но мне надо морально к этому подготовиться, я предполагала, что мои подчинённые будут видеть меня с похмелья три дня подряд, но целую рабочую неделю?!

— И всё-таки я думал, что ты покупаешь хороший коньяк.

— Так и есть! Но сушняки то никто не отменял! Подозрительно, знаешь ли, когда твой босс осушает литровый графин за графином. Подчинённые могут подумать либо то, что они думаю сейчас, либо что я неудачно сгоняю вес, и поверь, второго мне хочется меньше всего.

— В общем, я понял. К тому же, даже если что-то произойдёт, и предположим… просто предположим, что у меня откажет печень, или почки, я знаю, что у меня есть дорогой мне человек, который пожертвует мне…

— Мы не кровные родственники.

— Это неважно уже, я проверил, ты подходишь. Так вот, всегда найдётся человек, который отдаст мне эту важную частичку себя, которая, спасёт мне жизнь.

— Поверить не могу, что ты проверял меня на донорство!

— Эй! Я это сделал ради тебя! Ты всё-таки не просто моя сестра, а ещё и подполковник полиции! На случай, если с тобой что-то случится, я всегда должен быть наготове, чтобы помочь тебе! Я искал донора для тебя в принципе, но так уж получилось, что мы идеально друг другу подходим.

— Вот она — настоящая забота, которую мы все так активно ищем. Ладно, так уж и быть. Раздобрил ты меня этой своей историей про донорство. Часов в девять приеду. И раз уж ты целый день свободен, и горевать не собираешься, будь любезен, приготовь чего-нибудь пожрать, раз уж я похмелье для меня большая из проблем, чем лишний вес.

— Хоккей! Значит до вечера?

— Знаю, что пожалею об этом, но да.

Сергей Анатольевич повесил трубку и с хорошим настроением на лице завёл автомобиль. Правда, только с третьей попытки.

Наконец, когда зверь-машина подала голос на всю ближайшую округу, Вульф направил свой автомобиль домой. Ближайший супермаркет располагался как раз недалеко от дома Сергея Анатольевича. Прогуляться ему было совсем не лень, поэтому, припарковав машину около подъезда, он отправился за покупками.

Сегодня была очередь Вульфа выбирать алкоголь, поэтому, немного подумав, он взял со стеллажа с алкогольными напитками кизлярку — виноградную водку, сорока пяти градусов, употребляя которую, любой человек мог сойти за самого пропитого алкоголика, ибо при её употреблении не оставалось никаких мерзких ощущений или рвотных позывов, которые возникают при употреблении крепкого алкоголя.

Так же физик не забыл взять одну бутылочку пива, которую на всякий случай он планировал подложить своей сестре в сумку. Самого Сергея Анатольевича похмелье никогда не заставало врасплох, вот только товарищ подполковник, хоть и была такой суровой на работе, всё равно не дотягивала до успехов брата на этом фронте.

За долгое время своей холостяцкой жизни Сергей Анатольевич успел познать все необходимые для выживания одинокого мужчины азы кулинарии. Вдобавок ко всему, он прошёл усиленный курс кулинарной подготовки, когда в НИИ некоторое время не выплачивали зарплату, а также, когда её единовременно выплатили. В первом случае Сергей Анатольевич научился готовить кулинарные изыски из катастрофически малого количества продуктов. Возможно, на тот момент он имел съедобных запасов меньше, чем в блокадном Ленинграде, ведь кожаная одежда и обувь уже перестали быть актуальны, когда им на смену пришло синтетическое тряпьё из Китая.

Вторая же волна кулинарных подвигов случилась тогда, когда изголодавшийся по нормальной еде организм потребовал наверстать упущенное, заставляя Вульфа готовить различные блюда из снившихся ему по ночам телевизионных передач о кулинарии.

— Раз я всё-таки ограничен по бюджету, надо что-нибудь попроще, — решил Сергей Анатольевич.

Сказано — сделано, учитывая, что трудности только закаляли кулинарные таланты Вульфа. Неплохим выходом из этого являлось овощное рагу с небольшим количеством мяса, которое Сергей Анатольевич делал раньше из уценённых овощей и не самых сочных частей говяжьей туши. Но в этот раз он решил не мелочиться, по крайней мере, на овощах — как-никак, лето на дворе, надо наслаждаться дарами природы. Особенно когда они и без уценки дёшевы.

Вернувшись домой, Вульф принялся кашеварить. Сварганив по-быстрому рагу, он приоткрыл крышку чана, чтобы взять пробу, как его мобильный телефон зазвонил.

— Ты чего это там готовишь? — раздался таинственный голос Светланы Юрьевны. — Рагу что ли?

— Нельзя исключать такую вероятность, — ответил физик.

— Вот засранец. Так уж и быть, я сегодня пораньше приеду.

— А всё потому, что никто тебя не кормит домашней едой, кроме меня. Привыкла есть всякий фастфуд да в кафешках питаться. А вот если б у тебя кто-то был дома… Или хотя бы сама научись готовить!

— Я начальник дорожной полиции! Не до готовки мне! Буду в пять, отбой.

***

На столе стоял чан с аппетитно благоухающим овощным рагу, которое только было снято с плиты.

— О мой Бог, — нависнув над кастрюлей, комментировала Серова, — мне кажется, у меня может развиться зависимость, это пахнет намного приятнее, чем бензин.

— Спасибо, — с благодарностью кивнул Вульф, — вот это действительно щедрое сравнение, мало какой повар удосуживается такой похвалы.

— Нет, я серьёзно, — настаивала на своём Светлана Юрьевна, — ну знаешь, когда стоишь, заправляешь машину и вдыхаешь эти прекрасные высокооктановые пары?

— Если честно, то нет, — отрицательно ответил Сергей Анатольевич. — В такие моменты мне становится страшно за нас и наши правоохранительные органы.

— Так что, чего у тебя там такого запоминающегося произошло? — сменила тему Серова. — Давай, рассказывай.

— В общем, пришёл я в эту школу. Архитектура, кстати, там очень специфичная.

— На сколько?

— Помнишь, Властелин Колец вторую часть, и там город Изенгард, помнишь, как он выглядит?

— Угу, — кивнула Серова, так, что её волосы чуть не упали в кастрюлю с ужином — если мне не изменяет память, её ещё осаждали.

— Точно, — подтвердил Вульф, — вот моё новое место работы выглядит как Изенгард после осады.

— Довольно яркое сравнение, — подметила Светлана Юрьевна, — что же в этой школе должно быть такого, что ты не опасаешься быть погребённым под завалами?

— Во-первых… Я не думал об этом… Если заглянуть назад, то шанс действительно есть. Небольшой… Надо будет уточнить, где будут проходить мои занятия. И при необходимости сменить класс…

— Уверен, что при таких минусах имеется смысл устраиваться туда? — с сомнениями в голосе спросила подполковник.

— Уверен. Главное ни где работать, а с кем. Коллектив просто замечательный. Почти как жители Изенгарда. Опять же, после осады, разумеется.

— Разве ты не говорил, что с коллективом будешь знакомиться завтра.

— Так и есть. Но я уже познакомился с малой его частью, и скажу честно, замечательные люди.

— И с кем конкретно ты познакомился?

— С директором, разумеется, Раисой Ивановной. И замечательным охранником.

— По имени?

— Не имя красит человека, а человек имя, — нравоучительно подметил Вульф, избегая ответа. — К тому же, он сказал мне, что я хороший преподаватель, и он многому у меня научился. А это значит, что он разбирается в людях.

— Уверен, что он действительно хороший человек? — с подозрением посмотрела Серова на брата. — Может быть потом окажется, что он продаёт в школе оружие или наркотики. Может даже детям.

— Ха-ха, очень смешно, — нервно засмеялся физик и постарался сменить тему. — Давай я расскажу тебе про директора.

— Рассказывай, — усаживаясь на стул, пожала плечами Светлана Юрьевна, вдоволь наингалировавшись ароматными парами. — Что, она приняла тебя таким, какой ты есть, даже не смотря на твоё облысение?

Вульф не ответил, лишь начал активно жестикулировать руками и открывать рот, пытаясь что-то сказать.

— Нет, серьёзно! — воскликнула она, удивлённо косясь на брата.

— Эй, — не осуждай меня! — запротестовал молодой учитель. — Мне уже дважды отказали по этой причине, и найти начальника, который сможет работать с таким человеком… таким…

— Каким таким?

— Ущербным! Вот каким! — обиженно выкрикнул Вульф. — Мне действительно повезло. Хорошо, что я смог убедить её, что не всё потеряно. Есть пересадки волос, также я могу просто брить голову…

— Святая отбивная! — раздражённо выкрикнула Светлана Юрьевна. — На свете столько причин, которых необходимо опасаться в старости, и это исключая пранкеров и аневризмы, а ты боишься облысеть, ну цирк же!

— Не в старости! — поправил сестру Сергей Анатольевич, подняв палец вверх. — А в ближайшей перспективе. Допустим, я услышал тебя. Ты считаешь это несущественным, я понял. Но тогда назови мне хоть одну вещь, которой я должен опасаться в ближайшем будущем?

— Да хотя бы проверка простаты! — ответила Серова, как будто это было очевидно.

— Проверка простаты? Что с ней? — ошарашено спросил Вульф, ища ответ.

— Ты разве не знаешь? Каждый мужчина от сорока пяти до пятидесяти лет должен проходить проверку простаты, на случай, если он не хочет профукать онкологическое заболевание. Всё понятно, это дело благородное, понятное, и, может быть, даже приятное, но…

— Вот тут остановись, — жестом оборвал речь сестры Сергей Анатольевич. — То есть ты говоришь, что это обязательно?

— Не обязательно «обязательно», но если ты не боишься пропустить рак предстательной железы, то лучше предостеречься. Суть в том, что тут ты стоишь перед самой серьёзной дилеммой, которая, как по мне, куда страшнее, чем твоя паранойя по поводу облысения. Дилемма, что лучше — рак простаты, или позволить какому-то незнакомому мужику запихать тебе большой палец в зад?

Натянув улыбку на всю ширину лица, Серова показала Вульфу «класс».

Вульф просидел некоторое время в задумчивости, но затем совершенно спокойно ответил Светлане Юрьевне:

— А, не думаю, что это будет проблемой. Нет, конечно, ты сначала меня заставила побеспокоиться, но я думаю, есть альтернативы получше. Например, я могу регулярно сдавать кровь на онкомаркеры, таким образом, я огражу себя не только от рака простаты, но и от других видов онкологии. Это — во-первых. Во-вторых, ты говоришь, что простату мне будет проверять незнакомый мужчина. Но ведь это не обязательно, врач может быть любого пола, женщина, к примеру. Возможно даже симпатичная. И знаешь, я ведь, наверное, даже не против, если симпатичная женщина засунет мне большой палец…

— Стоп, — прервала брата Серова, — помнишь, мы говорили о вещах, которыми не стоит делиться друг с другом?

Вульф кивнул.

— Вот это одна из них, — убеждала брата Светлана Юрьевна.

— Да я ничего просто рассматриваю варианты, — пожал плечами Вульф. — Это ведь даже не единственный выход. Например, мужчина не обязательно должен быть незнакомым, это может быть знакомый врач…

— Конечно, а потом вы пойдёте в бар, возьмёте по пиву, и, глядя на него, ты будешь думать о том, что час назад этот мужик ковырялся у тебя пальцем в заднице.

Вульф поперхнулся, и ему потребовалось полминуты, чтобы придти в себя.

— Окей, теперь я вижу здесь несовершенство своего плана. Но это просто первое, что пришло мне в голову. Наверняка, потом я придумаю что-нибудь получше.

— Если ты хочешь услышать моё мнение, — закатила глаза Светлана Юрьевна, — то врач-женщина всё-таки может быть решением.

— О, да. Буду иметь это в виду.

— Кстати, я придумала ещё одну вещь, которой тебе следует опасаться больше, чем облысения, — снова затянула свою песню Серова.

— Весь внимании, — снова натянул улыбку Вульф, опёршись щекой на ладонь.

— Импотенция, — выпалила подполковник, — как насчёт неё?

— Эм, нет спасибо, — отрицательно покачал головой Сергей Анатольевич. — Я не хочу сказать, что это плохое предложение, и как-то оскорбить тебя. Просто это не моё…

— Да я не об этом, дубина, — выругалась Светлана Юрьевна, и попыталась заехать братцу в лоб. Неудачно. — Импотенция. Как ты считаешь, её стоит опасаться?

— Хм-м, — протянул физик, — тут вопрос с подвохом. Если в вопросе с простатой встаёт моральная сторона, в вопросе с облысением эмоциональная, то здесь, как по мне, ничего такого нет. Всё скрыто от постороннего глаза в одежде. Если хорошенько подумать, я пока что вижу даже больше плюсов, чем минусов. Вот, к примеру, как часто я попадал в ситуацию, когда едешь утром в автобусе на работу, и прямо посреди поездок тебя застаёт утреннее членостояние. Хорошо, если сидишь, а если стоишь, держишься за поручни? И это хорошо, если тебе есть нужда держаться! А если толкучка настолько сильная, что даже держаться не надо? Знаешь, как неловко, когда твой самый надёжный товарищ подводит тебя в самый неподходящий момент?! Причём, если ты думаешь, что более неловко, когда он тебя подводит наедине с девушкой, то ты заблуждаешься.

— Хорошо, я поняла, — перебила брата Светлана Юрьевна.

— Нет, я ещё не закончил, — настаивал на своём Вульф. — Ты знаешь, когда я купил машину? Когда со мной произошла похожая ситуация, только с точностью до наоборот! Я ехал в автобусе, мы стояли напротив друг друга с каким-то пухлым мужиком моего роста, и вдруг, ни с того ни с сего, на моего приятеля начали давить! Понимаешь ли ты шок, который я испытал?

— А мужик был толстый? — решила уточнить Серова.

— Да, — подтвердил Вульф, — с нормальным таким пузом.

— И говоришь, вы стояли напротив друг друга? — не унималась Серова.

— Так и есть, — кивнул Сергей Анатольевич. — И эта толстая сволочь, как ни в чём не бывало, продолжала смотреть мне в глаза…

— Ты же понимаешь, что этого в принципе не может быть, — вновь перебила Вульфа Светлана Юрьевна. — Вы стояли друг напротив друга, животом к животу, так сказать. Учитывая, где у вас должны были находиться промежности, вы уж точно никак не могли соприкасаться своими чреслами.

— М-м, — задумался Вульф. — А твоя теория не лишена смысла.

— Так и есть, — подтвердила товарищ подполковник. — Скажи, ты случаем не помнишь, рядом с тобой стояла какая-нибудь симпатичная девушка или женщина? Хотя, это было давненько, ты уже, наверное, и не помнишь…

— О, поверь, я помню тот момент, как вчера. Правда, я уже не помню, что было вчера, перенервничал. Но это не главное. Сейчас, подожди, вспомню…

Сергей Анатольевич закрыл глаза и начал массировать виски.

— А ты права, — медленно начал вспоминать физик, — я отчётливо вижу образ симпатичной блондиночки, стоящей слева от меня. Ты что думаешь, это могла быть она?

— Ну, уж точно не мужицкие причиндалы, — подтвердила Серова.

— Что же это получается? Выходит, я зря мужику по морде дал?

— Не знаю, — пожала плечами Серова, — я имею в виду, что это только теория, всё могло произойти. Но да, в твоих интересах, чтобы ты дал ему в морду просто так.

— Хорошо, теперь отныне я и буду придерживаться этой теории, — согласился Вульф.

— Если как минимум один плюс от приобретения импотенции я смогла развеять, то может, стоит рассмотреть мою версию о том, что всё-таки есть вещи пострашнее, чем облысение? — продолжала Светлана Юрьевна.

— Не согласен, я тебе назвал только один из своих аргументов. А знаешь, сколько их у меня ещё…

— Сколько же?

— Один, — отчитался Сергей Анатольевич. — Зато какой.

— Вся внимании, — на манеру Вульфа пропела товарищ подполковник.

— Я ведь учёный, — заметил физик. — Серьёзный учёный, прошу заметить, и в школу пошёл именно по этой причине.

— А не логичнее было бы остаться в НИИ, поближе к оборудованию? — спросила Серова.

— Не логичнее, — отрезал Вульф. — За годы работы в НИИ я успел перетаскать всё самое необходимое, вон, хоть новый НИИ открывай. Подожди… Ты почему уши заткнула?

— Я не слышу, что ты говоришь, — громко ответила Серова. — Но мне показалось, что о чём-то незаконном. В твоих же интересах, чтобы я этого не слышала, махни рукой, когда закончишь рассказывать.

Физик кивнул и продолжил рассказывать про то, какое оборудование он стащил с предыдущего места работы.

— Значится, мультиметр, два микроскопа, один электронный, наборы линз к ним, запчасти на синхрофазатрон, несколько граммов урана, ну и так, по мелочи. Всё списанное, в том числе уран, так что ничего не знаю.

Вульф отмахнул рукой и продолжил разговор в легальном русле. Увидев жест, Светлана Юрьевна снова принялась слушать.

— А если мне что понадобится, то я всегда могу вернуться в НИИ…

Товарищ полицейский вновь заткнула уши пальцами и гневно выпучила на Вульфа глаза. Брат замахал рукой, жестом показывая, что ничего такого запрещённого, что могло замарать честь мундира, он говорить не собирался. Серова прищурив глаза, пристально посмотрела на Вульфа, но всё-таки вернулась к истории.

— Я говорю, что всегда могу вернуться в НИИ и использовать их оборудование. Хорошо, что у меня сохранились там связи. Старался расстаться на хорошей ноте!

Серова понимающе кивнула, в знак одобрения, что да, ничего запрещённого для себя она не услышала.

— А в школу я пошёл не из-за оборудования совсем, и даже не из-за денег. Я просто верю, что в школе, среди юных дарований, я смогу найти вдохновения, силы, чтобы творить. И импотенция мне в этом поможет, отвлекая от ненужных сексуальных желаний.

Товарищ подполковник снова посмотрела на брата ужасающим взглядом. Ей руки медленно потянулись к ушам.

Сергей Анатольевич медленно проговорил про себя сказанное собой предложение, и в панике замахал рукой.

— Это совершенно не то, что имел в виду!

Серова слушала Вульфа, но глаз с него не спускала.

— Всё что я хотел сказать, что эмоции, а в частности, сексуальное желание мешают учёным. А раз я в школу пошёл, чтобы найти вдохновения, нельзя, чтобы меня хоть что-то отвлекало, иначе мой поступок не будет иметь смысла.

— Всегда. Всегда уточняй, что ты имел в виду. Учитывая, как часто ты путаешься в мыслях, будет очень нелепо узнать, что из-за своей любви к науке ты оказался в тюрьме за растление малолетних. Не сомневаюсь, много великих умов плохо кончили из-за того, что были неверно поняты. Джордано Бруно, или вот, например, Михаил Евграфович Кошмаров.

— Ну, первый кончил не только из-за того, что утверждал, Земля вращается вокруг Солнца, а больше от того, что был ОЧЕНЬ плохим монахом. Как бы объяснить… Представь себе нашего церковного попа со всеми его прелюбодеяниями и чревоугодиями, но ещё и умного — вот это Джордано Бруно. А вот про второго я не слышал, это кто?

— Да муж нашей сотрудницы. Филолог, грамотный мужик, культурный весь такой вежливый. Ну, и на Новый год устраивали у нас в отделении банкет, там были все, и даже начальник ДПС по округу, полковник Ерохин. Все выпили, полковника сразу на истории потянуло, ну он и начал байки травить своему коллективу, дескать «Был у меня в роте один мужик…» ну и пошло поехало. А гражданин филолог не выдержал, и поправил безграмотную речь товарища полковника. По крайней мере, он так думал… В итоге получил по морде. Видишь, как бывает?

Вульф пожал плечами.

— Что исправлять то? Вроде ничего такого не сказал. Ну, поправил человека, подумаешь? Надо учиться правильно, говорить.

— Может быть, — развела руками Светлана Юрьевна. — Да только исправил он полковника следующим образом:

«- Слышал я эту историю, всё совершенно не так было. А вы, товарищ полковник, врун и пиз… лжец». Итог — разбитый глаз у Кошмарова, сломанный нос, правда, уже у Ерохина. Этот культурный книголюб хоть и вежливый, но совершенно не тактичный человек. Хоть и МС по боксу.

— Посадили?

— Да нет, — отмахнулась Серова, — они подрались, пьянка продолжилась. Сейчас семьями дружат. А полковник и правда, оказался любителем приукрасить истории.

— М-м, — тихо протянул Вульф, — тогда понятно. — Впредь, тоже постараюсь яснее выражаться, я ведь не МС по боксу, а КМС по лёгкой атлетике, если что случится, только убежать и смогу.

— А большего и не надо. Главное — не забывай уточнять, детали, чтобы не произошло, как с Михаилом Евграфовичем.

— Точно, — согласился Сергей Анатольевич, — некрасиво получится, если меня посадят, так ещё, может, и тебя с должности снимут.

— Рада, что ты понял, — облегчённо выдохнула Светлана Юрьевна. — Хочешь поговорить о чём-нибудь ещё?

— Конечно! — подтвердил Вульф. — Но потом. А сейчас, кушай давай овощи, а то так совсем остынут скоро.

***

Утром на работу Сергей Анатольевич собирался полный энтузиазма. Такого не было уже давно. Последний раз, это был день перед Новым годом, когда его институт оплачивал банкет для сотрудников. А до этого, только когда им сообщили, что выплатят зарплату, после двухмесячной задержки. И хотя этими обещаниями их кормили ещё месяц, надо сказать, в отсутствии денег на еду, всё-таки необходимо было хоть чем-то питаться. Вульф не брезговал и обещаниями.

Мысли о знакомстве с новым коллективом приводили физика в восторг, поэтому он ещё с вечера, вместе с сестрой придумывали фразы, которые нужно применять при знакомстве.

Из списка были исключены фразы вроде «Я четыре года работал в НИИ за копейки, а теперь решил работать за рубли здесь», «Странно, что вас скоро уволят, вы все прекрасно выглядите», и прочие, которые могли бы быть неправильно истолкованы.

Также физик специально поискал в интернете несколько анекдотов — два пошлых и три нет — каждый для своей компании и для своей ситуации.

По совету Раисы Ивановны, Сергей Анатольевич режим произвести фурор в новом обществе, заявившись туда в чистой глаженой рубашке. Правда, гладить рубаху он не стал, просто постирал и повесил на плечики, чтобы она высохла. А небольшие помятости всегда можно назвать свежими, полученными от той же езде в машине.

Джинсы физик менять не решился — пришлось бы освобождать карманы, всё перекладывать, поэтому, было решено, что ничего страшного не произойдёт, даже если директор расскажет всем, что видела Вульфа в тех же самых штанах.

Рюкзак Сергей Анатольевич решил оставить дома, стало бы неловко, если его в первый же день, хоть и нерабочий, перепутают с учащимся. Именно поэтому бриться он тоже не стал, оставляя на лице трёхдневную щетину. Конечно, дети нынче развиваются непогодам, и не только щетину, но и комплекцию как у Сергея Анатольевича они могут иметь уже к девятому классу. Вульф ничего не знал и про национальный состав учащихся. Просто-напросто могло оказаться, что школа №121 является не обычным МОУ, а специальным учреждением, для обучения детей из малочисленных народов кавказских республик. В таком случае, по внешнему виду их различать будет очень трудно. Хотя, если подумать… Наверное, по внешнему виду их будет очень легко различить, поэтому в этом случае, вероятно, не стоит опасаться конфуза. Но всё-таки стоит уточнять такие детали заранее, чтобы можно было нормально подготовиться.

Доев для храбрости оставшееся с вечера овощное рагу, Вульф отправился на встречу с коллективом, запланированную на десять часов.

Ехать было недалеко, но физик предпочитал тренироваться перед холодными зимами. Идти в лютый мороз даже пять минут пешком слишком ужасно, чтобы жертвовать своим здоровьем. И хоть старая машина Вульфа заводилась только с ключа, он сделал себе запасной, оставляя один ключ в машине, и спокойно уходил домой, поспать лишние семь минут, с учётом спускоподъёмных процедур.

Машину Сергей Анатольевич поставил там же, где и в прошлый раз, поближе ко входу, не смотря на то, что сейчас идти всё равно надо было к лестнице, правда, прислонённой уже у другого окна.

Едва физик вышел из машины, к нему, прихрамывая, подбежал какой-то человек средних лет в спортивном костюме.

— Вы зачем здесь машину поставили?! — сразу же начал незнакомец катить телегу на Вульфа. — Это моё парковочное место! Вы вчера здесь машину тоже ставили, я же просил вас, не ставить здесь!

— И вам здравствуйте, — вежливо ответил начинающий учитель. — Это же школьная парковка. Любой может здесь припарковаться

— Не любой, — возразил человек, — а только работник школы или родитель кого-нибудь из учеников, и если честно, вы не похожи на молодого родителя. Хотя зная нынешние нравы молодёжи…

Мужчина хмыкнул, и с пренебрежением посмотрел на не лысеющего парня.

Физик почесал затылок, а затем, в знак согласия, кивнул.

— Истину говорите, — подтвердил Сергей Анатольевич, осуждающе смотря на мужчину, — нынешние дети про секс знают больше взрослых.

При слове «секс» человек собеседник залился краской.

Вульф не унимался.

— ЗПП, беременности, роды, аборты. Кто за это всё должен отвечать? Правильно, учителя. Согласитесь, ужасно будет, если выпускница вашей школы, я так понял, вы работаете здесь, придя на собеседование, укажет в графе дети «Первый свой аборт я сделала в шестнадцать лет». Невообразимо!

— Что вы такое говорите! — взревел мужчина, на его виске запульсировала вена. — В нашей школе чрезвычайно высокая мораль у каждого, начиная от охранника, заканчивая директором! Я, как учитель физкультуры, лично слежу за поведением каждого ученика!

— Правду говорю, — с обидой ответил Вульф, — надо следить за уровнем морали в школе. А учителя должны быть примером. Вот как вы считаете, это нормально, когда жена младше мужа?

— К чему это всё?! — непонимающе спросил физрук, ища подвох в словах Вульфа.

— Не надо опасаться, — успокаивал Сергей Анатольевич собеседника, — вопрос выведет меня как раз к ответу, а вы ответьте, пожалуйста.

Физрук, прищурившись, с недоверием посмотрел на молодого нахала, но всё-таки ответил:

— Может. Если по любви.

— Я конечно как вас в первый раз увидел, так сразу понял, что вы бы хотели в сорок лет иметь шестнадцатилетнюю жену. Разве я не прав?

— Да что же вы такое несёте! — негодовал незнакомец. — Как вы смеете…

— Подождите, подождите, — Вульф поспешил охладить праведный гнев учителя, — ничего такого я не имел в виду. Это абсолютно нормальный вопрос, цель которого совсем не для того, чтобы вас спровоцировать. Я, вот, к примеру, не отказался бы.

— Возмутительно! — мужчина ткнул физика пальцев в грудь. — На вас надо сообщить в правоохранительные органы, чтобы вас проверили, как следует!

— Глупости говорите, — нахмурился Сергей Анатольевич. — Возраст согласия в нашей стране — четырнадцать лет, ничего противозаконного в мыслях о том, чтобы жениться на любимой девушке тоже нет. Вот вы бы женились на девушке, которую любите?

— Разумеется, но не шестнадцатилетней же! — крича и стуча себя кулаком в грудь, ответил физрук.

— А если я вас скажу, что её родители против ваших отношений, и вообще, планирую забрать вашу любовь в другой город, да так, что вы больше никогда не встретитесь. И единственное, что может спасти ваши отношения — это свадьба. Что тогда?

— Зачем вы бросаетесь из крайности в крайность?! Вы описываете события, которые в принципе маловероятны! Такого никогда со мной не произойдёт!

— А вот тут вы неправы, — Сергей Анатольевич насупил брови и укоризненно посмотрел на физрука. — Я, как физик, ответственно заявляю, что маловероятные события, это просто события, шанс произойти которых не очень велик. Но если рассматривать пределы Вселенной, то они происходят постоянно. Поэтому, надо быть готовым ко всему. Я ведь и хочу узнать, какой вы человек. Ответственный или нет? Готовы вы ли пойти навстречу этих дурацких предрассудков, ради любви и своих учеников? Ответьте мне, хороший вы учитель или один из этих, которым абсолютно плевать на детей?

— Ну, я… — замялся физрук.

— Отвечайте! — учительским тоном скомандовал Вульф.

— Да, я готов ради своих учеников на всё! — разошёлся мужчина.

— Скажите полностью! Скажите, на что вы готовы ради них!

— Я готов пойти против человеческих предрассудков, и жениться в сорок лет на шестнадцатилетний ученице! Это вы хотели от меня услышать?!

Слова прогремели, как гром. Сергей Анатольевич попятился назад и обречённо опёрся спиной на свой автомобиль.

— Не это… Господи, вы ужасны… — только и смог вымолвить он.

— В смысле? В смысле?!! — заметался физрук. — Вы же сами сказали…

— Так это я про себя! Мне двадцать семь лет, округлим до двадцати пяти, считайте — девять лет разница, даже не десять, ничего такого страшного, просто мечты молодого парня. А вам сколько, наверное, лет тридцать пять! Стыдно!

— Мне всего тридцать два, — начал оправдываться побледневший мужчина.

— Тридцать два! — пропел Сергей Анатольевич. — Плюс-минус пять, это тридцать семь! Ничего себе! Больше, чем двадцать лет разницы! Понятно, чего вы пошли в школу работать…

— Прекратите паясничать! — не вытерпел обвинений Вульфа учитель. — Вы сами меня заставили сказать это!

— Я?! — изумился физик. — Да вы же сами сказали мне, что жениться по любви на шестнадцатилетней вполне нормально!

— Вы меня подводили к этому!

— Да я речь вёл вообще, про ситуацию в целом! Когда тебе восемнадцать, двадцать, двадцать семь, а твоей пассии шестнадцать, пару лет разницы погоды не сделают. Но не в сорок один же! Двадцать пять лет разницы, да вы с ума сошли, это же статья! Понятно теперь, почему у текущей молодёжи такой низкий уровень нравственности. Когда учителя их развращают, возможно, даже прямо на дому!

Физрук снова побагровел, и смотрел на Сергея Анатольевича глазами, в которых читалась жажда крови, убийств, а также различные виды насилия. Получается, что в общем и целом, мнение Вульфа о неблагоприятной учебной обстановке подтверждалось, хоть и косвенно.

Увидев, что физик не отводит взгляд, а даже наоборот, смотри на физрука с любопытством, мужчина плюнул, и пошёл вдоль школы, как понял Вульф, к лестнице.

Выждав пять минут, и точно убедившись, что учителя физкультуры нет поблизости, Сергей Анатольевич сам направился к лестнице, которая вела на второй этаж. Для пущей надёжности он кинул в стекло пару камешков, и, убедившись, что недавнего собеседника нет и там, начал аккуратно карабкаться наверх, немного всё-таки опасаясь, что его в отместку за представленное шоу, скинут вниз прямо на холодную землю.

Поднявшись по лестнице так, что через окно было видно только глаза, Вульф осмотрел кабинет, и, удостоверившись, что никто не затаился, поджидая, залез внутрь.

По книжкам, стоящим на полках, Сергей Анатольевич понял, что в этот раз лестница вела в кабинет литературы. Кабинет был неплох — со стен не облетала штукатурка, с потолка не свисали пауки, а некоторые книги датировались даже две тысячи десятым годом. Учитывая символику на стенах школы, Вульф полагал, что самое старое издание здесь будет помнить даже руку Ленина. Взяв первую попавшуюся книгу, Сергей Анатольевич всё-таки убедился, что его предположение было верно — на форзаце книги действительно красовались раритетные закорючки.

Тем не менее, состоянием кабинета молодой учитель остался доволен. Если все остальные учебные места выглядят также, или хотя бы приблизительно так, то детей действительно можно будет научить чему-нибудь. Если так пойдёт и дальше, глядишь, окажется, что в кабинете хранится книжка с подписью самого Льва Ландау!

Настроившись на позитивный лад, Сергей Анатольевич отправился в учительскую. Пройдя металлическую дверь с надписью «директор», Вульф дошёл до двери с надписью «учительская», и, рассудив, что коли он учитель, а это его резиденция, то и входить он может без стука.

Набравшись смелости и воздуха в грудь, Вульф потянул дверь. Дверь не поддалась. Тогда учитель толкнул дверь, и уже со второй попытки она открылась.

— Странная дверь, — прокомментировал физик, входя в помещение.

— О, а вот и наш последний сотрудник! — доброжелательно представила Вульфа Раиса Ивановна. — Пожалуйста, Сергей Анатольевич вставайте сюда в ряд, к своим новым молодым коллегам.

Новички стояли в шеренге. Остальной педагогический состав сидел на диванах вокруг, изучая новых сотрудников. Вульф решил последовать их примеру.

Сергей Анатольевич взглядом изучал своих новых коллег, они отвечали ему тем же. На диванах сидел весь старый школьный состав, прошедший первую и вторую войну с министерством образования. Лет им было за пятьдесят, кроме, пожалуй, учителя физкультуры, с которым Вульф уже успел познакомиться, и трудовика, которому, на первый взгляд, было где-то сорок девять. В основном же все преподаватели были пожилыми дамами, которые примолодились, узнав, сколько новых душ вливается в их коллектив.

— Ну же, Раиса Ивановна, представьте нам скорее новых преподавателей, раз мы уже все собрались, — кокетливо предложила сморщенная как изюм бабушка, с фиолетовыми волосами.

— Действительно, — согласилась директор, — и правда, что зря время тянуть, позвольте вам представить наш новый молодой педагогический состав, который, я надеюсь, вольётся в коллектив.

Физрук хмыкнул и грозно посмотрел на физика.

— Как я уже говорила, это — Сергей Анатольевич Вульф, — наш новый учитель физики. Очень образованный молодой человек, который прекрасно разбирается в своём предмете, что даже работал в НИИ при университете в отделе…

— Это секретная информация, — прервал директора Вульф.

— Что даже работал в секретном отделе НИИ, — закончила свою мысль Раиса Ивановна. — Поприветствуем нашего нового коллегу!

Раздались вялые аплодисменты. Но как понял Сергей Анатольевич, это не потому, что он не приглянулся коллективу, просто для учителей в их-то возрасте вообще трудно и ленно совершать хоть какие-то лишние телодвижения.

Участь быть представленным следующим настигла другого молодого кандидата. Это был крупный мужчина, с небольшим животом, и густой каштановой бородой, пусть недлинной, но опрятной. Собственно, борода и являлось его внешностью, потому что он выглядел точно так же, как любой бородатый мужик.

— Следующий наш сотрудник, который будет вместе с нами поднимать уровень образования среди молодых умов — наш новый математик — Адольф Иосифович Громов.

В зале началось перешёптывание. Вульф присмотрелся к бородачу. Нет, никакой нацистской униформы, татуировок, как впрочем, и никаких красочных звёзд Давида или серпа с молотом. Самое главное, что человек не выглядел, будто у него было тяжёлое детство. Наверное, потому, что уже в детстве он был такой здоровый и с бородой, что другие дети просто боялись издеваться над ним.

Математик внимательно оглядел присутствующих, и, как показалось Вульфу, внимательно запоминал всех, кто его обсуждал.

— Очень талантливый математик. Занимался подготовкой студентов нашего города на поступление в Оксфорд!

Раздались такие же хлипкие овации, бородач снова запоминал тех, кто хлопал тише всех, или вообще не хлопал.

Очередь дошла до следующего человека. Это, как и все остальные, был молодой человек, высок, худощав, с вытянутым лицом, носом горбинкой и бледной кожей. На его лице был небольшой черный пушок, а одет был в белую рубашку, заправленную в чёрные брюки.

— Наш новый учитель биологии, Айсберг Моисей Генрихович. Провёл три года в джунглях, близь бассейна реки Амазонка, изучая новые виды животных и растений. И, по своему признанию, даже открыл парочку. Всё верно?

Биолог кивнул, а директор вернулась к представлению сотрудников.

— Похлопаем ему!

Снова раздались редкие хлопки.

— А теперь наш последний учитель, который будет преподавать русский язык и литературу — Ким Чен Ым!

Раздались бурные овации. Как оказалось, старушки умеют отбивать ритм, просто не сочли никого из трёх предыдущих кандидатов достойным такой награды.

— Давайте без фамильярностей, — ответил представленный учитель.

Это был азиат.

— Ким, простите, я не хотела вас обидеть!

— И всё же, даже сейчас вы называйте меня неполным именем.

Директор покраснела от стыда, и, покашляв в кулак, представила учителя литературы так, как положено.

— Новый учитель русского языка и литературы — Ким Чен Ым Ким Чен Ым Ким Чен Ым!

Снова раздались аплодисменты, но в этот раз представленный педагог вежливо поклонился.

— А теперь, когда все новые сотрудники представлены, — директор села в одиноко стоящее кресло и продолжила речь, — давайте обсудим то, зачем мы сегодня на самом деле собрались. Молодые люди, присаживаетесь.

Все четверо синхронно кивнули и уселись на единственный пустующий диван, как если бы мебель в кабинете была точно рассчитана на количество учителей.

— Нам предстоит бурные две недели, — Раиса Ивановна взглядом обвела присутствующих, пытаясь максимально привлечь их внимание к присутствующей проблеме. — Как вы видите, школа ещё совсем не готова, чтобы принять учащихся. Из-за предыдущего директора, это проклятого гада, который годами разворовывал бюджет при общем попустительстве…

Старый состав потупил взгляд, в то время как Раиса Ивановна всячески продолжала оскорблять предыдущего директора.

— Имя этого преступника больше не прозвучит в этой школе, достаточно будет и того, что разгребая всю ту кучу, что он заварил, мы будем вспоминать его недобрым словом.

Коллектив дружно закивал и также дружно похлопал речи директора.

— Работы много, но не стоит отчаиваться, у нас есть помощники. Мы привлекли к работе учеников, которые не смогли отработать школьную практику в начале лета, поэтому, они будут помогать нам облагораживать нашу школу.

Учителя дружно поддержали идею эксплуатировать детский труд в интересах школы и общества.

Раиса Ивановна повернулась к молодым учителям и серьёзным тоном дала наставление:

— Это будет ваше первое задание. У вас в подчинении у каждого будет по ученику, летнюю практику они будут отрабатывать под вашим строгим надзором. Целых две недели педагогической практики, на которой вы поймете, сможете ли быть учителем, сможете ли в принципе командовать детьми, и будут ли они вас слушать. Будет непросто, хочу вас сразу предупредить, вам достанутся не самые простые ученики, но именно так вы сможете пройти краткий курс, который вам частично заменит педагогический университет. Надеюсь, вы выдержите. В противном случае, дайте знать заранее, чтобы мы успели поискать других кандидатов на ваши места. Согласны?

Товарищи по работе поочерёдно кивнули, передавая друг другу эстафету.

— Хорошо, — удовлетворённо сказала Раиса Ивановна. — Остальным тоже не стоит волноваться, прогульщиков много, как и работы, и того и другого хватит на всех. Сейчас я каждому расскажу о плане работ, и дальше на сегодня вы будете предоставлены сами себе, если захотите, можете познакомиться с коллективом поближе.

Следующие полчаса директор занималась распределением ролей, обязанностей и учеников. Все четверо новых преподавателей были отправлены на уборку и благоустройство двора школы. Требовалось очистить его от строительного мусора, облагородить клумбы и установить во дворе лавочки, которые позже сделает трудовик, вместе с учениками.

Задача не из самых сложных. Всегда можно сказать, что сделано всё, что было в их силах, но из той разрухи, царившей не в головах, но в школе, ничего дельного выйти не могло.

Тем не менее, молодые преподаватели были настроены оптимистично на свои испытательные работы. Неизвестно, как с остальными, но Вульфу впервые пришлось бы командовать людьми, младше него, ибо хоть в НИИ он и был младшим научным сотрудником, он являлся уважаемым младшим научным сотрудником, поэтому, отдавал приказы налево и направо.

Наконец брифинг закончился. Раиса Ивановна отпустила всех учителей на поруку, дабы подготовиться к завтрашнему тяжёлому трудовому дню.

Как это обычно происходит в школе, все присутствующие разделись на группы. Молодёжь решила не отстаивать от своих пожилых коллег и собрала в углу свой кружок по интересам.

— Предлагаю собраться где-нибудь и посидеть, — внёс предложение на рассмотрение Вульф.

— И немедленно выпить, — закончил за него мысль математик.

— Все согласны? — Вульф обвёл своих коллег взглядом.

— Только если там не дорого, — вставил свои пять копеек Айсберг. — Выпить за знакомство — это неплохо. Напиться за знакомство — это здорово. А напиться за знакомство, да ещё и подешевле — вообще прекрасно. Это один из способов, как сделать так, чтобы получать от алкоголя наибольшее удовольствие.

— Я не буду пить, — ответственно заявил филолог, — я за рулём.

— О, это не проблема, — начал утешать коллегу Сергей Анатольевич, — здесь как раз бар есть «Три семёрки», в простонародье известный, как «Три топора». Находится он в трёхстах метрах от школы, поэтому можно просто оставить машину там.

— Но ведь мне надо будет домой, — не унимался филолог.

— Ерунда, — махнул рукой Громов, — просто с утра все вместе пойдём в школу пешком, а когда практика закончится, дойдём до бара.

— Не знаю, не знаю, — всё ещё сомневаясь, ответил Ким, — а что если с моей машиной что-нибудь случится? Что если её украдут?

— По этому поводу вообще можешь не переживать, — Вульф похлопал филолога по плечу, — у меня сестра большая шишка в дорожной полиции. Если твою машину угонят и разберут на запчасти, то не переживай, заставим негодяев собрать тебе новую — помоднее и покруче.

Немного подумав, Ким Чен Ым кивнул, и товарищи направились к выходу, а точнее, к кабинету литературы.

— Вот она, моя будущая обитель, — сказал Ким, как только они вошли в кабинет. — Сколько времени я потратил, чтобы получить доступ к книгам, которые находятся в школьной библиотеке.

— А что в них такого особенного? — поинтересовался Айсберг, рассматривая одну из книг, которую он взял с полки. — Старые книги, ничего особенного. Вон, смотрю, исписанные рукой школьников былых времён.

— Редчайшие экземпляры! — воодушевлённо принялся объяснять филолог. — Если хорошенько покопаться в местных фондах, можно даже найти томик Маяковского с его стихами, и некоторыми дополнительными, которые он написал в подарочном экземпляре от руки. А если повезёт, так вообще можно будет найти копию конституции Советского Союза с личной подписью Ленина!

— Ну, это придётся всё вверх дном перерыть, — пожал плечами Вульф.

— Ничего, — азиат потер ладони и с ехидной улыбкой посмотрел в окно, — у меня будет куча времени, что бы здесь всё перерыть. Знаете, я ведь намеренно шёл устраиваться в эту школу. Из достоверных источников мне стало известно, что тут содержатся редкие экземпляры литературы, некоторые сохранились, быть может, со времён Российской Империи, и, кто знает, может быть и со времён Царской Руси! Весь педагогический состав либо не знает, либо просто не беспокоится, об этом, а для меня — это страсть!

— Странно, — Айсберг встал рядом с Кимом, около соседнего окна, и бросил взгляд куда-то вдаль, — а почему ты просто не попросился в библиотеку?

— Так я просился, — тяжело вздохнул литератор, — но, к сожалению, доступ к архивам дают только учащимся и сотрудникам. И раз на школьника я совсем не похож…

— Ну…

Раздалось синхронное «нуканье», означающее, что сказанное было не совсем правдой. Оратор поспешил исправиться

— Ладно, ладно, ценю вашу честность. Так вот, раз всё-таки рано или поздно вычислили бы, что я не учащийся, я решил пойти самым простым путём, который мгновенно пришёл мне в голову.

— И вот ты здесь, — закончил за него мысль Громов.

— Да нет же, — опомнился Ким, — я пошёл в детдом и подал документы на усыновление. Или удочерение. Мне было не принципиально.

Товарищи с подозрительным прищуром посмотрели на Кима.

— Оказалось, что усыновить ребёнка не так просто! Выяснилось, что они не дают ребёнка кому попало, им надо предоставить кучу документов, вроде справки с работы, характеристики и так далее. Кошмар! Поэтому я решил, что, наверное, проще будет устроиться работу в школу, чем усыновить ребёнка. Терпеть не могу всю эту ненужную бюрократическую волокиту.

— Как я тебя понимаю, — одобряюще поддержал товарища Айсберг.

— О, ты тоже пытался усыновить ребёнка?

Ким воодушевился и принялся делиться о наболевшем.

— Знаешь, что меня больше всего раздражает? Тот факт, что они действительно хотят, чтобы ты выбирал кого-то из детей. Я имею в виду, это же не интернет-магазин, что бы ты мог выбирать товар по характеристикам. Если уж захотел себе ребёнка, будь готов воспитывать того, который тебе случайно попадётся. Я вот, например, прекрасно понимаю это, и поэтому, мне бы сошёл абсолютно любой. Мне хватило бы, если бы у него имелись руки, чтобы он мог брать в школьной библиотеке книги и приносить их домой, но даже в противном случае я что-нибудь придумал.

— Если бы тебя не заставили отдать ребёнка в интернат для детей-инвалидов, ты бы мог навязаться всегда присутствовать вместе с ним в школе, на случай, если ему понадобится помощь, и заодно, конечно, смог бы спокойно заниматься своими делами.

Филолог с одобрением смотрел на Айсберга, благостно восприняв его прекрасно предоставленный совет.

— Так, а у тебя с чем были проблемы? — поинтересовался Ким у коллеги. — Я надеюсь, ты не пытался усыновить ребёнка, чтобы проводить исследование детской анатомии?

— Что? Нет! — возмутился Айсберг. — Я же не католический священник или мусульманский пророк! Я вообще неверующий!

— Тогда в чём дело? — непонимающе спросил Ким.

— Да ни в чём, — пожал плечами биолог, — просто пытался поддержать беседу. Нет, мне не приходилось усыновлять ребёнка, но если сравнивать детский дом с интернет-магазином, я бы сравнил его с зоомагазином.

— А что, существует интернет-зоомагазины? — внезапно вмешался в разговор математик. — Я и не знал, что можно заказать животное по интернету. Всегда считал, что питомец должен выбирать тебя, а не ты питомца.

— Как с покемонами — согласился Вульф.

— Мы едем, или как? — нарушил сладкую беседу Айсберг. — Чем позже мы приедем в бар, тем скорее нам придётся идти обратно на работу.

— А что, ребята, вы действительно планируете просидеть в баре весь день и всю ночь? — недоумённо спросил Ким, вставая коленями на подоконник.

— Весь день, всю ночь, и если будем слишком хорошо сидеть, опознаем на практику минут на пятнадцать, — подтвердил Адольф Иосифович.

Друзья по очереди спустились по лестнице и направились на стоянку, где их уже ожидал новый припаркованный серебристый део матиз.

— Вот это тачка, — присвистнул Айсберг. — Сколько она ест? Литров шесть-семь?

— Пять, — с гордостью ответил Ким. — И это если разгоняться до восьмидесяти!

— Шотган по праву перворождённого! — раздался зычный голос математика, и через мгновение, тот уже очутился на переднем пассажирском сидении.

«Избыточный вес имеет свои преимущества», — подумал Вульф про себя и уселся прямо за Громовым.

— Давайте, рулите мной, — попросил Ким, — я не частый посетитель баров, поэтому не знаю все злачные места.

— Что так? — удивился математик. — Какие-то принципы, или что-то вроде того?

— Да нет, — пожал плечами филолог, выруливая со школьной парковки, — просто последний раз, когда я был в баре, я немного выпил, буквально чуть-чуть, а потом очнулся в полиции рядом с каким-то непонятными человеческими телами. Живыми, но жутко агрессивными, даже будучи избитыми. Не мной, разумеется.

— Ох, не знаю, — пожал плечами Громов, — возможно, это был я. Половина из моих попоек заканчивается в приёмном отделении или драками.

— Дебоширишь, что ли? — решил уточнить Моисей Генрихович.

— Да не, — математик отмахнулся и похлопал себя по пузу, — я просто не любитель бегать от полиции. И от конфликтов.

— Помню, один раз друзья принесли какую-то вьетнамскую настойку со змеей, — встрял в обсуждение физик, — неплохая вещь, между прочим. В итоге она оказалось убойной, как вьетнамские ловушки с кольями для американских военных. Не помню, что было, помню, мне пришлось убегать от полиции.

— И как, успешно? — заинтересованно спросил Громов.

— Да не особо, — Сергей Анатольевич стеснительно почесал щёку, — наутро оказалось, что выпивали мы у меня дома, а убегал я от своей сестры, которая заявилась ко мне домой в полицейской форме. Но зато меня не избивали резиновыми дубинками, как это обычно бывает. — Выезжай вот здесь вот на главную, — сменил он собеседника, — и езжай прямо, до тех пор, пока каждые десять метров не будет попадаться на глаза пьяные тела, либо лёжа, либо в обнимку с фонарными столбами.

— Что, только те, которые стоят в обнимку или лежат? — недоумённо спросил Ким.

— Так и есть, — подтвердил Громов. — Те, которые сидят — то бомжи денег просят, а те, которые стоят — просто трезвые ячейки нашего общества.

— Всё-таки много людей пьёт, — печально вздохнул литератор, — и ничего с этим нельзя поделать.

— Ты так говоришь, как будто в этом есть что-то плохое, — склонившись над ухом водителя, произнёс Вульф. — Пьяница — горе в семье, так говорят. Правильно говорят, никто не спорит. Но посмотри на нас, — Сергей Анатольевич обвёл рукой всех присутствующих, — среди нас не так много семьянинов, не так ли. Я надеюсь, я прав? — растерянно спросил физик, опасаясь, что испортил такой прекрасный пример. — Ни у кого из вас жены с детьми нет же? Я просто посмотрел, колец вроде не носите.

— Нет, нет, нет, — дружно, в один голос отозвались коллеги.

— Хотя… — задумчиво протянул Громов. — Одна барышня пыталась на меня алименты повесить, дескать, это я заделал ей ребёнка. Сам я не помню, был под шафе, поэтому, на все инсинуации в мой адрес, я вежливо посылал её на три буквы.

— Куда-то конкретно? — полюбопытствовал Айсберг.

— Да, — кивнул Адольф Иосифович, — Г. Э. О. Генетическая экспертиза отцовства. Мадам визжала, обзывала меня всякими нехорошими словами, так, что даже наш начитанный друг, не слышал таких выражений. Но в конечном итоге, не смогла навязать мне чужого отрока и уехала с ним к маме в деревню.

— Какая поучительная история, — заметил Ким. — Но это лишь очередной подтверждает мой довод о том, что пьянству надо давать бой.

— Чем мы сейчас и займёмся, — настойчиво обозначил свою позицию Громов.

— А я всё-таки согласен с нашим другом, — Вульф поднял палец вверх, — пьянство — бич нашего общества. Но как сказал один не самый глупый человек — «Всё яд, эффект определяет доза». Всё-таки, расслабиться по вечерам несколько лучше, чем заработать нервный срыв на работе. Был у меня на предыдущей работе мужик. Хороший человек, не пил не курил, в сорок лет умер. Почему, спрашивается? Потому что не пил и не курил. Бац, и выстрелил себе из ружья в голову. И это у него ещё даже музыкального слуха не было! А так бы пришёл после работы, расслабился, так или иначе, и всё прекрасно! И жена не плачет горькими слезами, оплакивая скоротечную кончину мужа.

— А из-за чего мужик то решил счёты с жизнью свести? — ненавязчиво поинтересовался Айсберг.

— Да ему задали исследование научное провести, помимо того, что ответственность большая, с этим исследованием и так без пол литры не разберёшься.

— А что за исследование? — не отставал биолог.

— Влияние алкогольного опьянения на привлекательность женщин. В прямом смысле, без пол литры не разберёшься здесь. А он за здоровый образ жизни, не пил, не курил, правда, в башку из ружья почему-то пальнул себе.

Наконец серебристый автомобиль подкатил к участку дороги, где количество тел на квадратный метр начало превышать нулевую величину.

— Здесь направо, — скомандовал физик.

Машина с учителями свернула в неприметный переулок, за которым приютился небольшой пивной магазин, чьих завсегдатаев можно было наблюдать на всём пути следования к бару. Бар же располагался в соседнем здании, рядом с пивной.

Водитель матиза аккуратно припарковал свой аппарат, по всем правилам, и, убедившись, что никто, ни одна пьяная морда случайно не поцарапает машину, выходя из бара, разрешил всей делегации покинуть транспорт.

Вульф вышел из машины и поднял руки к вывеске в форме трёх семерок, лампочки на которой перегорели ещё пару лет назад.

— Хочу представить вашему вниманию известный в широких кругах бар «Три семёрки», иначе узнаваемый как «Три топора». Кстати, как вы думаете, а почему он так называется?

— Возможно потому, что три семёрки похожи на три топора? — предположил Ким.

— Хм-м, — Вульф прищурился, — никогда не думал об этом. Да нет, не поэтому, на самом деле. Просто в начале его открытия, сюда наведались колхозники из ближайшей деревни, они как раз с ярмарки возвращались. Уж не знаю, что они с местными не поделили, но началось в баре страшное побоище, пострашнее ледового. Так вот, в барменский стол три топора прилетело. Бармен эти топоры схватил — два в руки, один в зубы, и с психу повыгонял всех из заведения к чертам собачьим. Немного остыв, топоры решил оставить в баре на память, и повесил их над барной стойкой на стене.

— Какая невероятная история, — разгладил бороду Громов, — возможно, я даже принимал участие в этих событиях. Но это неточно.

— Бар, должно быть, после таких событий стал дико известен? — предположил Моисей

— Известен — да, — согласился Сергей Анатольевич, популярен — нет. Посетителей здесь немного, в связи с его известностью. Стоило администрации один лишь раз организовать спортивную неделю, и побоища, которые устраивали спортивные фанаты, прославили этот бар сильнее, чем низкие цены. С тех пор, сюда ходят лишь самые отчаянные посетители. Ну, и те, кто знаком вообще с этой историей. Прошу, господа.

Делегация, возглавляемая Вульфом, спустилась вниз по лестнице прямиком в сердце злачного заведения.

— Приветствую вас! Сегодня акция на гиннес для всех ценителей пива — поприветствовал гостей рыжий бармен.

— Привет, Рыжий — Вульф отсалютовал приятелю и облокотился на барную стойку. — Нам с товарищами найдётся место?

Рыжий внимательно осмотрел спутников Сергея Анатольевича и многозначительно выдал:

— Места свободные есть, учитывая, что сейчас одиннадцать часов дня, и в баре сейчас сидят либо одинокие сердца, которые потеряли свою половинку, либо…

— Либо педагоги из соседней школы, которые зашли снять стресс после тяжёлого рабочего дня, — закончил за бармена мысль Громов.

— О, Вульф, ты теперь учитель, поздравляю! Но ребята, сейчас всего одиннадцать часов… — скептически покачал головой бармен.

— Не часами, не часами измеряется работа, а затраченной энергией, — утвердительно обозначил Громов.

— Верно, — подтвердил Вульф. — Ну, так что? Найдётся место, куда нам присесть? Желательно, чтобы нас не трогали часов до девяти.

— Вы что, до вечера тут сидеть собираетесь? — нахмурив брови, спросил Рыжий. — Вам завтра не на работу?

— Как можно? — возмутился Айсберг. — До утра. Практика начинается в десять часов завтра, и если мы просидим целый день, то опоздаем на час. Не дело опаздывать в первый испытательный день. Именно поэтому мы посидим до девяти, и сразу на работу.

— Я смотрю, выносливые вы ребята, — удивлённо протянул Рыжий.

— Ещё бы — Айсберг посмотрел вверх, вороша былые воспоминания. — Я провёл два года в джунглях бассейна реки Амазонка, и скажу по секрету, не пить сутки намного тяжелее и опаснее, чем сутки пить.

— Вижу прекрасное место в углу, — позвал товарищей Вульф.

Троица преподавателей, пока ещё ровным шагом двинулась к своему столику.

— Не смотри так на меня, — удивлённо обратился Ким к бармену, поймав на себе исследующий взгляд. — Я ещё только-только начинаю понимать, как здесь всё устроено. Пока что, мне нравится!

Филолог догнал своих коллег и принялся исполнять тот же ритуал, что делает каждый человек, придя в общественное заведение, чтобы выпить, поесть или же снять стресс любыми другими известными методами. Алкогольная карта бара была больше похожа на карту сокровищ, во всех смыслах — такая же обширная, непонятная, содержащая много загадок (в названии коктейлей уж точно), а также способная привести неосторожного авантюриста к большим неприятностям.

— Кто что будет? — ненавязчиво поинтересовался Айсберг, просматривая раздел меню с выделяющийся яркой красной надписью «АКЦИЯ». — Уж очень меня заинтересовало его предложение с гиннесом. Раньше я не был особенно любитель пива, но вот сейчас, мне кажется, что всё изменится.

— Я буду ром, — определился Громов. — Пора в жизни что-то менять. Знаешь что, Моисей, я тоже так считаю. Я сменил работу, пора сменить и предпочитаемые напитки. Глядишь, и жизнь тогда по-другому пойдёт, кто знает.

— Тогда я буду текилу, — вмешался в обсуждение Ким, — всегда хотел попробовать что-нибудь экзотичное. К сожалению, самой экзотичной вещью, которую я попробовал из алкоголя, был кумыс, который я распивал на в полях, на широких просторах нашей необъятной планеты.

— Прости за нескромный вопрос, — Вульф неловко посмотрел на Кима, — но вот ты сейчас заговорил про кумыс, и тут у меня совершенно случайно назрел вопрос… Ты же знаешь, мы заметили, что ты отличаешь от нас, — Вульф кивнул на Громова и Айсберга, поэтому, я бы хотел тебя спросить о том…

— Что? Не понял, — недовольно заворчал Ким. — Ты что, после моего разговора о кумысе подумал, что я, наверное, казах? Так вот ты ошибся, выкуси.

— А, да нет, — отмахнулся Сергей Анатольевич, — кому какое дело, кто ты по национальности. Главное, чтобы человек был порядочный, ну и раз ты заказываешь текилу, я полагаю, так оно и есть. Просто ты говоришь такими литературными выражениями. Я вообще хотел тебя спросить о том, как ты себя чувствуешь, занимаясь ненастоящей наукой. Имею в виду, что мы, — физик снова кивнул в сторону остальных товарищей, — настоящие учёные. Делаем там всякие исследования, вычисления, и прочую научную лабуду, а ты всего лишь книжки читаешь. Только без обид. И раз уж ты поднял тему, второй вопрос, кто ты всё-таки по национальности?

— Никаких обид, — спокойно ответил Ким. — Начну с первого вопроса. Литература, даже в школе — серьёзная наука, которая заставляет людей думать не меньше, чем физика или математика, и уж точно больше, чем биология. Недостаточно прочитать книгу, нужно понять ещё, о чём она. Именно этому и учит мой предмет. А насчёт исследований, хочу сказать, что это на самом деле очень интересно. Это не просто читать книжки, в поисках автографа автора, а ещё изучать его биографию и всякие прочие мелочи жизни, в том числе скелеты в шкафу. Вот так в детстве тебе читают сказку, и ты не задумываешься об авторе и его взглядах, а просто слушаешь очередную интересную историю, которую тебе читают родители. А потом выясняется, что автор был оголтелый коммунист, и первоначальный посыл, который несёт сказка, предназначен совсем не детям, а родителям, которые её будут читать. Ибо дети не читают сказки на ночь, сказки читают взрослые детям.

— Это очень впечатляюще, — удовлетворённо кивнул Вульф, — я почти поверил, что ты настоящий учёный. Без обид опять же. А что насчёт второго и третьего?

— А что за третий вопрос? Я не слышал, что бы вы что-то ещё спрашивали.

— Не спрашивали, — честно признался физик, — но хотели. Имя у тебя интересное, в честь кого назвали?

— Ах, это, — отмахнулся Ким. — Так в честь отца. Моего отца звали Ким Чен Ым. Точнее, ровно до того момента, как в паспортном столе не записали его полное имя во все три графы. Когда родился я — отступать было поздно, у нас всех в семье называют в честь отца. Хорошо, что убедили их, что отчество не склоняется. Жалко ту паспортистку… Надеюсь, она в тот день пришла пьяной на работу.

— Очень странные у тебя желания, — верно подметил Гром.

— А как иначе? Либо она пришла пьяной на работу, либо она страдает крайней степенью кретинизма. Лучше уж так, чем проблемы с развитием… А что касается национальности, я думаю, вы и сами уже поняли. Моя мать кореянка, мой отец кореец. Я то, понятное дело, русский.

— Интересно и экзотично, — удивился Айсберг. — А из какой Кореи, Северной или Южной?

— Не знаю, — пожал плечами филолог, — родители никогда не говорили на эту тему, да и для меня это одна страна, один народ, просто разделённый по совершенной случайности. К тому же, сейчас Россия является моей родиной, здесь я родился, вырос, я полюбил её и её литературу. Кому какое дело до моей национальности?

— Вот-вот, я полностью согласен с тобой, — биолог энергично закивал в ответ, — я точно также говорил на собеседовании в соседней школе. Видите ли, директору не понравилось моё имя.

— Может быть ей не понравилось, что ты еврей? — аккуратно спросил Вульф.

— Так и есть. Сразу почуял подвох, поэтому, сказал ей, что я — безродный космополит, который готов работать на благо общества. В ответ она лишь что-то пробурчала, дескать, такие как я, развалили страну и всё остальное в таком же духе.

— Наверное, она имела в виду безработных коспомолитов, — предположил Вульф.

— Не думаю. А потом ещё в конце она мне предъявила, что такой как я виновен в гибели Титаника!

— Айсберг, что ли?

— Да нет, еврей, который не заметил эту глыбу льда! В итоге, я пошёл устраиваться в нашу школу. В результате, мы сейчас сидим здесь с вами.

— Вообще неадекватная тётка, — негодуя, влез в разговор Громов. — Пришёл я, значится к ней, так мол и так, Громов я, возьмите на работу, я математик хороший, заграницей был, степень научная есть, студентов для поступления в Оксфорд обучал. Да просто кладезь, а не педагог.

— Нескромно, — прокомментировал Ким.

— Зато, правда.

Громов прокашлялся и продолжил.

— Спрашивает меня, как к вам обращаться. Я и отвечаю, что обращаться ко мне можно доктор Громов, привык, что заграницей так обращаются. Она лицом скривилась, но оценив список моих достижений, согласилась на такую услугу. И вроде мы с ней всё так хорошо обговорили, согласились на заработную плату, она у меня попросила трудовую книжку и тут же переменилась в лице.

— Такая же история, — кивнул головой Сергей Анатольевич в знак солидарности.

— Так вот, — вернулся к рассказу математик, — держит в руках мою трудовую, а сама покраснела, губы стиснула, смотрит на меня с неприкрытой ненавистью. И между делом произносит «У меня отец вообще-то герой войны». Я в недоумении про какую войну она ведёт речь. Решил уточнить. Спрашиваю «В первую или вторую?». Она ещё больше раскраснелась, давай кричать на меня «Нонсенс! Сколько вы думаете мне лет?!». Я и думаю, что для второй Чеченской она была бы слишком молода, учитывая, что выглядит, как старуха. Ну, а если первая Чеченская, то ещё можно объяснить совокупностью плохой экологии и генетической предрасположенности. Сказал ей в итоге, что соболезную, и считаю, что отец её воевал за зря, из-за неумелого руководства и глупых амбиций грёбаных политиков.

— Стоп-стоп-стоп, — прервал Громова Ким? — почему ты сразу про Чеченские войны подумал? Очевидно же, что речь шла про Вторую Мировую. Хотя, она, конечно, действительно старовата, может и про первую. Но всё же, совершенно другой временной промежуток.

— Не надо, пожалуйста, меня грузить всеми этими историческими фактами, терпеть не могу, когда люди обсуждают историю. Никогда ей не интересовался, что в школе, что в универе прогуливал занятия, лишь бы не слышать эту нудную тягомотину. Наверное, это всё от преподавателя зависит, ещё в школе отбили тягу к этому предмету. Надеюсь, я буду не таким скучным учителем.

— Дружище, — аккуратно начал Вульф, — это не то, чтобы история. Это… Вторая Мировая, о ней все знают!

— А вот представь себе, я нет, — отрезал математик.

— Хорошо, мы тебя услышали, — переглянувшись, согласились друзья. — Имя у тебя интересно, кстати. Немецкое?

— Так и есть, — подтвердил Адольф Иосифович, стукнув кулаком по ладони, — мой батя был чистокровным немцем. Помню в детства, как он пил пиво, словно мы были в Германии. Были мы не в Германии, а в России, и выпивал он в пивнушке неподалёку…

— Наверное, у тебя были непростые отношения с отцом, — догадался Моисей.

— Ты прав, — кивнул математик, положив руку товарищу на плечо. — Но уже в тринадцать лет я был сильнее его, поэтому, поднимать руку на меня он боялся. Помню, мама меня благодарила, когда я защищал её от него, спасибо, говорит, Адольф, ты моя надежда и опора. Признаюсь вам, ребята, именно в такие минуты я чувствовал себя сверхчеловеком.

— В школе тебя не дразнили? — полюбопытствовал Ким.

— Было немного, — признался здоровяк, — но это я только в началке был толстым, как я уже сказал, в тринадцать лет я уже был сильнее моего отца, потом все насмешки прекратились. Можно сказать, чуть ли не со школы меня доктором кличали.

— Вот оно что, — медленно произнёс Вульф, — я просто надеюсь, что ты серьёзно не рассчитываешь, что мы будем к тебе обращаться доктор. Если ты не заметил, тут все тоже кандидаты.

— Заметил, как не заметить. Учёный учёного видит издалека. Иногда это мешает… Но, вы ведь не PhD, — пожал плечами Громов.

— Но мы и не за бугром, — отразил выпад физик, — к тому же, если ты сомневаешься в наших философских навыках, поспрашивай любого, в чём смысл жизни, я думаю, у каждого найдётся свой собственный развёрнутый ответ.

— Да ладно, что вы, не надо, — махнул рукой доктор философских наук, — можете просто по фамилии. А можете звать по прозвищу — Гром.

— Везёт тебе, что у тебя от фамилии образуется такое классное прозвище, — вздохнул Вульф, — с моей фамилией ничего такого не выйдет.

— Да ладно тебе, — подбодрил приятеля Гром, — пройдёт время, и мы наверняка тебе тоже прозвище придумаем. К тому же, моё прозвище не от фамилии образовалась. У меня непереносимость лактозы, и вы ребята точно не захотите оказаться поблизости, когда начнёт буйствовать стихия.

— Ким, а что на счёт тебя? — сменил тему Вульф.

— Ким Чен Ым, — поправил Вульфа филолог, — терпеть не могу, когда называют меня уменьшительно-ласкательным именем.

— Точно, так что насчёт тебя? У тебя есть прозвище?

— Не знаю, — пожал плечами Ким Чен Ым, — за глаза меня называли психованный или сумасшедший, но эти люди, если честно, сами были не в адеквате, ходили вечно и шарахались от меня. Расисты одинаковы везде.

— Кроме России, — заметил Айсберг, — в России не было рабства. Здесь царит равноправие для ксенофобии, что не может не радовать.

— Именно поэтому моей сестре нравится фиолетовый цвет, — вставил свои пять копеек Сергей Анатольевич, — потому что на Земле нет людей такого цвета кожи. Но не сомневаюсь, что как только такие люди появятся, её любимый цвет тут же поменяется.

— Я был один раз фиолетовым, — между делом сказал Ким, — прыгал в озеро с обрыва и приземлился на живот.

Всех четверых передёрнуло.

— Да, это было больно, — вороша болезненные воспоминания, подтвердил филолог, — но зато с того момента я вынес полезный урок.

— Что не надо прыгать с трамплина в воду на живот? — уточнил Громов.

— Да. Зимой.

Учителей снова передёрнуло.

— В любом случае, если случайно как-то познакомишься с моей сестрой, не упоминай при ней эту ужасную историю. И ещё не проси её называть себя по полному имени. Никогда.

— Почему мы вообще должны с ней встречаться? — недоумённо спросил Ким. — Страховка у меня не закончилась, в ДТП я не попадал, не думаю, что мне каким-то образом придётся с ней пересекаться.

— А это не от вас зависит, — махнул рукой Сергей Анатольевич, — она всегда пробивает всех моих знакомых. Так что лучше придумай себе псевдоним.

— Я даже не знаю, — растерялся литератор, — что угодно?

— Только, что тебе нравится, она же не зверь какой. Кстати, Ким Чен Ым, друг мой, ты любишь собак?

— Ага, — активно закивал Ким, — кто же их не любит?

— Разумеется, Ким Чен Ым, ты любишь собак, как будто кто-то сомневался. Как тебе прозвище Тэнгу, а? Это японский лесной дух, название переводится как «Небесная собака». Конечно, прозвище придуманное, а не полученное, не так хорошо приклеивается, но уж лучше так, чем как у Грома.

Ким призадумался.

— А впрочем, неплохо. Всяко лучше, чем сумасшедший или психованный. И главное, короче!

— Отлично! — обрадовался Вульф. — Значит, на том и порешим. Простите меня, но я решил расставить все точки над «ё», прежде мы начнём пить. За это время может произойти всякое, я должен перестраховаться.

— А что? До меня она не будет докапываться? — спросил оскорблённый Айсберг.

— Да не, это уже антисемитизм будет, у них на работе с этим строго. Начальство, — физик перевёл взгляд наверх, — ненавидеть можно, но только за глаза.

— И раз мы всё выяснили, может, пойдем, закажем, — Гром потёр горло, — а то я чувствую себя неловко. Пришли в бар, а сидим, лясы точим, что о нас люди подумают?!

— Нельзя отказывать доктору в его уважительной просьбе, пойдёмте к стойке, ребята.

Оставив ненадолго своё место, друзья подошли к бармену.

— Хэй, Рыжий, мы определились с заказом, два джин-тоника мне. По отдельности — всё гадость редкостная, но вместе классная вещь!

— И бесполезная, — вмешался биолог, и принялся делиться своими знаниями, — в тонике содержится хинин, который рекомендуется для лечения похмелья. А зачем пить, если ты не планируешь утром мучиться с похмелья? Какой в этом толк? Похмелье — способ организма наказать владельца за нецелесообразную растрату денег.

— Да я и так с похмелья не болею, — махнул рукой Вульф. — Правда, сейчас хуже стало. Четыре года назад я как-то был на даче, перестилал крышу, и со второго этажа упал прямо на металлический штырь, торчащий из земли. Хорошо, сестра была неподалёку. В итоге, операция и удаление почки.

— Тебе вообще пить то можно с такими повреждениями? — недоумённо спросил Айсберг.

— Фигня, у меня ещё три осталось. Врачи лишь диву даются и завидуют. Даже предлагали купить лишнюю или пожертвовать. Но, лишних у меня и так нет. Для того, чтобы жить в России, трёх почек маловато! Стресс, кругом стресс! Вот четыре в самый раз. Я, если честно, даже диву даюсь, как вы с двумя то обходитесь?

— Бережно. Стараемся не падать со второго этажа на металлические штыри. Почки нам за это благодарны и позволяют пропустить по одной, второй, пятой и десятой. Что касается одной, второй… Это правда, что при заказе одного бокала гиннеса, а потом ещё и второго, третий в подарок?

— Так и есть, — подтвердил бармен, указывая пальцем на нарисованный на доске мелом рисунок, гласящий «1+1=3».

— Ага, хорошо, — биолог обдумывал предложение, — а вот этот третий бокал, это то же самое пиво, или подешевле.

— Нет, разумеется, то же самое, кто вообще так делает?

— Понятно, ясно, — снова закивал клиент, — а вот в подарок, значит, что я не должен платить деньги? Или просто по сниженной цене?

— Бесплатно, разумеется! К чему такое недоверие?

— Один раз я уже обжёгся, больше так не поступлю. Пришёл как-то в заведение отведать прекрасного стейка, тоже по акции. Заказал себе его, и попить, соответственно — два стакана колы по ноль двадцать пять. Принесли мне две бутылочки и два стакана. Подумал, вот тупые, зачем мне кола в бутылочке и стаканы. Перелил, выпил. Съел стейк. Немного суховатый, но за триста рублей мне он показался необычайно вкусным. Гарнир вдобавок. Прекрасно посидел, меньше четырёхсот рублей отдал — настроение было вообще просто на пике. А тут приносят мне счёт, и выясняется. Что стейк по акции — только стейк, без гарнира, надо было это уточнить, сказать, что заказываю по акции. Кола, которую мне принесли, стоит в три раза дороже, потому что из стеклянной, мать её бутылочки. А дело было летом, я очень хотел пить, поэтому заказал стразу два стакана. В итоге, вместо четырёхсот рублей, я заплатил в два раза больше. А если ещё посчитать, сколько лет жизни потратил мне этот стресс, то выйдет, что я вообще должен на них в суд подать.

— Трагичная история, — согласился Громов, — у меня один раз такое было. Пошёл я с коллегами отмечать в тандыр получение научного звания. Ясное дело, я проставляюсь. Специально выбрал место, где виски по акции продают. Заказал на всех виски, думал, всё, посидим сейчас нормально. Вот раньше пили виски с колой, и никто не жаловался, а тут у всех паника, дескать, сказали по новостям, что куча палёного виски, десяток жмуриков по всей стране, и давай нос воротить. Пришлось поить их коньяком, а самому давиться виски. Нет, я конечно против виски с колой ничего не имею, но только в качестве аперитива, а тут два десятка бокалов на столе, и никто их пить не хочет. Такого вреда мой организм никогда не получал.

— Ещё бы, двадцать бокалов, — усмехнулся Вульф.

— Вот-вот, — закивал Громов в знак согласия. — Я с тех пор на эту газировку смотреть не могу. Норма сахара превышена в десяток раз! А это нереально вредно для организма. Так можно и диабет получить, в худшем случае, вообще задница слипнется.

— Не слипнется, — серьёзно прокомментировал Айсберг, — а вот с сахаром действительно лучше поаккуратнее. Вы бы видели, как страдают люди с диабетом. Ты смотришь на них, и в глазах читаешь, как они готовы убить за что-нибудь сладкое, а тут ты стоишь напротив них с тройным шоколадным мороженым… Наверное, в этом причина, почему у меня не самые лучшие отношения с отцом.

— Поэтому мне ром, будьте так добры, — Гром прищурил глаза, примеряя тару, — в бокале. Не в стопках, которые жёстко ограничивают меня и загоняют в рамки, а в бокал, который я сам решать, когда опустошать.

— Вот, это выбор взрослого и независимого мужчины, — согласился Тэнгу. — А мне текилу. Всё равно как, доверюсь вашему выбору.

— Тогда я тоже хочу чего-нибудь специфичного. Раз Моисей сказал, что джин с тоником смысла нет пить, тогда я и не буду. Удиви меня, — обратился Вульф к бармену.

Рыжий зловеще улыбнулся.

— Одно мгновение, господа, сейчас всё будет готово. Можете вернуться пока к столику.

Друзья последовали совету.

— Вы заметили, как он странно улыбнулся? — испуганно спросил физик. — Я уже жалею, что отклонился от своего нормального заказа. И чего мне не пился этот джин с тоником? Неизвестно же чего он намешает в этот свой напиток! Я не хочу найти себя утром в ванне льда с вырезанной почкой. Я сам хотел продать её, если прижмёт, а так мне эти эксперименты могут очень дорого обойтись!

— Он определённо что-то задумал, — подтвердил опасения Вульфа Тэнгу. — Вообще ни в каком сервисе, кроме, пожалуй, пластической хирургии, нельзя доверять свой выбор местным «профессионалам». Однажды, по молодости, пришёл я в парикмахерскую, и так как мне хотелось новую стрижку, а старая мне уже порядком надоела, решил я, так сказать, обновить свой стиль. Говорю парикмахерше «на ваш вкус» за ценой, разумеется, дело не постоит. Ну и по традиции закрыл глаза, и принялся спать, чтобы скоротать время. Подвох заметил только тогда, когда непривычное действо начало совершаться с моими волосами, как будто, мусс какой-то наносят, или ещё что. Я то что, думаю, доверюсь профессионалу, продолжил спать. Но когда открыл глаза, на меня смотрел другой человек. То есть реально другой, как-то полиция проводила на рынке рейд против нелегалов и я там случайно оказался. Так вот, с этим новым образом не сошлась моя фотография в паспорте. В итоге меня забрали вместе ещё с тремя десятками китайцев. Это был не лучший день моей жизни… Поэтому, я пришёл к выводу, что лучше доверять своим вкусам — они не приведут тебя в обезьянник забитый китайцами. Если честно, подстригли меня неплохо. Причёска мне понравилась, правда, приходилось каждое утро укладывать её мусом. Но это не главное. Я для себя усвоил наверняка, рыжий цвет мне идёт, но, во-первых, куча шампуней для ухода за окрашенными волосами, а во-вторых, потом корни начинают пролезать и портят всё впечатление, а я не готов так часто ходить на покраску. Хоть в суши-барах встречали более радушно, за японца принимали.

— Твоя история действительно заставила меня побеспокоиться, — ужаснулся Вульф. — Может быть, он меня неправильно поймёт и вообще сделает мне молочный коктейль!

— Я не понял, ты что-то имеешь против молочных коктейлей? — удивлённо спросил Гром. — Ты должен радоваться, что у тебя есть возможность их пить. У меня вот нет…

— Разумеется, я радуюсь, — Сергей Анатольевич замотал головой, — я обожаю молочный коктейли. Но не фруктовые, только ванильные. А фруктовых вкусов так много: банановый, апельсиновый, клубничный… Кстати, я имею аллергию на клубнику.

— Да, я тоже, — кивнул Адольф Иосифович, — не совсем аллергию, просто неприязнь. Последний мой ученик отдавал мне плату за обучение клубникой. У его семейства, где стояла их дача, место какое-то проклятое было, так там кроме клубники ничего больше и не росло.

— Кстати, — Тэнгу постарался переключить поток откровений о прошлом на диалог по специальности, — как проходило обучение студентов в иностранные университеты? Признаюсь, я никогда вообще не слышал о том, что в нашем городе идёт подготовка студентов в Оксфорд!

— А, — Гром в знак траура склонил голову, — не слышал ты потому, что идёт довольно-таки очень плохо. За всё время — лишь два студента объявили желание поступить в этот английский университет. Ни один, правда, не поступил. По-английски ни один не бельмесы, но, в свою оправдание, хочу сказать, что математику они решили на твёрдую четвёрку и это — даже без знания языка. Не знаю, что они полагали за задание им предстоит, но найти решение, увидев только математическую формулу — заставляет меня гордиться моими студентами.

— Так что в итоге тебя привело в школу? — с любопытством спросил Тэнгу.

— Творческий кризис, — печально ответил математик. — Перельман раньше меня решил задачу, над которой я бился около двух недель! Это разочарование привело меня к депрессии, я начал заедать своё горе, в итоге, это привело меня к двадцати килограммам избыточного веса и полной творческой импотенции. Я начал работать со студентами, в надежде, что они смогут привнести мне вдохновение, которого так не хватало последнее время, но учитывая их столь малое количество на наш город, я решил найти другое место, которое сможет вдохнуть в научную карьеру новую жизнь.

— Как ты себе это представляешь? — недоумённо спросил Ким.

— Друг мой. Я уже и забыл, когда последний раз я не использовал логарифмы или дифференциалы при записи очередной формулы. Иногда очень полезно встряхнуть воспоминания. Освежить их, чтобы осознать, что и в простейшей математике куча нерешённых задач, которые так и жаждут первооткрывателя, способного простым (или не очень) языком объяснить, что все неразрешенные вопросы сразу встанут на свои места.

— А я ведь тоже пошёл из корыстных побуждений, — признался Вульф, попав на общую волну — я ведь тоже рассчитываю на то, что дети помогут мне совершить научно-технологический прорыв, и позволят мне стать учёной знаменитостью мирового масштаба.

— Тоже рассчитываешь на открытие века? — с любопытством спросил Ким.

— Нет, — замотал головой Вульф, — просто мне необходимо провести несколько процедур, за которые обычным рабочим придётся заплатить кучу денег. Я всё-таки верю в бескорыстность учеников, которые готовы работать ради научно-технического прогресса.

— Прямо чувствую, как среди нас присутствует эта бескорыстность молодых преподавателей, которые пришли в школу только потому, что считают преподавание своим признание.

Ким посмотрел на Айсберга.

— Не так ли, господин учитель биологии?

— Не смотрите так на меня, — из-за своего роста, биолог смотрел на коллег сверху-вниз, — я действительно пошёл устраиваться в школу лишь по той причине, что считаю, что смогу поделиться с детьми той частицей знаний, которую я приобрёл за свою, может быть непродолжительную, но очень насыщенную карьеру.

— Да не, я серьёзно, — расхохотался Тэнгу. — Зачем ты пошёл в школу? Ты, конечно, можешь рассказывать пятидесятилетним учительницам, что пошёл в школу, чтобы привнести знания в светлые головы детей, но нам-то ты можешь сказать.

— Ещё раз повторяю, — ответил Моисей, демонстративно нахмурившись, — в школу я пошёл, чтобы учить детей. Точка.

Тэнгу непонимающе пожал плечами.

Не хочешь говорить — не надо, потом скажешь, когда созреешь.

На стол прилетела смятая белая салфетка, означающая, что заказ готов.

— Ваши напитки, господа, — отчитался Рыжий, после того, как привлек к себе внимание. — Три бокала пива, прошу. Бокал рома. И ещё один, так. Теперь перейдём к этой половине стола. Прошу. Текила с солью и лаймом, три стопки…

— За соль и лайм я доплачивать не буду, — грозно обозначил свою позицию Тэнгу. — Мне уже ребята всё рассказали про ненасытных капиталистов, которые готовы на что угодно, лишь бы собрать ещё по три копейки с и так ободранных посетителей.

Рыжий пожал плечами, и с недовольным выражением лица что-то перечеркнул в своём блокноте.

— А тебе, мой друг, коктейль, по моему секретному рецепту.

— Я думал, ты понял, что я пришёл сюда, чтобы выпить, — запричитал Вульф. — И насколько я могу судить, это не кумыс.

Физик взял стакан и поднёс его к носу, сделал глубокий вдох и тут же закашлялся.

— Пахнет бензином, — наконец переведя дыхание, подметил он. — Я надеюсь, высокооктановый, ты же не жалел своих запасов для друга?

— Не бензин, — обиженно ответил Рыжий, — а алкогольный молочный коктейль.

— Так и знал. Но никогда не слышал о таком, — пожал плечами Сергей Анатольевич.

— Да, я тоже, — почесал затылок бармен. — Вообще, я его придумал сам, и это первый раз, когда я его делаю.

— И я буду первый, кто его попробует? — расчувствовался Вульф.

— Надеюсь, не последний, — заметил Гром, помешиваю трубочкой в бокале с ромом.

— Я тоже надеюсь, — согласился Рыжий.

— Интересный напиток, — Айсберг принялся рассматривать бокал с коктейлем. — Я смотрю, здесь в основном молоко?

— Молоко там тоже есть, — уклончиво отметил бармен. — В любом случае, хорошо вам посидеть. Вульф, у меня к тебе просьба, опиши потом все свои ощущения от выпитого напитка. Если будешь записывать, я сделаю тебе второй коктейль за счёт заведения. После него тоже всё запиши. Вот, — Рыжий протянул Вульфу карандаш и листок бумаги. — Рассчитываю на тебя, приятель. Надеюсь, моя научная работа, как и ваши, будет успешной.

— А кем он работает? — решил уточнить Айсберг, после того, как Рыжий вернулся за стойку. — Я думал он просто бармен.

— Он действительно бармен — пожал плечами Вульф, — и он определённо не связан с наркотиками и их распространением.

— Это ты сейчас так друга выгораживаешь? — решил уточнить Тэнгу.

— Не совсем, просто год назад в бар вломился отряд госнаркоконтроля и принялся досматривать клиентов и сотрудников. У предыдущего бармена нашли несколько грамм белого порошка, а Рыжий после этого получил его место. Потом, правда, выяснилось, что это были совсем не наркотики, а стрептоцид, которым он пытался лечить язвочки на своём члене, но всё равно, осадочек остался.

— Печально, — вздохнул Громов, — выходит, единственным местом, где пока что можно достать хоть какие-то галлюциногены будет школа.

— Больше нет, — отрицательно покачал головой физик, — я поговорил с охранником, он обещал, что избавится от всех своих запасов, и больше не будет торговать наркотиками в школе.

— Наш охранник торгует наркотиками в школе? Возмутительно! Я думал у нас полностью бесплатное среднее образование в стране, а тут приходится доплачиваться за дополнительные услуги! Но я не об этом вёл речь. Айсберг, ты же планируешь открывать небольшой уголок живой природы в классе биологии?

— Ну… Вероятно.

— Чудесно. Ты был в джунглях реки Амазонка, должен знать местную флору и фауну. Есть там какие-нибудь галлюциногенные растения, которые вот немножко съел, и чтобы сразу приход?

— Есть, конечно… — уклончиво протянул Моисей, — но привозить их сюда я точно не буду. За этими тропическими растениями очень трудно ухаживать, просто-напросто не приживутся. Да и дети могут съесть. Зато там есть жабы, если лизнуть которых, можно улететь в далёкий-далёкий трип. И дети не будут жаб лизать. Наверное. Здесь вот в чём беда. Если кто-то её лизнёт, начнутся серьёзные проблемы, дескать, почему не оповестили учеников о том, что так делать нельзя, нельзя лизать токсичных тропических животных. Если же всех предупредить об этом… У нас половина школы будем с глюками ходить. Или лежать. А мне разгребать потом.

— Ладно-ладно, я услышал тебе. Но ты всё равно подумай.

Вульф ударил рукой по столу, так, что бокалы подпрыгнули.

— Ну что, ребят, выпьем уже? А то мы до утра сидеть будем языком трепаться. Нет, мы и так будем сидеть до утра и трепаться, но на хмельную голову. Поэтому, предлагаю поднять свою посуду и огласить тост.

— Солидарен, — оживлённо закивал головой Тэнгу, откладывая в сторону лайм и стряхивая с края стопки соль.

— Подожди-подожди, что ты делаешь? — недоумённо поинтересовался Айсберг, увидев такое расточительство. — Зачем ты стряхиваешь соль и убираешь лайм? Они же бесплатные! Покупая текилу, рассчитывай на то, что тебе её принесут вместе с лаймом и с лимоном — её так пьют, сначала слизывают с рюмки соль, а потом закусывают долькой лайма.

— Я слышал и про другой способ, — добавил Гром, — ты можешь снюхать соль, а лайм закапать в глаза. Тоже эффектно, невероятно бодрит!

— Я, наверное, всё-таки выберу первый вариант, — решился Тэнгу.

— Как знаешь, — слегка обиженно проворчал математик, — ну что, будем?

— Ещё нет, сначала тост.

Вульф привстал, держа в руке бокал с легко воспламеняемой жидкостью.

— Дорогие коллеги, — начал Сергей Анатольевич, — я очень рад, что мне доведётся работать с такими образованными и порядочными людьми. Я понимаю, что работа в школе это новый этап в жизни каждого из нас. У всех нас своя история, но в итоге судьба свела нас здесь вместе. Уверен, что это не спроста, и эта встреча — начало чего-то большóго и вечного, под названием дружба. Ура!

— У-р-ра! — в зале раздался стук стеклянных бокалов и рюмок.

— Хорошо пошёл, — прокомментировал Громов, смакуя глоток, — Тэнгу, а у тебя как?

— Мерзко, — честно ответил филолог, морщась от напитка, — даже подходящего сравнения нет. Но чтобы вы поняли мои ощущения, практически так же неприятно, как жевать кактус. Был у меня по молодости и по глупости, случай в университете. Поспорил, что смогу организовать зачёт у нашей преподавательницы по философии для всех студентов нашего потока. Валентина Дмитриевна хоть и была дама в возрасте, четвёртый десяток был близок к завершению, но выглядел она на все сто. Точнее, на все тридцать пять. Тем не менее, характер у неё был скверный, не жената, не замужем, детей нет, отношений тоже. Зато была кошка и кактус. Но от кошки было слишком мало любви, а кактус вообще не любил ласки, поэтому, всю свою ненависть она вымещала на нас — студентах. Валила всех, кого могла, находила тему, в которой ты плохо разбирался, и начала топить, топить… У меня такой темой была философия Гегеля. Редкостная непонятная херня, в которой сам чёрт ногу сломит. У остальных дела были ещё хуже. Поэтому, в шутку, я предложил, что смогу сделать так, что никого валить не будут, а всем поставят зачёт. Но ситуация была настолько безнадёжна, что ребята согласились и пообещали мне по тысячной бумажке каждый. Тут, каюсь, на меня напал грех — жадность, и я согласился. Все знали, что если я дал слово, я его выполню, никто ничего учить не стал. Как я говорил ранее, подход к Валентине Дмитриевне был очевиден, поэтому, я и решил пойти этим путём. У нас на тот момент у девчонки из общаги кошка окотилась, я взял одного и пошёл на кафедру к Валентине Дмитриевне. Я знал, куда наносить удар, поэтому, как только достал этот пушистый комочек, сорокасемилетняя тётка превратилась в молоденькую девочку. Первый шаг был выполнен мы, сидели, разговаривали, пили чай, она игралась с котёнком, в общем, налаживали контакт. В итоге она оказалась очень интересным и понимающим человеком, и согласилась, что валить никого всё-таки не стоит, но зачёт просто так никому не поставит. Впрочем, даже за это мне бы каждый честно отдал по пятьсот рублей.

— Серьёзный ты бизнесмен, — похвалил Тэнгу Адольф Иосифович, — на что потратил сумму? Добавил, да машину свою купил?

— А я не говорил, что получил деньги.

— Возмутительно! — вмешался Айсберг. — Типичные торгово-рыночные отношения, когда одна из сторон обманывает другую!

— Каюсь, тут я согрешил второй раз. Я же пообещал ребятам, что со всем разберусь, для меня это было делом принципа. Я решил продолжить налаживать отношения. После занятий приходил к ней на кафедру попить чайку, потом мы вместе ходили в театр, ну а в конечном итоге, оказались друг с другом в постели.

Учителя присвистнули.

— Ага, — кивнул Тэнгу, дожёвывая корочку лайма, — если честно, я сам не знаю, как такое произошло, но произошло, и я об этом совершенно не жалел. В теле сорокасемилетней преподавательницы философии скрывалась молодая гурия-кудесница. То, что она вытворяла можно записывать в лучшие индийские бестселлеры — хоть в Махабхарату, хоть в Камасутру. Она мне рассказывала про свои голландские корни, что я даже между делом думал, что всему, что она знает, Валя научилась в голландском борделе, употребляя наркотики и размышляя о смысле жизни. Основания так считать у меня были весомые, потому что те вещи, которые я увидел с ней, я видел только в одном художественном фильме про голландских проституток, больше нигде в жизни. Так или иначе, Валя сказала, что если я хочу, чтобы между нами всё продолжалась, я должен хранить случившееся в тайне. Я ОЧЕНЬ ХОТЕЛ! Поэтому, не смел никому ничего рассказывать. Просить её больше тоже не хотел. В итоге никто кроме меня и ещё нескольких студентов зачёт не сдал. В наказание, коллегиальным судом был вынесен вердикт — я должен был съесть её любимый кактус. Мне предложили на выбор — либо кактус, либо кошку, я всё-таки решил выбрать кактус. Эта сволочь заколебала меня колоть каждый раз, когда я пытался его полить. Объяснив Валентине Дмитриевне всю ситуацию, она с лёгкостью мне его отдала, ведь в её сердце появился я. В итоге, пришлось съесть любимый кактус любимого преподавателя философии. Так вот, к чему я это. Есть кактус было очень мерзко и неприятно, с текилой то же самое.

— Между прочим, текила — это водка из агавы, — пояснил биолог.

— Странно, а на вкус, как кактус — пожал плечами Тэнгу.

— Так ты продолжаешь свои отношения с этой женщиной?

— Нет. Она уехала жить в Голландию. Звала и меня с собой, но мои сердца и душа навсегда привязаны к России. Как известно, это проклятие так просто не снимается.

— Соболезную, — поднял бокал Айсберг. — Вульф, а у тебя напиток как?

— Если честно, именно сейчас я завидую, что я не литератор, как Тэнгу. Мне слов не хватает, чтобы передать всю ту гамму эмоций, которые я испытываю. Но я попробую. Несмотря на тот факт, что этот сомнительный коктейль пахнет, как бензин, выглядит, как бензин с молоком, на вкус он как бензин, в который добавили пуд табака. Я его пью, мне мерзко, но я не могу остановиться. Рыжий действительно гений. Осталось просто ещё раз позвонить своей сестре, чтобы она напрягла свои связи в госнаркоконтроле и порасспрашивала их про рейд в этом баре. У меня всё-таки появились некоторые сомнения по поводу кристальной честности нашего бармена.

— М-да, дела, — задумчиво выдал Айсберг, глядя в бокал Вульфа, — мне, в отличие от вас, просто невероятно повезло с заказом. Возможно, это благословение, которое снизошло на меня после прошлого лета. Я знал, что заслужил это. Пиво — просто невероятное! Вот эти два бокала, конечно, вкусны, но когда я делаю глоток из этого…

Моисей демонстративно пригубил.

— Как будто божья благодать вливается в меня. Амброзия! А бармен ещё говорил, что разливают из одного места!

— Ой, да ладно тебе, — отмахнулся Сергей Анатольевич, — оно и понятно, почему тебе третий бокал больше нравится. Гиннес, конечно, не плох, но так его превозносить.

Вульф сделал глоток из первых двух бокалов.

— М-м, действительно неплохо. Но третий абсолютно такой…

Физик пригубил пиво из третьего бокала и тут же прервал свою речь. Глаза его медленно закрылись, а мышцы на лице расслабились.

— Что!? Неужели настолько большая разница?

Гром нетерпеливо отпил из каждого бокала.

— Да пиво как пиво, ничего особенного. Чего вы сразу рожу начали кривить то?

Тэнгу, почувствовавший себя обделенным, тоже непромедлительно сделал глоток из каждого бокала.

— Все эпитеты и метафоры были использованы совершенно не к месту. Просто неплохое пиво, не более того.

— Здорово, теперь каждый из нас присутствующих обслюнявил мой бокал, это не может не радовать. А всё ради чего! Чтобы доказать, что у вас такой же изысканный вкус, как у нас с Вульфом! Хорошо, что есть ещё кто-то, кто может оценить этот напиток богов… Вульф?

Физик сидел, не шелохнувшись, всё также, с расслабленным выражением лица.

— Э-э-э, не думаю, что так и должно быть. Здесь есть врач? Кто-нибудь…?

— Успокойтесь, — бармен появился внезапно за спиной у Айсберга, — ничего страшного не произошло. Но похоже на то, что он пил другой алкоголь?

— Да, пиво, — подтвердил биолог.

— Нельзя так, — недовольно покачал головой Рыжий, — одна из особенностей этого коктейля, что он как любимая женщина.

— Одна на всю жизнь? — уточнил Тэнгу.

— Господи упаси! — перекрестился бармен. — Просто весь мозг вынесет, если заметит, что ты бросил взгляд на что-то другое. Ничего, в любой момент сейчас должен отойти.

Не успел Рыжий закончить мысль, как Вульф начал потихоньку оживать. Сначала заморгал его левый глаз, затем задергался правый уголок рта, а затем физик вновь вернул себе контроль над телом.

— Говорил же, — произнёс Рыжий, и победоносно удалился за барную стойку.

— Похоже, я задумался, — отстранённо заявил Сергей Анатольевич, — на чём мы остановились?

Айсберг постарался аккуратно ответить:

— Ты оценивал вкус пива в бокалах…

— Правда? Совершенно не помню такого? Наверное, не распробовал. Нужно повторить…

— Нет-нет-нет-нет-нет, — друзья синхронно выхватили бокал из рук Сергея Анатольевича, — не очень пиво, не очень.

— Хэй! — недовольно прокричал Рыжий из-за стойки.

Громов тайком кивнул на Вульфа, бармен понял всё без слов и вернулся изображать бурную деятельность.

— В общем, не стоит портить себе впечатление от этого прекрасного вечера этим безвкусным напитком, — резюмировал Айсберг.

— Ладно, уговорили. Но, Моисей, друг, как ты можешь пить это, если говоришь, что это пиво так ужасно?

— Ну-у… Мои вкусы очень специфичны, не думаю, что ты поймёшь.

— Каждый имеет свои причуды, — пожал плечами физик, и осушил одним залпом свой бензинообразный коктейль. — Эй, Рыжий, ещё один, пожалуйста. Бесплатный! А я тебе сейчас тут впечатления накарябаю. У меня хорошее предчувствие по поводу этого напитка…

***

Предчувствия подвели Вульфа, впрочем, не в первый раз. Последний раз он так ошибся, когда продал доллар за пятьдесят рублей. Однако не он единственный совершил такую досадную ошибку. Айсберг тоже наступил на эти грабли, и с тех пор его начала мучить не только совесть за такое ужасное преступление, но и кошмары, в которых Моисея преследует его покойный прадедушка, с которым, правда, он даже не встречался. Родители Айсберга говорили, что его прадед был человек невероятно сильный духом, так что, скорее всего, его дух и преследует правнука во время сна.

Как и любое утреннее пробуждение, это было не из самых приятных. Вдвойне неприятно, когда ты просыпаешь от того, что тебе нашёптывает на ухо рыжий бармен.

— Подъём, соня.

Вульф моментально подскочил и встал в защитную стойку, прикрывая руками все уязвимые места.

— Твою мать, Рыжий, ну и напугал же ты меня. Ты же знаешь, что есть две вещи, которые я боюсь больше всего на свете — революция и смена ориентации. В прошлый раз, когда ты проорал мне на ухо «Пролетарии всех стран объединяйтесь!», меня ещё два дня после этого кошмары мучили. Сейчас, наверное, я опять двое суток уснуть не смогу.

— Странно, я думал, ты терпим ко всем людям и их причудам, — пожал плечами Бармен.

— Так и есть! Каждый человек волен поступать, как лучше для него! Но не ты! Ты — исключение из правила.

— Ах, так значит! Готовься тогда к тому, что в следующий раз ты проснёшься от того, как красный комиссар придёт тебя раскулачивать, уж поверь мне.

Негодуя, Рыжий вернулся за стойку разрабатывать коварный план отмщения.

— Походу он был серьёзен, — подметил Гром, — опустошая очередной стакан с ромом.

На столе уже скопилась целая груда стаканов из-под рома, но не похоже, что их содержимое возымело на математика хоть какой-то эффект.

— Ты снова в строю, — удивившись тому, что его коллега продолжает налегать на спиртное, произнес Сергей Анатольевич.

— Да нет, просто спать не хотелось. Я понимаю, когда Тэнгу начал рассказывать про свои литературные предпочтения и открытия, это могло нагнетать некоторую сонливость. Сначала сдался наш кандидат биологических наук, потом ты, а потом и сам рассказчик. Даже для него испытание словом оказалось непосильным.

— Я удивлён, как ты не поддался его чарам?

— Легко и непринуждённо, — Громов поднял пустой стакан, — я был сфокусирован на более важном деле. — Рыжий, повтори, пожалуйста.

Бармен достал из-под стола четыре пустые бутылки из-под рома и потряс ими перед учителями.

— Эх, — печально вздохнул математик, — а ведь мне только что показалось, что я его распробовал. Я бы ещё посидел…

— Кстати, насчёт посидеть, который сейчас час? — Вульф уселся обратно на стул, извлёк из кармана телефон и недовольно захрипел. — Проклятье, через двадцать минут надо быть в школе. Раиса Ивановна не простит нам коллективного опоздания! Рыжий, по стакану сока каждому, чтобы смочить горло, да мы пойдём! Ребята, подъём, подъём!

— Нет, прадедушка, Аарон, прости меня, прости! — с криком подскочил Моисей.

Айсберг пришёл в себя практически моментально, но после резкого подъёма, он рухнул на стул, и ещё полминуты просидел, пытаясь осознать, где находится. С Тэнгу всё было сложнее. Разбудить его удалось, только воспользовавшись приёмом бармена, но в отличие от Айсберга, филолог пытался осознать кто он, что делает на Земле, и в чём смысл жизни. Только найдя ответы на эти вопросы, он смог вернуться в нашу реальность.

Наконец, озарение снизошло на литератора, и он выдал очень глубокую мысль, которая, вероятно, пришла ему в голову после вчерашних посиделок:

— Мне надо сделать себе татуировку.

— Это очень странное решение. Что же тебе надоумило к принятию такого судьбоносного решения? — поинтересовался Вульф.

— Вчерашний вечер, — уверенно ответил Тэнгу. — Я понял, что не люблю текилу. Но мне надо это каким-то образом запомнить. Сейчас я помню, что она вызывает у меня отвращение. Но пройдёт время, ощущения размоются, а может быть, и совсем сотрутся, и в следующий раз, когда мы придём в бар, я буду думать «Хм, может мне заказать текилу? Разве тот раз был плох? Точно не помню, но вроде не так уж плох». Я закажу её вновь, снова буду настаивать на том, что это самый ужасный напиток, который я пил, и пью, ибо уплачено, но самое страшное то, что я его буду пить, ибо это петля, вырваться из которой я не смогу, если не пойду на кардинальные меры.

— Тебе не кажется что это перебор? — попытался образумить товарища Айсберг. — Всё-таки, ты собираешься преподавать в школе. А преподаватель в наколках… Какой пример ты подашь молодому поколению? Да и коллектив это точно не одобрит.

— Спокойно, — поднял ладонь филолог, — я всё продумал, я сделаю татуировку там, где никто не увидит, но зато она всегда будет у меня на виду.

— Хочу заметить, я практически уверен, что это нелегально, как-никак, кругом дети, а показывать это на публике…

— Я говорил про веки. Сделаю татуировку на веках. Но не так, чтобы на виду, сделаю её изнутри, тогда каждый раз, когда я буду закрывать веки, напоминание о горьком опыте будем перед моим глазами, в прямом и переносном смысле.

— Не думаю, что это сработает, — печально покачал головой Громов, — если закрыть веки, ты ничего не увидишь.

— Может быть, но если это сделать светящейся краской…

— Нет, это тоже не сработает.

Тэнгу печально вздохнул.

— Остаётся только один выход, — кто-то из вас должен сделать татуировку, чтобы уберечь от меня от одной и той же ошибки дважды.

— Вот тут полегче, — остановил измышления филолога Вульф, — мы конечно теперь друзья, но всё ещё не настолько близкие, чтобы делать татуировки с именами друг друга. Ну, или о чём ты там говорил.

— В таком случае, необходимо это исправить, — торжественно объявил Ким, — кто хочет познакомиться с моими родителями?

Троица учителей дружно закивала.

— Чудесно! — воскликнул Тэнгу. — Тогда сейчас мы.…

— Минуточку, — вновь остановил поток сознания Сергей Анатольевич, — прямо сейчас у нас есть дела поважнее. Где-то через двадцать три минуты начинается практика в нашей школе, в которую, если мне не изменяет память, мы устроились работать преподавателями. Так что давайте, пейте сок, да пойдём.

— Нет, — заявил Тэнгу.

— Что нет? — ошеломлённо спросил Вульф.

— Я никуда не пойду.

— Это почему же ещё?

— Я не оставлю свою машину здесь. Я видел, к примеру, какие антисоциальные элементы здесь ошиваются. А вдруг с ней что случится!

— О чём ты? — недоумевал физик. — Здесь кроме нас-то никого таких и не было.

— Именно, — согласился Ким. — Я посмотрел на нас со стороны, и пришёл к выводу, что не хотел бы, чтобы, такие как мы, околачивались возле моего автомобиля.

— А вот это уже грубо, — добавил Айсберг.

— Знаю, — согласился литератор, — правда самому мне режет глаза. А мы лишь только среднее по больнице. Придётся мне остаться здесь, охранять свою ласточку до тех пор, пока пары алкоголя не выветрятся. Чтобы не одна пьяная морда и близко к ней не подошла! Кроме моей, разумеется.

— Нет, это не дело. Раиса Ивановна чётко дала понять, что от этой практики зависит будущее нас, как преподавателей, а ты тут решил сдаться от малейшей трудности?

— Не правда, — покачал головой Тэнгу, — и вовсе я не сдаюсь, просто это единственное разумное решение, которое я смог придумать самостоятельно.

— А мы на что? — обиженно возмутился Вульф. — Мы же теперь товарищи, а после сегодняшней ночи, уже официально, а значит, обязаны помогать друг другу.

— Да, — утвердительно закивал Громов, — наверняка можно что-то придумать, как-никак, мы не самые тупые люди в этом баре.

Рыжий угрожающе посмотрел на Грома. Кто знает, чем это было вызвано? Быть может тем, что Гром это сказал на весь бар, а может быть и тем, что кроме четверых молодых преподавателей и не выспавшегося бармена никого больше в помещении не было?

— У тебя есть самые твои сокровенные страхи? — ненавязчиво спросил Вульф.

— Допустим, — кивнул математик.

— Он их найдёт и использует против тебя, будь готов. Будь готов…

Наступила тишина, каждый из преподавателей обдумывал свою очень важную мысль.

— Гром заставил меня собраться с мыслями и серьёзно подумать, — прервал таинственное молчание литератор, — есть способ, который удовлетворит всех нас — позволит мне не оставить машину здесь, и успеть в школу к началу практики.

— Слушаем, — выдохнул Айсберг, покачиваясь на стуле — раз уж мы пообещали помогать друг к другу, полагаю, у нас никакого другого выбора, кроме как отвечать за свои слова.

— Отлично! — обрадовался Тэнгу, и принялся расхаживать вокруг товарищей. — В таком случае, решение очень простое, встаньте пожалуйста, все. Вставайте, вставайте, я знаю, что делаю.

Вульф с Громом недовольно поднялись, разминая затёкшие ноги, Айсберг допил сок, и тоже приподнялся.

— Ух, тяжело. Но хорошо. Теперь разойдитесь друг от друга на расстояние вытянутой руки…

Друзья невольно послушались команды и равномерно распределились по пустому бару. Бармен с интересом наблюдал за происходящим.

— Прекрасно, а теперь, повторяйте за мной. И р-р-раз…

Филолог начал интенсивно махать ногами, касаясь кончиками ступней вытянутых в сторону ладоней.

— Какого чёрта ты делаешь? — спросил обескураженный Вульф, озвучивая вопрос, который висел на языке, в том числе у математика с биологом.

— Вы обещали помочь мне! Это часть моего сверхнадёжного плана, пожалуйста, доверьтесь мне, я знаю, что делаю. Ну, за работу!

Преподаватели лениво начали махать ногами, но со временем, начали активно втягиваться в процесс

— Хорошо, — теперь продолжаем в том же темпе наклону. И р-р-раз.

Молодой, недавно сформировавшийся клуб аэробики оказался активно поглощён процессом.

— Прекрасно, команда. Теперь вращение руками. И р-р-раз.

— Это действительно прекрасно, — согласился бармен, наблюдая за происходящим через дисплей мобильного телефона. — Ютуб любит такое. Это как коты, которые творят глупости, только люди. А люди любят смотреть, как глупости творят другие люди.

— Великолепно, — похвалил команду Тэнгу, — вы справились очень хорошо.

Друзья смущённо поклонились.

— Теперь дело осталось за малым. Необходимо просто дотолкать мою машину до школы за оставшиеся пятнадцать минут, и всё, проблема решена!

— Ты же шутишь, да? — с надеждой обратился Вульф к Киму.

Раздался дружный смех, оповещавший, что хорошее настроение приятелей чуть не оказалось испорчено.

— Нет, серьёзно, придётся толкать автомобиль. Я буду сидеть в машине, и рулить, а вы будете толкать. Я бы толкал вместе с вами, но я не могу. Не то чтобы я сильно то и хочу, но не могу, это правда.

— Почему же это, интересно? — бросил с вызовом Айсберг.

— Кто-то должен рулить, но никто кроме меня и моих родителей управлять моим автомобилем не может. Дождаться, пока приедет моя мама, мы просто не успеем, поэтому, рулить придётся мне.

— Ты мог бы толкать и рулить одновременно? — в этот раз в дискуссию вмешался Гром.

— Хорошее предложение, — согласился Тэнгу, — но опять же, трудновыполнимое. Говорю, толкать я не смогу. Я смогу либо рулить, либо толкать. Поэтому либо мы приедем куда надо, либо приедем, куда нам совершенно не надо. В любом случае, не думайте, что мне тоже всё даётся так просто! За рулём я сидеть не могу, ведь пары алкогольные ещё не выветрились. В таком случае, буду сидеть на пассажирском, и иногда, крутить руль, задавая необходимое направление. А что вы хотели? Никто не говорил, что работать в школе будет просто! Готовьтесь к первым трудностям, которые взваливаются на ваши плечи.

— Ещё раз, какое это отношение имеет к работе в школе? — уточнил Сергей Анатольевич.

— Самое непосредственное. Налегали бы вы также посильнее на литературу, как я, вы бы всегда смогли увидеть междустрочие, которое имел автор. Ну что, пошли? Времени ни осталось уже! Либо так, либо никак!

Трое преподавателей настоящих наук переглянулись, но решив, что им больше ничего не остаётся, отправились на стоянку.

— Удачи нам, — козырнул Тэнгу Рыжему, и удалился вслед за товарищами.

— Эх, а я бы посмотрел на это. Жалко, что смена кончается в одиннадцать.

Группа из чётырёх молодых людей собралась у припаркованного автомобиля.

— И так, приготовьтесь, даю установку, — взял на себя командование владелец автомобиля, — Гром, Вульф, вы будете толкать сзади, Айсберг, ты будешь стоять с левой стороны около водительской двери, ну а я, — Тэнгу открыл салон и уселся на место переднего пассажира, устраиваясь поудобнее, — а я буду рулить.

Не торопясь, машина с мощностью в три преподавательские силы отъехала со стоянки. Дело спорилось довольно умело, и уже через десять минут друзья были около школы.

— Поднажмите ещё немного, уже совсем близко! — утешал товарищей водитель. — Всего сто метров и мы у школы.

— По… молчи, — запыхавшись, ответил Вульф, — это не так… просто… как ты думаешь.

— Ой, да ладно, — отмахнулся назад Тэнгу через открытую дверь, — нет сил, так и скажи. Протолкать триста метров машину — ничего сложного.

— Легко… тебе… говорить… ты вообще… сидишь спереди…

— Так ещё скажи, что я не прав, — не унимался Ким, — это же део матиз! Машина небольшая и лёгкая. Неужели вы — три здоровых мужика не можете протолкать её ещё сто метров?

— Можем, конечно… — подключился Гром, — но ни тогда… когда эти сто метров… надо толкать… в гору!

— Согласен… с парнями… — к беседе присоединился биолог, — глупо… считать… что мы не можем протолкать автомобиль эти несчастные сто метров, — протарабанил он на одном дыхании.

— Я вас понял, — устало кивнул филолог, — но согласитесь, разве я тот человек, перед которым вы пытаетесь оправдываться? Или же вы пытаетесь оправдаться перед самими собой?

Учителя вняли словам своего товарища, и дружно переглянувшись, бросили физический труд и направились вверх, к школе.

— Эй, эй, эй, эй, вы чего? — Тэнгу вытянул ручник вверх до упора, но машина так и продолжала медленно катиться вниз. — Да ладно вам ребята, я пошутил!

— Было смешно! — подтвердил Вульф, продолжая двигаться в противоположном направлении с машиной.

Не имея другого выбора, начинающий водитель пересел за руль, выдавил педаль тормоза и поставил автомобиль в положение «Парковка».

— Ребята, прошу вас, помогите, не бросайте меня так, это будет ужасно для меня, если вы позволите мне бросить здесь машину! — искренне попросил литератор.

— Ну, что, поможем? — троица вновь переглянулась, и довольная своим уроком, вернулась на позиции.

Тэнгу решил последовать их примеру и вновь пересел обратно на пассажирское сидение, предварительно вернув автомобиль в положение «нейтрал».

— Но это конечно было неразумно с вашей стороны вот так бросать автомобиль, — подметил Тэнгу, — вам же придётся ещё больше его толкать.

— Да, на этом всё, — Айсберг похлопал рукой по крыше матиза.

Автомобиль вновь начал движение вниз.

В этот раз порядок действий был уже отработан, поэтому машина остановилась практически сразу.

— Как же так, ребята, вы же обещали, что поможете дотолкать мою машину до школы! Где же ваше честное слово!

— Всё по-честному, — непонимающе пожал плечами Вульф, — вот машина, вот школа, претензий быть не должно. К тому же, у тебя беспокойство вызывал тот факт, что вокруг твоего автомобиля будут крутиться пьяные личности. Так вот, можешь успокоиться! Как-никак, мы всё-таки рядом со школой, поэтому пьяных школьников здесь ты не увидишь, учебный год всё-таки ещё не начался!

Взвесив все за и против, тихонько выругавшись и оставив свой автомобиль припаркованным на дороге, Тэнгу бросился догонять своих товарищей.

— Это было обидно! — заявил филолог, едва поравнявшись с коллегами.

— Зато поучительно, — объяснил Гром, — смотрите, вон уже народ собрался возле крыльца, давайте поторопимся.

Моисей прервал спешку, обогнав товарищей и встав перед ним с вытянутой вперёд рукой.

— Минуточку! Перед тем, как мы впервые предстанем перед своими учениками, я бы хотел сделать одну небольшую, но очень важную вещь. Всем открыть рты! — скомандовал он.

Друзья так и сделали, но не от непоколебимой харизмы командира, таившейся в Айсберге, а от неожиданности.

— Хорошо, — удовлетворённо произнёс биолог, и достав из кармана непонятный баллончик, пшикнул содержимое в рот сначала себе, потом Тэнгу, а затем и Вульфу.

— М-м, клубничка! И мята! Освежающе! Очень освежающе! Невероятно освежающе! — удовлетворённо произнёс Ким, причмокивая от удовольствия.

— Клубника перечная мята, — потряс баллончиком Моисей.

— Я тоже люблю клубнику, а мне? — обиженно запротестовал Громов.

— С тобой, мой друг, дела обстоят куда сложнее, — нахмурившись, произнёс биолог, — учитывая, что ты не прекращал отмечать наш первый рабочий день вплоть до самого утра, у тебя изо рта царит такое же амбре, как и из бутылки портвейна, названием схожим с баром, в котором мы сидели. Я знаю, как сразить его, но это потребует от тебя нечеловеческой выдержки. Если ты не готов, скажи, мы всё поймём.

Математик глубоко вздохнул и громко выдохнул.

— Нет, я готов, говори мне что делать.

— Хорошо. Хорошо… Тогда слушай, что я скажу тебе. Тебе надо будет открыть рот, и не закрывать его, не смотря на то, как бы тяжко тебе не было, Ты не должен дышать через рот, иначе твои лёгкие просто не выдержат такой нагрузки. Затем слушай, что я тебе скажу делать дальше. Это не то, на что способен простой человек, но, я полагаю, у нас нет иного выхода. Скажи, когда будешь готов.

Руки у Грома затряслись, но он быстро вернул себе самообладание. Успокоив дыхание, он, наконец, собрался с силами:

— Я готов, делай, что нужно.

— Тогда насчёт три. Раз… Два… Три!

Едва прозвучала команда, Гром раскрыл рот настолько широко, насколько мог, а Айсберг принялся опустошать свой баллончик, непрерывно нажимая на кнопку. Освежитель растекался по рту математика, одновременно сжигая, и превращая в лёд всего, чего он касался. Слёзы лились из глаз Грома, но он не издал ни звука, а лишь продолжал стоять с открытым ртом — настолько многим он был готов пожертвовать, чтобы в итоге всё-таки стать учителем.

Наконец, казалось бы, спустя целую вечность, содержимое баллончика освежителя полости рта подошло к концу.

— Кончился! — заметил Айсберг. — А теперь… ГЛОТАЙ!

Гром от неожиданности выпучил глаза. Тэнгу и Вульф тоже были крайне ошарашены таким приказом.

— Но ведь он тогда может умереть, — чуть слышно проговорил Сергей Анатольевич.

— Мы все знали, на какой риск шли, когда соглашалась на работу учителя! — отрезал разбушевавшийся биолог. — Делай это, иначе не видать тебе больше никогда награды по математике! Не видать тебе открытий! Не видать тебе докторской степени! Делай, иначе всё, ради чего ты только пошёл на такие жертвы, пропадёт зря!

Слова Айсберга оказали эффект на отчаявшегося математика. Гром сомкнул зубы, и приложив всю свою невероятную силу воли, проглотив содержимое.

Математика тут же перекосило. Лицо его страшно исказилось, пальцы на руках растопырились в разные стороны, и в таком положении он застыл, не подавая признаков жизни.

— Ну, всё, — печально произнёс Сергей Анатольевич, — он погиб. Замёрз изнутри, словно всадник их льда.

— Это моя вина. Я думал, он справится, я думал, он сможет…

Айсберг рухнул на колени, прикрыв лицо рукой.

— Да чего вы начали то сразу? Вроде движется — указал Тэнгу на едва шелохнувшуюся фигуру Грома.

Вульф пригляделся. И правда. Потихоньку, тело их товарища начало оттаивать после навалившейся на него морозной свежести. Сначала зашевелились зрачки, затем дрогнули губы, а затем и математик целиком вышел из стазисного состояния.

— Он всё-таки живой, — с облегчением выдохнул Вульф.

— Не знаю, — пожал плечами Айсберг, поднявшись с коленей — быть может, это посмертное расслабление мышц. Сейчас должны расслабиться мышцы кишечника и.…

То, что произошло дальше, не было похоже на посмертное расслабление. Математик ожил, и, схватив биолога за грудки, поднял его над головой.

— Живой, определённо живой! — поделился своими наблюдениями Моисей.

— Ты! — только и мог произнести Гром. — Ты!

— О, нет! Кажется, каким-то образом он повредил мозг! — высказал свои опасения Тэнгу. — Что будем делать?

— Ты! — повторил Громов. — Ты! Я думал, из меня душу высасывают! Клянусь, мне на мгновение показалось, что у тебя загорелись красным цветом глаза, а из-за спины выросли перепончатые крылья и хвост!

— Семьдесят пять лет назад тоже так считали, — между делом отметил Вульф.

— Пожалуйста, хватит, не говори ничего! — умолял друга Айсберга. — Когда ты открываешь рот, словно Снежная Королева говорит вместо тебя. Я замерзаю!

Гром успокоился и поставил биолога на место.

— Это было страшно. Мне до сих пор кажется, что часть меня умерла, и никогда не вернётся.

— Но ты выжил, — похлопал его по плечу Айсберг, — а это кое-что да значит. Ладно, пойдёмте уже к школе. И Гром… Когда я просил тебя не дышать, я был серьёзен. Нет, правда, твой рот, словно ледяные пучины ада. И его дыхание ты ощущаешь рядом с собой.

— Ужасная, ужасная ложь! Вот, смотри.

Не колеблясь ни секунды, Гром набрал в грудь побольше воздуха, и со всей силы подул на руку.

— Ну и? — поинтересовался биолог.

— Я пальцы не могу согнуть, — испуганно ответил Гром, — кровь замёрзла.

— Должно пройти, — то, что ты сделал, было неразумно. Надеюсь, руку не отморозил. Не дыши, пожалуйста, на учеников, не хватало, чтобы ты их заморозил.

— К чему тогда всё это было? — непонимающе пожал плечами Вульф. — Что так человеку нельзя рот открывать, что иначе. Только человека замучили. Ты случайно на него ни за что не обижен?

— Да нет, — пожал плечами Айсберг. — Идёмте, похоже, уже все работать начинают.

Всё-таки сумев организоваться, учителя направились туда, где они уже должны были быть пять минут назад.

— Вы опоздали, — недобрым взглядом посмотрела Раиса Ивановна на прибывших учителей. — Практически все учителя и ученики уже вернулись к работе, за исключением некоторых, в том числе квартета, который только что подошёл.

— Обстоятельства были сильнее нас, — начал оправдываться Вульф, — у нашего коллеги, — он кивнул на Тэнгу, — случилось ЧП с автомобилем, пришлось помогать ему дотолкать, хотя бы досюда.

— Это правда? — оценивающе посмотрела директор на филолога.

— Так всё и было, — подтвердил Тэнгу. — Очень здорово, что в нашем коллективе есть такие надёжные люди.

— Действительно? — удивлённо произнесла женщина. — В таком случае, я очень признательная вам всем, что вы не бросаете своих товарищей в беде, особенно, нашего любимого преподавателя Ким Чен Ыма.

— Уже любимого? — удивился Айсберг. — Мы же тут работаем всего лишь день. Хотя, на самом деле, даже дня официально не работаем.

— Что сказать? — развела руки Раиса Ивановна. — Некоторым просто не дано располагать к себе людей.

— Ха-ха, — засмеялся Гром над издёвкой директора.

— Холодное лето нынче, — поёжилась директор. — Вроде и солнце светит, но как ветер подует, пробирает до костей.

Айсберг посмотрел на Грома и недовольно покачал головой.

— В любом случае, давайте я покажу вам ваш фронт работ, ученики уже собрались и ждут вас.

Учителя в сопровождении женщины зашли во внутренний двор школы, где их уже ждала группа молодых людей — три парня и девушка, которые были явно не настроены на рабочий лад.

— Вот ваши подопечные. Молодые люди, — Раиса Ивановна обратилась к стоящим ученикам, — это наши новые преподаватели. Молодые люди, — в этот раз она уже обращалась учителям, — вот на сегодня ваша работа, она указала на клумбы, стоявшие за спинами учеников, и украшавшие внутренний двор школы, — облагородьте, будьте так добры.

О чём именно она вела речь, было непонятно, то ли про клумбы, то ли про учащихся. Вульф решил, что лучше сделать и так и так, чтобы потом не задавали лишних вопросов. Проблема в том, что Сергей Анатольевич, хоть и имел представление, как вести дела с клумбами (у каждого уважающего себя человека есть дача для отдыха, на которой он вкатывает как проклятый), то опыта общения с детьми, а в частности, с подростками, он не обладал.

— Подождите-подождите, — физик обратился к директору, — что нам делать-то дальше? Вы нас даже не представите ученикам?

— Ничего не могу поделать, — демонстративно развела руками Раиса Ивановна, — ваша практика начинается прямо сейчас, но ничего страшного, я верю, у вас всё получится.

Директор ободряюще похлопала Вульфа по плечу и отправилась по своим делам.

— Срочное совещание преподавателей! — объявил Сергей Анатольевич, едва директор скрылась за углом школы.

Учителя встали вкруг и принялись обсуждать дальнейший план действий.

— Полагаю, надо представиться, — быстро и решительно внёс предложение Вульф, — показать, так сказать, кто тут главный. Официально, никаких формальностей, чтобы понимали, кто здесь власть.

— Может сработать, — согласился Громов, — я ещё с детства помню, что когда отец мой хотел показать, что он главный в семье, то он кидал в мою мать бутылкой и просил называть его по имени отчеству.