18+
4-й караул

Объем: 222 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

Действующие лица

— Подполковник Голубочкин, Дмитрий Сергеевич — начальник отряда;

— Погорельцев Евгений Викторович — заместитель начальника отряда;

— Дроздов Александр Георгиевич — заместитель начальника отряда по материально-технической ответственности;

— Бубнов Андрей Васильевич — начальник пожарной части;

— Лариса Николаевна — заместитель начальника пожарной части;

— Дановский Василий Владимирович — мастер газодымозащитной службы;

— Сергей Касатов — начальник четвёртого караула, позывной «114»;

— Александр Орлов — командир отделения первого хода, он же Граф, позывной «214»;

— Александр Рябоконь — водитель первого хода;

— Михаил Ильюхин — пожарный, он же Моня;

— Сергей Козлов — командир отделения второго хода; он же Козёл, позывной «214»;

— Вадим Матвеев — водитель второго хода, он же Ушастый;

— Владимир Волошин — пожарный; он же Интеллигент;

— Алексей Каплан — диспетчер;

— УРАЛ старый, 1985 г. в. — первый ход, позывной «141»;

— УРАЛ новый, 2015 г. в. — второй ход, позывной «142»;

— ЗИЛ-130, 1995 г. в. — третий ход, позывной «143»;

— ЗИЛ-131, 1977 г. в. — резервный автомобиль, позывной «144»;

— УАЗ «Симбир», 2003 г. в — он же «урод»;

— УАЗ СГР, 2000 г. в. — он же «буханка»

и прочие лица, появляющиеся эпизодически.

Ночной вызов

Студёный майский день в конце концов завершился мелким дождём. Выездов не было, и к полуночи весь четвёртый караул мирно спал, и в своём сне посапывал, постанывал, а порою и резко всхрапывал. Мерно жужжал электрический обогреватель, обдавая слабым теплом просторную комнату с несколькими кроватями и раскладными креслами. Никем не выключенный телевизор что-то бормотал сам с собою, работая вхолостую…

— Вы что, не слышите?!! Я уже две минуты звоню!!! — с воплем и расширенными от ужаса глазами ворвался диспетчер Каплан в это сонное царство. В комнате зашумели.

— Что случилось? — спокойно спросил начальник караула Касатов, приподнимаясь и откидывая в сторону одеяло.

— Пожар! — крикнул Каплан, убегая обратно в диспетчерскую.

Все разом повскакивали со своих нагретых постелей и поспешили в гараж одеваться, теряя на ходу кто не зашнурованные ботинки, а кто домашние тапочки. Через минуту две багряного оттенка машины с бешено вращающимися огнями невыразимо-красивого синего цвета уже мчались по тёмной улице Чернышевского мимо спящих дворов.

Издалека, в глубокой ночной тьме, пожар выглядел впечатляюще. Горела крыша, горела широкой полосой несмотря на дождь. Огонь бил фонтаном, взвивался, пробегая по карнизам, и улетал высоко в ночное небо чёрным, пресыщенным гарью, дымом. Казалось, ещё немного, и огненный красношкурый зверь разинет свою пасть пошире и поглотит целиком приземистую избушку, а затем, не насытившись столь малой добычей, пуститься рыскать в ночи, перебросится на ближайшие кусты и заборы, доберётся до соседской баньки и вырвется на простор, пожирая всё на своём пути…

Деревянный домик был ветх и на первый взгляд как будто необитаем, но кто-то из зевак, толпившихся поодаль невзирая на поздний час, крикнул, что внутри может быть человек. В отсутствие хозяев брошенный дом, давно лишённый электричества, обзавёлся новым постояльцем.

Начальник четвёртого караула Касатов велел остальным подать два ствола через магистраль, а сам, прихватив лом, направился к дому с подслеповатым оконцем.

Пока с одной стороны старого пожарного УРАЛа разматывали магистраль и прикручивали один ствол, Волошин, двадцатипятилетний пожарный, для которого подобные выезды были ещё в новинку, бросился к правому борту машины, чтобы достать второй ствол, открыл отсек, но не угадал. От этой оплошности под пристальными взглядами зевак его бросило в жар. Мысли заметались вспуганными воробьями. Он открыл следующий отсек и, к своему облегчению, нашёл то, что искал.

Тем временем Касатов парой ловких движений сорвал с петель запертую изнутри дверь и шагнул внутрь. Домик был маленький, и дым уже начал заполнять комнатки. Свет от фар бил прямо в окна, но этого было недостаточно. Начальник караула огляделся в полумраке по сторонам и заметил в углу спящего на диване мужичка. Касатов наклонился к нему и потряс за плечо, но мужичок, от которого сильно разило перегаром, давно немытым телом и мочой, только отмахнулся. Ничто не могло прервать крепкий сон уставшего человека. Под потолком потрескивало, и времени разводить церемонии не было. Касатов, крепкий тридцатилетний парень, пробормотав несколько нелицеприятных слов в адрес пьянчужки, взвалил его на себя и потащил на улицу. В этот момент мужичок неожиданно проснулся. С испугу он крепко ухватился обеими руками за дверной косяк и хрипло завопил:

— Пустите меня, сволочи!

Начальник караула с силой оторвал мужичка от косяка и вытолкал его во двор. Тот, как пришибленный, уполз в колючие малиновые кусты, где сразу же затих, и о нём надолго забыли.

Волошин подцепил свою линию к трёхходовому разветвлению и принялся разматывать рукава. Подали воду, и в это же мгновение рукав неожиданно оторвало от соединительной головки, и сильная струя ударила из автоцистерны прямо в землю, поднимая вокруг себя целый фонтан грязных брызг. На другом конце магистрали уже кричал Ильюхин, что вода пропала. Водитель Рябоконь с возгласом: «А, чтоб тебя!» отключил насос. Волошин было кинулся менять повреждённый рукав, но во всей этой суматохе, да ещё под нескончаемый аккомпанемент советов и замечаний столпившихся зевак, он никак не мог сообразить, где ему следует искать. На помощь ему пришёл командир отделения Орлов.

— Дай-ка, я сам, — сказал он и лёгким тычком отстранил Волошина в сторону, нашёл то, что нужно было и живо пробросил новый рукав поверх старого, соединил его с другим, и вода весело побежала по магистрали рядом с кучей изношенных чулок…


…было славно лить сразу из двух стволов, не жалея воды, без остановок, заливая домик целиком со всех сторон. Потребовалось всего несколько минут, чтобы открытое пламя погасло, и огненный зверь, шипя и пофыркивая, присмирел. Однако останавливаться на этом не следовало. Где-то в глубине, в щелях бревенчатого дома, в ожидании подходящего момента, всё ещё могли тлеть живые искры.

— Ильюхин, Волошин, давайте наверх, пролейте там всё хорошенько, — скомандовал начальник караула Касатов.

Земля вокруг дома была сплошь усеяна останками крыши, так что и подойти нельзя. Ильюхин, задыхаясь и отплёвываясь от зловонного дыма, отыскал свободное местечко возле крыльца и поставил лестницу. Потом проблевался в сторонку и полез наверх. Его всегда тошнило от дыма.

— Будьте внимательны! Ходить только по несущим конструкциям! — напомнил им вдогонку Касатов. — А ты, — обратился он к Козлову, командиру второго хода, — присмотри за ними.

Волошин поднялся следом на крышу, где Ильюхин уже расхаживал тяжёлой походкой, и помог подтянуть рукав, который хоть и не был слишком тяжёл, но вдвоём всё равно сподручнее.

— Серёга, дай лом! — попросил Ильюхин после беглого осмотра.

— На!

— Я возьму! — желая быть полезным, быстро откликнулся Волошин и двинулся к углу дома. Стараясь выбирать места потвёрже, он ступал осторожно по доскам, но всё же не угадал и наступил на размокшую фанеру. Он сразу заметил свою оплошность, но тонкое перекрытие выдержало. Волошин взял лом, развернулся и пошёл было обратно по верху бревенчатой стены, как вдруг сапог соскользнул с мокрого дерева, и он снова угодил в ту же мякину, которая на этот раз мигом ушла из-под его ног, и Волошин, отягощённый боевой одеждой весом почти в десять килограммов вкупе с поясом, топором, каской и сапогами, стремительно рухнул вниз. Падая, он успел раскинуть в стороны руки и ухватиться за деревянную перекладину, выронив при этом злополучный лом. После минутного замешательства он вдруг осознал, что вовсе не болтается между небом и землёй, а упирается одной ногой обо что-то упругое, должно быть, диван. Нащупав рядом с собой висящий лом, Волошин забросил его на крышу, а затем рывком забрался сам.

— Всё в порядке! — крикнул он начальнику караула Касатову, который уже костерил Козлова за то, что тот не уследил и позволил убиться новичку.

Всё шло своим чередом. К трём часам пополуночи толпа на улице поредела. Пожарные споро разбирали замки сруба в свете автомобильных фонарей и заливали водой щели. Когда в очередной раз вбитый в стену лом внезапно начал сдвигать её целиком, из темнеющих кустов резко, словно крик ночной птицы, раздался голос всеми забытого мужичка:

— Эй, хату мне не ломай!

Но никто даже не обратил внимания на это. Все были заняты делом, дабы предотвратить на корню повторное возгорание. Таково негласное правило огнеборцев — дважды на один и тот же пожар не выезжать.

Почти закончив разбирать конструкцию дома, Ильюхин случайно зацепился ломом и вспорол валявшуюся на чердаке подушку, а затем ещё и наступил на неё, так что белые перья и пух мигом разлетелись во все стороны и облепили влажные боёвки. Ильюхин и Волошин осветили друг друга фонариками и захохотали. Они стояли по колено в перьях и были похожи на двух больших всклокоченных цыплят. Ильюхин в сердцах сбросил остатки подушки с крыши, но перья уже успели заполонить всё вокруг.

Закончив проливку, пожарные спустились вниз и смыли с себя остатки перьев. Остальные караульные уже собрались возле машин, чтобы перекурить самим и дать отдохнуть дому. Дождь утих. Пьянчужка, который, должно быть, всё это время зорким глазом наблюдал за происходящим из своего укрытия, выбрался из мокрых кустов и, пошатываясь, направился к своему разгромленному жилищу:

— Эй, туда нельзя! — встрепенулся Касатов, и вместе со словами изо рта вырвался ни то дым, ни то пар.

— Да я только сигареты взять, — вяло ответил мужичок и скрылся внутри.

Прошла минута, затем ещё несколько, а мужичок всё не появлялся. Это внушало некоторое беспокойство. Тяжело вздохнув, Касатов затушил окурок о подошву сапога и направился в дом. Волошин из любопытства пошёл за ним следом. Внутри пахло мокро и горько, с потолка капало, но дым уже рассеялся. В густых сумерках они всё же различили фигуру мужичка, который как ни в чём не бывало мирно посапывал на влажном диване под зияющей в потолке дырой…

***

Зачинался хмурый рассвет. Дождь давно закончился, но стало только холоднее, и в воздухе замелькали редкие снежинки. Холмы тонули в густом белом тумане, который резко контрастировал со свинцовым тоном неба. Эта лёгкая белёсая масса, подгоняемая ледяным ветром, быстро перемещалась и меняла привычные очертания пейзажа до неузнаваемости.

В восемь часов утра, как обычно, прозвенели три звонка, и караулы, раздирающе позёвывая, полностью одетые в боевые одежды с тяжёлыми сапогами и кислородными баллонами за спинами, собрались в специальном помещении с металлическими шкафчиками вдоль стен и синими буквенными отметками на полу в два ряда, где служебный кот уже занял место командира отделения. Начальник пожарной части Бубнов, невысокий грузный мужчина с одутловатым лицом и водянистыми голубыми глазами, вот уже десяток лет из своих сорока девяти каждое утро, за исключением нескольких дней в году, стоял посреди этой комнаты и отдавал приказы невнятным голосом с булькающими звуками, исходящими из глубин его большого живота:

— Караул становись!.. Для принятия дежурства разойдись!

Несмотря на то, что Андрей Васильевич повторял эту процедуру изо дня в день, он так и не сумел усвоить последовательность, всегда вносил сумятицу в строгий порядок, путался и задавал вопросы не впопад, а для экономии времени и вовсе что-нибудь упускал. Так, он напрочь игнорировал ту часть, где следовало бы проверить теоретические знания у заступающих в караул пожарных, разумно полагая, что они и так всё знают, чай, не первый год работают.

Сам Андрей Васильевич никогда не был рядовым бойцом и стал начальником пожарной части по счастливому стечению обстоятельств. Однажды его спросили:

— Ты ведь совхозом руководил?

— Руководил…

— Ну вот и с пожарной частью справишься…

Вопреки столь случайному назначению, Андрей Васильевич обладал непререкаемым авторитетом среди своих подчинённых, чему в немалой степени способствовали большущие кулачищи и крестьянско-рабочее красноречие, но человеком он был добрым и грамотным. Благодаря многолетней работе в сельском хозяйстве он прекрасно разбирался во всей технике, что занимала гараж пожарного депо. В отличие от своего заместителя Ларисы Николаевны, — обладающей чудовищной ленью и дородностью бабы, которая заняла должность по протекции то ли своего дядюшки, то ли мужа, работавших некогда здесь же, — Андрею Васильевичу не нужно было уточнять, что такое сальники и где находятся ступицы, для которых они предназначены. Он знал об этом всё, так как ни один час провёл при ремонте стареньких тракторов, потрёпанных комбайнов и грузовиков военных лет. Теперь же Андрею Васильевичу приходилось разбираться почти с тем же самым, с такими же грузовыми автомобилями, которые являлись его ровесниками или младшими современниками.

Пока шёл развод, Волошин успел отмыть от грязи пожарный автомобиль первого хода. Старый УРАЛ сиял чистым алым цветом будто новый. Принимающий дежурство из первого караула пожарный Попов скрупулёзно заглядывал в каждый отсек и сверял наличествующий инструмент с описью, пока Волошин стоял в сторонке.

— Откуда тут лишний лом? — недовольно пробурчал он, обнаружив несоответствие.

— Не знаю, — пожал плечами Волошин. Он не выспался, и ему не хотелось об этом думать.

— Убирай! — велел Попов и вручил Волошину лом, который оказался рифлёным, а такие в этом гараже не водились.

— Он тебе что, мешает? — поинтересовался Волошин, удивившись такой принципиальности.

— Зачем он здесь?

— Может быть, он из другой машины? — предположил Волошин и с ломом в руках пошёл проверить свою догадку. Однако в отсеках другой автоцистерны всё было на месте. «Выходит, лом стащили с пожара», — равнодушно подумал Волошин и бросил его в угол гаража…


Едва Волошин шагнул за ворота, как холод мгновенно пробрал до костей. В ушах засвистело. Он посильнее натянул на уши шапку, но в них всё равно задувало при каждом порыве. Волошин низко наклонил голову, вжался в застёгнутую наглухо курточку и двинулся против ветра к противоположной стороне улицы, где у невысокого штакетника, из-за которого выглядывали несколько мелкоплодных яблонь и вишнёвых деревьев, были припаркованы его «жигули». После выезда Волошин был насквозь промокшим, пропахшим дымом и потом, и если синюю футболку и носки он ещё мог сменить на запасные, то форменные зелёные брюки были одни, и теперь, пока он шёл к своему покрывшемуся лёгкой испариной автомобилю, каждый шаг добавлял живописных брызг на почерневшие штанины, ибо хвалёная боёвка во время работы в конце концов всегда становилась влажной вместе с внутренней ватной подстёжкой и всем исподнем. В ботинках отчётливо ощущалась сырость. Прежде чем сесть за руль Волошин поднял голову и без всякого интереса оглядел окрестности. На холмах по-прежнему лежал туман, который мелкой моросью опускался на город. Его товарищи уже успели отъехать, он махнул им вслед рукой и поспешил сесть в свою машину. Из-за ночных треволнений Волошин был измотан, хотя ему удалось немного поспать, но на работе он всегда спал вполглаза, настороженно вслушиваясь в посторонние звуки. Вследствие такого полусна он ощущал себя тряпичной куклой, вялой и безвольной, и единственным желанием его было сейчас снова принять горизонтальное положение и забыться.

Волошин вырулил на дорогу и довольно лихо спустился со склона. Здесь не было нужды давить на газ — машина сама вынесла себя не перекрёсток, где Волошин притормозил, повернул направо и снова отпустил поводья. Не прошло и пяти минут, как он остановился у своего гаража, расположенного неподалёку от трёхэтажного кирпичного здания, некогда служившего общежитием, чем объяснялись странная планировка и небольшие площади квартир. Волошин загнал «жигули» в гараж, закинул за спину рюкзак и направился к дому. Подъезд пахнул привычными ароматами деревенского сортира и табачного дыма. Каждая ступенька, обезображенная толстым слоем красно-коричневой краски, давалась всё тяжелее и тяжелее, и пока Волошин поднялся на третий этаж, совсем вымотался.

Со времени утреннего чая на работе прошло уже пара часов, и Волошин чувствовал лёгкий голод. Он ещё раз позавтракал, пока в бойлере грелась вода, а затем принял душ. Всякий раз ему приходилось проводить много времени под тёплыми струями, тщательно намыливая себя и смывая суточную вонь, но даже тогда его преследовал неистребимый запах гари. Он впитывался в каждую клеточку тела, застревал копотью в глотке и долго свербел там по возвращении с пожаров.

После душа истома растеклась по телу, и Волошин залез под одеяло. Он растянулся во весь рост и коснулся пальцами ног прохладной спинки кровати. Сон быстро овладел им, и он по-детски засопел, пуская в подушку слюни из приоткрытого рта. По сравнению с другими пожарными Волошин выглядел почти мальчиком, худощавым и подтянутым, с всклокоченными на затылке русыми волосами. Его глаза — серые, карие, зелёные крапины, — посаженные близко к переносице, смотрели мягко и с участием, а за привычку говорить «спасибо» и «пожалуйста» коллеги сразу же окрестили его интеллигентом.

Пока Волошин спал, снег принимался идти несколько раз, но позже не оставалось даже следа на чёрной холодной земле. К вечеру небо расчистилось и выглянуло солнце, но теплее от этого не стало.

Кок

Пожарное депо, возведённое на одном из холмов в 1964 году на месте прежней старинной каланчи, ныне представляло собой невзрачное строение с беспорядочными пристройками, холодными кабинетами, большим гаражом и маленьким садиком у входа в контору отряда, из окон которой открывался вид не на панораму города, утопающего то в зелени, то в снегах, а на безобразные развалины какого-то неизвестного сооружения и золотую маковку деревянной церкви, стоящей ниже по склону.

При депо с четырьмя пожарными автоцистернами и автомобилем УАЗ «Симбир» с белыми полосами на алом капоте, также числился сиамистый кот. Никто не помнил при каких обстоятельствах он появился в части. Кот был пушист, голубоглаз и достаточно независим, чтобы вольно уходить и приходить, когда вздумается. Тем не менее ему вменялось в обязанности доедать объедки за караулом и пугать мышей. С последним он справлялся довольно плохо из-за постоянных дел на стороне. Он шлялся по части в поисках подходящих коленей или тихого уголка, так что время от времени оказывался запертым в каком-нибудь кабинете, откуда истошно орал. На него мало обращали внимания, но иногда трепали по голове, и тогда он не отходил ни на шаг от благодетеля. Кот становился совершенно не сносен, когда вертелся на кухне, путался под ногами и раздражал дежурного кока.

Помимо безродного кота, в камбузе с обшарпанным гарнитуром, потрёпанным холодильником «Бирюса», давно утратившим свой первоначальный девственно-белый оттенок, крошечным обеденным столом, за которым не могли уместиться все желающие, разномастными стульями и прочей домашней утварью, принесённой за ненадобностью на работу, обитала ещё красноухая черепаха, которая вносила некоторое оживление в эту унылую обстановку. Она меланхолично плавала в воде, из которой выглядывали пара камней на фоне нарисованных на стене водорослей.

Волошин как обычно выехал на работу загодя, но прибыв в половине восьмого утра на смену, всё равно оказался последним из своего караула.

— Ты сегодня по кухне? — спросили Волошина, едва он переступил порог пожарной части с двумя увесистыми сумками. Когда он прошёл через караульное помещение на кухню, то обнаружил, что стол уже завален свёртками с продуктами.

Каждый из бойцов один раз в несколько недель нёс вахту на кухне, но помимо этого в остальные дни они приносили с собою что-нибудь съестное в помощь дежурному повару — из этого складывался рацион на сутки.

Обычно на обед готовили какой-нибудь суп: вываренного цвета борщ с большим количеством натёртой свёклы сорта бордо, щи из кислой капусты, рассольник или совсем простой на курином бульоне с картофелем, луком и морковью. Водитель второго хода Матвеев всегда варил один и тот же, с магазинными фрикадельками и мелкой вермишелью. В такие дни по части распространялся аппетитный пельменный аромат, но на выходе всегда получался одни и тот же пресный суп. На ужин неизменно была яичница с остатками колбасы, помидорами и салом, жира от которого было в два пальца толщиной.

Однако стряпать в посуде, к которой вся пища намертво прикипала, сколько не перемешивай, и на имеющейся электрической плите было тем ещё удовольствием: её приходилось включать пораньше, чтобы она успела нагреться к тому моменту, когда на неё часа за четыре до обеденного перерыва водрузят большую кастрюлю с водой и косточкой для бульона.

Суббота была хороша уже тем, что развод проводился расхлябанно, без построения, и не было необходимости кормить ещё и «пятый караул», то бишь начальствующий состав, который по разным причинам в будние дни частенько оставался на обед в части, а также бухгалтера и кадровика отряда. Тем не менее кто-нибудь из «пятого караула», согласно графику дежурств, в обязательном порядке появлялся ранним утром в пожарной части, подписывал бумажки, давал задания караулу на день и оставался там часов до пяти, или с чувством выполненного долга отбывал сразу же до следующего утра, или не появлялся вовсе, если накануне имело место обильное возлияние.

Как бы там ни было караульные придерживались выработанных годами привычек, так как от этого во многом зависело их дальнейшее дежурство. Вот и Волошин принимал кухню дотошно: осматривал столы, заглядывал в шкафчики. В одних он проверил, чтобы там ничего не было, в других пересчитал посуду, заглянул в холодильник. Не поленился поднять тяжёлую кастрюлю с водой. Под нею обнаружились брызги жира, которые Волошин велел отмыть. Плита была горяча, и мыльная губка шипела и издавала мятный аромат чистящего средства, пока предыдущий дежурный по кухне оттирал пятна и недовольно бурчал.

Затем Волошин поставил чайник на вторую конфорку и отправился выполнять основные обязанности пожарного.

Когда развод завершился, и заместитель начальника части Лариса Николаевна чинно отбыла восвояси, разошлись по домам и отдежурившие ребята. В части стало потише. Волошин протёр ещё раз все кухонные поверхности, разобрал и распределил по ящикам продукты из полиэтиленовых пакетов: пять с половиной палок колбасы, шесть булок хлеба, шесть разных банок с консервами, девятнадцать яиц, три маленькие пачки дешёвого майонеза, пару упаковок вафель и рулет с повидлом. Он нарезал хлеб, колбасу и сыр, аккуратно разложил всё это на тарелочках, насыпал в вазочку конфеты из заначки и позвал остальных завтракать.

Волошин как раз насыпал в кружку с чаем сахар из большой пластиковой банки с надписью «САХАР специально для Матвеева», когда командир отделения второго хода Козлов выкрикнул ему из-за стола:

— Ты можешь резче?

— А ты чего на него наезжаешь? — тотчас отреагировал водитель второго хода Матвеев.

— Хлебало своё завали! — парировал Козлов, человек по натуре не самый приятный.

Какими только эпитетами не награждали его коллеги! В зависимости от ситуации Козлова — крупного черноглазого мужчину со смуглым оттенком кожи, который ещё более усиливался летом, — называли гнидой, мразью, животным и так далее, и тому подобное.

— Своё завали, а то я Ильюхина попрошу, он тебя ногтем треснет… — тем временем кипятился Матвеев.

Остальные только посмеивались, слушая привычную беззлобную грызню и прихлёбывая чай. Волошин тоже сел, хотя за столом было тесно и все мешали друг другу локтями.

— Ты видел какие ногти у Ильюхина? Он ими орехи колет, — продолжал Матвеев, обращаясь уже к Волошину.

— Чё ты докопался до моих ногтей? — Ильюхин насупился и посмотрел на свои руки с круглыми выпуклыми ногтями.

— А чё они такие уродливые? — подзуживал водитель, в то время как остальные уже хохотали во весь голос.

— Ты на свои уши посмотри.

— Нормальные у меня уши, — обиделся в свою очередь Матвеев.

Он и впрямь был самым ушастым в части, за что и получил соответствующее прозвище, и Волошин, который всегда комплексовал по поводу своих слегка оттопыренных ушей, это обстоятельство немного радовало.

— Волошин, а ты знаешь, что Козлов сидя ссыт? — включился в перепалку командир отделения первого хода Орлов, которого как однофамильца старинного дворянского рода частенько именовали Графом.

— Козёл вонючий, — как правило, неразговорчивый водитель первого хода Рябоконь всегда имел, что сказать в адрес командира отделения. — Падла поганая.

Козлов молча помыл свою кружку и ретировался.

Постепенно встали и разошлись остальные. Волошин убрал со стола, и не успел он стряхнуть со скатерти крошки, как Матвеев торопливо сдёрнул её, и стол из кухонного превратился в игорный.

— Моня, пойдём в кубасы сыгранём! Счас я тебя сделаю!

— Э, кого ты там сделаешь? Это я тебя обыграю! — откликнулся Ильюхин, возвращаясь в кухню.

— Ты меня обыграешь в одном случае: если своими ногтями меня отлупишь.

— Ты чё, гнида, опять против моих ногтей имеешь?

Матвеев расплылся в улыбке, и всё его широкое лицо собралось в складочки и морщинки.

— Граф, а Граф! Ты идёшь?

— Иду, ребятушки, иду! Без меня не начинайте! — отозвался командир отделения первого хода Орлов и просеменил на кухню. За ним подтянулся и Рябоконь.

Любой трудовой день четвёртого караула, — невзирая на то, что здесь же неотлучно находился начальник отряда подполковник Голубочкин и его заместитель Погорельцев, — неизменно начинался с этой сакральной игры в кубики, суть которой заключалась в том, чтобы набрать тысячу очков, кидая кости. Игра в кубики, по мнению большинства, была залогом спокойного дежурства. Не чурался сыграть и начальник части Бубнов, но ему, как правило, не везло, а вот истинными мастерами этого дела являлись Орлов и отъявленный лентяй Матвеев, посвящавшие игре много времени.

Все разместились по своим привычным местам, которые занимали за трапезой. Как обычно спиной к окну уселся Орлов, против него Матвеев. Слева от Ушастого — Ильюхин. Они ненавидели друг друга, но всегда сидели бок о бок. Матвеев, как неизменный писарь, бросал кости первым. Набрав первые пятьдесят очков, он передал ход другому. Следующие полчаса Волошин, занятый стряпнёй, только и слышал стук рассыпающихся кубиков и голос Матвеева, считающего очки. Рябоконь как обычно был молчалив. Ильюхин в нетерпении тарабанил ногтями по столу. Орлов со словами «сейчас я вам, сынки, покажу, как батя играет» подносил к изрытому оспой лицу ладони, дул на кубики, бормотал что-то неразборчивое и бросал кости. Ему удивительным образом везло. Всегда.


Волошин сидел на табурете и методично очищал картофель от кожуры. «Как в армии», — подумалось ему, и очередная витая полоска упала в мусорное ведро. Из комнаты отдыха доносились невнятные голоса. Там опять о чём-то спорили. Подвывал телевизор. Волошин взял следующую картофелину, и в этот момент раздался длинный звонок. Не дочищенная картофелина упала в мусорное ведро, Волошин вскочил, запнулся об кота, и, чертыхнулся и помчался в гараж.

— Что случилось? — прокричал начальник караула Касатов, пока весь караул одевался.

Маленькое окошко из диспетчерской с треском распахнулось в гараж, и Каплан проорал:

— ДТП на тракте, сто двадцатый километр!

Одновременно он заполнял путёвку, которую, впрочем, никогда не успевал дописать до того, как из ворот пожарного бокса выезжал автомобиль.

— Первый ход! — скомандовал начальник караула, и уже через минуту на улицу выехал новый УРАЛ со всеми прибамбасами, которые могли бы понадобиться для разрезания и распиливания покорёженных автомобилей. Волошин, второго хода, снял боёвку, аккуратно разложил её на лавке и вернулся на кухню к обязанностям дежурного кока.

Солянка из кусочков мяса, деревенского сальца и колбасы вовсю кипела на плите, когда раздался второй тревожный звонок за этот день. Волошин отшвырнул в сторону полотенце и выскочил из кухни. Быстро переодевшись, он нырнул на заднее сидение в кабине пожарного автомобиля.

— Куда едем? — спросил Волошин у командира второго хода Козлова.

— Да недалеко, на улицу Волкова, там дети в квартире закрылись.

***

— Как так вышло? — поинтересовался Козлов у молодой женщины, когда они поднялись на второй этаж.

— Пока велосипед вытаскивала на улицу, — начала девушка в розовом халате, поверх которого была накинута куртка, — ребёнок дверь запер, а ключей при себе нету. Вот и стою с этим велосипедом, не знаю куда податься…

— Ну чё, Волошин, неси бензорез, будем вскрывать.

— Как вскрывать! Ребят, квартира съёмная… — испугалась девушка.

— Ну как, как… Сейчас петли срежем и дверь снимем, — невозмутимо продолжал Козлов.

— И что я потом делать буду? А давайте через окно, там у меня одно приоткрыто.

— Да я шучу. Волошин, бери лесенку, — скомандовал Козлов, уже спускаясь вниз.

Они вышли во двор. Волошин взял из машины лестницу-штурмовку с крюком в верхней части и приставил её к стене дома.

— Ну как открывать, будем? — задумчиво пробормотал Козлов, глядя на окна второго этажа, одно из которых было слишком узким для человека в боёвке.

— Я знаю, видел, Орлов это делал с помощью монтажки. Попробую так же открыть.

Пока Волошин поднимался, узкая лестница под ним вибрировала и пружинила, но ему не было страшно. В отличие от некоторых своих коллег он не боялся высоты. Сначала он решил заняться большим окном и попробовал подцепить запертую раму монтажкой, но из этого ничего не получилось.

— Давай другое, оно приоткрыто, — посоветовал Козлов.

Волошин спустился, переставил лестницу и снял куртку. Водитель Матвеев тем временем принёс ему из машины отвёртку. Со вторым окном всё оказалось значительно проще. Замок легко поддался, створка распахнулась, и Волошин заглянул внутрь. Он увидел очень узкое, почти такое же узкое как окно, и длинное помещение, которое оказалось туалетом. Прямо под окном был расположен унитаз коленками в стену. На подоконнике стояли многочисленные бутылочки, корзинка и миска с замороженным мясом. Клозет целомудренно скрывался шторкой на верёвочке. Волошин отодвинул миску в сторону и забрался на подоконник. Теперь ему нужно было аккуратно спуститься, не удариться при этом головой об антресоль и не разбить старенький унитаз. Волошин упёрся руками в стены, подтянулся и с грохотом спрыгнул на пол, сорвав при этом шторку. Когда он вышел из клозета в коридор, то остолбенел от увиденного: прямо на полу лежали два бездыханных детских тельца. «Бля, опоздали! — ужаснулся Волошин, и лёгкая дрожь пробежала по его спине. — Может быть, они чем-то надышались?» Волошин принюхался, но запаха газа не почувствовал. Тогда он поспешил ко входной двери, за которой стояла их мать, попутно заглянул на кухню и проверил, не включена ли плита, но и здесь всё было в порядке. Волошин открыл дверь и с тревогой сказал:

— Тут что-то странное… — И он указал на детей, один из которых лежал, раскинув руки и ноги в стороны, а другой — свернувшись калачиком на боку.

Мать мельком взглянула на них и рассмеялась:

— Они просто спят, устали ждать мамку…

***

Когда все вернулись в часть, суп был доварен под присмотром диспетчера Каплана. По части распространялся упоительный аромат, и остальной караул, выезжавший на дорожно-транспортное происшествие, нетерпеливо прохаживался по кухне, в ожидании обеда.

— …следачка, девчонка молодая, говорит: «Кровищи-то, кровищи! Страшное ДТП…», — рассказывал за обедом командир отделения первого хода Орлов. — «Да где же, кровища-то, спрашиваю, всего один пострадавший с переломом». — «А там», — и на красную лужу показывает. — «Так это же антифриз!»

Все дружно загоготали.

— Но это ещё не всё, — продолжал Орлов, прихлёбывая суп. — У них там место ДТП было конусами огорожено. Так вот, едет маленький китайский грузовичок, водитель не заметил, зацепил бампером один и уволок за собой. Я им говорю: «Кажется, ваш конус тю-тю». Гаишники всё побросали, прыгнули в свой автомобиль и помчались с мигалками за подотчётным инвентарём…

— А почему лимона нету? — капризно поинтересовался Ильюхин. Сам он готовил простые незамысловатые супы, для чего отправлял в кастрюлю целую рульку от выращенной им же самим свинки и варил до тех пор, пока с кости не сползало всё мясо. Его супы всегда были наваристы и даже вкусны, но обилие жира, сала и шкурок Волошина порою отпугивало.

— Не слушай его, отличный суп!

— Лимон это уже на ваше усмотрение, но вообще я про него забыл, — честно признался Волошин.

— А мы дома всегда с лимоном делаем, сразу его в кастрюлю крошим, — поделился кулинарным секретом Ильюхин.

— Спасибо, Волошин! Очень вкусный обед сегодня.

— Волошин, а как суп называется? — спросил Каплан, который обедал одним из последних.

— Солянка.

— Точно, солянка. Ты мне рецепт напиши обязательно. — Каплан поскрёб пустую тарелку в надежде нацедить ещё капельку с колечком маслины. Потом неожиданно сказал: — А давай ты всегда будешь по кухне дежурить?

— Ну уж нет! — замотал головой Волошин, но само предложение ему польстило. Суп и в самом деле вышел отменным.

Остаток дня прошёл тихо. Караул переделал все задания, указанные в журнале ежедневных поручений, и в шестом часу уселся полдничать, когда в части нарисовался Дмитрий Сергеевич.

Начальник отряда подполковник Голубочкин с самого своего приезда в город никогда не пользовался должным уважением среди подчинённых. Из-за невысокого роста и раздутого эго к нему накрепко приклеилось прозвище Наполеон, которое, впрочем, имело ещё и другие более уничижительные варианты.

Дмитрий Сергеевич был трусоват, одинок и уже несколько лет проживал в гостинице, в номере которой держал рацию, благодаря чему мог слышать все переговоры на выездах.

У подполковника Голубочкина не было даже личного автомобиля, и путём хитрых манипуляций он завёл себе водителя для служебной «Волги», которого бессовестно дёргал по любому случаю. В выходные, когда в гостинице становилось особенно шумно или просто скучно, Дмитрий Сергеевич приезжал на работу, прохаживался по помещениям и, как поговаривали, принюхивался, не пахнет ли от кого спиртным или ещё чем, хотя его заместитель Погорельцев трижды из пяти дней появлялся на работе с запашком, а с жёсткого похмелья от него всегда сильно несло одеколоном.

Сам подполковник Голубочкин, как многие в этом городе, тоже крепко пил от скуки и тоски. Пил ещё и от того, что ему достался самый неблагополучный район, своего рода дисбат, в котором в тёплое время года в изобилии горели окрестные поля, а зимой — засыпанные по самую крышу дома. И чтобы добраться до горящего дома, впереди пожарного автомобиля пускали трактор, ибо дороги заметало быстрее, чем их успевали расчищать. Весной же из берегов выходили реки, и деревушки, стоящие ниже по течению, скрывались под водой…

Подполковник Голубочкин вот уже несколько дней плохо питался. Единственная столовая с недорогими, но сытными обедами закрылась после пожара на кухне, в кабаках не подавали приличной еды, рестораны в этом захудалом городишке отродясь не водились, а в гостиничном буфете можно было заработать гастрит. С урчащим желудком Дмитрий Сергеевич заглянул на кухню и жалостливо попросил чего-нибудь пожевать. Волошин, как было заведено, к пяти часам разогрел остатки обеденного супа, который, правда, к приходу подполковника успели растащить.

— Попробуй солянки, Сергеич, — предложил Ильюхин и указал на кастрюлю.

— Там только жижка осталась, — предупредил Волошин.

Дмитрий Сергеевич слил прямо из кастрюли остатки супа в глубокую тарелку и сел со всеми за стол.

— Ничего, уж лучше бульончика похлебать, чем ещё раз притронуться к гостиничной еде, — с этими словами подполковник Голубочкин принялся жадно хлебать бульон. Съев всё до последней капли, Дмитрий Сергеевич ещё протёр тарелку кусочком хлеба, поблагодарил и уехал.

Спустя пару часов Волошин соорудил традиционную яичницу, накормил всех ужином и стал дожидаться, когда прекратиться хождение караульных, а затем взялся за уборку кухни. Он перемыл всю посуду и оттёр плиту от брызг. Собрал остатки еды на одной полке и протёр остальные. Так же он поступил с тем, что хранилось в холодильнике, и даже помыл его изнутри. К полуночи у него всё было собрано и распределено: баночки к баночкам, кружечки к кружечкам.

***

Утром Волошин проснулся от звука закипающего чайника. Сорокапятилетний водитель Рябоконь — некогда темноволосый, кареглазый, с чёрными бровями в разлёт, которые придавали ему некоторое сходство с хищной птицей, — страдал бессонницей и порою вставал очень рано. Волошин слышал, как тот шаркает по кухне, но затем снова задремал и вздрогнул от резкого звонка будильника, заведённого на шесть часов утра. После туалета Волошин сразу отправился на кухню. Там уже сидел Рябоконь и пил кофе. Волошин соорудил завтрак из оставшихся продуктов, и они вместе перекусили. Около семи часов стали подтягиваться остальные караульные. Они, позёвывая, толпились возле кухонной мойки, чтобы умыться тёплой водичкой из бойлера. Тем, кому не хватило места шли в туалетную комнату, в которой неприятно пахло, и вода в кранах всегда была ледяной. Волошин ушёл в диспетчерскую, чтобы подменить у телефонов Каплана и дать тому время позавтракать.

Диспетчер вскоре вернулся, и Волошин взялся прибирать кухню. Он отдал остатки еды служебному коту, смёл крошки со стола и вынес мусор. В часть стали подтягиваться бойцы заступающего караула. На пороге кухни появился начальник первого караула Носков и принялся осматривать помещение не менее тщательно, чем это делал сам Волошин сутки назад. По лицу Носкова было понятно, что ему не терпится обнаружить какое-нибудь пятно или другую оплошность, но ничего такого не находилось. Потом он заметил на полке стопку пакетов и радостно скомандовал:

— Убери!

Ближе к восьми Волошин снова заглянул в диспетчерскую и увидел обычную утреннюю суету: Каплан заполнял отчёты за истекшие сутки и одновременно рассказывал обо всех происшествиях Вике, рыжеволосой девице неопределённого возраста. Из динамиков, расположенных в соседнем кабинете, уже доносился голос техника, проверяющего готовность отрядов к селектору. Несмотря на занятость, Каплан ещё успел попросить рецепт супа, и Волошин вытащил из кармана клочок бумаги, на котором записывал для себя список ингредиентов и последовательность действий. Заступающая на дежурство диспетчер Вика отпустила Волошина, так как в его присутствии не было никакой необходимости.

Волошин вошёл в холодный гараж через узкий коридор как раз в тот момент, когда расположенная напротив дверь распахнулась, и бойцы первого караула, громко переговариваясь, ввалились гурьбой в гаражный бокс. Пока они меняли чужие дыхательные аппараты в автоцистернах на свои, Волошин забрал аккуратно сложенную, единственную оставшуюся на скамье боёвку и отнёс её в шкафчик, запер его и направился в комнату отдыха, когда его окликнул Попов:

— Волошин, кто у вас на первом ходу?

— Ильюхин, — не задумываясь, ответил Волошин.

— Раз ты в ту сторону идёшь, крикни его. Пускай захватит тряпку.

Волошину, как своего рода педанту с определённой долью ленцы, было проще сделать один раз, но хорошо, чем потом несколько раз переделывать. Именно поэтому пожарный автомобиль второго хода, за которым был закреплён Волошин, к утру всегда сверкал чистотой и не требовал дополнительного внимания.

Вообще-то, четвёртый караул считался лучшим в части. В нём, конечно, хватало своих лоботрясов, и выполнять дополнительную работу они не любили, но, если принимались за что-то, делали с излишком. Это были хорошие ребята среднего возраста со вздорными характерами. Они постоянно задирали друг друга и даже могли устроить потасовку. Первое время Волошину подобные взаимоотношения с постоянным подзуживанием и подкалыванием коробили. Однако свои основные обязанности ребята выполняли слаженно и без нареканий. Большая часть из них имели дополнительную подработку. Заработок пожарных был небольшим, и денег на семьи, кредиты и алименты никому не хватало. Сразу после дежурства они меняли промокшие боёвки на засаленную одежду автослесарей или пересаживались за баранку такси. Они мало спали и много работали, так что Волошину оставалось только удивляться тому, как его старшие товарищи умудряются сохранять бодрость духа.

Освободившись раньше всех, Волошин сидел в комнате отдыха с грустным и уставшим лицом и отрешённо глядел в телевизор, а вокруг него постепенно собиралась компания из взрослых мужиков, которые тоже были не прочь посмотреть советские мультфильмы.

Когда все недочёты были устранены, начальники караулов удалились в кабинет начальника части для ритуала передачи дежурства. Спустя некоторое время Носков появился на пороге комнаты отдыха и в присущей ему ноющей манере позвал своих пить чай. Для Волошина это означало, что он свободен. Едва он подумал об этом, как на всю часть раздался звонок. На мгновение все замерли. На лице каждого пожарного промелькнула тревога — а вдруг длинный? Но сразу последовал ещё один, возвестив о том, что караул сменился.

Командировка

Несмотря на то, что город, затерянный среди лысых холмов с худой землёй, поросшей жёсткой травой и множеством растеньиц с жёлтыми, голубыми, лиловыми и белыми цветочками, пересекали три небольшие речушки, он никогда не страдал от наводнений. Бывало, они широко разливались и подмывали корни растущих по берегам деревьев, так что они падали навзничь, становясь временной переправой на другую сторону. Однако в их водах не потонул ни один жилой дом, да и дело обычно ограничивалось парой погребов в низинах.

Весной, когда на холмах подтаивали снега, бодрые горные ручьи устремлялись вниз и скапливались прямо на дорогах в озёра, заключённые в снежные берега обочин. Ледяная вода в них билась в шторме под сильным ветром. Днями и ночами трактарёшки чистили улицы от снежных заторов, чтобы дать талой воде продолжить свой путь вниз по канавам. Весенние ручьи омывали показавшейся на свет божий асфальт, покидали город и терялись где-то в окрестных полях, превращая их к началу лета в заливные луга с цветущими там жарким цветом купальницами.

Иначе дела обстояли в соседних сёлах и деревеньках, стоящих по берегам широкой северной реки, которая брала своё начало на склонах хребта, протекала по горной местности со множеством порогов и перекатов, и лишь в нижнем течении выходила на равнину. Многопиковое половодье, растянутое с апреля по июль, было связано с таяньем снега сначала на равнине, а позднее в горах на разных высотах. Свою лепту вносили и затяжные весенние дожди. К середине мая русло горной реки переполнялось настолько, что в крупном селе Щукино-1 сильный поток цвета рыбьей чешуи размывал дамбу и затапливал близко расположенные дома. Затем вода немного спадала, но через несколько дней начиналась вторая волна паводка.

***

Начальник отряда подполковник Голубочкин с самого утра нервничал. Было пасмурно и зябко. То и дело накрапывал дождичек, а из села Щукино-2, где был расположен водомерный пост, доходили тревожные новости, поэтому Дмитрий Сергеевич бегал из угла в угол и нигде не находил себе места, пока, не получив, наконец, указание свыше, не велел пожарным Волошину и Ильюхину ехать домой и собирать сумки — выдвигались в район паводка через час.

Волошин сложил в старый рюкзак запасные носки, свитер, трико, полотенце и зубную щётку и, чмокнув на прощание Караську, уехал обратно в часть. Там он перегнал «жигули» на задний двор, закрыл дверцы на ключ и подёргал за все ручки для надёжности.

В части командированные загрузили свою амуницию и спальные мешки в красный УАЗ «Симбир», нежно именуемый уродом, и, включив сирены, понеслись по городу. Их было четверо: сам подполковник Голубочкин, Ильюхин, Волошин и личный водитель начальника отряда Бурмистров.

Волошин сидел на заднем сидении, накрепко пристёгнутый ремнём, и с тоской смотрел в окно, понимая, что едут они не на один день. Автомобиль летел по улицам алой вспышкой. Прохожие останавливались и с любопытством провожали их взглядом. «Где горит? Что случилось? Куда это они так торопятся?» — явственно читалось на их удивлённых лицах.

Дорога в село Щукино-1 петляла между зелёными холмами, опоясывая их склоны, перепрыгивала с одной вершины на другую, то ухая в низину, то взбегая на такую высоту, что на десятки километров было видно всё вокруг до самого горизонта. Места были совершенно пустынные, лишь изредка им навстречу попадался какой-нибудь автомобиль. Прошло чуть больше часа прежде, чем они оказались под голубой аркой «Добро пожаловать!». Бурмистров снова включил сирену, и они промчались по прямой, словно взлётная полоса, улице Аэропортной, по левую сторону от которой стояли дома, а по правую расстилалось чистое поле. Через несколько километров показалось здание пожарной части, ныне стоящее посреди небольшого озерца. Во дворе их встретил одетый в резиновый комбинезон начальник пожарной части Мамлыга, старый балабол и враль, который не раз ставил подполковника Голубочкина в неловкое положение перед высшим руководством. Он сразу же принялся гудеть на все лады, показывая свои апартаменты. Ещё недавно он возглавлял маленький отряд, состоящий всего из двух районов, однако отряды укрупнили, с Мамлыги сняли погоны, но он по старой привычке продолжал носить свою подполковничью фуражку и вести себя так, будто ничего не изменилось. Ежедневно он проводил со своим заместителем совещания, и никто точно не знал, о чём там вообще можно было совещаться по полтора часа за утро. На словах Мамлыга был хозяйственным и работящим, но на деле даже в собственной части он не мог навести порядок, и теперь она тоже оказалась в зоне подтопления, хотя дело могло исправить небольшая канавка глубиной в двадцать сантиметров.

Несмотря на то, что на календаре значилось уже двадцать второе мая, на улице было всего градусов восемь, а в каменных стенах чужой пожарной части и того меньше. Волошин с Ильюхиным переоделись в резиновые костюмы Л-1, нахлобучили на головы подкасники вместо шапок и в сопровождении трёх местных пожарных из поддежурки отправились осматривать все злачные места и окрестности, где начался прилив.

Они доехали на «буханке», за рулём которой сидел сам начальник дежурного караула, до домов, возведённых на берегу реки. Уровень воды у их стен уже достигал колена. Жильцы давно были эвакуированы, дома стояли пустыми, но какие-то люди всё равно бродили вокруг.

— Здесь Серёга Косой живёт, — рассказывал по дороге начальник караула. — Зайдём к нему, спросим, как он там. Серёг! Серёга!! — кричал он в закрытые окна и двери. — Похоже, уже нет его. Вон там Машка-алкашка живёт. Маха! Маш! Тоже, наверное, уехала. Пойдём дальше…

В селе царила непривычная суматоха. И хотя на дальних улицах воды было ещё немного, все ждали худшего, все ещё помнили прошлые годы, когда река поднималась настолько высоко, что дома стояли затопленными по самые крыши. Полицейские разъезжали на патрульной машине и ревели в громкоговорители, призывая население делать продовольственные запасы и забираться повыше. Потрёпанные грузовички и машины с прицепами увозили свиней, кур и прочую живность. Бегали брошенные собаки, другие так и сидели на цепи, оставленные своими хозяевами на произвол судьбы.

Село Щукино-1, как объяснил всё тот же начальник караула, делилось на две части: верхнюю нагорную и нижнюю подгорную, которая всегда оказывалась во власти стихии. Тем домам, что были расположены ближе к реке, доставалось больше всех, а в тех, что стояли повыше, обычно бывали затоплены только погреба.

Они вернулись к УАЗику и отправились по заявкам, которые оставляли жители, нуждающиеся в помощи. Эта помощь заключалась по большей части в том, чтобы перетащить мебель и прочие ценные для хозяев вещи на чердаки или поднять их на антресоли.

По просьбе одной старушки, пожарные вытащили стиральную машинку из туалета, который был настолько узким, что они едва не снесли унитаз, когда проносили над ним машинку. В какой-то момент Ильюхин оступился и всей своей плотной массой тела плюхнулся на крышку унитаза.

— Ёпт! — выругался он и замер на мгновение, пытаясь осознать, всё ли осталось в порядке.

— Всё цело, — заверил его Волошин, и, когда Ильюхин снова поднялся, они продолжили свой путь.

Покрякивая, они водрузили бытовую технику на стол, установленный в свою очередь на другой.

— У меня только по окна вода стоит, — смиренно пробормотала старушка…

Они посетили ещё несколько домов, и часам к девяти вечера начальник караула развёз пожарных по последним в списке адресам.

Волошин с Ильюхиным, как и остальные, порядком устали за день и давно ничего не ели. В доме, который был полон людей, их как будто и не ждали. Пара женщин, мальчик и девочка лет двенадцати бестолково суетились во дворе. Они то ныряли в нутро дома, то появлялись снова на улице.

— А, приехали? Ну ладно, что-нибудь придумаем, — пробормотала хозяйка с некоторой долей растерянности.

Их дед в выцветшей гимнастёрке, как оказалось бывший военный комиссар, не упустил случая покомандовать.

— Становись! — вдруг заорал он приезжим, чем слегка их напугал.

— Дед, чего ты там опять? — одёрнула его дочь и попросила пожарных перенести два холодильника в сарай.

Начальник караула остался на улице поболтать с военкомом, а пожарные направились в дом. Они вошли через маленькую прихожую и оказались в длинном тёмном коридоре, в конце которого светилась кухня. По левой стороне были расположены двери, ведущие должно быть, в комнаты, а вдоль правой стены выстроились в ряд холодильники и старая мебель.

— Нужен ещё удлинитель, — сказала хозяйка и указала на ковёр, под которым пролегал шнур.

Волошин посмотрел себе под ноги и заметил, что вышарканный ковёр был намертво прибит к половым доскам. Он воззрился на скопление гвоздей и попросил какой-нибудь инструмент, на что хозяйка ответила:

— Дёргайте так, что ему будет?

Ильюхин отыскал свободный угол и потянул его на себя, после чего в руках у него оказался кусок прогнившей толстой материи.

— Ой-ёй! — запричитала хозяйка. — Не трогайте, мы как-нибудь сами.

Волошин с Ильюхиным прошли вглубь коридора и взялись за один из холодильников. Они попытались было приподнять его, но у них ничего не получилось.

— А чё он такой тяжёлый? — изумился Ильюхин, покрасневший от натуги.

— Ну там же продукты, — с удивлением заметила хозяйка.

— А почему вы их не вытащили?!

— А что, их нужно было вытащить?

Холодильники, битком набитые тушами кур, весили по целому центнеру. Когда женщины опустошили один из них, пожарные подхватили его и потащили на улицу.

— А нести куда?

— В ту стайку, во вторую половину, — ответила хозяйка, шедшая следом, и указала рукой на деревянное строение, одна часть которого была окружена невысоким забором из сетки-рабицы.

Они дотащили хоть и пустой, но увесистый холодильник до указанного сарая. Ильюхин лягнул калитку ногой и вошёл первым на огороженную территорию, когда вдруг из глубин сарая на них с лаем ринулась собака, размером с телёнка. Ильюхин отпрянул в сторону, и холодильник повис на заборчике, придерживаемый только Волошиным. Он крепче ухватился за свой край и попытался угомонить собаку, что-то ей приговаривая, в то время как Ильюхин орал во всю глотку:

— Вы почему про собаку не сказали?!

— Бегу, бегу, мальчики!

Хозяйка увела пса, и они вошли внутрь захламлённого помещения. Сапоги проваливались в грязь, и Ильюхин, который был уже достаточно раздражён всеми обстоятельствами, ехидно поинтересовался:

— Ну и куда ставить?

— Ставь сюда. — Хозяйка показала рукой на сваленные в кучу предметы обихода: тазики, стопку книг, микроволновку и много чего ещё. Холодильник водрузили прямо на это барахло, подпёрли его чем-то, чтобы он не заваливался, а затем пошли за другим.

Когда с холодильниками было покончено, дед поманил ребят в кухню и предложил дерябнуть по рюмашечке. Сославшись на работу, пожарные дружно отказались и вышли.

Напоследок они дали пару советов хозяйке, и пока они стояли во дворе, нечаянно выстроившись в шеренгу, на улицу снова выглянул дед и, махнув рукой, скомандовал:

— Вольно, разойдись!

Почти ночью пожарные вернулись в часть и обнаружили, что по соседству к ним пристроился белый фургончик пункта мобильного управления, в котором прибыли, не считая водителя, майор и лейтенантик. Чтобы запитать фургончик электричеством, они пробросили в пожарную часть сетевой удлинитель, так что теперь от одной розетки работал небольшой холодильник, чайник, обогреватель и несколько ноутбуков.

— Какая-то переноска у них слишком хлипкая, — с сомнением заметил Волошин, когда укладывался спать в свой спальный мешок после того, как дежурный караул части накормил гостей ужином в малюсенькой кухоньке, которая поражала своей неопрятностью. Самым удивительным было то, что в этой убогой части имелась даже сауна, но начальник подразделения берёг все эти блага, так что все пользовались старой эмалированной мойкой и уличным туалетом. Караульное помещение было с дырявым линолеумом, порванным диваном, пожелтевшим потолком и стойким запахом грязных носков. В комнате отдыха стояла пара двухъярусных кроватей и ещё одна шконка — в общей сложности пять спальных мест на восемь человек. Единственное свободное место занял Ильюхин, в то время как Волошин с Бурмистровым устроились на раскладном диване, а подполковника Голубочкина поселили отдельно в кабинете начальника.

Весь вечер Ильюхин предавался ностальгии и вспоминал, как здорово удалось побухать на прошлом выезде в район паводка три года назад. В одну такую пьяную ночь он упал с верхней полки кровати и приземлился аккурат лицом на тумбочку, так что на следующий день его лицо украшал большущий синяк.

В первую ночь Волошину никак не удавалось уснуть. В караульном помещении было прохладно, а спальный мешок согревал плохо. К тому же мешали посторонние запахи и незнакомые шорохи, и, хотя ночь для гостей прошла спокойно, и их никуда не привлекали, Волошин слышал, как кто-то ходил, ездил. Только к утру он забылся дремотой…

***

…они уже во второй раз за эту ночь ехали через знакомую болотистую местность с сочной зеленью и редкими деревцами к горящему серому дому в два этажа. Как и в прошлый раз, Волошин взял рукав и направил ствол в прогары деревянной стены первого этажа, чтобы изнутри потушить бушующий там огонь. На другой пожарной машине подъехали ещё несколько человек, но они не были знакомы Волошину. Один из них сказал:

— Ты что делаешь?! Ты понимаешь, что, поддав давление, наверху произойдёт извержение искр и разгорится ещё больше?

— Не очкуй, — немного дерзко ответил Волошин и продолжил своё занятие.

— Я понимаю, что ты этот пожар уже тушил, но всё же лишняя предосторожность не помешает…

Волошин переключил ствол на распыление и, спустя какое-то время, поднялся на второй этаж, где обнаружил странную комнату. В ней горели свечи, но большая часть пространства тонула во мраке. В полутьме Волошин сумел разглядеть, что комната немного напоминает библиотеку, в которой одновременно находятся камин и отхожее место, возвышающееся на пьедестале, и что всё это строение, по сути, представляет собой деревенский туалет с выгребной ямой на нижнем этаже. Чтобы содержимое не растекалось, оно было заключено в деревянный короб. Волошин попытался разобрать седалище, сбитое из деревяшек, но подковырнуть было нечем. Его помощник, как надоедливая муха, всё время крутился рядом и только и делал, что мешал, бегал взад-вперёд и вносил сумятицу.

— Принеси лом, а я пока здесь подожду, — велел ему Волошин, чтобы хоть ненадолго избавиться от него. Волошин огляделся по сторонам и только теперь заметил, что в комнате находилась сгорбленная старушка. Она тихонько подошла к Волошину и сунула ему в руки тоненькую книжицу.

— Я хочу тебя наградить, — сказала она немного торжественно, и у Волошина по спине пробежали мурашки.

Волошин открыл книжицу и понял, что она собрана из частей других, из обрывков по десять-двадцать страниц. Волошин не смог разобрать ни слова.

— Почитаешь дома. Я туда несколько книжек положила. Проверяй… — и она начала зачитывать названия. Последним в списке был «Гарри Поттер и узник Азкабана». Волошин усмехнулся. Он хотел сказать, что «Гарри Поттер» — толстая книжка, и она бы не уместилась в тоненькой брошюрке, но у бабульки явно было не всё в порядке с головой, и он решил её не расстраивать.

Тут подоспел помощник.

— Ты принёс лом? — спросил Волошин, заметив, что в руках у того ничего нет.

Помощник очень удивился, как будто впервые об этом слышал, и пожал плечами, на что бабулька заявила ему:

— А ты — лентяй! И книжку я тебе не подарю!..

— Подъём! — раздалось над ухом Волошина, и он тотчас проснулся.

Утро подполковник Голубочкин провёл с новоприбывшими. Они несколько часов кряду запускали дрон и снимали с высоты птичьего полёта происходящие в прибрежной полосе изменения.

Тем временем пожарные навестили ещё трёх старушек и помогли им с пожитками. Потом они прохаживались по селу и рассказывали местным жителям об обстановке. Пожарные обнадёживали, что вода скоро пойдёт на спад и беспокоиться не о чем, но эта была ложь. Накрапывал дождь, и уровень воды в реке по-прежнему повышался: всего на пару сантиметров в час, но это не могло не беспокоить.

Когда работа с населением была окончена, от руководства подоспело новое задание — провести мониторинг воды на разных участках реки. Пожарные как раз находились в той части села, где река уходила в разлив. В этом же месте брала своё начало и дамба, которая несмотря на всю неказистость неплохо справлялась со своей задачей и удерживала бурный поток в русле. Впятером они взобрались на высокую насыпь из глины и камней, вдоль хребта которой шла узенькая тропинка. Идти по ней было непросто, ноги то и дело соскальзывали по глине, а тяжёлая боёвка добавляла неповоротливости. На сей раз никто не стал надевать костюмы Л-1. «Мы не будем там, где можно утонуть», — заверили местные пожарные перед выходом, однако теперь у самых ног бесновалась вода. Вскоре у подножия, с левой стороны от яра, зачастил штакетник, показались приусадебные участки и огороды, которые примыкали к домам, отстоящим метрах в шестидесяти от воды. Пожарные прошли около километра, когда впереди замаячили какие-то кусты, постепенно уходящие по склону в воду. Дорожка терялась там же, и дальнейший путь вызывал опасения. Волошин отыскал среди бурелома подходящей длины палку, которой он мог прощупывать скрытый под водой грунт впереди себя.

— Да к чему это? Видно же, что тут люди ходят, — сказал ему кто-то.

Однако Волошин придерживался иного мнения, поэтому, не выпуская из рук посоха, пошёл первым и, словно Моисей, повёл за собой остальных. Они брели по щиколотку в воде некоторое время, пока Ильюхин уверенно не заявил:

— Да что ты всё беспокоишься, здесь же мелко…

Волошин подумал, что, наверное, он прав, и опасаться нечего, но стоило ему не проверить свой следующий шаг, как его нога резко соскользнула в сторону и ушла в яму по самое колено. Ледяная вода мгновенно хлынула в сапог, и резкая боль пронзила стопу. Волошин охнул от неожиданности и начал заваливаться на бок, так что в воде оказалась ещё и рука. Ему удалось сориентироваться и упереться на свой посох, когда его подхватили ребята и помогли выбраться из реки.

Постепенно яр сошёл на нет, но огороды всё не заканчивались, и чтобы вернуться на дорогу им пришлось перелезть через покосившейся забор и выйти на какую-то улочку через калитку возле дома. Сразу за крайним огородом начиналась ещё одна еле заметная тропинка, петляющая между деревьев. За ними виднелся залитый стадион. Пожарные обошли его вокруг, вышли в переулок со странным для здешних мест наименованием «Театральный» и дальше выбрались на одну из центральных улиц, где их уже поджидала местная «буханка» с оранжево-синими полосами на боках. Волошин залез в машину, со вздохом облегчения стянул сапог и вылил, наконец, из него воду, под тяжестью которой он то и дело норовил свалиться с ноги. Волошин отжал носок и снова его надел. Сухих при себе не было. Волошин уже и так промёрз до костей, и это купание в холодной реке не сулило ничего хорошего. Он сидел в машине, сжимал и разжимал пальцы ноги, чтобы хоть немного согреться. Остальные стояли поблизости и вместо обеда лузгали семечки. Все смотрели в сторону дамбы. К ней безостановочно прибывали КАМАЗы, гружённые песком, землёй и валунами. Они заезжали прямо в реку, окунаясь по самый бампер и сбрасывали свой груз, создавая преграду для бурных вод. Местами река уже представляла собой тихую заводь, но там, где вдоль берега росли тополя, вода прыгала по невидимым порогам.

Посмотреть на эти работы пришли многие сельчане. Там же Волошин заметил фуражку Мамлыги и суетящегося подполковника Голубочкина, который бегал вокруг главы сельсовета и ещё каких-то людей.

УАЗик вернулся в пожарную часть часам к шести. Подполковник Голубочкин то появлялся, то снова исчезал. Всем хотелось узнать, когда снимут режим ЧС, но начальник отряда был совершенно неуловим. Его водитель Бурмистров исколесил вместе с ним уже всю прибрежную зону. Примечательно, было и то, что все эти дни подполковник Голубочкин был трезв, как стёклышко. Впрочем, как и остальные, хотя всем очень хотелось выпить.

— Пойдём сходим? — спрашивал один.

— Да надо, надо, вечером, наверное, сходим в магазин, — отвечал другой.

— Ну что, сходим? — напоминал первый, когда наступал вечер.

— Да что-то обстановка какая-то непонятная. То ли вызовут нас ночью, то ли нет.

— Согласен, непонятная. Давай не будем.

— Давай не будем.

— Может быть, завтра. Прямо в обед дерябнем по рюмашке.

Но в обед история повторялась.

— Что-то обстановка неясная, вода поднимается. Давай, наверное, не будем.

— Не, не будем.

Вечером второго дня гостей накормили и напоили всё в той же кухоньке. В их отсутствие пресловутый удлинитель всё-таки задымился, едва не устроив пожар в комнате отдыха. Так что теперь ко всем неприятным ароматам примешивался ещё и запах горелого пластика с примесью острой нотки карбида, который, впрочем, был не так уж заметен привычным ко всему людям. В пожарной части почти всё и всегда попахивает дымком. Электрический удлинитель заменили на другой, с более толстым кабелем, отчего рама окна плотно не закрывалась и через щель постоянно дуло.

Волошин переоделся в трико, и оставил сушить сапоги и носки. За ночь боёвка и зелёные форменные брюки, развешенные по комнате, худо-бедно просохли, а вот носки нет.

На третий день стали поступать хорошие новости. Из Щукино-2, которое находилось выше по течению, сообщали, что уровень воды опустился ниже критической отметки, так что и в селе Щукино-1 ждали скорейшего падения воды. К десяти утра Волошин с Ильюхиным засобирались домой, но эти сборы затянулись и продолжались целый день: они снова мотались по деревне, где навестили старушку, у которой взгромождали бытовую технику на столы, и вернули всё на прежние места. Волошин от усталости просто скрёб тяжёлыми пожарными сапогами по асфальту. Он осип от перманентного холода и шмыгал носом. Пожарные в очередной раз прогулялись по дамбе. Теперь было хорошо заметно, что вода отступает. И было совершенно очевидно, что за следующую ночь река окончательно вернётся в своё русло.

Подполковник Голубочкин всё это время сидел на селекторах и докладывал, докладывал и докладывал. Бурмистров слонялся без дела, и только к позднему вечеру двадцать четвёртого мая красный УАЗ «Симбир» с двумя белыми полосами на капоте наконец-то взял курс на город.

5—8

…сумрак вторгся в уютную комнату с диваном, креслом и каким-то высоким растением, похожим на фикус, в большом цветочном горшке на полу, но свет в помещениях ещё не зажигали. Караул готовился ко сну. Волошин тоже уже было собрался лечь, как вдруг его внимание привлекло какое-то сияние за окном. Он подошёл поближе и сначала увидел только своё отражение в тёмном стекле. Затем перевёл взгляд вдаль и только тогда заметил над домом в три этажа, что стоял у самой дороги, яркое зарево. Горел верхний этаж.

— Собираемся, пожар, — буднично сказал Волошин, обращаясь к другому пожарному.

— Где? — спросил тот и тоже подошёл к окну. Потом он крикнул остальным: — Одеваемся! — И они все вместе выскочили в гараж. В этот момент Волошин подумал о том, что ехать на вызов с полным мочевым пузырём плохая идея, и решил заглянуть в туалет, пока остальные готовятся к выезду…


На этом сон Волошина прервался. Отопительный сезон давно закончился, и как бы он не прижимался к худосочному тельцу Караськи, закутанному в пижаму, всё равно мёрз. Было ещё очень рано. Холодный серый свет едва просачивался сквозь льняные шторы с синим цветочным орнаментом. Волошин выпростал руку из-под одеяла в зябкий полумрак и включил электрический обогреватель, предусмотрительно пододвинутый поближе к кровати. Маленькая спальня быстро наполнялась теплом. Волошин полежал так ещё немного, превозмогая боль внизу живота и стараясь заснуть, но затем всё-таки решил встать. Он опустил босые ноги на прохладный пол, обул тапочки и побрёл в ванную комнату. Опорожнив мочевой пузырь, Волошин вернулся в постель и задремал до того момента, пока не прозвонил будильник. Тогда он стянул со стула трико и футболку, оделся под одеялом, как делал это в детстве, натянул носки и только после этого начал вяло собираться на работу. Сказывалась усталость предыдущих дней. Через полчаса он вернулся в комнату и, по-прежнему не зажигая света и стараясь не тревожить Караську, достал из платяного шкафа «зелёнку» — рабочую форму.

Рассвет не торопился. Всё небо от края до края снова было затянуто плотными облаками, похожими на грязную свалявшуюся вату из коробки с ёлочными игрушками. Сквозь эту плотную субстанцию никак не могло пробиться солнце. Не было даже надежды на его появление.

Волошин подъехал к пожарному депо и как обычно припарковался на противоположной стороне улицы, чтобы не загораживать проезд автоцистернам. Сегодня он был ответственным по территории — «пять-восемь». Такое странное наименование служебных обязанностей закрепилось с тех пор, как дневальные сменялись каждые три часа, и последний в это череде, дежурство которого приходилось с пяти до восьми часов следующего утра, должен был навести порядок, встретить по стойке смирно начальника отряда и доложить ему обо всех происшествиях за сутки ещё до начала развода. Потом всё как-то смазалось, номинальный дневальный остался только один, он же присматривал за чистотой на протяжении всего времени, прибирал за другими, чистил снег и топил печь в холодное время года. Командировка в район паводка посреди недели внесла некоторую сумятицу в очерёдность дежурств, так как «пять-восемь» всегда следовало за «кухней», и едва Волошин вместе с товарищами вернулся, как его назначили ответственным по территории.

Пока Волошин брёл к воротам, раскрашенным в триколор, то успел осмотреть плац в поисках окурков и даже заглянул в ливневую канализацию. Он нажал на звонок, и неприметная маленькая дверка в гаражных воротах распахнулась. Волошин поздоровался с водителем третьего караула Габелидзе и цепким глазом некурящего человека оглядел пол пожарного бокса. Пепла нигде не было. Должно быть, его предусмотрительно размели по углам. Затем Волошин пошарил рукой за батареей, где, как он знал, прятали пустую пачку, которую обычно использовали вместо пепельницы — её тоже успели убрать. После этого он завернул в караульное помещение, прошёл в бокс для легковых автомобилей и оттуда — в кочегарку. Там тоже любили курить, удобно расположившись на стареньком диванчике возле тёплой печки. Не обнаружив на вверенной ему территории даже обёртки от конфеты, Волошин завершил осмотр и присоединился к товарищам, которые торопливо натягивали на себя боевую одежду, застёгивали тяжёлые ремни и проверяли баллоны с кислородом.

Воскресенье выдалось скучным и холодным, с низким небом и ощущением близкого дождя. У Волошина с самого утра болела голова и крутило живот, должно быть, от той непривычной еды, которой приходилось питаться в течение нескольких командировочных дней. Тянуло в сон. Немного саднило горло. Разговаривать не хотелось, и обычно словоохотливый Волошин ограничивался скупыми ответами. Превозмогая слабость, он периодически выходил на плац проверить, не набросал ли кто окурков в запретной зоне — курить «на фасаде» было строго запрещено подполковником Голубочкиным. Обычно, в хорошую погоду, когда заняться было нечем, все околачивались там или сидели поодаль, под молодыми кленовыми деревьями, где стоял небольшой столик с лавочками и можно было сыграть в покер. Ещё в первые дни новичка поставили перед выбором: либо он учится играть в азартные игры, либо бегает вокруг пожарной части. Волошин, не будь дураком, выбрал первое, и всегда был готов составить компанию, если для игры не хватало человека. Однако четвёртый караул не забывал и про занятия физкультурой, переняв у первого караула привычку играть в лесенку на турнике. Скинут, бывало, кители и давай хохотать. В первый подход требовалось подтянуться всего один раз, в следующий круг — два и так до пяти раз, затем в обратном порядке и напоследок столько, сколько позволяли силы. От потных рук перекладина становилась скользкой, и чтобы руки не соскальзывали, их тёрли об беленную известью стену гаража, так что в этом месте она давно утратила свою первоначальную чистоту и белизну. Ходила легенда, что Державцев мог подтянуться бесконечное количество раз, но Волошин этого ни разу не видел — они были в разных караулах. Но сегодня никого не тянуло на улицу, и все толпились в помещениях: играли в кости на кухне или смотрели телевизор. Одним словом, бездельничали.

После полудня из Главного управления поступило задание провести рейды на водных объектах. Город мог похвастаться лишь парой искусственных прудов, созданных ещё две сотни лет назад.

— Они что там, прогноз погоды не смотрят? — недовольно пробурчал Волошин, выпрыгивая из машины в полной экипировке. — Кто в такой дубак купаться будет?

На Верхнем пруду как обычно было ветрено, низкие тучи нависали над неспокойной водной гладью, и находиться там было премерзко. Холодный ветер раздражал и без того воспалённую носоглотку Волошина. Вместе с командиром отделения второго хода Козловым они прошлись по пустынному берегу и всё-таки заметили нескольких рыбаков в кустах, при ближайшем рассмотрении двое из которых оказались подростками, а третий — стариком. Они выжидательно воззрились на людей в грязно-жёлтых боёвках.

— Здарова! И не холодно вам здесь? — бойко поинтересовался Козлов.

— Исключительно, восклицательно! — хрипло ответил старик и показал большой заскорузлый палец с длинным ногтем.

— А рыба-то клюёт? — просипел Волошин, искоса поглядывая на пустые ведёрки.

— Да бывает маленько… — уклончиво ответил старик. Мальчишки захихикали.

— Ну, мы эта, хотели разъяснить… — начал было командир второго хода, но Волошин поморщился, услышав его косноязычие, и продолжил сам.

Рыбаки внимательно выслушали рекомендации, которые грамотно излагал им Волошин, подглядывая одним глазком в листовку, покивали головами и продолжили медитативно вглядываться в водную рябь. Пожарные еще немного побродили по заросшему ивняком берегу, сделали несколько фотоснимков для отчёта о проделанной работе и вернулись в часть.

Во второй половине дня у Волошина поднялась температура. Его морозило, и всё время казалось, что в помещениях слишком холодно. Он подтопил печь и вернулся в комнату отдыха, где, завернувшись в одеяло, улёгся на кровать, хотя не было ещё и пяти часов. Было воскресенье, и никого из начальства не ожидалось. Не успел Волошин согреться и задремать, как вздрогнул от неожиданного окрика:

— А ты что, устал что ли?!

На пороге стоял, явившейся как чёрт из табакерки, подполковник Голубочкин.

— Да я, Дмитрий Сергеич, болею, — испуганно пробормотал Волошин, приподнимаясь на кровати. — Температура…

— Ну ты тогда лежи, лежи… — подполковник Голубочкин мигом смягчился и вышел.

Волошин ещё некоторое время слышал, как тот разгуливает по части и разговаривает с бойцами. Через несколько минут Дмитрий Сергеевич уехал, и в пожарной части снова воцарилось спокойствие.

После ужина Волошину стало совсем худо. Резко накатила усталость, а где-то в районе желудка угнездился тяжёлый ком. Волошин решил выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Из тёмных зарослей, что окружали территорию, доносилось пение соловьёв. Ком поднимался всё выше. «Если меня сейчас стошнит, — подумал Волошин, — то делать это надо не на фасаде». Он поспешил на задний двор и едва успел зайти за деревянный туалет, как его вывернуло. Яичница, обильно сдобренная невкусным деревенским салом, вылилась из него на землю желтоватой жижей с белыми лохмотьями. Хорошенько отплевавшись, Волошин вернулся в часть и выпил воды. Он подежурил в котельной до полуночи, разворошил угли, чтобы они быстрее прогорели и лёг спать прямо в кителе, сняв только берцы.

Ему всё ещё было нехорошо, когда в два часа ночи его подняли на пожар. Однако тревожный звонок его немного взбодрил.

— Позвонил человек, сказал, что видит в окне дома огонь, — сообщил предварительную и довольно расплывчатую информацию заспанный Каплан.

Аноним больше ничего не сказал и бросил трубку.

Волошин даже не понял, как они попали на тёмную улочку, название которой он до сего дня никогда не слышал, но опытный водитель Рябоконь знал все закоулки и злачные места этого города и без труда нашёл нужный адрес.

— Что-то я никакого пожара не наблюдаю, — недовольно буркнул Ильюхин, стоя на подножке.

— Ну идите провентилируйте, что там да как, — крикнул вдогонку водитель.

— Какой там адрес был? — спросил Волошин, тоже выбираясь из машины. Ему по-прежнему было не по себе, но он бодрился и старался не подавать виду.

— Один «А», — ответил Ильюхин и шагнул в вязкую темноту. За ним последовал Волошин, освещая путь большим фонарём.

Они прошлись по коротенькой улочке туда и обратно несколько раз и обнаружили на нечётной стороне всего три дома, на которых значились номера «1» и «3», а также новёхонький домик, ещё не получивший никакого обозначения. Дальше рос бурьян, и в свете фар пожарного автомобиля можно было разглядеть фундаменты ещё не построенных жилищ, и кроме этого, ничего. На другой стороне улицы усадьбы выглядели обжитыми, потрёпанными временем, с большими тополями в захламлённых дворах. В этот поздний час ни в одной из них не горел свет.

— Ну и где эта хата вообще? — бормотал Ильюхин, в недоумении озираясь вокруг.

— Вот номер один есть. А это что за здание? — задал самому себе вопрос Волошин, направляясь к новострою без номера, который со стороны выглядел совершенно необитаемым: приусадебный участок не был огорожен забором, а у крыльца не сидела на цепи собака. Волошин беспрепятственно подошёл к дому и постучал в дверь. На его настойчивый стук никто не отозвался. Тогда он заглянул в окно, но ничего не увидел. Внутри, как ему показалось абсолютно пустого помещения, было так же темно, как и снаружи, и только в отражениях пожарная машина разбрызгивала вокруг себя синий свет. Ильюхин тем временем нашёл электрический счётчик на столбе и сообщил, что автомат выключен, и дом, стало быть, обесточен. Они вернулись к дому №1 и постучали. Испуганная женщина, взлохмаченная и в ночной сорочке, приоткрыла окно и сощурилась от проблесков синей люстры. Где находится дом с литерой «А», она тоже не знала.

Пока Волошин топтался возле машины и вертел головой во все стороны в надежде разглядеть в потёмках ещё какие-нибудь призрачные строения, Ильюхин связался с диспетчером по рации:

— Нету пожара! Ничего мы не нашли.

— У меня тоже никакой информации, — ответил Каплан.

Он несколько раз пытался связаться с анонимом, но тот, раз позабавившись, предусмотрительно отключил телефон. Делать было нечего, и пожарный автомобиль вернулся в депо. По прибытию в часть Волошин почувствовал, что после ночной прогулки на свежем воздухе ему стало немного легче и он даже проголодался. Втроём они пробрались на кухню, согрели чайник, и, стараясь не слишком шуметь, немного перекусили. Волошин с аппетитом слопал большой кусок колбасы с хлебом. Потом он лёг спать, не забыв перед этим подкинуть угля в печку, и быстро заснул, не испытывая никакого дискомфорта от ночного чаепития.

На следующий день Волошин встал раньше всех. Его, как обычно, донимал чужой храп и духота, а по сему он всегда был лёгок на подъём. Он был бодр и соскочил сразу, как прозвенел будильник, нащупал в темноте тапочки, заправил постель и пошёл умываться. По дороге в туалетную комнату Волошин заглянул на кухню и спугнул мышь, которая безуспешно пыталась протащить в узкую щель за плинтусом большую печенюху.

— Ты чайник поставил? — спросил хриплым шёпотом Матвеев, когда Волошин вернулся в комнату, чтобы переобуться.

— Поставил.

— Спасибо, — ответил дежурный по кухне. — Ты настоящий друг.

Пока остальные только просыпались и фыркали возле умывальников, Волошин обошёл все помещения, собрал в полиэтиленовый мешок забытый то там, то сям мелкий мусор, протёр кое-где пыль, смёл сигаретный пепел. Мытьё полов было уже не заботой дежурного караула. После пяти часов вечера в часть приходила специально нанятая для этого женщина средних лет. Порою она пропадала на несколько дней, а когда появлялась вновь, была не слишком усердна и тратила на свою работу не более часа, зато оставляла после себя грязные разводы на всех поверхностях и просительные записки, адресованные начальнику части Бубнову.

Андрей Вас-ч!

Срочно очень

нужны

перчатки

синие

большой

размер.

Уборщица, 

громко и с выражением зачитывал Андрей Васильевич её очередное послание, написанное крупными буквами на чистом листе писчей бумаги и лежащее на небрежно протёртом столе.

— А когда уборщица уберёт эту муху? — спрашивал Погорельцев, поигрывая с засохшим трупиком насекомого на подоконнике.

— Она сорок дней ждёт, — бурчал в ответ Бубнов.

Они уже давно заметили, что нанятая ими женщина, на зарплату которой скидывались всей частью, не отрабатывает свои деньги.

Затем Волошин освежил дальник с помощью воды из лейки, смыв таким образом оставленные неаккуратные подтёки с деревянного пола и стен. Ему вспомнилось, как однажды утром на пересменке из уличного туалета вернулся Ильюхин с ошарашенным выражением лица, и тоном не предвещавшем ничего хорошего, спросил ответственного за территорию водителя из третьего караула:

— Вова, ты в дальник заглядывал? Проверял его?

— Нет, а чё?

— Я у тебя его не принимаю. Он грязный. Тебя подставили.

Безапелляционно заявив это, Ильюхин удалился, а водитель побежал в уличный туалет. Через минуту он ворвался в караульное помещение с выпученными глазами и заорал:

— Подставили?! Подставили?!! Да это целая диверсия!!!

Пребывающие поначалу в недоумении бойцы, сразу смекнули в чём дело и загоготали, и Волошин, вспомнив об этом, тоже тихонько рассмеялся и смахнул слезу. Затем он пересёк задний двор, обогнул садик у крыльца конторы и вышел на плац. На рассвете прошёл небольшой дождик, и теперь асфальт тоже сиял свежестью. Небо совершенно расчистилось. Это весна убрала всё ненужное и отмыла опаловое зеркало. Было прохладно, влажно, душисто…

Свалка

С самого утра над северным околотком города тревожно заклубилось облако густого чёрного дыма. Оно хорошо просматривалось с холма, где располагалось пожарное депо, и Волошин весь день был как на иголках.

— Ну что, съездим? Съездим? — нетерпеливо спрашивал он у начальника четвёртого караула Касатова, пока тот курил на улице. Было уже по-летнему тепло, и они, несмотря на сквознячок, стояли в одних синих футболках с поблёкшими надписями на спинах.

— Волошин, оно тебе надо? Будет звонок — поедем, не будет — не поедем, — спокойно и рассудительно отвечал ему Касатов, выпуская дымок через нос и рот, будто он сам был огнедышащим зверем.

— Как думаешь, что это горит? — не унимался Волошин, пристально, до рези в глазах, вглядываясь в горизонт.

— Скорее всего, свалка…

Четверг набирал обороты, и с каждым часом становилось всё жарче, так что к обеду температура воздуха перевалила за тридцать градусов. Летнее небо василькового оттенка широко раскинулось над городом, напоминающим своими очертаниями бабочку с голубыми пятнами прудов и зеленоватыми прожилками небольших речушек. Его самая узкая часть приходилась на небольшую торговую площадь с аптеками и купеческими лавками девятнадцатого века постройки, в которых и поныне размещались немногочисленные магазинчики. От исторического центра во все стороны разбегался перепутанный клубок улиц и безымянных переулочков. Это была верхняя часть города, которая в свою очередь располагалась у подножия другой холмистой гряды с редко разбросанными по склонам домиками с приусадебными участками. Нижняя же часть города могла похвастаться лишь старинным, но заброшенным винокуренным заводом со складами и неказистыми многоквартирными домами, на жильцов которых теперь приходилось несколько пивнушек и всего один продуктовый магазин.

Неотъемлемой частью жизни этого маленького городка всегда являлись огороды. Они гнездились на каждом свободном клочке земли, опоясанные высокими заборами от злоумышленников и бродячих коров. Вперемешку с цветами на клумбах у подъездов хрущёвок росли томаты, а где-нибудь в зарослях у реки можно было обнаружить капустники или делянки с картохой. С наступлением условной весны, когда непрочный снег мало-помалу сходил и обнажал чёрную землю, на огородиках начиналось всеобщее копошение: женщины всех возрастов, повинуясь своим крестьянским инстинктам, надев резиновые сапоги и повязав на головы платки, принимались за уборку, невзирая на сыплющий апрельский призрачный снег. Они нетерпеливо разбивали лопатами припозднившиеся сугробы; с остервенением рыли стылую землю и собирали в большие кучи непросохшую ещё прошлогоднюю листву, веточки, ботву и прочее, что не успело сгнить за долгую зиму, и, как только погода устанавливалась сухая и тёплая, повсеместно приступали к сожжению мусора, как будто это был древний ритуал, лишь неукоснительное следование которому могло гарантировать хороший урожай на тощей городской земле. То тут, то там курились брошенные без присмотра большие и маленькие ворохи растительного мусора, которые долго-долго тлели — совсем как языческие алтари на пире плодородья, — и подхваченные, наконец, ветром расползались огненными змиями по округе, уничтожая всё на своём пути. Большие красные машины без устали сновали туда-сюда, а сменённые рукава не успевали просыхать. То и дело горели многочисленные свалки, раскиданные по укромным местам среди кустов. Струйки от костров сливались воедино и вились над рекой между деревьями, а потом и вовсе всё вокруг заволакивало удушливым дымом, и воздух надолго становился прогорклым. В этом чаду, что стоял чёрным туманом над городом, и проходил остаток мая.

С наступлением погожих дней, когда на грядках дружно появилась первая зелень и редиска, меню всех караулов пополнилось окрошкой, что официально возвещало о наступлении лета. Четвёртый караул не стал исключением, и в последний майский день на их столе тоже красовался этот специфический холодный суп с кислинкой и лёгким ароматом тепличного огурца. Едва они успели отобедать, как диспетчер нажал на тревожный звонок, и экипаж первого хода в составе начальника караула Касатова, пожарных Волошина, Ильюхина и водителя Матвеева с шумом и гамом помчался в сторону городской свалки. На окраине города улица Чернышевского резко обрывалась и начиналась грунтовка, которая ещё не успела хорошенько просохнуть после весенней распутицы, и была вся иссечена глубокими рытвинами. Поправляя на себе обмундирование, Волошин не слишком внимательно следил за дорогой, проложенной между лысых холмов. Когда после развилки пожарный ЗИЛ-130 натужно поднялся на очередную макушку, Волошин уже был готов увидеть фронт работ, но ничего подобного не произошло. Источник чёрного дыма по-прежнему был скрыт где-то за извилистой грядой. Они осилили следующую высоту, проехали ещё немного и оказались в распадке перед грязевым болотцем достаточно большим, чтобы увязнуть в нём надолго. Справа у подножия склона под углом градусов в сорок пять уже была накатана дорога в объезд. Впрочем, водитель Матвеев пользоваться ею не стал, и не успели пассажиры ужаснуться, как ЗИЛ-130 спокойно преодолел лужу, погрузившись в воду на добрых полметра, и продолжил путь. Ещё через сотню метров, всё ещё не добравшись до свалки, они наконец заметили в низине дымящиеся кусты по правую руку от себя. Однако съезд с дороги в этом месте показался Матвееву слишком крутым, и Ильюхин предложил проехать ещё дальше, где, возможно, существовал какой-нибудь спуск попроще. Они припустили к свалке, и хруст стеклянных бутылок под колесами возвестил о её приближении.

— Мы здесь в детстве любили шариться, и однажды в овраге целую лошадь нашли. Мёртвую, — поведал Ильюхин, задумчиво глядя в окно.

— А ничего, что мы по бутылкам едем? — встрепенулся Волошин.

— Мы же на ЗИЛý! — весело ответил ему Матвеев и улыбнулся до самых ушей.

Наконец они добрались до небольшой ровной площадки, посреди которой как ни в чём не бывало стоял изодранный диван. Никакой дороги дальше не было, только обрыв, по склону которого стекала разноцветная река мусора. Неподалёку начальник четвёртого караула Касатов заметил пару бомжей. Те разом обратили свои тёмные лица к пожарному автомобилю и выжидательно уставились на людей в большой красной машине.

— Ублюдки! — выругался Касатов — Жгут, чтобы металл затем собрать. Наверняка всё из-за них…

Ветер как раз дул со стороны свалки, и травяной пал, подхваченный им, ушёл далеко за пределы небольшого полигона для твёрдых бытовых отходов. Матвеев аккуратно объехал диван и снова вырулил на прежнюю дорогу.

— Ну что делать? Будем нырять! — сказал со вздохом водитель, и большая автоцистерна ухнула вниз по склону. Желудок Волошина мигом подпрыгнул и, как показалось, на несколько секунд прилип к гортани.

Низина поросла по кромке высоким бурьяном и кустарником. Огонь уже выжег почти всю траву, и теперь рдели широко разросшиеся кусты. Волошин взял себе хлопушку, а Ильюхин — ранцевый огнетушитель, напоминающий своим видом школьный портфель, но из прорезиненной материи оранжевого цвета с гибким шлангом и насадкой для разбрызгивания воды.

Ветер был достаточно силён, он подгонял огонь так быстро, что пожарные не поспевали за ним. Волошин усердно хлопал по тлеющей траве своим несуразным инструментом, похожим на веер, и при каждом взмахе искры рассыпались фейерверком. Нужно было стукнуть хлопушкой с такой силой и виртуозностью, чтобы разом прибить пламя к земле, словно надоедливую муху, и не дать ему разлетаться во все стороны. «Вот дерьмо собачье!» — со злостью думал Волошин, молотя по земле и потея от усердия бок о бок с начальником караула, у которого тоже не слишком хорошо получалось управляться с хлопушкой. Их бесполезные мучения наконец закончились, когда Касатов велел Волошину взять другой ранец.

— Сам справлюсь, — заявил он и достал из отсека рукав.

Волошин заполнил водой ранец, закрутил крышечку и побежал вместе с Ильюхиным вдогонку за огнём, который уходил всё дальше по косогору. Почти сразу же у Ильюхина сломался разбрызгиватель, и ему пришлось выливать воду из ранца через тоненький шланг и притаптывать ногами дымящуюся траву.

Тем временем, Волошин сражался с огромным кленовым кустом, разросшимся дружной гурьбой веток. Его нижняя часть уже настолько перекалилась горящей под ним травой, что ветви были красны от жара и как будто состояли из раскалённой магмы. Сверху ещё сохранялась нежная майская листва, но внизу куст нещадно горел: красные и жёлтые языки пламени плясали, переливались и переплетались в завораживающие узоры.

— Туши его до конца! — крикнул ему Ильюхин, продолжая приплясывать по склону.

Ранец разбрызгивал широко, и чтобы точно попадать на тонкие веточки, приходилось подходить настолько близко, что купина обдавала горячим дыханием, и Волошину становилось нестерпимо жарко во всей своей многослойной одежде. Он лил воду на куст, и капли её мгновенно закипали и испарялись, и все усилия казались тщетными, и если прогоревшая трава остывала быстро, то кусты ещё долго дышали жаром, и их пыла было достаточно, чтобы по соседству разгорелось вновь. Однако автоцистерна не могла подняться на этот косогор, чтобы пролить всё хорошенько, и Волошин добросовестно продолжал свой труд, пока вода в обоих ранцах не закончилась. Тогда Волошин вместе с Ильюхиным оставили густую тлеющую растительность и прошли ложбиной между двух холмов, по другую сторону от которых обнаружили, что пожарная машина, следовавшая за огнём по низу, уже поджидает их там.

— Вы всё? — спросил Касатов, который в одиночку справлялся с увесистым рукавом и ловко сбивал огонь водомётом на обширных очагах, направляя сильную струю вглубь зарослей, пока водитель Матвеев подбоченившись стоял рядом.

— Ещё нет. Воды надо набрать.

— Заканчивайте там, — велел им Касатов.

Ильюхин забрал ранец у Волошина и со словами «а ты бери ведро» протопал обратно к кустарнику и продолжил работу. Волошин набрал воды и с тяжёлым ведром на перевес поспешил к деревьям с дымящимися комлями. Он выплеснул воду, и пламя недовольно зашипело и обдало обжигающим паром. Волошин вернулся к машине, снова набрал воды и бегал так до тех пор, пока всё не угасло.

Когда с возгоранием на большей части территории было покончено, а вода закончилась, решили закругляться. В тот момент, когда Касатов начал сматывать рукав, Волошину пришла в голову мысль, что начальнику караула будет значительно удобнее, если отсоединить ствол, который добавлял пару лишних килограммов длинной влажной кишке. Он так и сделал, пока Касатов находился на другом конце двадцатиметрового рукава. Волошин положил ствол на подножку машины и пошёл собирать ранцы. При этом его не отпускало сомнение. «Но ведь Серёга подойдёт к ЗИЛý и наверняка заметит», — успокоил он себя и забыл об этом. Затем они обмыли боёвки от гари и умылись сами, запрыгнули в автомобиль и поехали обратно в часть. «А забрал ли кто ствол?» — мимоходом подумал Волошин, устало отогнал от себя эту назойливую мысль и ничего ни у кого не спросил. После пожара в горле першило, и все в машине то и дело откашливались.

На обратной дороге ЗИЛ-130 завернул к единственной рабочей колонке на проспекте Ленина и наполнил бочку водой. Спустя четверть часа они уже прибыли в депо. У экипажа было ещё около сорока минут, чтобы привести и себя, и пожарный автомобиль в боевую готовность к следующему вызову. Когда начальник караула Касатов принялся менять промокший рукав на сухой, он должен был подцепить к новому рукаву ствол, однако того в отсеке не оказалось.

— А где ствол? — озадаченно спросил он.

— Да я его на подножке оставил, — ответил Волошин, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. Он часто заморгал, а правая щека запульсировала в такт ресницам.

— Я его не видел, — сухо ответил Касатов — Ну что, Волошин, вперёд и с песней. Про*бал ствол — иди, ищи.

Рабочий день приближался к трём часам пополудни, и покидать часть, будучи на дежурстве, было бы нарушением, к тому же начальник отряда подполковник Голубочкин был на месте и шнырял туда-сюда по части. Тем не менее, Волошин сел за руль своих раскалившихся на солнцепёке «жигулей» и помчался туда, откуда прибыл совсем недавно. Волошину было нестерпимо жарко. Он чувствовал, как футболка под кителем липнет к мокрой спине, но не мог ничего поделать ни с этим, ни с тем, что мотор закипал от усердия, хотя окна в машине были настежь открыты. Волошин спешил. Его подгоняло беспокойство и нетерпение. Ему хотелось побыстрее выпутаться из этой нелепой ситуации, в которой он оказался по собственной невнимательности.

Вскоре Волошин покинул город и выбрался на грунтовую дорогу, на которой легковой автомобиль бросало из стороны в сторону из-за грязи. На перекрёстке Волошину показалось, что в прошлый раз они ехали значительно дольше по бездорожью прежде, чем свернули вправо. Поэтому он продолжил путь по прямой, тем более дорога со временем стала плавно уходить в нужную сторону, что вполне согласовывалось с его недавними впечатлениями. Однако чуть далее перед ним раскинулась удивительно зелёная, но топкая лужайка, которую он определённо раньше не видел. Волошин остановился и, побоявшись лезть в брод, за которым дорога терялась в непроходимых зарослях, вышел осмотреться. Земля здесь представляла собой вязкое месиво, и при каждом шаге хлюпала и чавкала Волошин походил вокруг недолго и, окончательно убедившись в том, что эти окрестности ему не знакомы, поспешил назад к автомобилю. Но тут вдруг обнаружилось, что всего за несколько минут колёса успели значительно увязнуть в грязи, и когда он нажал на газ они вхолостую прокрутились и не сдвинулись с места ни на йоту. «Вот бл*ть! Этого ещё не хватало!» — выругался Волошин и принялся осторожно раскачивать «жигули» взад и вперёд. В салоне появился запах жжёной резины — горело сцепление. Волошин не сдавался, и так потихоньку ему удалось вытолкать автомобиль из трясины и проехать немного по зеленцовой полянке, рискуя при этом утонуть там совсем. Затем он поддал газу и с разгона выскочил из болота на задней передаче. Ещё метров сто он выбирался задом наперёд, пока наконец не почувствовал под колёсами более-менее твёрдую почву, неуклюже развернулся в несколько приёмов и возвратился к тому перекрёстку, который так опрометчиво упустил ранее. Когда Волошин достиг знакомой большой лужи посреди дороги, то стало очевидно, что теперь-то он на верном пути. Однако было ясно ещё и то, что преодолеть эту грязевое озерцо на «жигулях» седьмой модели просто невозможно. Оставалось рискнуть и воспользоваться накатанной под углом колеёй. Волошин отъехал назад, рассчитал примерно, какая ему потребуется скорость, чтобы не скатиться по склону холма в воду, и помчался вперёд, словно каскадёр на автотреке. Он пролетел на паре левых колёс, едва соприкасаясь правыми с усеянной мелкими камешками поверхностью, и спустя мгновение уже ехал дальше по дороге. Остановился Волошин только тогда, когда услышал хруст стекла, и понял, что проехал то место, где пожарный автомобиль спускался вниз. Он начал потихоньку сдавать назад, пока не заметил широкие следы ЗИЛа-130 и остановился. Волошин выбрался из машины и спустился по этим следам в чернеющую низину. Довольно скоро посреди выжженной травы он нашёл ствол, который успел проехать на подножке добрых пятьдесят метров, прежде чем свалился с неё. Пока Волошин бродил по этой горелой поляне, измарал сажей свои форменные брюки до самых колен. Хрупкие чёрные травинки и стебельки легко ломались от малейшего прикосновения, мелкая пыль поднималась лёгким облачком и оставляла следы на одежде.

18+

Книга предназначена
для читателей старше 18 лет

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.