Бесплатный фрагмент - 30 лет цинизма

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ПАВЕЛ КАРАЧИН, ПОЭТ

В самом начале, наверное, нужно сказать, что Павла Карачина я знаю лично. И совсем недавно он подарил мне полную антологию своих произведений. Настоящих бумажных книг, что для меня очень важно! Ибо поэзия — штука совсем тонкая и погружения требует полного. И аналоговые издания дают такую возможность в полной мере.

Эти три книги включают в себя стихотворения, написанные Карачиным за весь период его творческого пути; начиная с 90-го года до наших нынешних дней. В особенности я бы хотел поговорить о сборнике «НЕ СМЕШНО», о самом большом и самом исторически объемном томе, включающим в себя стихи с 90-го по 2015 год.

Зачем я упомянул о личном знакомстве с Павлом в первом же предложении? Дело в том, что есть два взгляда на художника и его работы. Первый гласит: Картины — ничто! Важна личность художника! Этот подход исповедовал Сальвадор Дали. Второй (на моей памяти, он впервые был озвучен художником Михеем Носороговым): Художник не должен выглядеть ярче своих картин. Так вот, Павел, как мне кажется, находится где — то посередине. Объясню, что я имею в виду.

Я видел видеозаписи его живых выступлений, где он читает свои стихи. Он очень экспрессивен, бескомпромиссен и громок! Даже на чтениях альтернативных поэтов (как говорит пресса) ему часто не давали выступить до конца из — за его ненормативности и агрессии.

В жизни это очень тихий и скромный человек, с негромким голосом и приятной улыбкой. Какой же он настоящий, спросите вы? Наверное, как я уже и сказал, истина где — то в центре.

Многие «типа лирики» на поэтических чтениях смотрят на Карачина свысока, мол «мат — перемат», «быдлятина» и «неискусство». Но сами эти «певцы тонких душевных переживаний» давно ли смотрели на себя в зеркало? Ведь они говорят о своём коллеге! Где же их любовь и уважение к ближнему? А вот у Карачина она, любовь эта самая, как раз есть, и есть давно. Достаточно прочитать его стихотворение «Человечек» (96г.) Ему — то как раз человечка жалко, ближнего жалко.

Да, Павел не размазывает сопли по розовому столу! Потому что, блядь, надоело! Потому что любой сайт со стихами изобилует тупыми пёздами с «богатым внутренним миром» у которых «ахи — вздохи», «луна — полна» и прочая беспредметная и псевдо — романтическая вода.

Да, стихи суровые! Но Карачин не очередной «около — суицидальный» поэт, он как раз «про жизнь»! И с юмором у него всё в порядке. Мне, например, очень понравилось стихотворение «Вклад в дело туризма» (2014г.) История там, конечно, не весёлая, но ведь у нас действительно так дела и обстоят. И если мы не будем смеяться над этим, — это же с колёс съехать можно!

«Ну, а если с похмелья заклинит

И приспичит смотреть белый свет…

Что, в твоей захудалой квартире

Даже и телевизора нет?»

А в наших квартирах, городах и сердцах, как раз, один сплошной телевизор. Об этом, от части, и стих «Призраки» (2009г.):

«Весь наш удел — в вечной ссоре с собою

Переродиться, слиться с толпою

И постепенно растрачивать силы

В долгом прыжке из утробы в могилу»

Вы вот как хотите, а я почему — то слышу тут печальный такой микс из Рязанова и Раневской.

«Я — поэт, глашатай и историк,

Ненавидящий родной народ,

Желчный, недобитый алкоголик

И морально — нравственный урод!» говорит о себе автор в стихотворении «Выдох» (2010г.) Ну а как? Скажи сто раз «свинья», человек и захрюкает. И правильно! Кто вообще сказал, что понятие «стихотворение» неразрывно связано с «лепесточками — ночами, тучками — очами»? Это какая такая падла на себя эту ответственность взяла? Учителя литературы эти сраные из средних школ? Пошли они в трещину! Они — то вот как раз и вырастили этих «лириков» и «судей», которые на всех альтернативщиков выёбываются! Наплодили, блядь, долбоёбов, которые от слова «хуй» в обморок падают, при этом — ничего, кроме «хуя» этого самого в произведении не слышат! Да, тьфу и растереть на них.

Да нет, конечно. Никакой Карачин не урод. Просто, ему именно, что не всё равно. В нём нет «сибирско — панковского» наплевательства на всех и вся, ему реально не по хую! И вот это вот на него и давит. В связи с этим интересно и трогательно читать стихотворение «Цинизм» (90-г), где автор еще совсем молод, но ему уже не до лампочки. А время — то ой, какое непростое было. Казалось бы, да чхай на всё, торгуй сникерсами да «РОЯЛом» и горя знать не будешь. Только вот он так, видимо, уже тогда не мог.

И сейчас не может. И хорошо!

С годами Карачин, как хардкор из песни группы Кирпичи «становится злей»! В своей книге «Гражданская антипоэзия» он уже не боится «откусить кадык» разномастного рода умным — заумным судьям (стих «Конструктивная критика»). И это правильно! Так и должно быть!

Я считаю, что наши художники должны перестать расшаркиваться перед разного рода «мэтрами» и «светилами»! Не надо их бояться, надо делать своё дело! Пошли, блядь, все на хуй!

«Просто обязано творчество наше, словно кастетом, по харе ебашить!», говорится в эпиграфе к упомянутой книге. Значит, так тому и быть! Тем более, что «настоящих буйных» сейчас действительно мало. Павел Карачин — буйный! Реально! И в этом кайф! Лично я хочу пожелать ему ещё больше запала, искр и бензина!

Родион Лубенский

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. Начало

Цинизм

Говорят мне: «Ты циник! Ты злобный дурак!

Где набрался ты зла, нам понять не дано!»

Не согласен — ведь это отчасти не так —

Я совсем не дурак, просто вижу лишь мрак…

Началось это очень и очень давно…

Я был тихий ребенок и книги читал,

Но однажды решил взглянуть правде в глаза

И взглянул! И в мгновение с неба упал,

И мириться с царящим покоем не стал!

Отказали на жизни горе тормоза…

Я качусь по наклонной все ниже, все вниз,

И не в силах никто сей процесс прекратить!

Я хотел оправдать сущность слова «Цинизм»,

Но хоть камень на шею — иди и топись!

Надо мной все хотят гайки крепче скрутить!

Что такое цинизм? Почему это зло?

Не ответит никто, кто с сим свойством знаком!

Разве грех называть белым то, что бело?!

Разве грех называть прошлым то, что прошло?!

Называть грязью грязь, мудака — мудаком?!

Циник — он ведь не монстр, не дьявол с хвостом!

Чтоб цинизм очернить, все средства хороши:

Обозначить ублюдком, назвать дураком,

Ни секунды при этом не думав о том,

Что цинизм есть Мать-Правда без страха и лжи.

Но оставим цинизм — про него я сказал.

Я еще мизантроп — так друзья говорят…

Я не верю в то, что человек созидал

Этот мир. Но я верю, что он — лишь вандал!

Вандалихи питают молоком вандалят!

Да, я верю, за это расплата близка —

Человечество вскоре себя изживет!

Вот закончится пир, восстановится мир

И исчезнет с земли человечек-вампир,

Как невежливый гость без поклона уйдет…

Ну а может, напротив, будет громко кричать —

Не захочется прыгать в котел к Сатане!

А в ответ лишь услышит: «Надо было решать:

Созидать этот мир или же разрушать,

Заплатить-то пришлось бы, дело только в цене!»

Смерть для нас неизбежна, и лишь посмотреть

Я хочу, как сгорит вся планета дотла,

Социум звероликий будет долго гореть,

От бессилия, боли и злобы реветь!

Разметет человечество Божья метла…

Я люблю темноту, не люблю яркий свет,

Ярких красок я тоже не переношу,

Людям верю, когда только выбора нет

И огромный жестоких пороков букет

Каждый день, каждый час я на шее ношу…

Дорогие друзья, не сочтите за труд…

Нет! Не нужно работать! Нужно лишь подождать…

Если к вам вдруг какие-то люди придут,

Если тело мое с пулей в сердце найдут,

Вы тогда помогите его опознать!

Начало зимы 1990 г.

Террорист

Осень золотая, опадают листья…

На расстрел ведут солдаты парня — террориста.

Он идет — не плачет, не клонит головою,

А если так, то значит, доволен он собою.

Сердца убежденья не хотел предать он.

Знает, что продолжат дело по оружью братья!

Он сопротивлялся пошлости и дури,

Так противных его яростной натуре,

Он хотел, наивный, слабыми руками

Развалить, что мир старинный создавал веками,

Ненависть сверкает за его зрачками,

А солдаты сзади в спину жмут штыками…

Нет, не тех людишек, кто его обидел —

Этот мир проклятый парень ненавидит!

Вот дошли до места, ствол забит картечью…

Парень к палачам своим обратился с речью:

«Мир ваш ужасающ, грязен и порочен!

Брату брат, товарищ в спину нож пророчит,

Здесь за каждой радостью горя вереница!

И хотел помочь я миру измениться…

Но жить вы не хотите в этом мире новом,

Так не поминайте грязным меня словом.

Чтобы что-то сделать — надо постараться,

Я старался честно… Ну, стреляйте, братцы!!!»

Зима 1991 г.

Ни к чему

Разбить окно и возвести в культ блядство,

С миром поссорившись на целый век,

С новой мечтой хохотнуть злорадно,

Помня о том, что ты — человек!

Плюнуть в лицо, разбить бутылку об голову,

Чертовы сани — полозьев бег,

При опасности не свернуть в сторону,

Помня о том, что ты еще человек!

Куклы беспечные добрые люди,

Все они сволочи, мы — еще нет,

Водку завидев, глотаем слюни,

Помни о том, что ты еще человек!

Странно живем — странно подохнем,

Пряча глаза под уровнем век,

Но перед тем, как в предсмертии охнуть,

Вспомни о том, что ты — человек!

28.03.1991 г.

Цепь

Работа, дом, семья и поднятый стакан —

Вот круг, откуда нет уже возврата…

И дверь домой ударит, как капкан

По сердцу… Да! Тяжелая утрата

Свободной жизни вынуждает нас

Жить от зарплаты до зарплаты!

Ты хочешь вырваться и кандалы разбить,

Которые тебя связали с миром!

Ты хочешь спать, ты хочешь есть, дружить, любить,

Но быть свободным от людского пира…

Но нет! В тяжелом грохоте цепей

Ты слышишь хохот общества безумный:

«Ха-ха! Наручник крепок на руке твоей!

Забудь свободу! Даже и не думай!»

И, прислонившийся к дверному косяку,

Ты смотришь вдаль с тоскою безнадежной

За лес, за поле, за дорогу, за реку,

Туда, куда зовет душа тепло и нежно…

И ты готов бежать туда! Но хочешь закурить

Перед дорогой, лезешь в плащ за сигаретой…

И звякнет цепь, которой не разбить,

Напоминая круг, с которого возврата нету…

1992 г.

Ни о ком…

Моя душа наполнена обломками вины,

Мои глаза изранены осколками стекла,

Моя судьба разломана… Проходят тихо дни,

Лишь капля водки в рюмочке по стеночке стекла.

Живу недолго на земле, немного повидал,

Мне б жить себе спокойненько, тихонько, как другим,

Да вот беда — ведь душу я давно уже продал,

А доброту не смог продать, так обменял на дым.

На дым своей теории, теории простой,

В которой жизнь не ценится ни в ломаный пятак,

Где матушка — Анархия, а батька — Боевой

Патрон, что в дуло черное забит не просто так!

Патрон забит на Общество, что ненавижу я,

Общественное Мнение, которое смердит,

На ту Мораль, что граждане латают под себя,

На Глотку человечества, что про Мораль твердит!

Нет, что вы, я не хулиган, не псих и не маньяк,

Здесь все без сумасшествия прекрасно обошлось!

Ну, раз уж я расклеился пред вами, как мудак,

Позвольте же поведать вам, с чего все началось:

Я был примерным мальчиком, о мире я мечтал,

Мечтал, чтоб людям весело и счастливо жилось,

Учился в школе грамоте, учебнички читал

И верил, что плохое все давным-давно прошло…

Увы, теперь мечты мои распяты на крестах,

А старые учебнички в буржуечках горят,

А то, во что я верил, превратилось в черный прах,

И сердце осветила вдруг сознания заря!

Потом нашел свою любовь, ее боготворя,

Сердечко вновь оттаяло, сознанье поборов,

Моя любовь — потом узнал — скользила, как змея,

Ко мне, к другому, к третьему — шалава будь здоров!

И вновь ко мне нахлынуло раздумье о беде,

Сознание бессилия, и свет в душе погас,

Нашел успокоение я в огненной воде —

Она меня, родимая, во веки не продаст!

Гляжу в окошко вечером в неведомую даль,

Мне б жить себе спокойненько, тихонько, как другим,

Да вот беда — ведь душу я давным-давно продал,

А совесть не купил никто, так я ее убил!

Зима 1992 г.

Андеграунд

Рожденный весной в семье богатых граждан,

Ты был окружен лаской и добротой,

Имел в детстве то, что имел не каждый,

В игрушках ты видел смысл жизни простой.

Учился ты в школе, был примерный ребенок,

Урок отвечал ты у школьной доски,

Привык быть примерным ты прямо с пеленок,

Не зная ни горя, ни смертной тоски.

И в ВУЗе учился ты ровно и гладко,

Не пил ты вино и табак не курил,

Не думал о том, что живется несладко

Кому-то, кто этого не говорил.

Закончил ты ВУЗ с золотым аттестатом,

Который и стал тебе к жизни ключом,

Ты вырос и вот ты стал депутатом,

А может, директором или врачом.

Но вот ты — старик и конец твой приближен,

Тебе и во сне уже снятся венки…

Не знаешь о том ты, что кто-то унижен,

Разорван, растоптан, нарезан в ремни.

Но вспомни того, кто выбрал андеграунд,

Кто предпочел смерть цветению дней,

Кто не замечал в своих колесах палок,

Кто мир стремился сделать чище и добрей!

1993 г.

Сон

Я просыпаюсь среди ночи, вспоминаю свой сон,

Моя квартира представляет собою загон,

Сквозь стеклянное оконце месяц в очи глядит…

Я хотел дойти до Солнца — положили на щит.

Закопают меня в землю, да вколотят осиновый кол,

Над моею над могилой одинокий провоет волк.

Вспоминая то, в чем не был я и был виноват,

Моя душа тихонько встанет и тихонько направится в ад.

Не прочтет никто молитвы, не положит никто цветы,

И никто не вспомнит даже, что я был такой, как и ты.

Ночью факелы горят над старым кладбищем,

Освещая бледным светом мне последнее пристанище…

Но все это будет после, а пока что я жив,

Засыпаю, выпив воздух и землей закусив,

Засыпаю, и из сердца рвется жалобный стон…

И опять я вижу тот же нескончаемый сон!

1993 г.

Монолог

Разве жажда жизни это сила?

Разве одиночество — порок?

Вот опять я прохожу уныло

По одной из множества дорог…

В уши мне жестоко ветер свищет,

Разметает в клочья разум мой,

Видно, смерть меня повсюду ищет,

Чтобы тело сделать вновь золой…

О душе своей я не волнуюсь —

Знаю, ей одна дорога — в ад!

Я, быть может, по котлу тоскую,

И, быть может, в сердце очень рад…

Вот бы мне там встретить Люцифера,

Поболтать бы с ним о том, о сем:

«Как живешь? Как процветает дело?

Вот моя душа — бросай в котел!»

Глупо неизбежности бояться…

В рай попасть — огромная беда!

Это ж мука — вечно наслаждаться

И не выбраться оттуда никогда!

Кто-то хочет умереть красиво:

На руках у любящей семьи,

Чтоб священник помахал кадилом,

Чтоб прощально спели соловьи…

Мне же… Мне же многого не надо,

Мне бы пулю в лоб — и кончен бал!

И забвенье — лучшая награда,

И проклятья выше всех похвал.

Осень 1993 г.

Обрывок

Я бесцельно блуждаю по свету,

Ложь и смерть провожают меня,

Цели в жизни возвышенной нету,

Сердце просит святого огня.

Я живу, словно в тяготной дреме…

За окном тихо стынет земля,

На меня в временном проеме

С потолка слепо смотрит петля.

Жизни пагубной тяжкое бремя

Выносить не могу я впредь,

А петля разрешит проблемы,

А потом хоть в аду гореть!

Больше мне не придется плакать,

Унижаться, скорбеть, просить.

Шнур намыленный в шейную мякоть,

После Богу меня судить…

В белизне черно-желтых красок

Вижу я свой последний час.

Больше мне не видать тех масок,

Что на лицах надеты у нас!

Маски те отражают улыбку,

Власть, безумство, утеху иль страсть,

Но, лишь только допустишь ошибку,

Маска может с лица упасть…

И тогда в зеркалах увидишь

Ты рога и звериный оскал —

Это то, что под маской этой

Ты так долго в себе скрывал!

Нет, с меня не упала маска,

Что под ней, я еще не видал,

Но уже облезает краска…

Что под нею — улыбка иль жвал?

Не хочу я увидеть это,

Лучше уж спокойно засну!

Потому я роняю заветный

Подо мною стоящий стул…

Осень 1993 г.

Небесное зеркало

Словно Жар-птица, сознание кружит,

Что счастье не в выпивке и не в рублях,

Открываю окошко и вижу снаружи

Мир, ковыляющий на костылях.

Нутро мое требует пива и хлеба,

Прошлые радости стали быльем…

Поднимаю глаза на синее небо

И, как в зеркале, вижу отраженье свое:

Я вижу себя в инвалидной коляске,

Вернувшимся с долгой, ненужной войны,

Я вижу себя богачом-скупердяем

И будто бы все мне на свете должны,

Я вижу себя в переходах подземки,

Отдающим калеке последний пятак…

Мне говорят, что мир станет честнее —

Хорошо, кабы так!

А небесное зеркало закрыло туманом

И себя разглядеть больше времени нет,

Только я все смотрю, глаз не закрывая,

В расплывающийся силуэт:

Я вижу себя бездомным котенком,

Вижу голубем, клюющим из булочки мак…

Мне говорят, что мир станет добрее —

Хорошо, кабы так!

Надвигается буря, на небе тучи,

Они зеркало бьют на десятки кусков,

Но смотрю и смотрю, игнорируя трещины,

Я в каждый кусочек посмотреться готов!

Я вижу себя раскаленным асфальтом,

По груди моей катится танк…

Мне говорят, что мир станет красивей —

Хорошо, кабы так!

Октябрь 1994 г.

Демон

Ты послушайся меня, милый,

Да подумай, может быть прав я:

Точку зрения внушай силой —

Лучший способ убеждения — травля!

Кулаком да сапогом властвуй,

Да на глотку наступи молча,

Цвет любимый избери красный —

Цвета крови тех, кто жить хочет!

Да линчуй, да не судим будешь,

На гробу чужом построй счастье,

Да улыбку замени, слышишь,

Ты на бешеный оскал пасти!

Ты распятье обмотай цепью,

В храме Божьем заведи пляску,

Да не вздумай ты подать отребью —

Тем убогим, больным, грязным!

Не люби — под плеть себя кинешь,

Жизнь спасешь — свою искалечишь!

Много видел я таких примеров

И советую не поступать также!

Коль послушаешь меня — славно,

Не теряй слова мои из вида!

Вот еще совет тебе — главный:

Подыхай же поскорей, гнида!!!

Лето 1995 г.

Ждать и догонять

Слово — не воробей, вылетит — не догонишь,

Совесть — не лицо, вымажешь — не отмоешь,

Любовь — не стрела, от нее не увернешься,

Смерть — не страшный сон, раз увидишь — не проснешься!

К черту пошлем всех тех, кто нам добра желает —

Кто на свет родился, пусть его познает!

Что есть наша жизнь — краткое мгновенье,

Правит бал для нас лозунг откровенный:

Ждать и догонять!

Ноши не легки, не слышны советы,

Смерти вопреки я иду по свету.

К черту ль в небеса, к Богу ль в преисподнюю,

В грязь под образа занесет сегодня?

Допивай стакан, надевай обновку,

Выходи во двор да бери винтовку,

Мир круши в куски, отметя сомненья,

Долбится в виски лозунг откровенный:

Ждать и догонять!

Бей скорей тоску, что сжимает сердце,

Открывай ногой к светлой жизни дверцы,

Защищай Любовь, Совесть, Честь и Правду,

Горечь зашиби гневною тирадой!

Позабудь про боль — ей сейчас нет места,

Пусть в твоей груди боли станет тесно!

Окунись в борьбу до самозабвенья,

Даст нам новый день лозунг откровенный:

Ждать и догонять!

16.01.1996 г.

Человечек

Человек, словно погремушка:

Его трясут — он огрызается,

Человек, словно неваляшка:

Его роняют — он поднимается,

Человек похож на мячик:

Пни его и он отскочит в сторону…

Человечка рады ронять,

Человечка рады пинать,

Человечка рады трясти…

Жалко, жалко человечка!

Маленького, бедного человечка,

Что стоит на витрине

В магазине под названием «Общество».

Человек, как игра в бильярд:

Друг об друга — кого забьют,

Человек, как игра в слова:

Смысла нет, а все равно приятно,

Человек, словно кошки-мышки:

Бегает все время сам за собой…

Человечка рады ловить,

Человечка рады забить,

Человечком рады играть…

Жалко, жалко человечка!

Крохотного, слабого человечка,

Что вынужден играть

В неизвестную игру под названием «Жизнь».

Человек, как хороший бифштекс:

Острым задень — потечет кровь,

Человек, как стакан воды:

Можно смаковать, а можно сразу до дна,

Человек, как с капустой пирог:

Корочка сверху, но мягкий внутри…

Человечка рады задеть,

Человечка рады сожрать,

Человечком рады запить…

Жалко, жалко человечка!

Славного, хорошего человечка,

Которого подают на подносе

В ресторане под названием «Мир».

16.01.1996 г.

Новый мир

Изъясняться словами мне неохота —

Фразы избиты и лживы стихи!

Мне бы песню спеть, да нападает зевота,

Страх узнать, что в мире ты не ценнее блохи…

Кто-то плачет, а кто-то истерично смеется,

Кто-то смотрит в алмаз, а видит дерьмо.

Новый мир познать нам уже не придется!

Ну давай, браток, разливай вино!

Никому не забуду, никому не поверю…

Обнаженные головы под долгим дождем.

В новый мир нам никто не откроет двери!

Да куда ж ты пошел! Давай подождем!

Кто-то ломится в дверь, отворившую небо,

А кто-то у Бога скулит под окном.

Новый мир уничтожит проклятья и беды!

Может, нас не убьют! Давай еще подождем!

Час, другой, сутки, двое, стакан за стаканом…

«Ну когда же откроют этот призрачный Рай!

Скоро станет темно, а мы стоим, как бараны!»

Да кончай ты стонать и еще наливай!

От неопределенности в груди стало тесно,

Пойду-ка в соседнюю дверь постучу…

Во! Открыли! А нет ли у вас лишнего места?

Да неужто же есть?!

Ну, покеда, браток, до встречи в Аду!

03.03.1996 г.

Весна

А воз все там… Лебедь, щука и рак

Продают свои души за ломаный грош,

А узнать свою смерть можно только так,

Да кто поверит в откровенную ложь?!

Я тянусь в облака — жизнь тянет на дно,

Я пячусь назад — вернуться не суждено,

Я радуюсь свету — мир тянет во тьму,

Я бегу, но скорей всего не добегу!

Я умру, но никто не споет обо мне,

Я оставлю автограф на грязной стене,

Я напьюсь, но этим никого не спасу,

Я свой мир на горбу не унесу!

А в мой город пришла весна —

Я видел ее своими глазами,

Под моим окном поет капель —

Я слышал ее своими ушами…

В моем сердце тоска!..

Апрель 1996 г.

Константа

Для чего мы живем и когда мы умрем?

Кто мне внятно ответит на этот вопрос?!

Кто не просто вошел в грязной обуви в дом,

Но и счастья немного в наши души принес?!

Исполнять мы привыкли свой каждый каприз,

Нам бы делать добро, да сожрал похуизм!

И стоим мы, как стадо, позабывши себя,

Равнодушно взирая, никого не любя…

Средь зеленых равнин, средь высоких дубрав

Ангел с неба упал, крылья переломав,

Только нам все равно и мы смотрим, смеясь,

Как из сломанных крыльев вдруг кровь полилась!

Мы стояли и ждали достойных наград,

Люцифера тем временем сбросили в ад —

Нам опять все равно и в страстях маеты

Мы сжигаем иконы, шашкой рубим кресты!

Подмани ж калачом да ударь сапогом,

Мол, негоже сапожнику быть королем!

Растопчи справедливость, забудь про закон!

В спину гения нож! Самозванца на трон!

Продырявить бы небо ударом копья!

Получить миллион, да пропить до рубля!

А потом убиваться, что жизнь тяжела,

Что ты не виноват, коль разбита она…

И стоит Правда-матка боса и нага —

От принцессы до бляди всего полшага…

Только не обижайтесь от суждений моих —

Я же просто стебаюсь, я не лучше других!

Посижу на крыльце, заряжу пулемет —

Если завтра война, завтра брошусь в поход!

Все расщелины-дыры залатаю собой,

Чтобы в них не упал следующий за мной!

Это константа!

Май 1996 г.

Памяти самого себя. Часть 1

Кон доиграем да водку допьем,

После веселую песню споем…

Кто-то тихонько заплачет во сне,

Кто-то сегодня забыл обо мне!

Пуля во лбу, да в сердце стрела,

Зло и добро догорели дотла…

Чтобы прикрыть все деяния лжи,

В правду скорее вонзайте ножи!

Кровь потекла из разбитых сердец,

Над головой из веревки венец,

День приближает столетье к концу…

Ты режешь волка, да кормишь овцу!

Свет загорелся, сожрал темноту,

Ты понял, что выбрал дорогу не ту…

Чтоб не продать свою жизнь ни за грош,

Ты укрываешь за пазухой нож!

Руки устали распятье сжимать,

С иконы смеется божия мать —

Она наша бабка, коль Бог — наш отец…

Думаешь ты: «А когда же конец?!»

Скоро закончится буйная жизнь —

В рай чтоб попасть — за икону держись!

Приятней в раю, да в аду веселей —

Ада минута — рая несколько дней!

Водки налил полстакана себе,

Вот и бутылка пуста на столе…

Спьяну ты плакал, ругался, орал,

Белой горячкой народ забавлял…

Утром похмелье — закончен угар,

Лишь пустота, да во рту перегар…

Хочешь еще полстакана налить,

Чтоб, хоть на время, о смерти забыть…

Но не заметил ты в пьяном бреду,

Что уж давно очутился в аду —

Не так страшен черт, как малюют его!

Что же мы знаем о нем? Ничего!

Выйдешь на улицу — ох благодать!

За тремя пнями лес не видать!

Утром напившись, не в силах ждать дня

Падаешь ниц ты около пня…

Ты потерял запойным дням счет:

Может, неделя, а может быть, год…

Больше иль меньше — не все ли равно?

С мыслью об Аде ты свыкся давно!

Но поднимись и слезу оботри,

Боль прогони, что грызет изнутри,

Готовься новые карты раздать,

Да душу свою подороже продать!

Боль да тоску выставляй на кон,

Да наливай себе самогон!

Глядишь, проиграешь недуги свои,

А взамен возьмешь радость да немного любви!

Кон доиграем да водку допьем,

После веселую песню споем…

Жизнь отдавая за ломаный грош,

Может, воскреснешь и нам подпоешь!

Июнь 1996 г.

Ожидание

Внезапный свет, сожженный мост,

Разбито сердце — ну и пусть!

Соленый снег, усталый мозг…

Сейчас уйду и не вернусь!

Дорога в рай пока пуста,

На ней горят прожектора,

Но я забыл, но я устал,

Хочу дождаться я утра…

Короткий свист, холодный пот,

И угасают фонари,

А я все жду, что день придет

И я увижу блеск зари…

Забыть весну я не могу,

Осталось лишь чего-то ждать,

Но одного я не пойму —

Как умудрился так устать?..

Дорога в рай ушла в туман,

На ней я слышу голоса,

Там никого — сплошной обман —

Никто не рвется в небеса!

Сгорел дотла хрустальный дом

И лишь фундамент уцелел,

Его спалило угольком,

Что с сигареты отлетел…

Никто не вспомнит, что ушел,

Да я и повода не дам.

Горячий факел погашен,

Остался свет настольных ламп…

Железный взгляд прекрасных глаз,

Бутылка водки на столе,

А я все жду, когда до нас

Дойдет весна, что на земле…

14.08.1996 г.

Приход

Мы шли по устью засохшей реки,

Превращая в воду солнечный свет,

Мы долго искали истину там,

Где ее давным-давно и в помине нет…

Что-то сердце болит — очевидно, любовь…

Ну прими валерьянки, ее раствори!

Что в ней проку? Она только портит кровь,

Да и нету ее, никакой любви!

Мы шли по склону огромной горы,

Превращая в хлеба гранита куски,

Мы долго пили болотную грязь,

Не заметив, что топчем ногой родники…

Что-то колет в груди — очевидно, тоска…

Так шарахни сто грамм и ее разгони!

С нею люди боролись года и века,

Так что в сравнении сними наши жалкие дни?..

Мы шли по краю разбитых зеркал,

Превращая свет в тьму и наоборот,

Наплевать, что в суматохе кто-то путь потерял —

Мы великий, живучий, свободный народ!

Ты тоску разогнал, уничтожил любовь,

Ты спокоен в душе, ты доволен вполне,

Ты не знаешь законов, не помнишь основ,

Только это совсем не мешает тебе…

Ты лежишь на кровати, глядишь в потолок —

Потолок течет, как молоко…

Без любви тебе грустно, тяжело без тоски,

Но вернуть их назад нелегко!

14.08.1996 г.

Догма

Повтори одно слово две тысячи раз —

И оно потеряет изначальный свой смысл…

Повтори одно имя две тысячи раз —

И в итоге забудешь, о ком говорил…

Я нашел в себе силы молчать,

Я нашел в себе силы терпеть,

Я нашел в себе силы страдать,

Но от этих страданий не умереть…

Железный напильник по зеленому шарику,

Красная струйка по белому кафелю…

Общественный рак скребется клешней,

Актиния света выпускает щупальца…

Посмотри на кровь две тысячи раз —

И она превратится в красную воду…

Я нашел в себе силы упасть,

Я нашел в себе силы молить,

Я нашел в себе силы не лгать,

Я нашел в себе силы простить…

Жестокий напильник по несчастному шарику,

Красная струйка на белом полу…

Догма!!!

Декабрь 1996 г.

Песня об идолах

Нам пора иллюзорные мысли разрушить,

Ведь конца лабиринта уже не найдешь…

Вспоминайте почаще бессмертную душу,

Что, принявши в подарок, продали за грош.

Мы мечтали о вечной, безудержной воле,

Увидавши ее в наших розовых снах,

Закусивши губу до немыслимой боли,

Размышляя о воле до ломоты в висках,

Мы хотели свободы и ее получили,

Но, ее не узнав, отвергли в тоске,

А вместо свободы бабу слепили

С фальшивым огнем в чугунной руке.

Ожидая любви, мы терпели потери,

Но хотели любить больше, чем попасть в рай,

В помутневшем сознанье горела идея,

Что для счастья не нужен дворец — лишь сарай!

Бог послал нам любовь, как от неба отраду,

Но ее превратили мы в ремесло…

Глядь — вместо любви возвышается баба

В руках онемевших сжимая весло.

Мы хватаем любовь чумными руками,

Почему-то забыв, что стерильна она!

Да, конечно, она обратилась в камень —

Так ведь в том не ее, а лишь наша вина!

«Что все баба, да баба! Нельзя ль понежнее?!»

Ну не злись ты, не злись мой брат Человек!

Нам нужны были идолы, чтобы в них верить,

А в камень тепло не загонишь вовек…

Потом мы избрали новым фетишем крылья,

Чтобы в небе высоком на них полетать.

Позабывши про все, дружно их мастерили,

Но никого эти крылья не смогли удержать.

Мы хотели ловить теми крыльями ветер,

Мы хотели лететь, да все больше ползем,

Так идут день за днем, и никто не заметит,

Что давно существуем мы, а не живем,

Продвигаясь на ощупь в зыбучей трясине,

По колено в грязи и по плечи в грехах…

И для нас все равно, все стандартно, едино!

Человек, что за след ты оставишь в веках?!

И не стыдно ли будут тебе, царь природы,

Что в такую нелепицу себя превратил,

Что в награду за все всемогущему Богу

Преподнес ты лишь едкий дымок от кадил?!

Ну, пора! За окошком не видно селений,

На дороге пустынной следы не видны…

Кто-то в дом мой проник безответною тенью,

Вздохнул тяжело и растаял, как дым.

Велика наша жизнь, только Вечность длиннее…

Мы шептали слова, не вдаваясь в их суть.

Сомневаюсь, что в Бога мы начали б верить,

Даже впрямь оказавшись в Райском Лесу!

Но это нам не мешает смотреть на иконы

И качать головами синхронно, как метроном.

Вот сижу и мне слышатся вздохи и стоны —

Значит, снова та тень проникает в мой дом…

31.12.1996 г.

Великая депрессия. Догма 2

Повтори одно слово две тысячи раз —

И оно потеряет изначальный свой смысл…

Повтори одно имя две тысячи раз —

И в итоге забудешь, о ком говорил…

Заходя в этот мир оглянись вокруг

И вежливо Богу перекрестись,

Закрывай ворота мановением рук,

Проходи  да за стол поскорее садись!

А не столе уже чин чинарем:

Воздух в стакане, закуской — слова,

Над головой неба висит потолок,

Да маршем победным несется молва…

Отведай, не брезгуй, чем Бог послал,

Да песню пропой, чтобы душу рвала,

Да глаза опусти, чтоб никто не узнал,

Да оплюй и разбей свои зеркала!

Райское счастье вернется бедой —

Все возвращается в круги своя,

Чокнись с тарелкой — Луной,

Глядь — под ногами дороги змея…

Значения не придавай

Великой Депрессии нашей души —

Беда не приходит одна,

Ломаются судьбы, как карандаши…

Так найди в себе силы молча кричать,

Найди в себе силы грозно терпеть,

Найди в себе силы вечно страдать,

Но от этих страданий не умереть,

Хоть и будет по свету гулять черный дым

И железный напильник мир будет точить,

Но утешься раздумьем, что ты не один

И что наши страданья мир будут лечить!

Повтори одно слово две тысячи раз…

29.03.1997 г.

Предел

Перекинь взор на дверь, заколоченную крестом,

Посмотри на часы, что сломались два года назад,

Полюбуйся в разбитые окна холодным дождем

И поймай в зеркалах свой невидящий утренний взгляд.

Ты открыл ворота и пустил беду на порог,

Ты забыл ей сказать, что она пришла невпопад…

Память молнией режет уставший, истерзанный мозг

И прошедшие годы она возвращает назад…

Вспоминаются дети, забытые в топях болот,

Вспоминаются люди, убитые нами во снах,

Вспоминается ищущий, что никогда не найдет,

Стикс вечерний в кисельных, манящих к себе берегах…

Жизнь — это смесь белых пятен и черных полос,

Ни куда не уйти, не сбежать, не укрыться от них.

Безработный палач проклинает свое ремесло,

Вор без правой руки причисляется к лику святых…

За окном дождь закончился и опустился туман,

Непогода сменилась неясностью и пустотой,

И зима вместо осени свой исполняет канкан…

Ты устал, ты готов умереть. Успокойся! Постой!

Одиночество, в сущности, тоже великий удел:

Позабудь про печаль и в себя целиком погрузись,

Не забудь, что у вечности тоже бывает предел

И тем самым пределом является бренная жизнь.

17.04.1997 г.

Пир во время чумы

Перегнали

Кровь Христову в самогон,

Обежали

Два десятка волчьих ям,

Попытались

Не ударить в грязь лицом,

Обметали

Белой ниткой по краям,

Раздавили

Лягушонка сапогом,

Звонкой песней

Задушили смертный крик,

Покрестились

Медицинским мы крестом,

Превратили

Жизнь в короткий, страшный миг…

А в карманах

Не осталось ничего,

Только рюмка,

Только спичек коробок…

Наклонились,

Поискали… Втихаря

Досмолили

Поднятый с земли бычок.

А над полем

Занимается рассвет,

Для чего же

Для чего же горевать?

Ведь причины

Для тоски и грусти нет,

Настроенье

Хороводить да плясать!

Промахнулся

Ворошиловский стрелок,

Гневным матом

Обложили небеса,

Положили

Обе руки на капот,

Услыхавши

Гневный, лающий приказ!

Только кашель

Заебал — туберкулез!

Только печень

Что-то по утрам болит…

Перегнали

Кровь Христову в самогон,

Превратили

Жизнь в короткий, страшный миг!

18.05.1997 г.

Колючая проволока

Раз по опушке леса человек проходил,

По делу по какому-то сильно спешил,

Задумался о чем-то и обронил

Кусок колючей проволоки метра в три.

Под проволокой той заколыхалась трава,

Не в силах понять, что за дела,

А проволока без дела лежать не могла

И от скуки разговор с травой завела:

«Здорово, подруга — густая трава!

По свету идет о тебе молва,

Что не позавидуешь твоей судьбе,

Что очень несладко живется тебе.

Тебя топчут ногами, колесами бьют,

Тебя косят комбайном, граблями дерут,

Тебя режут клинком острой косы,

Осенью на тебе разжигают костры,

Тебя щиплют коровы и тракторы мнут

И от нечего делать тебя люди рвут…

В общем, радости мало! Ну вот что, мать,

Давай-ка я буду тебя защищать?!

Могу разлечься по полю, шипы распустить,

Чтобы и не проехать, и не пройти,

И тогда сможешь ты спокойненько жить,

Греться на солнце и дождичек пить!»

«Что ж, давай, — немедля согласилась трава, —

Но одна лишь проблема — мало тебя.

Как короткий кусочек, всего метра в три,

Сможет целое поле перекрыть?»

«Не беда, — отвечала колючка траве, —

Я не зря обещаю помощь тебе!»

И, под влиянием каких-то сверхъестественных сил,

Колючая проволока стала расти.

Увеличилась в сотню или тысячу раз,

На все поле хватило, есть даже запас —

Больше не пройти ногу не проколов,

Больше не проехать, не попортив колес.

У травы стала жизнь лучше, чем рай —

Не потравят коровы, не покосит комбайн!

И молва затрубила с той поры

Про союз колючей проволоки и травы.

А неподалеку богатырский рос дуб,

Пять веков уже стукнуло ему.

Про союз необычный дуб прознал,

Выбрал время и колючке сказал:

«Помоги, соседка! Ветки ломать

Повадились дети, ети иху мать!

Я и сам-то не хилый, держу ураган,

Но здесь бессилен, как мышь против льва!»

Отвечает колючка: «Что за дела?!

Чтобы я да соседу не помогла?!

Я, словно лиана, оплету твой ствол,

Чтоб никто к тебе и близко не подошел!»

Тот же час колючка под дуб подползла,

Полежала с минуту, силы собрала,

После того раза в два разрослась

И, как змея, вкруг ствола обвилась.

И с тех пор тот дуб, словно в сказке, живет —

Никто не ломает и веток не рвет,

А кто прикоснется — прочь сразу бежит!

И стал с тех пор дуб с колючкой дружить.

А рядом на дороге стоял светофор.

Услыхал про колючку он разговор,

Решил, что и ему надоели враги

И крикнул: «Родная, и мне помоги!

Я и сам уже этой жизни не рад —

Не жизнь, а какой-то кромешнейший ад!

Все время в напряге, не знаю как быть —

Любой хулиган норовит разбить!»

Колючке подумалось: «Как не помочь?!

Ведь действительно, бьют, как опустится ночь!»

Увеличилась снова еще раза три

И не шоссе поползла сквозь кусты.

Светофор не знает, как благодарить —

Ведь к нему теперь не подойти!

И стали друзьями с этих пор

Колючая проволока и светофор.

Так и жили они может год, может век…

Но вот на поклон пришел человек

И сказал: «Я протер не одни сапоги,

Но нынче я здесь и прошу: Помоги!

Жена грозится, что к соседу уйдет,

Она с ним давно шуры-муры ведет,

Я с нею намучился — не сплю и не ем…

Спаси от беды — обвей мой плетень!»

Колючка вздохнула, размяла бока:

Ведь все-таки жаль бедного мужика!

Увеличилась снова раз эдак в пять

И поползла человека спасать.

Трудилась весь вечер, всю ночь и весь день,

Опутала дверь и окно, и плетень.

Доволен мужик — жена не уйдет —

Колючка надежно вход стережет.

Промчался год, за ним другой…

Колючка опутала весь шар земной,

Она его холит и бережет

И теперь от пришельцев его стережет…

И счастливы люди, зверье и трава —

Колючка им всем как могла помогла!

И в счастье, и в горечи долгих разлук

Колючая проволока — верный друг!

Июнь 1997 г.

Письма мертвого человека

Письма мертвого человека

Я пишу себе изо дня в день,

О том, как мытарюсь день от века

И навожу тень на плетень.

Губы свело в позабытой молитве…

Какая же тяжесть вновь и вновь

Выцарапывать острой бритвой

На венах краткое слово «Любовь»!

Кровь, кровь, кровь на ковре,

Кровь, кровь, кровь на стене…

Странные тайны, вечные слезы,

Яростный крик и тоскливый вой…

Если ты любишь летние грозы,

То не побрезгуй и снегом зимой!

Буду верным рабом и стражем,

Буду резать и буду бить,

Хоть лицо и покрылось сажей,

Так с лица же не водку пить!

Яд, яд, яд на столе,

Яд, яд в белом вине!

Мертвые письма из множества точек…

Я много у Бога просить не пойду —

Мне бы только любви кусочек,

А там хоть за оградой, хоть на тракту!

Дом предпочел я чумному бараку,

Стены бетонные струям дождя,

Но если ты любишь мою собаку,

Так умудрись полюбить и меня!

Бог, Бог всех нас спасет,

Смерть, Смерть пятясь, уйдет,

Но Бог на небесах,

А Смерть в наших глазах!

29.07.1997 г.

Памяти самого себя. Часть 2

Спирт рассосался, вернулась душа,

Ты увидал, как жизнь хороша,

Больше не видишь окна и петли,

Свет появился в прекрасной дали.

Вновь ты обрел душевный покой,

Довольна семья, любуясь тобой,

Недоуменно ты смотришь на тех,

Кто Божий дар обращает во грех.

Когда домой возвращаешься ты,

Вместо бутылки приносишь цветы,

Слезы обтер, улыбаешься вновь,

Имеешь ты радость, совет да любовь…

Но социум жить тебе не дает,

Снова ломает и на куски рвет

И Небо в обиде на радость твою…

В спину толкнули — ты был на краю.

Открой людям душу — в нее наплюют,

Любовь предала и друзья предают!

Карты в руках появились опять,

Глядь — твоя очередь их раздавать!

И под откос душа понеслась,

Вновь со стаканом рука затряслась,

Снова ты хочешь остаться один,

Чтобы вогнать в себя первинтин…

Утром — безумие виденных лиц,

Вечером — спирт, циклодол или шприц…

Снова Христос тебе не пример —

Глянул на крест, а на кресте Люцифер!

В левой руке полстакана держа,

Правой сжимаешь ручку ножа,

Только не ясно, кто враг, а кто — так —

Волки давно превратились в собак!

Стала гиеной святая любовь,

Из вены струится черная кровь,

Ищешь себе непроглядную тьму,

Солнца боишься, словно чуму!

И, доставая из шкафа тетрадь,

Снова садишься бумагу марать,

Пишешь неделями злые стихи

В рифмы слагая людские грехи…

Карты мелькают в дрожащих руках,

Душу корежит безудержный страх —

Нету игры, на руках распасы…

В сторону смерти качнулись весы…

В смерти своей никого не виня,

На потолке появилась петля…

Жить ты хотел — вышло наоборот…

Песню пропел — кто же поймет?!

Жизнь потерял — кто же найдет?!

Водки налил — кто же допьет?!

Поле засеял — кто же пожнет?!

Сентябрь 1997 г.

Посв. урагану

Ветер рванулся сквозь годы и пыль —

Бог размахнулся и выдал сполна!

Мир умирал… То не сказка, а быль!

Жизнь многолика, а Смерть лишь одна!

И понесло гаражи и кресты

С улицы, с кладбища, с леса, с полей…

Всюду следы бесполезной борьбы

Со Стихией — матерью твоей и моей…

Кто-то кричал: «Это Армагеддон!»,

Кто-то про Бога впотьмах бормотал,

Кто-то, достав из-под куртки обрез,

В грозное небо обреченно стрелял

Но ураган погулял по Москве

И успокоился на тысячу лет…

Кара Господня тебе или мне?

«Кто?» и «За что?» — Не получишь ответ…

29.09.1998 г.

Вечная Правда

Как вечная правда сожгла горизонт,

Как мало-помалу я жить привыкал,

Как мы разошлись кто на мир, кто на фронт,

Я ум, честь и совесть в упор расстрелял…

Эх, залетушки, запрягай!

Эх, стаканчики наливай!

Время-времечко вдаль беги!

Прохудилися сапоги…

Как заяц от стаи голодных волков

По снегу бежал, заметая следы,

Как звон от тяжелых чугунных оков,

Я небо взорвал, вспоминая мечты…

Эх, словечко в мир разнеслось,

Да дороженька вкривь, да вкось!

Взгляд на зеркало: «Я иль нет?!»

В ноздри горький дым сигарет…

Как часовой выстрелил наугад,

Как перекресток сгорел в облаках,

Как вместо неба в глазах пелена,

Как вместо Бога в душе только страх…

Разливай дурман-самогон!

Колокольный звон — перезвон…

Жизнь — жестокая круговерть!

Поцелуй взасос свою смерть!

Вот и закончилась песня моя…

Вечность без края, а жизнь — только миг!

Люди вокруг хуй кладут на меня —

Вот это все, чего я достиг!

Смерть косою махала во тьме,

Лучший друг забывал обо мне,

Мы сжигали кресты впопыхах…

Нет мечты, любви — только страх!..

07.10.1998 г.

ДАЛЕЕ ПОСЛЕДОВАЛ ДЛИТЕЛЬНЫЙ ТВОРЧЕСКИЙ ПЕРЕРЫВ

НЕМНОГО ФОТОГРАФИЙ…

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

Эпитафия. Посв. Егору Летову

Словно обухом в медное темя,

Словно камень в зеркальный омут,

Словно солнечное затменье

В новостях прогремела новость:

ДЕВЯТНАДЦАТОГО УМЕР ЛЕТОВ!!!

И от этого не отвертеться!

На земле не стало поэта,

Отказало поэта сердце…

Но в России поэт всегда больше,

Чем поэт — вы знаете сами!

Кадры-слайды о жизни прошлой

Побежали перед глазами:

На руинах империи мертвой,

Под себя подминая время,

На помойках и в подворотнях

Появилось великое племя.

Вид имело оно необычный,

Что любой обыватель осудит,

Называли друг друга по кличкам

Эти, в общем никчемные, люди.

Разрастаясь под знаменем черным

С буквой «А» в середине круга —

Знаком избранных и посвященных,

Миддл-класс наполняя испугом.

Вел их идол Сибири далекой

Многим даже в лицо не знакомый

Песней незарифмованной, звонкой.

Он для многих являлся иконой!

Им хотелось творить не хуже

И, освоив аккорды гитары,

С ощущеньем того, что ты нужен,

Собирали концерты в подвалах.

Анаша, циклодол и водка —

Неизменные спутники жизни,

На футболке — очки и бородка,

И с гитарой — вперед по отчизне!

Мамы дочкам своим шептали:

«Не смотри — он, наверно, опасен!»

Отводили свинячьи глазки

В поездах, электричках, на трассах.

И с надрывом, уже на пределе,

Вены резали или травились.

С осознаньем великой Идеи

Создавали, писали, творили!

Время шло, становились мы старше,

Растеряли с годами перья,

Отошли от культуры нашей,

Позабыли почти Идею.

Власть сменилась — пиши, что хочешь

Даже стало неинтересно!

Зажрались и пустили корни,

Застолбились на теплом месте.

И шинель — на вершок три заплаты

Поменяли на галстук-удавку,

Подались по конторам богатым

Перед боссом служить, будто шавки!

Из подвалов и подворотен

Перебрались за двери стальные.

И сильнее всего нас заботит,

Что за чмо станет править Россией!

Грязный тамбур сменили на «Мерин»

И вчерашнего света солдата

Руки точным, привычным движеньем

Потянулись опять к банкомату.

После виски блюем ананасом,

На столе недожеванный рябчик…

И уже сторонимся сами

Тех, кто выглядит как-то иначе

Кто-то скажет: «Ну, что ж, постарели,

Поженились, детей нарожали.

Ведь не все же в рваной шинели

По помойкам болтаться с гитарой!»

Оправдать можно все, что угодно…

Ну конечно, семья, дом и дети…

А ведь раньше мы были свободны,

Словно в поле гуляющий ветер!

Безусловно, удобней и лучше

По намеченным, четким пунктирам.

Но скажите, как жить на свете

Не предателем — так дезертиром?!

И так хочется окунуться

В ту эпоху — ведь было неплохо!

Но назад нам уже не вернуться…

ПОТОМУ, ЧТО НЕ СТАЛО ЭПОХИ!!!

22.08.2008 г.

Круг

Планета круглая и круглый город мой родной,

И годы катятся неумолимой чередой…

Ночами долгими, когда, порой, не видно звезд,

Все чаще снится мне змея, глотающая хвост.

Тупыми буднями разбиты были в пух и прах

Любые доводы и пляшет бес на их костях,

Любые правила меняет полная луна

И забываются сюжеты, лица, имена…

И счастлив человек, пока бесполый эмбрион,

Но, лишь увидев свет, он в одночасье обречен

В житейском сумраке сводить и разводить мосты

И стать впоследствии слугой Великой Пустоты,

Что поселяется в умах, сердцах и кошельках.

Ее отличия — досада, ненависть и страх,

Ничтожеств здравница и королева подлецов

Не успокоится — пожрет тебя в конце концов!

По грязным улицам толпа безликая ползет,

Глядит бессмысленно и нескончаемо жует…

Тебе бы в сторону, но против стада не попрешь,

Ведь, как гласит молва, елдою дуб не расшибешь!

Отбрось сомнения, молчи и следуй за толпой —

Избави Господи им показать, что ты — другой!

Смеется-катится по небу Солнца апельсин,

Вы так похожи с ним — он, как и ты, всегда один…

Но не горюй, дружок, ты не единственный урод —

Таких здесь тысячи, кто в одиночестве идет

Сомкнув немые рты, себя в толпе похоронив,

Объединяются в бурлящий утренний прилив.

Твое призвание — во имя брюха своего

С утра до вечера творить ничто из ничего,

Твои стремления — жратва, дерьмо, оргазм и сон…

И жизнь твоя летит, как белка крутит колесо.

Закрыв во сне глаза, ты сразу слышишь звук шагов —

Тяжелой поступью к тебе идет Хозяин снов,

Рукой железною берет тебя за воротник,

Но страха нет в тебе — к его визитам ты привык.

И старость медленно, но неизбежно настает…

И вот уже твоей душе не хочется в полет —

За дверью кованой давясь бесплатною лапшой

Тебе не боязно, тепло, светло и хорошо!

И только гложет мысль, что ты чего-то не успел,

Не увидал, не смог, не съел, не выебал, не спел…

И, чтоб прогнать ее, готов ты выть, как дикий зверь,

Ползти за горизонт, но останавливает дверь…

Но не спасет засов! Нарушив старческий уют,

Стена разверзнется, посланцы Тьмы в нее войдут,

И дунет холодом в образовавшийся проем,

И молвят странники: «Мы за тобой — вставай, пойдем…»

Никто не хватится, почто тебя так долго нет —

Всем будет по хую! И только активист-сосед,

Смущенный запахом, на адрес вызовет ментов.

Наряд сломает дверь, войдут и выдохнут: «Готов!»

Над старым кладбищем седой опустится туман,

Похмельный суточник с досадой сплюнет в котлован…

Могила сирая — на арматуре номерок,

А жизнь унылая — всем современникам урок:

Каким бы ни был ты — хоть черт, хоть ангел во плоти,

Срок выйдет каждому и каждый обречен идти

В немом забвении, больную совесть теребя

Во чреве Вечности и Бездна смотрит на тебя!

Во мраке медленно, на ощупь много тысяч лет

Ты будешь двигаться, но, наконец, ты видишь свет

Волшебный и живой, красивей звезд, милее грез.

И ты бежишь вперед, сдержать не в силах больше слез…

Глупец! Не радуйся, не плачь и не кричи: «Прощен»!

Всего мгновение — и вот ты снова возвращен

В утробу матери — слепой, бесполый эмбрион.

И начинается знакомый беспощадный сон:

Ты снова чувствуешь прикосновенье добрых рук,

Твой крик — отчаянье: «Абзац, пиздец, замкнулся круг!!!»

И годы впереди, и снова ты — уже не ты —

Глашатай Вечности, слуга Великой Пустоты…

Яйца гармония, хрустальный шар, семейный круг,

Кольцо венчальное единым целым станут вдруг…

Плодятся-множатся и, уходя куда-то вдаль,

Круги сжимаются и образуется спираль!

И снова вдаль летят бесцельно прожитые дни,

И снова мастера засов повесят на двери,

Ты снова пыжишься, пытаясь создавать уют,

А Тьмы посланники за стенкой терпеливо ждут…

Так было испокон, но звезды скопом рухнут вниз,

Когда однажды вдруг змея свой хвост устанет грызть,

Сердито зашипит и время повернет назад,

Расправит капюшон, с ее клыков забрызжет яд

И, посмотрев кругом, без сожаления тогда

Взмахнет она хвостом, сметая напрочь города,

В стальных объятиях она сожмет планеты шар,

Дыханьем огненным вселенский разожжет пожар!

Огнем очистится от сальных рыл и хищных ртов

И станет плоским мир, и взгромоздится на китов!

Змея, довольная, поглубже в звезды отползет,

Свернется кольцами и, утомленная уснет…

И древний, хитрый мир, пока змея спокойно спит,

Начнет стремительно приобретать округлый вид!!!

Лето 2008 г. — зима 2010 г.

Призраки

С каждой секундой мы вымираем,

Город бездонный нас пожирает,

Он культивирует новые классы

Жадной, безликой, тупой биомассы.

День отступает серый, тоскливый,

Ночь приближается неумолимо,

Где-то в потемках черт колобродит,

Воет и места себе не находит.

По телевизору умники бредят,

Спать не дают, хороводят соседи,

Лают собаки, стонут сирены,

Снова в ночную вступившие смену.

Ночь скалит зубы, корчит нам рожи,

Стаи шпаны ищут поздних прохожих…

В шесть просыпается социум злобный,

Вечно с похмелья и вечно голодный.

И сквозь панельные катакомбы

Молча бредут мутноглазые зомби —

Жители сирой страны безнадежной,

Стонущей жалко под властью медвежьей.

Весь наш удел — в вечной ссоре с собою

Переродиться, слиться с толпою

И постепенно растрачивать силы

В долгом прыжке из утробы в могилу.

В юности злиться, перечить обману,

Стать анархистом, скином, наркоманом,

С годами — все реже и тише беситься

И в более зрелом возрасте спиться…

Мысли плывут и рисуют картину:

Есть в Украине город пустынный,

Город безлюдный и молчаливый —

Он в одиночестве черпает силу.

От лицемерья, войн и терактов

Город спасает спящий реактор,

В страхе бежали шумные люди…

Всякий блажен, кто в город прибудет.

Крикнет он Будде, Христу и Аллаху:

«Здесь вам не светит, идите на хуй!

Вижу рождение нового Бога

В недрах четвертого энергоблока!»

Мозг осветился картиной другою —

Спрятался город под черной водою,

И горожане — раки и рыбы —

Здесь тишиной поделиться могли бы…

В городе этом вне всяких сомнений

Можно забыться в уединеньи,

Но прямоезжей нету дороги

От мегаполиса к сердцу Мологи.

Призраки в мыслях гуляют вольготно —

Шамбалу вижу, Китеж, Макондо,

Где нет суеты, где красиво и чисто…

Но снова будильник звенит ненавистный!

Ноябрь 2009 г.

Новоправославная

Все остопиздело до слез,

Остоебло до тошноты —

Работа, праздники, менты

И злой декабрьский мороз,

Что лезет под рубаху мне,

Стараясь побольней продрать…

И, если не о чем орать,

Давайте сдохнем в тишине!

Кругом раздрай и беспредел —

Ссут в уши, кто во что мастак

И этот дьявольский бардак

Христа оставил не у дел.

Один орет, что он — Святой,

А остальные — мудаки

И, мановением руки,

Определяет на постой

В алтарь ватагу упырей

В дорогостоящих мехах,

А служка пьяный впопыхах

Пал на колени перед ней.

Снуют продажные попы —

Они готовы, хоть сейчас,

Нагими выпрыгнуть из ряс

На потешение толпы.

В церковной трапезной монах

Бодяжит спирт святой водой

И грязной, вшивой бородой

Кропит водярою в углах.

Иконописец, смеха для,

Рога Отцу подрисовал,

А хор церковных запевал

В молитву вставил слово «бля»,

Чтобы понятней было всем

И хору подпевал народ,

Что мимо мата не пройдет,

Попав в религиозный плен.

Давайте чествовать воров,

Канонизировать блядей,

С престолов свергнем королей,

Поставим вместо них шутов!

И, стоит только пожелать,

Все станет так, как надо нам —

В конюшню перестроим храм…

Или в сортир — не привыкать!

Рогатый пастырь соберет

На водопой свои стада,

Вкусна кровавая вода

И через каждый метр брод.

Закономерно победит

В стране-тайге медвежья власть!

Медведь нажрался меду всласть

И ревом души бередит.

И нашей не бывать мечте —

Звездой, хоть на мгновенье, стать…

А, если незачем сиять,

Давайте сдохнем в темноте!

Декабрь 2009 г.

Выдох

На Земле опять настало утро,

Лезет в окна тусклая заря…

И, старея с каждою минутой,

Из постели вылезаю я.

Зашипел сердито старый чайник —

Верный и единственный мой друг,

Ложка в чашке звякает печально…

Этот звук — единственный вокруг.

Выходить из дома неохота,

Но идти придется, хошь — не хошь.

Собираюсь, подавив зевоту,

Суну в голенище финский нож.

А на улице — толпа пещерных

Злобных и затравленных существ,

Харь звериных и умом ущербных.

И над ними верховодит бес.

Суетятся в каждом переулке,

Поспешая брюхо набивать,

Жалкие, тупые недоумки,

Коим друг на друга наплевать.

Умиляясь на свое везенье,

На работу шествуют они…

Чувствую тупое омерзенье,

Словно предо мною пауки.

Словно предо мной сороконожки,

Крысы, жабы, гады всех мастей —

Всех напоминают понемножку,

Только вот, ни капельки — людей!

Думаю, в пещере позабытой,

Древней, мрачной, темной и пустой,

Человека помнят сталактиты,

А последний — вымер в мезозой.

Мы же все — пародия дурная,

Отраженье в зеркале кривом!

И не видно ни конца, ни края

Этой смеси трусости со злом,

Похоти с предательством и ленью,

Алчности с коварством и враньем.

Покрываем Землю смрадной сенью

И плодимся снова день за днем.

Учат жить блудливая монашка

И проворовавшийся святой,

И пророк, прикладываясь к фляжке,

Гонит про смиренье и покой.

Опоенная чумой гламура,

Под пустое треканье попа,

Откровенья белобрысой дуры,

Как Писанье, чествует толпа.

Между делом, праведники эти,

Прославляя вонь отхожих мест,

Возвели в почет и добродетель

Воровство, предательство, инцест.

Я готов простить педофилию,

Пьянство, геноцид, каннибализм,

Чтоб чудовищней казаться миру

Сквозь стекло стереотипных призм!

И глухой вечернею порою

Удавить и обесчестить блядь —

Раз любовь придумана не мною,

Так не мне ее и отменять!

Я готов участвовать в расстрелах,

Вышибать колоды из-под ног,

Лишь бы только выйти за пределы

И распаду подвести итог!

И хочу идти я по дороге

В сумерках, держа в руках топор —

Слишком много развелось двуногих,

По любым раскладам — перебор!

Слава Богу, вечер наступает,

Можно возвращаться мне домой!

Чашка, ложка, чайник закипает —

Быт убогий, но такой родной!

В кокон одеяла завернувшись,

На кровати вновь застыну я,

Чтобы утром тяжело проснуться,

Лишь забрезжит тусклая заря…

Я — поэт, глашатай и историк,

Ненавидящий родной народ,

Желчный, недобитый алкоголик

И морально-нравственный урод!

Январь-март 2010 г.

Этюд

На кострах несбывшихся надежд горит белый свет…

Горячечный бред зарождается где-то в груди.

Трудно идти, если не видеть перед собой путеводный маяк…

Своры собак воют уныло из темных углов.

Кто не готов встретиться с ними один на один,

Прячется в свете витрин.

На кострах несбывшихся надежд годы горят…

Медленный яд разрушения точит скалу.

На грязном полу лужа, похожая цветом на кровь.

Слезы богов падают вниз на траву холодной росой.

Знает любой: всякий, кто смеет босой

Бегать по этой траве — безусловно, святой.

На кострах несбывшихся надежд сгорают друзья…

Больше нельзя их голосов различить.

Право самоубийц — выбор: тонуть или висеть,

Или лететь. Боги простят всех заблудших овец…

Скорый конец чувствуя, враг твой безмолвно кричит

Сквозь стекло и бетон. Он тоже прощен!

На кострах несбывшихся надежд полыхает любовь…

Поленницей дров воспоминания томные рядом лежат.

Их порождать больше не в силах ни сердце, ни мозг.

Соблюдающих пост, в память о долгих и праведных снах,

Добрые люди обяжут к счастью и свету идти в кандалах

На руках и ногах и с молитвой в устах.

На кострах несбывшихся надежд, дымным столбом,

Золой и углем, вера взмывает ввысь к облакам,

Досаждая богам. Боги устали, им хочется спать.

Надо понять чувство великой, всеобщей и жгучей вины!

Надо познать право и силу бегущей на берег

Холодной бурлящей волны — и все спасены!

Март-апрель 2010 г.

Антихрист. Посв. Ларсу фон Триеру

Километры пути не считая за труд,

Трое нищих по темной дороге бредут.

Имена им — отчаянье, ужас и боль…

Эти трое всегда у тебя за спиной.

И по правой обочине шествует Страх,

Словно гордый олень. И в ветвистых рогах

Серебристую сплел паутину паук —

Вечный Страха напарник, соратник и друг.

Страх — владыка души. Лишь слегка наступив,

Поселяется в ней. Дальше следует взрыв.

И осколки летят, но не спит паучок —

Душ ошметки он ловит в свой липкий сачок.

А со Страхом Отчаянью вечно идти…

И ворона кудлатая слева летит —

Властелина рассудка, хозяйка умов,

Королева сознания темных углов.

Хриплым карканьем светлые душит мечты,

Что так долго хранил и вынашивал ты,

Опускаются руки и больше не в мочь

Ни идти, ни ползти в эту темную ночь.

Боль с Отчаяньем, Страхом в родстве состоит…

И понуро меж ними лисица бежит —

Шкура серая бита сыпным лишаем,

Подметает дорогу облезлым хвостом.

Только с виду она и стара, и слаба,

Но одним лишь прыжком Боль догонит тебя,

Не гляди, что хрома на четыре ноги,

Миг — и в рыхлое тело вопьются клыки!

Трое нищих бок о бок по свету идут,

В никуда ниоткуда лежит их маршрут.

Их ведут только звезды в ночных небесах.

Чуят жертву ворона, олень и лиса…

Тают звезды и солнце восходит вдали,

Но идут по следам в придорожной пыли,

Километры пути не считая за труд…

Они ищут ТЕБЯ! И, конечно, найдут!

Апрель 2010 г.

Снега смерть

Запутавшись ногой в силках тревожных дней,

Истошно верещит, надрывается век…

Весна идет! Весь мир бессилен перед ней!

И ждет свою убийцу подтаявший снег…

Сосульки горько плачут на жестокой заре,

Их слезы барабанят о ржавый карниз,

И в каждом переулке, и в каждом дворе

Бежит по тротуару свой маленький Стикс.

Плывет перед глазами в горячном бреду

Цветной калейдоскоп непрощенных грехов,

Тропинок неизвестных, что я не пройду,

Неписанных строк, непрочтенных стихов.

Стозевное и злое, как в полях саранча,

Гонимое вперед похотливой мечтой,

Живет людское племя, аккуратно платя

Налоги и проценты старухе с косой.

И, эхом лицемерных о мире молитв,

Слышны «Ура!!!» и брань Люциферовых войск…

Друзьям не помогая и врагов не простив,

Психоз цивилизации вздымается в рост.

И падшие святые утопают в вине,

До рвоты веселятся, ложатся пластом,

Пророков больше нет на моей стороне

И больше не сыскать, кто пойдет за Христом.

Безвольных нас, как мощный электромагнит,

Притягивает отблеск Полыни-звезды.

И каждый будет брат, кто с утра похмелит,

А батькой станет всякий, кто вломит пизды!

Тем выскажем презренье и покажем кулак,

Кто златом набивает бездонный карман!

И слышен грозный лай, но на свору собак,

Внимания не тратя, идет караван.

И Время вслед за ним, задыхаясь, бежит —

Афганская борзая с провисшей спиной…

Велик и свят, кто смог снега смерть пережить!

Кто знает это — пусть напевает со мной.

Апрель 2010 г.

Пережеванный стих

Тот, кто пишет стихи,

Лжет не меньше, чем все остальные.

Пережеванный слог

Я сквозь зубы харкну на асфальт:

Желчь безумных идей,

Неумелые рифмы больные,

Бред видений ночных,

Бытия каждодневного смрад.

Я глазею в окно,

Как листаю с картинками книжку:

Вот, отбившись от своры,

Рыжий пес под забором дрожит,

Вот у пса отобрал

Кость оборванный, грязный мальчишка —

Ведь ему, как и псу,

Надо как-нибудь день пережить.

Сколько водки ни пей,

Все одно, не заглушишь досаду!

Сколько лоб ни калечь

О полы новомодных церквей,

За душою твоей

Из прекрасного райского сада

Светлый ангел летит

По прямой, только черти быстрей!

Распахнулися двери

Объектов новейшей культуры —

Образцовых столовых,

Борделей, ночлежных домов…

Едет барин!

На МКАДе железной стеной встали фуры,

С воем мчится кортеж

В окружении верных ментов.

Ожиревший чиновник

Трясет золотым телефоном.

Девяностых братва

Оказалась честнее, чем он —

Ведь бандиты блюли

Хоть какие-то волчьи законы,

Этот клал на людской,

На бандитский и Божий закон.

Постигая уют

И покой меблированных комнат,

Где халявным бухлом

Под завязку набит минибар,

Средь потасканных женщин

Прекрасных, нетрезвых и знойных,

Вспоминать о душе —

Все равно, что мочиться в пожар…

Узколобая мудрость

Глаголет из старого кресла,

Здравым смыслом она

Именует обычный испуг.

Жить тревожно, обидно до слез,

Тошно, неинтересно…

И темнеет в глазах,

И усталость навалится вдруг.

Нашей жизни цена —

Три червонца по меркам Иуды,

А высокой Любви —

В день базарный не больше рубля…

Удивляюсь тому,

Как по жизни все просто и грубо

И паяцы, порой,

Поднимаются в ранг короля.

Под восторженный визг

Неуемный тандем продолжает,

Как Сусанин, страну

По болоту по кругу водить…

Патриоты шипят,

Что Отчизну враги окружают…

Не хватает ума,

Сил и времени их рассудить!

Современным аскетам

Охота помногу и сразу,

А борец за права

От мозгов оттирает кастет,

Перепуталось все,

Телевизор затмил людям разум,

Он отныне для нас

И свобода, и правда, и свет!

Славьтесь, люди искусства!

Вы всех, безусловно, полезней —

Заказные поэты,

Художники, прочий бомонд!

Может быть, работяга,

Услышав слезливую песню,

Этим вечером спьяну

Соседу башку не свернет,

Может быть, он сегодня

Жену не прибьет сковородкой,

С тещей кухонный нож

Не использует, как аргумент,

На работе начальнику

В печень не сунет отвертку…

И в дремучей душе

Загорится спасительный свет!…

Смех придворных шутов

Безразличен, как рокот мотора,

Гулко колокол бьет

В новостями промытой башке,

Мы уходим в себя

И не ждите — вернемся не скоро,

Чтобы снова плодиться,

Бухать и растить ВВП.

Где великий потоп,

Что изжогу зальет в полной мере?!

Где же сера с небес?!

Трибунал, что немедля раздаст

Всем сестрам по серьгам,

А братьям по крестам и по вере?!

Антисептик, что Землю

Продезинфицирует враз?!

В изобилье жратвы

Захотелось вам зрелищ — так нате!

Я стою перед вами —

Вы мне ничего не должны…

Тот, кто пишет стихи —

Он, по-своему, тоже предатель,

И слова черной рвотой

Стекают на ваши умы!

Тот, кто пишет стихи, тоже нехристь, подлец и предатель,

И слова черной рвотой стекают на ваши умы!

Сентябрь 2010 г. — октябрь 2011 г.

Двадцать Первый

Растопырьте железные крылья, сомкните ряды!

В счастье много друзей, а в беде остаешься лишь ты.

Оглянись и вокруг посмотри сквозь слепые очки,

За чернеными стеклами пряча кошачьи зрачки.

Полтора дестилетья, как сгинул Двадцатый-старик,

Двадцать Первый-подросток капризно заходится в крик,

Полируя до зеркала нанотехничный кистень,

Выбирает к удару он очередную мишень.

Как вокзальную шлюху, безжалостно к лавке прижав,

Он насилует Вечность, за сочные дойки держа,

Растранжирив в горячном веселье победы отцов

В окруженьи блядей, пидорасов, барыг и воров.

Приоткрой на два пальца бездонную душу, браток —

И заполнит пространство бушующий грозный поток

Из окурков, гондонов, стаканов и мрачных надежд,

Шумных псевдодрузей, лжепророков, хамья и невежд.

Вот у входа в базарный жужжащий и воющий ряд

Две убогие — Память и Совесть нагие стоят,

Деловитые граждане мимо брезгливо снуют,

Им монету не бросят — ну, разве что, в шляпу нассут.

Вот избитый, истерзанный Разум у стенки стоит.

Двадцать первого слуги подняли винтовки свои…

Каждый непревзойденный в своем деле специалист —

Мент, чиновник, путана, торгаш, педофил и фашист.

Вот старуха, одетая в черный глухой балахон

За тобою пришла, да коса не пролазит в проем.

Так и топчется, глупая, в недоуменьи в дверях,

Вызывая всем видом своим уже смех, а не страх.

На картины такие не смотрят больные глаза,

Рад бы что-то сказать, только нечего больше сказать…

Засыпай поскорее, дружок, суетой утомлен

И однажды увидишь ты вещий до одури сон:

Мы в Аду разномастном во весь веселились опор.

Вдруг: «Тревога! Полундра! Атас! Едет к нам ревизор!

Прячьте карты и баб, и коньяк, убирайте столы!

Кто три раза дурак, те сегодня полезут в котлы!

Пробуждайся от сна векового, лентяй Люцифер —

Ситуация требует срочных решительных мер:

Мы комиссию сразу притащим к тебе в кабинет,

Покажи, что хотят, а иначе урежут бюджет!»

Много дней шла проверка, от скуки мы стали зевать:

Надоело до дрожи страдающих в муках играть.

Наконец, дверь открылась и в пекло вошел Асмодей:

«Все, уехали! Прите столы и бухло, и блядей!

Снова можно блудить, напиваться, валяться в грязи —

В двадцать первом проверка нам больше уже не грозит.

Гранты дали — до двадцать второго нам хватит с лихвой.

Как ни кинь, а наш Дьявол — начальник совсем не плохой!»

Падший ангел прикидывал, как же осваивать куш…

Тут из Рая звонок: «Разгрузи хоть на тысячу душ!»

«Не вопрос», отвечал Люцифер, «Присылай их ко мне,

Только за содержанье оплата пусть будет вдвойне.»

От подобных видений проснешься в холодном поту…

Успокойся! Вселенский бардак, глупость и нищету,

Сумасбродство и похоть, и блеск побелевших костей

Ты увидишь, как только привыкнут глаза к темноте.

Двадцать Первый еще до конца себя не проявил —

Этот вздорный юнец, не спеша, набирается сил,

Он растит энтропию в удушливом чреве своем…

Хорошо, что до Двадцать Второго мы не доживем!

Лето 2010 г. — весна 2015 г.

Легенда

Порастратив здоровье в кровавых боях,

Шел без отдыха-сна на родимый порог,

Ни секунды на месте в пути не стояв,

Сапогами топча километры дорог…

И в родную избу настежь дверь распахнул:

«Я пришел, я вернулся! Здорово, родня!»

С детства воздух знакомый со свистом втянул,

«Сколько ж не был я здесь! Как вы тут без меня?!»

Мать упала на грудь, прослезился отец,

Улыбнулся, обнял с печки спрыгнувший брат:

«Мы уж думали: Где ты нашел свой конец?

И не ждали уже, что вернешься назад!»

«Ладно, полно! Я с вами теперь навсегда…

Я голодный, как черт! Соберите на стол!

Вместе нам не страшны ни напасть, ни беда!

Время взяться за ум! Для того и пришел!

Сколько ж лет я потратил на этой войне,

Сколько сил положил, сколько ран залечил!

Я зимой замерзал, отходил по весне,

Летний зной обжигал, дождь осенний мочил,

По колено в грязи и по пояс в снегу,

Головней прижигая Антонов Огонь,

В сорных ямах валялся в горячном бреду,

Чуял дым от кострищ, чуял трупную вонь,

Загибался от жажды в засохших лесах,

Отпивался водой малярийных болот,

Жрал гниющую падаль, спал на чьих-то костях,

Пробирался во тьме — обезумевший крот!»

Прислонил я к печи верный свой пулемет

И зараз охлобучил борща чугунок.

Даже стыдно — решат: «Вот явился проглот!»

Но налили добавки… Сдержаться не смог!

Мать присела на лавку, меня обняла:

«Где ж ты был, дорогой, эти несколько лет?

Я бессчетно ночей у окна провела…

Но нашел ли ты то, чего здесь у нас нет?»

Я стыдливо поник и уставился в пол:

«Я по свету искал радость, свет и покой…

Врать не буду я, мам, ничего не нашел:

Где ни сунься — гордыня, разврат и разбой!

Я бывал в тех краях, где темно даже днем,

А дорогу в сметану размыли дожди,

По колено уходит нога в чернозем,

Ну а коли упал — так подмоги не жди.

Трое нищих не раз мне встречались в пути,

Только я им не нужен… Чему, впрочем, рад!

И, когда уже некуда стало идти,

Словно громом ударило: «Надо назад!»

Воротился домой твой беспутный сынок:

Ни семьи, ни детей, ни чинов, ни гроша,

Только пара залатанных старых сапог,

Да под рваной рубахой теплится душа…

Только что же ты, матушка, точишь слезу?

Али стыдно тебе за растяпу — сынка?

Не кручинься! Я гордость тебе принесу,

Хоть и способа точно не знаю пока…»

Тут отец мне на ухо тихонько сказал:

«Убери-ка игрушку и мать не пугай.»

Что ж, разумно… С батяней я спорить не стал

И отнес пулемет в дровяной я сарай.

И вступила в права желтоглазая ночь…

«Мам, не парься с постелью, я в сени пойду —

На пуховой перине мне будет невмочь!»

Повалился на лавку и мертвым уснул.

По заре по рассветной отец разбудил,

Мирной жизни преподал мне первый урок —

Вывел в поле и в руки мне косу вручил:

«Что ж посмотрим, на что ты способен, сынок!»

Размахнулась рука, раззуделось плечо…

Но не режет коса — только тычется в грунт.

Да! До этой работы расти мне еще…

Научусь! Нам не боги горшки обожгут!

Только что же ты, батя, смеешься в кулак?

Извини, не к косе — к пулемету привык…

Это я только с виду безрукий дурак —

Быть не может, чтоб я сей процесс не постиг!

Несмотря ни на что, я работать был рад,

Не умел, но старался, во что было сил!

Как собака устал, ну а вечером брат

Возвращенье отметить меня пригласил.

На полках старой бани нехитрая снедь:

Сало, щавель, картошка да водки ушат.

«Наливай, дорогой, да скорее ответь,

Что за земли за нашей деревней лежат?

Правда ли, что за морем не худо житье —

Мужики при каретах, а бабы в мехах,

Из хрустальных бокалов лакают питье

И огульно погрязли во свальных грехах?»

Не скажу, не видал… Думаю, это миф,

Что придуман на зависть, потеху и шок —

Голод, тюрьмы, поборы, чахотку и тиф

Видел я в изобилии, где бы ни шел!

Всюду стонут и стон этот песней зовут,

Всюду грязь, всюду шум, стужа, слякоть и зной,

Всюду все пуще глаз каждый грош берегут

Так, как будто возьмут его в ящик с собой.

Где нас нет тоже худо, поверь мне уж, брат,

Мрак над всеми местами крыла распростер…

Где ни кинь — средь живых правит бал казнокрад,

А средь мертвых — товарищ его мародер.

Только что же ты, брат, так тоскливо завыл?

Что ж ты каплешь слюной да трубой держишь хвост?

Ты уже шибко пьян, ты бы больше не пил —

Пара рюмок еще и пойдешь ты вразнос!»

Брат еще накатил и под лавку упал.

И едва я его доволок до избы —

Как хороший кабан братец вес нагулял,

Несмотря на крестьянские в поле труды!

Отоспавшись, отмывшись и бороду сбрив,

Я решил навестить ту, что с детства любил —

Мочи нету гасить накативший порыв,

Образ милый меня бередил и манил.

Я взбежал на крыльцо, захмелев без вина,

Как мальчишка краснея: «А нужен ли ей?»

Наконец, постучал… И открыла Она!

И отпрянула, вскрикнув, в потемки сеней.

Я Ее подхватил, закружил на руках:

«Не пугайся, родная, аль не узнаешь?!»

Убедился — в каких ни броди ты местах,

А такой красоты никогда не найдешь!

И, в себя приходя, отвечала Она:

«Ты ушел, не прощаясь, ты просто исчез!

Я рыдала, я злилась, годами ждала!

Начала забывать — вот он ты! Ты воскрес!

Но скажи: ты, наверно, весь мир обошел,

Женщин разных, наверно, вдали повидал…

С ними было, конечно, тебе хорошо?!»

«Плюнь в глаза ты тому, кто такое сказал!

Я видал алогубых дородных мадонн

И мулаток с четвертым размером груди.

В мире женщин не счесть — имя им легион!

Но, покуда есть ты, мне не нужно блудить!

Только фото в кармане на сердце носил —

Мы с тобою, обнявшись, на фоне реки…

Вечерами разглядывал, плакал и выл

От занозой свербящей звериной тоски!

Только что же ты, милая, прячешь глаза?

Аль не рада ты мне? Али любо с другим?

Если вру — пусть меня поразят небеса!

Но лишь слово скажи — я растаю, как дым!»

Лето быстро прошло, я работал, как вол,

Научился кой-как управляться с косой…

Шель-шевель — и октябрь к концу подошел.

Я гулял, наслаждаясь осенней порой.

Из кармана достал я свой скромный обед:

Две картошки, краюху и сала кусок,

Но внезапно фигура закрыла мне свет:

«Я не ел целый день! Дай кусочек, сынок!»

Предо мною стоял седовласый старик:

Посох выше главы, до колен борода,

Стан сухой, что к жаре и морозу привык,

Ноги старца не знали сапог никогда.

«Ешь, папаша, хоть все! Сытым путь веселей!

Ты какою судьбой в нашу степь занесен?

Где бывал, что видал, расскажи поскорей —

Связи с миром в деревне я напрочь лишен!

Расскажи мне о землях людей кочевых,

Что далеко отсюда на север лежат,

Где рекой льется водка, где жарят шашлык,

Где свободные люди, как птицы кружат!»

«Север, как же… — задумчиво молвил старик —

Вот оттуда, как раз, и иду я сейчас…»

«Значит, видел! Ну надо же! Ты не тяни!

Мне не терпится полный услышать рассказ!

Я от жизни отстал, не слыхал новостей,

Расскажи мне, как грозная пляшет броня,

А за нею пехота — царица полей

Наступает, винтовками грозно звеня!

Расскажи, как трусливо отходят враги,

Чуя сердцем, печенкой, что всем им капут!

Как под звуки серебряной тонкой струны

О героях стихи трубадуры поют!»

Покачал головой седовласый старик,

Грустный взгляд заострился и впился в меня:

«Там на тысячу верст не осталось живых

И на десять саженей промерзла земля.

Зверь туда не идет, птица мрет на лету

И от стужи деревья там стали стеклом,

Только павшие молча вмерзают в тропу

Час от часа все глубже… Но дело не в том —

Мертвых лица видны на любой глубине,

Слепо смотрят глаза и оскалены рты…

Эта страшная явь каждый раз снится мне!

Я бегу на восток, заметая следы!»

Я зажмурился, уши руками закрыл…

«На хрена ж ты мне это сказал, старина!»

А открыл я глаза — старика след простыл…

Многотонным катком придавила вина!

Словно пьяный, шатаясь, я шел по селу

Повторяя под нос: «Сука, сволочь, шакал!

Самым первым ты должен был сгинуть во тьму!

Ты ж домой захотел! Всех ты бросил! Сбежал!

Захотелось покоя?! Что ж, иуда, пляши!

Набивай ненасытное брюхо борщом!

Трахай девок, бухай, сей, коси и паши

И всю жизнь делай вид, будто ты ни при чем!»

В уши мне зашептал вкрадчивый голосок:

«Что ты маешься дурью?! Их время ушло,

Испарилось, развеялось, словно песок,

Растворилось туманом, водой утекло!

А тебе повезло — ты не сбился с пути,

Не погиб от чумы и в дорогу не вмерз!

И не всем довелось вам до дома дойти —

Материнских по многим текут реки слез!

Чем же ты не доволен?! Ты жив и здоров,

Кров имеешь, постель и горячий обед!

Так избавься от глупых горячечных снов,

Без сомненья живи и копти белый свет!»

«Замолчи, негодяй! — отвечал я ему —

Я со всеми во льдах должен нынче лежать!»

Как безумный, вбежал я в родную избу,

Жадно принялся воду из жбана лакать.

Не спасло от горячки и жажды питье…

Вдруг, в окно я взглянул сквозь тягучую тьму

И увидел на миг отраженье свое —

Вроде я, но не я — что не так — не пойму…

Только что же ты, зеркало, нагло мне врешь?!

Что ж мукою кропишь вороные виски?!

Но в душе понимал я, что это не ложь…

И сдавило в груди от смертельной тоски.

Понял я, что мне душно и тошно, хоть вой!

Не помогут ни мать, ни невеста, ни Бог…

И, поникнув тяжелой больной головой,

Повалился в кровать, не снимая сапог

И мгновенно уснул… И приснился мне сон,

Будто из лесу вышел в деревню медведь,

Будто свора собачья повисла на нем,

Обещая Топтыгину скорую смерть.

И, как мог, отбивался лесной исполин,

Что тростинки, ломая собачьи хребты,

И всезнающий ворон кружился над ним,

Понимая бессмысленность этой борьбы —

Ведь собак было больше, они были злей,

В одиночку на свору идти не моги!

Что один против сотни цепных кобелей?!

И под натиском рухнул хозяин тайги…

Чу! Знакомый рожок заиграл вдалеке!

Эту музыку вспомню я хоть через век!

Я с кровати вскочил и, как был, налегке

Белкой прыгнул под первый ноябрьский снег.

Крепкий воздух ночной полной грудью вдохнул,

Отряхнулся и сплюнул в дорожный ледок,

И плевок на лету засиял ярче звезд

И насквозь, до ядра, матку-землю прожег.

И ударом ноги дверь сарая открыл,

Где в углу было начал ржаветь пулемет,

И родной «Дягтерев» на плечо я взвалил

И на звуки рожка быстрым шагом пошел…

Привели меня звуки на берег реки,

Где привалом стояла огромная рать:

Развевались знамена, горели костры,

Повара торопились паек раздавать.

Я присел у костра, потянулся к огню

И озябшим рукам стало вмиг горячо.

Пламя грело продрогшую душу мою…

Но невидимый кто-то тронул вдруг за плечо.

Оглянулся… Там странный стоял человек:

По лицу — Вельзевул, а по лычкам — сержант.

И не таял совсем на лице его снег…

Тем не менее, был этой встрече я рад:

«Ты возьми, командир, во дружину свою —

Нет в миру мне покоя и радости нет!»

И ответил сержант: «Я тебя узнаю,

В академии смерти я видел портрет…

Был еще я юнцом, когда имя твое

Знали все, кто однажды примерил мундир!»

«Полно, полно, служивый! Ты знаешь не все!

Ты б руки мне не подал — ведь я дезертир!

Я сбежал с поля боя, оставил друзей.

Славу, честь и свободу на сон променял!»

Усмехнулся он хитрой улыбкой своей

И открыл, было, рот, но осекся, смолчал…

И на тему другую пошел разговор:

«Так в какие же земли нацелен поход?»

Он присел и подкинул полено в костер:

«Путь не близкий. На север дружина идет.

Мне один старичок рассказал про края,

Где убил все живое жестокий мороз,

Где уже много лет не восходит заря

И ни звери, ни люди не кажут свой нос,

Где всегда темнота, где ни ночи, ни дня,

Где лежат подо льдом те, что лучше меня,

Те, что лучше тебя, те, что лучше нас всех…

Больше мы никогда не услышим их смех.

Понял я — непростая работа грядет:

Там живые не сдюжат — лишь сгубишь людей!

Да и кто же туда добровольно пойдет

По веленью моих сумасшедших идей?

Взял тогда я трубу и подъем протрубил…

И из мрачных болот, из оврагов и рвов,

Из забытых людьми и богами могил

Встала армия мертвых, услышав мой зов.

Попытаемся с ними те льды расколоть,

Чтоб достать бедолаг и закрыть им глаза…

К жизни их не вернуть, так пускай же Господь

Упокоит их души в своих небесах!»

Я вскочил, с удивлением глядя кругом

На бойцов, что сидели рядком у огня —

Кто с дубиною, в шкурах, кто в латах, с мечом…

И стрелою догадка сразила меня:

«Погоди! Я ведь тоже услышал рожок!

Что ж выходит, я помер? Ответь мне, сержант!»

Он вздохнул и сказал: «Ты во сне отошел.

Так бывает, дружище, — обширный инфаркт.

Не скажу, что скорблю о кончине твоей,

Врать не буду — ты нужен в походе моем.

Да и ты не горюй — вечность жизни длинней!

Ладно, грейся, кури, на рассвете пойдем…»

Я смотрел на бескрайний ночной горизонт…

Вдруг на нем показались зари языки.

Шестикрылый горнист проиграл общий сбор

И оскалил сержант вурдалачьи клыки.

И в колонну по четверо встали бойцы,

Я поднял пулемет и пристроился в хвост…

Я на север иду, обрубаю концы

И взрываю последний оставшийся мост.

Сколько лет я потратил, и сил, и труда

И теперь только смог вещь простую узреть:

Все мытарства твои — это тлен и вода…

ЧТОБ СЕБЯ ОБРЕСТИ, НУЖНО ЛИШЬ УМЕРЕТЬ!!!

2006 — 2011 г.г.

Фасад

Погожим летним днем мужик сказал себе,

Что, мол, давно пора сменить фасад избе.

Он был в работе скор, трудяга и не сноб,

Но обломал топор о сталь забитых скоб.

Мужик с досады взвыл, швыряя матюки,

И над избою взмыл, природе вопреки…

И увидал окрест, как много лет подряд

Мы волочем свой крест, как тащим души в ад.

Священник на обед лакает самогон,

Забыв про свой обет, забив на свой закон.

Бухло рекой течет, горит в печи огонь,

Поет веселый черт под старую гармонь

Смешную песнь о том, как много лет назад

Иуда бил челом, ему внимал Пилат,

Как бросил кошелек, как вверх поднялся перст

И нищий дурачок отправился на крест.

Поп снова накатил и под алтарь упал,

Уснул, слюну пустил, а черт того и ждал.

Взвалил на горб попа рогатый балагур

И Князю Тьмы понес он нового слугу.

Кто знает — помоги решить вопрос простой:

Кто Князю больше люб — слепой или немой?

И добрый Князь решит, где истина, где ложь,

Кому в хоромах жить, кому опять под дождь,

Кому досыта жрать, кому вселенский пост,

Кому прохожих рвать, кому поджать свой хвост,

Кому окно в Париж, кому в табло кулак,

Кому в сметане шиш, кому сойдет и так.

Хотел поэт давно сложить про Князя сказ,

Да обломал перо о сталь избитых фраз

И стал решать вопрос в ничтожестве своем:

«Кто девкам больше люб — с умом или с рублем?»

И, осознав расклад, мужик совсем раскис,

Закрыл рукой глаза и опустился вниз

И, тотчас позабыв увиденный Содом,

Он побежал в сельпо за новым топором.

Мораль стиха проста: ослепни, онемей,

Хлебало распростай и ублажай Князей!

Гори огнем фасад! Эх, размахнись, рука!

И нехрена смотреть на Землю свысока!

Март 2011 г.

Хулахуп

На Мысе Надежды луч света погас —

Ни сил, ни желания больше гореть.

При тусклой свече я пишу свой рассказ,

Как Ветер решил к океану лететь.

С рассветной зарею он лег на крыло

И был через час во владеньях людских.

Рассеялся сумрак и Солнце взошло…

Сраженный увиденным, Ветер затих.

Он видит огромный дымящий завод

И свалку — бродячих прибежище псов,

На серой земле, где трава не растет,

Кварталы убогих домов-близнецов.

Слепец ковыляет сквозь мрачный пустырь,

Куда и глазастый давно не ходок.

И лает безумно его поводырь,

И рвет из руки у него поводок.

Заходится в кашле астматик-старик,

На старости лет он остался один…

Иуда монеты зашил в воротник

И смело пошел вдоль засохших осин.

Ни взять, ни добавить — Страна Дураков!

И между лачуг Ветер взвился юлой,

Но встретил случайно в одном из дворов

Девчушку, крутящую обруч стальной.

И бездна в девичьих глазах, полных слез,

И капля по щечке ребенка течет —

Поставлен девчушке диагноз: «Лейкоз»,

Врачами запущен обратный отсчет.

И воют собаки, почуяв исход,

И страшным знаменьем кружит воронье,

Но Фея сказала ей: Смерть не придет,

Покуда в движении обруч ее.

И верит девчушка в пророчество сна —

Уж слишком мала, чтоб обман распознать!

Крутя хулахуп, напевает она

Печальную песню опять и опять…

А Ветер вздохнул: «Ну и странный народ!

Чего не увидишь в людской стороне…»

Крылами взмахнул и рванулся вперед

В любви признаваться прибрежной Волне.

Летит над массивом промышленных труб

И свалок, где вечно отходам гореть…

А девочке снова крутить хулахуп,

Стремясь обмануть простодушную Смерть.

Май 2011 г.

Абстиненция

Хищная пуля иглой пронзила плоть,

Сколь ни проси тепла — только вселенский дождь,

Смачную дулю кажет с небес Господь!

Сколько забыто лиц, голосов и строк,

Денег пропито, истоптано сапог,

Сколько крестов высится вдоль дорог!

Разум и сердце сошлись на кулаках,

Кроют друг друга, орут о былых долгах,

Сердце колотит, разум идет в отмах…

Черствость и жалость вошли одна в одну,

Перемешались, неясно, что к чему,

Только осталось, что волком выть на Луну!

Сколько ни сыпь на открытые раны соль,

Сколько ни жалуйся на головную боль,

Сколь показушно ни шастай по снегу босой,

Ищет душа разгонной полосы,

Полночь… На башне все яростней бьют часы,

Жутко и страшно воют цепные псы!

Раньше казалось, что Солнце впереди,

Самую малость — лишь руку протяни,

К черту усталость, надо вперед идти!

Нынче же радость — засесть в четырех стенах,

Стены внушают удушливый липкий страх,

Выйти нельзя — бесы стоят в дверях!

Разнообразен душевный мазохизм:

Кто-то в подъезде на брючном ремне повис,

Кто-то по пьяни осваивает карниз.

Старый кудесник вращает хрустальный шар,

Он превращает железо и камни в пар —

Нечто в ничто! Это — бесценный дар!

Кто на удачу нам накует подков?

Даст передачу сквозь клетку пошлых слов?

Краской наполнит хотя бы один из снов?…

Сентябрь 2011 г.

Люди с рваной душой

Серый мир, мир без радости, горя и грез,

День тепла не дает — постоянно мороз,

По размеру — нора, только с виду большой…

В этом мире живут люди с рваной душой.

Их нельзя рассмешить, их нельзя испугать,

Хоть во что-то втянуть, хоть на что-то поднять,

Водкой их не споить, не сманить анашой,

Как гранита куски, люди с рваной душой.

По проспекту рабочий шагает народ,

Кто-то с рваной душой с ними вместе идет.

Повнимательней глянь по бокам и назад —

И увидишь его немигающий взгляд.

Коль его ненароком коснешься, мой друг,

То почувствуешь сердца отчетливый стук,

Только это не сердце — в отделе грудном

Монотонно и гулко стучит метроном.

Что за шум? Что за гам? Назревает скандал?

Там какой-то чудак выдохся и упал!

Так живут день за днем в этом мире чужом,

Выбиваясь из сил, люди с рваной душой.

Примеряют гробы, примеряют бинты,

Все стараясь собрать от души лоскуты,

Чтобы в мире цветном беззаботливо жить,

Только нету иголки, чтоб душу зашить!

Кто хитрее других, от волнения пьян,

Наспех ниток катушку засунув в карман,

Лишь опустится ночь, он опять и опять

Шел к скирде индевелой иголку искать.

Это дело нелепое — душу латать!

Только, мудрость не в силах понять и принять,

По травинке прощупал весь стог и нашел!

Но поглубже вздохнул — расползается шов…

Нервно вскрикнула птица в полночной тиши,

Свежий ветер свистит сквозь прорехи души.

Снова бросил бедняга иголку в скирду,

Глянул вверх и бессильно завыл на Луну.

Кто-то с рваной душой ходит рядом с тобой,

Ты чужой для него, для тебя — он чужой,

Ищет, воет, портняжит он каждую ночь…

Ты не трогай его — ведь ему не помочь!

23.11.2011 г.

Приквел. Мистерия в трех частях с прологом и эпилогом

От автора:

Данное произведение является исключительно фантазией, не ставит цели никого оскорбить и не претендует на звание серьезного научного изыскания.

Пролог:

Издревле старался всяческий болван

Смысл Великой Тайны облачить в слова,

Дать ответ на главный бытия вопрос,

Разложить по полкам лихо и добро.

Многие пытались, но не удалось —

Ведь добра и худа не бывает врозь

И Великим Благом назовут потом,

Что вчера считалось Абсолютным Злом.

О твореньи мира сказкам нет числа,

Так что приготовьтесь — вот еще одна.

И меня не сможет уличить во лжи

Ни мудрец, ни гений… Ни один, кто жив!

Часть 1:

До времен начала был в Раю бардак,

Навести порядок Бог не мог никак:

Ангелы слонялись, клюкали кагор…

Раз услышал Яхве чей-то разговор:

«Старикан не тянет, сдулся и раскис —

Царствия корона тянет дюже вниз,

Медленно, но верно Рай идет на дно…

Только Богу это, видно, все равно!»

Разозлился Боже, что его бранят,

Для строптивых вздумал сделать каземат.

Райские подвалы подойдут вполне,

Чтоб убить сомненья в каждом болтуне.

А кому доверить сей нелегкий труд?

Эти — разболтают, эти — подведут…

Но, покуда думал, стук раздался в дверь

И вошел в покои ангел Люцифер.

«Слушай, Боже правый, надоело жрать,

В облаках валяться и кагор лакать!

Просит тебя, Отче, раб смиренный твой:

Хоть к какому делу ты меня пристрой!»

Осенило Бога: «Хочешь — пособлю…

Есть одна работа, правда, не в Раю.

Надо нам в подвалах сделать КПЗ

Для того, кто будет уличен в бузе.

Назовем мы это место просто — Ад.

А тебе за вредность дам двойной оклад,

Только ты не вздумай языком трепать!

Ежели согласен — можешь приступать».

«Что ж — ответил ангел — надо — будет Ад.

Лучше, чем безделье, пьянство и разврат!

Шестерых подручных я себе возьму,

Возведем на совесть мы тебе тюрьму».

«Погоди немного, есть еще момент:

Как-то не по чину ты, браток, одет…»

Щелкнул Бог перстами, взмыла вверх рука

И у Люцифера выросли рога,

Выросли копыта и змеиный хвост.

«Вот теперь порядок!» — улыбнулся Бог,

Глянул ангел косо в зеркало трюмо:

«Да уж, красотища — хоть снимай в кино!»

«Что поделать? Это — новый твой дресс-код.

Завтра же в газетах распущу слушок,

Дескать, взбунтовался, целил на престол —

Я тебя и сбросил париться в котел.

Больше ты не ангел — дьяволом зовись,

По пути в подвалы шибко не светись»,

«Ладно, не ребенок! Нешто не пойму?

Не волнуйся, Отче, будет по уму!»

Люцифер, задачей новой поглощен,

Боженьке отвесил до земли поклон

И пошел на выход, планы строя вслух,

Но увидел клетку на столе в углу:

«Что-то там за звери в клетке у тебя?»

«Да на днях сварганил, но, похоже, зря —

Некогда возиться, дел невпроворот,

Здесь держу пока что — может, кто возьмет?»

«Как их звать-то?» «Люди. Просто на язык,

Даже чуть банально…“ „Имя — просто шик!

Вот что, Боже правый, ты их мне отдай —

Все-таки забава». «С клеткой забирай».

Взяв людей под мышку, дьявол вышел вон.

Яхве отдышался, принял «Цитрамон»:

«Уф-ф-ф! Одну проблему вроде бы решил…

Руководство много отбирает сил!»

А назавтра в окна видит утром Бог

Из трубы подвальной серенький дымок —

Заступил на вахту страж небесных сфер,

Верный раб Господень ангел Люцифер.

Часть 2

Пролетела вечность, словно миг один…

Дьявола с докладом Яхве пригласил:

«Здорово помог ты власть мне укрепить!

Премию какую хочешь получить?

Может, утомился ты среди котлов?

Может, хочешь в отпуск? Пара пустяков!

Укрепишь здоровье, отдохнешь в Раю…

Завтра Михаила сменою пришлю»,

Усмехнулся дьявол: «Ну а на фига?

Пусть Михайла бравый стережет врата,

Пусть Гаврила пилит гаммы на трубе,

Ну а я привычный — я пойду к себе.

Вот чего хотел я, Отче, попросить…

Даже неудобно это говорить…

Дай мне ангелицу на часок хотя б —

Все-таки хреново столько лет без баб!»

Бог слегка смутился: «Извини, сынок!

Я недокумекал впопыхах чуток…

Бедный! Как давил ты основной инстинкт!

Выбирай любую!» «Я возьму Лилит».

В Божии покои девушка вошла,

Дьявола за пояс нежно обняла.

Не жалея в речи для слуги похвал,

Молодых Всевышний тут же обвенчал.

Херувимы шустро притащили торт,

Ящики с шампанским, фрукты… Натюрморт!

Яхве с Люцифером в этой суете

Обсудили быстро ряд текущих дел:

Не пришло ли время расширять подвал?

В срок ли поставляют уголь и дрова?

Не купить ли в двери кодовый замок:

«Да! А как там люди?» — спохватился Бог.

«Вроде бы, в порядке, — дьявол отвечал, —

Чувствуется мощный в них потенциал!

В пищу им настойки капнул Асмодей

И теперь в хозяйстве тысячи людей.

Гоношатся, воют, проклинают смерть…

Очень интересно мне на них смотреть!

Накопили в клетке кучу барахла…

Правда, неприятность тут произошла:

Как-то раз в подвале трубы прорвало.

И как раз над клеткой. Был у них потоп,

Многие погибли… Ладно, не беда:

Третий зал дострою — отнесу туда.

Кстати-ка, Всевышний, в райских мастерских

Не создал ты больше тварей никаких?

Подселю я к людям разного зверья,

А систему эту назову «Земля».

«Сделай сам, чего ты, в колдовстве ослаб?»

«Все, что я умею — саранчу да жаб.

Раз пустил им внутрь — стали психовать…

Не по нраву людям эти существа!»

«Уболтал, лукавый… Будь к зверям готов —

На крайняк, достану из других миров —

Много их пасется в тамошних лесах.

Ну, дружище, горько! Хватит о делах!»

Свадьба продолжалась до заката вплоть,

А потом до Ада проводил Господь

Молодых: «Желаю крепкой малышни,

Счастья и достатка! Если что — звони…»

И опять, как птицы, полетели дни.

На посту на важном он незаменим:

Страх для шалопаев, ангелам пример —

Верный раб Господень дьявол Люцифер.

Часть 3

И вторая вечность пулей пронеслась

В кущах Райских вечность — словно смертным час,

Ходики на стенке ласково стучат.

И решил Всевышний сам взглянуть на Ад.

Свиту рано утром верную собрал

И пошел по темной лестнице в подвал,

На двери железной не нашел звонка,

Постучался. «Кто там?» «Яхве. Открывай!»

Распахнулась дверца и через порог

В Ад ступил с опаской всемогущий Бог.

Люцифер, склонившись, принял белый плащ:

«Извини за копоть, благодетель наш!

Ужас нагоняем мраком и жарой…

Э-э-э! За бойлер не схватись рукой!

Ведь проект ты видел только в чертеже —

Вот, смотри, как тратим вверенный бюджет:

Слева казематы, цепи и котлы —

Надзирать за ними — дело Сатаны,

Но давно не жду я в камеры гостей —

Бунтари притихли… Больше, как музей.

Кабинет Мамоны справа от тебя:

Каждая копейка на учет взята.

Корифей финансов, дока, вундеркинд!

На весь Рай, пожалуй, он такой один.

Там Коцит замерзший — зимний вариант,

За него в ответе змей Левиафан.

Прорубь после пекла, лыжи и коньки

Скрасить помогают серые деньки.

А в углу солярий — местный наш курорт,

Раздобыл со скидкой ушлый Бельфегор.

Отдых, лень и праздность — вотчина его,

Коли утомился — испытать изволь»,

«Эко, братец, любо! Прямо лепота!

Хоть сейчас из Рая уезжай сюда!»

«Ха-ха-ха! Яви же эту благодать!

Можно и из Ада Раем управлять…

Кстати, после ваших всяческих диет,

Ты еще попробуй праздничный обед!

Пальчики оближешь — достоверный факт!

Вельзевул старался — в этом он мастак».

«Что же, впечатляет результат труда!

Верное решенье принял я тогда,

Что тебе доверил заправлять в Аду.

Но дела любого на погост сведут.

Слушай, друг любезный, выходной возьми,

Сотню лет расслабься, малость отдохни,

Съезди, вон, к Аллаху — будешь очень рад:

Там ковры, девчонки, вина, виноград!»

«Говори потише, Отче — я женат.

Вот Лилит услышит — будет виноград!

Разве к Ра смотаться ездкой деловой…

Говорят, там дьявол с песьей головой!

Но пока не вышло время отдыхать:

Мелкие проблемы надо разгребать.

Очень лестно слышать от тебя хвалу!

Разберусь, чего там… Ну, прошу к столу!»

Черти подносили яства без конца,

Накормили вдоволь Господа-Творца,

Дьявол, как известно, страсть честолюбив —

Вытащил из шкафа лучший дижестив.

С трапезой покончив, Яхве возгласил:

«Думаю, о чем я начисто забыл?…

Вот что я не видел в вотчине твоей —

Покажи мне этих… Как его… Людей!»

И повел начальство дьявол в третий зал.

«У тебя, гляжу, тут целый зоосад!

Ящеры и рыбы, птицы, звери… Жуть!

Ну, а где же люди?“ „Эти дальше чуть —

Их нельзя с другими тварями держать:

Лишь кого увидят — норовят сожрать.

До отвала, вроде, корма им даю —

Напролет годами все жуют, жуют…

Сколько наблюдаю — не пойму я их:

Чтоб какой меж ними не возник конфликт —

Суток не проходит! Все война, война…

Поражен их злобой даже Сатана!

А намедни, Боже, твой сынок-балбес,

Чуть я зазевался, прямо к ним залез,

Так его сумели люди отловить

И хотели даже, вроде как, казнить.

К палкам привязали сына твоего —

Еле я оттуда вытащил его!

Молодежь не слышит старших болтовню…

Я так даже руки в клетку не сую».

«Уж прости за глупость сына моего,

Он еще мальчишка — триста лет всего.

А чего такие злые существа?

Может быть, им лихо? Клетка им мала?»

«Да! Куда деваться! Клеточка мала!

Да мои покои меньше, чем она!

Гибкий изначально был материал…

Видимо, я мало их дрессировал»,

«Пробовал из клетки в комнату пустить?»

«А потом по Аду их сачком ловить?

Экие проныры — даром, что малы!