Бесплатный фрагмент - 2053

Глава 1.
Щит и меч

I

Стою тихо, прислушиваюсь. Правой рукой в перчатке с прорезями для пальцев опираюсь на обломок стены. Шершавый мокрый бетон. Дождь только что кончился, светит ласковое весеннее солнце. Мысли невольно сбиваются на что-то теплое и спокойное, как воспоминания о детстве…

— Андрей, ты что, уснул?! — голос в наушнике, это Леха. Мысленно спускаясь на землю, бормочу какое-то проклятие, перекидываю автомат в правую руку и быстро перебегаю к следующему прикрытию. Леха пытается что-то сказать в эфир, но Борис его прерывает резко:

— Лечь, заткнуться!

Я быстро глянул на него — он лежит в пяти метрах от меня слева и напряженно смотрит сквозь прицел автомата куда-то вперед. Отлипаю от стены, ложусь, тоже всматриваюсь. Через пару секунд чувствую, что лег прямиком в лужу. Осознание этого обстоятельства и некоторых его последствий снова отвлекает меня от тренинга. И вдруг слышу треск автомата где-то впереди справа, легкое покалывание в плече, и уже на краю сознания скорее понимаю, чем вижу, как Борис бросает шок-гранату. Еще полсекунды — и мир погружается во мглу…

Полчаса спустя мы, уже принявшие прохладный душ и напялившие свою городскую одежду, не отягощенную бронежилетами и амуницией, сидим в закусочной центра Антитеррор, что на проспекте Мира. Мы — это я, мой закадычный друган Леха и наш инструктор Борис Львович. Сегодня нас только трое, остальные члены группы Омега, якобы обремененные домашними делами, клубятся где-нибудь по-над Кривоколенным переулком в модном ныне летающем клубе «Багатель». Не все еще в наше время сумели привыкнуть к тому, что навыки бойца-спецназовца могут пригодиться в любую минуту в любой точке планеты, особенно в таких крупных мегаполисах, как Москва. Вот и ходим мы на занятия по очереди — сегодня мы с Лехой, завтра Вано с Константином Юрьевичем, а послезавтра авось у Бориса Львовича возникнет неотложное дело, благодаря которому мы сможем честно не приходить на занятие.

Такая вот наша группа Омега. Кстати, это название нам дал с присущей ему иронией наш дорогой Наставник по антитеррористическому делу Борис Львович Власов. «До Альфы вам, — сказал он, — далековато, а вот Омега подойдет в самый раз». Но мы не обижаемся. Мы же понимаем — надо!

— Ну что, братцы, — прожевав чизбургер, объявляет нам Борис Львович, — просрали вы опять бой! Вот ты, Андрей, о чем ты там все время думал? Ведь говорено ж тебе было, сукину сыну, что в бою полсекунды отвлеченных размышлений могут сделать тебя трупом!

Мычу в ответ что-то невнятное, но Борис Львович уже переключился на Леху.

— А ты, Алексей, прости-клмн, болтун тот еще! Сто лет назад тебе бы язык отрезали за такие дела…

Он помолчал, допивая свой стакан космо-колы, и добавил:

— Однако, должен признать, засры вы зеленые, успехи у вас все же есть, но нужно будет продолжить тренинг в виртуальном пространстве, а через пару недель мы с вами снова выйдем в лес.

Словосочетание ``выйдем в лес»» у нас означает проверить свои боевые навыки в реальном мире с усыпляющими пульками, какими одно время, лет этак 20 назад, Мировой Конгресс пытался снабдить все войска планеты, дабы избежать кровопролития в локальных войнах. Разумеется, ничего у него не вышло, но идея обезвредить армию, не ослабляя ее эффективности, до сих пор витает где-то в умах власть имущих. Такой же пулькой 40 минут назад меня ``убил»» на тренинге кибер-противник.

Чтобы еще немного отдохнуть, тем более после еды, занялись обсуждением деталей прошедшего боя. Борис Львович, этот 50-летний коренастый ладно сложенный мужик с 30-летним опытом службы Родине и не менее чем 10-летним стажем командира роты, этакий ротмистр Чачу из любимого мною в детстве фантастического романа, обладает колоссальным басом, коим никогда не пренебрегает пользоваться в общественных местах. Так вот этот самый бас за последующие 15 минут сумел коротко и ясно объяснить нам с Лехой, какие мы растакие ногошлепы и словонедержащие тормоза, что, оказывается, в его время таких только минные поля разминировать посылали без миноискателя, но что все-таки дело не столь безнадежное, как это могло бы показаться нынешнему армейцу, не умеющему и автомат собрать за 30 секунд. А не безнадежно оно потому только, что нам ох как повезло, поскольку Наставником на тренингах Омеги является он, Борис Львович Власов! Все эти изысканные, но для нас уже привычные, установки сопровождались не менее изысканной бранью, сохранившейся на устах досточтимого Бориса Львовича еще с тех времен, когда армия всего мира строилась по образцу Сияющих Легионов Америки и из английского языка быстрее всего усваивалась именно такого рода лексика.

Леха пытается сказать что-то в свое оправдание, мол, Борис Львович, мы же только месяц учимся, у нас же, мол, образование совсем не соответствующее военному делу, но тут же прерван поднятым вверх указательным пальцем правой руки Наставника:

— Во-первых, никакой я вам не Борис Львович, а Борис, последний раз повторяю! Чем короче имя, тем быстрее обмен информацией там, — большой палец той же руки указал куда-то за спину, — Хм… Вообще-то, нам бы стоило подумать над специальными кличками, но это позже.

— А во-вторых? — не могу удержаться я.

— А во-вторых, нам пора прощаться до среды, черт бы вас подрал, бездельников.

За сим мы распрощались с Борисом Льво… то есть с Борисом, пообещав послезавтра на тренинге быть обязательно и, конечно-конечно, передать самые отборные пожелания в адрес Вано и Костика. Константина Юрьевича Борис называет Костиком, видимо, из тех же соображений, хотя Костик этот весь при регалиях и званиях недавно отмечал юбилей 60 лет.

— А может и впрямь пойти найти этих двоих оболтусов? — спрашиваю я Леху, когда мы выходим на улицу.

— Андрей, ты знаешь, влом мне, если честно, куда-то там переться. Мне бы сейчас развалиться в мягком массажном кресле перед визором и послушать болтливых коллег твоей очаровательной Ленки, — его улыбка на лице слегка наиграна, а глаза выдают некоторое расхождение слов с делом. Мне становится ясно, что Леху одолели очередные сюжетообразующие идеи, что он, Леха, не собирается сидеть перед визором и смотреть Новости, а хочет подключиться к своему любимому транслятору и попытаться написать очередную пустяковую повестушку.

Лехе 45 лет, он писатель. Пишет обо всем, что приходит в голову, разбрасывается, и видимо поэтому ему до сих пор не удалось создать еще что-либо достойное миллионных тиражей дисков, а пишет он преимущественно для одного и того же журнала, издающегося исключительно в киберпространстве. Тем не менее, некоторые его вещи производили на меня впечатление. Хотя, быть может, это особенности психики сетевика?

Сеть, она же киберпространство, она же по сути своей Интернет, как бы архаично не выглядело сейчас это официальное название, является тщательно продуманным виртуальным миром, в котором ни одно действие не совершается без соответствующих записей на серверах присутствия. Далеко не все на нашей планете любят ходить в киберпространство, но те, кто любит — делают это страстно, подолгу и не гнушаются тратить на это денег больше, чем, к примеру, на новый домашний интерьер.

В киберпространстве все равны и все равноответственны за свои деяния. Равны они, разумеется, перед программами-модераторами, следящими за порядком в Сети и действующими по инструкциям, за которые Сетевое сообщество голосовало в полном составе. Несколько лет назад все провайдеры Интернет были поставлены перед условием: либо при входе в Сеть все ваши клиенты в течение полугода обязаны голосовать за новые законы Сети, либо провайдер лишается лицензии, а любая фирма без бубонных лицензий Мирового Конгресса в нашем мире, как известно, чувствует себя, мягко говоря, некомфортно. Разбушевавшийся на планете террор не позволяет расслабляться контролирующим государственным органам.

В киберпространство принято ``ходить»», как в море или в космос. И Леха ходит туда регулярно, как и я, впрочем. Чтобы написать какое-то произведение, вернее, изложить свои мысли по какому-то поводу, достаточно войти в Сеть, надев себе на голову шлем ментоскопического транслятора. Эта штуковина позволяет считывать отчетливо сформированные мысленные образы, ну а Сеть, разумеется, дает возможность сохранить эти образы на твоем индивидуальном пространстве в Сети.

Образы может писать каждый, но далеко не каждый обладает способностями выстроить из этих образов некое законченное произведение, повествующее читателю о тех или иных событиях. Те, у кого это получается, зовутся писателями. У большинства же из транслятора выходит, как это принято называть, калейдоскоп, абракадабра, белиберда. Но даже то, что написано писателем, воспринимается каждым слегка по-своему — здесь сказывается работа твоего собственного подсознания.

В свое время, году так примерно в 37-м группой ученых из Амстердама было доказано, что люди, ходящие в Сеть, обладают более сильным (точный процент не помню) воображением, чем те, кто ходить в Сеть не любит, а пользуется ею лишь как информаторием. Отсюда неминуемо следует, что сетевики такие вот ментоскопические произведения воспринимают более красочно и более по-своему.

Леха относится к тому типу писателей, которые чрезвычайно любят писать, но при этом не очень задумываются о смысле написанного. Порой его повестушки, как он сам их называет, выглядят очень впечатляюще, но лишь с художественной точки зрения, а не со смысловой. Я ему как-то сказал:

— Леха, тебе бы художником быть, боевики лепить или картины…

— Андрэ, — ответил он мне на французский манер, — этим занимается добрая дюжина процентов населения Земли, если не больше, а я не хочу быть ``одним из»», я хочу быть собой!

На это я лаконично заметил, что в таком случае быть Лехой — означает плодить бесчисленные повестушки, не имеющие хождения за пределами редакции сетевого издательства «Печатный станок». Леха не обиделся, он не обидчивый. Вместо этого он попытался объяснить, что «Печатный станок» для него — это лишь плацдарм для решающего наступления на умы сетевиков с его новым и гениальным романом, который уже вот-вот созреет. Сначала, говорил он, необходимо отточить перо (кто бы знал, что это означает! любит он какие-то старинные присказки), а уж затем поражать своим интеллектом соплеменников, к коим он причисляет и меня. Последнее, по его словам, означает, что великий писатель соплеменниками своими считает и малых сих, вроде меня, которые не способны отличить перо от шариковой ручки, а равно и повесть от романа, но зато регулярно участвуют в тусовках киберпространства.

Мирные беседы в таком вот стиле проходят у нас как правило в летающем клубе «Багатель», из которого по вечерам открывается прекрасный вид на Москву. Сегодня я направляюсь в этот клуб один, поскольку Леха остался дома мечтать над своим новым романом, а моя жена Ленка вынуждена была еще в обед улететь в Питер — там снова что-то подорвали, и это требовало немедленного присутствия журналистов ведущих СМИ.

Часа в 2 пополудни от Ленки пришло сообщение по нейрофону, который радостно пропищал у меня в мозгу и с моего мысленного согласия прочитал Ленкино сообщение: «„срочно улетаю в Питер, смотри репортаж вечером, целую, буду в полночь“». Это произошло, когда мы с Лехой переодевались для прохождения тренинга с Наставником Борисом. Помнится, я замешкался, а когда объяснил пришедшему за нами Борису в чем дело, услышал в ответ какое-то средневековое ругательство по поводу всех этих новых штучек. Скоро-де поссать не дадут без каких-нибудь контролирующих нейропьютеров.

Выхожу на станции метро «Чистые пруды» к улице Мясницкой, хотя нужно в сторону памятника Грибоедову — вечно я путаю эти выходы, на часах 8 вечера — самое время. Огибаю незамысловатое, постройки 20-х годов, сооружение входа в метрополитен, прохожу в глубь парка, и тут с неба, прямо над головой, спускается шлюпка клуба «Багатель». Захожу, сажусь в кресло, шлюпка с минуту ожидает посетителей, а потом взмывает вверх.

На высоте примерно 33 этажей шлюпка швартуется, и через десяток секунд я вхожу в клуб. В модных нынче летающих над городом клубах интерьер встречается самый разнообразный, но такой диковинный, как здесь, — редко. Я не очень хорошо разбираюсь в стилях, интерьерах и истории, но по-моему «Багатель» выполнен в викторианском стиле, времен той самой старой доброй Англии полуторавековой давности, которая была описана в романах Конан-Дойля. Впрочем, ходят слухи, что клуб скоро собирается приобрести новейшую систему «Майкрософт Интерьер 3.11», позволяющую прямо на глазах у зачарованных посетителей клуба менять все внутреннее убранство. Ну что ж, будет лишний повод повеселиться…

Ищу глазами свободное место и попутно осматриваюсь в поисках Вано и Константина Юрьевича. Свободный столик разыскался довольно-таки быстро для этого клуба, а вот своих приятелей по антитеррористическому тренингу мне заметить не удалось. Неужто и впрямь они оба каким-то чудом оказались втянутыми в домашние дела? Что-то меняется в этом мире…

Подхожу, сажусь за столик. Вся мебель в клубе выглядит так, будто ей лет 200 минимум — массивное дерево навроде дуба или бука, покрытое лаком, бархат, на столиках дорогая расшитая золотом скатерть, на окнах тяжелые атласные шторы, в углах и под потолком покоятся тяжеленные на вид канделябры с электрическими свечами. Но стоит подумать о том, сколько же весит все это дорогое убранство, и сколько же в таком случае нужно платить фирме за то, чтобы удержать весь этот вес в воздухе, как закрадывается крамольное подозрение, что все эти декорации — не более чем хорошая современная подделка! Когда-то мне доводилось монтировать управляющие микросхемы в такую мебель. На вид это были поделки сталинских времен — потертая натуральная черная кожа, светлое дерево с крапинками и даже алюминиевая бирка со штампом на задней стороне спинки стула. Ни дать ни взять — музейный экспонат. На поверку же оказалось, что сделаны они из специальных композитных материалов, по прочности не уступающих стали, а вместо тканей — обыкновенное плано, которое выпускают уже лет 20 в промышленных масштабах по всей планете и которое обладает замечательным свойством — умеет затягивать мелкие царапины. Кроме того, мебель из таких материалов очень легкая и позволяет монтировать управляющие микросхемы во всякие ее элементы — подлокотники, ножки, спинки и т.п…

Улыбаясь себе в усы, я с полсекунды внимательно смотрю на мягкий зеленый свет, исходящий от (якобы) изумрудных вкраплений на скатерти — устанавливаю мысленный контакт с компьютером клуба. Передо мной возникает в воздухе электронное меню, делаю заказ. Есть мне не хочется, поэтому выбираю что попроще — пиво «Гималайское». Говорят, что его готовят на высоте 8000 метров над уровнем моря, мол, чистейшая технология и все такое. Врут, конечно… Все в этом мире врут, как это ни прискорбно. Я чувствую, что меня тянет на философские мысли, и с наслаждением представляю, о чем бы сегодня стоило поразмышлять за бокалом хорошего (хоть и не лучшего) пива.

Прямо передо мной метрах в 10 сидят за столиком две девушки, одетые далеко не в викторианском стиле. Одна из них поминутно смотрит на часы — то ли ждет кого-то, то ли торопится на свидание. Вторая ей что-то рассказывает, а вернее было бы сказать — тараторит, наверняка, что-нибудь о своих новых босоножках или нахальном начальнике, делающем ей в рабочее время недвусмысленные намеки. Как там у поэта сказано?.. «Не приставал бы он к тебе, когда б ты повод не давала!» О, точно, это про нее… Чуть подальше сидит за столом в одиночестве немолодой, но и не старый еще мужчина лет 50 — 60, одетый в классическом стиле — светлая рубашка, темные брюки. Тоже пьет пиво и поглядывает по сторонам. «Интересно, — думаю, — я его здесь раньше не видел, надо запомнить лицо на всякий случай». Вмонтированный в мозг микрокомпьютер сохранил образ… Люблю я все эти новомодные приспособления — интеллектуальные имплантанты. Но пока я — один из немногих, кто это любит. Большинство по старинке не пускают технику в свой организм.

Ленивый взгляд мой скользит дальше, но тут на мое плечо ложится чья-то легкая рука, я стремительно начинаю перебирать в голове варианты — чья же это рука, явно женская, может быть здесь в такой ранний час — и, обернувшись, вижу мою Ленку. Она стоит в своем коротеньком блестящем платьице из плано, довольная и слегка утомленная — как после работы, которая нравится. Впрочем, так оно и есть — Ленке нравится ее работа.

— Приветик, Дрю! — говорит она, и я сразу же понимаю, что поездка ее явно удалась, материал отсняли, причем быстро, настроение у нее великолепное. Дрю — это сокращение от Эндрю. Когда-то мы с ней баловались с сокращениями наших имен, в результате чего пропорционально нашему воображению она стала Ленкой, а я — Дрю. Впрочем, друзья называют меня чаще всего по-русски.

— Привет, — говорю, — как поездка? — ответ я уже предполагаю заранее. Вообще, мне Ленка однажды сказала, что я из тех людей, кто предпочитает заранее просчитать все вопросы и ответы, но ``ей-ей!»», на меня смешно смотреть, когда я попадаю в непродуманную заранее ситуацию. Ленка присаживается рядом и тоже заказывает себе пиво, на это уходит секунд 10.

— Замечательно! В Питере сегодня солнечная погода, очень тепло, но не жарко, как у нас тут. Место очередного подрыва — ресторан «Кристалл Палас» на Невском, ну ты знаешь его. Жертв, слава богу, нет, современные террористы все чаще прибегают к методам, уничтожающим не людей, а технику, благо ее теперь куда больше чем людей. И тем не менее, ресторанчик, видимо, закроется надолго, — она задумчиво смотрит на свои красивые руки.

— То есть ты хочешь сказать, что теперь террор направлен против техники? А смысл?

— А смысл в том, что без техники мы все в каменном веке окажемся и людской ресурс при этом сохраним. Ты же должен помнить «Ультиматум бин Ладена» 15-го года, в котором он призвал всех своих сподвижников покончить с западной цивилизацией и направить все усилия на истребление плодов этой самой цивилизации.

— Ну да, по визору говорили, что потом долго ходили слухи, мол, и не бин Ладен никакой этот ультиматум сочинил, а было все это подстроено ЦРУ с тем, чтобы ``отвести меч террора от людей»». Так, кажется, там было сказано.

— А кто их разберет! Правду мы все равно узнаем нескоро, такие архивы открывают не раньше, чем через 100 лет. Как твоя тренировка? — Ленка улыбнулась, на ее щеках образовались такие милые ямочки.

— Ротмистр Чачу в очередной раз устроил нам испытание в лесу, после чего мы с Лехой были обруганы, оплеваны, названы болтунами и тормозами, — тут Ленка улыбнулась еще шире, а ее красивые немножко лисьи глаза сделались подозрительно хитрыми, — а в конце он нас даже чуток похвалил, — Ленкины брови выгнулись дугой, выражая удивление.

— Так, болтуном был, разумеется твой Леха, а на тормоза мы не будем показывать пальцем, — смеется Ленка. — Но вот за что он вас, оболтусов, похвалил? Это для меня загадка!

— Да и для меня, честно тебе скажу, прелесть моя. Может быть, наш успех заключался в том, что киберы укокошили нас не в первую, а во вторую минуту боя? — улыбаюсь в ответ Ленке. — Впрочем, мы, кажется, полчаса там мотались по лесу.

— О-о! Прогресс на лицо! Хотелось бы еще узнать, как эти ваши навыки работают на практике. Хотя… — она чуть погрустнела, — лучше не узнавать этого. Мы не чокаясь пригубили свои бокалы с пивом и некоторое время молча потягивали древнеегипетский напиток…

— Лен, слушай, а почему то послание бин Ладена ультиматумом-то называют?

— А потому, мой дорогой, что почаще надо вылезать из своих научных статей и хоть немного времени уделять политическим сводкам, — она назидательно погрозила мне указательным пальчиком. — А дело в том, что в том ультиматуме была опубликована прямая и явная угроза, мол, либо вы, то есть мир техногенной цивилизации, прекращаете производство всяких машин и киберов и убираетесь восвояси с исконно арабских территорий, либо мы сами решим за вас эту проблему, уничтожая такие объекты, как атомные станции, корабли, подводные лодки и т. п. Примечательно, что к исконно арабским территориям покойный бин Ладен относил весь континент Евразия, а также плодородную часть Африки и всю Океанию. В свое время он мечтал всю эту территорию сделать единой арабской страной, живущей по законам шариата.

— М-да… — промычал я, попивая свое пиво, а Ленка продолжила:

— Интересно, что сей ультиматум начал на практике работать лишь десять лет назад, когда население планеты уже существенно поубавилось, а техники стало столько, что взрывай — не хочу. А вообще в ужас придти можно, если подумать, какой был бы наш мир, если бы планы великого террориста осуществились.

Я вопросительно посмотрел на нее, чтобы она продолжала говорить. Мне очень нравится, когда она рассказывает что-то, пусть даже мне это давно и хорошо известно.

— Ты же знаешь, я в аспирантуре изучала арабский мир, каким он был на рубеже 20—21 веков… Если это не наш каменный век, то тогда не знаю даже, какое слово тут применить. В Библии, если ты помнишь, описывается мир 2000 лет назад, эти нищие иудеи, пекущие в ямах лепешки невесть из чего, да пьющие вино по вечерам в качестве развлечения. А теперь представь, что в тот мир время от времени сваливаются предметы современной цивилизации, и бедные дикие иудеи, не умеющие ими пользоваться, находят им какие-то сверхъестественные применения. Впрочем, оружием любого времени дикарь овладеет довольно быстро, как это ни печально.

— А вот позвольте поставить вам запятую, — я начинаю умничать, — в современном оружии есть масса предохранителей на сей счет. Это я тебе как член группы Омега говорю, — я гордо выпячиваю нижнюю губу. — Например, оружие слушается только своего единственного хозяина, определяя его по генетическому коду — проба берется мгновенно с поверхности кожи пальца. Этим, кстати, объясняются наши перчатки с дырками для пальцев. Кроме того, оружие снабжено искусственным интеллектом, который время от времени, конечно же, не в условиях боя — на то он и интеллект, чтобы отличать ситуации, — проводит коротенький тест, позволяющий отличить человека современной, как ты говоришь, западной цивилизации от всех прочих человеков.

— Ха, и что это за тест? — Ленка смеется, но видно, что ее заинтересовали эти подробности.

— Ну, во-первых, тест каждый раз новый, сколько их там в памяти напихано, понятия не имею, это секретная информация. А во-вторых, вопросы могут быть от самых простых типа «Где находится Канзас?» до самых сложных, например, э-э-э-э… «Приведите нетривиальный пример решения уравнения телепортационных флуктуаций». — жду ее реакции.

— О-го-го! Это что же получается — мне оружия не дадут? — говорит Ленка с ироническим сожалением. Я доволен ее реакцией и выдаю заготовленный ответ.

— А вот и нет! Компьютер в автомате обычно настраивается в ходе опросов на тот или иной тип высшего образования у своего пользователя. Тебе он будет задавать преимущественно гуманитарные вопросы по теме журналистики. А вот необразованного дикаря он распознает довольно быстро и тут же самоликвидируется.

— А дикарь при этом не ликвидируется?

— Все может быть… — делаю многозначительную паузу, — Шучу! Конечно, нет! Он так и останется при своем.

— Надо же, как прогресс шагает вперед, не уследишь за всем!

— А это потому, моя дорогая, — передразниваю ее, — что нужно хоть иногда вылезать из своих интервью и всяких там виртуальных и прочих жутко политизированных издательств и почитывать научно-популярную литературу. С тех пор, как заработал первый термоядерный реактор 7 лет назад, промышленности стало все легче внедрять новые технологии — энергии-то завались! Правда, стоит эта энергия пока что все равно немерено… — я обрываю себя на полуфразе, заметив, что Ленка не слушает меня.

— Как всегда, ты отыгрался, — замечает Ленка, надув губки и потупив взгляд. Впрочем, уже через несколько секунд ее посещает какая-то идея, и она, опять радостная, поднимает свой бокал с остатками пива и говорит:

— А давай-ка завалимся дома на диванчик, да нагленько так пробездельничаем весь вечер!

— А давай! — говорю я, чокаемся с Ленкой бокалами и осушаем их. Тут же выплывает ненавязчивое слабо мерцающее голубым светом табло в воздухе, на нем текст: «с ваших счетов снято по 10 долларов». М-да, неделю назад это пиво стоило 9 баксов, какого черта! Ленка, впрочем, не обращает внимания на это сообщение и спрашивает:

— А совесть не замучает?

— Э…?

— Не обращай внимания, цены сейчас везде поднялись слегка… — она словно читает мои мысли. — Я спрашиваю, совесть не замучает тебя, если ты всю вечерину пробездельничаешь и не напишешь ни одного интеграла в своем компьютере?

— А была бы, так может и замучила бы, хрен знает, — улыбаюсь.

— Пошли домой, бессовестный! — Ленка встает, оправляет свое платьице, я тоже поднимаюсь и, взяв друг друга за руки, мы направляемся к выходу. За время нашей короткой беседы летающий клуб «Багатель» успел пролететь над всем Кривоколенным переулком, оставив по правому борту сияющую вечерними огнями Мясницкую, повернул над Лубянкой в сторону Китай-города, и теперь справа, чуть поодаль, возвышались великолепные башни Кремля — ``сердца нашей России и души всего человечества»». Где-то я вычитал такую фразу, не у Лехи ли случайно? Надо будет спросить…

Шлюпка клуба отвезла нас прямо на Театральную площадь — когда народу в клубе немного, у шлюпок есть время отлететь чуть в сторону от основного маршрута «Багатель» и, если повезет, забрать там новых посетителей. Так оно и вышло — когда мы покинули шлюпку, на наше место тут же забралась парочка весьма раскованных молодых девиц и отправилась в клуб искать себе приключений на ночь.

Было уже около 9 часов, и мы решили прогуляться по центру Москвы, вечером наш город особенно красив.

— Слушай, Лен, я вот уже не в первый раз думаю, какая мы с тобой экзотическая пара, держимся друг друга уже целых 5 лет, и все нам нипочем, это на фоне-то всеобщего сумасбродства, — говорю я.

— Это ты мне намекаешь таким вот образом, что завел себе вторую подружку? — Ленка натянуто улыбается. Ох уж эти бабы, подумалось мне.

— Ни Боже ж мой! Это я намекаю на то, что вокруг бардак, а у нас с тобой все как в старые добрые времена! Мы с тобой являем, я бы сказал, сияющий алмаз в общей серой каше молодежи, — я пытливо вглядываюсь в ее умные глаза.

— Я поняла, Дрю, ты хочешь сказать, что тот, кто ест эту кашу, непременно обломает о нас зубы? — она почти смеется.

— Ага, и это тоже. На самом деле я имел ввиду, что такие алмазы беречь следует… Не понимаю только, почему с другими это не так, ты что думаешь об этом, мой милый журналист?

— А думать тут особо не о чем. Наша фирма постоянно следит за всякими социальными параметрами, в том числе, демографическими. Так вот, давно известно, еще с начала этого века, что мужская Y-хромосома вырождается, и мужчин становится все меньше. Если присовокупить к этому еще и массовую гибель мужского населения во время минувших в 20-х годах локальных ядерных конфликтов, то мы получаем довольно неутешительную картинку: мужское население на планете сокращается быстрее, чем женское, сейчас оно составляет примерно треть общего населения Земли, а через 200 лет может вообще исчезнуть…

— М-да… ``В далеком созвездии тау-кита…«» — чуть слышно напеваю я старинную песенку. — А что потом? Женщины будут размножаться почкованьем, как в этой песенке?

— Ты же прекрасно знаешь, что мы уже сейчас в состоянии выращивать в пробирке человека с любым набором генов! Можно ведь и мужиков делать, да только современные родители чаще предпочитают девочек почему-то. Тут нужно, чтоб заработало социальное сознание.

— И если вернуться к нашему алмазу…?

— И если к нему вернуться, то мы получаем, что общий настрой социума таков, что девочки больше любят девочек, вон вроде той парочки, что села на наше место в шлюпке. Это во-первых.

— А во-вторых, на одного мужика приходится минимум 2 женщины, да?

— Именно, только в Европе, включая Россию, разумеется, это соотношение все-таки получше, так что тебе причитается всего-то полторы девицы, — Ленке весело, она смеется.

— Ха, — отвечаю я, — пожалуй, лишнюю женскую половинку я отдам Лехе, а то он там в своих виртуальных инсинуациях скоро совсем потеряет вкус к реальности.

— Кстати, ты не спрашивал его, когда он решится, наконец, написать что-нибудь стоящее?

— Спрашивал, так он и сам не знает, он все перо оттачивает какое-то!

— Перо — это то, чем в старину писали на…, — Ленка наморщила лоб, — на бумаге! Говорят, еще полста лет назад все офисы были завалены бумагой, где ее только не использовали! Газеты — и те на бумаге печатали.

— Лен, что-то устал я сегодня, поедем уже домой?

— Погоди минутку, — с этими словами Ленка подхватила меня за локоть и потащила от Красной площади куда-то в сторону Москвы-реки. Как оказалось, там стоит большой экран визора, каких сейчас много по Москве, а на экране не кто иной как Ленка ведет свой репортаж из Питера…

«… в Петербурге. Жертв и пострадавших нет! Ресторан „Кристалл Палас“ на Невском проспекте уже однажды был жертвой террора. Тогда, 37 лет назад, это был модный кинотеатр с прекрасно оборудованными залами для просмотра стереофильмов. От взорвавшегося самоубийцы погибли 125 невинных человек, среди них были дети. И вот сегодня это место вновь стало полем битвы между хаосом, который нам проповедуют сторонники движения „Смерть Европе“, и порядком, который вот уже не один десяток лет кропотливо наводит мировое правительство на планете. И все-таки в этом теракте есть один положительный момент: меч террора теперь направлен лишь на технику, но не на людей. Сказался ли здесь, наконец, давний „ультиматум бин Ладена“ или же в кругах самих террористов возникла тенденция сохранять жизнь врагам по каким-то соображениям, эксперты пока не знают. Вот мнение доктора социологии Рэма Витулиса…»

Я решил, что этот доктор ничего существенного не добавит к тому, что сказала мне Ленка во время нашего разговора в «Багатели», и отошел купить себе космо-колы. Ну в самом деле — сколько можно о терроре трещать на всех углах? Всем известно, что в последнее десятилетие общепланетный террор явно пошел на спад, потому что уровень жизни населения стал значительно улучшаться благодаря созданию термоядерного реактора. Всем также известно, что террор никогда не отстает от технического прогресса и действует все более изощренно, что всем взрослым людям рекомендовано пройти спецподготовку в центрах Антитеррор, благо здоровье нации теперь позволяет всем работающим лицам подвергаться повышенным физическим нагрузкам. Но средства массовой информации никак не могут успокоиться и гонят волну социального недовольства…

Я прервал свои размышления, увидев в толпе уже знакомое мне лицо… Я покопался в памяти своей и своего имплантированного компьютера, и с удивлением обнаружил, что этот человек, который сейчас стоит в толпе и смотрит Ленкин репортаж, был сегодня в клубе «Багатель»… Вот так-так… Не зря, ох, не зря я записал его мрачный образ себе в память! Кто же он такой, интересно? Надо будет поискать его портрет в Сети… Я решил подойти к нему поближе в надежде получить еще хоть какую-то информацию о нем, но тут меня догнала Ленка.

— Милый, я смотрю, ты, как обычно, заскучал, слушая мой доклад!

— Ну что ты, Ленок, просто там вылез этот профессор, ммм…

— Витулис! Он — глава питерского центра социологии.

— Да, вот он вылез, этот Витулис, и мне не захотелось разглядывать его старомодные залысины и слушать то же самое, что ты мне говорила полчаса тому назад в клубе.

— Посмотрим еще, какие у тебя будут залысины! — Ленка продолжает веселиться, видимо, ей понравилась сегодняшняя запись, и это очень хорошо, это значит, что репортаж и в самом деле удался, потому что в противном случае мы бы уже ехали домой на метро, а Ленкины губки были бы задумчиво сжаты, отражая неразговорчивое настроение.

Мы, не сговариваясь, направились пешком через большой Москворецкий мост, ближе к дому. Если не торопиться, то к 11 часам мы будем уже дома…

— Дорогая моя, с 21-го года нам всем еще при рождении делают на сей счет генетическую правку, что спасает не только от залысин, — я улыбаюсь.

— А… Я почему-то думала, что с 25-го. А куда это ты направлялся только что? — спрашивает она и попутно отбирает у меня стаканчик космо-колы.

— Понимаешь, вот там, за девушкой в красном стоит один тип, видишь? — мы останавливаемся, и я показываю рукой влево, в сторону уличного визора.

— Угу, — она берет меня под руку, и мы идем дальше, уже не оборачиваясь.

— Он сегодня был в «Багатели», сидел напротив меня, чуть поодаль, я сохранил его портрет в своей памяти.

— Заклинит у тебя в башке когда-нибудь этот микрочип! — Ленка не любит имплантанты.

— Так вот, а теперь он здесь опять!

— Ну и что? Мало ли людей могли из клуба отправиться на Красную площадь, могу даже пример одной парочки привести, которая так поступила.

— А то, что с нами в шлюпке не было никого!

— Но ведь есть другие шлюпки!

Я замешкался… здесь явно что-то не увязывалось, но я никак не мог сообразить, что именно, поэтому и высказал первую попавшуюся гипотезу про шлюпки…

— Хорошо, давай посчитаем: если он вышел примерно в то же самое время, что и мы, но на другой шлюпке сел в другом месте, то как он успел попасть сюда вместе с нами?

— Ну так может быть он вышел позже, где-то в районе Варварки? Тут рукой подать до Васильевского спуска!

И тут меня осенило.

— Вот! — говорю я восторженно, — если он вышел раньше, то откуда он знал, куда идти, чтобы встретить нас? А если он вышел позже, то почему направился сюда?

— Случайность…

— Случайно зашел в клуб, где никогда раньше не был, случайно оказался на площади рядом с нами? Не многовато ли случайностей?

— Не знаю, ты ж у нас квантовый механик, — Ленка запустила в мой огород очередной камень.

— М-м-м, я уже объяснял тебе, что микромир устроен иначе, что…

— Дрю, купи мне мороженое!

Я что-то ворчу в ответ о том, мол, что вечно меня не дослушивает, а потом переспрашивает по триста раз, что если эффекты квантовой механики построены на вероятности, то это вовсе не объясняет наличия мистера Икс в клубе и на площади, и т. п. А тем временем подхожу к стоящему у перил моста лотку, выбираю Ленкино любимое мороженое, вернее, замороженный сок, получаю уведомление о том, что с моего счета списано 2 доллара 30 центов, и возвращаюсь к ней.

— О, класс, — восклицает она, — а себе ты не взял?

— Нет, — говорю, — у меня же кола была вроде?

— Хих, была!..

II

Домой мы добрались на самом деле только к полуночи, потому что на Ордынке мы встретили Ленкину подругу, с которой они полчаса болтали о том — о сем, обсудили Ленкин репортаж, подругину новую сумку, цены на продукты, новый налог на потребляемый квартирой воздух, какие-то ультрасовременные пляжные наряды, прикрывающие несколько квадратных сантиметров кожи, мол, лето все-таки, затем добрались до погоды в Москве, в Петербурге, и тут мое терпение кончилось, я изъявил желание пройти в какую-нибудь закусочную с расчетом на то, что подруга в такой поздний час кушать откажется и на этом основании мы распрощаемся. Так оно и вышло, и в полночь мы были дома.

Этой ночью я не ходил в Сеть, хоть я и любитель залезать туда посреди ночи — когда один, а когда и с Ленкой вместе. Там ведь тоже можно отдохнуть — от террора, от работы, от смены аккумуляторов у киберов-уборщиков и от прочих досадных мелочей жизни. А наутро я отправился в свой НИИ квантовой механики, в тот, что расположен за городом, добираться туда примерно час на метро и электробусе, а электричкой ездить дороговато, хоть и быстрее. Всевидящие системы контроля финансовых транзакций не дают сбоев с тех пор, как повсеместно стали внедряться алгоритмы самокорректировки программ, так что надеяться на бесплатный проезд не приходится. Одно время, правда, ходили слухи о том, что кому-то крупно повезло, мол, система дала сбой, причем себе в убыток — начислила счастливчику миллион долларов. Но это — слухи. Поверить в это можно было бы, наверное, лет 13 назад, когда эта система еще только начала работать в полную силу в пределах Москвы и других крупных городов планеты. Тогда в городе еще встречались магнитные деньги, которые нужно было таскать с собой в кармане, рискуя быть ограбленным — ведь материальное выражение возможностей в виде магнитных купюр всегда довлело над психикой человека. Сегодня, впрочем, находятся любители взламывать компьютерные сети с целью обогащения, но их быстро ловят — мировое правительство тщательно отслеживает все подозрительные транзакции, пытаясь препятствовать бушующему терроризму. А магнитные деньги теперь можно встретить разве что на фермах у операторов сельскохозяйственных компьютеров.

Так я размышлял в электробусе, мчась ранним утром по загородной трассе в направлении своего института, пока не показались над лесом его башни, ярко освещенные огнями. Выйдя из электробуса, я прошел на территорию института. Надо сказать, что проход туда доступен не каждому, только сотрудникам и специальным инспекторам от государственных служб. При входе на территорию института специальная контролирующая система Цербер начинает незаметно сканировать мозговые импульсы, пытаясь установить личность человека и его намерения. Если она по каким-то причинам не распознает ``своего»», то этот человек будет моментально изолирован сеткой лазерных лучей от окружающего пространства до прибытия охраны. Казусы, конечно, бывали, что уж говорить. Однажды сам директор влип в такую вот сеть. Должно быть, после ссоры с женой его намерения читались Цербером как подозрительные или даже агрессивные… Впрочем, сейчас Цербер тоже оснащен новыми аплетами, корректирующими ошибки программы, и пока работает без сбоев.

Я поднялся на пневмолифте на 11-ый этаж в свой кабинет. Моя лаборатория занимается эффектами квантовой телепортации. Еще в незапамятные времена, в конце 20-го века, то есть более полувека назад, были открыты эффекты мгновенного перемещения квантовых частиц, а точнее — фотонов, из одной точки пространства в другую. Это перемещение было возможным, правда, лишь после обмена информацией между данными точками. Ну а обмен информацией происходил по электрическим проводам, ограничивая тем самым время телепортации скоростью света. Позже научились телепортировать так называемые блоки Куравина — серии элементарных частиц, сцепленные между собой тем или иным взаимодействием при некоторых ограничениях на спины этих частиц. В 20-х годах был поставлен опыт, который доказал возможность телепортации со сверхсветовой скоростью. Не прибегая к формулам, на пальцах это объяснить можно примерно так. В начальный момент работы системы телепортация осуществляется дедовским методом — по электрической цепи передается определенная информация, способствующая телепортационному эффекту 1-го шага работы системы. При этом телепортируется блок Куравина, несущий информацию для второго шага телепортации, после чего происходит второй шаг работы системы, на котором передается еще один блок Куравина, опять же несущий в себе определенную информацию — для следующего шага телепортации, и т. д. На конечном шаге работы системы передается последний блок Куравина, несущий уже полезную для принимающей стороны информацию.

Система может работать, непрерывно переходя от шага к шагу, — такие переходы мы называем тактами, — а в нужный момент времени передать полезную информацию. Более того, при каждом такте очередной блок Куравина может ведь нести не только телепортационную информацию, но также и полезную. Чем больше блок, тем больше полезной информации будет передано. Таким образом, мы получаем между двумя точками устойчивое телепортационное взаимодействие, или, по-научному, вектор телепортации, которое порождается и контролируется человеком, а не является исконно природным взаимодействием. Такой вектор телепортации позволяет в любой момент времени практически мгновенно передать любой малый пакет информации из точки А в точку Б, где бы они ни находились во Вселенной. Разумеется, до этих точек сначала нужно еще долететь, один раз. Время передачи информации здесь уже зависит только от объемов блоков Куравина или, как мы говорим, толщины вектора телепортации. Чем больший файл нам нужно передать, тем больше блоков Куравина приходится задействовать и тем больше тактов уходит на передачу файла.

Сегодня уже повсеместно работают компьютерные сети, построенные на применении вектора телепортации, именно благодаря такой технологии удалось объединить в Сеть не только всю Землю, то также наши колонии на Луне и Марсе, и дальние научно-космические станции на орбитах газовых гигантов, что существенно ускорило научную работу в космосе.

А несколько лет спустя, в 39-м году немецкие физики сумели телепортировать атом! И вот это уже был прорыв. Тогда мы поняли, что передавать со сверхсветовой скоростью мы сможем не только информацию, но и… предметы. Правда, на телепортацию одного атома понадобилась вся мощность электростанции, снабжающей город Геттинген, в результате чего город на некоторое время остался без света. В то время это было очень неудобно, ведь работать смогли продолжить только такие учреждения как больницы и пожарные части, имеющие свои резервные блоки питания, а большинство людей попросту осталось в темноте. После этого происшествия такие опыты прекратились на некоторое время, и вот, с введением в строй первого термоядерного реактора они возобновились.

Моя лаборатория занимается теоретическими расчетами и экспериментами, связанными с телепортацией квантовых структур — атомов и других устойчивых ансамблей элементарных частиц, которые были открыты в последние десять лет. Наша работа не афишируется, но и не скрывается, поскольку все мы работаем на единственное мировое правительство.

Я прикоснулся к прозрачной двери в свой кабинет, она бесшумно отъехала в сторону, включился свет, я вошел внутрь, дверь сразу же закрылась. Терминальный компьютер на моем столе, увидев меня, пропищал какое-то новое приветствие и предложил просмотреть почту. Я уселся перед ним в кресло, которое тотчас приняло наиболее удобную форму, где-то неподалеку включился кондиционер — об этом можно было догадаться лишь по легкому прикосновению к лицу прохладного воздуха.

— Ну что, голубчик, валяй свою почту, — наедине с компьютером мне почему-то хотелось общаться с ним голосом. Разумеется, компьютер не слушал звук, он слушал мысли, отчетливо сформулированные и предназначенные ему мысли. Но общаясь с ним голосом я как бы чувствовал в нем напарника, собеседника, если угодно.

— Вам письма от г-на Директора, от г-на Куравина, несколько отчетов по лаборатории и неопознанное письмо, не содержащее известных мне вирусов. Открыть?

— Сначала отчеты, — мне хотелось поскорее отвязаться от нудной бюрократической работы — еженедельных просмотров отчетов о результатах экспериментов. Как правило, эти отчеты были простой формальностью, опыты шли своим чередом, но никаких сдвигов не было. Но если вдруг в опыте что-то появится такое, что упустят мои сотрудники, то у меня есть шанс не позднее одной недели заметить это что-то. Поэтому отчеты необходимы, хоть и утомительны. Работа есть работа. Сегодня отчеты были обычными. Серии испытаний по телепортации атома водорода проходили успешно, отклонений по энергии нет, потери составляют сотую долю процента, внешние помехи не коррелируют с потерями… Так, сотая доля процента — это много, очень много. Если телепортировать слиток золота и потерять при этом сотую долю процента вещества, то это ерунда, а если сложное устройство? Робота? А если человека? Впрочем, до этого нам пока еще ох как далеко…

Испытания по телепортации более тяжелых ядер проходили пока с другим акцентом — потери нас сейчас не слишком волновали, нам важно было минимизировать затрачиваемую энергию. Нас обнадеживал тот факт, что затрачиваемая на телепортацию атома энергия логарифмически возрастает с ростом массы атома. Это значит, что большие массы можно передавать с относительно малыми затратами. И все же эти затраты оставались непомерными. Теоретики ссылались на плохо разработанный математический аппарат, применяемый в теории телепортации устойчивых структур. А практики, как дети, радовались каждому телепортированному тяжелому атому. Второй отчет содержал сведения о затрачиваемых энергиях и никаких существенных поправок в логарифмическую зависимость не вносил.

Иногда, сидя часами над формулами, испробовав все мыслимые варианты, а также все самые абсурдные, за которые меня мои коллеги могли распять на любой конференции, я невольно опускал руки и думал — нет, невозможна телепортация макрообъектов, это тупик. Ездить нам, блин, поездами и летать стратолетами до скончания времен… А потом снова с ожесточением брался за компьютер и в напряженном мысленном диалоге с ним вдвоем строчил формулы, вычислял, проверял, отбрасывал гипотезы, предполагал новые ходы, et cetera ad absurdum… Ленка не любит мои многочасовые математические ``запои»», но она понимает — надо. И не только потому, что это надо людям, а просто я жить не могу без своей квантовой математики, это как для нее ее журналистика — постоянный бег с препятствиями за новыми фактами, на перегонки с коллегами, подчас опасный, а иногда весьма банальный и скучный, но всегда необходимый. Так уж, видимо, устроен человек — ему нужно стремиться вперед, познавать новое…

В третьем отчете содержались сведения об испытаниях над сверхтяжелыми атомами, из самых нижних строк таблицы Менделеева. В этих испытаниях мы уже и за энергией не особо следили, нас интересовал сам процесс телепортации сверхбольших устойчивых структур. Причем, здесь мы использовали не только атомы, но и структуры Шварца, открытые 8 лет назад в Принстоне. Эти специальные структуры, получаемые на синтезаторе Шварца, представляют собой особого рода ансамбли лептонов, они обладают более однородной структурой, чем атом, в котором есть ядро и электронная оболочка, они могут обладать зарядом, как изотопические мультиплеты, иногда могут быть и радиоактивными. Интересно, что ряд экспериментов по телепортации радиоактивных структур Шварца показал снижение уровня радиации после телепортирования, однако не нашел подтверждения у физиков в других институтах. Мы стараемся тщательно изучить все возможные пути по телепортированию сложных структур, чтобы подготовиться к главному эксперименту столетия — телепортации молекулы. Как только мы осуществим это, можно считать, что путь человеку в дальний космос открыт и, более того, зеленым светом сияет светофор на этом пути.

Третий отчет также оставил меня равнодушным. Очередные эксперименты, очередные успехи, но нет изюминки — нет какого-то тривиального, свойственного матушке-природе, решения. Нет того чувства, которое возникает всякий раз у ученого, когда он находит, наконец, истинное, простое, гениальное решение, когда у него холодеет все внутри и он видит — вот оно! Когда из этого решения начинает стремительно вырастать целая ветвь теории, как по маслу, беспрепятственно, вольно и без ложных сомнений. Это сладостное чувство знакомо, наверное, всякому ученому, и вот это самое чувство у меня никак не возникает при чтении лабораторных отчетов и докладов коллег из разных стран уже который год…

Я откинулся на спинку кресла, мысленно приказал включить встроенный массажер, закрыл глаза и с минуту сидел не шевелясь, расслабившись, это помогает от накатывающейся временами безысходности. У меня никак не шел из головы тот тип, которого я видел в клубе «Багатель». Какое-то странное предчувствие было у меня по поводу этого мистера Икс. Ох, не раз я его еще увижу, подумалось мне. И я решил заняться своей очередной статьей для журнала «Quantum mechanics», чтобы отвлечься от мрачных мыслей.

Над статьей я честно просидел до обеда, когда компьютер мне ненавязчиво женским голосом сообщил, что пора размяться, покушать и вообще отдохнуть. Есть мне не хотелось, и я попросил принести мне чаю со льдом и печенье. И тут я вспомнил, что просмотрел еще не всю почту. Я вызвал перед собой второй экран, который не замедлил появиться в легком голубом мерцании над моим столом, и открыл послание от Директора института. Директор сообщал, что сегодня, во вторник, он решил провести короткое совещание совета института и просит меня явиться в Библиотеку в 2 часа дня, имея при себе отчеты лаборатории.

Библиотека представляет собой виртуальный просторный зал, в котором есть все необходимые ссылки на отчеты, документы и прочие файлы, хранящиеся на отдельном сервере института. Доступ в Библиотеку разрешен только членам совета института и только с компьютеров, расположенных на территории института, в целях безопасности информации. Библиотека не имеет связи с мировой Сетью. ``Иметь при себе отчеты»» означало скопировать их на сервер Библиотеки. Я скопировал. Затем я вызвал терминал внешнего доступа, через который у нас разрешен выход в Сеть, и послал Ленке сообщение, что я немного задержусь сегодня, ибо наметилось внеплановое заседание, после которого мне еще предстоит поработать в институте. Из института невозможно послать сообщение через имплантант связи, так как любые плохо контролируемые каналы на территории института заглушаются. Это позволяет избегать некоторых воровских и террористических (главным образом, последних) поползновений.

Тем временем чай и печенье мне были принесены кибер-секретарем, и я принялся читать послание от старика Куравина, того самого. Он прислал мне свою новую статью, которая только сегодня должна появиться в Сети. Название было многообещающим: пространственно-временная телепортация квантов. Я прочитал аннотацию: в статье рассматривается новая методика проверки квантово-временных эффектов, делается обзор перспектив этих эффектов в плане получения информации из прошлого. Статья была довольно общего характера, как и положено быть статье старого ученого, но ее содержание могло быть очень интересным и полезным для моих работ. Понимая, что мне не успеть за время обеда осилить сотню килобайт текста и формул, я решил отложить ее чтение на вечер.

Так-так, подумал я, похоже, что старик решил одарить мир еще одним гениальным прозрением! Если он не ошибается в своих выводах, то мы можем и до машины времени дойти в скором будущем… Потом я немного поразмышлял над этим каламбуром: что значит машина времени в скором будущем? если она есть, то она есть во всех временах… и сейчас, в том числе. Но для перемещения во времени, как и при телепортации, по-видимому, должны быть определенные оборудованные точки входа и выхода. Как же они могут быть размещены в нашем или более древнем времени, если мы еще не открыли принцип перемещения во времени? А если путешествовать только по будущему, то это, пожалуй, интересно, но для науки не так уж важно, это более аттракцион, нежели новое знание. То есть, конечно, для нас это и новое знание в том числе, но передача знаний из будущего должна неминуемо привести к изменению траектории настоящего. Чем больше мы черпаем информации о будущем, тем сильнее мы его меняем. Или здесь все как в квантовой механике? Пока мы не измерили будущего, оно не определено… бред… Лучше я статью прочту позже.

Когда чай кончился, на часах было уже 2 часа, и я вошел в Библиотеку. Там уже собрались Директор и несколько руководителей лабораторий. Через несколько секунд показалось изображение последнего участника совещания, и Директор взял слово. Как оказалось, повод был банальный — деньги. А точнее, энергоресурс. Нашему институту вновь урезали квоту на расходование энергии термоядерного реактора в связи с тем, что на стационарной орбите приступил к работе очередной гигантский ускоритель, и он требовал немалых ресурсов. Поскольку общая квота энергии, выделяемая мировым правительством на физические эксперименты, остается постоянной, всем придется поделиться с новым ускорителем ресурсами. Директору хочется знать, как идут дела по всем научным направлениям, которыми занят институт, с тем, чтобы распределять причитающуюся нам квоту энергии на наиболее выгодные, перспективные направления. Директор на то и директор, чтобы правильно распределять энергозатраты по отделениям своего института. Его понять можно.

После моих унылых отчетов стало понятно, за счет кого можно сократить расходы энергии, а передо мной встала проблема: на какие испытания бросить теперь все предоставляемые мною ресурсы, чтобы хоть в чем-то одном добиться действительно важного результата. А там, глядишь, и новый реактор запустят, который на Луне строится, и тогда уж мы развернемся в полную силу…

По окончании совещания мне захотелось есть, и я направился в обеденный холл. Всем сотрудникам рекомендовано обедать в обеденном холле, как в старые времена. Это заставляет нас двигаться лишний раз, правильно питаться и общаться вживую. Я взял себе стандартный обед со стойки, а когда обернулся, чтобы найти свободный столик, увидел двух своих собратьев по совещанию — Директора и руководителя лаборатории квантово-информационных систем Кокина Юрия Михайловича. Они сидели за столом на троих с тем же самым обедом. Юрий Михайлович помахал мне рукой и пригласил присесть за их стол. Не согласиться было бы невежливо, и я присел на свободное кресло.

Наш Директор — человек здесь новый, пару лет назад приехавший из Казахстана и только начавший вникать во все проблемы института. У себя в Астане он руководил местным институтом ядерной физики и квантовой механики. Почему он оттуда ушел — никто здесь не знает, но ходили слухи о том, что не сошелся-де с тамошним управлением по налогам. Ведь современные институты, не чета прежним, столетней давности, сами зарабатывают себе деньги, выполняя различного рода заказы по разработке высокотехнологичных решений. Безусловно, есть и государственные заказы, оплачиваемые фондом мирового конгресса. К таким заказам, например, относится разработка квантового компьютера, чем в нашем НИИ как раз и занимается Ю.М.Кокин, разработка планетарной системы телепортационной сети (Т-сети), к чему имеет непосредственное отношение деятельность моей лаборатории, и многое другое.

Поэтому каждый институт — это еще и фирма. А любая фирма подвергается жесткому контролю государства над всеми ее финансовыми потоками. На те деньги, что зарабатывает институт, мы получаем зарплату, покупаем оборудование и т. п. Но мы не платим за энергию! После того, как был запущен первый термоядерный реактор, Конгресс издал специальный Закон о распределении мощности реактора ТЯ-1, в котором львиную долю определил на научные разработки. Безусловно, часть энергии была определена для свободной продажи на рынке энергоресурсов и, безусловно, Правительство имеет на этом неплохие барыши. Но деньги — все более виртуализируются, а энергия — все более конкретизируется. Вполне возможно, что скоро понятие энергии станет адекватной заменой понятию денег. Имея энергию, можно получить все, что хочешь, используя различные синтезаторы вещества — от простых миксеров до химических минилабораторий. Энергоресурсы становятся этаким ``золотым запасом»», обеспечивающим виртуальные деньги.

Так что уметь считать деньги и энергию — обязанность и преимущество руководителя любой фирмы, в том числе и научно-исследовательского института. Именно таким и является наш Директор — он умеет считать. О квантовой механике он, правда, имеет куда более скудные представления, чем мы, руководители лабораторий, поскольку он всю жизнь занимался ядерной физикой, но от него это и не требуется. Директора мы все называем господин Директор, как человек без лица, как мистер Икс. Так уж повелось… Быть может оттого, что он до сих пор не прижился в нашем коллективе, а может, в силу особенностей его характера — он не очень-то любит сентиментальные беседы, разговаривает с сотрудниками всегда по существу, иногда, правда, любит рассказать о своей прошлой работе — так, в общих чертах. Должно быть, ему немного жаль, что он уехал оттуда. Но наши жизненные истории его никоим образом не интересуют. Ему уже много лет, он пытается догнать прогресс всеми силами, работает по вечерам и по выходным, и держит институт под жестким неусыпным контролем.

Юрий Михайлович, наоборот, веселый, круглолицый человечек, почти лысый, ему уже за 50, и потому генетическую корректировку он не проходил. Росту он небольшого, весьма подвижный, хоть и не худой. Он обладает блестящим математическим талантом, и на протяжении вот уже более 30 лет своей научной карьеры с непрестанным рвением мчится к своей заветной цели — квантовому компьютеру. Он проделал гигантскую работу, многое открыл, создал несколько новых направлений в физике и в математике, и если бы не он, то, наверное, ученый мир уже забросил бы идею реализовать на практике квантовый компьютер.

— Здравствуйте еще раз, Андрей Юрьевич, — Директор называет меня по имени-отчеству в присутствии третьих лиц. — Что-то туго у вас дело идет в лаборатории, да?

— Господин Директор, — вступается за меня Юрий Михайлович, — у них там и впрямь адская работа, эксперименты денно и нощно. Вспомните, сколько экспериментировал Максвелл, пока не открыл свои законы!

— Я понимаю, разумеется, и все-таки, раз такое положение дел складывается, быть может, мы рано взялись за эти эксперименты, а надо было подождать запуска второго реактора?

— Господин Директор, — отвечаю я, — а если мы опоздаем при таком раскладе? А ну как в Америке со дня на день сумеют-таки снизить энергопотребление на телепортацию на порядок! Это же будет достижение века, можно будет начинать ставить опыты с молекулами, а мы тут так и будем на своем водороде сидеть… Это ж стыдно сказать кому будет, что Москва по физике отстала, никогда такого не было и быть не должно!

— Андрей Юрьевич, — в его голосе слышны железные нотки, — Вы все правильно говорите, но ведь у нас ресурсы тоже ограничены, нам заказы нужно работать. Слава богу, институты теперь научились работать самостоятельно, сами себя прокармливать. Я не хочу, так сказать, хаять прежние времена, наука у нас всегда была на высоте, но зачем же нам сейчас заниматься такими экспериментами, которые еще бог знает когда принесут выгоду?

— Господин Директор, — Юрий Михайлович улыбается, но видно, что он не очень доволен разговором, — Андрей все-таки немало делает и текущих заказов, а сейчас у них какая-то пауза выдалась с этими заказами, вот они и воспользовались моментом, чтобы продвинуть госзаказ. А рынок есть рынок — то густо, то пусто.

— Юрий Михайлович, я вам ведь обновил всю аппаратуру, дал молодых специалистов, дал зеленый свет по затратам энергии, зарплаты вашим лаборантам поднял, — Юрий Михайлович кивает, — а вы так рассуждаете, будто бы это ваша лаборатория занимается телепортацией, причем без видимых успехов.

Я не очень понял логику Директора, но, видимо, это был отголосок давнего разговора между ними, потому что Юрий Михайлович после этого заметно смягчился, покраснел, перестал улыбаться и произнес:

— Нет, господин Директор, в моей лаборатории дела идут полным ходом, правда опять же не по основному нашему направлению, а лишь по коммерческой части, и все-таки и у нас бывают сбои в работе, бывает, что и клиентов нет, а госзаказ — дело весьма протяженное, и он тоже дает нам кое-какие средства к существованию.

— Вот именно, поэтому я бы порекомендовал Вам с Андреем переговорить о каких-то совместных разработках, чтобы мы могли задействовать его лабораторию в полную силу. Тогда мы бы смогли закупать недостающие гигаватты мощности у того же Правительства, к примеру.

Я открыл было рот, но он сказал:

— Извините, мне пора в Конгресс ехать, — вытерев руки, скомкал салфетку, бросил ее на стол и удалился. Он любит обрывать разговор на том месте, где ему выгодно, и быстро исчезать, пока его не привлекли еще куда-нибудь.

— Ну что, Андрюша, делать-то будем? Рекомендовано — значит, приказано?

— Юрий Михайлович, Вы же знаете, что у нас серьезные эксперименты запланированы и идут полным ходом. Нельзя мне сейчас людей никак снимать с этого процесса, а то мы и впрямь ничего не добьемся. А я чую… чую, что где-то должен быть выход, рядом где-то…

— Вот что, Андрюша, ты пока работай, как работал, мощность он тебе, конечно, урежет, а про все остальное забудет, скорее всего. И все-таки я на всякий случай сделаю договор для нас с тобой. И буду по мере надобности включать тебя самого в мою работу, хотя бы даже и по квантовому компьютеру, а наши заказы по оптимизации сетей мы уже по определенным стандартам отрабатываем, тут, в общем-то, людей привлекать нет надобности. Договорились?

Ну, само собой, мы договорились. Юрий Михайлович, довольный, попрощался со мной и отправился к лифту, а я еще постоял некоторое время, глядя в пол и думая: ну что ж, Директор свое все равно возьмет, придется мне и впрямь сосредоточиться на какой-то одной задаче, скажем, на минимизации энергии по телепортации водорода. По крайней мере, тут есть экономический резон, а он всегда действует на Директора. А Юрий Михайлович, ясное дело, доволен — он давно хотел заполучить меня в качестве главного помощника по его разработкам… Надо будет помозговать, как мне тут наилучшим образом действовать…

Я поднялся к себе и решил почитать статью Куравина. Статья начиналась с довольно занудного описания пространственно-временных квантовых эффектов, давно уже известных, но пока проявляющихся в экспериментах словно призраки: никто не знает, будет этот эффект иметь место или нет. И тем не менее, они регулярно случаются. Эффект заключается в том, что когда мы разделяем два кванта, как при телепортации, и воздействуем на один из них, то второй может отреагировать на это воздействие весьма своеобразно, а именно, ДО воздействия на первый квант. Такой эффект принято называть предчувствием. Таким образом, возникает подозрение, что можно передавать информацию в прошлое из будущего. Но до сих пор никто не научился стабилизировать эффект предчувствия. Куравин же идет дальше и предполагает, что можно не только в прошлое отправлять информацию, но и в будущее, а точнее, получать информацию из прошлого! Для этого он разработал серию экспериментов, и сейчас проводит их на орбите Юпитера. По его теории получается, что для стабильного временно’го эффекта необходимо сильное гравитационное поле.

Выкладки в статье были весьма сомнительные и требующие тщательного анализа, а настроения у меня сегодня после совещания не было никакого, поэтому я закинул статью на свой виртуальный диск в Сети и оставил ее на будущее. И тут я вспомнил о таинственном письме без опознавательных знаков, о котором компьютер сказал утром, что оно не содержит вирусов. Я быстро открыл его, вызвал системную информацию, просмотрел сетевой адрес отправления и время прохождения письма через первый почтовый сервер. Похоже, что автор не подделал дату отправки… А сервер, через который было отослано сообщение, являлся вполне приличным Нью-Йоркским сервером, не какой-то там халявный «почтовый ящик россиянина». Я обратился к телу письма, но там было только два слова: «КЛУБ и ПЛОЩАДЬ». Мурашки забегали у меня по спине, меня прошиб холодный пот, а в памяти снова всплыло лицо вчерашнего незнакомца. Черт, почему Нью-Йорк? Кто меня ведет? Что это за игры в шпионов? Я лихорадочно перебирал в голове всех своих знакомых… нет, он не мог, она тоже, этот? нет, он в Испании сейчас, хотя мог попросить… нет, кого же он тогда просил быть в клубе и на площади? нет… Полчаса я размышлял и не знал, что предпринять, потом решился — отвечу ему! Я написал ответ: сегодня в полночь в здании Музея компьютеров 20 века.

Я рассуждал так. Если он за мной следит, значит, он обо мне знает достаточно, значит, он должен знать или интересоваться той средой, где я живу. И если он достаточно умен, то он знает (или узнает), что такого музея в Москве нет, зато он есть в Сетевом городе, куда я частенько хожу, как Леха. И если он будет в этом музее в полночь, значит, я ему точно нужен, и не мне тягаться с его возможностями по конспирации — будь что будет. Ну а если не придет, значит, я ошибся или какой-то болван решил поводить меня за нос. В этом случае можно будет попросить нашего Админа послать ему пару вирусов, чтоб не повадно было.

Обдумывая, как сладостна месть, если это все-таки окажется какой-то великовозрастный балбес, решивший меня разыграть, или разыгрывающий меня по чьей-то просьбе, я даже забыл на время об институтских проблемах и пришел в хорошее расположение духа. И тут самое время было продолжить писать статью для «Quantum mechanics», чем я и прозанимался до позднего вечера.

В 21:05 я уже поднимался на поверхность со станции Пушкинская. Сегодня на этой площади должен выступать мой любимый бард Сенкевич и еще какие-то группы с замысловатыми названиями. Я люблю такие вот небольшие городские тусовки, где собираются две-три тысячи человек и десяток музыкантов и мирно проводят вечер. Одни — подпевая, выкрикивая что-то и попивая пиво, а другие — обрывая струны и пытаясь доказать всем, что они умеют громче петь. Смешно, весело… Порой это помогает развеять дурные мысли, отвлечься, подумать о том, что же движет этой молодежью — неустанной, неусыпной, бунтующей в себе… против кого? Системы в целом или каких-то одним им известных персоналий? Они находят в этом шумном котле эмоций забвение, пытаются отгородиться от мира, навязывающего им свои гнусные правила… Или они просто так отдыхают? Мне нравится здесь бывать, потому что я знаю — большинство из этих 15—25 летних людей имеют свое, пусть не всегда взвешенное, представление о мире, даже о трех мирах — о нынешнем мире, утонувшем в терроре, о мире, в котором они будут жить и о мире, в котором им хотелось бы жить. И этот третий мир почти наверняка у каждого из них не имеет ничего общего с миром насилия и жестокости. Они приходят сюда, потому что они бегут от надоевшего им первого мира и потому что боятся грядущего мира второго. Но почему тогда, спрашиваю я себя, глядя на этих молодых людей, почему всегда наступает мир второй, а не третий? Почему мы не можем устроить мир так, как хотелось бы большинству из нас в душе? Почему же древние инстинкты обычно играют решающую роль в массовом сознании, а разум идет на поводу у этих инстинктов? И я не нахожу ответов, но, бывая здесь по вечерам, я чувствую себя так, словно я на время освободился от груза обязанностей, от терзавших меня весь день проблем, словно я попал в другой какой-то мир, где от меня ничего не зависит и потому я волен ни о чем не заботиться — просто сидеть на травке, потягивая пиво под грохот музыки и смотреть на этих бесшабашных юношей и девушек, бескомплексных и беззлобных, танцующих, сидящих, лежащих, пьющих, целующихся, вульгарных и чопорных, веселых и смешных, чувствующих, что вот здесь у них есть что-то общее, доброе, теплое, здесь и сейчас, и не рвущихся в потусторонний реальный мир.

Как оказалось, концерт сегодня намечался не простой, а с митингом, а это еще более увлекательно! На сцене стоит один из ведущих национального стереовидения, невысокий, худой, бородатый, с колкими глазами и трескучим голосом. Он уже открыл митинг и теперь рассказывает всем нам о том, сколько в этом году жертв террора, по данным этого стереоканала, называя числа втрое превышающие официальные. Когда он повышает голос, заканчивая очередную мысль, толпа отзывается ревом, свистом и грохотом звуковых приставок. Он говорит о том, что российские власти намеренно отказались участвовать в контртеррористических действиях мирового правительства на Северном Кавказе, потому что не хотят брать на себя ответственность за гибель мирных жителей, не признавая того, что именно с их молчаливого согласия с новой силой вспыхнул этот военный конфликт. Он призывает всех нас поддержать инициативу движения «за мирный Кавказ», предлагающую смену всего высшего военного руководства России и более интенсивное сотрудничество с Голубыми касками Правительства Земли. И так далее в том же духе…

Толпа ликует, ее это забавляет, толпа кричит, как на рок-концерте, а между пришедшими людьми снуют туда-сюда агенты упомянутого движения и раздают всем пластиковые листовки в виде бесплатных билетов на концерт группы «Матрешки», который будет дан через неделю на стадионе Лужники в поддержку этого пресловутого движения. Я рассматриваю билетик: это маленький кусочек пластика, оборудованный стереоэкранчиком, который символично представляет куб-кадры из военных действий на Кавказе, если положить его плашмя на ладонь, и светится нескончаемым потоком рекламы, если его повертеть в различных направлениях. Билетики явно не из дешевых, значит, движение, набрало силу и пользуется поддержкой некоторых фракций в российском секторе мирового Конгресса.

А толпе весело, им плевать на все эти призывы, они же пришли сюда, чтобы отдохнуть от пошлой, ублюдочной реальности, они не слушают оратора, а просто подыгрывают ему, они скандируют его имя из чистого удовольствия, а где-то сидят яйцеголовые политологи и пристально считают рейтинг, вычисляют свои промахи, анализируют поведение толпы и скрупулезно делают выводы: вот это он зря сказал, а вот это, пожалуй, сыграет нам на руку… Как ни крути, а реальность все равно запускает свои вонючие щупальца даже в этот, казалось бы, изолированный мирок беснующейся молодежи.

Краем глаза я замечаю движение за сценой, приглядываюсь. Это женщина, неестественно одетая. На фоне полуголых девушек и юношей, вертящих свои футболки в руках над головой, изнывающих от летней московской жары, она выглядит странно — черный деловой костюм, маленькая сумочка. Такой наряд скорее подойдет офисной работнице, спешащей домой в этот поздний час. Но тогда что ей делать здесь на концерте-митинге, да еще позади сцены? Она ставит сумочку на траву и начинает что-то в ней ковырять. Я сижу неподалеку за столиком и попиваю космо-колу. Вдруг у меня закрадывается подозрение относительно этой дамы, я моментально вспоминаю, что говорил нам Борис об изощренных методах террористов, и у меня все холодеет внутри. Я встаю, делая вид, что хочу пролезть поближе к оратору, пробираюсь сквозь толпу с другой стороны за сцену, время для меня словно затормаживается, движения окружающих становятся медленными, я подбегаю к этой женщине, мгновенно перехватываю ее руку, тянущуюся к красной кнопке, второй рукой отбиваю ее атаку (похоже, она владеет каратэ) и наношу удар ребром ладони по сонной артерии. Она валится наземь, а течение времени снова приобретает прежний темп.

Нас уже заметил ближайший полицейский, коих на таких мероприятиях обычно чуть ли не больше, чем треть собравшихся. Подбегает ко мне, наводит мне в грудь парализатор и, ухмыляясь, нажимает на спусковой крючок…

Полчаса спустя я ощущаю, как меня шлепают по щекам и просят очнуться. Я лежу на траве возле сцены, небо уже начинает темнеть, а надо мной склонилась какая-то черноволосая с приятной мордашкой девушка в форме полиции.

— Очнулся, молодец! Крепкий парень. Андрей Юрьевич, мы приносим вам извинения за необдуманные действия полиции, хотя вы должны понимать, что в экстренной ситуации эти действия оправданы.

— Угу, — бурчу я, потирая затылок, — крепко же меня…

— Вы пока лежите, я вам сделаю инъекцию, чтобы восстановить ваши силы после действия парализатора. Лихо вы расправились с этой… дамой, если можно так выразиться.

— Я учусь в клубе Антитеррор, и действовал по инструкции X25 на случай появления террориста в толпе.

— А кто ваш Наставник? — в это время мне вонзается под кожу руки игла.

— Борис Львович Власов…

— О, так он и меня когда-то тренировал! Передавайте ему привет, меня зовут Селена. Теперь вы можете подняться и посидеть несколько минут вот здесь, — она указала мне на приготовленный стульчик.

— А какого черта вы тут делаете, если простому гражданину приходится обезвреживать террориста? — я начинаю возмущаться, почувствовав боль в позвоночнике.

— Ну не такому уж простому, а кроме того, наших полицейских отвлек лже-террорист на противоположном конце площади. Он делал вид, что пытается взорвать бомбу, и мы вынуждены были прореагировать. Здесь же осталось всего два человека, за которыми профессиональному бойцу джихада не стоит труда проследить.

— Мда, невольно подумаешь, что и впрямь не зря построили эти клубы Антитеррор. Так, вы говорите, эта женщина — боец джихада? Или, точнее, участник джихада?

Она не очень разбиралась в терминологии, поэтому не обратила внимания на мое исправление.

— Да, причем мирового уровня! Мы очень благодарны вам за проявленное мужество, спасибо за сотрудничество. — Она собралась уже отойти к копошащимся неподалеку двум ее собратьям по форме, но я остановил ее вопросом:

— А что это была за бомба?

— Это была нейтронная взрывчатка последнего поколения, — тут я подумал, что последним поколением обладает, видимо, только Правительство, а у террористов поколение взрывчатки максимум предпоследнее, но не стал придираться, — она уничтожила бы все микрокомпьютерные системы в радиусе километра, включая имплантанты.

Последнее замечание было явно персональным намеком мне, откуда я понял, что мои имя и фамилию они узнали, просканировав мозг и найдя там моего маленького электронного помощника. Я криво усмехнулся и распрощался с Селеной, пообещав передать привет Борису.

Одно время в СМИ долго обсасывалась тема о том, где же все-таки проходит граница индивидуальности. Ведь если мы будем ставить всем подряд имплантанты с микрочипами, в которых хранится уйма сведений о человеке, включая результаты последних анализов, и позволим полиции иметь доступ по секретным кодам к этим данным, то как же тогда быть с правами личности? Как быть с законом о невмешательстве государства в личные дела граждан? С другой стороны, никто не сможет гарантировать, что если полиция не имеет доступа к этим данным, то никто не имеет! Так не лучше все же позволить официальным представителям власти официально изымать эти сведения и запретить им разглашение таких данных? Промежуточным решением оказалась Поправка к конституции Земли о праве на открытость личности, которая была принята в 2041-м году и гласила, что каждый человек имеет право предоставить всю информацию о своей личности представителям федеральной власти, а те, в свою очередь, обязуются не распространять данную информацию за пределы своих информационных сетей. Ситуация была аналогична проблеме генетической корректировки, ставшей обязательной в 2021 году, но до этого применявшейся лишь с согласия родителей будущего ребенка. По-видимому, и сейчас дело идет к тому, что тайна личности вскоре перестанет быть тайной, по крайней мере для полиции, и всех людей без исключения снабдят имплантантами различного уровня сложности. Так где же грань между требованиями безопасности и тайной личности? И нужна ли она — тайна личности?

К моему удивлению площадь ничуть не опустела, напротив, толпа стала более многочисленной и более пестрой, как по одежде, так и по возрасту. Есть такое понятие — зевака. Это среднестатистический гражданин, бесцельно или с малой целью болтающийся по улице в ожидании не то приключений, не то выпивки в теплой компании друзей, который при виде опасности обычно не кидается наутек от греха подальше и не стремится связаться с полицией. Напротив, желание получить новые впечатления привлекает его к этой опасности, и он, стоя на критическом в смысле безопасности расстоянии, возбужденно взирает на происходящее, пытается дать дельный, но неуместный совет, иногда даже воздыхает и сочувствует.