Главный герой романа-матрешки Татьяны Буденковой — дом. Не трифоновский, но тоже на набережной — на набережной Енисея. Появился он так: 1941 год, в Красноярске не хватает жилья, поскольку в первую очередь строятся заводы — и на берегу Енисея спонтанно возникает Копай-городок с бараком-коммуналкой. Впрочем, иногда по ходу повествования этот дом будто разрастается до масштабов Красноярского края, а иногда — и всей страны.
Почему романа-матрешки? «Сталинка» начинается как документальная проза-экскурс, с деталями-фактами и минимумом тропов — что, кстати говоря, кажется очень уместным. Этот убедительно-аскетичный язык — несомненное достоинство книги. А историй, разновременных и даже разножанровых, в книге великое множество. Потому и матрешка.
Так вот, в 1952 году дом заселяют три семьи — Соловьевы, Сафоновы, Давыдовы. Люди неисправимо покорежены страшной войной, каждый или прошёл немецкие лагеря, или подвергся насилию, а теперь — срывается на близких, безуспешно пытается собрать себя заново или просто пьёт.
Ага, значит, это мрачная советская семейная сага? Вот у героя жена пропала — последствия производственной травмы. Нашли, и спасти её может только трепанация черепа. Муж отправился её искать, жестоко простудился, угодил в больницу — и супруги воссоединились.
А вот уже 1959 год. И нас уже знакомят с детьми опаленных, но не сломленных людей. Военный госпиталь символично стал школой. Давыдовым дали отдельную квартиру, их комнату заняли новые жильцы — Кузьмины. Взрослые спорят о политике (время такое). Хм, минуточку: а что было между 1952-м и 1959-м?
И тут внезапно оказывается, что внутри этой истории есть ещё одна — вероятно, главная. Роман в романе. Его герои — Ольга-Евдокия и Константин. Он — из дореволюционных «крепких хозяйственников», она — беглая арестантка с интригующим прошлым. Перед нами история преодоления и выживания: полулегальное положение, арест, побег, трагическая чехарда с документами и даже именами.
Внезапно, при помощи рассказа-флэшбека, мы проваливаемся дальше — в 1929 год. И попадаем в авантюрный детектив, местами — триллер. Здесь будут фигурировать бандит Евдокимов-Кокорин, выдающий себя за сотрудника ОГПУ, следователь Бобыкин, мать Ольги-Евдокии Агафья... И уходящая в древность «польская интрига» с бумагами, доказывающими родовитость семьи, и фамильным золотом.
Потом будут шестидесятые. Константин умирает. У Ольги-Евдокии — рак. Ей вырезают все, что можно, но она выживает. Ради детей. И фамильную тайну она сохранит. И даже придёт к тому самому дому — перед его сносом. Именно тогда большинство его старых жильцов умрёт. А Ольга-Евдокия доживёт аж до начала двадцать первого века.
Но и это ещё не все. Будет и линия её сына Михаила, и криминальная история из девяностых, и ещё много чего...
В этой перенасыщенности, избыточности и при этом мозаичности повествования — и сила романа, и его главная проблема. Сила — в масштабе, в замахе на историю рода, края, страны за весь двадцатый век. Фрагментарная эпопея — жанр необычный, но, как видно из «Сталинки», вполне себе перспективный. Да и связи между событиями и героями тоже по итогу всегда обнаруживаются, пусть и порой неочевидные.
Проблема же текста, как видится, кроется в сочетаемости этого самого масштаба (с множеством героев и сюжетных линий), нелинейной композиции (флэшбеки, прыжки с одного времени в другое) и относительно небольшого объёма (300+ страниц). Два этих фактора из трех — хорошо. Но сразу три оставляют некоторое ощущение перенасыщенности, избыточности — и при этом пунктирности, недосказанности.
С другой стороны, кто знает: возможно, полнокровно говорить о целой эпохе по-иному в принципе невозможно:
«Казалось, жизнь завершает какую-то пьесу. Со сцены уходят одни действующие лица, им на смену приходят другие... Город на своих каменных тротуарах хранил память об ушедших близких. Наверное, так и должно быть. Меняются поколения. Жизнь продолжается».