Здесь с ходу прекрасно все — и авторский псевдоним, и оформление книги, которую хвастовства ради можно «забывать» на рабочем столике, дескать, ах да, вот что читаю-с, и необычайно смелый сюжет — отставшие солдаты Наполеона и отставшие сразу от всего русские. Ну, такие, какие мы были лет двести назад. И всегда, к счастью, были. Роман описывает отступление кучки солдат Великой армии, а точнее говоря, — всякого понашукавшего сброда, который то ли пытается выжить, то ли ищет страну Кокань. Уж она-то точно должна быть где-то здесь, у нас, в краю истинных бедняков. Но, «подразнив читателей рассказов о бравых вояках», роман переходит к неспешной истории четы Голубицыных, их домашних и соседей, также разоренных Наполеоном-антихристом. И вот, понацепив «масленичные личины», собравшись в ватагу то ли лесных чертей, то ли истинных патриотов, навалился странный русский народ на французов, навалился… и кое-что у них перенял. А также отдал свое.
Цитировать можно целыми кусками, кусищами даже. Вот, например, великая ода канаве:
О русская канава, сколько воинов со всех сторон света, включая нашу собственную, нашли в тебе свой последний печальный приют!
Или вот, чтобы был ясен уровень авторского проникновения:
Просим простить нас великодушно за то, что, взявшись рассказывать историю людей, находившихся тогда ближе всего к земле, в погоне за краткостью лепим мы на этих страницах кормильцев наших и поильцев в единый ком наподобие хора в античной трагедии, даже не всех называя по именам. Так-то у нас что ни мужик — то повесть, что ни баба — то житие.
Роман подкупает верной фигурой рассказчика, что позволяет не только выдержать необходимые расстояния, но и сблизить с эпохой, подать ее как что-то давно знакомое, лермонтовское и толстовское, но в новой, современной оптике, лишенной как паркетной восторженности, так и постмодернистской иронии…
«Русские двести лет назад» это не батальный роман, который мог бы по праву восславить предков, а скорее сюжет на осколках великих событий. Суть текста в том, что «побежденные были под стать победителям», что никто не велик, что встретились бедные русские и разбитые французы и обменялись своими горестями, чем и приумножили что-то понадежнее славы. Это картография пограничья, отдаленного эха войны, того запутанного пересечения, из которого можно много понять обо всем.
Все так хорошо, что не хочется, чтобы загадочный А. Лисичкин довольствовался парой-тройкой отзывов с редкой, но искренней похвальбой. Это проза высокого уровня. Она должна быть замечена. О ней нужно сказать.
Роман будет интересно прочитать как тем, кто помнит бахвалистые приключения бригадира Жерара, так и тем, кто задумывается о том, кем мы были двести лет назад и кем будем после.
Поразительное, в общем-то, сочетание.
На века.