Бесплатный фрагмент - Жизнь и смех вольного философа Ландауна. Том 3

Предупреждение

Автора часто ловят за язык — и правильно делают! — указывая на несоответствия и нестыковки в хронологии, биографии и анкетных данных Ландауна. В самом деле, когда бы успел наш вольный философ познакомиться с аграрием-революционером Зеппом Хольцером и побывать на берегах Онтарио, если ему надо преодолеть демографический кризис, победить в Звездных войнах, открыть секрет вечной молодости, развеять козни Чубайса, не дающего жить даже чертям на Том свете? И — спасибо, что напомнили — разработать план преображения России. Втиснуть все это в одну человеческую судьбу невозможно. Но в том-то и дело, что Ландаун — не один.

Это трудно объяснить на пальцах без привлечения квантовой социологии, но вольный философ двоится и даже троится, когда сосредотачиваешь на нем взгляд. А на сколько частей он расщепляется, если взгляд отвести — даже теоретически непредставимо. Можно смело предполагать, что в каждом встречном, а особенно в поперечном, скрывается частичка или хотя бы потенциал обращения в Ландауна.

Вот вы в себе уверены, что в вас нет частички вольного философа? Его искренней тяги к истине, его зоркости к мировым проблемам и к душевным метаниям людей, случайно оказавшихся рядом? Его умения простотой очевидности развеивать головоломные построения и находить решения в ситуациях, в которых нет не только выхода, но и входа. Думаете, в вас этого нет?

Даже если проницательность и пассионарность не проявились в ком-то до сих пор, как можно быть уверенным, что они не проявятся в будущем? Вы можете ручаться за себя будущего? Вот про это я и толкую. Эта книжка не только про Ландауна, она про меня и про вас. Про кота на окошке (коты еще какие метафизики!). И про кактус в Мексике. Разве кактус не может быть вольным философом? Что в таком случае его занесло в пустыню?

Что-то из описанных ниже событий уже произошло, что-то только должно произойти, а что-то останется лишь догадкой и озарением, которые, однако, так украшают жизнь и сообщают ей дополнительное измерение. Измерение мечты, фантазии, вдохновения и счастья. Да-да, счастье — не явление трехмерного мира, оно из других измерений! Оно настигает в любых непредсказуемых обстоятельствах, когда его вообще быть не должно. А оно есть. И если вы были когда-нибудь счастливы, то в вас есть частичка Ландауна. И эта книга про вас.

Ландаун. Видимо-невидимо

По следам Гулливера

Ландауны были всегда. Если хотите знать, один Ландаун был даже хорошим приятелем небезызвестного Самюэля Гулливера. Он часто встречался с бывалым путешественником и с удовольствием слушал его рассказы о лилипутах, великанах и разумных лошадях гуигнгнмах, безусловно веря всем деталям, перечисляемым рассказчиком.

— Чтоб ты знал, эти лошади были человечней всех когда-либо встреченных мной людей! — восклицал Гулливер.

— В чем это выражалось? — спрашивал Ландаун и застывал с раскрытым ртом, внимая ответу.

— Хотя бы в том, что они по-настоящему разумны. Основное правило жизни заключается для них в полном подчинении своего поведения руководству разума. Они отличаются изумительной способностью сразу постигать умом и чувством, что разумно, а что нет. А поняв это, без всяких колебаний принимают к сведению разумное и отвергают то, что противоречит разуму. Поэтому долгие споры, ожесточенные пререкания, упорное отстаивание ложных или сомнительных мнений — пороки, не известные гуигнгнмам.

— Да, это, действительно, разумные существа! — вздыхал Ландаун.

В конце концов, ему самому захотелось побывать в далеких сказочных краях, и он даже купил у Гулливера карту страны лилипутов с подробным описанием того, как до нее добраться. Конечно, снарядить морскую экспедицию стоило больших денег, которые могли себе позволить только лорды и владельцы мануфактур, но предприимчивый Ландаун нашел свой непутевый шанс. Чтобы попасть на борт, он познакомился с капитаном Блэком, который со своим судном «Золотая антилопа» должен был плыть в нужном направлении…

— А что ты понимаешь в морском деле? — попыхивая трубкой, спросил Блэк.

— Почти ничего, — честно признался Ландаун.

Капитан задумался, но был он еще тот насмешник:

— Юнгой пойдешь? — сказал он 26-летнему соискателю вакансии.

Тот разинул рот, и не найдя слов, просто кивнул. Капитан Блэк разъяснил новому юнге его обязанности и (почему-то досмеявшись до слез) согласился высадить его на острове лилипутов, а на обратном пути снова забрать на корабль. Так в прекрасный весенний день 1726 года под крики провожающей публики путешествие началось.

Плавание поначалу протекало вполне благополучно, если не считать того, что однажды сыр, который выдали Ландауну на завтрак, съели крысы.

— Не надо быть раззявой! — прокомментировал судовой кок прошение выдать другую порцию. И, разумеется, ничего не дал.

А в другой раз случилось вот что. Юнге Ландауну капитан приказал ловить рыбу, поскольку всей команде набила оскомину солонина и хотелось чего-нибудь свеженького. Рыбу в море ловят так: к бечевке привязывают большой острый крюк, на него вешают солидный кусок мяса и бросают за борт — ловись рыбка большая и очень большая. Дело будничное. Им и занимался Ландаун, пока очередная вахта развлекалась после смены, горланя матросские песни. Но кто же знал, что рыба клюнет не просто большая… Ландауна с привязанной к руке бечевкой швырнуло на борт, а потом бросило в море и потащило по волнам. Оглушённый, он даже не в силах был позвать на помощь.

Три дня рыба таскала его за собой по морю. От усталости его клонило ко сну, и в любую минуту он мог захлебнуться, но вдруг почувствовал под ногами дно. Перед глазами как видение возник остров. Опасаясь, что рыба снова увлечет его в открытое море, Ландаун бросился развязывать узел на бечевке, но узел размок и не поддавался его усилиям. Рыба, отдохнув, снова натянула верёвку. Наш герой отчаянно уцепился за торчавший со дна камень. Он сопротивлялся из последних сил, пока не вмешалось провидение — веревка, перетершись об острую грань камня, лопнула. Он был свободен! Превозмогая острую боль в руке, Ландаун добрался до берега и упал без сознания на песок.

Странные люди

Очнулся он в незнакомой хижине. Был слышен отдалённый звук прибоя и чьи-то голоса. Ландаун попытался подняться, но вскрикнул, опершись на руку. На предплечье кем-то аккуратно была наложена «шина» из древесной коры, перемотанной узкими прочными листьями. Его лечили — значит, здесь он среди друзей.

Ландаун вышел из хижины. Остров, на который он попал, не походил на Лилипутию. Здесь обитали люди вполне обычного размера. При этом было в них что-то… странное.

Рослые, красивые аборигены, несмотря на загар, были скорее светлокожими и весьма похожи на европейцев. Но даже издали Ландаун был поражен странной пластикой их движений. Двигались они очень неторопливо, откинув спину назад, каждым шагом словно ощупывая поверхность. Даже дети, которым положено по возрасту бесшабашно носиться и играть, двигались тем же странным способом, явно подражая взрослым. Несомненно, слух островитяне имели острый, потому что Ландаун не успел их даже окликнуть, как один из островитян оглянулся на шорох, заметил его и что-то негромко сказал остальным.

Когда аборигены стали приближаться к спасенному ими путешественнику, он отметил еще одну странную деталь — одежду. Климат средней полосы делал одежду необходимой, но носили ее островитяне странно — были прикрыты, в основном плечи, а те места, которые даже первобытные народы стремятся скрыть от нескромных глаз, были на обозрении как у мужчин, так и у женщин. Кроме того, одежда, которая у всех народов была признаком достатка, культуры, социального положения, у местных жителей выглядела неказисто, без лоска, без изыска — просто беззатейливая груда тряпья.

Такое же пренебрежительное отношение жители острова имели и к волосам — даже у женщин они не были заплетены в косы, а небрежно связаны на затылке, отдельные пряди торчали тут и там.

— Мы рады, чужой человек, что ты очнулся и можешь говорить с нами, — сказал один из аборигенов, видимо, старший, на старом, но вполне понятном английском языке.

Речь предводителя звучала удивительно дружелюбно. Ландаун скоро убедился, что своим голосом, его тембрами, громкостью, интонациями островитяне владеют виртуозно и передают им куда большее богатство смыслов, чем доступно обычному европейцу. Но при этом мимика их была чрезвычайно бедной. Вот и сейчас — полная радушия речь вождя почти не отразилась на его лице — как у куклы, за которую играющие дети говорят, но изменить нарисованные черты не в состоянии.

— Я вам чрезвычайно благодарен за помощь и гостеприимство!

Ландаун пытался изобразить своим голосом хотя бы жалкое подобие той благожелательности, что прозвучала у вождя, но получилось довольно бледно. Он пытался компенсировать неуклюжесть речи улыбкой, но никто из собеседников не смотрел ему в лицо, в глаза. Взгляды их охватывали его тело в целом, не сосредотачиваясь, как бывает, в районе губ, глаз, лба. Впечатление это производило странное, немного жутковатое. «Не сумасшедшие ли они тут? — мелькнула опасливая мысль. — Хотя, возможно, они меня воспринимают таким же подозрительным с моей неуклюжей речью».

— Твоя рука, — указал старший абориген. — Мы ее подлечили. Она не сломана, но есть трещина в лучевой кости ближе к локтю. — И он голосом улыбнулся. — До свадьбы заживет!

— Спасибо! — ответил Ландаун.

— Вы, наверное, голодный! — воскликнула девушка справа от вождя (позже Ландаун узнал, что ее зовут Грация). — Папа, разреши, я накормлю нашего гостя.

Грация взяла его за здоровую руку, попутно ловким жестом ощупав ее, как это делают слепые. Но слепой она явно не была, поскольку ловко достала из очага горшок с какими-то печеными кореньями и поставила перед Ландауном. Питание здесь было, по-видимому, большей частью растительное, но была и рыба. Правда, чистить ее аборигены, почему-то, не умели, но ловко запекали в глине, отчего чешуя сама отставала. Только относились они к этому не как к кулинарии, а как к некоему обряду. Словно они не совсем понимали, что они делают, а выполняли некие заученные движения.

Все это было очень странно, но девушка Ландауну понравилась.

— Ты в детстве откуда-то падал? — вдруг спросила Грация. — У тебя старый сросшийся перелом правой голени!

«Да что же это за место такое?! Что это за люди?! Ясновидящие?»

Манускрипт

Арнольд Ландаун рылся на отцовском чердаке, припомнив, что видел здесь когда-то «Основы ядерной физики» П. Е. Колпакова. Авторы старых учебников многие вопросы объясняли точнее, не будучи зараженными снобизмом времен последующих, а сохраняя благоговейное удивление перед открывшейся гармонией природы. Но то, что Арнольд обнаружил, заставило его забыть о своих планах и обо всем вообще. Его звали завтракать, гулять с собакой и детьми, сходить в магазин за молоком — все это осталось им незамеченным. Старый манускрипт, явно переведенный со староанглийского на старорусский времен примерно Державина и Тредиаковского, захватил его внимание полностью.

Наблюдения разнообразных странностей островитян постепенно накапливались. Для них, например, не существовало цвета. Они не делили женщин на блондинок, брюнеток и рыжих (кстати, Грация была очаровательно рыженькой). У них не было в моде, как у многих первобытных народов, раскрашивать свои тела или наносить татуировки.

Однажды Грация возилась с очагом и запачкала лицо сажей.

— Ты запачкалась! — подсказал ей Ландаун.

— Как это? — не поняла она.

— Ну, вот здесь сажа! — он коснулся ее лица там, где красовалось пятно.

— Что такое сажа?

И в самом деле, Ландаун замечал, что запачкавшись, аборигены не торопились смывать пятно, и никто не подсказывал другому, а все это оставалось до следующего купания в море. Правда, в море они купались часто, не только при ловле рыбы, но и просто так. Но выглядело это тоже не как получение удовольствия, а как некий обряд, не всегда приятный, но обязательный к исполнению.

Аборигены заходили в море спиной вперед. Если на море бывало волнение, то волны их били по спине, но они не пытались от них увернуться, а принимали как некие удары судьбы. Глубже, чем по пояс не заходили, плавать не умели, что очень странно для жителей острова. Но зато рыбу добывали виртуозно. Копье (обязательно с кремниевым наконечником) безошибочно поражало рыбу в зарослях водорослей. Когда Ландауна брали на такую рыбалку, он ничего не мог разглядеть в этих зарослях, а островитяне только смеялись.

— Да вот же она!

Очередной удар — и копье вытаскивало на поверхность следующую рыбу.

— Вот это зрение! — восхищался Ландаун.

Вечером спустившийся с чердака Арнольд расспрашивал отца:

— Это записки кого-то из наших предков? Но я думал, они пришли из Германии.

— Ну что ты! — улыбался отец. — Ландауны вездесущи. Иной раз встретишь араба, а он Ландаун ибн Ландаун. Другой раз наткнешься на армянина по фамилии Ландаунян. Или на китайца Ла Нда Уна. Скорее всего, Ландауны — это не родство, а необъяснимая общность мышления. Особая смесь пассионарности, парадоксальности и пофигизма.

— Принцип трех «П», — заметил сын.

— Можно и так сказать, — улыбнулся отец. — Эта рукопись передается из поколения в поколение, но воспринимается скорее как фантастический рассказ, подражание Свифту.

— Мне кажется, что история подлинная, слишком много мелких деталей, которые невозможно придумать.

— После свифтовских гуигнгнмов ты все еще сомневаешься в человеческой фанатазии?

— Не в том дело, все странности островитян подобраны не случайным образом, а образуют стройную систему…

— Продолжай!

— То, что описывает автор, можно объяснить только одним обстоятельством… — Ландаун-младший выдержал театральную паузу.

— Каким же? — не выдержал старший.

— У островитян было рентгеновское зрение! — с гордостью преподнес сын свою догадку. — Вот смотри. Автор описывает, что аборигены не различали цвета.

— Дальтоники! — хмыкнул отец.

— Вовсе нет! Они же не могли отличить не красный и зеленый, а блондинок и брюнеток, то есть белый и черный. Они вообще не видели волос! Только череп и кости! — закончил он торжествующе.

— Ладно. Логика в этом есть. А что еще?

— Еще. Да что угодно! Странная походка — это походка людей, которые видят песок, но могут не заметить на песке что-то для них прозрачное — допустим, траву. Могут запутаться и упасть. А то как они под опавшими листьями в лесу обнаруживают коренья — это ведь из той же серии!

— И то, как они легко обнаруживают затаившихся змей, ящериц! — подхватил отец. — Среди прозрачной травы увидеть твердый костяк им труда не представляет. Поэтому рептилии составляют основную часть их мясного рациона. Только…

— Что «только»? — насторожился сын.

— Только никто тебе не поверит, — сказал старший и опытный. — Потому, что этого не может быть.

— Может! — упрямо заявил Арнольд.

Легенда

Впрочем, были у Ландауна и преимущества перед аборигенами. Все удивлялись возможностям его быстрого перемещения. Бегать здесь не умели совсем, даже дети. И когда Ландаун от избытка сил мчался по пляжу, Грация смотрела на него с восхищением.

Если коренья новый обитатель острова искать не умел, то он наловчился доставать с деревьев плоды, которые прежде были местным недоступны. Они считали, что плоды эти непригодны в пищу, поскольку обнаруживали их только наступив ногой на уже подгнившие и зачервивевшие. Но Ландаун наловчился сбивать плоды палкой, а когда рука окончательно зажила, то стал и лазать по деревьям.

Когда он впервые преподнес Грации банан, она с подозрением его обнюхала — запах был ей немного знаком (вообще, у островитян обоняние было очень развито), но всегда он смешивался с запахом гнили, а тут было что-то новенькое. Она отнеслась к предложению с опаской, с трудом он заставил ее попробовать, показав сам пример. В итоге ей понравилось, а у Ландауна появилось свое почетное место в племени — снабженца питательными плодами, которые были не в пример вкуснее кореньев.

Старый вождь стал с ним еще дружелюбнее и откровеннее и как-то у костра рассказал Ландауну древнюю легенду, в которую уже и сам не верил, но она объясняла появление на острове светлокожих людей.

— Когда-то давным-давно, предки нашего племени жили на большой-большой земле, где было много людей. Но люди эти не были похожи на нас. Наверно, они были похожи на тебя. Точнее, вначале люди были все одинаковы, а потом наши предки стали другими.

«Ну да! Это была мутация!» — про себя воскликнул Арнольд.

— Наш первый предок — его звали Билл — считался в городе придурком, настолько его поведение отличалось от поведения других. Мы это видим по тебе, Ландаун. Мы не можем бегать и плавать, как ты. Мы не различаем этих, как ты их назвал?

— Лиц!

— Да, лиц. Потом появились другие такие же придурки, и общество забеспокоилось. Хотя порой наши способности были полезны местным врачам, кузнецам, строителям, поскольку мы могли смотреть, как они говорили, вглубь вещей.

«Именно там, где сейчас используется рентгендиагностика!»

— Естественно, люди захотели нас убить, но их остановил Пастор Джон. Он уговорил людей, посадить нас на корабль и отправить в Америку, подальше с глаз. Но до Америки… Ты знаешь, что это такое?

— Это тоже большая земля по другую сторону океана…

— Но до Америки мы не доплыли. Команда корабля взбунтовалась и захотела стать вольными пиратами. Ты знаешь, что такое пираты?

— Знаю. И очень рад, что не знаете вы. Подводные скалы делают ваш остров не очень удобным для стоянки кораблей, поэтому они сюда и не заходят. А то бы не жить вам спокойной жизнью.

— Пираты посадили наших предков в шлюпку и выпустили в море. На счастье скоро им на пути попался этот остров, где мы и живем, сколько себя помним.

Конгресс

Как ни отговаривал его отец, Арнольд Ландаун решил донести до научного сообщества известие о том, что возможности человеческого организма гораздо больше, чем предполагают ученые. Но зря он надеялся, что новые идеи примут с энтузиазмом.

— По описанию совершенно очевидно, — закончил Арнольд свой доклад, — что зрение аборигенов отличается от зрения современных людей. Очевидно, произошла некая мутация, которая позволила им воспринимать излучение рентгеновского диапазона.

— Молодой человек, вы, очевидно, плохо знаете физиологию! — открыл дискуссию седовласый академик. — Ни колбочки, ни палочки — а это, да будет вам известно, светочувствительные элементы человеческого глаза — не способны воспринимать даже ультрафиолетовое излучение, не говоря уже о рентгеновском. Кроме того, атмосфера Земли проницаема только для видимого света. Жесткие излучения Солнца не достигают поверхности планеты, будучи задержаны ионосферой и магнитосферой Земли. Так что ваши гипотетические люди с рентгеновским зрением должны жить в абсолютной темноте. Вокруг нас нет рентгеновского излучения.

— Я, конечно, не специалист, — оправдывался Арнольд. — Но, может быть, им удавалось как-то подсвечивать пространство вокруг? У Платона ведь была гипотеза, что глаз человеческий испускает лучи, которыми ощупывает окружающие предметы.

— Вот так вам и приходится плодить сущности без необходимости. А всего-то и надо было признать, что ваш отдаленный предок обладал даром беллетриста и написал интересный рассказ, который с удовольствием опубликовали газеты того времени.

— Но дело-то в том, — горячился Арнольд, — что мой далекий предок не знал свойств рентгеновских лучей. Он бы не мог создать столь точное описание, которое под силу современному фантасту, окончившему среднюю школу, а то и институт. Он мог описать все так точно только, если бы сам все видел. Вот послушайте!

У Ландауна сложилось впечатление, что эти люди мало обращают внимание на поверхностное, но непостижимым образом постигают глубинное. Причем, это относилось не только к физическом зрению, но и к духовному.

— Как ты видишь меня? — спрашивал он Грацию.

— У тебя красивый удлиненный череп с приятной формы глазницами, крепкие кости очень правильной формы, зубы без трещин и сколов. По нашим понятиям ты красивый.

— А вокруг костей? Что ты видишь вокруг костей?

— Там есть то, что мы называем аурой — легкое затемнение. Но оно обладает таинственной силой — хоть мы и видим кости, но прикоснуться к ним не получится — не даст эта аура. Она отталкивает руку, но мягкая на ощупь и теплая. А как ты видишь меня?

— Ты не поверишь, — говорил Арнольд, — но я не вижу твоих костей. Только ауру.

— Ты не видишь костей?! — воскликнула Грация огорченно. — Но как же ты можешь оценить красоту женщины?

— Ты очень красивая!

— Ты просто мне льстишь!

— Нет! Послушай! В твоей ауре — мы ее называем телом — есть множество мелких деталей, которые ты не видишь. Но которые мне очень нравятся. Кожа, губы, глаза. У тебя голубые глаза.

— Что такое голубые?

— Я не смогу этого объяснить. У тебя очень изящные обводы тела, красивая грудь. Эти свойства ауры, наверно, как-то связаны с прямизной бедренной кости или округлостью ребер. Я не знаю точно почему это так, но вижу, что я считаю красивым то же самое, что и мужчины вашего племени.

Он умолчал, что есть некоторые дефекты, которые в племени не замечали, а ему были заметны — допустим, у некоторых женщин были большие пигментные пятна, которые портили внешность. У одной был искривленный нос вследствие несчастного случая в детстве, но это никак не портило её в глазах окружающих.

Впрочем, Ландаун отдавал себе отчет, что и в его костяке могут быть особенности, которые могут восприниматься как непривлекательные. Грация, конечно, считала его красивым потому, что была к нему неравнодушна. Влюбленность активизирует воображение, которое делает нас прекраснее несмотря на любые особенности зрения.

— Можно сказать, что ты видишь мою душу? — спросила Грация, прижимаясь к нему. — Аура — это душа?

— Наверное, нет. Есть еще что-то, невидимое ни мне, ни тебе.

— Запах?

— Может быть!

Арнольд закончил чтение отрывка и, потрясая манускриптом, воскликнул:

— Вот видите! Разве это можно придумать? Разве это мог придумать человек той эпохи? Пусть не рентгеновское в нашем понимании, но какое-то особенное зрение у них было. И наш организм к этому способен.

— А, может, все просто? И данная рукопись вовсе не датируется восемнадцатым веком? — спросил скептично настроенный академик. — И потом, молодой человек, вы должны понимать, что такая мутация вряд ли жизнеспособна, хотя бы уже потому, что людям этого племени было бы трудно продолжать свой род. Для них процесс соития был бы чем-то сродни магии — конечно, людям удается совокупляться и в темноте без контроля зрения, но они хотя бы до этого могли исследовать свое тело.

Расстроенный Арнольд сошел с трибуны.

Любовь

— Видишь Мэри? — указала на проходящую девушку Грация.

— Да, — ответил Ландаун.

— А ты видишь, что у нее скоро будет ребенок?

— По ауре пока этого не заметно, только разве что взгляд, углубленный в себя, говорит о том, что она мыслью что-то ласкает внутри себя.

— Взгляд… Я его не вижу, но вижу, как растут косточки ребенка у нее возле таза.

— А что ты видишь внутри меня? — вдруг спросил Арнольд.

— Я вижу за ребрами, как что-то меняет свои размеры. И когда я кладу руку тебе на грудь, я чувствую эти удары. Тук, тук.

— Здорово! Ты видишь мое сердце!

— Очень неясно, но вижу. А еще я вижу что-то темноватое справа от сердца. Оно тоже движется, только не вместе с сердцем, а вместе с дыханием. И даже слышно, как оно присвистывает.

— Я этого не слышу.

— Ты, вообще, плохо слышишь и говоришь как…

«Робот!» — подсказал про себя Арнольд.

…как змея. Всегда с одной интонацией.

«Наверно, я говорю так же, как ты улыбаешься, — с горечью подумал Ландаун, но не сказал этого любимой. — Твое лицо как у куклы. Хотя любовь его все равно раскрасила румянцем».

«А затемнение в легких — наверно, туберкулез, — подумал Арнольд. — Тогда это был просто бич Божий, от чахотки даже короли умирали».

— А ты подаришь мне ребенка? — спросила Грация.

— Для этого мы должны пожениться, — сказал Ландаун. — У вас есть какой-то обряд венчания?

— Конечно. Старший в племени должен нас обвенчать, а все племя будет петь, плясать и радоваться!

— Пойдем к старшему!

Но вождь встретил их задумчиво:

— Я понимаю, дочь моя, что твое сердце открылось чужеземцу. И ты, Ландаун, хороший человек и сможешь позаботиться о Грации. Но вот что мне не дает покоя. Вы поженитесь, у вас появятся дети — будут они такие, как мы, или будут такие, как ты?

— Я не знаю, — ответил Ландаун.

— До сих пор мы были все одинаковы, все в равном положении, — продолжал вождь. — И вдруг среди нас появятся те, кто не похож на нас. Пока ты один, это не делает погоды. Ты нам приносишь фрукты, ты вытаскиваешь из пальцев занозы. Но ты нуждаешься в нас, ты хочешь быть среди нас своим, хочешь говорить с нами, участвовать в праздниках. Но если таких, как ты, станет много? Они будут видеть мир иначе, они будут быстрее нас бегать, будут лучше владеть оружием. Наш мир расколется. Могу ли я пойти на это, обвенчав вас?

— Но, если вы нас не обвенчаете, вы разрушите счастье вашей дочери! — воскликнул Ландаун.

— А ты, дочь, готова ли пожертвовать спокойствием и благополучием племени ради своего счастья?

— Я не знаю, отец… — опустила она голову.

— Вот и я не знаю, — вздохнул вождь.

Вождь ушел, а влюбленные еще долго сидели в темноте, переживая свое горе.

Вдруг девушка сказала:

— Это темное в твоей груди… Оно как будто стало больше от переживаний!

— Разве в этой темноте ты что-нибудь видишь?

— В какой темноте? — не поняла Грация.

— Темнота — это когда нет света. Когда ничего не видишь.

— Я вижу всегда.

— А чем же для тебя отличаются ночь и день? — удивился Ландаун.

— Днем тепло. Ночью холодно.

«Если это и рентгеновское зрение, то у них явно есть какая-то подсветка, — подумал Арнольд. — Но как все это работает? И как они не заболевают от неизбежной радиации?»

Возвращение

— Погодите, молодой человек, — услышал позади себя Арнольд Ландаун.

Он оглянулся и увидел седовласого академика, который разнес в пух и прах его выступление.

— Что вы хотели? — голос Ландауна прозвучал слегка холодно.

— А вы не обижайтесь, Арнольд. Я правильно запомнил ваше имя?

Ландаун кивнул.

— Те, кто вас критикует, они ваши самые внимательные слушатели, и почему-то их данный вопрос зацепляет.

— Вас зацепило?

— Безусловно, — подтвердил академик. — Это, действительно, загадка. Невозможность чисто физической реализации сталкивается с реальностью исторического свидетельства. Я ведь подумал вот о чем. Ваш прапредок вернулся с острова, иначе бы мы не имели манускрипта.

— Согласен.

— Не может ли в вашем роду проявляться эта удивительная способность? — спросил академик.

— Мне об этом неизвестно, — задумался Ландаун. — Конечно, всем нам свойственна определенная проницательность, но это явление скорее характеризует мышление.

— Как знать, молодой человек, как знать! Запишите, на всякий случай, мой адрес электронной почты. И номер мобильного.

Когда Арнольд вернулся, он принялся выпытывать отца — не было ли продолжения рукописи?

— Продолжения не было! Во всяком случае ко мне рукопись попала именно в таком виде. Но если ты обратил внимание, после окончания текста есть несколько пустых листов.

— Я думал, просто остались недописанные листы.

— А ты еще раз подумай.

— Тайнопись?! — ахнул Арнольд.

— Текст явно не закончен. Я тоже подозревал, что должна быть какая-то тайнопись. Но так и не нашел разгадки. Во всяком случае, химической тайнописи я не обнаружил.

— Тогда какой?

Отец развел руками.

Арнольд до сумрака сидел на чердаке и разглядывал манускрипт, пока не устал от безуспешных попыток и не упал в кресло в бессилии.

— Что ты там сидишь в темноте? — раздался снизу голос жены.

— Да еще не совсем темно, — Ландаун скользнул взглядом по листам рукописи.

— Какое «не совсем», если уже двенадцать часов ночи! — воскликнула жена.

— Да? — удивился Ландаун.

Снизу раздались шаги, поднимающиеся по лестнице. Подошел отец. И вдруг Арнольду показалось, что страницы рукописи стали ярче.

— Папа, ты это видишь?

— Что?

— Рукопись! Она стала ярче!

— Не вижу ничего! А нет, вижу!

— Это на самом деле так! От нас что-то исходит, какое-то излучение. Ты подошел, и оно стало больше!

Арнольд кликнул снизу младших брата и сестру. Они нехотя поднялись. Но манускрипт стал настолько ярче, что его увидели все. Стали видны и балки чердачных перекрытий, особенно гвозди в них.

— Арнольд, а ты зачем раскрасился под скелета? — тихо спросила Матрена.

— Я не раскрасился. Это рентген!

— Точно! А у тебя в кармане моя ручка, которую два часа искала!

— А раньше мы этого почему не умели? Видеть все насквозь? — спросил Велимир.

— Потому, — ответил отец, — что раньше никогда в такой кромешней тьме не собиралось столько Ландаунов.

— Смотрите, — сказал Арнольд. — Текст, действительно, продолжается.

Эту часть записок о путешествии моего отца Ландауна-старшего я решил записать тайнописью, которую смогут разобрать только мои потомки. Для остальных пусть эта рукопись останется морской побасенкой, которую можно зимними вечерами рассказывать на страх и радость детишкам.

Ландаун и Грация старались не смотреть друг другу в глаза. Было стыдно от запретных желаний, который нельзя было реализовать. И так продолжалось около месяца, когда вдруг на горизонте показались паруса неизвестного судна. Из всех жителей острова заметил его, разумеется, только Ландаун. Он быстро забрался на вершину скалы и зажег там костер, в который бросал ветки с зелеными листьями, чтобы поднималось побольше дыма.

За этим занятием его застала Грация.

— Что ты делаешь?

— Появился корабль. Я хочу привлечь его внимание, чтобы он забрал меня домой.

— Ты возьмешь меня с собой?

— Да. Но в том мире тебе придется многому учиться и ко многому привыкать.

— Я согласна.

На корабле выстрелила пушка.

— Нас заметили! — воскликнул Ландаун. — Но подойти к берегу они не смогут, это опасно. Нам надо плыть им навстречу.

Ландаун и Грация объяснили вождю и соплеменникам, что отправляются в большой мир.

— Только не рассказывайте там о нас! — попросил вождь. — Пусть наш остров считается необитаемым и негостеприимным.

— Мы не раскроем вашу тайну, — пообещал Ландаун.

С корабля спустили шлюпку, но не успела она проплыть и половины расстояния до острова, как из-за скал к ней направился маленький плот.

— Грация, тебе придется одеться немного по-другому, — сказал Ландаун и часть обычного для островитян тряпья перенес с плечей девушки на пояс.- В этом мире так принято. Нам придется за этим следить.

Каково же было удивление Ландауна, когда вступив на палубу корабля, он увидел своего друга Гулливера. Оказалось, что капитан Блэк по возвращении рассказал Самюэлю о пропаже юнги Ландауна. Бывалый моряк выспросил примерные координаты места происшествия. Его авторитет позволил ему нанять корабль и двинуться на поиски. Две недели они крейсировали в этих водах и уже почти отчаялись найти пропавшего, записав его в список жертв океана, как вдруг увидели остров, а над ним — струйку дыма.

Этого не может быть

По возвращении Ландаун и Грация, чтобы не выдавать людям свою тайну, решили не задерживаться в Англии, а поехать в далекую дикую Россию. Они обвенчались, но долгое время не решались заводить детей, опасаясь возможных испытаний, которые выпадут на их долю. Однако, толи сказалась сухость и морозность местного климата, толи дух сосновых лесов, но Грация стала замечать, что аура других людей ей видна все более четко. При этом глубинное зрение оставалось, но включалось при отрешенном сосредоточении. Это не раз пригождалось в медицинских целях. В частности, мама разглядела, что у отца затемнение в легких уменьшается от жизни в сосновом лесу. И когда они удостоверились, что ничем не навредят своему потомству, на свет появился я, а за мной пятеро моих сестер и братьев.

— Теперь мы знаем, как Ландаунов занесло в Россию, — сказал отец.

— А что мы с этими способностями будем делать? — спросил средний брат Велимир.

— Обнаруживать дефекты сварки и литья! — сходу выпалил Арнольд.

— Это любой рентгеновский дефектоскоп может! А что-то полезное?

— А что наши предки с этим делали? — спросила Матрена.

— Не написано.

— Думаю, что способности пригодятся. А сейчас давайте-ка спать. Ибо кто рано встает — тот рано идет картошку окучивать.

— Опять ты за свое! — Велимир не любил огородных забот.

— Точно! Картошку копать можно будет прицельно! — воскликнула Матрена.

На следующий день Арнольд позвонил седовласому академику и все ему рассказал. Тот позвал его приехать в Москву и там подробно расспросил.

— Устройство вашего зрения, молодой человек, нам еще предстоит выяснить. Пока не могу даже строить гипотезы. Но вот что мне подумалось. Как для обычных людей, так и для тех, кто с рентгеновским зрением, что-то в жизни остается невидимым. У каждого свое. Кто-то не видит кости, а кто-то цвета. Один не замечает водоросли, а другой — рыбу. Но ведь и для всех нас есть в этом мире что-то невидимое — душа, Бог, бесы, призраки, домовые. Ничего, что я взялся философствовать? Вы ведь пришли по конкретному вопросу…

— Нет-нет, я с удовольствием слушаю!

— И то, что мы не видим, от нас укрыто неспроста. Мы его не хотим видеть. Вы ведь в курсе, что дети часто видят разные странные вещи.

— Да, к Матрене как-то раз заглянула коровья голова.

— Разные странные вещи дети видят и не всегда это объяснишь психологическими причинами. Поэтому дети боятся темноты, просят включить свет, когда спят. Но их ругают, что они рассказывают всякие глупости, говорят, что ничего этого нет. И они перестают видеть. Вот и получается, что мы создаем свой мир — реально создаем — с помощью запретов. Это видеть, того не видеть, вот и подгоняем свое видение под стандартную картину.

— Вы хотите сказать, что, возможно, механизм нашего родового зрения — не физический?

— Он-то физический и вполне материальный. Просто физика это не нашего мира, отделенного от остального вековечными запретами видеть, а другая. Более широкая. И ее закономерности совершенно не противоречат законам нашего мира, а как бы продолжают их. Ваша бабушка плохо видела ауру тела, но могла его пощупать. Возможно, когда-нибудь и мы сможем пощупать то, про что думаем «Этого не может быть»!

Три шкуры Ландауна

Дочь Ландауна Матрена, пока была маленькой, очень любила гладить разных кошек и собак, а, как известно, от этого руки становятся добрыми и обретают способность исцелять. Нет ни одного целителя, который не любил бы собак и кошек. Ведь если он кошек не любит, как он может любить людей? А если он людей не любит — он не целитель и не врач, а медицинский работник. Он работает по схеме и имеет сертификат, что от схемы никогда не отступает, и поэтому вполне может быть заменен компьютером. И даже рецепты выписывать неразборчивым почерком вполне можно научить принтер.

Матрена Ландаун не была медицинским работником, зато имела добрые руки. И привело это к тому, что сидела она под деревом на опушке, а к ней сбегались всякие пострадавшие и немощные зверушки. То собака на стекло наступит, то гадюка челюсть вывихнет, то у дятла голова заболит. Вслед за зверьми потянулись дети: у кого шишка на лбу, у кого нос поцарапан. Но решающее преображение Матрены в целительницу произошло, когда она похлопала по шее коня проезжавшего мимо молодца, от чего у коня прошел косой глаз, у молодца — чирей на шее, у его тещи — ломота в спине, а у жены — неплодие. И как-то по-другому посмотрели родители на внезапно повзрослевшую дочь и задумались о том, чтобы дать ей медицинское образование и официальное право лечить и брать плату за лечение.

Позвал Ландаун-старший свою любимую младшую дочь и сказал ей:

— Скоро ты поедешь в большой город, и там тебе придется узнать много такого, о чем ты даже не догадывалась в своем родовом поместье.

— О чем ты говоришь, батюшка?

— Я вот тебе подобрал кое-какие книжечки…

Матрена перебрала стопку: Правила дорожного движения, «Преступление и наказание» Достоевского, Словарь ненормативной лексики, Каталог пищевых добавок и т. п.

— Но это ты все сама прочитаешь и разберешься, — продолжил отец. — Мы сейчас с тобой займемся главным…

— Чем же?

— Будем спускать и надевать шкуру.

Вывел Ландаун дочь на рынок и дает купюру сто тысяч рублей. Матрена берет, к себе тянет, а купюра вырывается и на землю падает. Пригляделась девушка, а купюра на ниточке привязана едва видимой, и ниточку отец держит.

— А теперь возьми деньги и пройди по рынку. Только деньги в руках держи.

— Купить что-то?

— Нет, просто пройди.

Идет Матрена по рынку, сто тысяч рублей в руках держит. Вдруг выскакивает из-за спины какой-то оборванец, хватает купюру и скрывается в толпе.

Возвращается Матрена к отцу: ни денег, ни товару. Голову опустила. Ни в какой институт поступать не хочет.

— Не печалься, дочка! — говорит отец, дергает за веревочку, из толпы вылетает купюра сто тысяч рублей и в руки ему прыгает.

— Да я не из-за денег печалюсь, — вздыхает Матрена. — Зачем он у меня деньги выхватил? Может, ему еду купить не на что? Я бы ему и так купила, пусть бы попросил.

— Вот это я тебе и показать хотел, — объясняет Ландаун. — Не все люди на Земле хорошие. Есть люди плохие, которые готовы другому сделать плохо, лишь бы себе было хорошо. Они могут украсть, ударить, даже убить.

Ландаун нарисовал прутиком на земле два круга.

— Белый круг — это Матрена. Ты хороший человек, поэтому мы рисуем тебя белым цветом. Черный круг — это вор-оборванец. Он плохой, поэтому его рисуем черным.

— Но если я такая белая и хорошая, всех люблю, всегда готова помочь, сама отдать последнее — то ведь плохим это очень удобно, — задумалась Матрена. — Как же быть? Стать злой и себялюбивой?

— Ни в коем случае! Нужно внутри оставаться доброй и белой, но снаружи иметь защитный черный слой — как орех. Он внутри мягкий и сладкий, а снаружи — плотный и твердый и может защитить свои интересы.

Матрена взяла прутик и нарисовала еще один круг.

— Попробуем? — взяла Матрена купюру.

Снова идет Матрена по рынку, купюру перед собой в руке держит. Опять из-за спины вылетает оборванец, хочет схватить купюру, но Матрена ее в сторону убрала и оборванцу подножку поставила и язык показала. Тот упал, вскочил и в толпу юркнул. А в это время высокий джентльмен в смокинге с бабочкой и пенсне стал ее укорять:

— Девочка, как ты себя некрасиво ведешь! Пусть мальчик плохо одет и непричесан, разве можно просто так человеку подножку ставить?

Народ недовольно загудел, собираясь вокруг Матрены.

— Он у меня хотел деньги украсть! — защищалась Матрена в соответствии с новым имиджем.

— Какие деньги?

— Вот эти! — сунула ему в нос Матрена купюру сто тысяч рублей.

— Таких денег у детей быть не может. Откуда они у тебя?

— Папа дал!

Какая тетка с авоськой крикнула:

— Да они тут все воры!

— Неправда! — вступился джентльмен за Матрену. — Вы не имеете права обвинять голословно. Вот мы сейчас пойдем в полицию и со всем разберемся. Правда, девочка?

— Ладно, — не очень довольно буркнула Матрена..

— А купюра пусть пока у меня полежит. — джентльмен мягко, но настойчиво вытащил купюру из пальцев Матрены. — Мало ли что на базаре с такими деньгами произойти может! Граждане разойдитесь! Мы идем в полицию!

Народ раздался в стороны, а вместе с этим движением куда-то исчез и джентльмен с зажатой в руке купюрой.

Опять возвращается Матрена к отцу: ни денег, ни товару. Но голову не опускает, видно, разозлилась на себя и на грабителей. Берет у отца ниточку, дергает, из толпы вылетает купюра сто тысяч рублей.

— В чем твоя ошибка? — спрашивает отец.

— Я думала, что плохие люди — это немытые оборванцы, а они, оказывается, могут быть хорошо одетыми джентльменами.

— Они могут принимать любое обличие, чтобы обмануть тебя. Могут переодеться полицейским, врачом, беременной женщиной. Помнишь, как волк переоделся мамочкой-козой.

— Как же мне распознать волка в овечьей шкуре?

— Опыт — дело наживное, — пообещал отец и снова стал рисовать на земле.

— Вор-«джентльмен» внутри такой же плохой, как вор-оборванец, но одет в смокинг, пенсне. Приветливо улыбается и обучен хорошим манерам. Поэтому мы рисуем его внутри черным, но снаружи покрытым белым слоем. Какой вор, по-твоему, опасней?

— Конечно, черный, покрытый белый слоем! — ткнула Матрена прутиком в новый круг.

— И я так думаю, — согласился Ландаун. — Но как бы вор ни маскировался, он всегда проявит себя в том, что ему нужна не ты, а то, что у тебя. Они все служат «золотому тельцу», прибыли, деньгам, материальным благам.

— Но я же была защищена как орех, я имела твердую броню, как же ему удалось обобрать меня? — удивлялась Матрена. — Или оболочка была недостаточно прочная? Мне надо еще быть чуть-чуть злей?

— Нет! Он переиграл тебя как раз на том, что казался снаружи добрым. Ему люди сочувствовали, а тебя осуждали. Поэтому у него было больше вариантов развития событий.

— Так что же мне надо было снять защитную оболочку? — недоумевала девушка.

— Наоборот! — улыбнулся отец. — Твой защитный слой был слишком заметным. Надо поверх него надеть маскировочный — белый и пушистый.

— Здорово! — обрадовалась Матрена. — То есть я буду добрая снаружи и всем буду нравиться. А внутри буду жесткая и защищенная разумным эгоизмом. А внутри останусь такой же любящей весь мир и доброй, но защищенной и никогда не озлоблюсь.

— Вот именно этому я и хотел тебя научить! — сказал Ландаун и нарисовал последний рисунок.

И вдруг откуда ни возьмись появилась цыганка и сразу Матрену за рукав хватает:

— Погоди, красавица. Дай ручку, погадаю, будущее расскажу.

«Какая красивая! И голос приятный! Неужели в самом деле будущее знает?» — простодушно восхитилась внутренняя Матрена.

«А что это ей от меня надо? И что за рукав хватать? И какую ручку ей подать — не с купюрой ли по сто тысяч?» — жестко подумала броня.

— А вы будущее настоящее предсказываете или только приятное? — вслух поинтересовалась рубашка.

«Простофиля! Я ее быстро облапошу!» — внутри усмехнулась цыганка, а сама улыбнулась:

— Тебе всю правду расскажу! Но правда у тебя приятная! Ты ведь в институт поступать приехала?

«Знает!» — обрадовалась Матрена.

«А что тут знать-то в августе месяце! Город полон абитуриентов. Их-то и развести легче всего!» — трезво заметила броня.

— Я здесь с научной целью, изучаю методы обмана клиентов и проклятия цыган, — мило улыбнулась рубашка. — Вы не дадите мне небольшое интервью?

«Что?» — внутренняя цыганка впала в ступор.

— Позолоти ручку! — на автомате продолжила цыганка внешняя, а потом без поддержки изнутри молча развернулась и пошла в сторону.

— Прекрасная партия! — поаплодировал отец дочери. — Теперь я уверен, что ты освоишься в большом городе. Не подпишешь согласие на кредит, не будешь гоняться за разрекламированными товарами и не будешь втянута в какую-нибудь секту.

Так и получилось. Матрена выучилась, стала врачом. Но даже учиться ей помогал ее защитный слой. Потому, что все знания, которые ей давали в мединституте, она проверяла на прочность своим разумом, при этом сохраняя прекрасные отношения с фанатиками науки, держа на расстоянии аферистов по медицинской части и всеми возможностями помогая больным, немощным и простофилям.

Ландаун. Страсти по коронавирусу

Клуб любимых героев

— Я собрал вас, друзья, чтобы сообщить пренеприятнейшее известие. Мир изменился и прежним уже не будет. Он и прежний-то был не подарок, а тут еще коронавирус, который усилил экономическую нестабильность и политический непорядок. И с этим надо что-то делать.

Так начал Ландаун онлайн-заседание Клуба фольклорных персонажей.

— А когда в мире были стабильность и порядок? — хмыкнул Василий Иванович Чапаев, покручивая длинный ус. — Каждый день то вулкан, то наводнение, то война, то футбольные фанаты громят ларьки, то просто кранты.

Шерлок Холмс оторвался от извлечения из скрипки нудных, как кошачьи вопли, звуков и согласился:

— Даже в тихом XIX веке в относительно спокойном Лондоне мне не давала скучать преступность — как самодеятельная, так и организованная, в том числе на государственном уровне.

Тут же пришла шифровка от героя анекдотов про Штирлица: «Да и структуры Третьего Рейха, прежде всего орден „Аненербе“, после войны не канули в Лету, а растворились в мирной жизни, продолжая путь к мировому господству».

— Максим Максимович, — обратился к нему Ландаун. — Вы, конечно, мастер конспирации, но появитесь уже на экране. Это защищенное скайп-соединение.

— То есть, никто, кроме ЦРУ, АНБ, МИ-6 и «Моссад», об этой беседе знать не будет? Хорошо, — на экране появилось изображение разведчика в очках, с наклеенными усами и клоунским носом.

При слове «никто» в глубинах программного обеспечения Microsoft что-то среагировало и по хитросплетениям каналов связи в глубокие недра баз данных пошла запись разговора.

Ландаун: Перейдем к повестке дня. Пришла пора раскрыть тайну появления коронавируса SARS-CoV-2, цель этой операции и её запланированные последствия. И предложить разумную стратегию действий в сложившейся обстановке.

Чапаев, Василий Иванович: Да какая стратегия вам нужна! Дать кому следует по морде, чтобы не устраивали светопреставления!

Холмс, Шерлок: Я с вами полностью согласен, мой друг. Мы для того и собрались, чтобы прояснить, кому именно и чем следует дать по морде, чтобы прекратить светопреставление. Иногда смертельный удар наносят вовсе не шашкой, а, например, словом, сказанным в приватной беседе нужному человеку или опубликованным в газете.

Фон Штирлиц, Отто Макс: Газетой можно прихлопнуть и муху, и человека. Не так ли?

Холмс: Вот именно! Кто бы ни начал эту игру, игра — это по определению рискованное мероприятие. Игрок вкладывает в свою авантюру силы, время, деньги, свою репутацию, а если игра идет по-крупному, то и жизнь. И не всегда надо бить со всей силы, иногда достаточно слегка подтолкнуть под локоток — и вот уже игра сыплется, все идет насмарку, фиаско, банкротство, заявление в прокуратуру от горничной, выпадение из окна. Ну, вы же читали «Граф Монте-Кристо».

Ландаун: Итак, что мы имеем по коронавирусу?

Информация к размышлению. Коронавирус

Яркой чертой объявленной ВОЗ пандемии коронавируса SARS-CoV-2 стала неадекватность поднимаемой паники и строгости принимаемых мер озвучиваемым данным по заразности и смертности от заболевания (1—4% от числа заболевших). В истории человечества, даже совсем недавней, были эпидемии более страшные — испанка (3—20%), холера, чума (95—98%), черная оспа (500 млн умерших). Туберкулез ежегодно уносит 2 миллиона жизней. Корь дает 1,3% детской смертности (2016 год).

— Может, публике не все рассказывают?

— Конечно.

Другой особенностью стала ведущая роль международных институтов, таких как Всемирная организация здравоохранения и ООН, которые недавно считались чуть ли не утратившими свое влияние, но вдруг обрели почти диктаторские полномочия.

— ВОЗ и ООН — это инструменты. Оперирует ведь не скальпель, оперирует хирург. И скальпель, который лежал ненужный, вдруг оказался главным инструментом, который спасет жизнь или её прервет. Смотря как задумано.

— И что же это за хирург, для которого ВОЗ — инструмент?

Безвольные представители всех государств послушно любыми методами завышают статистику по заболеваемости и смертности, чтобы обосновать введение самоизоляции, которая разрушает экономику и производственные циклы.

— Хотят на эпидемию списать ошибки собственного управления? То, что раньше через войну списывали.

— Обрушить долларовую пирамиду и сказать, что мы же не виноваты, все это вирус.

Везде правительства действуют с нарушением законов, словно специально раздражая население. Навязывают все более строгие методы контроля с повсеместным использованием информационных технологий.

— «Цифровой концлагерь»? Вещь, конечно, удобная. И смуту можно подавить в зародыше — в толпе не спрячешься, каждый сам за себя.

— Разделяй и властвуй.

— И нормы потребления ограничить легко — чтобы поберечь экологию.

Помощь населению на период самоизоляции обещают, но везде с этим трудности.

— Удобный момент, чтобы сокращать население. Теорию «Золотого миллиарда» никто не отменял. Убей себя — спаси природу!

— Но какой поражающий фактор намечен основным? Сам вирус, ограничительные меры с разрушением экономики, грядущая всеобщая вакцинация? Или что-то еще?

— Страх?

Эффект тролля

— Со средствами массовой дезинформации все понятно — правды они нам не скажут. Теперь уже пора узнать правду из первых уст! — заявил Чапаев, пробуя пальцем острие шашки.

— Проблема в одном — в самоизоляции, — вздохнул Штирлиц. — Все музеи закрыты.

Как известно, он любил назначать встречи агентам в музеях.

— Есть у меня идея! — поднял палец вверх Ландаун. Все посмотрели на него с надеждой. — Иногда я участвую в различных полемиках в социальных сетях и мессенджерах — вКонтакте, в Фейсбуке, в Телеграм. А дистанционные дискуссии обладают особым свойством — поскольку прямо здесь и сейчас тебе никто в морду не даст, то все представители приматов (а это вид со слабой врожденной моралью) позволяют себе излишнюю дерзость и грубость формулировок.

— И при чем тут это интересное наблюдение? — не выдержал длинного вступления Василий Иванович.

— А при том, что напишешь острый комментарий, займешься своими делами, забудешь о нем. А потом вдруг вспомнишь, да так ясно, словно снова его читаешь.

— То есть получается, что комментарий всплывает в памяти, когда его читает тот, кому он адресован? — догадался Холмс. — Или, вообще, кто-то читает.

— Вот именно! — подтвердил Ландаун.

— Уважаемый Ландаун хочет сказать, что все люди связаны посредством ноосферы в некую социальную сеть…

Фразу Штирлицу не дал закончить Чапаев:

— То есть вероятного противника можно допрашивать, не входя в личный контакт! Причем, соврать он не сможет! Внутри себя он же знает правду.

— Кого будем допрашивать? — перешел к делу Холмс.

Решили разбиться на двойки, чтобы использовать метод «добрый следователь/злой следователь» и просто иметь в беседе численное преимущество — это тоже действует на нервы. Ландаун с Холмсом должны были прояснить ситуацию собственно с коронавирусом, а Чапаев и Штирлиц — разобраться с апологетом вакцинации Иллом Ейтсом.

Как добывают чистую правду из информационного шума

— Кто же нам скажет правду по поводу коронавируса? — задумался Холмс. — Каждый врач говорит свое, статистика лжет как никогда, политики под шумок проворачивают давно задуманные планы.

— Продолжая аналогию с социальными сетями, — предложил Ландаун, — можно вбросить в ноосферу провокационный пост с совершенно идиотским содержанием, и сразу же набегут эксперты, которые сами нам всё расскажут.

— Но нам-то нужны не разные диванные эксперты и ноосферные тролли, а лучшие профессионалы, — возразил сыщик. — Как нам выделить полезный сигнал из шума?

— Да очень просто! — Ландаун этим занимался каждый день. — Профессионала можно отличить от профана по некоторым критериям: во-первых, он знает, что говорит, что выражается в правильном употреблении специфических терминов. Во-вторых, когда человек знает, он попусту не горячится. Что выражается в вежливом отношении к собеседнику и настрое на совместный поиск истины.

— А в-третьих, — подхватил Шерлок Холмс. — Профессионал не только что-то знает, но и знает, чего он не знает, то есть осознает границу своего понимания. В речи это выражается в употреблении характерных вводных слов и оборотов– «допустим», «видимо», «можно предположить», «отсюда следует», «требуется прояснить» и так далее. Итак, каков же будет наш идиотский ноосферный пост?

— Да любой! — воскликнул Ландаун. — Что бы человек в сети ни высказал, первый комментарий всегда: «Какой дебил это написал!». В лучшем случае — «Нам очень важно ваше некомпетентное мнение».

После короткого обсуждения в ленте новостей ноосферы появился текст следующего содержания, который должен был у умных вызвать улыбку, а дураков всех мастей задеть за живое:

Одна покойная бабушка работала вирусологом у самого Сталина. Она утверждает, что никакого коронавируса нет, поэтому ему приписывают статистику смертности от других нозологий. При этом можно достоверно указать, что вирус создан искусственно, но это не под силу ни США, ни Китаю. Отечественная наука располагает такими возможностями. Еще в годы её молодости создавались вирусы, которые могли вызывать заболевание депрессией у некоторых слоев антисоветской интеллигенции, нацеленно реагируя на определенную систему взглядов, которую сейчас называют «либеральной».

Следователи отключили внутренний диалог, вошли в медитацию и стали ждать комментариев.

Вирус гиподинамии

«Какой дебил это подумал?»

«Какой, какой? Клинический!»

Это ожидаемое начало, которое можно ставить эпиграфом к любому обсуждению. Содержательные комментарии всегда запаздывают, поскольку требуется хотя бы прочитать текст.

«Что до пандемии, то событий подобного уровня не было со времён Второй мировой войны, и подавляющее большинство людей, включая локальные элиты и представителей местных властей, не понимают, что происходит. Это выражается в откровенной панике, неадекватных и противоречивых действиях, основанных на эмоциях, а не на объективной информации, которой, собственно и нет».

Как и ожидалось, в комментариях забурлили страсти, в которых забылся исходный пост, каждый говорил о своем, дискутировал с достойным себя соперником и своей непонятливостью провоцировал того на все более длинное и подробное изложение своей позиции.

Внимание Холмса и Ландауна привлекло высказывание известного патологоанатома Рудольфа Вирхова (умер в 1902 году, но в ноосферных дискуссиях могут принимать участие и невоплощенные):

«Если бы я мог снова прожить свою жизнь, я бы посвятил её доказательству того, что микроорганизмы находят свой естественный дом — больную ткань, не являясь причиной болезни. Это также как комары обитают в застойной воде, но сами не являются причиной её состояния».

— Из этого следует, — заметил Холмс, — что любой, пусть даже искусственно созданный вирус, является частью природы и будет опасным для жизни только тогда, когда организм человека уже болен и ослаблен.

— А что же вызывает болезнь? — уточнил Ландаун.

— Говоря обобщенно — неправильный образ жизни. Возьмем типичного офисного работника. Чем он занимается в жизни?

— Ищет клиентов?

— Он сидит! — улыбнулся Холмс. — Конечно, природа и Бог дали нам широкое седалище, но они не предполагали, что человек будет сидеть 8 часов на работе, час по дороге домой, а потом еще часа три на диване для отдыха. Тело человека предназначено бегать, прыгать, кувыркаться, догонять, хватать, лазить по деревьям, плавать…

— И много чего еще! — вставил Ландан, понимая, что список может продолжаться часами.

— Да, и много чего еще, — согласился Холмс. — А ведь кровь по телу качает вовсе не сердце, точнее — не одно сердце. Оно выполняет только половину работы. Вторую половину крови перекачивает движение мышц во время ходьбы, занятий спортом, работы на огороде…

— Или бегства от патруля при нарушении самоизоляции! — Ландаун понимал, что остановить разошедшегося в перечислении сыщика можно только шоковыми методами.

— Да, конечно! И в убегании, а также догонянии, содействии полиции в задержании преступника… — Холмс осекся под укоризненным взглядом Ландауна и продолжил конструктивно. — Кроме того, что само сидение нарушает кровообращение органов малого таза и ног, так еще и неправильная осанка при сидении приводит к сдавливанию различных внутренних органов и нарушению в них кровообращения. А ведь и питание, и факторы иммунитета переносятся кровью! Сдавленная печень или поджелудочная железа — вот тебе и первый шаг к диабету и вирусному гепатиту.

— Именно поэтому доктор медицинских наук Владимир Филиппович Базарный предлагает всем детям учиться стоя — не за столами, а за конторками! — добавил Ландаун. –Стоя, человек сохраняет относительно правильную осанку и не сдавливает своим весом бедренные артерии!

— Фактически мы имеем дело с неизбежной при нашем образе жизни пандемией вируса гиподинамии! — резюмировал Холмс. — Она течет давно, от нее умирают все — и инфарктники, и инсультники, и близорукие…

— От близорукости не умирают!

— Расскажи это жертвам ДТП!

— Согласен!

— И атеросклерозники, и почечники, и онкологические больные — рак простаты ведь очевидно, что от сидения!

— И все же, Холмс, наш образ жизни опасен не только гиподинамией… — начал Ландаун, но Холмс еще не договорил:

— Как же не гиподинамией! Тут одни борются с прививками, другие с их отсутствием, одни с мясоедением, другие с вегетарианством, но… — Холмс сжал кулаки. — Никто не пишет ежедневно гневные посты о борьбе с гиподинамией, о радости движения. Молодые люди, школьники готовы выйти на митинг, протестуя против какой-то виллы за рубежом у какого-то чиновника, но позови их выйти на митинг за внедрение в школы утвержденной Министерством образования (единственной утвержденной!) здоровьесберегающей методики Базарного — нет, не пойдут! Хотя от этого зависит их здоровье и жизнь, здоровье и жизнь их будущих детей!

— И все-таки, Холмс, будем объективны, в нашем образе жизни есть и другие составляющие, вызывающие болезни, ослабляющие иммунитет, открывающие дорогу инфекциям. Я перечислю, хорошо? — Ландаун сделал паузу, дождавшись кивка собеседника. — Во-первых, неправильное питание…

— Избыточно калорийное на фоне гиподинамии! — вспыхнул Холмс. — Если так жрать, то надо каждый день марафон бегать! — Холмс поймал взгляд Ландауна. — Молчу! Говори!

— Во-вторых, вредные привычки, накачивание организма наркотическими ядами — согласись, это немаловажный фактор. Как печени быть здоровой, если её каждый день травить алкоголем или фальсифицированной пищей? В-третьих, сказывается и экологическое загрязнение, особенно в больших городах. И, наконец психические факторы.

Авиценна (Абу Али ибн Сина): «Паника — это половина болезни. Спокойствие — это половина здоровья. Терпение — это начало выздоровления».

— Это все верно. И все-таки я еще чуть-чуть добавлю по гиподинамии! — извиняясь, улыбнулся Холмс.

— Хорошо.

— Вот я читаю рекомендации Всемирной организации здравоохранения населению на период самоизоляции. И что ВОЗ рекомендует? Движение!

Информация к размышлению. ВОЗ рекомендует

Наиболее важные из рекомендаций ВОЗ:

Ходите

Даже в небольших помещениях хождение по периметру или марш на месте могут помочь вам оставаться активными. Если вам звонят, стойте или ходите по дому, во время разговора, а не сидите.

Проводите время в стоячем положении

Сократите время, проводимое в сидячем положении, и по возможности отдавайте предпочтение положению стоя. В идеале в каждый отдельный период старайтесь оставаться не более 30 минут в сидячем положении и положении лежа. Рассмотрите возможность использования стола на высоких ножках, позволяющего работать в положении стоя, или используйте в качестве подставок книги или другие приспособления.

Из ноосферной дискуссии:

«Без массового разъяснения, ПОЧЕМУ физическая активность и вертикальная поза так важны для здоровья и иммунитета, работать они не будут. Именно это и подобные вещи следует показывать сейчас по ТВ, но российские СМИ, неспособные к созидательной деятельности, умеют только нагнетать. Полная версия рекомендаций ВОЗ находится здесь».

Одна из основ полноценного иммунитета — правильно работающая лимфатическая система. Лимфатическая система, в отличие от кровеносной, не обладает собственным насосом-сердцем для продвижения лимфы. Эту роль у неё выполняет только двигательная активность и вертикальная поза. При этом в расчёт идёт всё ваше поведение и позы в течение дня, а не краткий период упражнений или другой активной деятельности. Помимо этого, при обездвиженности, метаболическая активность самих лимфоцитов в крови может падать в разы».

«Особенно деструктивно сидение и обездвиженность влияют на все системы организма в детстве, когда растёт организм, отягчая различными болезнями и ослабленным иммунитетом на всю оставшуюся жизнь».

Надо ли «убить Илла»?

Чапаев приставил шашку к горлу Илла Ейтса.

План Штирлица по проникновению в резиденцию главы «Майкрософт» включал не только ноосферное подключение, но и материализацию. Поэтому легендарный комдив Красной Армии возник перед носом миллиардера с оружием, в папахе и бурке. А сам Максим Максимович Исаев в форме штандартенфюрера СС расположился в кресле напротив пленника и спокойным уверенным тоном стал подводить его к мысли, что отвертеться не удастся и придется отвечать за содеянное.

— Хронология развития пандемии COVID-19 будет неполной, если оставить без внимания мероприятие под названием «Событие 201», проведённое институтом Хопкинса и фондом Илла и Елинды Ейтс за несколько недель до начала распространения нового вируса в Китае. На мероприятии была смоделирована глобальная пандемия именно коронавируса, которая в течение 8 месяцев унесла жизни 65 млн человек.

— Это был мысленный эксперимент об опасности совершенно другого уровня! — возразил Илл Ейтс. — COVID-19 лишь жалкое подобие той угрозы, которую мы моделировали.

— Но модель распространения инфекции, согласитесь, очень похожа на то, что происходит сейчас, — Штирлиц уверенно загонял собеседника в ловушку, о которой тот не догадывался.

— Да все эпидемии разворачиваются по одному сценарию! — шашка у горла слегка мешала пленнику говорить, но тем не менее он горячо возражал. — Можете посмотреть голливудские блокбастеры на тему апокалипсиса. Всегда одно и то же! Скукота!

— К Голливуду мы еще вернемся! — пообещал Чапаев. — Но твои денежки, Илл, засветились еще в одном интересном месте. Твой фонд финансировал институт Пирбрайта — тот самый, который в 2015 году подал патент на коронавирус, созданный из геномов вируса летучей мыши и вируса атипичной пневмонии. Как-то подозрительно похоже на SARS-CoV-2.

— Эти вирусы создавались для улучшения защиты животных! — воскликнул Ейтс. — Можно убрать этот клинок? Он мне мешает отвечать на ваши претензии!

Штирлиц кивнул, и Василий Иванович убрал острие от горла подозреваемого, потом стремительным казачьим движением со свистом рассек шашкой воздух справа и слева от пленника, так что волосы на голове шевельнулись, и неожиданно воткнул её в пол у того между ног, так что встать, не порезавшись, не было никакой возможности.

Миллиардер облизнул пересохшие губы, но упрямо продолжал твердить свое, не подозревая, что сам копает себе яму:

— Еще раз говорю, мы создавали совсем другой вирус, который отличается от COVID-19 на шесть тысяч нуклеотидов.

— А зачем вы после начала пандемии оставили свой пост в компании «Майкрософт»? — спросил Штирлиц как о чем-то мало значимом.

— Я решил сосредоточиться на благотворительности.

— То есть на разработке вакцины от коронавируса?! — вспылил Чапаев.

— В том числе, — повернул к нему голову Ейтс.

— Вы и ранее занимались разработками вакцин от различных заболеваний, — напомнил Штирлиц. — Только попытки применить их имели печальные последствия. Не так ли?

— Вы об этих страшилках, что распространяют антипрививочники? — возмутился Илл Ейтс. — Меня обвиняют в том, что я хочу сократить с помощью вакцин население. А где результат, позвольте спросить? Рассказывают, что в Чаде привили от менингита 500 детей, из них 50 парализовало. Это результат? Это сокращение населения? В Чаде, на минуточку, живет 15 миллионов человек. Да для человека с масштабным мышлением такие обвинения — оскорбление!

— А, может, это был эксперимент для более широкого последующего использования? — прищурил глаза Чапаев.