Жених без лица

Сны, знаки, ночные видения…

Что стоит за житейскими драмами, уголовными преступлениями, несчастными случаями? Преступная воля человека, стечение обстоятельств, вина перед Богом или есть нечто иное, едва видимое, скрытое за грубой материальной оболочкой мира?

Такие вопросы задает себе каждый раз Иван Петрович Шмыга, бывший следователь прокуратуры, а ныне детектив по предотвращению несчастных случаев или «дознаватель небесной канцелярии», как он себя в шутку называет, берясь за новое дело в своей практике.

По множеству примет и на основании расшифровки снов клиентов Иван Петрович прогнозирует несчастные случаи и дает рекомендации по их предотвращению.

Его хлопоты сопряжены с таким смертельный риском, что он только чудом выходит живым из передряг, в которых оказывается, едва только занявшись обычным на первый взгляд делом.

Романы написаны в жанре детектива-расследования. Анализ происходящего и рассуждения о возможных «энергетических» причинах перемежаются все новыми неожиданными событиями, и появлением новых жертв. Все романы имеют эффект паззла, когда прихотливо разбросанные детали, эпизоды, образы в конце выстраиваются в стройную картину, где все взаимосвязано и взаимообусловлено не столько каузально-внешними причинами, сколько глубинно, на загадочном уровне Судьбы.

Уникальность серии «Небесный дознаватель» еще и в том, что напряженный детективный сюжет книга за книгой вводит читателя в таинственный мир сновидений, знаков (примет) и ночных видений.

Глава первая. Жених без лица

Предчувствие — комплекс психических переживаний, связанный с невозможностью определить источник нарастающей опасности.

Из инструкции детективов РАНСа.

Почему Иван Петрович Шмыга решил, что в этот славный весенний день с кем-то из его близких обязательно должно случиться несчастье? Когда в первый раз появилось нехорошее предчувствие? Может, на площади Горького, где нос к носу столкнулся с цыганкой и та, здоровая усатая тетка в пышных цветных одеждах, пробасила:

— Дай-ка, я тебе, касатик, погадаю.

— Времени нет, коллега, — снисходительно отмахнулся Иван Петрович, в настоящее время трудившийся владельцем гадательного салона «Мадам Фуше». Но так нечаянно вышло, что она все-таки ухватилась за его руку. Легко разжала пальцы и глянула:

— Да, времени тебе, касатик, мало осталось!

И отвернулась, мгновенно потеряв к нему интерес.

Шмыга в недоумении дернул плечом, и независимо проследовал дальше. Но, спустя несколько шагов, не выдержал и украдкой посмотрел на ладонь. Что она там увидела, что значит — «времени нет»? Основные линии глубокие, четкие: линия жизни упирается в запястье, предвещая долголетье, линия ума упрямо рвется вверх, а вот сердечная, согласен, запутана, вся из мелких черточек, что по всем правилам хиромантии обещает кучу любовниц, множество увлечений, но врет, ох, как врет. Судя по его личной жизни, она должна совсем отсутствовать!

Бред собачий! Эти темные жрицы сведущи лишь в одном — в предвидении позолотит «касатик» ручку или нет. Времени нет… Чего-чего, а времени много. Еще час до встречи с Мариной Чайкой, менеджером отдела валютных операций «Трансбанка». Клиент, о котором можно только мечтать. Состоятельные родители, не замужем и помешана на мистике. Убеждена, что ее драгоценной жизни угрожает страшная опасность, и считает, что жива до сих пор лишь благодаря непрестанным усилиям Ивана Петровича. Роль личного ангела-хранителя устраивала Шмыгу, поскольку щедро оплачивалась.

Но присутствовал один тяжкий момент, который весьма тяготил его: клиент попался безумно красивый! Фотомодель. Без всякого преувеличения. Все линии изящной фигуры находились в идеальной пропорции, часами сидел бы и таял от восхищения. Именно о такой женщине он мечтал всю свою юность.

Представьте: час ночи, звонок на сотовый: «Иван, вы должны срочно приехать. Мне приснился ужасный сон!». Встречает в халате на голое тело. Проводит в спальню, хватается за стакан воды, рассказывает со слезами на глазах:

— Какой-то черный негодяй бежит за мной с кривым ножом. Большое светлое здание, множество людей, и ни один не хочет мне помочь. Все смотрят на меня, но как будто не видят. Убийца машет ножом, а сам весь в черном, капюшон на голове… на монаха похож. Вы говорили, полуночные сны сбываются через неделю. Что делать, Иван? Я не хочу умирать!

Смотрит на него жалостливым взглядом и хлопает роскошными ресницами.

Как ему хотелось обнять эти вздрагивающие плечики, прижать к себе… Но, Иван Петрович, сложив руки на груди, словно школьный учитель, начинает расхаживать по мягкому ковру спальни и нудно объяснять:

— Стоит обращать внимание лишь на сны, явившиеся в промежуток времени от двух до четырех часов ночи. Ваш сон был в начале первого.

Марина садится на кровать, сбрасывает тапочки…

— В начале первого… — повторяет, замешкавшись, Иван Петрович. — По всей видимости, не носит предсказательного характера и свидетельствует о том…

Она вздыхает, кутается в одеяло, но так небрежно, что очаровательная ножка видна до самых бедер.

— … что впереди ситуация, которая позволит вам резко выйти на новый уровень. Маньяк с ножом — это обстоятельство, которое попытается прервать вашу прежнюю жизнь. И ваше счастье, если он когда-нибудь нагонит и, прошу прощения, зарежет.

— Зарежет?! — охает она, не отводя от «ангела-хранителя» расширенных глаз. — Мне будет больно?

— Зарежет не в физическом смысле. Смерть для нас — это прежде всего безвозвратность. И образ смерти во сне лишь подчеркивает эту самую безвозвратность. То есть, переворот в вашей жизни будет настолько основательным, что к вам, прежней личности, возврата не будет. Вы продолжите жить, но обновленная.

— Обновленная, — сонно повторяет Марина, зевая, даже не пытаясь прикрыть ладошкой розовый, как у кошечки, ротик.

Тяжело молодому человеку неполных тридцати лет играть роль «духовного отца» такой прелестной дочери.

Неладное стало твориться в жизни Чайки после того как родители купили ей двухкомнатную квартиру в спальном районе городе, и она повела самостоятельную жизнь. Сразу пошли невезения с многочисленными бой-френдами. Один мальчик пожил с ней месяц, потом исчез, прихватив на память пару ценных вещиц. Второй, красивый, как херувим, был наркоманом и тянул из нее деньги; третий вовсе оказался садистом и однажды так избил ее, что она с сотрясением мозга очутилась в больнице. Где она умудрялась находить таких? Любой солидный человек выложил бы целое состояние, лишь бы иметь это произведение искусства в своей постели. А с ней все какие-то мелко уголовные мальчики…

Что на этот раз ему расскажет Марина?

Быть может, тревожное предчувствие шевельнулось раньше, когда вышел из дома? Не было восьми часов, зябли руки без перчаток, но солнце вовсю играло на лобовых стеклах припаркованных машин, расчирикались лохматые воробьи, непрочный лед хрустел под каблуками, как осколки тонкого чайного стекла…

Какая-то баба в оранжевой безрукавке дорожного рабочего попросила сигарету. Он не курил, и от избытка хорошего настроения пошутил, сказав вроде того, что «здоровье, мамаша, беречь надо», на что баба сурово указала ему — «все равно помрем». Причем, ничего больше не добавила, да и эту фразу сказала рассеянно, даже не сразу, а спустя несколько мгновений. Вышло так, что просто бросила в спину — «все помрем».

Шмыга не обратил внимания на глупые слова. В это время он смотрел на дерево в палисаднике соседнего дома, усыпанное белыми листочками бумаги. Какой-то придурок, видимо таким образом, решил освободить свой захламленный стол и вывалил бумажный мусор прямо на дерево под своим окном…

Какое-то отдельно стоящее предупреждение, знак, который тогда ему ничего не сказал. Четко фиксируемое ощущение надвигающейся беды появилось, когда он решил срезать угол квартала и пройти прямиком к автобусной остановке. Прошел мимо детского садика, свернул в тихий двор: сломанные качели, в песочнице грязный снег, детишки в круг собрались. Одна смешная девчонка без шапки, светлые косички на воротнике спортивной курточки, звонко считает:

— Налево — не сметь, направо — не сметь, кто-то должен умереть…

Ни хрена себе детская считалочка! Тогда первый раз в тот день Иван Петрович остановился. Пусто и звонко стало в голове, исчезла привычная теплая тяжесть рук и ног. Серые панели домов, хлопает на ветру белье на одном из балконов, в окне на первом этаже дернулась занавеска — по Шмыге скользнул чей-то равнодушный взгляд, женщина в черном поставила тяжелые сумки на деревянные ребра скамейки, тянет с головы пуховый платок, парень в черной кожанке нараспашку прикуривает сигарету, обжигается, трясет рукой, бьется звонкий голос из распахнутой форточки «Марина! Иди домой, Марина…»

Иван Петрович глубоко выдохнул. Ничего интересного.

Вышел к остановке, и тут ему стало нехорошо. Толпившийся народ смотрел не на дорогу, а на деревянный обгоревший остов двухэтажного дома напротив. Дым вяло выбирался из черных проемов второго этажа, в лужах перед подъездом стояла машина «скорой помощи», женщина в грязном пуховике с седыми всклокоченными волосами бежала за носилками, прикрытыми серым одеялом, из-под которого торчали большие ступни в черных носках. Носилки двое добровольцев поставили на землю. Дверца краснополосой «газели» приоткрылась, высунулся пожилой фельдшер. До остановки долетел его крик: «Да кому он на хрен нужен! Уберите!» Но пикантность ситуации состояла в том, что машина не могла выехать со двора — носилки с трупом перегораживали дорогу.

Вот тогда предчувствие окрепло и превратилось в уверенное ожидание грядущей беды.

«Направо не сметь, налево не сметь, кто-то должен умереть…»

Плохие предчувствия не одолевали Марину Чайку. Напротив, она места не могла себе найти от внутреннего ликования! Под утро ей приснился шикарный сон. Она так и говорила кассиру Владке, с которой через каждые пятнадцать минут выбегала курить, — «Шикарный сон!».

Марине приснилась свадьба. Хрустальные люстры на золотых цепях свисают с потолка; длинные столы, богато сервированные яствами, уходят вдаль; несметные толпы гостей, кто в смокингах, а кто в затрапезной рабочей одежде, шумно рассаживаются на стулья… гремит музыка, она в пышном белом платье под руку с женихом медленно входит, за ней другие пары…

— Единственное меня смущало — никак лицо жениха не могла разглядеть. Он не отворачивался от меня, но лица его не видела. Во сне было такое ощущение, что знала его много лет, и вот, наконец, мы обручены и, наконец, мы вместе…

— А Димка твой, что? Ты ему рассказывала? — деловито спрашивает Владка, забывая стряхнуть пепел с кончика сигареты. Белые хлопья летят на черный свитер. — Только быстрее говори: я сегодня одна. Наташка не вышла на работу, отгул взяла.

— На фиг мне Димка, этот козел. Ни роду, ни племени. Выскочка. Сегодня есть свое дело, завтра на завод пойдет. Нет, Влада, во сне был настоящий мужик, по тому как вел меня, как руку держал, я чувствовала, это настоящий!

— Ну, Маринка, поздравляю! Если ты говоришь, что сны точняк сбываются, значит, скоро того… Только в мае свадьбу не играй, всю жизнь мается будешь! Но, кстати, снам я не верю, дерьмо все это. Мне свадьбы последний месяц через день снятся, а толку! Не то что жениха, даже завалящего мужичка никак не встречу.

— Курят и курят, — ворчала за спиной девушек уборщица. — Чем убирать буду? Тряпки заперли, щетки заперли, ключ домой унесли…

Сидит Чайка и ждет своего провидца, в рассеянности перебирая бумаги. Лишь он может точно сказать, что означает сон, сбудется ли, если сбудется, то когда…

Филиал «Трансбанка» располагался на втором этаже высотного здания управления железной дороги, и через стеклянную перегородку Марина могла видеть просторный овальный зал предварительных касс, посередине которого высилась огромная пальма, обложенная разноцветными камнями. Обе стрелки на квадратном циферблате часов, висящих под самым потолком, сцепились и застыли у цифры двенадцать.

Ничего делать не хочется. Скорей бы приходил этот знаток сновидений! Они спустятся в бар «Маргарита», и там за салатиком «оливье» она расскажет ему сон до мельчайших подробностей. Не может быть, чтобы такой шикарный сон не сбылся!

Кирилл Вощагин, бывший владелец бара «Маргарита», припарковал «вольво», сунул стольник подбежавшему охраннику, щелкнул брелком сигнализации. Машина дважды мигнула подфарниками и выдала короткий гудок. С барсеткой под мышкой направился через подземный переход к восемнадцатиэтажной «книжке» УЖД, с торца которой располагался бар. Кирилл все никак не мог привыкнуть, что его гордость, вершина коммерческой карьеры, его цветок жизни перешел в чужие руки. Осталось сегодня получить остальную сумму и подписать пару документов.

Бросил в рот сигарету и поспешно прикурил от золотой «Zippo».

Ладно, пусть Наталка получит свой лимон и свалит из его жизни. Лимон! Убить дешевле. Если б не сынуля, завалил бы. Семь магазинов его прокормят, конечно, но «Маргарита»… какое место, как можно развернуться!

По-хозяйски толкнул резную дубовую дверь и вошел. К нему бросился черномазый паренек в строительной фуфайке:

— Бар закрыт! — выпалил он.

Кирилл вяло махнул ему:

— Отвали!

Крикнул бармену, высокому жилистому кавказцу в черной безрукавке, обтягивающей спортивную фигуру:

— Малика позови.

Новый владелец «Маргариты», юркий щуплый выходец из Южной Осетии Малик выскочил из подсобки, как чертик из китайской шкатулки. Кроме имение Вощагин о нем не знал ничего. Документы оформлялись на другое лицо, явно подставное. Но это обстоятельство было Кириллу по барабану — на кого они там перепишут аренду, главное, чтобы бабло аккуратно заплатили. Ну, покупатели вроде не скупились. Заявил на полтора миллиона, на полтора миллиона и подписались. Сто штук баксов задатку выложили сразу, хотя предупредил их: «Передумаете, задаток мой».

— Рано пришел! — озабоченно сказал Малик, поздоровавшись, вытирая руки о синий истертый халат.

— Ты что, ремонт затеял? — подозрительно спросил Вощагин, кидая барсетку на стол и оглядываясь.

— Да, немного надо порядок навести! — с неохотой ответил Малик.

— Ты бабло выгони сначала, потом марафет наводи, — отозвался недовольно Кирилл. — Надо глянуть, что ты там успел наворотить….

— Слушай, — вскочил Малик. — Есть деньги, сейчас возьмешь, пересчитаешь. Куда торопишься? Коньячку выпьем, мясо покушаем, хороший сделка, обмыть надо…

Они стояли друг против друга, и Кирилл с подозрением смотрел в ускользающие глазки осетина. Сел.

— Пить не буду, за рулем. Бабло гони, и расходимся.

— Вот это слова мужчины, — широко осклабился Малик. — Пять минут, всего пять минут. Бухгалтер деньги пересчитает.

Бросил что-то бармену на своем и нырнул в подсобку.

«Ох, Наталка, не прощу я тебе это, не прощу», — ныло под ложечкой Вощагина.

Взял голь перекатную, девчонку на подтанцовках. Но умная стерва, брачный договор подсунула. Думал, бумажка, тьфу, растереть в пыль и забыть. Она не забыла, знала, что сына хотел, выторговала пунктик, что при разводе, если родит мальчишку, пятнадцать процентов со всех моих дел поимеет. Еле на миллионе, разово, с юристом сошлись.

«Что там Малик затеял? Какой на хрен ремонт, полгода как евро сделали… Дай посмотрю», — поднялся и вразвалку пошел к подсобным помещениям. Отдернул в сторону занавеску, шагнул в узенький коридор и толкнул дверь своего бывшего кабинета.

Бармен вытер руки полотенцем и, кивнув мальчишке на входную дверь, бесшумно скользнул следом за настырным гостем.

Был еще один человек, который бы на все сто процентов согласился с Иваном Петровичем, что есть предчувствие чего-то нехорошего — оперуполномоченный управления ФСБ по Нижневолжской области капитан Сергей Фролищев, чей маленький кабинет в здании транспортной милиции окнами выходил на привокзальную площадь. Однако в отличие от необоснованных и темных ощущений владельца гадательного салона, Сергей Антонович располагал информацией от своих источников, в которой прямо указывалось на намечавшийся передел сфер влияния привокзальной территории. Какие-то приезжие осетины неделю назад искали на предмет аренды привокзальное помещение под бар или кафетерий. Осетины народ обычно мирный, но в данном случае вели себя жестко, с напором, если не сказать агрессивно. Источник прозрачно намекал, что возможны конфликты, если, наткнувшись на нежелание, приезжие попробуют ломиться напропалую.

Информация, скорее всего, для милиционеров, но оперуполномоченный медлил передать ее в ГУВД. Не нравились Фролищеву эти осетины. Капитан был молод, двадцати шести лет, и в голове его крутились самые невероятные, фантастические предположения. Почему приезжие ломятся так в наглую? Есть установленные правила, есть люди, которые контролируют территорию, можно собрать сходку, обговорить спокойно, отстегнуть смотрящему долю… и все, заселяйся. Спешат? Для чего? Может, засланцы ваххабитов? Готовят перевалочную базу или крупный теракт? Возможно. Хотя прямых поездов до Нижневолжска с Северного Кавказа нет, но проходящих из Москвы сколько угодно, а точнее, семнадцать в сутки. С каждого сойдет по боевику, вот тебе и Дубровка по-нижневолжски или Беслан по-приокски. Школ и театров в городе хватает.

Три дня назад осетины исчезли. Уехали не солоно хлебавши? Но по документам еще ни один кусок собственности на территории вокзала не уплыл в чужие руки. Легли на дно? Реденькие, приглаженные на затылке волосы капитана начинали шевелиться. Чувствуя возбуждение, он торопливо накидывал план оперативных мероприятий.

Если бы Фролищев за эту неделю удосужился хотя бы раз пройтись по вверенной ему территории, то, скорее всего, вышел на утерянный осетинский след. Начинался он прямо за порогом бара «Маргарита» и заканчивался в тесном кабинете нового хозяина. Правда, из пяти человек, сидящих за столом, только один был по национальности осетином — Малик Осоев, выпускник Казанского духовного училища. Остальных вошедший Кирилл просто не успел разглядеть — трехплафонная люстра на его глазах вдруг рассыпалась крупными золотыми искрами. Вощагин с размаху ткнулся лицом в столешницу и свалился кулем на пол.

— На голову одень, — один из мужчин бросил пластиковый хозяйственный пакет бармену, вытиравшему молоток полой дорогого пиджака мертвеца. — Не то эта свинья все здесь перепачкает.

— Какая тебе разница, Руслан? — засмеялся другой.

— Я ботинки новые купил, — ответил тот без тени улыбки.

Бармен с помощью еще одного «осетина» выволок тучное тело коммерсанта в коридор. Добили ножами, втолкнули в нишу за туалетом и забросали пустыми картонными коробками.

Иван Петрович опаздывал. Сошел на остановке «Московский вокзал», скорым шагом прошел подземный переход и вышел к зданию управления железных дорог, высотке в восемнадцать этажей.

Чем он так обеспокоился? «Кто-то должен умереть!» Ничего особенного. Живешь, живешь и умираешь. Нормально. В порядке вещей. Наш земной шар вроде пересылочного пункта — одни прибывают, другие отбывают. Вроде бы и нет причин впадать в плохое настроение. Даже можно вообразить некий диалог.

«Ну, как, Сашок, уезжаешь, отмучился?» — «Да, Иван, все, хватит, иные манят берега». — «Ну, пока, увидимся». — «Пока». — «Там моим привет передай, скажи, что все нормально». — «Сделаю, только на мои похороны не забудь придти». — «Вот это, Сашок, не обещаю, дел много». — «Понимаю, ну, если найдешь время… а так, счастливо!». — «И тебе счастливо!».

Все! Не надо черных костюмов, слез, потупленных взглядов «Спи спокойно, дорогой товарищ», не надо дешевых цветов, купленных на вырванных из семейного бюджета денег, дорогих тоже не надо…

Бросил взгляд на вывеску бара «Маргарита» над резной дубовой дверью. Прошел мимо, оглянулся. Что-то в этой вывеске ему не понравилось. Шмыга остановился. Вывеска, как вывеска: голубенькие буквы под стеклом, рядом прилеплен незатейливый цветочек из неоновых трубок. На крыльце из двух ступенек сидит пес. Средних размеров. Рыжие подпалины на грязных, в свалявшейся шерсти боках. Шмыга подошел ближе.

Вывеска не причем. Дело было в собаке. Она тяжело дышала, из полуоткрытой пасти торчал на толстой нитке магазинный ярлык.

— Бедный мой, — склонился над ним Иван Петрович. — Ворованное не туда пошло?

На бирке значилось: «Фарш особый. Диетический. 250 граммов». Видимо, песик сожрал деликатес вместе с упаковкой и теперь мучился. Желтые мутные глаза налились слезами, живот тяжело ходил, и весь он дрожал, как в приступе лихорадки.

— Всякое уголовное деяние наказуемо, — назидательно сказал Шмыга, взял ярлык и медленно потянул. Какие-то красные лохмотья полезли из пасти, пес подпрыгнул, издал утробный вой. Тень прохожего нависла над добровольным ветеринаром, чей-то негодующий крик «Отстань от скотины!»… воришка взвизгнул, клацнул зубами и бросился прочь, оставив в пальцах Иван Петровича злосчастный ярлык.

— Помочь хотел, — извиняющимся тоном начал Шмыга, приподнимаясь…

Но рядом уже никого не было, народ спешил по своим делам. Из бара вышел черномазый мальчишка в строительной фуфайке и с превосходством сына гордого Кавказа посмотрел на него. Шмыга отметил невзначай, что, несмотря на довольно вызывающий вид и скрещенные на груди руки, правая коленка мальчика дрожала от плохо скрываемого нервного напряжения.

Стрелки настенных часов зала предварительных касс ползли так медленно, что Чайка успела проверить парочку договоров. Глянула вновь на огромный циферблат и гневно выругалась. Часы стояли! Посмотрела на панель внизу экрана монитора — двадцать пять минут первого! Вскочила, схватила сумочку, кинула начальнику:

— Володя, я на обед!

Внизу под пальмой столкнулась с Иваном Петровичем.

— Тысячу извинений! — воскликнул владелец гадательного салона. — Благосостояние российских граждан растет, теперь каждый норовит купить если не шестисотый «Мерседес», то хотя бы «Оку» или «Запорожец». Отсюда эти дикие пробки.

— Ну их! — рассеянно кивнула Марина, даже не ответив на приветствие. — Сейчас зайдем в «Маргариту». Там довольно прилично кормят. Расскажу все по порядку.

— Минуточку, — решительно воспротивился такому наскоку Шмыга. — Вначале скажите, о чем хотели переговорить. Если сочту нужным, то мы пойдем куда угодно и потратим на разговор сколько угодно времени.

Подопечная остановилась и с некоторым удивлением посмотрела на него.

— Мне казалось, если я плачу деньги…

— То вы их платите только за ценную для вас информацию, а не за пустой треп, — мгновенно пресек выходку капризной барыни толкователь снов. С милой улыбкой взял ее под руку. — Отойдем в сторону.

— Хорошо.

Будущая невеста поправила на груди, обтянутой белейшим джемпером, золотой медальон с выпуклым изображением скорпиона, и покорно дала увести себя к окну.

— Итак, что случилось?

— Сегодня, мне приснился сон, — торжественно начала она. — Потрясающий! Я хочу знать, сбудется или нет… это для меня важно, поскольку есть мужчина, который предлагает мне руку и сердце. Но во сне был другой… Согласившись на его предложение, быть может, пропущу настоящего… я путано говорю, вы извините меня…

— Не понял. Кто был во сне, другой мужчина?

— Шикарный сон. Свадьба, столы до горизонта, гостей тысяч двадцать и я вся в белом… И меня ведет такой жених, о! Жаль, лица не запомнила.

— Жених без лица? Когда вам приснился этот сон?

В голосе Шмыги прозвучала такая настойчивость, такое грубое, даже бесцеремонное требование, что будущая невеста несколько опешила.

— Под утро. Я проснулась от него…

К часам на стене двое рабочих приставили раздвижную лестницу, третий в новеньком черном комбинезоне наверху. Голоса их разносятся далеко…

— Странно, стрелки друг о друга зацепились.

— Может, погнулись?

— Да кто их под стеклом погнет, дурень?

Иван Петрович задержал дыхание, тепло и тяжесть исчезли из тела.

Ползала ослепительно полыхало в весенних солнечных лучах, другая половина в глубокой тени. Трое немолодых мужчин у кассы продажи билетов. Голова одного склоняется к окошечку. Говорит тихо, но каждое слово слышно резко, отчетливо:

— Мне до Москвы, туда и обратно, пожалуйста…

— Билеты остались только в один конец.

На втором этаже за стеклянной перегородкой «Трансбанка» стоит девушка в темном свитере, вроде как пытается разглядеть кого-то. Бабушка обметает веником разноцветные валуны под пальмой, бормочет:

— Все ушли, все позакрывали, ключ забрали…

И снова:

— Все ушли…

На кончике угрожающе вскинутого хвоста скорпиона дрожит золотая капля яда…

Иван Петрович выдохнул так резко, что закружилась голова.

«Ой, как все плохо!»

— Уходим! — резко бросил Марине, и даже не разобрав, что она ответила, грубо схватил ее за рукав и потащил к выходу.

— Что ты делаешь! Отпусти! — Вскрикнула она.

— Бегом отсюда! Времени совсем нет!

— У тебя?

— Нет, у тебя!

Буквально вытолкнул девушку на улицу, выскочил сам.

Высоко в синеве апрельского неба кружился вертолет. Со второй платформы, лязгнув дверьми, уходила электричка на Дзержинск. Поток машин вдруг сократился, в двенадцать тридцать пять только одна-две торопливо проскочили перекресток… людской прибой обмелел…

Делая гигантские шаги, Иван Петрович уходил с площади, волоча за собой вяло сопротивляющуюся девушку. Метров через сто они остановились перед гостиницей «Антей».

— Отстань от меня! — крикнула вне себя Марина. — Что я тебе такого сказала, что ты сорвался с места, как сумасшедший?

— Свадьба! — отдышавшись, бросил Шмыга, оглядываясь по сторонам.

— Причем здесь свадьба? Ты что, ревнуешь? — глянула на него с подозрением, открывая сумочку и доставая зеркальце.

— Боже, какое самомнение! — криво улыбнулся толкователь снов. — Свадьба — к несчастью. Жених — это смерть. И сегодня под утро вы с ним обвенчались!

— Что? — вытаращила глаза Марина.

— Давайте, отойдем в сторонку.

Поднялись на широкие ступени главного входа, встали между колонн спиной к высоким сводчатым окнам.

— Мне что-то угрожает? — нервно теребила его за рукав Марина. Встревоженное состояние хранителя передалось ей.

— Сейчас я вас посажу на такси и вы поедете домой. Нигде не выходите, только домой. Нет, поеду с вами. Подождите.

Шмыга сбежал со ступенек, оглянулся. Чайка растерянно смотрела ему вслед. Такой и запомнил ее Иван Петрович — в расстегнутом плаще поверх белого джемпера, на груди золотой медальончик, встрепанные волосы, ремень сумки на локте, брови домиком и широко распахнутые глаза, в которых нет страха, лишь одно изумление.

Перевел взгляд на привокзальную площадь и провалился в кошмарный сон: высокое здание УЖД, от которого их разделяло не более сотни метров, медленно оседало в фонтане пыли и грязи. Земля под ногами качнулась, покатился от обомлевшей лоточницы ящик с пирожками, рыбьей чешуей полетели с домов оконные стекла, над крышами закувыркались тысячи бумажных птиц и тугой горячий ветер ударил в лицо…

Глава вторая. Билет в один конец

И постигло их сотрясение, и наутро оказались они в

своем жилье поверженными ниц.

Коран. 76 (78)

Вертолет в небе принадлежал геодезическому управлению Нижневолжска. С высоты семьсот метров из него делали аэрофотосъемку Заречной части. И в двенадцать тридцать пять оператор по случайному совпадению зацепил видоискателем привокзальную площадь. Когда башня УЖД качнулась, его рука дрогнула, но удержала кадр. Пылевая волна от основания здания расходилась по площади, опрокидывая разноцветные коробки машин, крохотные фигурки людей, срывая крыши с киосков… Серый клубящийся дым начал подниматься вверх, и на какую-то долю секунду все здание высветилось солнцем: прекрасное, устремленное высь тонко очерченными линиями. Но только на одно мгновение, затем все тысячу двести оконных проемов лопнули, поехали перекрытия, железные ребра внешнего каркаса раздались… сминая друг друга, этажи полетели вниз, в клубящую бездну… Огромное безобразное облако, в котором кувыркались ослепительно белые листки бумаг, расплывалось, накрывая заречную часть города.

Ближе к эпицентру взрыва выглядело иначе. Когда рванули шесть набитых под завязку мешков с гексагеном, раскаленные струи газов выплеснулись из образовавшихся проломов в стенах здания; те, кого не разорвало сразу, сгорели в температуре под тысячу градусов; те, кто находился на площади, ослепшие, с разорванными барабанными перепонками бежали от медленно оседающей высотки… рваные листы железа, куски арматуры, бетона настигали их, опрокидывали. Густая пылевая масса селевыми потоками стала растекаться по близлежащим улицам.

Иван Петрович видел, как бежал с площади человек без головы, бережно прижимая к груди свою сумку; как стальная балка вылетела из дымного вихря и разрубила газетный киоск надвое, как медленно отворилась дверь того киоска и оттуда выпало тело продавца…

В момент взрыва он не успел схватить Марину даже за руку, и теперь в густом смоге, прижимая ко рту носовой платок, ползал на коленях, пытаясь на ощупь найти ее. Кто-то жутко и надсадно кричал, визжали взбесившиеся сигнализации автомашин, откуда-то сверху пробивался вой сирен… Наткнулся на чье-то туловище, вцепился в плечи, начал приподнимать, в клубах оседающего дыма показалась седая трясущаяся голова, скрюченные пальцы вцепились ему в ворот пальто — задыхаясь, Иван Петрович потащил к ближайшему подъезду пожилого мужчину. Прислонил к ступеням, затем бросился вновь в гущу раненых искалеченных людей…

В двенадцать тридцать семь донесение о взрыве здания УЖД поступило на пульт оперативного дежурного МЧС по Нижневолжской области. Когда сумасшедший голос ворвался в трубку и проорал, что рухнула восемнадцатиэтажка на Московском вокзале, дежурный подумал о пьяном шутнике.

Все же невозмутимо отстучал на клавиатуре компьютера текст поступившего сообщения, затем спросил:

— Адрес?

— Чего?

— Адрес аварийного дома?

— Да какой на хрен адрес, по этому адресу уже ничего нет!

— Я хочу предупредить вас о даче заведомо ложного сообщения…

— Да ты в окно посмотри, придурок! — проорал голос и бросил трубку.

К счастью, определитель выдал номер звонившего абонента, дежурный со злорадством вписал его в сообщение и послал клавишей «enter» в базу данных. Довольно крутанулся на кресле и взглянул в окно. Высокий, в полнеба грибовидный столб дыма стоял над заречной частью города.

— Твою мать! — подпрыгнул эмчээсник и выдал сигнал общей тревоги.

Первые машины «скорой помощи» пробились к площади Московского вокзала спустя двадцать минут после взрыва. Набивали в салоны пострадавших, набирая скорость, неслись к городским больницам. Больше всего тяжелораненых находилось ближе к эпицентру взрыва, но к ним пока невозможно было добраться. Они лежали, припорошенные пылью, и умирали, видя перед собой тусклое холодеющее солнце в черной дымной пелене… Волна пострадавших с ожогами, переломами конечностей, отравлениями взрывным газом хлынула в расположенную неподалеку 1-ю городскую больницу, совсем не приспособленную для приема столь большого числа пострадавших. Надрывались телефоны в квартирах хирургов, анестезиологов, отсыпавшихся после ночных смен.

— Вы что, с ума сошли, какие операции, плановые в среду идут… Что-о?! Бегу…

На деревянном крыльце больницы стояла медсестра, высокая девушка с черными потоками туши под глазами и отчаянно размахивала картонной папкой:

— Всем в госпиталь на Маслякова!

Водители краснополосых «газелей», матерясь, давали задний ход, но в ворота въезжали новые машины, образовалась пробка…

— По рации нельзя было передать?!

Сухонькая седенькая фельдшерица пробиралась между машинами…

— Назад сдавай!

— Перекройте движение на улице, выехать не могу!

Фельдшерица неожиданно легко для своих лет вспорхнула на крыльцо.

— Тяжелый у меня. Легочное кровотечение.

— Все операционные столы заняты!

— Девушка, мы не довезем его, со всей ответственностью заявляю!

— Куда ж я его положу?!

Медсестра рывком распахнула дверь и показала темную комнатку приемного отделения, сплошь заставленную брезентовыми носилками с умирающими.

Лишь где-то через час созданный городской штаб по оказанию помощи пострадавшим при теракте навел порядок в той дикой суматохе, которая творилась в начале. Для многих промедление оказалось роковым.

Марина сидела, прислонясь к ребрам железной крыши перевернутого киоска. На ее сером неузнаваемом лице блестели глаза, далекие, уходящие. В уголках губ застыла струйка черной крови, тяжелое дыхание поднимало живот, на котором бугрился складками пропитанный кровью джемпер.

— Врача, врача! — кричал в тоске, оглядываясь, Шмыга, стоя перед ней на коленях. — Потерпи, моя хорошая, сейчас приедут.

— Иван, — шепнула Чайка тихо. — Я вижу…

— Что, моя хорошая, ты видишь?

— Жениха… Он идет, протягивает мне руку… какой красивый!

Она напряглась, застонала и замерла.

— Все будет хорошо, — проговорил Иван Петрович, обнял ее, прижал к себе, и стал качать, словно маленького ребенка, поглаживая грязные спутанные волосы «божьей» невесты.

Пожарные расчеты лили потоки белоснежной пены; поднятый по тревоге военизированный отряд МЧС, курсанты двух военных и одного милицейского училища, сорванные с занятий, бросились к завалам. На месте здания возвышался многометровый могильный курган, погребший под собой, как выяснилось позже, сто пятнадцать человек. Полностью был разрушен фасад здания железнодорожного вокзала; перекрытия устояли, но стеклянный купол сорвался и рухнул в зал ожидания; снесена торцевая часть здания транспортной милиции, серьезно пострадали два жилых пятиэтажных дома.

Пылевая туча, колыхаясь, нехотя уходила на восток, развеивалась; темно-синий апрельский вечер сгущал сумерки, мощные столбы армейских прожекторов упирались в груды мусора, с разных сторон в курган вгрызались экскаваторы, выхватывали плиты ажурными клювами краны, за кольцом оцепления солдаты укладывали на землю черные пластиковые мешки…

Дикторы центральных каналов читали, глядя непроницаемыми лицами в бегущие строки телетекста:

— По инициативе Джорджа Буша сегодня состоялся разговор с президентом, где он выразил соболезнование гражданам России в связи с постигшем их несчастьем.

— Президент самым внимательным образом следит за ходом спасательных работ в Нижневолжске, где сегодня… Выступив на заседании правительства, сказал…

— Никто, подчеркиваю, никто не заставит нас вступить в переговоры с террористами. И пусть не думают, что таким образом нас можно запугать. Особо хочу предупредить тех политических деятелей, которые попытаются в преддверии предстоящих выборов спекулировать на несчастье…

— Правительство определило суммы и порядок получения компенсации пострадавшим при теракте в Нижневолжске. По сто тысяч рублей выделено родственникам погибших, по пятьдесят тысяч тем, кто получил тяжелые ранения, на три тысячи могут рассчитывать лица, получившие травмы…

Рвалась полубезумная женщина через оцепление, хватаясь руками за черные куртки милиционеров.

— Моя дочь там! Пустите! Пустите, я вам говорю…

Она не говорила — кричала, но крик этот казался таким слабым в грохоте экскаваторов, поддевающих острозубыми ковшами обломки плит.

— Есть, — поднял руку спасатель с грязным почерневшим лицом. — Пускайте собаку.

Спаниель, крутя хвостом, сунул нос в узкую щель и слабо тявкнул.

— Домкрат сюда. Страхуй.

— Ага. Зацепил. Свети.

Под лучом фонаря блеснули оскаленные зубы, открытый мутный глаз.

— Мужчина, на вид лет тридцать-сорок.

— Опознать можно?

— Да.

До поздней ночи шел по первому каналу круглый стол, который вел известный журналист Поднер.

— В свете сегодняшних событий как вы расцениваете заявление мэра Нижневолжска об ужесточении режима регистрации выходцев из Северного Кавказа? — пытал он депутата Государственной думы.

— Разумеется, заявление сделано под влиянием эмоций, — с мягкой улыбкой отвечал депутат. — Мэру идти на выборы, он стремится набрать очки у горожан; да и по-человечески понятно, что чем-то хочется облегчить людское горе. Ясно, что через неделю об этом заявлении придется забыть…

Покончив с мэром-политиканом, круглый стол целиком переключился на обсуждение такой важнейшей проблемы, как бюджетное финансирование программ по улучшению экономического состояния Северного Кавказа. В конце концов сошлись на том, если дать бандиту новый дом в шесть комнат, участок и трактор в личное пользование, то он тут же добровольно сдаст автомат, взрывчатку, и начнет от зари до зари пахать каменистые горные склоны.

Из драматических перипетий уходящего дня следует отметить еще одно, немаловажное с точки развития дальнейших событий. Спасатели вызволили из-под обломков капитана Фролищева. Скончается он позже, в военном областном госпитале после нескольких безуспешных операций. Но информацию о настойчивых «осетинах» ответственный за территорию Московского вокзала успеет все-таки передать, как успеет передать список своей агентуры. Ценные показания даст источник, работавший уборщицей в зале предварительных касс железной дороги. Агент проявила инициативу, поспешив вслед за некоей подозрительной парой, которая буквально бегом выскочила из здания за несколько минут до взрыва, и тем самым спасла свою жизнь.

Глава третья. Тайное агентство

Всякому житию свой чин.

Из иноческой мудрости.

Офис Шмыги располагался на первом этаже обычного жилого дома по улице Ярославской. Отдельный вход, неброская вывеска — на фиолетовом фоне витиеватые буквы, которые с трудом складывались в надпись «Гадательный салон мадам Фуше».

Фуше — это не псевдоним и не конспиративная кличка Ивана Петровича. В салоне, тесноватой комнатке, задрапированной темными шалями, звездной картой на всю стену, с горящими в полсилы электрическими канделябрами, в глубоком кожаном кресле с высокими подлокотниками действительно сидела мадам Фуше, величественная женщина бальзаковского возраста, со строгим властным лицом и повелительными манерами. Ее плечи поверх грубого темно-синего балахона с пуговицами в виде больших серебряных полумесяцев накрывала великолепная шаль из белейшей ангорской шерсти, которая в полумраке искрила и мерцала подобно вечному льду горных вершин.

Сидела и проворно стучала спицами.

— Варвара Федоровна, я просил вас не вязать на рабочем месте! — проворчал, буркнув «здравствуйте», Иван Петрович. — Что клиент подумает?

— Ой! Здравствуйте, Иван Петрович, — Мадам Фуше сунула под стол вязанье, выпрямилась и проворчала: — Клиенты… месяцами никто не ходит. А Максимке жилетку надо, стынет на своем хоккее.

Варвара Федоровна работала вахтером в общежитии, где раньше размещался офис Ивана Петровича. Выручала, и не раз выручала его из тяжелых финансовых затруднений. И когда пошла приличная денежка, Шмыга с удовольствием пригласил на должность мадам Фуше свою кредиторшу, предложив ей вдвое больший оклад.

— Не буду я на старости лет изгаляться, людей дурить! — грозно ответила вахтерша на его предложение.

— Это не вы — мадам Фуше, это салон называется «Мадам Фуше», — убеждал он. — Только вам не обязательно сообщать каждому клиенту, что вас зовут Варварой Федоровной. За это я вам буду платить десять тысяч рублей! В два раза больше, чем ваша пенсия.

— Ты мою пенсию не трогай, — задумчиво отвечала она. — А почему бы не назвать твою лавочку мадам Варвара или бабушка Варя? Красиво. Это имя очень нравилось моему покойному мужу.

Иван Петрович предостерегающе поднял указательный палец.

— «Фуше» — это не просто имя, это — пиар! Все продумано. Баба Варя, согласен, звучит классно, но клиент денег бабе Варе не понесет.

— Это точно, — со вздохом согласилась Варвара Федоровна. — Денег мне никто и никогда не приносил. Все за ними, родимыми, больными ножками приходилось топать.

— Пиар, — пожевала губами. — Раз надо, значит, надо. Задержек не будет? Не получится, что попиаришь, попиаришь, да на мель сядешь!

Тут Шмыга добил старушку тем, что вытащил из портмоне двадцать тысяч рублей — зарплату вперед за два месяца!

Работать мадам Фуше Варваре Федоровне неожиданно понравилось. Облачалась в одеяние, которое разработал для нее Шмыга, занимала кресло. Приходил клиент. Встречала, усаживала, подсовывала анкету, которую надо было заполнить, поила чаем или кофе, дотошно расспрашивала по подготовленному Шмыгой вопроснику о снах, текущих моментах жизни — здесь она чувствовала вполне в своей тарелке; аккуратно записывала пожелания, назначала день и час следующей встречи. Сам Иван Петрович обычно сидел во второй крохотной комнатушке, так сказать, собственном кабинете, и сражался на компьютере в «Звездные войны». В промежутках между уровнями межгалактических сражений изучал заполненные анкеты. Если проблемы клиента того стоили, тогда выходил на сцену.

— Вашими проблемами займется сам Иван Петрович! — говорила таинственным полушепотом мадам Фуше.

— Кто это? — таким же полушепотом спрашивал посетитель.

— Вам повезло. Ученик Сибирева. Единственный в России специалист… ну, вот по вашему делу.

— А-а, понятно, — протягивал завороженный клиент, хотя в первый раз слышал эти имена.