Записки военного музыканта

Это реальная история жизни человека, прошедшего вторую мировую войну военном оркестре и ставшим, после войны, известным в свои кругах шахматным тренером и судьёй многочисленных советских турниров. Рассказчик, описывает события происходившие с ним и его семьёй с 1913 по 1974 года на фоне всех исторических событий того времени.

Во второй части описывается, как семья, после нескольких месяцев вынужденного пребывания в Сызране, пройдя через тиф и голод, наконец-то попадает в шумную НЕПовскую Москву 20-ых годов.

В городе Сызрани

На станции «Батраки», теперь эта станция носит другое название, кажется, «Октябрьск», должна была быть пересадка. Ехали мы до этой станции мучительно долго, и никто не мог предположить, что этой пересадке так и не суждено было осуществиться. Выгрузившись в зал ожидания станции «Батраки» мы, среди массы таких же беженцев, начали мучительное ожидание пересадки. Тиф и голод «косил» людей, не проходило дня, чтобы из этого зала ожидания не выносили одного-двух умерших. Посадка в нужном нам направлении не получалась, и было неизвестно, чем всё это кончится. Фактически мы были обречены. Ко всем бедам свалились ещё одна. Ночью во время сна у меня из-под головы вытащили мешок, в котором находились часть хороших и ценных вещей, так необходимых в нашем трудном положении. Спасение пришло неожиданно. В «Батраках», а вполне возможно, и повсюду, начала действовать специальная комиссия по борьбе с тифозной эпидемией, а следовательно, и по разгрузке станций и оказанию помощи беженцам. Неизвестно, куда бы нас отправили и где бы поместили, но было ясно что после того как мы «погостили» в зале ожидания ст. «Батраки», переброска в Москву откладывалась надолго. Мать вспомнила, что в городе Сызрани жил один хороший друг отца, то ли кум, то ли крёстный, троицкий сапожник. Об этом мать рассказала члену комиссии и стала просить, чтобы нас перебросили в Сызрань, рассчитывая на то, что из Сызрани до Москвы пересадки уже не будет.

В сильный, более чем 30 градусный мороз, получив от комиссии немного денег, нас погрузили на две попутные санные упряжки и отправили в путь. Проехав санным путём по замёрзшей матушке Волге более 12 километров, поздно вечером мы добрались до Сызрани. В одной из крайних избушек за определённую плату пристроились на ночлег. А утром выяснилось, что кроме платы мы ещё поплатились и плюшевым покрывалом, стащил его хозяйский сынок, как говорится, «дураков и в церкви бьют». У нас таких плюшевых покрывал было два, их красотой я всегда восхищался и даже сейчас, когда прошло более 56 лет, мне хорошо помнится тёмно-зелёный цвет, красивый замысловатый орнамент с крупными красивыми цветами внутри. Эти покрывала украшали в родительской спальне их кровати. Второе покрывало Лена сохраняла ещё очень долго, оно висело на стене над кроватью в её квартире в Москве на Литейном переулке.

И всё же день выдался удачным. Лена быстро разыскала друга отца. Мир не без добрых людей. Друг отца жил в полуподвальном помещении, и хотя жил бедновато, хорошо принял нас, предоставил маме с Леной угол, а нам «угол» на большой русской печке, где было темно и тесно, но тепло и уютно.

Судьбе было угодно задержать нас в Сызрани значительно дольше, чем предполагалось. То, что у нас ещё оставалось, было явно недостаточно для существования семьи в 7 человек: мама, Лена, Антонина, я, Зина, Илья и Богдан. Поэтому я с Антониной стали ходить по зажиточным семьям, обрисовывать наше бедственное положение и просить помощи, кто чем может. Пока мы ходили с Антониной, дела обстояли не так уж плохо, но когда она заболела, мне одному с этим делом пришлось туго. Однако пришлось мужаться, приноравливаться, изловчаться, да и хитрить. Только такое попрошайничество давало нам возможность не умереть с голода. Но вот заболел и я. Больших трудов стоило устроить нас в больницу, которая была настолько переполнена, что нас Антониной положили на одной кровати «валетом. Не помню, сколько дней я пробыл в больнице, но когда меня выписали, даже дома я долго не мог прийти в себя. Состояние было настолько ослабленным, что я относился ко всему происходящему с тупым безразличием. Когда меня позвали на похороны Антонины, я не пошел. По сей день я корю себя за это, и ношу в душе вину перед ней. Антонину поднять не удалось. Кроме физической слабости и истощения у неё получилось воспаление почек, и 14-летняя девушка, умная и красивая, полная радужных надежд на будущее, ушла из жизни. Это была третья потеря в нашей большой семье.

Большие трудности переживала страна и её народ, но время шло. Немалую поддержку народу, а значит и нам, оказала помощь «АРО». Она была необходима, и страна не жалела средств, принимая эту американскую «помощь». «АРО» — сейчас даже не вспомнишь, как расшифровывается это слово. В специальных Аровских пунктах, каждому голодающему ребёнку по специальным месячным карточкам выдавалось небольшая порция кукурузной каши, чашечка какао и кусочек белого хлеба. Аровская помощь в Сызрани была введена в гдето начале 1922 года. Аровские карточки мама получила на четверых самых младших, а значит на меня, Зину, Илью и Богдана. Получать по этим карточкам чаще всего приходилось мне. Вспоминается и такой печальный случай, когда я, принеся домой 4-е порции кукурузной каши, 4-е порции какао и 4-е кусочка белого хлеба разложил всё принесённое на столе. Когда я хотел вернуть матери карточки, то не обнаружил их в кармане. То ли я их потерял, то ли у меня их вытащили. Второе было наиболее вероятным. Единственным маленьким утешением этого немалого несчастья являлось то, что до конца месяца оставалась не полная неделя.

Наступила весна 1922 года. Положение в стране заметно улучшилось, мы это заметили не только потому, что стало чуть сытнее, но чувствовали это и по настроению старших. После проведения пасхи, мы стали планировать отправиться дальше в Москву. Что и говорить, настроение у всех поднялось. Мама верила, что в Москве при поддержке брата сумеет немного лучше устроить нашу жизнь, и невдомёк было бедной маленькой, но очень мужественной женщине, что лучше устроить нашу жизнь может только государство. В середине апреля мы наскребли на билеты, и погрузившись уже в пассажирский вагон и тепло попрощавшись с провожающим нас другом отца, мы двинулись к Москве. Мать ещё долго плакала в вагоне, всё приговаривая: «Мир не без добрых людей, мир не без добрых людей, пусть бог пошлёт и здоровье, и счастье…", — и ещё что-то в этом духе. Помнится, что все мы 6 человек неплохо устроились только на нижних полках 3 плацкартных мест. Это было возможно при интересном устройстве старых пассажирских вагонов. Нижняя и верхняя полки на ночь делались сплошными нарами, так как средняя часть была на петлях. Поскольку все мы были отощавшими, а двое были совсем малышами, то нам на этих нарах хватило место всем. Хотя связь уже налаживал свою работу, мы не могли дать телеграмму, чтобы нас встретили, ибо о точном прибытии поезда в Москву тогда никто не знал. Подъезжая к Москве, Лена стала интересоваться у попутчиков, где находится улица Малая Дмитровка (теперь улица Чехова), и как лучше к ней пройти. Мы, счастливые и радостные от окончания столь длительного и тяжелого путешествия, не отрывали глаз от окон. Поезд прибывал на Казанский вокзал!

Москва

Выгрузившись со своими узлами и баулами из вагона и устроив маму с ребятами в одном из залов ожидания, Лена и я двинулись на розыски улицы Малая Дмитровка, на которой проживала семья дяди Миши. Выйдя на привокзальную площадь (ныне «Комсомольскую»), мы растерялись, на площади было очень людно и шумно, то и дело слышались гудки автомобилей, звонки трамваев и окрики ломовых и легковых извозчиков и тележечников. Народ, нагруженный чемоданами, мешками и узлами, не соблюдал правил движения и переходов, которые в ту пору были весьма примитивные. Народ сновал во всех направлениях. Поминутно расспрашивая дорогу, мы пересекли площадь и по Домниковскому переулку вышли на Садовое кольцо и пешком (тратить на трамвай на двоих 10 копеек тогда нам казалось чуть ли не преступлением) двинулись по направлению Малой Дмитровки. Нетрудно понять, какое впечатление произвела огромная Москва на нас, не видавших в жизни никакого уличного транспорта кроме извозчиков, и какое впечатление производили мы, два юных провинциала, в жаркий апрельский день одетых чуть ли не по-зимнему. Напуганные разными страшными рассказами о ворах и бандитах, держась за руки, мы с Леной осторожно продвигались вперёд. НЕПовская Москва встретила нас обилием магазинов, большие витрины которых были красочно оформлены. Мы часто не выдерживали, останавливались и изумлённо их разглядывали. Особенно трудно было нам, усталым и голодным, проходить мимо продовольственных магазинов и булочных, в витринах которых были развешаны аппетитные калачи, колбасы, окорока, всевозможные фрукты и овощи. Многое в витринах было бутафорское, однако всё-таки мы едва успевали глотать слюни. Озираясь по сторонам, прошли мимо знаменитого Сухаревского рынка. Мы обходили его стороной, боясь его огромной многолюдности, затем мимо Самотёчной площади, поднялись в гору к Садово-Каретному ряду, и вот мы у финиша. Сейчас трудно вспомнить, сколь долго длился так быстро описанный путь, придя на квартиру дяди Миши, мы буквально валились с ног. Поднялись мы на 7-й этаж на лифте, поразившем наше воображение, ведь знали мы о лифтах раньше только понаслышке. Встретила нас Маня, двоюродная сестра, на наше счастье, работавшая в вечернюю смену. Вид наш привёл Маню в ужас, слушая наши рассказы о троицко-сызранских переживаниях, она поминутно вздыхала и охала, тем не менее быстро согрела чайник, усадила нас к столу, намазала маслом по куску белого хлеба. А когда мы немного подкрепились, Маня, наказав мне никуда не уходить, взяв с собой Лену и одну свою подругу, уехала за мамой и ребятами. Уложив вещи на нанятую тележку (подобные «такси» были в ту пору очень распространёнными и стоили дешевле извозчика), Маня с Леной и с тележкой, вновь двинулись по уже пройденному пути. Маму с ребятами забрала подруга Мани и повезла их трамваем, и для малышей это событие было особенно впечатляющим.

Но пока они в пути, сделаю небольшое отступление. Впоследствии, вспоминая обо всём пережитом, я часто задавал себе вопрос, откуда у Лены, 18-летней девушки, изголодавшейся и ослабевшей находились силы. Она не только проделала столь большой маршрут от Казанского вокзала до Малой Дмитровки, но и затем ей очень много приходилось возиться с нами и ухаживать за заболевшей мамой.