Снята с публикации
Записки из другого мира

Бесплатный фрагмент - Записки из другого мира

Мистическая повесть

Писатель остаётся писателем в любой момент своей жизни, и даже после. Об этом «после» и пойдёт речь. Разумеется, как всю свою жизнь, так и потом, я никогда не марал бумагу ради тщедушной цели — заслужить «великое звание писатель», а делал это только по велению души передать людям ту искренность, которую бы мог пролить на мои записи главный мозг вселенной — Бог. Писать — это трудное счастье. И счастье, и труд не малый. Но трудно мне писать не потому, что у меня больные руки, или нехватка времени и сил, напротив — сил во мне, как говорится, хоть отбавляй, времени — целая вечность, свобода — безгранична, информационный поток — необъятен. Трудно мне душевно, и единственно от того, что не известно попадёт ли это моё писание в измерения, далёкие от того, в котором я теперь нахожусь. А ведь там ещё так много близкого осталось…

Но..

Бог всемилостив! Надо надеяться. Да и я, всё — равно, просто не могу не писать.

1

Было тёплое утро. Где-то неподалёку слышалось журчание воды. Свиристели птицы. Пахло полевыми цветами. Я приоткрыл сначала левый, потом правый глаз. Небо… синее-синее, в нежно-жёлто-розовых лучах утреннего солнца. Я лежал на мягкой траве, и был бы совершенно голым, если бы на мне не было чьих-то оранжевых трусов в белую полоску и сереньких тряпочных тапочек.

Самая большая радость человека поутру заключается в том, что он просыпается живым — пронеслась во мне счастливая мысль по старой привычке.

Я неторопливо встал на ноги и подошёл к небольшой речушке с намерением умыться. И тут…

Незнакомое лицо, представшее моему взору из моего же собственного отражения в воде, ошарашило меня настолько, что я чуть не потерял сознания.

Это был не я!

Не веря глазам, я дотронулся до своего-чужого лица. Отражение повторило мой жест, и ужас отразившийся в его глазах, вторящий моему внутреннему состоянию, уверил меня, что оно было всё-таки мной.

Что же случилось вдруг этой ночью? Вторая половина вчерашнего дня будто бы стёрлась из памяти каким-то важным событием, которое, увы, никак не обозначалось в сознании.

Немного погодя, успокоившись и наконец умывшись, я принялся с интересом рассматривать самого себя в водяном отраженье.

Надо же, думал я, ещё вчера чахлый, пожилой, полулысый брюнет, за одну ночь превратился в румяного, мускулистого шатена с роскошной шевелюрой. Как такое возможно? И если это не сон, то, чёрт возьми, что же тогда это такое?!

Ответа на моё недоумение пришлось ждать недолго. В ближайшей берёзовой роще скрипнула сухая ветка старого дерева. Я оглянулся на звук. Из рощи навстречу мне вышел аккуратно одетый молодой человек среднего телосложения, примерно одного со мной роста. В руке у него был небольшой зелёный чемоданчик.

— Здравствуй! — произнёс незнакомец подойдя ближе.

— Здравствуй! — ответил я, каким-то чужим голосом, мягким, но в то же время более мужественным, чем был у меня раньше.

Молодой человек показался мне почему-то знакомым, или похожим на кого-то из знакомых. Хотя, на кого он мог быть похож?..

— Так и знал, что ты будешь именно здесь, — продолжал он. — Ты очень точно описал это место.

— Я?.. — посмотрев вокруг, я ничего такого не припомнил.

— Ну, не я же! — рассмеялся он добродушно и, поставив свой чемодан на землю, бросился меня обнимать, приговаривая уже совершенно серьёзным голосом. — Честно говоря, я давно тебя ждал… Мы все тебя ждали.

Удивляться было уже дальше некуда. Я оттолкнул от себя парня и, стараясь не волноваться, спросил:

— Что это за место, которое я «точно описал»? И откуда ты меня знаешь, если я не помню кто ты такой?

Пропустив мимо ушей мои вопросы, парень указал на чемодан.

— Твоя одежда. Если хочешь, можешь одеться. А то, как-то странно, и не очень прилично идти в город в одних полосатых трусах — пусть даже таких нарядных — и тапочках на босу ногу.

Я открыл чемодан и, решив отдаться на волю сложившихся обстоятельств и больше ни о чём не спрашивать, стал одеваться.

Изысканный, лёгкий тёмно-бежевый костюм пришёлся мне как раз впору. На удивление удобные, полуоткрытые летние туфли, надетые мной поверх тонких сетчатых носков, были моего размера. Последним атрибутом вытащенным мной из чемодана были странные плоские пластины, прикреплённые к забавному приспособлению, напоминающему сверхмодные подтяжки для штанов. Видя, что справиться с ними я сам не в состоянии, мой новый приятель покачал головой и опять добродушно рассмеялся.

— Ты же!.. Ты же сам их придумал! — сообщил он сквозь хохот. — Чтобы перемещаться по воздуху.

— Не помню, — признался я. — Сегодняшний день, вообще, какой-то непонятный.

— Что же тут непонятного? Не каждую ночь переходишь из прошлого в будущее!

— Так я, значит, в будущем? — всё же не удержался от вопроса я.

— Ну, можно и так выразиться. У любого человека в определённый час наступает это вечное будущее.

— Знать бы на все сто процентов, что всё это не сон, — пробормотал я себе под нос.

— А зачем оно тебе? Какая разница? — ответил услышавший мои слова «незнакомец», казавшийся почему-то таким хорошо знакомым.

— Ладно, идём, — сказал я, кинув обратно в чемодан «подтяжки» с пластинами для передвижения в воздухе.

2

— Да… а как тебя зовут? Ты забыл представиться, — спросил я.

— О, извини, я не подумал, что ты можешь не помнить и этого, — ответил он несколько обиженным голосом. — Моё имя — Афелий.

— Хм, прямо как у главного героя одного из написанных мной когда-то романов, — подметил я, и внимательнее посмотрел на парня.

Тут то мне и стало понятно, что не напрасно он показался мне на кого-то похожим. Он был, как две капли воды, похож именно на того Афелия, которого я однажды придумал для своего приключенческого романа и так красочно обрисовал: худое, несколько бледноватое европейское лицо, чёрные, причёсанные на прямой пробор и спускающиеся почти до плеч волосы, брови немного вразлёт, нос горбинкой, губы с вечной полуулыбкой, тёмно-серые глаза с прищуром и острым любопытствующим взглядом, жилистые руки, осанка уверенного человека.

— А меня зовут… — начал было я.

— Да я знаю, Аруэр, — прервал меня Афелий. — Тебя всегда так звали.

Тропинка, ведущая через рощу, вывела нас к автобусной остановке, как мне подумалось вначале. Сооружение из белого кирпича и синего мрамора оказалось остановкой для дилижансов. Не скрою, немалое удивление вызвало во мне, что к нам подъехала не стальная будка на четырёх колёсах, а экипаж с пятёркой гнедых лошадей в упряжке. Их поразительная окраска — ярко жёлтая — привела меня в замешательство, но ещё большее недоумение вызвало отсутствие извозчика.

Поставив зелёный чемоданчик на боковую багажную полку, мой новый знакомый расположился в удобном кресле повозки и пригласил меня последовать его примеру. Я последовал за ним.

— Поехали! — произнёс Афелий, и мы покатились по широкой дороге в сторону противоположную от восходящего солнца.

Нервная настороженность не прекращала меня мучить.

— Тишина мёртвая, даже птиц почти не слышно, — само собой вылилось из меня накопившееся недовольство.

Афелий искоса посмотрел в мою сторону.

— Понятно… как говорится: «стакан на половину пуст»!

— Что ты имеешь ввиду?

— То и имею. Дорогу тебе дали, солнце включили, воздух над равниной раскинули, деревья понатыкали, приятным обществом до кучи обеспечили, даже птиц приглушили, чтобы твой покой не нарушать… Осязанием, слухом, зрением, телом, чувствами тебя наделили, чтобы ты радовался всему окружающему… А ты всё недоволен!

— Это ты про себя сказал — «приятное общество»? — засмеялся я.

— Вот, видишь, — смех! — уже лучше!

Я вернулся к обозрению окружающей действительности, и стал, молча, обдумывать своё положение.

«И всё-таки, что-то тут не так» — крутилось у меня в голове, несмотря на более-менее привычные пейзажи проплывающие мимо. Через некоторое время, мне показалось, что я начал догадываться что это — отсутствие каких-либо намёков на цивилизацию.

— Какое же это будущее?! — прервав молчание, проговорил я. — Сколько едем — по сторонам лишь пустыри и просеки.

— Каждый сам выбирает, где и с кем провести свою вечность, — опять непонятным для меня языком объяснил Афелий.

— Философия! — выругался я.

— Как ни называй — сути не меняет, — улыбнулся мой странный собеседник. — После смерти…

— Так… всё-таки я умер? — перебил его я, с досадным пониманием, что мои опасения оправдались.

Он утвердительно кивнул, видимо не предав моему вопросу абсолютно никакого значения, и продолжил:

— После смерти каждый человек попадает в тот мир, который избрал (или изобразил) себе при жизни.

— Это, значит, писатель попадает в мир одного из своих романов? — переспросил я.

— Во все сразу, — усмехнулся всезнающий собеседник. — Так сказать, в некий основополагающий, собирательный образ мира, созданного писателем в своём воображении. И, кстати, тебе, в отличии от большинства упокоившихся, ещё повезло! Представляешь, куда попадают люди с больным самомнением, или совсем убогим мировоззрением?! А хуже всего приходится садистам, маньякам и остальным подобным им беспредельщикам. Они тысячелетиями после смерти вынуждены «наслаждаться» обществом зомби — вновь оживших собственных жертв — но в качестве жертв выступают уже они сами… И только настоящие проститутки, как были проститутками, так и будут, в своём вечном мире разврата.

— А богатые? — в мире богатства?

— Смотря что считать богатством. Не ты ли сам так часто говорил: «богатство — знания»?

— Так и есть. Это не я придумал… Меня другой вопрос интересует. Почему так происходит?

— Мне кажется, причина, из которой проистекает данное явление, заключается в энергии, формирующейся в биосфере человека его мысленным излучением за время пребывания того, что мы называем человеческой душой в человеческой утробе. Так сказать, на каждом последующем этапе пути одухотворённой энергии материализуется мысль, осмысленная на предыдущих этапах.

— И откуда только ты столько знаешь?! — изумился я. — Наверное, изучил много наук, и сам являешься, как минимум, доцентом.

— К счастью, я не на столько умён, чтобы иметь глупость, считать себя образованным человеком. Общепринятое образование — всего лишь оценка (не важно — положительная или отрицательная), оценка знаний одних людей другими, со схожим или не схожим мировоззрением. А если у каждого своё видение мира, какие могут быть стереотипы! Ум и образование — ещё не есть истина.

— А у вас все тут такие грамотные, как ты? — усмехнулся я. — Что-то я, не глядя на свой немалый жизненный опыт, начинаю чувствовать себя ребёнком… И кто же ты тогда такой?

— Я — это ты, в молодости, но не в прошлом, а в будущем. Жаль, что ты забыл об этом.

Выражение лица Афелия было настолько искренним и серьёзным, а взгляд таким проникновенным, что во мне сразу вспыхнуло озарение!

— Ну, наконец-то, теперь всё встало на свои места! — прокричал я не своим голосом. — Я всё понял, я просто сошёл с ума!

Я выпрыгнул на ходу из повозки, скатился за обочину дороги, и истерично расхохотался.

Повозка мгновенно остановилась.

— Вот это правильно! — похвалил Афелий. — Лучше и в самом деле сойти с ума, и начать с чистым сердцем воспринимать мир таким какой он есть, чем считать себя здравомыслящим, и тем самым только портить жизнь себе и окружающим. Радуйся всему, что имеешь! И ещё больше тому, что можешь обрести!

3

Вскоре я успокоился. Мы опять ехали в сторону неизвестного мне города, и Афелий, не обращая внимания на мои вопросы, рассказывал мне о чём-то совершенно не укладывающемся в моей голове.

— Как же я попал сюда — в этот мир? — спросил я, наверное в десятый раз.

— Ты слишком глубоко проник за пределы разумного, — наконец-то ответил он мне, как всегда расплывчато, но тут же пояснил. — Те люди, которые с головой уходят в такие науки, которые в массах принято называть магическими — парапсихология, телепатия, эзотерика, метафизика, теология и тому подобное — не могут остаться на прежнем уровне сознания, они идут дальше, передвигаясь во времени и пространстве со скоростью близкой к скорости света. Можно в одно и то же время находится где угодно и быть кем угодно. Человек — это всего лишь энергетическая частица вселенной, и так же как вселенная не имеет ни конца, ни начала. Я понятно излагаю?

— Я понимаю только одно, все мои многолетние познания, полученные мной из источников перечисленных тобой наук до сегодняшнего дня, чувствуется мне, всего лишь слабые отголоски истиной сути мировой параллельности.