Закон королевского бутерброда

…Ясное дело, что «Барралонг» уходит в Австралию. Уже через неделю над ним воссияет Южный крест — какое счастье

привалило старому корыту! Вот какое счастье!

Р. Киплинг

Кричать было бесполезно, но он всё равно кричал: и на рассвете, и в злой полдень, подняв измученное лицо к самому жару огромного тропического солнца; и ночью, словно растерянно жалуясь на судьбу своим давно знакомым созвездиям.

Он был большим и сильным, но ведь и океанский прибой в декабре — это мощь, способная унизить любого могучего человека, а непрерывный грохот высоких зелёных волн в прибрежных скалах безо всяких усилий заглушал его самые отчаянные крики.

Раньше он не умел страдать.

Может быть, жизнь никогда не давала ему таких возможностей; а, может, он и сам старался избегать подобных ненужных волнений?

«Полиция не появится…, ничто не может привести их в такое время в эти раскалённые камни…, ни за что они меня здесь не найдут, да и вообще, проклятая жара…».

Сейчас бы недолго постоять на опушке в снежном тумане, только разок прохрустеть ногами по корке тонкого льда на лесной тропе, услышать негромкое берёзовое эхо. И не надо ему ночного шума стремительных южных дождей, солёных остатков океанского ветра на губах и ласкового ужаса неумолимо надвигающегося рассвета. Если…. Он бы тогда сделал всё не так, совсем не так…!

«Сволочи!».

Рядом с ним, за большими растрескавшимися камнями, и день, и ночь шумели невидимые сочные пальмы, гривы которых постоянно волновал ровный ветер, уже уставший пробираться меж густых заросших холмов на встречу с этими высокими деревьями.

Из живого — только серая ящерка на плоской соседней глыбе.

Он опять закричал, вскинул руки к яркой ночной звезде, горько заплакал, как могут плакать только разом многое потерявшие люди…

Утренние прогулки в такую погоду всегда гарантировали Глебу хорошее, ровное настроение на весь день. В старом аккуратном парке одинаково шумели, расступаясь иногда от несильных морских порывов, тёмные влажные деревья. За ближними дюнами ветер креп, метался, и тогда гораздо яснее становился шум прибоя.

Приятно пружинила под ногами поздняя трава, скрывающая в низинах тихие узкие тропинки. Приземистые сосны неслышно стряхивали с острых иголок на песок прозрачные капли. Птицы молчали.

Уверенными шагами капитан Глеб Никитин спустился на берег, по привычке потрогал рукой первую же набежавшую прозрачную волну. Других следов на песке ещё не было, и до самой дамбы он шёл вдоль прибоя в одиночестве.

Поправив в кармане куртки купленные в киоске газеты, Глеб достал ключ и открыл дверь своего Дома.

Море, кофе и утренние газеты он придумал для себя уже давно.

Дом появился в его жизни немного позже.

Телефонный разговор с матушкой тоже порадовал. Чувствовалось, что она не больна, не расстроена и, что самое главное, не пытается напрасно скучать.

— Хорошо, ма, всё понял. Ты готовься, предупреди наших о моём приезде. Ну, всё, целу́ю, скоро буду. Не переживай. Пока, мам, пока, целу́ю…

Наступал конец значительного года, многое было за последние месяцы им пережито, многое он успел вовремя понять, сделал немало интересной работы. Как же удивительно приятно было это всё чувствовать и потихоньку начинать остывать, расслабляться, готовиться тоже к хорошим событиям, но к другим…

«Нет, правда, правда, господа! Думаю, что я это честно заслужил!».

Скоро, очень скоро в его жизни опять появятся и маленький русский городок, и зима, и непременный мороз; яркий снег под низким солнцем, друзья, тётушки и розовощёкие племянники!

Первый аромат кофе — и сразу же тепло густого широкого ковра под ногами.

Не выпуская из рук чашку, Глеб сел за компьютер. Он ещё вчера согласился сам с собой, что менять ритм, которым он привык жить последние рабочие дни, нужно не внезапно. Но сегодня с утра никаких серьёзных дел, решено! С этого дня — только отдых.

Как всегда, большинство писем, пришедших по электронной почте, было случайными, ненужными; много рекламы, одинаковые сообщения о каких-то выставках и чудесных новогодних распродажах. Кофе был хорош, не обжигал, но ещё и не остыл.

«Так, это ерунда, это нужно удалить, и это, и это… Стоп! Какой знакомый адрес, да… Х-ха! Океанский бродяга объявился!».

Улыбаясь, капитан Глеб устроился за компьютером поудобней, быстро допил кофе. Текст письма был на английском.

«Валери пропал. Его ищет полиция. Он обвиняется в убийстве. Помоги». Дальше какой-то вздор, набор букв: DRUG…, HOROSHO…, SKORO».

И ещё что-то про море и солнце. Вроде по-итальянски. Или по-испански?

«DRUG? Валерка связался с наркотиками?!».

…По профсоюзной линии руководство их морского порта купило тогда яхту. Настоящую, океанскую, огромную. Руководство в те времена было прислано к ним в коллектив прогрессивное, а валютной выручки на предприятии к концу того финансового года оставалось с излишком. Формально это выглядело как предоставление морякам, вернувшимся из очередного трудного рейса, возможности активно отдохнуть, приобщиться к большому советскому спорту. На самом же деле на яхте катался только начальник отдела кадров и его сын. Иногда. Раз в полгода.

Яхта числилась как учебно-тренировочное судно, проходила по всем конторским документам, устойчиво стояла на балансе порта. На ней был официальный экипаж — капитан и матрос, им платилась скромная зарплата, велись графики учёта рабочего времени, и, естественно, портовая бухгалтерия в нужный срок оформляла яхтенному экипажу отпуска, даже иногда начисляла премиальные.

«Балтика» томилась в дальнем углу причала.

…Как Глеб Никитин узнал про то, что их министерство планирует послать яхту за границу, на регату, он уже и не помнил. Прорваться к начальнику порта он смог самостоятельно, а убедить старого моряка в том, что будущий экипаж в гонку он должен подбирать собственноручно, ему помог однокашник, к тому времени уже доросший до капитана дальнего плавания и почти ставший в те времена трудовым героем. Тот смеялся: «Ну, и зачем тебе эта парусная романтика?! Давай-ка я лучше тебя в выгодный рейс возьму, денег привезёшь полчемодана, заходы будут у нас валютные, а?».

Потом на «Балтике» появился Валерка.

Тощий, долговязый подросток, выше Глеба почти на полголовы, поражал тем, что мог абсолютно искренне плакать, если на их яхте что-то не получалось. Валерка целыми днями ошивался в порту, занимаясь под командованием капитана Глеба разнообразными делами по подготовке «Балтики» к предстоящей регате; если не бегал по цехам, то всегда что-нибудь сосредоточенно строгал, пилил, точил на наждаке. Школу он закончил летом, до армии ему оставалось чуть меньше года и почти все его желания на этой земле были связаны с яхтой. Он и на самом деле бредил морем и парусами.

Мама у Валерки умерла, когда он учился в девятом классе. Из близких его родных оставалась только бабушка в Вышнем Волочке, которую от внука и от их портового города отделяла не одна тысяча километров. Валерка Ульянов, штатный матрос яхты «Балтика», жил в просторной комнате коммунальной квартиры один. Отстаивая своё право заниматься парусом, он готов был не только рыдать, но и драться.

…Глеб Никитин был вынужден уволиться с «Балтики» ещё до регаты. Семья — это всегда заботы, но не всегда приятные. Обнялись они тогда с Валеркой крепко-крепко и расстались на много лет.

В июне прошлого года страницы меню уличного курортного ресторанчика, которое просматривал Глеб, заслонила чья-то плотная тень. Он терпеливо не поднимал взгляда от перечня вкусных блюд и ждал, а тень так же упрямо не покидала списка холодных закусок.

— Ну, и…

Перед ним стоял Валерка. Здоровый, широкоплечий, загорелый мужик! Слёз от такого уже не стоило ожидать, а последние сомнения Глеба Никитина насчёт его жизненных приоритетов рассеялись после вторых и третьих приветственных фраз, когда Валерка невнимательно хлопнул его огромной ручищей по плечу, поправил на носу не очень сильные очки и пророкотал:

— Слушай, пошли в залив, походим немного в выходные, я тут договорился насчет одной яхточки на пару дней.

Невероятна была их случайная встреча после такой долгой разлуки, но ещё удивительнее была сама жизнь Валерки в эти годы!

…Отслужив срочную на флоте, он опять вернулся к своим любимым яхтам. Где-то подрабатывал, участвовал в каких-то парусных соревнованиях, был на заработках за границей, вкалывал на судостроительных фабриках в Германии, в Польше, сам сооружал маленькие парусные лодки на бескрайних просторах России.

Потом решительно устроился матросом на океанский пассажирский парусник. Это и была его настоящая свобода!

Последние несколько лет он жил на Антигуа, небольшом островке в Карибском море.

— …Обычно я в мае к отпуску начинаю потихоньку готовиться. Встречаюсь с судовыми агентами, уточняю у них, когда и какие яхты будут заходить в это время на Антигуа, договариваюсь заранее об условиях. Каждой весной устраиваюсь матросом на яхту, идущую в Европу, и за очень приличные деньги, которые платят хозяева, три, четыре недели наш наёмный экипаж гонит её через Атлантический океан! Потом, из какого-нибудь подходящего порта, куда заходит эта яхта, на самолёте лечу к себе, в коммуналку, живу там несколько дней, а потом — дальше в Россию, на всё лето в бабушкин дом, на речку.

Счастливый Валерка откинулся спиной на кормовой поручень, цепляясь за порог каюты длинными ногами. На палубе скромной и уютной яхточки было тепло, ветерок гнал её плавно, без рывков и понуждений, разговаривать под пиво со старинным приятелем было неимоверно приятно.

— После отдыха, примерно в сентябре, беру билет на самолёт опять в Европу, обычно в Лондон, нанимаюсь там такелажником на какой-нибудь большой пассажирский парусник, круизёр, с заходами в Средиземку, ну, может быть, и ещё в какие-нибудь африканские по́рты, и добираюсь так, понемногу, к себе домой, на Антигуа. Знаешь, я там себе тоже яхту купил, гоночную, она у меня в гавани, на воде, постоянно стоит, а на лето, ну, на наше лето, пока я-то в России, на берег её поднимаю.

— Дом там построил, или квартира?

— Не, я же говорю, на яхте живу. У меня на ней холодильник есть, плитка газовая, телевизор поставил.

— И чем занимаешься на своём острове? Просто живёшь?

— Почему просто.… Работаю. Я же специалист по гелькоутам, по пластикам, смолам, делаю качественный ремонт корпусов яхт. Ну, не так, чтобы рабочий день у меня, как на заводе у токаря.… Хожу на своей яхте по океану, ловлю рыбу, читаю. Просят починить чего-нибудь кому на яхте, я еду на неё, занимаюсь. Когда хочется.

Продолжая удивляться неожиданным сюжетам, капитан Глеб улыбался.

— Представляешь, ты единственный человек в России, кто работает на Карибах, а отпуск проводит в Вышнем Волочке!

— Ну, наверно.… А ты-то где сейчас? Чем занимаешься, бизнесом?

— Да, что-то вроде этого. Нахожусь около бизнеса. Веду себя как примерный ученик — меня спрашивают, я отвечаю. Только вместо оценок в дневник мне за правильный ответ чеки подписывают. И занимаюсь я этими посторонними проблемами, как и ты — чужими яхтами, когда захочу.

Вспомнив давно приготовленное к встрече, Глеб прищурился.

— Послушай, Валерка, а у меня же твои армейские письма до сих пор дома хранятся!

— Правда?! Покажешь?

Они легко трепались, пили пиво, удивлялись друг другу, а совершенно не океанский ветерок подгонял их яхточку вдоль привычных берегов и продолжало им светить уже вечернее, родное солнце.

Когда они прощались, капитан Глеб пообещал Валерке, что обязательно прилетит к нему на Антигуа.

Получилось — не обязательно…

За год с небольшим, прошедшим после той их неожиданной встречи, он получил от Валерки только одно письмо на свой электронный адрес. Тот коротко сообщал, что устроился матросом-риггером на «Ройял Клиппер» — крупнейший в мире круизный парусник, и что по-прежнему ждёт его к себе в гости, на остров. К тексту был прикреплён файл с забавной фотографией. Грозно выставив в объектив небритую челюсть, Валерка развалился на палубе у самого борта круизёра и с задумчивостью курил сигару на фоне спасательного круга с иностранной надписью. На голове его красовался по-пиратски повязанный сине-белый платок.

В свободных жизненных промежутках того года Глеб Никитин смог всего пару раз собраться и позвонить Валерке, но тот ответил только однажды, успев сказать, что они в море, около Португалии, что всё у него хорошо, здорово, когда связь внезапно прервалась…

Капитан Глеб Никитин встряхнул головой, решительно зашагал по светлой, тихой комнате.

«Ну, не мог, не мог Валерка никого убить на своём Антигуа!».

Как не пытался он рационально сосредоточиться на возможных причинах беды, случившейся в далёких краях с Валеркой, перед глазами всё время вставал не здоровенный малознакомый мужик, а тот, долговязый, вечно голодный подросток с печальными глазами.

— Наталья Павловна, зайди, пожалуйста, ты мне нужна.

Несколько раз подряд капитан Глеб пробовал набирать номер Валеркиного мобильного. Всё время — длинные гудки.

«Впрочем, если бы он мог говорить по телефону, то не было бы и этого странного письма».

В толстой папке с мягкими тесёмочками он нашёл листок, который дал ему тогда Валерка.

— …Если тебе понадобится меня срочно услышать, а я буду не на связи, то кинь факс по этому номеру, знакомые люди меня всегда на острове отыщут.

В этой же старой папке лежали и три пожелтевших от времени конверта.

Наталья Павловна вошла в кабинет так, как и должен входить в кабинет своего босса образцовый секретарь.

— Привет. Что-то случилось?

Мягкий и негромкий голос Натальи Павловны никогда не вводил в заблуждение только Глеба.

— Да, похоже, что случилось.

Подойдя к окну, Глеб потрогал запястьем подбородок и решительно опёрся обеими руками о подоконник.

— Так. Первое. Нужно срочно отправить факс по этому номеру. Разговаривать не получится — там сейчас раннее утро. Номер перепиши — листок мне нужен. Текст на английском, примерно такого содержания: «Прошу сообщить, где сейчас Валерий Ульянов. Что с ним произошло в последние дни, есть ли возможность организовать контакт с ним лично. Нужна любая информация». Моя подпись, наш адрес, все реквизиты. Да, и ещё номер моего мобильного.

Дальше. Посмотри, какие рейсы есть на Антигуа. По-моему, все самолёты летят туда через Лондон, но не уверен.… Виза там не нужна, точно. Могут быть проблемы при пересадке в Лондоне. Выясни, как можно заказать транзитный отель. Уточни ещё, пожалуйста, где на Карибских островах есть ближайшее российское консульство.

— Хорошо.

Перед тем как выйти из кабинета Наталья Павловна помедлила.

— А что, это действительно так серьёзно?

— Очень не хочется, чтобы стало серьёзным.

Наталья Павловна и Дом возникли в его жизни почти одновременно.

Капитан Глеб никогда особенно и не мечтал о чём-то подобном, не планировал никаких недвижимых приобретений. Кочевая жизнь его полностью устраивала. Но.… Однажды в одном небольшом городке знакомые показали ему маленький особняк, бывшую библиотеку какой-то воинской части, стоявший на отшибе, в парке, далеко от центральных городских прелестей. Военные тогда продавали много объектов в данном населённом пункте, в том числе и ненужное им, требующее серьёзного ремонта зданьице библиотеки.

Потом случилось так, что капитан Глеб Никитин оказался наиболее подготовленным и решительным покупателем того домика, когда военные на полном серьёзе и в соответствии с вышестоящими приказами «реализовывали высвобождаемое имущество» на аукционе.

Чистый, всегда прозрачный морской воздух, приземистые сосны вокруг и тишина.… Не было для Глеба ме́ста лучше для того, чтобы зализывать раны в случаях редких неудач, или когда всё в жизни ему просто надоедало. Неделя, другая жизни в Доме — и мысли вставали на свои места, голова свежела, люди вокруг становились необъяснимо понятливее и умнее.

С помощью тех же военных Глеб приобрёл и держал на море небольшой катер. На тихом сосновом берегу, прямо напротив Дома, оставались ещё заросшая камышами протока и деревянный свайный причал, рудименты прежнего социалистического рыбколхоза…

Военный, майор, который взялся помогать с ремонтом Дома и с катером, был мужем Натальи Павловны. Вернее, она была женой майора, потому что Глеб Никитин познакомился с ней немного позже.

— Единственное в том регионе российское консульство — на Ямайке. Телефон я записала в твой блокнот.

Прошло всего двадцать минут. Появившись в кабинете, Наталья Павловна спокойным голосом продолжала перечислять.

— Рейсы на Антигуа через Лондон есть и из Москвы, и из Варшавы. Думаю, что польский вариант удобнее. Рейс из Варшавы номер 285, вылет в Лондон ежедневно в 20.00, прибытие в 21.40 в Хитроу, самолет «Эмбраер 170» польской авиакомпании «ЛОТ». На Антигуа вылет из аэропорта Гатвик, тридцать пять километров от Хитроу, рейс ВА 2156, утром в 10.30. «Боинг 777—300» компании «Бритиш эйрвэйс» прибывает на Антигуа, в аэропорт Сент-Джонс в 15.10.

В Лондоне, для транзитного переезда из Хитроу в Гатвик и для оформления суточной английской визы желательно иметь подтверждение о бронировании отеля в Лондоне. Можно обойтись и без отеля, но ведь тебе там быть всю ночь, устанешь ведь…

И опять — нежность в голосе Натальи Павловны не была неожиданной для Глеба. Он не повернулся от окна.

— Думаю, чтобы не было проблем с отлётом, лучше воспользоваться отелем.

— Есть только один свободный вариант — «Гэйнсборо Лодж» в Гатвике. Судя по перечню услуг и их стоимости — типичный сарай. Ты как на это смотришь?

— Пойдёт. Нужно быстрее. Так.… Теперь ещё вот что, Наташа. Отмени все мои встречи на эту неделю. Причину подбери сама. Соловьёву в Питер я позвоню сам. Подготовь электронку на этот адрес, — Глеб показал на экран компьютера. — Пусть меня встречают в Сент-Джонсе. И ещё одно письмо отправь, моему Сашке, вот с этими антигуанскими телефонами и со всей твоей информацией по полёту…

Наталья Павловна смотрела на стремительно расхаживающего по кабинету Глеба.

К тому, как он говорил, она уже привыкла. То, что он ей поручал, она тоже давно научилась выполнять точно и вовремя, не переспрашивая Глеба лишний раз. Но вот действия, которые иногда совершал в этой жизни её любимый босс, всегда вначале становились для неё загадкой, потом продолжались неминуемыми переживаниями, но, в конце концов, всегда восхищали.

Капитан Глеб не успокаивался, всё шагая и шагая по мягкому ковру.

Она чувствовала, что немного смущается, рассматривая этот ровный загар, короткие седеющие волосы на крупной голове, сильные руки и особенно глаза, васильковые, и такие глубокие…, глаза, в своё время вроде как бы приказавшие учительнице английского языка средней школы номер пять Наталье Павловне Воронцовой согласиться стать личным секретарём капитана Глеба Никитина и хозяйкой Дома. Оставаясь при этом замечательной мамой для двух детей и верной женой военного майора.

— Опять кого-нибудь выручать?

— На этот раз даже и не знаю…

— Ладно. — Наталья Павловна снова заговорила серьёзно. — В твоём блокноте ещё адрес и телефон отеля на Антигуа. Думаю, что отель хороший. Я забронировала и оплатила номер на первые два дня, пока ты там определишься.

— Послушай, в новостях сегодня предупреждали о повышенной опасности терактов во всех лондонских аэропортах…

— Ну и что? Что ты кудахчешь, как старушка, по поводу этих идиотских терактов?

— Если ты, Глеб Никитин, ещё раз намекнешь на мой возраст, то я сожгу все твои бумаги вместе с сейфом и уйду в монастырь.

— Хорошо. Уходи. Но только до понедельника. И ничего, пожалуйста, здесь без меня не жги. Ты ведь знаешь, как дорога́ мне паутина моего кабинета.

Глеб поинтересовался в Интернете погодой в Англии и на Карибах, полистал спортивную программу на неделю, сделал ещё один звонок. Пристально осмотрел рабочий стол, помедлил и бережно вложил в дальнее отделение путевого блокнота три старых конверта с синими треугольными штампами и номерами полевых почт.

…В своей маленькой рабочей комнатке Наталья Павловна задумчиво и оттого немного рассеянно перебирала в вазе на столе букет жёлтых тюльпанов.

Варшава. Транзит

Пронзительно холодная, но благодатно сухая осень нисколько не мешала большинству польских женщин перемещаться по улицам в открытых туфлях, и демонстративно, иногда даже дерзко, пользоваться при этом высокими каблуками.

Аэропорт Шопена в Варшаве был по-производственному скромен и деловит.

Как и планировал, Глеб добрался в аэропорт заранее. До вылета в Лондон оставалось чуть больше трёх часов.

….Противно стекали из-под высокого потолка, из нержавеющих сопел многочисленных воздуховодов вниз, в зал, холодные искусственные сквозняки. Металлические конструкции купола аэровокзала, штампованные пластиковые кресла, стойки стеклянных ограждений второго этажа, светильники под потолком, профили многочисленных типовых павильончиков — всё было одинаково мерзкого, темно-фиолетового цвета. На общем аэропортовском фоне рекламных площадей выделялись два огромных объявления «Солидарности», настойчиво извещавшие польских трудящихся о проводимом на будущей неделе профсоюзном «протестацийном» мероприятии…

Под куполом авиавокзала пари́л, сильно наклонившись влево, подвешенный на невидимых стальных тросах белоснежный планер. Цифры на его правом крыле заставили Глеба удивлённо хмыкнуть.

«Номер, как на нашей „Балтике“ — 2243».

Ожидание тяготило его, но не настолько, чтобы заставить начать раздражаться. Капитан Глеб расположился в кресле на втором ярусе зала ожидания аэропорта и стал рассеянно разглядывать пассажиров. Внизу, в общей суетливой массе улетающих выделялись две отдельные очереди на рейсы в Чикаго и Нью-Йорк. В них, аккуратно пристраиваясь друг к другу и стараясь держаться рядом, стояли преимущественно пожилые люди в тёмных одеждах. Эти огромные людские потоки тянулись к стойкам регистрации через весь зал и отличались от остальных очередей своим медленным, солидным движением. Если на все остальные рейсы разнокалиберные пассажиры, преимущественно молодёжь, быстро организовывали своим активным движением змейки очередей у нужных стоек регистрации, которые так же быстро и рассасывались, то эти два американских удава плотно стояли в центре зала явно не менее двух часов.

…Глебу Никитину уже не раз случалось отмечать, что интернациональные авиационные пассажиры не похожи на завсегдатаев московских аэропортов. В Копенгагене, Лондоне, Париже в залах толпятся и перемещаются преимущественно деловые люди — клерки, менеджеры, студенты, бизнесмены. В «Шереметьево» публика покруче — народные избранники, региональные перцы в одинаковых административных кепках, все из себя спортсмены с большими сумками, крутые девушки со «спонсорами», неимоверно гордящиеся самим фактом своего полета на аэроплане.

«Ладно…. О деле».

Глеб ещё раз взглянул на крупные цифры аэропортовских часов. Жителям далёкого острова Антигуа давно уже пора было проснуться и начать заниматься своими тропическими делами. Но вот долгожданного звонка оттуда пока ещё так и не донеслось…

«Итак, в распоряжении следствия имеются две неплохие вводные. У Валерки есть на Антигуа друг. Это факт. Или хороший знакомый. Настолько хороший, что он в курсе нашей с Валеркой переписки, знает мой электронный адрес и может пользоваться его адресом, откуда и прислал мне письмо с призывами о помощи. Это, во-первых. Конечно же, для того, чтобы убедиться, что эта история не выдумана, лучше было бы найти самого Валерку; ну, а если там всё действительно так худо, как в послании, то нужно будет обязательно разыскивать этого неизвестного доброжелателя. Во-вторых, я же практически мгновенно отправил ему майл с моими телефонами! И этот тропический приятель, если он только не жмот, уже знает, что его сигнал принят, и имеет роскошную возможность связаться со мной! Он уже должен, чёрт возьми, мне позвонить!»

Вздрагивать Глеб Никитин в последнее время разучился. Тем неприятней было осознавать, что у многих авиапассажиров, расположившихся поблизости, были в телефонах такие же, как и у него, стандартно похожие мелодии.

«Бездельники! Не могли себе чего-нибудь получше придумать! Впрочем, а сам-то…».

«Если же у НЕГО по каким-то причинам не получается дозвониться до меня, то на постоянной связи всегда есть ещё и Наталья Павловна, а уж она-то, моя умница, в случае крайней необходимости достанет меня всегда и везде!».

Нервничать просто так было нехорошо. Но почему-то всё равно немного нервничалось….

Напротив, почти рядом с ним, шлёпнулась в кресло рыхлая иностранная тётка. В многочисленном багаже соседки выделялась красная пластмассовая клетка с белым котом внутри. Роскошное жирное создание спокойно дремало, лишь изредка с равнодушием поглядывая из своего тесного вигвама на Глеба.

«Конечно, скучно, приятель, но ведь там у тебя всегда тепло и мягко…».

Ленивых существ капитан Глеб не жаловал никогда, поэтому его так развеселила внезапная мысль о том, как славно было бы довести кошака до истерики. Несколько раз он угадывал периодические поднятия кошачьих век, потом белоснежный открыл внимательные глаза уже значительно шире. И замер…

«Есть!».

Развлечение началось. Глеб Никитин зафиксировал свой пристальный взгляд на пушистой переносице соперника и упрямо старался пересмотреть его. Тот вызов принял, пошевелился, устраиваясь на своём розовом матрасике ещё удобнее.

«А ты, оказывается, азартен, Парамоша!».

Усы кота замерли, глазищи округлились, на второй минуте поединка поочерёдно дёрнулись кончики его лохматых ушей…. Тётка-хозяйка неожиданно заорала что-то непонятное по своему мобильному телефону, но ни капитан Глеб, ни его белый кореш-дуэлянт дружно не поддались на внезапную провокацию. Отметив, что кот начал нервно шевелить хвостом и напрягся могучей шеей, Глеб всё равно остался неподвижен и холоден, как мрамор. Когда же зверюга первый раз тихо и жалобно мяукнул, Глеб Никитин ухмыльнулся прямо в самую середину его прекрасных зелёных глаз.

Не в силах больше быть пристальным и проницательным, неудавшийся белобрысый гипнотизёр заорал в полный голос, пораженчески подскакивая внутри клетки на всех четырёх лапах, потом в истерике напрасно рванул пастью решёточку своего узилища и… грохнулся прямо со всей своей квартирной обстановкой вниз, на пол.

«Ну вот, теперь киска наверно подумает, что дурак какой-то бесполезный ему попался, издевается вместо того, чтобы восхищаться породой…».

Кудахтая истинно по-средиземноморски, то есть взволнованно и очень громко, тётка схватила с пола клетку с несчастным подопытным котом, с кресел — свои разноцветные сумки и умчалась к стойкам регистрации.

Капитан Глеб Никитин сильно и приятно потянулся.

Медленно прогуливаясь кругами по зданию, поднялись и на его этаж трое полицейских, молодые мужчины и крупная девушка, в форме и в одинаковых жёлтых манишках. У каждого из них на левой руке была надета белая резиновая перчатка. Полицейские цепкими взглядами окидывали пассажиров, защищёнными ладонями внимательно трогали низкие занавеси на окнах и случайный багаж, без особого шума двигали мусорные урны в углах. Девушка-полицейский безо всякого выражения на сильном лице коротко посмотрела на Глеба.

«А может быть всё-таки случайно…? Ведь мог же Валерка кого-нибудь там, на своём знойном берегу, по горячке-то пришибить. Неужели это всё-таки правда?».

Молчаливое шествие мощных полицейских напомнило Глебу и про высокий Валеркин рост, и про его кулаки, огромные и грубые от профессиональной работы с парусами, и то, как во время их прошлогодней встречи тот бесшабашно выкинул из кафе двух неприятно пьяных парней.

Квадратные рукоятки пистолетов демонстративно торчали из чёрных кожаных чехлов, пристегнутых у каждого полицейского на правой ноге под коленкой.

Коротая время и не особенно при этом спеша, Глеб спустился в итальянское кафе.

Среди слонявшихся по нижнему залу ожидания пассажиров и встречающих несколько раз звучала родная речь. Глеб на ходу пару раз незаметно оглянулся. Ничем особенным, кроме знакомых слов, эти русские люди, и взрослые, и дети, уже не выделялись среди остальных европейцев. Те же одежда, обувь, манеры.… И смеются так же, как французы.

Забавно поражал общий типаж молодых поляков. Почти все встречавшиеся Глебу в зале местные парни были с оттопыренными ушами, с пухом вместо нормальных волос на начинающей лысеть в двадцать-двадцать пять лет голове. Как будто цыплята из ближайшего радиоактивного инкубатора мгновенно, самым решительным и огорчительным образом размножились в варшавском аэропорту имени Шопена.

Молодые женщины — полицейские, таможенные и пограничные клерки — были в форменных брюках. Служащие дамы, все, без исключения, имели одинаково роскошные «джениферлопесовские» задницы.

«Наверно, с целью устрашения непокорных…».

В кафе у него было время вспомнить и здоровый Валеркин аппетит, и его невнимательное отношение к качеству пищи. Капитан Глеб достал из сумки блокнот. Старые пи́сьма…

Письмо первое

Обратный адрес: 229700, Латв. ССР, Лиепая-8, в/ч 87509-«В». Ульянову В.

Привет, Глеб!

Я теперь в армии. Послала меня Родина служить в морчасти погранвойск. Это на три года. Сейчас я в учебном отряде в Лиепае. Делают из нас электриков. В конце апреля на границе, на пограничных катерах буду кайф ловить. Думаю, что попаду на Тихий океан, куда-нибудь на Курилы, если не на Север, конечно. Кормят нас до упора. Часто хожу в караулы, патрули и увольнительные. Линяю с уроков как в ПТУ. Наша часть в военном городке, камбуз, учебные мастерские за частью и поэтому через КПП можно проходить безо всяких разговоров. А вокруг куча всяких магазинчиков, кафеюшек… Деньги мне присылают бабушка и тетя Зоя, в общем, на жизнь хватает.

Наше стрельбище — на самом берегу моря. Как-то раз напротив того места, где тогда у нас руль на «Балтике» отвалился, помнишь…? В прошлом году мы были в Ленинграде, Кронштадте, Таллине, на Хийуме и Саареме, в Лиепае, Клайпеде, в общем, много походили. Чего только не было: мачтой на воду ложились, на камни выскакивали, руль опять погнули, борт пробили, вал с винтом чуть не выскочил, паруса рвали, по́гон спинакер-гика на мачте оторвало и т. д. В море, когда волна была четыре метра, как-то поймали какую-то ненормальную волну метров семи. Если тебе интересно, я обо всём тебе расскажу, времени у меня много…

Да, мы ведь с тобой тогда так и не увиделись. Не мог бы ты переслать мне «Положение» и «Правила предупреждения столкновения судов на море»? Буду учить понемногу. Надо, в конце концов, на корочки сдать. Скоро Серега Платицын пришлет мне фотографии «Балтики», хочешь, с тобой поделюсь?

Ну вот, пока и всё. Политзанятие кончается. Пиши, не забывай.

16.02.90 г. Валера

P. S.

А с той регатой, с «Операцией „Парус“, ни с Польшей у нас так ничего и не вышло. Ничего, ещё всё впереди. А как там твои дела? Дай бог, ещё вместе походим».

Замечательно приятный женский голос объявил Глебу Никитину, что начинается посадка на его рейс.

Лондон. Транзит

Первой англичанкой на его пути оказалась пухлая тетка абсолютно армянской наружности, осуществлявшая иммиграционный контроль. Она сразу же стала строго допрашивать Глеба о том, кем он работает. «Волшебником, мэм!» — пробовал пошутить Глеб, но потом смиренно добавил: «Менеджер». Это устроило таможенную тётю уже больше, но она всё равно хотела знать, имеет ли Глеб Никитин свою фирму и чем он там, в этой далёкой и непонятной, российской фирме занимается.

Пришлось пофантазировать и временно стать владельцем небольшой, но процветающей организации, предоставляющей гражданам услуги пожарной безопасности. Как будет «прочищать дымоходы» по-английски, Глеб вспомнить сразу же, на месте допроса, не смог. И поэтому признался тётушке, что он с коллегами любит испытывать огнетушители.

Потом они вместе быстренько определились, что на далёкий остров Антигуа он летит просто купаться и что у него там друг. «Старый друг!» — на всякий случай уточнил капитан Глеб и мирно усугубил: «Школьный». Враз повеселевшая от такой лояльности британская армянка резво спрыгнула со своего иммиграционного стульчика-насеста и умчалась куда-то за кулисы ставить в паспорт Глеба серьёзную, наверно, королевскую печать.

На выходе в город, когда Глеб придирчиво рассмотрел строгую отметку в своём паспорте, она его совсем не впечатлила.

«Приходилось рисовать и не такие…».

И без того огромный автобус «Национальных линий» ночью казался монстром. Наверху, у окон, в его недрах виднелись всего два или три пассажира. В кабине, нагнувшись к небольшому кассовому аппарату, пыхтел и что-то бормотал себе под нос здоровенный пожилой водитель. Когда капитан Глеб вежливо поинтересовался, где ему можно приобрести билеты до Гатвика, тот махнул рукой.

— В большой кассе. В зале.

Метров пятьдесят по ночному асфальту Глеб прошел быстро, но напрасно. В центре огромного помещения, на решетках, которые убеждали всех, что кассы закрыты, весело качались два арабского вида пацанёнка. Остальные многочисленные члены их кочевого семейства мирно дремали неподалёку в креслах.

Молодой негр-стюард отправил Глеба обратно.

— Билеты в автобусе, сэр.

И красноречиво пожал плечами, подмигнув в сторону зарешеченной кассы.

Большой водитель исполинского автобуса уже прилаживался к рулю.

— Ладно, давай твои деньги. Проезд стоит девятнадцать фунтов.

— У меня только евро.

Водила презрительно хмыкнул и махнул рукой в знакомом направлении.

— Обмен валюты в зале.

По странному совпадению обменник в эту забавную полночь находился за той же решеткой, что и кассы.

— Там никто уже не работает! — Глеб немного даже запыхался. Достав из кармана несколько бумажек по двадцать евро, он проникновенно, по-русски, приник к водителю.

— А…?

Глухая ночь, практически пустой автобус и странно убедительные манеры милого иностранца сделали своё дело. Пошевелив толстыми губами, англосакс выдохнул.

— Пятьдесят четыре евро, сэр.

И с удовольствием отсчитал расточительному русскому путешественнику шесть фунтов сдачи тяжёлыми медными кругляшами.

Гонка на огромном автобусе по ночным пригородам Лондона была страшна и беспощадна.

Усталость всё-таки начинала сказываться. Десятый час в пути, третья страна и безумие странного путешествия делали своё дело.

«Почему я здесь? Зачем…?».

Пират-водитель довольно насвистывал где-то внизу, под ногами капитана Глеба, который с самого старта легкомысленно устроился на переднем пассажирском кресле. Левостороннее движение нарушало привычную для континентального жителя логику восприятия траектории автобуса. Казалось, что драйвер страшно пьян. Он то подреза́л, то мчался в лобовую атаку на огромные сверкающие грузовики, то страшно неправильно обгонял все остальные автомобили. Но потом, где-то на полпути из Хитроу, Глебу этот способ движения почему-то стал даже нравиться…

На прощанье, в Гатвике, Глеб Никитин вежливо поблагодарил водителя, но не удержался и добавил.

— Бритиш крокодайл.

Тот удивленно вскинулся, но Глеб уже приложил палец к смеющимся губам и помахал автобусному разбойнику рукой.

— Бай!

Нереальность была рядом. Практически везде. На автобусной остановке аэропорта Гатвик на деревянной уличной скамейке сидел здоровенный метис. Просто сидел и скучал, глядя на хмурое небо. Из одежды на нём присутствовали только длинные шорты, сандалии на босу ногу и майка с эмблемой какого-то учебного заведения.

Начало декабря, полночь! Но метис был бескорыстно трезв и уже давно интеллигентен.

Ещё один подобный персонаж попался навстречу Глебу уже внутри самого здания аэропорта. Пожилой толстый мужик в спортивных трусах и шлёпках прошагал мимо, продвигая к выходу тяжёлые кожаные чемоданы и старенькую супругу.

«Реальный пацанский пляж в Саратовской области…».

И носильщикам у стойки регистрации, и всем местным таксистам явно посчастливилось когда-то родиться в Пакистане. Когда Глеб проходил мимо группки этих работяг, что-то улыбчиво обсуждающих в углу зала в ожидании клиентов, один из них, маленький, очень смуглый, морщинистый, в тёмных брюках и лёгкой жилетке, пронзительно посмотрел на него глубокими, чёрными глазами. На лбу пакистанца алело большое пятно.

«Как от пули…».

Диспетчер такси имел типично гангстерскую рожу из фильмов про Зиту и Гиту.

— Сколько стоит проезд до отеля «Гэйнсборо Лодж»?

— Пять фунтов.

Потом проникновенный собеседник мельком, рассчитывая на то, что капитан Глеб не расслышит или не поймёт, бросил через плечо пожилому таксисту, сильно похожему на бедного родственника из тех же кинофильмов.

— Бери с него семь. Этот парень при деньгах, скандал не устроит!

Ночь. Тихая улочка. В особнячке, к которому по шуршащему светлому гравию подъехала машина, слабо светились два зелёных окна.

Не желая будить окружающих английских обывателей, капитан Глеб Никитин очень аккуратно и вежливо стукнул в дверь ручкой медной щеколды. Потом ещё раз. С нетерпением нажал кнопку домофона.

— Есть кто дома?

В ответ голос с интонациями Пьеро тихо прошелестел:

— Ваше имя?

Глеб представился.

— Нажмите на дверь.

Произведя внутри себя таинственный щелчок, дверь открылась. Глеб увидел небольшой холл, через коридор тезисно просматривалась столовая, направо, через открытую дверь — каминная комната. Никого. Полумрак. Тишина. Внезапно зазвонил телефонный аппарат на столике. Всё ещё желая оставаться приятным в общении и тактичным иностранцем, Глеб Никитин поднял трубку.

— Алло?

Тот же печальный голос сообщил, что для него приготовлена комната номер девять.

— Ключ на полке портье. Второй этаж. Когда вас будить?

— В 7.00

— Когда приготовить завтрак?

— В 8.00

— Когда вызывать такси?

— Мой вылет в 10.30.

— О'кей. Такси будет ждать вас в 8.30.

«Как Наталья могла угадать, что это на самом деле сарай? Впрочем, сегодня это не важно. Спать…».

Маленькая комната, у стены двуспальная кровать, в верхнем углу — телевизор на сложном кронштейне. За занавеской, в узкой стенной нише скромнейший душ по-родственному обнимался со стареньким унитазом. На полке под телевизором блестел электрочайник, в картонных коробочках внизу были набросаны разнообразные пакетики чая, кофе, сахара. Несколько обязательных упаковок джема напоминали постояльцам, что тут им не континент. Три чистые чашки, чайные ложки. На столике — буклет с рекламой отеля пятилетней давности.

Размышляя перспективно, Глеб собрался включить подзарядку мобильного телефона, но все электрические розетки по периметру комнаты одна за другой оказывались не того калибра. Пульт телевизора также не хотел работать из-за мерзко подтекающих батареек…. Умный английский умывальник с разнесёнными по краям холодным и горячим кранами, и пробкой на фаянсовом краю не воодушевлял.

«Ну вот, буду я ещё плескаться в вашем корытце!».

Опыт перелётов, переездов и прочих путешествий не давал капитану Глебу возможности огорчиться, как следует, и на этот раз. Пятизвёздочные отели и роскошные гостевые дома всегда вызывали у него не больше положительных эмоций, чем приветливая и скромная избушка лесника где-нибудь под Весьегонском. В жизни ему не раз приходилось умываться под дождём и вытираться при этом брезентовой рабочей спецовкой. Неприятности британского транзитного свинарника были мелки и несущественны перед загадочным ликом главной цели.

«Х-ха! Думаете, что художника может обидеть каждый?!».

Обжигаясь, Глеб поочередно подставлял сложенные ладони под горячие и холодные струи экономного умывальника. Смиренно и очень крепко растёрся казённым полотенцем.

Прежде чем провалиться в глухой и тяжёлый сон, Глебу удалось подумать:

«Вроде как я сказал этому роботу-домовому, что мой вылет в 11.30, а не в 10.30? Нужно бы мне пораньше встать, а то со всеми этими террористическими неприятностями в здешних аэропортах я рискую опоздать. А-а, будь что будет…».

Утром, в 7.05, решительно сбежав по неприятельской лестнице в холл, Глеб Никитин всё же постеснялся так сразу, с ходу, тревожить расспросами одинокого старичка в клетчатом пиджаке, сосредоточенно чего-то жующего в предрассветной столовой. Суровое объявление на рецепции гласило: «Все вопросы по завтракам и вызову такси — только после 7.00».

Глеб с удовольствием пнул закрытую дверь с надписью «Охрана».

— Мне нужно заказать такси в аэропорт. Прямо сейчас.

Паренёк-охранник заспанно похлопал на него белобрысыми ресницами и с тревогой посмотрел в книгу записей.

— Девятая комната? Но у вас же заказ такси на 8.30!

— Нужно сейчас!

— Но это невозможно, сэр!

Настроение Глеба позволяло показать щенку, как нужно снимать трубку телефона и вызывать такси для сэра, если сэр того желает, но он сдержался.

— Я опаздываю.

…На улице, перед входом в их чрезвычайно уютный и гостеприимный отель, утренний старичок, счастливый уж тем, что беспрепятственно справился со своими полезными сухариками, грузил сумки и пакетики в подъехавшую машину. Охранник выскочил из дежурной каморки, суетно подбежал сначала с каким-то вопросом к пожилому постояльцу; потом, такой же рысцой, и к водителю такси. И приглашающе махнул капитану Глебу рукой.