Я, Дикая Дика

Содержит ненормативную лексику и сцены насилия.

Примечание от автора: все персонажи и события вымышлены, совпадения с реальными людьми случайны.

«Там, где больно — там уже занято!»

Бродяга

Начинающим врунам, писателям, неформалам, панкам

Честным человеческим детям, желающим ступить на скользкий и увлекательный мир искривления сознания, для поиска в нём нор, дыр, ловушек, извилин, тоннелей, колодцев, ходов и выходов ведущих в 2000 год…

Наверное, я плохой человек. Меня легко обидеть

Вчера мне исполнилось девятнадцать лет. Да, девятнадцать — это не восемнадцать. Это… другое? Не знаю пока. Родаки (или лучше сказать — предки?) подарили мне всякой шняги. Думают, я счастливей буду, и посчастливев, забуду всю эту пижню, называемую панк-рок.

Радуют тока подаренные полунищими друзьями Зелый Баяц и Мрасный Кедведь. Я и не хотела идти пить с ними… но вроде положено, встала и пошла. А накануне в одиночестве так надралась на своей личной хате… Но ничего, отоспалась, кое-как поднялась от звонка Русого — помнит, оказывается, что я Деньрожденец. Но больше не пила, сидела тихо. Друзья нажирались активно, а я пива чуть-чуть, и крохотный кусочек торта… торт раскрошили, насвинячились, измазались по уши в зелёном творожном креме. Ржали и валялись по земле. А когда надумала позвать кого-нибудь на ночевку, никто уже не согласился — кто слишком пьян, кто поднадзорный у предков. Ну и пес с ними. Села в такси, улыбаясь в растаманской шапке, свежеподаренной, черных джинсовых шортах поверх фантазийных колготок с малиновыми цветочками и в косухе. Из нагрудных карманов смотрели Мрасный Кедведь (красный медведь) и Зелый Баяц (белый заяц, соответственно). Вот и всех радостей…

Дома записала в дневник ощущения от прожитого:

«День рождения — и все уроды

Ладно ещё хоть так. А раньше ведь? до того тошно бывало! Сейчас помогает, что закалённая — точно знаю, что рассчитывать на чудеса и радости не надо, а расслабиться, и будь что будет. Иначе заплюют тебя же за то, что ты деньрожденец. Напьются, нажрутся, на тебя начхать всем в принципе. Обидно!!! Хоть вой. Я и выла. Все уроды такие, как будто меня нет просто. Начинаются все эти разборки между собой, ржачки всякие, подарки норовят такие подарить, что сразу насквозь видно — «на, отвали, наливай скорее!» Не так это, конечно, для них — они же мне дарят чё-то! Внимание, и прочее, но… пустота за этим. Боже, боже — и никто никогда не пожалел мою чувствительность! Я ведь всегда ждала от этого дня чего-то такого… Такого! А они… И реветь. И это не капризы, нет, это боль моя — нужна ли я кому на свете на самом деле? Не потому что вот раз познакомились и мало-мальски сошлись в каких-то точках — значит, будем дружить. Не потому, что я трахаюсь классно. Не потому, что я наливаю щедро — а ведь и того не понимают, что я от доброты, а не потому, что бабло позволяет — так и чё же ей, богатой еще делать? То есть, наливать им и делать хорошие подарки — это не само собой, а от души, понимаете?

Не потому, что они меня родили и растили, и не потому что я человек хороший (или не хороший — кому как!) — а потому, что это Я, именно я… и пофигу, хорошая или плохая, а за сам факт, настоящей любовью… не за то, что… Дочь, подруга, любовница — а лишенная какой бы то ни было роли — Я, сама я, кому нужна? Без мифов и легенд обо мне, без лица… Я — нужна кому? Ну, хоть в день рождения, ведь я без кожи в этот день — любите меня, кто-нибудь! Меня, ну, пожалуйста… и почему надо выпрашивать. Так мало того, ещё и просишь — а они не понимают. Нет. Не нужна Я никому.»

Ночь, со вторника на среду. Ткнула кнопку подсветки на мобилке — 3.35. Открыла балкон, села на брошенную подушку, вытянула из-под батареи заныканные «Moр», закурила. Почему такая гадость, ведь раньше это были мои любимые сигареты, тогда, еще в другой жизни. Перейду на «Сен Джордж». Дёшево, приятнее… А впрочем, я опять играю в не себя, Я же не курю…

Мне больно. А курить по ночам так приятно, что аж слезы по лицу. Холодный циник, Дика Жестокая плачет. И никто не видит. Вот и хорошо, не надо.

Сказать бы, чего мне надо? У меня есть всё. Но как это и бывает — увы, банально! — у богатеньких девочек — хандра. Да, пусть будет просто хандра, сплин. Доход моих родаков — тысяч по восемьсот-лимон в месяц у отца, и шестьсот-семьсот у мамы. И я — единственная. Сводная сестра по отцу в Дании, бутик содержит. Её просто нет.

А мне больно. И я пытаюсь навредить им изо всех сил.

Я с ума схожу. И сигареты гадко-горькие! Вдыхать дым так больно и приятно.

Завтра мне в универ. Вот опять же — могла бы поступить и на бюджет, но как-то не хотелось во-первых, воровать место у того, кто не найдет средств на коммерческое обучение, а во-вторых… чё во вторых-то?? А, да! Просто я — раздергайка. А какой смысл стараться учиться в школе, которой папа подарил ремонт, и шубу завучу, еще чего-то там, я не знаю. Я предпочла «морально разлагаться». Деньги ведь портят. Хорошо, просто отлично, что они есть. Что их так много. Они дают мне возможность выпендриваться безбожно, хамить, курить сигареты по триста рублей и даже сигары — у папы тыря — и тут же снимать последствия от них у опытного гомеопата. Лёгкие слабые от рождения, может, потому, что Александровна, у нас по науке об именах слабая дыхательная система.

А заодно и кормить оборванцев-друзей сыром, и поить отличным портвейном, который им без меня и не приснился бы. Равно как и дарить всем всё, включая себя. Я не рекламирую свои непустые карманы, но и сорю бумажками феерично. У меня ведь их до финты, а хорошие ребята голодные шляются, и мечтают годами о чем-то, что для меня повседневно. Они не хотят работать и зарабатывать, я тоже не хочу — но мне и не надо. Так, например, мобилы я теряла раз пять. Ну ещё бы — «их ведь так нещадно воруют в универе»!

Конечно, узнав с кем я вожусь, мама пыталась истериковать, а папа «лишил» карманной мелочи. Оставил только на обеды и дорогу. Ну, и типа там на колготки с помадой. А равно как «непредвиденные расходы» — мало ли, вдруг презерватив срочно!

Тут я усмехаюсь собственным воспоминаниям — он думал, мой бедный папа, что я застрадаю. Однако, отлично зная, почем фунт лиха, и что такое голод и холод, я продолжала жить припеваючи. Ведь в сумме всех «строго подрасчётных» бумажек выходило что-то в среднем рубликов пятьсот в день. Чего же тут не жить?! Эх, а хотели ведь дома закрыть! Да лучше бы… своей воли нет, отказаться, не бегать за Ним…

Я едва успела докурить и страшно озябнуть, когда мобильник выдал изощренную какофонию:

— Да, Ветер!

— Янк, привет! Не спишь! — и так утвердительно, точно знает!

— Не сплю.

— Выходи?

— Выхожу.

Встала и начала одеваться безо всяких мыслей. К чему они, меня же Ветер зовёт! Только он меня Янкой и называет. Как жена Тургенева. Я хотела бы слышать это имя почаще, но не решаюсь попросить… Натянула неглядя майку, джинсы, балахон, косуху. Подумала, и ещё подкрасила глаза — вдруг внимание обратит, а в ночном освещении небрежно растушеванная черная подводка очень эффектно оттеняет мои тёмные глаза. Подошла к двери, но вспомнила про незакрытый балкон. Как там на улице с погодой? Октябрь… Хоть и неприлично тёплый — бабье лето никак не хочет покидать землю! Выглянула — вот он, Ветер, сидит на лавочке, не курит и смотрит под ноги, сгорбившись, как больной. А погода — дрянь. Мелкий какой-то сквозняк, и сыровато. Чтож, вернулась, под балахон натянула водолазку, подумав у шкафа влезла в колготки, запихнула в торбу носки для себя и заныканые папины — для Ветра. Туда же сигареты и коньяк во фляжке. Косуху бросила на кресло. Одела старое длинное пальто.

Я уже держала на весу ботинок-«гад», когда мамин голос из-за приоткрытой двери заставил вздрогнуть:

— Ивана, ты спишь? Завтра в универ, не забывай!

— Да-да, мам, сплю конечно! — сказала я сонным голоском.

— Дверь прикрой нашу, чтоб кошка не лазила! — ответила она, успокаиваясь.

Я прикрыла. Замерла, постояла. Перевела дух. Всё. Ухожу. Утром она всё поймет, как всегда. Потом накажет. Потом.

— Привет, любовник! — хотела его обнять, но он отвернулся недовольно. Ага, знаю, перед Гдетыгдеты стыдно! А нахрена тогда со мной трахаться!! Это совесть позволяет? Да я не в обиде. Села рядом.

— Ну, что скажешь? — надоело молчать.

— Что? — таким тоном, будто всё само собой, так и надо, а я спрашиваю не в тему.

— А, ну да! — киваю, делов-то!

— Может, потрахаемся?

Он качает головой не глядя на меня. Хе, да я и не хотела!

— Чё подарили?

— Когда? — черед издеваться мне.

— Никогда. На днюху, конечно!

— О-о, не описать!

Блин-н-н, мне зудит его поцеловать, я ведь постоянно хочу его! Его запах, звук его голоса, тихие жесты, тонкие пальцы… А он… Эх! Убить чтоль, Гдеты? Да что ж тогда делать? Не смогу я с ним быть, владеть полноправно — тяжко!

Опять все эти его штучки — встал и пошёл молча.

— Куда? — выравнивая шаг под него, беру за руку. Несносный человек, если не знать, можно очень сильно обидеться, подумав, что он так отшивает. Но я знаю уже слишком хорошо, что он псих, и не принимаю на свой счет. Понять его нельзя, можно лишь принимать либо нет.

— Ко мне.

Пожимаю плечами. А говорил — не хочет. Ну и в пень.

— Да! — хватаю визжащую мобилу — папа.

— Иванка, ты где?!!

— Я? … Э-э… на улице! С Ветром.

— Чего? А почему не дома? Где? Далеко ушла, нет? Я сейчас приду — убью!

— Ага, пап, спасибо! Я утром в универ, не волнуйтесь, чё как в первый раз!

— Иванка!! Ива! — чё-то ещё, я не слушаю. Да всё то же самое.

— Хе-хе, уже потеряли! Пошли отсюда скорей. Сейчас папа выйдет!

Оглянулась — окошко светится. Помахала на прощание — ведь по-честному, не знаю, когда вернусь! Сволочь я, измываюсь над родными. Эхе-хе…

Скоро я заметила, что Ветер ведёт меня куда-то совсем в другую сторону от своего дома, тёмными пустыми переулками. В одной только подворотне два бомжа замолчали, набыченно уставились. Но Ветер их будто даже и не видел, волоча меня за собой. Я даже немного испугалась — вот кто скажет, что ему в голову придёт в следующий момент? Хотела было в лицо ему заглянуть, но он шёл так быстро, что я неслась за ним вприпрыжку, как Пятачок за Винни-Пухом. Он ведь выше меня на полторы головы, даже ссутулившись, сволочь этакая. Подумала — и спрашивать не стала — пусть будет сюрприз для меня! Вчера ведь с Днем рождения он меня не поздравил! Я очень обижалась, ну никак не могу привыкнуть к этим мерзким манерам — при том, у него всё так естественно, так само собой — не поздравить, не сказать. Обижаться нельзя — бесполезно, хочешь общаться с Ветром — привыкай. Он так живёт, и точка. В своём мирке, не всегда соприкасающемся с нашим. Меня этот мирок завораживает, и я всё пытаюсь проникнуть в него, постигнуть его главный закон, как у Ветра внутри всё это происходит. Я исследую его, но чаще всего остаюсь в дурах, ведь моё мышление нормально, не исковеркано шизофренией. И даже если я тоже свихнусь, я не постигну Ветра. Потому что тогда внутри меня возникнет мой мирок, непостижимый ни для кого.

Размышляя, я не заметила, как он остановился, и врезалась в него с наскока:

— Блин!! Чё, всё, пришли?

— Пришли. Смотри!

Я остановилась, замерев на краю смотровой площадки: прямо предо мной возник из ниоткуда Мёртвый город, по-другому не скажешь. Чёрные бетонные стены, среди которых ветер прячась, короткими перебежками подбирается к нам. Шпионят тени, перешёптываясь, следят — «кто такие, откуда?» Что надо в их городке?

— Ветер… — тихо прошептала я.

— Что? — шёпотом ответил он.

— Ветерок, а он настоящий?

— Город? Да. Только мёртвый. Пойдём, посмотришь! Он такой, как если бы я его придумал!

— А может, так и есть?

— Нет, он чужой! Но пустит нас погулять, потому что знает — я здесь не зря! Да и ты, понимаешь ведь его?

— Да, — прошептала я, заворожено и страшно прижимаясь к Ветру.

Спустились по ржавой лесенке вниз, на потресканный разбитый асфальт. Тихо крались между домами спящими в коме, по бурьяну, стараясь не шуметь, аккуратно раздвигая буздыли сухостоя. Я во все глаза смотрела на эти чудеса… боже, да откуда в Уфе такое?

— Гань, это какой вообще район?

— Район? — молчит, идет вперед, не выпуская моей руки.

— Ну, и? — напоминаю о себе, когда надоедает ждать.

— Это не район… это ваще просто глюк! — повернулся, блеснул глазами. Страшный, как вампир. Я обалдела на секунду от такой невиданной красоты — какой он всё-таки! Совершенство!

— Расслабься, нет здесь ничего! Хозяин не спит, бредить не станет.

— А… ну, ладно, договорились!

Пусть будет так. Мне неожиданно уютно с ним здесь. А ведь дома, в спокойной и привычной обстановке бываем такими чужими, такими ненужным, тягостными… А ветер подобрался и набросился, шутя, резко на спину, осыпал сворой листвы, взметнул волосы во все стороны, поцеловал взасос в шею, и улетел прочь, хихикая. Я засмеялась, приглаживая волосы. Ветер и Ветер… в этот момент я любила его больше, чем когда-либо!

— Ну, ладно, давай здесь посидим, надоело ходить! — остановился мой милый.

— Можно, нет? — крикнул, подняв голову к чёрному небу. В ответ оно уронило на нас несколько слёз дождя — с совершенно чистого свода! Ветер довольно кивнул, сделал два шага в сторону от асфальта, и сел на голую площадку под бетонную стену. Я опустилась рядом, по его пригласительному жесту. Осмотрелась — справа невероятно раздолбанный дом, будто после бомбёжки, за ним возвышается дворец заброшенного завода. Слева бурьян, непролазная чёрная стена. Где я… ма-ма…

— Не мерзнешь? — спросил, поёживаясь любимый.

— Да так…

— А я ваще, блин, надо было одеться получше!

А он всегда так. У него кровообращение нарушено от препаратов дурдомовских.

— Давай, палок наломаем, костёр запалим.

Я неопределённо пожала плечами — неохота, нафиг. А «палок» — давай, наломаем!!

— Прикинь, надо! — усмехнулся он. — Не в жилу как-то по такому холоду трахаться, а если погреться…

Вот гад, знает, чем зацепить! Да, я хочу его больше, чем он меня. Я и люблю его больше. И я поднялась, и пошла ломать бурьян. Битое стекло и железки хрустят под ногами, жутковато заходить в эти требеня. Только шум ломаемых Ветром хворостин успокаивает. Притащили по первой партии, я повернулась было идти за второй, но любовник тронул за плечо. Повернулась — он протягивал мне коньяк. Я не очень обрадовалась — лучше бы полазить посмотреть что здесь да как! Отхлебнула, конечно. «Опять тупо пить… нахрена же тогда притащились, могли бы и во дворе насвинячиться…» — ныла я про себя, тащя второй «хвороста воз». Свалила его в кучу, мрачно посмотрела на Ветра, отхлебывающего добрый глоток. Протянул мне, глаза горят, как у кота. Я хлебнула, а он вдруг отобрал у меня бутылку. Допил остатки, зашвырнул подальше в бурьян.

— Упс… извините! — крикнул в темноту вслед стекляшке.

— Иди-ка сюда! — и притянул меня к себе грубым движением. Что, уже? Я удивленно подалась навстречу — хочу до безумия, вся кровь взбесилась от его запаха!

— Нахрен этот костёр, потом… — поспешно стягивая с меня джинсы, бормочет он. — Мадам, давайте лучше трахаться!

— Мадемуазель… — поправляю я автоматически. — Давай…

— Нет уж, мадам, ты же жена моя… сучка! — шепчет он, целуя везде, где достает. Пальцы жадно проникают в трусики мне.

— Да ты уже вся мокрая, ага!

— А сам-то! — делаю ответный жест.

Он валит меня на косуху.

Потом… фрагментами: вот я кричу задыхаясь от дикой смеси счастья и протеста. Вот мы пьем, еще не одевшись — и нам не холодно, нам жарко! Вот снова трахаемся. И краем глаза вдруг улавливаю, что мы здесь не одни… мне совершенно параллельно это, я вот-вот поймаю оргазм…

В волосах путается мусор, по щеке течет кровь неожиданно… он жадно слизывает. Я слизываю остатки с его губ. Отдышались, запалили-таки костёр.

И уже мы не одни…

— Дика, у нас гости…

Да я уже заметила. Их было… трое? Или пятеро? Или их вообще не было!

Присмотрелась — это же те, которые подглядывали! Нерешительно жмутся, хотят к костру — и боятся. Они же свет, кажется, плохо переносят.

— Эй, идите сюда! — машу им рукой. Наклоняюсь и целую Ветра.

— Ага, это же мы у вас в гостях! — напоминает им Ветер. Притягивает и целует меня. Приходит мысль, которую я почему-то хорошо зафиксировала — «А с Ленкой бы ты так не смог! Чего ваще эта твоя облезлая шкура понимает в любви к Тебе!!»

Они обрадовались — типа, да, точно! Вышли к огоньку — ма-ма, ну и уроды! Один ваще с рогами…

— Чуваки… это! — изрекаю я. Прикол.

— Выпить есть у вас?

Они тихо качают головами.

— Чуваки, а вы чё, немые?

— Дика, они не немые, они говорят, но слышат не все!

— Ну и хрен с вами… — проворчала я, садясь на землю. Пусть себе!

Следующий момент — мы все вместе — я, Ветер и рогатые чуваки отплясываем вокруг костра. Прыгаем через огонь, эти ржут, гогочут как-то не по-нашему. Я ухохатываюсь просто — ну до чего же весело!! У них оказывается ещё и хвосты!

Потом они-таки раздобыли выпить.

Наверное…

Лежу на земле, прикрытая чем-то тяжёлым и тёплым… рядом кто-то дышит надрывно, как астматик или старая собака… почти не холодно… Приоткрыла один глаз — Ветер у костра беседует негромко с этими… смеются… а говорили — не умеют… ага…

…а утром я очнулась в своей постели! Сон… ну вот! Жаль.

Но ноги почему-то грязные! И трусики в зеленых полосах от травы… Wow…

Врать — противно

«Вы уж поверьте моему немалому опыту. Когда врёшь, главное всё учесть до мелочей. Лучше заручиться поддержкой друзей или ещё кого-нибудь близкого, состроив невинную рожу и прикрываясь благородным делом — любовь-морковь, учебник для экзаменов, собеседование — и только сегодня! — в супер-фирме. А я ведь из принципа на работу типа стремлюсь сама устроиться, без протекции предков. Да мало ли чего, безотказного. Потом будут, конечно, вопли — „а чего это у тебя всегда всё срочно?! И супер важное, а у нас не так?“ Да откуда же мне это знать?! И ресницы — хлоп-хлоп. А сама бежать со всех ног в переход, а там музло, и друзья, и по-детски восторженный секс, и… пусть дома не знают! Да, я наглая, беспринципная, моральная уродина. И всё же врать так противно…»

Но бывают дни, когда чуешь попой — надо быть хорошей. Просто сидеть тихо и не мелькать. Ничего не происходит, и ничем ничто не грозит — но для пользы будущего вранья лучше пока помолчать. И вот слоняюсь я по квартире, как слоник розовый. Благо апартаменты не мелкие и можно шарахаться не натыкаясь на маму. Ску-учно! Покурила втихую, попробовала почитать — не лезет больше. Помыться что ли? Одно из моих любимых развлечений — хороший душ и мастурбация. Не, на вечер оставлю, а то тогда что делать?

Полезла в инет. Почитала спам — брехня. Наследила на форуме «Ультрафиолетовых богинь», обозвала их попсой, но в любви признаться не забыла — Арто, по-любому клёвый мужичок, я б его трахнула. Или он меня. Хотя он и старый пидорас. По ходу дела подумала — ах, какая я пошлая стала и бесстыжая, ведь пару лет назад, да что там — в прошлом году какое вам трахаться — только «любовью заниматься». А теперь… м-да, теперь-то я различаю «трахаться», «палки кидать», и т. д.

Эх, может виртуальный секс? Не-е, не катит. Я такой, блин растакой, и член у меня в рот вам не поместится…

А я хочу-у-у ВЕТРА!!! Заело меня, чтоль, на нём? Он ведь Гдетыгдетын, Гдетын, Гдетын… Не верю… не хочу верить!

«Тук-тук!» — кто-то в аську ломится. Ща-ас, «помотрим».

— Ты кто?

— Узница свободы! А ты мой сладкий?;))

Оп-па, как интересно!

— Я кислый. И горький. И еще, м-м-м, как описать?

— Не хочешь дать попробовать?

— Вирт. секс? Мило, но мы это уже проходили.

— Фи, котик, грубо! Аккуратнее, мягче! Комповая ебля, например!

— Ххе-хе, мягко, нечего сказать! Возбуждает! Ты — лесба?

— А ты?

— Я первый спросил!

— Вот не обманывай, сладкий, ты — девушка! А пишешь от м. лица.

— Откуда знаешь? У меня же ник нейтральный

— Чувствую твой терпкий запах, киска!

— М-м… теряюсь! Ты все же ласкаешь меня, тянешь длинные лапки с монитора… пришли хоть фотку чтоль?

— Перепихнемся? Фото уже идет!

Та-ак, рыжая, похотливая, несколько чересчур накрашена, лет пятнадцать… нет, семнадцать?…

— Милая, а годиков тебе сколь?

— Тебе — в самый раз, под размер пальчиков!

— Оо-о, даже так? Ну, выходи, попробуем!

— Эй, сладкий, а ты точно обещаешь меня отделать как следует? Боюсь разочароваться, прости. А то ведь наобещают. А потом… эх, да что там, сам, наверное, знаешь, кисло-сладкий!

— Детка, да у тебя недоеб!!

— Ага… грустно так…

— Ну-ну, не горюй. У меня, собственно, не легче! Любовник бегает ко мне от своей давней девушки. И нормальная ебля удается не так-то часто!

— Ива, есть хочешь? — блин, меня будто огрело!

— Нет, мам! — вся похолодела, дура! Чё будет-то, и вообще, пора давно привыкать не дёргаться, когда «почти застукали» за чем-то таким… Но я всё никак не могу, как бы ни храбрилась, начать относиться спокойно к «грязным забавам», подспудно чувствуя, что это неправильно.

— Эй, где ты? Сладкий, не уходи!!

— Я здесь, малышка, продолжай!

Фу, блин, а настроение сдохло.

— Знаешь, я пойду… ты извини, дела! — всё, вырубаю железяку нафиг, пока эта лесбиянка недоделанная не заныла! Отодвинулась, помотала головой, закрыла глаза руками, глубоко вздохнула, как будто вынырнула из мутной глубины на солнце. Вот он, реальный мир — стол, постеры, кровать, покрывало смятое, цветы… а я-то загналась. Трах, виртуальный секс, лесбиянки… фу, какая мерзость!!! Ну, почему так — вот ты, такая вся развращенная, свободная, первой поперечной в аське, даже не видя лица вываливаешь запросто главное, что мучает, как будто это всё так просто, как пописать сходить. А потом так гадливо и мокро! Будто пописала — и мимо… Ну зачем, зачем? Такие душевные, дряни! Бросят «мой сладкий», и я им — «а меня любовник не дотрахал! У него девушка — моя лучшая подруга!» Да им-то, они развлекаются по ту сторону компа, ищут, на кого бы похотливым глазиком зыркнуть. Как противны все эти мысли!! Пожалуй, и в самом деле пойду пожру, в обществе мамы отойду. Потом Лавкрафта почитаю, не зря же наконец купила. И забуду гадливое приключение до следующего раза.

Вот, блин, опять облопалась, как собака! А ведь собралась худеть. Мама уверяет, что я не жирная! А то я не вижу. Но можно ли было не напороться, когда мама на кухне редко бывает, а сегодня угощает — у нее вечер свободный. Всяко-там разно, жарено… да ещё и с мёдом… Понимаете? То-то и оно.

Только я села читать — припёрся кто-то. Мама орёт:

— Иванка, выйди-ка!

Нацепила злую рожу, выползла.

— Ой, Гдетыгдеты, приветикус! Заходи!

Со вздохом пропускаю псевдо-подругу. Сил нет на неё смотреть — ну она ж некрасивая!! Зачем такая Ветру?!

— Вань, прикинь, кого видала?

Смотрит так радостно! И опять Ваней назвала! Приучила-таки, уже и не бесит.

— Кого?

— Ведьму с Русым!

— Чё, серьёзно?! — вот уж про кого давно ничего не слышно!

— Да, в переходе, — развалилась, дура в кресле: — Мы сёдня лабали — а ты чё не пришла? — они к нам и подошли.

— Чё говорят? Поженились, нет?

— Вроде как, весной. Ну, Ведьма с ним щас живет, в Москве!

— Да, мне чё-то говорили Бормотун со Смехом, летом ещё.

Бляха-муха!!А чё же тогда Русый мне нифига не сказал?!

— Ведьма клё-о-овая такая, в чёрной шняге до полу, с капюшоном, я тож такое хочу! Похуде-ела! Как палка! Я говорю — чё это ты? А она — секс и кекс, сладкое и мучное исключить! Ха-ха!!

Я киваю, включаю «Шмелей» — Ведьма и подарила, спасибо ей. С тех пор моя любимая группа, наравне с «Ultra Violet Goddess» и «Sтёкlами».

«Останься со мною,

И белая луна,

А в ответ — вода…»Текст группы «Шмели»

«Останься со мною…» М-да, если бы! Гдеты балдеет, головой качает в такт, а я смотрю с тоской на неё. Ведьма с Русым — идеальная пара, друг друга обожают. Но Русого я убью, какой скрытный нашелся, друг называется!

Ну а эта вот — бляха, лучшая подруга, довольна, в упор видеть не хочет, что я с её парнем сплю, и счастлива!

— А Ветер чё? — сорвалось с языка, нечаянно.

— А чё Ветер? Нормально всё! — и плечами прохладно пожала. Не пойму никак — знает, или не знает?

— Давай лучше башку твою красить! А то мож, передумала?

— Ни хрена! Я сказала — я сделаю!

Через пару часов я вышла на улицу ослепительной блондинкой самого проститутского вида. Позади был зверский скандал с мамой, и можно не возвращаться.

— Де-евушка, а может, вас подвезти? — слащавенькие, озабоченные уродцы. Облезете!!

— Я, знаешь ли, голубчик, не одна! — и Гдеты под руку — хвать! А она, не дура, меня в засос чмокнула, эти с визгами и отсохли. Потом Гдеты достала мобилу (недавно подаренную Ветром, кстати!):

— Але, Ганчик, ты где? А-а, ну здорово, сиди там. Мы счас подойдем с Ванькой! — и мне подмигивает. Типа, сразить чтоль, его моим шлюшным видочком? Блин, дура, не знает, что я и не такой для него была! Тошнит иной раз от святой наивности.

Прискакали в полузаброшенный парк — наш общий парень сидел там, сгорбившись, с незажженной сигаретой в руках. Радость наша на двоих — для Ленки невинная и безоблачная, для меня мучительная, и испачканная ревностью. «Я её покрашу в любимый чёрный, сама разрежу напополам…»Текст группы «Шмели»

Гдеты вцепилась в него, поцеловала как собственница. Я только сдержанно кивнула, и встала в красивую позу, развлекая их. Он пристально ощупал тело взглядом — короткая юбка будто стала ещё короче, курточка совсем не нужна — я её расстегнула, под ней дорогой лифчик с вышитыми красными орхидеями, супер-вещица. Титьки у меня ещё те, не то что у Ленки. Она бросила на мои достоинства короткий взгляд, тщательно маскируя зависть.

— Не, ты смотри, чё делает! — и смеётся, дура. — Не соблазняй моего парня!

— Держи крепче! Да его разве соблазнишь — весь твой! Я для тебя стараюсь.

Ветра это прямо покоробило. Слюни пускает — ну-ну! Ничего, милый, успеешь, сама вся нетерпение. Для чего рядилась?

— А я милого не любила,

Просто с пьяну закадрила!

— завопила я жутким голосом, запрыгивая на скамейку, для чего пришлось задрать юбку до ушей. Начала развратно отплясывать на некрашеной доске, Ленка подхватила простой и милый мотивчик:

— А потом его убила, угу!

С кожи его юбочку пошила!

Заржали, как лошади, и продолжили:

— Так гори костёр, гори

Так гори костёр, гори, УО-О!

Так гори, костёр, гори-

До зари, до зари!!

А Гавриил Ветер смотрел молча и бесцветно, обещая садомазохизм сегодня после полуночи…

Я обручена с мёртвыми богами,

Я невеста принца огня!

Обманула, так обманула всех — угу!

Буду править всем сама!

Так гори костёр, гори,

Так гори костёр, гори, УО-О!

Так гори, костёр, гори-

До зари, до зари!!Текст группы «Шмели»

Дома я была только следующим вечером. Открыла своим ключом. Странно, но никого не было. Петровна уже ушла, это ясно. А мама где? Нашарила на кухне бутерброды какие-то и записку: «Мы с папой у тети Наташи, ночевать не придем. Включи телефон, тебя не поймать! Сильно не бунтуй, не тревожь соседей».

Вот и отлично. Кинула записку в мусор. Утянула из холодильника минералку, из бара — стакан для коктейлей и папин недопитый ром. Подумав, прихватила мамину пепельницу. Сама курит по всему дому — чего ж от меня хочет? Чего вообще от меня можно хотеть?! Я некрасива, глупа и жестока. Учиться не хочу, вливаться в бизнес — тем более.

Мне больно. Я тупая тварь. Только и делаю, что наживаю проблем на задницу, которая сама по себе уже проблема… Все мои действия необоснованны. Бросила под ноги свитер, поверх лифчика напялила джинсуху, шею перетянула ошейником с острыми шипами, символ садомазохизма. Со всего маху шлепнулась навзничь на постель. Мне больно, больно!! Зачем я так… Сутки прочь, а всё что я сделала — это снова извалялась в дерьме! Надо напиться и подумать — я сама такая, или психика слабая, наглоталась грязи, и подумала, что она во мне всегда была.

Попробовала жевать бутерброд с рыбой — гадость. Есть очень хочется, но блин, тошнит. Откупорила бутылку зубами, отчего их больно свело. Отхлебнула. Сразу дало по сосудам. Тени сложились в таинственный узор на потолке. Только бы не стошнило и я разгадаю их тайну!

Я, наверное, всё же шлюха. Неважно, по внушению, или «так и было». «Групповой секс не приносит истинной радости никому из участников». Но так приятно было разложить Гдетыгдеты на глазах у Ветра! Пусть и ему будет мерзко знать, как оно, когда он сам с ней трахался, а я — типа меня и нет!! Что бы она не сделала — она невинный ангел. Даже переспав со мной в глазах этого изверга Ленка остается чудом, а я — шлюхой. Ведь это всё я затеяла. Купила вчера спиртного, потащилась с ними к Ветру, затащила безвольную Гдеты в постель. Ветер долго не смотрел со стороны, дал подруге разок кончить от моего языка, и примкнул к чудной компании. Отымел обеих, потом Ленка заснула, а мы ещё раз.

Меня корчит это воспоминание.

— Боже мой, паутины липкой наглоталась будто!! Она спала, а мы трахались! И кайф от её присутствия какой-то изощренный, особенный. Он меня трахает, стоя на коленях, приподняв мои бедра, а я её ласкаю, спящую. Она как котенок подставляется, шепчет что-то. А мне хочется её в клочки изорвать, суку!!

Но не позволяю себе этого. И я кричу диким зверем. Из самых глубин измочаленной сути своей:

— Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!!!

Меня растаскивает по косточке, колотит изнутри и заставляет вырываться сволочная боль несоответствия. А Ветру это очень даже нравится, он бьёт меня по лицу и злые глаза не смаргивают ни разу. Пока он кончает, передо мной проносятся соблазнительнейшие картинки — вот я вырываюсь и бегу на балкон, где стоит стол, на котором мы злобно трахались не раз. А он не успевает меня догнать. И я вспрыгиваю на этот стол, быстрее кошки не раздумывая кидаюсь головой вниз, и бесконечно-бесконечно долго лечу — восьмой… седьмой… шестой… третий… глухой удар головой… я корчусь на асфальте, и жалею о содеянном… и скрюченные пальцы одной руки держатся за расшибленный живот, а другой шарят по воздуху, в надежде схватить улетающую жизнь… а он стоит и наблюдает сверху. Я не вижу, глаза лопнули наверно, но знаю. Он же изверг. Ему это конечно, даже нравится. Плачет, само-собой. Он часто плачет. Когда кого-то мучает. А я бессильно роняю слёзы, погибая от обиды — до меня доперло в последний миг — как же так, все живы — а я… Но и додумать не успеваю, Ветер откидывается на спину, резко возвращая к действительности: сопит Гдетыгдеты, тихо, с перерывами дышит Ветер. А у меня горят щёки от его пощечин.

— Скотина ты поганая! — говорю я, в разочаровании от несбывшейся смерти.

— Знаю, не обрадовала ничем новым.

— Да пошел ты! — и начинаю торопливо натягивать трусы.

— Хорошо! — встаёт и уходит. Будто мне не наплевать. Его долго нет, и ничто не мешает предаться горькому отчаянию — почему, ну почему он такой? Зачем мне его любить? Разорвал бы меня, уничтожил! Он и пытается, но будто не находит для окончания начатого достаточно сил. А я — чего ж сама-то жду? О-о, да если б помогало скулеть и извиваться!

Вот он возвращается, и я с тоской собаки смотрю на него. Но — какая пошлость — он, оказывается, жрать ходил!!

— Да чтоб ты сдох! — и скорчиваюсь в уголке. Он ничего не отвечает, и я начинаю тихо плакать. Что ж ещё делать?

Закуриваю прямо на постели и зло усмехаюсь — на хрена я всё это делаю? Ну вот нахрена? Вены бы порезать, но уже скучно.

— А-у-у-у!!! — вою, изгаляясь, в высокий потолок. На нём звездочки наклеенные подмигивают.

Я хочу умереть. Меня тошнит от сигареты как от самой жизни. Но от жизни ведь не избавиться, и от сигарет значит — тоже. Будто это запах самой жизни: вдыхать-выдыхать, и каждый вдох губит.

А знаете, почему психи так жадно курят, и никто им не запрещает? А потому что никотин давит на какой-то центр в мозгу, и они успокаиваются. Вот так, пусть лучше от рака легких подохнут, зато спокойные.

Вот Ветрушка держит сигарету и не поджигает, ему воспоминания неприятны…

А я, кажется, остаюсь в живых. Телефон — а чё не звонит?

— Где вы, мудаки?! — крикнула, потрясая им в воздухе. Глянула на дисплей — а, да, он же отключен!

— Ха, дура!

От двух дополнительных маленьких глоточков сладкой «Ямайки» настроение резко меняется — я больше не хочу быть одна! Какого хрена?

Шума и барагоза мне!

Хотя, как противно точно знать, что в самом разгаре веселухи полюса снова поменяются, и мне сыро будет на всю эту кашу смотреть…. Если вообще что-то будет!

Как назло, первый же, кому я звякнула, резко согласился прибыть через двадцать минут, и не один! Блин, значит разочарования не избежать. Хорошо, ладно, попытка номер два: уж эти-то точно обломают!

— Ой, Дика, круто! Щас будем! Через минут сорок, нормально? А… э-э, Дик, слушай, а на дорогу обратно… да? Ну, тогда едем!!

Вот так. Большим пальцем левой ноги врубила центр, и под «folk-industrial» принялась лёжа выдрыгиваться. Ладно, переверну с ног на голову все свои планы мрачно напиться в одиночестве, а заодно и половину дома! Хотя, у нас дом сталинский и звукоизоляция как раз даже для репетиций Роба Зомби. Но я сумею и это переорать.

Ага, вот кого точно в городе нет! Щас!

— Ведьма? Привет, как дел? Ну, и клёво! А щас чё делаете? А-а, понятно! Ну вот и как раз приходите ко мне! У меня ББ, то есть Большой Барагоз собирается. Прям щас придёте? Ну лады!

Прикол. Даже Ведьма-и-Русый будут. Я надеялась свой азарт удовлетворить, и найти хоть кого-то, кто откажется. По Ведьме я даже, пожалуй соскучилась. А Русый — так он Русый и есть. Не забыть бы голову отгрызть ему!

Понеслось…

В ожидании напялила чулки. Глаза обвела погуще. «Шанелевское» чёрное платьице с короткими рукавами. Я ГОТова.

Я готова… орет музлище… кто-то целует жадно… пошёл-на-хуй…

— ААА!!! ВЫ ВСЕ УБЛЮДКИ, ПОШЛИ ВСЕ ЛЮДИ В ПИЗДУ, Я ВАС НЕНАВИЖУ!!! — а на балконе так холодно… оказывается…

Со дна океана очень хочется остаться дома. Но я, как всегда это и бывает, проснулась в 6.30, хотя заснула в районе пяти. С тупым упорством выпихнула всех к чёрту, неосмысленно поглядела на свою облондиненную голову в зеркало, кое-как сообразила, что перекрасилась посредством Ленки. Собралась, накрасилась, и отчего-то, плохо отдавая себе отчет в том, что делаю, отправилась… в универ! На первую пару. Прикиньте, да? Причём в белой кофточке на замочках, джинсах со стразами-бабочками, и ультра-модных ботинках с носами загнутыми до идиотизма. А морда такая опухшая, глаза лихорадочные и на всём челе печать глубочайшего стремления к свету знаний! Можно было сделать маску для снятия опухлостей — да пошла она нах.

Но, отсидев полторы пары, прямо посреди общей психологии, молча встала и вышла, совершенно невозмутимо продефилировав мимо едва сдерживаемого изумления Елены Сергеевны, сухой мадам, известной своей строгостью.

Уже заходя в книжный, через дорогу, мне явилась наконец первая за утро мысль: «Нет, я нисколько не собиралась нарываться на праведный гнев Е.С., этой твари, переклинившейся на собственном величии — как же, она же психолог, и всех видит с потрохами! Но все подумают, что это — чудный эпатаж, по-типу да-а, мы на такое не способны! Но я-то совершенно не думала ни о чем, а просто словно за нитки дернули, встала и пошла! Видимо, если твой мозг отключен, и не управляет телом — это берёт на себя кто-то другой, у кого в руках эти нити… может, ты сам? Ведь Бог — это Я!» Мысль сия так понравилась мне, что захотелось сразу ее записать, ведь для того с собой всегда дневник таскаю. Но… лень. Как-нибудь потом. Я, конечно, не вспомню, но хочется надеяться.

Купила «Голос нашей тени» Дж. Кэрролла. Долго выбирала, вчитывалась, морщилась — нет, всё не то. Потом схватила эту с полки «Современная классика». Меня привлекла фраза типа: «Хоронили его на (таком-то) кладбище, он заметил его (тогда-то) и решил, что хочет лежать здесь». Как ни странно для меня, решающим фактором оказалась цена — пятьдесят пять рублей. Хотелось Мансли за сто двадцать, новенькое, нечитанное. Мансли я люблю — их можно читать долго, много… Но если сейчас взять, тогда нифига не останется, а мало ли чего ещё захочется! Карточки не обслуживают в этом магазине. Отказывать себе не всегда приятно, но… Завтра же забегу сюда!

Прошаталась я часа два. Делать было нехрена, и я решила вернуться в универ. Е. С. решительно осталась с нами ещё на одну пару, и я вошла тихо и просто, села на своё место напротив нее, открыла мятый конспект и уставилась на преподшу со всеми вниманием и прилежанием. Стопудняк, она подумала, что это собачья наглость с моей стороны — но я совершенно искренне — «клянусь вам»! — заинтересовалась лекцией! У меня вообще все мудачества от души (ну, вы заметили!) Е.С. слегка покоробило, но держалась она молодцом. Всё верно, студенты имеют право покинуть неинтересное занятие. Другой вопрос — экзамен… Но это тоже чушь, чё же я, психологию что ль не сдам? Да пара ночей. На перемене, конечно, начнется: «Ива, ну, ты и дура! Она же тебя так отымеет на экзамене! Ты чё, это же монстр!» Но и это в корне неверно, никто меня не отымеет, потому что если у Е.С. будут плохие результаты в экзаменационном листе, то её деканат так саму выдерет! Она же опытный препод, проглотит наглость богатой соплячки! Насчет «я не нарочно», конечно, бесполезно. Да и неважно. И я пошла обедать. Подумав, выпила рюмку коньяку.

Блин, нафиг надо было, деньги-то последние на сегодня. Осталось сорок три рубля… Не дают родители мне наличные, надо — иди и сама снимай. Но в общем, жить можно. Банкомат где-то здесь был. Да и домой пора. По идее…

И я пошла к Ветру на работу. Он сидел на ящике и жрал солёную рыбу. Придурок, — подумала я в который раз. — Не тупой ведь, и не мямля, шёл бы учиться, работал нормально! Но как же — физический труд сделал из обезьяны человека! Урод! Хотя, я знаю, что учиться ему будет трудно: во-первых, конечно деньги — он сирота и содержит себя сам. Потом ещё не следует забывать, что он — псих, и с его «особым мышлением» (и штампом дурдома в карточке) состыковаться с внешним миром непросто. Он замкнутый очень, любимый мой Ветер, уж я знаю! Поверьте, его-то «мир не понимает»! Скорее наоборот, конечно, но не суть важно. Блин, но ведь так вот всю жизнь на ящике не просидишь! Надо же как-то… Эх, да что там, он же не собирается долго жить — «еще лет пять — семь, и ладно!» Дурак. Ест селедку без хлеба, смотрит на меня странными глазами, не отрываясь и молчит. А я люблю его! Ууу!!!

— Отлично выглядишь! — коротко бросает, доев и сполоснув рот какой-то гадостью, смачно схаркивает на пол. Мне противно — жуть! И я молча стою где стояла. А он подходит ко мне, и пристально щупает самое дно души прозрачным взглядом:

— Что с тобой, малыш? Ты страдаешь!

Дыхание перехватывает, я немею — за что?! Отворачиваюсь, да как ты смеешь?

— Чего бы вдруг? Всё нормально, — не глядя на него, не могу! Слезы срочно затолкать обратно!

— Вот, в универе сегодня была!

Чтобы отвлечься достаю «Вог» — я их не больно люблю, но ведь надо играть в тупую игру под названием «Привычки богатых девочек». Я вам потом подробнее об этом расскажу. А может и нет. Сейчас мне с ним потрахаться надо. А то завтра менстра, и сегодня спазмы и потому очень хочется. Сделала пару затяжек, он уже понял, зачем пришла, и закрыл дверь своей сраной бытовки на щеколду. Я усмехаюсь, успокаиваясь вдруг, и сбрасываю все личины. В такие минуты я не прячусь. Хочу, чтобы Ветер получал именно меня, а не одну из тех, кого я изображаю. Не стерву, не панкушку, не богатую девочку, не ленивую студентку, не истеричку и не дурочку — а меня. Дикую Дику, Ивану Вишневецкую. Я быстро стягиваю джинсы вместе с трусиками, и встав на колени на его странно чистой лежанке беру в рот, стремясь скорее дать ему кончить, чтобы во второй раз он работал дольше. Подняв глаза с удовольствием замечаю, как он кривится в сладкой муке, запрокидывая голову. Его пальцы путаются у меня в волосах. Сводит челюсти — у него весьма несредненький! Попробуй-ка помести такой во рту полностью! Я мучаю его языком быстрее и быстрее, и через пять минут горячая сперма стекает в горло. Поспешно сглатываю, чтобы не захлебнуться. Он вздыхает свободнее и молча (как иногда достает эта тишина!) присоединяется ко мне на лежанке. Вместе мы снова уговариваем его «друга» ещё поработать. Редкое надо сказать, качество — быстро встаёт, трудно успокаивается! Но я больше не могу терпеть, мне очень больно! Вырываюсь, и встаю на четвереньки.

— Трахни меня, Ветер, пожалуйста! Трахни, я хочу, я не могу больше!