Бесплатный фрагмент - Всё дело в шляпе

Мне жаль его

Он никогда не видел неба, чистого светлого голубого неба. Он не любовался первыми лучами восходящего солнца и не наслаждался ароматом весенних трав, он не видел ни алых зорь, ни багряных закатов. Он никогда не восхищался цветами, их разнообразием он их даже не замечал. Он не созерцал бескрайние горизонты моря, его не трогали за душу горные пейзажи, не волновали воображение шумные водопады и глубокие прозрачные озёра. Ему это было не дано.

Он не мечтал о большой любви, светлой и единственной, его даже не интересовал противоположный пол. Он не был на стадионе и страсти не захватывали его дух. Он никогда не гонял на мотоцикле, не был на рыбалке и не ел пахнущую дымком уху. Не бродил в нетерпеливом ожидании по лесу с ружьем и не пробовал вкусной изысканной пищи. Он не мечтал и не разочаровывался, не знал сладкого вкуса побед и горечи поражений. Он не ходил в театр и не слушал хорошую музыку, не сидел в шумной компании друзей за партией в покер, у него их просто не было.

Он не знал, что такое настоящая крепкая дружба и чувство локтя ему было неведомо. Он понятия не имел, что такое верность, когда ты в ответе за ближнего своего, а личное благополучие отходит на второй план. У него не выступали слёзы, когда он видел боль и страдание других, он не наполнялся тем благородным чувством, когда протягиваешь руку помощи нуждающемуся. Он даже не слышал, что такое милосердие и сострадание, и Божья любовь не наполняла его сердце.

Он был создан для другого. Мне жаль его. Он не осознал этого даже в последний момент, когда я наступил на него. Это был дождевой червяк.

Утюг

Когда захлопывалась входная дверь, и воздух в квартире успокаивался, хозяином в доме становился старый утюг с оплавленной ручкой. Его ручка пострадала на второй день после того, как его купили, утюг забыли выключить, он перегрелся, и его ручка оплавилась. С тех пор он сам вытаскивал вилку из розетки.

Утюг потянулся, зевнул и в очередной раз сказал телевизору, чтобы он не шипел по ночам, затем спрыгнул с гладильной доски. Прошел по коридору на кухню, выключил оставленный открытым газ, запрыгнул на табурет, на усыпанный хлебными крошками стол и взгромоздился на подоконник. Больше всего он любил смотреть в окно на дерущихся воробьев, на собак, греющихся на теплотрассе, на ребятишек, играющих на хоккейной площадке. Он размышлял о том, почему спешат люди, куда едут автомобили и почему солнце такое яркое. Возмущался по поводу не вывезенного со двора мусора и сломанной скамейки.

Затем он прикрыл шторку, спрыгнул со стола, сказал холодильнику, чтобы он не так громко вздрагивал по ночам. Прошел по коридору, буркнул в сторону плохо пахнущих домашних тапочек. Заглянул в туалет, затем залез на гладильную доску, окинул взором комнату, посмотрел на часы и сунул вилку в розетку, он успеет нагреться. Так продолжалось шесть раз в неделю уже долгие-долгие годы.

Пирожки с капустой

Сейчас, когда прошло некоторое время, я пытаюсь понять, почему все отвернулись от него. Почему бросили в трудную для него минуту. Бросили — это даже не то слово, предали, и вероятнее всего, это привело к трагедии. И даже на похороны, попрощаться с ним мало кто пришел, пришли и то почти посторонние люди. А те, которым он помогал, выворачивался для них наизнанку, можно сказать, душу за них полагал, в лучшем случае молчали, а в худшем, мягко говоря, нелестно отзывались о нём.

Это был сильный человек, яркая личность. В жизни он сам всего добился. Он просто ставил перед собой цель и, невзирая на все преграды, шел к ней. Он был очень способным, за что бы он ни брался, у него всё получалось. И получалось лучше, чем у других. Он всегда и везде был лидером и заводилой, был настолько притягательной личностью, что все шли за ним. Он с отличием окончил университет, защитил диссертацию. Потом, чтобы ни от кого не зависеть, он решил открыть своё дело. И здесь его ждал успех. Фирма стала набирать обороты, и через некоторое время стала процветать. Он никогда ни с чем не считался, если нужна была помощь людям. Он мог посреди ночи помчаться за сто километров выручать товарища, когда у того сломался автомобиль. У кого-то родственник попал в больницу; он рядом. Кого-то обокрали, сгорел дом, финансовые неприятности — он готов помочь всегда и везде.

Конечно, как и подобает лидеру, у него всё было лучшее — машина, дом, одежда, даже жена у него была самая красивая. Отдыхал он всегда с шиком, в лучших местах. Недостатки? Да не было их у него. Я долго думал об этом, и ничего не придумал. Он всех и всё любил. Был очень терпимым ко всему. У него не было недостатков. Хотя, постойте — он не любил пирожки с капустой. Он их терпеть не мог, если, конечно, это можно отнести к недостаткам.

И вдруг, как гром среди ясного неба, по чьей-то анонимной наводке у него производят обыск и обнаруживают сильный наркотик. Количество этого наркотика позволяло надолго упрятать его за решетку. Все понимали, что это не могло быть правдой. Зачем ему это? Доходы его были столь велики, что пачкаться об это грязное дело он бы не стал. Да и жизненные принципы у него были другие. Он не курил и больше одного бокала вина никогда не выпивал. Он презирал ложь, и сам никого не обманывал, даже в мелочах. Принципиально.

О своей нравственной чистоте он всегда трепетно заботился. Так что включать какие-то механизмы, чтобы выпутаться из этой истории, он бы не стал в любом случае. Он не верил в случившееся, всё думал, что вот-вот всё образумится и все эти обвинения лопнут, как мыльный пузырь. И всё вернётся на круги своя. Началось следствие. В таких делах для следователя очень важен моральный портрет обвиняемого. Начались опросы близких ему людей. Но, Боже мой, что эти люди стали про него говорить, точнее, наговаривать, уму непостижимо. Узнав от следователя об отзывах о нём окружающих, у него случился сердечный приступ, после которого он умер. Вот такая грустная история.

И вот сейчас, когда всё это уже закончилось, я думаю, как такое могло произойти? Не знаю, что там, в головах у других. Но я, почему я его предал? Ведь я тоже, как и все наговорил на него следователю. Ведь я понимаю, что я неправильно поступил. Но какое-то слепое чувство овладело мною и подталкивало на подлость. Это чувство всегда говорило мне: Он во Какой, а ты? Но это внутри меня, а какие видимые причины? … Наверное, он просто не любил пирожки с капустой.

Скрипач

Наконец, я дождался этого момента — я открываю книгу. Что ждёт меня сегодня? Надеюсь, будет всё что угодно, только не скука и равнодушие. Усаживаюсь поудобнее, отхлёбываю из чашечки кофе, заранее приготовленный… Вперёд. Мысли ещё где-то в прошлом, в переживаниях сегодняшнего дня, не могу сосредоточиться. После пары абзацев возвращаюсь назад — сначала, не уловил суть. Может плохо написано, а может я не настроился на приятие. Прочитал заново — вот теперь понятно. Мешает в соседней комнате телевизор, кот пытается запрыгнуть на колени. Брысь, не мешай. Отхлёбываю ещё кофе.

— «Так-так, как его звали? Да, это он… Хорошее выражение… Точно подмечено… а это зачем? Понятно… Здорово…»

Я погружаюсь в иной мир — мир ярких красок и захватывающих событий, мир чувств и переживаний, который не оставляет меня безразличным и равнодушным, я так устал от этого в реальной жизни. Вдруг внутри почувствовал прикосновение чего-то тёплого мягкого. Мне стало хорошо — какая-то приятная субстанция наполнила меня. Неведомая рука что-то тронула внутри и запела струна. Я содрогнулся, мурашки побежали по коже. Эти таинственные пальцы тронули другую струну, затем другую… Заиграла музыка… Я вслушиваюсь в неё, не замечая ничего вокруг. А музыка звучит всё сильнее и сильнее. То мелодично и протяжно, то быстро и дробно. Я подчинён этой музыке, она во мне — я в ней, мы одно целое. А Скрипач всё играет и играет. Чувствования бурлят внутри меня. Что-то всплывает из переживаний моего прошлого, что-то, возможно, из моего будущего. Я стараюсь предвидеть, что же будет дальше, но не получается. Скрипач непредсказуем, лишь иногда я угадываю следующую ноту. Чувства полностью овладели мною, я отрезан от внешнего мира. Я взлетаю и падаю, подхваченный неведомой силой, вновь взмываю и парю… Мне приятно, я наслаждаюсь своими чувствами. Парю и медленно спускаюсь вниз, видя всё происходящее в одной картинке. Видения перед глазами сменяют друг друга: я, то в судейской мантии, то в адвокатских одеждах, то становлюсь суровым прокурором. Вижу себя в группе плачущих, затем выкрикиваю лозунги на передовой, выглядываю из-за угла. Всё это происходит вокруг меня и во мне. Мне хорошо. Музыка бушует. Я охвачен ею, волнующей музыкой неравнодушия.

Скрипач поклонился, бережно положил скрипку. Инструмент горяч, полон чувств и страстей. Буря аплодисментов, цветы, восторженные выкрики. Мне нравится. Я думаю, рассуждаю и по-прежнему не замечаю ничего… Постепенно переживания утихнут, скрипка остынет, но прикосновения музыканта она ещё долго будет помнить, а его тепло будет хранить всегда.

Игра

Игра — активность индивида, направленная на условное моделирование той или иной развернутой деятельности.

Психологический словарь.

В этой игре на кону стоит многое, очень многое, точнее сказать все, что есть в этом мире. Абсолютно всё! Кто побеждает, то и владычествует. Игроки достойны друг друга. По прозорливости, предвидению и изобретательности им нет равных. Они интеллектуалы и провидцы, просчитывают ходы друг друга на тысячи вперед. Они берегут каждую фигуру, находящуюся на доске, дорожат ею, можно сказать трясутся над каждой, казалось бы, ничего незначащей фигуркой. Фигур, находящихся в их распоряжении — миллиарды. Они рождаются, умирают, меняют знамена, геройствуют и предают.

Поразительно то, что подавляющее большинство участвующих в этой игре (а участвуют все, абсолютно все) используются вслепую. Они не предполагают, что являются всего лишь пешками в чьей-то игре. Силы периодически меняются: то один доминирует в игре на определенном участке, то другой. Но в целом сохраняется паритет. Каждый игрок по тысяче раз все взвешивает, прежде чем сделает ход. А вдруг противник найдет удачнее решение? Они ждут, они выжидают. Велика цена каждого хода. Борьба на каждом миллиметре поля. Ва-банк никто идти не хочет. Значимые ходы в этой партии делаются не часто, последний чуть более двух тысяч лет назад. И времени, отведенного на партию, предостаточно — целая Вечность!

Художник

Всё давным-давно было готово к работе: огромный мольберт, палитра, кисти, краски, холст, но не было одного — Вдохновения. И вот оно явилось. Вначале прикоснулось, затем осторожно потрогало, погладило, смелее, ещё смелее. Потом навалилось, объяло, вошло, ворвалось. Всё смешалось, и вот ты летишь. Поднимаешься, поднимаешься, выше, ещё выше, набираешь силу, ещё, ещё. Всё! Пик! Апогей! Расслабляешься и паришь. Всё как на ладони. Всё до мельчайших подробностей в твоих глазах, в твоих чувствах, в твоих руках. Всё в твоей власти. Твори, созидай.

Художник приготовил краски, взял кисти и палитру, подошел к мольберту. Он долго смотрел в непроницаемый мрак холста, пытаясь что-то там рассмотреть и не решаясь начать свою работу. Вдруг решительно обмакнув кисть в краску, Он провёл линию на холсте. Так появились небо и земля. Мир, который мы видим, и мир, который мы не видим. Вторым мазком Он нарисовал воду. Всё вокруг ожило, забурлило, краски смешивались уже без вмешательства Художника, но по Его замыслу. Творец чувствовал каждое движение, каждую волну. И тут Он понял: пора. Набрав на кисть белой краски, нанёс её на холст. Так появились день и ночь, и отделился свет от тьмы. Сделав ещё несколько мазков, Художник отошёл от холста и внимательно наблюдал. На холсте всё было охвачено движением: что-то отделялось, что-то перемешивалось, загоралось и гасло, потом опять загоралось… Появились суша, море и небо.

Творец подошел к мольберту, внимательно посмотрел на холст и сделал ещё несколько мазков. Зазеленела земля и распространилась зелень по всей земле. А Он всё наносил мазки и наносил. Расцвела и запестрела земля разнообразием цветов и красок. Художник работал не покладая рук. Появились на земле травы, сеющие семя, и деревья, приносящие плоды. На небе появились солнце, луна и звёзды. И повелел Творец луне и солнцу сменять друг друга и управлять днём и ночью. Художник опять подошёл к холсту, вздохнул, дунул на холст, взмахнул кистью — и полетели по небу птицы, выползли из воды пресмыкающиеся, а в морях поплыли рыбы. Провёл ещё кистью — и появились на земле скот, звери лесные и гады ползучие. Долго стоял Он у картины и всё больше и больше птиц небесных, рыб морских, зверей земных и животных появлялось на картине. Всё это расползалось и распространялось по всей земле.

Художник отошёл от картины и сел на табурет. Он любовался своим творением. Всё двигалось, мерцало, всё было живое. Его замысел удался. Но чего-то не хватало. Кто будет всем этим управлять? Кто-то должен быть хозяином. Творец медленно подошел к зеркалу, внимательно посмотрел на себя. Потом подошёл к холсту, бережно взял кисть и, аккуратно выверяя каждый штрих, нарисовал человека. Мужчину и женщину. Вздохнув всей грудью, Он бережно выдохнул на холст. Человек ожил. И тут умиротворение пришло к нему. Художник положил палитру и кисти, отошёл от холста и увидел всё, что Он создал. И подумал, что это весьма хорошо.

***

Однажды я гулял ночью в лесу, я иногда гуляю ночью в лесу, чтобы привыкнуть к темноте и на следующее утро увидеть мир, как бы другими глазами, в новых красках. Так вот, время подходило к рассвету, и я торопился на берег озера, вдруг ко мне подошёл человек в длинном плаще и сказал:

— Рассказ «Художник» мне что-то напоминает.

— Бытие первая глава, — ответил я.

— У любого нормального человека во время чтения первой главы Бытие возникают эти же мысли, к чему нужен этот рассказ.

— Пойдём быстрее, — сказал я и взял его за руку. Он послушно пошёл за мной. Мы пришли на берег озера и сели на траву под берёзой. Начинался рассвет. Темнота оживала, вокруг всё стало серым и с каждой минутой становилось всё светлее и светлее. Постепенно оживали краски. Ветра не было, вода в озере как будто замерла, только изредка поднимавшиеся со дна пузырьки воздуха оживляли гладь. Камыши становились зелёными, вода приобретала синий оттенок. Небо становилось голубым. От воды тянулся пар, его становилось всё больше и больше, и вскоре над озером распростёрся туман. В воздухе разлилась свежесть.

Послышалось пение первых птиц, где-то справа заквакала лягушка, плескалась рыба. Природа преображалась, появились первые лучи восходящего солнца.

— Красиво? — спросил я незнакомца.

— Красиво, — ответил он.

— Так вот, я хотел, чтобы ты увидел в Боге художника, творца. А не специалиста по генной инженерии.

Странник

Огромная полная луна озаряла всё вокруг ровным немигающим светом. Рядом с нею звёзды теряли свой блеск и привлекательность, редкие облака сторонились её, а предметы, освещённые ею, не отбрасывали видимые тени. В отличие от Солнечного, лунный свет не обнажает суть, а лишь обозначает контуры, не выделяет цвета, а прячет их в тени и полутени. Ночь — это время для тех, кто смотрит под ноги, а не вперёд, иначе споткнёшься.

По холмистой каменистой местности, покрытой редким лесом и кустарником, опираясь на посох, шёл сутулый, усталый человек. Шёл он без цели и времени, приволакивая правую ногу и поднимая пыль с высохшей, давно не вбиравшей в себя благодатного дождя, земли. Голова его была покрыта капюшоном, который скрывал его лицо: обветренная кожа, многочисленные морщины, низко посаженные брови, опущенные уголки рта. Блуждающие глаза, — то полные боли и обиды, то сверкающие бездонной злобой, то излучающие пустоту. Шёл он в основном по ночам под луной, свет которой скрадывает истинное лицо, оставляя лишь неясный профиль. Он не выносил прямого Солнечного света, который его обличал, выворачивал наизнанку, жёг изнутри. По внешнему виду это был странник, утомлённый бесконечными побоями и гонениями, уставший от невзгод и лишений, прятавшийся от всего живого, но ещё не утративший человеческого достоинства. Он избегал встреч с другими, но не мог укрыться от самого себя.

Он любил этот мир, почитал это Солнце, но не мог предстать перед ним в таком жалком виде, в каком он сейчас оказался, поэтому и прятался от дневного света, прося себе смерти, но её ему не давали. Прощения себе он уже не просил, так как столько раз уже не оправдывал доверия.

В его воспалённом мозгу ещё мелькали картины, когда он был на виду и держался самых освещенных Солнцем мест, когда ему было всё дозволено, и были открыты все пути этого мира. Но дорога, которую он затем выбрал, привела его в рабство и сейчас он не принадлежал сам себе и униженный положением раба, держался вдали от дорог, как изгой, отвергнутый всем миром и не верящий уже ничему и никому. Раньше он верил только в себя и не считался ни с чьим мнением, а чужие советы принимал, как оскорбление, но затем, зайдя в тупик, понял, что ошибался и что теперь отсюда ему самому не выбраться, но обратиться за помощью он не мог, так как считал это оскорбительным для себя. Тогда человек начал верить и надеяться на чудо, которое явится неизвестно откуда и выведет его на спасительную тропу, но этого не происходило. Внешне он был спокоен, но внутри всё содрогалось от любого внезапного шороха, от любого дуновения ветерка. Жизнь в мучительном напряжении, под мечом небесной кары, в ожидании надвигающегося возмездия. Всю жизнь он надеялся только на свои силы, но они иссякли, истраченные впустую.

Путей-дорог на земле много. Одни — широкие многолюдные, куда обычно сбиваются в толпы те, кто не имеет собственного мнения, ступив на такую дорогу, человек оказывается в плотном кольце и ему уже трудно оттуда выбраться. Понятно, что цели, куда течёт эта серая безликая масса, ясно не представляет никто, здесь некогда думать, всё время уходит на скандирование и выкрикивание кем-то придуманных лозунгов. И ценность здесь одна — злато.

Другие дороги более узкие, но там меньше поток людей и там есть пространство для маневрирования и время для обдумывания. Много извилистых и обходных тропинок, водящих по кругу дорог, по сути своей никуда не ведущих. Все эти дороги пересекаются друг с другом, идут параллельными курсами и участками совпадают. На протяжении каждого пути есть равнины и горные перевалы, тоннели и открытые участки, труднопроходимые заросли и водные преграды. Иногда приходиться плыть по течению, а иногда, чтобы выжить необходимо отчаянно грести против него. Много стоянок, где можно отдышаться и осознать правильность выбранного пути. Но есть стоянки, где люди однажды разведя огонь для отдыха, уже никогда не тронутся с места.

Бездорожье — это одна большая дорога, без цели, без смысла, очень много людей идёт именно по бездорожью. Все дороги куда-то ведут и человек, идущий по ним, приблизительно знает конечную цель или, по крайней мере, представляет. А вот куда на самом деле ведут все эти дороги, можно узнать, только дойдя до финиша. Дистанция у каждого своя: у кого-то она, даже ещё не начавшись, насилу заканчивается, а кто-то сам старательно отодвигает финишную черту, нарушая тем самым все правила, не им кстати придуманные.

Путник поднялся на пригорок, на нём была износившаяся одежда, на ногах — стоптанные ботинки, правая рука была на перевязи. Движения его были торопливы, он постоянно оглядывался; создавалось впечатление, что его кто-то преследует. Впереди показалось небольшое озеро, начинался рассвет — время делать привал. Дойдя до воды, путник тяжело опустился на землю под небольшим кустом, растянулся на земле, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Тела он почти не чувствовал — оно было как бы чужим.

Из-за пригорка, вместе с первыми лучами Солнца, появился высокий человек в белых одеждах, он тихо подошёл и сел на землю рядом с путником:

— Если хочешь отдохнуть, пойдём в тот лес, там прохлада и тень, — пришедший показал рукой на большое скопление деревьев, — давай я тебе помогу, — он протянул руку страннику, — отдохнём и вечером пойдём. Я знаю одну дорожку, которая может вывести нас из этого ада.

— Это опять ты? — не поднимая головы, раздражённо сказал путник, — Я же прогнал тебя, и ты сказал, что не будешь больше лезть в мои дела. Не беспокойся, не трать время, мне всё равно конец.

— Ты это я, а я это ты. Как я могу не беспокоиться?

— Где ты был раньше, почему не уберёг меня от падения? Почему не защитил меня от лавины бед и несчастий, которые обрушились на меня. «Ты это я, я это ты», где ты был, где, защитник, что тебе от меня нужно? — в словах путника появились злые нотки, он попытался встать.

— Я хочу одно — спасти тебя, но ты гнал меня и считал мои советы нудным нравоучением.

Странник опустил голову и зарыдал, высокий человек помог ему подняться и подойти к озеру. Путник с трудом умылся — руки плохо слушались, больная нога не сгибалась в колене. Вода была студёной, но он этого не чувствовал, он уже мало что чувствовал. Вместе они дошли до леса, прошли вглубь и уселись под старым кедром.

— Ты не слушал меня всю свою жизнь, — продолжал высокий человек, — сейчас ты прекратил борьбу и готов умирать. Но если мы и умрём, то умрём вместе. Может, ты начнёшь прислушиваться к моим словам? Многое упущено, но ещё не всё потеряно.

— Я готов признать, что ты был прав, я надеялся только на себя, не слушал никого. Я считал себя высшим, никого не любил, никого не уважал. Я думал, что я всё могу, что в игре под названием жизнь я выйду победителем. Я глубоко заблуждался, прости меня.

— Хорошо, что ты это осознаёшь. Тебе не следовало играть в игры, которые тебе навязывали, правил которых ты не знал, это очень опасно, сколько жизней уже погублено.

— Думал, побалуюсь и в любой момент выйду из игры. А игра превратилась в смертный бой.

— У тебя не было шансов.

— Да мне просто не повезло. Надо было не идти на последний кон, — путник оживился.

— Ты был обречён заранее. Эта игра придумана для того, чтобы губить таких, как ты, ввязывая их в битву, в которой шансов на спасение ни у кого нет. Война охватила этот мир.

— Какая война? Посмотри кругом — всё тихо и мирно. Я игрок по натуре и просто мне не повезло.

— Значит, ты ещё не до конца всё осознаёшь. Ты просто ослеплён. Смотри.

Человек в белых одеждах поднял путника на ноги, обнял его, и неведомая сила, подхватив их, устремила вверх. Поднявшись высоко-высоко, путник увидел всю землю: она была в руинах и пожарищах. Он посмотрел на Солнце — оно было ярким, чистым и притягивающим. Он вдруг осознал, что не боится света. Путник впервые с далёкого детства открытыми глазами смотрел на Солнце, как будто он был равным с Ним. Он посмотрел вниз — земля была окутана дымом пожарищ, который искажал солнечный свет.

— Видишь этот огонь и дым — это от бесконечных сражений в сердцах человеческих. Каждый человек — воин. Нужно быть сильным, чтобы пройти весь путь и сохранить своё достоинство и предназначение, данные тебе при рождении. Не растерять их, и не разменять на ложные удовольствия, польстившись блестящими безделушками.

Облетев землю, они оказались на том же месте. Путник взглянул на солнце, резкая боль опять пронзила мозг.

— Ты всю жизнь был рядом со мной и не мог спасти меня от этого кошмара? — с упрёком сказал путник, придя в себя.

— А ты слушал меня? Я тысячи раз говорил тебе об этом, а ты шёл на поводу у своей гордыни. Я не мог тебя заставить жить, как-то иначе. Ты свободный человек: твоя жизнь в твоих руках.

— А сейчас можешь меня спасти?

— А ты готов слушать меня?

Путник, собрав все оставшиеся силы, приподнялся и упал в ноги высокому человеку.…

Светило Солнце, по каменистой холмистой местности, покрытой редким лесом и кустарником, шёл высокий человек в белых одеждах, на себе он нёс странника.…

Прошло много времени. На усыпанной цветами поляне лежал странник, улыбался и смотрел на огромное белое Солнце широко открытыми глазами. Оно смотрело на него и улыбалось ему в ответ. Они вновь были равными.

Сказка

— …а дракон упал в пропасть. Вот и сказке конец. Всё. Будьте умницами, слушайте папу, ешьте манну небесную, а у меня ещё куча дел.

— Папа, папа ты же всемогущий, надоели нам эти истории, которые, не успев начаться, уже заканчиваются. Придумай большую-большую, длинную-длинную, интересную-интересную сказку, — радостно воскликнул первый ангелочек.

— И чтобы у этой сказки неясно было до последнего момента, какой будет конец, плохой или хороший, — подхватил второй ангелочек.

— А то у тебя все сказки заканчиваются одинаково — наши победили. Пусть интрига сохраняется до конца, — предложил третий ангелочек.

— И пусть будет несчастливый конец, если можно, — несмело вставил четвёртый ангелочек, потупив взгляд — ему стало стыдно.

— Не надо несчастливый, пусть у неё вообще не будет конца, она будет бесконечной, — произнёс пятый ангелочек.

— Конец всё равно должен быть, но пусть никто не будет знать — чем закончится эта сказка. Кроме тебя папа, конечно, — обнимая Отца, прошептал шестой ангелочек.

— Но, чтобы всем было весело, чтобы никто не унывал в этой сказке, чем бы она ни закончилась, — добавил седьмой ангелочек.

— Хорошо, — сказал Отец. — Хотите длинную сказку? С этого момента начнёт свой отсчёт время, и все события не будут происходить одновременно. Время будет идти медленно, и никто не сможет его опережать, оно будет подвластно только мне.

— Тик-так, — начало свой отсчёт время, — Тик-так.

— Аллилуйя, — закричали семь ангелочков на все голоса.

Эти голоса сделались семью нотами, которые разложились во времени, и получилась музыка. Ведь музыка создалась на небесах, с этим я думаю, никто не поспорит.

— Раз эта сказка началась с музыки, пусть ею она и сопровождается, а конца у неё не будет, — сказал Отец и сочинил сказку, под названием «Этот Мир», вы, наверное, её знаете, начинается она так: «Вначале сотворил Бог небо и землю…».

Сказка сказывалась, а дело делалось, ангелочки выросли, возмужали и стали большими красивыми ангелами. Пришли они как-то к Отцу и говорят:

— Папа, скучно нам без дела, придумай нам какое-нибудь занятие, — грустно сказал первый ангел.

— Мы хотим участвовать в сказке, — подхватил второй ангел.

— Только, чтоб каждый был занят своим делом, — предложил третий ангел.

— Мы будем послушными, и не будем вмешиваться в чужие дела, — несмело вставил четвёртый ангел.

— Мы будем добросовестно относиться к тем поручениям, которые ты нам дашь, — произнёс пятый ангел.

— Мы будем частичкой тебя в этой сказке, — обнимая папу, прошептал шестой ангел.

— Мы постараемся, чтобы все истории в этой сказке заканчивались благополучно, — добавил седьмой ангел.

— Хорошо, — сказал Отец и открыл дверь.

Так в нашу жизнь вошли ангелы.

Оглянись!

Человек с большими глазами

Эта история произошла в огромном городе, который находится между севером и югом, западом и востоком, окруженном горами и равнинами, реками и морями, среди обширных болот и затерянных пустынь. Определённо можно сказать, только то, что город этот находится под небом, по которому совершает свой ежедневный путь неутомимое солнце. Жизнь в этом городе разделена на две стороны: первая — открытая, которая проходит у всех на виду и вторая сторона — тёмная, скрытая от посторонних глаз. Название города вы прекрасно знаете, поэтому называть его не буду. Не буду ещё и потому что каждый кто услышит эту историю думает, что это произошло в соседнем городе, что в принципе тоже верно.

Каждый житель города живёт в отдельном доме, который построил сам, по своему разумению. Снаружи это яркие красивые дома, воплотившие в себя всё человеческое понимание о красоте. Внутри домики скромней и сделаны из огромных зеркал, да-да, и пол и потолок и стены — всё из зеркал, обращенных внутрь помещений. Причем каждый строил свой домик независимо от других, но все не сговариваясь выбирали зеркала в качестве строительного материала. У кого-то в жилищах было чисто, у кого-то грязно, у кого-то светло, у кого-то темно, но везде были зеркала. В гости жители друг к другу не ходили. Нет, они всегда хотели побывать в гостях у соседей, посмотреть, как они живут, но их никто не приглашал. Поэтому у жителей вошло в привычку как-бы невзначай заглядывать в чужие двери и окна. Не хорошо? Да. Но, интересно. Соответственно и они никого не пускали к себе в гости. Правда бывали случаи, когда в каком-нибудь порыве кто-нибудь открывал настежь дверь и звал гостей в свой дом, но это было редко, да и дальше прихожей никто из гостей уже сам не хотел идти.

Большую часть времени жители проводили дома среди зеркал, они вглядывались в свои лица, прихорашивались, накладывали грим, пряча изъяны от посторонних глаз. Перед зеркалом оттачивали различные движения и жесты, репетировали гримасы и улыбки, любовались собой. Они очень переживали: как они будут выглядеть со стороны, когда выйдут на улицу. Делали они это так усердно, что прежде чем сказать какое-нибудь слово и сделать жест при людях, они месяцами могли репетировать.

Поселился однажды в городе странный человек с большими глазами. Откуда он появился никто из жителей вспомнить уже не может. Человек с большими глазами построил свой дом из стекла. Да-да, из стекла. И жил там, не прячась ни от кого, у всех на виду. Много народа собиралось у его жилища, посмотреть на него. Вначале шептались о том, что делал этот странный человек. Но затем все поняли — зачем шептаться, когда все всё видят и знают. Он ведь не прячется.

Глядя на него люди даже стали перестраивать свои жилища, стены одной комнаты они тоже сделали прозрачными, это даже вошло в моду. Но правда это мало что меняло, так как находились они в основном в других комнатах. Люди тянулись к этому человеку потому что он был не такой как все и мнение его стало очень цениться. А так как о своей репутации каждый очень заботился, то все хотели понравиться этому странному человеку. Они особенно наряжались и прихорашивались перед встречей с ним. В глаза ему они почему-то не смотрели, всегда отводили взгляд от его больших глаз.

Жил в этом городе один обычный, ничем не примечательный человек. Он был очень общительный и любознательный. Однажды встретив на улице странного человека, он не отвёл взгляд и увидел своё отражение в его больших глазах. Внимательно вглядевшись он громко расхохотался. Вокруг собрался народ, а он, не обращая на них никакого внимания, знай себе потешался:

— Неужели это я, — говорил он, глядя на своё отражение в глазах странного человека.

— Да, это ты, — отвечал тот.

— Такой неуклюжий, смешной и весь в крапинку, как божья коровка. И эта ужасная бородавка на левом ухе.

— Да, это ты.

Тогда обычный человек перестал смеяться, призадумался, оглядел всех вокруг.

— Ты видишь всех нас такими, какие мы есть на самом деле?

— Да, — ответил человек с большими глазами.

— Сделай так, чтобы я тоже видел всех такими, какие они есть на самом деле.

— Тебе это не понравится.

— Мне это очень надо, — настойчиво сказал любознательный человек.

— Это навредит тебе, — сказал человек с большими глазами.

— Откуда ты знаешь, что навредит мне, а что пойдёт на пользу.

— Да, действительно, — сказал человек с большими глазами и сделал так, что у любознательного человека тоже стали большими глаза.

Долго бегал по улицам любознательный человек. Он то плакал, то смеялся, то выл, то кричал, то не мог выговорить ни слова. Он катался по земле и пытался лезть на стены. Прохожие шарахались от него, как от сумасшедшего… Они даже не представляли, как страшны и уродливы были их прыщавые рожи в его глазах.

Потом он исчез, говорят он поселился вдали от людей и общается с неутомимым солнцем, которое совершает свой ежедневный путь над землёй.

Диалог

— Как ты думаешь: есть ли жизнь вечная?

— Не знаю, но сейчас, что-то мне подсказывает, что она всё же существует.

— Боишься смерти?

— А ты нет?

— Волнуюсь. Хотя мне нечего бояться.

— Ты безгрешен?

— Я почти праведник, за исключением пары пустяков. А ты смотрю — дрожишь?

— Просто тоже волнуюсь.

— А всё-таки жизнь хорошая штука, я не жалею, что прожил её именно так. Мне не стыдно взглянуть в глаза детям.

— Моя совесть тоже чиста. Я жил не для себя, заботился об окружающих.

— Ты знаешь у меня в жизни было столько искушений, но я был твёрд как камень и горжусь этим.

— А я порой не доедал, замерзал, но лучшее отдавал нуждающимся.

— Я тоже не искал лёгких путей в жизни.

— Я никогда не занимался тёмными делами, не прятался, я всегда был на виду, всегда был открыт, мне нечего скрывать.

— Если бы все были такие как я: мир стал бы намного чище и добрее.

— За все терпения и лишения я думаю нам уготовано что-то хорошее на небесах.

— Безусловно. 
— Мама, мама, смотри сегодня только две, — сказал мальчик, снимая липкую ленту для ловли мух. 
— Вижу, — ответила дородная женщина в грязном фартуке, — что-то сегодня их мало попалось в нашу ловушку. 
— Наверное это потому, что их становится меньше. 
— Нет, их становится больше, просто они стали хитрее, а ну-ка добавь сахара побольше и погуще намажь ленту, они любят мягонькое и сладенькое.

Опухоль

Жил один человек, он был очень красивым и умным — по крайней мере, так он считал. В остальном он ничем не отличался от других людей: видел сны, ходил на работу, кушал, улыбался соседям, воспитывал детей, развлекался и, если оставалось время — мечтал. Чем больше у человека свободного времени, тем больше он мечтает. Мечтая, человек становиться самим собой, точнее таким, каким он хотел бы быть. Он создаёт свой собственный мир — мир грёз, в этом мире он дальше всех прыгает, быстрее всех бегает, всех побеждает, лучше всех поёт, учится, работает, у него больше всех денег, он обладает необычайными способностями и …, в общем всё лучше всех. Когда человек в жизни добивается определённых успехов, то есть его мечты в какой-то степени становятся реальностью, то он начинает думать, что он действительно лучше всех.

В юности нашему герою сказали, что у него на боковой поверхности шеи появился какой-то бугорок. Человек потрогал, посмотрел в зеркало, но ничего не нашёл — решил, что его просто разыграли. Через некоторое время совершенно другие люди сказали ему то же самое, он опять потрогал, посмотрел в зеркало — ничего, спросил у родителей — они подтвердили, что никакого бугорка нет. «Злые языки, завистники», — подумал он и продолжал радоваться жизни. После окончания школы ему сказали, что опухоль увеличилась до размера пшеничного зерна, когда он учился в университете — сказали, что выросла до размера горошины. При этом человек по-прежнему не видел и не ощущал ничего лишнего. Он женился, родил детей, достиг определённых успехов, но ему периодически говорили об опухоли на его шее, которая к тому времени, по их словам, достигла размеров перепелиного яйца. Никто из близких ему людей почему-то не видели опухоль, жена до свадьбы замечала её иногда, а потом перестала. Посторонние люди видели её, но не все говорили ему об этом.

Человек пошел к врачам, но они не смогли ему помочь. Медики не видели её, а которые видели — сказали, что это особого рода опухоль которая не поддаётся лечению.

— Может её удалить? — настаивал человек.

— Её невозможно удалить она вырастет вновь, причём ещё больших размеров, — ответили ему туманно.

Много врачей обошел человек, но никто ему не смог помочь, тогда он пошел к самому мудрому медику.

— Понимаешь, дружище, — сказал он, — этим страдают все люди, без исключения. Разница лишь в том, что у кого-то опухоль меньше, у кого-то больше, обычно она находиться в месте не доступном для постороннего глаза, а в редких случаях, как у тебя, она располагается на видном месте. Для твоего физического здоровья она не опасна.

Человек начал внимательно присматриваться к другим людям и стал различать у некоторых из них такую же напасть. Тогда человек пошёл к экстрасенсам, обошел их с десяток и каждый раз убегал от них как «ошпаренный», потому что у всех целителей такая же опухоль красовалась прямо на лбу — большая и жирная.

Человек пошел к священнику с большим крестом на шее. Долго беседовал он с ним, человек покаялся в чём-то, кажется исповедовался, крестился зачем-то и когда они попрощались со священником, он обернулся, собираясь ещё спросить его о чём-то и увидел огромную опухоль у него на затылке… Интересно стало человеку, обошел он много священников; некоторые никак не хотели поворачиваться к нему затылком, некоторые прикрывали его шапочкой, а у всех остальных были опухоли и чем больше был крест на шее, тем больше была опухоль, но не у всех конечно. Один священник, у которого не было опухоли сказал ему:

— У меня тоже раньше была опухоль. Когда я увидел её, я тоже очень мучился и страдал от этого, пока не понял, что я такой же как все и подвержен этой напасти, ничем не лучше, а даже хуже, раз я священник.

Однажды к человеку подошел незнакомец:

— Что мучаешься, места себе не находишь?

— Да вот, болею, какая-то опухоль одолевает меня, — и человек показал шею.

— Я давно тебя знаю, очень давно и поверь раньше она у тебя была намного больше, так что ты выздоравливаешь, — сказал незнакомец.

— Откуда же ты меня знаешь?

— Знаю, — с хитринкой ответил незнакомец, прищурив глаза.

— Скажи, можно ли избавиться от этой опухоли?

— Ты уже избавляешься от неё.

— Откуда она берётся?

— Она вырастает из кожи, когда слишком часто себя гладишь, — улыбнулся незнакомец и ушёл.

Долго думал человек об этой опухоли. А однажды подойдя к зеркалу он увидел свою опухоль воочию. Она была корявая и неприятная и делала его таким же. Человек перестал считать себя умным и красивым и стал очень критически и требовательно к себе относиться. Вскоре опухоль исчезла… Сейчас она иногда появляется, но всё реже и реже.

Истина

Жил-был Некто. Он живёт и сейчас, живёт так давно, что и сам уже не помнит — как давно он живёт. Живёт он не здесь и не там — живёт везде и всюду. Всё, что его окружает, он создал сам, и всё, что он сотворил — прекрасно. Однажды, любуясь красотою своих произведений, он посмотрел вниз и увидел землю, она была безвидна и пуста.

— Не хорошо, — сказал Некто.

Он протянул руку вниз, насыпал благодатную почву и посадил туда заветное семя под названием Жизнь. Через некоторое время появился росток, Некто согрел его своим дыханием и полил обильным дождём… Сколько времени прошло нам не ведомо, только из того семени выросло высокое-высокое дерево, на верхушке которого был красивый большой цветок. Посмотрел на него Некто, полюбовался и назвал его Истиной. На земле вокруг дерева забегали живые существа, выросла растительность, образовались горы и моря, холмы и реки, появились разумные существа. Посмотрел Некто вниз и сказал:

— Весьма хорошо.

Красиво стало на земле, а посредине этой красоты росло огромное дерево. Оно было такое высокое, что верхушку его никому на земле не было видно, а цветок венчавший дерево и подавно.

Долго жили разумные существа на земле, так долго, что всё что их окружало они постигли, осталась всего одна тайна — дерево, уходящее в небеса. Расселись разумные существа вокруг него и начали строить свои догадки: раз есть дерево, значит должно быть семя из которого оно выросло, семя появляется после цветения, а цветка никто никогда не видел. А над тем, кто посадил семя они и не задумывались.

И решили они: вот самая большая тайна — цветок под названием Истина. Какой он? И начали они предполагать — как выглядит цветок. Каждый со своего места смотрел на ствол и делал свои догадки. А так как все разумные существа считали себя самыми умными, то свои догадки они тоже называли истиной. Долго спорили они между собой, уступать никто не хотел и все со злостью доказывали свою точку зрения, на компромисс никто не шёл… Споры перерастали в драки, драки в войны… Началась большая война… Истощилась благодатная почва, дерево начало сохнуть — пожелтели листья и начали опадать. Завалило всю землю листьями и засыпало всё живое.

Увидел Некто, что цветок стал увядать, посмотрел вниз и увидел землю, она опять была безвидна и пуста.

— Не хорошо, третий раз только за этот день, — сказал Некто, насыпал опять благодатную почву и полил обильным дождём.

Театр

Используется отрывок из пьесы У. Шекспира «Ромео и Джульетта».

Какой будет наша жизнь после того, как наше тело выработает свой ресурс? Сможем ли мы как-то соприкасаться с прошедшей земной жизнью, чувствовать близких нам людей. Я думаю, память уже не стереть, наши чувства и переживания не могут кануть в небытие, ведь на них построена часть реальности, которую мы оставили после себя в материальном мире. Нам сейчас трудно ответить на эти вопросы, но…

Давайте представим: огромное высокое здание, казалось, стояло прямо на облаках, а венчающий его купол, своим острым шпилем, уходил куда-то в недосягаемую тёмно-синюю высь, пронзая невидимое пространство. Полупрозрачный нежно-сиреневый камень, из которого был сделан этот дворец, светился изнутри, умиляя и притягивая к себе своим теплом. Таинственность этому придавало то, что вокруг освещённого здания была холодная мрачная пустота — кажущаяся пустота.

— Вы не подскажете, какой сегодня спектакль? — спросил учтивый голос.

— Ромео и Джульетта, — ответили лаконично.

— Обязательно сходите, это такое…, такое…, это сама жизнь. Вы должны помнить… — Сказал кто-то ещё.

— Спасибо.

Когда попадаешь внутрь здания, то начинаешь понимать, как ты мал и ничтожен в этом мире — так красива и величественна обстановка — она давит на тебя и угнетает своим громадным превосходством. Хочется убежать, забиться куда-нибудь в угол и сидеть там тихонько в тишине. Но потом, вдруг понимаешь, что ты не можешь оторваться от этого величия, от этого великолепия — ты его часть, причём часть неотъемлемая… Дальше… Освещённая софитами высокая сцена, бархатный занавес, отделанный бахромой и вышивкой… Глядя на сцену, воспоминания охватывают тебя. На этой сцене было всё: взлёты и падения, радости и печали. Здесь мы рождались и умирали, здесь были окружены вниманием и заботой, а временами были одиноки, здесь нас ненавидели и презирали — бывало и такое. Именно на этой сцене мы впервые познали самое прекрасное и вечное чувство — любовь… Зал тёмен, видны лишь неясные очертания рядов высоких кресел… Все взоры устремлены на сцену.

Театр — это наша жизнь. У каждого своя отведённая роль в этой постановке… Мы заучиваем монологи, репетируем сценки, оттачиваем движения, но лишь в экспромте проявляется талант актёра, его истинный характер, заложенный в нас Автором. Мы сами ставим свою игру, режиссируем, порой мастерски, порой по-детски наивно, причём в этой неумелости проскальзывает та завораживающая искренность, которой особенно аплодируют. Мы всегда стараемся понравится зрителю, когда это получается — мы на виду, во свете, но иногда выглядим не вполне достойно и тогда пытаемся спрятаться за кулисами, в гримёрке, но уединиться негде — всё есть сцена. Вся жизнь на виду, вся жизнь в напряжении, расслабиться некогда. Финал нам не известен, Автор старательно утаивает его от нас — этим и прекрасна жизнь. Вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что Автор вначале написал пьесу, а потом выпустил нас играть свои роли. Всё происходит здесь и сейчас, в живую, экспромтом, просто Автору подвластно время, и он может иногда заглядывать вперёд. Он ведь Автор.

Сцена никогда не пустует.

Ромео: «… — О милая Джульетта! Зачем ты так прекрасна? Можно думать, что смерть бесплотная в тебя влюбилась. Что страшное чудовище здесь прячет во мраке, как любовницу, тебя! Так лучше я останусь здесь с тобой: из этого дворца зловещей ночи я больше не уйду; здесь, здесь останусь, с могильными червями, что отныне — прислужники твои. О, здесь себе найду покой, навеки нерушимый; стряхну я иго несчастливых звёзд с моей усталой плоти! Ну, взгляните — в последний раз, глаза мои! Вы, руки, в последний раз объятия раскройте! А вы, мои уста, врата дыхания, — священным поцелуем закрепите союз бессрочный со скупою смертью! Сюда, мой горький спутник, проводник зловещий мой, отчаянный мой кормчий! Разбей о скалы мой усталый челн! — Любовь моя, пью за тебя! (Пьёт.) О честный аптекарь! Быстро действует твой яд. Вот так я умираю с поцелуем.

Ромео умирает…

Джульетта просыпается. Она пошевелилась.

Джульетта:

— Ах, отец мой! Мой утешитель! Где же мой супруг? Я помню всё, и где я быть должна. И вот я здесь. Но где же мой Ромео?

Шум за сценой.

Брат Лоренцо:

— Шум слышу я. Уйдём же из гнезда заразы, смерти, тягостного сна. Противиться нельзя нам высшей воли: надежды все разрушены. Идём! У ног твоих лежит супруг твой, мёртвый; и с ним Парис. Идём, идём, я скрою тебя в обители святых монахинь. Не спрашивай, бежим, уж близко стража. Бежим Джульетта, медлить нам нельзя.

Джульетта:

— Иди, иди же. Здесь останусь я. (Брат Лоренцо уходит.) Что вижу я! В руке Ромео склянка! Так яд принёс безвременную смерть. О жадный! Выпил всё и не оставил ни капли милосердной мне на помощь! Тебя я прямо в губы поцелую. Быть может, яд на них ещё остался, — он мне поможет умереть блаженно. (Целует Ромео.) Уста твои теплы.

Голос стражника за сценой:

— Веди нас мальчик.

Джульетта:

— Сюда идут? Я поспешу. Как кстати — кинжал Ромео! (Хватает кинжал Ромео.) Вот твои ножны! (Закалывает себя.) Останься в них и дай мне умереть. (Падает на труп Ромео и умирает.)…»

* * *

Опускается занавес. Зал оживился:

— Как мир земной несправедлив! Все ценности перемешались. Кто смерти заслужил — живёт, кто сердцем чист, тот умирает.

— Что наша жизнь — срок испытаний, тест на прочность. Терпи Ромео несколько минут, проснулась бы Джульетта — и счастье было б в доме их… Мгновения — вершители судьбы, рабы мы обстоятельств. Но убивать себя зачем?

— Трагедия… Эмоций всплеск и всё — лихая смерть… Как вспыльчивы мы были, сколь глупостей мы натворили в пылу внезапных чувств, что нами управляли.

— Волнения, переживания — как мир их чуден и прекрасен, без них постна земная жизнь. Как не хватает нам их здесь, остались лишь воспоминания. Палитра чувств — вот суть всего живого. Что окружает нас сейчас — сухие факты, цифр круговерть. А где ж эмоции — властители ранимых душ?

— Миром движет пламенная страсть, а правит им холодный разум.

— Но страсть сильней — она порыв, дающий всем свершениям начало.

— Сильней, сильней… её сейчас мы лишены. Да, не ценили мы и не хранили то, что всех дороже. И что толкало нас покинуть тот прекрасный мир, мир трепетный и чуткий.

— Ромео и Джульетта покончили с собой из-за любви. Из-за того, что друг без друга не представляли жизнь свою.

— Самоубийство — зло, ведущее в погибель, низменный порыв затмивший солнце, возмездия боязнь и подлый страх перед грядущим.

— Мы здесь статисты. Крупицы «за» и «против» подкладывать не нам на чаши истины весов.

— Здесь оправдание — страстная любовь, не вам ли знать, какая это сила. Пред нею нет преград.

— Не мы творцы сей жизни, не нам и отнимать её. Пусть даже нам подарена она, распоряжаться ею мы не вправе.

— Самоубийство — грех во всех мирах, во всех веках. Но вот вопрос — кто же даёт нам силы преодолеть зловещей смерти страх?

— Вопросов больше, чем ответов.

— Не будем их судить, тем более не наше это дело.

— Ах, эти бури чувств, волнений ураганы, что наполняли нас. Ведь мы ради любви на всё готовы были.

— Ушедший красок мир, хоть был жесток, но всё ж прекрасен.

— Вернуться бы туда хоть на денёк — увидеть солнца луч и аромата трав вдохнуть.

— Да, хоть одним глазком, одной ступнёй, одним прикосновением…

Бэрики

В детстве мы все играем в игры с той искренностью и непосредственностью, которые присущи этому возрасту. Потом мы взрослеем, но не перестаём играть, игры из детства переходят во взрослую жизнь. Меняются только игрушки и ставки: если в детстве на кону стояли — бескорыстный азарт, весёлый задор и не особенно важно — кто победит; то во взрослой жизни на кону стоят деньги и тщеславие. А это уже серьёзно, в таких играх человеческая жизнь порой ничего не стоит. Если правила детских игр чётко регламентированы, то во взрослых играх правила «размыты», а бывает их вообще нет — есть понятия, которые не всем понятны, а кто их соблюдает, вообще не понятно.

Когда я был маленьким в нашем дворе была очень популярна одна игра, называлась она — Бэрик. Играли в неё в основном после дождя, когда было грязно и на земле стояли лужи. Во время игры в Бэрика, на улицу выходило всё детское население нашего дома, а взрослые собирались у окон и наблюдали, прячась за шторами и занавесками, а может нам это только казалось. Суть игры заключается в следующем: большому плюшевому медведю к шее привязывали верёвку и обмакивали его в грязную лужу. Как только плюшевый медведь опускался в грязь, он начинал называться Бэриком, чем он был грязнее и мокрее, тем он считался лучше. Считалочка определяла — кто водит. Задача водящего состояла в том, чтобы попасть грязным Бэриком, разматывая его на верёвке, в другого игрока. В кого попадал Бэрик, тот сам становился Бэриком и соответственно водящим. Всё это происходило под весёлое улюлюканье толпы. Мы бегали босиком по лужам и старались побольнее и «погрязнее» ударить друг друга Бэриком. Не трудно представить в каком виде были игроки, да и зрители были ненамного чище — земля у нас чёрная «жирная».

После игры Бэрика обычно оставляли в луже до следующей игры или вешали на громадный гвоздь, который торчал из толстого тополя, растущего посреди двора. Гвоздь, который вбивают в шпалы, неизвестно кем и когда забитый в дерево, торчал на виду у всего дома и проходящих мимо людей… Плюшевые мишки, по воле судьбы, становившиеся Бэриками, быстро выходили из строя, у них отрывались лапы, уши, отлетали глаза, носы. Когда отрывалась голова, они уже не могли использоваться в игре. Непригодных Бэриков садили на старую, непригодную для сидения людей, лавочку на всеобщее обозрение. Так и сидели эти убогие «инвалиды» всем на потеху, а может в назидание пока не надоедят. Потом их сбрасывали в кучу между кустов акации, подальше от посторонних глаз.

Попадали в Бэрики мишки прямо со шкафов и домашних диванов — кто пообтрепался, кому лапу оторвали, а кто-то просто надоел. Были случаи, когда без спроса родителей плюшевого мишку кто-то из детей определял в Бэрики. Иногда такого мишку после одной игры сразу забирали, и после головомойки с ароматными шампунями, его и ребёнка тоже, он опять становился домашним любимцем. Очень часто, когда выдавалось тёплое дождливое лето, наступала нехватка плюшевых мишек, тогда в Бэрики записывали недоумевающих: мягких жирафов, бегемотов, верблюдов и другую плюшевую живность. Вот и доказывай потом, что ты не медведь.

Случалось — стояла чудесная погода после проливного дождя, а Бэрика не находилось, тогда мы сбрасывались, выделенными нам на мороженое, деньгами и покупали в ближайшем магазине дешевого плюшевого мишку. Потом мы поняли, что дешёвого мишки надолго не хватает, тогда стали покупать подороже — их хватало надолго, но и они были не вечные. Попадали в игру и большие дорогие игрушки, а бывало нам не отдавали стареньких, уже покосившихся медведей.

Когда игра заканчивалась, тот из игроков, кто оставался Бэриком, сохранял это звание до следующей игры. Титул — Бэрик, у нас считался, «мягко говоря», — не престижным и оставаться им надолго никто не хотел. Все жаждали посильнее ударить грязным плюшевым медведем другого, чтобы снять с себя это звание, а главное «наградить» им другого.

Гуси

Бог сотворил человека чистым нежным, с цветочком за правым ухом, наполненным любовью ко всему живому и неживому. Человек, сам по себе — создание непорочное, ведь Бог создал его по своему образу и подобию. А чистое всегда притягивает к себе грязь, не по своей воле, просто грязь стремится ко всему чистому, чтобы выделяться и быть заметней.

На беду, или нет, но Бог поставил человека владычествовать над рыбами морскими, птицами небесными и над всяким животным, пресмыкающимся по земле. Все твари земные, я имею ввиду умных тварей, стараются быть поближе к человеку — сытнее будешь. Одними из таких продуманных тварей являются гуси. Это первое прирученное человеком животное. Не верите? Думаете — собака, кошка или кто-нибудь там ещё? Нет. Гуси. История старая тёмная и сейчас уже не разберёшь — то ли человек позвал гусей к себе, то ли гуси сами пришли к человеку. Только живут они бок о бок очень давно, сколько человек себя помнит, столько они и живут вместе. Люди утверждают, что гуси сами навязались им, а гуси на этот счёт молчат и только гогочут иногда.

Человек и гуси так сблизились, что стали просто неразделимы. Куда человек, туда и гуси, так и ходят они вместе. Гуси, как известно, любят собираться в стайки. Идёт человек по улице, а рядом идут гуси. Да что рядом, в последнее время очень часто гуси идут впереди. А иногда гусей так много, что и человека-то за ними трудно разглядеть. Для того, чтобы как-то общаться друг с другом люди ходят везде с прутиками и хворостинами, чтобы отгонять своих гусей от других. Иначе толком не пообщаешься.

Люди мало чем отличаются друг от друга, они ведь сотворены по одному подобию. Отличаются они только породой гусей, которые их окружают и их количеством… Вот идёт мужчина, справа от него тройка гусей — большие упитанные, но он ловко ими прутиком управляет… Вот идёт женщина, вокруг неё стая маленьких, но энергичных гусей — шипят во все стороны, но не щипаются… А вот парень с двумя гусями, они молчаливы, но если ущипнут, то не обрадуешься… Идут бабушка с дедушкой, а за ними скромно, прячась за хозяев крадётся небольшой гусь, один на двоих… А вот мужчина без хворостинки в окружении целой стаи — шеи вытянули, гогочут, даже встречные прохожие на другую сторону улицы переходят… Смотрите, вот встретились два человека, точнее две стаи гусей, что тут началось, к этой сваре примыкает другая стая, затем другая. Людей уже не видно и не слышно, а гуси шипят, машут крыльями, нападают друг на друга и щипаются.

Люди всегда заботятся о своих гусях, даже брюки себе и юбки не всегда погладят и порой не причешутся, зато гуси всегда чистые и ухоженные, каждое пёрышко вычищено, клювы блестят. Спят гуси на самой мягкой подушке, едят самое вкусное и изысканное. Попробуй перейди таким дорогу, заклюют. Порой идёшь по улице и не понимаешь, кто тут главный, то ли гуси идут с человеком, то ли человек с гусями.

У меня, как и у всех тоже гуси имеются, что я хуже, что ли? Я, как любой нормальный, а может ненормальный человек, иногда хочу от них избавиться, но не получается — не уходят. А без них, когда отгонишь их прутиком подальше от себя, чувствуешь себя каким-то слабым и беззащитным. Вот и думай потом, а цветочек из-за правого уха у человека давно выпал.

Простите

Умер я в воскресенье 29 июня.

По природе своей я был жаворонком — просыпался рано и первым делом, ещё не открывая глаз, набрасывал план на предстоящий день. В тот выходной, проснувшись, я запланировал повесить небольшую картину, которая уже месяц пылилась на шкафу, сходить с женой в церковь, съездить к родителям, вечером, как всегда, в театр, а за ужином полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Обдумав всё это, я попытался встать, но это у меня не получилось. Глаза не открывались, руки, ноги почему-то не слушались. Я не мог совладать со своим телом. Первая мысль, которая пришла в голову — меня парализовало, но тогда было бы хоть какое-то движение, боль. Я попытался раскачать моё непослушное тело, и вдруг левая рука выскочила за свои пределы, от неожиданности я привстал на правом локте, поднял голову. Я как будто порвал какую-то материю и вырвался на свободу. Встал, начиная понимать, что же со мной произошло. Подошел к окну, почувствовав невероятную лёгкость, точнее сказать: невесомость, а моё неподвижное тело осталось лежать на кровати…

Проснулась жена. Словно почувствовав беду, она резко повернула голову к моему бывшему телу и замерла, вглядываясь в лицо. Затем вскочила с постели, выбежала из комнаты, вернулась, нерешительно подошла и прикоснулась к моей бывшей щеке. Ощутив холод, зарыдала.

— Боже мой, я никогда в жизни не видел тебя такой. Прости меня, дорогая, что своей смертью принёс тебе столько горя. Как же ты теперь без меня, любимая… Я столько раз так называл тебя, и только сейчас говорю это от всего сердца, прости любимая. Как же ты мне дорога, как много ты для меня значишь, наверное, правильно сказать: — значила — нет значишь! … Да, не убивайся ты так, я не могу на это смотреть. Прости меня, дорогая, я был иногда груб и невнимателен к тебе. Я говорил тебе мало приятных слов, порой уделял мало времени, да и ласки особой ты от меня тоже не видела. Ты самая чудесная женщина в мире! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! Я готов повторять это и повторять. Но поздно, Господи, что же это …, почему так… Прости, любимая, мне казалось, что не мужицкое это дело — «бантики завязывать и кружева плести». Я был неправ. Прости меня. Я так и не показал тебе Петергоф, столько лет обещал. Ты самый дорогой человек для меня. Ты слышишь? Да, не убивайся ты так…

— Сынок, вот я и увидел тебя. Пять лет я тебя не видел, смотрю ты освоился в новом городе. Прости меня, что я тебя обидел, да понимаю, что ты тоже не «подарок», но я отец — я должен быть мудрее, … амбиции эти. Никогда в жизни я тебе этого не говорил, чувствовал, что не прав, а не говорил. Прости меня, я был слишком требовательным к тебе, хотел, чтобы из тебя получилось то, что не получилось из меня. Да не учёл, что каждый человек — это индивидуальность и нельзя из него слепить то, что захочешь. Да, я был вечно недоволен, но это было внешним. Я люблю тебя сынок и искренне желаю тебе всего самого лучшего. Смотри, только …, вот опять нравоучения. Прости…

— Здравствуй, доченька. Какая ты красивая, а я-то переживал… Не печалься так, рано или поздно это должно было произойти. Прости и ты меня. Я пытался вмешиваться в твою семью, хотел, чтобы вы жили по моим порядкам. Глупец. Нет, нет, Сергей, зятёк ты мой, что встрепенулся? Это я о себе. Простите меня. Будьте счастливы…

— Никак не ожидал тебя увидеть, незнакомец. Прости, это из-за меня произошла та авария, после которой твоя жена осталась инвалидом. А вот и она. Простите меня. Не хватило у меня тогда духу признать свою вину, да и оплачивать все расходы пришлось бы мне. Простите меня, низко я тогда поступил…

— Здравствуй, Валентин. Как ни странно, и ты грустишь. Прости меня, это я тогда тебя оговорил и с финансовым отчётом я тебя подставил. Подлый я человек, занял место, которое предназначалось тебе… Прости…

— Вениамин Петрович, простите, это я тогда подговорил Валерку свидетельствовать против вас. Не сделай я этого, то не получил бы тот участок земли под строительство. Простите, мне и при жизни не давал покоя тот поступок, а сейчас тем более. Да, я предполагал, что вы знали об этом. Хороший вы человек, простите меня…

— Маша, привет. Прости меня, подло я тогда поступил… Славка, и ты прости, да понимаю, что ты давно простил, только тяжело мне… Как же я могу всё исправить? Сколько вас? Господи, да почему вы все …, и глаз-то нету, а вы все передо мной. Что делать-то? Простите меня люди добрые! Тяжело мне, выть хочется. И нет уж ничего, а болит всё!

Чудо

Густая тьма, невольно поднятые вперёд дрожащие руки, ощупывают воздух, ноги шарят мелкими осторожными шажками, полная тишина. Справа появилось еле различимое свечение, которое усиливаясь, превратилось в пару пристальных глаз. Мрак порождает страх, а страх превращается в сковывающий ужас, что-то прикоснулось к спине — содрогнулось всё тело, что-то ущипнуло за плечо, что-то потянуло за руку, застывший крик вырвался наружу. Вдруг далеко впереди показался лучик света, всё тело инстинктивно направилось к нему, ноги вначале осторожно, а затем быстрее и быстрее побежали, что спасение именно там сомнений не возникало. Изнутри звенящей тишины стали проявляться глухие нарастающие удары, напоминающие ритм сердца, они усиливались, ускорялись и вскоре заполнили всё пространство. Огонёк приближался, становилось светлее, вдруг раздался родной умоляющий голос, позвавший по имени, что-то заныло внутри, застонало, но вселившийся ужас, обжигающий мрак и цепляющиеся невидимые руки заставляли бежать вперёд, быстрее и быстрее…

— Он пришёл в себя, — громко сказала медсестра, вскочила со стула, чуть не опрокинув его при этом, зачем-то поправила причёску и выбежала из палаты, одёргивая на ходу коротенький халатик.

Алекс — так звали молодого человека, который открыл глаза и сейчас с интересом разглядывал больничную палату, освещенную ярким весенним солнцем. Ему было двенадцать лет, возраст, когда уже многое понимаешь, и память ещё хранит всё в мельчайших подробностях, когда в полной мере начинают соприкасаться, то чистое и светлое, заложенное в нас Богом с реальным миром действительности, создавая при этом конфликт. Его привезли в больницу скорой помощи позавчера в первой половине дня после пожара, случившегося в квартире на втором этаже, Алекс каким-то чудом спасся из пылающей квартиры и двое суток находился без сознания. При этом все его органы и системы функционировали нормально, врачи опасались, что после шоковой ситуации Алекс мог впасть в летаргию.

— Где наш ангелами хранимый, — не сказал, а скорее пропел вошедший в длинном белом халате невысокий мужчина со стриженой бородкой, — Привет на этом свете. Как себя чувствуешь? Вижу хорошо, — произнёс он и внимательно посмотрел в глаза паренька, стоявшего возле окна.

— Нормально, — хрипло ответил Алекс, не узнавая свой голос. Он был высоким для своих лет, худым подростком той поры, когда развитие мускулатуры и формирование тела явно отстают от его роста. Длинные волосы, прямой нос, тонкие губы, задумчивые глаза, не выражающие ни радости, ни печали.

— Голова не кружится?

— Нет, с чего ей кружиться?

— На всё отделение кричал, снилось что?

— Жуть какая-то.

— Жуть уже позади парень, — врач сел на табурет рядом с кроватью, — присядь и расстегни рубашку, что беспокоит?

— Ничего.

— Совсем уж так ничего? — врач внимательно осмотрел Алекса, — сегодня сдашь необходимые анализы, и если будет всё хорошо, то сразу домой, — подмигнул ему жизнерадостный доктор.

— А что со мной?

— Ты вышел из огня без единого ожога, это чудо, но извини, меня ждут больные. Кстати сегодня побереги себя — много не ходи.

— Я уже позвонила твоим родителям, — вмешалась в разговор медсестра, обращаясь к Алексу, — Павел Геннадьевич, — сказала она вслед уходящему доктору, — пришёл следователь, пропустить его?

— Конечно, конечно, — послышался певучий голос доктора уже из-за двери.

Медсестра поправила причёску, разгладила лацканы халата и, отрепетировав улыбку у небольшого висящего на стене зеркала, танцевальной походкой вышла в коридор.

Алекс начал вспоминать, что произошло: они с сестрой ещё спали, когда родители ушли на работу. Он учился во вторую смену, а второклассница Настя заболела и в школу в этот день не пошла. Проснулся он от того, что начал задыхаться — в комнату поступал едкий дым, вскочив, он открыл дверь и увидел горящий в коридоре навесной потолок. Дышать было уже нечем, он дернул входную металлическую дверь — закрыто снаружи. В комнате закричала сестра, он подбежал к полке, где обычно лежал ключ, но его не было. Алекс начал метаться по квартире в поисках ключей, но их нигде не было, в горле першило, он стал задыхаться и кашлять, темнело в глазах. В едком дыме он разглядел Настю, она шла на ощупь, вытянув вперёд руки, и жалобно кричала: «Алекс, Алекс». Он разбил табуретом окно в кухне, и несколько раз ударил им по оконной решётке, но это не помогло. Затем пробежал мимо Насти в комнату, потом опять вернулся на кухню, припал к решётке, глотая воздух, и потерял сознание…

В палату, в сопровождении медсестры, вошел робкий молодой мужчина в узких брюках и широком пиджаке, кашлянул в кулак и представился.

— Следователь Коробейников Илья Матвеевич.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — медсестра улыбнулась и пододвинула стул к кровати.

Усевшись, Илья Матвеевич раскрыл новенькую блестящую папку, вытащил замысловатую авторучку и заполнил необходимые данные.

— Как правильно вас зовут, Александр?

— Когда в роддоме записывали моё имя — закончились чернила, вот и получилось — Алекс.

— А в свидетельстве о рождении что написано? — спросил следователь, не понимая, шутит или нет, этот мальчишка.

— Решили дальше экономить чернила и тоже написали Алекс, — ответил он явно заученными словами.

— Ладно. Скажи, что произошло, то есть, что ты помнишь.

Алекс подробно рассказал ему о пожаре, о том, что не нашел ключей на привычном месте, как задыхался и, по всей вероятности, потерял сознание. О сестре он умолчал. Илья Матвеевич задал ещё пару вопросов, старательно всё записал и спросил.

— Больше ты ничего не помнишь?

— Нет, скажите, что произошло?

— Люди, наблюдавшие за пожаром на улице, утверждают, что ты вывалился из окна прямо через решётку и упал на кучу мусора, собранного на субботнике.

— А где Настя? — спросил Алекс дрогнувшим голосом, приподнявшись над подушкой, когда следователь вставал, чтобы уйти.

— Держись парень, так бывает в жизни, она…

Дальнейшие слова он не слышал, голова мгновенно стала тяжёлой, и появившийся звон в ушах эхом повторил тот зовущий жалобный крик сестры. Сердце стучало, вокруг всё гудело. «Как же так, что теперь будет? Настя, Настя»…

— Ты что не слышишь меня, — сквозь пелену донеслись слова следователя.

— Отстаньте от меня! — заорал Алекс каким-то неестественным голосом…

В памяти мелькали сцены из его ещё недолгой жизни, и этот калейдоскоп событий вдруг остановился в деревне, где они всей семьёй гостили у бабушки с дедушкой. Озеро, поросшее камышом, где дед учил его ловить рыбу, а Настя, которая всегда была рядом с ним, была хранительницей баночки с червями. Лес за деревней, откуда дед с отцом мешками таскали лисички. Они с Настей, когда гостили в деревне всегда ходили вместе, Алекс присматривал за младшей сестрой и очень гордился, что у него есть такая обязанность. Родители доверяли ему, но и строго спрашивали, если он не внимательно присматривал за сестрой.

У Дедушки с бабушкой было небольшое хозяйство: вечно жующая корова, которую Алекс даже однажды доил, правда, не очень получилось, одинокий хромающий баран, которого дед подобрал погибающим за лесом, приволок его домой и выходил, «вольная» свинья Люська, которая ходила «куда захочет» и была второй после деда хозяйкой во дворе. Когда Кешка, так звали барана, болел, к нему в сарай часто заходила в гости «вольная» свинья, о чём они там говорили неизвестно, но после этого Люська взяла шефство над бараном, и когда он поправился, по утрам сопровождала его до загона, где собиралось деревенское стадо перед пастьбой, а вечерами встречала его. Дом стоял на окраине, и все жители деревни потешались, глядя, как дружно идут через всю деревню баран со свиньей, ни на шаг не отходя друг от друга. Если Кешка задерживался ухватить травы или помечтать, глядя в синее небо, то Люська терпеливо его ждала, самодовольно похрюкивая.

Во дворе было множество кур, за которыми в основном следила свинья, прямо под открытым небом стояли несколько клеток с кроликами, а однажды Алекс увидел, как дед рубил головы курам, он был тогда ещё совсем маленький, вцепился в руку деда и кричал: «не делай этого». Потом взрослые целый вечер пытались ему объяснить, что так устроена жизнь, но он так тогда ничего и не понял.

Бабушка была очень добрым человеком, никогда не повышала голос и носила косынку, в доме всегда было чисто, а по вечерам она любила рассказывать про Бога, который создал природу и всех людей. Алексу запомнился её рассказ о том, что Бог даёт шанс каждому найти своё место в жизни и всё зависит от человека, использует он этот шанс или нет. И ещё она очень серьёзно говорила о том, что в жизни обязательно должно произойти одно чудо и если человек правильно использует его, то чудеса в его жизни будут повторяться, а если не правильно, то… Алекс с того момента начал ждать, когда же произойдёт чудо, чтобы правильно его использовать.

— Что же родители, — судорожно думал Алекс, — забыли про меня? Ах да! Сестра. Два дня без сознания, когда же похороны завтра что ли? Нет, я не хочу сейчас домой, пусть …, хотя всё равно придётся смотреть в глаза. А что я мог сделать? В чём я виноват? Попробуйте вы на моём месте, чтобы вы сделали? Ах, сестрёнка, сестрёнка. Я всегда говорил тебе: слушайся меня, и никто нас ругать не будет, а ты всё думала, что тебя родители больше любят. Хотела быть хорошей, а я значит плохой, теперь я опять буду крайним, — он перевернулся на живот и уткнулся в подушку. Хотелось рыдать, но слёз не было. Потом он встал, подошел к окну и долго всматривался вдаль, ничего при этом не видя. Мысли путались в голове, какой-то груз навалился на него, разделив его жизнь на две части: до и после пожара. Алекс внезапно ощутил себя взрослым и понял — чудес в его жизни больше не будет…

— Алекс, — медсестра осторожно тормошила парня, — проснись, за тобой приехали.

— Где, кто, родители? — ещё не отойдя ото сна, спросил он.

— Вот одежда, переодевайся и спускайся вниз, они там.

Алекс вышел из больничного лифта и стал спускаться по ступенькам, навстречу ему шли родители. Мама, присев на корточки обняла сына, а отец потрепал его волосы.

— Как ты себя чувствуешь?

— Нормально.

— Пойдём, поднимемся к Насте, она здесь в хирургии на втором этаже и хотела тебя видеть. Свидание уже закончилось, но мы попросили доктора об одолжении, объяснив ситуацию.

— Она жива? — вырвалось у Алекса…

Увидев сестру, лежащую на кровати с загипсованной подвешенной ногой, он бросился к ней. Обнял её, встав на колени перед кроватью:

— Прости меня, Настя, — слёзы сами лились из его глаз, он хотел сказать что-то ещё, но не мог. Он трогал её плечи, руки, погладил по щеке, по волосам и прикоснулся к загипсованной ноге…

— А как я оказался на куче мусора? — спросил Алекс у родителей, когда они возвращались домой.

— Когда ты потерял сознание, Настя отодвинула решётку, которую ты расшатал ударами табуретки, и помогла тебе «выпрыгнуть» из окна, — улыбнулась мама, — ты упал на кучу прошлогодних листьев, а вот ей пришлось приземляться на землю.

— Чудеса, да и только, — произнёс отец обычную для таких случаев фразу.

Всё дело в шляпе

— Вы не подскажите, в какой стороне находится восток? — спросил человек в блестящем наглаженном костюме, в шляпе и с большим кожаным портфелем в руке.

Человек в шортах и выцветшей футболке, к которому был обращён вопрос, остановился, перестав напевать какую-то мелодию и не стесняясь, уставился на вопросившего. Когда пауза неловко затянулась, и человек в шляпе хотел было что-то добавить, то человек в шортах на мгновение его опередил:

— Вы ко мне обращаетесь? — без пауз произнёс он, явно довольный тем, что успел ответить и не важно, что вопросом на вопрос.

— А к кому же ещё? — пожал плечами человек в шляпе. Вокруг действительно никого не было.

— Просто, ранее вы со мной никогда не заговаривали. А разве это важно, где восток?

— Конечно, важно, там солнце встаёт раньше, поэтому можно больше успеть.

— Что успеть?

— Как что? — с недоумением посмотрел на него человек в шляпе и переложил портфель в другую руку, — сделать больше дел.

— Но ведь оно там раньше и садится.

— Да, но …, — опешил человек в шляпе, достал из портфеля большие очки в роговой оправе и надел их. Затем близоруко осмотрелся вокруг и сел на ближайший камень, которых было множество вокруг, и задумался.

— Слушай, я давно хотел у тебя спросить, — сказал человек в шортах и тоже сел на камень, который лежал немного в отдалении, так что им приходилось повышать голос, чтобы слышать друг друга, — почему ты всё время в костюме, жарко ведь и неудобно?

— Значит, прав был тот человек, который говорил, что надо идти на запад, — не обратил внимания на вопрос человек в шляпе, снял очки, сложил в футляр и положил обратно в портфель, — зачем тебе цветы?

Человек в шортах глянул на букет, который он держал в руках, затем поднял голову и, посмотрев вдаль, задумался. Он всегда задумывался, когда видел зелёную равнину, извилистую речку и далёкие горы с белыми вершинами.

— Я всегда должен прилично выглядеть, ведь на меня смотрят окружающие, — запоздало ответил человек в шляпе и поправил галстук.

Лица собеседников были повёрнуты в разные стороны и поэтому они видели разные пейзажи, глядя на каменное лицо человека в шляпе трудно было понять, что он видит.

— Зачем цветы? Красиво! Но я их собираю, чтобы дарить, … тебе, например, — человек в шортах встал и протянул букет. Человек в шляпе взял цветы и, не меняя выражения лица, машинально сунул их в портфель.

— Да, надо идти на запад, — подытожил свои думы он, теребя при этом блестящие застёжки портфеля.

— Ты знаешь, я больше не буду разговаривать с воробьями, — грустно сказал человек в шортах.

— Это кто? — безразлично спросил человек в шляпе.

— Птички такие, вон они, — человек в шортах показал на кусты ивы, на которых сидели воробьи.

— Где? — человек в шляпе поднял глаза.

— Да вон же, на веточке, полетел, видишь?

— Вижу, — чуть ли не вскричал от радости человек в шляпе, лицо его перестало быть каменным, — какие маленькие шустренькие. Это они чирикают? — ещё больше оживился он.

— Да, они так разговаривают.

— Я их раньше не видел, они редко прилетают?

— Нет, они всегда здесь.

— Смотри, их, правда, много, а это кто?

— Это бабочка, она полетела на ту лужайку, — человек в шортах показал рукой, — пойдём и мы, посидим на траве, там мягко — он встал и пошёл в сторону полянки.

— Ух ты, какая красивая, — человек в шляпе опустил руку в портфель за очками, потом передумал, поднялся и пошёл за человеком в шортах.

Придя на поляну, человек в шортах растянулся на траве и, глядя в небо сказал:

— Смотри на то облако: оно похоже на дубовый лист.

Человек в шляпе маялся рядом, думая, как лечь на траву без ущерба для блестящего наглаженного костюма, наконец, он положил на траву кожаный портфель, на него аккуратно поместил снятый пиджак и, повторяя позу человека в шортах, разлёгся на траве:

— Правда, мягко.

— Ты бы хоть шляпу снял, — улыбнулся человек в шортах.

— Ой, да, — он присел, снял шляпу, бережно обтряхнув её, достал из кармана пиджака расчёску, причесался и опять лёг, ища на небе дубовый лист.

Некоторое время молчали, солнце поднималось всё выше, лёгкий ветерок обдувал их, шелестя травой.

— А почему ты не хочешь разговаривать с воробьями? — спросил человек в шляпе.

— А они не знают таблицу умножения.

— А как ты с ними разговариваешь? — после паузы вновь спросил человек в шляпе.

— Во сне.

— Это как?

— Ты что не видишь сны? — человек в шортах приподнялся на локте и посмотрел в глаза человеку в шляпе.

— Нет, а что это? — потупил взгляд тот и засмущался.

— Сны — это такое, … как будто ты летаешь, это… как будто ты совсем маленький, ты же был маленьким? — человек в шортах сидел на траве и дирижировал руками, пытаясь объяснить, что такое сон.

— Наверное, был, я не очень помню.

— Совсем ничего из детства не помнишь?

— Помню, у меня был большой зелёный танк самый красивый такого ни у кого не было, мне все завидовали — воодушевился было человек в шляпе, но видя, как меняется выражение лица человека в шортах, опять поник.

— Да ладно, с этим танком, — махнул рукой человек в шортах, — а ещё во сне сбываются все мои самые невероятные мечты. Как я летаю на облаках, например, а ты о чём мечтаешь?

— Чтобы найти такое место, где можно сделать больше дел.

— А зачем тебе это, чтобы потом купить настоящий большой зелёный танк? — спросил человек в шортах.

— По крайней мере, я не спрашиваю у воробьёв таблицу умножения, — надул щёки человек в шляпе.

Человек в шортах расхохотался так заразительно, что не утерпел, и его собеседник и тоже широко заулыбался.

— Попробуй, вкусно, кисленькие, — человек в шортах выдернул две травинки, одну сунул себе в рот, а другую протянул человеку в шляпе, — какие у тебя красивые часы, — сказал он, увидев их на протянутой руке.

— Да, — ответил человек в шляпе, взяв травинку, поспешно спрятал свои большие золочёные часы, потом быстро посмотрел на них и опять спрятал.

— Смотри, вон то облако похоже на барашка: рожки, ножки и шерсть в завитушках, а вон крокодил ползёт, — восторгался человек в шортах, глядя на небо. Он лежал на спине и поочерёдно поднимал вверх ноги.

— А вон слон, смотри, как настоящий, — весело закричал человек в шляпе.

— А там кенгуру.

— А вон обезьяна, правда, без хвоста.

— Пусть это будет бесхвостая обезьяна.

— Пусть, а вон акула на двух ногах.

— А за ней бегемот с лосиными рогами.

Над полянкой поднялся смех, казалось, веселилось всё: мелодично порхали бабочки, в такт им заливались кузнечики, аккомпанируя, шумел травою ветер. … Пролетело время, и солнышко уже клонилось к горизонту.

— Ладно, мне пора, — всё ещё улыбаясь, с грустинкой сказал человек в шляпе, — может, ещё увидимся.

— Обязательно увидимся.

Человек в шляпе взял в руки портфель, закинул на плечо пиджак, скомкал и сунул в портфель галстук, подмигнул и пошёл в сторону камней.

— Ты шляпу забыл? — догнал его человек в шортах и протянул её.

— Спасибо.

— Ты куда, на восток или на запад?

— Не знаю, — улыбнулся он и пошёл дальше, по дороге достал из портфеля подаренные цветы, расправил их, оторвал обломившийся листочек, понюхал, шумно вдохнув воздух.

— Стой, — услышал человек в шортах и обернулся, его догонял человек в шляпе, — А хочешь, я тебе часы подарю? — сказал он подбежав.

— Нет, зачем они мне. Тебе нужней.

— Бери, они золотые!

— Ты хочешь, чтобы я смотрел на них, — показав взглядом на часы, сказал человек в шортах, — но тогда я перестану смотреть на небо.

— Я хочу тебе что-нибудь подарить, — почти шёпотом сказал человек в шляпе, наклонившись и посмотрев в глаза.

— Отдай мне свою шляпу и возьми это, — сказал человек в шортах и протянул ему свою панамку. Они разошлись. Человек в шляпе натянул до самых ушей панамку и радостный, нюхая цветы и покачивая портфелем, пошёл на юг. А человек в шортах пошёл по своим делам, которых у него не было. По дороге он зашёл в лес и надел шляпу на очередной пенёк.

Крокодил

Было душно, под высокими потолками надрывно жужжали мухи, увлечённые своими делами, тяжёлые портьеры хранили мрачный покой, где-то под полом таинственно что-то шуршало, по-хозяйски громко тикали часы. Вдруг эту размеренную устоявшуюся тишину нарушил стук в дверь, не то чтобы нахальный или требовательный, а полный отчаяния и надежды, но высокая увесистая дверь трансформировала эти отчаяние и надежду в робость и нерешительность. Со стороны коридора на двери висела большая табличка красного цвета, на которой золотыми буквами старорусским шрифтом было написано: «ДОКТОР ВСЕЯ РУСИ». Дверь приоткрылась и в образовавшийся проём просунулась взъерошенная голова, на лбу которой красовался крест-накрест наклеенный лейкопластырь.

Сидящий за столом человек с большим лицом в окладистой бороде, не отрываясь от письма в тетради под светом настольной лампы, нараспев по слогам произнёс: «Входите». На нём был белый халат и шапочка, поверх которой чуть сбоку красовалось круглое зеркало.

Не увеличивая щели приоткрытой двери, в кабинет вслед за головой просочилось туловище в синей рубашке и смиренно вытянулось. Кабинет был просторен: посредине стоял высокий массивный резной деревянный стол старинной работы, в кресле с широкими подлокотниками и высокой спинкой, которое скорее походило на трон, сидел доктор. Стол находился на небольшом возвышении, как бы на постаменте, поэтому стоящий внизу человек чувствовал себя маленьким и ничтожным и наоборот сидящий на троне выглядел если не всемогущим, то, по крайней мере, способным на многое. Габариты стола, трона и доктора соответствовали. На длинных стенах в ажурных рамках висело множество портретов, по-видимому, людей, имеющих непосредственное отношение к медицине. Приглядевшись, можно было увидеть эти портреты повсюду: наклеенными на чернильнице, на книгах, на воздушных шариках, зачем-то висевших в углу, на потолке, кушетке и даже на горшках с цветами. На стенах, по-видимому, на случай аварийного отключения электроэнергии висело множество свечей, часть из которых горели, чем-то пахло — тяжело и въедливо.

Через три минуты доктор поднял голову, блеснув лоснящимся лицом, глянул на часы, висящие над входной дверью, затем окинул равнодушным взглядом стоящего под ними переминающегося с ноги на ногу человека, остановив почему-то внимательный взгляд на его ботинках, удивительно, но при этом он продолжал торопливо писать.

Прошло ещё минут пять, человек в рубашке терпеливо сидел на небольшом стуле рядом со столом, на который ему, молча, указал доктор и, не меняя положения головы, водя одними глазами, наблюдал за двумя мухами, гоняющимися поочерёдно друг за другом. Часы тикали всё громче, напоминая пациенту о том, что шансов успеть в гости к тёще у него остаётся всё меньше и меньше. Доктору же эти часы говорили о том, что рабочий день медленно, но неумолимо движется к завершению и уже совсем скоро его ждут: салат из свежей капусты с клюквой, говяжий язык с хреном, рулет из печени с маслом и отбивная из свиной корейки, гарниры он не любил, будучи уверенным, что они «тучнят». Наконец человек в белом халате, аккуратно закрыл тетрадь, откинулся на спинку стула и, промокнув лоб платком, поправил зеркало на голове:

— Ну-с, что беспокоит, больной? — слово «больной» он произнёс почти шёпотом с такой сострадательной миной, как будто сидящий напротив него человек обречён, и шансов выздороветь у него немного.

Мужчина в синей рубашке сидя на небольшом стульчике перед огромным столом, за которым восседал доктор, жалобно смотрел снизу-вверх и казался дрожащей антилопой перед разинутой пастью огромного гребнистого крокодила.

— Почему вы решили, что я больной? Просто живот что-то …, — нерешительно заикаясь, попытался оправдаться человек.

— Вы больной, — мягко, но уверенным тоном, не принимающим возражений, сказал доктор, — у вас же на лбу написано. Вот я здоровый, посмотрите на меня: хороший цвет лица, щёки, аппетит прекрасный, стул нормальный, даже волосы кучерявятся — жить хочется. А у вас разве жизнь? Смотреть страшно, так что вас сюда привело?

— Живот, — повторил человек в синей рубашке, состроив при этом жалобное выражение лица, — пламенем горит, жжёт меня изнутри, камнем тяготит, как будто грех вселенский на душе лежит.

— Вы не поэт случайно? — посмотрел на него исподлобья доктор.

— Балуюсь иногда, — застеснялся человек в синей рубашке, поёрзав на стуле.

— Откуда ж знать тебе халдей про грех вселенский и как он может тяготить, — задумался доктор, глядя в потолок, потом вдруг встрепенулся — живот, — повторил он, сохраняя интонацию пациента, — живот от слова жизнь, в животе есть много всего, без живота никуда, живот — это всё. Его беречь надо, вести здоровый образ жизни, правильно питаться, соблюдать режим дня, не злоупотреблять и заботиться о полноценном здоровом сне; посмотрите на себя; не высыпаетесь, работаете на износ, нервничаете, вон до чего довели себя и своих окружающих; весь жёлтый и синие круги под глазами, как рубашка. Вы специально такую рубашку одели?

— Нет.

— Так сейчас же снимайте её.

— Но у меня с собой другой нет, — сказал больной, начиная стягивать с себя рубашку.

— А говорите: не больной, снимайте рубашку и ложитесь на кушетку, — доктор кивком головы показал её местонахождение.

Широкая потёртая кушетка стояла в углу кабинета за ширмой у единственного наполовину не зашторенного окна. Пуговицы на рубашке поддались быстро в отличие от шнурков на ботинках, наконец, больной улёгся на кушетку.

— Зачем вы носите такие ботинки? Во-первых, они неудобны, посмотрите какой каблук — он очень нагружает стопу, что ведёт к её деформации, и способствует возникновению варикозного расширения вен, артроза, а потом жалуетесь, что ноги болят. Во-вторых, зачем вы выбрали такой цвет, он напоминает цвет запёкшейся крови, а это угнетает психику, что является прямым путём к депрессии, так и до психушки недалеко. В-третьих, у них очень сложная шнуровка — я столько времени потерял, ожидая, когда вы их развяжите, а моё время очень дорого. … Успокойтесь больной, — показал жестом доктор, видя недоумение на лице пациента, — Дорого для моих пациентов, ждущих в очереди.

— Ну, знаете, я вас час только в коридоре ожидал, — пациент, оказывается, умел возмущаться.

— А как вы хотели, много нуждающихся, — ещё мягче начал говорить доктор, — А всё отчего? — от того, что не слушаете советы докторов. Всю жизнь за вас полагаешь, а вы всё недовольны, — он тяжело вздохнул, сел рядом погладил больного по голове и принялся ощупывать живот.

За окном светило солнце и шаловливые солнечные лучи, отражаясь в зеркале на голове доктора, раз за разом резко слепили больного.

— Вы не могли бы убрать зеркало, оно мне светит прямо в глаз, — жмурясь и отворачиваясь в сторону, сказал человек, — зачем вам эта стекляшка, вы же не смотрите мне в ухо.

— Это лобный рефлектор, а не стекляшка, чувствуете разницу, — строго сказал доктор, подняв при этом указательный палец вверх, — я не могу его снять, как же люди определят, что я врач?

— Белого халата, думаю достаточно.

— Как же, как же — он думает. Вам вредно думать. Думайте дома, а не здесь и спорьте с женой. Сейчас все, кому не лень ходят в белых халатах: продавцы, например, маляры и те в белое рядятся.

— А вы…

— Хватит болтать и согни ноги в коленях, — доктор продолжал пальпировать, — кишечник воспалён, печень увеличена, а он болтает, поэт. Спиртным не надо злоупотреблять, по девкам меньше шастать, а то…

— Я женат и вообще не…