Вступление
«Когда я читала записки моего пра-пра-пра дедушки М. А. Аргамакова, размышляла вновь, как бы хотелось противостоять тому знанию, что жизнь наша коротка, как время пролетает, а мы, многие из нас, как думается,… не видим то, что здесь, рядом, не ценим!» — записала Катя в свой дневник. — «Сколько бы бед избежали, если бы правильно взглянули на то или иное, если б увидели то, что имеем, чем дорожим… Перечитывая записки, поняла, учусь я, учусь любить всё, что есть у меня. Потому что именно это и делает меня счастливой: но ведь об этом думают лишь те, кто просто живёт, кто просто счастлив. А иные спорят вечно о войне, своём благе, о Боге… Я спорить не буду…»
«Да что там они», — читала Катя записки дальше. — «Не по зубам оказались наши русские крепости хвалёному английскому флоту! Не сдали крепости, выстояли с таким достоинством, что враг ушёл!»
Казалось бы, война та (Крымская) прекратилась. Ни одна из воюющих сторон не желала делать первых шагов, чтобы заключить этот мир. Но, как мы уже знаем, это всё же случилось: 18 марта 1856 года. Франция стала миролюбивой, когда Англия решила поставить целью войны восстановление Польши.
Освободиться русским от англичан было сложнее всего в самом Крыму. Понадобилось целых два года для этого. Да, состояние артиллерийской части не было всегда удовлетворительным. Чугун, из которого отливались орудия, был недоброкачественный. Многие орудия при стрельбе после нескольких выстрелов просто разрывались. Мало того, было отсутствие у военных и практики в боевой стрельбе…
И как же нам недостаёт
Науки той российской,
Когда моряк в поход идёт,
Корнет гардемаринский.
Он, навигации знаток,
Державу чтит родную,
Крестовый флаг, родной флагшток,
Судьбу не ждёт иную.
Прочтите, мальчики России,
Про ваших давних предков,
Они для вас, наши родные,
Страну слагали крепко.
Теперь морей досталось нам
Уж меньше, чем бывало.
И нынче это нужно вам,
Чтоб море сушу сберегало.**
«Божией милостью жили, выживали и шли дальше», — читала Катя дальше записки Михаила. Да, тогда порой только и оставалось, что надеяться лишь на Бога. И надеялись, верили, защищая не только свои взгляды, но и царя, опираясь на Всевышнего.
Пока читала записки Михаила, изучала подробнее и историю. Таким образом, наткнулась на письма Иннокентия, митрополита Московского и Коломенского. Он тогда, как раз к тем событиям, которые происходили с 1848 года, написал: «Кажется, теперь только слепой или намеренно-смежающий очи может не видеть, что самый лучший образ правления есть самодержавие. Но в то же время нельзя не убедиться, что самодержавие может быть только там, где — Православие».
Простой русский человек всегда смотрел на власть с православной точки зрения, видел в царе правителя, который был поставлен Богом. Тому подтверждением являются и пословицы: «Один Бог, один Государь»; «Бог на небе, Царь на земле»; «Никто против Бога да против Царя»; «Всё во власти Божией да Государевой»; «Никто как Бог да Государь»; «Всё Божье — да Государево»; «Ведает Бог да Царь» и т. д.
Да, были всегда и те, кто против Государя, и те, кто за. Вечный спор. Вечные попытки что-то кому-то доказать, но видеть ближнего, дать добро: «Мало есть добродающих. Но я рад, что встречал множество достойнейших людей России!» — писал Михаил. — «А каково было моему Никите да Андрею Карташеву участвовать в воспитании мичманов, гардемаринов!…»
Юные сердца обожали государя и сердечно скорбели, горевали по его кончине 18 февраля (по юлианскому календарю) 1855 года. По воспоминаниям их да Михаила, Катя могла судить лишь о том, что молодые видели в государе отца. Он же любил их, как своих верных и преданных слуг армии, высказывал отеческое понимание и заботу. Такова была среда воспитания: твёрдые основы товарищества и любовь к императору…
Такую любовь видели и за рубежом, когда встречали русские корабли. Так, в 1853 году с дипломатической миссией прибыл в Японию фрегат «Паллада». Когда же настало 9 сентября 1853, японцы смогли лицезреть, как празднуется русскими день рождения Его Императорского Высочества Великого Князя Константина Николаевича:
«Когда, после молебна, стали садиться на шлюпки, в эту минуту по свистку извились кверху по снастям свёрнутые флаги, и люди побежали по реям, лишь только русский флаг появился на адмиральском катере. Едва катер тронулся с места, флаги всех наций мгновенно развернулись на обоих судах и ярко запестрели на солнце. Вместе с гимном «Боже, Царя храни» грянуло троекратное ура. Все бывшие на шлюпках японцы, человек до пятисот, на минуту оцепенели, потом, в свою очередь, единодушно огласили воздух криком изумления и восторга»*.
Любовь — вот что правит всеми… Она разная, управляет по-разному и не покинет никогда: любовь ли к Родине, иль к матери, иль к ближнему… Читая записки Михаила дальше, Катя вновь погружалась в его жизнь, любовь и мысли,… гордилась каждым его словом: «Мы — Русские, а таковые не сдадутся, веру не потеряют и будут стремиться лишь к лучшему!…»»
* — рассказ автора «Фрегата «Паллады» И. А. Гончарова
** — из книги Золотарева В. А. «Три столетия Российского флота, XIX — начало XX века»
Глава 1
Получив в мае 1856 года письмо, в котором сообщалась пренеприятнейшая новость, Михаил Аргамаков ещё некоторое время сидел в своём кабинете и плакал. Первым же делом, когда он поделился той новостью с супругой, было — взять отпуск. И потом, встретившись вновь со своими давними друзьями, он отправился с ними и супругой отдохнуть на своей даче в Гунгербурге*…
Гунгербург… Он уже тогда славился природными богатствами, спокойствием и чистотой того воздуха, что оказывает целительные действия. Благоухание соснового леса и моря, грибы, ловля рыбы, купания — всё звало к себе, чтобы расслабиться, отдохнуть и зарядиться той энергией, которой часто не хватает, чтобы собраться исполнять свой долг: жить…
— Год назад, пятнадцатого мая, — рассказывал Михаил, сидя с друзьями в саду дачи за столиком. — И только сейчас узнали о его кончине… Как вот закрутилось, упустили?…
Алексей Нагимов, Александр Герасимов и Дмитрий Тихонов — близкие его друзья сидели перед ним в первый вечер на даче. На столе стояли наполненные водкой рюмки, но их пока никто не трогал. Они все смотрели на лежащий перед глазами открытый лист письма…
— Вот и не стало нашего Николя… Оставил этот мир, совершив едва-ли кому-либо известный подвиг истинного человеколюбия… Да, это именно он… Наш Николя, наш дорогой учитель, Николай Александрович Бестужев, — не мог поверить в происходящее Алексей Нагимов. — Я уже давно не следил за вестями и вот… Упустили, что произошло…
— И я не узнал, — сказал с сожалением Дмитрий. — Надо Розенам сообщить… Они уж в Изюмском уезде Харьковской губернии?
— Да, уехали к сыну, — подтвердил Алексей. — Так и жизнь уходит…
Взяв вновь в руки письмо, Михаил зачитал:
— Возвращаясь в марте из Иркутска в Селенгинск, он нагнал на Байкале двух пеших старушек-странниц, при постепенно усиливавшейся метели. Он вышел из своей повозки, усадил в неё этих старушек, а сам сел на козлы и так продолжал переправу через Байкал. При этом он простудился… Приехав в Селенгинск, слёг в постель и через несколько дней скончался, как праведник…
— Что ж, — взял рюмку водки Александр. — Помянем…
Друзья взглянули в глаза друг друга… Как показалось каждому из них, они тут же увидели всю промелькнувшую их жизнь до этого момента: и встречи, и расставания, и понимание, и верность дружбы, любовь, беды — вновь увидели всё…
— И я уйду в отставку уж, — сообщил вдруг Михаил, отставив рюмку и взяв стоящую у ног бутылку водки.
— Вот это новость! — неприятно был удивлён Алексей. — Как же ты без моря?!
— Море я видеть смогу каждый день, — улыбнулся тот и кивнул в сторону соснового леса. — Вон,… оно тут уже и плещет! Не слышно?!
— Слышно, — усмехнулся Алексей. — Обидно… Жизнь прошла.
— Да ладно вам всем! Приуныли! — воскликнул Дмитрий, забрав от Михаила бутылку и налив в рюмки друзей ещё водки. — Давайте-ка, ещё разок,… а там вдохнём полной грудью и с новыми силами…
— Вечный оптимист! — улыбнулся Александр, указывая на Дмитрия. — И верно, я только благодаря ему смог пережить утрату… Анастасия и сейчас со мной, — заблестели его глаза слезами тоски…
Друзья опустошили рюмки. В тот момент из дома вышла супруга Михаила. Кутаясь в вязаную шаль, она взглянула в их сторону и покачала головой. Она точно так же страдала душою за всё происходящее, жалея, тоскуя: «Да что же мы? Жизнь же продолжается! Мишенька мой,… ненаглядный…», — одарила она улыбкой супруга, взглянувшего в её сторону, и вернулась в дом…
— Ну, пусть флотом занимается молодёжь, — попробовал поддержать желание Михаила уйти в отставку Алексей.
— Флотом, — мрачно повторил тот слово и опустил взгляд, крутя в руках пустую рюмку. — Нет никакого флота уже… Жестокая оказалась Крымская война.. Вон, молодёжь и жаль… Севастополь так разрушен, не дай Бог… Одни развалины остались. Прежде, чем уйти, хочется помочь, а чем, как?
— А вот и дельце появилось! — хлопнул в ладоши обрадовавшийся Дмитрий и пригрозил пальцем взглянувшим с удивлением друзьям. — Аккурат не зря столько нам лет! Опыт есть да людей добрых вон сколько знаем!
— Ты о чём? — не понимал пока Михаил. — На что намекаешь, аль перепил?
— Флоту досталось на этот раз, — вспоминал Александр. — А мы с тобой, Димка, и Ириной Яковлевной здесь были. К Розенам приезжали… И Гунгербург оказался захваченным этой войной.
— Да, не спокойно было Англо-франкам ограничиться лишь Чёрным морем. Им всё подавай! — проворчал Алексей и кивнул Дмитрию. — Разливай! Допьём уже!
— Нет, — закрыл тот бутылку. — Хватит нюни распускать. Вот уж гляжу на вас и уверяюсь, что состарились! Где былая вера?! Где стремление заступиться за честь, за Родину?!
— Не помнишь?! А я помню! В тот день, шестого июня**, здесь раздались сигналы общей тревоги… Забыл страх в глазах жены?! — воскликнул Александр. — А я дух жены видел!… Тогда как заштормило, аж видно было, что злые силы потешаются! Увидел её, погладила она меня да исчезла с ливнем… Видел, как вас всех сейчас! — окинул он друзей тревожным взглядом. — А потом начался артиллерийский обстрел прям на берегу… Враги ж близко подошли со своими крейсерами да лодками.
— Не канючь***, — кисло улыбнулся Дмитрий. — Соберёмся может все вместе? Вместе займёмся какой благотворительностью, душа и рада будет!
— Я за, — вдруг очнувшись, молвил Михаил. — Но одни сим делом заниматься не сможем.
— У нас есть хорошие знакомые да не только в России! — подхватил Дмитрий. — Приглашаю на днях посетить местного барона… Штиглица.
— Становится интересно, — появилась улыбка на лице Алексея и остальных…
* — Гунгербург — ныне город Нарва-Йыэсуу, Эстония.
** — 1855 года
*** — канючить — плакаться, жаловаться на что-либо; ныть.
Глава 2
Мне теперь так часто больно,
Но молчу об этом я.
В прошлом было так просторно,
Света много — благодать.
И куда ж всё подевалось,
Нет, не знаю, не сказать.
Только сердце стонет малость,
Что не долго уж стучать.
Нет надежды, нету чуда.
Всё пошло вдруг кувырком.
От чего в болезни туго,
От чего страдаю я?
Вы простите мне, родные,
Предала вас всех, ушла,
Нет души уже, нет силы,
Чёрно всё вокруг… Пора…
— Простите, Илья Сергеевич, — отложив книгу на столик рядом, вздохнула Мария.
Она вновь сидела в инвалидной коляске у окна, а доктор, так и навещающий, помогающий ей, сидел напротив и слушал её красивое чтение.
— Простите, — покачала она головой. — Не могу я больше читать обо всём этом… И слышать даже не хочу. Всё не так. Нет той красочности, любви. Нет.
— Что с Вами, Мария Алексеевна?! — насторожился тот, и взгляд его переменился с любующегося на встревоженный.
— Ах, не успокаивайте меня боле. Сон я видела намедни, — взглянула прослезившаяся Мария. — Смерть за мной приходила… Но была она такой красивой! Я даже сначала не поняла, что это смерть… Теперь знаю.
— Нет, — улыбнулся Илья Сергеевич. — Я не отдам Вас ей.
Он поднялся и протянул руки:
— Я упрямо буду заставлять Вас подниматься, сам поднимать, заставлять Вас делать упражнения. Я не верю, что у Вас карцинома!
— Если бы Вы не были доктор, — чуть расслабившись и полностью ему доверяя, Мария положила свои руки в его. — Я бы прогнала Вас тот час же, — ласково улыбнулась она. — Ваши лекарства помогают мне забывать о боли, но она возвращается.
— Значит, — потянул доктор за руку, другой рукой помогая вставать, поддерживая вокруг талии. — Не будем терять времени… и… Встанем, — только успел он произнести, как Мария чуть не потеряла равновесие и встретилась с ним глазами.
Испуг, страх и тут же спокойствие пробежали. Она вновь стояла. Пусть пока и в объятиях доктора, в его крепких, заботливых руках, но стояла. Каждый раз это был самый эмоциональный момент для Марии. И сейчас она вновь, как иногда, не выдержала и зарыдала…
— Ну же, — держа её, еле стоящую в его руках, Илья Сергеевич прижал к себе.
Уткнувшись в его плечи, Мария обвила руками и плакала.
— Простите мне,… это не позволительно, — взглянула она в его глаза, будто опомнившись.
Их взгляды вновь встретились… Словно молили молчать, они ласкали теплом из души, которая осторожно тянула быть ближе и ближе и… в конце-концов слиться в единстве губ… С нарастающим вкусом давно желанной страсти они целовались всё смелее, откровеннее…
Взяв Марию на руки, но продолжая целовать, Илья Сергеевич перенёс её на кровать. Бережно положив, он чуть налёг сверху и всё, что далее стало происходить, было будто ураганом. Да уносил тот ураган все страхи, всю реальность прочь, уносил боли и ожидания бед, которые всё равно царили в них обоих, как бы ни боролись…
…Время будто остановилось, решив охранять тайное слияние жаждущих друг друга тел. Будто все забыли про них, как и они… Всё молчало и скрывало тихие стоны блаженства их страсти…
Глава 3
Неотрывно смотрел на окно второго этажа Никита, стоя у своего дома. Он только вернулся со службы, только хотел вернуться к рукам любимой супруги и детей, как заметил в окне страстно целующихся… Именно свою супругу… В объятиях молодого доктора, Ильи Сергеевича…
Не веря ни глазам, ни застонавшему сердцу, Никита смотрел на них, смотрел туда и когда они медленно укрылись где-то дальше в комнате…
— Никитушка! — выбежала из дома на двор счастливая молодая девушка — его сестра Наталья.
Она остановилась рядом с Никитой, так и глядя на него сияющими радостью глазами.
— Ты чего здесь стоишь? Идём, покажем, что детки учудили! Они такие забавные! — щебетала она. — Ну, Никита!
— Да, Натальюшка, — кивнул тот, мельком взглянув на неё и глубоко вздохнул. — Я позже их навещу… Пройдусь пока по саду.
— Позже?! — исчезла улыбка с лица Натальи. — Да что же приключилось с тобой теперь? Аль на службе дела плохи? Смотри же, супруге своей не говори, не беспокой. Ей и так часто дурно. Но ничего, вот-вот вновь прибудет Милана Александровна, так она дочь поддержит, снова будет помогать. Благо сыновья её вновь на учёбе будут…
— Оставьте же меня, — поплёлся Никита медленно прочь, чтобы побыть в саду одному.
— Совсем детей желаете забросить! — воскликнула ему вслед с разочарованием в голосе юная сестра. — И пожалуйста! Марии они уже давно не нужны! Даже не спрашивает, как дети, а теперь и ты такой же! Бог видит, я то их не брошу!
Оглянувшись на отчаянную сестру, Никита молча смотрел ей, убегающей обратно в дом, вслед. Долго прогуливаться он всё равно не смог. Мысли, переживания, вопросы, закружились в нём, словно в вальсе, ускоряя темп и будто разгораясь в адском огне.
Встряхнувшись, Никита поспешил в дом. Он промчался наверх по лестнице и резко остановился перед дверями его с супругой спальни. Ни открыть их, ни постучать, он пока не решался. Застыв и прислушавшись, Никита услышал только одиночный выдох голосом супруги, и он-то и побудил всё же постучать.
Тишина только и отвечала ещё некоторое время. Никита молчал тоже и ждал, как бы перед ним ни проносились картины того, чего боялся, но оно представлялось и убеждало в происходящем…
— Войдите! — наконец-то раздался голос Марии из спальни, и Никита медленно открыл дверь.
Он так же медленно вошёл, встретившись с растерянным или удивлённым взглядом доктора. Тот стоял у окна, сложив перед собой руки и молчал. Оставив его без дальнейшего внимания, Никита перевёл взгляд на супругу. Та лежала в постели, запрокинув одну руку под голову, словно отдыхала под кружевным одеялом и так и не переодевалась, оставаясь в тонкой сорочке…
— Что ж, — чуть прокашлялся доктор и направил свой несмелый шаг к выходу. — Разрешите… Дела в Петербурге зовут…
Будто не видя его, Никита молчал. Он услышал покинувшего спальню доктора, а взгляд пал на валяющийся у постели пеньюар супруги. Тот небрежно лежал забытый, не тронутый… Подняв, Никита аккуратно положил его на стул у окна…
— Как ты рано сегодня, — вымолвила вдруг Мария.
— Отчего,… почему же ты сделала это? — взглянул на неё Никита и подошёл ближе.
И его этот прослезившийся взгляд всё сказал, но принимать то за правду Мария не соглашалась. Чаще задышала, натянула улыбку через такую же растерянность, что была до того у доктора, но молчала…
— Пусть… Пусть так, — сел на краю постели перед ней Никита и через силу, удерживая в себе всё же царствующую любовь, царствующую и побеждающую любые боли, говорил. — Только дай понять, почему…
— Прости, — потекли по щекам Марии слёзы, а смотреть в глаза мужа, когда-то любимого, когда-то единственного… не смогла более.
— Я прощаю тебе всё, кроме… детей забытых, — сглотнул Никита, закапывая боль всё глубже в себе. — Почему же ты сделала это? От болезни, что так убивает?… Нет, скажи откровенно, — с мольбой в голосе говорил он.
— Не знаю я, — подняла она вдруг к нему заплаканные глаза. — Может и от болезни, может и от того, что,… что лишь заботу его вижу, лишь его нежность да внимание.
— Неужто я не уделяю тебе внимания? — усмехнулся с горечью Никита.
— Уделял, да всё не то: ни твоё внимание, ни детей, ни сестры… Все вы забыли про меня. Я так редко вижу всех! — стала восклицать в обиде Мария. — Смерти вы моей ждёте!
— Ты что такое говоришь? — насторожился Никита. — У меня ещё и служба. Не будет её, денег нам не будет… А на что жить? Я и так тебе всё самое дорогое да красивое покупаю. Ты же у меня обласкана, словно парижская или лондонская модница, да словно сама царица Хатшепсут*, на которую ты так захотела быть похожа, как только прочитала о ней!… Духи тебе любимые покупаю…
— Не любимые… А хочется Fleurs de Bulgarie**, — поправила невольно Мария, на миг забыв о причине беседы и тяжёлой атмосфере, что заставило искру обиды в Никите разгореться вновь в обжигающее изнутри пламя.
Он ничего более не сказал. Просто покинул спальню, но дверь оставил открытой…
* — Хатшепсут — женщина-фараон Древнего Египта, до воцарения носила то же имя (Хатшепсут, то есть «Находящаяся впереди благородных дам»).
** — духи Fleurs de Bulgarie — изысканный коктейль из болгарской розы, цветов китайского чая и амбры, дополненный ванилью и жасмином (любимые духи королевы Виктории).
Глава 4
С тех пор, как Никита ушёл из спальни, Мария больше его пока не видела. В тот же день приехала её матушка, не понимающая, что произошло, почему в доме так тихо, и только иногда было слышно, как играет с детьми заботливая юная Наталья Аргамакова…
Не выдержав первого же вопроса матери о том, что может что случилось, Мария тут же рассказала обо всём без утайки, но добавила:
— Не былое больше внимание от Никиты. Нет любви, чувствую я! Всё не так! Даже нелюбимый муж ко мне был куда внимательнее, дома чаще был! И знаю, умру, найдёт Никита себе сразу другую, да будет она матерью моим детям. Зачем им всем я уже сейчас?! — с насмешкой вопросила она у застывшей матери.
— Что ты, Машенька?! — поразилась та. — Что же ты наделала?… Как же теперь жить-то с этим?
— А знаешь, — с обидой продолжала говорить Мария, не давая себе больше плакать, хотя душа и кричала. — А я ещё и ещё согрешу с Ильёй Сергеевичем, коли вернётся, коли захочет. Дорог он стал мне, понимаешь? Знаю его так, как Никиту не знала! Хочу его, желаю, не могу без него!
— Мария! — вскочила мать со стула, на котором сидела возле её постели. — Бес в тебя вселился?! Забыла о чести, благородстве?! Не так мы тебя воспитывали!
— Да и пожалуйста, ступайте тоже, маменька! — сорвалась Мария.
— Никуда я не уйду, — покачала головой та.
— Вам сыновья дороже меня, — продолжала упрекать Мария.
— Да ты что, родная моя, — прослезилась мать. — Да и им без меня никак! Разрываюсь же между вами всеми! А Никиту Михайловича не осуждай. Служба у него, а домой всегда спешит. Зря ты так… Любит он тебя по-прежнему!
— Не нужна мне его любовь больше, маменька, — проскулила Мария, и по её щекам вновь побежали слёзы. — Дайте мне перо и бумагу… Напишу Илье Сергеевичу возвращаться. Он поможет мне на ноги встать. Только он! Не вернётся, умру тут же!
— Совсем ошалела, — прошептала себе под нос осторожно отходящая от открытых дверей этой спальни Наталья Аргамакова…
Широко раскрыв глаза от шока, от всего услышанного, она понимала, что произошло то, что никогда, казалось, не сможет произойти: «Куда всё подевалось?… Неужели, истинную любовь можно вот так потерять?… Убить?… Неужто, болезнь убивает и любовь?!… Лучше уж не влюбляться…»
Наталья с тяжёлыми размышлениями, пока не совсем понятными, но явно терзающими душу, опустилась за столик в гостиной. Подставив под лицо руку, она опёрлась локтем на стол и уставилась в даль…
— Простите, барышня, — через какое-то время вернул её в реальность подошедший слуга.
— Что такое? — удивилась она.
— Там ювелир прибыл, как звала Мария Алексеевна. Пропустить?
— Ювелир?… Ах,… да, конечно. Сюда пропустите.
…Встреча с ювелиром прошла быстро. Видя немного отчуждённую собеседницу, он просто оставил шкатулку с некоторыми драгоценностями на столе и добавил:
— Это то, что просила принести Мария Алексеевна. Попрошу выбрать понравившиеся к завтрашнему дню. Завтра я остальные должен забрать.
Как только он откланялся, Наталья села вновь за стол, как сидела. Уставившись на шкатулку рядом, она открыла её, выложила украшения перед собой и снова уставилась в даль:
«Зачем ей все эти безделушки?… Играть, как играла с чувствами Никиты?!… Как я смогла вот так вот возненавидеть человека, который, думала, станет родным?… Родной она не будет уже никогда… Да, мне её жаль. Но это не оправдание той ране, что она нанесла ножом своего самолюбия прямо в его сердце. Все крутятся вкруг неё, всё делают, лишь бы ей было хорошо, приятно, чтоб она была красиво одета, напудрена да надушена, как последняя модница. А она заперлась в спальне и не выходит. Ходи к ней, всё носи, всё делай… Да даже детей она не видит, пока тех ей не приведут. Не зовёт их, не спрашивает о них… Как же она изменилась!… Да, как узнали, что скорее всего у неё карцинома, как боятся многие врачи, так и сидит… Королевой будто стала… Что ж теперь делать? Жить ей не хочется более?… А я бы захотела?… Не знаю… Всё это страшно даже представлять… И всё равно, это не оправдание её поступкам! Ненавижу… и её, и её болезнь…»
Опрокинувшись лицом в свои руки на столе, Наталья вдруг залилась слезами…
Глава 5
— Где вы все?! — крикнула от нетерпения Мария, когда после её нескольких криков никто так и не откликнулся, не пришёл…
Дотянувшись до пустого стакана на столе, Мария схватила его и швырнула в открытую дверь. Тот тут же разбился вдребезги, как и прошлая жизнь… Так увидела Мария… Так она почувствовала, и злоба одолевала всё сильнее…
— Будьте вы прокляты!!! — кричала она с надрывом. — Дайте мне яду!!!
Слыша её крики, Милана Александровна тем временем была внизу и уговаривала Никиту на время уехать к родителям в Гунгербург…
— Послушай, так будет лучше. Хорошо, что пока что все из дома разъехались. Я за детьми присмотрю, да с Машенькой разберусь. Всё ещё сладится. Не в себе она. Может и из-за лекарств, что принимает.
— Всякое может быть, — понимающе кивнул тот.
— Я еду с тобой! — спускаясь с большим и на вид тяжёлым саквояжем, спешила сообщить Наталья. — Я не вынесу оставаться здесь и на день!
— Умоляю, — прослезилась Милана Александровна, понимая каждого, но обижаясь на то, что тяжёлые времена настигли их дружные семьи. — Отдохните. Не держите зла. Всё сладится.
— Будьте прокляты!!! Забыли обо мне совсем?!!! — доносились крики Марии до них. — Доктора мне!!!
— Ступайте в дорогу, — перекрестила Никиту и Наталью Милана Александровна и протянула конверт, до того держа его в руках. — Передайте это супругу моему. Нужен он здесь.
— Передам, — пообещал Никита и вместе с сестрой поспешил покинуть родной дом, покинуть, попрощавшись лишь с детьми, которых няня тут же вывела на двор.
Он долго обнимал, целовал то сына, то дочь, слёз не скрывая, не скрывая любви. И всё же, устроившись в карету, вскоре исчез из вида вместе с сестрой, отправившейся с ним к родителям…
Молчаливым был их путь ещё долго, но они и не желали вести бесед, углубившись каждый в свои мысли и глядя лишь за окно…
— Там церковь православная есть? — вдруг спросила Наталья.
— Не знаю, — тут же ответил Никита, так и не взглянув на сестру. — Зачем тебе она? Толку?
— Что ты, теперь из-за супруги своей веру потерял? — возмутилась сестра.
— Нет, — вздохнул Никита, глядя на широкое поле за окном, которое скоро сменилось густым лесом. — Боюсь, всё намного сложнее, как когда-то повторял слова своего отца Фредерик Армоур…
— Да?! — с удивлением слушала Наталья. — И что же он говорил?
— Да ничего, — усмехнулся Никита. — Не буду говорить, что не верю… Верю, и ещё как, что Бог есть, что на всё его воля, да понять не могу, за что мне это? Неужто и правда, не так всё делал?
— Не казни себя, Никитушка, — жалея брата, нежно проговорила Наталья. — Я на миг испугалась, что не веришь ты более, а вера помогает выжить… Я думала, жизнь проще, а вот она какая… И любовь… Нет её.
— Есть, Натальюшка, не сомневайся. Но есть и зло, которое пытается любовь ту убить… А позволять то совершить нельзя. Вот и всё, — взглянул Никита в её грустные глаза. — А Бог… Люди раньше так были преисполнены веры… Больше, чем сейчас! И свято верили ведь, что даже Царь — посланник Бога. Понимаю, знаю и сам нуждаюсь в вере. Вера нас спасает, помогает идти дальше, но становиться фанатиком… Нет, то — не я… Можно видеть церковь, как луч, направляющий нас на дорогу света и добра. И для многих церковь таким лучом является. Для других — это слепой идол. Для третьих — благословение на те или иные дела, даже злодеяния. Мне же… Я туда не хожу.
— Зря наверное, — еле слышно проговорила Наталья, но Никита вновь отвёл взгляд за окно и усмехнулся:
— За то, поди, и наказан…
Наталья не знала, как убедить брата в обратном. Совсем растерявшись, она молчала, а Никита вдруг засмеялся и обратился к ней:
— Вспомнился случай один. Не знаю, было ли так на самом деле, но как-то услышал… Однажды Московскому митрополиту Филарету Император Николай задал вопрос, мол, нельзя ли сделать так, чтобы наша обедня была покороче. И Филарет ответил: «Можно сократить число молений о Вашем Величестве и о Царствующем Доме». После этого император не продолжал разговора.
— Страшно мне делается, Никитушка, — было не весело Наталье.
— От чего же? — с удивлением взглянул он.
— Веру теряешь ты, — пожала плечами та.
— Не теряю, — появилась на его лицо нежная улыбка. — Она во мне как была, так и есть. Только… Только наверное чуток иная, чем у тебя.
Наталья смолкла, вновь почувствовав в себе что-то давящее: то ли разочарование, то ли страх. Оставив её в таком состоянии, надеясь и на понимание, Никита вновь отвёл взгляд за окно…
Глава 6
— Как я мечтала побыть здесь, — улыбнулась Наталья, когда их карета проехала по мосту, через площадь Нарвы и свернула на улочку.
Всё было вдруг совершенно иным. Казалось Наталье, будто попала она в другую часть света: и дома иные, и вывески на ином языке, сами люди будто тоже были одеты иначе…
— Ничего особенного, — усмехнулся Никита.
— Ты здесь был уже. Тебе скучно, понимаю, а я ещё нигде не была. Учёба… Домой только вернулась! — возмутилась в ответ сестра. — И всё же, полагаю, ты думаешь иначе… А пока что говорит в тебе обида на супругу.
Никита промолчал. В душе он соглашался с услышанным, знал всё это и так, но озвучить не хотел. Тут же, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, которые всё ближе и ближе подступали, он предложил:
— Давай прогуляемся здесь! Эй, Макар! — крикнул он в окно извозчику. — Останови карету!
Макар, не выражая на лице никаких эмоций, ничего в ответ не отвечая, тут же нашёл, где можно оставить карету и остановил коней…
— Что ж, — вышел Никита на улицу и с радостным видом стал оглядываться. — Покажу тебе городок, а там и на дачу… Макар, — улыбнулся он кивнувшему извозчику. — Подождёшь нас. Мы не долго!
— Идём? — подал руку сестре Никита, и она вышла к нему…
Не смело бросая взгляд вокруг, Наталья видела равнодушных прохожих, идущих мимо, будто не замечающих их, будто нет их и вовсе.
— Может лучше к папеньке с маменькой? — вопросила Наталья. — Что-то мне уже здесь не нравится.
— Ах ты, а такой взрослой казалась! — засмеялся Никита, всё же позвав её следовать рядом. — Идём, есть у меня вопросы к тебе.
…Они шли медленно по улице и ещё некоторое время молчали. Всё ещё глядя то на прохожих, то на здания, Наталья почувствовала холодок. Тот самый, который веял от готических зданий вокруг и от мрачности улицы…
Улица была узкая, как и остальные в этом городе. Толстые стены зданий покрывали остроконечные крыши, крытые черепицей. Каменные порталы домов были украшены изображениями мистических фигур, русалок, звериных голов или купидонов. А по низу домов — заделанные решётками окна глубоких подвалов.
Глядя на них, Наталья почуяла ещё больший холод, сырость и невольно вздрогнула…
— Так расскажи, зачем ты напросилась сюда? Помнится, когда уезжали наши родители, ты плакалась, умоляла взять тебя с собой. Небось,… кавалер какой появился? — начал задавать вопросы Никита.
— Кавалер?! — поразилась Наталья. — Ты что?! Нужен больно он мне! Нет, — улыбнулась она тут же. — На бал ещё раз хочется. Мы так редко балы посещаем, а мне танцевать охота да с подругами общаться. Будто в монастыре живу.
— Нашла монастырь, — засмеялся Никита. — И что, кто у тебя в здешних краях?
— А тебе зачем вдруг? — прищурилась сестра на его вопрос и заулыбалась. — Подруга моя здесь. Пишет, что ждёт. Мы так надеемся на встречу! Учились вместе, а разлучаться и дальше не желаем.
— Вот как?! — кивнул Никита, и они остановились на площади.
Это была небольшая четырёхугольная площадь в конце улицы, по которой они шли. Справа стояло здание биржи, слева — важня* да частные дома с аптекой, на стене которой были установлены солнечные часы. Посередине перед площадью стояла старинная ратуша, которая вызвала у Натальи восторг:
— Здесь! Точно, здесь бал будет, как написала Ольга! Она так красиво нарисовала мне это здание, что я его где угодно узнаю.
— Вот как? — удивился Никита. — Кто она?
— Дочь купца Судхова.
— Интересно, — хмыкнул Никита. — Почему ты не рассказывала о такой хорошей подруге?
— А кто спрашивал? Все так заняты. Ты, вот,… то в бегах, то в плавании, то теперь, — тут Наталья смолкла, но брат, зная, что она хотела сказать, сам договорил:
— Супруга моя?
— Да, — виновато взглянула Наталья. — Прости…
— Ничего, — вздохнул он и повернулся уйти. — Идём обратно.
Они вновь шли молча, но уже не замечали ни прохожих, ни мрачных зданий вокруг…
* — важня — городские торговые часы
Глава 7
Только закончил все дела в морском корпусе, Андрей уже направлялся к выходу, как его остановил возглас…
— Андрей Викторович! Обождите! — спешил за ним грузный пожилой мужчина.
Но оглянувшийся с удивлением Андрей не успел что ответить, как тот продолжил:
— Вы знаете, мне поручено организовать театральное выступление наших кадетов, не так ли?!
— Я в курсе, Роман Игнатьевич, — кивнул Андрей, чувствуя недовольство собеседника, выпрямившегося перед ним так горделиво, что хотелось лишь молчать.
— Посмотрите, — раскрыл он перед ним папку со вложенными в неё листами. — Эти два оборванца обязаны выступать, а…
— Простите, — перебил его пылкую речь Андрей. — Разрешите попросить не называть никого при мне оборванцами.
— Как угодно, — усмехнулся Роман Игнатьевич, затаив в себе ещё большее недовольство. — Однако, заклинаю Вас поучаствовать в том, дабы сии господа надели на выступление сарафаны да станцевали, как от них требуется. Ишь, возомнили из себя не весть что!
— Я поговорю с ними, — снова кивнул Андрей, стараясь во всём скорее согласиться и прекратить разговор, несущий в душу лишь неприятные ощущения.
— И ещё, — поднял брови его собеседник. — Вы уже приготовили отчёт, который я просил?!
— Да, я его Вам немедленно принесу, — собрался Андрей было вернуться, но Роман Игнатьевич воскликнул, с шумом захлопнув папку:
— Завтра принесёте! Мне сегодня будет не до этого!
С этими словами он умчался дальше по коридору, но Андрей всё же отправился обратно в класс, чтобы захватить из стола оставленные там документы…
— Андрей Викторович? — несмело прошли в класс и двое молодых учеников.
— А вы ещё здесь, — без удивления сказал Андрей, стоя у учительского стола с парой бумаг в руках.
— Мы слышали, как Вам на нас нажаловались, — еле слышно сказал один из мальчиков.
— Нажаловались, — с обидой за ребят усмехнулся Андрей. — Он прикажет вас выпороть, точно прикажет, а выступать придётся.
— Помогите, ну не мальчишкам сарафаны носить! — возмутился другой мальчик с уже набежавшими на глаза слезами.
— Я бы рад, да вряд ли смогу, — пожал плечами Андрей. — Не вы первые мужчины, кому приходилось наряжаться для выступления в платья, а посему, — помотал он головой и с сочувствием добавил. — Выполнить следует приказ, как вас учат…
Не желая пока продолжать этой беседы, Андрей поспешил покинуть класс. Он направился прямиком к кабинету Романа Игнатьевича, откуда доносилось два голоса.
Роман Игнатьевич был занят беседой с кем-то и его слова заставили Андрея остановиться и невольно слушать:
— Да куда Карташеву дальше-то лезть, что Вы! — усмехнулся Роман Игнатьевич. — Разве что нервы себе больше потрепать.
— А разве у него нервы на пределе?! — удивился собеседник, тоже далеко не молодого возраста. — Он кажется вполне спокойным да педагогом уж славится отличным… Кадеты его любят!
— Ах, — усмехнулся Роман Игнатьевич. — Неужто не знаете?! Да супруга его ж одна из княжён Нагимовых. Ох и гулящая оказалась! Нагулялась, а брать-то её никто в жёны не брал. Вот, Карташеву и отдали… Сам без рода, без племени, выбился вдруг в князья… Да и сестра её не лучше. Тоже гулящая. Но и лучшего мужа не могли найти. Как раз простолюдин и подходит!
— Да что Вы?! — удивился собеседник, но в тот момент Роман Игнатьевич решил видимо проверить, не слышит ли кто беседы этой, и открыл дверь шире.
Тут же увидел уставившегося на него с гордостью Андрея.
— Вы?! — произнёс удивившийся Роман Игнатьевич, но Андрей вручил ему листы, которые нёс, и так же молча ушёл.
Покинув корпус, он скорее взял своего коня и помчался домой: к рукам любимой, к её любви, теплу и свету. Ничего роднее для него нет, как он уже давно убедился. Ничего милее на свете нет, чем быть мужем именно для неё, быть именно тем, кто сможет сделать счастливой её — свою избранницу, жену, свою единственную любовь…
Скорее отдав коня в руки вышедшего навстречу конюха, Андрей вбежал в дом усадьбы Нагимовых и тут же нашёл свою ненаглядную у окна гостиной…
— Родная, — припал он к её рукам, одарив те поцелуем, но в тот же миг захватил в плен долгого поцелуя и её губы.
— Андрюшенька, — ласково улыбнулась она, оказавшаяся на руках возлюбленного, и он понес её немедленно наверх, в их спальню.
Вокруг царила тишина, словно в доме не было никого, только из открытого окна доносились заливистые трели птиц в саду…
— Тебя… Лишь тебя… Всегда… Как впервые, — опустив любимую на постель, Андрей не отрывался от неё и покрывал поцелуями, постепенно обнажая…
Их взаимные поглаживающие прикосновения, ласка, горячая страсть разжигали в обоих бурю желания скорее слиться вместе, скорее быть вновь единым целым, и они отдались власти тех в них волн, что накрывали и уносили куда-то вверх,… к блаженству…
Глава 8
Выйдя на веранду в саду, Андрей глубоко вздохнул. Он улыбнулся нежно-голубому небу, с которого поднимающееся солнце медленно снимало вуаль зари. Чувствуя себя счастливым вновь, он сел за столик, на котором уже накрыли к завтраку…
— Барину, — подошёл слуга и положил перед Андреем газету с почтовым конвертом.
В голосе слуги Андрей тут же уловил нотку неприязни и взглянул с удивлением в ответ.
— А что,… повезло тебе. Дошастался к княжне, женили всё ж, — еле слышно говорил слуга с натянутой улыбкой. — Я ж давно слежу за тобой. Хорошо устроился. Но только обидишь княжну, не обессудь!
— Ты что, Гаврила?! Бес в тебя вселился?! — поразился Андрей, но смолк тут же, как и слуга выпрямился при появлении Вари.
— Доброе утро, — откланялся сразу слуга.
— Андрюшенька, — погладив милого по кудрям и желая поцеловать, подошла к поднявшемуся мужу Варя.
Их уста с ласковым трепетом соприкоснулись. Души вновь, будто крылья обрели, запорхали и прогнали все тревоги…
— Что ж, — вздохнул Андрей, сев рядом с возлюбленной к завтраку и взглянул на конверт. — Почта… Мне?! — удивился он, видя на нём своё имя.
Совершенно не удивляющаяся подобному Варя лишь улыбалась, принявшись попивать чай. Она любовалась чертами лица своего милого. Он будто был ещё краше, чем она привыкла видеть. Он казался ей сказочным принцем, подарком судьбы, и этот подарок, знала, будет беречь во что бы то ни стало. Только внезапная тревога всё же подкралась в душу.
Андрей так серьёзно читал письмо, что Варе стало не по себе:
— Что-то случилось?!
— Думал посетить могилку матери, но опять не удаётся… Мы возвращаемся в Эстляндию, — взглянул Андрей в сторону, избегая встреч с глазами любимой.
— Но у тебя же служба! — отставила чай Варя. — Что в письме? Тебя уволили?!
— У ребят уже экзамены, я там уж вряд ли нужен… Возьму отпуск, — вновь вернулся смотреть в письмо Андрей. — Дело не в службе.
Наполнившись тревогой, Варя приняла из рук его письмо и тут же принялась читать.
— Нет… Нет, — мотала она головой, пока читала, не веря ни глазам, ни новостям. — Машенька не могла так поступить… Не верю…
Но Андрей промолчал. Свежая боль разрасталась от той стрелы, которую пустила в душу новость о том, что Мария предала Никиту, их любовь. Любовь, которая прошла столько препятствий, разлук, которая, казалось, никогда уже не сможет быть побеждённой злыми силами, но…
Не вынося той же боли, Варя вскочила и умчалась в дом, бросившись в спальню, на подушки, которым пока только и могла доверить свои рыдания…
— Варенька, — легла ей на спину нежная рука любимого.
— Не может быть, — перекинулась Варя в его объятия. — Не могла она так!
— Может, действительно, таково действие лекарств… Уж некоторые случаи ведь известны о подобных переменах у людей… болеющих, — пытался успокоить Андрей, поглаживая и ласково нашёптывая. — Мы её навестим, поговорим… А там я бы хотел отправиться к Никите… Ты можешь и с сестрой остаться, если хочешь.
— И тебя отпустить одного?! — с тревогой взглянула заплаканная милая. — Вновь жить в разлуке?!
— Но мы ведь верим друг другу, — улыбнулся Андрей, но Варя не стала продолжать и без того беспокоящую её беседу, дав времени вершить…
…Они скоро собрались в дорогу и уже к вечеру прибыли в усадьбу Аргамаковых, где на удивление царила невероятная тишина. Даже слуг не было видно…
— Ой, — тяжело дыша, Варя остановилась на пороге дома, коридор которого перед нею и супругом был таким тёмным, как и кажущаяся будущность. — Не могу и шага сделать… Не к добру всё.
— Родная, умоляю, не зови вновь беды, — нахмурился Андрей, но признавался и себе в том, что предчувствия всё же подтверждаются и ничего пока хорошего не ожидается…
Держась за руку, они прошли медленно по коридору, прислушиваясь, бросая взгляды на раскрытые двери одинокой гостиной и столовой. Поднимаясь по лестнице к спальням, они услышали звук закрывшейся двери и приближающиеся шаги…
— Кто здесь? — испугавшись, застыла перед ними горничная, но тут же расслабилась. — Ах, простите,… не признала в темноте.
— Что происходит? — вопросил Андрей, сжимая дрожавшую в его руке руку любимой.
— Матушка Ваша, — с грустью смотрела горничная на Варю. — Милана Александровна, из-за переживаний-то слегла. Доктор у неё был, успокоительные дал. Говорит, покой нужен, отдых, да тогда всё и наладится.
— Где она?! — поспешить хотела Варя к матери, но горничная помотала головой:
— Спит она, я только оттуда… А вот, — оглянулась она на одну из дверей. — Мария Алексеевна… Доктор у неё сейчас…
Глава 9
— Андрюшенька, — обратилась Варя к супругу, когда горничная ушла, а они подошли к двери спальни Марии. — Обожди меня, умоляю… Я хочу сначала одна поговорить с нею, узнать всё.
— Конечно же, — поцеловал тот её руку, оставшись ждать в коридоре…
Немного пройдясь, он устроился в кресле и с волнением смотрел на дверь, за которой уже была его возлюбленная.
Варя, как вошла, оставалась стоять у порога ещё некоторое время, глядя то на стоящего у постели Марии молодого и внешне привлекательного доктора, то на сидевшую на краю кровати в небрежно надетом пеньюаре сестру.
Варя не хотела представлять, что здесь происходило, понимать — тем более, но весь вид Марии: её чуть проглядывающая из разреза грудь, растрёпанные волосы…
— Машенька, — сглотнула Варя в волнении. — Как ты?!
— С Вашего позволения, — хотел откланяться Илья Сергеевич, оправив на себе видно наспех застёгнутую одежду.
— Обождите, — строго выдала Варя, бросив на него вдруг разъярённый взгляд. — Как Вы смеете трогать замужнюю женщину?!
— Уходи! — с насмешкой воскликнула тут же Мария. — Да, — кивнула она удивившейся сестре. — Тебе ж и говорю, уходи! Пришла осуждать?! Возвращается вещая Кассандра?! Убирайся восвояси!
— Вы моей матери дали успокоительных, чтоб она вам не мешала?! — продолжила вопрошать молодого доктора Варя. — Отвечайте же!
— Нет, Варвара Алексеевна, — ответил искренне тот. — У матушки Вашей был иной доктор.
Илья Сергеевич всё же поспешно покинул спальню, оставив сестёр наедине…
— Ну? — с удивлением смотрела Мария на молчавшую сестру. — Осуждай! Упрекай! Поругай и уходи. Но уйдёшь навсегда, помни об этом! Не позволю никому к себе войти, кроме Ильи!
— Ты с ума сошла, — прослезилась Варя. — Я тебя не узнаю.
— Люблю я. Полюбила так, как никогда не любила! Не веришь?! Обожди… Пройдёт твоя юная любовь, которая является лишь заблуждением, и попомнишь слова мои, да не будет уж меня на свете! — отчаянно восклицала сестра. — Целая пропасть между той любовью и этой!
— Машенька, — с болью вымолвила Варя и села возле сестры, взяв её руку в свою. — Умоляю… За что боль ты такую причинила Никите? Ведь могла и иначе объяснить, раз нет любви более, раз ошибка то была.
— Любила его тогда… Но Илья, — не находила больше слов оправдания Мария. — Он уподобил меня королеве. Поднял меня до наивысшего блаженства.
— Неужто так не было с Никитой?! — поразилась Варя. — Ты же была так с ним счастлива, так ждала его!
— Ждала, летала в облаках, он доставлял мне океаны наслаждений, но пойми же, — выдохнула Мария, уставая от этой беседы. — Илья всё изменил. Пусть и короткая теперь моя жизнь, но я не упущу шанса чувствовать себя счастливой… Хоть так, но именно с ним!
— Что за наваждение? Чем он тебя околдовал?! — поднялась Варя, волнуясь ещё больше. — А дети?
— Варвара, — с недовольством вздохнула вновь сестра. — Ничего и никого больше не хочу видеть. Умираю я, не понятно?! Хочу лишь то блаженство, которое доставляет мне единственный человек, что со мной рядом! Он и только он,… и не насытиться мне им!
— Но мы тоже рядом! Ты нужна нам! — воскликнула отчаявшаяся Варя, на что получила лишь усмешку в ответ:
— Где ж вы раньше были?… Как я жалею, что, видя Илью, его горящую ко мне страсть, не кинулась в его объятия раньше! Никита ведь,… он ведь целый месяц не дарил мне ночных ласк. Весь в делах, весь где-то, но не мой! Понимаешь?! Ты лучше с ним поговори, может у него есть иная, может ждёт не дождётся смерти моей.
— Дура! — вскрикнула поражённая Варя и ещё хотела что-то сказать, но Мария указала рукой на дверь и крикнула:
— Убирайся и не смей явиться вновь!
Этот крик, этот отчаянный приказ заставил Варю убежать прочь. Она промчалась мимо ожидавшего в коридоре доктора, мимо супруга, который ждал внизу в гостиной, и остановилась лишь во дворе, пав на колени, устремив глаза к небу и о чём-то молясь сквозь неудержимые рыдания…
— Зачем же ты так? — вернулся к Марии Илья Сергеевич и тихо закрыл дверь, оставшись вновь с нею наедине.
— Забудем всё. Забудем их. Умоляю, пока я ещё могу, — дышала взволнованно она, протягивая руки к нему, единственно милому, безумно желанному. — Целуй меня, люби вновь… Я вновь хочу тебя… Сейчас же… Илюшенька, люби меня…
— Любимая, — с вырывающимися из него чувствами и счастья, и горя, стал Илья обнажать её, целовать и обнажаться сам скорее,… скорее…
Жарче прежнего,… будто не могли насытиться ни ласками, ни слияниями взбешённых тел,… они кричали, стонали, не беспокоясь ни о чём и ни о ком более… Лишь они… Лишь отчаяние… Лишь эта и только их… любовь…
Глава 10
Уже к вечеру на площадь в Нарве съехались повозки и кареты, в которых прибыли на бал в Ратушу приглашённые…
— Ну же, идём! — позвала Никиту Наталья, когда их шарабан* остановился перед Ратушей. — Вон, и папенька с друзьями прибыл, — заметила она прибывшую за ними карету.
Соглашаясь во всём, Никита спустился и подал руку сестре, которая вся сияла счастьем наконец-то оказаться на балу. Она была одета в прекрасное платье. Её волосы были красиво уложены с заплетёнными в них цветами, глаза блестели радостью из души, давняя мечта которой сбылась…
С нетерпением ожидая встречи с подругой, с которой так долго состояла в переписке и договаривалась при возможности встретиться на этом балу, Наталия пыталась и брата отвлечь, заставив отправиться сюда. Только Никите было не до развлечений…
Он откровенно беседовал накануне с родителями о боли за супругу, о боли из-за её предательства, которое и назвать предательством не смел, заявив, что вся вина лежит на лекарствах. И всё же, мучая себя тем, что покинул супругу и детей, прибыв сюда, Никита не находил места и слов, чтобы успокоить душу. Родители были в шоке, понимали его, поддерживали, но это не помогало,… не успокаивало…
Решив отправиться на бал, Никита уже стал подумывать о том, что следующим днём непременно отправится обратно домой…
— Идём же, — улыбнулась сестра рядом, и Никита направил свой шаг вместе с остальными прибывшими гостями к ступеням ратуши. — Интересно, отчего наш папенька с друзьями решил познакомиться именно с делегацией купечества? Вот бы смогли сдружиться с папенькой моей Оленьки! Он как раз купец, да какой!
— Ты же рассказала про них родителям, — улыбнулся Никита, проходя с нею в роскошный зал, где уже играл оркестр и несколько пар кружились в танце под музыку восторженного вальса.
— Ах, я вновь слышу этот вальс! О, Боже! Как чудесен Глинка, создав сей вальс-фантазию, — с упоением молвила Наталья, прижав к груди сложенный веер. — Как же хочется танцевать! Ах, скорее, давай отыщем мою Ольгу!
— Хорошо, — порадовался за наслаждение сестры Никита и последовал за нею…
Искать Ольгу Наталье не пришлось долго. Та тоже всё время искала среди гостей знакомые черты долгожданной подруги и, наконец-то встретившись с нею радостными взглядами, тут же направилась навстречу…
— Подружка! Дорогая! — одарив друг дружку тремя лёгкими поцелуями в щёчки, Наталия и Ольга улыбались, еле сдерживаясь от счастья.
— Позволь представить моего брата, Никиту Михайловича Аргамакова, — представила Наталья его, и он одарил поцелуем несмело протянутую руку Ольги…
Её выразительные глаза, словно кошачьи, сияли чистотою молодой души, её наивностью и красотой, какая только могла быть у юной барышни. Немного пухленькие щёчки и губки. Маленький носик. Тёмно-русые кудри. Всё казалось таким милым, что Никита невольно нежно улыбнулся:
— Честь для меня! Наталья только и мечтала встретиться с Вами!
— Ах, как приятно, — нежно вымолвила та, взволнованно дыша. — Как Вам нравится наша Нарва?
— Удивительный город. Стоит подъехать к мосту, к этим двум замкам, сразу чувствуется, будто и не в России уже, — чистосердечно признался Никита.
— А ты знаешь, а ведь у этого города есть иное название! — добавила сестра. — Ругодив!
— Да, — улыбалась Ольга. — Только почему-то не прижилось! Всё же и при Петре Великом город Нарвой был да и остался. Кстати, — чуть похвасталась знаниями она. — Пётр Великий прямо здесь, в этом зале, принимал когда-то послов то Польши, то Турции. Бывал здесь и со своей супругой, чтобы встречаться с купечеством.
— Интересные познания! — восхитился Никита. — Я видел здесь Дом Петра, но как-то так и не смог посетить. Вы вдохновляете меня это сделать, — кивнул он сестре и её подруге.
— Что ж, мы просто обязаны уговориться о новой встрече все вместе, — заявила счастливая Наталья.
— Обязательно, — тут же решил оставить подруг наедине Никита. — Разрешите откланяться. Познакомлюсь тоже с купцами, как и наш папенька, — указал он взглядом на другую сторону зала, где Михаил Алексеевич Аргамаков с друзьями увлечённо и весело беседовали с несколькими купцами приблизительно их возраста.
— Вот,… ушёл, — ухмыльнулась себе под нос Наталия, глядя вслед удаляющемуся брату.
— Какие грустные глаза у Никиты Михайловича, — задумчиво молвила Ольга рядом, также не сводя глаз с Никиты.
— Ах, всё от супруги, — слегка махнула веером в руке Наталья. — Несчастлив он теперь.
— Как же это видно… А как жаль, — вздохнула с сожалением за судьбу Никиты Ольга, совершенно ещё не зная о подробностях…
* — шарабан — вид открытой повозки
Глава 11
Как дорожу я прекрасным мгновеньем!
Музыкой вдруг наполняется слух;
Звуки несутся с каким-то стремленьем,
Звуки откуда-то льются вокруг.
Сердце за ними стремится тревожно,
Хочет за ними куда-то лететь…
В эти минуты растаять бы можно,
В эти минуты легко умереть…*
— Прелестно! Восхитительно! — раздавались вокруг восторженные возгласы и аплодисменты.
Выполнившие романс в два красивых голоса Наталья с Ольгой поклонились у рояля, где пели. Пианист, вставший рядом с добродушной улыбкой так же аплодировал им и благодарил…
— Невероятно красиво звучат вместе два голоса сих прелестных барышень, — похвалил беседующий весь вечер с Михаилом Аргамаковым и его друзьями один из купцов.
Никита стоял подле, одаривая улыбкой каждый раз любого, чей взгляд вдруг встречался с его, но молчал…
— Благодарю, — с гордостью улыбнулся Михаил купцу. — Наталья, то дочь моя.
— Признаюсь, рад сему обстоятельству! — с восхищением высказался купец и с добродушной улыбкой признался. — Ольга же — дочь моя!
— Невероятно! — не менее удивились их собеседники.
— Рад, рад, наконец-то познакомиться с Вами, Михаил Алексеевич, — улыбнулся отец Ольги. — Подруги-то они большие. Что же Вы раньше-то не сказали?! Давайте, ради общего дела, я познакомлю вас всех, — оглядел он дружелюбно и остальных собеседников. — С человеком, который уже давно пытается помочь России встать на ноги после Крымской войны… Бароном Александром Людвиговичем фон Штиглиц.
— С великим удовольствием! — восторженно сказали они в ответ.
— Что ж, сегодня он, к сожалению, не с нами. Занят строительством железной дороги, но скоро будет бал да музыкальный вечер в Павловске, там и встретимся с ним.
— Кстати, — вспомнив что-то, добавил князь Тихонов. — Там выступать будет сам Иоганн Штраус!
— Да что Вы?! — приятно удивился отец Ольги.
— Да, Семён Павлович, — подтвердил Михаил Аргамаков. — И я читал, что он уже в Павловске и сулят ему фантастический гонорар!
…Покинув общество беседующих, не находя ни слов, ни желания участвовать в разговоре, Никита вернулся к вставшим в стороне ото всех Наталье с Ольгой.
— Неужто Вам наскучило общество отца?! — улыбнулась ему Наталья сразу и протянула конфету, лежащую на её спрятанной в перчатку ладони.
— Где умыкнула?! — удивился Никита, но, взяв конфету, тут же протянул её улыбнувшейся Ольге. — Прошу.
— Мне?! — не ожидала та и несмело приняла такой подарок.
— Сразу же я и умыкнула, — улыбнулась Наталья. — Вот скажешь, братец! Хотя, я стараюсь побольше схватить. Всё же так редко их можно попробовать. В основном на балах. Их же на заказ делают!
— Да, а я не ем конфет, хотя шоколад люблю, — кивнул Никита Ольге. — Надеюсь, Вам будет приятнее.
— Благодарю, — одарила она его нежной улыбкой, спрятав конфету в маленькой сумочке, что свисала на коротких цветных верёвочках на её запястье.
— Ах, — наблюдая то за Никитой, постоянно оглядывающим окружающих, то за смутившейся подругой, улыбнулась Наталья. — Может нам тоже станцевать?!
— Как же, неужели вас ещё никто не приглашал?! — не хотел верить в подобный факт Никита, искренне удивившись.
— А ты бы пригласил, вот, хотя бы,… Ольгу Семёновну, — сощурила глазки довольная Наталья.
— Я приглашу Вас обоих, — забыв вдруг о своей печали, поклонился своим собеседницам Никита и, приняв их ручки в свои, тут же влился меж вальсирующих пар.
Они танцевали, кружась вместе плавно и так умело, словно не в первый раз. Восторженная публика вскоре совсем расступилась, любуясь и восхищаясь их троицей. Аура в зале создалась добрая, открытая, как и тот вальс, что звучал…
* — «Внутренняя музыка», музыка А. Гурилёва, слова Н. Огарёва.
Глава 12
— Благодарю, — после вальса поклонился довольный Никита сестре и Ольге, вернувшись с ними в сторону. — Вы не только вместе чудесно поёте, но и танцуете!
— Ах, благодарим, — переглянувшись со смутившейся подругой, хихикнула Наталья, и Никита откланялся, вновь отправившись к беседующему отцу, где присоединился к увлекательному разговору…
Глубоко вздохнув и будто не имея более сил стоять, Ольга села на стул рядом.
— Милая моя, — села на краю дивана возле Наталья и взглянула в сторону брата. — Об одном сейчас вдруг стала жалеть… Жаль, что супруга его не такая, как ты.
— Что ты, нельзя так, — тихо молвила Ольга. — Они любят друг друга.
— Не знаю… Насмотрелась на них, — усмехнулась Наталья и стала обмахиваться веером. — Коли любовь так быстро пройти может да так, что столько боли причиняет, зачем она нужна такая?! Так что, я не верю, что любила его эта Мария.
— Обида в тебе говорит, милая, — вздохнула вновь Ольга и с печалью взглянула в сторону Никиты. — Жаль его ужасно… Он кажется таким замечательным человеком… Любящим…
— А что, если б тебе, моя подружка, — приблизившись к ней, стала тихо говорить Наталья. — Что, если бы тебе сделать его счастливым?
— Ты что?! — с осуждением взглянула та в ответ. — Никогда! Он женат, он любит жену, у них дети!
— Знала бы ты, что не нужны ей ни дети, ни он, — невольно прослезилась Наталья, сложив веер. — Как бы хотелось видеть Никиту счастливым! Заслужил он, понимаешь?
— Понимаю, — сочувственно молвила подруга.
— Тебе он нравится, скажи откровенно. Смогла бы ты его любить вечно? — с надеждой услышать «да» ждала Наталья ответа, а Ольга молчала и грустно смотрела на Никиту, так увлечённо о чём-то беседующего с друзьями отца и совершенно не замечающего,… не знающего о её беседе с Натальей…
— Оленька? — вопросила та. — Только не из жалости.
— Он нравится мне, — чуть кивнула Ольга. — Но любит он жену.
— Её не станет скоро, — сдерживая слёзы еле-еле, молвила Наталья, и Ольга взглянула на неё, так же прослезившись.
— Нет, милая, — покачала головою Ольга. — Не проси сего более… Не бывать…
Тут им пришлось немедленно прекратить беседу, поскольку Никита вдруг стал обнимать подошедшего молодого человека и одарил поцелуем руку его красивой спутницы…
— Кто это?! — удивилась Ольга. — Как они милы!
— Это его близкие друзья… Помнишь, я писала тебе про Никиту и его друга Карташева Андрея? — напоминала Наталья. — Это он… с супругой, которая, кстати, сестра Марии… Варвара Алексеевна.
— Да, помню, — кивнула Ольга, вновь наблюдая за Никитой…
Он казался сейчас счастливым видеть друзей здесь, а глаза его стали вдруг ещё более грустными, будто душа разрывалась больше теперь и рыдала несносно, невыносимо,… убивала…
— Как же так?! Вы здесь, на балу! — восторженно говорил Никита, отойдя с Андреем и Варей в сторону.
— Да, друг, отец упоминал о бале, так мы вот,… так получилось, что прямо на бал и попали, — улыбался Андрей.
— Отчего же я не знал о вашем приезде?! А как же корпус?! — удивлялся Никита.
— Послушай, — бросив взгляд вокруг и на взволнованную рядом супругу, не смел продолжать беседы Андрей.
— Что-то случилось ужасное? — насторожился Никита. — Что-то с Машенькой?!
— Машенька?! — удивилась Варя, что Никита назвал её сестру так ласково после всего произошедшего.
— Да, — твёрдо прозвучал его ответ. — Верю ей. Верю нашей любви.
— Это не мыслимо, Никита, — как бы ни хотел сдержаться, произнёс Андрей. — Даже и не знаю, стоит ли тебе возвращаться. Сначала мы думали поехать вернуть тебя, но теперь…
— Вы навестили её? — перебил его Никита.
— Да, — ответила Варя, и видно было, что она еле сдерживалась от набегающих слёз. — Она… Она на себя не похожа, — мотала Варя головой.
— Он там был? — вопросил Никита, затаив дыхание, и Варя еле слышно вымолвила:
— Да,… но…
Никита, хоть и догадывался о том, что так и будет, всё же с неверием в покинувшую его жизнь любовь, усмехнулся и поспешил покинуть зал. Друзья спешили следом. А остальные вокруг были заняты развлечением, танцами, беседами…
…Никто будто и не обратил внимания на то, что чья-то душа словно вырваться пыталась и умчаться далеко, безвозвратно…
Глава 13
Заметив оставившего зал сына, а вместе с ним и прибывшего с Варей Андрея, Михаил Алексеевич Аргамаков взглянул на опустившего взгляд друга:
— Алексей Николаевич?!
— А что я могу?!… Единственное, вернуться, и я намерен это сделать завтра же, — ответил тот. — Видать,… зря послушал супругу и уехал сюда отдыхать. Она просит вернуться.
— Думаю, и мы вернёмся вскоре следом за вами, — признался Михаил Алексеевич. — Сыновей, вот, устроим здесь да домой…
С тем же решением удалялся от ратуши Никита. Андрей с Варей шли следом, не догоняя, но и не упуская из вида. Никита шёл прямо, прямо, никуда не сворачивая. Он перешёл дорогу, прошёл по траве и вошел в ещё большую темноту сада, скрывающегося под деревьями в свете фонарей вокруг.
Это был парк, расположенный высоко над виднеющейся внизу рекою. Никита прошёл по тропе к показавшемуся на краю воздвигнутому памятнику: чугунному кресту, установленному на каменном постаменте. Остановившись перед ним, Никита услышал приближающиеся шаги и чувствовал, что это друзья, тут же тихо сказав:
— А этот монумент новый, — увидел он год 1853 на памятнике. — И расположен на этом бастионе… Виктория… Победа… Это самый мощный бастион города. Вы знаете, — он взглянул на стоящих позади Андрея и Варю, которые держали друг друга за руку и взволнованно слушали его. — Мы сейчас на высоте, приблизительно, шестнадцати метров. На месте, где велись войны, где лилась кровь… И что всё то, что я переживаю, по сравнению с этим?
Никита отошёл к ограде и взглянул на быстро текущую реку, которая блестела и в которой уже купались первые лучи зари.
— Благодать, — вздохнул он. — Да не та, что в море… А посему, домой мне надо, а не здесь быть. С горяча уехал. Как в тумане всё было, — усмехнулся он с болью. — Сам во всём виноват.
— Нет же, — прозвучал голос Андрея.
— Видать, не на службе должен был я быть, а с нею. Сидеть рядом, помогать, любить, — видел свою вину Никита. — Я вернусь, и всё будет хорошо, — звучал его голос тише,… с маленькой надеждой.
— Его прогнали, — сказала то, что хотела досказать ещё в зале ратуши Варя.
— Кого? — устало спросил Никита.
— Доктора этого… Имени даже не хочу называть, — сказал Андрей. — Милана Александровна,… как проснулась, так и прогнала. Запретили слугам его когда-либо пропускать.
— Что?! — поразился Никита и вдруг прослезился. — А Машенька?!
— Мы уехали. Милана Александровна просила уехать, сказала, что всё наладится, и мы решили приехать, чтобы, — тут Андрей смолк и взглянул на кивнувшую ему в поддержку супругу. — Чтобы вернуть тебя, — набрав побольше воздуха, договорил он и взглянул в глаза друга.
— Всё не так, — недовольно покачал головой Никита, скорее возвращаясь к ратуше.
— Что-то мне не хорошо, — чувствовала, что теряет способность дышать, молвила Варя, в тот же момент оказавшись в объятиях поддерживающего любимого:
— Ну же, крепись… Мы должны быть сильнее и помочь им.
Но Варя уже не слышала, совсем ослабев. Её тело, потеряв силы, расслабилось в его руках. Глаза её закрылись.
— Господи, помоги нам, — взял Андрей любимую на руки.
Он взглянул на неё, бессознательную, и на удаляющегося друга, душа которого казалось израненной, но та была ещё жива… Жива, чтобы жить дальше, дабы победа над тяжкими войнами зла была одержана, а монумент добру воздвигнут…
Наполняясь верою в такую победу, Андрей отправился с любимой на руках к ратуше, следом за Никитой. Там же, устроив Варю в ожидающую повозку, он сел возле неё и рукой пригласил отправляться вместе и застывшего на площади друга…
— Нам ещё многое предстоит, — сказал Андрей. — Наталья на балу не одна. Отец позаботится о ней. Едем спать, а там… домой.
Никита только кивнул, устроившись в повозку. Он чувствовал себя ещё хуже от стягивающей, словно плетями, вины и за случившееся у него с супругой, и за страдания друзей,… родных…
Глава 14
Утро ласково подкралось к не замечавшей того Ольге. Как только вернулась с бала в Ратуше, уединилась в своей спальне и приготовилась ко сну, но спать не смогла. И вот, сидя у столика, она смотрела в нотные листы перед собой и тихонько наигрывала на скрипке.
Она играла, будто улетала назад, в кажущееся далёким детство, когда впервые, в 4 года, взяла скрипку в руки, когда с тех пор с нею и не расставалась, научившись играть так, что душа любого слушателя ликует…
— Ольга! — ворвалась в комнату строгая мать в пеньюаре и ночной шапочке. — Что это вдруг?! Мы спать собрались!
— Матушка, простите, забылась, — растерялась Ольга и одарила её нежной улыбкой. — Бал был таким красивым.
— Одни балы на уме, — проворчала мать себе под нос, удаляясь прочь. — Надо будет подумать о твоём замужестве… Без дела сидит.
— Без дела, — медленно превратилась ласковая улыбка Ольги в горькую грусть. — А как же музыка?
Но никто не слышал. Она знала лишь одно: только её душа-Наташенька, как она часто упоминала в письмах к ней, дорогая подруга, понимала и поддерживала…
Наталья — из большой, доброй, благородной семьи Аргамаковых была для Ольги, словно сестра. Ни дня не проходило, чтобы они не отправили друг дружке весточки после того, как учёба в институте благородных девиц закончилась…
— Что это? — прервалась её грусть послышавшимся стуком в окно: «Будто камешек ударился, издав звон: чей-то зов?»
Ольга аккуратно положила скрипку на кровать и подошла к окну.
— Натали! — радостно прошептала она, видя драгоценную подругу в саду, в это светлеющее утро.
Та стояла всё ещё в бальном платье, будто так после бала сюда и последовала, и махала ей ручкой скорее выйти. Не успела Ольга что ответить, как увидела, что вышедшая матушка пригласила Наталью пройти в дом, а там и в спальню к подруге.
Радости девушкам не было предела. Они крепко обнялись и, оставшись наедине, расслабленно сели на стулья у столика перед нотами…
— Играешь, — без удивления улыбнулась Наталья, взяв нотные листы. — А мне вот не удаётся пока. Все собрались возвращаться домой. Коротка была поездка… А мы обещали Кобальт её романсы выучить.
— Не расстраивайся, — подбадривающе кивнула Ольга. — Я еду тоже в Петербург! После того, как наши с тобой папеньки познакомились, договорились о совместном деле в помощь флота Российского, так уговорились встретиться в Павловске да Петербурге с нужными людьми. Ну, а мы с тобой уж тогда надолго не разлучимся. Будем играть и обязательно, как обещались, будем петь для нашей дорогой Кобальт!
— Какое чудо ты мне поведала! — ахнула в восторге Наталья и сложила ручки в молитве. — Благодарю, матушка Божья! Я так тебя молила, и ты помогла!… Ой, Оленька, — с облечением вздохнула она. — Я уж думала, что жизнь — одна печаль.
— Нет же! Не будь, как Кобальт! — хихикнула та. — Мы и ей принесём радость, не будет печалиться да печальные романсы сочинять.
Счастливыми надеждами подруги наполнили свои души и стали планировать, уговариваться, как и что будет, когда они прибудут в Петербург…
И расставание не было печальным, и по дороге будто всё улыбалось им…
Наталья вновь сидела в карете перед братом, но теперь — чтобы вернуться домой. Время, казалось, шло то быстро, то медленно. Молчание не прерывалось. Мысли уносили далеко каждого в свои переживания, и прервались только тогда, когда карета приблизилась к усадьбе Аргамаковых. Там, чуть в стороне оглянулся бродивший у ворот Илья Сергеевич.
Проехав через ворота, карета остановилась у ступеней к дому, и Никита скорее покинул её, уставившись на ворота:
— Это же он там, да? — вопросил он, сам не зная кого, но вышедший дворецкий и его сестра обратили свои взоры туда, к довольно далеко стоящему силуэту.
— Да, Никита Михайлович, — кивнул дворецкий. — Так и бродит. Уедет, видать, чтоб подкрепиться, да возвращается. Так и не устанет будто… Каждый день!
Не дослушав дворецкого, Никита помчался скорее в дом…
Глава 15
Вбежав в спальню к Марии, Никита на время застыл на месте. Она лежала в постели и мирно спала. Он осторожно подошёл, невольно любуясь ею, поправил одеяло, погладил по щеке и по кудрям распущенных волос…
— Машенька, — ласково вырвался из него зов, но Мария спала.
Одарив её грустной улыбкой, Никита сел на диван у небольшого камина, где вскоре и уснул…
Вечер, ночь промчались, словно и не бывало. Только утренние лучи вкрались через кружева штор, как Мария стала просыпаться. Она глубоко вздохнула и хотела потянуться, как острая боль пронзила всё её тело.
Вновь вспомнилось, что она больна, что смерть стоит рядом и ждёт душу… Вздрогнув, Мария выпустила стон и заметила спящего на диване супруга.
Никита тут же пробудился:
— Машенька! Ты проснулась! — поднялся он и сделал шаг подойти.
— Ты вернулся, — с набежавшими слезами вымолвила она и задрожала.
— Нет, нет, — сел Никита скорее рядом, взяв её в свои крепкие объятия. — Только не плачь… Упрекай меня, ругай, презирай, но не страдай…
— Прости, — разрыдалась она, словно купаясь в волнах прежней любви: тёплой, вечной, будто жизнь сжалилась и вернула потерянное счастье. — Прости меня… Как я могла?!
— Я всё прощаю тебе, всё, всегда, — успокаивал Никита, стараясь прятать и скорее вытирать свои слёзы.
— Не покидай меня, — умоляюще звучал сквозь плач голос любимой, и радости его не было предела:
— Никогда не покину! Никогда!
И продлилось бы их блаженство долгожданных объятий, но боли в теле Марии наплывающими неистовыми волнами били и заставляли кричать. Скорее уложив любимую в постель, Никита стал звать на помощь. Примчавшаяся Милана Александровна тут же помогла Марии принять лекарства…
— Ступай, прогуляйся чуток, — просила она Никиту покинуть спальню, при этом успокаивая поглаживаниями и Марию. — Сейчас ей будет легче… Поспит,… всё успокоится вновь.
— Нет, — сидел у изголовья стонущей и ослабевающей супруги Никита.
— Люблю тебя, — еле слышно перебрала Мария губами.
— Люблю тебя, — повторил Никита, гладя её щеки и со слезами не сводил глаз, пока она не погрузилась в сон…
— Доктор будет через час, — сказала Милана Александровна. — Ступай, отдохни… Машенька всё одно пока спать будет.
Послушно покинув спальню, Никита первым делом заглянул в детскую. И сын, и дочь его увлечённо играли с няней и Натальей. Не желая нарушить сего мирного часа, он вышел в сад и сел на скамью под берёзой.
Ветер осторожно касался его лица. Ветви берёзы грустно покачивались, словно плакали вместе. Сколько он так просидел, счёт времени Никита потерял. Слёзы давили изнутри. Страх душил. Вся жизнь казалась бессмысленной, если не будет в ней больше её: милой, желанной, самой нужной на свете… Машеньки…
— Никита! — радостно воскликнула Наталья, выбежав в сад к брату, и тут же опустилась перед его коленями. — Никита? — позвала она его вновь, но он смотрел куда-то вдаль и не слышал.
— Ну же, — потрясла Наталья его за колени, и Никита взглянул в ответ без каких-либо эмоций. — Поедем в Павловск?… Там будет концерт самого Штрауса. У него есть, чему поучиться и мне, так любящей играть на скрипке. Ты нужен мне! Никто больше не хочет, не может! Одной боязно. Вернее, я могу отправиться туда с Оленькой, и всё же, может…
— Нет, — перебил Никита. — Прости, но никуда я больше не уеду отсюда… Ни на минуту.
— А как же служба?! — удивилась сестра. — Ведь, насколько мне известно, тебя с другом ожидают на встрече о подводной лодке.
— Лодку ещё год назад построили. Без меня обойдутся теперь. От всего откажусь… В отпуск уйду,… не знаю, — стал раздражаться Никита и поднялся, чтобы скорее уйти. — Оставьте меня все, — удалялся он в дом…
Поднявшись медленно, Наталья не сводила с него печального взгляда: «Нет… Разве можно заставить его забыть эту боль, оставить?… Он любит её… Вот она, любовь, о которой я читала, мечтала… Но всё случается не всегда так, как в мечтах… Ведь они не мечтали, что вот так сложится, и теперь… смерть? Неужели так скоро она разлучит их?!… Нет», — мотала Наталья головой, не веря в приближающуюся трагедию…
Глава 16
Медленно прогуливались Андрей с Варей по зелёной аллее Летнего сада между удивительных скульптур итальянских мастеров. Было уютно, тепло, а, глядя вверх, к ясному небу, любовались красотою кружев, которые были созданы ветвями высоких деревьев. Стволы же стройны, изящны, и не мудрено, ведь они — представители царственной природы.
Даже небо здесь казалось необыкновенным, не таким, как всегда. Танцующие меж веток лучи солнца играли с ветром, рисуя на тропинке причудливые узоры теней. Те же, в свою очередь, медленно двигались, будто вальсировали…
— Ах, Андрюшенька, — с умилением улыбнулась Варя, еле коснувшись головой плеча счастливого рядом любимого…
Они прошли мимо памятника и остановились. Вокруг были расставлены столики, уже накрытые, дабы пригласить гостей к чаю, и за некоторыми из них сидели пары в добрых беседах. Где-то вдалеке виднелась белая беседка, у которой находился небольшой оркестр и наигрывал спокойную музыку…
— Отдохнём здесь, — пригласил Андрей супругу сесть за свободный столик, и им тут же принесли чая, блюдце с головками сахара и пряников…
— Здесь душа отдыхает, — кивнула Варя, радуясь такой прогулке.
— Я же говорил, что стоит сюда прийти, — улыбнулся Андрей. — Я счастлив, что тебе нравится. Может быть чаще будем здесь бывать… Да и в другие парки сходим.
— Это не исцелит Машеньку, — печально прозвучал голос Вари, но она тут же встрепенулась и выпрямилась с ласковой улыбкой. — Нет, не будем о худе! Ты прав! — пыталась она успокоить в себе мучающие худые предчувствия, и, будто услышав зов души, к ним подошла старенькая дама, одетая богато, но мрачно.
Она шла мимо, а, услышав последние слова Вари, остановилась. Пристально посмотрев на Варю с Андреем, дама взволнованно постучала о землю своей чёрной тростью:
— Добрый день,… разрешите?
Андрей и Варя, отставив чашки с чаем, растерянно взглянули и почему-то не смогли молвить и слова. Они смотрели в её глаза: один был будто прищурен, словно не желал раскрываться, а другой вызывал страх от пронзительности взгляда…
— Худо? — вопросила эта старушка. — О Боге забыли нынче многие… А только он может пойти навстречу да помочь… Истинно очищенным от греха людям, раскаивающимся, — подошла она ближе и стала говорить ещё тише, глядя прямо Варе в глаза. — А дар свой умертви… Не смей звать прислужников зла, и не будет зла. Ты служишь им! Не смей больше предсказывать!
— Что?! — прохрипела в ответ поразившаяся Варя, но тут же почувствовала, как её тело будто окаменело, а язык отнялся.
Андрей хотел было тоже что-то ответить, но пожилая дама поплелась прочь из сада, так же медленно, как и шла до этого. Будто ничего не случилось, она удалялась, не оглядывалась и никто вокруг её словно не замечал…
— Ужасная женщина, — потерла шею Варя и встряхнула головой, чтобы откинуть страх, который пока ещё оставался от данной встречи.
— Попьём чаю, успокоимся… Кого только не встретишь, — усмехнулся Андрей. — Ворона в павлиньих перьях*… Возомнила себя посланницу Бога, ишь.
— Не гневайся, Андрюшенька, — нежно молвила Варя, уже успокаиваясь. — Есть в её словах истина, и от того мне дурно стало. Давно в церковь-то я не ходила… Всё как-то не так идёт. Надо бы молиться там о Машеньке, а я всё плачу да мучаюсь от худа, которое так близко, неизбежно. Нет… Права она…
— Ну, пришла каркать, — продолжал возмущаться Андрей. — Худо, мол, по нашей же вине.
— По моей, как она говорила, — поправила его Варя.
— Коль на тебя наговаривают, значит и на меня! Мы теперь единое целое, — строго выдал он. — Нет худа от нас. Нет беды. Беда, коль пироги начнёт печь сапожник, а сапоги тачать пирожник*. А она кто?… Святыня нашлась, советчица. Сама она от дьявола.
— Фу ты, Андрей, — удивилась Варя его речи и тут же перекрестилась. — Ты что?! Не поминай его!
— Нечего строить из себя невесть кого, — прошептал он. — Это я о старухе этой.
— Ну её, давай забудем? — искренне пожелала о том Варя, и Андрей с облегчением вздохнул:
— Да, чёрт с ней. Забудем, — бросил он взгляд вокруг и вновь остановил его на памятнике рядом. — Не зря поставили его здесь. Сразу вспомнились его слова, как только старуха ушла.
— Кого? — удивилась Варя и взглянула тоже на памятник, узнав его и заулыбавшись. — Ах, Иван Андреевич Крылов. Во век его не забудут. А ведь не зря, и правда, — хихикнула она. — И чай здесь как кстати! Ведь Ивану Андреевичу приходилось тоже в своё время чаи подавать господам.
— Эх, — с разочарованием допил чай Андрей. — Вот и выходи гулять… Всё настроение эта ворона убила…
— Миленький, — погладила его по руке Варя, лаская улыбкой, и на душе его, как и у неё вдруг стало светлее, легче…
* — высказывание И. А. Крылова.
Глава 17
— То ли дело — вдвоём над рекою сидеть, на зелёную степь, на цветочки глядеть*, — доносился из гостиной голос Натальи и музыка пианино…
— Она ненавидит меня, — рыдала Мария сквозь чуть стихшую в ней боль тела.
Мария лежала в постели на приподнятых за её спиной подушках, а рядом, держа за руку, сидел Никита. Он всё время, пока не спала, находился с нею, пытался успокаивать и отвлекать, но сейчас, когда вдруг послышалась музыка, Мария не выдержала.
— Не принимай так близко к сердцу… Наталье надо репетировать, — старался найти оправдание Никита, но любимая не успокаивалась:
— Ну, знаю ж я, что терпеть меня не может, что обижена из-за моих грехов!
— Натали! — не выдержал уже Никита, вскочив и крикнув в коридор.
Музыка тут же прекратилась и воцарилась тишина, которая была через минуту уже нарушена. Наталья поспешила подняться на второй этаж и предстать перед глазами брата. Никита взирал с недовольством, ожидая её на пороге:
— Умоляю, никакой музыки здесь.
— А где мне учить романс?! Мне, кстати, и на скрипке ещё предстоит играть! — возмутилась Наталья.
Никита ничего больше не ответил, лишь закрыл дверь перед ней и снова сел рядом с любимой:
— Всё будет хорошо.
— Ступай, — успокаиваясь, вымолвила Мария. — Тебе стоит всё же отправиться на службу. Останови Андрея, чтобы не передал твою просьбу об увольнении. Помоги им с этой подводной лодкой.
— Нет, Машенька, не оставлю я тебя. На что мне эта лодка? Это затея Бауэра. Это надо России, но не мне, — усмехнулся Никита, искренне в то веря.
— Я спать хочу, — устало взглянула любимая в ответ. — Прости, но я очень хочу, чтобы ты помог с лодкой. Тебе это надо. Тебе это поможет.
— В чём?! — улыбнулся Никита, всё мотая головой и не соглашаясь. — Отдыхать хочешь, отдыхай, но я не уйду.
— Судьба твоя там ждёт, — прослезилась Мария. — Ступай… Ты всегда делал всё, что я хочу, сделай и сейчас.
— Ты, — не знал Никита, что ответить, поскольку стал уже сомневаться в том, что же всё же предпринять: послушать и отправиться на службу или остаться…
…Андрей только был у них с визитом вместе с Варей и просил Никиту вместе отправиться на вызов к Бауэру. Тот, как написал обоим в письмах, ждал их вновь, чтобы начать тестировать подводную лодку и надеялся на их соучастие, помощь. Однако,… Никита сразу же отказался, попросив Андрея передать Бауэру извинения и что желает вовсе оставить службу.
А теперь, когда супруга, которой делалось лишь хуже, просит его всё же уехать, Никита растерялся. Он гладил её по щеке, успокаивая, передавая тем самым всю нежность чувств, которые так и жили для неё одной, но молчал.
Наслаждаясь всё ещё длившимся счастьем, всё ещё длившейся жизнью, Мария закрыла глаза. Она уже не хотела плакать или жалеть себя. Лишь спать, но… больше не просыпаться: «Не просыпаться… Уснуть навсегда, да… Какое это блаженство умереть вот так… Именно так. Отчего не суждено испытать подобную смерть именно мне?! Неужто так грешна?… Да, грешна… Но не убийца, не вор… Видать, хуже,… а от того и смерть страшнее. Лежать и ждать, когда тело будет съедено болезнью, и душе будет уже негде находиться… Буду маяться между раем и адом?…» — Мария засыпала, а мрачные мысли, казалось, так и кружились, так и не покидали, улетая вместе с нею в тяжесть кошмарного сна…
…Странные существа толпою окружали её. Куда идти — не знала, всё будто забылось. Мария была где-то далеко, но знала точно — за чертою жизни. Это не та жизнь, где она была. И все вокруг вдруг выглядят иначе. То круглые существа, а то тонкие, непонятные, смутные, на вид не узнаваемые, совершенно не похожи на человекоподобных. Такого странного ощущения у Марии не было никогда. Эти существа толпились, куда-то все тянулись, а она перемещалась вместе с ними среди непонятного, но очень неприятного шума.
И только в один момент удалось вырваться от них,… чуточку вздохнуть свободнее,… двинуться куда-то совершенно в иную сторону. Увидев кого-то оглянувшегося, встретившегося с нею печалью взгляда, Мария последовала за ним,… или нею… Понять не могла, но тянуло туда же… Кто это? Что за существо? Где она?… Мария не знала.
Оказавшись вдруг в непонятном пространстве, не на улице, не в здании каком, а где-то в совершенно ином месте, Мария стала оглядываться, но никого не было. Совершенная тишина. Пустота. И вдруг,… круглые тёмные существа вдруг зарычали, закричали и, откуда-то набежав, давили её собой, но сама, чтобы кричать или вырываться, Мария почему-то не могла, хотя так и хотела,… пыталась…
* — из песни «Так и рвётся душа», А. В. Кольцов.
Глава 18
Вот май уже почти проходит.
Вот жизнь проходит без следа.
Душа боится, душа просит,
Но нету прежнего тепла.
Да, лето снова подступает,
Время танцует вальсы вновь,
Да только больно, что не станет
Того, кто стать всей жизнью смог.
Простится ли мне путь мой грешный,
Забудется ли боль, аль нет,
Всё томно, душно, я — не прежний
И не увидеть больше свет…
Всё же отправившись следом за Андреем к Вильгельму Бауэру помогать тестировать подводную лодку, Никита часто отвлекался. Его душа и мысли были то тут, то рядом с супругой, но она пока спит, пока всё хорошо, как знал, как уверяла и оставшаяся с дочерью Милана Александровна…
Кронштадт приветствовал вновь, чтобы Бауэр, которому поручили построить действующую подводную лодку, смог проводить практические погружения под воду. Вспоминая все интересные случаи, Андрей и Бауэр увлечённо беседовали между делом…