Бесплатный фрагмент - Внук Чекиста

Бирюкову Ивану Акимовичу

моему деду

посвящается

ВЕТЕРАНЫ

Одноэтажный вокзал северного городка жил в своём спокойном, рабочем ритме. Коптил тепловоз на втором пути, неторопливо ходили между составами дорожные рабочие в ярких жилетах. Медленно проезжающие мимо вагоны отстукивали ритм, пахло пропитанными шпалами и какой-то особенной воздушно-угольной смесью. Такой запах бывает только на железнодорожных станциях небольших городков.

Я посмотрел на круглые вокзальные часы. Наступила полночь, но вокруг было умопомрачительно светло. Вовсю бушевал полярный день. Чудесно! Мне нравится такая майская погода. Она всегда даёт надежду на хорошее лето, на пробуждение северной природы от долгой полярной зимы.

Громкоговоритель на столбе кашлянул и заговорил женским голосом: «Уважаемые пассажиры! Поезд номер 1418 сообщением Мурманск — Новороссийск прибывает к первой платформе. Стоянка поезда десять минут. Повторяю…»

В этот момент особенная грусть остановилась в районе сердца. Несколько лет назад я уезжал с этого вокзала в армию. Повезло, взяли в погранвойска. Господи — казалось, вернусь, вцеплюсь в родной город и навсегда. Но какие-то колесики в неведомом механизме жизни уже закрутились в другую сторону.

Два дня назад мне позвонил мой бывший командир по Алакурттинскому погранотряду полковник Чешенко: 
— Роман, приветствую тебя. Чешенко на проводе. 
— Здравствуйте, Николай Христофорович. Рад слышать ваш голос. 
— Роман, буду краток. Просьбу по поиску твоего деда выполнил, есть первые сведения! Записывай, что удалось узнать.

Застыл кадык. Волнение прошло по телу.

Дед! Родной! Иван Акимович!

Где же ты, родненький?

Несколько лет поисков и запросов не дали результатов. Как легко потерять прошлое и как тяжело искать правду! Человека, как хлебную крошку, смести со стола истории. А что потом? Годы пролетят — и не узнаешь.

И вот сейчас Чешенко говорил в трубку: 
— Записываешь? Диктую. Дед твой чекистом оказался. Но, основные сведения засекречены по настоящее время. Для их получения родственникам нужно обращаться в специальный архив ФСБ России. Адрес записывай. Но это не главная новость. Смотри, что я раскопал. Есть сведения, что твой дед участвовал в обороне и освобождении города Ростов-на-Дону во время Великой Отечественной войны. Откуда такие сведения, не спрашивай. Я на пенсии и мои старые друзья тоже. Но всем известно, что бывших пограничников не бывает. Знаем, что добрая память о солдатах любой войны — это святое, что есть у военных. Так вот, в Ростове-на-Дону есть сильная ветеранская организация. Председатель — Иванов Дмитрий Владимирович. Запиши телефон. Он сказал мне, что в военных архивах совершенно случайно наткнулся на имя твоего деда. Искал одного, а нашёл другого. Сверили полученные данные, выходит — он. Так что звони ему, договаривайся о встрече. Он радуется, когда находят своих героев. Так и служит все годы. Знаю его ещё по Алма-Атинскому училищу. 
— Вот это да! Я всё записал. Спасибо, Николай Христофорович. Буду думать. 
— Здесь думать не надо, здесь надо действовать. Жизнь пролетает как пуля — дура, а надо быть штыком-молодцом. Да простит меня наш славный Суворов за такие слова. Удачи, Роман! Хорошее дело делаешь.

Протяжный гудок медленно вползающего на первый путь тепловоза разогнал воспоминания. Потянулись по перрону пассажиры с вещами. Поезд остановился, и я оказался точно напротив своего вагона. Открылась дверь тамбура. Вокзальные часы показывали начало нового дня. Полночь.

Забираясь по ступенькам, на секунду обернулся, и посмотрел в сторону родного города. До встречи, теперь в путь. В путь за правдой, искать память, которую нужно вернуть.

Пройдя по вагону, быстро нашёл своё место. За столиком сидел одинокий дед и смотрел в окно. Обернувшись, он обрадовался и заулыбался. 
— Здравствуйте, молодой человек! — Здравствуйте! — А я смотрю в окно, и вы на перроне с вещами. Ну, думаю, ко мне. У меня свободно. Так и получилось.

Дед оказался общительный. Пока я закидывал вещи на полку, он стал рассказывать про то, что поезд чистый, хороший. И проводник молодец, старается. 
— Да вы, молодой человек, можете устраиваться на нижнюю полку, всё равно никого не будет. Я это уже точно знаю. 
— Спасибо, пока присяду, конечно.
Поезд тронулся и мы поехали. 
— Теперь мы с вами попутчики. Давайте знакомится.

Я посмотрел на деда. Открытое и доброе лицо, седые, могучие брови. Такие живые глаза, невероятное жизнелюбие в них. Сколько же ему лет, интересно? 
— Меня зовут Георгий Константинович. А фамилия моя Жуков. 
— О, как! — я не сдержал восхищения. Как славного полководца Жукова. Очень приятно. Меня зовут Роман. 
— Роман, замечательно. Да, я — Георгий Константинович. Все мы в своё время были и полководцами, и каждый из наших полководцев был простым солдатом. Путешествуете, Роман? 
— Если так можно сказать, то путешествую. Долго рассказывать. 
— Вот и хорошо. Дорога дальняя. Я, например, до Курска еду. А вы далеко направляетесь? 
— Я в Ростов-на-Дону. 
— Ростов! Столица Юга! Хороший город, русский город. Был я там, и не раз. Молодость моя там прошла. Как у писателя Юлиана Семёнова, семнадцать мгновений! Только не весны, а жизни. Тяжёлых мгновений, но славных. 
— Вы там учились? 
— Да, учился (дед горестно улыбнулся). Учился бить фашистов. Страшная учёба у нас была. Но мы, Роман, способные ученики оказались, терпеливые. 
— Простите, даже не подумал. 
— Да, ничего. Значит, бодрый я ещё. Так и учились на своих ошибках. Злые были, голодные вначале, но привыкли быстро. Долго к экзаменам готовились и сдали на «отлично». Я в Чехословакии, в мае 1945 года Победу встретил. Очень много друзей жизнями своими заплатили. Но я всех помню, и про всех могу рассказать. Ведь для нас, старых людей, память о погибших друзьях — главное. Это никогда не забыть.

После таких слов деда у меня в голове начали появляться лица моих боевых друзей. Родные такие лица, братишки мои, те, что навсегда остались там, в той стране. Память начала кромсать границу душевной боли и воспоминаний. Не сейчас, только не сейчас. Потом.

Наверное, в тот момент я понял, что должен просто выслушать старого ветерана. Ведь может, и мой дед также рассказывал про себя и своих друзей случайным попутчикам. И его слушали, чтобы рассказать другим. А я потом, после, когда-нибудь. Я ещё расскажу, успею.

Ветеран великой войны! Настоящий, живой человек. Участник, очевидец истории! Я осознал важность момента. И сейчас для ветерана Великой Отечественной войны Георгия Константиновича Жукова я стал его семьёй. Тем человеком, с кем можно поделиться, поговорить по душам. Мы с ним попутчики в этой жизни. И я был благодарен судьбе за тот ночной разговор в поезде, мчащегося по нашей России.

Дед продолжал: 
— В Ростов нас перебросили в ноябре сорок первого года. Очень тяжёлое время было и для нас, и для всей страны. Но никто не скулил. Все готовы были умереть, но мы понимали, что если все погибнут, то кто будет защищать Родину? Враг сильный был, беспощадный. Ненависть к фашистам кипела у нас в крови. Служил я в то время в 61-м батальоне особого назначения НКВД. Готовили нас долго, а все рвались в бой. Ростов тогда был на грани захвата.

Мы делали тайники с оружием, минировали разные объекты и изучали город. Все понимали, что сил мало и, возможно, Ростов придётся оставить. В том, что мы вернёмся, сомнений не было. Но сколько времени уйдёт у Красной Армии собрать силы? Никто не знал точно. Горожане тоже не верили, что немцы войдут в город. Ведь и полгода не прошло, как началась война, а фашист уже рядом.
Конечно, у командования был план отступления на левый берег Дона. И мы готовились скоро вернуться. Кто-то должен был остаться и бить врага в городе. И вот тогда я вступил в первый бой на ростовской земле.

Неожиданно, даже в тех условиях, в город прорвались диверсанты. Отборные немецкие бандиты. Я находился в группе, которая минировала вокзал и железнодорожные пути. И вдруг, прямо на перроне взрыв гранаты, потом стрельба, крики раненых. Это было очень страшно. Первая мысль — немцы прорвались. А тут ничего не понятно. Диверсанты, переодетые в советскую военную форму, стали стрелять в людей, убивать машинистов и военных. А тогда на вокзале перед отправкой скопилось несколько составов. Задачей бандитов было посеять панику и страх, и под видом свежего резерва захватить железнодорожный мост через Дон, чтобы тем самым отрезать все пути и сорвать эвакуацию города. Я увидел, как человек в форме капитана Красной Армии обливал вагоны горючкой и поджигал их. Первым же выстрелом я попал ему в руку, он закружился волчком и успел залезть под вагон.

И вот, Роман, представляете, что творилось в тот день там, на вокзале. Страх холодный по спине течёт. Где свои, где гитлеровцы? Страшно было случайно своего застрелить. И тогда на вокзал чекисты местные примчались. Мы видели, как они наводили порядок. Отцепляли горящие вагоны, отправляли составы и в это же время отстреливались от бандитов. Они смогли собрать силы и первым отправить состав с ранеными. Затем ещё один и ещё. Чекистов было пятеро и они все погибли в том бою. Диверсанты отступили и бросили силы на захват моста. Порядок был наведён на то короткое время, чтобы понять, что произошло и перегруппироваться. Мы закончили минирование, и нам пришёл срочный приказ двигаться дальше, к следующим объектам. Наша группа уходила с вокзала, и я видел погибших чекистов. Рядом с одним валялась на земле его красно-синяя фуражка, пропитанная кровью, и в вытянутой руке он сжимал пистолет, словно собирал силы для последнего выстрела. Сколько я потом видел погибших товарищей, но этот чекист запомнился мне на всю жизнь. Это был один из тех, пяти ростовских героев. На железнодорожном вокзале города Ростов-на-Дону есть мемориальная доска с именами героев. Обратите внимание, когда там будете.

— Вы не устали, Роман? А то, я так разговорился, — внезапно прервал сам себя Жуков. По нему было видно, что он вновь оказался в ноябре сорок первого, там, в бою на железнодорожном вокзале Ростова.

— Нет, нет, вы что, Георгий Константинович! Я только сейчас понимаю, что мало знаю о вашей войне. У вас каждое слово, как отпечаток в памяти. У меня только книги и фильмы о великой войне, а у вас такая боль в каждом слове. Вы — участник, вы — герой!

— Ой, Роман. Я не герой. Я вот сейчас еду к другу своему. К Мише Гончакову еду. Он под Курском живёт. Вот он герой! Да! Он свои обе ноги, там же, под Курском, и потерял. Пограничником был Миша. Нас всех тогда собрали в особую 70-ю армию. И чекисты, и артиллеристы, и пограничники вместе воевали. Тогда под Курском, немецкий снаряд прямо в окоп к Мише прилетел. Взрывом ноги ему и оторвало. Так он без ног, посечённый, связь со штабом держал ещё несколько часов, пока наши в атаку не пошли. Как услышал раскатистое «Ура-а-а», тогда отключился. Он знал, что умирать нельзя, что связь нужна для наступления и терпел. Так вот он, безногий, двух детей после войны на ноги поставил! Двух сирот из детского дома взял и воспитал. Друг наш был, вместе в училище учились, Гриша Василенко. Он под Ростовом погиб, а семью под Киевом убило при налёте — жену и родителей старых. Дети только случайно спаслись, в пионерском лагере были. Так они из лагеря этого два месяца по лесам выбирались, чтобы немцу не попасться. Вывела их тогда женщина одна. Тысячу ребятишек спасла. Детей до дома довезли, а дома больше и нет у них. Их в детский дом и определили. А потом в эвакуацию отправили. Так Миша за ними, после госпиталя, на колесиках деревянных приехал. К себе забрал и отцом стал им на всю жизнь.

Вот он — герой! Миша — герой!

Я то что, у меня руки и ноги на месте. Я когда к нему приезжаю, то перед ним на колени встаю, потому, что он заслужил. Так мы на одних коленях и стоим на двоих, обнимаемся. Мы радуемся так друг другу. И что живые до сих пор, радуемся.

Тогда, под Ростовом, почти весь наш батальон остался лежать. Потом живые жалели, что не погибли вместе с другими. Мы узнали, что в уличных боях было утеряно Красное Знамя нашего батальона. Как это произошло, до сих пор никто не знает. Это моё самое страшное воспоминание о той войне. Моя незаживающая рана. Осколок в ноге не мешает мне так жить, как эта боль. Почему так случилось?

Знамя пропало во время боя, Гришка был последний, кто держал знамя в руках. А дальше атака немцев, мы прикрывали его, когда он уходил по склону. Я был там после войны, на том месте сейчас в Ростове — Гвардейская площадь. Когда через неделю мы освободили Ростов, то нашли Гришу мёртвым. Он взорвал себя и окруживших его немцев последней гранатой. Но при нём ничего не было. Сначала думали, что знамя захватили немцы. Оказалось, нет. Мы утеряли наше Красное Знамя. Много раз после войны я посещал могилу Гриши. Стою и смотрю на его фотографию, и спрашиваю: — Гриша, дружок мой, что случилось в тот день?

А он смотрит на меня и словно отвечает: — Жора, мне бы тогда ещё десяток патронов, по-другому всё было бы. Во сне приходил ко мне несколько раз. Постоит, издалека посмотрит и не подходит. Как будто что-то сказать хочет.

Много сил у меня ушло, чтобы узнать правду. Напрасно. Вот тебе, Роман, рассказал и чуть легче снова стало. Я верю, что когда-нибудь, правда откроется другим людям. Может тебе и откроется там, в Ростове. Только знай, что мы дрались с врагом и никогда не сдавались. Мы — чекисты, стальные люди.

Дед посмотрел на меня, и мне стало не по себе. Он смотрел страшно, в упор. Прямо в глаза. Словно искал оправдания, возможного участия. 
— Георгий Константинович, так ведь война была. Вы победили. 
— Да. Страшная война. Но моя война продолжается. Я ищу, рассказываю, я всё помню. И ты запомни, Роман. Главное — это память. Память народа, связь поколений. Мы победили, да, победа одна на всех. Но главное, это то, что мы, ветераны, хотим, чтобы вы и последующие поколения знали, что если мы смогли выстоять, то и вы сможете. Если мы нашли силы сохранить Родину, то и вы сможете.

Батальон наш тогда расформировали. Так как Знамя не было захвачено врагом, а было утеряно в боях, то нас просто раскидали по другим частям. И сегодня я точно знаю, что я — Жуков Георгий Константинович — последний живой солдат 61-го батальона особого назначения НКВД СССР. Последний.

Ветеран посмотрел на часы. Четыре утра. 
— Вы извините, Роман. Я прилягу. Бодрюсь, конечно, напускаю важность, но я не могу победить возраст. Но это мне и ни к чему. Это мои годы, моя жизнь. И я их никому не отдам. Спокойной ночи. Завтра у нас с вами целый день. Я вам обещаю, что завтра расскажу ещё много. Я должен успеть рассказать. Чтобы другие помнили. Это всеобщая народная память. 
— Спокойной ночи, Георгий Константинович!

Я лёг на своё место и под мерный стук колёс поезда пытался понять, что на самом деле произошло. Мне будто разрешили коснуться святого и родного чувства. Через десятки лет человек рассказывает о том, что было, что он видел и чувствовал. Я хотел запомнить каждое слово, каждую буковку.

Закрыл глаза и снова оказался там, в памирских горах…

Я здесь, на нашей стороне.

Тогда это были наши рубежи и наша граница.

За речкой идёт снег, который падает и сразу тает.

Падает и тает.

И вроде зима, холодно, а снега нет.

Вершины и перевалы завалены снегом, а здесь нет.

Странно так. Затишье такое.

А потом пошли другие воспоминания.

Тот апрель, когда духи попёрли со всех сторон. Наш пост, мои пацаны из группы. Эти три дня, что сидели в полном окружении. Головы не поднять, у духов и артиллерия и миномёты работают. Терпим. Только отбежали — прямое попадание в наш БТР, башню как консервным ножом вскрыло. А мы терпим. Когда они пошли прямой атакой на нас, уже понятно было, что уничтожить пост хотят непременно. Сломать хотят, силу дурную показать. Авиации нет, ну не могли парни к нам прилететь, А мы терпим. Да хрен вам. Мы же пограничники — стальные люди.

Я сразу вспомнил, что так же дед говорил про чекистов. Всё правильно. Мы, ветераны, — из одного железа сделаны. Война у всех одинаковая — будь она неладна. Почему я не сказал деду, что тоже ветеран? Молодой ветеран, как в его молодости было. Мы тоже защищали свою страну, своих детей и своё будущее. И мы, ветераны боевых действий, знаем, за что шли в бой — за правду, что мы есть, за боевое братство, за жизнь друга.

Я вспомнил, как мой друг лежал рядом, а я сквозь зубы цедил: Ты не бойся, я тебя им не отдам. Я отвезу тебя домой. А он уже несколько часов ничего не боялся. Он погиб с оружием в руках и это была наша с ним общая правда. Проваливаясь в сон, я снова оказался в блиндаже, где мы отчаянно пытались по рации вызвать огонь на себя.

А в ответ только: «Помощь идёт к вам. Помощь рядом. Ждите»…

На следующий день всю дорогу я слушал ветерана.

Как же это было интересно! Его взгляды, устремления, рассказы про героические дни и ночи, которые прожил этот достойный человек. Про верность солдатской присяге и боевых товарищах.

На одной из коротких остановок на боковые места, рядом с нами, подсела пара, молодая девушка и парень. Ехать им было, видимо недалеко, что они даже не стали брать постельное. Как только поезд двинулся дальше, они сразу же раскрыли сумки, и, не здороваясь ни со мной, ни с дедом, достали несколько пластиковых бутылок, разложили на столе рыбу, и стали жадно наливать и пить пиво. Дед неодобрительно посмотрел на новых попутчиков, и, видимо, хотел что-то сказать, но незаметно махнул рукой. Он тоже был настолько увлечён нашим разговором, что не стал тратить драгоценные минуты.

В это время по вагону прошёл рыжий горбун неприятной наружности. Он раскладывал на каждом столике пачку автомобильных наклеек. Большинство из них были с глупыми выражениями и непристойными рисунками, и на многих из них были цифры 1941—1945.

Ветеран с ненавистью посмотрел на горбуна и пальцем указал ему забрать пачку. Горбун, нисколько не смущаясь, перекинул пачку на столик молодой паре и пошёл дальше по вагону.

Парень с улыбкой стал рассматривать наклейки и сказал своей попутчице: — О, Катюха, смотри, как у Коляна, я тоже такую хочу. Давай купим вот эту и эту. Скоро 9 мая, на «ласточку» свою наклею.

Вскоре горбун вернулся, и прикидываясь глухонемым, на пальцах стал показывать цену. Грязная сделка состоялась, и рыжий продавец ушёл. По выражению лица деда я видел, что он хотел бы смачно плюнуть уходящему в спину.

— Так вот, Роман, я продолжаю, если вы не против. Май 45-го я встретил в партизанском отряде в Чехословакии под командованием майора Мурзина. Это были незабываемые дни! Запах Победы сводил нас с ума. Мы понимали, что выстояли и смогли победить жестокого врага. Хотелось домой, взять наточенную косу и босыми ногами пройтись по утреннему лугу. А как нас встречали дома! Мы всей страной верили, что самое страшное осталось в прошлом, и что впереди бескрайняя мирная жизнь. Так и получилось, как мечтали, — и хаты строили, и любили, и детей рожали, и песни пели. Жаль только моей Тони не стало уже лет пятнадцать, а я всё живу, и живу. 
— А как же дети? 
— А что дети? Они уже давно выросли. Двух внуков мне подарили. И здесь я счастливый человек. Все рядом со мной, и дети, и внуки.

Внезапно дед приблизился к моему лицу, и, глядя прямо в глаза, произнёс: 
— Гриша сегодня приснился под утро! Только сейчас вспомнил. Гриша и ты, Роман! Он тебе Красное Знамя передал. В руки тебе отдал, развернулся и пошёл. Я ему кричу: — Гриня, Гриня! А он уходит и не оборачивается, не слышит как будто. Так и ушёл. Сынок, что это значит?
Девица за столиком смешливо прыснула. А парень, обгладывая рыбий хвост, произнёс: — Спишь, ты дед хорошо. Вот что это значит. Слушали мы тут тебя, интересно про войну рассказываешь. Ну, как говорится, спасибо деду за победу. Так что ли?
Глаза ветерана вспыхнули яростью. 
— Что, уже всё допили и доели, что рты пооткрывали? 
— Ты дед, давай, не учи нас. Мы сами знаем, как жить. А то, что воевал, так за нас не волнуйся. Если что, то мы можем повторить. Правда, Катюха? Можем повторить?! 
— Ага, я бы радисткой Кэт была бы. Только рожать не хочу.

Ветеран побледнел и вскочил на ноги. Он подошёл к столику и, вглядываясь в опухшие от пива лица, произнёс страшным голосом: 
— Что? Повторить хотите? Повторить?!
Он посмотрел на девицу: — Ты хочешь повторить? Давай, попробуй! У нас в партизанском отряде Катя была Самойлова. Ноги сильно отморозила. Потому, что нельзя было и головы всем поднять. Несколько часов в снегу лежали. Так мы, шестеро мужиков, на санях её держали. Ноги ей пилой отпиливали, чтоб живая осталась. Она воет, верёвки рвёт, а мы держим её и плачем. А Коля ей кости пилой пилит. Ты слышала когда-нибудь, как живому человеку кости пилят? Ты хочешь повторить? Повтори. Я забыть это сколько лет не могу, а ты Катюша повтори, если сможешь!
Ветеран яростно перекинулся на парня. Тот в страхе смотрел на деда. Изо рта парня свешивался кусок рыбы. 
— А ты? Тоже хочешь повторить? Молодец, герой! Повтори подвиг Сашеньки Морозова. Когда мы держали оборону под Курском, и ему немецкой миной оторвало руку, а вторая на двух кусках кожи болталась, то последнее, что он сделал, так это посмотрел на меня, сгрёб кровавым обрубком гранаты и вылез из окопа. Прямо на нас двигался танк и Сашка, прижимая гранаты к груди, зубами, ты слышишь, герой, зубами выдернул чеку и бросился под танк, остановив его. Ты сможешь это повторить? Я тебя спрашиваю, ты сможешь?

Ветеран развернулся, и тяжело дыша устало присел на свою полку.

Девица ойкнула, и, заметавшись, побежала в конец вагона. Парень медленно прожевал, и тихо произнёс: — Дед, ты это, прости дурака, я даже не подумал. Извини дед, честно, извини.

По его щеке пробежала испуганная слеза. Ветеран взглянул на него: 
— Если плачешь, то ещё не всё с тобой потеряно. Прощаю. Я и не такое в жизни прощал. И не смей никогда больше.

Девица вернулась с зарёванным лицом, пара засобиралась и вскоре вышла на одной из крупных станций.

Ветеран устало посмотрел на меня и сказал: 
— Понимаешь, сынок, мы всё едем в одном поезде под названием Жизнь. У кого-то места получше, у кого-то похуже. Кто-то кушает в вагоне-ресторане, кто-то своё, домашнее. И выходим мы на разных остановках, кто-то раньше, кто-то позже. Но, в — сущности, все мы пассажиры до одной конечной станции. И прожить эту короткую поездку нужно достойно, не оскорбляя и не мешая другим пассажирам. Спасибо тебе, что ты стал моим попутчиком и единомышленником в этой поездке. Я выхожу сегодня ночью под Курском, там станция небольшая, до Миши рукой подать. Ждёт меня мой фронтовой дружок, ждёт. А ты, Роман, сегодня во сне под утро огонь на себя вызывал. Ты где воевал, сынок?

— Было дело, отец. На таджикско-афганской границе служил. Несколько лет отдал пограничным войскам России. И добавил, — Ветеран боевых действий в республике Таджикистан.

Дед привстал и протянул мне свою руку. Я протянул свою, и в крепком рукопожатии почувствовал, как через ладонь деда мне протянули руки миллионы ветеранов. Словно жизненные силы, отданные на защиту справедливости и выполнения воинского долга, снова вливаются в меня душевными волнами. Это и есть ощущение настоящего Боевого Братства 
— Георгий Константинович, передайте, пожалуйста, вашему другу от меня душевный поклон, и скажите, что теперь и я знаю про его жизненный подвиг. И другим расскажу, обязательно.

Старческое лицо деда заметно повеселело, и я пошёл за кипятком. Мы пили ароматный чай в железных подстаканниках и разговаривали. Я смотрел на ветерана и пытался запомнить его лицо, его руки, морщины, его манеру говорить, чтобы он так и остался в моей памяти — живым и волевым человеком.
Ночью ветеран сошёл с поезда в соловьиную ночь. Он так и не стал будить меня. Сквозь сон я только услышал, как он прошептал надо мной: — Тебе вручили Знамя — не урони. Удачи, сынок!
В тот момент мне почудилось, будто атласный шёлк прошелестел прямо перед лицом, и почему-то, запахло порохом. Приснилось, наверное.

Не уроню! Теперь это мой фронт памяти!

Низкий поклон вам за ваш жизненный подвиг, уважаемые ветераны!

ХРАНИТЕЛЬНИЦА

В Ростове-на-Дону стояла прекрасная майская погода. Я созвонился с Дмитрием Владимировичем и узнал адрес ветеранской организации. Как здорово, всё рядом. От вокзала пять минут пешком.

Дмитрий Владимирович оказался полковником в отставке, высоким и крепким мужчиной. Своим стальным рукопожатием он сразу же напомнил мне Чешенко (у них спецподготовка, что ли, была по рукопожатиям?!) За пару часов мы вместе составили официальный запрос по московскому адресу. Я вспоминал подробности, сверял документы и взятые справки, а он проверял правильность заполнения нужных форм.

— Послушайте, Роман. Запросы могут остаться без ответа довольно долгое время. Но, в конечном итоге, ответ вы, конечно, получите. Какой он будет — это не мне решать. Свою помощь я оказал. От себя добавлю, что святое дело делаете. Сохранение памяти о славных буднях офицеров нашей организации — это большое дело. А здесь к тому же ещё и ваш родной человек, дед. Это дорогого стоит. Сейчас мы вместе составим запрос в наш местный архив, чтобы вы смогли бы найти и прочесть имя вашего деда в списках военного времени. Это будет хорошим заделом. Кстати, вы где в Ростове жить будете?

— Я ещё не знаю точно. Сегодня хочу посмотреть комнату по объявлениям, да и подработку можно найти. Даже не знаю, сколько буду гостить в вашем славном городе.

— Отлично, я так и предполагал. Вчера разговаривал с директором музея истории нашей организации. Зовут её Людмила Ивановна, милейший человек. Она буквально пропитана историей и знаниями. Попросила найти ей в помощь человека. В музее, насколько я знаю, готовится новая выставка. Поговорите с ней, я точно уверен, что она вам многое расскажет о 61-м особом батальоне НКВД СССР, в рядах которого и сражался ваш дед. Кстати, у меня есть все основания полагать, что позже у вашего деда были конкретные задачи и выполнял он особые поручения командования. Я пытался узнать в наших архивах более весомую информацию, но она оказалась забранной Москвой ещё в послевоенные годы. Больше я вам сказать не могу. Потому, что не знаю, и только когда придёт официальный ответ, тогда и будем решать в каком направлении двигаться. Музей рядом, тоже на Большой Садовой. К двенадцати часам она подойдёт к входу. Скажите Людмиле Ивановне, что вы пришли от меня. А я постараюсь, чтобы ваши документы как можно скорее ушли на проверку. Удачи вам, Роман. До связи.

Я вышел на улицу с непередаваемым ощущением радости. Было такое настроение, будто иду навстречу своей цели, и вот она уже показалась на горизонте. Чуть-чуть осталось.

Так, я на месте. Неприметная дверь. Кто бы подумал, что за ней история огромной организации. Сильные ребята! Такой порядок нужно поддерживать, мама не горюй! Страна великая, народ великий!

На часах без пяти двенадцать. Пять минут подождать. Погода чудесная, начало мая. После севера можно только радоваться теплу и солнышку. С этого места мне был прекрасно виден ростовский железнодорожный вокзал. Я вдруг вспомнил рассказ ветерана. Про немецких диверсантов, что пытались захватить вокзал и отрезать пути спасения. Уничтожить сопротивление. Как они просчитались, сволочи!

Стоя на углу Большой Садовой и Братского переулка я вспомнил, как фашисты, переодетые в красноармейцев, останавливали здесь машины и убивали советских людей. Наших мирных людей. Не вооружённых солдат армии, с которыми воевали, а простых мирных людей, которые жили и трудились в своей стране. Фашистские, бесчеловечные приёмы.

Посеять панику, страх, подчинить других, уничтожить другой народ, — как такое могло прийти в голову европейцам двадцатого века? Они не думали, что ввязались в смертельный бой. Но наш народ оказался сильнее. Именно весь народ, каждый советский гражданин встал на защиту Родины. Такого нигде и никогда больше не было.

Что происходит? Почему сотни лет врагам нашего государства не даёт покоя наша земля и наш образ жизни. Лезут, и лезут, как дикие животные. Их каждый раз бьют и уничтожают. Проходит время, но они снова ползут на нашу территорию. Это нельзя забывать, и думать, что война не повторится. Нужно быть всегда готовым к тому, что в мире есть безумцы и фанатики, которым хочется умереть на русской земле. И, главное, мы должны оставить нашим детям и внукам главное оружие — память и силу единства народа.

— Здравствуйте. Вы Роман?