Венера в бегах

Часть I. Женщина эпохи Возрождения

Лепешки для Жоа

Руки дрожали. Особенно левая. Правой Жоа то и дело нырял под стол, ощупывал ширинку. В паху было жарко. Жоа чувствовал, как резинки впиваются в мякоть члена. Сейчас бы в душ. С какой-нибудь белой кошкой. С крыской между ног. Но куда там? Надо дождаться курьера

В Амстердаме он так и не отдохнул. Напрасно папа прислал ему деньги. Папа мечтал, чтобы Жоа стал врачом. И зачем он прислал ему столько денег сразу?

В баре стали появляться люди. Напротив уселась молоденькая пара. Девушка то и дело посматривала на его пах. Еще бы… Жоа было, чем гордиться. Он измерял. Банан с трудом помещался во «вранглерах», выпирал. А теперь, с трехсотграммовым пакетом, присобаченном к члену, вообще, выглядел, как маленькая бомба.

Луи, его земляк из Лагоса, рассчитал верно. Жоа случайно встретил его в Амстердаме. Вечером, курнув по косяку, сели играть в трик-трак. Жоа увлекся. Проиграл пять тысяч. Утром Луи сказал: деньги отдашь потом. А сейчас, вот тебе пакет, отвези его в Питер. В баре «Вольтер» отдашь мужчине в желтой футболке.

Жоа задрожал. Жоа заплакал. Никогда ему не стать врачом. Жоа знал — в пакете кокаин. Его обязательно поймают. Но Луи только смеялся. Он засунул пакет Жоа в пах. «Таможню надо сбивать с мысли. Русские бабы при виде такого красавца, как ты, будут думать о сексе. Пусть смотрят и думают о том, каков ты в постели. А не о пакете…».

Жоа начал дрожать в Амстердаме. Дрожал в Хельсинки. Подрагивал в Пулково. Русская таможенница, маленькая, верткая, глянула на пузырь у него между ног, хохотнула.

— Что, студент, соскучился по нашим норкам?

— Да, — едва пролепетал Жоа.

Таможенница усмехнулась, просмотрела его дипломат и, подмигнув, пропустила.

В бар ввалилась шумная компания. Они уселись через стол и стали вслух обсуждать достоинства Жоа. Особенно усердствовала стриженная, беленькая. Гибкая, как лиана, она сверлила пах Жоа своими остренькими глазками. Жоа было приятно. На время даже забыл, что он здесь делает. Ему нравились такие — высокие, худенькие, с маленькой грудью, помещающейся в ладони. С нирванами между круглых ляжек. Вот куда бы засадить свой банан. Пусть бы отдохнул от тревог.

Девушка встала, подошла к Жоа.

— Потанцуем?

Жоа встал. Бармен включил музыку. Пакет сбился на сторону и теперь казалось, что его громадный член с яйцами улегся набок. Наверное, со стороны казалось, что его член живет какой-то отдельной жизнью — спит, ворочается в своей норе, иногда ложится. Эти русские всегда приписывают африканским членам какие-то необыкновенные свойства.

Ее лобок с лисьим проворством скользил у него между ног. Член, распираемый животным соком, стал набухать, грозно вздыматься. Жоа чувствовал, как приподнялся пакет, уперся в складки ширинки. Господи, только бы не порвался…

Рука девушка легла ему на живот.

— Ты всегда такой возбужденный? — горячий шепот заполз ему в уши.

— Нет, только когда с тобой… — сказал Жоа.

— Ох, какой ты галантный… — засмеялась девушка. — Может, проверим твою галантность в деле? Я живу неподалеку…

— Можно, — шепнул Жоа. — Только чуть попозже. Мне надо встретиться с приятелем…

Жоа глянул на часы. Два… Курьер должен быть в половине второго. Не пришел. Значит, завтра…

Девушка волной билась ему в пах. Жоа посмотрел в ее остренькие глаза с буйными камешками зрачков. Усмехнулся. Подошел к бармену. Из-за стола кричали:

— Люська, покажи им, как русские работают…

— Не опозорь Родину…

— С таким членовозом можно и на край света…

Девушки смеялись, махали им вслед. Жоа сжимал в одной руке ледяную бутылку «Бифитера», в другую обжигающую руку спутницы.

Они вышли на улицу. Жоа почти сливался с ночью.

— Ох, Уголек, твой член звезды задевает… — бормотала девушка, залепляя ему рот поцелуем.

— Нет, только Луну…

— Так вот откуда там кратеры!

Ночь — спасительница. Жоа чувствовал, как тревога на время его покинула. Словно все это время сидел на плечах леопард, а теперь покинул. Спрыгнул, пошел погулять по ночным улицам.

Жоа едва сдерживался. Девушка забиралась ему под рубашку, трогала соски, гладила твердый, как дерево, живот, пытался залезть в штаны.

Жоа упрямо отводил ее руку. Боялся, что нащупает пакет.

Перед домом уже бежали. Взлетели на площадку. Девушка сунула ключ в дверь, стала стаскивать юбку. Жоа, стоя сзади, прижался к мерцающим ягодицам.

Ворвались. Жоа скинул джинсы, запустил руку под корень, бережно извлек нагретый мешок.

Девушка напрыгнула, как пантера. Черный, эбонитовый его стержень вошел в распаренное похотью тело, как кинжал. Африканская ночь, горячая, дрожащая, прожигала взметнувшиеся белым, перекрученные снега. Он топил ее, как нагретое лезвие топит белое масло. Девушка текла, капала на пол обжигающим соком, стонала и бредила.

Жоа, держа ее на весу, прошел в комнату. Отпустил руки, уложил пакет с порошком на пол. Девушка сидела на его стволе, как на ветке.

— Мой пальмовый, мой банановый, мой тропический … — вскрикивала она под его толчками.

Жоа лег на нее сверху, запрыгал обезьяной. Девушка забрасывала ноги, сжимала его шею горячими лодыжками. Жоа рычал и стонал, где-то рядом гремели барабаны. Его, еще недавно дрожащие, черные руки скользили по ее оттопыренной груди, по гибкому вырезу талии, вжимались в бедра. Девушка кричала и Жоа подвывал ей, как заблудившийся в городе шакал…

Девушка, наконец, со вздохом отвалилась в сторону. Протянула руку, стала нащупывать сигареты. Наткнулась на пакет, поднесла к глазам.

— Это еще что такое? — она приподнялась на локте, щелкнула зажигалкой.

Жоа засмеялся.

— Чего ржешь… — девушка вдруг глянула Жоа в пах, приставила пакет к члену. — Йоксель — моксель, так у тебя эта штуковина в штанах болталась? — она хохотнула разочарованно. — Ну, дела… Это что ж, для видимости, или чтоб яйца на морозе не застудить?

Жоа лежал, улыбался. Ему было хорошо, не страшно. Хотелось шутить. Он приподнялся.

— Нет… Это у нас такой обычай. Когда сын становится взрослым, мама дает ему на прощанье мешочек с маисовой мукой. Он привязывает его к мошонке и так ходит, пока не встретит любимую девушку. Если чувства взаимны, девушка из этой муки выпекает лепешки. И они женятся.

Девушка засмеялась.

— Во дают, чурбаны! Так ты что, с этой херовиной и в баню ходил?

— В душ…

Девушка положила ему руку на член.

— Чудны дела твои, Господи…

Утром Жоа проснулся от запаха свежемолотого кофе. Ему снился Лагос, чавкающие свиньи, папа в москитной сетке. Он поднял голову.

Ночная незнакомка, ослепительно голая, наклонилась и сунула ему в рот сухую лепешку.

— Что это? — удивленно спросил Жоа, поднимая голову.

Девушка улыбнулась.

— Знак ответной взаимности… Ты мне ночью такую красивую легенду рассказал. Вот я ее и воплотила в жизнь…

Жоа похолодел.

— Ты сделала лепешки из того, что было в пакете?

Девушка помотала головой.

— Ну, что ты, Уголек… Твоя мука за столько лет давно испортилась. С таким-то соседством… Извини, я ее выкинула в унитаз. Но если ты против, я насыплю в пакет свеженькой, пшеничной. И таскайся с ней дальше. Что с тобой, Уголек?

Уральский скорый опаздывает по вторникам

Дверь отворилась. Невысокая, короткостриженая блондинка застыла на пороге. Якуб молча смотрел в ее зеленоватые глаза.

— Ну? — весело сказала она вместо приветствия. — Уральский скорый опаздывает по вторникам…

Якуб вздрогнул. Это был пароль. Массажист перед смертью дважды успел его повторить. И описать внешность связной — субтильной блондинки с короткострижеными волосами. Теперь та самая блондинка стояла на пороге массажного кабинета.

Якуб улыбнулся, пытаясь сбросить напряжение.

— Проходи…

Девушка вошла в кабинет, плотно прикрыла за собой дверь. Улыбнулась, сняла с плеча маленькую сумочку. Присела на кушетку. И принялась раздеваться.

Это противоречило полученным инструкциям. По соображениям оперативников, она должна была сделать заказ и уйти. Но плевать она хотела на инструкции оперативников. Сидела себе и раздевалась…

Якуб месяц назад приехал из Казани. Его разыскали по министерской картотеке. В тамошнем «угро» он ловил фальшивомонетчиков. Здесь задача была посложнее…

Два генерала долго разглядывали его лицо. Сверяли с фотографией умершего массажиста. Якуб как две капли воды был на него похож. Но генералам что-то не понравилось. В закрытой клинике на Конногвардейском бульваре с помощью скальпеля ему чуть-чуть сузили глаза и приподняли углы губ. Изменения были почти незаметными. Даже сам Якуб не сразу бы их обнаружил. Но генералам было виднее. После операции Якуб стал как умерший массажист. За три дня до смерти массажист сознался, что работал на банду. Раз в три месяца его навещала симпатичная блондинка. Она была вторым связным. Теперь они встретились…

Девушки скатала колготки, расстегнула бюстгальтер. Якуб молчал. Ждал вопросов.

— Ну что, Сашок? Соскучился?

Якуб наклонился, словно убирая с халата нитку. Незаметно выдохнул воздух. Уф… Вроде признала.

— Да есть маленько…

Девушка поднялась. Груди у нее оказались на удивление крупными, стояли торчком. Якуб отвел глаза. Уже месяц, как он уехал из дома. Женщины только снились. Черт его знает, какие у них были отношения? Перед смертью не надышишься. Слава Богу, массажист успел сказать главное — кто и когда?

Девушка, улыбаясь, прошла к столу. Легла ровнехонько, как масло на бутерброд. Раскинула руки.

— Давай, Санюшка. Сверху вниз… И по кругу… — девушка хрипловато засмеялась. Тугие ягодицы всколыхнулись.

Волосатые пальцы Якуба прошлись вдоль нежного девичьего позвоночника, ручейком сбегавшего в поясничную впадинку. Четвертый нижний был смещен. Якуб круговыми движениями потеснил его обратно. Девушка застонала. Пальцы Якуба невольно вздрогнули — так после второго оргазма стонала одна из его знакомых. Член Якуба встрепенулся, как собака, узнавшая голос хозяйки. Якуб кашлянул. Пытаясь сбить напряжение, перешел на другую сторону стола. Рука девушки встретила его на полпути. Маленькая ладонь работала властно, уверенно. Пуговицы выскользнули из своих гнезд. Пальцы девушки пробежались по волосатому животу. Якуб замер, одним глазом следя за девушкой. Она продолжала лежать ровно, не шевелясь. Только рука работала, как заводная — расстегивала пуговицы, спускала трусы, хозяйничала в паху. Девичьи пальчики с пульсирующим нетерпением пробежались по вздыбленному члену.

— Я не поняла, кто кому делает массаж?

Девушка говорила задыхающимся шепотом, все также, не поворачивая головы. Только спина в нижней части порозовела, пошла пятнами. Якуб после секундного раздумья наклонился и поцеловал ее в поясничную ложбинку. Девушка тихонько ойкнула. Ее тугой круп приподнялся, ноги разъехались в стороны. Розовая, увлажненная щель, блеснула в глаза. Якуб зашел сзади, сунул руки под округлые бока. Медленно, по миллиметру, как тугой сапог на ногу, надел ее на себя. Девушка продолжала молчать, только иногда вскидывала голову и тихо, как-то удивленно, вскрикивала.

Якуб почувствовал, как его член дошел до упора. Дальнейшее продвижение заставляло девушку вздрагивать и стонать. Якуб задвигал бедрами, с каждой минутой наращивая темп. Он позабыл, что он делает в этом кабинете, кроме того, что любит обладательницу гибкой, ровной спины, сильных бедер и коротких, вспыхивающих на свету, волос.

Когда конец был уже совсем близко, и яркие вспышки цепочкой пробегали в нижней части его тела, девушка вдруг соскользнула, и, ловко изогнувшись, повернулась к нему лицом. Дважды поцеловала Якуба в губы и нырнула вниз.

Генералы предусмотрели и это. Якуб с ужасом представил на своем месте кого-то другого. Умерший массажист был обрезанным. К счастью, Якуб тоже… Вспышками проносились мысли о том, что этот, последний нырок, мог оказаться роковым. Несколько сантиметров необрезанной кожи — и все! Хитроумная оперативная комбинация могла пойти насмарку. Как часто плоть бывает сильнее духа. Особенно, если она не обрезана…

Якуб зажмурился и застонал. Тугая струя с неослабевающим напором ударила девушке в рот. Голова девушки на мгновение подалась назад и ринулась обратно. Якуб ощутил чистое, почти предсмертное, блаженство. Он уже любил эту девушку, эту замечательную связную, связавшую его тело с необыкновенными наслаждениями.

Он не успел оторваться, как рот девушки властно потребовал продолжения. Неоконченный сеанс массажа перерастал в оргию. Но Якуб уже не торопился. Он любил девушку жадно, но не спеша. Его мускулистые, тренированные руки оперативника и массажиста, демонстрировали все, на что они были способны. Он гнул и мял ее тело, как гончар глину, обжигая плоть, долго сдерживаемым, неослабевающим огнем.

Когда они насытились друг другом, за плотно зашторенными окнами уже бушевал вечер. Над Финским заливом огненными перьями осыпался закат. Телефон несколько раз срывался и замолкал. Девушка белой тенью скользнула за стеклянную кабинку душа. Раздался легкий сип водяных струй. Якуб включил свет. Теперь ему нужно было набрать знакомый телефонный номер и спросить время. Это было сигналом. После него за девушкой на всем пути поплетутся нескончаемые «хвосты». Но Якуб не торопился. Он знал, что после такого сеанса она и так будет его. До скончания дней…

Хлопнула дверь кабинки. Девушка, улыбнувшись Якубу, прошла к кушетке с одеждой. Якуб смотрел, как она одевалась. И что ее заставило спутаться с мафией? Деньги? Любовь? Или шантаж? Он не сомневался, что скоро об этом узнает. Комбинация была реализована на все сто. Якуб уже и сам был больше массажистом, чем оперативником.

Девушка застегнула короткий сапог, встала. Глянула Якубу в глаза.

— А теперь, о главном… — сказала она, раскрывая сумочку.

Якуб напрягся. Сейчас он все узнает.

Пистолет в ее руке казался игрушечным. Якуб удивленно выдохнул воздух. Пуля вошла под левое легкое. Якуб медленно завалился на пол. Глаза потускнели.

— Сука! — сказала девушка мелодичным голосом.

Она с ненавистью смотрела на его побледневшее лицо.

— Ты делаешь массаж почти, как Саша… — она растянула губы в улыбке. — А трахаешься лучше. Куда лучше… Ведь уже два года, как он был импотентом…

Девушка прицелилась. Хлопнул негромкий выстрел. Пуля пробила волосатую грудь Якуба с булькающим свистом.

Сладкая смерть

Машин не было. Город завалило снегом по самые крыши. Какой идиот будет мотаться в такую погоду по улицам. Черт меня дернул поднять трубку. Спал бы себя до утра. Куда покойнику торопиться? Могли бы и обождать…

Снегоуборочная ползла по мосту, как катафалк. Черное железо, присыпанное снегом, раскачивалось и лязгало. Я поднял руку.

— Садись… — лениво хмыкнул водитель. — Кому не спиться в ночь глуху-у-ю…

Он хрипло засмеялся. Малиновый огонек папиросы перекатился из одного угла рта в другой.

Малая Морская была пустынной и белой. Где-то впереди гнулся под снегом одинокий фонарь. Я махнул «ксивой» и выскочил. Водила злобно плюнул мне вслед. Не повезло. «Опер» не овца, с него и шерсти клок не состричь.

В парадной пахло табачным дымом. Одна из дверей второго этажа была приоткрыта. У дверей стоял Греков. Этот-то что здесь делает?

— Здравствуйте, господин капитан. Потревожили?

Я хмуро посмотрел на него. Бывший сутенер, а нынче преуспевающий владелец ресторана заискивающе улыбался.

— Я-то по службе… А ты что здесь делаешь?

Греков полез в карман, достал какую-то бумагу.

— А вот… — он нехорошо засмеялся. — У меня договорец. Теперь это квартира моя… У меня с покойником договор пожизненного содержания…

Ах, вот оно что? Ну, Греков! И здесь успел.

Я толкнул дверь, прошел в комнату. Греков семенил следом. В дальнем углу комнаты сидела полуголая девушка с заплаканным лицом. Покойник лежал на широкой деревянной кровати. Я подошел ближе, поздоровался с судмедэкспертом. Скользнул взглядом по голому старческому телу. Рот мертвеца был приоткрыт. Внутри блестели золотые коронки.

— Крепкий был старикан… — со вздохом сказал судмедэксперт. — Если бы не эта доярка, — он насмешливо глянул на девку, — сто лет бы прожил… Судя по всему, увлекся дамой. Вот сердце и не выдержало…

— С такой увлечешься… — сказал я, глянув в сторону сидящей.

Девушка, словно услышав мои слова, подняла голову.

— Зачем ему сто лет? — засмеялся Греков, стоящий рядом. — О такой смерти можно только мечтать! Капитан, хотите, расскажу о покойном всю правду? Ничего не скрывая?

Я еще раз посмотрел на сидящую девушку. Она была почти голой. Тяжелая грудь едва умещалась под наброшенным платком. Трусы-то, хоть, на ней есть?

— А куда ж ты денешься? — сказал я, с угрозой глядя в испуганные глаза сутенера и ресторанщика.

Мы прошли на кухню. Сели за стол.

— Вы не поверите, но дядя Ашот, выпил у меня столько крови… — Греков вздохнул. — Я знал его еще по тем временам… Он работал шеф-поваром в ресторане «Баку». А я в те годы как раз девочками начинал промышлять… — он кашлянул. — Где-то лет семь назад Ашот вышел на пенсию. Как-то мы встретились на Невском. Ашот пожаловался. Дескать, денег нет, жена умерла, сын погиб в Карабахе… Остался один, как перст. А я знал, что у него приличная квартира в центре. Ну и предложил: давай, я тебе каждый месяц буду платить по 200 долларов, а после твоей смерти квартира останется мне…

Греков оглянулся и придвинулся ближе, понизив голос до шепота.

— Признаюсь честно, я думал, что его хватит ненадолго. Он тогда, как договор заключали, такой болезненный был, хилый… Думал, максимум год протянет, полтора…

Греков покачал головой.

— А вышло совсем не то… — ресторанщик засмеялся. — Однажды зашел к нему навестить с одной целкой после десятого аборта. А дед как начал за ней увиваться. Я ему ее на ночь оставил, думаю, пусть старик побалуется … — Греков возмущенно закатил глаза. — Шесть раз за ночь! — он прищелкнул языком. — И это в семьдесят два года! Скажу честно, телке даже понравилось. Не ожидала она такой прыти от старикана. А потом, — Греков хлопнул себя руками по коленям, — Ашот так разошелся… Представляете, он месяцами денег у меня не брал, требовал девками. То подай ему блондинку с пятым размером сисек, то негритянку с толстой жопой, то крестьянку с косой до пят…

— Ну, с крестьянками-то, наверное, трудно было? — я не удержался от подначки. — Что-то я в твоем гареме таких не припомню?

Греков возмущенно осклабился.

— Да полно у меня всяких! — он перекрестился. — Но теперь все! Слава Богу, отлюбил свое старикан…

Он улыбался. Меленькие зубы рассыпались блеском. Провел ладонью по лицу, стер улыбку, тревожно глянул на меня.

Ох, брешет, зараза!

Я не успел ничего спросить. Греков, перегнувшись через стол, крикнул:

— Светка, начальник требуют! — он протянул руки в сторону входящей девушки. — Вы только посмотрите! Чем не крестьянка? Васнецов с Венециановым отдыхают…

Девушка остановилась в дверях. Белое, крепкое тело, закутанное в прозрачную накидку, светилось молочным блеском. Грудь торчала. Коричневые кружки сосков, вздернутые гвоздиками, были похожи на грибные шляпки. Волосяная дорожка, выстриженная клином, как бородка революционного демократа, стекала ручьем с покатого лобка в розовую ложбину.

Я отвел глаза.

— Ты чего, дура, трусы не надела? — недовольно буркнул Греков.

Девушка пожала белыми плечами.

— Да не найти никак. Ашот спрятал… — она всхлипнула.

— Пройдите сюда. — строго сказал я.

Девушка быстро глянула в сторону Грекова и медленно, словно удерживая внутри бесценный груз, прошла через кухню. Греков напряженно улыбнулся и отвел глаза.

— Расскажите, как все происходило?

Девушка улыбнулась. Глянула на Грекова.

— Ну… — она хмыкнула. — Я значит легла. Он сверху… — она помолчала. — Он быстро задергался и вдруг… захрипел, захрипел… Так — хрр-хрр… Словно подавился чем…

Греков во все глаза смотрел на рассказчицу.

— Ой, нет… — она вдруг дернулась вперед всем телом и заплакала.

Греков не успел ничего сказать — я одной рукой схватил его за челюсть и придавил ее. Он выпучил глаза и, повернутый за кадык, послушно поплелся к двери.

— Вот этого постерегите! — крикнул я, возвращаясь обратно.

— Встать! — заорал я.

Девушка, испуганно глядя на меня, поднялась. Словно большая, белая колонна, она возвышалась надо мной. Я рывком сдернул с нее накидку.

Вблизи, на расстоянии руки, она казалась еще лучше. Наверное, в таком образе приходит в сны полярников Антарктида. А если учесть, что под этими белыми, упругими покровами текла горячая подземная река, дарующее наслаждение!

Тело было чистым, без единого пятнышка. Я развернул ее спиной. Ровная, гладкая спина перетекала в сочные ягодичные полушария.

— Расставь ноги! — хрипло скомандовал я.

Она стояла, не шелохнувшись.

— Ну!

Я почувствовал, как она напряглась.

— Повернись!

Она медленно, не разжимая ног, обернулась ко мне. Торчащие соски смотрели мне в лицо. Я выдохнул воздух.

— Света, я жду…

Я был так напряжен — то ли от ожидания удачи, то ли от возбуждения…

Она разжала ноги чуть-чуть. Я запустил руку между гладкими ляжками и развел их в стороны.

Бум… Бум…

Один шарик подпрыгнул и закатился под стол. Второй так и остался лежать у нее между ног. Девушка всхлипнула.

— Он всякий раз вылизывал у меня между ног. Перед моим уходом… Греков узнал и дал мне эти шары. Сказал, чтобы я их себе засунула перед тем, как Ашот захочет сделать ка..кули…

— Куннилингус… — сказал я.

— Да… — девушка уже рыдала. — Я сказала, что хочу подмыться. Пошла в ванную, засунула их в себя и вернулась. Он лежал на спине, я села ему на лицо… Разжала ноги…

— Дальше! — приказал я.

Девушка глянула на меня, закрыла лицо руками.

— Он начал хрипеть, а я зажала ему шею ногами… На пару секунд… А потом растерялась и снова засунула шары в себя. Думала, там никто не найдет…

Я обошел стол и сел. Посиневшее лицо любителя куннилингуса мелькнуло перед глазами.

— Одевайся. Шаров было три?

— Да. — девушка снова закуталась в накидку.

Я вышел из кухни. Греков стоял перед дверью, держа в руках кружевные трусики.

— Она их в ванной забыла… — с ухмылкой сказал он. — Пусть наденет.

— Ага, — согласился я, ныряя рукой под пиджак. — Но только после того, как на тебя наденут наручники…

Зеркало для героя

Тугие ягодицы перекатывались под синей «джинсой». Знатная задница. Мила повернулась и улыбнулась Дену. И мордашка — о, кей! И чего ее с такими формами занесло в проститутки? Мало ли вокруг мужиков, готовых на все ради такой попы? Или это, все-таки, она? Та самая штучка?

Ден насчитал двадцать восемь ступеней. Двадцать девятая кривой волной выползала на цементную гладь лестничной клетки.

Они вошли в тесную прихожую.

— Раздевайся…

Мила двусмысленно улыбнулась и стала стягивать с себя платье. Ден неловко топтался в прихожей. Он не знал, как поступить: если это она, то, увидев «Вальтер», заткнутый за пояс, сразу обо всем догадается. В любом случае, она это или нет, клиент с пистолетом за поясом — существо непредсказуемое. Настроение девушки следует поберечь…

— Если хочешь под душем, заходи…

Она улыбнулась и скрылась за дверью. Зашумела вода. Ден пробежался по коридору. На кухне было пусто. Вид нежилой. Или она здесь ничего не готовит? Только принимает гостей?

Дверь в соседнюю комнату оказалась закрытой. Ден прильнул глазом к дверной скважине. Темнота. Он еще раз нажал на ручку, налег на дверь плечом. Нет, напрасный труд. Зачем она ее заперла? Или это коммуналка и там проживает кто-то другой? Тогда почему она не предупредила?

Он прошел по коридору и свернул в следующую дверь. Щелкнул выключателем…

Огромная кровать занимала почти все пространство. Настоящее ложе любви. Ден даже зажмурился, представив себе, чем они сейчас будут заниматься. Для своих тридцати восьми лет он пока был в отличной форме. Не мог прожить без женщины больше двух дней. Если бы не звонок старого знакомого, с просьбой отыскать убийцу сына, найденного с разрубленной спиной в районе Сенного рынка, Ден, вероятно, уже по третьему разу терзал бы свежую грудь какой-нибудь новой знакомой. Свидетели подтвердили, что накануне видели убитого с незнакомой девкой. По описаниям, она напоминала Милу. Она позвала Дена к себе…

Ден едва успел сунуть пистолет под матрас, как в комнату вошла хозяйка. Полуобернутая полотенцем, с торчащей упругой грудью, она была по — настоящему хороша.

Мила подошла к Дену вплотную, обвила его голову руками.

— Ты готов? — ее рука скользнула Дену в штаны.

От нее пахло молочным кремом и стойким дезодорантом.

Ден с трудом отвел ее руку.

— Сейчас… — пробормотал он.

Он метнулся в ванную, включил воду. Высоченное зеркало в дубовой раме отражало его хмурое лицо с плотно сжатым ртом. Мысли носились в голове бильярдными шарами. Мила ему нравилась. Очень нравилась. Он мог потерять голову, забыться. Ден не мог себе это позволить. Ну что же делать?

Интересно, как сюда попало зеркало? Стоять бы ему в каком-нибудь графском особняке, а не в ванной малогабаритной квартиры. Тут его осенило…

Пружинистым шагом он вернулся в спальню. Махровое полотенце тугим коконом сдерживало мужскую прыть.

Мила лежала поверх одеяла, слегка раздвинув ноги. В мерцающей впадинке виднелась розовая полоса. Тот, кто жил внутри Милы, показывал Дену свой острый, распутный язык.

Осмотрев его мощно вывернутые плечи и мускулистые руки, Мила удовлетворенно усмехнулась. Она встала и вынула из-под одеяла красный плед.

— Люблю, чтобы во мне и подо мной все было твердым… — сказала она, бросая плед на пол. — По-моему, ты как раз из таких… Ну, иди же сюда! — она протянула руки к Дену.

Он опустился на одно колено, протянул руку к полотенцу и вдруг замер со смущенной улыбкой.

— Что с тобой? — усмехнулась Мила. — Такой мужественный, а боишься?

Ден покачал головой.

— Нет… — он засмеялся. — Извини, но я привык… к небольшим извращениям…

— Что? — ее улыбающееся лицо окаменело. — Какие еще извращения?

Ден махнул рукой.

— Нет, нет, ничего серьезного. Понимаешь, я три года служил в Иностранном легионе. В Съера — Леоне…

— Ну? — она с тревожным любопытством смотрела в его лицо.

— Рядом с нашим гарнизоном был бордель. Там работало пятеро белых женщин. Представляешь, на пятьдесят человек — пятеро женщин. Поэтому, почти каждый раз приходилось заниматься сексом в коллективе…

Мила засмеялась.

— Забавно… — она провела пальцем по его голой груди. — Но у меня иной подход к делу. Я, милый, индивидуалистка. Во всем. А уж в любви, тем более… — она стала разматывать полотенце.

— А можно я приволоку сюда зеркало? — спросил Ден, останавливая ее руку на полпути. — Ну, то, что стоит в ванной?

— Зеркало? Из ванной? — Мила непонимающе улыбалась. — Да, пожалуйста. Но зачем?

Ден рванул в ванную. Коридор, запертая, дверь, лицо Милы прыгнули в зеркальную поверхность и стекли вниз. Ден прислонил квадрат в дубовой раме к стене и рухнул на Милу. Теперь он был спасен от всякой неожиданности. Половина двери, начиная от пола и до блестящей ручки, полыхали в зеркальной глуби. Если кто-то и войдет в комнату, он успеет его увидеть.

Мила восприняла его прихоть по-своему.

— Тебя от этого прет? — спросила она, запрокидывая голову.

— О, да… — горячо шепнул Ден, делая вид, что увлечен созерцанием своего зеркального двойника и его темпераментной подружки. — Я обожаю групповой секс. Ты видишь, как нас много? И все любят друг друга…

Мила заглядывала в зеркальную глубину и заводилась все больше и больше.

— Покажи мне себя в зеркале! — просила она. — Да, да, вот так…

Ее зеркальный двойник захлебывался от желания, менял позы, волосы рассыпались на красном черным пером.

Несколько раз Мила выгибалась дугой, охватывая зеркало живой, трепещущей аркой и Ден выстреливал изо всех, живых и зеркальных орудий, заставляя ее метаться в сияющей глубине зеркала тонущим дельфином.

Погружаясь в Милу в очередной раз, он успел заметить, как в серебристом проеме появился новый участник. Лица его видно не было. Судя по размерам войлочных тапок и массивным бедрам, облитым трико, мощью он был под стать Дену.

Он крался неторопливо, выбирая удобную позицию. Лицо Милы, затянутое зеркальным омутом, пылало и двигалось, как и вначале. Только по обхвату ног, вдруг ослабевшему, можно было понять, что она устала.

Обладатель войлочных тапок остановился в двух метрах от совокупляющейся пары. Ден видел, как он привстал на цыпочки, по туловищу пробежала судорога…

Ден резким движением перевернулся на спину. Этого хватило, чтобы спасти себя. Но не Милу. Оскаленное лицо, зверское лицо крупного мужчины мелькнуло перед глазами. Зеркальный блеск топора, усиленный зеркалом, пролетел мимо головы.

Раздался хряск. Топор, пробив тело, вошел в деревянный пол. Ден выбросил вперед голую пятку. Голова мужчина запрокинулась назад. Падая, он взмахнул рукой и зацепил дубовую раму. Зеркало рухнуло, засыпая комнату сверкающими блестками с фрагментами разбившейся жизни: мертвой Милы, залитого кровью пледа, лежащего на полу мужчины.

Ден вскочил, двумя ударами перевернул мужчину на живот. Вывернутые назад руки с хрустящей плавностью поехали к шее. Мужчины хрипел и всхлипывал.

Ден завернулся в полотенце и, осторожно ступая по зеркальным крошкам, прошел к телефону.

— За что ты его? — спросил он, нащупав дрожащим пальцем дырку в телефонном диске.

— Кого? — хрипло рявкнул мужчина.

Ден оторвал трубку от уха.

— Две недели назад… Мальчишку? За что?

Связанный хмуро глядел на Дена. Тяжелая челюсть, упираясь в пол, двигалась в такт чугунным словам.

— А чтобы ты делал, если твою жену у тебя на глазах? Во все дыры?

Ден хмыкнул. Похоже, парень не врал.

— А меня за что?

Связанный прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Старина, не задавай дурацких вопросов. — он пошевелил связанными руками. — И, вообще, мой тебе совет — никогда не женись на проститутке! Запомнил? Никогда…

Спасительный ураган

Около полуночи, когда Фрэнк, сменившись с вахты, прилег отдохнуть, в дверь постучали. Он недовольно откинул щеколду — в полумраке коридора нежным контуром мерцала фигура Алисы.

— Ты представляешь, чем это грозит? — Фрэнк протянул руку и втащил девушку в каюту.

Увидев Алису на пороге, он тут же решил, что отправит ее обратно. Ведь совсем рядом, на верхней палубе, разместилась ее семья — отец и двое братьев, хорошо знакомых полиции Бостона своим необузданным нравом. Семья бостонского фабриканта Ричардсона плыла на родину своих предков, и никто из них не предполагал, что встретит на этом судне Фрэнка — сына одного из видных бостонских промышленников, которого они разорили несколько лет назад. А ведь Фрэнк и Алиса в свое время были очень дружны, и родители даже собирались их поженить. Но не вышло: разоренный отец Фрэнка умер в долговой тюрьме, мать, не выдержав испытаний наложила на себя руки, а Фрэнк, так и не смирившись с потерей, поступил на корабль, совершающий рейсы на Британские острова. И вот теперь они встретились — матрос Фрэнк Клифорд, те, кто погубили его семью, и та, кого он любил больше всего на свете…

Но Фрэнк даже сейчас, после всего пережитого, не мог переступить через свое воспитание. Он стал вежливо выпроваживать Алису из каюты. Но девушка уходить не хотела.

— Ты хочешь иметь неприятности?

— Да! — с вызовом сказала Алиса. — Я этого хочу, очень хочу!

Она внезапно вскинула руки, платье с шелковым треском скользнуло по голым плечам: Алиса стояла перед ним голая, невинная, страстная.

— Фрэнк, любимый! — прошептала Алиса, притягивая к себе его голову. — Я хочу, чтобы ты был моим мужчиной. Пожалуйста, иди ко мне!

Осыпая лицо поцелуями, Алиса влекла его к кровати, не давая возможности одуматься. Когда они были совсем рядом, Алиса вдруг опустилась на колени, раскрыла рот, утопила в глубине рта мгновенно набухший мужской член. Никогда Френк не испытывал такого наслаждения: в тех портах, где их судно застревало в ожидании очередного заказа или по причине разразившегося шторма, он, как и другие матросы, иногда встречался с женщинами. Но то торопливое, стремительное совокупление не шло ни в какое сравнение с этим ласковым, нежным штормом, захлестнутым рыжей копной волос, всполохами молочно-белых рук, жадным ртом, способной дарить самое невероятное наслаждение. Его член ритмично скользил в девичьем рту, сопровождаемый толчками горячего языка, заполнял влажный объем своими всевозрастающими размерами, пока он, не в силах сдерживаться, не излился с шумным выкриком. Счастливая Алиса, продолжая осыпать его тело поцелуями, подтолкнула Фрэнка к кровати, легла на него сверху. Но бравый матрос больше не собирался терпеть сладострастное тиранство — Фрэнк перевернул Алису на спину, властно раздвинул ее стройные ноги. Когда его член вошел в Алису, она вскрикнула и выгнулась дугой. Ему казалось, что его член пробьет ее насквозь, но Алиса, на мгновение замерев в этой позе, разогнулась с таким проворством и стремительностью, что стрела удовольствия тут же вырвалась из него, разбилась на тихие ручейки, на легкие брызги.

Возбуждение ненадолго сникло, оно словно ждало, когда ритмичный, всевозрастающий ритм их движений, не начнет сливаться в очередной гармонии, в колеблющемся и жадном сближении. Фрэнка словно распирал изнутри звенящий гул, внутри, в его сердцевине ворочался убыстряющийся ритм, он гнал волну, растущую и опьяняющую. Алиса подняла ноги, чтобы дать ему возможность приблизиться к заветному пределу, их тела были напряжены, как тетива одного лука. Его пальцы сжали оттопыренные груди, Алиса взлетела ему навстречу, на полпути их тела встретились — слились в долгожданном, трепещущем оргазме.

Сжимая Алису в объятиях, чувствуя затихающий ритм крови, Фрэнк слышал, что совсем рядом, за деревянной обшивкой их судна грозно ворочается разбуженное море. Борта гнулись под ударами волн, мачты скрипели, полы подрагивали, словно желая расступиться, пропустить сквозь себя хлещущий поток. Но это его не пугало: Фрэнк снова хотелось любить это покорное, молодое тело, распахнутое навстречу. Он провел ладонью по стройному животу Алисы, поддержал в губах ее расцветший сосок, сполз на пол. Половицы вздрогнули, Фрэнк развел руками ее горячее межножье, опустил лицо в пылающую расщелину. Алиса подтянула ноги к себе, ее все больше захватывал напор Фрэнка. Алиса, рассыпав по подушке рыжее золото, уже забылась и в этот момент дверь, выбитая дюжими ручищами, сорвалась с петель, грохнулась на пол. Алиса закричала, закутавшись в одеяло, она с ужасом следила за тем, как ее братья и отец, красные, пьяные, потные со звериным неистовством избивают того, кого она любила и ласкала целый вечер.

— Фрэнк! Френк! — крикнула Алиса, бросаясь на выручку любимому.

Было поздно: кто-то из братьев резко толкнул ее на кровать, Алиса упала, ударившись о косяк головой, и потеряла сознание.

Фрэнка и Алису вытащили в коридор. Старый Ричардсон несколько минут с ненавистью вглядывался в их бледные лица. Не сдержавшись, размахнулся и со всей силы саданул Фрэнка носком сапога в грудь.

— Будет знать, как спать с благородными девушками! — он схватил Фрэнка за руку. — Тащите его наверх, бросим за борт и дело с концом. А Алису — в каюту! — когда придет в себя, я покажу, как позорить наш род!

Младший брат волок на себе завернутое в одеяло тело сестры, Фрэнка нес на спине старший Ричардсон. Отец шел впереди, освещая ступеньки жидким светом сальной свечи.

Нетерпеливые каблуки дорожных сапог стремительно застучали по лестничным маршам. Ричардсоны выбрались наверх в тот самый момент, когда тяжелая волна, сметая все на своем пути, прокатилась по палубе.

— Бросай его к черту! — закричал отец, пытаясь нырнуть в глубь судна, обратно. — Все назад!

Его голос потонул в грохочущем гуле и треске: главная мачта, облепляя фигуры бегущих мокрым парусом, рухнула на кренящийся борт. Обнаженные тела Фрэнка и Алисы покатились по палубе. Старый Ричардсон попытался схватить Алису за сколькую ногу, но не успел: люди посыпались с палубы суденышка, как фрукты с рухнувшего дерева.

Волна, как железный хлыст, ударила их по ногам. Судно накренилось, словно прислушиваясь к тому, что происходит внутри, прощально шлепнуло по вздутой волне уцелевшим парусом, и резко погрузилось в клокочущую воду.

Только спустя несколько часов Фрэнк пришел в себя. Открыв глаза, он увидел перед собой плавающую щепу разбитого вдрызг судна, далекий горизонт, чистую, безмятежную морскую гладь. Фрэнк оглянулся — рядом, на расстоянии полуметра, лежала Алиса. Она уже пришла в себя и с удивлением смотрела на него чистым, промытым близкими слезами взглядом.

— Фрэнк! — Алиса прикоснулась к нему губами. — По-моему, уцелели только мы?

Фрэнк встал, глянул по сторонам: за близкой стеной деревьев, отягощенных плодами, шумел водопад. Значит, они не будет испытывать голода и жажды. Но главное — они никогда не будут испытывать недостатка друг в друге!

Он снова, с внезапным интересом посмотрел на высокую грудь Алисы, на ее соблазнительно раздвинутые ноги, на мягкий пушок внизу живота. Его жезл непроизвольно встал, качнулся и замер. Алиса, видя метаморфозу, произошедшую с любимым, откинулась на теплый песок. Фрэнк провел ладонью по золотистому плечу, откинул прядь ее влажных волос: он предвидел, что не пройдет и года, как у них с Алисой родятся дети, которые не будет знать ни стыда, ни горечи. Не будут знать ничего из того, что так близко узнали их родители.

Возвращение домой

Вначале потянулись строгие ели в голубоватых шлемах из игольчатой хвои. Шлемы были надеты друг на друга, словно ели — витязи — готовились к длительной битве. Зуев насмешливо глянул на соседа, стоящего у приоткрытого окна.

— Ну? И где же они?

Сосед хитровато усмехнулся.

— Не веришь? Можем, заспорим?

Он протянул ему худую, жилистую руку. Зуев спорить не хотел. Не для того он два с половиной года мерз на таежном лесоповале, чтобы так просто отдавать свои кровные.

Ели кончились, потянулась дощатая платформа, а следом за ним приземистое здание вокзала.

Сосед заливисто хохотнул.

— Во, дружбан, гляди!

Зуев прилип к окну. Боже мой, по вокзальному перрону, как по приморскому бульвару в пик курортного сезона, вышагивали десятки молодых, стройных, улыбчивых женщин! Увидев приближающийся поезд, они разом повернули головы и стали пристально вглядываться в скользящие мимо вагонные окна. Словно надеялись увидеть знакомое лицо.

Одна из молодух — веснушчатая, с вздернутым носом — синими бесстыжим взором, как алмазом по стеклу, резанула Зуева по глазам. Сердце затрепыхалось, забилось, словно яблоко на гибкой ветке от порыва внезапного ветра.

— И что, они все продаются? — растерянно пробормотал Зуев.

Сосед развел руками.

— Так я ж говорю… Все! Абсолютно все… — мимо с зазывным смешком пробежала парочка волооких девчушек. — Вот, уже кто-то снял… — сосед засмеялся. — Понимаешь, здесь работы нет уже несколько лет. Все заводы стоят. Те, кто мог, уехал… А те, кто остался, идут на панель. То есть, на перрон. А что? … — он хохотнул, глядя на крупную, дебелую женщину средних лет, которую за руку вел к вагону худенький мужичонка, — небось, мужик жену привел продавать… До Москвы ехать четыре часа, — весело продолжил сосед. — Даешь проводнику на лапу пятьсот рубчиков. И бабе тыщу, — сосед повернулся к Зуевe, не отрывающегося от окна. — И забавляйся с ней четыре часа… А назад бабы электричкой едут. Бесплатно… Так что, почитай, ту же тысченку они целиком привозят в семью. А в этом городке за три косаря можно целый месяц жить…

Зуев растерянно покачал головой. Надо же!

— Так что ж это получается? — Зуев вздохнул. — Город блядей?

Сосед нахмурился.

— Не блядей, а проституток. Разницу улавливаешь?

Зуев пожал плечами.

— Для меня что в лоб, что по лбу…

Зуев уставился в окно. Та самая, курносая синеглазка остановилась рядом с его окном, зазывно усмехнулась.

— Ну, что? До Москвы не желаем развлечься?

Синие ее глаза, как две звезды над таежным лесоповалом, смотрели ему прямо в душу.

Зуев растерянно оглянулся. Неужели за какую-нибудь тысячу рублей можно купить такую красавицу?

Он с силой рванул дверцу купе, толкнул спящего Рябинина.

— Мишка, здесь бабы продаются! Красавицы… — он мечтательно вздохнул. — Может, возьмем по одной… До Москвы… попрыгаем…

Сонный Рябинин недовольно приоткрыл набухшие веки.

— Ты, братан, чего? Сбрендил? — его громадная рука, как рачья клешня, вылезла из- под скомканной простыни, потянулась к стакану с недопитой водкой. — Какие бабы, Зуенок? Ты бы лег, поспал… А то Москву проедем…

Зуев усмехнулся.

— Ну, не хочешь, так не надо. А я себе возьму… Хватит суходрочкой заниматься…

В леспромхозе женщины были большой редкостью. За два года Зуев дважды дорывался до женской мякоти, и то, в порядке общей очереди, под понуканье и с похабными комментариями. Так что, почитай, ничего и не распробовал.

Зажав в руке ворох смятых сторублевок, помчался по коридору. Поезд уже тронулся, когда Зуев, оттолкнув проводника, выглянул из двери.

— Эй, синеглазая, прыгай…

Красавица, увидев Зуева, мигом сиганула на подножку. Только грудь, как два арбуза в сетке, взлетела и опустилась. Зуев сладко зажмурился.

Водку она слегка пригубила и тут же начала раздеваться. Зуев с нарастающим гулом в сердце смотрел на ее полные белые руки, на стройную шею с тонкой цепочкой, на улыбающиеся губы.

Она аккуратно сложила вещи и смущенно глянула на Зуева.