Вельяминовы. Время бури

Часть шестнадцатая

Южная Америка, июль 1948

Буэнос-Айрес

Запотевшее окно ванной загораживала кованая, чугунная решетка, в стиле модерн. Ветер бросал в стекло крупные капли дождя. Внизу, рядом со входом в кинотеатр El Ateneo Grand Splendid, у белых колонн фасада, мокла рождественская елка.

Яркие афиши потемнели от воды:

— «Триумфальная арка», с Ингрид Бергман, «Анна Каренина», с Вивьен Ли… — мисс Ли, в отороченном мехом зеленом платье, мечтательно смотрела вдаль.

Марта протерла полотенцем кусочек тусклого зеркала, в мозаичной, венецианской раме:

— Папа сказал, что не пойдет на «Каренину», — она, невольно, улыбнулась, — он не хочет видеть, как Вронский пляшет вприсядку под балалайку… — Федор Петрович придерживался невысокого мнения о знании Голливудом русской классики:

— Фильм британский, — заметила Марта, за завтраком, — но ты прав, это дела не меняет… — квартиру на авениде Санта-Фе, в окружении дорогих магазинов и ресторанов, Питер снял через респектабельное агентство по недвижимости. Муж имел на руках безукоризненные документы швейцарского дельца, проживающего в Цюрихе. Аргентинцы не вслушивались в его акцент, в немецком языке. Питер, смешливо, поправил пенсне в золотой оправе:

— Они видят мои очки, мой хронометр и мою чековую книжку, дорогая… — он коснулся губами виска Марты, — им нет нужды задавать мне, как ты выражаешься, неудобные вопросы… — опасаясь нарваться на бывшего работодателя, сеньора Джулио, или того хуже, кого-то из скрывающихся нацистов, Марта на деловые встречи не ездила:

— С моим испанским тебе было бы легче, — сказала она Питеру, — но в стране так не принято. Пусть все думают, что твоя жена бегает по магазинам… — в магазины Марта ходила с отцом:

— В этот кинотеатр меня водили мама и Янсон, — вспомнила она, — до войны посольство рейха часто крутило в нем немецкие фильмы… — до войны Марта и жила неподалеку, в четверти часа ходьбы от нынешнего пристанища, пятикомнатных апартаментов, на последнем этаже белокаменного здания, поднимающегося в серое, зимнее небо. При квартире даже имелась терраса, с очагом из патагонского гранита. Осматривая комнаты, Марта приоткрыла французскую дверь, наружу. Злой, океанский ветер, ударил по ногам. Она поежилась:

— Опять холодная зима, как прошлым годом. Это для асадо, милый… — указала она Питеру на очаг, — летом здесь хорошо устраивать вечеринки, под звездами… — небо над городом который день не покидали тяжелые, набухшие грозой тучи.

В ванной было тепло. Кроме каминов, дом снабдили котлом, в подвале. Квартира стояла прибранной, но Марта вздохнула:

— Видно, что ее сдают помесячно, богатым туристам вроде Питера… — хрустальные люстры давно не мыли, французская, довоенная мебель, расшаталась.

Из зеркала на Марту смотрела усталая, завитая перманентом блондинка, лет тридцати:

— Папа пока не знает, что делать с парижскими квартирами, — она оскалила мелкие, белые зубы, — на рю Мобийон сделали ремонт, на набережной Августинок тоже, но папе никак не выбраться из Британии, то есть легальным образом не выбраться… — с отцом и полковником Вороновым они встретились в мадридском аэропорту, прилетев туда рейсом из Цюриха.

Федор Петрович, хмуро, сказал:

— Нас с твоей матерью и Петькой держат, можно сказать, на необитаемом острове. Впрочем, мы со Степаном получили разрешение у охраны, на рыбалку… — оставалось надеяться, что охранники не поинтересуются причинами затянувшейся поездки:

— Твоя мать с Мирьям им что-нибудь наплетут, — успокоил Марту отец, — а мистер С в наши края не заглядывает. От нас ближе до Исландии, чем до Британии… — Мирьям улетала с острова в конце лета. В августе должны были пройти похороны майора Мозеса, на негритянском участке Арлингтонского кладбища.

По словам отца, дети были здоровы и веселы:

— Они купаются в ледяной воде, спят у костра, и бегают наперегонки с собакой… — Марта прикрыла глаза:

— Максим обрадуется старшему брату. Петенька, хоть ему и дядя, но почти ровесник. Но надо еще найти Теодора-Генриха, то есть Максимилиана и Петра Воронова… — Марта боялась, что Максимилиан покинул Патагонию:

— Он очень осторожен, он может потащить нацистов в еще большую глушь. Например, в Антарктиду, следуя сведениям из папки леди Констанцы… — разглядывая себя в зеркало, Марта коснулась играющего изумрудами, крохотного крестика, на шее.

Уезжая из Британии, по новым, выданным ему секретной службой документам, с чужой фамилией, отец не взял ни родового клинка, ни иконы:

— Все у матери твоей осталось, на острове… — коротко сказал Федор Петрович, — в Америке остров, здесь остров. Так и будем жизнь на островах доживать… — он, невесело улыбнулся:

— Я с фамилией, Петр тоже, а у матери твоей так паспорта и нет:

— Степан теперь вообще мистер Смит… — Марта запахнула бархатный халат, — но ему, хотя бы, разрешили обосноваться рядом с городом. То есть в тех краях всего один город, в триста человек… — кузен, как и раньше, служил пилотом в гражданской авиации.

Она вспомнила блестящие, бронзовые лопасти авиационного пропеллера, врезанного в темный гранит. Памятник Стивену и Лизе поставили рядом с камнем, где высекли имена погибших на морях:

— Сэр Стивен Кроу, Ворон, 1912—1948, леди Элизабет Кроу, 1921 — 1948… — Марта принесла Лизе белые розы. Она сидела на мягкой траве, рядом с пропеллером:

— Все хорошо, милая. Густи оправилась и всеми верховодит, на острове. Мирьям пока кормит Стивена… — кузен, по словам отца, рос и толстел. В конце лета на остров привозили запасы детской смеси:

— Мы вырастим парня, — пообещал Федор Петрович, — расскажем ему об отце, о матери… — официально считалось, что Ворон с Лизой и майор Мозес погибли в авиакатастрофе:

— Но у Джона есть показания Журавлева… — Марта вытерла лицо, — хочет, он, или не хочет, но дети имеют право знать правду. Густи уже знает… — в Берлине Марта, как она выражалась, распрощалась с Хонеккером по-английски:

Сидя на краю мраморной ванной, она натянула чулки:

— Перешла зональную границу, и все. Я веселая дамочка, у меня ветер в голове… — Марта даже не уволилась из оперы:

— Все решат, что мой покровитель увез меня на запад, — усмехнулась она, — и, действительно, увез… — в сумочке Марты лежал неприметный блокнот с хозяйственными записями, таивший в себе подробное досье на Хонеккера и людей на востоке, могущих быть полезными секретной службе. Она жалела, что не дождалась Клары, в Лондоне:

— Джон утверждает, что по описанию, это точно был Рауфф. Бедная Клара, и мать потерять, и дочь. Но, может быть, Адель жива. Она где-то здесь, и мы ее отыщем, вместе с моим мальчиком и Эммой… — Марта поднялась.

В голове, внезапно, зашумело. Она уцепилась за край ванной:

— Я просто волнуюсь. Из-за этого все сбилось, и вообще, мы за сутки оказались из лета в зиме. Нет времени ходить к врачу… — в дверь постучали. Она крикнула:

— Я готова, иду… — в голове пронесся далекий, холодный голос:

— Те, кто живы, мертвы. Искупление еще не свершилось, Марта… — она нахмурилась:

— В Берлине так было, когда мама меня там оставила. Все из-за моего беспокойства… — она распахнула дверь:

— Костюм, пальто, помада, духи, и можно выезжать… — Питер, добродушно, отозвался:

— Тогда я пока сварю тебе кофе, как ты любишь. Пробок нет, мы быстро доберемся до аэропорта… — через два часа в Буэнос-Айресе приземлялся самолет полковника Горовица.

Невысокий, легкий мужчина, в американских джинсах и подбитой овчиной, замшевой куртке, путешествовал почти без багажа. В самолете, следующем из Мехико в Буэнос-Айрес, с посадкой в Бразилии, он отдал стюарду первого класса кожаный саквояж, итальянской работы. Пассажир попросил повесить за портьерами, скрывающими полки, его куртку. Вещь была явно новой. Приняв от стюарда стакан с маргаритой, мужчина улыбнулся:

— На юге сейчас зима. Надо, как следует, экипироваться для охоты… — Мехико тонул в сорокаградусной, липкой жаре.

У мужчины был гнусавый, бруклинский акцент, и спокойные, серо-синие глаза, скрытые простыми очками. На каштановых висках поблескивала седина. В самолет он явился в летней рубашке. После завтрака, за час до посадки в Буэнос-Айресе, мужчина надел кашемировый свитер, замотав вокруг шеи шарф.

Попутчику, мексиканскому дельцу, он объяснил, что едет кататься на лыжах, в Анды. Пассажир говорил на хорошем испанском языке:

— Я вырос в Бруклине, — заметил он, — по соседству жило много пуэрториканцев. Я веду дела с Южной Америкой. У меня много знакомств, в тех краях… — в Мексике Меир не рисковал разыгрывать из себя сеньора Герреру:

— У меня слышен акцент, — хмыкнул он, — собеседники могут насторожиться. Швейцарцам было все равно, они не разбираются в испанском языке… — во внутреннем кармане саквояжа Меира лежал его подлинный, американский паспорт, выданный во время войны. Он смотрел на собственную фотографию:

— Я тогда вернулся из Арктики, получил новые документы. Ирена и папа еще были живы, моя страна мне еще доверяла… — Меир, устало, закрыл глаза. У мистера Фельдблюма, кроме удостоверения беженца, никаких бумаг не водилось:

— В его обличье я могу только в Бруклине сидеть, — усмехнулся Меир, — мне даже машины напрокат не взять… — отправляясь с кузеном Теодором на Аляску, он брал автомобиль на паспорт мистера Герреры. Меир мог бы вылететь напрямую из Нью-Йорка, пользуясь теми же документами, но полковник Горовиц доверял своему предчувствию:

— Оно мне говорит, что не стоит больше светить сеньора Герреру ни в прокатной конторе, ни на паспортном контроле… — ключи от взятого в аренду форда он получил от Деборы. Меир попросил невестку взять машину в конторе, располагающейся в штате Нью-Джерси. В Трентон он добрался на пароме. Меир быстро нашел машину на стоянке унылого, офисного здания:

— Двенадцать лет назад я здесь тренировался, — он завел форд, — потом Даллес повез меня в Европу, на подводной лодке. Сейчас Даллес спит и видит, как найти меня и посадить на электрический стул… — по словам Деборы, кузен Мэтью продолжал курировать научные программы, в армии.

Меиру, иногда, хотелось послать анонимное письмо Даллесу, о предательстве кузена:

— Но я уже анонимно связывался с Донованом, сообщал о Розенбергах, и ничего не произошло… — Меир, иногда, звонил мистеру Джулиусу, разыгрывая агента страховой конторы. Судя по всему, и Розенберг и его жена жили по-прежнему. В Буэнос-Айресе Меир намеревался поговорить с Мартой:

— Но только с ней, — напомнил себе полковник Горовиц, — она, наверняка, тоже считает, что Мэтью, это Паук… — он пока не хотел вовлекать в дело Джона.

Самолет шел на посадку, среди серых туч. Дуглас аргентинских авиалиний слегка потряхивало. Едва слышно звенели льдинки, в тяжелом стакане, с шотландским виски. Сосед Меира, мексиканец, похрапывал. В полете они говорили о предстоящих в ноябре президентских выборах. Газеты пророчили победу кандидату от республиканской партии, мистеру Дьюи, губернатору штата Нью-Йорк, но Меир в этом сомневался:

— Трумэн удержится в Белом Доме, продолжая нагонять страх на американцев якобы угрозой коммунистической атаки, — невесело подумал Меир, — и блокада Берлина сыграет не последнюю роль. Подумать только, у них под носом сидит советский шпион, а они кричат об агентах СССР в Голливуде. Какой Голливуд? Мэтью имеет доступ к самым новейшим разработкам ученых. В конце концов, именно из-за него погибли Стивен и миссис Лиза… — Марта прислала Меиру подробное письмо, на его бруклинский ящик. Полковник прочитал весточку невестке. Темные глаза Деборы, внезапно, наполнились слезами:

— Меир, надо его… — пальцы женщины дрожали, сигарета тряслась, — надо его остановить, прямо сейчас. Нельзя, чтобы погибали невинные люди… — в Аргентине Меир, с помощью Марты, намеревался поработать над докладной запиской Даллесу:

— Меня больше не волнует то, что Мэтью семья, — понял он, — из-за него осиротели двое ребятишек. Ему наплевать на семью, он меня отправит на электрический стул, и глазом не моргнет… — Меиру, все время, казалось, что невестка не договаривает, когда речь заходила о Мэтью:

— Она что-то скрывает, но что? Письма Аарона, фальшивка, здесь дело ясное. Но есть еще какое-то обстоятельство… — в любом случае, Меир пока не хотел, чтобы сведения о Мэтью добрались до кузена Джона:

— Я знаю, как работают наши ведомства, — сказал он себе, — британцы могут перекупить Мэтью, привезти в Лондон, предложить новый паспорт и новое имя. Он слишком много знает о военных разработках США… — Меир считал, что кузен должен понести наказание:

— Иначе нельзя, зло не должно процветать. Мэтью не может спокойно спрятаться в глуши, после того, что он сделал, за эти годы…

Самолет медленно катился по взлетной полосе. Динамик захрипел:

— Добро пожаловать в столицу Аргентины, дамы и господа. Температура плюс семь градусов, идет дождь… — сосед, зевая, натягивал макинтош:

— Вы тоже хорошо подготовились к зиме в Южном полушарии… — он кивнул на куртку Меира. Одежду и багаж полковник Горовиц купил в Мехико-Сити, за наличный расчет. Оставив прокатный форд на стоянке арендной конторы, в пограничном городке, он пересек реку Рио-Гранде ночью, со своими подлинными документами и большой пачкой долларов, в десятках и двадцатках.

Меир, с другими пассажирами, шел по высокому, гулкому коридору, к паспортному контролю. Аэропорт был новым, открытым всего полгода назад. Прохладный ветерок раскачивал яркие плакаты, у них над головами:

— Посетите Аргентину, колыбель танго… — Меир взглянул на черный силуэт танцующей пары:

— Максимилиана здесь ожидать незачем. Во-первых, аэропорт международный, внутренние рейсы отправляются с другого поля, а во-вторых, он не воспользуется и внутренними рейсами. Он осторожен и, наверняка, купил себе самолет. Частные машины вообще держат на коммерческих площадках… — в телеграмме, вызывающей его в Буэнос-Айрес, Марта сообщила о следе, отысканном Джоном, во время пребывания в Аргентине:

— Сеньор Педро Алонсо, он же Воронов, здесь… — Меир встал в конец очереди к будочке полицейского, — Джону сказали, что он набирает персонал, для работы на юге, то есть в Патагонии… — телеграмму от Марты он сжег, предварительно заучив наизусть телефон снятой Питером квартиры:

— Они меня встречают. Я им позвонил, из Мехико, купив билет… — в ящике почтамта Меир оставил свои записи, о слежке за Мэтью и пачку рисунков дочки. Ева с Аароном отправились на все лето в хасидский лагерь, в горах Кэтскилс. Меир жалел, что не может взять с собой самодельную открытку, с засушенным, полевым цветком:

— Дорогой папа, — сообщали кривоватые буквы, — я научилась нырять и видела белок. Они приходят к нам в домик, я их кормлю орешками… — в слове белка Меир насчитал три ошибки:

— Твая дочка Ева… — внизу девочка нарисовала сердце:

— Папа, я тебя люблю… — подвинув ногой саквояж, он понял:

— Я вообще привел дом в порядок, словно не собираюсь туда возвращаться. Но если я пойду с докладной запиской о Мэтью к Даллесу, меня арестуют, прямо у него в кабинете… — похлопав себя по карманам куртки, он вытряхнул пачку сигарет:

— Дебора позаботится о Еве, но неизвестно, сколько я проведу в тюрьме. И вообще, может быть, меня сразу сунут на электрический стул, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Нельзя лишать Еву отца. У нее нет никого, кроме меня… — Меира, легонько, тронули за плечо:

— Простите, нельзя ли воспользоваться вашей зажигалкой… — испанский язык был неловким, Меир уловил акцент.

— Он отрастил бороду, но это он. Я отлично помню фото, в досье… — вежливо кивнув: «Пожалуйста», Меир протянул зажигалку бывшему штандартенфюреру СС Вальтеру Рауффу.

На стене ангара коммерческого взлетного поля, в аэропорте 17 октября, висела довоенная реклама внутренней авиакомпании, Aeroposta Argentina. Немецкий юнкерс Ju-52 простирал крылья над страной:

— Буэнос-Айрес — Терра дель Фуэго. Самая южная авиалиния в мире…

Дежурный по полю покуривал, одним ухом слушая трансляцию футбольного матча. К вечеру никаких вылетов или прибытий не ожидалось. Над полем размеренно гудели моторы девятиместного Avro Lancastrian, еще отмеченного эмблемами той самой компании, Aeroposta. Списанная с гражданских рейсов машина, с прошлой недели перешла в руки некоего швейцарского дельца, едва заглянувшего на аэродром. Дежурный, впрочем, помнил суету, поднявшуюся вокруг длинного, низкого лимузина. На коммерческое поле визитера сопровождал лично сеньор директор аэропорта.

Швейцарец носил дорогое, хорошо скроенное кашемировое пальто, и очки в золотой оправе. Голову он не покрывал. В каштановых волосах, под белым, электрическим светом ангара, блестела седина. Дежурный решил, что богачу лет сорок.

Швейцарец приехал не один, а с целой свитой. Аргентинец отпил остывшего кофе:

— Три человека при нем болтаются. Личный пилот, охранник и то ли архитектор, то ли инженер… — архитектор или инженер вид имел представительный:

— Он тоже похож на дельца, но я у него видел какие-то чертежи… — пилотом швейцарец нанял англичанина, некоего сеньора Смита, как значилось в паспорте летчика и его профессиональной лицензии. Едва увидев сеньора Смита в воздухе, аргентинец понял, что перед ним настоящий ас. Сидя за пивом с диспетчерами внутреннего аэропорта, дежурный заметил:

— Скорее всего, у него есть награды. Сразу видно, он летчик с большим опытом… — мистер Смит поднимался в воздух каждый день.

Несколько раз в неделю на аэродром приезжала жена швейцарца, хорошенькая, кудрявая блондинка лет тридцати. Сеньор Смит говорил с ней по-английски. Дежурный разобрал, что даму зовут сеньорой Мартой. Он решил, что женщина катается на самолете мужа от безделья:

— Видно, что она никогда в жизни не работала… — маленькие, почти детские руки сеньоры Марты украшал безукоризненный маникюр. Она носила хорошенькую шубку и лаковые туфли, на высоком каблуке. Завитые пряди льняных волос щекотали стройную шею. Архитектор или инженер тоже поднимался в воздух, с женой швейцарца.

Трансляция подходила к концу. Дежурный нашарил на столе сигареты:

— Сейчас они сядут, и можно закрывать ангар. Сеньор Смит сам обслуживает самолет… — у авиатора были отличные технические навыки. Тучи, весь день висевшие над городом, так и не рассеялись, ветер стал еще резче. Рядом с дежурным стоял электрический обогреватель, однако аргентинец, все равно, носил подбитую мехом куртку:

— Очень холодная зима выпала, как в прошлом году… — краем глаза он следил за тенью, в открытых дверях ангара. Авро шел на посадку:

— Ветер ему нипочем, — одобрительно подумал аргентинец, — он отлично управляется со штурвалом… — на штурвале Авро лежала большая ладонь Федора.

Он смотрел прямо вперед, на капельки воды, усеивающие плексиглас кокпита. В самолете можно было говорить по-русски. Полковник Воронов, с кресла второго пилота, успокаивающе заметил:

— Идем через облако, Федор Петрович. Вы отлично справляетесь… — Степан посмотрел на часы, на приборной доске:

— Я никогда не видел кузена Меира, только на фото… — не было нужды, как выразилась Марта, болтаться толпой в международном аэропорту:

— Встретимся на квартире, — сказала она, за обеденным столом, — ты Степан, поезжай с папой на частный аэродром. Потренируйтесь, через неделю надо отправляться на юг… — его светлость, тоже со швейцарскими документами отправился в хорошие охотничьи магазины. Требовалось выяснить, кто, в последнее время, заказывал дорогое снаряжение.

Степан заставлял себя не думать о Констанце:

— Все просто. Пока мы вместе, смерти нет. Так было, и так будет всегда. Тем более, сейчас, когда она потеряла брата. У нее никого нет, кроме меня, Густи, и маленького Стивена… — Степан понимал, что детям Ворона лучше будет жить в Лондоне, под крылом Марты и Питера:

— Констанце не разрешат поселиться в столице, да она и сама не захочет. Пусть дети приезжают к нам, на острова, на все лето… — как и в Аллапуле, Степан бережно ухаживал за небольшим палисадником, рядом с беленым коттеджем, выходящим на тихий залив. Кроме рыбаков и фермеров, разводящих овец, на островах больше никто не жил. Школа здесь была только начальная. Ребятишки постарше уезжали учиться, как говорили местные, на материк.

— То есть тоже на остров, просто побольше, в Британию… — самолет тряхнуло. Степан заметил:

— Ничего страшного, воздушная яма. Держите машину по курсу, Федор Петрович, выпускайте шасси… — он коснулся старого медальона, тусклого золота, под шотландским свитером и рубашкой:

— Пока мы вместе, смерти нет. Но сначала… — Степан так и не мог назвать брата по имени, — сначала он мне за все ответит. Я его лично пристрелю, мерзавца… — завизжало шасси, Авро коснулся колесами залитого дождем бетона. Федор вытер лоб:

— Всего второй раз я самолет сажаю. Но вроде бы лучше выходит. Правильно Марта говорит, третий пилот всегда нужен. Мало ли что случится… — сбрасывая скорость, Авро покатился к ангару.

В квартире стоял овальный стол, полированного дуба, но обедали они обычно на кухне. Большую, стылую столовую не протапливал даже камин. Марта ежилась:

— У нас впереди еще более низкие широты, хочется отогреться впрок… — над фарфоровой, дымящейся супницей и уютными, синими огоньками газовой плиты, повисло молчание.

— Щи удались, — наконец, заметил Федор Петрович, — ты не зря польскую лавку отыскала… — кислую капусту продавали и в немецких гастрономиях, но Марта избегала туда заглядывать. Она не хотела встретить в Буэнос-Айресе людей, помнящих фрейлейн Янсон или графиню фон Рабе.

В эмалированной кастрюльке, пыхтело картофельное пюре, на сливках. Марта сделала котлеты, вытащила из деревянного ведерка, в рефрижераторе, тоже польские, соленые огурцы. Отец взялся за холодную бутылку водки. Марта прикрыла стопку ладонью:

— Мне не надо, и так голова кружится… — голова не только кружилась. Ее еще и мутило:

— На прошлой неделе тоже так было, — вспомнила Марта, — когда я сажала самолет. Но тогда дул сильный боковой ветер, машину качало… — до нынешней поездки Марта ни разу не бралась за штурвал больших машин:

— Вернее, один раз, — поправила она себя, — когда я прыгала с дугласа, с парашютом. Покойная Лиза ждала Стивена, полковник Воронов оправлялся, в госпитале… — выведя дуглас в требуемый для прыжка эшелон, Марта передала штурвал Лизе:

— Сажала дуглас тоже Лиза. Она была беременна, и справилась… — Марта уговаривала себя, что ей все чудится:

— Во-первых, мы с Питером очень осторожны, а во-вторых, я себя так чувствую, потому, что нервничаю. Ходить к врачу бесполезно. Исследование ничего не покажет. То есть покажет, но через две недели. К тому времени мы будем в Патагонии… — сеньор Смит, как Степана называли на коммерческом аэродроме, с местными летчиками мог объясняться только на пальцах, однако это ничему не мешало.

Появившись в квартире с подробной, военной картой Патагонии, полковник Воронов заметил:

— Авиаторы есть авиаторы. Стоило мне заикнуться, с помощью жестов, что босс… — он слегка улыбнулся, — хочет лететь на юг, как меня, немедленно, снабдили всем необходимым… — в Ушуайе имелся аэродром, но в город их миссии путь был заказан. Поднявшись, Марта проверила шарлотку, в духовке:

— Правильно говорит Джон, неизвестно, кто из наших знакомцев, военных времен… — она скривила губы, — болтается в тех краях. Сеньор Алонсо, например, точно легализовался. Он может появиться в городе. Впрочем, как и сеньор Ланге… — о сеньоре Ланге, кроме адреса, вернее, почтового ящика, в Ушуайе, они ничего не знали. Джон вернулся на квартиру, когда Марта накрывала на стол:

— Где Питер с Меиром… — растерянно, оглянулся, его светлость, — что, рейс задержали… — Марта видела Меира только мельком. Полковник Горовиц, помахивая саквояжем, вышел в вестибюль аэропорта, приятельски болтая с высоким, хорошо одетым мужчиной, при светлой бороде. Марта, немедленно, дернула мужа за рукав пальто:

— Он где-то наскочил на Рауффа, не могу поверить… — Марта узнала штандартенфюрера, по фото в досье. Рауфф никогда не посещал виллу фон Рабе, ему негде было встретить Марту.

— Я хотела сама отправиться за ним и Меиром, — она вернулась за стол, — Питер очень рискует. Рауфф, наверняка, видел его снимки и фото Меира… — серо-синие глаза полковника, обежав зал, мимолетно остановились на лице Питера. Меир сделал легкий знак рукой. Питер шепнул Марте:

— Я за ними, возьму такси. Мы позвоним, когда что-то выяснится… — звонка в квартиру они пока так и не дождались.

Услышав, куда отправился Питер, герцог хмыкнул:

— Но что еще Меиру было делать? Остается надеяться, что за послевоенные годы у Рауффа вылетели из головы и его фото, и фото герра Кроу, если он, вообще, когда-нибудь, видел снимки. Теперь о сеньоре Ланге… — сеньор Ланге заказывал карабины, с оптическими прицелами. Никакого описания клиента в магазине, разумеется, не существовало:

— Это может быть Барбье, — Марту, опять, затошнило, — Питер собирается с ним рассчитаться за случившееся год назад… — она ничего не скрыла от мужа:

— И папа об этом знает, — подумала Марта, — ладно, сначала надо добраться на юг… — на карте значилась заброшенная военная база, в пятидесяти километрах на север от Ушуайи, на берегу озера Фаньяно. В Авро они погрузили шесть парашютов:

— Папа три раза прыгал, у него неплохо получается… — отец, полковник Воронов и Джон, пили водку, — но нам предстоит проделать полсотни километров пешком, по горам, зимой… — Марта напомнила себе, что пересекала Гималаи, ожидая Максима:

— И вообще, соберись… — она быстро дожевала горячую котлету, — не обращай внимания на волнение. Тебе надо думать о Теодоре-Генрихе… — сеньор Ланге мог оказаться просто сеньором Ланге, но Джон заметил:

— С такими карабинами в Патагонии не на кого охотиться. С этим вооружением ходят на тигров и медведей, а не стреляют гуанако… — отец посмотрел на хронометр:

— Третий час пошел, где их носит… — Марта прислушалась.

В передней переливался старомодный звонок. Она первой оказалась у двери. Пальто мужа промокло, на стеклах очков собрались капельки дождя. Прислонившись к косяку, Питер шмыгнул носом:

— У него довольное лицо, — поняла Марта, — значит, все прошло удачно. Рауфф не увидел хвоста и не узнал Меира. Но где, сам Меир… — муж улыбался:

— Полковник Горовиц заказывает стейки, в компании нового знакомца. Они заселились в один пансион… — Марта нежно погладила его по щеке:

— Но это опасно, милый… — муж поцеловал ее пальцы:

— Когда нас останавливала опасность? Более того, я тоже собираюсь повстречаться с Рауффом, как делец с дельцом… — подмигнув Марте, он принюхался:

— Шарлотка. Но сначала я съем тарелку твоих щей и выпью стопку водки. Нет, две стопки… — взяв у него пальто, Марта вдохнула запах океанской сырости. На мгновение прижавшись к Питеру, Марта шепнула:

— Спасибо, милый. Поешь, щи горячие… — с кухни донесся голос отца:

— Петр Михайлович, отогрейся, как в России принято… — он подтолкнул Марту к двери:

— Не волнуйся, Меир отлично играет роль. Завтра он здесь появится, мы все обсудим… — взъерошив влажные волосы, Питер пошел вслед за женой на кухню.

Полковник Горовиц вытянул ноги к весело горящему огню, в мраморном камине.

Федор Петрович подтащил ближе выложенный венецианской мозаикой, круглый столик, с графином, уотерфордского хрусталя. Посуда в квартире были разномастной, но хороших производителей. Коньяк, цвета темного дуба, полился в рюмки:

— Я нашел недурной винный магазин, — усмехнулся Федор, — где не держат местной продукции… — запахло вишней, теплым солнцем. Меир забыл о дожде, хлеставшем в окна квартиры, о промокших, щегольских итальянских туфлях.

Питер курил, глядя на языки пламени:

— Марта рано спать пошла. Выслушала доклад Меира о встрече с Рауффом, если можно так выразиться, и сослалась на усталость. Вообще она бледная в последнее время, мало ест. Она волнуется, из-за Теодора-Генриха… — светловолосая голова герцога склонилась над блокнотом Меира:

— Все очень толково, но другого я и не ждал… — Джон пробегал глазами записи, — Рауфф сюда явился с документами, выданными в Сирии… — штандартенфюрер разыгрывал из себя уроженца Ближнего Востока:

— Арабского языка здесь никто не знает, поймать его не на чем… — Джон захлопнул блокнот, — но об Адели он ничего не упоминал. Бедная девочка давно мертва, с апреля прошло два месяца… — Меир представился новому знакомому местным бизнесменом, сеньором Геррерой:

— Я даже показал паспорт, благо я захватил документы, из Америки, — заметил полковник Горовиц, — он не разберет, что я родился не в Аргентине. По сравнению с его испанским языком, я, практически, местный уроженец… — Меир объяснил Рауффу, что давно покинул страну:

— Поэтому в Буэнос-Айресе я останавливаюсь в гостиницах, — полковник размял сигарету, — а сам я обосновался в Цюрихе, где живет и мой хороший знакомый… — он похлопал Питера по плечу:

— Мой приятель имеет деловые интересы в Аргентине. Он хочет съездить в Патагонию, отдохнуть, на лоне природы… — Джон, недовольно, сказал:

— Вообще мы сейчас, что называется, одной ногой стоим на краю пропасти. Стоит Рауффу вспомнить твои фото, или снимки Питера, как вы оба не доедете ни до какой Патагонии… — Питер поскреб чисто выбритый подбородок:

— Судя по всему, Меира он не узнал. Мне надо с ним, хотя бы, встретиться, чтобы понять, помнит он меня, или никогда в жизни не видел… — Джон отпил коньяка:

— Максимилиан мог и не посвящать Рауффа в дела разведки. Рауфф практик. Сначала он занимался созданием так называемых газовых машин… — он увидел, как передернулся кузен Степан, — а потом его отправили в теплое местечко, заведовать миланским гестапо, то есть пить капуччино и шить себе на заказ костюмы… — полковник Воронов, залпом, опрокинул рюмку:

— Я бы эту мразь пристрелил, и дело с концом… — Джон, хмуро, отозвался:

— Именно поэтому, на встречу с Рауффом пойдет Питер. Меньше шансов, что он, в разгар беседы, выхватит пистолет, которого, впрочем, у него и нет… — Джон отдал блокнот Меиру:

— Стрелять, легче всего. Мы с тогда еще Ягненком этим занимались в Амстердаме, в первый год войны. Стреляли, прыгали в каналы, и так далее… — герцог, невесело, улыбнулся:

— Есть шанс, что Рауфф отвезет Питера в Патагонию, или расскажет, куда он, собственно, собирается. Нам будет легче, если мы заранее пошлем туда скаута… — Федор Петрович прервал его:

— Только наш скаут рискует жизнью. Впрочем, кавалер креста Виктории к такому привык, на войне… — он говорил себе, что зять осторожен:

— Питер стал четвертым по богатству человеком в Британии. Радиотовары отлично расходятся. Страна оправилась, люди переезжают в новые дома. Они делают ремонт, с красками Питера, покупают его приемники и проигрыватели, не говоря о лекарствах. Он не был бы таким успешным бизнесменом, как говорят американцы, если бы не просчитывал все, на несколько шагов вперед… — лазоревые глаза зятя были спокойны.

Он протер пенсне:

— Джону на встречу идти нельзя. Неизвестно, кому и что болтал Барбье, неизвестно, кто еще знает об эсэсовце Ноймане. Тем более, учитывая, что Ноймана, якобы, арестовали, в Берлине. Значит, остаюсь только я… — взявшись за свою записную книжку, он повертел в сильных, смуглых пальцах паркер:

— Деловой ужин, без дам. Я закажу столик на троих, в кафе Тортони. Джон устроится в зале, в качестве страховки, но не думаю, что случатся какие-то инциденты. Но сначала Меир съест со новым приятелем очередной стейк, и выведет его на разговор о Патагонии. Он сделает вид, что его цюрихский друг, богатый человек, хочет навестить юг… — Меир кивнул:

— Надеюсь, что Рауфф заглотит наживку. Я упомяну, что ты ценитель искусств, коллекционер… — Федор отозвался:

— Правильно. Если Максимилиан связан с Рауффом, то штандартенфюрер знает о манере фон Рабе торговать ворованными картинами… — Меир, угрюмо, сказал:

— Хотя бы в память Мишеля надо вернуть в Прадо рисунок Ван Эйка. Рауфф может предложить Питеру и мне совместную поездку, на юг. Мы все разузнаем, свяжемся с вами… — герцог покачал головой:

— Нет. Сидеть в Буэнос-Айресе, означает, терять время. Мы вылетим раньше, и подождем вас в точке рандеву. Рауфф, наверняка, воспользуется услугами беглых нацистов. У них тоже есть частные самолеты… — Джон подумал об Эмме:

— Я лично пристрелю Петра Воронова, обещаю. Впрочем, Степан тоже хочет это сделать. Ладно, сначала надо добраться до их логова… — он взялся за графин:

— Последний тост, за успех нашего предприятия… — коньяк обжег губы, Джон вспомнил ее быстрые поцелуи, ее шепот, в темной франкфуртской квартирке:

— Я так люблю тебя, так люблю… — он проглотил рюмку залпом:

— Осталось совсем немного. Эмма меня ждет, с малышом, мальчиком или девочкой. Я увижу свою семью, а Марта обнимет Теодора-Генриха… — за окном выл зимний ветер. Джон повторил себе: «Совсем немного».

Бывший штандартенфюрер СС Вальтер Рауфф никогда прежде не имел дела со швейцарскими банкирами, но сидящий напротив него в кафе «Тортони» мужчина, напоминал сразу всех дельцов, обслуживающих, по выражению Максимилиана, нужды боевого братства. В манжетах его накрахмаленной до синевы рубашки посверкивали бриллиантами запонки. Галстук, итальянского шелка, удерживала золотая булавка.

Отец Рауффа, мелкий клерк, в Магдебурге, с благоговением, описывал единственный визит владельца банка, пребывавшего в Берлине, в захолустное отделение. Вальтер помнил восхищение отца перед автомобилем и костюмом богача:

— Папа говорил, что вокруг того жида все суетились. Потом его банк, разумеется, ариизировали. То есть к той поре он умер, делом заправляли наследники… — насколько помнил Рауфф, наследникам не удалось сбежать из Германии:

— Сына владельца арестовали, в тридцать восьмом году, когда ребята громили еврейские магазины. Из тюрьмы он поехал прямо в Дахау, где и сдох, а его семья закончила Аушвицем. Но швейцарцу о таком говорить не стоит. Он думает, что я с Ближнего Востока… — герр Франц, как он представился, со знанием дела рассуждал о запасах нефти в Ираке.

Холеные, ухоженные пальцы, небрежно орудовали серебряными приборами:

— Швейцария не владеет природными ресурсами, герр Вахид… — у Рауффа на руках имелись сирийские документы, — но мы готовы оказать помощь новым, зарождающимся государствам, заинтересованным в разработке нефтяных промыслов. Наше богатство, наш опыт. Экспертиза, так сказать… — Рауфф оценил и манеры швейцарца, и его костюм, и золотые часы:

— Вокруг него все кафе бегает, метрдотель от нас не отходит. Может оказаться, что он знаком с Максимилианом. Макс и частные счета держит в Цюрихе. Герр Франц просто осторожный человек. Банкиры вообще не приучены болтать… — за стейками и двумя бутылками бордо, швейцарец рассказывал о деловых интересах, в Южной Америке:

— Я вкладываю деньги в здешние рудники, на севере… — он кивнул в сторону аргентинца, — герр Маркос мой местный агент, если можно так выразиться. Герр Маркос деловой человек. Он может оказаться полезным и вам, и вашему другу, герру Ланге… — когда речь зашла о Патагонии, Вальтер рассказал, что знаком с хозяином новой гостиницы, неподалеку от Ушуайи:

— Он из местных немцев, но долго жил в Европе, — объяснил Рауфф, — до войны я часто навещал Швейцарию, где мы и столкнулись… — герр Франц сверкнул золотой оправой очков:

— Не могу назвать себя специалистом в отельном бизнесе, я только бухгалтер… — лазоревые глаза улыбнулись, — но наша страна славится давней традицией туризма. Ваш друг выбрал правильное место для учебы. Я уверен, что его отель отвечает всем требованиям нынешнего времени… — Рауфф, закончивший только гимназию, не удивился, услышав, что у швейцарца два образования:

— Я получил степени в экономике и юриспруденции… — заметил герр Франц, — у меня работают свои адвокаты, но я предпочитаю во всем, разбираться сам. Например, когда я заинтересовался искусством, я прослушал курс по истории живописи, в Милане… — о Милане Рауфф болтал с удовольствием. Герр Франц хорошо знал город. Он поправил пенсне:

— Должен признаться, я не любитель современных художников. Коллекция у меня небольшая, но тщательно подобранная. Великие мастера Ренессанса и наши, немецкие творения. Разумеется, хотелось бы получить не только эскизы и наброски, но и собственно картины. К сожалению, холстов Караваджо или Рафаэля сейчас на рынке не встретишь… — из Буэнос-Айреса Рауфф отправил телеграмму Максу, на его почтовый ящик в Ушуайе.

Он приехал в Аргентину для доклада о работе в арабских странах:

— Максимилиан говорил, что его сестра летом ожидает ребенка… — вспомнил Рауфф, — интересно, родилось дитя, или пока нет? Впрочем, я скоро окажусь в «Орлином гнезде» и все узнаю… — вчера он получил ответ обергруппенфюрера. О новом племяннике или племяннице Макс ничего не сообщал, но велел Рауффу воспользоваться частным самолетом, который на выходных прилетал в Буэнос-Айрес.

За десертом, сырным тортом с каштановым кремом и дульче де лече, Рауфф подумал:

— Их с собой брать нельзя, по соображениям безопасности. Максу не понравится, если я посажу их на борт. Но нельзя и терять такое знакомство. У герра Франца, судя по всему, денег куры не клюют, да и герр Маркос может оказаться полезным, с его местными связями… — Рауффу казалось, что он где-то видел аргентинца:

— Ерунда, у него неприметное лицо, примелькавшееся. Таких помесей здесь каждый второй. Испанцы, итальянцы, может быть, у него в роду были и евреи… — Вальтер скрыл вздох:

— Сейчас и не проверишь, но надо с кем-то вести дела. Герр Геррера просто похож на весь Буэнос-Айрес, вместе взятый, как тот светловолосый американец, похож на всех американцев… — коренастый, подтянутый янки, явившийся к Тортони в варварских джинсах, объяснялся с официантом на отчаянно ломаном испанском языке. Вышколенная обслуга Тортони прекрасно говорила по-английски, однако янки шумел:

— Нет, нет, приятель, говори со мной по-испански. Вообще лучше всего учить язык с девчонкой… — он помахал перед носом официанта путеводителем, — здесь сказано, что у вас устраивают танцы. Познакомь меня с кем-нибудь… — седоволосая дама в жемчугах, по соседству, пившая кофе со своим спутником, в смокинге, поперхнулась.

Швейцарец слегка улыбнулся:

— В Старом Свете, с планом Маршалла, американцы тоже чувствуют себя хозяевами. Впрочем, наша страна от них не зависит… — он бросил взгляд на даму:

— Должно быть, они собрались в Театр Колон. Я бы с удовольствием навестил Патагонию, однако в эти выходные я иду в оперу… — герр Франц взял ложу, на «Тристана и Изольду» Вагнера, в исполнении венских солистов:

— Это давняя традиция, — объяснил швейцарец, — в Европе летом мертвый сезон. Театры посылают гастролеров в южное полушарие. Театр Колон считается одной из наиболее знаменитых оперных сцен… — герр Франц пустился в рассуждения о немецком баритоне, Хансе Хоттере, поющем в «Тристане». Рауфф в опере не разбирался, но вспомнил:

— Покойный фюрер любил Хоттера, считал его истинно арийским певцом… — с разговора о театре Колон швейцарец перешел на Ла Скалу. Рауфф видел афиши «Тристана и Изольды». Дирижировал оперой музыкальный директор театра Колон, австриец Эрих Клайбер:

— Он отказался от постов в Германии, после запрета на исполнение дегенеративной музыки. Он ушел с должности главного дирижера Ла Скалы, — вспомнил Рауфф, — когда Муссолини принял законы об ограничении прав евреев. Он даже отправил письмо дуче:

— Поскольку Ла Скала закрыла двери для евреев, как христианин и музыкант, я не могу продолжать работу в театре… — Клайбер уехал в Южную Америку:

— Ладно, — решил Рауфф, — не стоит наседать на герра Франца. Пусть он сходит в оперу, а я пока доберусь до Ушуайи, поговорю с Максом… — вслух, Рауфф заметил:

— В эти выходные я лечу на юг, в гости к герру Ланге. Я уверен, что он обрадуется вашему визиту. Я оставлю вам адрес гостиницы, или, лучше, встречу вас на городском аэродроме… — швейцарец отмахнулся:

— Не обременяйте себя. Маркос все устроит… — велел он приятелю, — закажет билеты на рейсовый самолет, найдет машину. Объясните ему, как добраться до гостиницы вашего друга… — герр Франц отпил шампанского:

— Спасибо за приглашение, герр Вахид. Я с удовольствием отдохну, схожу на рыбалку, на охоту. Устроим мужскую поездку, как в романах Карла Мая… — Рауфф обрадовался:

— Вы читали его книги… — приключенческие романы Мая ценил покойный фюрер. Швейцарец изящным жестом помешал кофе:

— Разумеется, я вырос на его повестях… — герр Франц прикрыл лазоревые глаза:

— «Золото Виннету», «Завещание Инки», «Нефтяной принц» … — он улыбнулся:

— Вы у нас нефтяной принц, герр Вахид… — Рауфф покраснел от удовольствия, — давайте закажем еще коньяка, и поговорим о нашем будущем, холостяцком времяпровождении… Или вы женаты? — швейцарец щелкнул пальцами, подзывая метрдотеля.

— Надо ей какой-нибудь подарок привезти, — напомнил себе Рауфф, — ожерелье, браслет. Что-нибудь простенькое, она еще играет в куклы… — девчонку он оставил под надежной охраной бывших солдат СС, в своем уединенном особняке, в глухих сирийских горах:

— Она никуда не сбежит, за ней постоянно присматривают. Да и некуда ей бежать, она всего боится… — Рауфф намеревался вернуться в Сирию в конце месяца: