Вечер у Вайетов

Пролог

Индикатор скорости растекся по стеклу шлема, как будто графический планшет сошел с ума и запустил функцию «размазать края». Световые полоски побежали во все стороны, перечеркнули обзор. Ви несколько раз моргнула, дернула головой. Отпустив руль одной рукой, коснулась сенсорной панели на нижней кромке шлема. Интерфейс не послушался. Врубив аварийку, девушка начала медленно оттормаживаться.

Плевать, что хайвей. Нельзя вслепую гнать на скорости двести.

Лишь бы сзади вовремя заметили огни и успели ее объехать.

Лишь бы впереди не было затора.

Лишь бы никакой опоры моста или сужения дороги с разделительной…

— Лишь, — у нее непроизвольно клацнули зубы, когда мотоцикл подпрыгнул, завилял и стал валиться набок, не сумев зацепиться колесами за асфальт, маслянисто переливающийся под дождем.

Очнуться от того, что тебе сверлят голень — не самое приятное пробуждение. Девушка охнула и зажала уши. Раньше ее всегда трясло и выворачивало от скрипа гравия и скрежета стекла. Теперь же ощущение острого металла рядом с собственной костью, пробежав от нервных окончаний до мозга, непостижимым образом трансформировалось в похожую слуховую пытку.

Скр-р-р-рывсь.

Скр-р-р-рысь.

Скр-р-р..

Кто-то схватил ее за запястья и отнял ладони от ушей.

— Вивьен? Вы слышите меня?

— Д-да, — выдохнула она и открыла глаза. Мужчина в серебристом костюме срочной помощи внимательно смотрел ей в лицо. Слишком внимательно.

«Господи, только этого мне не хватало. Ну, посмотри в мои честные глаза. Огромные. Испуганные. Счастливые. Полные радости от того, что я жива. Разве я похожа на самоубийцу? Разве…»

— Вивьен Эствуд, в результате аварии у вас сломаны три нижних ребра слева и голень. Регенерация костной ткани уже завершается, имплантацию стержня-фиксатора мы провели успешно. Прямой угрозы для вашей жизни не было, тем не менее я должен задать несколько вопросов. Вы имеете право не отвечать, однако все умолчания будут использованы против вас…

— Я слышала, для ускорения процедуры можно использовать детектор?

Врач кинул.

— Он у вас есть?

— Да. Вставайте, я помогу.

Две полосы дороги были перегорожены реанимобилем и бронированным джипом службы жизни. Впереди, по ходу движения, лежал мотоцикл, вокруг него суетились криминалисты.

Шаг. Еще один. Нога казалась чужой. Заморозка растекалась по нервам, в пятку будто впились осколки елочных игрушек. Каждое движение отдавалось болезненным щелчком под ключицу. Ви сжала зубы.

— Сумасшедшая! — крикнул в ее сторону приземистый тип с квадратным лицом и постучал пальцем по виску. Палец дрожал так, что издалека заметно. — Дура! Я же на тебя чуть не наехал! Кто тебя за руль только пустил! Идиотка!

— Простите, — пробормотала Вивьен. Всё равно он ее сейчас не услышит. Наверно, водитель машины, которая ехала сзади. Или из соседней полосы. Истерика. Его можно понять. — Простите. Я не хотела.

* * *

«Такое место, под названием «Квартирник», есть на каждом этаже нашего безумного города. Дешевая выпивка, густой табачный дым и женщины, сальные от потных рук. Бармена непременно зовут Чарли — или Джек, — он плечист, крепок и практически всегда лыс. Порой оказывается неплохим вышибалой. В этом человеке, неизменно начищающем стаканы, вмещается вся мудрость мира. Вот и сейчас, едва только я появляюсь, он сообщает взглядом: «Всё тленно». Кивок, легкая улыбка, отвечаю: «Всё, но не я». Это ритуал, по которому отличают «своих». Ритуал древний, как сама жизнь.

На моём правом ботинке завязано три узла, а на левом — два. Если сердце вдруг попытается уйти в пятки — узлы его остановят. Серьга в левом ухе помогает сосредоточиться. Медальон скрывает мысли. У неофита, сидящего напротив, наряд более ярок, но в большинстве своём это лишь побрякушки. Кроме одной.

— Кольцо! — восторженно шепчет он, протягивая мне руку. — Смотри, оно меняет цвет.

— И что?..»

— Следующая станция — графство Аскот, — просипел электронный голос.

Мэтт с трудом разлепил веки и прислонился лбом к холодному стеклу, чтобы скорее проснуться. Сон на удивление легко ушел, покрутившись в голове лишь несколько секунд. Фраза неофита тихо отозвалась эхом где-то на самом краю сознания, в такт с гулом ветра за окном, и растаяла. Мэтт прищурился и хрустнул пальцами. Он был недоволен своей беспечностью. Ухитрился задремать, глупость какая.

Вагон летел вперед, чуть покачиваясь, верхний свет приглушен, даже во втором классе кресла мягкие, с удобными подголовниками. Казалось, всё располагало к отдыху. Но статистика по украденным в поездах коммуникаторам, плеерам или модным рюкзакам от Маккуин-Фьючез утверждала обратное. И здесь Мэтт был полностью на стороне статистики.

Он быстро ощупал карманы — карты на месте, остальное мало его волновало — и, поднявшись, медленно пошел к вагонным дверям, цепляясь взглядом за лица дремлющих пассажиров, за углы сумок, неглубоко задвинутых в багажные ниши, за расслабленные кисти рук на подлокотниках. Поправил съехавший с колен пожилой дамы клетчатый плед, улыбнулся кудрявой девочке, пригладил волосы, глядя в зеркальную перегородку, отделяющую пассажирскую зону от тамбура.

Чужие вещи приятно оттягивали карман.

Спускаясь на платформу, Мэтт усмехнулся.

Просто им стоило бы знать — нельзя спать в поезде.

* * *

Кэтрин сидела на краю дивана и крутила стеклянную бусину. Та держалась из последних сил. Нитки рвались одна за другой. Стекляшка, по замыслу дизайнера, изображала сердцевину абстрактного цветка на обивке. Но Кэтрин еще с детства казалось, что мысли более дурацкой, чем расшить диван крупными бусинами, быть не может. Если только этот диван не заказан детским приютом, который специализируется на воспитании принцесс-на-горошинах.

Тогда ее здорово отругали, застав с ножницами в опасной близости от дизайнерского изыска.

Теперь ей было нечего бояться.

Точнее, некого.

В ухе тоненько запищала напоминалка. Гости собирались к одиннадцати, оставалось каких-то полчаса. Кэтрин до боли вцепилась в нелюбимую обивку, сглотнула комок в горле — тот сполз вниз и запульсировал около солнечного сплетения. Воздух в комнате походил на прозрачное желе, дышать получалось с трудом. Девушка стукнула кулаком по дивану и, вырвав из уха гарнитуру, встала.

Она подошла к окну. Темнота плевалась дождем, дальние фонари горели размытым, радужным светом. Над горизонтом вспыхивали разряды молний. Повезло. Потом неполадки в работе аварийной системы можно будет списать на грозу. Если это «потом» ей еще понадобится.

Выходя из гостиной, Кэтрин скользнула ладонью по сенсорной панели. Перевела контур наблюдения в спящий режим и ограничила передачу данных в дежурную сеть графства.

Уже из коридора она обернулась. Портреты со стен смотрели внимательно, как никогда. Троюродный дедушка взирал угрюмо, тетка по материнской линии — презрительно, бабушка — или прабабушка? — грустно. Кэтрин опустила глаза и медленно прокрутила колесико на гарнитуре. Верхний свет погас.

— И нечего на меня так глядеть. Сами виноваты, — прошептала она.

* * *

— Я уже десять раз говорила вам…

— Ничего. Повторите в одиннадцатый.

— Сначала нарушился обзор. Я пробовала перезагрузить интерфейс, но ничего не вышло. Включила аварийку и стала тормозить. А потом — на что-то наехала, и меня повело.

— Как вы думаете, мисс Эствуд, на что именно можно наехать на хайвее?

— Не знаю, — Ви потерла виски и исподлобья посмотрела на офицера. Он смотрел на нее серьезно и сочувственно. Сверхсочувственно. Прибавь сюда примерно десять килограмм слащавого восхищения, и получится тот самый взгляд, каким одаривают детей-дебилов в спецбольницах.

«Только вот я не хочу ни в какую больницу. Господи, почему именно сейчас? И почему он не узнал меня с первого взгляда? Не любит оперу? Как не повезло-то…»

— Мисс, мы осмотрели каждый сантиметр дороги и тормозного следа. Там нет — и не было, судя по всему — никаких препятствий.

«Кэтрин, должно быть, заждалась. Села, как в детстве, на кресло в прихожей и смотрит на дверь. Когда на крыльцо поднимается гость, в доме Вайетов звенит колокольчик, будто кто-то рассыпал по ступеням хрустальные бубенцы…»

— Вы слушаете меня?

— Конечно.

— Подпишите документ, и можете быть свободны до понедельника. Мы свяжемся с вами, мисс Эствуд, и скажем, в какой офис службы ушли данные об инциденте.

— Но ведь детектор подтвердил мои слова?..

— Только поэтому мы вас и отпускаем. Счастливого пути.

* * *

Водитель такси кисло улыбнулся на прощание.

Джордж нарочито медленно и осторожно выбрался наружу. Дождался, когда дверь мобиля начала плавно опускаться, и резко навалился на нее всем телом. Металл звонко клацнул. Водитель разразился проклятиями.

— Простите, ради Бога! — Джордж развел руками и изобразил на лице крайнюю степень раскаяния. — Я всего лишь хотел помочь.

— Придурок! Самого бы тебя так тре…

— Да-да? — юноша ухмыльнулся и приложил ладонь к уху. Мол, слушаю со всем вниманием. — Что именно надо сделать со мной?

Водитель неразборчиво выругался, ударил кулаком по рулю и врубил заднюю передачу.

Какая жалость.

Ни одного нового ругательства.

Ни одного повода для заявления в службу.

Джордж Кларк вздохнул, повернулся на каблуках и двинулся по дорожке вокруг дома. Потоки фонарного света разбивались о гранитные бруски, разноцветные искры танцевали на строгой геометрии камня. Капли дождя наперегонки с гравитацией рвались к поверхности земли, разбивались в блестящую пыль. Дорожка вокруг особняка в графстве Аскот, Великобритания, планета Земля, превращалась в световую плоскость внутри шизофренической компьютерной игрушки. Если дать воображению волю, конечно. И уже непонятно, где верх, где низ, и пляшущие узоры гипнотизируют, и голова кружится, и… не смотреть под ноги, нет-нет.

Джордж дернул головой и перевел взгляд на темную громаду неовикторианского поместья: неровный силуэт крыши и танцующие над ним всполохи молний. В эту минуту дом казался бездной — той самой, хрестоматийной, что с молчаливым укором взирает на тебя в ответ. Безумные Вайеты, ничего не скажешь, воздвигли просто «свалку» архитектурных стилей. Похоже, что викторианцы, какими их представляли себе хозяева дома, были завзятыми эксцентриками, не стеснявшимися ни подворовывать у обладающих вкусом соседей — будь то итальянцы, греки, немцы или скандинавы, ни соединять несоединимое. «Замок Шляпника», — вспомнил Кларк сказку, которую читал давным-давно. Однако — тут-то и крылся главный парадокс — было в этой архитектурной копии дурной копии что-то нестерпимо страшное. Вроде ничего особенного — всего лишь камень, а ужас берет такой, какого не вызвать ни одной «Муравьиной невесте», запрещенной службой жизни сразу после скандальной премьеры в Каннах.

Неподчинимое. Абсолютная стихийность. Мир, где ты потусторонний по определению. Поместье играло само с собой в сложные игры, и людям в этой мистерии отводилась роль наблюдателей — дому не было дела до того, что он одним своим видом мог свести с ума.

Если архитектура — застывшая музыка, то дом Вайетов был аналогом инопланетного реквиема с непредставимыми законами гармонии. Этакий хаос, в котором то и дело замечаешь проблески высшего смысла, хаос, могущественный настолько, что сам этот смысл и устанавливает. Нижний этаж, мечта обывателя в паутине плюща, абсолютно не сочетался с верхним, выстроенным будто рыцарем артуровских времен. С крыши дразнили небеса шесть башенок: самая безвкусная походила на гигантский шуруп, самая загадочная — на Вавилонскую башню в исполнении Питера Брейгеля, еще одна в мавританском стиле, другая напоминала колокольню без колокола… Плюс вовсе постмодернистсткое нечто, состоявшее из бессмысленных острых углов. И выше всех — четырехгранный купол с острым шпилем, который тщился проткнуть небесную твердь, но та, к счастью, располагалась не так уж низко, чтобы до нее дотянулся дом Вайетов.

И так — куда ни глянь. Две декоративные трубы: одна узкая — мышь не проползет, вторая широкая — человек пролезет, их соединял то ли вензель, то ли просто железная финтифлюшка. Черепичная крыша, нависающая над окнами на манер шлема Дарта Вейдера. Ангелы с заостренными крыльями, охраняющие углы. Окна, забранные орнаментальными решетками, и Джордж готов был биться об заклад, что рисунок не повторяется. Флюгеры в виде профиля королевы Виктории, фосфорически мерцающего в темноте, будто собака Баскервилей. Неовикторианство в полный рост. Замок Шляпника. Горменгаст-недоросль. Монстр с тысячью лиц, и все они — истинные.

Дом аллюзий. Дом иллюзий. Чудовищное строение, по сути, давало превосходный урок, пусть считывал его не каждый: как великий и ужасный Гудвин, оно поворачивалось к каждому гостю своим боком. Кому готика, кому барокко, кому итальянщина. Кому ангел, кому демон, кому аляповатая архитектурная головоломка. Кому жизнь, кому… Мысль приятно кольнула, но лишь на мгновение. Следом пришло прагматичное размышление: если слишком долго стоять на мокрой брусчатке под проливным дождем, можно и простудиться.

Джордж пошел быстрее, нахохлившись, как старый недовольный ворон. С одной стороны, он не любил таскать с собой зонтик, ведь при таком раскладе даже случайный дождь не стал бы неожиданностью. А неожиданности в своей жизни он ценил. Ровно, как и случайности.

Но — вот незадача — свою крошечную долю позитива погода давно успела внести, еще когда юноша только садился в такси, а теперь ливень причинял лишь неудобства. Капли с мокрых волос текли на лицо, плечи мерзли, а гладкие подошвы ботинок скользили по брусчатке.

«Выскочки, — подумал Джордж. — Псевдодизайнеры. Обычный бетон был бы куда удобнее. А уж бетон с водостоками — удобнее вдвойне»

Споткнувшись в очередной раз, он выругался сквозь зубы и взмахнул руками, чтобы не упасть. Побалансировал на одной ноге, опасно наклонился вперед…

Оно лежало в ложбинке между камнями, прямо на дорожке. Массивное, с большим камнем ярко-желтого цвета. Джордж медленно протянул руку. Тронул кольцо пальцем. Ничего не случилось. Дождь всё так же продолжал стучать по затылку. Молнии отражались в мокрых камнях дорожки. В грозовом свете желтый глаз кольца будто подмигивал.

— Для того, чтобы разорвать круг, надо сначала собрать его заново. — пробормотал Джордж. Сгреб кольцо с земли, надел его — впору, кто бы сомневался, — и вытер грязные пальцы о штанину. Сунул руку в карман, нащупал скомканную маску, улыбнулся и быстро зашагал к дому.

* * *

Минутная стрелка подползла к шестерке и тихонько щелкнула, закрывая деление на циферблате. Половина одиннадцатого.

Чарльз зевнул во весь рот. Потянулся. Заложил руки за голову и откинулся на спинку кресла, уставившись в потолок.

Серая штукатурка. В дальнем углу — сеть трещинок, если напрячь воображение, то они складывались в картину: огромный волк гнал стадо оленей от потолочного плинтуса к люстре. Очень нелепо выглядело — лампы дневного света в сочетании с пыльным хрусталем. Двух подвесок не хватает. Люстра дрожала — соседи сверху опять ссорились.

Они выкрутили звук информканала на всю мощность и специально выбрали какую-то эмоциональную комедию, с задорными криками и раскатами хохота, но если прислушаться — все и так ясно. Чарльз хрустнул пальцами и встал.

Подошел к зеркалу, стряхнул невидимую пылинку с плеча, улыбнулся. Провел языком по зубам. Потом протянул руку к стеклу и потрогал свое отражение, будто проверяя его на реальность.

Звук в информканале врубился на полную мощность. Отличный будильник — прогноз погоды бодрит гораздо лучше, чем банальная мелодия или писк.

«В графстве Аскот — гроза. Некоторые дома уже были обесточены, громоотводы не справляются с атмосферными разрядами. Мы настоятельно рекомендуем жителям графства без лишней необходимости не выходить на улицу…»

— Ни в коем случае, — протянул Чарльз. Он взял с полки старомодный зонт-трость в шотландскую клетку и перекинул через руку длинный плащ. — Никто не пойдет на улицу. Нам и внутри дел хватает.

Он зажмурился и медленно провел ладонью по сенсорной панели, «усыпляя» дом. Выложил из кармана золотистый нетбук и сунул его в верхний ящик комода, вытащив оттуда взамен потрепанную колоду карт.

Через минуту Чарльз Холл вышел на Флит-стрит и зашагал по тротуару, отмахиваясь от рекламы и навязчивых таксоводителей. В небе над Лондоном плыл тяжелый, клубистый туман.

1. Зак Фоссет

Дом Вайетов

Зак Фоссет взбежал по ступеням на крыльцо и протянул было ладонь к видеофону, но тут дверь распахнулась. На пороге стояла хрупкая девушка — вряд ли из прислуги, хлопковое платье сложного покроя и тусклое опаловое ожерелье, ценой примерно в годовую зарплату хорошего следователя, явно говорили о том, что навстречу гостю вышла сама хозяйка поместья.

— Мисс Кэтрин Вайет?

— Да. Прошу вас, заходите быстрее.

Зак шагнул в холл и потянул за собой тяжелую дверь. Быстро осмотрелся. Привычка: всегда оценивай обстановку прежде, чем действовать.

Обстановка была тяжелой — и в буквальном, и в переносном смысле слова. В холле, невзирая на прекрасную — кто бы сомневался — вентиляцию, было трудно дышать. Правда, лишь самую чуточку труднее, чем на открытом воздухе. Разница была незначительной, девять человек из десяти ничего не заметили бы, но Зак привык держать все каналы восприятия под контролем и подвергать поступившую информацию пристрастному анализу.

Дело было, само собой, не в воздухе, а в психосоматике: холл моментально подавлял человека, давал ему понять, что тот попал… В пасть ли дракона, в чрево ли кита — неважно. Само пространство было организовано так, чтобы нанизать гостя на невидимую иглу, заставить его ощутить тяжесть населявших помещение предметов. Зак хмыкнул про себя: забавно, но и он чуть не попался на крючок, чуть не поддался на угрозы окружавших его вещей. И каких вещей! Он искренне восхитился психотехническим мастерством декоратора. Сумеречные гобелены на стенах с приторными, пасторальными, но при этом вопящими о скрытой опасности сценками из деревенской жизни. Недобрые кресла с подлокотниками в форме ощерившихся львов. Похожие на сказочных стражей китайские вазы. Колченогие скамеечки с жаккардовой обивкой. Ковер с пушистым, растрепанным ворсом: казалось, через секунду он прыгнет, чтобы сбить тебя с ног, оглушить, обездвижить, закатать внутрь и переварить без остатка.

Из ниши над аркой, ведущей в темный коридор, на Зака внимательно смотрел раскрашенный гипсовый карлик, явно старинный персонаж, даже интересно, кто бы это мог быть — политик? герой? бог? Пронзительный взгляд карлика, казалось, пригвоздил Зака к месту. Тот в ответ сделал вид, что сдался, даже сделал шаг назад и сгорбился, будто блефуя перед живым противником.

Девушка, отступив чуть в сторону, смотрела сквозь Зака со странной смесью тревоги и безразличия. Ее было легко разглядывать, как манекен на витрине, который не вертится на месте и не вскидывает вопросительно бровь, поймав изучающий взгляд. Кэтрин походила на куклу. Что-то вроде грустной белокурой девицы из фарфорового пасторального сюжета. Зак еще немного потоптался на месте, потом решил, что здесь уже достаточно увидел, и вопросительно кашлянул.

— Ах да, — Кэтрин встрепенулась и провела ладонью по лицу, будто стирая с него кукольную маску. — Раньше мне не доводилось встречать гостей у порога. Звучит смешно, но я сначала даже не поняла — вы ведь не знаете, куда идти. Гостиная — прямо и направо. Пойдемте со мной.

Вслед за «фарфоровой» хозяйкой коридор увлек гостя в полутьму кукольного домика. Внутри поместье было не так иррационально, как снаружи: на первом этаже, кроме гостиной, помещалась столовая и, скорее всего, оранжерея — чуткие ноздри Зака ловили слабый запах прелых растений. Так и есть: гостиная направо, оранжерея налево. Столовая, выходит, чуть дальше. А что это за дверь в конце коридора?

— У вас, надо думать, и библиотека есть… — восхищенно протянул Зак.

— В конце коридора. Если вас интересуют книги, написанные за сто лет до вашего рождения…

— А вас?

Кэтрин промолчала.

Рядом с дверью в библиотеку виднелась лестница. В таких домах она играет роль границы между жизнью напоказ и таинственным миром семейных тайн. Все скелеты в шкафу сосредоточены этажом выше, именно там спрятано самое любопытное. И тайна фарфоровой куклы по имени Кэтрин Вайет — тоже.

Заходя в гостиную, Зак будто случайно дотронулся до сенсорной панели. «Тошиба-Дэу», недешевая модель, позволяющая управляться с основными системами дома просто виртуозно. В левом углу панели мигала красная точка. Часть защитных функций почему-то была заблокирована.

Комната производила совсем иное впечатление, нежели холл — светло, просторно, уютно. Но. Всегда есть «но», не правда ли? Свет был искусственный, «от и до»: пара стрельчатых окон выходила на бессолнечную сторону, и здесь, видимо, даже днем не гасили расставленные по углам лампы. В темное время суток к ним добавлялась роскошная хрустальная люстра. А вот камин, выложенный кварцевыми плитками, скорее всего, давно уже не светил и уж точно не грел. Не исключено, что когда дом только построили, здесь на раскаленных углях еще вырастал огненный цветок, за которым неотступно ухаживали слуги, но когда в доме появился ребенок, пламя уняли раз и навсегда. Кабы чего не вышло. Нет ничего дороже человеческой жизни — ему ли не знать.

Осторожно раскладывая ощущения по полочкам, Зак озирался, отыскивал оси симметрии и пытался разгадать замысел дизайнера. Четыре небольших дивана, пять мягких кресел, судя по основательно продавленным сиденьям, без пружин, древний столик с неразвернутыми флип-газетами, несколько ковров и ковриков на блестящем, как гладь озера, паркете… Любопытно, какая в гостиной акустика. Надо думать, скверная. Потому что — да, конечно же, — помещение идеально глушило звуки. И не только звуки. Крики, слезы, чувства, свет, тепло — любое проявление человеческих эмоций впитывалось в эти ковры и диваны безвозвратно. Гостиная поглощала энергию без остатка, словно и не комната вовсе, а черная дыра, которая притворилась мебелью и коврами в каких-то своих гнусных целях. Осторожнее, Зак. Не самое приятное место.

С дивана поднялся худощавый джентльмен. Приложил руку к груди, поклонился:

— Будем знакомы. Чарльз Холл. А вы, должно быть, Зак?..

«Только не надо делать вид, что видишь меня впервые…»

Прошлое

Они встретились две недели назад, в любимой забегаловке Фоссета. Там подавали отличный безалкогольный мохито всех цветов радуги, крутили самые свежие трейлеры и клипы и не задавали лишних вопросов. А самым главным и безусловным достоинством кафе «Виллоу» были три запасных выхода и большое окно в туалете на втором этаже. На случай срочного непредвиденного отступления.

К половине седьмого Зак успел выпить три коктейля и уже собирался уходить. Встреча, назначенная на шесть, по всей видимости, срывалась, а лишний раз мозолить глаза посетителям — себе дороже. Фоссет старался ходить в любимые места как можно реже, чтобы не становиться постоянным клиентом. Ведь в таком случае неизбежно знакомство с посетителями и барменом, разговоры за жизнь и обязательный треп вокруг службы и квот.

И тут уж далеко не каждый обрадуется, что его собеседник — офицер службы жизни.

Да еще, к тому же, ребенок из Первой сотни.

А врать и скрываться Зак не любил. Проявив скрытность, неровен шанс, наткнешься на радикального оппозиционера, который начнет хаять социальные институты, и придется незамедлительно решать — арестовывать его по долгу службы или всё же не демонстрировать офицерский значок, закрыв глаза на нарушение. Убедить себя, что вне работы — ты не обязан.

Вне работы, как же. Зак всегда улыбался, когда слушал чужие рассуждения о том, как разграничивать труд и отдых. Он всегда чувствовал себя на службе. Офицером. С большой буквы. Он был плоть от плоти своей работы, своей системы, своей страны. И не представлял другой жизни. Это было бы слишком нелепо, как смерть.

Зак уже слез с высокого барного стула, когда ему положили руку на плечо.

— Мистер Фоссет?

— Да.

— Знаю, договаривались на шесть, но мы должны были удостовериться, что ваши намерения достаточно серьезны, чтобы подождать.

— Любопытный способ проверки, — Зак прищурился. У собеседника были широко открытые, искренние глаза. Правда, нижняя часть лица скрывалась под маской. Не самой дорогой, кстати, даже непрофессионал рассмотрел бы швы на скулах. — Я правильно понимаю, что пунктуальные люди его не проходят?

— Для них мы ищем иные подходы. Другое дело, что с вами, мистер Фоссет, мы точно не рисковали споткнуться об излишнюю пунктуальность.

— Почему? — Зак состроил гримасу справедливого возмущения. Как так, меня объявили в непунктуальности! «Хорошо копают, — подумал он. — Серьезная контора. Держи, Заха, ушки на макушке»

— Не напрягайтесь, Зак, — незнакомец успокаивающе похлопал собеседника по плечу и взгромоздился на стул. — Я не собираюсь кидать в вас камни, Боже упаси. С другой стороны, сколько раз за последний месяц вы явились на работу вовремя?

— Ни разу, — юноша заставил себя рассмеяться и облокотился на стойку. — Но, может, лучше к делу? Я и так прождал вас на два коктейля больше, чем собирался.

— Куда-то спешите? — незнакомец нахмурился и покачал головой. Будто не мог поверить в правдивость сказанных слов. — Бросьте. Сейчас самое время растянуть мгновения. Просмаковать их. Испробовать каждое на вкус. Запах. Цвет. Тем более, если обстановка располагает.

«Виллоу» и вправду славилось выпивкой. Причем не традиционным пивом, которое лилось широкой струей из хромированных кранов или извлекалось в заиндевевшей алюминиевой банке из морозилки. Не банальными суррогатами водки и коньяка, на которые любила налегать молодежь — «вечером нализался в сон, с утра на работу огурцом». Не кислым молодым вином, по всем требованиям разбавленным водой до розовой водички. Нет.

Здесь разливали качественный алкоголь. Ювелирно выверяли разноцветные и разноградусные доли для коктейлей. Отстегивали, должно быть, жирный кусок медицинским службам и торговали самым вредным пойлом. Девяностоградусный черный абсент. Яблочный самогон — откуда-то снизу, из-под прилавка, из мутной бутыли. Мозговыносящие смешайки в маленьких жестяных баночках. Водка пополам с энергетиками. Душистый коньяк с шибающей в нос колой.

И, конечно, виски «Белая лошадь». С непременной ремаркой от бармена: «Еще из старых запасов».

Длинные, пузатые, блестящие, матовые, белые, зеленые… Бутылки громоздились до самого потолка. Каждый раз в новом порядке. Зак иногда представлял картину, как бармены перед сменой взбираются по приставной лесенке и, с трудом балансируя на верхней ступеньке, перебирают бутылки по своему вкусу. Приводят их в неочевидный для посетителей сложный порядок. И передают следующему по смене. Этакое бесконечное микадо из стекла, воды и спирта.

— Уже два месяца только тем и занимаюсь, что пробую всё на вкус, — Зак обезоруживающе улыбнулся и развел руками. — На прошлой неделе, например, приобщился к экзотической кухне. Так потом еле удержался от того, чтобы не накатать на ресторан записку в службу. Остановился только из осознания бренности бытия.

Собеседник молчал и задумчиво водил подушечками пальцев по стойке.

— Ой, простите. Вы же, наверняка, не выносите даже упоминаний о службе?

— Ну, почему же. Если кто-то не выносит сведений о чем-то — значит, он этого боится. А мы не боимся ничего. В силу специфики хобби.

— Понимаю…

— Но раз вы не расположены к размеренной беседе за стаканчиком вина, не буду вас задерживать. Седьмого сентября, в поместье Вайетов, графство Аскот. Ознакомитесь с договором и вступите в игру сразу же.

— Так скоро?

— Боитесь, что не успеете потратить все деньги? — незнакомец засмеялся. — Полно вам. В конце концов, если размеры ноши настолько велики, заведите ребеночка. Так, от скуки. И государству приятно, и вам — самолюбие потешить. С другой стороны, подписание договора не гарантирует немедленного выигрыша. Среди нас есть господа, которые маются по нескольку лет. Уж кому как везет.

Дом Вайетов

— Да, очень приятно, Зак. Фоссет, — он поклонился Холлу в ответ. Огляделся по сторонам с напряженным лицом человека, пришедшего в незнакомый дом, и двинулся к дальнему креслу. Краем глаза наблюдая, как Чарльз опускается обратно на диван, Зак окончательно удостоверился, что это тот самый незнакомец из бара. И он же — наблюдатель, который следовал за Фоссетом в последние полтора месяца.

«Частная фирма. Делаем всё своими руками. Осторожничаем», — Зак изо всех сил сдерживался, чтобы не сложить руки на груди, закрываясь от чужого взгляда. Тренировки по невербальным иллюзиям всегда давались ему просто, и единственное чувство, которое всегда приходилось сознательно контролировать — желание спрятаться. Слишком уж часто ему приходилось в детстве изображать из себя равнодушную стенку. Робота. Нечеловека. Винтик из государственной машины, который все хотят пнуть, пока тот лежит отдельно от механизма. Он сел в кресло и положил ладони на мягкие подлокотники. Подальше от соблазна.

— Я правильно понимаю, вы и есть председатель?

— Да, — мистер Холл медленно, с достоинством кивнул.

— Вы должны мне дать какой-то документ…

— Нет-нет, у нас традиция — знакомить новичков с договором только тогда, когда все члены клуба в сборе. Так что подождем. Тем более, что вы пришли несколько раньше указанного времени — до одиннадцати еще минут десять. Или уже девять? — Чарльз задрал рукав пиджака и посмотрел на часы.

«Пижон. К тому же состоятельный пижон, — Зак постарался придать лицу выражение крайнего восхищения и заинтересованности. Еще бы, часы не каждый день увидишь! Тем более — он присмотрелся внимательнее — Картье. — Конечно же, я специально пришел пораньше. Надеялся, уж прости, что тебя здесь не будет. Задал бы хозяйке пару вопросов. Опросил бы прислугу… которой, по всей видимости, сегодня нет. Что же ты такой пунктуальный, когда не нужно, а, мистер Холл?»

Из коридора раздался тихий звон. Как будто кто-то рассыпал по полу горсть колокольчиков. Кэтрин, которая так и не успела присесть, пошла открывать дверь. Зак показательно принялся рассматривать портреты на стенах. Из холла раздался приглушенный вскрик.

— Кэтрин, дорогая, если вы увидели мужчину черной маске, не пугайтесь! — у Холла оказался весьма громкий голос. — Это всего-навсего причуда Джорджа. Он всегда носит маску, пытаясь выглядеть загадочным в глазах молодых леди.

Всего через секунду на пороге комнаты и вправду появился высокий мужчина с шелковой черной маской на глазах. Как у супергероев в старых фильмах. Или — как там его звали — Зорро?..

Он буркнул что-то вместо нормального приветствия, прошествовал через гостиную, оставляя грязные следы, и уселся на широком подоконнике. Сложил руки на груди и стал качать сцепленными ногами.

— Знакомьтесь, Джордж Кларк, — Холл ободряюще улыбнулся хозяйке, которая смотрела на гостя с таким видом, как будто он мучает ее любимую кошку. Или собачку. — Не вините его слишком строго. Джордж всегда такой, он вовсе не специально выбрал ваш дом для того, чтобы шокировать гостей. Просто он не слишком ценит условности.

Джордж растянул губы в улыбке. Получилось неискренне, как у неисправного голографического диспетчера.

— От лишнего приветствия ничего не изменится, так ведь? Тем более, что некоторым из нас не придется прощаться.

Зак рассеянно кивнул, оценивая нового гостя.

Плотное телосложение. Легкая рассогласованность движений рук и ног при ходьбе. Едва заметный тик — правый уголок губ подрагивал и тянулся вниз, придавая лицу трагическое выражение, как у грустного клоуна. Помятый дорогой пиджак. Истрепанные по краю джинсы. На среднем пальце левой руки — массивное кольцо из желтого металла с круглой печаткой.

Судя по всему, такой же молодой, богатый и непроходимо, болезненно глупый, какого тщательно изображал сам Фоссет.

Когда Зак еще работал на открытых операциях, до перевода в структурный отдел, он всегда ловил себя на одном и том же ощущении. Он просто не мог понять — как? Даже не «почему?», а именно «как?» И еще — какого черта.

Они почти все в службе жизни были такими. Принимающими идиотизм других слишком близко к сердцу.

Иногда Заку становилось физически плохо. Тогда он садился прямо на пол, в каком-нибудь темном углу, просто сползал вниз по стенке и замирал. Он закрывал глаза и проваливался в детство. В свой первый день рождения — из тех, что уже помнил.

Мама плачет. В три ручья. И улыбается сквозь слезы.

Даже папа — и тот шмыгает носом.

Разукрашенные фасады домов, как витрины магазинов — на Рождество.

И на информе всю неделю — праздничные марши. Поздравления. Выступления врачей и правительства.

Еще бы.

Неделя рождения Первой сотни.

Жизнь. Здоровье. Радость.

Квинтэссенция радости.

Потому он и не мог понять — как? Как можно вытирать ноги о подобные вещи? Как можно сознательно идти против, наплевав не только на себя. Ладно, страна, а родители-то в чем виноваты?..

— Прошу прощения, дверь была открыта, — в дверях гостиной стоял бледный худой юноша. Из-за его спины выглядывала рыжая, коротко стриженая девица. Она по-хозяйски оглядела гостиную и отодвинула парня в сторону:

— Нам, помнится, обещали, что заседание пройдет в крутом поместье? Мы не ошиблись? Это действительно дом Вайетов, а не музей антиквариата?

— Джоанна, ты в своем репертуаре. А что ж так мягко? Или гроза приняла на себя большую часть твоей природной злости? — Джордж подался вперед и снова нацепил на лицо фальшивую улыбку.

— Тише, — председатель произнес это чуть ли не шепотом, но его услышали все. — Свои личные мнения сегодня можете оставить при себе. В конце концов, мы все находимся здесь исключительно по доброй воле мисс Вайет. И я меньше всего думаю, что врываться в ее гостиную без стука и сходу похваляться прогрессивными и модными взглядами на интерьер — как минимум, невежливо. А как максимум, требует извинения.

— Оу, как строго. Сегодня мы играем по замшелым правилам этикета из прошлых веков? — девица скорчила постную мину, по всей видимости, служащую иллюстрацией ее отношения к этикету. — Разрешите представиться, Джоанна Хьюитт. Приношу свои искренние извинения за неосторожные слова, кои сорвались у меня с языка в порыве изумления, продиктованного отсутствием швейцара и горничной в вашем доме.

Она мило улыбнулась мисс Вайет, которая не могла пока найти ни одного достойного слова в ответ, сделала реверанс и танцующим шагом направилась к председателю. Села рядом с ним, пригладила на коленях короткую серебристую юбку и продолжила:

— Прекрасный юноша в дверях именуется Мэтт Альбин. Он поэтичен и бледен, в силу чего, как мне кажется, великолепно подойдет к этим выцветшим обоям.

— Если бы Мэтт знал, что мисс Хьюитт с порога начнет обижать ни в чем не повинную хозяйку поместья, он бы не стал догонять Джоанну по дороге со станции. Во избежание подобных глупых ситуаций, — высокий парень подошел к Кэтрин, взял ее руку и поцеловал. — Простите. Надеюсь, мы не слишком испортили вам настроение.

— Я… — Кэтрин прижала руки к груди и оглянулась на председателя. Казалось, он один здесь внушал ей доверие. Тот кивнул с едва заметной улыбкой. Мол, успокойтесь.

— Позвольте, я искуплю вину за наше вторжение? — Мэтт пригладил волосы и чуть склонил голову влево, этаким птичьим движением. «Гриф. — подумал Зак. — Натуральный гриф. С длинной шеей и в трауре» Длиннополый виниловый сюртук, застегнутый под горло, с черными перьями вдоль линии плеча и резной каймой действительно превращал Альбина в пародию на хищную птицу. — Как уже было отмечено, прислуга отсутствует, поэтому я мог бы открывать дверь гостям. Ваш статус требует уважения, так что…

«Альбин! — Зак мысленно хлопнул себя по лбу. — Удивительно. Хотя, учитывая его методы…»

Фамилия Мэтта была известна любому англичанину, более-менее следящему за современной культурной жизнью. Его театральные постановки пользовались неизменным успехом у зрителей, журналистов и диспетчеров в офисах службы. После каждого спектакля происходил скандал. Сначала бдительные граждане писали докладные записки, потом репортеры раздували дело, и детали разбирательства звучали во всех форматах информа, затем в дело вступали театральные критики и адвокаты…

— Поймите, — во время интервью Мэтт устало закатывал глаза, как будто до потери пульса устал от этой бренной Земли и народного непонимания. — Я иду от противного. Нельзя, чтобы повсюду были только плюсы. Нужно достигать цели разными методами. Иначе — для чего вообще нужно искусство?

А как только с режиссера снимали подозрения, он выводил на сцену очередной повод для скандала.

Всегда в темных, изломанных декорациях.

Всегда на грани фола.

Всегда на границе между сном и явью, в опасной близости от небытия.

В ажуре умолчаний об опасном предмете.

Вновь рассыпались колокольчики. Мистер Альбин сосредоточенно кивнул и вышел из гостиной.

Джоанна молча постукивала пальцами с аккуратным маникюром по колену и внимательно разглядывала Зака. Он чувствовал ее взгляд, даже отвернувшись к окну. Как занозу, которая, в общем-то, не мешает жить, но постоянно напоминает о себе. «Внутренняя полиция? — подумал Фоссет. — В конце концов, Холлу не обязательно работать в одно лицо…»

— Разрешите представить вам Софию Харрис, — в устах режиссера вежливые обороты звучали абсолютно естественно. Ни намека на издевательство. Ни следа интонаций из приветствия Джоанны. Тем не менее, сама мисс Харрис не выдержала и засмеялась.

— Формат не тот, — констатировал Джордж.

Зак невольно улыбнулся.

Между явлениями «званый вечер в поместье» и «мисс София Харрис» лежала пропасть. Или даже целая воображаемая Марианская впадина. По одну сторону находился строгий, чопорный этикет, а по другую — смешная девушка с косой разноцветной челкой, длинным носом и обгрызенными ногтями. В рваной вельветовой куртке и высоких ботинках на толстенной рифленой подошве. И, конечно, никак не упихивалась викторианская эстетика позапрошлого века в одиннадцать карманов на ее потертых джинсах. Это только спереди. Сколько еще карманов было сзади, знал, видимо, один лишь Создатель.

— Привет, — София помахала рукой мисс Вайет. — Спасибо за гостеприимство. Между тем, Джордж занял мое любимое место у окна. И где, спрашивается, теперь сидеть?

— В комнате два подоконника… — Кэтрин наконец улыбнулась. Зак уже думал, что она просто не умеет этого делать.

— Но сидеть на подоконнике должен только один. Иначе не концептуально, — София повертела головой и торжествующе вытянула руку, указывая на декоративный камин из полупрозрачного розоватого кирпича. — Решено, сегодня я отвечаю за огонь. И не вздумайте зажечь.

Она подошла к камину, положила на решетку куртку и уселась на нее.

— Рада всех видеть. Как настроение перед марафоном?

— Отлично, — голос Джоанны звучал так сладко, что на него разве только мухи не слетались.

«Или, скорее, осы. Под стать характеру», — Фоссет поежился. В присутствии зеленоглазой мисс Хьюитт ему было на редкость неуютно, как под сквозняком.

— Мэтт, иди работай! — Джордж стукнул костяшками пальцев по стеклу. — К нам шествует и несет божью благодать мистер Пирс.

Четыре месяца назад через службу жизни проходило дело о сгоревшей церкви. И о ее настоятеле — Оливере Пирсе. Им занимались недолго: заполнили нужные формы и отправили в больницу. Потому что священник, который рвет на себе волосы и взывает к смерти, явно требовал вмешательства психиатра, а не офицера службы. Потом его, вроде как, выписали, а поджигателей так и не нашли… Дело перешло из разряда горячих в долгоиграющие, и Пирс выпал из поля зрения службы.

Чтобы вернуться туда здесь и сейчас, на подходе к дому Вайетов.

Фоссет сжал кулаки. До боли. Медленно разжал. Выдохнул.

Да что ж это за мир такой, где даже те, кто по вере считает смерть высшим грехом, бродят по ее краю?

Зак с шести лет ушел в академию. Сначала видел родителей по выходным, потом — на праздники. С некоторых пор они ограничивались видео и сообщениями. А в последние полгода Зак и вовсе свел общение на нет. Еще не хватало, чтобы папа и мама оказались в поле зрения этого, черт бы его побрал, мистера Холла.

— Ты можешь любить меня и папу, — говорила миссис Фоссет. Не раз и не два. Иногда Заку казалось — он слышал это каждый день, начиная с рождения. Или даже до. — Можешь. Но страну ты любить просто обязан. Если бы не система — тебя бы не было на свете. У тебя не было бы ни единого шанса.

Его родители жили в маленькой квартирке в пригороде. Отец чинил мобили, а мать редактировала один из новостных пластов информа. У них не было лишних денег даже на то, чтобы пойти в пиццерию. У Зака и вправду не было ни единого шанса, если бы не государственная квота для Первой сотни. Он вытянул счастливый билет ровно за одиннадцать месяцев до собственного рождения. И спустя двадцать пять лет почитал его за чудо.

Служба жизни была единственным его путем и призванием.

С детства и навсегда.

Сегодня он докажет, что не зря появился на свет.

Даже если священник будет оперировать именем Господа, что ж — цель достойна того, чтобы идти против него.