Бесплатный фрагмент - В поисках ветра

Часть первая

Только боги с Солнцем пребудут вечно,

А человек — сочтены его годы,

Что бы он ни делал — все ветер.

Шумерская поэма «Гильгамеш»

Глава первая

«Ветер многолик. И ветер вездесущ. То над морем замрет звенящей тишиной штиль или безжалостно пронесется шторм; то в снегах пройдет суровый буран, движимый его вспыльчивым хозяином, и холодные пальцы коснутся замерзших щек; то в степи гуляет его легкое дуновение, или, перевоплотившись в вихрь, промчится он с яростным свистом.

Ветер поит, ветер изнуряет, ветер дарит надежду и отнимает ее; ветер созидает, подхватывая семена и относя их на плодородную почву, и ветер разрушает, сметая все на своем пути.

Все ветер.

Легкий ветер играл волосами маленького мальчика, сидящего на каменистой почве. В степи было тихо до грусти, до отчаяния. Мальчик смотрел прямо перед собой и, лениво водя сухой палочкой по земле, выводил какие-то рисунки. Внезапно до его слуха донеслись шаги. Высокий юноша в длинном одеянии приблизился к нему и проговорил устало, протягивая кусок хлеба и воду.

— Ты совсем ослаб. Мы переждем здесь ночь и к утру двинемся в путь. Лучше, конечно, сделать наоборот. Мы в безопасности добрались бы до места, укрытые сумраком. Но нужно отдохнуть. Ну же, попей и ложись спать. Тебе потребуются силы.

Маленький Ильдар с жадностью сделал пару глотков и лег. Он больше не плакал, не задавал вопросов, хотя их множество трепали детскую душу. Рослая фигура Самуила, его монашеская сутана и серьезное лицо внушали мальчику спокойствие и чувство безопасности. Он свернулся калачиком и закрыл глаза. Как бы ему хотелось, чтобы все к вечеру оказалось сном, и он снова бы вернулся домой…

— Кайя, — окликнул Самуил сидящую к нему спиной девочку. Она чуть обернулась в пол оборота, продолжая смотреть в землю.

— Вода. Остался один глоток. — Самуил протянул ей фляжку.

Кайя задержала взгляд на его протянутой руке: на среднем пальце красовался перстень из драгоценных камней. Такой и еще несколько подобных она часто видела на руках священнослужителей вовремя богослужений в храме. Знак отличия принадлежавших к Ордену, знак Безмолвных. Девочка насмешливо взглянула на Самуила и отвернулась.

­– Почему ты злишься на меня? — спросил Самуил.

Ее плечи чуть вздрогнули.

— Ты плачешь? — спросил Самуил и положил ей руку на плечо.

— Нет! — почти крикнула она и вскочила на ноги. В вечернем сумраке он видел, как блестели ее глаза. — Не плачу! — раздраженно и почти со злостью в голосе воскликнула она.

Самуил отвел взгляд в сторону :

— Иди спать.

— Не хочу! — ответила она и торопливо пошла прочь.

— Кайя! — Самуил направился за ней.

— Не ходи за мной!

— Куда ты?

— Не ходи за мной! — крикнула Кайя, и голос ее прервался. — Не ходи… — прошептала она. Я никуда не уйду. Я здесь… Побуду одна.

Самуил сел с маленьким Ильдаром. Мальчик спал. Ветер некоторое время доносил до него тихий всхлип Кайи. Потом все стихло. Самуил нашел ее заснувшей на камне. Он взял ее на руки и отнес обратно к месту ночлега. В степи было тихо: Ильдар и Кайя плотнее прижались друг другу. Во сне их дыхание смешалось воедино с легким ветром и, казалось, им вторил вздох спящей земли. Самуил укрыл их плащом. Его задумчивый взгляд из-под нахмуренных бровей силился прочитать на их лицах: какой путь и испытание уготовил им Господь?

Уже третий день они плутали по обезвоженной Степи. Солнце нещадно жалило лучами. Ильдар капризничал, просил пить. Кайя молча облизывала пересохшие губы. Ее ужасно раздражало, что в ней рождались какие-то новые, разрушительные чувства. Они словно терние заглушали в ней ростки, посаженные и выращенные ее матерью, отцом, ее народом, ее детством. Все надломилось в ней и рушилось. Но больше ее раздражал Самуил. Образец чистоты, член ордена служителей — и он пал, и он соблазнился!

Поблизости нигде не было воды. Искать ее не было ни сил, ни, тем более, времени. Они остановились сделать привал. Дети сразу же свалились наземь, изнуренные жарой и жаждой. Самуил подошел к Ветру: в одной руке он держал клинок. Он обнял Ветра за шею и принялся что-то шептать ему на ухо: ласковым, вкрадчивым голосом он произносил какой-то бессвязный поток слов. Конь забеспокоился: он было дернулся, метнулся прочь, но сильная рука Самуила его удержала, тогда Ветер тревожно зафыркал, не поддаваясь на уговоры своего хозяина, но потом затих, покорился, и Кайя только увидела, как неестественно взметнулась рука Самуила. Конь странно дернулся, и из его шеи брызнула кровь. Самуил спрятал клинок и, прислонившись губами, жадно пил…

— Тише, тише, — успокаивал он коня, и голос его был довольный, благодарный, но с какой-то дикой хрипотцой. И будто не его вовсе. Чужой.

— Добрый Ветер, хороший Ветер. Напоил. Спасибо.

Он обернулся к детям. Чье это было лицо? Страшное лицо!

— Идите быстрее. Пейте. Ветер поит нас.

Он вытер рукавом испачканные губы, и снова это был обычный Самуил, но Кайя навсегда запомнит его лицо: эти расширенные, будто обезумевшие зрачки, опьяненные от глотка крови. Будто с этим глотком он впитал в себя дикого зверя, что схватил его душу мохнатой лапой и заставил забыть все то, что служило для него непререкаемым законом. Будто это, а не нарушенный обет, и есть настоящее осквернение. И ведь они, послушно, будто зачарованные шли к нему, и он брал их на руки и подносил к источнику греха, кровоточащей ране и пили… жадно пили, ощущая жесткий ворс у губ и терпкий запах пыльного конского тела. А в ушах звенели слова, произнесенные почти шепотом: «Ветер поит нас…». И закрепился в детском воображении не конь с кличкой Ветер, но настоящий степной ветер…»

Девушка закрыла крышку ноутбука. Среди теплого августовского вечера раздавались мерные стуки мчавшегося поезда в Москву. В окне проносились темные силуэты деревьев, дачных домов и яркие огни фонарей. В тускло освященном купе единственной лампочкой, горевшей над нижней полкой, на разобранной постели сидела, обняв худенькие колени, Алина.

Сегодня она хорошо поработала. Самое сложное начать. Вот уже два года она пишет книгу, которую мечтает напечатать где-нибудь. Родные снисходительно относятся к ее мечте, считая, что она еще не выросла и не наигралась.

Ее широко раскрытые глаза словно пожирали темноту за окном. Серые, темные как этот вечер, они глядели ясно и вдумчиво. Свет падал на круглое маленькое лицо, с тонкими, плотно-сжатыми розовыми губами. Короткие, белокурые завитки волос чуть прикрывали мочки ушей. Вся такая миниатюрная с маленькими ручками и тонкими пальчиками, она казалась ребенком, которого хочется приласкать, прижать к себе и защитить от чего-то. В ее имени Алина было что-то теплое, мягкое, созвучное с названием ягоды (малины или калины). Каждое имя несет в себе какой-то прообраз, примерный облик, эскиз человека, которому это имя подходит. Алине ее имя очень шло.

За спиной остался родной дом, небольшой провинциальный городок, детство. Впереди совершенно другая жизнь. С мамой Ольгой Александровной и старшей сестрой Вероникой они начали снимать квартиру еще месяц назад, когда Алина впервые приезжала в Москву поступать. Теперь они переезжали окончательно, забрав из дома вещи, которые не успели уложить в прошлый раз.

Их новое жилище напоминало хижину если не безнадежного бедняка, то убежденного аскета. В кухне был только стол и стулья, которые Алина с Вероникой купили, когда приезжали раньше. В углу скоромно стояла исцарапанная газовая плита, напротив — мойка. Продукты и посуда нашли свое место на подоконнике и на табуретах. Комната, правда, имела большое достояние — просторная тахта метра в два с половиной шириной. Она же была здесь единственным предметом мебели.

Что ж, зато аренда столь скромного помещения выходила значительно дешевле. В таких условиях Светловы прожили пару месяцев, а потом с заработанной платы Вероники и Ольги Андреевны было куплено раскладное кресло, несколько шкафов и письменный стол. Хозяин оказался непритязательным мужчиной, заходил за платой раз в два месяца, а то и в три. И, в целом, жилось достаточно уютно и спокойно.

Решение переехать в большой город пришло в момент особых финансовых затруднений, в которых обречены жить большинство населения провинций России. Сначала уехала Вероника — высокая рослая брюнетка, которая была старше Алины на восемь лет. Она работала около года менеджером в одном из банков. Снимала комнату, откладывая большую часть зарплаты и совсем немного оставляя себе на проезд и еду. Этих отложенных денег хватило потом заплатить на несколько месяце вперед за съемную квартиру, когда через год переехали Ольга Андреевна и Алина.

Ольга Андреевна нашла работу медсестрой в городской поликлинике и подрабатывала уборщицей после смены. Приходила поздно, вставала рано, собираясь в дальнюю дорогу на автобусе, а потом еще на метро. Вероника позже устроилась по специальности учителем истории в школе. Алина, поступив на филологический факультет в гуманитарный вуз, с головой погрузилась в студенческую жизнь.

Глава вторая

Пролетел первый год, наступал второй. Незаметно подкрался октябрь, а за ним на пороге топтались ноябрьские заморозки и первый снег. Денис и Алина стояли в шумной столовой, битком набитой голодными студентами. В университете их считали за пару, но ни Денис, ни Алина не хотели чего-то большего. Нельзя было назвать их друзьями не разлей вода, но они были хорошими приятелями. Секретов друг другу не поверяли, общались свободно, дружелюбно, с соблюдением определенной дистанции. Часто сидели вместе на парах, переговаривались записками, шутили в перерывах. И так как Денис был не очень прилежным студентом, Алина давала ему пользоваться своими лекциями.

— На тебя постоянно глазеют вон те девчонки, — проговорила Алина, посасывая персиковый сок из трубочки.

Денис как-то сразу подбоченился и повернулся в сторону, куда указывала Алина.

— Понравился наверное, — улыбнулся он. — Подмигнуть им что ли.

— Ну, так подмигни, — не замедлила сказать Алина, допивая сок, и знала наперед, что не подмигнет. Он так постоянно: говорит-говорит. А чтобы что-то сделать на это обычно не хватает духу.

— Ты их пугаешь, а они бы так сами подошли, — ответил он.

— Конечно! Так ты подойди и сам познакомься.

— Да, я бы подошел, но они не в моем вкусе. Я бы лучше вон ту цыпочку закадрил, но она мутит вон с тем парнем.

Алина усмехнулась. Иногда его было забавно слушать, иногда — раздражал. За год их достаточно тесного общения, Алина хорошо его изучила. Привыкла к нему и многое прощала. Как прощают недостатки близкому человеку.

Болтун, нередко лгун, хвастун — в этом весь Денис. Но у него было хорошее чувство юмора и было здорово, когда, наблюдая что-то забавное вместе, у них рождались одинаковые комментарии.

В начале года Алину раздражало его постоянное вранье: то он придумывал себе какие-то мифические знакомства с потрясающими девушками в метро, на улице, давал им имена, играл своими выдумками, как куклами. Сначала Алина верила, но потом, когда она спрашивала о какой-нибудь Оле, оказывалось, что Денис уже позабыл, что говорил, и отрицал то, что Алина слышала своими ушами.

У Дениса не было девушки во время дружбы с Алиной. Она знала это. Знала и что он врет, чтобы зачем-то казаться каким-то разбивателем сердец. Только зачем? Следовало ли это от какого-то комплекса, или… Нет. Алина никогда не допускала мысли, что их дружба может быть испорчена отношениями, а намеки на эту тему она никогда не воспринимала всерьез.

— Готов к семинару? — спросила она его.

— А что там?

— Шекспир.

— Ох, я бы с радостью, но у меня дела.

— Опять тренировка?

Денис играл в баскетбольной команде. Многие пропуски ему очень легко прощали преподаватели, потому как он играл за честь их университета. Поэтому Денис учился достаточно расслабленно, зная, что многое ему сойдет с рук.

К ним неуверенной походкой подошла Галя. Ей с первых дней нравился Денис. При его не совсем привлекательной внешности, он был единственным мальчиком на их курсе, на ком можно было остановить взгляд из-за его высокого роста и того, что он спортсмен. Галя, видя Дениса, всегда смущала, хотя от природы была ужасно назойлива и болтлива. Алине это казалось очень забавным, но, как девушка, она, конечно, понимала ее.

— Привет, ну как: готовы? — спросила Галя и, краснея, посмотрела на Дениса.

— Я не готов и не собираюсь.

— Опять тренировка, — пожала плечами на ее вопросительный взгляд Алина.

— Опять? — выдохнула она и вновь сильно зарделась. — Что ты делаешь на филфаке, если ты постоянно занят своим спортом?

— Я просто разрываюсь между желанием быть знаменитым спортсменом и великим учителем русского языка. — Денис подбоченился и, устремив на Галю, «особый» взгляд вновь вогнал ее в краску.

— Ой, что так сразу?! — возмутилась притворно Алина. — Может, нас ожидают совсем другие профессии. Я вот собираюсь диктором на телевидении работать или в издательстве. Нина, говорит, что пойдет шеф-редактором в журнал…

— Сразу шеф-редактором? — улыбнулась Галя, стараясь поддержать шутку.

— Сразу! И никак иначе! ­

— Что ж не главным?

— Главным… Ответственность большая, Нина этого не любит, а вот и Нина.

Нина, раскачивая широкими, почти мужскими плечами подошла к компании, широко улыбаясь. Это была полненькая низкого роста девочка с всегда хорошим настроением.

— Чего обсуждаем? — поинтересовалась она, забирая у Алины ее сок.

— Галя спрашивает, что Денис делает на филфаке, если он постоянно гоняет мяч.

— Да? А что ты здесь делаешь?

Все дружно засмеялись. Денис повторил свою шутку.

Как рассказывал сам Денис, он пошел на филфак, чтобы просто куда-то пойти. Его тетя преподавала русский в этом университете, и, скорее всего, ему помогла в поступлении. Грамотность у него была в порядке, а о каких-то перспективах, кроме как в спорте, он и не помышлял. Алина пересказала, как она разбросала уже всем подходящие профессии. Нина захохотала, махнула рукой и сказала:

— Ага, только все закончим в стенах школы, уча спиногрызов.

— И будем еще говорить, что это работа мечты. Я знаю, что говорю: у меня сестра в школе работает, — проговорила Алина.

— И как? — спросили ребята.

— Как человек идеи. Только за идею, что она дарит детям знания, готова и в огонь и в воду, а выражаясь более буквально: готова терпеть выходки детей, их родителей и пинки начальства, работать еще в выходные, выезжая с ними на экскурсии или еще куда-то. Все это за маленькую зарплату и тонну неблагодарностей. Ну, а что вы хотели? « Вы же знали куда шли? Хотели бы денег, пошли бы в бизнес».

— Вот черт, что мы все здесь делаем? — выругалась Нина. — Это же ловушка!

Ребята снова засмеялись, и секундное напряжение было снято.

— Ты что тогда тут делаешь, раз в курсе всего?! — Денис легонько ткнул пальцем Алину в плечо.

— А я очень люблю книги! Настолько сильно, что хочу сама их писать.

— Ах, милые филологи! Мы все писали понемногу о чем-нибудь и как-нибудь, — раздался рядом голос.

Невысокого роста мужчина примерно сорока лет, подмигнул Алине и, уходя, продолжил дальше что-то напевать.

Алина покраснела.

— Это он! Это ведь он на следующий год будет читать у нас русскую литературу! Кузнецов! — захихикала Нина. — Прикольный мужик, старшики рассказывают. Но вредный…

Ее голос потонул в звуке прозвеневшего звонка. Ребята стали собираться на занятия. Денис — на тренировку.

Алина не любила семинаров. Не любила тянуть сама руку, отвечать. Нужно было напоказ перед всеми обнажать свои чувства, потому что каждое произведение влечет за собой рождение в душе каких-то новых чувств, мыслей. Так зачем нужно было кричать, говорить об этом, вылезать с языком? Смысл проведения семинаров по литературе оставался для нее непонятен. Она любила читать, но обсуждать произведения предпочитала в определенном кругу при обстоятельствах, располагающих к откровению.

Сергей Семенович с любовью школьного учителя окинул взглядом всю аудиторию.

— Какая милая рубашечка на нем сегодня, — шепнула Алине Нина.

Алина улыбнулась в ответ и отметила про себя, что уделяя внимание тому, во что одет уважаемый Сергей Семенович и как он выглядит, они словно с заботой матерей поправляют на нем взглядом галстук, отряхивают невидимые соринки с плеча пиджака. Сергею Семеновичу было уже наверное где-то пятьдесят с лишним, но он был все равно какой-то по детски наивный, милый и очень добрый.

­– Есть удивительная история, — начал он, — история Ромео и Джульетты, которую вы все, я верю, прочитали к сегодняшнему семинару. Эту историю можно назвать вечным памятником любви. И сегодня мы о ней поговорим подробнее. Кто не согласится с тем, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? Кто не согласится с этим, что это одна из величайших историй о любви?

— Я не соглашусь, — прошептала Алина, опуская глаза.

— Чего? — буркнула ей в сторону Нина, ковыряясь в телефоне.

Занятия ее интересовали только как прохождение зачетов и экзаменов и получение отметки. Она напрягалась только тогда, когда это было действительно необходимо. Особого рвения и любви к литературе у нее заметно не было.

— Я не согласна, что эта величайшая история о любви.

— Ну так поспорь с Семиком — он обрадуется, — не смотря в ее сторону, шепнула Нина и продолжила выращивать овощи в своей электронной ферме.

— Да ну… Спросит, отвечу.

— Боишься? — хихикнула Нина.

— Нет. Просто… Зачем?

— Милые барышни на галерке, мы вам не мешаем? — Сергей Семенович прервал свой монолог и все сидящие впереди, проследив за его взглядом, обернулись к Алине и Нине.

­– Спросил, — сказала Нина.

— А что: он на меня смотрит? — тихо произнесла Алина.

— Вы продолжаете что-то обсуждать, может поделитесь с нами?

— Да, мы… то есть я не совсем согласны…

— Да, Алина, пожалуйста, начинайте наш семинар. С чем Вы не согласны?

Алина вздохнула, Мгновение какой-то страх охватил ее, но тут же справилась. Уже смотрят, уже спрашивают, пути назад нет.

— Испокон веков, певцы, поэты слагали песни, прославляя великую любовь. Герои страдали и умирали во имя ее. Ромео и Джульетта… Их любовь была до смерти. Но что подразумевается под этим словом «любовь»? Что подразумевал под ним Шекспир? Два подростка, вдруг вспыхнувшие друг к другу страстью. Незнакомые чувства, ощущения, такие сладостные, такие новые, неизведанные. Я не стану судить, есть ли любовь или нет ее. Верить в то, что она есть, верят все — это модно.

— А вы что же? Не верите? — с улыбкой спросил Сергей Семенович.

— Пока я не готова дать ответ…

— Так почему же вы не считаете, что между Ромео и Джульеттой была любовь?

— У меня на этот счет большие сомнения, — незамедлительно ответила Алина. — Незадолго до встречи с Джульеттой Ромео страдал от любви к неприступной Розалине, и только потом переключает свое внимание на Джульетту. Меня смущает этот момент: Шекспир будто дает нам повод думать, что Ромео не столько сильно влюблен, сколько просто сам по себе очень влюбчив. Одного взгляда ему достаточно, чтобы сказать, что « любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини». Смерть их во имя любви — нелепа, я считаю. Это не любовь, это порыв страстей неопытных детей, которые, вероятно, не столько любили, сколько играли в эту любовь. Любовь проверяется долгим периодом времени. И это не пять недель.

— Интересно, — Семен Семенович, видимо, был очень доволен искренним ответом Алины. — А какой период времени вы считаете более приемлемым для, скажем, уверенности в том, что перед вами подлинная любовь?

Но Алина, заслышав позади себя смех сквозь какие-то, скорее всего, ироничные замечания по поводу ее высказывания, покраснела и, сев на свое место, буркнула:

— Не знаю.

Нина с улыбкой шепнула:

— А Алина, оказывается, — эксперт в любви. Эксперт-теоретик. Надо бы тебе поискать твоего Ромео…

Алина ничего не ответила. Она вообще уже пожалела о том, что решила высказать свои мысли вслух на всеобщее обозрение, если не сказать точнее — на осмеяние.

Глава третья

Был пропущен один рейс, и на автобусной остановке люди выстроились в огромную очередь. Алина стояла уже сорок минут на морозе и не чувствовала пальцев ног. Но зайти в ближайший магазин погреться так и не решалась. Наученная горьким опытом, она боялась пропустить свой автобус.

На платформе все было, как обычно: шум от снующих туда-сюда машин и беспрестанно раздающихся голосов людей создавал какой-то звуковой вакуум, который погружал в созерцательный процесс. И если бы не колющая боль от мороза в ногах, то можно было бы во всем этом раствориться и даже уснуть.

Уже все лица за время стояния в очереди стали знакомыми. Новички подходили, и шеренга все разрасталась. Несколько парней не прошли в конец очереди и встали сразу в начало у столба с объявлением. Через какое-то время также встали молоденькая девушка и мужчина лет сорока, вышедшие из одной маршрутки. Женщины в очереди подняли гвалт, как возмущенные гусыни. Раздражению требовалось выйти наружу, и причиной ему было скорее опаздывающий автобус, а не влезшие без очереди. Подъезжавшие автобусы забирали по пять-шесть человек и уезжали полупустыми. В очереди стало совсем тихо. Прошло сорок минут, а заветного автобуса так и не было видно.

Внезапно, где-то совсем рядом раздался собачий вой, который вдруг перешел в жалкое поскуливание, потом в дикий хриплый хохот, а затем послышалась отборная брань с грязными непристойностями. Алина встрепенулась от забыться и ощутила, как мурашки поползли по коже. Двое мужчин перешли дорогу и теперь проходили мимо людей в очереди. Причем один шел молча и посмеивался на тем, какие шутки выкидывает его высокий худощавый друг. Одеты они были достаточно сносно, но от них неприятно пахло и вели они себя чересчур странно. Видимо, это были какие-то душевные больные. И было бы совсем не удивительно, если это были бы сбежавшие из психушки.

Люди совсем притихли и старались не смотреть на них. Своим видом они вызывали чувство омерзения, пренебрежения, жалости, но народ боялся обнажать эти чувства даже взглядом, будто боясь разозлить их. Да, их опасались, как опасаются диких страшных бездомных собак. И эти двое чувствовали это и даже упивались в какой-то степени чувством превосходства. Они заглядывали в лица, строили рожи, этот второй выкрикивал всякие похабные фразочки, проходя мимо женщин и девушек. Мужиков обходили стороной, только если худой строил какую-то гримасу и бормотал себе что-то под нос, жестикулируя длинными желтыми пальцами с грязными ногтями. Одна женщина оказалась не из робких и замахнулась на них: «А ну иди отсюда!» Худой мерзко заржал и, подбежав к ней, сделал жест, будто хочет схватить ее за юбку. Она вскрикнула, толпа загудела, как рой пчел. Двое бродяг, посмеиваясь, отошли в сторону.

На горизонте появился автобус. Больше половины людей, стоящих на платформе, он забрал. Остальные, среди которых была и Алина, с грустью и завистью провожали счастливчиков, рассаживающихся по своим местам в теплом транспорте. Сумасшедшие не унимались. Казалось, они пришли повеселиться. Один присел на лавку, и, прищурившись, хохотал, наблюдая, как худой продолжал доставать народ. Людей стало поменьше: стояли несколько подростков, женщин и старик. Худой совсем осмелел.

Наблюдая за ним, Алина с ужасом отметила для себя, что, если сейчас приедет ее автобус, который она уже замучилась ждать, и этот сумасшедший по несчастливой случайности зайдет в него тоже, ей придется ехать с ним. Она не станет ждать другого, потому что уже совсем замерзла. Тут он подошел совсем близко к ней. У Алины все похолодело внутри. А он стоял совсем рядом и смотрел на нее. Потом заглянул прямо в лицо и гаркнул громкое «А-а!». Алина вздрогнула где-то в душе, но внешне это никак не отразилось. Единственно, это заставило взглянуть ему в глаза. Никогда, ни у кого из людей она не встречала такого взгляда. Будто в глубине этих темных зрачков притаился страшный зверь. Слишком открытые, слишком распахнутые, слишком глубокие и черные… слишком страшные.

Как в самом глубоком детстве, в моменты нападения ночных страхов, Алина прошептала про себя короткую простую молитву. Сейчас вспомнилось, когда, проснувшись в холодном поту посреди ночи, она крикнула маму. Ей приснился сгусток чего-то черного нависающего над ней и норовящего поглотить. Мама гладила ее, успокаивала и они читали молитву, после которой, убеждала она, ничего плохого не должно ей привидеться. Это самовнушение действовало долгие годы, и Алина больше никогда не видела кошмаров. Но сегодня один из них прорвался в явь.

Секунды превратились в вечность. А худой все стоял около нее и свистел противным хриплым дыханием.

— Снегурка! — рявкнул вдруг он, смачно харкнув возле нее, и быстро пошел прочь.

Алина отмерла не сразу. И боялась посмотреть в сторону, здесь ли еще эти двое. Только когда подъехал автобус, и она, пройдя вглубь, села на свободное место, только тогда она несмело посмотрела на автобусную стоянку — никого не было.

Этот эпизод поразил ее. Почему снегурка? Наверное, у нее покраснели щеки на морозе, поэтому он так сказал. И почему он не обматерил и не обругал ее, как остальных? Алина поймала себя на мысли, что тайно чувствует гордость даже от этого, и тут же прогнала от себя эту мысль. Не стыдно ли гордиться тем, что какой-то ошалелый не обматерил тебя?

Эти глаза… Она запомнила их. Они смотрели с лютой ненавистью. Глаза зверя. Почему они так поразили ее? Алина знала: все неспроста. И этот эпизод, и это впечатление, это должно будет вылиться в какую-то мысль, идею в будущем. Пока нет разгадки. Что ж, она достала из кармана телефон и в нескольких строках описала произошедшее. Тут же закружилась голова и немного замутило: у Алины слабый вестибулярный аппарат и ее часто укачивало в транспорте.

«Все равно успела!» — мысленно улыбнулась она и провалилась в дрему.

— Как дела в универе? — спросила Вероника, перекладывая стопки тетрадей. Обычно она старалась не брать работу на дом, но это не всегда ей удавалось.

— Сегодня был семинар по литературе. Пришлось высказаться.

— Да? — рассеянно спросила Вероника, черкая красной ручкой, пробежавшись торопливо взглядом по страницам.

— Да. Чуть сознание не потеряла.

­­­– Что такое?

­– Ну ты же знаешь, как я не люблю высказывать свои мысли устно. Лучше бы написала. Терпеть не могу семинаров. А сегодня все слушали… хихикали, переглядывались. Нет, ну преподавателю то мой ответ, как глоток свежего воздуха.

— Да-да, мы любим, когда ученики в теме, — улыбнулась Вероника, не поднимая головы.

— Все равно это все не по-настоящему. Когда кто-то начинает говорить искренне на него смотрят, как на придурка, да и самой почему-то неловко. Будто кругом царит негласный закон вранья.

— Суп готов, давай ешь. Ты кстати не звонила маме?

— Нет.

— Как там она? Я не могу дозвониться до нее второй час…

— Она писала, что разряжается телефон. Позвонит после четырех.

Алина открыла дверцу шкафа, стала доставать тарелку.

— Ясно. Ладно, пойду, закончу уже проверять эти тетради! Мне еще отчет по внеклассной работе готовить, таблицу завучу все никак не сдам… Еще родительнице нужно позвонить по поводу ее сына. Представляешь, нос сломал однокласснику? Завтра разбираться будем. Где тут совершенствоваться в профессии: то секретарша — с бумажками возишься, то — нянька!

Алина налила себе суп и, задумавшись, начала швырять ложкой в тарелке. Она много раз представляла себе, а что, если бы они не были сестрами с Вероникой? Если бы они встретились где-то, смогли бы они подружиться? Вряд ли… Общего в Веронике и Алине было разве только их родство, и что обе жили в однокомнатной квартирке в старом доме у пруда. Мало того, что их характеры были совершенно не похожи, так и внешне это были совершенно разные девушки.

Вероника была высокой и нескладной: широкие плечи, плоская грудь, широкие бедра, короткая шея. Следила за собой она так, что это мало чего меняла или улучшало в ее облике. Ее любовь к бижутерии: сережки в виде жучков и паучков, колечки в виде змейки и цветочков смотрелись безвкусно на их громадной владелице. Но нельзя было сказать, что Вероника была не симпатичной. Лицом она больше походила на мать, тогда как Алина больше на отца. Свои густые черные волосы ниже плеч она любила зачесывать на макушке и сооружать нечто наподобие огромного пучка из шпилек и невидимок. Это была ее коронная прическа, которая ей очень шла. Ее она разве что только могла по праздникам разнообразить тем, что отпускала несколько прядей свободно лежать на правом плече. У нее были большие карие глаза с длинными ресницами. Однажды один ее парень, с которым она встречалась пару лет назад решил сделать ей комплимент. Родом он был из коренной деревенской семьи, и потому не нашел ничего обидного, сказав Веронике одним летним вечером, что ресницы у нее такие длинные и пушистые, а глаза большие, прям как у их коровы Маньки, которую он очень любит. Парень здесь, видимо, еще и завуалированно о заявил о серьезности своих чувств, но Вероника этого не оценила и порвала с ним все отношения. Потом, правда, этот случай в семье долго вспоминали со смехом. Вероника с мужчинами вела себя странно. Если кто-то не обращал на нее внимания, она грустно вздыхала и страдала, а если обратит, так она старалась тут же его от себя отогнать. Какой-нибудь неуместной насмешкой, иной раз и очень недоброй, грубым словом. И парни робели от такой реакции этой сильной рослой девицы. А она потом опять страдала…

Веронику влекло к простым сильным парням, не очень галантным, не очень воспитанным. Ее подсознание тянулось к мужской силе, но сознание просило романтики и киношной красоты. Договориться не получалось, и отношения у Вероники подолгу не складывались и надолго — тоже.

Мама воспитала в ней чувство гордой королевы. Так Вероника дотянула до двадцати шести нецелованная, ожидая достойного. В двадцать шесть познакомилась с одним на работе и на шестой день закрутила роман. Мама была в шоке, но Вероника смогла ей объяснить, что уже очень устала, хочется любви и быть любимой. С Колей они правда так долго и не выдержали. Она была образованна, начитанна, умна по-книжному, но житейской мудрости в ней явно не доставало, иначе бы она не старалась каждый раз подчеркивать свое превосходство. От Коли, она требовала слишком многое, быть тем, кем он не был. Коля вскоре начал звать ее ханжой, а она Колю — чурбаном.

Еще у Вероники была одна очень интересная особенность. В ее манере было отрицать, подвергать насмешке все, что говорят со стороны. Будто в словах людей ей чудились кичливость и ненужное позерство, и ей всегда хотелось это немедленно пресечь. Если кто-то намеревался с восхищением передать свои мысли относительно прочитанного произведения, а Веронике оно по своим причинам не запало в душу, то она не церемонилась и спешила вставить комментарий, что ей этот автор никогда не нравился, а его творение совершенно не достойно никакого внимания.

Так она будто убивала сразу двух зайцев: во-первых показывала свою эрудицию, во-вторых ставила выскочку на место, показывая, что ее познания относительно данного предмета более глубокие и следовательно понимает она тоже больше.

Алина любила рассматривать предмет с нескольких точек зрения и выступала за относительность вещей в мире. Они с Вероникой очень часто ссорились, не понимали друг друга. Но сказать, что они не любили друг друга, конечно, тоже было нельзя. В трудную минуту каждая спешила на помощь другой и ощущала боль и обиду сестры, как если бы это приключилось с ней самой. Повседневное общение не очень клеилось. Алина любила переходить от бытовых тем и планов к отвлеченным понятиям, а Вероника с трудом могла скрыть равнодушие, а иногда и раздражение.

Алина вспомнила о своей подруге, которая осталась в ее родном городе. Как она там? Девушка с темно русыми волосами и застывшим румянцем на щеках. С ней они говорили часами о книгах, о фильмах. Обсуждали судьбы персонажей и идеи авторов. С ней они любили частенько бывать в маленьком краеведческом музее, где любовались картинами местных художников. С близким по духу не просто отдыхаешь, проводя время, но и получаешь какую-то дополнительную жизненную подпитку, будто он вдыхает в тебя какую-то неведомую силу, заряжает энергией. Так же приятно проводить время наедине с собой, а это почти то же самое. И, внимательно прислушиваясь к себе, чувствуешь мир чуточку глубже, узнаешь чуточку больше. Это, как находить недостающую фразу или накладывать недостающий мазок на холст. Вроде все написано, все нарисовано, но… И это что-то дополняет наконец и оживляет твое творчество. Так и в общении с Аней Алина будто дополняла свои мысли и взгляды на мир, и они складывались в целостную картину.

Но с тех пор, как Алина с семьей переехали в Москву, их общение практически сошло на нет. Они старались, как могли, поддерживать огонек их дружбы звонками и переписками в сети. Но если еще первые месяцы они делали это регулярно, то потом и совсем редко. Алина больше общалась с Денисом и Ниной. Аня превращалась в призрачный образ ее прошлой жизни, оставленной за несколько тысяч километров, овеянный легким романтическим ореолом, детскими мечтами и воспоминаниями.

Сегодня была пятница, а значит можно было писать допоздна. Алина раскрыла крышку ноутбука и вспомнила Кузнецова. В его словах звучала насмешка. Что же: все пишут и все потом бросают?

«Но я не брошу же? Пожалуйста!» — взмолилась кому-то в мыслях Алина.

Глава четвертая

Утро началось с очень умной лекции по курсу педагогики, поэтому почти каждый еле сдерживал зевоту. Нина крепилась изо всех сил, но не выдержала и легла на руки. Начала она с робкого кряхтения, которое переходило в посапывание, а затем перерастало с каждым вздохом в храп. Алина во время пихнула ее локтем.

Когда пришло время пар по зарубежной литературе, в аудитории стало дико шумно. Еще не повзрослевшие второкурсники развлекались со школьным азартом: кто-то носился по партам как угорелый, кто разрисовал товарища по парте ручкой, некоторые развлекались играми на телефонах, другие просматривали модные журналы. Были и те, кто повторял с надеждой лекции, но Семен Семенович так и не появлялся. Вдруг дверь открылась и все разом затихли, но то была Инга из деканата. Наспех причесанная, в своем неизменно застиранном зеленом свитере в катышках и кроссовках с Микки-маусами. Вечно занятая, вечно замотанная, полненькая, коротенькая, такая похожая на активного хомячка, бесцельно бегущего в колесе бюрократии.

— Так, второй курс, внимание: у Семена Семеновича заболела мама, и он повез ее в больницу. Пар сегодня не будет.

— У-у-у! — ликующе взорвалась вся аудитория, и студенты стали собирать свои вещи и подниматься с мест.

— Это еще не все! — остановила их Инга, но ее голос потонул. — Это еще не все! Второй курс, сели на места! ­– громко скомандовала она.

При всей своей блеклой внешности характер у Инги был волевой. Ну и, конечно же, манера одеваться тоже в какой-то степени выделяла ее из толпы.

Все затихли и с замершими улыбками на счастливых лицах стали рассаживаться по местам.

— У Семена Семеновича, как я уже сказала, очень тяжелая ситуация в семье… Поэтому у вас будут некоторые изменения в расписании.

— Курс зарубежки отменяется? — перебил кто-то.

— Не будет экзаменов? — вторили другие голоса.

— Тихо! Успокойтесь! Дайте сказать! — с места гаркнула староста Олеся.

— Так, тихо, правда, — начала Инга. — Ничего не отменяется… — В обед Семен Семенович не может проводить пар, поэтому заниматься вы теперь будете с утра вместе с журфаком в двадцать третьей аудитории во втором корпусе. Всем ясно?

На бедную Ингу посыпался просто град вопросов и возгласов удивления. Все, кому не лень еще раз переспрашивали, но Инга ценила свое время, а потому с серьезностью учителя постучала ладошкой по столу и громко произнесла.

— Еще раз повторяю, потому что времени у меня сейчас нет каждому разжевывать. Зарубежка теперь вместе с журфаком, корпус два, аудитория двадцать три. Расписание будет вывешено на следующей неделе, но, как я сказала, Семен Семенович в обед не может, так что ориентируемся на утро. Вопросы?

— А у нас программа разве одна и та же с ними? — спросила Нина.

— Одна и та же. Если и есть какие-то изменения, они несущественны. Все? Всем все ясно? Всем пока.

Инга пружинящей походкой направилась к выходу, некоторые группой двинулись за ней, продолжая задавать какие-то вопросы.

— Ничего себе, а? — удивлялась Нина, когда они выходили из здания.

— Не люблю журналистов… Они все такие высокомерные, — скорчил смешную гримасу Марк.

Они вышли на крыльцо и как раз у ворот курила группа журналистов.

Алина с интересом на это раз окинула их взглядом, хотя раньше не обращала особого внимания.

— Вы знаете, у нас за углом открыли пиццерию? — спросила Галя. Она всегда жаждала общения, но Алину она ужасно раздражала.

— Это за супермаркетом? Я вчера обратила внимание, — сказала Надя.

— Может, посидим? — Галя с надеждой оглядела всех, но ребята как-то переминались с ног на ногу.

— Пойдемте. Я только за. — Нина никогда не отказывалась от предложений где-нибудь свалять дурака.

— Я не иду. У мамы завтра юбилей, а я еще не подготовила подарок, — сказала Алина.

— Ты пойдешь покупать? Что ты собираешься ей купить? Хочешь, мы пойдем с тобой?

Нина как всегда была очень добра и отзывчива до навязчивости. Алине не хотелось признаваться, что подарок она не собиралась покупать. Что ее подарок — это рассказ, который нужно еще последний раз вычитать как следует и успеть до пяти, чтобы распечатать на почте.

— Нет, мы с сестрой собирались дарить. Выберем вместе что-нибудь.

— Я тоже отказываюсь, — поднял руку Марк.

— У твоей мамы тоже юбилей или тусишь у Алининой? — пошутила Нина.

— Нет, другие дела. — Марк загадочно улыбнулся и убрал с глаз челку.

Нина, Галя отправились в пиццерию. Алина и Марк отправились вместе к метро.

С Марком было комфортно. Это был очень добрый и светлый человек. Никогда нельзя было разглядеть в нем и намек и на грусть. То ли он так умело маскировался, то ли, на самом деле, не позволял никаким мрачным чувствам проникнуть в свою душу. Но при полном отсутствии в нем серьезности, а также злости, высокомерия, желания уколоть, выделиться за счет насмешки над другим человеком и прочих спутников характера современной молодежи, Марк воспринимался как шут, клоун, которого забавно иногда подразнить и весело над ним посмеяться. И Алина также принимала в этих злых шутках участие, хотя несколько пассивное: просто смеялась вместе со всеми. Марк смеялся тоже. Его любимой фразой было: « Невозможно сломать того человека, который умеет посмеяться над собой». И он старался следовать своему девизу. Но иной раз шутки выходили совсем жестокие, и тогда лицо Марка принимало странное выражение: в глазах появлялся блеск, который можно было принимать за слезы и тогда вспоминался Акакий Акакиевич из Гоголевской Шинели с его жалостливым: « Зачем вы меня обижаете?»

— Ты почему не приходил вчера? — спросила Алина

— Дела, дела… — отвечал Марк. Скрытность была еще одна характерная его манера общения.

— Совершенно секретно?

— Ага. В любом случае, уверен, я ничего особого важного не пропустил.

— Ты считаешь лекции Овсяниковой не важными? Высоко поднялся! Слышала бы она тебя…

— Слышала бы и не допустила бы к своему священному действу. Но по сути она же читает лекции из своей книжки. Которую « вы можете купить в магазине за двести пятьдесят, я вам, как своим студентам продам ее за двести», — Марк очень похоже изобразил их преподавательницу, изменив голос и жесты.

— Просто читает и все. Медленно, заунывно, ужасно скучно… Так что, я, пожалуй, куплю ее книжку, прочитаю дома с комфортом и, мне думается, на лекции вообще тогда стоит забить. Преподы заунывно читают свои лекции, стоя или сидя, как мумии, семинары проходят вяло и очень редко. Мы много пишем, совсем не говорим, а многие даже не слушают. Смены деятельности никакой, практика предусмотрена на последних курсах и то, сколько на нее отведено — ничтожно мало.

— Да, но как обычно говорят: высшее образование предусматривает просто помощь… В основном ты должен заниматься самостоятельно. Так нам объясняли.

— Нам так объясняли, чтоб снять с себя ответственность. Если что, мы сами виноваты. А в таком случае, чем отличается дистанционное образование от дневного? Зачем же тогда тратить время на эти пары, если можно пойти работать, а весь материал, который нам тухло преподается проработать самостоятельно дома? Разницы никакой. Но все-таки есть плюсы.

— Какие же?

— На парах можно почитать много книг, а под заунывное чтение сладко уснуть.

— Да, только, чтобы тебя не заметили, — усмехнулась Алина. — Послушай, но ведь Семен Семенович совсем другой?

Семен Семенович, как в школе, старался менять виды деятельности. Сначала они слушали и писали, потом он просил законспектировать, давал самостоятельные задания. Его лекции были оформлены в виде презентации, они смотрели обучающие фильмы, тут же анализировали их. В общем, на его занятиях жизнь била ключом, и все работали. Возможно, на старших курсах в этом потребности не было, но младшие курсы еще не успели опериться, и поэтому этот школьный прием был для них очень кстати.

— Да, Семен Семенович крут. — согласился Марк. — Но, видишь, его мало кто любит из его коллектива и наверное из-за того, что студентам комфортно с ним. Ведь они считают, что все, что он делает — прыганье, недостойное профессора.

— Да, я помню, как его при нас обсуждали Ветряков и та же Овсяникова.

— Я проеду с тобой.

— Чего это ты? Тебе же в обратную сторону?

— Дела, дела…

Алина закатила глаза. В конце концов эта скрытность уже раздражала.

— Ладно, так и быть. Посвящу тебя в свои тайны. Я еду на репетицию.

— Ну и что это за репетиция? — Алина изобразила равнодушие, но очень осторожно: чтобы Марк с кем-то откровенничал — большая редкость. Было жутко любопытно. Главное — не спугнуть.

— Я репетирую песню в своей группе.

— Ты поешь?

— Нет, играю на гитаре.

— Круто… — Алина восхищенно улыбнулась.

Они разговорились вдруг о своих увлечениях. И Алина была приятно удивлена открытостью Марка, а также его музыкальными способностями. В благодарность за это будто, она поведала ему, что пишет книгу и надеется стать писателем. Только это большой секрет.

— Следующая — моя, — сказал он, когда объявляли станции.

Когда он уезжал Алине хотелось обнять его. Этот разговор сделал его ближе. Но она просто помахала рукой и сказала: « До завтра».

Удивительно, как преображается человек, когда делится своими мыслями без страха быть осмеянным. Марк перестал быть шутом и клоуном в глазах Алины.

Глава пятая

Приближался мамин юбилей. Ей исполнялось пятьдесят лет. У Алины были на карточке скопленные две стипендии: целых две тысячи рублей, на которые можно было бы купить букет цветов. Но что же еще такое придумать маме на юбилей, когда ты уже и не ребенок, чтобы рисовать открытку и еще не совсем взрослая, чтобы купить дорогой подарок?

Незаметно для себя она унеслась к мысли, что часто родители склонны упрекать детей в черной неблагодарности. Доказать обратное бывает очень и очень трудно. Видимо, родителям очень тяжело перестроиться, когда их дети взрослеют. Мало того, что они сами едят, сами одеваются и ходят за хлебом, так они теперь на все имеют собственное мнение, а еще такие занятые. Наверное, последний пункт и приносит больше обиды. Поглощенные в свою личную жизнь и заботы, мы все меньше уделяем времени нашим родителям. Всегда такие нужные, такие необходимы на протяжении нашего взросления, они вдруг с болью для себя осознают, что все теперь мы можем сами. Нужно перестраивать модель отношений, а это бывает порой так сложно. Родитель вынужден воспринимать нас как взрослого. И это труднее всего. Вот я столько сделала для него, нее, ночи не спала, а он (она) теперь думают по-другому, спорят. Как так? Мы, дети, не помним многое из того, что они пережили с нами: эти бессонные ночи, нервные срывы, слезы, когда мы болеем. Но родители не забывают из этого ничего. Подсознательно, они хотят слышать от нас беспрестанное «спасибо». Пусть завуалированное в поступках и внимании.

Алина вспомнила один случай. Мама часто рассказывала о своем младшем брате, который очень рано ушел из жизни. Это была для нее большая трагедия, но всякий раз, когда она вспоминала о нем, она говорила о нем, как будто до сих пор не могла поверить, что его больше нет. Алина давно носила в себе этот замысел, делала кое-какие заметки, но попутно история Кайи всегда отвлекала ее. Что ж, для писателя очень важна мотивация, и вот она — мамин юбилей. Когда мама вернулась с работы, и они немного посидели за праздничным столом, Алина вручила ей подарок — несколько белых листов. Это был рассказ-воспоминание. Алина описывала один солнечный день из жизни двух маленьких ребят: мамы Алины и ее братика, которого очень рано не стало.

Мама плакала.

— Да, мне было тогда двадцать лет, когда Андрей ушел. Я только тогда стала задумываться о смерти, что нас ждет там, где теперь наш Андрюша. Я ведь тогда сама решила принять крещение покреститься, просто стало страшно, что будет потом…

Алина пожала плечами.

— Ах, ты пока не понимаешь… И я даже не знаю, хочу ли я, чтобы ты поняла или нет. Хотя скорее все-таки да, чем нет. Просто порой, чтобы это осознать человеку нужно пройти через такие трудности.

Сегодня ночью Алина долго не могла уснуть. Для нее это было абсолютно нормально. Мысли, как с цепи сорвавшиеся, неслись на свободу. И она их не сдерживала. Наоборот старалась запомнить, какая куда побежала. Потом записать. Ночь — это было ее время, время слова.

Алина явственно ощущала свою эгоистичную сущность. И за это чувство она вряд ли была бы вознаграждена на небе. Вспоминая мамины слезы, как она плакала над ее текстом она ощутила приятное удовлетворение. Андрей умер в семнадцать. Вызвав у мамы слезы, взбороздив зажившие уже раны, она получила желаемый эффект и была горда от этого. Своим творением она оказала действие на человеческое сознание. Это же потрясающе!

Тут же Алина вспомнила мамины заплаканные глаза и опустившиеся уголки рта… Алина сжалась в комок и заплакала. И вновь почувствовала свою двойственность. Кто отрицает, что в человеке несколько сущностей или уже точно две: черная и белая, тот ничего не знает о человеке.

Она поднялась с постели и направилась на кухню, прихватив с собой блокнот и ручку. Если есть, что сказать — пиши, если не спится — пиши, если очень лень — все равно пиши. В любой ситуации — пиши — таков был девиз Алины.

В комнате тихо спали мама, Вероника. Пройдя на кухню, она достала из холодильника ряженку и намешала ее с сахаром в стакане, поставила чайник. Удивительно, когда много думаешь, все время хочется чего-нибудь перекусить. Алина восполняла энергию сладостями, молочкой, мучным и никогда не толстела. Природа наделила ее ускоренным метаболизмом.

Через какое-то время на кухню пришла мама попить воды.

— Мам, — нерешительно произнесла Алина.

Спросонья мама ее не услышала, она ставила выпитую кружку обратно в шкафчик и закрывая дверцу, собиралась уходить.

— Мам, — вновь окликнула ее Алина. — Ты прости меня.

Мама недоуменно посмотрела на нее.

— Ну за рассказ… Я не хотела чтобы ты плакала, — быстро проговорила Алина.

Мама в ответ только кивнула головой и направилась в комнату. Что это значит? Не верю? Бесполезные слова?

Алина догнала ее в проходе и крепко обняла. Откуда не возьмись появились слезы.

— Алин, ну все, мне завтра на работу, — мама обняла ее в ответ и похлопала по спине.

Алина подняла на нее красные от слез глаза:

— Нашла что дарить тебе в юбилей! Вот дура, правда!

— Ну, перестань! — мама улыбнулась. — Ты посвятила мне рассказ. Он меня очень тронул.

— Я испортила тебе настроение в твой праздник и что уж кривить душой: я знала, что так будет.

— Ну! — Мама махнула рукой, как «ну нашла причину!» Алину эту только еще больше раззадорило и, вновь всхлипывая, она уткнулась маме в плечо.

— Все очень грустно у тебя… Впадать в уныние не надо, но мы не должны бояться грусти. С тех пор прошло тридцать лет. И я помню, как обещала себе каждый день читать по Андрею молитвы, потом каждую неделю, потом раз в две-три, наконец я просто стала ставить свечки на поминальные дни. Время изгладило ревность молитвы. А ведь это никуда не делось. Все это было, и это было страшно. И мы здесь не можем сказать: «что было, то прошло», нет. Мы должны помнить своих любимых, даже когда их уже нет с нами. Кто знает, может, от нашей любви и памяти по ним, им там хорошо делается? А отворачиваться от горя не надо, горе очищает наши сердца. Ты затронула мою душу своим текстом… И я теперь вновь будто стала ближе к Андрюше. В эту субботу схожу в церковь на панихиду. Ну все, пусти меня, а то я сейчас разговорюсь с тобой и не высплюсь. Алин, отстань!

Мама с шутливым раздражением отстранила от себя Алину и пошла в комнату. На повороте она выглянула из-за косяка и, подмигнув, сказала шепотом: «Спокойной ночи»

— Спокойной ночи, — ответила Алина.

Глава шестая

Глядя в окно, Алина мысленно произносила только три наречия: Промозгло, ветрено и мерзко… Только ими она лениво могла кратко обрисовать сегодняшнее утро. Маршрутка неслась по московским дорогам, прорываясь сквозь пелену ненастной дождливой погоды. Нина писала сообщение, чтобы она не ждала ее в метро, потому что она решила остаться дома. Алина бы поступила также, только Веронике сегодня к пятому уроку и прогулять не получилось бы.

Алину оставили в полном одиночестве. Денис, Марк, Нина — никто не пришел. С остальными однокурсниками Алина не любила общаться. Вдобавок ко всему, первое занятие с журфаком пришлось как раз на этот нерадостный день.

После первой пары русского все собрали вещи и стали спускались вниз, чтобы перейти в другой корпус. Переход осуществлялся по длинному коридору нулевого подсобного этажа. Здесь было так холодно, будто в карцере. Студенты двигались сонной гурьбой, как стадо овец, ведомых на заклание.

По бокам находились обшарпанные двери, ведущие в старые аудитории, где хранились макулатура, сломанные стулья, столы, различные вышедшие из строя вещи для спортзала, — словом, весь университетский хлам нашел свое пристанище в этом темном и жутко холодном месте.

— Знакомство с журналистами обещает быть очень интересным, — будто услышав ее мысли, протянул однокурсник Алины Валера — пухлый хомяк с длинными жирными волосами. У него был такой тонкий дребезжащий голос, и сам он был такой кругленький, что напоминал Бараша из известного мультика «Смешарики». Кстати, он был таким же меланхоличным философом.

Алина улыбнулась ему и вопросительно посмотрела.

— Темный страшный коридор, пара тусклых мигающих лампочек… Есть ли уверенность в том, что Инга нам не наврала? Что если история про болезнь мамы Семика и вынужденные занятия в другом корпусе — все подстроено?

Алина рассмеялась. Но в том, как говорил это Валера, было и правда что-то пугающее. Он наклонился к ней совсем близко, и она даже почуяла неприятный запах из рта. Валера, заметив, что произвел нужное впечатление на девушку своей шуткой, продолжил, и даже в процессе разговора несколько раз дотронулся до ее плеча, но Алину передернуло, и она поспешила к впереди идущих девочкам под предлогом что-то спросить.

Прелюдия не обманула, и само действие началось достаточно враждебно. Филологи робко столпились у раскрытой двери аудитории, бросая боязливые взгляды на ярких и шумных журналистов. Среди толпы кротко раздавались вопросы:

— Это двадцать третья?

— Ну да…

— Нам же сюда сказали.

_ Ну что: пойдем?

— А Семик? Семика то нет?

— Нам точно туда?

Алина окинула глазами аудиторию. От журналистов так и веяло уверенностью и силой. Они практически все были стильно одеты. Шумные, яркие. Алина посмотрела на свой курс. А ведь несправедливо, что только по ее курсу будут судить обо всем филологическом факультете в целом. Их курс была редкостная коллекция тихонь и скромников, среди которых неестественно выделялась Алина, Денис, который почти не посещал университет, Нина и две мажорки, которые сегодня тоже отсутствовали.

Алина вошла в аудиторию и громко спросила, здесь ли будут проходить пары Семена Семеновича.

— Да-да, а вы кто такая, девушка? — раздался громкий голос молодого человека.

Алина не стала отвечать, просто махнула своим, мол, что стоите-то?

Филологи робко вошли в помещение и стали рассаживаться по местам. Журналисты притихли и с любопытством их разглядывали. Галя совсем раскраснелась и, споткнувшись, чуть не упала у стола с одними парнями.

Алина села на свободное место у окна и не сразу заметила на столе синий тетрадный блок с бабочками на обложке.

Через какое-то время в аудиторию впорхнул Семен Семенович, на ходу расстёгивая пальто и разматывая старый, еще советский наверное, бордовый шарф в полоску. А через пять минут после начала лекции, отворилась дверь и тихонько вошла крепкая фигуристая девушка в обтягивающих джинсах и кофточке, подчеркивающей тонкую талию. Осторожно, не прерывая лекции, тихой кошачьей походкой она прошла к своему месту. Это было место, где сидела Алина. Девушка вопросительно посмотрела на нее, даже можно сказать как-то враждебно, недоумевающе переглянулась с рядом сидящими однокурсниками и, усмехнувшись, села с краю. Затем стала доставать свой тетрадный блок, демонстративно вытянувшись по парте прямо перед носом у Алины. Это заняло какие-то пару секунд, но Алине стало совсем не по себе. Девушка нагло демонстрировала ей, что она совершенно не рада тому, что Алина села рядом с ней.

Алина всегда ненавидела таких девиц. И глубоко в душе себе признавалась, что ненависть была вызвана завистью, завистью к их внутренней свободе. Пускай, да, они вели себя действительно отвратительно подчас, но у них было то, чего не было у Алины: той заветной раскрепощенности, открытости, храбрости… Бессмысленной и ненужной храбрости, ведь перед кем и для чего им храбриться? Но именно это качество делало их по-настоящему свободными. И Алина завидовала, что такое качество было даровано тем, кто по ее мнению, был этого недостоин.

В перерыве между парами соседка Алины не собиралась никуда уходить и решила перекусить на месте… У нее с собой была вода и пачка с вафельками.

— Ну и как вам наши новенькие? — ничуточки не стесняясь присутствия Алины, завела разговор ее соседка с ребятами своего курса. Это были двое парней, среди которых один был похож на представителя нетрадиционной сексуальной ориентации: на нем была обтягивающая розовая майка и такие же обтягивающие его тонкие ножки, джинсы. Второй был среднего телосложения и, несмотря на пирсинг в брови и модный прикид, выглядел в целом очень нейтрально. Девушка с рыжими волосами производила впечатление опасной хамки: смотрела нагло, враждебно и, казалось, чуть что-то не по ее — врежет как следует и дело с концом.

Алина почувствовала, как они покосились в ее сторону, но предпочла делать вид, что ничего не замечает кроме экрана своего телефона.

— Смешные, — рыжая прыснула со смеху.

— Я думал, — отозвался один парень, — что тот жирный снесет мой стол. Я хотел ему сказать: Слышь: поосторожней! Но так гаркнул свое «Извини!»

— Пардоньте!

— Чего?

— Он сказал тебе: «пардоньте»! — второй парень махнул рукой и закатил глаза.

Все засмеялись. Алина поежилась. Ну зачем Валера такой нелепый? Зачем он сказал это слово? А ведь он думал, что решил соригинальничить…

— Ну и когда сказал «пардоньте»… — парень очень похоже изобразил, так что взрыв хохота продолжился, — слюни полетели мне в лицо, и я решил, что не буду с ним связываться…

— А то заплюет до смерти! — подытожила Алинина соседка.

Алине было и обидно за Валеру, и злоба брала глядя на хохочущих ребят, потому что смеялись над человеком с ее курса и таким образом будто над ними над всеми, но самое гадкое, что они все это удивительно смешно делали, что Алина с трудом могла сдержать улыбку. Это мерзко. Валера и правда вел себя очень странно. Будто он знал о своей странности и пытался ее замаскировать деланной веселостью, искусственной самоуверенностью, делающей его еще более неуклюжим и смешным, от этого он раздражал еще больше. И сейчас эти ребята так смешно его изобразили, что, увы, хотелось присоединиться к ним и посмеяться от души над бедным Валерой.

«Я — чудовище», — мысленно прошептала Алина и достала вафлю, открыла воду. Разговор продолжился.

— Я этих чудиков в коридоре увидела. Паш, а ты кстати хотел же какой-то клип снять…

— Это не я, это Ника хотел…

— А где он сегодня?

— Дрыхнет…

— Понятно. Ну так в том клипе вы же хотели всяких странных заснять?

— А, ну да можно…

— Слушайте, ребят, а ничего, что я здесь? — не выдержала Алина.

Соседка быстро развернулась к ней, пристально посмотрела и с полуулыбкой спросила:

— Ссори, если хочешь засняться в клипе, погоди: тебя позовут.

Алина опешила. В таких ситуациях, наглость всегда била в нокаут, а ответный удар придумывался, как правило, гораздо позднее.

— Ты что такое говоришь? — только и спросила Алина.

Соседка усмехнулась и, пожав плечами, отвернулась к своим друзьям, которые, затихнув, с любопытством смотрели на Алину.

— Держите ваше мнение относительно нашего курса при себе, вы нам тоже совсем не нравитесь, — произносила Алина и чувствовала, как волнение борется с «надо сказать»: щеки заалели, руки стали дрожать. И что-то зябко как-то стало. Ну почему она такая трусиха!

— И говорить при мне такие вещи — вообще наглость.

— Это почему? — с искусственным любопытством поинтересовалась рыжая.

— Потому что я с этого курса! — ответила Алина, но ребята, ерничая, переглянулись, почти хором сказали: «А-а!», а потом также вместе пропели: «Поняяятно!»

Соседка обернулась и, пожав плечами, спросила

— Почему бы тебе не выйти тогда? А?А мы тут спокойненько поговорим?

Алина вновь опешила. И молчала. Соседка смотрела ей в глаза, и ни один мускул на ее лице не дернулся, в то время, как Алину почти что уже трясло.

— Да, правда, может тебе погулять? Подышать свежим воздухом? — предложил гей.

Рыжая скалилась, второй улыбался, соседка сощурившись, чего-то выжидала. Подобные ситуации случались с Алиной. Это было в подворотнях ее родного города, когда местное молодежное быдло собирались покурить и распить очередное бухло. Несколько раз Алина участвовала в этих сборищах, потому что ее соседка по квартире была такого пошива. В подростковом возрасте хочется гулять почему-то и общаться со сверстниками, слоняться по улицам, тратить впустую время. Не всегда, конечно, но иногда прям так накатывало, что Алина сама звонила в квартиру своей приятельницы Лиды и они шли «на угол» — место встречи местной молодежи. Там были мальчики. Играли гормоны, хотелось пофлиртовать.

Часто случалось недопонимание, она уходила и читала «Джен Эйр» или «Морского волка». Каждый раз ей было дико слышать некоторые шутки, каждый раз ее неприятно поражали наглость и тупость, но не каждый раз она реагировала спокойно. Бывало смолчит, а только потом додумает, как нужно было ответить (Вероника называла это социальной тормознутостью), а бывало, наоборот, станет огрызаться, и это часто действовало во вред.

— Я уходить никуда не собираюсь, — медленно проговорила она.

— Да? — переспросила рыжая.

— Да! — тут же ответила ей Алина. — Глядя на вас мне удивительно, что в нашей стране все подряд получают высшее образование, потому как, некоторые ведут себя, как самое настоящее быдло из подворотни.

Соседка напряглась.

— Ты за эти слова знаешь что сейчас…

— Я еще не договорила! Я тебя здесь не перебивала, пока вы тут сидели и насмехались, теперь и вы послушаете… — Алина не собиралась сдаваться.

— Ой, ребят, давайте послушаем, правда! — гей откинулся на стуле и принялся слушать. Это как-то сгладило ситуацию и все усмехнулись. Походу в этой компании он был за клоуна.

— Нужно иметь элементарное понятие о том, как ведут себя нормальные цивилизованные люди, вы же ведете себя как…

Алина запнулась и ее поймали.

— Как быдло… Ты же сказала? — подняла бровь ее соседка.

— Да, и от своих слов не отказываюсь.

Повисла тишина. Она длилась секунд семь, как вдруг ее соседка подскочила и начала скидывать с парты все канцелярские принадлежности Алины.

— Давай, тогда проваливай с моей парты! Давай, вали! Мне вообще не понравилось, что ты здесь сидишь! Пошла отсюда!

Ребята сначала подскочили от неожиданности, а потом принялись хохотать, заливаясь то в беззвучном смехе, то в шумном гоготе. Рыжая достала телефон и начала снимать.

— Что ты делаешь? Ты ненормальная? — спросила ошарашенная Алина.

У соседки дрогнули уголки губ, и было видно, что все это спектакль, а играет она неплохо.

Алина схватила ее сумку и швырнула далеко вперед. Соседка задохнулась от неожиданности и толкнула Алину на подоконник.

Будет драка. Надо просто это принять и не трусить. Алина глубоко вздохнула и, рванув вперед, сразу же схватила девушку за волосы и стала тянуть в разные стороны. Соседка была выше ее на голову, но комплекции они были практически одинаковой, разве что Алина выглядела более хрупкой по сравнению с ней, тем не менее она старалась не проигрывать. Девчонки закрутились в клубке, как дерущиеся кошки. Прозвенел звонок и толпа народа хлынула в аудиторию, кто-то примкнул к смотрящим, несколько ребят с журфака бросились расцеплять дерущихся.

Семен Семенович пришел на пару, когда все пришло в норму.

Во время занятий соседка огрызалась, когда ее что-то спрашивали. У нее была совсем красная левая щека, в нее Алина вцепилась со всей силы ногтями. Сама Алина с болью сглатывала, удар пришелся ей прямо в горло.

По дороге домой она все оборачивалась: не следят ли за ней, не преследуют, но никого не было. А дома… было так мерзко и тяжело на душе от минувшего дня, что Алина поспешила скорее спрятаться в свой текст и, двигаясь от одного предложения к другому, погружаясь все глубже и глубже в свой мир, она, наконец, почувствовала облегчение.

«Давным-давно на юге Евразии, среди горных хребтов современных Гималаев, процветала удивительная страна Агур. Люди ее, агуранцы, славились сегодня бы своим долголетием, но в то время не было ничего необычного в том, чтобы средний возраст жизни достигал ста тридцати лет.

Эти люди знали наперед будущее всей жизни на Земле, но им не было дано знать будущее отдельного человека. Светловолосые, высокие, они владели секретами природы: умели лечить руками, знали рецепты целебных снадобий. В их краях находились святые озера и источники, и вода в них творила настоящая чудеса. Они были прекрасные наездники, занимались земледелием, разводили скот: они не убивали животных ради мяса и мяса никогда не пробовали, только ловили рыбу в реках, питались овощами, фруктами, делали сыр, творог из козьего молока

На вершине горы Аймас, по их религии, находился вход в другой мир, туда монахи уходили молиться за своих предков. У ее подножия среди цветущей долины находилось Святое озеро. Предание гласит, что, когда старец Альмаир (Верный Богу. агур.) по утру пошел купаться вместе со своим учеником, Каримом, вода в озере исполнилась ослепительного сияния и только старец, окунувшись с головой, вынырнул на поверхность, и на целую минуту предстал перед Каримом юношей. После этого случая Альмаир, распростился с населением города, возвестив, что его миссия учителя заканчивается, и он должен провести остаток своих дней в молитве и борьбе с «темнотой» в горах. Известно, что горы — это место переплетения мира видимого и невидимого. Где были эти точки соприкосновения двух реальностей, было известно только Альмаиру, а позже и другим, избравшим свой путь — следование духовным законам во имя чистоты души. С тех пор вода в озере считалась святой, так как она была освящена духовной чистотой Божьего праведника.

Но было еще одно святое место… Оно находилось в степи.

Существовало предание, что когда-то на Земле был раскинут чудесный сад. Там росли удивительные деревья и среди них одно — Древо жизни. Ствол этого дерева нельзя было обойти человеку и за день, настолько он был огромен, а корни этого древа простирались во все уголки Земли, пронизывая ее своей живительной силой. Людям был дан особый дар, но они не сумели воспользоваться им, и древо было скрыто от них. Легенда говорит, что молния, прорезав небо на две части, вонзилась в самую середину его и древо сгорело дотла. Но сохранилось одно зерно от него, и это зерно обещало дать жизнь новому Древу и новой жизни для людей.

Агурнцы верили, что но призрак этого древа появлялся в степи всегда в разных местах по молитве служителей Ордена. Орден Древа — так называлось священное объединение храма. Древо — это символ веры агуранцев. Корень древа — бессознательное (предчувствия); ствол есть сознание; ветви — мысли. Посвященные в тайну Ордена помечали себя особым знаком: татуировкой в виде ветви этого древа. Такая татуировка выполнялась поэтапно: начальная стадия — корень, через год рисовался ствол до плеча, через три года (последний этап и самый болезненный),татуировка завершалась рисунком в виде раскидистого древа, начинаясь от запястья и заканчиваясь плечом. Служителей Ордена называли также ловцами мыслей. Им было дано знать сокровенное в людских умах. И если у кого-то закрадывались преступные мысли и человек готовился совершить какое-то злодеяние, монахи уводили его с собой в степь на очищение. Пробывая там в посте и молитве со служителями Ордена, человек излечивался от своей страсти и возвращался обновленный. Но человеческая душа — не кувшин, который было бы так легко очистить, а бездонный колодец, и поэтому благодаря силе темных духов зло затаивалось и не всегда ловцы мыслей могли распознать его лукавство.»

Глава седьмая

На следующие занятия зарубежной литературы Алина отказалась сидеть с Ниной. С одной стороны она понимала, что так нарывается на неприятности, но с другой — не хотелось сдаваться, не хотелось, чтобы подумали, что она струсила. Нина села с Галей.

По пути на занятия Алина прокручивала в голове готовый план действий. Итак, вариант первый: она подходит столу, там сидит эта ненормальная, Алина молча садится рядом с ней. Вариант второй: она подходит к столу, там сидит эта ненормальная и ее спрашивает: «Чего пришла?» Она отвечает с уверенной улыбкой: «Я пришла на свое место». Дальше мозг писателя уже придумывал целую беседу и раскручивал сюжет… Но?

А что если эта куча ребят стоят, сидят, неважно, в проходе, и загораживают путь… Как она поступит? Так-так… Она тогда вежливо попросит их отойти, напомнит о манерах и т. д. Будет драка? Ничего. Скоро прозвенит звонок — это раз, сегодня за нее есть кому вступиться — это два.

Так думала Алина и вошла в аудиторию, которая была полна народу. Она не ожидала, что жизнь ей подложит такую свинью: за столом сидела уже ее соседка, но она была не одна, с ней был тот второй мальчик с проколотой бровью.

Алина остановилась перед ними.

— Сел на мое место? — улыбнувшись, спросила его Алина. — Я не ожидала. А мне теперь куда?

— А куда хочешь…

— Я хочу здесь сидеть.

Парень переглянулся с соседкой и насмешливо взглянул Алине прямо в глаза, та не опустила глаз. Вся аудитория смотрела на них сейчас. Мандраж вновь охватил Алину. Плана не было. Она импровизировала. В голове был вывешено огромный транспарант с надписью: Не трусь перед ними!

Внезапно раздался громкий молодой голос какого-то парня.

— Эй, Паш, ты чего завис? Уступи девушке место!

В конце аудитории сидел темноволосый парень в голубом джемпере. В прошлые занятия Алина его не видела. Да и был бы: она бы точно его запомнила! Уж очень симпатичный…

Паша оглянулся на него и отрицательно покачал головой.

— Паш, не дури: садись со мной. Пусть девочки вместе сядут, ну! — уговаривал его этот парень.

В итоге Паша взял сумку и отправился к другу. Соседка бросила на него испепеляющий взгляд, он послал ей воздушный поцелуй.

Алина села рядом и даже заставила себя победно улыбнуться своей соседке. Во время лекции Алина до того осмелела, что подумала, было бы очень мудро с ее стороны не подливать масла в огонь, а теперь то самое время, чтобы его погасить? Она бы очень хотела знать, насколько сильно было удивление ее соседки, когда Алина пододвинула к ней поближе свой блок, где было написано: «Алина».

Та долго не отвечала, но потом начеркала в ответ:

«Вика… Только отвали».

Алина пожала плечами и вся ушла в литературу. Почти что вся… Остальная ее часть думала теперь о том парне. Кто он?

Глава восьмая

Занятия с журфаком были два раза в неделю: в понедельник и в пятницу. На третьем занятии Алина позаботилась о том, чтобы прийти пораньше и села на то же самое место, что и в прошлый раз. Руки нервно дрожали, захватившее волнение не позволяло сконцентрироваться на работу. Обманывая саму себя, Алина открыла блок и стала повторять лекции, выделяя отдельные заголовки и фразы оранжевым маркером. В голове прокручивались один за другим сценарии того, как она будет реагировать, если эта бешеная девица будет на нее наезжать. Аудитория быстро наполнялась людьми. Алина старалась быть начеку каждую секунду, но так получилось, что когда она загляделась в окно, рядом раздался грохот, который заставил ее вздрогнуть.

Ее соседка по парте, вопреки своей кошачьей грации, резко швырнула сумку рядом с Алиной и шумно приземлилась на стул.

Алина была готова отражать удар, но журналистка очень дружелюбно произнесла:

«Привет». Алину это удивило, она ответила на приветствие, но не расслаблялась: женская натура коварна и хитра. Вика переспрашивала Алину в процессе занятия, если что-то не успевала расслышать, заглядывала в ее тетрадь, если что-то не успевала записать…

После пар, они уже весело и свободно общались по пути домой. Как выяснилось, жили они на соседних станциях метро. И как бы то не было странно: они быстро подружились и так всегда и сидели вместе на парах зарубежки.

— Ты меня сначала просто ужасно раздражала! Мне хотелось тебя убить!

— Мне, поверь, тебя тоже!

— Я охотно верю! Но потом я подумала: она какая-то странная, прям как я… Кажется, она прикольная. Особенно, когда ты написала свое имя в тетради. Мне нравятся нестандартные люди.

Вика оказалась очень интересным собеседником и развитой девушкой: она быстро писала яркие и грамотные статьи, у нее прекрасно шел английский, параллельно она учила еще и французский, любила вечеринки, стихи и черно-белое кино. По сравнению с приземленной Ниной Вика была настоящей звездой. Почти, как Аня… Аня? Теперь она далеко в городе прошлого. Новая жизнь, новые друзья. Нина и Вика были на разных чашах весах. Около Нины любила быть Галя. Болтливая, туповатая брюнетка с короткими ногами и выпирающими передними зубами так, что рот и в молчании у нее не закрывался. Перед тем, как рассказать что-то, по ее мнению, важное, она могла минут десять вещать только о том, как она встав с утра, чистила зубы, как наступила в лужу, промочив кроссовок, опоздала на автобус, потому что перепутала расписание, затем, когда подъехала маршрутка она провела по экрану картой от салона красоты, а нужно было социальной, места в маршрутке не было и ей пришлось стоять, выйдя из нее она забежала в магазин и думала: купить круассан или глазированный сырок на обед, купила круассан, потому что такие же сырки можно и в столовой купить, — и вот поэтому она опоздала, когда ребята договорились встретиться у ворот университета. Помимо таких супер-подробных разговоров Алину также жутко раздражали ее рассказы о том, как они «надрались» с ребятами в прошлые выходные, как один «отлично дунул» и видел мир прекраснее, нежели он есть и прочее в таком духе. Конечно, можно было предположить, что ее наивные, подчас глупые рассуждения расслабляли мозг, когда он был перегружен учебой, заботами, как тупая американская комедия помогает отдохнуть после тяжелого дня, но Алина считала, что просто сама дико тупеет, слушая их, а еще просто безбожно тратится ее время. Она ее настолько раздражала, что при всем своем искреннем старании быть тактичной Алина не могла таковой быть. Она лучше уйдет в сторонку, выйдет из помещения, переключит свое внимание на что-то другое, но только не слушать ее и тем более не разговаривать, потому что разговаривать в таком ключе было настоящей пыткой. Нину же она очень забавляла. И Алина только удивлялась почему? Ведь можно забавляться один-два раза, но постоянно выносить это — невозможно! Или возможно? В общем, с того момента, как Алина познакомилась с Викой, Нина переключилась на Галю, и между ними стало рождаться то, что называется женской дружбой, если она существует, конечно.

— Ты поедешь в пятницу со мной в кино? Премьера, помнишь? Мы хотели пойти, — Алина весело подтолкнула Нину локтем, когда они спускались в столовую.

— А твоя Вика — что же? — ворчливо буркнула Надя, не поднимая на нее глаз. Галя молча шла рядом. Впервые Галя молчала. Это Алину очень насторожило.

— У них контрольная …Готовиться будет, я говорила.

— А! — Нина изобразила сочувствие на своем лице.

— Что-то не так? Мы же с тобой хотели пойти?

— Все нормально. Но я передумала, и мы решили с Галей поехать за город. Будет вечеринка.

— Почему ты раньше не могла сказать?

— Говорю сейчас.

— Галь, ты не могла бы отойти. Мне нужно поговорить с Ниной.

— А какие могут быть секреты? Пусть она останется.

Алина пристально посмотрела Нине в глаза, стараясь отыскать там понимание, но там была пустота. Нина отдалилась от нее, да и она от Нины, видимо, тоже.

— Просто есть вещи, которые я хочу обсудить только с тобой, — тихо проговорила Алина.

Они уже подошли к дверям столовой и остановились на входе.

— Я не понимаю твоей враждебности… Я просто напомнила про поход в кино, на наш любимый фильм, но видимо у тебя новые подруги.

Алина искоса посмотрела в сторону Гали.

— Это ты променяла меня на ту сучку с журфака. — резко ответила Нина.

— Потому что это бред! Ты высказываешь мне претензии, как будто мы в браке, что за ерунда! Я познакомилась с интересным человеком, мы могли бы вместе общаться, но ты сама ее сторонишься все время. Поэтому я стараюсь вас не сводить вместе, чего не делаешь ты, навязывая мне общение некоторых… И я просила тебя отойти, Галя.

Нина действительно сторонилась Вики. Она с какой-то опаской и даже с мистическим ужасом рассматривала ее безупречный маникюр, стройную фигуру и ухоженные волосы. Она сразу замолкала, когда Вика начинала говорить: свободно, громко и увлекательно. Ей было дискомфортно рядом с ней, хотелось скрыться. Ведь рядом с ней она ощущала себя совершенно серой пухлой мышкой. Другое дело Галя…

— Эти некоторые не разменивают подруг, если хочешь знать!

— Да я не делала этого! — воскликнула Алина и тут же, почувствовав, что оправдывается брезгливо сморщилась. — Галя, пожалуйста, оставь нас,

— Алина, думаю, это лишнее. Я в курсе, что ты считаешь меня, как ты там говорила « болтливая дурочка, которую и жалко и прибить хочется»

Алина вмиг оторопела. Да, она говорила так. И это было настоящее откровение наедине с Ниной, когда они сидели в коридоре и Нина пыталась в который раз подружить их с Галей. Что же: Нина все рассказала?

— Все рассказала? — озвучила свои мысли Алина.

— Да! — Нина почти выкрикнула. — А почему ты за спиной говоришь такое про человека?

Алина прислонилась к стене. Пара мгновений на осознание происходящего. Она даже не пыталась скрыть удивление.

— Мне реально очень стыдно.

Нина и Галя мельком взглянули на нее. Как же они похожи. И почему она теперь удивляется тому, что Нина могла так легко ее выдать… Да-да, говорить за спиной — мерзко… Но кто этого не делают. Увы! Все люди грешны этим… Откуда взялось это? Все хором считают, что обсуждать и осуждать плохо, но никто не старается этого не делать.

— Правда, стыдно. Галь, извини меня… — Галя кивнула головой. — Но я правда считаю тебя такой, можешь меня ненавидеть за это. Я не говорила этого тебе, потому что говорить в лицо подобное — это прямое оскорбление, а я не хотела оскорблять тебя. Я просто высказала свое мнение о тебе своей, как я думала, близкой подруге. И все. В ответ на вопрос, почему я не могу с тобой выносить и пару минут. Теперь мне стыдно. Я обманулась.

Алина проговорила все это достаточно быстро так, чтобы невозможно было ее перебить.

Нина скривила гримасу:

— Ой, какие громкие слова! Строишь из себя здесь правильную и благородную… А сама…

— Не хочу дальше ничего выяснять! — Алина махнула рукой.

Одна и главных вещей в нашей жизни — это время. Время нужно беречь. Появляются разговоры, которые впустую растрачивают ваши драгоценные минуты жизни, отравляя негативом и пустотой? В топку! Встречаются такие люди? Проходим мимо. И Алина прошла мимо, слушая, как Нина еще что-то восклицала ей вслед. Дома она получила еще несколько огромных гневных писем в сети. Уже в начале текста было много восклицаний и оскорблений, но Алина просто удалила их, чтобы не отравлять свое сознание. Она была очень впечатлительная. Что же, так даже легче. Правда, в народе есть пословица, все что Бог не делает — все к лучшему. Алина удалила из друзей Нину в прямом и переносном смысле. И стала свободнее. Мы всегда становимся чуточку свободнее, когда исключаем из нашей жизни что-то плохое.

Глава девятая

Что ж, Алина подружилась с Викой, но подружиться с ее компанией не могла.

Разговаривая утром в автобусе с Вероникой, она как раз успела вкратце их описать.

— Ту рыжую, зовут Кариной. Очень стервозная и агрессивная. Я ее побаиваюсь, мне кажется, будто она неадекватная.

— Как Вика?

— Вика — актриса. Любит внимание, любит играть. А это агрессивная по-настоящему. Смотрит на меня волком из-за того, что мы с Викой стали много общаться. Тот гей вовсе не геем оказался.

— Как так?

— Ну он одевается, как гей. Обтягивающие штанишки, розовые маечки, голос приторно-сладкий, эти его манеры закатывать глаза и ручкой взмахивать… Алина изобразила. — Но он не гей, ребята сказали. Просто… другой. Так вот, зовут его Артем. И в принципе он безобидный, тянется за тем, кто водит. А тот молчаливый парень с пирсингом — Паша. Он — парень Вики. Они вместе уже с первого курса.

— А с этими она давно дружит?

— Как мне Вика сама сказала, они просто общаются в университете и все. Ни разу не гуляли где-то вместе, только по учебе.

— Ну, а тот?

— Какой «тот»? — Алина зачем-то притворилась, что не сразу поняла о ком сестра.

— А! Того Никита зовут… Выскочка редкий! Всегда больше и лучше всех знает. Такой, знаешь, как зубрила, но при этом еще душа компании, все к нему тянутся… Выглядит хорошо: стильно одевается и все такое…

— И симпатичный поди? — Вероника хитро улыбнулась.

— Так ничего… Но выскочка жуткий. Такие меня просто раздражают. О, моя остановка! Давай, до вечера!

Алина стала продвигаться к проходу и вышла из автобуса. На выходе она отыскала глазами сестру: та смотрела на нее в окно и махала рукой. Алина улыбнулась, махнула в ответ и направилась к метро.

Итак, его звали Никос. Никос Кипиани. Друзья звали его Никой, а иногда и вовсе Никитой. Таких всегда замечаешь, запоминаешь, такими любуешься. Уверенный, остроумный, общительный был на хорошем счету у преподавателей, нравился девушкам, был уважаем среди друзей. Его отец, грек по происхождению, жил и работал в Лондоне. Ника часто его навещал и даже жил там два года, после развода отца с матерью, ему было тогда шестнадцать. Английский у него был на высшем уровне, поэтому учась на переводчика, ему приходилось трудиться над изучением только одного языка — китайского. Между тем, как его сверстники учили и английский, и китайский. Никита не был разгильдяем как это обычно свойственно красавчикам, наоборот, — он участвовал в художественной самодеятельности, выступал на студенческих вечерах, концертах. Что он делала там? Ника недурно танцевал: хип-хоп, но больше брейк-данс. Еще, учась в школе, они с мальчишками занимались паркуром. Ощущение свободы, легкости и гибкости собственного тела сподобило Никиту совместить это удовольствие с музыкой.

Греческое происхождение отца и русская красота матери дали вместе неплохой результат — высокий, стройный, темноволосый юноша с тонкими чертами лица, голубыми глазами с длинными, густыми как у девчонки ресницами, с чувственными губами, всегда готовыми расплыться в снисходительную ухмылку, — таков был Ника.

Однажды она стояла перед зеркалом в холле и собиралась домой. Поправляя шарф, застёгивая пуговичку коротенького пальто из-под которого кокетливо торчала клетчатая юбочка, Алина увидела в отражении как он поднимался по лестнице, но на второй-третьей ступени обернулся, остановился и посмотрел на нее. Вроде пара секунд, вот он уже развернулся и пошел прочь, но почему это заставило Алину как бы ненадолго застыть… а потом улыбнуться.

В коридорах, когда она, такая маленькая по сравнению с его высокой, рослой фигурой, проходила рядом, так близко потому что коридоры в старом здании были очень узенькие, она ощущала его пристальный взгляд, но никогда не показывала вида. Однажды Алина опаздывала на занятие. Идя по коридору, она узнала, где их группа, по голосу Ники, громко и уверенно разговаривающего с преподавателем и наверняка, опять дискуссирующего.

Она постучалась, спросила «можно ли войти» и вошла. В классе была тишина, Кипиани почему-то прервал свою речь и только, когда она прошла до своего места и села, вновь продолжил.

Во время небольшого перерыва что-то заставило Алину, сидящую на тот момент за первой партой, окинуть взглядом кабинет: все ребята что-то делали: кто-то писал, что-то читал, смеялся, разговаривал по телефону, а он… Никита сидел за последней партой, полулежа на руках, обхватившими плечи, и смотрел на Алину, смотрел как-то так нежно и внимательно. И даже когда она посмотрела на него — не отвел взгляда. Ее это смутило, но она опять решила не показывать этого и тем более не продолжать этого зрительного контакта. Зачем то она перевела взгляд на стоящую рядом с ним однокурсницу Иру, разговаривавшую с кем-то с ребят и отвернулась. Она была уверена, что он еще какое-то время смотрит на нее, но боялась убедиться в этом.

Глава десятая

Сегодня утром мама потащила Алину в храм недалеко от их дома. Именно потащила, потому как у Алины не было никакого желания туда идти. Пришлось встать раньше обычного, поесть и попить они не успели, да и вроде как непринято перед церковью. Народу было очень много. Все толкались, раздражались, словом, люди всегда и везде одинаковы и нет разницы: давка в метро или в храме. Протолкнуться к алтарю не представляло возможности, а у него стояла праздничная икона. Принято ставить свечки и целовать иконы перед началом службы, но не все успевали это сделать и потому установили свой порядок: где и в процессе службы можно было передавать свечки друг через дружку. Казалось, народ этим и развлекал себя, ведь все равно непонятно о чем-то поют, слов разобрать невозможно. Рука только тянулась перекреститься, как тут же толкали тебя локтем или постукивали пальцем по плечу и робко так: «Передайте, пожалуйста к праздничной». Алине это напоминало маршрутку с ее «передайте, пожалуйста». Когда народ напередавался, он, кажется, даже заскучал. Так казалось Алине. Она раздраженно вздыхала и то и дело поглядывала в телефон: который час.

Мама на нее постоянно шикала и красноречиво посматривала. Что ж, видимо так проверяется сила веры и терпение. Ни того, ни другого у Алины не было. Она была крещенная, как большинство православных, но не была воцерковленной. Она не была сторонницей разговоров, где ругают Церковь, обсуждают материальное благополучие священников. Не называла их презрительно попами. Все это ей казалось обычным явлением серой массы, черни, к которой она себя причислять не хотела. Как правило, такие люди постоянно негативят, постоянно кого-то обсуждают, роятся в чужом грязном белье. Много раз Алина даже серьезно ругалась со сверстниками, безуспешно пытаясь им доказать свою точку зрения, пытаясь объяснить, что священники — это обычные люди, у которых тоже есть семья, и работа, и свои грехи. Не нужно требовать от них святости, потому как в церковь человек приходит не к священнику, а к Богу.

Тем не менее, Алина не любила церковных богослужений. Это было очень долго и скучно.

Охватывая взглядом золоченные потолки с канделябрами и расписные иконы, Алина черпала образы для романа.

Когда служба закончилась. Алина подошла поцеловала икону у алтаря и направилась к распятию.

— Воссоединиться с Богом можно и в домашней молитве, — сказала она маме, когда они вышли из храма.

— Перестань! — оборвала ее мама, завершая крестное знамение. — Сейчас начнешь свои разговоры… Еще от церкви не успели отойти.

— Хорошо… — Алина дождалась, когда они вышли за ворота храма. — Ну вот какой смысл?

Мама строго посмотрела, но Алина сделала вид, что не заметила.

— Слов ведь не понимаешь. По-любому все стоят в своих мыслях…

— Нужно уметь концентрироваться.

— Хорошо, почему не сделать это дома?

— Потому что ты должна хоть какую-то дань отдать Богу.

— Отдать дань? Ты о молитве? Ну и почему тогда обязательно идти в церковь?

— Хотя бы потому, что там это сложнее сделать, чем встать поутру в теплой комнате и прочесть из книги.

— Но я, может, лучше сконцентрируюсь так, а люди меня отвлекают…

— И раздражают…

— И раздражают, — согласилась Алина.

— Борись с раздражением. Искушения посылаются, чтобы закалить твой характер, чтобы помочь стать лучше…

Алина нахмурилась, но не стала противоречить. Тема религии, политики, как правило, очень опасные темы для высказывания собственного мнения.

Вернувшись домой, вечером Алина написала пару страниц под воздействием своего впечатления в храме. Это была отсылка к прошлому Кайи.

«Маленькая девочка лет пяти, разгуливала по опустевшей зале храма. Крошка с деловым видом переступала своими маленькими ножками и рассматривала все вокруг. Арсан, младший служитель храма, прислонившись к косяку, стал за ней наблюдать. Девочка что-то бурчала себе нос и грозила пальчиком. Потом она взобралась на ступеньки алтаря и, обращаясь в невидимой аудитории, подняв над собой кулачок, воскликнула:

— Следите за своими поступками, глешники!

Арсан прыснул со смеху, и его смех откликнулся эхом. Девочка в страхе обернулась и вся задрожала.

— Нет, нет, ты меня не бойся, — выступил Арсан вперед.

— Я и не боюсь… — вся дрожа проговорила Кайя, при этом сердито сдвинув брови. Она стала поспешно слезать со ступенек.

— Вот, это ты правильно делаешь, — сказал Арсан. — Там нельзя никому находится, кроме священника.

Кайя с досадой посмотрела на Арсана. Она прекрасно знала, что этого нельзя делать, но она то думала, что ее никто не видит.

— Где твоя мама? — спросил он с улыбкой.

Девочка обрела храбрость и стала деловито прогуливаться туда-сюда, будто совсем не смущена присутствием Арсана.

— Малыш? Где твоя мама? Она знает, что ты здесь? — повторил он свой вопрос.

— Нет, не знает, — серьезно ответила девочка.

— Как же так? Почему ты ей не сказала?

— Потому что… — она будто задумалась на какое-то время, а потом, обратившись к нему, спросила:

— Как тебя зовут?

— Арсан…

— Арсан, подними меня, пожалуйста, туда, — она указала пальчиком на вылитую из золота изображение священного древа.

Арсан поднял ее, и она шумно чмокнула святыню.

Арсан с интересом смотрел на нее. Девочка вся закраснелась, но продолжила деловито прохаживаться туда-сюда, будто совсем не замечала Арсана.

— А как тебя зовут? — спросил он.

— Не скажу.

— Почему?

Девочка посмотрела на него, и уголки ее рта дрогнули, но, сдержав улыбку, она продолжила корчить из себя серьезную.

— Почему не скажешь? Я же сказал…

Девочка вновь хитро улыбнулась и промолчала.

— Тебе нужно к маме… Где твои мама и папа?

— Да не переживай, они найдут меня.

Арсан усмехнулся.

— Что же ты: уже не в первый раз так делаешь?

Она утвердительно кивнула в ответ.

— Мне здесь нравится…

— Ну вот и ходи с мамой и папой на службы: утром и вечером. Что же они у тебя не ходят что ли?

— Ты что?! — остановила свою деловую прогулку девочка. — Конечно, ходят! Но мне больше нлавится здесь, когда никого нет

— А-а, понятно. И изображать священника тебе нравится?

Девочка на это промолчала, но потом промолвила.

— Когда тут люди, я ничего не понимаю, и очень шумят все… и места, места нету!

— Тебе места нету? Тесно что ли? Ты же такая крошечная…

— Да, тесно все равно. Я за спинами ничего не вижу, тогда мама вводит меня в самый перед, а я стою у святельника, а он так орет! Мне прям в уши, — она закрыла уши и покачала головой, Арсан засмеялся. А девочка довольная, что нашла слушателя, продолжала:

— А когда играют на стлунках, мне нравится стоять впереди, я хочу тоже поблинькать, а мне не лазлешают…

— Не разрешают? — соучастливо покачал головой Арсан.

— Нет, — грустно вздохнула девочка. — Говорят, это только монахи на них блинькать могут, а я не могу…

— «Маленькая еще» говорят?

— И это тоже, — кивнула она головой. — Говорят, это магические стлунки, не как у меня дома, и когда на них блинькают, разговаливают с Богом. А я тоже же хочу с ним поговорить!

Девочка задумалась и погрустнела.

— Знаешь, я вот тоже люблю, как ты, бывать один… — проговорил Арсан.

— Ты тоже сюда приходишь?

— Нет… я в городе по улицам один гуляю. Все уходят на службу, никого в окрестностях нет, но редко кто мне встретится …И вот я иду и думаю: все это мое…

Девочка серьезно на него посмотрела.

— Не ходишь в храм?

— Нет… — пожал плечами Арсан.

— Фу, какой ты! — она развернулась и отошла от него, состроив брезгливую гримасу.

— Да вот такой я: фу какой, плохой-преплохой. Поэтому мне так грустно, никто со мной не дружит, даже вот ты не хочешь говорить мне, как тебя зовут. О бедный я, несчастный!

Арсан закрыл голову руками и сел на корточки.

Прошло какое-то время. Девочка ходила вокруг да около, но не приближалась… Арсан сидел все в такой позе и делал вид, что плачет. Тогда она подошла к нему и сказала.

— Кайя… Меня зовут Кайя.

— Кайя? Это ты дочка Эванны и Сазаря? Ну-ка пойдем скорее! Теперь я хотя бы знаю твоих родителей, пойдем, они же волнуются!

Арсан попытался было взять ее за руку, но она отпрянула.

— Ну-же: пойдем!

Но чем ближе он подходил, тем дальше от него отходила Кайя, пока все это не перешло в игру «Догонялки». Громко смеясь, Кайя пряталась от него за каменными колоннами, а он гонялся за ней, как мальчишка. Внезапно он схватил ее, и она закричала.

— Что здесь происходит! Ну-ка отпусти ее! — раздался сзади голос старца.

За спиной как из-под земли выросли величавые фигуры Эванны, матери Кайи, Амрина, друга Арсана, и старца Иисидора.

— Кайя, быстро сюда!

Кайя подбежала к маме. Та схватила ее за руку и строго посмотрела на нее. Девочка опустила глаза.

— Ты что себе позволяешь? — строго спросил Иисидор Арсана.

— Я ничего не сделал… Она уже была здесь одна, я собирался…

— Мы видели, как ты собирался, — ледяным тоном проговорила Эванна.

— Вместо того, чтоб отвести девочку ты сам носишься здесь и ржешь, как конь! И это в божьем доме, где нужно соблюдать благодатную тишину! Быстро вон отсюда!

Кайя вырвала руку свою из руки мамы и, топнув ножкой, закричала на старца

— Не ругайся! Ты сам больше орешь, уши болят!

— Кайя! — возмущенно воскликнула мама.

Арсану стало смешно, но Кайя была настроена серьезно. Она сурово вращала глазами и, нахмурив бровки, смотрела на старца, а потом на мам, которая, как ей показалось, смеет осуждать ее за справедливое замечание.

— Простите, — проговорила Эванна. — Простите, пожалуйста. Кайя ты должна..

Но старец остановил ее жестом руки.

— Ты — мудрое дитя, — проговорил он, глядя на Кайю, и кряхтя, сел на корточки перед ней.

— Ты правильно дала мне понять, что и я поступаю неправильно, а берусь судить другого человека… Ведь судить другого человека может только тот, кто сам делает все правильно. Мол, посмотри, я так не делаю и ты не делай. Верно?

Кайя, соглашаясь, качнула головой.

— Но, а ты сама… все ли ты правильно делаешь, чтобы судить меня? А? Не безобразничала ли ты здесь, не расстраивала ли маму..?

На пару секунд воцарилось молчание… У Арсана сжалось сердце, наблюдая, как маленькая девочка пытается противостоять двум взрослым, защищая его. Амрин сделал ему знак уйти. Арсан не двигался. Тогда Амрин изобразил жестом, что если он не уйдет, старец Иисидор открутит ему голову. Это возымело на Арсана действие. Он пошел по направлению к выходу, слыша за спиной назидательный шепот старца.

— Ты ведь все правильно делаешь, да, Кайя? Ты хорошая?

— Да.

— Что « да»?

Арсан остановился в проходе..

— Что да?

— Я хорошая, но…

­– И правильно все делаешь?

— Нет…

Маленькое личико скуксилось, и Кайя заплакала. Мама обняла ее. А девочка разразилась горькими рыданиями… Арсан, понурив голову, скрылся в тени пещеры».

Во сне у Алины было место, куда она возвращалась на протяжении всей своей жизни неоднократно. Это был заброшенный домик в лесу. Пробираясь сквозь прутья веток и кусты, она всегда безошибочно могла отыскать его. Снаружи он казался совсем небольшим и невзрачным. Но внутри была роскошная обстановка: полы устелены дорогими коврами, на потолках — хрустальные люстры. И даже если учесть, что во сне все выглядит достаточно размыто, нельзя было не заметить сходства этого дома с каким-нибудь музеем, настолько все вокруг впечатляло своей красотой и безупречностью, граничащей с холодной пустотой.

В разные периоды своей жизни Алина оказывалась в этом месте только три раза, и спроси ее, она никогда бы сказала, когда именно, и с чем могло быть это связано. Оказываясь там, она мельком осматривала дом и, всегда поднимаясь по витой лестнице, попадала в зеркальную комнату на втором этаже. Стоя у порога, она окидывала взглядом множество зеркал, развешанных по стенам, восхищалась их громадными размерами от потолка до пола и старинными потертыми рамами. После этого неведомая сила, управлявшая ее сознанием, выбрасывала ее в другие сны, которые она не всегда даже запоминала на утро. Но посещение этого места она помнила всегда.

Сегодня она переступила порог зеркальной комнаты и замерла, ожидая своего привычного для этого момента исчезновения… Но ничего не мешало ей сделать шаг, и еще один, и еще…

Очутившись в середине комнаты, она увидела свой смутный силуэт, отобразившийся во множестве зеркал. Сама комната визуально расширилась и стала будто бы круглой. Интересно, что при общем восприятии комнаты круглой, тусклый свет, падающий с верхнего в крыше мансардного окна, освещал одиноко стоящее трюмо в дальнем углу. Но во сне так допустимы абсурд и нелогичность…

Такое трюмо Алина помнила с детства в бабушкином доме: оно было деревянное с двумя маленькими тумбочками, закрывающимися на небольшие задвижки с узким и вытянутым вверх зеркалом с центре. Было тревожно подходить так близко, но любопытство влекло к нему с неукротимой силой, и вот Алина стояла перед ним, смотря на саму себя. Казалось, она стояла очень долго, силясь понять, зачем она здесь, и что все это значит, пока не стало происходить что-то страшное…

Внезапно от нее будто откололась вторая она и стала мерзко хохотать и строить рожи. Возмущение возникло одномоментно со страхом, со страхом повернуться спиной и убежать. Проснуться не получалось и Алина тщетно отыскивая хоть что-то, чтобы разбить злостное зеркало, с ужасом наблюдала, как насмехалось второе отражение, пока не решила прибегнуть к кресту… Это было тоже с детства, мама всегда говорила, что стоит осенить себя крестным знамением, и все плохое улетучится само собой. Но здесь это не работало и потому было еще страшнее. Отражение, юродствуя только изображало ужас, оставаясь при этом непоколебимым. Тогда Алина, продолжая крестить зеркало, стала произносить слова коротенькой молитвы, которую они учили вместе с мамой. Это было сокращение от молитвы Честному Кресту.

Отражение не испугалось, но будто нахмурилось, ожесточилось, и Алина, также неожиданно, как попала сюда, вынырнула из своего сна в явь.

Тяжело дыша и боясь вернуться, она приподнялась на подушках, чтобы не заснуть снова и стала усиленно молиться, по сути просто прокручивая по многу раз единственную молитву, которую помнила наизусть.

Нет, она не была верующей в полном смысле этого слова. Но эта ночь показала ей, что каким бы не был сильным и стойким человек, во сне он совершенно беспомощен. И каким бы наивным не казался приснившийся кошмар на утро, ночью слишком легко в нем увязнуть и очень трудно выкарабкаться наружу. Неизвестно, что такое молитва — волшебный текст или просто самовнушение, так же, как и неизвестно, что такое сон.

Глава одиннадцатая

Ах, эти узкие коридоры в старых зданиях Москвы! Сколько в вас таинственного и будоражащего. И эти стены, такие близкие, словно обнимающие… Уже прозвенел звонок и все направились в аудиторию. В коридоре двигались в кабинет четверо, впереди шел Никита, за ним Алина, а за ней двое ее однокурсников. Ника шел и разговаривал по телефону, Алина же постоянно поворачивалась к своим и что-то рассказывала. Сомнительно, что он не знал, что Алина идет следом, хотя может он, конечно, и неосознанно в процессе своего телефонного разговора как-то приостановился и посмотрел в сторону, тем самым смешав движение. В этот момент Алина, в пол оборота шла и говорила с Денисом. Получилось так, что она врезалась в плечо Ники. Как-то ничего особенного, случайность. Она пробурчала под нос «извини», и они вошли в аудиторию. Но это столкновение отчего-то заставило продлить в памяти Алины ощущение прикосновения с его телом.

У Ники была девушка, с которой он встречался два года. И Алина всегда уверяла саму себя, что ей все равно, и он просто надутый индюк, но тем не менее, регулярно посещала его страничку в сети, проглядывая фотографии его и этой… Марии. Алина знала ее заочно и, может, даже они несколько раз пересекались в разговоре в университете. Она была красива, умна, обаятельна, дружелюбна… Всегда Алина отмечала ее сходство с Селеной Гомез — молоденькой американской актрисой и певицей. Такая же смазливая, милая брюнеточка с маленьким носиком, полными губками, как у куколки и очаровательными ямочками на щечках. Алина не проигрывала ей во внешности. Она была другой. Хрупкая девочка с короткими светло-русыми волосами.

Алина не знала, что ее больше раздражало, но сегодня бесила улыбка на лице Ники, с которой он глядел на нее, обнимая Машу.

Она его видела достаточно часто в университете до их, если можно так сказать, знакомства. Но видя в коридорах, на крыльце университета, в столовой, на лавке, у дверей деканата высокого молодого человека, который пусть был не столько красив, сколько уверен в себе, задорен, весел от него так и веяло жизнью, огнем молодости заразительным и соблазнительным, Алина с молниеносной скоростью и даже с какой-то внутренней раздражительностью отводила взгляд и поворачивала мысли в другое русло. Есть категория молодых людей, обладающая уже врожденным обаянием (в йоге есть такие понятия как шакти и бхакти, что-то похожее на харизму в нашем понимании). Никита входил в эту категорию, но Алина упорно стремилась заставить себя его не замечать и даже признаваться самой себе, что он не в ее вкусе, дабы не быть одной из тех, «кто попался». Это для нее было сродни тому, чтобы не купить такую же вещь, в которой сейчас к примеру ходит пол города, и неважно, что эта вещь сейчас на пике популярности и просто ультра модна. Именно поэтому Алина никогда не купит ее, а возьмет что-то другое наперекор общественным вкусам и взглядам.

Теперь Алина знала достаточно для защиты. Он был горд, уверен в себе, любил отпускать колкие, обидные шутки, не заботясь, как это воспримет другой человек, (и, кстати, у него это здорово получалось). Еще он привык ко вниманию и чуть ли не поклонению с стороны своего окружения. Он был умен. Никто из группы не изъяснялся на английском так свободно, как он, и никто не переводил тексты так метко и быстро, как он. Он участвовал в студенческих играх по футболу и пусть не был первым, но играл неплохо, а смотрелся со стороны так и вообще ничего.

Не хотелось признаваться с себе, но и она тревожила его. Уже несколько раз она ловила его взгляды на себе, но намеренно делала вид, что не замечает.

Работа над романом превратилась в коротенькие заметки на полях, где Алина, прячась от себя самой под именем Кайи, анализировала свои чувства.

« — Кому эта ленточка? — спросил папа Кайю..

Кайя подбежала к Арсану. Неподалеку от него сидели девушки.

— Арсан, Арсан это тебе! — сказала Кайя, отдав ему ленточку.

— Мне? Спасибо. А за что?

— За то, что ты мне нравишься…

Девушки переглянулись и улыбнулись.

— Правда, Кайя? Ты мне тоже нравишься.

— Нет, Арсан это тебе, как моему жениху!

— Жениху-у?? — удивленно протянул Арсан и улыбнулся.

— Да-да. Знаешь, я любила Самуила, но он постоянно молчит, еще он не может любить женщин, поэтому я решила эту ленточку подарить тебе.

После этой фразы разразился громкий хохот. Арсан оглядывался на девушек и тоже широко улыбался… Но Кайя вся затряслась, щеки покраснели, на глазах выступили слезы… и она мигом убежала».

Тем не менее, не признаваясь самой себе, что Кипиани был ей интересен, Алина продолжала жить статусом « в активном поиске»: знакомилась с мальчиками, ходила на свидания. Она не считала, что совершает какое-то преступление, если уделяла вечер тем, кто жаждал ее общества. Алина общалась на разные темы, была весела, открыта, разрешала проводить себя до двери подъезда, но, в принципе, сразу давала понять, что ее интерес сугубо дружественен. Что ж, а в таком случае не очень настойчивые, а потому благоразумные парни, разочаровываясь в своих мечтах и ожиданиях, либо сами собой куда-то исчезали, либо пополняли лист очень хороших знакомых.

Сегодня после университета она собиралась в кино. Фильм этот она давно хотела посмотреть. Мальчику, который ее пригласил, она очень нравилась, он же ей — как друг, но разве запрещено в таких случаях ходить в кино?

Алина вышли с Денисом в холл. Девушка была рассеяна, и это от него не укрылось.

— Ты сегодня не просишь проводить тебя, — произнес он как бы между делом, вальяжно опершись на стену и отставив ногу немного вперед.

Алина красила губы около зеркала, она мельком взглянула на него в отражении.

— Сегодня — нет. Мне есть кому меня проводить, — ответила она с улыбкой, не поворачивая головы.

— Да-а? — Денис удивленно приподнял брови. — Это с кем же? С тем милым пупсенышем?

— Не понимаю про кого ты, — пожала плечами Алина, но уголки губ ее чуть-чуть дрогнули.

— Ну как же! — взмахнул руками Денис. — Этот милый мальчик, который так любит «Титаник».

Алина быстрыми, небрежными движениями взбила волосы.

— Ты про Игоря?

— Его еще и Игорь зовут?

— Чем он тебе не нравится? В общем — нет. Не с ним. Вика познакомила меня с одним парнем, он добавил меня в друзья в сети, а, в свою очередь, об этом прознал его друг, и я ему понравилась. Так мы и познакомились. В интернете.

— В интернете? Ну и ну…

— В интернете сейчас все знакомятся, учатся, работают и вообще живут. Ты же не доисторическое животное, чтобы не понимать таких вещей. И вообще: знаешь что? — Алина резко повернулась к нему и шутливо погрозила тюбиком от губной помады. — У меня сейчас слишком хорошее настроение, и тебе не стоит мне его портить, поэтому просто отстань.

Такие сцены случались постоянно. Алина встречалась с какими-то парнями, а Денис всегда находил в них что-нибудь высмеять. Впрочем, она к этому относилась достаточно снисходительно.

Когда Алина вернулась домой, мама уже была дома, и они с Вероникой смотрели старую постановку «Гордость и предубеждение».

— Привет! Ну и как? — спросили они почти хором.

— Классный фильм… Я не разочаровалась.

— Мы не про фильм. Как мальчик?

— Мальчик? Да я не смотрела на него. В зале темно же, — Алина улыбнулась, вешая пальто.

Мама покачала головой.

— Что: опять не понравился?

— В том смысле, про который вы спрашиваете — не-а!

— Ты помнишь сказку «Король Дроздобород»? — спросила ее Ольга Александровна.

Алина утвердительно кивнула.

— Чем все закончилось, тоже помнишь?

Алина вновь кивнула.

— Я не помню. Чем все закончилось? Это вообще про что? — спросила Вероника.

— Про капризную принцессу. Она у каждого жениха находила изъяны: это слишком худой, слишком толстый и т. д.

— А потом находится один, которого она за причудливую бороду прозвала Дроздобородом. — продолжила Алина. — Ну, он переодевается нищим, женится в итоге на ней, потому что папе королю надоело ее бесконечно сватать, а когда убеждается, что проучил ее — бац! Предстает перед ней тем самым принцем.

— Мама! Почему я про эту сказку до сих пор ничего не знаю! — Вероника изобразила досаду.

— Ты своего Дроздоборода еще не повстречала просто.

— Ага… В двадцать восемь лет…

— Я видимо тоже… — пожала плечами Алина.

— Так, все: началось! — воскликнула мама, когда закончилась реклама, и на экране появилось лицо мистера Дарси.

Алина прошла на кухню, помыла руки и заглянула в холодильник. Суббота… Вероника дома, мама пришла пораньше. Холодильник полон всяких вкусностей. Алина достала несколько тарелок и принялась за еду.

Кого она пытается обмануть? Зачем, правда, эти встречи? Она уверяла себя, что так она расслабляется, отдыхает. Ее водят в кино, в интересные кафе, на выставки. Их цель — понравиться ей, сблизиться. И что таить, она знала это прекрасно. При этом держала дистанцию. Итог всегда был один: разочарование мальчиков, а у нее самой какое-то не совсем приятное послевкусие от этой нелепой игры. Сейчас было тоже самое.

Алина уже сама понимала, что пора прекращать ждать какой-то возвышенной любви с человеком, предназначенного судьбой. Понимала, но продолжала в душе ждать и надеяться на эту сказочную встречу. Множество лиц, множество имен проносились вихрем в голове, и в памяти не оставалось ничего кроме смутного дымного очертания образов и воспоминаний. Вернувшись с сегодняшней прогулки она взялась анализировать свое отношение к своему приятелю.

Алина была спокойна. И она понимала, что если она спокойна, значит, не влюблена. Не было, не существовало для нее понятий «стерпится — слюбится» или «любовь приходит постепенно». Нет, в ее случае, любовь должна ворваться вихрем в открытое окно ее души и закружить, завертеть в осеннем вальсе уставшие ждать и поэтому пожелтевшие листья и ее вместе с ними. Это будет настоящее чувство — ветер.

Возможно, каждый человек не случайно появляется в нашей жизни: либо мы ему нужны, либо он должен что-то внести в наше существование. Поэтому Алина ждала… Наверняка, каждое подобное свидание — это очередной камешек на дороге, о которой придется споткнуться, но, главное — не упасть. Потом же она выйдет на ровную тропу и придет на место: наученная, подготовленная, разумная для того, чтобы принять бесценный дар — взаимную любовь.

Вероника вышла из комнаты и направилась в ванную, но завидев Алину, застывшую над тарелкой, подошла поинтересоваться, что случилось.

— Да, грустно как-то… просто ответила Алина.

— Чудная! — Вероника усмехнулась. — Ну, а этот чем не понравился?

— Да, какая разница? Просто не мой Дроздобород…

Поужинав, Алина зашла в сеть. Ответила на пару писем. Затем забила в поле Кипиани. К счастью, с такой фамилией в Москве оказалось всего-то пятьдесят три человека. Она с легкостью отыскала его. На аватарке он был в голубом джемпере, который подчеркивал его глаза. Алина просматривала его фотографии, но руки почему-то сделались холодные и дрожали. Со стыдом Алина, обнаружив, что просматривает его страницу уже полчаса, поспешила выйти из сети и заняться делом. С тех пор, как начались занятия с журналистами, а за ними последовали новые знакомства, Алина совсем забросила писать.

Она всегда старалась уделить своему делу хотя бы пару страниц в неделю, несколько строк в день… Да, это ничтожно мало, любой настоящий писатель засмеял бы ее с таким рвением к своей работе. Но больше не всегда получалось с учебой и другими делами молодой девушки: домашними хлопотами, общением с близкими, друзьями, прогулками и т. д. Тем не менее, этого было вполне достаточно, чтобы потихоньку, крохотными шажками следовать к завершению своего романа. Большие перерывы были просто губительны для творчества Алины. Не заглядывая на страницы своего романа несколько недель или месяц, она замечала позже, что ей требуется еще какое-то время въехать в сюжет, вспомнить героев, вспомнить все. Только тогда вновь познав их, обняв и ощупав, как потерявший зрение наощупь узнает родные лица, только тогда можно было начинать творить дальше.

Алина открыла свою рукопись и погрузилась в чтение.

Самуил разбудил Кайю ранним утром. Он старался чаще говорить с ними по-иноземному, чтобы лучше усвоился язык, но нередко Кайя просто игнорировала его. Делала вид, что не понимает. Ей был противен этот язык, неприятна эта земля и эти люди и, осознавая, что она уже никогда не вернет былое, она все-таки жаждала, чтобы хоть иногда звучали родные слова.

Самуил сказал ей «доброе утро» на агуранском. Тогда она открыла глаза.

— Сегодня день Мира. Ты помнишь? Я приготовил тебе подарок.

Конечно, Кайя помнила этот праздник. Ведь он был посвящен тому дню, когда семь праведников нашли землю в горах и сотворили их мир. В Агуре этот праздник всегда отмечался широко и весело.

Кайя вышла во двор, ей навстречу уже бежал Ильдар: ему Самуил подарил удивительный музыкальный инструмент, внешне очень напоминавший флейту, только у этого звук был тоньше и звонче. Ильдар уже играл на таком инструменте в Агуре, и поэтому сейчас с легкостью воспроизводил народную мелодию. У Кайи был другой подарок…

Во дворе рядом с Ветром, к дереву был привязан молодой конь.

— Рано утром он громко ржет и требует, что его отпустили погулять. Теперь он твой.

У Кайи только вырвался возглас удивления, и благодарная улыбка озарила ее лицо. Этого Самуил и ждал.

Она тут же было кинулась к коню, но остановилась, вернулась, схватила руку Самуила, сжала ее крепко-крепко и только тогда поспешила к своему подарку.

— Рассвет… Назову его Рассвет, — только прошептала она, и дети принялись ласкать его и тут же сели кататься.

В стороне стояли местные ребята и с завистью поглядывали на коня. Они, и их мать, сварливая Илга, не понимали, что такого важного празднуют эти чужестранцы.

Глава двенадцатая

Алина часто писала Ане. Та не оставляла свою мечту стать скрипачкой, учась на журфаке. Туда устроил ее дедушка по знакомству, посчитав что поступление к консерваторию в Москве они просто не потянут.

Мать Ани бросила ее, уехав к другому мужчине с другой семьей. Аня осталась с отцом. Отец ее был журналистом, много работал и мало проводил времени дома. Аня не видела его месяцами и воспитывалась с бабушкой и дедушкой.

Образ Ани как-то потускнел. Они не виделись два года. Аня была теперь просто тем человеком, которому отправлялись письма.

В это субботнее утро Алине почему-то захотелось следовать словам Маленького принца:

«Проснувшись утром, первым делом убери свою планету». Она отнеслась к его высказыванию почти что фанатично. Всякие мысли лезли в голову, а ни что так не успокаивает и не погружает в умиротворенное созерцание, как уборка. И Алина решила как следует умиротвориться: разобрав все углы и перемыв все полки..

Мамины и вещи Вероники она решила просто протереть и расставить более аккуратно на их полках. Среди книг и бумажек, лежала старая записная книжка с интересным оформлением: обложка была украшена аппликацией из бархата и других цветных лоскутков и бисера, изображающих собой цветок и маленькую птичку колибри. Очень красиво. И видно: ручная работа. Содержание книги удивило Алину не меньше. Это оказался мамин дневник. Там было много переписанных песен, стихов, приклеены фотографии из газет любимых киногероев. Несколько страниц с описанием какого-то «его». Имя не указывалось, но он был « внимательным и озорным, нежным и любящим». Дата стояла… И это был не папа. С отцом они познакомились гораздо позже.

Запись из дневника Ольги Андреевны:

«Когда-нибудь у меня родится дочь, маленькая, наивная, пока что глупенькая по-детски, она будет слушаться меня, своего отца, бабушек, дедушек. Может только слушать, а не слушаться. Разные умные вещи она будет принимать с удивлением и впитывать чужие понравившиеся мнения, как губка. Но… когда-нибудь настанет время, и она повзрослеет. Она станет спорить со мной, со своей мамой, отстаивая свою точку зрения — не из-за упрямства или желания доказать, что она считает себя умнее. Нет, просто у нее сформируется свой взгляд на вещи, своя оценка всему. Она сядет напротив меня на край дивана и примется рассуждать. А я …как-то особенно внимательно буду наблюдать за ее мимикой, жестами, горящими глазами. Быть может, она заметит это, но не догадается, что именно в этот момент, я, ее мама, смотрю на свою уже взрослую девочку и понимаю: с гордостью, что моя дочь — зрелая личность, но с грустью — что она уже не та маленькая наивная девочка. Что мне уже труднее удается ее удивить, а скорее она чаще удивляет меня. Время идет, и как полушария Земли меняют свое место под солнцем, так со временем и мы поменяемся местами с нашими детьми».

Алина закрыла блокнот и поставила его на место. У мамы тоже свои тайны.

— Мам, я нашла твой дневник, — как-то после обеда заговорщески прошептала она маме на ухо.

Мама помолчала, а потом смущенно улыбнувшись спросила:

— И чего теперь? Все обо мне знаешь?

— Было бы все написано, все бы знала, — также, со смехом ответила Алина. — Не знала, что у тебя свои тайны.

— Что ж, ты думаешь мать молодой не была?

— Просто не думала, что ты вела дневник.

­– Молодость — пора любви. В молодом возрасте чаще всего людям свойственно влюбляться, вести дневник. У тебя то наверное тоже есть? — мама хитро прищурилась, но Алина отрицательно покачала головой: ей это было не нужно, все свои мысли она раскрывала в своих произведениях. Впрочем, мама ей не поверила. Но почему-то после этого разговора, Алина задумалась.

Молодость — пора любви… Последнее время она часто анализировала свои чувства. И каждый раз спрашивала: оно ли это наконец? То самое? Нет? Тогда что это? Где-то в столе у нее лежала толстая записная книга, совершенно новая. Она сама купила ее магазине, но применения ей пока не нашлось. Просто Алина испытывала слабость к различным канцелярским принадлежностям. Яркие ручки, обложки, карандаши. У нее дыхание замирало от вида всего этого, как, наверное, замирают некоторые девушки при виде богатого разнообразия платьев или косметики.

Она открыла страницу и погладила ее белую гладкую страницу с тусклой клеткой. Выбрала красную гелевую ручку и написала дату. Тихонько положила и взяла другую, синюю шариковую с тонким стержнем. Это ее любимый вид. Слова получаются тонкими, пишутся легко, приятно, нет разводов… Давно она не писала от руки. Последние пару лет она печатала все свои опусы на компьютере. Подумала немного, прислушалась. Все вокруг затихло. Время будто остановилось. Только мысли вслух…

В заметки:

«Любовь — это интересно…

Будоражит, мандражит, ожидаешь чего-то… и вся в каком-то звуке «ж». Дрожишь, волнуешься.

Иллюзия? Мираж?

Что-то неизведанное, таинственное и влекомое за собой».

Глава тринадцатая

Слишком много времени Алина глазела на страничку Никиты, ненасытно пересматривая все те же фотографии, изучая мимику его лица и Маши, внутренне ломая руки, но всячески отгоняя от себя мысль, что он ей нравится…

Но разве это было не так?

Однажды судьба вознаградила ее. Они сидели с Викой в столовой, пили чай, переписывали лекции с ними был Леша, друг Паши, парня Вики и, как выяснилось, он же был другом Никиты Кипиани. Когда последний зашел в столовую, Паша махнул ему рукой. Вика тут же выпрямилась и поправила волосы, а у Алины перестало биться сердце. Сегодня он был без Маши.

— Чего вы тут делаете?

— Я чаек попиваю, а девчонки лекции переписывают, — ответил ему Паша. — Мои лекции.

— Твои? — Ника усмехнулся. — Ну-ка, ну-ка, профессор, чего это вы там пишете?

— В смысле Кузнецова лекции.

— А, понятно. А что у нас одна программа?

— Как выяснилось, да. На четвертом курсе журфака и третьем филфака — абсолютно идентичны.

— Идентичны! — передразнил его Ника.

— Но мы не все лекции переписываем, — сказала Вика и кокетливо улыбнулась, когда Ника посмотрел на нее. — Только вопросы, чтоб к ним быть заранее готовы.

— Вот хитрые, да? — обратился Паша к Нике, тот в ответ кивнул. — А мы с тобой, помнишь..?

— Пришли на середину занятия…

— И он пустил? — удивилась Вика.