В норе одиночества…
Рано утром в Петербурге
Вновь играют музыканты.
Солнце делят словно бургер
Тучи — злые эмигранты.
Бог на небе точит ножик,
Вниз разбрасывая искры.
У метро гаишник ожил —
Себя чувствует министром.
Запах спелой кукурузы
В детство резвое уносит.
Открывают двери ВУЗы,
Осень смело пудрит носик.
В Екатерининском парке, —
Там на крашеной скамейке,
Пьют дешевую Кадарку
Два пиндоса в кацавейках.
Город полной грудью дышит,
Не ломается система.
В нем заполнены все ниши,
Но имеются проблемы.
Столько в нем людей и «родин» —
Ерундой всегда казалось.
Каждый в нем душой свободен.
Все равно обидно малость…
Всюду — злые эмигранты
Город делят словно бургер.
Петербуржцы — квартиранты
В родном славном Петербурге.
Через бутылку портвейна
Смотришь на город ночной.
Слушаешь Курта Кобейна,
Нынче он снова живой.
Жаль, что один ты навеки,
Словно печальный рассвет.
В сердце закончились треки…
Курт Кобейн жив, а ты нет.
Милая мама, не спи.
Твой сын печальный идет,
Встречай его у ворот.
…был у греха на цепи…
«Как жил, любимый сынок?
Жаль, не звонил,
не писал.
Ушел на темный вокзал,
Ушел как в небо дымок.
Что сейчас в жизни твоей?
А сердцем Счастье нашёл?
На Жизнь ты был очень зол…
Вон за окном соловей!»
Горько вопросы задашь,
Ловя его беглый взгляд.
Тени в окне заскользят.
Словно не жизнь,
а мираж.
Он будет молча сидеть.
Затем: «Прости меня, мать…»
Скажет. И снова молчать.
В окне начнет небо сереть.
Сядешь одна под луной.
Платочком слёзы смахнёшь.
Всё это правда.
Не ложь.
Жив твой сыночек родной.
Пусть был задирист и пьян,
Пусть раздирал кулаки.
Раны в душе глубоки.
Всем дан еще один шанс…
Легкий шумок облепих,
Твой сын печальный идет,
Встречай его у ворот.
Милая мама, не спи…
Пригорюнился в обветшалой общаге
Пожилой одинокий поэт.
Из-за того, что у него бедолаги
Есть стихи, но поэзии нет…
Через бутылку портвейна
Смотришь на город ночной.
Слушаешь Курта Кобейна,
Нынче он снова живой.
Жаль, что один ты навеки,
Словно печальный рассвет.
В сердце закончились треки…
Курт Кобейн жив, а ты нет.
Мне тоже плохо,
котик, одному.
Никто меня не любит,
и не ждет.
Сейчас вот горькой водочки возьму,
И лягу не на лавочку, а
под.
Под звёздочным чернеющим
зонтом,
Мы не будем
с тобою
погибать.
Мне кажется,
что будет всё путем.
Мне
кажется —
уйдет непруха-мать.
Ну почему ты,
серенький молчишь?
Давай,
хотя б под носик свой мурлычь.
Представь,
луна на небе — это мышь…
Ладно, давай без сказок и
без притч.
Я знаю, тебе очень тяжело.
Поверь, что мне не легче ни на грамм.
Наши жизни, как хрупкое стекло,
И поэтому я их не отдам…
Мне тоже плохо,
котик, одному.
Никто меня не любит,
и не ждет.
Давай-ка тебя,
котик обниму.
И может быть,
плохое всё уйдет…
В соседних окнах желтый свет,
Пускаю дым в ночное небо.
Луна походит на омлет,
Её бы скушать с черным хлебом.
За стенкой телик говорит.
Гитара где-то умирает.
Всё крутит-крутит Леонид
Свой барабан с судьбой играя.
В соседних окнах желтый свет,
Пускаю дым в ночное небо.
Хандрой практически раздет,
Одетым будто бы и не был.
Вот просыпается мигрень,
Ведь по-другому не бывает.
Со мной осталась только тень,
Но и она — глухонемая.
Слушаешь истеричный плач дождя.
Спокойно куришь, пьешь коньяк.
Сегодня, ты от него уходя,
Проронила: «Какой пустяк…»
Истерично плачешь. ВискИ гудят.
Обидно. Кусаешь кулак.
Три дня назад от него уходя,
Проронила: «Какой пустяк…»
Кто бы что ни говорил, но глубину женской души всё-таки нельзя измерить членом…
Я тебя не забываю, чтобы вспоминать…
Борису Слуцкому, и всем воевавшим…
В окошко стучится рассвет,
От ночи остался лишь след.
Сидя на кровати курю,
В душе не то груз, не то крюк.
Зачем? Для кого воевал?
Я помню чернильный вокзал…
Я помню, как плакал отец,
Словно мальчик. Словно юнец.
Как трогался ржавый вагон,
Походя на скотский загон.
И скрежет песка на зубах,
Вкус крови на синих губах…
Делили на роту паёк,
Делили паёк на глазок.
Дождь, как освежающий чай,
Тишина — божественный рай.
Боли наглотался сполна.
Позднее — медаль, ордена.
Только всё — какой-то мираж.
Мы — сделанный кем-то муляж…
Я помню чернильный вокзал.
Зачем? Для кого воевал?
Скорей, воевал для себя,
И для глупых грустных ребят.
В окошко стучится рассвет,
От меня остался лишь след.
Когда мы вернулись с войны,
Я понял, что мы не нужны.
Я найду свой правильный путь
Через реки проб и ошибок.
Удачу б к себе притянуть,
Сказать неудачам спасибо…
Мне не страшно что-то менять
В своей нарисованной жизни.
Пускай судьба грустная мать
Отравой в себя лучше брызнет.
За чашкой сухого вина
Я листаю жизни открытки.
Моя жизнь длинна, как длина…
Но не крепче тоненькой нитки.
Удачу б к себе притянуть,
Залить ею жизни сосуды.
Я сам найду правильный путь,
А судьбу кормить я не буду.
несчастный покусанный город
я вернулся сегодня домой
мой пиджак давненько распорот
только пиджак давно уж не мой
шагаю по улицам мрачным
вспоминаю что было давно
мой город туманно-прозрачный
как в печальном забытом кино
мне на сердце тяжко и больно
я вернулся сегодня домой
мой город погиб добровольно
только город давно уж не мой
Я верю в подругу-судьбу.
Я верю в сердечного Бога.
Я верю в Герат и Кабул.
Я верю в основу налога.
Я верю в семейный очаг.
Я верю в любовь и блаженство.
Я верю в программу «Аншлаг».
Я верю в само совершенство.
Я верю в красоты небес.
Я верю в огонь зажигалки.
Я верю в Горгаз и Собес.
Я верю в дубинки, мигалки.
Я верю в премьера указ.
Я верю в упругость рессора.
Я верю в шугейзинг и джаз.
Я верю в мораль «Ревизора».
Я верю в рекламу «Gillette».
Я верю в убойность нагана.
Я верю в омлет на обед.
Я верю в рассказ наркомана.
Я верю в простое fuck off.
Я верю в надежду и веру.
Я верю в друзей и врагов.
В себя почему-то не верю.
Вот хороним друга одного