Бесплатный фрагмент - У истоков пирамид

Вступление

Она немного успокоилась по прошествии тысячелетий. Но тогда, с приходом иссушающей летней жары, Река яростно выплескивалась из берегов и бурлила всеми принесенными из жарких африканских глубин соками. Облака бурого ила крутились в завертях мутных, пенящихся вод, и вся равнина превращалась в топкое болото.

Но люди уже не боялись Реки — или, может быть, начинали её понимать. Лодки с загнутыми носами, раздвигая заросли папируса и отпугивая речных гадов, плавали среди островов, в которые превращались прежние холмы. В поселениях на пригорках люди славили Реку и духов долины. Они знали, что, в назначенное время, вода вернется обратно. Тогда деревянные мотыги будут рыхлить черный ил, а, в день жатвы, на жертвенных шестах-джедах повиснут спелые колосья.

Ке-Ем, говорили они, «черная земля». Их предки пришли в долины несколько поколений назад из жарких западных равнин. Они учились жить вместе с Рекой, охотились на бегемотов и крокодилов в зарослях папирусов, рубили густые рощи и бросали семена в черный ил — а их прежняя земля медленно превращалась в раскаленное пекло. Река создала Ке-Ем, Река кормила, поила и защищала людей, живших на её берегах, и уже почти не помнивших старой родины — но пройдет еще тысяча лет, прежде чем на неё упадут тени пирамид.

Первая часть

Долина Нила, недалеко от современного Идфу,

17 марта 3604 г. до н.э

— Вы будете идти, пока не встретите людей Ме-Нари — сказал Гор-Кха — они уже близко, Миаш видел. Они будут думать, что вы их не ждали. Драться недолго. Скажи всем, по какому крику отходить, но лучше пусть только стреляют. Людей трудно удержать, когда Сокол уже наполнил их сердца яростью, и они секут тела врагов. Скажи всем старшим воинам, что надо бежать до лодок. Люди Ме-Нари должны проследовать за ними мимо рощи.

— Хорошо, уа̀ри — ответил Скорпион — мы сделаем, как ты говоришь. Сколько мне оставить в ладьях?

— Не больше чем три по десять. Но это должны быть те, кто хороши с луком. Когда люди Ме-Нари подойдут к роще, мы будем убивать их, из-за рощи и от Реки. Стрелами, а потом булавами и копьями.

— Хорошо, — опять сказал Скорпион — я все расскажу людям. Гор-Сокол увидит нашу победу.

Он направился к стоявшим у берега ладьям. Утреннее солнце, разбиваясь о густые воды Реки, наполняло воздух дрожащим светом, и стоявшие у воды воины казались выточенными из слоновой кости фигурками.

Большинство людей Нехе были нагими — так принято исстари, духи должны принять павшего таким, каким он пришел в мир. Кроме того, так было удобнее драться. Лишь то, что делало их мужчинами, они оборачивали в плетеный из льна или папируса футляр, называемый чер. Некоторые, впрочем, подражая уари, уже носили короткие юбки-накидки. Сам Гор-Кха не считал нужным снимать с себя накидку, как и надетый на грудь тотем Гора. Пластинка разогрелась на солнце, но ему это даже нравилось — казалось, вся сила небесного огня наполняет его перед боем. Почти у всех пояс охватывали плетеные или кожаные ремни, к которым воины прикрепляли кремниевые ножи и дротики. Для засады он отобрал тех, кто лучше всего обращался с луком — люди уже направлялись к рощице, примериваясь, где будет удобнее спрятаться.

Долина здесь поднималась вверх над почти неподвижной, илистой заводью, и пространство в полет стрелы было открыто между стволами тамарисков и небольшим болотцем. Воины Ме-Нари, конечно, попробуют захватить лодки, значит, направятся к берегу как раз мимо них

У прибрежной кромки он увидел какое-то оживление — люди спускались с ладей, вспенивая темную воду, другие, напротив, устраивались на связанных папирусных стеблях. Крепкая, кряжистая фигура Скорпиона была почти не видна за более рослыми воинами, но вдруг он высоко поднял булаву, солнце блеснуло на базальтовом диске.

Люди Гор-Кха продолжали заходить в рощицу. Там, между густых тамарисков, им и надлежит лежать молча, держа луки наизготовку. Воины Ме-Нари не должны их увидеть, пока не будет слишком поздно, и ливень стрел не прибьет их к земле, как колосья. Рощица казалась подходящей.

— Мы победим — подумал Гор-Кха, и поднял с земли свою булаву — Сокол увидит нашу победу.

***

В час, когда закатные лучи коснулись желтым белого черепа Сома-отца, возле шеста почти не было народа. От Реки дул слабый ветер, и многие люди Ме-Нари столпились на берегу, наблюдая за окончанием лова. Праздник Отца должен был начаться с их возвращением. Девушка села на закругленный камень и прикрыла глаза. Она вспомнила, как ребенком приходила к джеду — тогда казалось, что шест уходит в небеса, а череп Сома-отца был большим и грозным. Теперь же — просто палка с побелевшей от времени костью, и привязанными сверху высохшими цветами. В нескольких шагах от неё валялись глиняные осколки — наверное, следы прошлого праздника, когда люди, опившиеся ячменного напитка, спотыкаясь, бродили по площадке, покачиваясь и хватаясь друг за друга. Но сегодняшний праздник обещал быть тревожным.

От Реки донеслись крики, а потом ритмичное пение — возвращались ладьи, посланные на дневной лов. По тому, как хлопали в ладоши и пели на берегу, она поняла, что лов был удачный. Скоро плоть Отца зашипит на углях, и люди будут плясать, пить ячменный напиток и просить Сома дать им силу. Она им понадобится совсем скоро. Это был шестой или седьмой день Отца, который она могла вспомнить, но сегодня, вместо обычной радости, над селением клубился страх. Её собственный отец, уари Нар-Хаа с утра был неразговорчив и угрюм. Утром, очищая жертвенный камень, она видела, как он осматривает свой лук и пробует тетиву. Это всё тот разговор.

Посланники Нехе, или, как их теперь называли, люди Сокола, явились в селение семь ночей назад. Они держались надменно и вызывающе. Проходя мима шеста с головой Сома, они всем своим видом показывали пренебрежение к Родителю. Один из них поднимал длинную палку, к которой было прикреплено изображение с черепом сокола — их уари объявил себя крылом, не то сыном какого-то могучего бога, принимавшего такой облик. Женщинам велели удалиться, но даже с женской половины она видела их лица — лица людей, которые пришли приказывать, а не просить.

Отец так и не сказал ей, что хотел от него уари Нехе, но вечером к джеду сходились мужчины — в основном те, кто умело обращался с луком, копьем и булавой. Таких в Ме-Нари осталось не очень много, особенно после стычек с людьми с острова Аба и жителями противоположного берега. Они о чем-то говорили, потом пели песню войны.

Через четыре дня, в час наибольшей жары, в Ме-Нари прибежал человек, покрытый пылью и едва дышавший. Слух разнесся по селению, как огонь по соломе — люди Сокола идут по Реке и по берегу, рыболовы, жившие у дальней затоки, перебиты, их хижины сожжены. Она видела, как мазала себе лицо сажей женщина, что жила у срубленного дерева — её мужчина ушел на ночной лов. Утром с берега видели, как ладья с воинами Сокола опрокинула их плот, барахтавшихся в воде расстреливали из луков.

Сейчас люди Ме-Нари будут просить Сома дать им силу в бою — ясно, что его не избежать. Так мало осталось опытных воинов — многие из тех, кто сейчас стоял на берегу, ожидая начала обряда, редко держали в руках что-то опаснее остроги для рыб.

Между тем, с укрепленных на берегу лодок (узкие носы из загнутых вязанок папируса, вздымались к небу, словно кривые когти) сошли все, уходившие на священный лов. Нар-Хаа шел впереди с булавой в левой руке и ножом в правой. Трое мужчин за ним волокло в сетях бьющиеся рыбины.

— Отец, что дает нам рыбу, отец, что дает нам воду, отец, что дает нам силу — нараспев повторял он — Ты, чей дом великая Река, ты, чей хвост колышет воду, чья пасть изрыгнула небесные огни — твои дети взывают к тебе!

— Нар –ка- амма! Сом-Сом-Сом! — хором откликались шедшие рядом.

Несколько человек тащили большие сосуды с ячменным напитком, другие разжигали огонь возле шеста. Пение продолжалось, и девушка почувствовала, как жаркое дыхание священного дня окутывает её привычной волной. На землю выпала из сети рыбина величиной в руку — она медленно извивалась, из последних сил разевая рот, когда Нар-Хаа опустил на неё жертвенный нож.

— Сом-Сом-Сом! — повторяли люди, пока уари обезглавливал одну рыбину за другой. Рыбы было не очень много, плоти Отца хватит только на лучших.

Вскоре запах печеной рыбы поплыл над углями, дым стелился над головами людей, вместе с ним — сила хемму. Праздник начался. Люди пели, палки колотили по сухой шкуре барабанов, где-то свистела флейта, рядом забили несколько коз, и кровь их обмазала жертвенные камни. Она потом помнила ритмичный стук, шум голосов, вкус рыбы и перебродившего ячменя во рту. Удары камня о камень — мужчины играли в священную игру ва̀си, пытаясь забить одним обтесанным битком другой в специально вырытую ямку. Когда она, с вымазанными кровью щеками качалась вместе с женщинами под стук барабана, повторяя слова женской песни, неожиданно увидела перед собой черные глаза Каа-Тота. Он стоял перед ней, высокий и сильный, ощупывая взглядом её грудь, потом развернулся и отошел к остальным мужчинам.

Уже в хижине, раздувая угли в очаге, она вспоминала о высказанном как-то желании отца связать её с детьми Ибиса. Так смогли бы примириться два самых древних рода в Ме-Нари, враждовавшие, еще когда её бабушка игралась деревянными куклами. Девушка попыталась представить себя в руках Каа-Тота, вспомнив его глаза, с выкрашенными зеленым и черным веками, его гибкое, мускулистое тело. Она так часто думала ранее, и дрожь поднималась изнутри, как волны, что иногда расходятся без причины по поверхности Реки. Впрочем, она никогда не понимала, что это — страх или желание. Но в этот раз дрожи не было, она не чувствовала ничего. Может, это тревога или усталость.

Каа-Тот прославился в бою с людьми Аба, связав и принеся Сому в жертву их воина. На играх в прошлое лето он победил, убив одним ударом дикого осла. Как-то старшая сестра с усмешкой говорила ей, что Тот-Ибис прилетал к его бабушке после первой крови, и с тех пор у всех мужчин рода Ибиса члены длинные и твердые, как клюв Тота. Может, она бы и стала женщиной Каа-Тота, но на прошлом празднике другие мужчины выбрали её — её и другую сестру, и увели вечером к Реке. Теперь-то она уже понесла своего первого от Ипи и хвастается зелеными бусами, которые тот ей подарил.

На следующее утро девушка встала очень рано. Небесный огонь ещё не прогнал утреннюю свежесть, когда она спускалась к запруде возле пристани, мимо крытых ветвями хижин. Набиравшая воду в горшок женщина, узнав её, подняла руку в приветствии. У расчищенной полоски берега, упиравшейся в стебли папируса, сидели и тихо говорили несколько рыбаков, костер у их ног давно догорел. Доносился запах дыма — выбранные отцом люди не спали всю ночь, подстерегая появление людей Сокола. Но Река была пуста и спокойна. Лениво брехала собака, из какой-то хижины доносился стук обрабатываемого камня. Над хижинами тут и там вился дымок. Возле шеста с черепом грифа стояли женские подношения — больше, чем обычно. Женщины просили Небет о заступничестве перед боем.

Вернувшись в хижину, девушка собиралась раздуть огонь в очаге, но вошедший отец остановил её.

— Мы будем есть у джеда, вместе с родичами — сказал он — приготовь жертвенный камень, перед едой мы отдадим наше ка духам ночи. Сегодня мы выходим из Ме-Нари, чтобы встретить людей Сокола.

— Да, отец — тихо сказала она — мы будем приносить жертву Сому-отцу?

— Отец получил свои жертвы вчера. Он дал нам свою плоть и свое ка. Теперь мы должны умилостивить духов ночи, обмакнув наши копья в кровь. Когда я уйду, ты пойдешь к женщинам и останешься у них, до тех пор, пока я не вернусь.

Его волосы были собраны на затылке в узел и связаны жильной нитью — так он делал, и когда они отправились в погоню за людьми с острова Аба. Булава, поднятием которой он начинал каждые сборы, лежала у стены, измазанная жертвенной кровью. Рядом лежали лук и колчан. Он готов драться. И все же она знала, что отец не великий воин и никогда таким не был. Люди Ме-Нари вообще нечасто воевали.

Утренняя трапеза оказалась печальной. Кроме неё, было только две женщины, даже её сестре Ипи велел оставаться дома. Мужчины молча разрывали на куски мясо, ломали лепешки и черпали болтушку из полбы. Юный воин с длинными, падавшими за уши, прядями, начал было хвастаться, как приведет к джеду связанных людей Сокола и сам отрежет им головы, но, под тяжелым взглядом Нар-Хаа, поперхнулся и умолк. Заканчивая еду, мужчины вставали и подходили к жертвенным камням. Они цедили на них капли крови, повторяя слова, призывавшие помощь своих хемму.

Когда из-за хижин забил барабан, она поняла, что выход начался. Выскочив через проем, девушка заторопилась, скользя мимо жилищ других родичей, которые окружали дом Нар-Хаа. Люди выходили, и, завидев её, вскидывали руки и повторяли приветствие, но она не успевала даже кивать в ответ. Барабан бил все резче, слышнее, в такт её бьющемуся сердцу. Наконец, последняя ограда и расчищенное поле.

Как много людей! Здесь уже столпилось, должно быть, все селение. Видя дочь уари, все расступались, и она почти бежала мимо них, чтобы увидеть уходящих. Вот они.

Барабан замолк. Где-то лаяли собаки. Женщина с морщинистым лицом выкрикивала какие-то слова, обращаясь к своему духу. В стороне от неё совсем юная девочка тихо плакала, покачивая спутанными волосами. Последние из людей Ме-Нари выходили через проем в деревянной ограде, рыбаки и охотники, вооруженные короткими копьями и луками. Воины стояли перед ячменным полем, их неподвижные копья, казалось, плыли в бледном утреннем небе. Здесь было много людей, больше, чем она привыкла видеть. Как она догадалась, в помощь Ме-Нари пришли люди из маленьких деревушек, где тоже поклонялись Сому-Отцу и приносили ему жертвы на их праздниках. Страх на мгновенье отпустил её.

«Неужели уари Нехе сможет собрать больше? — подумала она. Конечно же, мы победим. Пленных людей Сокола убьют у джеда Сома, как это сделали с воинами Аба».

Отец поднял вверх булаву и что-то выкрикнул. Его страусиные перья покачивалась под ветром, перья стоявших рядом с ним были меньше, по крайней мере, на ладонь — за этим следили тщательно. Воины Ме-Нари покидали селение.

* * *

Над Рекой поднималась душная, обволакивающая дымка, воздух дрожал, как всегда бывает после полудня. Крики сражающихся слышались невнятным шумом, отсюда их можно было принять за праздник в селении. Сумеют ли люди Скорпиона отступить — или их бегство будет непритворным? Что, если Хатх окутает их сердца настоящим страхом, и они забудут намерение своего уари? Тогда охотник сам попадет в свою ловушку. Гор-Кха потрогал тетиву и еще раз убедился, что успеет быстро схватить с земли булаву и дротик. Удобнее драться так, обеими руками.

Его второй бой, и первый после того, как он принял это имя, вместе с новым богом, как и хотел покойный отец. Рядом — его люди, лучшие и самые верные в Нехе. Как и он, ставшие под крыло Гора-Сокола, хотя Себех по-прежнему приносит жертвы Крокодилу. Себех, его кровь и тень, Тот, Кто защищает Спину, живет по старым законам.

Река дышала им в бок тяжелой влагой, солнце выжимало воду из тел даже в тени. В такой жаркий день трудно сражаться, но ведь воины Ме-Нари должны были пройти немалое расстояние, а значит, устали.

Где-то хрипло крикнула цапля. Оставалось только ждать — и уже немного.

Наконец, они показались на склоне — в белом солнечном свете сверкали обнаженные тела, люди Скорпиона бежали к ладьям. Гор-Кха положил стрелу на тетиву. Скоро они поравняются с рощицей. Воины Ме-Нари преследовали — как и люди Нехе, в основном почти нагие, но с телами, разрисованными красным и черным. Еще немного. Еще совсем немного.

Сотни ног яростно топтали густую траву.

— Гор! — крикнул он, вставая в полный рост. — Я-ха! — пронзительно завопил Себех вскакивая рядом с ним. Воины Нехе выныривали из-за тамарисков с луками в руках. Эхом прокатился глухой, задыхающийся крик людей Ме-Нари — те, кто бежал рядом с рощей, увидели их, поняли ловушку, но уже ничего не успевали сделать.

— Гор сила моей длани! — снова выкрикнул Гор-Кха, натягивая лук. Пытаясь развернуться на бегу, воины Ме-Нари спотыкались и сталкивались, почти ни у кого из них уже не было луков. Они бы и не успели их натянуть, впрочем — через мгновение стрелы зарябили в воздухе, и крики ярости сменились стонами боли. Ближайшие к роще падали на землю, или корчась, вырывали стрелы из тела, кто-то, повернувшись, побежал в сторону людей Гор-Кха, другие натыкались друг на друга или продолжали бежать вперед, все еще не понимая, что случилось. Они были близко, совсем близко, но сутолока и растерянность дали время еще раз натянуть тетиву. Стрелы засвистели повторно, когда самые ловкие из людей Ме-Нари были менее чем в двадцати шагах от рощи.

— Гор, прими эту кровь! — выкрикнул Гор-Кха, отбрасывая лук. Он схватил с земли булаву и дротик, сделал шаг — и день ударил в лицо солнцем, яростью и запахом крови. От реки донеслись крики — выбегая из рощи с поднятой булавой, он успел понять, что это люди Скорпиона разворачиваются, чтобы продолжать бой. Все шло, как и было задумано, но это уже ничего не значило — начался танец смерти.

Перед ним появился крепкий невысокий мужчина с копьем, Гор- Кха отбросил его копье булавой и проткнул дротиком кадык. Кто-то из его людей повалил противника, и оба катались среди листьев, стараясь выхватить из-за пояса ножи. Рядом рухнул еще один враг, топор бессильно выпал из руки. «Себех здесь» — успел подумать Гор- Кха, увидев справа его копье. Лощина полнилась хриплыми криками, именами духов, воплями боли. Люди Ме-Нари еще пытались сопротивляться, но он чувствовал, как Хатх заполняет их сердца желтой кровью. Они понимали, что попали в ловушку, видели как самые сильные и быстрые из них падали, пронзенные стрелами. Враги уже были сломлены, и Гор-Кха все чаще примечал страх в глазах разрисованных воинов.

Танец продолжался. Мечась в пропитанной потом и кровью сутолоке, Гор-Кха искал человека со страусиными перьями, того, чья смерть была бы ему славой. Отец-Сокол не был добр к нему — рядом мелькали лишь голые, корчащиеся тела. Он наскочил на юношу с палицей в руке — тот кричал, скорее пытаясь прогнать свой страх, чем напугать противника. Гор-Кха отклонился вбок, уходя от удара палицы, и проткнул дротиком бедро юноши. Тот с воплем скорчился, и уари двумя ударами вышиб у него из рук палицу и опустил булаву на шейные позвонки. «Гор!» — выкрикнул кто-то сзади, и обернувшись, он увидел одного из своих людей, вырывающего топор из разрубленного черепа.

Поскользнувшись на антилопьем помете, Гор-Кха рухнул на землю, выронив дротик. Он крутанулся на земле, уворачиваясь от возможного удара, подцепив дротик, вскочил, озираясь по сторонам — и не увидел вокруг себя врагов. Спереди и сзади стояли его тяжело дышавшие люди, один из воинов стряхивал кровь и мозги с топора, другой зажимал рукой раненое плечо. Бой закончился, по крайней мере, здесь.

Люди Ме-Нари дрогнули. Сквозь дымку жары он видел силуэты убегавших, гнавшихся за ними воинов Нехе. Некоторые, когда их догоняли, бросали оружие и падали на колени, протягивая руки — и базальтовые диски булав крушили им руки, челюсти, черепа. У другого конца лощины все еще дрались — некоторые из их противников были прижаты к болотцу и уже не могли бежать. Гор-Кха видел, как они стоят, прикрывая спины друг другу — наверное, остались не землепашцы, а шери, воины, они не просили пощады, прекрасно зная, что её не будет. Их было мало, большинство же людей Ме-Нари бежало по скату, через вязкие заросли — или валялись в траве, мертвые и умирающие. Бой занял немного времени, едва можно было бы зажарить ячменную лепешку. Гор-Кха наклонился, сорвал несколько стеблей, и хотел уже начать очищение булавы — но, подумав, отбросил траву.

…когда последние люди Ме-Нари рухнули на землю, он сидел у шеста, спокойно глядя в небо. Вниз по древесине стекала кровь, и кровью был обмазан весь шест до поперечной планки. Обезглавленное тело лежало рядом — Гор-Кха сам приволок тяжелораненого воина Ме-Нари и отделил его голову кремнёвым ножом. Горячка боя требовала обращения к хемму́ немедленно — и он откликнулся. Гор-Кха чувствовал, как жар разливается по его телу, как словно превратилась в уголек пластинка на груди. Хемму — дух, который дает человеку жизнь, чья ка связана с его незримой связью. Рожденный под знаком Крокодила, он два лета назад выбрал себе другого покровителя — Сокола, кормчего небесной ладьи, со странным именем Гор. Слишком убедительны были слова и познания Седжи. И вот он принес ему первую победу.

Правда, так и не получилось убить ни одного шери, воина с страусиными перьями в волосах и бусами на груди. Он подумал, что большинство людей, которых сумел собрать уари Нар-Хаа были не воины, а медеша̀, землепашцы и рыбаки. Неудивительно, что они так плохо владели оружием. Хотелось бы знать, жив ли сам вражеский уари и участвовал ли вообще в схватке.

Сзади звучали стоны — воины Нехе ходили по полю боя, добивая раненых и умирающих врагов, вытаскивая своих. Себех подошел и сел рядом с Гор-Кха, вертя в руках кремниевый нож, явно забранный у поверженного врага.

— На рукояти — их хемму, сом, — бросил он сходу, — дух, что защищал человека Ме-Нари. Сом оказался слабее Крокодила.

— Все духи слабее Гора-Сокола, — ответил Гор-Кха, резко дернув щекой — Потому мы радуемся, а люди Ме-Нари лежат в крови. Я тебе говорил это много раз.

— Мы сожжем Ме-Нари и помочимся на пепел, — сказал Себех, — рыбоеды не будут осквернять Ке-Ем своим дыханием.

— Ме-Нари — тоже часть Ке-Ем, — Гор-Кха покачал головой, — отец привел к покорности Хети, заключил союз с Пе-Хеп и Уиши. Пусть теперь Ме-Нари признает силу Сокола.

— Почему твоему Соколу не хватает силы людей Нехе? — Себех пожал плечами, — мы просто возьмем у них то, что нам нужно. Смотри, вот идет Скорпион.

Широкоплечая фигура воина отделилась от толпы, в руке покачивалась тяжелая булава с окровавленным навершием.

— Мы соберем всю добычу на берегу, — сказал, подходя, Скорпион, — кажется, её немного. Многие из них дрались дубинами и острогами, — он плюнул, выражая презрение.

— Пусть все берет тот, кто найдет, — решил Гор-Кха — но пролившего кровь сына Нехе ради добычи я скормлю крокодилам.

— Я убил их шери, — похвастался Скорпион и показал синие бусы из небольших шлифованных камешков, — он был сильным как бык, но медленный с копьем.

Как обычно, слова Скорпион дополнял резкими жестами. Со склона спускались воины, преследовавшие убегавших.

— Нашли тело их уари?

— Я не видел, — сказал Скорпион — хотя мы убили многих. Люди снимают с них перья и бусы.

— Посчитай, сколько сыновей Нехе отправились сегодня охотиться с духами, — приказал Гор-Кха.

Это заняло больше времени, чем он ожидал. Солнце постепенно поднималось в зенит, на Реке затрубил гиппопотам. Гор-Кха успел рассудить несколько споров из-за добычи и поесть вяленого козьего мяса, когда Скорпион подошел опять.

— Три десятка и еще несколько людей Нехе отпустили свою ка, и ушли в закатные земли предков, — сказал Скорпион, — и еще десять, может, уйдут через день или два. Но люди Ме-Нари потеряли много больше. Их женщины раздерут себе лица, их духи останутся голодны у пустых алтарей.

— Мы возьмем их женщин, — сказал Себех, — сломаем их джеды, растопчем поля. До Ме-Нари пол-дня пути. Подготовим погибших для встречи с духами и выходим.

— Мы пойдем, когда даст свое позволение Гор, и скажу я, Его крыло, — резко оборвал его Гор-Кха, не дав заговорить Скорпиону.- И сначала принесем жертвы. Гор получит свою кровь от нашей победы.

— Меня хранит Крокодил, — возразил Себех, — у других воинов свои хемму — ты принесешь жертву Гору, когда мы вернемся в Нехе.

Гор-Кха встал.

— Только Гор-Сокол знает, когда разольётся река, когда небесный огонь прольет свет и чьи копья преломятся в бою. Другие духи рядом с ним — как заяц перед гиппо. Моя воля — его воля Себех, не забывай об этом.

Себех тоже поднялся, все еще держа в руках кремниевый нож.

— Мы оба — внуки Крокодила, — мрачно сказал он, — Тот, кто дал нашему роду этого хемму, родил и твоего, и моего отца. Я охотился с тобой и стоял за твоей спиной, когда люди камня достали луки на торжищах. Я дрался с тобой против воинов Че-Ни и сегодня, с людьми Ме-Нари. Я не буду спорить сейчас, Гор-Кха. Я принесу жертву Крокодилу за нас обоих.

Но Гор-Кха уже обернулся к Скорпиону.

— Несите сюда людей Ме-Нари — сказал Гор-Кха.

Вскоре возле шеста Гора-Сокола лежали отделенные от туловищ головы. Их рубили уже мертвым телам — в этом бою люди Нехе не брали пленных, и Гор-Кха подумал, что в следующий раз надо им приказать иначе. И надо сказать, чтобы обязательно брали живым их уари — в этот раз его тело не нашли среди поверженных врагов. Окружавшие его воины ритмично постукивали о землю копьями или сандалиями, повторяя «Гор! Гор! Гор!» с каждым ударом. Но немало других, в том числе Себех, просто стояли в стороне, угрюмо наблюдая за обрядом.

«Кровные Себеха, род Крокодила, так и не принявшие Гора-Сокола, — подумал Гор-Кха — когда небесный Родитель пошлет мне еще одну победу, они поймут, за кем сила. Но сначала надо закончить с людьми Сома. Как можно быстрее, пока к ним не вернулась храбрость».

Он поднял руки к солнцу и начал хрипло выкрикивать последние слова молитвы. «Гор!» — подхватило последнее слово множество глоток. Перевалившее за половину солнце блеснуло на пластине с изображением сокола. Обряд был завершен.

Гор-Кха повернулся к своим людям.

— Отнесите раненых к берегу вместе с добычей, оставьте с ними дважды по десять людей — и собирайтесь на берегу с оружием. Мы выходим на Ме-Нари.

***

Когда небесный огонь начал разгораться, прогоняя духов ночи, Ме-Нари не проснулся, потому что ночью никто и не спал. Раздававшийся из хижин похоронный вой, предсмертные стоны жертвенных коз и глухие удары барабана смешались с криками утренних птиц и вечным плеском Реки.

Она сжалась в углу, словно хотела зарыться в циновку. Уцелевшие воины, лишь около половины тех, кто уходил, вернулись вчера к вечеру — запыленные, измученные, с погасшими глазами. Они не несли раненых, и девушка понимала, что это значит — их бросили, вернулись только те, кто был способен быстро бежать. Каа-Тот был один из них, он вошел в хижину, страшный, угрюмый, сжимая топор, на котором были видны пятна крови. За ним шли еще двое. Она почувствовала темное отчаяние. По их лицам стало понятно, что спрашивать об отце не стоит. Кровь на топоре была свежая.

— Духи отвернулись от Нар-Хаа — презрительно сказал Каа-Тот — он бежал от воинов Нехе, как заяц ото льва. Им не были угодны его дары. Мы отдали им всю его ка.

Она, не отрываясь, смотрела в его темные глаза, казавшиеся еще чернее из-за окрашенных галеной век. Духи отказались от отца. Значит, он был отдан им в искупление. Она знала, что бывает с теми уари, кто стал слишком слаб или неудачлив бою. Её мать, пока была жива, часто рассказывала ей о великих людях прошлых дней.

— Где тело? Кто отправит его охотиться с духами? — спросила она, как было нужно.

— У женщин. Молись Небет, чтобы мы успели подготовить его к встрече. Воины Нехе будут здесь совсем скоро. Никто не знает, чего захочет от нас их уари. Может быть, сжечь Ме-Нари во славу своего Сокола, и бросить наши кости в Реку.

— Я должна подготовить тело к встрече с духами, — сказала она, стараясь не опускать взгляд, — он должен упокоиться с предками, в освященной земле.

Каа-Тот не спускал с неё голодного взгляда. Она выпрямилась, стараясь не опускать глаз, и не обращать внимания на кровь на топоре и его яростно расширившиеся глаза.

— Мы будем готовить отца к встрече с духами, — повторила она, — делай, что надо, Каа-Тот. Сом-отец не оставит своих детей.

Губы Каа-Тота вздрогнули и странно искривились, он перебирал пальцами по ручке топора, его губы кривила жестокая, похотливая усмешка. На мгновение ей показалось, что он броситься на неё, и возьмет прямо на циновке, но тут один из вошедших с ним мужчин заговорил.

— Она права, Каа-Тот. Пусть готовит отца к встрече с духами. Собирай людей у джеда, всех, кто остались. Посмотрим, что еще можно сделать.

Бросив на него косой взгляд, Каа-Тот кивнул и направился к выходу из хижины. Воины последовали за ним.

Ночь духов была вязкой и липкой, словно вобрала пролившуюся днем кровь. Пение над погибшим уари продолжалось до появления красной звезды, потом очищенное в воде тело Нар-Хаа обрядили в бусы из раковин, вплели в вымытые и сложенные волосы кость и страусиное перо. Она помогала женщинам, стараясь не смотреть на страшную рану на шее. Девушка догадывалась, почему кровь на топоре Каа-Тота была свежей. Отец, как и многие уари, должен был закончить так, но сейчас она застывшие глаза, и вспоминала его руки, вплетавшие ей кости и цветы в волосы, протягивавшие лучшие куски во время вечерних трапез. Он заботился о ней, как мог. Сейчас нет ни отца, ни матери, ни мужчины. Наверное, новым уари станет Каа-Тот, ведь у Нар-Хаа не осталось сыновей после смерти Пхати. Повторяя слова похоронной песни, она видела перед собой его алчные глаза. Как-Тот, может быть, захочет взять её в жены, и ей придется прикасаться к мужчине, убившему её отца, и носить его детей. Если, конечно, люди Сокола не сожгут селение раньше.

К утру тело Нар-Хаа покоилось у жертвенного камня, приготовленное к уходу, а она, обессиленная, лежала на циновке, вслушиваясь в голоса селения. Его будут хоронить кровные, и в могилу ляжет все нужное для пути в страну предков, но люди Ме-Нари не соберутся отдать ему последнюю почесть — проигранный бой дорого стоил им. Дочери и жены других на похоронах выли, как раненые шакалы, она и сейчас слышала их голоса из разных частей селения, но родичи уари — другие. Они провожали родных в молчании, прерываемом только песней ухода.

Каа-Тот сказал, что воины Нехе будут здесь. Это значит, будет еще один бой, на который выйдут все оставшиеся в Ме-Нари. А если они опять проиграют, селение, наверное, сожгут, а её… Она слышала от старших сестер, что делают воины с женщинами в захваченных селениях. Иногда, впрочем, их уводили с собой, чтобы сделать женами или служанками. В Ме-Нари когда-то привели трех женщин из каменной земли, они должны были готовить еду лучшим воинам и ублажать, когда те захотят. Но одна из них вскрыла себе горло первой же ночью, другая сначала еще попыталась убить своего мужчину.

Снизу, из хижин у реки, раздался шум голосов, она слышала, как что-то выкрикивали мужчины и плакали женщины. Залаяли собаки, запричитала сестра, а потом голос Ипи велел ей молчать. Сквозь входной проем хижины она видела, как Ипи выходит куда-то с копьем в руке. Не вставая, она свернулась на циновке, ожидая звуков боя.

Вместо этого, в хижину вошел Каа-Тот. Девушка встала, протянув руку, чтобы поприветствовать его, как требовалось. Рука дрожала, но Каа-Тот не обратил на это внимания. Он некоторое время смотрел на неё, после чего сказал:

— Воины Нехе уже у большой протоки. Их уари прислал к нам человека, и передал, чего хочет

* * *

Они стояли — у Реки и дальше, между одиноко разбросанных деревьев, вплоть до зарослей папируса на другой стороне протоки. Кто-то опирался на копье, некоторые присели на землю. Ладьи застыли на береговой кромке, вытащенные на ил.

Гор-Кха знал, что его люди хотели крови — так было всегда после боя. Они видели, как бежали воины Ме-Нари, чувствовали духов рода, придающих силу руке.

— Ты хочешь убить их уари перед всеми воинами? — спросил Себех — Так сделал Мепи с каким-то великим вождем каменной земли.

— В Ме-Нари и сейчас немало людей, — ответил Гор-Кха, — много наших погибнет, если мы нападем на селение.

— Их всех надо убить, — возразил Себех, — сейчас мы можем это сделать, а кто знает, сможем ли потом.

— Убивать не надо. Пусть склонятся перед моей булавой, как склонился Хети перед отцом. Нам нужно больше земли, больше людей.

— Мы убивали их вчера у Реки, — Себех кривился, показывая свое пренебрежение — зачем нам рыбоеды? Они не будут верны нашим алтарям, и когда появится новый враг, станут снова драться против нас.

— Они склонятся перед моей булавой, — повторил Гор-Кха, — Перен ушел в Ме-Нари, чтобы передать им мои слова. Они согласятся.

Себех хотел еще что-то сказать, но вместо этого, нахмурившись, потрогал себя за пояс, в котором были спрятаны уже два кремниевых ножа.

Небесный огонь разгорелся, заполняя светом нижний мир, воины постепенно расслаблялись. Гор-Кха знал, что они хотели напасть на Ме-Нари уже утром, но, остановленные, постепенно теряли пыл. Некоторые отошли к Реке напиться, другие, сидя на земле, разговаривали или менялись.

Скорпион подошел к Гор-Кха и Себеху, его прикрепленная к поясу булава покачивалась.

— Перен еще не вернулся из Ме-Нари, — сказал он, — люди Сома могли убить его. Если так, мы должны убить их, всех.

— Может быть, и убьем. Но лучше сделать иначе.

Гор-Кха отвернулся и махнул рукой, желая показать, что спор закончен. Дуновение ветра заставило качаться перья на головах некоторых шери, но сам уари стоял с непокрытой головой. Он знал, что увидит в лицах старших воинов, если повернется — недоумение. Они, как Себех и Скорпион, не понимают, почему он решил не нападать.

Ожидание затягивалось. Гор-Кха уже думал, не стоит ли приказать готовиться к дневной трапезе, когда вдруг стоявший рядом воин с прикрытой листьями раной на плече взмахнул здоровой рукой

— Вот они, — воскликнул он, — ладья!

И правда, по Реке со стороны селения плыла ладья, высоко задранный нос пенил воду, за гребцами виднелся крошечный навес.

— Они согласились, — сказал Гор-Кха, — я знал, что они согласятся.

— Согласятся на что? — спросил Себех, — поклясться на своей крови перед нами? Преклонить колено и ударить булавой о землю? Как можно верить тем, кто молится рыбе?

Стоявшие рядом шери промолчали. Себех был от крови Крокодила, рос вместе с уари, был Тем-кто-защищает-спину. То, что позволялось ему, не позволялось им. Но их обведенные черным глаза выражали то же сомнение.

— Принесите хеше, — приказал Гор-Кха.

Один из воинов отошел к ладье и вскоре вернулся назад, неся сложное сооружение из плетеной ткани и страусиных перьев, прикрепленных к веревке. Перья плотно прилегали друг к другу, и образовывали сплошной бело-черный ряд.

Гор-Кха принял головной убор, медленно водрузил его на себя, завязал сзади веревку. Стоявшие рядом шери отошли на несколько шагов назад, образовав полукруг. Рядом с Гор-Кха остался только Себех.

— Да сокрушит твоя булава их черепа, — непривычно строго сказал он, подавая короткую деревянную палицу с прикрепленным в навершии полированным базальтовым диском. Вчерашняя кровь так и не была смыта, но уже успела засохнуть, превратившись в грязно-бурые пятна.

Ладья приближалась к берегу. Она несла не более десяти человек, но под крошечным навесом, сидел человек со страусиными перьями в волосах, на его коленях тоже угадывалась булава. Рядом сидела девушка, даже отсюда было видно, что она очень молода.

— Девушка? — спросил Себех, — кто? Зачем?

— Дочь их уари, — ответил Гор-Кха, — как еще скрепить наши роды, как не кровью и семенем?

— На что нам их кровь? — спросил Себех, и, фыркнув, добавил, — все их женщины были бы наши, если бы ты решил сжечь Ме-Нари.

— Мы говорим не про женщин, — Гор-Кха пробовал подыскать нужные слова, — после союза с Хети земли по оба берега — кровные Нехе. Их старейшины приходят на торжища к нам, и приносят жертвы у камней Сокола, вместе с тем растут его сила и слава. Пусть Ме-Нари тоже признает его, а вместе с Ме-Нари — все рыбаки из деревушек, что приносят у них жертвы Сому. Значит, больше будет людей на торжищах, больше даров в нашем святилище. Больше земли. И если в Нехе будет течь и их кровь, они смирятся с тем, что мы сделали.

— Разве у нас мало земли? — Себех не казался убежденным, — Воины прошлых дней не делали так.

— Ты встретишь их у воды, — сказал уари, не считая нужным спорить дальше, — и встретишь как надо. Их уари должен коснуться земли булавой, но пусть останутся стоять. Пасть коленями на землю они должны только передо мной. Отведешь их сюда.

Ладья ткнулась в берег. Гребцы, подняв весла, неподвижно сидели, ожидая пока человек со страусиными перьями поднимется. Он неспешно взял булаву и начал вылезать из ладьи. За ним направилась девушка.

Себех, как и было ему велено, дошел до кромки берега, и, стоя, ожидал, пока подошедший человек не наклонился, коснувшись булавой сначала левого плеча, потом живота, потом земли. Его движения были резки и угловаты. Слова, которыми они обменивались, оставались неразличимы, но уари и так знал, что говорится в таких случаях.

Наконец все трое приблизились к нему. Мужчина, несший булаву, остановился в трех шагах перед ним. Его выкрашенные черным и зеленым веки подрагивали, рот кривился, а пальцы сжимали булаву так, что казались белыми.

Он встретился взглядом с Гор-Кха, помедлив, опустился на одно колено и положил булаву на землю.

— Моя кровь, моя хеше и булава принадлежат тебе, — глухо сказал он, — я, уари Каа-Тот, клянусь тебе в этом на моей крови, именем моего хемму, духами земли и воды.

Его речь звучала непривычно — жители Ме-Нари говорили на языке Ке-Ем на свой лад — произносили слова обрывисто, сглатывая многие звуки, иногда строили их в странном порядке, но, в целом, их наречие мало отличалось от говора Нехе, и понять его труда не составляло.

— Твои духи будут пировать с нашими духами, — ответил Гор-Кха, — твоя кровь будет нашей кровью. Ты привел ту, в которой соединятся наши ка?

Он не счел нужным спрашивать, где прежний уари, которого видел однажды на торжищах.

— В ней течет кровь Сома, кровь старых уари и наших хемму, — сказал Каа-Тот, указав на стоявшую рядом девушку, — пусть союз ваш будет долог, а потомство обильно.

Гор-Кха, наконец, окинул девушку взглядом. Совсем юная, невысокая, худенькая, но с уже округлившейся грудью, заметной даже под льняной тканью. Её хорошо подготовили к встрече — большие, чуть продолговатые, глаза тщательно подведены зеленым и желтым, пряди, падавшие на лоб, тоже окрашены малахитовой пылью. И зеленые веки, и обведенные красным губы, резко выделявшиеся на побледневшем лице, дрожали. Уари чуть скривился, заметив две рыбьи кости, вплетенные по обычаю Ме-Нари в её разделенные надвое волосы. Знак Сома, их хемму — как и костяная пластинка с изображением рыбы на груди.

— Ты станешь уари-на, госпожой Нехе, и примешь семя Гора-Сокола, — сказал он ей, — надеюсь, цветок твой полон соков.

Отвернувшись, он снова обратился к Каа-Тоту

— Пусть духи укрепят наш союз. Начинаем обряд.

* * *

Когда первые хижины Нехе показались за прибрежными акациями, солнце уже клонилось к закату. Она сидела, подогнув ноги, на скамье, стараясь не касаться плечом сидевшего рядом мужчины. Девушка не запомнила его имя, которое выкрикивали воины, пока он заносил её в ладью, и все еще боялась посмотреть в его обведенные галеной глаза. Он же делал вид, что не замечает её, или действительно не замечал. Сидевшие рядом с ним мужчины неспешно беседовали друг с другом на гортанном говоре Нехе, обращая на неё внимания ничуть не больше. Впрочем, человек с брошью из жировика, на которой был процарапан скорпион, трижды подходил к ней, предлагая воду, сушеное мясо и ячменные лепешки. Она ничего не могла проглотить, но освежила рот нагревшейся водой.

Сзади раздавались звуки команды — стоявший у кормы мужчина с большим веслом повторял два слова, и гребцы мерно налегали на весла. Ладья была очень большая — больше, чем те, на которых девушка уже плавала в родном селении. На каждой стороне сидело по десять гребцов, а всего на ней находилось, наверное, трижды по десять — она плохо считала выше десяти. Другие ладьи плыли следом. Часть людей Нехе, она знала, отправилась по берегу, гоня с собой скот, ранее принадлежавший Ме-Нари.

Наконец они поравнялась с длинным рядом хижин. Жилища бежали вдоль берега, поднимались на пригорки, и спускались в низины — много, много хижин, папирусные стены, плоские, крытые тростником крыши. Некоторые выделялись среди остальных — сделанные из ровно нарубленных, обмазанных глиной ветвей, они казались больше и прочнее. Иногда рядом с жилищами поднимались высокие шесты, на которые что-то было насажено. На одном из пригорков, чуть выше остальных, она вдруг увидела здание — это была не хижина, а именно здание, сложенное из обожженных на солнце глиняных кирпичей, оно было заметно выше окружавших его хижин. Рядом со зданием торчал еще один шест.

Чуть ближе, у воды, громоздкое сооружение из связанных стволов со срезанными ветками уходило в воду — по другую сторону в черный ил погружались жерди. Причал, похожий на тот, что в Ме-Нари, но больше. В Нехе, казалось, все было больше. С берега доносились обычные запахи селения — пахло жареным мясом и ячменем, скотом и нечистотами. Люди подходили к берегу, выкликая слова, которые она не могла разобрать. Стоявший у высоко задранного носа человек со страусиными перьями на голове поднял копье в одной руке, лук в другой, и застыл в этой позе, не произнося ни звука.

Кормчий что-то выкрикнул и ладья начала поворачивать.

— Люди ждут обряда победы, уари, — почтительно сказал её мужчине человек с оберегом в виде скорпиона, — кто пойдет за тобой?

— Ты станешь по левую руку, Себех по правую, — ответил тот, и девушка опять вздрогнула, и от звука его голоса, и от того, как странно он произносил знакомые слова, — знак Сокола понесет за мной Перен.

Потом он повернулся и впервые посмотрел на неё.

— Тебе — идти следом за мной. Смотреть мне в спину, ничего не говорить, пока я не скажу.

Девушка молча посмотрела на него, и, не найдя слов ответа, просто кивнула.

Повернувшись к подошедшему человеку, уари принял у него из рук сложный головной убор из страусиных перьев. Осторожно расправив, надел, и поднял со скамьи булаву — почти как у её отца, а теперь у Каа-Тота. На булаве была видна засохшая кровь — девушка поняла, что её не отмыли намеренно. Мужчина держал булаву вскинутой вверх, пока ладья не ударилась боком о тяжелые стволы. Люди с берега выкрикивали что-то неразборчивое. Их было очень много, они заполняли берег везде, куда бы девушка ни бросала взгляд.

— Гор-Кха побил людей Ме-Нари! — выкликнул человек с ожерельем из крокодиловых зубов на шее — он проткнул стрелами их тела, разрубил черепа, пролил на землю их ка! Их уари склонился перед ним, сказал ему слово покорности, коснулся его сандалий и отдал свою дочь! Славьте духов земли и неба! Славьте уари Гор-Кха!

Шум голосов, словно голос Вод Гнева, ответил на его слова, скоро она поняла, что большинство людей повторяют всего два слова:

— Гор-Кха! Гор-Кха! Гор-Кха!

«Это был не мой отец» — думала девушка — это был Каа-Тот, у которого не хватило крови сражаться».

Её мужчина сошел на берег с высоко поднятой булавой в правой руке, за ним несли шест с чучелом сокола, и шло четверо воинов с топорами и копьями. Вспомнив его слова, девушка поспешила за шестом. Никто из мужчин не обернулся в её сторону — все смотрели вперед, на расступившуюся перед ними толпу. Так они и двинулись сквозь селение.

Она слышала, как из других ладей выходят воины и становятся за ней. Шествие тянулось сквозь толпу, мимо хижин Нехе, девушка шла, и из последних сил старалась не расплакаться. Её окружал чужой говор, люди, убивавшие её сородичей, чужие духи этого страшного места. Она помнила слова мужчины — не поднимать глаза, и старалась смотреть на его сандалии перед собой. Все же ощущала цепкие взгляды, которые бросали на неё мужчины и, особенно, женщины Нехе. Впереди раздались выкрики, потом голоса зазвучали ритмично, как в песне.

Иногда, вопреки словам мужчины, она украдкой поднимала глаза вверх, и видела, как клюв сокола блестит в жарком желтом свете. Тот, кто принес победу воинам Нехе, от кого не защитил Сом. Чужое божество, желавшее крови её сородичей. Каа-Тот говорил, что она отдана в жены уари Нехе, но если они все лгали? Может, это часть обряда, а закончится все тем, что ей перережут горло у шеста соколиного бога?

Наконец они куда-то вышли, и девушка осторожно подняла голову — хижины расступились, перед ней открылась большая расчищенная площадка, по бокам округлые камни, посредине — длинный, почти в два человеческих рост, шест. На нем было прикреплено еще одно чучело сокола (девушка невольно спросила себя, как с птицы так ловко содрали кожу), рядом — отполированный круглый камень.

Её мужчина подошел к шесту, где-то гулко забил барабан, и он начал двигаться вокруг странными танцующими движениями под неровный ритм. Иногда он совершал взмах булавой, и толпа откликалась выкриками. Пройдя так три круга, он опустился на одно колено перед камнем, положив перед собой булаву. В нескольких шагах от него склонились воины с копьями. Уари начал выкрикивать какие-то слова, повторяя в конце каждой фразы «Гор!», толпа наблюдала, но теперь в молчании. Она увидела, как мужчина достает нож, солнце тускло блеснуло на кремневом ребре. Проведя ножом по левой руке, он выбросил её к шесту, и кровь заструилась вниз по локтю.

— Моя кровь — для тебя, Гор, породивший небесный огонь! Дай силу моей руке, сокруши ка моих врагов, наполни желтой кровью их жилы, влей слабость в их чресла, преломи их копья!

Кровь стекала с руки, которую мужчина держал над круглым камнем, и собиралась в ложбинке. Двое других, тех, что ехали в одной ладье с ней, подошли к камню и, опустившись на колени, коснулись алой лужицы остриями своих копий.

Её не удивляло происходящее — если бы они победили, обряд в Ме-Нари был бы похожим. Когда у реки отрезали головы людям с острова Аба, воины её отца тоже окунали копья в их кровь и взывали к Сому-Защитнику. Она почувствовала облегчение от того, что пленных у людей Нехе нет — они лили на жертвенные камни свою кровь.

Действо продолжалось. Другие воины, подходя, тоже открывали свои жилы, смачивали кровью жертвенные камни и поднимали вверх копья. Рядом с шестом вдруг раздалась песня, это был не уари или кто-то из его воинов, а люди, стоявшие чуть в стороне.

Через некоторое время её мужчина («Гор-Кха — внезапно вспомнила она — его называют Гор-Кха») повернулся к ней, поднял руку и властно махнул. «Сейчас» — поняла она, и быстро подошла к шесту.

— Ты пойдешь следом за ним — сказал он, и девушка впервые увидела тех, кто стоял у шеста и пел песню. Это были мужчина и три женщины. Мужчина, возрастом примерно как её отец, худой и сутулый, с каким-то сероватым цветом лица, держал в руке посох с загнутым краем. Женщины, заметно моложе, но все же куда старше её самой, смотрели на неё холодными глазами, не выказывая никаких чувств. Они не были похожи друг на друга, но все равно казались сестрами, с одинаково обрезанными на уровне плеч волосами, разделенными пополам, в длинных, почти до щиколоток, серых одеяниях, испещренных угольно-черными знаками. На грудь каждой опускалась костяная пластинка с выточенной головой сокола.

— Каким духам ты поклонялась в Ме-Нари? — сухо спросил её человек с посохом.

— Наше селение защищает Сом-Отец, а девушек хранит Небет, — ответила она, стараясь избежать его пронзительного взгляда.

— Иди со мной, — приказал он, и, повернувшись, направился в сторону. Девушка торопливо двинулась следом, женщины шли за ней, отстав на несколько шагов, и, по-прежнему, не произнося ни слова.

Они проследовали мимо больших хижин с каменными основаниями, мимо сикоморов, мимо шеста с черепом быка и других шестов с черепами животных, пока не подошли к внушительному строению. Девушка приостановилась, рассматривая его. Здание, выше самой большой из хижин, было сложено из ровных, обожженных кусков глины, крышей служил настил из больших ветвей, плотно подогнанных друг к другу. Вход, достаточно высокий, чтобы она могла войти, не пригибаясь, увенчивала глиняная пластина с нарисованным на ней птичьим профилем. Сначала она подумала, что это еще один сокол, но потом узнала голову коршуна. Человек жестом приказал ей остановиться.

Когда она застыла на месте, жрец качнул посохом, и женщины шагнули к ней. Их руки сорвали с неё юбку и передник, она съежилась, поняв, что осталась голой. Ей не приходилось ходить обнаженной после своей первой крови. А пальцы странных женщин уже шарили в её волосах. Они нащупали две кости Сома-отца, вплетенные в её пряди — их повязали в день её первой крови, как и другим девочкам Ме-Нари. Мужчина подошел, девушка увидела в его руке блестящий обсидиановый нож. Протянув руку, он быстрыми движениями срезал несколько прядей, и рыбьи кости упали на землю. Потом он также перерезал нить с костяной пластинкой на шее, и выбросил её. Она открыла рот, чтобы воспротивиться, но его взгляд заставил слова замереть на губах. Женщины, между тем, начали поворачивать её, осматривая и ощупывая тело. Их руки касались её плеч, волос, груди, одна открыла ей рот, чтобы осмотреть зубы, другая, присев, заставила раздвинуть ноги и ощупала пальцами лоно. Девушка дрожала от страха и отчаяния, с трудом сдерживая слезы, мысли о жертвоприношении вновь появились в голове. Наконец, женщины отпустили её, одна из них посмотрела на жреца и кивнула.

— Сними сандалии, и иди за мной — отрывисто сказал тот. Она повиновалась, а мужчина, развернувшись, вошел в стоящее перед ней строение.

Нагая и босая, девушка несмело двинулась вслед за ним. Внутри был полумрак, свет попадал через проём за её спиной и отверстие в крыше. Отверстие было проделано в дальней части здания, и солнечные лучи освещали каменную кладку, на которой был нарисован черный коршун. Череп коршуна белел на шесте под потолком, малахитовые глаза тускло отсвечивали. Под шестом лежал камень, тщательно отполированный, с выемкой и желобом посередине. Она узнала символ — так во многих селениях Ке-Ем изображали Небет, Ту, что защищает женщин. К ней обращались и в Ме-Нари при родах и болезнях. Она вдруг успокоилась. Этот дух уже знает её, он не причинит ей зла.

Мужчина между тем, подняв вверх руку с крючковатым посохом, начал нараспев повторять слова молитвы.

— Нехбет, кровь рождения и кровь смерти, хранительница ка, встречающая небесный огонь у дома ветров, дающая женской груди молоко — обращаюсь к тебе. Взгляни на неё, Нехбет — это новая дочь твоя, та, что ублажит сына Гора и даст ему детей. Прими её, и наполни силой своей. Пусть утроба её будет плодоносно, а грудь полна молока, пусть спина её будет крепка, а руки мягки и послушны.

Опустившись на колени, он начал раскачиваться, напевая что-то и проводя посохом по земле. Голос звучал высоко и пронзительно, словно уходя вверх, к стоящему высоко над святилищем солнцу. Она постоянно слышала имя Небет — которое он, добавляя по привычке жителей Нехе лишний звук, произносил как Нехбет. Глаза мужчины закатились, показывая белки, вдруг он страшно взвыл и ударил по полу возле алтаря обеими ладонями.

— Нехбет, пусть увидят меня глаза твои!

Малахитовые камешке в черепе коршуна тускло блестели, и девушка в страхе прикрыла окрашенные зеленью веки.

Вдруг, вскочив, мужчина направился к ней. Девушка напряглась, ожидая чего-то страшного, он просто положил ей руки на плечи и медленно, но сильно нажал. Она опустилась на колени.

Через мгновенье она почувствовала резкую боль в руке, и с трудом удержала вскрик — глянув вниз, увидела, как жрец отнимает нож от её предплечья, по которому крупными каплями стекает кровь. Не отпуская руки, мужчина потянул её вниз и повернул — кровь капала на камень, из-под которого уходил вверх шест. Омочив в ней пальцы, он начал водить ими по каменной стене, изображая какой-то знак. Бурые пятна говорили о том, что её кровь была не первой, пятнающей эти стены. Она всё еще стояла на коленях, не смея поднять взгляд, когда мокрые от крови пальцы коснулись её лба.

— Ренехбет, Соединившаяся-с-Нехбет — выкрикнул жрец — встань!

***

Лодка с тихим шелестом раздвигала полусгнившие стебли. Стоявший на корме юноша налегал на длинный шест, направляя её вдоль берега.

…ни камня, ни меди с прошлого лета, — продолжал Себех, — я не верю Аха.

— Он стар и не станет задумывать худого, — ответил Гор-Кха, внимательно рассматривая прибрежные заросли, — и зачем ему делать это? Люди Хети любят нашу ячменную воду, им нужны кости и мясо. Они бы приехали на торжища, если бы у них был камень. Что-то помешало им.

— Они могли получить то, что хотели, не только у нас. Селения вверх по Реке богаты — и, вспомни, что говорили охотники. Ладьи с людьми Че-Ни видели вблизи от белого уступа. Посланники рогатой жрицы плавают далеко от её селения. Я не знаю, не торгуют ли они с ними, вместо нас.

— Я тоже, — Гор-Кха, наконец, отвел взгляд от берега и посмотрел на Себеха, — но что же хочешь ты? Как узнать, говорит ли Аха правду?

— Булавами, — ответил Себех, — так, как мы уже сделали в эту луну. Их Черепаха медленна и слаба, как и её дети. Она защитит их не больше, чем Сом — Ме-Нари.

— И чего мы так добьемся? — Гор-Кха покачал головой, — пока союз с Хети радует нас. Мой отец много сделал, чтобы Аха ударил о землю булавой. Зачем превращать их во врагов?

— А зачем нам такие друзья? Дети Нехе сами берут все, что им нужно, так было еще с тех пор, как мы гнали стада по лугам за холмами.

— И те дни прошли, Себех. Теперь мы живем у Реки, и нам нужна дружба соседей, а Гору-Соколу нужны их дары у своего камня.

Себех замолчал, сжав губы, и тоже стал рассматривать берег. Папирус чуть покачивался на ветру, где-то крякала птица. Кормчий перехватил рукой шест, не давая лодке повернуть в сторону.

— Надо было идти за холмы бить антилоп, как ушли люди Орикса, — сказал Себех, нарушая молчание, — что ты хочешь найти здесь?

— Водопой, — коротко ответил Гор-Кха, — здесь они пьют.

— Здесь добывали даже быков, Себех, — заговорил молчавший до сих пор четвертый мужчина, с худым, дочерна загорелым лицом, обрамленным коротко обрезанной бородой, — мы станем против ветра, и будем ждать. Духи охоты не останутся голодными.

Вскоре за папирусом и тростником мелькнули затон и узкая полоска отлогого берега.

— Здесь, — сказал Гор-Кха, пока четвертый мужчина поднимал лежавший на лодке шест. Вдвоем они повернули нос к берегу, и вскоре дно мягко ткнулось в папирусные связки.

— Найдем место и будем ждать, — Гор-Кха поднимал с лодки лук, перевязанную жильной нитью охапку стрел и дротик, — Перен и Миаш уйдут на другой край. Скоро мы накормим себя и духов.

Себех, пожав плечами, подхватил копье и лук, и шагнул по колено в мутную прибрежную воду. За ним последовали остальные.

Они снова пришли — дни охоты. Жители Нехе, как и других приречных селений, разводили скот — прежде всего коз и свиней, который давно уже давал им достаточно мяса. Кроме того, на Реке ловили черепах и били водную птицу. Охотиться, чтобы добыть еду, не было так уж необходимо. Но охота угодна духам, само слово «шери» когда-то и значило охотник. И, пока медеша оставались в селении, работая или присматривая за полями, взрослые мужчины из родов шери уходили в далекие пустоши или прибрежные заросли, чтобы добыть быка, антилопу, крокодила. Дело не всегда было безопасным — случалось, гиппо ломал кости неудачнику или крокодил утаскивал его в глубины Реки. Зато священная радость охоты и убийства, торжественный обряд по возвращении в домой искупали любой риск.

Так было и сейчас, когда они ждали свою добычу. День у Реки тянулся медленно и горячо. Солнце, прогревая почти неподвижную воду затоки, успело подняться высоко, когда они услышали шорох и потрескивание.

— Идут, — сказал Гор-Кха, и Себех только кивнул в ответ, накладывая стрелу на тетиву.

Прежде чем он успел её натянуть, на вершине пригорка, в нескольких десятках шагов от них, показался силуэт круторогой антилопы, за ним, почти одновременно — еще два. Шедшее впереди животное огляделось, принюхиваясь, мужчины замерли, боясь даже дышать. Нерешительно потоптавшись на месте несколько мгновений, первая антилопа начала спускаться к воде, вслед за ней двинулись две остальных.

— Ветер, — одними губами выдохнул Себех, натягивая тетиву.

— Запахи Реки, — так же беззвучно ответил Гор-Кха, тоже взявший лук наизготовку.

Животные стали на берегу, в паре десятков шагов от воды, и настороженно оглядывались. Гор-Кха показалось, что сердце в его груди стучит очень громко, так, что антилопы не могут не слышать. Но, наконец, они решились и затрусили к воде. В который раз крутые изгибы шеи и изогнутые рога восхитили охотника. Гор-Кха знал, что, убивая животное, нужно просить прощения у его духа, иначе он принесет тебе несчастье, но теперь спросил себя — не сильнее ли Гор-Сокол тех, кто живут в этих рогатых красавицах, жизнь которых он сейчас оборвет? Будет ли обидой для его могучего хемму обратиться сейчас к ним? Или небо для Сокола, но животные — для старых духов?

От раздумий его отвлек Себех, едва ощутимо коснувшийся уари локтем. Сейчас.

Они натянули тетиву, но в этот миг все и случилось. Жалобные крики антилоп разрезали стоячий полудневный воздух, и одно из животных, резко подалось в воду, а другое шарахнулось в сторону, заваливаясь набок, но, с трудом, смогло удержаться от падения. Третья антилопа опрометью бросилась на холм.

— Рано, — выкрикнул Гор-Кха, и послал стрелу в убегавшую антилопу. Та лишь оцарапала ей спину, и тут же выпала. Животное стремительно взбиралось на пригорок, и Гор-Кха обернулся к двум оставшимся — как раз вовремя, чтобы увидеть, как из бока одной вырастает стрела.

— Попал! — радостно крикнул Себех, бросаясь вперед.

Уари поспешно наложил на тетиву еще одну стрелу — даже раненые, антилопы продолжали бороться за жизнь, и часто уходили от охотников, чтобы, обессиленные, стать легкой добычей хищника.

Рассказы об охоте, древнем священном занятии шери, часто длились долго, после того, как заканчивались охотничьи обряды. Охотники говорили, замолкали, пили ячменную воду, раскладывали перед собой рога или зубы убитых зверей. Но и брошенная в огонь иссохшая веточка акации не успела бы сгореть, пока произошло то, что произошло.

Одна из раненых антилоп, в чьем боку по-прежнему торчала стрела Себеха, на нетвердых ногах продолжала удаляться от берега. Мгновение Гор-Кха думал выпустить стрелу в неё, но животное издало еще один крик, и его ноги подкосились. На другой стороне берега он увидел Миаша, все еще с поднятым луком. Он повернулся ко второй антилопе, как раз, чтобы увидеть, как отвратительная коряга внезапно появляется из стоячей воды, и в её черной глубине тускло поблескивают зубы. Страх сковал сердце, на какой-то миг уари показалось, что это один из мрачных духов стоячих прибрежных вод вдруг появился во плоти, чтобы заявить о своих правах на долю добычи. Но чутье охотника вернулось почти сразу же.

— Крокодил! — громко выкрикнул он, — Это крокодил! Перен, Миаш — остроги!

Они и сами его, конечно, увидели. Пресмыкающееся, скользнув по гниющим у берега травам, подалось к раненой антилопе, в которой торчало уже три стрелы. Истекавшее кровью животное не успело заметить новую опасность, пока зубы крокодила не сомкнулись на его копыте. Антилопа дернулась, но сил, чтобы вырваться, у неё больше не оставалось.

— У нас будут антилопы и крокодил! Себех — дротик! — Гор-Кха лихорадочно нащупывал на поясе роговую рукоятку ножа, — Перен, сюда!

Того не нужно было подгонять — с коротким копьем наперевес, худой, жилистый охотник мчался по берегу, расплескивая воду. Крокодил, между тем, сомкнув мертвую хватку на своей жертве, медленно тянул напрягавшую последние силы антилопу в пахнущую тиной глубину.

— Небольшой, — побормотал про себя Гор-Кха, — сможем добыть.

Отбросив ненужный уже лук, он перехватил кремневый нож правой рукой, и еще раз крикнул:

— Себех! Подай же дротик! — когда увидел мелькнувшую рядом с ним фигуру охотника. Он бежал к берегу, будто не услышав уари — и, став у самой кромки воды, в нескольких шагах от продолжавшего бороться с теряющей силы антилопой крокодила, поднял обе руки.

— Нельзя, Перен, — услышал Гор-Кха голос Себеха, — Родитель не дал нам права вкусить его плоть. Ты не коснешься его.

***

Ренехбет вздрогнула и испуганно огляделась, не понимая, где находится. Лишь спустя несколько мучительных мгновений вспомнила — Нехе, дом уари, и она, его жена. Теперь её дом. Уже девятое утро она просыпалась здесь, глядя на гладкие, прилаженные друг к другу куски дерева над своей головой, но чувство первого страха до сих пор не прошло.

Плетенка рядом была пуста — муж не пришел домой вчера. Он и другие шери отправились на охоту. Неизвестно, сколько их не будет, и все ли вернутся целыми — охота дело опасное.

Ренехбет приподнялась, и, сев на циновке, осмотрелась. Небольшое, отделенное от остального дома связанными ветвями, помещение, но даже здесь больше ценных вещей, чем во всей хижине её покойного отца в Ме-Нари. В палетке, на которой она растирала мужу галену, охру и малахит, и сейчас лежало немного порошка. Другая палетка рядом, в форме черепахи — её. Какие-то белые камешки, изображавшие глаза, тускло поблескивали в неясном свете. Фигурки из слоновой кости, охотник, женщина и гиппопотам, стояли на столике — четырех плоских кусках дерева на глиняных кирпичах. Нож, тонкое, волнистое острие из кремня вливалось в изукрашенную резьбой костяную рукоять. Маленький медный топорик. Еще фигурки из красивых, блестящих камней, каких не найти в Ке-Ем. И драгоценный нуб, кусочек желтого металла, раскатанный в пластину, тщательно прикрепленную к жильной нити, лежал рядом с булавой.

Слева от неё, на женской стороне, она положила вечером подаренные мужем бусы (разноцветные, сверленные бусины из диковинных камней поблескивали в тусклом свете), подвески из слоновой кости и накидка с двумя медными заколками, без которой он запретил ей выходить из дома.

В Ме-Нари люди тоже украшали себя, но в Нехе этому, видимо, придавалось большее значение — бусы и ожерелья, браслеты и гребни показывали род человека, и служили способом странного для неё разделения жителей селения на шери и медеша. Впрочем, много в этом селении пока оставалось непонятным.

Резко поднявшись, девушка надела на себя льняную юбку, скрепила заколкой, и повязала ожерелье. Откуда-то повеяло слабым запахом готовящейся еды. До сих пор сложно было поверить, что самой ей готовить нельзя — муж объяснил, что для этого к уари-на будет приставлена особая женщина. Он даже сказал, как её называют в Нехе, но новое слово не запомнилось.

За стеной спальни запах жареного ячменя и мяса стал сильнее. Встретившая её у дверей девушка подняла руку и опустила голову.

— Уари-на Ренехбет, пусть духи благословят твой день!

Вздрогнув на мгновение (Ренехбет, да, моё имя теперь — Ренехбет), она ответила:

— Пусть будет добрым твой день, Мерхет. Ты уже готовишь еду?

— Уари-на Ренехбет, твоя еда почти готова. Не принести ли воды или листьев?

— Воды, чтобы освежить рот, Мерхет.

Мерхет, кивнув, побежала в комнату и через некоторое время вернулась с красным кувшином, полным прохладной воды.

Полоща рот, Ренехбет глянула на стоявшую перед ней девушку — та замерла, склонив голову и опустив глаза. Полоса льняной ткани едва прикрывала крепкие бедра, выше пояса на Мерхет были только бусы из костяных пластинок. Так же, впрочем, ходили и незамужние девушки в Ме-Нари, но Ренехбет не могла свыкнуться с мыслью, что та готова исполнять её приказы.

Еда, которую Мерхет подала ей, мало чем отличалась от того, что ели в Ме-Нари — ячменные лепешки, зажаренное на углях козье мясо, печеные яйца какой-то речной птицы. Разве что без рыбы — жители Нехе не ели её, и презирали тех, кто ест. В чашу с красным верхом была налита вода. Заканчивая трапезу, Ренехбет спросила:

— Мерхет, почему ты не хочешь поесть рядом со мной?

— Нет, нет, так нельзя, гаша̀ не может есть рядом с уари-на — ответила Мерхет, подняв округлившиеся глаза на Ренехбет, — уари не позволяет этого.

Вот как они называют таких девушек — гаша. Почему девушек называли «отданная» и как они жили рядом с шери — Ренехбет еще не очень понимала, в Ме-Нари не было ничего подобного.

— Хорошо, тогда иди поешь в свою хижину. Ты мне пока не нужна. Я хочу пойти к Реке одна.

Река всегда успокаивала её. Кроме того, она вчера слышала, что сегодня должны были освятить новую ладью. Она помнила такой обряд по Ме-Нари, но ладьи в Нехе были больше, и ей вдруг захотелось увидеть, каких духов призывают для этого здесь.

Когда Ренехбет выходила из дома, малахитовая пыль уже сделала зелеными её веки и брови, бусины постукивали на груди. На второй день она, забывшись, вышла без ожерелья, но столкнувшись с взглядом Гор-Кха, оцепенела на мгновенье, после чего тут же побежала обратно в комнату.

Селение, такое большое, что она никак не могла с этим свыкнуться, полнил обычный шум. Мимо пригорка, где были расположены жилища шери, она спустилась к каменному руслу высохшего ручья. Здесь и вверх, по усеянному неровными желваками берегу, шли хижины тех, кто работал с камнем, костью и медью. Стук камня о камень, треск и скрипы смешивались с выкриками и лаем собак. Обнаженные фигуры ремесленников возле их хижин выпрямлялись при её приближении, руки поднимались в знакомом жесте. Впрочем, некоторые ушли в работу настолько, что не замечали проходившую мимо Ренехбет.

Поворачивая к узкой полоске берега, в конце которой спускали ладьи на воду, она краем глаза увидела знакомую фигуру. Не успев еще понять, кто это, Ренехбет повернулась и вздрогнула.

— Пусть духи благословят твой день, уари-на, — спокойно сказал Седжи и перехватил рукой посох, — что ты ищешь у воды, когда небесный огонь едва разгорелся?

Жрец смотрел на неё, не улыбаясь, и Ренехбет опять почувствовала поднимающийся по жилам страх. Он смотрел на неё сейчас теми же почти черными, ничего не выражающими глазами, как в тот день, когда она стояла перед ним раздетая в святилище Нехбет.

— Я, — девушка сглотнула, — я… хотела увидеть ладью, которую будут освящать сегодня.

— Тогда почему ты не взяла с собой свою гаша?

— Я хотела пройти сама, — Ренехбет сжала кулаки, стараясь не опускать взгляд, хотя это было нелегко тому, кто смотрел глаза в глаза Седжи, — опасно ли мне ходить одной?

Впервые на лице Седжи промелькнуло тень какого-то чувства, хотя девушка не смогла понять, какого именно.

— Ты — Ренехбет, и наша уари-на, — сказал он, как обычно, негромко, — и если верен был наш выбор, и Нехбет простерла над тобой свое крыло, лишь твой мужчина может быть сильнее в Нехе, чем ты.

Она совсем не чувствовала себя второй по силе, но, кажется, странный мужчина на неё не сердился. Она нерешительно кивнула.

— Ты знаешь, что должна делать сегодня?

— Нет, — ответила Ренехбет и поспешно добавила, — мой мужчина мне ничего не говорил.

— Гор-Кха, чья булава благословлена Соколом, не будет говорить тебе всего. У него есть что делать. Приходи ко мне, уари-на, и я скажу, что ждут от тебя люди Нехе.

— Хорошо, — кивнула девушка, — но что я должна делать сегодня?

— Идем, я покажу тебе ладью, раз ты хотела её увидеть, — сказал Седжи, и протянул руку туда, где темнел нос с развевавшимся по ветру украшением из пальмовых ветвей, — это хорошая ладья, и будет она нести по воде сынов Нехе, во славу Отца-Сокола.

Жрец двинулся вперед, и Ренехбет ничего не оставалось, кроме как пойти за ним следом. Утренняя Река была спокойна, несмотря на ветер, небольшая лодка шла в сторону от берега. Почти безлюдный берег удивил Ренехбет, привыкшую к видам утреннего лова.

— И когда тень исчезнет у шеста, Гор-Сокол благословит эту ладью, и вольет в меня свою волю, — сказал Седжи, остановившись и разглядывая судно.

Ладья, связанная из плотно подогнанных одна к другой вязанок папируса, лежала в небольшом углублении, вырытом в иле, и Ренехбет увидела круглые ветви, подложенные под её дно.

— У нас, когда освящают новую ладью, её поливают кровью козы, потом выплывают на середину Реки и бросают лепешки из проса в воду во славу Сома-отца, — несмело сказала девушка.

— Гор-Сокол примет её в свои воды, и они станут кровью, если он захочет, — Седжи повернулся к ней, и девушке показалось, что она слышит неодобрение в его словах, — иногда он желает крови козы или быка, но чаще ему нужны только наши слова. Он разжигает небесный огонь, и любая тварь, что живет в Ке-Ем, отдаст ему свою кровь, когда он этого захочет.

— У нас другие хемму…, — начала Ренехбет, но мужчина прервал её:

— Гор-Сокол — не просто хемму! Он тот, кто видит каждого сына и дочь Ке-Ем, тот, кто плывет в своей небесной ладье, тот, кто говорит свое слово, и дает нам тепло или влагу. Запомни это, уари-на. Ни один из духов долины, ни рыбина из Реки не может противостоять его воле.

— Но разве сокол… — начала Ренехбет, но умолкла, столкнувшись с пронзительными и словно потемневшими глазами Седжи.

— Сокол — лишь образ, который он принимает, спускаясь в наш мир, — жрец говорил сухо и четко, слова нанизывались одно на другое, как просверленные камешки в ожерелье, — то же, как выглядит он, когда правит небесной ладьей, не может увидеть ни один человек.

— Но тогда…., — девушка осеклась, не договорив, Седжи посмотрел на неё, и выражение его лица неуловимо смягчилось.

— Ты ведь только девочка из селения рыбоедов, — сказал он, словно обращаясь сам к себе, — или была такой, пока Нехбет не остановила на тебе свой выбор. Но когда-то и я просыпался, не зная, откуда берется тот свет, что меня будит.

Он помолчал немного, и Ренехбет ждала продолжения.

— Я родился в Аппи, небольшом селении за много дней вверх по Реке, — Седжи заговорил снова, спокойно и размеренно — в нашем роду умели лечить раны и укусы, и мы знали, когда надо бросать в ил зерно. Но однажды это случилось, когда мне было не больше лет, чем тебе. Я лежал на лугу, и рядом паслись наши козы, и духи полудня уже начали шептать мне свои слова в уши. И вдруг, хотя мои глаза были закрыты, я увидел, как темнеет все вокруг. Не было ни единой тучи. Но, среди ясного неба вдруг появилось что-то и…, — по лицу жреца пробежала судорога, — и небесный огонь начал гаснуть. Казалось, нечто крало его у нас. Словно чьи-то невидимые зубы вгрызались в него. Я лежал и не мог пошевелиться, но слышал, как кричат от страха люди в селении. И сумрак окутал мир, и вдруг я увидел это. Ладья, плывущая в земли предков, и сокол, летящий рядом с ней. И словно от ячменного напитка, зашумело у меня в ушах, и земля поплыла, но я все же ясно слышал голос, который произнес «Гор». И я помнил это имя, когда пришел в себя, и увидел, что небесный огонь снова светит ярко. С тех пор я знаю, кто плывет в небе. И знаю, что он выбрал меня.

— Но Небет…, — начала Ренехбет, но Седжи снова вперил в неё свои острые и темные, как обсидиан, глаза, и она запнулась.

— Нехбет, — сказал он, сделав ударение на слове, произнесенном, как принято было говорить в Нехе, — та, что простирает крыло над женщинами. Коршун — лишь то, как она является нам, потому что никто не знает, как выглядят духи. Кровь, что течет из женщины раз в луну — её ка, и крик, что издает родившийся ребенок, или женщина, когда мужчина в ней — её голос.

В её селении все это объясняли немного иначе.

— Это Сокол сказал Гор-Кха идти с булавой на Ме-Нари? — вдруг глухо спросила она, и замерла, испугавшись своей смелости.

— Сокол послал силу булаве твоего мужчины, он выбрал его, как Нехбет выбрала тебя, — Седжи опять говорил сухим, как обточенные ветром камешки голосом, — твой отец должен был признать его силу. Он не захотел. Но, если признаешь ты, Нехе будет твоим.

Первый день в Нехе был еще слишком ярок в памяти — враждебные взгляды, яростный рев толпы, встречавшей Гор-Кха и тягучий, делающий кровь желтой, страх.

Она повернулась и посмотрела вверх. Коровий череп, насаженный на шест, желтовато отсвечивал на солнце. Нехе будет её?

— Мы начнем обряд освящения ладьи в полдень, — сказал Седжи.

***

— Сколько детей было у твоего отца? — спросил Гор-Кха, и отбросил льняное покрывало с ног.

— Четверо. Я, две сестры и Пхати, — ответила Ренехбет, наоборот, подтягивая ткань так, чтобы она скрывала голую грудь, — а, еще один умер младенцем, до моего рождения.

— Хорошо. Нехбет дала свою силу твоему цветку. И мне нужен будет сын, сын Сокола, который понесет его булаву дальше.

— Но разве…, — Ренехбет хотела спросить что-то, но осеклась, и Гор-Кха пристально посмотрел на неё. Она осмелела, сравнивая с той девочкой, которая, дрожа, стояла на берегу у Ме-Нари, и, все же, избегала встречаться глазами с мужем. Хотя ночь прекратила приносить ей боль, а цветок у неё между ног сам хотел его влаги — он чувствовал это. Но все равно…

— Мой сын — тот из них, кто выдержит испытание, станет уари, — сказал он, мягче, чем хотел, — наш сын. Разве в Ме-Нари было не так?

— Есть роды, которые управляют селением с давних времен, — проговорила Ренехбет, — из них мой род Сома — самый древний. Но кто станет уари, люди решают на празднике Родителя, после принесения жертв.

— Когда Мепи вбил первые шесты в песок, люди Нехе принесли клятву ему и его роду, и эта булава, — он показал рукой, — переходила к одному из рода, кто проходил обряд.

Он не счел нужным уточнять, что его отец сломал этот обычай, и объявил уари своего единственного сына.

— А что это за обряд? — спросила Ренехбет, но Гор-Кха, вместо ответа, встал и потянулся. Сегодня надо поговорить с Седжи — теперь уже точно надо, но как начать разговор?

Мужчина сделал несколько шагов в рассеянном свете, падавшем через отверстие в крыше, взял со столика глиняную чашу, и сделал несколько глотков, поставил её на место. Интересно, принесла ли Мерхет свежее птичье мясо для завтрака? Он уже собирался обернуть вокруг пояса юбку-накидку, когда, по-прежнему лежавшая в кровати, Ренехбет заговорила опять:

— У многих шери в Нехе есть свои гаша. Кто они? Почему Мерхет делает то, что ты ей говоришь?

— Потому что она — отданная, и я взял её перед главным джедом Нехе, отдав её родичам, сколько надо, — ответил Гор-Кха, поднимая с колоды льняную накидку и обвязывая её вокруг бедер.

— Но ты…, — девушка запнулась, — если её цветок уже созрел, если ей нужен мужчина, ты…

— Я найду ей мужчину, когда придет время, — Гор-Кха посмотрел на жену, — почему ты спрашиваешь?

— Я не раз говорила с ней в эти дни. Она слушает меня, ест со мной, ходит со мной по селению, но, мне кажется, она не имеет того, что хочет. И… кажется, она боится меня.

— Мерхет? — Гор-Кха улыбнулся, покачал головой, — она просто девочка из рода, который все еще поклоняется духам камней и деревьев. Она будет со мной, пока я не найду ей мужчину, кого-нибудь из медеша. Она родит ему крепких детей, которые тоже склонятся однажды в святилище Сокола.

— Хорошо, — Ренехбет не стала спорить, тоже поднялась, покрывало упало на пол, и девушка встряхнула спутавшимися во время сна волосами:

— Мы поедим здесь или встретим небесный огонь у Реки?

Он шел по селению и думал, как изменилось Нехе со времен его отца. Когда Каихо принял булаву уари и впервые провозгласил, что следующим будет именно его сын, Нехе представляло собой несколько разрозненных поселков, где жили разные роды, уари и медеша, мало общавшиеся друг с другом. Отец расчистил площадку в середине селения и велел проводить там игры и местные торжища. При нем же достроили святилище Нехбет. Внезапная смерть отца сделала его уари, когда ему было примерно столько же лет, сколько Ренехбет. А потом…

— Пусть Сокол прославит твою булаву в этот день, как и следующие! Я искал тебя! — нельзя задумываться, позволяя подходить к себе незамеченным.

— Пусть Сокол даст силу твоей руке, Перен! — ответил Гор-Кха на приветствие, повернувшись к выходившему из-за хижины человеку, — зачем ты меня искал?

— Я сегодня видел на холмах людей из Уиши. Они спрашивали, вернулся ли ты с охоты, и, когда я сказал, что да, просили передать слова их старейшин.

Перен помолчал немного и тронул колючую бороду.

— Старейшины Уиши хотят созыва совета.

Гор-Кха скривился.

— Они сказали, что хотят? Они всегда что-то хотят.

Перен пожал плечами.

— Торжища не проводились с прошлой весны. Да и тогда мы давали совсем немного. Люди с другого берега Реки не приплывали уже очень давно. В Уиши немало тех, которые работают с камнем и даже медью. Конечно, они недовольны.

Гор-Кха давно ждал подобного разговора. Селения Уиши и Пе-Хеп, заключили союз с Нехе еще при его отце, признав уари Нехе и своим главой. Они приходили на торжища к берегу, выменивали камень, медь и ячменную воду, взамен приносили мясо, молоко и кость. То есть, так было раньше, когда Нехе было, что предложить.

— Они не станут довольны после совета, — Гор-Кха продолжал хмуриться, пощипывая подравненную утром бороду, — сам знаешь, Аха не присылал нам ни меди, ни камня с прошлого разлива.

— Дольше, — Перен тоже хмурился, — но что же нам делать, уари? Себех думает, что Хети просто не хочет торговать с нами. Что у Аха всё есть, но он…

— Себех говорил все это и мне. Я знаю, как бы он решил все. Но я — не Себех. Что ты думаешь сам, Перен?

— Могу ли я сказать, что полнит мой рот? Мои слова не разгневают уари? — спросил Перен, подняв взгляд на Гор-Кха. По его худому, словно обточенному ветром, лицу сложно было понять, что же именно «полнило его рот».

— Всегда мог, Перен.

Мужчина потер щеку, словно пытаясь решиться на что-то.

— Я больше не доверяю Себеху, — сказал он вдруг быстро, — я знаю, он твоей крови, твой ше-ка, и вы росли вместе. Но только…, — тут он запнулся, но под взглядом Гор-Кха продолжил, — я знаю, что он говорил своим кровным после битвы с людьми Ме-Нари. То же, что говорил и раньше. Он не упоминает тебя, но хвалится, что вражье копье или булава не могут причинить ему вред, ибо его хранит Родитель-Крокодил. И его слушают и слушаются, недавно еще один человек из рода Черного Волка Ату перешел к Крокодилу. Он…

— Что — он? Хочет стать уари? — Гор-Кха оборвал Перена, но, вместо того, чтобы продолжить, задумался сам.

— Он перечил тебе после боя с людьми Сома, и потом, когда ты брал в жены их дочь. И когда мы были на охоте…, — Перен замолчал, и, подумав, добавил, — ты сам помнишь.

— Помню, — коротко, и все так же мрачно, ответил Гор-Кха.

После той охоты они возвращались на лодке в молчании, и даже лежавшая на ней туша антилопы не радовала. Себех встал между ними и болотной тварью, не слушая окрика уари. Ненадолго, но достаточно, чтобы позволить крокодилу утащить антилопу под воду. Потом он сказал, что Родитель еще не дал им разрешения охотиться и вкушать его плоть. Гнев овладел Гор-Кха, но Себех был спокоен и мрачен, всё повторяя про их общего предка, принявшего власть Крокодила у поросшего папирусом берега четыре поколения назад. Он понимал, что неправ, и говорил без обычной дерзости — но не хотел ничего слушать.

— Себех живет по старым законам, — сказал Гор-Кха, чуть подумав, — как и многие шери в Нехе. Им не нравится имя Гора-Сокола, что я несу со своей булавой. Но они примут его, когда Отец пошлет нам еще одну победу.

— Победу над кем? — спросил Перен, — уари не хочет обрушить булаву на Хети?

— Ночные змеи Хатха еще не унесли мой разум, — Гор-Кха посмотрел на Перена в упор, — отошли людей в Пе-Хеп, Уиши и Хети. Мы собираем совет через три дня.

— Хорошо, уари.

— А я поговорю с Седжи.

***

…и тогда Нехбет будет к ней милостива.

— Пусть духи благословят твой день, уари-на!

Повернувшись на голос, она увидела перед собой широкоплечего мужчину, смотревшего на неё с усмешкой. Мгновение растерянности, и она вспомнила его имя.

— Пусть твой день будет изобилен и ночь спокойна, Себех, — ответила Ренехбет, — ты не уходил на ночную охоту?

— Я уже принес свежее мясо и вознес хвалу духам охоты. Кроме того, сейчас не охота важное. Мне нужно быть в Нехе. А почему ты одна, где твоя гаша?

— Мерхет отправилась за козьим мясом, — внезапно Ренехбет подумала, что лучше бы девушка была рядом.

— Куда же идешь ты, уари-на?

— Я передала оберег, благословленный Нехбет, женщине, которая ждет родов, и теперь хочу взять малахит и охру у одного из шери. Говорят, он привез с собой много из каменной земли.

— Ты могла бы сказать нашему уари, и этот шери принес бы все сам, — что-то в этом мужчине смущало Ренехбет, хотя она не могла бы сказать, что именно, — но если ты о Тха, то он на охоте. Ушел вместе с людьми Гор-Кха.

— Тогда…, — девушка растерялась, ведь муж сказал ей, что малахит и охра должны быть в жилище, — я, наверное, пойду…

— Давай пройдем к берегу, уари-на, там должны быть медеша, что работают с камнем. Ты сможешь взять охру и малахит у кого-то из них.

Девушка кивнула и двинулась вниз по спуску с холма, Себех шел слева и молчал. Она все еще не понимала этого человека, хотя не раз уже видела его со своим мужчиной. Ей смутно казалось, что он его родич, что в какой-то степени могло объяснить его дерзкое поведение. Он говорил с уари так, как не осмеливался говорить никто в Нехе, и порой бросал на неё жадные взгляды или улыбался, заставляя чувствовать себя раздетой.

Они спускались вниз, по высохшему дну, мимо хижин медеша, мимо джедов и коровьих черепов, и Ренехбет старалась не смотреть на шедшего с ней рядом мужчину.

— Много людей, умеющих работать с медью, есть в Ме-Нари? — вдруг нарушил молчание Себех.

— Я знала лишь о двух или трех семьях — ответила Ренехбет — отец однажды приказал, чтобы ему сделали медный гарпун.

— В Нехе таких куда больше — сказал Себех — Гор-Кха приказал собрать их со всех наших селений и поселить там, у каменного отрога. Но последнее время было мало меди, с другого берега её теперь почти не привозят.

— Нам её иногда привозили из полуденных земель вниз по Реке, — вспомнила Ренехбет, не до конца понимая, зачем Себех завел этот разговор, — но потом люди с острова Аба напали на нас на торгах. С тех пор они больше не ездили.

— Еще приедут, — сказал Себех, по-прежнему улыбаясь — ты знаешь, у нашего рода есть своя ладья. Раньше на ней плавал и твой мужчина, но теперь у него другая ладья, которая достойна уари. Ты видела её.

— Шери Себех, ты ведь от крови моего мужа? — решилась, наконец, спросить Ренехбет

— Я его ше-ка, Тот, кто защищает спину. Отец отца его отца был и моим предком. Мепи, великий уари, который привел людей Нехе к Реке, и воткнул в ил первые жерди. Он принял силу Крокодила, ходил к восходу и доплыл до Большой соленой воды. Ты знаешь о соленой воде, уари-на?

— Слышала от отца, — ответила Ренехбет неуверенно, подозревая какую-то ловушку — но мало знаю о ней.

— На восход, за каменной землей, есть вода — большая, шире, чем Река, но её нельзя пить. Духи этой воды гневны, и она часто шумит и бьет о берег, зато на берегу потом можно найти прекрасные раковины. Ты, конечно, видела ожерелья из них.

Ожерелья из красных раковин и правда были в большой цене в Ке-Ем, но Ренехбет не знала точно, откуда они приходят, и можно ли верить словам Себеха. Она только молча кивала, решив, что лучше помалкивать.

— Мепи плыл к Большой воде по каменным рекам. Сейчас в них редко бывает вода, но в то лето дожди были обильны, и по ним можно было спуститься на ладьях. Он дрался с людьми, которые живут в каменной земле, убил их великого воина, и отрезал ему член. После этого люди каменной земли преклонили колени и одарили его редкими камнями. Но он плыл дальше и дальше, к восходу солнца, пока не доплыл до воды, конца которой не было видно. Там жили люди, которые собирали раковины…

Себех говорил и говорил, и Ренехбет, против воли, заслушалась, как заслушивалась раньше рассказами отца.

Река открылась внезапно, за темной полосой ила и стеблями папируса — и, как обычно бывало с Ренехбет, один её знакомый с детства вид наполнил благоговейной дрожью. Спокойное движение водной глади, пересеченной множеством маленьких гребешков, водоворотов, разбегающихся волн, казалось ей непостижимым, завораживающим доказательством мощи духов, управляющих миром. Она помнила восторг и ужас, которые ощущала ребенком во время разливов. Остановившись на секунду, девушка совсем прекратила слушать Себеха.

…а сейчас здесь почти никого нет, — донесся до неё его голос.

Ренехбет оглянулась. Над заросшим папирусом берегом гудели насекомые, где-то кричала речная птица. Но людей, и правда, почти не было — поодаль две девушки сидели на корточках у воды и что-то полоскали, какой-то мужчина обтесывал жердь, уперев её в камень.

— Рыбаки уже вернулись? — спросила она, не подумав, но тут же поняла неуместность вопроса. Себех хмыкнул.

— Для лова черепах слишком жарко, птицы здесь хорошей не добудешь. А рыбу люди Нехе не едят — не то их руки станут такими же мягкими, как и у детей Ме-Нари.

Ренехбет послышалось, что в словах Себеха, кроме пренебрежения, прозвучало что-то еще.

— Но где же мне тогда взять малахит и охру? — спросила она.

— Не бойся, уари-на, я сам пришлю тебе это к вечеру, у меня еще много.

— Что я тебе должна дать взамен за это?

— Все, что мне нужно, даст твой уари, — Себех улыбнулся и погладил бороду, — здесь жарко, уари-на, небесный огонь сегодня силен. Хочешь, пройдем со мной к роще у черного плеса, я покажу тебе, кто хранит наш род.

Ренехбет напряглась. Можно ли ей идти к чужому хемму? Одной, с мужчиной? И нужно ли? И стоит ли отказывать родичу мужа?

— Идем со мной, уари-на, — сказал Себех, — раз ты — Воссоединившаяся-с-Нехбет, тебе стоит увидеть то, что я покажу.

Мужчина повернулся, и Ренехбет сделала шаг, чтобы стать рядом.

— Нет-нет, по левую руку, — напомнил он, взяв её за запястье и заставив сделать шаг в сторону.

Девушка стала по левую руку от него, гадая, что она должна сказать и сделать далее. В Ме-Нари женщинам не позволялось ходить с мужчинами после замужества. Однако Себех был родичем мужа. Она слышала, как иногда разные мужчины рода обладали одной и той же женщиной, если так хотел её муж. Гор-Кха ничего не сказал о том, какой она должна быть.

Думая об этом, она шла с мужчиной по берегу, переступая через кости, черепки и кучки навоза. Птица пела в ветвях акации с раздвоенным стволом, тянуло дымом от какой-то хижины, рядом с которой обжигали глиняный сосуд.

— Кто твой хемму, Себех? — осмелилась спросить Ренехбет — я думала ты, как и мой муж, поклоняешься Соколу.

— Я от крови Мепи, Крокодил охранял наш род с тех пор, как Мепи впервые говорил с Родителем на берегу, и он сказал ему, что здесь будет селение. Я шел за Крокодилом, когда учился натягивать лук, и я впервые вкусил плоть Родителя, когда жил свое пятнадцатое лето. Я приносил ему жертву перед тем, как ушел в каменную землю и убил там льва. И когда мы дрались с людьми Че-Ни на лодках, Крокодил хранил меня, а не этот новый бог, о котором говорит Седжи. Он пришел в Нехе из какого-то селения наверху, семь лет назад, никем не званый, со своими россказнями. Теперь он хочет святилище.

Ренехбет посмотрела на мужчину, не зная, что сказать. Спокойный, чуть насмешливый голос в этот раз изменил Себеху.

— Идем, — отрывисто бросил он.

И они шли дальше, под крутым скатом холма, между акациями и черной тиной берега, пока перед ними неожиданно не оказалась ровная площадка, выходившая к запруде.

Площадка еще хранила следы топоров, рубивших папирус, хотя во многих случаях его не просто рубили, а выкорчевывали при помощи мотыг и ровняли землю. Посередине лежал закругленный камень, а рядом торчал шест с закрепленным над ним черепом крокодила. Череп был очень велик, и Ренехбет видела, что удерживается он при помощи хитроумной конструкции из трех палок. Возле камня лежали другие черепа — антилоп, коз, быков, хотя она не все смогла бы различить. Что-то привлекло её взгляд сбоку и, повернувшись, она поняла, что череп крокодила лежит с краю площадки, потом увидела второй, третий… Пять черепов пресмыкающихся словно замыкали все место, и два из них пожелтели от времени. Ренехбет уже случалось видеть жертвенные площадки, но сейчас на неё повеяло страхом. Она оглянулась на Себеха, который молча наблюдал за ней.

— Здесь, — сказал он, — Мепи впервые принял дух Родителя. Здесь он говорил с великим Крокодилом, и тот дал ему силу. Дети Нехе тогда жили по старым законам, мы гнали скот от пастбища к пастбищу, а лучшие уходили из лагеря на два, три или пять дней, а возвращались, волоча туши убитых животных. И мы праздновали охоту, и кровью были окрашены наши лица. Мы презирали тех, кто ковыряется в земле. Сейчас не так.

— Мои предки…, — начала Ренехбет, но Себех перебил её.

— Рыбоеды, жившие у Реки, и молящиеся рыбам и черепахам, и тогда были слабы. Они забыли охоту ради того, чтобы таскать холодную скользкую рыбу и ждать, взойдет ли ячмень. Знаешь ли ты, Ренехбет, — её имя он выделил голосом, — что делали с захваченными в плен девушками воины старых времен?

— Знаю, Себех, у нас в Ме-Нари есть люди, которые воевали.

— Девушек из чужих племен выволакивали на середину круга к шесту в честь хемму, — Себех окончательно переменился, теперь он выговаривал слова, словно бил камнем о кость, его усмешка из насмешливой превратилась в жестокую, — её брал старший воин, потом тот, кто захватил её, потом же — те, кому они соглашались дать её цветок, но не больше пяти. Потом ей перерезали жилы на ногах, и оставляли духам ночи.

— Зачем ты говоришь мне это, Себех? — спросила она, стараясь не опускать взгляд, — сейчас Нехе живет по другим законам. Я видела ваши поля, ваши хижины и джеды. Сокол сказал моему мужу взять меня в жены, Нехбет приняла меня под свое крыло. Старые законы остались в старом.

— Когда мы ходили на охоту на другой берег, — Себех окинул взглядом тихие стоячие воды, — мы встретили несколько человек из какого-то селения вниз по Реке. Я так и не понял, какого. Они загоняли ту же газель, что и мы, не хотели уступить. Но мы быстрее стреляли из луков. Один из них был только ранен. И мы дотащили его до Нехе.

Он замолчал, Ренехбет тоже не решалась заговорить.

— Я знаю, что бывает, когда приходит Родитель, — голос Себеха зазвучал глухо, — этого нельзя забыть.

Он на мгновение опустил глаза, и Ренехбет тоже посмотрела на его левую руку, которую покрывали шрамы — страшные, уродливые. Словно кожу рвали кривыми зубами.

— Что ты от меня хочешь, Себех? Что ты хочешь?

— Мы принесли сюда череп забитой антилопы, перед тем, как шли на Ме-Нари, и думали, что принесем другие, уже не антилопьи, — Себех косо посмотрел на неё, — черепа тех, кто поклоняется рыбе. Просто знай, что здесь мог бы быть и твой череп.

***

…не получали камня с прошлого лета, — старейшина Уиши продолжал говорить, его лицо подернулось морщинами. Он был уже немолод.

— Нам нечего дать, мы не получали камня из-за Реки столько же, — Перен, как обычно, говорил, когда Гор-Кха отвечал на вопрос молчанием.

— Вы вернулись с победой из Ме-Нари, — старейшина смотрел на него с недоверием, его крючковатый посох подрагивал на коленях, — мы можем выменять у вас добычу.

— В Ме-Нари мы взяли только скот, — нетерпеливо сказал Себех, — что еще они могли нам дать?

— К ним приезжают торговать из селений вверх по Реке, — заговорил старейшина из Пе-Хеп.

Солнце стояло уже высоко, совет все еще не пришел ни к какому решению. Старейшины Уиши и Пе-Хеп жаловались на отсутствие камня, меди, на обманы при торговле, и Гор-Кха нетерпеливо перебирал пальцами по рукояти булавы. Он вдруг подумал, что на следующий совет нужно пригласить и старейшин Ме-Нари. Сейчас, наверное, еще рано.

Осталось послушать, что скажут люди из Хети. Хети — селение на другом берегу Реки, его уари ударил булавой о землю перед отцом Гор-Кха, признав превосходство Нехе… но по-прежнему называл себя уари. Старый Аха, носивший на груди свой тотем, выточенный из черепашьего панциря, думал больше, чем говорил. Опытный охотник и воин, он был уже стар, и скоро отправится охотиться с духами в землю предков… Хотя у него есть сын.

— Люди из Хети до сих пор не пришли, — словно прочитав его мысли, негромко сказал Себех, сидевший, как всегда, по правую руку — что ты думаешь об этом?

— Они придут, — так же негромко ответил уари, пока человек из Уиши жаловался на то, что ему продали больную скотину, — Аха слишком стар, чтобы замышлять что-то против нас. Тем более, после победы над Ме-Нари. Стар и хитер.

— Старому и остается быть хитрым, — заметил Себех, — кроме того, у него и сын уже взрослый.

Старейшины Уиши и Пе-Хеп говорили, и Гор-Кха вспоминал, как давно проходили торжища. Речная долина давала им многое, но не все. В Ке-Ем мало камня, да и тот плохой. И совсем не было меди, которая становилась все нужнее. Когда Мепи, его предок, привел сюда своих людей и вбил первые джеды Нехе, он понимал это. И дети Нехе переплыли на другой берег Реки, протащив ладьи, дошли. до Большой соленой воды по каменным рекам. Из того славного похода он вернулся с богатой добычей, и горцы с тех пор всегда приходили на берег, и торги были обильны. Что же случилось сейчас?

— Они идут, уари, — сказал Перен и показал рукой на склон холма. Там, действительно, брело несколько человек. Первый из них опирался на изогнутый посох, за ним шел мужчина с шестом и каким-то знаком сверху.

— Люди Хети, — сказал Скорпион, и Гор-Кха только пожал плечами. Это и так было очевидно. Они медленно поднимались по пригорку. Говорившие постепенно умолкли, и теперь все терпеливо ждали, когда пришедшие, наконец, поднимутся.

— Приветствую тебя, победоносный Гор-Кха! — старый Аха говорил неторопливо, растягивая слова на концах, как обычно говорили жители другого берега, — мы знаем, что духи послали тебе силу, и преломили копья твоих врагов.

— Победу мне послал Гор-Сокол, — уари Нехе наклонил голову и качнул булавой, — садись, Аха, и скажи свое слово.

— Скажу, но я сегодня не один, — Аха медленно опустился на закругленный камень, человек с шестом стал рядом. На шесте был прикреплен панцирь черепахи. — Духи предков скоро призовут меня охотиться в закатной земле. Со мной сегодня мой старший сын, Раш. Хети признает его новым уари после меня.

Сына Гор-Кха и так заметил. Раш (теперь он вспомнил его имя) стоял неподвижно, он пришел, одетый как охотник, и бычий хвост свисал с его пояса поверх накидки. Юноша молчал, стоял, почтительно наклонив голову, но улыбка, кривившая его губы, была вызывающей.

Заговорил Аха. Он, как всегда, произносил слова медленно, иногда останавливаясь, словно чтобы заставить слушавших ждать. Выходило, что горцы перестали приходить на торжища, да и просто не показывались более. Аха отправлял на их поиски охотников-торговцев, но они видели лишь пустые скалы, островки травы да диких газелей.

— И еще, — Аха откашлялся и обвел окружающих глазами — те, кто плавал вверх бить речную птицу, говорят, что видели ладьи с людьми Че-Ни.

— Может, они тоже спускались на охоту, — возразил Скорпион.

— Может, — сказал Аха, и потрогал блестящий черепаший панцирь, — но мои охотники так не думают. Их было слишком много для простой охоты.

— А твои люди говорили с ними? — недоверчиво спросил Себех, — мы дрались с посланниками Че-Ни три лета назад, зачем им возвращаться сюда. Правда, потом они…

— Где твои люди видели их? — прервал его Гор-Кха, заговорив впервые.

— Примерно в четырех днях пути водой от Хети, — ответил старый уари.

— Туда выводит путь из каменной земли, — Гор-Кха не обращался ни к кому определенному, и, сказав это, снова опустил взгляд вниз, на жертвенный камень, предназначенный для клятв.

— Они ходили в каменную землю, — проговорил Себех, — принесли что-то оттуда?

— Откуда это знать? — сказал Перен, — может, они потом привезут это нам.

— Мы сами должны получать камни и медь из каменной земли, — возразил Себех, — со времен клятв, принесенных Мепи, горцы давали это все нам.

Опять они вспоминают Мепи.

— Теперь не дают, — Гор-Кха, поднял голову, — мы не узнаем, почему, сидя здесь на камнях.

— Что мы можем? Послать туда еще разведчиков? — спросил старейшина из Пе-Хеп, долговязый и нескладный.

— Из Хети их уже посылали, — возразил Перен, — если они не увидели никого, почему увидят наши?

— Тогда мы можем просто взять что нужно, не спрашивая дикарей, — бросил Себех, и Гор-Кха настороженно повернулся в сторону родича. Он ожидал от него чего-то подобного.

— Каменные реки давно сухи, — впервые заговорил Раш, — по ним можно только идти, но не плыть. И надо знать каменную землю, чтобы выйти к источникам.

— Такие люди есть в Нехе, так же как и в Хети, — возразил Скорпион, — многие уходят туда охотиться, некоторые и торговать.

— Так мы хотим идти с товарами или с булавами? — спросил Перен, — предложим горцам торжища или…

Он не договорил, но Раш, Себех и старейшина из Пе-Хеп заговорили одновременно. Гор-Кха молча следил за ними некоторое время — Себех и Раш стоят за силу, Рог из Пе-Хеп говорит, что воевать в горной земле не выйдет. Дав им выговориться, он резко вскинул руку.

— Мы возьмем булавы и копья, но возьмем и то, что любят горцы, и не тяжело нести. Мы дойдем до мест, где горные люди приносили клятву Мепи, и там увидим. Они выйдут к нам либо для торгов, либо…

— Пусть лучше выйдут для того, чтобы прогнать нас — Себех ухмыльнулся, — да, я тоже думал об этом. Мы оставим наш знак на скалах и отдадим их ка Родителю. Раз они не хотят помнить клятв, принесенных Мепи — значит, другой их вождь должен лишиться своего члена.

— Себех, — сказал Гор-Кха и тоже улыбнулся, — у меня к тебе свое слово.

***

…Они стояли перед ней — девочки, совсем юные, две младшие еще нагишом. У старшей уже чуть наметилась грудь. Кажется, она сама не так давно бегала голой по берегу с сестрами, ловила лягушек, бросала камни в воду и лепила зверюшек из вязкого ила. Потом, однажды, отец посмотрел на неё утром, и приказал впредь прикрываться накидкой.

Девочки смотрели на неё, от боязливого почтения в их глазах Ренехбет чувствовала себя странно. У стоявшей посередине из ссадины на щеке текла кровь, волосы были мокрые и всклокоченые.

— Вы больше не будете её бить. Неважно, что она сделала. Бить всем вместе одну и топить её я вам запрещаю.

— Да, уари-на, — девочки отвечали вместе, невпопад, не спуская с неё глаз, — прости, уари-на.

Злоба, сквозящая во взглядах, которые они бросали на растрепанную товарку, тут же исчезала, когда они поднимали глаза на Ренехбет. Казалось, на уари-на они не смели злиться даже в мыслях.

Когда девочки отошли, так же, стайкой, Ренехбет вспомнила, как дралась с другой девчонкой, дочерью какого-то охотника из её родного селения. Отца её только выбрали тогда уари, и это не дало ей особого преимущества в играх и драках. В Нехе же к этому относятся иначе.

Новое чувство, как в тот раз, когда, три дня назад, какая-то женщина коснулась её рукой и попросила помолиться Нехбет за её дочь, которая понесла ребенка. Она протягивала ей красивую глиняную статуэтку. Ренехбет сначала не взяла её, но, увидев лицо женщины, все же приняла дар.

Она уже почти свыклась со своими обязанностями. Готовить еду и следить за козами должна была Мерхет, но ей самой следовало готовить питье для мужа, начищать медь и камень, растирать малахит и галену, поддерживать чистоту в жилище. К ней должны были приходить женщины, чтобы решать свои споры. А, кроме того, она приносила жертвы Нехбет и молилась за женщин селения.

Когда она вымывала каменную палетку с изображенным на ней страусом, в комнату вошел муж. Гор-Кха посмотрел на неё и опустился на циновку.

— Совет длился долго, — сказала она, подавая мужу черную чашу с водой, на дне которой лежал перебродивший ячменный хлеб.

— Так и бывает обычно, — ответил Гор-Кха, отпивая глоток, — старейшины рассказывают о своих делах и обидах. Но сейчас было и иное.

Он помолчал, молчала и Ренехбет.

— Мы пойдем к Седжи. Зарежем козу Гору-Соколу и попросим его совета. Начисти жертвенный нож.

— Да, начищу, — послушно кивнула девушка, и выжидающе посмотрела на Гор-Кха.

Мужчина молчал, но Ренехбет поняла, что он не закончил.

— Нам нужно будет уйти на тот берег, в каменную землю — сказал он, наконец, — мы пойдем с оружием. Надо спросить, благословит ли наш поход Гор-Сокол.

— Так, как ходил Мепи? — вырвалось у Ренехбет.

— Да, так, как ходил Мепи — Гор-Кха посмотрел на жену. — Ты знаешь о Мепи?

— Я слышала о нем, — Ренехбет немного смутилась — здесь часто вспоминают его.

— Он привел людей Нехе в это место, — сказал Гор-Кха — его слово и его закон держали Нехе, пока мой отец не…, — он пожал плечами, — многое изменилось. Ты ведь говорила с Седжи?

Ренехбет кивнула.

— Он пришел сюда из верхних земель, и нес слово Бога-Сокола. И знал много, очень много. Когда начнется разлив и когда уйдет вода, жарким ли будет лето или дождливым. Он лечил людей так, как не умели лечить знахари родов. Отец говорил с ним до смерти, и приводил меня слушать. И, когда Седжи вылечил меня от укуса скорпиона, я понял, что приму его бога. Тогда я стал Крылом Гора, а Гор-Сокол принял власть над Нехе.

Он криво усмехнулся

— Не всем это понравилось. Ты, наверное, уже и сама поняла. Чтобы доказать им, что новый бог и его закон сильны, мне нужно показать и свою силу. И вот теперь…

Он снова посмотрел на Ренехбет. Девушка не отвечала, молча глядя на мужа.

— Люди должны свободно приходить на торжища. Камень, медь, малахит, раковины, слоновая кость — все это должно быть у нас, но сейчас этого нет. Пока ждем, когда приплывут ладьи людей с острова Аба.

Ренехбет раскрыла рот, чтобы ответить, но в последний миг прикусила язык. Она вспомнила, как люди с острова Аба приплывали на торжища в родное селение. Последний их приезд закончился кровавым побоищем. Но из того, что говорилось в Нехе, девушка уже поняла — причиной нападения людей Нехе на Ме-Нари было их желание получить доступ к торговому пути вверх по Реке. После этого в селение не вернулось так много мужчин, а Каа-Тот убил её отца.

— Что ты хочешь мне сказать? — резко спросил Гор-Кха, видимо, заметив её колебания.

— Если люди с острова Аба приплывут в Нехе, зачем тебе идти в горную землю? — тихо спросила девушка.

— Затем, что у нас должно быть то, что было у наших предков. То, что они привозили из горной земли, и что им приносили горцы. Раз этого нельзя получить как прежде — придется взять самим. Еще одна победа покажет им, что за новым законом и богом-Соколом — сила и удача. Тогда они поймут, что время закона Мепи кончилось, началось время закона Гора.

Уари окинул её взглядом, и указал рукой на столик.

— Мы пойдем в святилище, когда небесный огонь коснется священных акаций, — Гор-Кха сделал еще глоток и поднялся, — надень убор Нехбет. Потом мы принесем жертвы и ей тоже.

Они шли к святилищу, когда солнце клонилось к далеким холмам. Ренехбет надела то, что следовало надевать перед жертвоприношением — перевязь через грудь, пластины из слоновой кости, в волосах укрепила убор Нехбет — широкую кожаную ленту с прикрепленным к ней черепом коршуна. В руке она держала кремневый нож с рукояткой из рога антилопы, в основании которого был прикреплен кусочек горного хрусталя.

Седжи был немногословен на этот раз. После короткой молитвы козу повели к джеду. Чуть дальше земля была разровнена и лежали камни — Ренехбет вспомнила о желании мужа построить там еще одно святилище. Для чего, впрочем, нужен был камень из каменной земли, а его не было. Она смотрела, как Гор-Кха связывает ноги животного, и поднимает руки к небесному огню. Когда солнце сверкнуло на шлифованном куске базальта, она вновь почувствовала дрожь — теперь рука мужа действительно была дланью Гора. Бога, который плыл в небесной ладье и дарил свет. Раздался жалобный крик жертвенного животного, «Гор!» откликнулось несколько голосов за её спиной.

Теперь надо было смотреть за тем, как умрет коза, а потом Седжи откроет ей грудь, и глянет на сердце. Кто-то из стоявших за спиной сделал шаг, и она, скосив глаза, увидела крепкого юношу с бычьим хвостом, привязанным к льняной накидке. Он сделал еще пару шагов, и она догадалась, что юноша хочет подойти к камню, и посмотреть на умиравшее животное сам. Не успев понять, что делает, Ренехбет повернулась и резко выбросила левую руку, ту что без ножа. «Нельзя смотреть, как льется кровь во имя бога-Сокола», хотела повторить она слышанные уже слова, но не решилась. Так и стояла с поднятой рукой несколько мгновений, пока старый человек с крючковатым посохом и перьями в волосах не тронул юношу за руку. Тот отступил на полшага, не опустив глаз.

— Что сказал бог-сокол, уари? — юноша был первым, кто спросил это, когда Гор-Кха вышел из круга камней, но старый мужчина рядом с ним опять тронул его за руку.

Гор-Кха стал перед ними, с ножа срывались последние капли густой, багровой крови, кровью же была забрызгана его грудь.

— Коза умерла чисто, — громко сказал он, подняв нож — Седжи открыл её грудь и увидел, что Гору-Соколу угодна наша жертва.

Стоявшие сбоку от неё шери и старейшины вскинули руки к небу, повторив «Гор!», но юноша и его отец (она вдруг поняла, кто этот старик с посохом) рук не подняли. Склонив головы, они молчали некоторое время, но потом старший сказал:

— Хорошо, что Прародители благословляют наше дело, Гор-Кха. Но разных людей хранят разные хемму. Хети с древних пор хранила Великая Черепаха. Мы принесем ей жертвы у наших камней. Пусть все духи будут сыты и довольны, пусть они защитят наш поход.

Гор-Кха смотрел на него, окрашенные малахитовой смесью веки слегка подрагивали.

— Принесите жертвы своему хемму, Аха, — сказал он наконец, — пусть все духи благословят наши копья. И выбирайте людей.

Что-то не нравилось Ренехбет в лице мужа, его брови хмурились, и легкая судорога то и дело подергивала уголок рта.

Когда они шли к храму Нехбет, он мрачно молчал. Впрочем, его походка не выдавала никаких чувств, и когда Ренехбет двинулась внутрь, он поднял нож и стоял, храня на лице выражение настоящего уари.

…уже когда они вернулись в жилище, и Гор-Кха пил мелкими глотками воду, сдобренную забродившим хлебом, он негромко сказал:

— Коза умерла нехорошо. Седжи сказал, что я не так увидел, но… Мы все равно выйдем.

Вторая часть

***

Газель подняла голову и фыркнула, рога качались из стороны в сторону. Звери тоже что-то чувствуют.

Он присел на корточки, и начал причмокивать, медленно и размеренно покачиваясь из стороны в сторону — обычно это успокаивало животных. Теперь еще не хватало, чтобы остальные встревожились. Пасшиеся рядом газели отрывались от кустиков, которые ощипывали и, бросив короткий взгляд на человека, возвращались к еде. Он причмокнул еще раз, ласково повторяя ничего не значащие слова. Другие пастухи начинали напевать, но он не любил этого. Наконец, животное успокоилось, и снова обратило свое внимание на клочок бурой травы.

Газели беспокойны в эти дни, как если бы рядом бродили лев или шакалы — хотя кто знает, может и бродят — а может потому, что беспокойны охранявшие их люди. Охотники вернулись в стойбище четыре ночи назад — они были вымотаны и измучены жаждой. Сначала они долго пили тепловатую мутную воду из источника, потом еще дольше молчали. Их не расспрашивали — человек говорит, когда он хочет говорить. И, наконец, они начали говорить.

Хаа-Та, их земля, стала жестокой. Почти полную луну они шли по ней, спускались в ущелья, переходили через пустоши. За это время ни разу небо не дало им влагу. Они пили воду, пили кровь убитых животных, наверное, и собственную мочу, но, наконец, дошли до Обломанного рога. Озерцо почти пересохло, и вода в нем стала солоноватой, деревья у Четырех Скал чахнут и гибнут. Стоит ли удивляться, что страусы спустились вниз к Реке, а слонов даже его отец уже не видел.

Собака хрипло зарычала и гавкнула, один раз, потом другой.

— Тихо, Аг! — прикрикнул пастух, но Аг продолжал урчать, тревожно поводя ушами.

Посмотрев по сторонам, он ничего не увидел, но, все же, покосился на лежавшие у ног лук, колчан и веревку с петлей на конце. Оголодавшие шакалы вполне могут бродить рядом. Обычно они едят падаль, но, если ничего нет, то могут попробовать и зарезать одну из газелей.

Его клану, наверное, придется спуститься в низины, в болотистые, влажные земли Реки, где так часто начинается кашель. Там их будут ждать те люди, которые поклоняются рогатой женщине. Её вестники приходили к ним в стойбище опять. Красногубый не сказал, о чем они говорили, молчали и другие старейшины, но тем вечером все ели ячменные лепешки, а наутро зарезали горного осла у камня, и мудрейший внимательно смотрел, как он умирает.

Сам пастух не понимал, чем люди рогатой женщины лучше других людей из приречных селений — все они стоили друг друга, на его взгляд. Но старейшины, понукаемые Красногубым, уходили к Реке, чтобы поклониться её Богине-Корове. Теперь они решают, должны ли кланы покинуть свои Уну и переселиться к полуночи, во влажные земли. Чтобы они не решили, пускай решают быстрее, и вода, и трава для газелей здесь скоро закончатся.

Вдруг Аг подскочил на месте, рыча и яростно размахивая хвостом. В этот раз мужчина не стал приказывать ему, сразу потянувшись за луком.

Разгибаясь, он увидел движение — мчащегося на добычу льва трудно рассмотреть, как следует. Он еще раз нагнулся подхватить стрелы, но, как бы быстро ни двигался, зверь уже успел выйти на разгон. Газели кинулись врассыпную, лев явно пытался нагнать стоявшую у края молодую самку. Пастух резко натянул лук, но не выстрелил. Убить льва в одиночку? С луком, веревочной петлей и дротиком?

За эти несколько мгновений все и решилось. Чуть бы ближе позволили подобраться скалы, и этот день был бы последним для молодой газели, но так она еще успевала набрать скорость. Прыжок, другой — но расстояние между ней и хищником только увеличивалось, и, разочарованный, лев сбавил ход. Он пробежал еще немного, потом остановился, и повел кудлатой головой.

Аг залаял, вытянувшись как копье, уши напряглись и стали торчком — и мужчина вдруг понял, что охота льва, может, еще и не закончилась. Лев яростно принюхивался, бросая взгляды по сторонам, газели, отбежав в сторону, внимательно следили за ним.

Хищник был тощий, спутанная, грязная грива, незаживший шрам на морде и ввалившиеся бока, по которым яростно стегал облезший хвост. Аг бешено лаял. Смерть посмотрела на пастуха желтыми глазами, и он натянул лук.

***

Третий день, как они переправились через Реку, но лишь сегодня утром окончательно покинули Ке-Ем, и пошли по горячим ущельям каменной земли. Шли медленно — часть людей тащила кожаные мешки с водой, другие волокли легкие лазни, сделанные из связанных стволов молодых деревьев. На лазни они положили товары для обмена. Долго рядили, что взять, но, в итоге все решило удобство переноски — свернутые плетеные циновки, ячмень и просо в мешках, и некоторые вещицы, с которыми было не жалко расстаться.

Сейчас небесный огонь стоял уже высоко, и горячий воздух дрожал над иссеченными горными остриями. Они шли, стараясь держаться правой стороны расщелины — там раньше появится тень вечером, и, изредка, попадались кустики и пятна травы, радовавшие глаз. Дно расщелины было бурым, покрытым слоем тяжелой пыли, с разбросанными тут и там желваками. Трудно поверить, что его предок плыл здесь на ладье.

— Аха говорил, что его люди доходили до священного камня горцев, но там никого не встретили, — сказал Скорпион, шедший рядом с Гор-Кха.

— Я помню, что говорил Аха, но нам все равно надо туда дойти — только оттуда можно повернуть на каменную россыпь. И ближе источника нет.

— А что мы будем делать, если не встретим горцев нигде, — Скорпион провел рукой по лбу, стирая пот, — не можем же мы искать их по всей каменной земле?

— И не будем. Тогда мы возьмем лучшие камни, какие найдем, выбьем знак на скале во славу Гору-Соколу и всем нашим хемму, и вернемся в Ке-Ем.

Гор-Кха помолчал, поправил топорик на поясе.

— Но лучше бы мы их встретили.

С давних времен люди Ке-Ем ходили в каменную землю — хотя и не всегда она была такой. Предания, сохранившиеся от времен их поселения у Реки, говорят, что дожди тогда шли куда чаще, и на бурых сейчас склонах зеленела трава. Там же, где вода выбивалась из-под земли, росли кусты и деревья, а земля была обильна жизнью. Здесь жили страусы, говорят, и слоны — на их костяки и сейчас иногда натыкались охотники, антилоп же и газелей было множество, хороший охотник никогда не оставался голодным.

Но потом проклятие легло на каменную землю. Дожди становились все реже, небесный огонь все горячее и свирепее. Зеленые луга на склонах бурели и высыхали. Редко теперь ущелья наполнялись водой, и держалась эта вода недолго — нечего было и думать, чтобы пройти на ладье, как успел сделать великий Мепи. Кое-где в каменной земле еще встречались источники, выбивавшиеся из-под камней, иногда вода текла под землей, в таких местах грудились деревца и разбегались пятна травы. Но за небольшими зелеными островками тянулась каменистая пустошь, глиняные отроги, серо-желтые, обточенные ветром скалы.

Каменная земля была неприветлива и, действительно, большей частью состояла из раскаленного на солнце камня. Но она не была ни безжизненной, ни бесплодной. Слоны и страусы ушли, когда исчезли зеленые луга, но другие животные смогли выжить. Выжили и люди.

А еще каменная земля была богата.

— Тяните осторожнее! Не наступать на веревки! — услышал он сзади и обернулся. Какой-то человек поднимался с земли, веревка, за которую он тянул, оборвалась. Для этой работы он отобрал самых сильных воинов, но даже они выглядели измученными.

— Скоро надо будет становиться на отдых, уари? — проговорил Перен, и это был полувопрос.

— Мы должны дойти до черной скалы с вершиной как голова антилопы, — сказал Гор-Кха, — и там будет тень. Мы же это решили на совете.

— Люди уже с трудом идут.

— Эти люди ходили в каменную землю землю не раз.

— Да, но тогда они не волокли за собой лазни, — Перен не казался уверенным, — может, станем на отдых здесь, хотя бы короткий?

— Нет, — Гор-Кха не колебался, — но давай заменим их. Найди других сильных воинов, и пусть они теперь тянут веревки. Надо дойти до черной скалы.

И они продолжали свой жаркий путь, устало переставляя ноги по глинистой земле.

Полуприкрыв глаза на ходу, Гор-Кха вспомнил свою первую охоту среди раскаленных камней. Охотники пытались добыть орикса, но петлей и луком он владел еще плохо, и они два дня только даром выхаркивали пыль. Спали в каменных расселинах, а, однажды, набрели на рисунки на скалах — художества горцев, хотя и жители Ке-Ем иногда оставляли здесь свои следы. А потом, уже как уари, он приходил сюда на торжища — горные кочевники приносили то, что давала им их опаленная земля, а давала она много. Ке-Ем, бедный камнем, постоянно в нем нуждался — и здесь они получали камень. Какой угодно — белесый, бурый, черный, зеленоватый, крошащийся и твердый, как скала, для топоров, ножей, сосудов. Приносили они и все более ценившийся в Ке-Ем малахит, а иногда и горный хрусталь или раковины.

Взамен люди каменной земли просили совсем простые вещи — свиней и коз, лепешки из ячменя, полбу и просо, кремниевые ножи и плетеные циновки. Голые дикари, они чаще всего носили только кожаные сандалии, защищавшие подошвы от разогретого камня, и длинные кожаные чехлы, которыми оборачивали то, что делало их мужчинами.

Забредавшие на их стойбища охотники говорили, что даже женщины у них большую часть времени ходят нагими. Горные люди не знают стыда, они ночуют под маленькими кожаными навесами или просто на прикрытой циновкой земле, и берут своих женщин днем, у всех на глазах, молятся жестоким духам камня и высекают их на скалах.

Дикари кочуют по ущельям и пустошам, гоня перед собой небольшие стада полуприрученных газелей, охотясь по крутым скатам на ориксов и диких ослов, ища все более редкие луга и водные источники. Они давно поняли, что ценится в Ке-Ем, и что Ке-Ем может им дать, так и выживали.

Как-то они встретят их сейчас?

Оглянувшись назад, на шедших за ним воинов, Гор-Кха опять подумал об оставленном Нехе. Теперь там его жена — уари-на, тень крыла Нехбет. За ту почти луну, что Ренехбет прожила в Нехе, она изменилась — больше не казалась той напуганной девочкой, которую он взял впервые. Кажется, начала понимать, что значит быть первой женщиной всей округи. Впрочем, ждать от неё многого не приходится. Но есть Седжи, чтобы советовать ей и Себех, чтобы держать копье и булаву.

Себех… Вспомнив о нем, уари поморщился. Что-то странное происходило с ним. Он всегда отличался строптивым нравом — за это Гор-Кха его и ценил, только Себех мог сказать то, что другие не решались. Но вот уже два лета он становится все более мрачным и замкнутым — уходит на долгие дни охотиться в пустошах или прибрежных болотах, общается лишь со своими кровными. И шери из рода Крокодила заражаются непокорством — они не осмеливаются открыто перечить ему, но их взгляды угрюмы и дерзки на советах, и слушают они больше своего старшего, чем его. Трудно было решиться оставить Себеха в Нехе. И, все же, решение было правильное.

— Уари, ко мне только что подходили люди из моего рода, — отвлек его от размышлений Скорпион, — просили передать тебе их слова.

— Что они хотят?

— Уйти вперед и добыть зверя. Они опытные охотники, думаю, принесут нам мясо к привалу.

— Если я их отпущу, остальные тоже захотят, — недовольно сказал Гор-Кха, оглядывая скалы, — и сколько бы они не добыли, на всех не хватит.

— Я думал об этом. Скажи, что ты отправляешь их разведать землю впереди — и они сделают это. Но также достанут немного свежего мяса.

Гор-Кха задумался, не сбавляя шага.

— Хорошо, — наконец сказал он, — они найдут черную скалу?

— Да, им уже приходилось там бывать.

— Хорошо, — повторил Гор-Кха, — отправь их вперед. Не больше, чем пятерых.

И Скорпион, кивнув, отошел от него и присоединился к группе людей, шедших отдельно. Они о чем-то говорили на ходу, а Гор-Кха, не пытаясь вслушиваться, продолжал думать. Победа над людьми Ме-Нари убедила людей, что новый Родитель — Гор-Сокол, силен и властен, и он правильно сделал, приняв «соколиное» имя. Убедила, но не всех. Себех вышел из побоища у Реки без единой царапины, и это, в глазах его кровных, подтверждало, что он избран Родителем. И не только его кровных — в Нехе хватало шери из других родов, которые осуждали еще его отца, сломавшего многие древние обычаи, заставившего их приносить жертвы духам земли у джедов, как это делали земледельцы из других речных селений.

А потом он сам объявил, что не только его, но и все Нехе хранит новый бог-Сокол, принесенный Седжи из далекого Аппи. Но также, что шери тоже должны поклоняться духам земли, что каждый род должен смотреть за своим скотом и не заходить на земли соседей, что споры между сыновьями Нехе решает он, а между дочерями — его уари-на… А также, что следующим уари станет его сын, сын Сокол. И ропот только усилился. И наиболее открыто выражал недовольство именно Себех, и люди, что были вокруг него.

Если Себех совершит подвиги в этом горном походе, его кровные только еще больше поверят в его избранность. Так что пусть посидит в Нехе. Нападать на него едва ли кто-то будет, а судить… Там есть Седжи, который поднимает жертвенный нож, лечит вывихи и укусы скорпионов — но также говорит о новом боге-Соколе. Власти его посоха, его жертвенного ножа хватит, чтобы Нехе было спокойно до возвращения, а там посмотрим. И да, там еще Ренехбет. Вспомнив гибкую девушку с большими, словно постоянно испуганными глазами, Гор-Кха улыбнулся. Она ласкова, хороша, когда ему нужен сочный цветок у нее между ног, она послушна, спокойна и, наверняка, будет хорошо судить женские споры. А больше от неё не потребуется.

— Уари, — услышал он голос Скорпиона, — мы решили, кто пойдет вперед.

***

Прошло семь или восемь дней после того, как ладьи увезли Гор-Кха и отправившихся с ним воинов на другой берег Реки. Ренехбет от самой встречи с ним у протоки возле Ме-Нари боялась мужа — а потом ей было страшно остаться без него.

Тот, кто пришел к Ме-Нари в ночь скорби, за кем она покорно шла, как пленница, гадая, зарежут ее или нет, вызывал у нее мучительный страх поначалу. Ренехбет до тошноты боялась его прогневать, не зная, каким может быть этот гнев — гнев победителя. К её удивлению, все оказалось не так страшно. Муж был сдержан и молчалив, но ни разу не выказал в отношении нее грубости. Он терпеливо объяснял её обязанности, иногда даже старался проявлять заботу в каких-то мелочах — предлагая ей лучшие куски еды, или подсказывая, как перетирать малахит.

Было, впрочем, то, что долго вызывало у нее страх — их соединение. Когда он впервые взял ее, в день свадебного обряда, Ренехбет испытала только мучительную боль. Всхлипывая и вытирая кровь с бедер потом, она гадала, где же то, о чем любили судачить старшие женщины. Где сила Небет (то есть, конечно, Нехбет, она уже начинала привыкать говорить, как люди из Нехе), которая вливается в тело, наполняет безмерным счастьем и заставляет кричать? Неужели кричать ей придется только от боли, каждый раз, когда муж её пожелает? Она со страхом ожидала ночи. Первая боль вскоре унялась, но радости не приходило, и она, сжав зубы, терпела.

Все изменилось однажды, когда Гор-Кха, посмотрев на нее, не стал брать сразу, а принялся медленно гладить, по шее, груди, животу и ниже. И, уже напрягшаяся, Ренехбех вдруг с удивлением почувствовала, как откликается её тело, как по нему разливается теплая дрожь и наполняется сладким тянущим зудом низ живота. Последовавшее соединение уже не было ей неприятно. А на утро, проснувшись, она обнаружила, что лежит в объятьях мужа, и он ласково проводит пальцами по её шее — и знакомая сладкая боль вернулась опять. И, когда он брал её в этот раз, Ренехбет вдруг показалось, что её тело затопил разлив, как бывало с Рекой — мощный и сокрушительный, она дрожала, выгибалась и кричала, не в силах облечь в слова наполнявшее её счастье, о котором раньше не имела и понятия. Когда же все окончилась, муж не откинулся от неё, а обнял, и она прижималась к нему, все еще дрожа от пережитого.

А после этого Гор-Кха впервые говорил с ней — не объясняя, что надо делать. Просто говорил, распрашивая о её детстве, о Ме-Нари, о семье. И Ренехбет вдруг поняла, что рядом с ней каждую ночь спит не свирепый чужак с гортанным говором, а действительно тот, кто стал её мужчиной. И она не так отчаянно одинока здесь, как ей казалось.

Но теперь он ушел, и сегодня, как и в предыдущие дни, ей нужно было выйти одной в Нехе. И не просто выйти — вчера к ней пришла женщина, чьего имени она не запомнила, но это была одна из тех, кто ходил вместе с Седжи. Она сказала, что жрец приглашает её к себе в жилище на следующее утро. Ренехбет за время, проведенное в Нехе, уже отвыкла, что местные женщины разговаривают с ней, как с равной — все они опускали глаза, и в голосе звучал благоговейный страх. Нельзя сказать, что посланница Седжи была непочтительна, но страха в ней не было совершенно точно, а слова жреца она передала так, что было неясно, приглашение это или приказ.

Ренехбет все еще не понимала старого жреца. Тогда, на берегу, и потом, он обращался к ней, как когда-то отец — но его взгляд, становившийся пронзительным, когда он говорил о своем Боге-Соколе, и сейчас пугал её, как испугал в тот самый первый день. И еще тревожнее становилось от того, что она поняла — Седжи у её мужчины вызывал сходные чувства. Конечно, Гор-Кха никогда бы этого не показал, но она видела явное — жрец, с его изогнутым посохом в правой руке смотрел на уари без всякого страха, и говорил с ним как с равным. Единственный в Нехе… хотя нет, есть еще Себех.

Но что Седжи хочет от неё сейчас? Может сегодня — день какого-то обряда, о котором она не знает, а должна знать? На этой неделе она рассудила еще один женский спор — две сестры спорили из-за мужчины, обещанного их семье, и приняла от другой женщины жертву Нехбет об удачном разрешении от бремени. Все ли она сделала правильно?

Нехе, залитое солнечным светом, давно уже проснулось. Когда Ренехбет, за спиной которой следовала Мерхет, проходила мимо хижин, во многих из них оставались только дети и женщины. В этой части селения жили шери — такой разницы не было в Ме-Нари. Сейчас многие из них ушли в каменную землю вместе с Гор-Кха, а из тех, кто остались, некоторые отправились на охоту. Шери в Нехе воевали, охотились или торговали — часто отправляясь для этого на ладьях вверх и вниз по Реке. Младшие же, еще не взявшие в руки лук или булаву, пасли скот на лугах за взгорьем.

Нехе лежал между несколькими каменистыми руслами высохших ручьев, хижины опускались с пригорков вниз, не доходя, однако, до дна — низины затапливались при разливах по весне. Седжи жил у другого края холма, рядом с жертвенным шестом и камнем Гора-Сокола. Прямо за хижиной начиналось кладбище — старое место упокоения, и люди избегали ходить туда после наступления темноты. Но жрец не боялся потревоженных теней.

— Пусть Нехбет осветит твой день, уари-на, — девушка подняла голову, отвлекшись от своих мыслей. К ней обратилась высокая женщина, стоявшая у одной из последних хижин. Запястье руки, которую она подняла в приветствии, украшал отделанный крокодильими зубами браслет — явно жена одного из шери. Она, не отрываясь, глядела на Ренехбет своими очень темными, широко расставленными глазами. Солнце поблескивало на гребне из слоновой кости, скреплявшем её прическу.

— И да будут сильны и здоровы твои дети, — ответила Ренехбет, как нужно было отвечать, не сбавляя шаг.

— Меня зовут Эмме, уари-на. Эмме, — негромко, но ясно произнесла женщина, когда Ренехбет проходила мимо.

Это уже не было необходимо. Её обычно приветствовали жестом, но, если и обращались голосом, то не представлялись. Девушка кивнула, и, чуть напрягшись, прошла мимо Эмме, которая не сдвинулась с места, следя за ней глазами.

Ренехбет очень хотелось оглянуться на странную женщину еще раз, но, стесняясь это сделать, она спросила Мерхет:

— Ты знаешь её?

— Встречала, уари-на, но имени не знала, — ответила та, — она появлялась на праздниках, и на ней всегда было много украшений. Её муж — известный охотник, и, кажется, из рода Крокодила.

Через некоторое время Ренехбет все же, не утерпев, оглянулась, но женщины уже не было.

Когда они дошли до жилища Седжи, небесный огонь уже поливал землю яростным жаром. На плоском холме с ровной площадкой наверху темнел длинный джед с деревянным изображением и черепом сокола, вокруг — ряд жертвенных камней. Там же, где холм уступом спускался к каменистому ложу ручья, стояла его хижина.

Обожженные глиняные кирпичи образовывали углы и основание, стены же, как и у большинства, были сложены из скрепленных глиной веток. Её жилище выглядело лучше, но Ренехбет все же подходила с опаской. Вспомнив их первую встречу, она невольно глянула на предплечье, где еще розовел шрам, оставленный его ножом. Тогда он соединил её, нагую и испуганную, с богиней-коршуном. Но что он скажет сейчас?

Они увидели Седжи, когда до хижины оставалось не более тридцати шагов. Старый жрец, сидевший на камне у тропы, ведущей на холм, при ее приближении встал и вышел вперед. В его руке был все тот же крючковатый посох, кожаная повязка стягивала волосы.

— Пусть светел будет твой день и спокойна ночь, — неспешно сказал он, когда Ренехбет приблизилась к нему.

— Пусть день твой будет ясен, а ночь спокойна, — ответила приветствием Ренехбет, — твоя женщина сказала мне, что ты хотел со мной говорить.

— Наа не моя женщина, а женщина Гора, — проговорил Седжи — но да, нам надо поговорить. Поднимешься со мной к джеду, уари-на?

Ренехбет кивнула, и они медленно двинулись вверх по тропинке. Поняв невысказанный приказ, девушка сделала Мерхет знак подождать внизу.

Холм встретил их душным безветрием, разогретым жаром небесного огня. По левую руку от Ренехбет тянулось сухое русло, позади карабкались на соседний холм хижины, спереди же были каменные знаки, поставленные кое-где над могилами.

Ренехбет смотрела на круг из валунов, намечавших будущее святилище и черные жертвенные камни, окружавшие джед, ожидая, что скажет Седжи. Старый жрец коснулся посохом одного из камней.

— Первый, который мы принесли сюда, и который обмазали жертвенной кровью, — сказал он, — но это лишь начало. Гору-Соколу нужно святилище, дом, где его будут прославлять. И твой уари с этим согласен.

Ренехбет кивнула, не очень понимая, куда он клонит. Мысль о том, чтобы построить дом для Гора, как был построен такой же для Нехбет, уже высказывалась при ней. Но это должна была решать не она, а мужа сейчас нет. Седжи молчал, оглядывая площадку, а потом спросил:

— Знаешь ли ты, что здесь было, когда я только приплыл в Нехе?

Ренехбет пожала плечами, не очень понимая, что он хочет услышать.

— Каким было Нехе? — снова спросил Седжи.

— Нет, — ответила девушка.

— Роды мало общались друг с другом. Они приносили жертвы своим хемму, но не знали, отчего Река разливается каждым летом, отчего небесный огонь освещает землю, и почему людей по ночам иногда мучает страх. Я говорил еще с Каихо, отцом твоего мужчины. Он тоже видел, что жить у Реки так, как жили наши предки, нельзя. Он хотел, чтобы люди из соседних селений приходили сюда, и долго строил святилище Нехбет. Каихо должен был бы со временем принять мудрость Гора-Сокола, но умер… и тогда его сын поднял булаву. Его юная душа была открыта новому, и он принял соколиное имя и силу Гора-Отца.

— Да, Седжи, он тоже мне так говорил, — осмелилась сказать Ренехбет, гадая, неужели жрец вызвал её сюда лишь для того, чтобы повторить свои слова и слова Гор-Кха, — и я, вместе с ним, просила Сокола о мудрости у его жертвенных камней.

Седжи молчал, никак не показывая, что услышал её слова, и глядя в сторону жертвенного камня. Но потом, неожиданно, повернулся и посмотрел ей прямо в глаза.

— Легки ли твои, сны, уари-на? — спросил он резко, — сейчас, когда твой мужчина далеко, не терзают ли злые духи твой сон?

— Иногда такое бывает, — сказала Ренехбет, не понимая, что именно хочет узнать жрец.

— Мы все страдаем от этого, — губы жреца дрогнули, — ночью, когда гаснет небесный огонь, черный шакал Хатх выходит из своей норы. За ним же ползут его жены, и жены эти принимают вид змей. Ты видишь их глаза, когда смотришь в черную воду ночью. Кода они доползают до земли, то ищут нас. Они вползают в уши и под веки тех, кто спит. Страх, что мучит нас во сне, приносят эти ночные змеи. Они хотят украсть твою ка, твою душу.

— Но ведь они не могут её украсть совсем? — в селении, где выросла Ренехбет, объясняли ночные страхи совсем иначе, — когда мы встаем утром, страхи рассеиваются.

— Человек не знает, что его душа украдена, — сказал Седжи, все так же пристально глядя в её глаза — но, потом, в бою или на охоте, желтая кровь, яд змей Хатха, заполнят его жилы, и страх овладевает им. Тогда он гибнет. Если же украдена душа женщины, то порча переходит на её ребенка.

Жрец помолчал, рассматривая могильные насыпи на склоне.

— Змеи Хатха не единственные из ночных духов, которых нужно бояться, уари-на. Когда я был юн, как ты, я видел как женщина, чья душа была украдена старыми духами, перерезала горло своему ребенку, а потом своему мужчине. Она бежала по селению, и в её глазах была ночь, хотя небесный огонь горел ярко. За ней гнались, но она бросилась в воду и плыла, пока не утонула. И так бывает, если душа похищена.

— Зачем ты говоришь мне об этом, Седжи? — девушка старалась не опускать взгляд, хотя глаза жреца сверлили её лицо, — разве Нехбет не хранит меня?

— Тебя — хранит, уари-на. Но в Нехе много людей, и много ночных духов, ищущих чужие души. И, если они украдут душу человека, то он станет опасен. Ты должна научиться видеть таких людей, уари-на.

— Как узнать такого человека?

— Нехбет скажет тебе.

Седжи помолчал чуть, но девушка не задала ему нового вопроса.

— Сколько родов шери в Нехе и округе? — вдруг спросил он.

— Не знаю, — Ренехбет пожала плечами, пытаясь скрыть недоумение.

— Семь, — сказал Седжи — у каждого свой хемму, и люди приносят ему жертвы. Так и должно быть. Но некоторые из этих хемму могут быть кровожадны и опасны для других. Встретив такого человека, ты увидишь гнев и ночь в его глазах, даже если он об этом не знает. Ты должна будешь видеть это, Ренехбет.

Кажется, впервые он обратился к ней по имени, вместо того, чтобы назвать уари-на. Ренехбет посмотрела на него, он молчал, глядя на неё в ответ.

— Почему ты говоришь мне все это сегодня, Седжи? — наконец спросила она, — есть ли что-то, что мне угрожает? Или уари-на должна что-то знать, а я не знаю? Я не росла в Нехе, ты знаешь. Скажи мне, что ты хочешь, Седжи.

— Я хочу, чтобы ты запомнила мои слова, — старый жрец покрепче перехватил рукой свой посох, — Гор-Кха теперь далеко. Пусть крыло Сокола хранит его там, но здесь, в Нехе, теперь ты старшая. Нехбет даст тебе мудрость, даже если меня не будет рядом.

— Почему тебя не будет рядом? — спросила Ренехбет.

— Потому что наше ка может в любой миг покинуть нас, — сказал Седжи, — наши души уйдут к закату, откуда когда-то пришли наши предки. Но Гор-Сокол не оставит своих детей. Я проживу достаточно, чтобы увидеть, как строится его дом, и как твой уари еще раз вернется с принесенной им победой.

Он повернулся к камню.

— Теперь обратимся к кормчему небесной ладьи, уари-на.

Спускаясь по холму, Ренехбет думала о разговоре со жрецом, вновь и вновь вспоминая его странные слова. Он говорил ей о духах ночи, о людях, чья душа была ими похищена, о ночном шакале Хатхе — зачем? Может, ей просто полагалось знать это. Но может, и нет. Она оглянулась вокруг, приостановившись. Хижины на склонах двух холмов, каменистое русло сухого ручья, стук камня о камень, голые дети, игравшиеся в тени акации. Ничего, что могло бы вызвать страх, но Нехе вдруг снова показалось Ренехбет чужим и враждебным. Она оглянулась, ища глазами Мерхет. Девушка стояла в нескольких шагах за ней, остановившись, когда остановилась Ренехбет.

— Видела ли ты человека, чью душу похитили ночные духи, Мерхет? — вдруг спросила она.

— Нет, уари-на. Там, где я родилась, все носили обереги, и духи ночи не могли причинить нам вред, — ответила Мерхет, — здесь, в Нехе, я иногда слышала о таких людях, но сама их не видела.

— А откуда ты родом?

— Хижины нашего рода там, за холмами, пол-дня пути от Нехе, уари-на.

Кроме больших селений, в долине Реки были разбросаны и множество мелких деревушек — обычно в них жил один род. В таких деревушках нет собственных джедов, и люди из них приходят на празднества или торжища в селение, чьего хемму признают. Такие деревушки были и вокруг Ме-Нари, и вокруг Нехе. Но в окружавших Ме-Нари деревушках не отдавали своих дочерей прислуживать шери. А здесь это случалось.

Она еще раз посмотрела на девушку. Мерхет была чуть старше её, но не намного. Невысокая, шире её в бедрах и плечах, грудь, которую та не прикрывала, уже налилась соком. Она была готова к деторождению, и Ренехбет впервые задумалась, есть ли у неё мужчина и, если нет, желает ли она его.

— Идем, — сказала она ей, — я хочу окунуться в Реку. Небесный огонь очень жарок сегодня.

Они спускались к берегу долго. Ренехбет понимала, что ей нельзя купаться перед остальными, даже женщинами, потому что уари-на не должны видеть голой. Выше по течению, за небольшой рощицей, было хорошее место. Деревья заслоняли от нескромных взглядов и давали тень, а тихая заводь позволяла плескаться, не боясь, что течение утащит в глубины Реки — как погиб её брат два лета назад.

У заводи, действительно, не было никого. Испуганная змейка скользнула под деревья, когда Ренехбет сбросила оборачивавшую бедра ткань. Она развязала сандалии и потянулась, наслаждаясь тенью и слабым ветерком, скользившим по разгоряченной коже.

— Раздевайся и ты. Искупаемся вместе, — приказала она Мерхет, и та послушно вынула костяную застежку.

Ренехбет плавала хорошо, как и все в Ме-Нари, но Мерхет, когда вода коснулась её смуглой груди, испуганно замерла, а потом попятилась назад. Так она и сидела на мелководье, пока Ренехбет, наплававшись, не вылезла из воды.

Жаркий даже в тени, день быстро высушил их кожу, Мерхет помогла уари-на обернуть льняную юбку вокруг бедер. И Ренехбет успела поймать её удивленный взгляд, когда потянулась, чтобы помочь ей сделать то же.

— Как случилось, что ты стала гаша́ моего мужчины, Мерхет? — спросила она девушку, когда та заканчивала завязывать повязки от сандалий.

— Когда разливы жестоки, и мужчины возвращаются с охоты без добычи, нам тяжело жить, — ответила Мерхет, поднимаясь, — не на что выменять топоры и стрелы, циновки и чаши. Тогда мужчины предлагают дочерей родам шери из Нехе, тем, кто готов отдать достаточно.

— Предлагают в жены? — спросила Ренехбет, и снова наткнулась на недоумение в круглых глазах Мерхет.

— Шери не женятся на таких, как я. Они могут взять одну из нас как гаша, если готовы отдать за неё достаточно.

— У тебя есть мужчина, Мерхет?

— Уари еще не выбрал мне мужчину.

Ренехбет все еще обдумывала её слова, переступая по узкой, петляющей вдоль берега тропке, когда увидела впереди мужскую фигуру. Она поняла, кто это, еще до того, как рассмотрела лицо.

— Да будет твой день ясен, уари-на, — сказал Себех.

***

Предсмертная судорога изогнула тело козла еще раз, его нога выпрямилась, изо рта струйками шла розовая пена. Кровь, хлеставшая из разрезанной глотки, понемногу иссякала. Однорукий чуть отступил от бежавших по камням красных ручейков, крючковатый посох, зажатый в единственной руке, сейчас напоминал его самого — худого, со склонившейся над умирающим животным головой.

— Несите топор, — приказал он негромко, и один из стоявших за ним людей отвернулся.

— Козел умер чисто, — он, как обычно, медленно выговаривал слова, — духи приняли его кровь.

— Воля духов ясна и так, — заговорил стоявший напротив него человек. Хрипящий, словно сожженный солнцем, голос его подходил внешности. Еще не старый, но худой и выглядевший изможденным, он, как и однорукий, сжимал в руке посох, — чего ты ждешь, Мертвый Лев? Люди Реки совсем скоро будут здесь. Мы принесем к черному камню их мужские части еще до того, как погаснет желтый огонь.

Однорукий чуть шевельнул посохом, по-прежнему не спуская взгляда с издыхавшего козла. Подошедший сбоку человек с топором посмотрел на него, и однорукий кивнул головой. Человек наклонился, поднял топор и опустил лезвие на шею животного.

— То, что ты говоришь, Красногубый, не воля духов Хаа-Та, а воздух изо рта твоей рогатой женщины, — ответил Мертвый Лев, наконец, отворачиваясь от жертвы, — мы узнаем, что они хотят, лишь когда догорит небесный огонь. Как дети Хаа-Та делали всегда.

Не дожидаясь ответа, Мертвый Лев двинулся по склону, за ним молча шел человек, державший за рога отрубленную голову козла. Кровь падала с неё градом тягучих капель, отмечая след.

Они были внизу, в одной из выемок между скалами — те, кто сейчас не охотился, не сторожил газелей, и не следил за людьми Реки. Его люди, клан Шестирогой Газели, и породнившийся с ними через женщин клан Красной Змеи. Голые дети игрались цветными камнями, женщины разделывали тушу дикой козы, какой-то юноша обстругивал древко стрелы.

Однорукий остановился у кострища, и человек, несший голову убитого козла, положил её рядом с ним.

— Здесь осталось мало травы, Мертвый Лев, — сказал мужчина с собранными кожаной тесемкой волосами. — Нам придется отгонять газелей почти за дневной переход.

— Мы прогневали духов Хаа-Та, — сказал Мертвый Лев, — дожди так редки сейчас, и небо не дает бурь. Почему, Харр?

— Я не знаю, — ответил Харр, — я не старейший, чтобы знать. Красногубый говорит, что нам надо уходить отсюда. Духи приняли нашу жертву?

— Козел умер хорошо, — сказал Мертвый Лев, — созови девушек, что охотились за жиряками. Мы будем готовить еду. Я посмотрю, что сделал Рагг.

С юга к ложбине почти отвесно подходила гладкая, темно-бурая скала. Мертвый Лев медленно шел к ней, опираясь о посох, культя его левой руки качалась, когда он спотыкался на камнях. У горы виднелся силуэт другого мужчины — как и большинство горцев, почти обнаженного сзади, если не считать пояса. Сейчас он как раз отошел от скалы на несколько шагов, и рассматривал её, склонив голову.

— Ты закончил, Рагг? — спросил Мертвый Лев, подойдя к человеку.

— Да, — ответил Рагг. Он отошел от скалы еще на шаг и протянул руку, — смотри.

Рисунок шел через скалу — узкие линии, высеченные в камне, складывались в форму не сразу, узор открывался частями. Газель, наклонившая рога, смотрящий на неё сверху шакал, и странное переплетение линий, немного походившее на цветок.

— Духи услышат наши слова? — сказал Мертвый Лев, и это был лишь наполовину вопрос.

— Шестирогая Газель даст силу нашим рукам, — ответил Рагг, в его голосе не было колебания, — каждый раз, когда я оставляю знак на скале, они дают мне силу, и наша охота удачна.

— Пусть будет так, — Мертвый Лев махнул рукой в сторону костра, — матери варят похлебку из полбы. Есть немного мяса. Идем.

Чуть выше три женщины уже раздували огонь куском кожи. Другая женщина, сидевшая рядом, медленно высыпала зерна в сосуд из обточенного известняка.

Такие сосуды плохо давались горцам, и этот выменяли на прошлых торжищах у людей Реки. Надо ли их убивать сейчас? Почему бы не обменяться еще раз? Какая разница между одними и другими речными жителями?

Мертвый Лев не знал, как ответить на эти вопросы, и снова подумал, насколько труднее стала жизнь в Хаа-Та. Он помнил, как Матерь, дававшая ему еду в детстве (не его настоящая мать, та погибла, когда он был почти младенцем) рассказывала, а иногда и пела, о прошлых днях. Тогда дожди в их земле были частыми, на склонах росла трава и кусты, слоны еще не ушли к речным зарослям. Великие охотники убивали гигантов, и весь род пировал долгие дни, а лучшие из охотников носили подвески из слоновой кости.

Почему дожди теперь так редки и на что гневаются духи? Мертвый Лев много раз пытался понять это, но ничего не выходило. Красногубый и те из старейшин, что были с ним заодно, убеждали их идти к Реке. Они не хотели, чтобы роды Хаа-Та продолжали торговать с ближайшими селениями, потому что так сказала им рогатая женщина. Они прошли к ней через влажные заросли, и поклонились её богине с коровьей мордой. Мертвый Лев не ходил тогда с ними, и мало что мог возразить.

Сам он не видел особой разницы между людьми Реки из разных селений. Его слово весило на советах не так уж много, до того самого дня, когда он встретил льва, ставшего его хранителем. Теперь он чувствовал дух убитого льва рядом с собой, а к его речи прислушивались остальные старейшины.

Мертвый Лев посмотрел на склон. По нему прошла совсем юная девушка, голая, если не считать кожаных сандалий и ожерелья на шее. Подойдя к большому камню, она присела на корточки. В наготе горцы не видели ничего зазорного, как и в потребностях тела, при условии, что отправляли их за пределами стойбища. Женщины прикрывали перед лишь после того, как узнавали первого мужчину, и то не всегда.

Мертвый Лев вспомнил, как впервые оказался в том селении у Реки, где все взрослые люди носят вокруг бедер кусок странной материи, и гадал, зачем он им нужен.

Неважно, все это сейчас неважно. Вечером они должны, наконец, решить по крови убитого козла, что делать с пришлецами.

— Мертвый Лев, — услышал он оклик слева от себя и повернулся. Это был Харр, явно чем-то встревоженный, — они ушли из стойбища. Мужчины, что слушали Красногубого, и наши, и Красной Змеи. Они взяли луки.

***

Гор-Кха и Скорпион стояли у края каменистой осыпи. Несколько пятен травы, низкий кустарник напоминали о том, что вода еще не окончательно покинула эти места. Снова ожил ветер, окутывая лица духом горячего камня и сухой жары.

— Мои люди шли здесь, — сказал Скорпион, отрывая взгляд от земли, — остановились, разожгли огонь, съели что-то, наверное, жиряка, и пошли дальше.

— Почему они не пришли в лагерь? — спросил Гор-Кха, — ты же сказал им, где мы будем, и когда они должны вернуться.

— Я сказал им все, что ты мне сказал, уари, — Скорпион посмотрел на него, потом окинул глазами усеянный желваками склон, — я не знаю, где они. Может, все еще преследуют газель или орикса, может, остановились на отдых у другого источника.

— Других источников поблизости нет, — сухо сказал Гор-Кха, и еще раз посмотрел на небольшое кострище, — но они могли встретить кого-то опаснее орикса.