Откровение Ангела

Откровение Ангела

Самая удивительная история

Непроглядная тьма и не светит ни один фонарь. «Черт бы побрал эти коммунальные службы», — выругался сквозь зубы Юрка. Сокращая путь, он стал пробираться через оставшийся от недавней стройки овраг. По дороге прокручивал в голове подробности вечерней летучки на работе. Юрка имел привычку анализировать прошедший день до возвращения домой. Сегодня главред, как шакал-подпевала вьющийся между лапами руководства, снова пытался надавить на коллективное чувство вины и припугнуть свою команду репортеров лидирующего городского печатного издания лишением ежеквартальной премии. «Рейтинги-рейтинги», ненавижу рейтинги», — опять то ли мысленно пронеслось в голове у Юрки, то ли вырвалось вслух. Вероятно, он все же произнес эти последние слова вслух, потому как они будто отрезвили его, отвернув внимание от бесконечных недовольств поведением начальства и указав ему другое направление. Словно молния пронзила Юркино сознание, осенив его новой идеей: «Женька-Ёжик! Точно! У него всегда есть какой-нибудь выход! Если повезет, он может быть еще и не спит. Поздновато, конечно, беспокоить человека в первом часу ночи. Ну да ладно, условности это не про нас. Только бы добраться скорее до дома», — на этой мысли Юрка споткнулся, не заметив выросшую из темноты кочку, но вовремя подставил вторую ногу, перепрыгнул препятствие, и, миновав, наконец, овраг, побежал в сторону освещенных дворов.

Женька был Юркиным одноклассником. Прозвище Ёжик он получил в старших классах за свою уникальную способность радоваться жизни в любых обстоятельствах, а иногда находить из них такой выход, какой никому в их компании и в голову не мог прийти. Да что там в их компании! Ни одному человеку на свете, казалось, не могли прийти в голову такие схемы движения жизни, как Женьке! Его имя склоняли: Женька-живика, Ежевика, ЕжЕнька, Ёженька. И, в конце концов, осталось просто Ёжик. Так и говорили тем, кто хотел решить какую-то задачу и, выбившись из сил, начинал искать совета у друзей: «А ты у Ёжика спроси! Он все может!» После школы друзья разбрелись каждый своими путями, но об этой Женькиной способности никто не забывал. Он и работу себе нашел под стать — продюсер федерального информагентства. По всему миру он выискивал необычные истории. Искатель и исследователь удивительных явлений — называл он себя поначалу. Юрка не обращался к другу уже несколько лет. Кроме формального «как дела» и поздравлений с праздниками, им почему-то не о чем было поговорить. Окунувшись в журналистскую практику, Юрка отдался карьере и совершенствованию журналистских навыков. Но все чего-то ему не хватало. И он никак не мог нащупать чего же.

— Женька-Ёжик! — радостно крикнул Юрка почти в час ночи по Москве в трубку мобильника.

— Юрка, хай! — Женька отреагировал бодро, кажется, ничуть не удивившись позднему звонку друга, — Ты почему не спишь? Полуночник, ты эдакий. Ну ладно я на другом конце света, у меня белый день в самом разгаре, а ты-то?!

— Женька! Выручай! Сто лет тебя не просил, а теперь мне твоя ежевика нужна! — Юрка смущался, когда ему приходилось кого-то просить о помощи, но Женьку он любил как-то особенно, кровно, по-братски. И знал, что если придется, в нужный момент, сам сделает все, что будет в его силах, чтобы отблагодарить его.

— Что случилось? Рассказывай! Сейчас как раз немного времени есть, — Женька заинтересовался.

— Да, все как обычно, брат, рейтинги падают, начальство ругается, в общем, нужна тема. Такая, чтобы бомба, понимаешь!

— Понимаю. Юрка, есть у меня одна бомба. Хотел ее в одно издание пристроить, сам еще не проверял, хочешь, тебе первому отдам?

— Женька! Конечно!

— Только тебе самому ее тестировать придется. Из моих туда на разведку еще никто не ходил. Насколько она реальна, никто не знает. Так что может выгореть, а может, и нет. Будешь брать?

— А, давай! — махнул рукой в трубку мобильника Юрка, — мне терять нечего!

— В одной из женских колоний за Уралом, я тебе адрес скину, работает человек, она бабушка уже, в преклонном, как говорится, возрасте. Так вот ее весь криминальный мир ангелом называет. Гликерия Константиновна Радулова.

— Ёооож… — протяжно с ноткой огорчения в голосе произнес Юрка.

— Да ты слушай, по-братски тебе рекомендую. Пятнадцать лет я собираю факты, которые бы удивляли, поражали воображение и чувства людей, заставляли бы вывернуться наизнанку, по-хорошему наизнанку, понимаешь?.. Ты знаешь, я не спец по фрикам. Так вот я понял за эти годы — нет ничего более увлекательного, чем человеческие истории. Круче невозможно выискать. У жизни такая фантазия, братик, что только успевай! Успей записать ее, не пожалеешь!

— И что там с этой бабой Глашей? — Женька попытался сделать вид, что дает этой истории шанс.

— Гликерия, она. Гликерия Константиновна. Более 40 лет она разнорабочая в женской колонии. Попала туда еще подростком, то ли мать ее там родила, а потом вышла на волю, а девчушку туда что-то позвало, то ли влюбилась она там в кого-то. Темная история. Но только она не сидела никогда, никого пальцем в жизни не трогала, наоборот. По доброй воле всю жизнь в тюрьме сидит. Поговаривают, якобы собиралась актрисой стать, в театральном училась, и что-то с ней произошло, о чем она никому не рассказывала, но это заставило ее бросить театральный, приехать в колонию и устроиться там на работу. С тех пор она там и живет. Не мужа, не своих детей у нее нет. Считается, большой удачей, если осужденную отправляют в эту колонию. Говорят, тетка Гликерия там как мать. Каждой, кто захочет, она, словно новое рождение дарит.

— Так я понял, — перебил Юрка, — присылай адрес, будем переходить к челстори.

— Добро! — расплылся на другом конце света Женька, — расскажи потом, что получилось!

— Обязательно! — Юрка выключил мобильник и с сознанием выполненного долга и предвкушением новых приключений отправился в кровать, позволив новому дню, в конце концов, прийти в мир во всей своей рассветной красе.

Командировку Юрке оформили легко. С колонией договорились, пропуск выписали. Только сказали, что Гликерии Константиновне говорить о его приезде не будут. Мол, не захочет она никого принимать. Вот если журналист приедет на место, встретится с ней и сможет сам уговорить ее побеседовать с ним, тогда да. А на нет и суда нет. Придется разворачиваться и уезжать ни с чем. В общем, сказали, что все в Юркиных руках. И через три дня он сидел в скором поезде, который уносил его в северо-восточные дали, одинокие, малолюдные, с налетом многовекового оттенка отшельничества, от которого при одной только мысли у Юрки съеживалось где-то в груди и начинало сосать под ложечкой.

Дорога пролетела как один день. И вот он, сам не понимающий как оказался здесь, двадцатипятилетний подающий надежды репортер, Юрий Серчин.

Зоны тянулись длинной путаницей колючей проволоки на высоких оградах. Фонари. Вышки. Снова фонари. «Как же тут найти жизнь, Ёжик?» — мысленно обратился к другу Юрка, идя вдоль бетонных стен. «Одни колючки, а не жизнь», — преждевременно рисовал он себе неприглядные картины. Но таково человеческое восприятие — все, кажущееся в первую секунду потенциально способным причинить боль, оно стремится записать во враги и не подпускать к себе никогда.

Юрке дали сопровождающего, который повел его длинными переходами в самую глубину предприятия для исправления. Темные коридоры сменялись хорошо освещенными, дальше шли столовые, комнаты отдыха, и вот, наконец, перед ними возникла дверь. Сопровождающий легонько постучал по ней костяшками пальцев.

— Да-да, — раздался из-за закрытой двери молодой женский голос.

— Гликерия Константиновна, можно к вам? — сопровождающий все так же стоял у закрытой двери, чуть наклонившись к щели, чтобы не повышать голос.

— Входите, что же вы там до сих пор стоите? — голос был мягким, чуть насмешливым и даже отдавал каким-то ребячеством.

— Здравствуйте, Гликерия Константиновна, вот посетителя к вам привел, — улыбнулся Юркин сопровождающий, — приехал издалека, очень стремится с вами познакомиться.

— Здравствуйте, — Юрка смущенно вышел вперед, не зная, что сделать для того чтобы расположить к себе свою будущую героиню.

— Ну, я пока оставлю вас, меня ждут, — мужчина кивнул Гликерии и, обернувшись к Юрке, добавил — у вас три часа, потом я приду за вами, а вам нужно будет покинуть здание колонии.

Юрка пожал ему руку и повернулся к Гликерии Константиновне, не зная с чего начать. В комнате было светло и довольно уютно. На подоконнике стояли горшки с цветущими растениями. За ширмой прятался небольшой диванчик, у окна расположился деревянный стол, аккуратно застеленный белой льняной скатертью. Гликерия Константиновна, хоть возраста была преклонного, сохранила красоту и обаяние. Даже Юрка, который, по сути, был еще совсем мальчишкой, отметил для себя эту неброскую неяркую, но в то же время обволакивающую красоту всего ее облика. У нее почти не было морщин. Не высокая и не низкая, в простом платье по фигуре чуть ниже колена, эта женщина на самом деле производила впечатление какого-то неземного человека. Мягкий взгляд, наполовину седые струящиеся локоны до плеч, играющая на губах детская улыбка — все это так притягивало любого, кто однажды увидел Гликерию, и так не соответствовало месту, которое она выбрала для своей жизни, что Юрка, как и любой другой бы на его месте случайно занесенный сюда, попал в тупик. В ступоре он уставился на Гликерию Константиновну, не зная, как промолвить слово.

— Хотите чаю? — улыбнулась Гликерия, уже заливая кипяток в маленький заварочный чайник, — вы любите овсяное печенье? Я сама его делаю. Вот это перед вашим приходом испекла. Угощайтесь.

— Спасибо, — Юрка присел к столу.

— С чем же вы к нам пожаловали? — снова улыбнувшись, спросила Гликерия.

По пути в колонию, в поезде, Юрка много раз прокручивал в голове и продумывал, как он заговорит с Гликерией, как объяснит ей цель своего приезда, как попросит ее рассказать о своей жизни, но теперь. Теперь все это вывалилось из головы. «Это полный провал», — думал Юрка, опустив глаза под стол. Нужно было либо импровизировать, чего Юрка очень боялся, либо вообще отказаться от идеи этого интервью, чего Юрка не мог себе позволить. Поэтому он решил пойти ва-банк:

— Я хочу написать самую удивительную человеческую историю! — опешив от собственной храбрости, выпалил он.

— И какую же? — мягко спросила Гликерия, разливая чай в чашки.

— Я хочу написать о вас! — снова, как робот, выпалил Юрка, — и это будет история об ангеле, ведь вас так все называют!

— Люди всегда дают друг другу разные имена, — ласково поддержала его Гликерия, — кто-то ангелом кличет, кто-то демоном. Бабка моя говорила: хоть горшком назови, только в печь не ставь, — засмеялась она, и, посерьезнев вдруг, продолжила:

— Только обо мне не надо писать, сынок.

— Пожалуйста! Гликерия Константиновна, я проехал чуть меньше десяти тысяч километров, чтобы встретиться с вами! Помогите мне!

— Нет в моей жизни никаких особенностей, о которых людям нужно было бы знать, — отрезала Гликерия.

— Пожалуйста! — Так иногда бывало, когда герой, как рыба вдруг срывался с крючка, и Юрка понимал, что уговорить Гликерию Константиновну не сможет, материала не будет. А он его уже видел, и может быть, даже видел вышедшим в печать в своих фантазиях. А может быть, даже слышал похвалы начальства и предвкушал премиальные. И вот все летело в тартарары.

— Нет, мальчик. И не проси.

— Что же мне делать? — удрученно спросил, будто и не у Гликерии, а сам у себя Юрка.

— Что ты надеялся здесь найти? Правда, ангела? –насмешливо произнесла Гликерия, — это женская колония. Попадая сюда, люди проклинают всех и вся. А ты говоришь «история ангела»… Любой осужденной задай вопрос: Есть ли здесь, по ее мнению, ангелы…

Юрка совсем сник.

— Что же делать? — журналистская спесь совсем спала с Юрки, он будто бы превратился в мальчика, который просил помощи у своей бабушки, не зная, как достать мяч, который случайно залетел на крышу.

— Ты думаешь, ты первый приезжаешь сюда с этой просьбой? — Гликерия говорила строго, но совсем не зло и не сердито, — каких ангелов вы ищете? Где?

— А где их искать, Гликерия Константиновна? Где? Расскажите мне! — поняв, что все провалилось, и, ощутив абсолютную безысходность, Юрка почувствовал себя легче и вдруг задал такой вопрос, который совсем не входил в его планы. Как будто это и не он спросил, а вопрос проговорил за него сам себя его голосом. Гликерия, смотревшая до этого на свой цветущий сад на подоконнике, развернулась к Юрке. В ее взгляде промелькнуло нечто, похожее на искру. Она медленно вернулась за стол и взяла печенье.

— Хорошо. Я расскажу тебе три истории. Три истории обыкновенных людей, таких же, как мы с тобой. Это истории о трех женщинах, с которыми в разное время мне посчастливилось встретиться здесь, в этой колонии. И ты сам решишь, где искать ангелов.

Не помнящий себя от счастья Юрка, закивал, как сумасшедший, быстро достал диктофон, блокнот, карандаш и приготовился слушать.

Часть 1. Судьба Первая

ЕСЛИ КРЫЛЬЯ ДАНЫ ПРИ РОЖДЕНИИ, КАК БЫ ТЫ НИ ПАДАЛ, ВСЁ РАВНО БУДЕШЬ ПЫТАТЬСЯ ВЗЛЕТЕТЬ ВНОВЬ.

Глава 1

Милене было двадцать два с хвостиком, когда она наконец-то окончила Дальневосточный институт советской торговли.

Этот день был самым ярким, праздничным, насыщенный радостными надеждами и ожиданиями, потому что он дал ей билет в новую самостоятельную жизнь.

Искренне радуясь диплому, цветом, как и её юная, бурлящая кровь, она словно красочная, порхающая бабочка, воодушевленная мечтами, не чуя ног, слетела, цокая чепрачными каблучками босоножек, по ступеням своего бывшего ВУЗа.

Покружилась в радужных эмоциях этого торжества на прилегающей площади, и полетела, не чуя ног, в новую, взрослую жизнь.

Точно так же окрыленная этим событием, вмиг повзрослевшая Милена примчалась домой, чтобы разделить эту радость с бабушкой.

Бабушка Милены, Василиса Евдокимовна, с которой внучка провела практически все детство и юность, работала когда-то товароведом в большом универмаге и неплохо разбиралась в вещах, наполняя ими дом, будто полную чашу: «У нас все должно быть, как у людей» — любила повторять бабушка.

— Бабуля! — кричала Милена, стучась в дверь, — у нас всё, как у людей!!!

Дома, кроме кота, встретившего её громким мурлыкающим приветом, никого не оказалось. Бабушка ушла за тортом и чуточку не поспела вернуться. Милена, переполненная эмоциями, чмокнула Тимофея в мокрый носик. В честь такого события она распахнула холодильник, отрезала ломоть колбасы, и угостила пушистика, — ешь, скорее, пока бабуля не вернулась, — а сама принялась любоваться собой, разговаривая с зеркалом.

Она, ликуя, показала зеркалу диплом, развернула его, покрутила со всех сторон, и, хвастаясь, сказала: «Ну, видело, что скажешь, правда, я — хороша!?»

Старое, с потрескавшейся амальгамой, бабушкино зеркало, будто ответило ей согласием, отразив в полный рост Милену в своем потускневшем от древности стекле, и ещё больше подчеркнуло смугловатость и бархатистость девичьей кожи, придавая ей особый шарм.

Милена улыбнулась. Отражение, вторя ей, растянуло губы, засмеялось, обнажив белоснежные зубы, и оценив себя, ответило, — очень хороша!

— Ой, — сама себе удивилась Милена, и, отпрянула на миг от трюмо, чтобы обернуться, и вновь посмотреть в свои глаза. Зеркальное отражение колыхнулось, слегка вытянув и без того, тоненькую фигурку. Глядя на себя, Милена, вдруг почувствовала своё тело невероятно гибким и изящным, она кокетливо изогнулась, приподняла с плеч струящиеся рыжие локоны руками вверх, и её ярко — зеленые глаза с поволокой, томно уставились в свои же зрачки.

Воображение Милены так разгулялось, что, словно кисть художника, быстрыми, умелыми штрихами яркой акварели, дорисовало и без того прекрасный образ. И образ, преображаясь, стал становиться более женственным, утонченным, и своим контуром походить на гибкий ствол рябинового дерева, которое под палящими солнечными лучами вспыхнуло копной густых, огненно-каштановых волос, будто развивающихся на ветру, и загорелось так, что глаз невозможно было оторвать от этой красоты. Она блеснула в образе девушки маленькой искоркой и покатилась разгораться жгучим пламенем самой яркой звезды на небосклоне.

Милена сама себя в этот миг не узнала, ведь на самом — то деле она, несмотря на броскую яркую внешнюю оболочку, всегда была неулыбчивой, замкнутой и молчаливой девушкой.

Из–за своей застенчивости Милена всегда сторонилась ровесников и одинокими вечерами, которых было в переизбытке, скрашивала досуг тем, что упиваясь, читала любовные романы.

Это было так ново и интересно, что тексты, переполненные красивыми словами, пламенной страстью и неземной, такой, какая бывает только в книжках — любовью — оживали. И тогда в неуёмном воображении Милены буквы приобретали образы и захватывающим потоком фантазий наполняли душу нежностью и томлением, питающим сердце, и она с тревогой ожидала любви, которая когда-нибудь непременно случится с нею в реальном, а не в вымышленном мире.

Чтение так, бывало, увлекало Милену, что она могла представлять себя на месте главной героини. Фактически перевоплощаясь в её облик, она переживала события чужой судьбы и тогда уверенными шагами Милена ходила по каменистым мостовым средневековья. Там, в этих закоулках загадочной жизни, Милена примеряла скрывающую глаза маску, кружась в пышном, глубоко декольтированном бальном платье, среди вальсирующих рядом пар, плыла по роскошному мраморному залу, и принц обхватывал её за талию сильной рукой, прижимая к себе. Ах, как в такие моменты, вздымалась её грудь, готовая выпрыгнуть из тугого охвата корсета, и румянец брызгал в щеки, и сердце бешено колотилось, и хотелось продолжения. Милена, отгоняя прочь сон, читала, читала, читала, и, как всегда, чтение книги заканчивалось тем, что молодая героиня проваливалась в сон, а истории, прочтенные на ночь, проникали в её сознание цветными насыщенными картинами. И тогда она, путешествуя в лабиринте чужой судьбы, глубокой звездной ночью, замирала от предвкушения встреч с тайным возлюбленным и потом, вырываясь из его цепких рук, уворачивалась от поцелуев, задыхаясь в крепких и сильных мужских объятьях.

Конечно же, в реальной жизни свои чувства и свою утонченную натуру девушка никогда и никому не показывала, пряча её за строгими консервативными линиями платья. Оденься она по-другому, в родной семье её бы попросту не поняли. Там чувства и изыски в одежде были не в чести. Родители Милены, в своем образе жизни далекие от светской жизни, активно занимались повышением благосостояния и, работая геологами, часто отсутствовали дома, пребывая в экспедициях.

Компенсируя дочери своё частое отсутствие, они всегда привозили ей из дальних поездок какой-нибудь подарок, торжественно вручая его на семейном ужине.

Милена, получая дары, улыбалась родителям, но, не ценя дороговизны подарков, не особо радуясь им, убирала объемные коробки в шкаф к бабушке на хранение, и сразу же забывала о них.

Как-то так получилось, что подруг у нее не было, друзей тоже, а уж друга и подавно. Возможно потому, что образ предстающих пред ней парней намного отличался от навеянного книжками статного красавца — принца.

Мать Милены, зачастую грубовато и мужеподобно говаривала дочке: «И чего это парни на нашу красоту совсем не смотрят? Вроде не уродина, и не дура».

Эти слова ранили девушку, задевая за самое живое, и словно острой, раскаленной иглой, кололи в больное место. Стараясь промолчать, ничего не отвечая на словесный укор матери, Милена хоронила обиду в себе, тайно мечтая скорее вырваться из — под этого надоевшего до тошноты контроля старших и в мгновение ока попасть в такую, манящую радужными красками, взрослую жизнь.

Вот он, наконец, этот счастливый день! День, в котором, вместе с дипломом Милене вручили направление на работу в один из городов Приморского края.

Шли далекие восьмидесятые годы двадцатого века и, согласно строгим законам того времени, Милене предстояло молодым специалистом отработать на новом производстве не менее двух лет, и эти перемены давали ей шанс начать свою самостоятельную, взрослую жизнь.

Даже от одной мысли, что над ней больше не будет довлеть всевидящее око родственников, и не будут звучать их поучения, Милена почувствовала, как женщина начинает расцветать в ней. Именно эту женственность она и увидела в отражении серебристой зеркальной глади и теперь, прощаясь с зеркалом, с которым она так много общалась, Милена прижалась к нему, как к лучшему своему молчаливому другу. Остановившись у двери, Милена взяла на руки кота, прижала его к себе, расцеловала и, отпустив его, помахала рукой, стоя на пороге, вглубь комнат.

Так вдохновенно и восторженно прощаются с прошлым, видя перед собой светлые дни. Легким радостным взмахом руки. Точно таким же взмахом, каким она взмахнёт волнующейся и наставляющей её советами бабушке, милой Василисе Евдокимовне, которая еще долго будет стоять после на вокзальной железнодорожной платформе и, смахивая слезы большим клетчатым платком, смотреть вслед удаляющемуся скорому поезду, уносящему её маленькую девочку в дальнее, неизвестное путешествие по жизни.

Поезд мчался быстро, монотонно отстукивая ритм тяжелыми колесами по накатанному рельсовому полотну железной дороги. В купе к девушке еще никого не подсадили. Но Милене, привыкшей фантазировать, скучно одной никогда не было. Попивая свежезаваренный чай, она погружалась в девичьи грезы и, витая где-то между реальной жизнью и жизнью, навеянной романами, подхваченная своими крылатыми мыслями, почти весь путь следования просмотрела в окно, шторку которого, присборив, перевязала попавшейся под руку, длинной полоской ткани.

Вид преображенного окна навеял ей эпизод из недавно прочтенной книги. Под мерное покачивание поезда Милена представила себя в образе знатной царской особы, следующей в своё имение в роскошной, украшенной резными узорами и вензелями, карете. Окошко, сквозь которое дама из романа поглядывала на мир, было занавешено тончайшим гипюровым полотном и точно так же, как вагонная шторка в купе Милены, перехвачена атласной, в мелкую оборочку лентой. Милене так отчётливо представился этот эпизод, что она даже слухом уловила, что будто под ней стучат не колеса поезда, а стальные подковы маститых жеребцов отбивают ритм её странствия, и зашоренные кони мчатся сквозь ночь и день, вздымая вокруг себя клубящуюся дорожную пыль, стремглав унося из виду золоченую карету знатной госпожи.

— Да! — подумала Милена, и вслух произнесла, — я и есть госпожа, королева! С таким — то дипломом и такой профессией мне все пути открыты!

В таких радужных мыслях, окрыленная мечтами, она не успела заметить, как быстро промелькнул отрезок пути, и она, уже привыкнув к мысли, что весь мир теперь покорится ей, важно вышла на перрон большого города. Морской ветер, встречая Милену, приветливо дунул ей в лицо, и это легкое, наполненное свежестью дуновение, наполнило её радостью. И с излучающим счастье лицом девушка отправилась в Горторг, согласно своему рабочему направлению, свято помня наставления бабушки о том, чтобы сразу же попросить для себя подъемные.

И хотя бабушкины речи, всегда говорящие о деньгах, её раздражали, сейчас о них Милена вспомнила и взяла себе в толк на вооружение мудрые слова семидесятилетней Василисы Евдокимовны: «Будут деньги — будет всё!».

На новом месте ее встретили приветливо, радушно, разговаривали обходительно, как будто ждали появления нового работника. Подъемные, о которых так беспокоилась бабушка, выписали незамедлительно, выделили койко-место в общежитии, но, вопреки ожиданиям молодого специалиста, дали должность обычной продавщицы.

Милена сразу сникла от такого оборота вещей.

— Я специалист! — возмутилась она, я, как минимум — товаровед! И мысленно, как будто сомневаясь сама себе тихонько напомнила, — королева, госпожа….

— Сейчас у нас только эта вакансия, — окончательно сбив корону с юной головы, сказала заведующая предприятия Горторга, Спиридонова Надежда Николаевна, грузная женщина, возрастом под полтинник со странной груше подобной фигурой и большой, пышной грудью. Кроваво красными напомаженными мясистыми губами она доброжелательно улыбнулась Милене:

— Как появится что-то получше, мы вас сразу переоформим, — Надежда Николаевна говорила тихим, ласковым, вкрадчивым голосом, почти сравнимым с полушепотом, но ее цепкие глаза были похожи на два буравчика, которые сверлили Милену, и подобно лапкам паука, что сидел рубиновой брошью на вороте блузы Надежды Николаевны, прощупывали её нутро.

Тяжелый, приторно сладкий аромат духов, который теперь ассоциировался с начальницей, несоответствие ласковых и тихих интонаций общему облику Надежды Николаевны, понятно, что женщина она была властная и волевая, и то, как она быстро поставила на место Милену, приняв ее на низкооплачиваемую работу, все вместе эти факторы вызвали у девушки неосознанную внутреннюю неприязнь к начальнице.

Надежда Николаевна, напротив, поняла, что новая сотрудница не скандальная, поддается влиянию, и, судя по манерам, девушка тихая, да, и простушка, если по одежке смотреть.

— Дело сладится, — думала Спиридонова, -видно же, человек ведомый, покладистый.

Милена, быстро поддавшись паучьему обаянию начальницы, наивно полагая, что действительно для неё скоро освободится вакантное место, покорно вышла на работу, встав за прилавок небольшого продовольственного магазина, в ассортименте которого преобладали соки, мороженое, сигареты и прочая мелочь.

Первым посетителем магазина, в котором главной достопримечательностью отныне стала красивая, изящная, похожая на грациозную фарфоровую статуэтку Милена, был добродушный старичок. Он понуро и почти машинально прошаркал подошвами сандалий путь к прилавку и, будто увидевший сияющего ангела, замер. Дедушка, будто ослепленный попавшим на него светом, прищурил глаза, вгляделся, потом, словно привыкнув, осмотрелся, расплывшись в улыбке. Тончайшая, словно пергаментная бумага, кожа его губ обтянула улыбкой уже давно обеззубевшие десны. Дедушка облизнулся, пристально посмотрев на Милену и, немного подумав, нарыл в закоулках своей памяти, заброшенные туда за ненадобностью слова, чтобы теперь рассыпаться ими в комплиментах перед этой, возникшей из ниоткуда, красотой:

— Гибкая, спелая виноградная лоза, налей мне сладчайшего сока из своего кувшина…

Милена, не привыкшая к такому рода обращению к ней, раскраснелась, почти дрожащими руками налила напиток из кувшина в стакан и, протянула его старику. Он обхватил её ладонь шершавыми, до тошноты теплыми пальцами обеих рук и, удерживая руку Милены, продолжил словесную атаку.

Щеки Милены от неожиданности и непонимания происходящего ещё больше вспыхнули малиновым огнем. Пытаясь высвободить свою ладонь, она пристыдила старика:

— Что Вы себе позволяете?

— Ну-ну, Михалыч, ты это брось, — видя замешательство Милены, подоспела ей на помощь напарница и тут же, выхватив ладонь Милены из цепких старческих лапок, приободрила коллегу:

— Первый посетитель мужик — это хороший знак, хоть и бесы у него в ребрах, а все ж, примета есть примета — приживешься здесь.

И, словно в подтверждение этих слов, с пробуждающимся новым днем закипела, засновала туда — сюда людская толпа. Милена только и успевала брать деньги, отсчитывать сдачу, да выдавать необходимый товар.

Так за проворной работой Милена и не осознала даже, как день проскочил, и вечерние сумерки, сгущаясь, поползли на город, подгоняя к завершению время рабочего дня.

Милена готовилась к закрытию магазина и по наставлению напарницы считала дневную выручку. Большие купюры она положила одна к одной и, убрав их в кассу, высыпала мелочь на прилавок, начав быстро отсчитывать монеты. В этот момент высокий брюнет с вьющимися волосами и живыми пронырливыми глазами появился в дверном проеме. Он оглядел Милену снизу доверху долгим оценивающим взглядом так, как её еще никто и никогда не рассматривал. Она сконфузилась под этим взором темных глаз. Какая-то непонятная, не знакомая ей, дрожь пробежала по телу.

— Ты новенькая что ли? — улыбаясь и не отводя от неё своего ощупывающего взора, спросил парень. Милена кивнула.

— Как тебя зовут?

— Милена.

— А где Даша? — поинтересовался он девушкой, которая была её сменщицей.

Напарница Милены, Галина, вновь наблюдая замешательство коллеги, молниеносно подоспела на помощь.

— Она придет завтра, а вот ты и совсем бы здесь не появлялся, катись давай отсюда ко всем чертям! Не засоряй эфир.

— Ух, и злая ты Галка, как голодная чайка, заклевать готова!

— Иди, давай, умничать тут будешь, наш радар от тебя сильно фонит.

Милена, молча хлопая глазами, смотрела на их перебранку.

Парень нахмурился, задумчиво почесал в затылке, словно обдумывая свои дальнейшие действия, стоял, мялся с ноги на ногу, но уходить не торопился.

— Давай — давай, — подгоняла его к действиям Галина, — нечего тут впустую ошиваться.

Галина даже вышла из — за прилавка, кидаясь на парня грудью, как на амбразуру.

— Ну-ну, крокодильчик, успокойся, — отстранил он от себя Галину, — не к тебе зубастик, я пришел.

Он обогнул растерявшуюся продавщицу и вновь заговорил с Миленой.

— Анатолий, — сказал он, протянув ей свою руку.

Милена слегка пожала его теплую ладонь.

Молодой человек задержал на мгновение хрупкую девичью ладошку в своей ладони, потом быстро, так, что девушка не успела опомниться, подтянул её к своим губам и поцеловал.

Этот внезапный поцелуй, своим касанием, словно обжег руку Милены, и она от неожиданности вскрикнула, отдернув руку.

Анатолий томно прищурил веки и слегка шевельнул губами, как бы показывая Милене жестом, что он её целует. Вместе с этим воздушным поцелуем от него пошли такие сильные токи, которые Милена сразу же почувствовала, разливающейся по телу негой.

Милена смотрела на него, как на сверхчеловека, внезапно появившегося неведомо откуда, принеся с собой мужской шарм, непредсказуемость, стать, красоту и сажень в широких плечах, о которой она так много слышала, но, пожалуй, до этого дня, не встречала среди своих знакомых.

Анатолий посмотрел на монеты, лежащие на прилавке, и попросил:

— Одолжи на пиво до зарплаты?

Милена, не зная, что сказать, посмотрела на Галину, стоявшую в некотором оцепенении и наблюдавшую за ними. Повисла пауза. Не дождавшись ответа, новый знакомец сгреб с прилавка звенящую медь и, торопясь, вышел из магазина, бросив на ходу: «Спасибо, девчонки!»

Милена не знала, как реагировать. Даже не поняла, не успела осознать, что произошло: то ли её так лихо обокрали, то ли у нее появился друг?

— Ты сума сошла что ли? — вывел её из ступора голос Гали, — так ведь и проторговаться можно.

— Да, — согласилась с ней Милена, — даже не знаю, что на меня нашло, как дар речи потеряла.

— Ложи теперь в кассу свои кровные, да впредь повнимательней с деньгами будь, здесь таких проходимцев — пруд пруди, а ты, как я посмотрю, будто кролик к удаву, сама в горло ему лезешь…, даже не узнав, кто он.

— А кто он? — полюбопытствовала Милена.

— Местный забулдыга, — подытожила беседу Галка, — даже и смотреть не стоит в ту сторону, забудь и о нем, и об одолженных деньгах тоже — забудь.

Всю ночь Милене не спалось.

Девчонки — соседки по комнате — весело шушукались и тихонько смеялись на соседних койках.

А она, притворившись спящей, накрывшись одеялом с головой, и, обнимая подушку, думала о нем, об Анатолии, о его мужской красоте и о руках, сильных мускулистых руках, в объятиях которых, как нарисовало её воображение, она могла бы очень даже хорошо себя чувствовать. Девушка даже ощутила внутри себя, наверное, сердцем, что он тоже сейчас не спит и думает о ней. И в своих фантазиях с силой прижимает её к своей груди, и долго, страстно целует, дышит Милене в лицо горячим дыханием, и она, податливая ему, тоже нежно обнимает его и дарит в ответ, миллионы прикосновений своих сладких губ.

Думая так об Анатолии, Милена бесконечно целовала свою руку в то место, где до сих пор ощущала горящий отпечаток милых губ.

Глава 2

Весь следующий день, который был выходным, Милена посвятила покупкам. Ей хотелось украсить себя так, что бы Анатолий смотрел бы только на нее. Самая красивая из всех, только так она должна была выглядеть. Помада, карандаш, тени и тушь для ресниц были куплены незамедлительно. И, конечно, одежда, самая модная и красивая теперь появились у нее в шкафчике. А та, в которой она приехала, отправилась в дальний угол, как не модная и пригодная к носке.

Теперь на работу Милена собиралась, как на самый яркий, большой праздник. Красивая и нарядная, она встала за свой прилавок, и хотя белый халат продавца скрыл глубокий вырез прозрачной крепдешиновой рубашки, верхние пуговки которой она умышленно не застегнула, все равно, подведенные брови и стрелки на веках в обрамлении густо накрашенных ресниц сделали своё волшебное дело. И на посетителей магазина в этот раз смотрела уже не вчерашняя школьница с рыжим хвостиком на голове, а прекрасная роза, распустившаяся во всей своей красе, огненная, благоухающая нежным ароматным шлейфом.

Анатолий появился в магазине с утра, принес деньги, поблагодарил, и хотел было уйти, но никак не мог оторвать взгляд от Милены и, будто прикованный ее красотой, простоял четверть дня у прилавка, внимательно разглядывая и наблюдая за ней. Всё в ней было таким милым, слаженным, красивым. Всё — от кончиков тоненьких пальчиков, до рыжих, длинных локонов волос. И голос у Милены, был такой звонкий, льющийся, что он, забыв обо всём, слушал и слушал её, как самую прекрасную, поющую птицу.

Резкое преображение девушки, очень сильно взволновало Анатолия, он почувствовал новые эмоции, вторя ей, даже стал надевать рубашку и галстук, вместо заношенного свитера. Он больше не просил у неё взаймы денег, а наоборот, сам старался угостить её разными сладостями, принося с собой то шоколад, то ягод и даже однажды принес ей цветы.

Как — то само собой их общение стало легким и непринужденным, освоившись в обществе друг друга, они весело болтали обо всём, что только приходило на ум. Милена умудрялась и покупателей обслужить, и Анатолию внимание уделить. А он, по-доброму расположившись к ней, рассказал, что живет с матерью, так как личная жизнь никак не складывается, всё что — то не склеивается, что-то не получается. Работает экспедитором в том же Горторге, к которому относится и магазин, познакомивший их, и работа у него сдельная — то есть она, то нет её, поэтому иногда и шатается он по округе без дела.

Болтовня между делом, как — то сблизила их, сроднила. Анатолий стал частым гостем, кружившим подле Милены, он говорил, что ему с ней было легко, спокойно и тепло.

У Милены также поднималось настроение, когда она издали, сквозь витражное стекло магазина, видела идущего в её сторону Анатолия.

— Привет, крошка! — улыбаясь, говорил он.

Милена что-то радостно отвечала. Он подходил поближе, почти вплотную. Всегда смотрел в глаза и не отводил взгляда от её прекрасных, необыкновенно зеленых глаз.

Это был твердый взгляд мужчины, которого так жаждала душа Милены, и она, теряя самообладание перед ним, с трудом сдерживала волнение, нежность и разливающуюся волну чувств, сладко поднывающую внизу живота.

Незаметно для себя Милена так вспыхнула любовью к Анатолию, что в его отсутствие, нервничала, не находя себе места, и сама себе она много раз убедительно сказала: «Уже ради только одного знакомства с Толей стоило приехать в этот город». И она была искренне и наивно уверена в том, что Анатолий — это он, тот самый мужчина!

Однажды заболтавшись с Миленой до самого закрытия магазина, Анатолий вызвался её провожать.

Они шли не спеша, и Анатолий нашел повод поддержать Милену под руку, по широкому тротуару, густо усаженному благоухающими кустарниками, такими же ярко цветущими, как и шедшая по аллее пара. Птицы заливались в этот вечер, пели одна краше другой, и Анатолий с Миленой часто останавливались и слушали их щебет, и от чувств, которые нахлынули на них, Анатолий обнял Милену, прижал к себе и крепко поцеловал. А потом еще и еще…

Не в силах больше отпустить друг друга, они счастливые, прогуляли всю ночь, и с трудом расстались под утро.

«Это любовь!» — думала Милена.

«Какая она сладкая!» — думал Анатолий.

В общежитии, Милена, которой хотелось поделиться своим счастьем со всем миром, не удержалась и рассказала о своих чувствах к Анатолию, сменщице Дарье, которая жила по соседству, в комнате напротив.

— Что-то я с трудом верю, что Анатолий мог в тебя влюбиться, на него это совсем не похоже.

— А почему бы и нет? — удивилась Милена, — я что, пятаком не вышла или что у меня не так, а? вроде всё на месте. И тут — потрогала она себя за грудь, и тут — её руки, демонстрируя наглядно товар, скользнули к ягодицам, и тут тоже не хуже, чем у всех, — постучала она кончиками пальцев по своему лобку.

— Миль, да я не о том тебе хотела сказать. Конечно, ты красивая, может даже и не чета ему.

— Ладно, Дашка, я тебе как подруге, рассказать хотела, как мы с ним всю ночь напролет целовалась, да тебе видно самой не на кого глаз уронить, раз ты мне позавидовала.

— Я тебе позавидовала? Очнись, Миля, чему? В нашем общежитии не найдется подола, под который твой кавалер не попытался заглянуть.

— А ну повтори, что ты тут несешь! — разозлилась Миля.

— А он со всеми целуется, — усмехнулась хохотушка Дарья и добавила, — если поставить ему бутылку коньяка, он и переспит с любой, одна Света из винного чего стоит, он только там и пасётся!

— Ты что такое несёшь, зачем ты клевещешь на Толю, он почти всё свободное время проводит рядом со мной!? — возмутилась Милена, — я больше ничем с тобой делиться не буду и об этом разговоре, давай-ка, лучше забудем — сплетница ты!

Весь свой выходной, а потом и следующие друг за другом рабочие дни Милена места себе не находила. Ни спать толком, ни есть не могла. Сказанное Дашей об Анатолии, больно ранило её и нервным комком ревности поселилось в душе. Сильно хотелось плакать, спрятаться от всех любопытных глаз и плакать. А ещё хотелось встретиться с милым и спросить у него напрямую, выяснить всё. Хотелось, чтобы он развеял закравшиеся в её девичье сердце сомнения и тревоги. Чтобы снова страстно обнимал, целовал, ласкал только её и нашел для неё самые важные, самые нежные, самые главные слова, которые сумеют убедить её в том, что она одна, она единственная на всей большой земле. И нет отныне для него никого ближе и дороже, и только свет её любви нужен ему в этой жизни.

Так хотелось Милене, но Анатолий в её магазине перестал появляться, отсутствуя уже которые сутки, и тревога, переплетаясь со жгучей ревностью, росла в её душе, кипела, укреплялась, пуская корни, и душа Милены от этого рвалась на части и плакала, как и небо, льющее в эти дни на землю дождь, своими бесконечными потоками схожий с горючими девичьими слезами.

Глава 3

Осень пришла в город внезапно, давая о себе знать, сгущающимися на небосклоне тучами, и дождливыми, ненастными днями.

И вот в один из таких хмурых, дождливых вечеров Милена после долго тянущегося рабочего дня, раскинув над головой пестрый зонтик, медленно шла по улице в общежитие.

В её походке и понуром виде читалось полное безразличие ко всему. Как-то машинально передвигаясь, она смотрела по сторонам и, проходя мимо винного магазина, через большую стеклянную витрину заметила Толину куртку. Милена остановилась и стала разглядывать через стекло, он это или не он? И увидела то, что лучше было бы ей и не видеть.

Анатолий целовался с продавщицей.

— Да как он посмел? — со злостью покричала Милена, а слёзы потоком, ещё сильнее, чем прежде хлынули из её глаз.

Милене хотелось убежать от этого места подальше, чтобы больше не истязать свое влюблённое сердце такими невыносимыми страданиями, чтобы больше не видеть этого кошмара, но ноги её стали, будто ватными, непослушными и словно вкопанные стояли на месте. И Милена, застывшей статуей, продолжала стоять и смотреть на целующуюся пару.

Утирая рукавом плаща крупные слезы, бесконтрольно льющиеся по щекам, Милена ревниво сравнивала себя и девушку из винного отдела: Её соперница, гораздо полнее ее и выше ростом. Сильно вытравленные перекисью белые посеченные волосы неаккуратными прядями спадали на круглое, раскрасневшееся от принятого спиртного, лицо соперницы. «Как же так? Я намного красивее, намного милее её? Не может Толя ее любить больше, чем меня!»

По дождливой улице из какого-то кафе лилась музыка. Милена из темного ничем не высвеченного пространства наблюдала за мелькающими за окном фигурами Анатолия и его пассии, как за актерами немого кино. И на этом импровизированном, высвеченном ярким фонарем экране, бесконечно мелькала бутылка, рюмки, объятия и поцелуи.

Пришла она домой вся заплаканная и вымокшая до нитки. Девчонки встревожились, не понимая, что случилось. Но Милена, не в силах сказать ни слова, только ревела в голос.

Чуть ли не по буквам, по обрывкам невнятных слов и фраз, девчата всё же выяснили, в чем дело, и от них Милена узнала и имя своей соперницы, и где она живет, и откуда приехала в этот город, и то, что она уже долгое время встречается с Анатолием.

Всю горькую ночь Милена, ведомая яростью ревности, выдумывала в голове и планировала различные способы расправы с внезапно вставшей на её пути Светланой. Да как она посмела так нагло воровать её, Миленино, женское счастье? «Анатолий только мой, только я могу касаться его губ!» — мысленно сказала сама себе Милена, решившая этой бессонной ночью любой ценой убрать с дороги ненавистную соперницу.

С этого дня Милена стала ходить хмурой, будто назревающая грозовая туча. Ревность до такой степени изматывала девушку, навевая в её сознание различные образы любовных сцен Анатолия и Светланы, что не в силах справиться с этим приступом наваждений, она стала собирать в свою копилку мести все сведения о Светлане, каждое слово, каждую сплетню. Часто, долгими часами, она стояла под окнами винного, наблюдая за ней, и однажды, когда Анатолия рядом не было, решилась зайти в этот отдел.

Милена как-то механически подошла к прилавку и внимательно уставилась на продавщицу.

— Вы чего-нибудь желаете? — услужливо поинтересовалась та.

Милена натянуто улыбнулась и мысленно, про себя, сказала: «Желаю. Башку тебе открутить желаю!» Но вслух мягким голосом произнесла:

— На душе у меня как -то неспокойно и тревожно, я хотела бы что-нибудь выпить, чтобы расслабиться, отогнать от себя дурные мысли, но я в спиртном совсем не разбираюсь.

Светлана мило улыбнулась:

— Если вы доверитесь моему вкусу, я могу Вам порекомендовать вот этот винный напиток.

Она взяла с витрины бутылку вина и стала рассказывать Милене о прекрасных солнечных долинах, взрастивших такие сочные виноградные гроздья. Её речь журчала, струилась и лилась, точно так же, как и это вино, наполняющее ей стакан.

Милена отметила для себя, что Светлана так же, как и она, очень начитана и является сама по себе интересным, увлекательным собеседником, и это сильно снижало Миленины шансы на победу.

Милена, встав за столик, не спеша выпила терпкий напиток и снова подошла к прилавку.

— Вы желаете повторить? — мило улыбнулась Света.

— Да, желаю, — во все глаза смотрела Милена на свою разлучницу. Понимание того, что Светлана, не так уж и плоха внешне и в сравнении с ней, с Миленой, почти ничем не проигрывает, комом вставало в её горле, и этот ком Милена, заливая вином, с трудом пропихивала в себя, в свое сознание.

— Дайте мне всю бутылку, — сказала она продавщице, и молчаливые слёзы крупными солеными каплями быстро покатились по её щекам.

— У Вас что-то случилось? — поинтересовалась Света.

— Да, — кивнула Милена в ответ, — только я не хочу говорить об этом.

Светлана понимающе распечатала бутылку вина и подала её Милене вместе с маленькой шоколадкой, которую положила на блюдце от себя.

В этот момент в магазин зашел Анатолий и, увидев соперниц, стоящих друг напротив друга, тут же, пока они не заметили его, пулей вылетел оттуда.

От такой неожиданности сердце его испуганно забилось, кровь прилила в голову и, сильно пульсируя, отдавалась в виски. «Что это было? — пытался понять он, — зачем Милена пришла сюда?» Он словно поменялся с Миленой местами и теперь, нервничая, взволнованный, с темного закутка улицы, заглядывал в окно, наблюдая за ней.

Когда Милена наконец-то вышла из магазина и пошла в направлении дома, Анатолий, поколебался немного, за ней пойти или в магазин, но желание общения со Светланой взяло над ним верх, да и любопытство так его свербило, ему очень хотелось знать, что же тут делала Милена.

Он, шутя и играючи, подошел к прилавку, взял пустую бутылку, которую Света не успела еще убрать, и спросил:

— Милая, ты с коньяка на другой напиток перешла?

— Нет, — засмеялась она в ответ, — это девушка тут была, одна всю выпила, у неё что-то случилось, она так сильно плакала.

Анатолий напрягся и, как-бы между прочим поинтересовался:

— А что случилось, ты поинтересовалась, может, человеку помощь какая нужна?

— Поинтересовалась, конечно! Да только она не пожелала делиться своим горем.

— Понятно, ну ее тогда, давай о нас… Дело к закату, может, по пятьдесят и в люлю?

— Как я соскучилась! — глядя на Анатолия влюблёнными глазами, прошептала Света.

— Я тоже так тебя хочу, и он тоже! — Анатолий, жестикулируя глазами, показал Светлане направление, куда надо посмотреть, и она, почти перекинувшись через прилавок, взглянула на него.

А потом, дождавшись окончания рабочей смены Светланы, он шел с ней счастливый рядом и так хотел быть с ней вместе навсегда, вот только бы она получила развод со своим непутевым мужем, и тогда он, Анатолий, будет всю оставшуюся жизнь для неё вернее цепного пса лежать рядом у милых ног.

А Милена плакала всю эту ночь напролет, тихо шепча себе под нос: «Ну, зачем так, Толя?»

Мысли, они не давали ей уснуть и лезли одна за другой в голову Милены, и гудели, словно пчелиный рой, собравшийся к перелету и тучей клубящийся над ульем, ожидая вылета матки.

«За что, за что, за что?» — стучала одна и та же фраза в её голове. «А за то, что ты дура такая наверно, — сама себе дала ответ Милена, — он, спивается, а Светка поит его, вот и вся их любовь, в которой стакан полный вина является приманкой, наживкой к доступности тела… А как, как выдернуть, спасти его от этого пьянства, если она со своими бутылками всегда рядом, только появись желание — бездонная чаша алкоголя уже подана?»

За этой мыслью последовала следующая: «Где Светка берет столько денег, чтобы досыта напаивать его, это же бешеные деньжищи!?»

И на этот вопрос, она так же сама себе ответила: «Светка подворовывает спиртное, это точно, догадаться об этом несложно, я и сама, будь у того прилавка, возможно делала бы то же самое»….

Мозг человека всегда готов извернуться на всякие хитрости, чтобы извлечь для своего обладателя пользу. А покупатель и не догадается никогда, что обманут, если обман так хорошо вуалировать, застилая доверчивые глаза потребителя милой, очаровательной улыбкой, изысканным комплиментом, утонченной шуткой… А Светлана, как Миля уже убедилась, была хорошо словарно подкована и не закомплексована в общении. Сомнений больше в голове Милены не было — Светлана спаивала Толю ворованными напитками.

Все эти размышления принесли в сознание Милены план расправы с разлучницей Светкой. Всего один звонок Спиридоновой, и её дорога будет определена, потому что ради своей любви, ради милого её сердцу Анатолия, она, Милена, как свирепствующий разгулявшийся ураган-торнадо, сметет всё и вся на своем пути.

Милена с трудом дождалась утра и, только время рабочего дня началось, решительно набрала номер своей начальницы.

В телефонной трубке раздавались протяжные гудки, и от этого ожидания сердце Милены колотилось бешеным ритмом, нагнетая на неё волнение.

— Алло, — наконец-то послышалось в трубке, — говорите, я вас очень внимательно слушаю, -полилась из телефонной трубки вкрадчивая, обволакивающая речь.

— Это говорит Милена Воскресенская…

— Да, Милена. Что-то случилось?

— Не знаю, как вам сказать, понимаете, тут такое дело…. — замялась девушка.

— Говорите, говорите, как есть, — посоветовала Спиридонова.

— Это не по телефону, мне надо с вами лично встретиться.

— Хорошо Милена, подъезжайте прямо сейчас, у меня есть для вас время.

— Да, я буду, — подтвердив своё намерение встречи, пообещала Милена и положила трубку.

Всё, решительный шаг сделан. Отступать поздно. Милена откинув прочь все сомнения, направлялась в Горторг.

В кабинете начальницы, Милена рассказала о том, что Светлана Саблукова подворовывает спиртное и распивает его в свое рабочее время с Анатолием. Эти сцены она наблюдала сама лично, так как путь её следования домой лежит мимо винного отдела, и её глазам многое стало очевидным.

В этот же день в винный отдел приехали проверяющие. Магазин опечатали и на время проверки Светлану отстранили от работы.

Позже из сплетен, которые стремительно расползались по общежитию, Милена узнала, что проверяющие обнаружили много нарушений в работе Светланы.

В душе Милена злорадствовала и ожидала финальной развязки этой истории, увольнения Светланы, которое сыграет ей на руку, выдворив из города ненавистную соперницу, но, к великому своему удивлению, Милена наблюдала иную картину: Светлану не уволили, а оставили на производстве в прежнем качестве — продавца, и вместе с этим, к великому удивлению Милены, уволили Анатолия.

Милене это показалось странным и несправедливым, и она, не теряя драгоценного времени, пошла к Спиридоновой, добиваться заслуженного наказания для Светы.

Надежда Николаевна приняла ее приветливо, очень обходительно, угостила чаем и внимательно, терпеливо выслушала.

На вопрос, почему не уволили Светлану, Спиридонова сказала:

— Да, Миленочка, безусловно, Саблукова виновата, и ее следует наказать. И мы обязательно это сделаем, в наших интересах, чтобы наш коллектив был сформирован из самых надежных, добросовестных сотрудников. Но наказать её следует так, чтобы откорректировать, настроить, отладить её отношение к выбранной профессии, наставить её на правильный жизненный путь, ведь даже в тюрьмах стараются исправить человека, а не погубить его, а мы-то уж тем более должны бороться за судьбу каждого нашего сотрудника.

Милена растерянно смотрела на своего руководителя и не находила никаких слов, чтобы возразить ей.

— Я еще не знаю, как именно наказать Светлану, — продолжала Спиридонова, но мы обязательно что-то придумаем, решим эту назревшую проблему внутри коллектива, а пока я попросила написать её вот это. Спиридонова достала из папки и положила перед Миленой расписку, написанную Саблуковой.

Милена взяла листок бумаги в руки и внимательно прочла его.

В расписке Света полностью признавала свою вину, раскаивалась и клятвенно заверяла, что подобных моментов в её работе больше никогда не повторится.

— А если все-таки это снова повторится? — спросила Милена.

— Сомневаюсь, Светлана не глупая женщина, она прекрасно понимает, чем могут закончиться такие шалости.

Так что, Миленочка, будьте спокойны, за Светланой мы ужесточим контроль и тем самым лишим её возможности оступиться на жизненном пути.

Так, не солоно хлебавши, ничегошеньки не добившись своим поступком, разочарованная в жизни, в любви, во всех людях, Милена с печальным лицом, как и прежде, каждый день вставала за свой прилавок.

Глава 4

Осень, холодная и ветреная, пришла на смену короткому лету Североморска.

Опустошенная душа Милены в эти пронизывающие ветреные дни, как и оголившиеся, в одночасье сбросившие с себя листву, серые стволы деревьев, трепетала под потоком уничтожавшего ее ветра собственных мыслей. Они, как обезумевшие сквозные порывы, носились в её голове, нагоняя туда тучи горьких проливных слёз. Милена никогда не была подлым человеком и теперь очень мучилась и страдала от того, что ей в голову пришла такая дикая мысль расправиться со Светланой. И от того, что она попыталась воплотить эту идею в жизнь, как средство борьбы на любовном фронте и, несмотря на всё, потерпела поражение.

Милена страдала еще и оттого, что данный поступок ничего не изменил в её жизни, а только усугубил всё происходящее. Потеряв работу, и без того спивающийся Анатолий, стал еще больше времени проводить у винного отдела, дожидаясь у его дверей окончания рабочего дня Светланы. Они, двое потерянных, униженных ситуацией человека, стали, будто еще ближе друг другу, роднее.

И однажды вечером, когда в очередной раз, Анатолий провожал Светлану домой, их путь уже почти у самого подъезда, преградил Женька–муж Светы.

Скользя по первому осеннему ледку, он с трудом удерживался на ногах.

— А-а-а, — заорал он, — я думал, сейчас приду, упаду в ноги жене, скажу ей: «Здравствуй, Светочка, прости милая!», а Светочка тут с Толечкой. Ну, здравствуй Толечка!

Евгений подтянул рукава болоньевой стеганой куртки поближе к локтям, сдернул резким жестом с головы вязаную шапку-гребешок и с извергающимися из его рта матерными словами ринулся на Анатолия. Весь его оскорбленный боевой вид говорил о том, что кому-то сейчас не поздоровится.

Света испуганно заверещала и, вторгнувшись, встала между ними.

— Пошел вон! Чего ты приперся, мы же уже всё с тобой давно решили! Не живется нам вместе, так чего мучить друг друга?

— Это ты решила! Меня, как щенка на веревочке, дергать захотела! Подтянула к себе, надоел — под задницу пнула. Да не тут-то было! — Евгений быстро извернулся, отстранил жену и зарядил кулаком прямо в глаз Анатолию.

Анатолий, кое-как устояв на скользкой поверхности асфальта и собравшись с духом, кинулся на Евгения и так же, наотмашь, съездил костяшками кулака по его физиономии.

Светка тоже не осталась в стороне и, разнимая их, лезла со своими криками и молотила их маленькими кулачками, куда попало. Свившись в единый клубок, они, барахтаясь, катались по дороге.

Быстро разгоревшаяся потасовка в итоге привела к тому, что все трое с подбитыми глазами и ссадинами, тихие и замерзшие, мирно сидели на лавочке у подъезда, пили коньяк из одного горлышка бутылки и, присмиревши, вели семейные переговоры.

Эта ситуация ускорила официальный развод Светланы с её супругом, и теперь Анатолий свободно мог нырять в её постель и проводить с ней ночи до самого утра.

Светка жила одна в старой маленькой комнатке коммуналки, доставшейся ей после бабушкиной смерти. И теперь уже окончательно выдворив за порог своего мужа, всем назло и себе на радость, счастливо зажила в ней с Анатолием.

Милена от всего происходящего даже с лица спала, осунулась, стала печальной и совсем неулыбчиво, грустными, заплаканными глазами смотрела на мир и на приходящих в магазин одних и тех же покупателей. Они были такими же серыми, замерзшими, как и зима, подкравшаяся незаметно к Североморску. И поэтому люди казались Милене тусклыми, неприметными, и она, будто не видя их, смотрела сквозь пустые, безликие лица, как на прорисовывающееся отражение своего завтрашнего дня, такого же мутного, блеклого и ничего хорошего не обещающего.

Разные мысли блуждали в её голове, и она пыталась среди их множества отыскать и вытащить на поверхность те, что могли бы хоть как-то оправдать её поступок, но это у неё очень слабо получалось. И наоборот, будто в противовес этому, нарастало большое, как снежный ком, катящийся с горы, чувство своей вины. Самобичеванием она просто изводила себя и прятала неловкий стыдливый взгляд от шушукающихся за глаза девчонок.

С такими думами, пониманием того, что её карьерный и личностный рост может остановиться в этом опротивевшем ей до тошноты магазине, она выбрала выходной и спозаранку отправилась к руководству.

Сильный снег шел в это утро и ритмично поскрипывал под её быстрыми, почти бегущими ногами.

У Горторга Милена стряхнула с шапки и воротника пальто снег и, постучавшись в дверь начальницы, не дожидаясь приглашения, вошла в приемную.

— Здравствуйте, вам назначено? — спросила секретарша.

— Да, назначено, — уверенно ответила Милена, и добавила, — здравствуйте!

— Напомните вашу фамилию, — учтиво попросила девушка.

— Воскресенская.

Секретарь, внимательно пересмотрев журнал приёма посетителей, подняла свой взгляд на Милену.

— Вашей фамилии в списке нет.

— А мне по телефону назначено, я напрямую с Надеждой Николаевной договорилась.

Секретарь, молча, встала и направилась в кабинет начальства.

Быстро выйдя оттуда, она, любезно улыбнувшись Милене, распахнула дверь.

— Проходите, Вас ожидают.

Милена решительно отстучала каблучками по паркетному полу приемной и, войдя в кабинет, захлопнула за собой дверь.

— Здравствуйте, Надежда Николаевна, — очень холодным, ничего не выражающим голосом, поприветствовала она её.

Не узнавая свою покладистую сотрудницу, Надежда Николаевна встревожилась.

— Что случилось Милена, что привело Вас ко мне на этот раз?

Не глядя в цепкие колючие глаза, Милена ответила:

— Я хочу написать заявление о том, чтобы меня перевели на отработку в другое предприятие. В коллективе, в котором я сейчас работаю, отношения с коллегами у меня не складываются.

— Но это не повод для Вашего перевода в другое место работы, — возразила Надежда Николаевна, — ведь везде есть люди, и с ними необходимо научиться контактировать, выстраивать грамотно взаимоотношения.

— Но, кроме этого, — по-прежнему ледяным тоном добавила Милена, — я не вижу для себя в магазине, котором работаю, никаких перспектив карьерного роста, никакого развития. С утра до вечера одни и те же люди, одни и те же морды, одни и те же покупки, сигареты да пирожки. Не для того мои родители из шкуры лезли всю свою жизнь, дома не жили, по экспедициям мотались, чтобы дать возможность мне получить необходимое образование и по своей жизни не стать буфетчицей. А вот реальность выглядит так, что по сей день они мне деньги шлют на проживание, потому что я на зарплату бакалейщика не тяну.

Надежда Николаевна, с минуту молча, что-то думала, сама с собой жестикулируя пальцами, и произнесла.

— Присядьте, пожалуйста, Милена. Дело в том, что я всегда думала о Вас и хотела уже вызвать Вас к себе на разговор, но Вы меня опередили.

Милена от успокоительного тона немного обмякла и послушно присела на стул.

— А о чём Вы хотели поговорить? — немного растерянно поинтересовалась она.

— Я знаю людей, детка, — сказала Спиридонова и продолжила, — в коллективе всегда бывают склоки, негодования и зависть, тем более, если этот коллектив женский. И у тебя с коллегами не складываются отношения именно поэтому. Они завидуют тебе.

— Мне? — почти на крик сорвалась снова Милена, — а чему можно мне позавидовать?

— Всему, — утвердительно завершила разговор в этом направлении Спиридонова.

— Вы красивы, образованы, стройны, начитаны, и эти качества очень сильно выделяют вашу особу из окружения.

Надежда Николаевна похвалила Милену, и затем резко поменяла интонации, нарочито грубовато скатившись к обсуждению личных проблем девушки.

— Если же вы, Воскресенская, собрались покинуть нашу организацию из-за уволенного из её рядов алкаша Анатолия, шашни, с которым, судя по всему, и довели вас до такого депрессивного состояния, то можете сразу поставить крест на своем карьерном росте.

— Да как Вы смеете? — взвизгнула Милена, — это моя личная жизнь, только моя, и она не является темой для обсуждения здесь.

Но Милену, будто никто не услышал, и грубая речь продолжала потоком хлестать её по больному месту, будто ладонями по щекам.

— Потому что, милая девочка, таких никчемных мужичков, вроде Анатолия, которые живут методом присосавшейся к женщине пиявки — пруд пруди. Стоит ли, ради такого ленточного червя губить свою молодость?

— Надежда Николаевна вышла из-за своего стола и взволнованно стала ходить по кабинету, и, жестикулируя, пыталась взывать к разуму неопытной девушки, которой так легко было управлять. Похвалить, поругать, потом дать родительское назидание, и Милена опять станет послушной и управляемой.

— Но речь даже не о нем, не о несостоявшемся твоем полюбовнике! Мне бы хотелось поговорить о тебе.

Тон Надежды Николаевны резко смягчился, и она, как и в прежних диалогах с Миленой, плавно, незаметно для обеих, перешла с ней на «ты».

Подойдя к Милене вплотную, прямо посмотрела в её глаза и повторила:

— О тебе!

— Обо мне? — удивилась Милена.

— Да, да, Воскресенская! О тебе, милая деточка. Дело в том, что мне понравился твой поступок, когда ты мне позвонила и сообщила о назревающей, как чирей, проблеме в коллективе. Ты единственная вовремя встревожилась, просигналила, и мы потушили начинающееся пожарище в самом начале возгорания, не дав ему воспылать. Я знаю, что из-за этого у тебя и пошли разногласия с сотрудницами на работе, но так всегда бывает с тем, кто не оборачиваясь ни на что, стремительно движется в направлении своей цели. И дело в том, что ты сейчас находишься на верном пути, и я здесь с тобой полностью соглашусь. Первостепенной задачей всегда нужно ставить перед собой своё личное совершенствование, делать себя не зависимым от стороннего мнения человеком.

Милена смотрела на рубинового паука, висевшего на кофте начальницы и сильно мерцающего каждой каменной гранью от любого движения Спиридоновой, и не понимала, с чего это её так расхваливают и поддерживают. А Надежда Николаевна, выдержав паузу, продолжила:

— С тех пор как ты впервые пошла мне на встречу, я стала присматриваться к тебе, доверительно относиться, видеть в тебе союзницу. И мне хочется не только того, чтобы ты осталась в коллективе, но и чтобы ты встала со мной на широкую дорогу.

Милена, молча, слушала длинную монотонную речь Спиридоновой.

— Ты же понимаешь, о чем я говорю? — прищурив хитрющие глаза, спросила начальница.

— Нет, — мотнула Милена головой.

Спиридонова улыбнулась.

— У нас освободилось место заведующего складом, и я подумала, что только тебе могу доверить такую ответственную, требующую определенных знаний ведения документации, требующую опыта сохранения порядка и дисциплины, должность. Я, даже не раздумывая, остановилась на твой кандидатуре и подписала приказ о твоем назначении на эту должность, потому что в тебе есть все вышеперечисленные качества.

Милена удивленно посмотрела на начальницу.

— Не вижу восторга на лице, Милена, очнись, или ты меня не слышишь?

— Но…, — пролепетала Милена.

— Какие но? Ты честна, требовательна, со знанием и пониманием относишься к своей работе, горишь желанием роста. Думаю, ты справишься. Ты ведь институт для этого закончила, так?

Милена кивнула в ответ.

Надежда Николаевна, понимая, что критическая планка диалога пройдена, изменила интонацию и заговорила так мягко, будто она не начальница горторга, а мурлычущая, свернувшаяся в ногах калачиком кошка, ну или старшая сестра Милены, которая печется о ней и заботливо учит неопытную малышку первым шагам на широком жизненном пути.

— Так, сегодня среда, иди сегодня сдавай напарнице свою бакалейку, а завтра принимай рабочее место на складе, потом спокойно переезжай из общей комнаты общежития в отдельную, более комфортную, с приличной мебелью, на втором, семейном этаже. Вахтеру я позвоню, ключи тебе выдадут, обустраивайся не спеша, а в понедельник с утра, придешь ко мне за дальнейшим рабочим распоряжением.

Милена от такого оборота событий даже дар речи потеряла и в ступоре, молча, сидела не шелохнувшись.

— Ну, и чего молчим, разве ты не рада?

— Рада, очень рада, — промямлила она.

— Ну, так иди, работа стоит, да и на складе тебя уже ждут.

— Спасибо большое, поблагодарила она Спиридонову.

— Иди — иди, — поторопила та в ответ девушку, — спасибо на хлеб не намажешь, придет время — сочтемся.

Из административного здания руководства, Милена вылетела окрыленной птицей. Её глаза вновь засияли прежним блеском, и перспективы жизни, о которой она всегда так сильно мечтала, вновь замаячили на горизонте.

Спиридонова с ироничной улыбкой на лице, думая о чём-то своем, смотрела из зарешеченного окна кабинета ей вслед, вспоминая свою молодость, когда точно такой же, юной и наивной девчонкой, она вышла из этого же кабинета, получив путевку в жизнь от своего непосредственного руководителя, место которого теперь занимает.

— Как это тебе удалось, так быстро, с дикой скоростью в стебель пойти? — съехидничала Галина, принимая от Милены товар, — теперь, поди, с нами — простыми-то смертными, и здороваться перестанешь, мы ведь догадываемся, за какие заслуги тебя так поощрили. Как с одной чашки-то жрать будем, если ты под подолом Спиридоновой теперь ходишь?

— А я не буду с такой дерзкой челядью вроде тебя в одну кастрюлю заглядывать и жить, даже по соседству с тобой не буду, я сегодня в отдельную комнату переезжаю.

— Даже так, — взметнула бровью Галина.

— Только так! — подтвердила Милена, — с теми, кто мне кости мусолит, да с завистью в мой след смотрит, мне не по пути.

— А ты думаешь, никто не знает, что это ты Светку спалила?

— А, вон оно, в чем дело, а я-то думаю, что это все осторожничают со мной. Ну, вот и хорошо, раз уж вы такие всезнающие, то пусть каждая из вас амёба зарубит на своём длинном носу, что стоять на моем пути смертельно опасно, поняла? И хватит тут передо мной помело своё гонять, просто прими, как совет: прищеми своё жало, пока я его не намотала на кулак и не выдрала с корнем.

Галина ничего больше не сказала Милене, и дальнейший прием продукции шел, молча, строго по накладной.

Глава 5

В общежитии, только завидев Милену, вахтер мило растянула свои губы в улыбке и вручила Милене ключ от нового жилья.

— Поздравляю Миленочка, это очень хорошая, теплая комната, я очень рада за тебя.

Милена кивком головы поблагодарила грузную, но весьма незлобливую, услужливую и добродушную Клавдию Васильевну и очень быстро перетаскала свои вещи на другой этаж.

Тихо, чисто, уютно и хорошо было в её новом жилище. Она включила телевизор и, лежа на диване, предалась своим назойливым мечтам, по-прежнему связанным с Анатолием.

Её день рождения был не за горами и всё отчетливей маячил на горизонте, и она была уверена, что теперь ничто не сможет помешать ей быть в этот день рядом с ним, милым мужчиной её девчоночьих страданий, с объектом её грёз, с Анатолием.

Вечер клонился к ночи, и она, погасив свет, еще долго не могла уснуть, гладя сама себя руками и представляя, будто это крепкие, сильные ладони Анатолия, сжимают до сладостной боли её упругую девичью грудь. Теребят её, обжигают горячими поцелуями губ, покусывают…, и скользят, скользят его губы и руки по всему её телу, и млеет она, постанывая, вырывается из его цепких рук и проигрывает в этом сопротивлении.

Измученная сладостными мыслями Милена, засыпая, тихо стонала в собственных объятиях.

Кое-как проснувшись по утру от звона назойливого будильника, она, счастливая, поцеловала подушку и, играя, пожелала ей:

— Доброго утра, миленький, просыпайся, а я нам что-нибудь приготовлю.

Молчаливый Анатолий ничего не ответил ей и продолжал крепко спать.

Милена по-быстрому позавтракала и не стала будить «спящего любовника», а просто закрыла его на замок и побежала на склад принимать своё рабочее место.

Директор склада, Людмила Семеновна, встретила её приветливо, так, будто давно с ней знакома и сопроводила Милену в её кабинет.

— Вот, это теперь ваша обитель, — быстро вставив огромный ключ в металлическую дверь и повернув его, произнесла она.

Дверь со скрипом распахнулась, и Милена внимательно осмотрелась.

— Да, — подметила её взор, Людмила Семёновна, — кабинет небольшой, но это кабинет, свой личный кабинет.

Здесь есть всё необходимое — и рабочее место, и шкаф, и сейф, и всё, что требуется для приема самых важных посетителей. Она открыла дверку шкафа, продемонстрировав Милене арсенал, состоящий из кофе, конфет и лучших марок коньяка.

— Да-да, — тут же спохватилась Милена, всё хорошо, я просто до сих пор не могу отойти от неожиданности своего назначения на эту должность.

— Ну, что вы, не волнуйтесь, коллектив у нас дружный, мы поможем вам освоиться, Милена Васильевна.

Милена вздрогнула. Да, у неё только что появилось отчество!!! И она ещё больше ощутила легкий обжигающий поток свежей крови несущейся по венам.

Жизнь приобретала сочные краски, и улыбка снова заиграла на прекрасном лице рыжеволосой дамы.

Да, дамы!!! Потому что эти выходные дни Милена решила посвятить смене своего имиджа, и с наступлением понедельника она обновленной, счастливой, современной, стильной женщиной переступила порог Спиридоновой.

Она, словно не вошла в дверь начальницы, а грациозно вплыла прекрасно выточенной ладьёй.

Надежда Николаевна, потеряв дар речи, раскрыв от удивления свой кроваво красным напомаженный рот, удивленными глазами смотрела на вошедшую в кабинет Воскресенскую и даже закашлялась от такого внезапного перевоплощения девчушки в изысканную, с хорошим вкусом и манерами, даму.

— Ну, что же, — наконец-то выдавила она из себя, — очень неплохо, вижу, что не ошиблась, хватка волчья! — похвалила она её.

Милена сдержанно улыбнулась в ответ.

— Всё правильно, Милена Васильевна, — так же по имени отчеству впервые, уважительно заговорила Спиридонова.

— В твоем, — она закашлялась, и поправила себя, — в вашем подчинении, Милена Васильевна, будет четыре кладовщика и водитель легкового авто. Вам необходимо очень тщательно контролировать их работу, потому что они так же, как и в известном нам случае со Светланой Саблуковой, уже оступались на производственном пути и, как ни прискорбно об этом говорить, уже попадались на воровстве. Мы услышали их раскаяния и оставили их в коллективе на свой риск. Конечно же, я подстраховалась, взяв с них расписки о том, что они обещают впредь не нарушать норм поведения на предприятии. Все они написали расписки.

Спиридонова показала эти расписки Милене, потрясла ими и сказала:

— Если что-то не так или не дай Бог, ты обнаружишь на складе воровство, сразу вызывай всех четверых и говори, что расписки будут в прокуратуре! Кладовщики сами все исправят и вернут ворованное.

Милена слушала Спиридонову, смотрела на расписки и понимала, что ей объясняют систему управления. Расписки в этой системе играли ключевую роль. Они были рычагом, при помощи которого можно было пугать людей, держать их в постоянном страхе, а со временем сделать их безвольными рабами.

— Но это же подавление воли человека, своеобразный шантаж, — посмотрела она зелеными, как у кошки глазами на Надежду Николаевну.

— Это, Милена Васильевна, с какой стороны посмотреть. Торговля — такое место, где человека всегда искушают соблазны легкой наживы, и во избежание этого мы вынуждены чем-то сдерживать людскую алчность, меркантильность.

Спиридонова еще раз пролистала расписки, сложила их в аккуратную стопку, убрала в выдвижной ящик своего стола и продолжила своё монотонное наставление.

— А расписка сама по себе является весьма неплохим мотиватором к добросовестному и ответственному труду. Но, Милена Васильевна, этот склад вверен вам, и если вам удастся найти другие, более эффективные методы управления, стимулирующие работника к трудоотдаче, то мне останется признать правоту ваших методов и, может быть, даже поучиться у вас управлению.

— Но есть ведь честные люди, — наивно произнесла Воскресенская.

— Есть, конечно, они есть, но вы сами скоро поймете, что кристально честный человек в этой системе не нужен. И не просто не нужен, он лишний, потому что им нельзя управлять.

Милена Васильевна понимала, что почти ничего не понимает, но соглашалась с Надеждой Николаевной, больше полагалась на её авторитет, данное Милене доверие этого высоко поставленного человека и на её долгий трудовой стаж в торговой организации.

После нового назначения жизнь Милены резко изменилась.

В общежитии в выделенной ей отдельной комнате, она сделала ремонт по своему вкусу, стала изысканней питаться и одеваться, ведь, кроме удвоившейся зарплаты, она стала обрастать так необходимыми любому руководителю связями.

Каждое утро за ней заезжал водитель Кузьма, с которым она, молча, будто досматривая неоконченный сон, прикрыв глаза, ехала на вверенный ей склад, на котором она чувствовала себя абсолютной хозяйкой.

Она быстро почувствовала вкус своих полномочий, а также усвоила уникальный метод воздействия над людьми с помощью расписок, которому её обучила Надежда Николаевна.

— Раб всегда ропщет и трепещет перед своим господином, — часто говорила она сама себе, когда до неё долетали отдаленные слухи сплетен.

«За что ей такие привилегии?» — случайно услышала она, проходя мимо подсобки, разговор двух сотрудниц о себе.

Милена Васильевна не прошла мимо болтающих женщин и внезапно возникла перед ними.

— Так, — строго сказала она, — ты, Малышева, и ты, Смирнова, прямо сейчас зайдите ко мне в кабинет, я поговорить с Вами хочу.

Уже в кабинете, закрыв дверь на ключ, она отчитывала их, поясняя:

— Давайте раз и навсегда прекратим в нашем коллективе сплетни. А на ваше любопытство отвечу так: такие привилегии в своем положении я заслужила хотя бы тем, что окончила институт, а не побежала в фазанку после восьмилетки! И думала, в отличие от вас, не о том, как, попав в торговлю, жить на воровстве, что вы уже обе практиковали и обе были в этом уличены, а о том, как своим умом создать комфортную платформу для своей жизни.

Женщины перепугано что-то, оправдываясь, мямлили ей в ответ и, пристыженные Миленной Васильевной, виновато извинялись.

Вот она, пришла в её руки власть над людьми, к которой Воскресенская так стремилась.

— Да, я — королева! — вспомнила она и мысленно уверенно и громко произнесла слова, которые однажды утвердительно уже говорила сама себе в поезде, который нес её в этот город покорять карьерные вершины.

Однако очень скоро радужные шоры стали спадать с глаз Милены, и на поверхность всплыла самая что ни на есть трагическая реальность. Осознание происходящего было для неё ужасно пугающим, так как Милена видела невооруженным глазом устрашающих масштабов противозаконность.

Пришел сорока тонный контейнер с товаром, который надо было получить в порту и перевезти на склад. Встречать контейнер вместе с Миленой Васильевной приехала и сама Спиридонова. Естественно, был с ними и водитель Кузьма.

Вскрыли контейнер, приняли товар. Это были консервы, сгущенка, тушенка, кофе, чай, алкоголь и другие продукты. Милена, как заведующая складом, подписала акт приемки товара. Грузчики перевезли товары на склад, а дальше началось самое интересное. Надежда Николаевна обратилась к Милене Васильевне со словами:

— Полтора процента с полученного товара мы имеем право списать как испортившийся при перевозке товар, как бой. Сейчас мы это и сделаем. Получается шестьсот килограммов.

Милена Васильевна, ещё толком не понимая, о чем идет речь, уточнила:

— Минуточку, минуточку… На самом деле при вскрытии контейнера обнаружилось всего девять разбитых бутылок шампанского.

— Милена Васильевна, — очень жестко и строго поправила её Спиридонова, — шестьсот килограммов испорченного, не принятого к реализации товара. Тебе понятно или ты вновь хочешь поселиться в общественный клоповник и остаток своей жизни шаркать буферами о прилавок?

Милена ни смела в ответ даже языком пошевелить, стояла, вылупив глаза, и мотала, молча головой. В её сознании мгновенно пронеслись возможные последствия её не согласия.

— Я всё поняла, Надежда Николаевна, — согласилась она с начальницей и стала помогать ей отбирать шестьсот килограммов самого дефицитного товара, включив туда и битые бутылки. Быстро составила акт на списание и, хоть и понимала, что это воровство в крупных масштабах, всё же подписала его. Спиридонова так же поставила подпись в этом документе.

— Опасности, Милена Васильевна, если держать язык за зубами, никакой нет, мы действуем в рамках закона, ведь данный товар вполне мог испортиться по дороге. Большую часть товара мы пустим в реализацию и получим прибыль, а часть товара поделим между собой. Кузьма отвезет Вам все, что Вы посчитаете необходимым для себя.

— Ну, а теперь, Милена Васильевна, этот списанный нами товар надо продать, — она указала рукой на дефицит.

— Как же я его продам? — удивилась Милена Васильевна.

— Я тебе скажу как! Отвези его к Саблуковой, скажи, чтобы продала из-под полы.

Милена возмутилась:

— Я, к Саблуковой? К Светке?

— Да, Милена Васильевна, — утвердительно вторила Надежда Николаевна, — Вы, к Саблуковой Светке.

— А, если она не согласится, что тогда?

— Тогда ты ей скажешь, что расписка, которую она написала, попадет в прокуратуру, и в худшем случае она сядет как минимум на пять лет, а в лучшем продаст товар, возьмет свой процент и будет без нужды весь месяц жить.

Только теперь Милена поняла, почему ее сделали заведующей складом. И дело было вовсе не в том, что она закончила ВУЗ. Спиридонова выбрала ее заведующей, потому что знала, что Милена ненавидит Саблукову. Она стравливала девушек, как борзых собак. Одна должна была командовать другой. Одна должна была заставлять другую делать опасную, рискованную работу — продавать списанный товар из-под полы. Вспомнились слова, когда-то сказанные самой Спиридоновой: «Я знаю людей, детка!» Она действительно была хорошим психологом. Она была уверена, что Милене понравится быть заведующей, понравится получать большую зарплату. Понравится жить в отдельной комнате. И отказаться от этих условий будет трудно. Плюс она по какой-то причине ненавидит Светлану, иначе бы не доносила на нее, и Спиридонова знала истинную причину этого доноса. Все это вместе взятое должно было привести к тому, что Милена будет заставлять Саблукову продавать списанный на складе товар.

Так оно и вышло. Расчет был верным.

— Здравствуйте, Светлана Сергеевна, — очень строго и официально обратилась Милена к Саблуковой, — нам с вами необходимо достигнуть максимального компромисса в сотрудничестве. Каждый день вам будет поставляться товар, который не будет проведен по накладной, но вы его примите на реализацию.

Саблукова возмутилась:

— Да ты ненормальная что-ли? С чего ты взяла, что я буду это делать, это рискованно.

— Милена Васильевна, — деликатно и мило улыбнувшись, произнесла Милена, — давайте, с вами, Светлана Сергеевна, договоримся так: ко мне вы обращаетесь так же, как и я к вам, строго по имени отчеству, кроме того, я хочу вас убедить, что продажа этого товара не рискованней того, что вот эта бумага окажется на столе прокурора. Милена Васильевна показала Саблуковой её же расписку, данную в раскаяниях Спиридоновой.

Деваться загнанной в угол Светлане было некуда, и, в конце концов, она согласилась на выставленные ей условия, но при этом возненавидела Милену.

Светлана догадывалась, что Воскресенская каким-то боком причастна к ее несчастью. Девушки всегда чувствуют такие вещи. Да и Милена, чувствовала каждый раз, когда забирала вырученные за товар деньги, неприязнь Саблуковой. Ее насмешливый и одновременно презрительный взгляд. Выручка отвозилась Спиридоновой. А та, в свою очередь, как хотела, так и распоряжалась деньгами. Как правило, часть она отдавала Милене. Так и повелось с тех пор, по этой отработанной схеме.

Треть от выручки! Для Милены это были огромные деньги. И она, будучи практичной, стала себе откладывать средства на кооперативную квартиру, в которой так же мечтала жить с Анатолием.

Вот сидела она сейчас дома, снова думала о нем и снова, как всегда, сама себя ругала и оговаривала:

— Зачем, ну скажи, зачем тебе сдался этот специалист по горшкам? Когда только глазом поведи, любой уляжется у твоих ног! И красивый, и перспективный, и состоятельный, а ты голову себе этой дурью забиваешь…