Бесплатный фрагмент - Третий вариант

Пролог

Лидочка посоветовала мне:

— Рекомендую, сходи к Акселю, Ира. Он тебе на всё даст ответ.

Я до этого никогда не покидал Россию и не видел океана. И к ведуну я обратился впервые в жизни. Просто так сложилось, немного волновался о том, как всё пройдёт у нас там, но согласился пойти вместе с ней лишь от желания чем-то отблагодарить хозяйку за гостеприимство и поддавшись на уговоры.

Этот Лидочкин ведун Аксель безусловно был жуликом. Его лицо мне сразу не понравилось. Беспричинно вздохнув, он взял деньги и не считая сунул в карман, потом сел поудобней на своём тронном кресле и закатил глаза. Минуты три мы сидели молча. На его лице ничего не менялось и, когда я уже решился его побеспокоить, по лицу этого плута прокатилась какая-то волна, вроде скоротечного спазма. И он тихонько замычал. Видно, почувствовал, что ему уже пора начинать представление. Или просто решил себе значимости прибавить. Мол, вон как тружусь. Гляди и радуйся, что обратился ко мне!

А потом Аксель поднялся и стал ходить вокруг меня с закрытыми глазами. Как он мог это делать не открывая глаз, даже не могу предположить. Мне пришлось задвинуть свои ноги под табуретку, на которой я сидел, чтобы тот случайно их не оттоптал.

Ходил он недолго. Сделал два круга, снова оказавшись у своего кресла, сел и открыл глаза. Рукой потёр в углах глаз, помял пальцами виски и, не глядя на меня, сказал:

— Я не гадалка, я — провидец. То, что скажу, тебе, парень, не понравится. Это напрямую коснётся близкого тебе человека. У тебя впереди, как говорится, дальняя дорога…

— Постойте, Аксель, а какого близкого человека? — перебил его я.

Дальняя дорога это само собой разумелось. Хотелось знать поконкретней, за кого из близких мне начинать волноваться. Я уезжаю надолго и не хочу оставлять за спиной нерешённых дел.

— Не знаю я, а ты не перебивай! У того человека будет трудный выбор, но он решит всё сам!

«Он всё-таки ничего не знает». — подумал я. А потом у Лидочки, оставшейся сидеть перед кабинетом Акселя, я обязательно спрошу, что значит в этих условиях, «даст ответ на всё». Как мне её понимать, если Аксель сам не знает о чём речь? Кто решит сам?

Сам или не сам, это было вообще не столь важным.

— Хоть подскажи, о каком выборе…

— Я уже сказал, трудный выбор, нетерпеливый человек! Выбор, что важнее, дело или жизнь… Потому, что важно всё и он будет не прав, выбрав третий вариант…

Глава 1. Что значит взлёт наоборот

Саша

Отсчёт начался уже рано утром. Всё случилось абсолютно буднично, будто идёт что-то совершенно заурядное. Не знаю даже, чего я ожидал, то ли оркестра с военным маршем, то ли шампанского с цветами… Никто даже не улыбнулся и не похлопал по плечу. Ту большую камеру, где я находился, не открывая, деловитые парни из команды судна подцепили к крюку и стали поднимать из трюма. Один раз ощутимо скребанули о край люка, потом подняли высоко над палубой и перенесли за фальшборт. И вслед за тем, уже нежно опустили в вовремя набежавшую океанскую волну.

Заметить успел только пляшущее по поверхности воды ослепительное утреннее солнце. Погода сейчас была восхитительно великолепной. Поплавать бы сейчас без скафандра, понырять с аквалангом у борта судна…

В момент, когда вода сомкнулась надо мной, наступил зеленоватый сумрак. Поверхность воды провела раздел: я был опущен ниже, а яркий свет остался там, наверху, за гранью. Сюда долетали только пляшущие на волнах блики.

И сразу же через стекло люка я увидел чей-то ласт, окружённый шлейфом из пузырьков воздуха. Второй ласт шлёпнул где-то по непрозрачной части моей кабины. Крутые жёлтые ласты это у Лёхи Савостина, моего оператора связи.

И передо мной во взрыве пузырьков мгновение спустя возник второй из операторов — Сергей. Тоже в ластах и без акваланга. Здесь в волнах они должны достать меня из камеры, снарядить и отправить в путешествие к точке на дне.

Они делали это с удовольствием, оба не могли отказать себе в маленьком развлечении, в последний раз поплавать в тёплом море перед многочасовым сидением на связи в душной каюте.

Лёха теперь станет моим пиар-ангелом, остающимся высоко наверху.

Уже в воде он распахнул створку люка и пока снизу Сергей быстро обувал мои ноги в ласты, сам зарядил за спиной у меня систему жизнеобеспечения и сразу переключил её в автономный режим. Дыхательный насос дал короткий сбой и пошёл качать снова. А я понял, что время работы началось.

На пульте отсчёт расхода затикал.

Глюкоза на трое суток была заряжена в скафандр ещё вчера вечером. И сейчас, вероятно, уже должна была создавать впечатление, что спасает меня от чувства голода. Я нормально не ел уже вторые сутки, со вчерашнего утра. И ощущал только тошнотворный привкус тёплого солёного раствора во рту. Бр-р! Гадость какая!..

Я стал проверять связь и электронику скафандра. На левой руке был цифровой коммуникатор с почти полной клавиатурой на кириллице. На дисплее были позитивные сведения: на максимальном уровне и аккумулятор, и запас кислорода. Правда, углекислота в обратке немного выскочила за лимит… Может, насос не справляется… Но я как избытка, так и признаков отравления не чувствовал. А все остальные ощущения в лёгких у меня обнулены.

Всё, вроде, работает как надо, решил, не буду такой мелочью, как небольшое превышение нормы, огорчать Андрея и медицину.

Пока мой Лёша вынырнул на поверхность чтобы отдышаться, уже передохнувший ранее Сергей к моему поясу карабином пристегнул трос с грузом.

Задерживаться теперь повода не было, и я махнул Сергею рукой, оттолкнул от себя кабину и сразу провалился вниз. И трос, немного покачавшись натянутым, вздрогнул и понёс меня ко дну, к месту работы. Через несколько минут я буду уже на безумной пятидесятиметровой глубине.

Лёшка, с борта, пока я спускаюсь, успевает выйти со мной на связь. Я представил, как он мокрым вваливается в пультовую, садится на своё место, накидывает на голову наушники и щёлкает клавишей, включая звуковой канал.

— На связи!.. Как слышим…

Нас разделяло уже больше половины первой дистанции, а связь была уже не шибко устойчивой. Уровень громкости неудержимо плавал, какие-то смутные шумы порой глушили Лёшкин голос и я не всё мог разобрать. Он, похоже, интересовался моим самочувствием. Я на левой руке набрал «ок».

Проводимость воды только в цифровом канале была гораздо выше. Можно цифровыми эсэмэсками общаться на значительном удалении от трансивера.

Голова немного кружилась, и мне приходилось держать свои руки перед глазами, чтобы, хоть таким сложным образом, определять вертикальное направление. С этим невозможно определиться, когда все среды в организме и вне его стали одинаковой плотности. Кстати, пузырёк на руке в стеклянном шарике с подсветкой, мало чему помогал. Он маленький, и сам на глаза не попадается. Словно какая-то подсвеченная игрушка, придуманная неизвестно кем и неизвестно для чего.

Первая остановка — глубина 50.

Эти девушки в зелёных комбинезонах с красным крестиком на рукаве объясняли, зачем нам будут нужны такие остановки. Но я уже этого не помнил… При обычном погружении, например, фридайвера, главное — это спуститься достаточно быстро, но согласуясь с допусками, пробыть на дне сколько необходимо и подниматься медленно, с предписанными остановками, чтобы избежать ДКБ.

Здесь же спуск уже должен происходить с остановками каждые полсотни метров глубины.

Но мне нормально. В этом месте достаточно светло, и я великолепно вижу всё вокруг и даже сама подсветка на рукавах скафандра тускла и малозаметна. А сверху граница воды и воздуха с плавающим судном, осталась лишь бледной подсветкой огромного синего шара вокруг меня… Поверхность которого изменялась от голубого цвета вверху до тёмно-синего внизу. Здесь, в открытом океане. вода слишком прозрачна. Она выглядит кристально чистой.

Для меня дорога вниз ещё только началась. И там внизу уже двое суток находился, дожидаясь моего с братом появления, подводный дрон. Его, после получаса блужданий в самый первый день, решено было оставить в режиме ожидания, чтобы не пришлось поднимать для перезарядки. Всё равно нам почти всё придётся делать самим, без этой глупой «умной» железки.

Лёшкин голос пропал окончательно сразу после остановки. Я сразу набрал пальцем на руке:

«вишу ничего не слышу отлично».

Пусть знают, что связь звуковая пропала, а я в порядке. Начинать баловаться со знаками препинания я не стал. Как поймут меня, так и поймут.

Связь цифровая всё ещё действовала. И меня поняли. Пришло ответное сообщение: «Пока висишь, сообщай, что видишь».

Не дождутся! Я так глубоко иду впервые, буду сам смотреть что здесь и как. Пусть мой напарник им все эти прелести потом расписывает. Он вчера полночи готовился работать бесплатным корреспондентом.

За стометровой отметкой ещё немного стемнело. Сгущавшийся сумрак всё более насыщался синими тонами. Ещё немножко и всё совсем посинеет. И слабая подсветка дисплея и пузырькового шарика на руках теперь стали ярче.

Стайных рыб на такой глубине уже нет. Только различные одиночные хищники. Мелкие. Крупных хищников, вроде акул, здесь я ещё не видел. И метровая пика, закреплённая на спине, я боюсь так и останется не испытанной в настоящем деле.

Когда меня начинают опускать, возникает неприятное ощущение бездонного тёмного колодца внизу… Хорошо, что ещё достаточно светло и не надо включать прожектор. Ещё нет и двухсот метров, и там на дне свет мне будет нужнее.

Последние остатки цифровой связи пропали ниже двухсот пятидесяти, после очередной остановки. Не страшно. Внизу остаётся ещё один транслятор, правда он не такой мощный, как верхний.

В то же время стал ощущаться холод. Температура пока я опускаюсь заметно упала. Почти как в зимней проруби теперь, куда я окунулся как-то в детстве, решив проверить толщину льда. И спас меня тогда мой брат. И мы потом в мокрой одежде бежали домой и там оба были наказаны за мою шалость…

Решил пока не беспокоить подогрев, какое-то время старался обойтись своими силами. Поработал пальцами в тугих перчатках, от души помахал ногами в ластах. Как бы почти согрелся. Но на очередной остановке всё равно пришлось включить терморегуляцию. И ещё подсветку на пальцах, от этого возле рук разлилось небольшое сияние.

Свет сверху ещё поступает, но его уже недостаточно. Темнота снизу и темнота вокруг заметно сблизились. Большой шар вокруг заметно сдулся.

Кстати, эти скафандры наши пришли вместе с братом. Их готовили для экспедиции как будто на Марс, или что-то в этом роде… По крайней мере, они должны быть тёплыми и герметичными. В них, как в большом доме, предусмотрена жидкостная отопительная система, работающая даже для пальцев на ногах. И удобная цифровая связь и управление. А также, как в обычных гидрокостюмах, туго обтягивающая тело, трёхслойная оболочка… Неужели в такой хламиде эти умники собирались как-то покорять Марс? Наивняк, ничего у них не выйдет! Даже здесь, в воде, я понял, как это безнадёжно жалко будет выглядеть там, на замёрзшем Марсе.

Всё равно, чтобы можно было работать под водой, нам пришлось многое за эти полгода переделывать в скафандрах.

После шестой остановки, когда до дна осталось одно последнее зависание и меньше восьмидесяти метров, неожиданно моргнул коммуникатор и дошло текстовое сообщение, состоящее из обрывков:

«…то…64…им… за… смоляков…».

Я не понял, какой-такой этот Смоляков, фамилию эту в первый раз видел, и она мне ни о чём не сказала. Но на всякий случай ответил на эту абракадабру привычным «ок». После чего цифровые сообщения совершенно перестали приходить. Как видно, и они моего ответа тоже не поняли или вообще не получили.

И после последней остановки, я наконец смог снова расслышать знакомый голос Лёхи:

«Саш… Ты меня слышишь?..»

Лёху перебил чей-то негромкий голос:

«Ты набери ему текстом…»

Но Алексей упрямо повторил:

«Как слышишь меня, ответь!..».

Я тут же набрал:

«слышу леша».

Алексей обрадовался:

«Хорошо что ответил! На какой ты глубине сейчас?».

Так как вопрос был не ко мне и был каким-то позиционным, а трос быстро скользил вниз, я отвечать не стал. Пока набираю, да пока это до Лёши дойдёт, я буду уже там. Трос опускался стремительными рывками, а до дна остались уже считанные метры. Пора было готовить приземление.

Я включил прожектор на плече. И ближайший ко мне мир воды вспыхнул яркими красками… То, что я считал работой глаз, оказалось больше работой воображения. Неподвижной кромешной лиловой пустоты больше не было. Ярко-зелёная вода сияла по всему пути видимого луча до самого дна…

Удар ногами в дно я всё-таки прозевал. Спружинить не удалось, ударился подошвами в ластах, ноги только после подогнул и сразу завалился на бок в облако поднявшегося ила. А трос, продолжая скользить вниз, широкими петлями падал на меня…

«стоп» — торопливо набрал я, замерев в лежачем положении. Вода засияла жирной мутью, пришлось дисплей коммуникатора приблизить к самому стеклу шлема, чтобы можно было за туманом его разглядеть.

Лебёдка остановилась только через пятнадцать секунд. Оторвать себя от дна мне было уже невозможно, более пятнадцати метров железного троса, кольцами огрузившего мой скафандр, неподъёмно придавили ко дну. А найти какая петля лежит на какой, в этом положении я не мог. И снова на руке набрал:

«вира помалу».

Мне ещё необходимо было найти в этих петлях свой карабин и успеть отцепить себя от троса.

Глава 2. Близнецы

Ира

Меня этим утром стуком чем-то твёрдым по стеклу моей камеры-одиночки, разбудили вместе с Сашкой. Спать со всей этой требухой, торчащей во рту, оказалось совсем не прикольным. Но я всё-таки немного спал!.. Сегодня ночью, когда вернусь, уже я буду спать как нормальный человек.

Я проводил брата на выход только глазами, когда его камеру поднимали на крюке, связь с ним не работала.

На мои обращения через коммуникатор к ответственным за связь: «Доброе утро!» и «Хэллоу! Есть здесь кто?», вообще никто не пошевелился. Сергей то ли ещё спал сам, то ли считал меня спящим. Правда, минут через десять после моих обращений к моей одиночке подошла Алёна Викторовна и излишне громко произнесла:

— Как себя чувствуем, Ириней Сергеевич?

Она одна звала меня полным именем и, вероятно, на «вы», а не просто во множественном числе. Странная. На судне все, даже капитан и начальник экспедиции, как и последний из матросов, обращались ко мне по-свойски: «Ира». Правда, капитан облекал это всегда в шутливую форму. Но я на такие шуточки давно уже не обижался. Тем более, что он — капитан, власть, и ему можно было всё!

В школе, например, никто не решался дразнить меня, сравнивая с девчонками. Потому, что мы вместе с моим братом были силой! И никому такой наглости не прощали с самого первого класса…

Кто мог знать в то время, что после школы мы пойдём разными путями и каждый своей дорогой.

Я стал, скорее всего, лётчиком, а он, тоже скорее всего, моряком… Моряком потому, что в российской армии Сашка стал служить на Тихоокеанском флоте боевым пловцом. Мы с ним ещё в школе увлеклись дайвингом.

А мне одному удалось тогда же поступить в Военно-космическую академию имени Можайского в Санкт Петербурге, куда мы мечтали попасть вместе.

Слышимость в заполненной морской водой камере гораздо лучше, чем на воздухе. Стенки её тоненькие и работают акустическим резонатором, а несжимаемая вода великолепно доносит звук туда, куда надо, даже через акустический барьер наушников. Алёна Викторовна, как всегда, говорила громко и не улыбалась.

Очень строгая девушка. И, по-моему, неровно дышит к моему брату Сашке. Но это не моё дело.

Я рукой показал ей, что всё хорошо, и она тут же ушла.

И больше никто не появился…

Вообще я ожидал, что возле меня, запертого здесь, постоянно кто-то будет крутиться. По крайней мере, до сегодняшнего дня так и было. А сегодня я уже изнывал от ограничения в общении. Попробовал снова вызвать Сашку:

«Как дела у тебя там, на дне?».

В ответ — ничего. То ли мой канал случайно оставался отключенным, то ли нас умышленно развели в пультовой…

Нас с Александром Сергеевичем, Младшим, вчера после операции, ещё под наркозом, сперва опустили в очищенную морскую воду, где поочерёдно упаковали в эти оранжевые суперскафы. Как происходила эта упаковка, я уже немного помнил. Была куча гадких ощущений…

Потом, заперев в скафандры, вытащили нас из операционного бассейна и разместили каждого в своей, тоже заполненной доверху водой, камере в другой части трюма. Мне стоять в этой камере или лежать, было всё равно, как, собственно, и ожидалось. Я там практически вертикально плавал! Тело своё я чувствовал пушинкой и мне казалось, что продолжаю лежать, а весь экипаж спятил и стал ходить по стенке у моих ног… Вертикальное направление я перестал чувствовать с первого момента, как в бассейне открыл глаза.

А придя в себя в запертой камере, решил опробовать коммуникатор скафандра, и для эксперимента набрал на левой руке: «Огурец в банке!» — имея ввиду себя, заправленного с солёной морской водой в скаф.

На что Серёжа Селиванов, который с этого момента должен был оставаться со мной на связи, ответил:

«Давай приходи в себя, огурец!» — и, щёлкнув, тут же отключился.

После наркоза я отходил ещё больше часа. И, когда настало время обеда, под ложечкой немножко засосало. Привычка, наверное. Я скинул Сашке: «Сейчас у них обед».

На что он ответил в своей манере, грубо, и без всего излишнего:

«наш обед послезавтра».

Знаки препинания, как и заглавные буквы, по его мнению, только всё усложняют. Я и сам плохо понимал зачем в урезанной клавиатуре коммуникатора оставили клавишу регистра, но тем не менее я ей охотно пользуюсь. Так заглавными буквами можно выделить важное в сообщении и разделять предложения даже без точки. Точку, как знак, на дисплее я различаю довольно-таки плохо. Оптика на глазах подобрана была нормально, но я к ней, как видно, ещё не привык.

А насчёт обеда послезавтра Младший, как всегда, был прав, программа миссии рассчитана на тридцать шесть часов, вместе с адаптацией. Плюс-минус ещё часа четыре. Тогда мы и сможем уже поесть, поспать и чувствовать себя людьми в своё удовольствие…

Да, кстати о Младшем. Наш отец, помимо имён, всегда употреблял такие клички. Я появился на свет на несколько минут раньше, поэтому получил прозвище Старший, а брат с тех пор зовётся в семье Младшим. Впрочем, это, я думаю, какие-то условности. Мы были тогда так похожи, что отличить одного от другого без бирочки на ноге никто бы не смог. Имя Ириней решил дать первому сыну отец, так звали нашего прадеда. А я тогда больше, чем брат требовал к себе внимания, с тех пор поэтому и считают меня старшим. Без каких-либо особых на то оснований.

Нас в скафах теперь ждал спуск на глубину. Работа, связанная с испытанием жидкофазной дыхательной системы при высоком давлении в реальных условиях… Очередная попытка адаптации существ с газовой поверхности к жизни глубоко в водной среде.

Около сорока часов — это всё, что нам обещали. На большее рассчитывать очевидно нельзя. Могут начаться различные трудно- или вовсе необратимые последствия. Поэтому обязательной после подъёма будет очистка лёгких и длительный возврат нас в исходное состояние… Снова будет наркоз, ультразвуковое сканирование, жуткие длинные иголки в руках этих фей от медицины и всё прочее.

После того, что с нами делали вчера, я чувствую себя лишённым чего-то очень важного, какой-то части своей индивидуальности. Едва прикрываю глаза, я будто в космосе. Вот она невесомость и нет реальной точки отсчёта, где верх, а где низ… Все координаты вертятся вокруг, поэтому предпочитаю глаза держать открытыми, чтобы ориентироваться по окружающей обстановке. На зрачки мне вставили какие-то контактные линзы, позволяющие нормально видеть в воде, и в какой-то мере сохранять ориентировку.

Ощущения, близкие к истинной невесомости я испытывал только пять раз. Но не настоящие, орбитальные, а в летящем по сложной траектории самолёте и под наблюдением инструкторов…

О том, что со мной было вчера, мне вспоминать совсем не хотелось. Меня коробит, как подумаю, что испытать это придётся снова и с неясными перспективами. То ли всё восстановится, то ли придётся восстанавливаться потом месяцами…

Когда вчера я пожаловался Сергею на свою невозможность ориентироваться, Алёна Викторовна, прочитав это, подошла к камере и сказала, что это НОРМАЛЬНО (подумать только!). Она ещё добавила:

— Вестибулярный аппарат дезориентирован, так как полости внутреннего уха, во избежание глубоководной травмы, теперь заполнены физраствором. И никаких раздражений не получают. Потом, в конце, мы это исправим…

Исправители! Они мясники какие-то, эти феи, маньяки со скальпелем и иголками в руках! Меня, как шашлык, насадили через рот на связку гибких трубок, заканчивающихся у меня где-то в бронхах, замаскировали рот чёрной резиновой полумаской и замариновали в солёной воде. Когда после операции очнулся, пришла в голову глупая мысль, что это совсем уже не я.

Дышал я не сам и дыхание было очень, и очень, и очень тормозным. Как будто кто-то другой ме-едленно раздувает огромные меха, каждый вдох по полминуты. Мне при этом вдохе никакие мышцы не подчиняются. Небольшой насос и управляемые клапаны теперь легко справлялись с обеспечением меня кислородом и азотом. Азот, говорят, организму тоже необходим, чтобы я на глубине не свихнулся.

Сашка, например, считал, что азот придумали для того, чтобы нам служба мёдом не казалась. Потому, что от него в крови при всплытии всё равно надо будет как-то избавляться…

Со слов Сергея Сашка сообщил, что спуск идёт нормально и потом надолго отключился. Связи пока нет, но всё в порядке. Хотя я уже по его голосу Сергея догадался, что обстановка там напряжённая. Они боятся, что что-то пошло не так, но рассчитанный режим спуска отменять не стали. Но все надеются, что с Сашкой всё хорошо. Я в этом был просто уверен.

Чем напрасно бояться, поставили бы лучше на тросе для спуска кабель связи. Неужели им так уж неважно, что с нами происходит при спуске? Вопрос этот я тут же адресовал Сергею. Он буркнул: «Сейчас…» — и долго не отвечал на мои запросы.

Минут через пять только снова включился: «Есть связь с Сашкой! Говорит, отцепился от троса, можете сматывать. Глубина — триста семьдесят семь… Теперь, что касается связи. Александрыч дал добро. Сейчас вытянем трос, подвяжем кабель и у тебя уже будет связь. Подождать только придётся».

«Сколько?» — тут же поинтересовался я.

«Немного. — успокоил Сергей, — Минут пятьдесят. Может, чуть больше…»

Ничего себе, немного! Брат целый час будет вынужден ждать только начала моего спуска. Не могли что ли раньше подготовить. В достаточной подготовленности экспедиции у меня закрались первые сомнения давно… Сашка мне уже говорил, что эту экспедицию готовили на бегу. Но я не думал, что всё настолько плохо.

«Не надо кабель!» — торопливо, с восклицательным знаком, нашлёпал я. «Саша на дне один. Спуск сразу!»

И, действительно, меня стали спускать почти сразу.

Пока открывали сверху палубный люк и цепляли крюком мою временную тюрьму, прошло минут пятнадцать. Потом тяжёлую камеру вытянули вверх, и я стал грузно раскачиваться над палубой. Солнце сияло в небе уже высоко. Сквозь двойное стекло и воду между ними смотреть на расплывшееся в небе светило и раскачивающийся вместе с судном океан было удивительно! Как будто я маленький золотой карасик в подвешенном в воздухе аквариуме!

Мой связной Сергей, в ластах уже ждал меня в воде. Пока кабину опускали, он снизу что-то кричал. Но я за общим шумом ничего разобрать не смог. Гудели стропы, в борт судна звонко билась волна и чайки ещё орали, как ненормальные… А с борта мне махал почти весь состав экспедиции и ещё часть свободного экипажа. Приятно, когда так тебя провожают, будто ты заслужил. Я прижал к иллюминатору ладони с пальцами в форме сердца. Они ещё больше оживились. Но я уже в следующее мгновение оказался накрытым волной и ничего не увидел…

Когда Сергей распахнул в воде люк, моя одиночная камера так резко дёрнулась, что я от неожиданности чуть не вывалился наружу. Смог только схватится за край кабинки. Серёжка тоже меня успел подхватить и, поднатужившись, помог вернуться обратно.

Да, я теперь необычайно тяжёлый. Только этот «лёгкий» скаф, со всем снаряжением, мной и жидкостью внутри, около четверти тонны весит! Не знаю даже, как смогу я плавать? Все слои скафа эластичны, поэтому подвижность конечностей нормальная, но при этом чудовищный вес системы жизнеобеспечения за спиной!..

Пока я, корячась на дне кабины, пытался пристегнуть себе ласты, Сергей, суетясь надо мной, вставил в гнездо за спиной тяжёлый дьюар со свежим кислородом и три аварийные ампулы в кассету у сгиба локтя и перевёл систему обеспечения жизнедеятельности скафандра в автономный режим.

Кстати, об этих аварийных ампулах. Одна из них с быстродействующим наркозом, который все здесь называют: «рубильником», вторая у них зовётся «будильник» с соответствующим этому антирубильниковым действием, а третья — «отрыжка», инициирующая позывы к собственному дыханию. Вот такое смешное у них арго! А правильные названия содержимого этих ампул знает только одна Алёна Викторовна, специалист-анестезиолог.

Подготовились к погружению мы с Сергеем достаточно быстро. Была единственная задержка: перед застёгиванием заклинил карабин на тросе, который должен меня связывать с лебёдкой на корабле и сколько мы ни бились с ним, результат оставался отрицательным. Два раза Сергей выныривал отдышаться. Потом я на всё плюнул, времени ремонтировать уже не осталось, и один из рабочих «космических» карабинов на своём поясе зацепил за звено того заклинившего карабина. Серёжка проверил его надёжность, рванув соединение что было сил. Затем шлёпнул меня по шлему рукой, показал, что всё хорошо и вынырнул, чтобы отдышаться и дать отмашку на лебёдке. Спуск пошёл!

Я повис на медленно скользящем вглубь тросе и тут же набрал на коммуникаторе:

«Опускаюсь. Вода чистая, видимость великолепная. Вижу сверху воздушную границу воды на 25—40 метров. И масляный след от кормы…».

Многоточие поставил, чтобы могли ждать от меня продолжения. Я чувствовал себя эдаким глубоководным репортёром. Такая идея пришла мне в голову, когда я ещё отходил от наркоза, в полубессознательном состоянии. И уметь быстро набирать длиннющий текст, чтобы считать себя по праву таким человеком, я обучал себя один только предыдущий вечер. Поздно вечером нас с Сашкой все оставили в покое, и делать было совершенно нечего.

И время это свободное я использовал для реализации своей свежей идеи. Сперва, отключив коммуникатор, тренировался один. Описывал всё что вижу и чувствую, набирая текст у себя на руке. Позже мне стали помогать Серёжка с Алексеем, пришедшие узнать почему я отключил связь.

Правда, когда я попробовал работать с ними вслепую, ничего хорошего не вышло, и они перестали меня понимать. Я по слепому набору много тренировался потом, пока остальные спали, включил связь и мучал брата Сашку, я пытал его разными длинными вопросами до тех пор, пока он, наконец, не уснул. Может он и не спал, просто ему всё надоело, и он перестал откликаться на мои запросы.

Кстати, клавиши для слепого набора совершенно не приспособлены. Всё время приходится искать края клавиатуры. Перчатки недостаточно тонкие и не позволяют чувствовать поверхность клавиш. Пальцами «вижу» только края и промежутки между клавишами, поэтому пришлось заучить назубок расположение каждого знака в этой клавиатуре 6 на 7 и 3 на 4…

Глава 3. Островок на 377 метров ниже уровня моря

Ира

Обычных ощущений сдавливания от растущего давления почти никаких нет. Немного тянет в ушах и временно возникают непривычные шорохи, плохо сочетающиеся с непрерывным головокружением.

Так глубоко иду впервые. До этого, глубже десяти метров нырять никогда не приходилось. Но Сашка успокаивал, что с таким оборудованием на какую глубину опустят, на той и можно работать, разницы никакой. У меня были сомнения, но я промолчал.

Не прошло и нескольких минут, а барометрическая глубина уже почти сорок, мой личный рекорд побит вчетверо и скоро должна быть остановка. Я снова потянулся к коммуникатору:

«Глубина сорок. Немного темнеет. Вокруг сгущается синяя жуть». Фраза получилась неадекватно пугающей. Просто рывок от остановки произошёл нежданно-негаданно. Перед остановкой меня никто не предупредил, а самому следить за глубиной было некогда, набирал текст. Когда меня тросом дёрнуло, палец проскочил мимо «м» и ткнул в «ж». Вместо «муть», вышло «жуть». Буквы похожи, я этого тогда не заметил и передал сообщение наверх в не отредактированном виде.

Но теперь чтобы сделать свою ошибку не настолько драматичной, я торопливо добавляю:

«Остановка. Всё нормально. А как у вас?».

Сергей, мой оператор, не отвечая на вопрос, тихо похвалил:

«Молодец» — и тут же добавил — «Твой Сашка уже тридцать минут сидит на дне и молчит».

Я представил себе, как брат уселся где-то на твёрдое дно, плотно закрыл рот с торчащими оттуда трубками и решил немного помолчать…

Я мысленно увидел как это будет выглядеть, это показалось потешным! И я, если бы это только было возможным, непременно бы расхохотался. Это был какой-то комик и на моего реального брата совершенно не был похож. Сашка наверняка занялся чем-то полезным, воспользовавшись возможностью делать что-то на своё собственное усмотрение, без излишне беспокоящего контроля!

А Сергея я успокаиваю:

«Всё в порядке, не парься, он всегда был такой, отзовётся ещё. Пока будет связь, буду сам писать письма, чтобы вы там не скучали».

«Да, Ира, забыл тебя предупредить» — поспешил вставить Сергей. — «Когда будем травить канат, компенсатор переведи на самый минимум. И, если не включал, лучше пока не трогай».

Да я и сам забыл о компенсаторе, воротнике вокруг места крепления шлема. Это приспособление, добавленное в скаф, служит для регулировки и поддержания требуемого уровня плавучести. Когда необходимо повысить плавучесть, из баллона высокого давления в этот ошейник дополнительно подаётся немного поплавковой жидкости. Ошейник раздувается, и гидронавт в такой спецодежде становится легче. И окружающая, более плотная, вода своим весом, начинает сильнее выталкивать его кверху.

Где-то возле дна мне достаточно будет немного повысить свою плавучесть, и мне не придётся тащить этот скаф по неровной и заиленной поверхности дна. Но двести пятьдесят кил никуда не денутся, как-то таскать их всё равно придётся. Инерция и всё остальное, обрушатся на меня всей своей мощью.

Сашка раньше уже плавал снаряжённым в бассейне. Говорит, чувствовал себя словно океанский танкер в тазу…

Трос опять вздрогнул и начался очередной спуск. Меня вновь за пояс потащило вглубь. Правой рукой, как учили, крепко держусь за трос, контролируя своё сцепление с ним. Серая долька судна на поверхности давно исчезла, покрылась быстро густеющим светлым туманом. При спуске мимо скользит вода и крупинки взвешенного в воде простейшего биологического разнообразия. Ещё отдельные мелкие жемчужные пузырьки газа вихрятся вокруг руки. Груз на конце троса тяжёлый и я проваливаюсь вниз просто каким-то метеором.

После прохождения третьей остановки я ещё легко мог различать свои руки в светлых перчатках. Но с каждым разом вода всё заметнее темнеет и мрак сгущается. Видимость падает. После четвёртой на всякий случай включил подсветку приборов на руках: пузырькового шарика на правой и коммуникатора на левой. Перчатки скафандра светлые и тоже с подсветкой. Вокруг подсвеченных частей засиял внешний оранжево-белый слой изделия.

Мимо пронеслась стая каких-то рыб. Раньше я считал, что вся жизнь в океане сосредоточена лишь у поверхности. Там есть щедрый свет, там кислород и жизнь, годная для питательного обмена… Впрочем, для океана и двести метров — это всего лишь тонкий поверхностный слой.

Шедший сверху световой поток становился ещё более бедным. Воспользоваться своим, запасённым в аккумуляторе светом, я решил уже на пятой остановке. Так, на пробу!

Щёлкнул и остолбенел! В тот миг, замерший почти до безжизненности мир, в одно мгновение ожил. Опять добрый десяток рыб, вынырнувших у меня из-за плеча, ослепительно сверкнул боками и, рассыпавшись в разные стороны вверх, растворился в тёмной воде. У меня аж дух захватило! Это было что-то нереальное! Как бесшумный фейерверк в вечернем небе!.. Я, словно увидев привидение, остолбенел, опасаясь пошевелиться! Не ожидал такого сильного эффекта.

Осторожно пошевелил плечами. Но осмотревшись вокруг и не увидев больше ничего любопытного, я фонарь всё-таки выключил. Приберёг свет до другого случая.

Коммуникатор на руке вздрогнул и на дисплее появилось сообщение от Серёги:

«Что у тебя? Не молчи».

Я приучил его, что постоянно нахожусь на связи. Пишу и пишу обо всём, что происходит со мной при спуске. Пришлось Серёге сразу ответить:

«Всё в порядке. Включил прожектор. Рыб здесь видимо-невидимо!»

Тут же пришёл ответ:

«Алёнка интересуется, как себя чувствуешь.»

Надо же как он назвал Алёну Викторовну — Алёнка!.. И этой Алёнке интересно было как себя чувствует утопленная ею подопытная свинка Ира…

А действительно, как я себя чувствую?

Прислушался к своим внутренним ощущениям.

Про дыхание даже вспоминать не хотелось. Тема эта слишком болезненная и не годная к обсуждению. Попытаться сделать самостоятельный вдох очень хочется, но мне он заказан… Самому дышать водой? Бр-р-р!.. И, к тому же, при такой попытке насилия, во-первых, собьётся дыхательный ритм, задаваемый автоматом прокачки, и программа с процессором начнут подбирать иную ритмичность. А чтобы такого и в дальнейшем избежать, она, эта программа, увеличит дозу обездвиживающую лёгкие. Так, по крайней мере, мне объясняли, почему я не должен сопротивляться этой принудительной вентиляции.

В лёгкие насосом неторопливо будет продолжать накачиваться кислородсодержащая эмульсия. Потом, на «выдохе», также неторопливо будет выкачиваться эта эмульсия уже обеднённая для последующего обогащения в фильтре и нового запуска в оборот. Лёгкие от действия растущей дозы всё меньше будут подчиняться мне и всё больше будут зависеть от программы.

Но действие этой гадости и этой программы может отменить только тот препарат, который они зовут «отрыжкой». Пять минут после нажатия кнопки необходимо, чтобы препарат начал действовать. И я снова смогу дышать, если, конечно, успею самостоятельно за этот короткий период избавиться от фторуглеродной эмульсии в лёгких. Но это будет только в какой-то экстремально аварийной ситуации. Лучше пережить такое уже на судне, в наркозной нирване и под наблюдением этих фей, с умелыми ручками… Чтобы я не нажал на аварийные кнопки случайно и в неподходящий момент, доступ ко всем им заблокирован программно и для двух последних, ещё и физически. Пока давление снаружи будет выше нормального атмосферного, откинуть крышки для их включения не удастся. Но «рубильник». — это исключение. Им можно воспользоваться, если программа будет убеждена, что без этого мне никак!

Вода с глубиной помалу холодеет. Мои ноги уже заметно стынут. Но это ерунда! Руки, туловище и голова пока ещё в тепле.

Боли нигде нет. Всё нормально. Почти всё… Немножко беспокоят неприятные ощущения в горле от пучка засунутых туда трубок, и где-то за левым ухом чешется. И достать это место рукой теперь смогу не скоро.

Выдаю Сергею на коммуникаторе ответ:

«Ощущения почти сносные. Похолодало. Мёрзнут ноги. И вестибулярный аппарат не справляется с точкой, откуда я могу вести отсчёт направлениям. Переверни меня сейчас вверх тормашками, вы не поверите, буду чувствовать себя точно так же».

«Вы не поверите…» — стало на этом этапе чем-то вроде кусочка разговорного жанра. Добавил, чтобы для самого себя казаться ближе к своим друзьям.

«Ха-ха» — вполне серьёзно прислал свой ответ Сергей. А, когда трос снова пошёл вниз, он добавил:

«Держись. АВ советует включить обогрев… Связь скор… может оборва… ави… том… р…».

Дисплей моргнул последний раз и замер в ожидании продолжения такого же бессмысленного текста.

«АВ» — это, по-видимому, Алёна Викторовна. Опять она…

К тому же эта наша подводная связь вот уже и «оборва». А без связи я, словно бы без рук!..

Дальше придётся как-то решать всё самому. Но это всё, опять-таки, временные трудности! До дна на 377, где сейчас сидит на камне Сашка и действует связь, осталось примерно метров сто. Или чуть больше. Две остановки, и я почти уже там, на месте.

Описывать для верхних было теперь нечего. И я стал наблюдать для себя.

Мгла вокруг становится плотнее. Пальцы ослепительно белых перчаток там наверху, здесь виделись лишь светлыми облачками, засвеченными яркой зелёной подсветкой на предплечьях и концах пальцев. Несколько минут, до самой остановки на трёхстах, я почти ничего другого не видел. Сверху, откуда опускался трос, было что-то похожее на чёрное грозовое облако, почти совсем не пропускающее свет. А ниже всё было ещё хуже. Густая непроглядная чернота.

Когда стоянка на трёхстах подходила к концу, посмотрел вниз и увидел какие-то блики. Будто прошла волна по поверхности…

Почему волна? Что там внизу подо мной может волноваться и светиться? База? Дрон? Или мой напарник решил поглядеть, не сойду ли к нему я с ярко освещённой поверхности?

Я помахал в ту сторону рукой. Привет, братишка!

Саша

Пока с судна увлечённо занимались Ирой и никто не пытался оживить уцепившегося за точку на базе дрона, я, по счастью временно оставшийся без присмотра, решил заняться самостоятельной навигацией на этом мрачном клочке твёрдой поверхности. Хотел определить размеры и конфигурацию предоставленного нам с братом «загона» для испытаний. По счастью, опыт таких исследований у меня уже был.

Площадка на дне, ограниченная полого уходящими в глубину склонами, оказалась достаточно большой. Склоны были совсем не крутыми, как я ожидал, их вполне можно было считать немного наклонным продолжением площадки. Только в одном месте, возле единственного крупного камня на этом «островке», склоны круто уходили сужающейся расщелиной в глубину. А кромки расщелины демонстрировали многометровую шапку иловых отложений.

При моём приближении от сдвига воды произошёл обвал. Небольшое облачко мути вдруг взвилось вверх и тут же унеслось вниз в расщелину. Я тоже почувствовал, как меня медленно двинуло водой в том направлении. Удержался и вернулся назад.

Ил на этом нашем островке устилал дно очень неравномерно. Были места, совсем лишённые отложений. Например, в центре, где была база дрона. Под стойками базы был песок и различные камни от серого до шоколадного цвета. Впрочем, это могло быть результатом самого десантирования. База с дроном, когда спустились, разметали лёгкие осадки на дне в разные стороны.

И базу дрона десантировали очень даже удачно, он находилась почти в центре площадки, на самой высокой её точке. Я уходил от этой точки на расстояние до двухсот метров. И прошёл круг, до отмеченной ранее россыпи камней у центра, минут за восемьдесят. Ира, когда я вернулся, уже ждал меня, на боку плавая возле дрона. Тоже, как видно, решил разминаться.

Но первым меня всё-таки заметил оператор дрона. Оживший прожектор быстро облизал всю площадку между нами и саданул мне по глазам. Я прикрыл их рукой. Не хотелось терять ориентацию, я вынужден был постоянно контролировать поверхность скалы под собой.

У дрона камера была совмещена с прожектором. Тот продолжал слепить мне глаза, значит с судна внимательно смотрели на меня. Вероятно, хотели определить адекватен ли, не пришла ли пора вытаскивать меня обратно на борт. И я помахал рукой этому прожектору и луч медленно опустился вниз.

Зато Ира, используя наши секретные слова-знаки, сообщил, что мной недовольны. Для этого он употребил такие сильные слова, как «единорог» и «олень». Фраза, в общем-то, для посторонних получилась безобидно красивая:

«Ты немножко задержался, единорог. Всё стадо наших оленей без тебя скучает».

Рогатых, означающих отрицательное отношение, мы обычно упоминали немного более скрытно. Например, «козлик» или даже мягче: «овчинка». То, что Ира назвал практически открыто, дважды употребив рогатых, говорило о его личном отношении к этому делу. Испугался, вероятно.

Когда я включил общую связь, Лёха тоже ругался, но не так сильно:

«Ну разве так можно, Сашунец? Мы тебя чуть не потеряли».

«не было чего волноваться я осмотрелся» — длинно ответил я для всех.

«Тогда связь больше не отключай!» — тут же сказал Леха.

Брат молчал и мне в виде извинения пришлось подплыть к нему и немного толкнуть кулаком в плечо. В ответ он махнул рукой. Я это понял, как: «Ладно!».

Потом к нам с Ирой обратился начальник экспедиции, профессор Благовещенский Евгений Александрович:

«Ребята, вы молодцом! На такой глубине ещё никогда не бывала нога пловца. Вы — первые! Поздравляю. Но это только начало. Ещё нужно попробовать работать на такой глубине. Обследовать окрестности, собрать кое-что по геологии… С вами, кроме операторов, будет работать весь наш корпус. Постарайтесь, чтобы ваш этот выход стал новым словом не только в акванавтике, но и океанологии. И не забывайте, мы вас здесь ждём живыми и здоровыми. Удачной работы!»

Мудрый Евгений Александрович, постаравшись поднять нам настроение, ни разу не упомянул о моей небольшой оплошности, о которой только что разорялись остальные. Ира всё-таки тоже ткнул меня кулаком в плечо… Буду считать, что он простил.

Ира

Да, Младшему Сиверу повезло. Профессор ни слова не сказал о его шпионском молчании.

А у нас теперь началась настоящая работа.

Мы почти три недели добирались полным ходом до этой точки в океане только для того, чтобы какие-то часы поработать здесь, у дна. И с погодой нам повезло. Если бы сегодня случился шторм, и пришлось бы ждать хорошей погоды, вся миссия свелась бы к последующей откачке из нас эмульсии.

Никто не решился бы опускать нас в таких неблагоприятных условиях. Это фортуна!